Непрощённая Сабрина : другие произведения.

Колыбельная волкам

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

Сабрина Непрощённая

Колыбельная волкам

Пролог

Он выходит каждый вечер, он садится на качели,

У него глаза безумца, он поёт колыбельную волкам.

Ю. Бужилова

   2 сентября 1996 года.
  
   Сегодня он вышел чуть позже обычного: болела голова, и потребовалось время, чтобы принятое лекарство наконец подействовало.
   Дул сырой пронзительный ветер, играл нападавшими желтыми и красными листьями, поднимал в воздух страницы забытой кем-то вчерашней газеты. Скрипучие качели, уже много лет стоявшие здесь, отзывались ржавым скрежетом. Эти двое -- стихия и человеческое сооружение -- были давними друзьями.
   Он спустился по лестнице от подъезда, зябко поежившись, поднял воротник пальто. Потом медленным шагом пересек замусоренный двор, сел на качели. Закрыл глаза и прислонился лбом к холодному металлу.
   ...Волчица улыбалась, глядя, как ее волчата играют, кусаясь и повизгивая, когда острые зубки товарища сжимались слишком сильно. Скоро должен был вернуться с охоты волк, принести еды для своей супруги и детей. Все знают, что именно волки -- самые преданные животные, выбирающие себе пару на всю жизнь.
   Уши волчицы приподнялись, она отвлеклась от возни рядом -- ее чуткий слух уловил приближающегося к норе зверя. Малыши, поначалу не заметившие этого движения матери, тоже постепенно затихли и повернули свои мордочки к влазу.
   Секунда, другая... Огромная серая тень нырнула в пряную духоту жилища. Следом была затащена большая туша -- волк завалил оленя.
   Волчица встала, чтобы помочь супругу разделить ужин. Волчата запрыгали вокруг отца, внимательно принюхиваясь к запахам, что тот принес на своей шкуре -- ведь скоро и им выходить на охоту, а пока надо учиться всему, что могут рассказать родители.
   После еды усталые малыши легли спать. Волк строго следил, чтобы никто не притворялся, а волчица тихо напевала колыбельную...
   Он открыл глаза.
   Солнце наконец выглянуло из-за облаков, красным закатным лучом осветила его лицо. Оно уже не грело, но от одного его света стало радостнее на душе.
   Рано в этом году пришла осень.
   Вдруг он понял, что что-то не так в окружающем мире. Недовольно нахмурившись, он осмотрелся вокруг.
   Обшарпанная пятиэтажка все так же возвышалась хмурой памяткой об однообразности человеческой жизни. Покосившиеся гаражи-ракушки не украсила ни одна новая надпись. Лес через дорогу все так же шумел, умело изображая оживленность, хотя каждый, кто в нем был, знал, что лес умирает. На пустоши никто не разгреб свалку.
   Типичный двор типичной городской окраины...
   Только вот на детской площадке, которую он уже давно привык считать своей -- детей-то не было ни у кого из жителей пятиэтажки -- появился гость. Вернее, гостья.
   Грустная девушка сидела на скамейке и ногтем ковыряла краску, которую давно собирались обновить, но так и не обновили. Рядом с гостьей лежал кофр -- очевидно, с гитарой, судя по форме. Ветер охотно трепал распущенные светлые волосы девушки, предлагал снять не застёгнутую куртку, хотел залезть под черный свитер с высоким горлом, но не получал отклика.
   Он удивился. Он впервые видел эту девушку, да и что она забыла в этом совсем не подходящем для нее месте? Здесь обитали работяги, по будням трудящиеся на заводе, а по выходным пьющие горькую. Ну и он, но у него есть причина -- ему нигде не было так уютно, как здесь, где никому ни до кого нет дела.
   Девушка не смотрела по сторонам и, кажется, всхлипывала. Наверное, она чем-то расстроена, шла куда глаза глядят, и вышла сюда, подумал он.
   Впрочем, особенно она его не заинтересовала. Сколько таких девчонок видел он раньше -- и всегда проходил мимо. Что ему до чужого горя. У него есть его волки.
   Он не успел отвести взгляд, когда девушка подняла голову и посмотрела ему прямо в глаза.
   Это было неожиданно. Ему показалось, что он окунулся в голубое-голубое небо, безоблачное и очень яркое -- такие были глаза у этой девушки. Его затягивало в омут, а она все смотрела и смотрела...
   -- Ой. Извините.
   Голос у девушки оказался довольно высоким, звонким и неуверенным. Не голос -- так, голосок.
   -- Все... -- он закашлял, прочищая горло: слишком давно не говорил. -- Все в порядке.
   -- Наверное, я Вас напугала? -- предположила девушка.
   Он покачал головой. Слово "очаровала" подошло бы больше, но краткое видение уже прошло, и ему не хотелось зря делать какие-либо жесты вежливости.
   Тогда девушка улыбнулась. Чисто и искренне, так, что не оставалось сомнений, что ей действительно важно было не напугать случайного свидетеля. Скорее всего, ее взгляды производили сильное впечатление, далеко не самое приятное -- и ей было от этого неуютно.
   Он подумал, что впервые встретил такое честное создание. И еще, что подобному созданию очень сложно жить в мире лжи, который господствовал на этой маленькой планетке. Может, она инопланетянка, предположил он. По крайней мере, это могло бы быть забавным, прилети она с далекой звезды и заблудись.
   -- Дуреха бестолковая... -- пробормотала девушка. -- Ведь я Вам помешала, да? Вы скажите -- я уйду. Я здесь вообще случайно... Запрыгнула в первый подъехавший трамвай, а он меня сюда привез. Я и решила -- судьба. Надо ждать, может, что хорошее будет.
   -- Нет, не надо уходить, -- сказал он. -- Вы не мешаете.
   -- Спасибо. Вы очень добры... -- девушка снова поскребла доску скамейки. -- Знаете, у меня иногда бывают такие ощущения... Что вот-вот должно что-то важное случиться. И тогда нельзя сопротивляться случайным желаниям потому что интуиция выведет к важному, а разум наоборот мешать будет.
   -- Что же здесь может быть важного? -- спросил он.
   -- Не знаю. Я пока не поняла, свершилось или нет. Оно часто очень незаметно поначалу, но потом ка-а-ак проявится во всей красе! -- девушка смешно растянула звук "а" и махнула рукой.
   Он подумал, что ей не очень много лет, слишком по-детски она реагировала, слишком непосредственно, взрослые этот дар теряют, когда начинают думать, что любой поступок должен нести в себе пользу. Желательно для общества, можно -- для себя.
   Его взгляд снова упал на кофр. И он попросил:
   -- А сыграйте что-нибудь?
   -- Да Вы шутите, -- смутилась девушка. -- Я только сегодня начала заниматься. Записалась в школу. Вот через пару месяцев, наверное, уже смогу что-то сыграть.
   -- Понятно, -- вздохнул он.
   Ему было жаль. Сейчас он действительно хотел услышать перебор струн, вдумчиво-медленный, чуть горьковатый, идеально подходящий к медленно угасающему дню этой рано пришедшей осени.
   Девушка тряхнула волосами, убирая неудачно упавшую на глаза челку. Он обратил внимание на ее руки, длинные тонкие пальцы -- да, на гитарном грифе они должны смотреться так, будто для него и созданы. Ни одного украшения, коротко постриженные ногти -- кисти выглядели столь беззащитными...
   -- Меня Асей зовут, -- вдруг сказала девушка. -- Ася Арбацкая. Мама говорила, что фамилия у меня в честь какой-то улицы в каком-то городе. Правда, странно?
   -- Странно, -- согласился он. -- Ольгерд.
   Ася посмотрела на него с удивлением. Он про себя усмехнулся. Куда ее фамилии до его имени... А ведь он назвал именно имя, то, что было записано в свидетельстве о рождении и в паспорте.
   -- Такое красивое имя, -- девушка наклонила голову к правому плечу и одними губами повторила "Ольгерд". -- В нем слышится яростный морской ветер, холод севера, колючий снег и вкус глинтвейна.
   -- Нежные солнечные лучи, салатовые листья, лопающиеся почки деревьев и гранатовый сок, -- вернул он ей любезность, описав ее имя.
   -- Может быть, мы еще увидимся? -- предположила Ася.
   -- Я здесь бываю каждый вечер, -- он смотрел под ноги, чтобы она не увидела его глаз.
   Он не хотел, чтобы она поймала в них надежду.
   -- Хорошо, я запомню, -- кивнула девушка.
   Она встала, подхватила свой кофр и пошла вдоль леса туда, где шумели машины.
   Она не стала прощаться, и Ольгерд мысленно поблагодарил ее. Он тоже ненавидел прощания.
  
   Ася не появилась ни на следующий день, ни через. Целую неделю, выходя и садясь на качели, Ольгерд надеялся увидеть хрупкий силуэт на скамейке, но каждый раз обманывался. Волчата грустнели и уже не хотели играть, их мать тревожилась, а отцу становилось все сложнее найти пропитание. И тогда Ольгерд испугался, и перестал думать об однажды виденном золотоволосом чуде с пронзительными голубыми глазами. Он запретил себе вспоминать -- и спрятал воспоминания так глубоко, как только мог. И волки -- его волки! -- успокоились, и жизнь снова покатилась по привычной колее, где не было места никаким девочкам с гитарой, пусть даже и родом со звезд.
  

Глава 1

Сделав один лишь шаг в темноту,

Сложно успеть назад.

Время -- опасный враг;

За тобой следит его леденящий взгляд!

Гр. "Otklonenie"

   19 сентября 1996 года.
  
   Будильник нудно повторял "тын-дын". Из-под одеяла высунулась тонкая бледная рука, сгребла надоедливый агрегат и отбросила его подальше. Раздавшийся "бдыщ" подтвердил победу грубой силы, рука же снова нырнула в тепло кровати.
   -- В школу опоздаешь! -- послышалось из-за двери. -- И новый будильник я тебе покупать не буду, денег нет!
   Рука показалась вновь. Откинула одеяло, потерла глаза.
   В постели обнаружилась худенькая девушка. Спутанные длинные волосы спадали ей на лицо, она их нервно поправила, поморщилась и села, спустив ноги на пол. Пол оказался холодным, поэтому срочно пришлось искать тапочки, которые были в результате выужены из-под софы.
   -- Анна! Сколько можно! -- начал сердиться голос из-за двери.
   -- Да встала я, -- пробормотала девушка, но тихо, себе под нос.
   Очевидно, раннее утро не способствовало ее хорошему настроению.
   Анна прошлепала к окну, неуклюже загребая тапочками, которые были ей велики минимум на два размера. Раздвинула шторы и нахмурилась еще больше: серое небо висело низко-низко, обещая скорый дождь. И ладно бы нормальный, полноценный дождь! Нет, такие тучи могут разродиться только моросью, пронизывающей до самых костей не хуже ураганного ветра зимой.
   Пижама позволяла девушке обойтись без халата, потягиваясь, Анна вышла из комнаты и скрылась за дверью ванной. Послышался шум воды, потом громкий "ой!".
   Из другой комнаты высунулась женщина в деловом костюме. Конечно, он был куплен на распродаже, перешит и подогнан по размеру, но это не мешало женщине гордиться тем, что у нее есть самый настоящий деловой костюм. У других-то и такого не было!
   Так вот, женщина выглянула и, не отрываясь от процесса заплетения очень длинных темных волос в косу, крикнула:
   -- А спать меньше надо! Закончилась горячая. Так что придется немножко поморжевать. Ничего, это даже для кожи полезнее.
   И она исчезла снова.
   Анна же все-таки кое-как умылась, ежась от холода, потом отправилась на кухню. На столе стояла тарелка с овсянкой, невкусной даже на вид. Других вариантов завтрака не было, поэтому девушка добавила сахар, с усилием перемешала -- каша успела застыть -- и даже съела пару ложек. Больше организм издевательств над собой не выдержал, и овсянка была отправлена в мусорное ведро. Чай больше всего напоминал светло-коричневую водичку, но он был горячим -- поэтому Анна выпила целых две кружки.
   Избавившись от ощущения пребывания на северном полюсе, девушка отправилась одеваться. Женщина тем временем уже успела доплести свою косу, облачиться в плащ и сапоги и найти зонт.
   -- И не вздумай идти в кепке! -- строго сказала она Анне. -- Либо шапка, либо зонт.
   -- Хорошо, мам, -- покладисто кивнула Анна. -- Ты уже пошла? Ну, пока.
   Женщина пробормотала что-то неразборчивое в ответ, взяла с крючка на стене связку ключей. Звук закрываемой двери, два оборота в замке -- и Анна оказалась в блаженной тишине.
   Девушка натянула джинсы, дырявые на коленях, раскопала в недрах шкафа черный свитер с высоким горлом. Чистые гольфы нашлись в кресле. Расческой Анна быстро пригладила свои непослушные волосы, заглянула в зеркало -- оттуда на нее уставился подросток с огромными голубыми глазами. Не слишком аккуратно одетый, но зато утепленный. Хмыкнув и подмигнув своему отражению, Анна влезла в тяжелые ботинки, накинула куртку. Покосилась на стоящий в углу некрасивый и очень неудобный зонт, махнула рукой и взяла с верхней полки черную кепку. Авось не промокнет, до школы бежать-то всего лишь минут семь. А мама и не узнает, все равно она придет часов в десять, усталая после работы, поест и завалится спать.
   Подхватив рюкзак и пакет со сменкой, Анна вышла из квартиры. Спустилась по загаженной лестнице, тихо хихикнула, заметив новую надпись "Машка дура", и вышла во двор. Машка была красивой девушкой с третьего этажа, умной и гордой. В этом году она должна была поступать в институт, но что-то у нее там не заладилось, и ей пришлось искать работу. Из-за этого она поругалась со своим женихом, который заявил, что ему не нужна необразованная в жены, но любить он ее не перестал, и, когда Машка указала ему на дверь, обиделся. И писал теперь вот такие послания на стенах подъезда.
   "Как это глупо и по-детски", -- подумала Анна.
   Дождь начался, когда она стояла перед светофором и ждала, пока загорится красный для машин. Не то, чтобы здесь было оживленное движение, просто она привыкла подчиняться правилам, которые, глядишь, в другой раз спасут чью-нибудь жизнь.
   Как девушка и предполагала, с неба посыпалась мелкая морось. Тут же поднявшийся ветер гонял опавшие листья туда-сюда, то поднимая вверх, то впечатывая в лужи. Осень в этом году выдалась какая-то уж совсем мокрая, безрадостная, не то, что была когда-то, когда Анна была маленькой и радовалась желтому солнышку сквозь наполовину облетевшие деревья. В тот день они гуляли с мамой по городскому парку, и большая собака, неожиданно выбежавшая из-за угла, очень напугала девочку...
   Анна помотала головой, отгоняя воспоминания. В голове вдруг завертелся какой-то еще образ, тоже связанный с осенью, но не с золотой, а вот с такой же, серой и промозглой. Завертелся, но никак не хотел встать и выпрямиться в полный рост, девушке начало казаться, что она забыла что-то очень важное, что-то, о чем ни в коем случае забывать нельзя было.
   Красный наконец загорелся. Анна перебежала дорогу, не переставая думать и прикидывать, что же такого она могла забыть. Вроде мама никаких поручений не давала, в школе никаких праздников, на которых ей выступать в роли главной заводилы, не намечалось. Друзей, которым она могла что-либо наобещать, у нее не было. Жениха и подавно не было, как поссорилась с Димой в августе еще, так ее передергивало от мысли об отношениях. Бабушка о чем-то просила? Нет, не было такого...
   За размышлениями путь до школы пролетел незаметно. Поздоровавшись с охранником, Анна нырнула в раздевалку, хотя переодеваться там было строжайше запрещено. Всем, кроме Анны: та оказалась настолько упрямой, что директор предпочел не обращать внимания на выходки будущей золотой медалистки, как-никак одна на весь выпуск и первая за все время его сидения в директорском кресле.
   Прозвенел звонок на урок. Анна торопливо засунула ботинки в пакет, надела кроссовки и побежала в класс. За опоздание ей тоже ничего не грозило, но все-таки хотелось писать контрольную по алгебре наравне со всеми, а не в последние минуты занятия. Впрочем, она и так, и так напишет на "отлично", но... Наверное, не хотелось обижать любимую учительницу.
   Дверь класса открылась и закрылась, и учеба поглотила Анну с головой, стерев из головы все посторонние мысли.
  
   После школы Анна решила зайти в библиотеку, она давно хотела взять что-нибудь почитать, чтобы не терять бесцельно вечера, не занятые игрой на гитаре. Библиотекарь приветливо ей улыбнулся, он знал ее как старательную и начитанную девушку, пусть и одетую не так, как положено хорошим детям.
   -- Здравствуйте, Всеволод Владимирович, -- сказала Анна.
   -- Здравствуй, здравствуй, Анечка, -- радостно откликнулся библиотекарь. -- Давненько что-то тебя видно не было! Все дела, да? Не до книжек?
   -- Дела, -- подтвердила девушка. -- Столько задают, Вы бы знали!
   -- Да у меня у самого внучка школьница, мне ли не знать! -- покивал Всеволод Владимирович. -- А ты-то уже в выпускном классе? Скоро и в институт поступать... Надумала уже, куда?
   -- Мама хочет, чтобы я в юристы шла, говорит, прибыльное дело, да и в столицу попасть можно. Только мне самой больше история нравится. Я бы пошла на учительницу истории, только вот денег за это мало платят, работу сложно найти.
   -- А, ну у тебя еще есть время подумать. Позволю себе дать тебе совет -- поверь старику, лучше идти туда, куда сердце зовет, а не туда, куда толкают окружающие, -- подмигнул Анне библиотекарь.
   -- Мне и самой так кажется, -- согласилась Анна.
   -- А ты же за книжкой зашла, верно? -- спохватился Всеволод Владимирович. -- А я уж заболтался, старый! Какую-то определенную хочешь или подобрать?
   -- Да я как-то... Не задумывалась, -- немножко виновато улыбнулась девушка. -- Хочется почитать, а что именно...
   -- А я тут такую книжечку нашел, -- заговорщически начал библиотекарь, -- что оторваться не мог! Как ты любишь -- чтобы и приключения, и интрига, и любовь. А вообще она про волков, там герой главный -- оборотень!
   -- Оборотень? -- задумчиво повторила Анна. В глубине ее памяти снова что-то шевельнулось, напоминая о своем существовании. -- Ну, давайте про волков.
   Всеволод Владимирович ушел куда-то вглубь помещения -- искать книгу. А Анна постаралась выловить все-таки мысль, так сильно напоминавшую о себе, но и в равной степени никак не дававшуюся быть пойманной. Волки, оборотни, дождливая осень... Может, она что-то читала об этом, но давно, поэтому точно ничего и не помнит, но образ прочно впечатался в сознание и теперь тревожит ее неясными образами.
   Девушка помотала головой. Если и читала, то совсем давно: никакой фантастической литературы она не брала в руки уже несколько лет. Но, казалось, все-таки недавно произошло что-то, связанное с серыми санитарами леса.
   -- Вот она! -- наконец появился Всеволод Владимирович и продемонстрировал книгу в яркой обложке. -- Оформлять? Возьмешь?
   -- Возьму, -- безразлично сказала Анна. Мысленно она была уже далеко.
   -- И обязательно скажешь мне, как она тебе! -- наказал библиотекарь, записывая в карточку девушки необходимые данные.
  
   Идя домой, девушка решила пойти через небольшой скверик -- так было дольше, но ей хотелось подумать, тем более дождь прекратился и на улице было свежо и хорошо, хотя, конечно, все-таки прохладно.
   Прыгая через лужи и пиная нападавшую и намокшую листву, Анна так и так вертела в голове образ волков. Серый, желтоглазый, угрюмый зверь, осторожный хищник, но преданный своей избраннице супруг. Многие окутывали его романтическим шлейфом, но девушка не видела ничего привлекательного в дикой грязной собаке -- домашние уж куда более милые, по крайней мере, пахнут наверняка приятнее. Ну и что, что выбирает одну волчицу на всю жизнь -- так тем самым он теряет возможность обзавестись большим количеством потомков, что для зверя, казалось, одна из главнейших забот. Непонятная и кусачая блохастая зверюга, в общем-то.
   А оборотни?
   Анна закусила губу, пытаясь сообразить, что она о них знает. Полулюди-полуживотные, обращаются в полнолуние и грызут всех подряд. Процесс обращения сопровождается дикой болью -- отсюда, наверное, и жестокость. Кому ж будет приятно, если каждый месяц тебя выворачивает наизнанку, разбирает по кусочкам и заново собирает? А еще они боятся серебра и осины.
   Или это вампиры?
   Фыркнув, Анна сказала себе, что она занимается ерундой. Какой толк думать о том, чего никогда не было и не будет?
   Вот ситуация с Димкой -- другое дело. Это реально существовавшее. Был мальчик, ухаживал, цветы дарил, предлагал в кино ходить, словом, проявлял всяческие знаки внимания. Один раз даже попробовал в любви признаться... А потом -- бац! И вдруг она ему стала не мила. А все потому, что-де слишком гордая, непокорная, недоступная.
   А о том, что, может быть, это он плохо подступает, он не подумал. Ну и ушел, а Анна предпочла не звать его обратно, хотя он ей нравился, очень-очень. Но после того, что он ей наговорил... Тут и человек без гордости вряд ли захочет продолжать общение.
   Тем временем начало темнеть, а выход из сквера все не показывался. Анна даже немного заволновалась: она ходила здесь много раз и все тропинки знала наизусть, да и как можно заблудиться там, где всего одна асфальтовая дорога, если с дороги этой даже не сходить? Фонари светили, но как-то тускло, и свет был не привычным теплым желтым блином, а бледным холодным пятном.
   -- Что за черт? -- пробормотала девушка.
   Никто, разумеется, ей не ответил. Она на всякий случай обернулась, огляделась по сторонам -- никаких людей поблизости не заметила, что несколько успокаивало: на маньяка наткнуться ей сегодня не грозило. А вот основательно замерзнуть и вымокнуть -- это без проблем, с неба снова что-то накрапывало.
   Ветер взвыл и резким порывом чуть не опрокинул Анну, швырнул ей в лицо сырую листву. Дождь припустил и теперь стучал крупными каплями, так, что даже было немного больно от его прикосновений. А потом фонари начали моргать -- и совсем погасли.
   Девушка пошатнулась, в глазах у нее потемнело, она неосознанно шагнула назад и прижалась спиной к дереву. В голове немного прояснилось, но она все равно не видела ничего вокруг. Где-то вдали раздался вой -- а потом опустилась тишина, даже ветер замолчал, дождь падал на землю беззвучно, листья перекатывались по ногам, но шуршать забывали.
   Анна потрясла головой. Ей начало казаться, что она сходит с ума. Не может быть такой абсолютной тишины в городе, где нет-нет, да и проедет какая машина! Раздастся голос человека! Собака залает, наконец...
   Стоило девушке подумать о собаках, как на нее обрушилось еще одно потрясение: шагах в пяти от нее на уровне колена загорелись два зелено-желтых огонечка. Нескольких секунд хватило, чтобы понять, что это -- глаза, но чьи? Собаки? Это уже совсем какая-то ненормальная собака должна быть. Волка? Откуда взяться волку в сквере? Да в их городе даже зоопарка отродясь не было! Кошки? По цвету похоже, но размеры какие-то уже слишком огромные для пушистой мурлыки.
   А тишину никак не удавалось порвать, глаза, не мигая, смотрели прямо на девушку. Анна зажмурилась, зажала руками уши и сползла вниз, села на корточки, прижалась лбом к коленям. Ей было очень страшно, настолько, что она не могла даже закричать (да и разве прозвучал бы ее голос в этом царстве молчания?), ей оставалось лишь беззвучно молиться, чтобы это поскорее закончилось хоть чем-нибудь, пусть она погибнет, но только бы не бояться, не бояться...
   И перед ее взором встала картина: невысокий парень лет двадцати трех стоит у окна и смотрит вдаль. У него черные глаза, загадочная улыбка и круглая луна на футболке. Он опирается руками на подоконник, тот прогибается под его весом... Или под его напором? И вдруг этот парень смотрит прямо в глаза Анне, смутная тень пробегает по его лицу, словно бы он ее узнает. Он хмурится и подается вперед...
   Дикий визг разрезал сжимающуюся тьму. Анна даже не сразу поняла, что визжит она сама, а не кто-то третий. Ветер вновь свистел, дождь шумел, фонари горели. И лишь вдалеке мелькнул серый хвост и скрылся за углом.
   Поднявшись, девушка кое-как отряхнулась. Ее трясло от пережитого шока, но еще больше ее впечатлил взгляд парня. Словно бы он смотрел не на лес, видный из его окна, а куда-то гораздо глубже, сквозь время и пространство находя что-то очень важное для себя... А еще тот парень был красивый, словно сошел с какой-то картинки. Аристократично-бледная кожа в сочетании с темными волосами и глазами всегда восхищала Анну -- и так отличалась от Димки...
   Девушка помотала головой, запрещая себе вспоминать своего бывшего молодого человека. Тем более в настоящем было куда больше того, что стоило вспомнить. Почти что подсознательно Анна поняла, что образы, посещавшие ее раньше, как-то связаны с парнем из видения. Но вот как?.. Она же его никогда в жизни не видела!
   Или видела?
  
   Когда Анна добралась наконец до дома, было почти девять вечера. Однако ей повезло -- мать еще не вернулась с работы. Сняв грязную одежду и замочив ее, девушка улеглась на кровать и открыла книгу, посоветанную библиотекарем.
   Главный герой по описанию чрезвычайно походил на того, кого она увидела, когда в сквере начала твориться чертовщина. Сейчас, когда Анна сидела в тепле и при ярком свете напольного торшера, ей все произошедшее казалось нереальным, выдумкой больного сознания. Но ведь она была здорова, а, значит, все происходило на самом деле...
   А больше всего сходства добавляло то, что герой оказался оборотнем. Девушка примерила эту роль на парня из видения -- и она идеально села на него, как вторая шкура. Но оборотней не существует, и она могла не бояться, что тот парень окажется реально существующим человековолком, который придет к ней поздно ночью и съест.
   Впрочем, и аномальной тишины не существует, и серых хвостов в добавление к горящим глазам...
   Размышления Анны прервал звонок в дверь.
   Поворчав, что маме вечно лень искать в сумке ключи, девушка пошла открывать.
   -- Какая ужасная погода! -- с порога заявила мама, отряхивая зонтик. -- Вся вымокла.
   Анна бледно улыбнулась. Ей-то погода уже не казалась плохой; куда страшнее было то, что может проснуться и бродить по миру в поисках жертвы...
   -- А чего ты не ела? -- спросила мать, пройдя на кухню. -- Меня все ждешь?
   -- Нет, не хотелось. Я недавно только пришла, на гитаре задержали, учили новую песню, -- соврала Анна. Смотреть на еду ей действительно не хотелось, но говорить о причинах она не стала, справедливо полагая, что мать обвинит ее в "детских выдумках".
   -- Ясно. А одежда чего грязная? -- мама перемещалась по квартире столь стремительно, что девушка едва успевала за ней.
   -- Упала. Ну ты же сама видела, что там творится...
   -- Гитару-то не разбила? -- забеспокоилась мать.
   -- Нет-нет, с ней все в порядке, -- поспешила заверить ее Анна. -- Ну, я пойду книжку читать.
   -- Иди. Только уроки-то не забудь сделать.
   -- Конечно, мама... -- Анна поцеловала мать в щеку и ушла в свою комнату.
   Прикрыв дверь, она бессильно повалилась на кровать. На нее неожиданно навалилась усталость, словно она не с матерью поговорила, а три часа разгружала вагоны. И почему всегда так сложно говорить неправду?
   Стоило закрыть глаза, как перед внутренним взором снова встал тот парень из видения. Но теперь он уже не пугал, смотрел с интересом, и было видно, что вовсе у него не демонические черные глаза, а просто карие, хотя и очень глубокие. Только вот еще он и принюхивался, что придавало ему неприятного сходства с волком. И Анна начала припоминать, что действительно видела его где-то, даже более -- говорила...
   Ей захотелось протянуть руку и коснуться его, чтобы понять, реален он или всего лишь игра ее воображения. Но стоило пошевелиться, как парень растаял, уступая место темной сонной бездне, в которую Анна провалилась до самого утра.
  
   Пробуждение на это раз было менее катастрофичным для будильника -- уже потому, что его никто не завел и он, соответственно, не подумал никому надоедать занудным звоном. Тем не менее, Анна проснулась даже чуть раньше, чем надо было. Полежала, глядя в потолок и пытаясь сообразить, что было сном, а что -- явью.
   Злобные волки с горящими глазами, красивые парни с улыбками Джоконды... Анна перевернулась на бок, и взгляд ее упал на книгу, которую она, очевидно, смахнула на пол ночью, неловко повернувшись. И все сразу стало на свои места, девушка решила, что ей все приснилось под впечатлением от интересного романа.
   В школу отчаянно не хотелось, но она никак не могла придумать достойную причину, чтобы объяснить маме свое нежелание. А без уважительного повода прогулы в их семье считались страшным преступлением.
   Через час Анна уже стояла под проливным дождем на переходе. Прохудившееся небо, похоже, решило повторить эксперимент с всемирным потом, и теперь старательно выливало всю влагу на землю, так что в некоторых местах, где асфальт был не очень ровным, получились моря, а где его еще не успели разбить, там шумели реки, с которыми не справлялись никакие водосборники и канализация.
   Вдруг кто-то толкнул Анну и она, не удержавшись, упала на колени прямо в лужу. Поднявшейся волной окатило и ее, и стоящих рядом людей, что вызвало, разумеется, бурю негодования.
   -- Стоит посреди дороги, так теперь еще и падать вздумала! -- ругалась необъятная женщина рядом с Анной. -- Инопланетянка какая-то!
   Девушка почти не слышала ни ее, ни других возмущений, она стояла в луже на коленях и смотрела на свое отражение. По нему то и дело пробегала рябь, но яркая голубизна глаз пробивалась даже сквозь общее уныние. А потом отражение совсем смыло, и Анна увидела другую картинку: она сидит на лавочке, а рядом с ней на качелях сидит некий мужчина. Она попробовала всмотреться в его черты, и вода словно поняла, что от нее требуется, сидящий тут же был показан крупным планом. Анна ахнула и прижала руку ко рту: это был, без сомнения, парень из вчерашнего видения...
   Так, значит, он все-таки существует? И она с ним знакома! В воде снова произошла смена кадра, и Анна увидела, как она говорит с этим парнем, улыбается ему...
   Девушка напряглась, стараясь вспомнить его имя. Что-то не русское, скорее северное, похожее на имя древнего викинга. Она еще говорила свои ассоциации на него...
   Ольгерд!
   Имя вспыхнуло огненными буквами в ее голове.
   А еще она вспомнило свои последние слова ему. Она обещала ему снова прийти.
   -- Черт! -- крикнула Анна, ударяя кулаком по воде, рассеивая видение.
   Снова взмыл фонтан брызг, и люди от нее шарахнулись.
   -- Сумасшедшая! -- пробормотала все та же женщина.
   Анне было все равно. Она пыталась понять, как же она могла забыть то, что обещала человеку, пусть и малознакомому, но производящему впечатление нуждающегося в ее общении... И на ум приходило лишь одно: ей помогли забыть.
   Встав наконец из лужи, Анна бегом кинулась на автобусную остановку. Только бы угадать, на какой автобус она тогда села, когда приехала к нему... Мокрая и грязная одежда, растрепавшиеся волосы, школа ее нисколько не волновали, она всей душой стремилась туда, где на качелях сидит странный мужчина с холодным именем Ольгерд. И пусть вечером мать будет ее ругать, но она увидит его снова.
   Подъехал автобус, девушка в него впрыгнула, даже не посмотрев, по какому маршруту он идет. Другие пассажиры оглядывались на нее и неодобрительно качали головами, но ей было все равно. Она прошла в конец салона, села на свободное место и уставилась в окно. В прошлый раз она ехала до конечной -- значит, есть время придумать, что она ему скажет.
   Район она узнала сразу. Городская окраина, лесопарк, обшарпанные пятиэтажки. Да, их город не был очень богатым, но ближе к центру стояли девятиэтажные дома вполне приличного вида, и в одном из таких как раз и жила Анна. А Ольгерд обитал здесь, куда нормальный человек по своей воле не переселится.
   Чтобы найти нужный двор, пришлось немного поплутать. Дождь прекратился, но ветер набирал силу, словно хотел продемонстрировать все свои способности, однако Анна не замечала холода. Наконец она увидела знакомые качели и, облегченно вздохнув, села на ту самую лавочку, когда-то (целый век назад!) приютившую ее.
   Ждать пришлось довольно долго. Однако Анна смирно сидела, поглядывая на единственный подъезд ближайшего дома. Когда-нибудь он должен выйти! Не сейчас, так через полчаса...
   Сколько именно времени прошло, девушка не знала. Она уже даже не смогла бы определить время суток, тучи настолько плотно обложили небосклон, что угадать, где находится солнце, было просто невозможно.
   Наконец дверь подъезда скрипнула. Сердце Анны подскочило к самому горлу, она вытянулась в струнку, замерла, боясь, что это снова не он...
   Но страх оказался напрасным. На лестнице появился среднего роста мужчина с гривой темных волос до плеч. Он постоял немного, а потом лениво, как сытый кот, спустился и направился к качелям. Он уже сел на них, когда Анна наконец опомнилась.
   Вскочив со своей скамейки, она подбежала к качелям, снова упала на колени и заглянула снизу вверх в лицо Ольгерда. Тот сначала отшатнулся, потом удивленно вскинул брови. Недоверчиво посмотрел ей в глаза, словно искал там что-то и не был уверен, что найдет. Анна виновато улыбнулась и прошептала:
   -- Привет. Я снова пришла, как и обещала. Ты же меня помнишь, да? Это я, Ася.
   Ольгерд улыбнулся и кивнул. Он помнил.
  

Глава 2

Я мечтаю разбить твою душу на клочья,

Дотянуться и выпустить жар из костей.

Мы не будем одни этой звонкою ночью -

В голове у меня слишком много гостей...

JAM

  
   20 сентября 1996 года.
  
   В тот день, собираясь выходить, Ольгерд чувствовал какое-то смутное беспокойство. Его словно бы что-то подгоняло, что-то ждало его там, на его любимых качелях. Он долго сопротивлялся этому ощущению, но в конце концов не выдержал.
   На первый взгляд все было как обычно. Он вышел, постоял у подъезда, привыкая к ветру, пересек двор, сел на качели. Уже начал уплывать в свой любимый мир, как его кто-то грубо оттуда выдернул.
   Первым порывом было оттолкнуть этого кого-то, но он сумел сдержаться и даже посмотреть на нахального гостя. А потом его словно оглушили, поместили в вакуумное пространство. Он смотрел на голубоглазую девушку и не верил себе. Она что-то говорила, но он не слышал: он смог лишь улыбнуться. И она улыбнулась в ответ, вздохнула с облегчением...
   Волчица в норе подняла голову и зло тявкнула, напугав своих щенков. Волк тихо рыкнул, призывая супругу к порядку, но та его проигнорировала. Ее глаза загорелись недобрым огнем, она подобралась и оскалила внушительные клыки.
   Вдруг девушка начала оседать на землю. Ольгерд едва успел ее подхватить; и лишь коснувшись ее, он понял, что она вся дрожит. Ее одежда наощупь была немного влажной, и Ольгерд подумал, что она, должно быть, промокла под дождем, пока ждала его.
   -- С ума сошла? -- прошептал он.
   Ася через силу помотала головой, не открывая глаз. Тогда он потрогал ее лоб -- и одернул руку: у девушки был сильный жар.
   -- Сумасшедшая! Так и до воспаления легких недалеко! -- возмутился Ольгерд, однако, не повышая голоса.
   Он подхватил ее на руки, -- девушка оказалась удивительно легкой, -- и пошел в сторону дома. Не в его правилах было пускать кого-либо в святая святых -- в свое жилище, но тут случай был особый. Он чувствовал себя виноватым в том, что Асе сейчас было плохо.
  
   Ольгерд обитал в однокомнатной квартире. Для двух человек пространства в ней было катастрофически мало, крошечная кухня, совмещенный санузел и шкаф с книгами во всю стену не могли создать необходимого уюта. Но Ольгерд жил один, и его не очень волновало то, что мог подумать кто-либо при виде этого места.
   Первым делом он отправил Асю в душ, а ее одежду повесил на батарею -- сушиться. Нашел у себя в гардеробе, стоявшем в прихожей, свои старые джинсы, которые носил, когда ему было лет пятнадцать, чистую футболку и мохнатый теплый свитер -- все это предназначалось для девушки. Заварил чай, покопался в кухонных шкафчиках и обнаружил случайно там оказавшуюся бутылку уксуса. И критически осмотрелся.
   Низенький холодильник, некогда бывший белым, а теперь разрисованный черным маркером -- со всех рисунков смотрела умными глазами большая серая волчица. Ржавая раковина, однако, без грязной посуды -- в этом смысле Ольгерд был крайне педантичным. Маленький стол, две табуретки (одна отчаянно шаталась), шкаф, где хранилось все необходимое -- тарелки, чашки, кастрюли и сковородки, столовые приборы. Когда-то Ольгерд считал, что готовка -- дело исключительно женское, но несколько лет одинокого бытия заставили его передумать и даже научиться сносно готовить.
   В комнате обстановка была не богаче. Старый диван, накрытый пледом, тот самый шкаф-гигант с книгами, небольшой круглый вытертый ковер в центре. Однако на окне были занавески, пусть пыльные и висевшие здесь еще со времен предыдущих хозяев, но зато они успешно справлялись с основной своей задачей -- не пускали в комнату шум с улицы и солнечный свет по утрам.
   Ася в его одежде выглядела смешно. Джинсы были ей отчаянно велики, даже ремень мало чем мог помочь; свитер с футболкой по длине могли бы поспорить с платьем. Однако они были сухими и теплыми -- и это было главное.
   -- Красиво, -- сказала Ася, увидев разрисованный волками холодильник. -- Ты рисуешь?
   -- Нет, -- отмахнулся Ольгерд. Ему неудобно было врать, но признаваться в такой, казалось бы, детской глупости отчаянно не хотелось. -- Таким он мне достался. Даже в цене скинули.
   -- Жаль, -- расстроилась девушка.
   -- Пей чай, пока горячий, -- Ольгерд придвинул к ней чашку.
   Ася настолько огорчилась, что он едва ли не признался, что все волки -- его рук творения. Но все-таки вовремя себя одернул, напомнив, что важнее остановить подступившуюся болезнь, а муки совести стоит оставить на потом.
   Хотя девушку заметно знобило, держалась она молодцом. Она пила маленькими глоточками и не забывала оглядываться, ей было интересно абсолютно все.
   -- А ты один живешь? А родители?
   -- Как видишь. Родители... -- он запнулся, ища подходящий ответ. -- Они в другом городе.
   Не сказал правды, но и не мог -- не поверила бы она... Он и сам сейчас не был уверен, что хранит в памяти реальные факты, а не позаимствованные в какой-то фантастической книжке образы.
   -- Скучаешь, наверное? -- предположила Ася. И, не дожидаясь, пока он ответит, продолжила: -- У тебя тут ничего так. Мило. Даже лучше, чем у нас.
   Он с недоумением воззрился на нее. Она смутилась и объяснила:
   -- Ну, мама обставила все по своему вкусу, а я не люблю все эти рюшечки, цветы в горшках и картины на стенах. Ладно бы хоть что стоящее висело, а то сплошные почеркушки мастеров с площади! -- она произнесла "мастеров" с таким презрением, что все возможные вопросы сразу отпали. -- А у тебя ничего лишнего, как мне и нравится.
   -- Спасибо, -- пробормотал он, не зная, что еще можно сказать.
   Ася улыбнулась и подмигнула ему.
   Но, все-таки, как бы хорошо она не держалась, простуда сказывалась. Допив чай, она вся съежилась на табуретке, обняла руками колени, словно она сильно мерзла. Да, вероятно, ей и было холодно, несмотря на отопление и теплую одежду -- у нее же поднялась температура.
   Ольгерд развел уксус (никогда не думал, что пригодится, попросил соседку купить просто так -- а вон как сложилось), нашел подходящую тряпку и скомандовал девушке:
   -- Иди в комнату, раздевайся... В футболке можешь остаться. И залезай под одеяло, я там уже приготовил для тебя постель.
   -- Но... -- девушка явно была в замешательстве.
   -- Ты хочешь в таком состоянии еще и домой ехать? Извини, не пущу. Не хочу, чтобы у тебя обнаружились все осложнения, которые только могут быть.
   -- А... -- сделала она вторую попытку возразить.
   -- Я не маньяк, у меня нет привычки завлекать маленьких девочек домой и насиловать их. Сплю я обычно днем, поэтому и уступаю тебе свою кровать, сам я предпочту почитать книгу.
   -- Меня мама убьет, -- жалобно сказала Ася. -- За то, что ночевала непонятно где...
   -- Скажешь, что была у подруги и плохо себя почувствовала. У тебя же найдется подружка, которая сможет тебя выгородить? Обо мне, думаю, лучше маме не сообщать, чтобы не волновать ее зря. Ну, еще спорить будешь?
   Спорить она не стала, поняла, что лучше сдаться. И пошла в комнату, придерживаясь за стену -- Ольгерд только обеспокоенно головой покачал.
  
   Ася спала на его кровати, заботливо завернутая в плед. Температуру удалось сбить -- помогли растирания раствором уксуса, девушка перестала метаться по постели и стонать сквозь зубы, теперь о том, что она провела почти целый день на промозглом ветру в мокрой одежде, напоминало лишь ее немного хриплое дыхание.
   Ольгерд стоял у окна. Фонари не горели, звезды не были видны -- ничто не мешало ночи властвовать над этим маленьким кусочком мира. Таким привычным, в чем-то даже уютном, за последние годы ставшим почти родным. Единственный угол, где он смог найти хоть какой-то покой, который, казалось, не обретет уже никогда. И лес через дорогу шумел, дружелюбно кивая кронами -- да, ты наш, ты с нами.
   На детской площадке залаяла собака. Он вздрогнул. Собака лаяла и лаяла, то ли ругалась, то ли жаловалась на судьбу -- он не мог разобрать, она захлебывалась лаем, не давала одному слогу замолкнуть, выпевала новый. Он никогда не любил таких вот брехливых шавок, которым лишь бы поорать.
   И тут его словно током пронзило. Собака. На его территории, в его владениях! Собака...
   Но как?! Они же боялись его! Они чувствовали... То, чего уже давно не было, но запах остался навеки -- и поэтому верные спутники людей обходили его стороной. Они ему не доверяли, знали, что такие, как он, легко рвали их подопечных во все времена. Этот страх и недоверие были у них в крови, передавались из поколения в поколение, впитывался с молоком матери.
   Старый диван скрипнул. Ася перевернулась на другой бок, и одеяло начало медленно сползать на пол.
   Ольгерд отвернулся от окна, поймал одеяло. Девушка поежилась и зашарила рукой, ища, чем бы укрыться, чтобы спастись от холода. Он вздохнул и подсунул ей покрывало, заботливо его подоткнул. И увидел, что она улыбается во сне.
   Он еще немного постоял рядом с ней, потом пошел на кухню. Пить кофе, читать нудную потрепанную книжку и, по возможности, не думать о прошлом.
   Волчица, только что мирно спавшая, настороженно подняла уши. Потом открыла глаза. И уставилась в пространство перед собой с таким укором, словно весь мир был перед ней виноват, а извиняться не желал.
  
   Ольгерд поморщился и отложил книгу. Часы показывали начало четвертого, а роман, заявленный как приключенческий, все больше напоминал записки неудовлетворенного и оттого жестоко мстящего всем женщинам мужчины. Отчаянно хотелось спать -- он соврал Асе, когда говорил, что спит днем, он обычно вставал часов в восемь, в исключительных случаях -- в десять. Но иначе она бы вряд ли согласилась остаться, да еще и занять единственное спальное место в квартире.
   Он не понимал себя. Он никогда не нуждался в чьем-либо обществе! Он всячески сводил взаимодействие с окружающим миром до минимума -- например, из всего дома он общался только с бодренькой старушкой с первого этажа, которая делала для него покупки. Сам он магазины терпеть не мог, а ей не составляло труда доехать до рынка, попутно посплетничав с многочисленными подружками. Да и разве можно было назвать это общением...
   А Ася сразу завладела его мыслями. Нет, не как девушка -- он отдавал себе отчет в том, что она еще действительно очень маленькая, школьница. Она заинтересовала его как человек, как собеседница, как та, о ком можно заботиться и не получать в ответ недоуменно-злых взглядов. Он смотрел в ее пронзительно-голубые глаза и видел в них понимание... Нет, не такой была та...
   Ольгерд тряхнул головой и наградил себя самыми крепкими выражениями, какие только смог вспомнить.
   -- Забудь! -- сказал он вслух, глядя на волков на холодильнике. -- Забудь! То, что было, не вернуть! Не вороши прошлое, тогда не будет больно.
   Увещевание помогло. Он снова взял книгу и углубился в чтение.
  
   Асю он разбудил в половину одиннадцатого. Она никак не хотела просыпаться, он даже был вынужден пойти на крайние меры, напомнив о том, что еще вчера она боялась гнева матушки, что на фоне ее нынешнего нежелания переместиться в родные пенаты выглядело несколько подозрительно.
   Наконец девушка смогла поднять себя с кровати. Ольгерд проверил температуру -- и облегченно вздохнул: она была в норме.
   -- Да что ты переживаешь, у меня иммунитет такой, что на троих хватит, -- отмахнулась Ася и ушла в ванную умываться.
   Несколькими минутами позже он позвал ей завтракать, немного смущаясь того, что предложить ей может только растворимый кофе и бутерброды с колбасой.
   -- Ой, ну что ты изображаешь заботливую наседку! -- рассмеялась Ася. -- Это замечательно, что ты не пытаешься впихнуть в меня весь дневной паек с утра, как это любит делать моя мама.
   Ольгерд успокоился, но все равно чувствовал себя слегка неуютно. А еще он боялся, что Ася уйдет и больше не вернется...
   Наконец со всеми утренними формальностями было покончено, девушка оделась в свою одежду, которая успела высохнуть за ночь, кое-как пригладила расческой растрепавшиеся волосы и поинтересовалась:
   -- Проводишь до остановки?
   -- Прости, -- виновато улыбнулся Ольгерд, -- но не могу.
   -- Ну ладно, -- пожала плечами Ася. -- Пока, что ли?
   -- Пока...
   Он смотрел, как девушка уверенно открывает дверной замок, словно жила здесь уже как минимум лет десять. И вдруг неожиданно для себя сказал:
   -- Заходи в любое время, я всегда дома. А если не дома, то на качелях.
   Ася обернулась уже на пороге.
   -- Обязательно, -- пообещала она. -- А теперь пожелай мне удачи в бою! Разговор с мамой может оказаться пострашнее встречи с волком темной ночью...
   -- Удачи, -- автоматически ответил он.
   Ася улыбнулась, поцеловала его в щеку и побежала вниз по лестнице.
   А до Ольгерда с запозданием дошел смысл ее прощальных слов.
   -- Волк? Ночью? В городе?!
   Но девушка его уже не услышала.
  

Глава 3

Обычай наш таков: на дверь по сто замков,

Мы боимся сквозняков и волков.

К. Комаров

  
   21 сентября 1996 года.
  
   Анна постояла немного перед подъездом, собираясь с мыслями. Ей надо было придумать, как объяснять матери столь длительное отсутствие -- ушла утром в школу и вернулась только на следующий день. А ведь мама наверняка извелась, переволновалась, литрами пила валокордин... И уж точно знает, что и в каких выражениях сказать непутевой дочери.
   Но бесконечно ждать было невозможно. Собравшись с духом, Анна толкнула дверь подъезда, бегом взлетела на свой этаж, открыла дверь своим ключом...
   -- Мам? -- позвала она, входя.
   Никто не отозвался. Анна решила, что мать ушла куда-нибудь, например, в магазин, потому что на работу не могла -- как-никак суббота.
   Девушка торопливо скинула куртку, повесила на крючок и пошла в свою комнату. Проходя мимо маминой, она краем глаза заметила в ней какое-то движение, но не сразу это осознала. Сдала назад, заглянула: мама сидела на кровати и вязала.
   -- Мам, привет, -- робко сказала Анна.
   Мать ей не ответила, даже не повернулась в ее сторону.
   -- Я, это... -- девушка прикусила губу, -- я вернулась, в общем.
   И снова не получила никакой реакции. Постояла еще немного, наблюдая за движением спиц, в конце концов не выдержала, махнула рукой и все-таки ушла в свою комнату.
   Мать не желала с ней разговаривать, не желала замечать. Анна ожидала чего угодно, но только не этого. Так обычно ребенок, обиженный старшим товарищем, начинает его игнорировать, считая, что его невнимание больно ранит. Нет, Анне, конечно, было неуютно из-за того, что ее в родном доме считают пустым местом, но куда больше она была возмущена детским поведением матери. Из-за этого ей даже не хотелось извиняться, хотя первоначально она была готова признать свою вину и обещать всячески исправиться.
   Анна прошла по комнате, зачем-то провела рукой по столу, задумчиво посмотрела на оставшиеся в пыли дорожки. Да, давненько она не садилась за стол... Потом ее взгляд зацепился за чехол гитары, стоявший в кресле. Девушка поморщилась -- суббота, а это значит, что у нее по расписанию занятия с Машей, ее преподавательницей по музыке. Ольгерд в ее мыслях занимал куда больше места, чем гитара, в начале этого учебного года бывшая наиболее желанной. И она бы с удовольствием вместо занятий рванула бы обратно, в ту странную квартиру на окраине в доме у леса...
   Но ответственность все же победила. Девушка переоделась, собрала волосы в хвост, подхватила кофр и, на ходу крикнув, что она к Маше, выбежала из дома.
  
   Маша давала уроки на дому, всех своих учеников обязательно поила чаем и старалась превратить обучение в интересную игру. Ей было около тридцати лет, она была невысокой полной девушкой с красивым низким голосом и заразительным смехом. Казалось, она вообще не знает, что такое уныние, ее карие глаза всегда улыбались, хотя среди людей ее положения такая жизнерадостность встречалась не очень часто. Дело в том, что Маша была инвалидом: у нее в результате автомобильной аварии отнялись ноги. Прожить на маленькую пенсию оказалось невозможным, близких родственников у нее не было, вот она и нашла подработку, которая приносила деньги, но не требовала каких-либо активных передвижений.
   Анна подружилась с Машей с первой же их встречи. Та сразу же расставила акценты и запретила звать себя по имени-отчеству, сказав, что не желает чувствовать себя старой. Анне сначала было очень непривычно звать своего учителя только по имени, тем более по "краткой" его форме, но постепенно она привыкла.
   -- Да что с тобой такое? -- воскликнула Маша, когда Анна в очередной раз перепутала постановку рук.
   -- Ничего, -- опустила глаза Анна. -- Мелочи.
   -- Ничего или мелочи? Ты бы уж определилась, -- ехидно заметила Маша.
   Анна вздохнула. Ей не хотелось вываливать на учительницу свои проблемы, которые казались смешными, когда она смотрела на Машу и вспоминала, что с ней произошло. Ну поссорилась с мамой -- и что? Подумаешь... Ну, Ольгерд... А что Ольгерд, в принципе? С ним же вроде бы все хорошо, он ни на что не обижался сам и Анну не обижал. Возможно, немного задевает то, что он оказался абсолютно равнодушен к ее телу. Она хорошо запомнила его чуткие руки, протиравшие ее раствором уксуса, они ни разу не дрогнули, не дали и намека на то, что их обладатель видит в ней, лежащей на кровати, девушку.
   -- Давай, выкладывай, -- подбодрила ее Маша. -- Вдруг что интересное расскажешь. Мне тут скучно целыми днями сидеть одной.
   -- Мама со мной разговаривать не хочет, -- нехотя ответила Анна.
   Маша удивленно вскинула брови. Потом решительно забрала из рук Анны гитару, убрала в кофр. И сказала:
   -- Пойдем чай пить, все равно ты сегодня не способна внимать моим умным речам об искусстве музыки. У меня как раз завалялось вкусненькое печенье, с вишневой начинкой -- уверена, тебе понравится!
   Анна пожала плечами и отправилась следом за учительницей на кухню. Получив свою чашку с ароматным фруктовым чаем, она на мгновение вернулась в прошедший вечер, но тут же заставила себя вынырнуть из воспоминаний.
   -- На какую тему поругались-то? -- спросила Маша.
   -- Ну... -- замялась Анна, не зная, как объяснить. -- Я дома не ночевала, не предупредив. Да и что толку предупреждать, все равно она бы мне запретила... Но так получилось не из-за того, что мне вдруг приспичило, нет! -- она помотала головой, словно уговаривая саму себя. -- Я просто немного простудилась, вот друг и оставил у себя на ночь.
   -- Друг? -- прищурившись, переспросила учительница.
   -- Да, друг, -- с нажимом сказала Анна. -- Просто друг, никакого подтекста.
   -- Ясно. А из-за кого у тебя сегодня все из рук валится, из-за матери или из-за твоего этого друга, а?
   -- Маш, ну он правда мне только друг! Я его второй раз в жизни видела.
   -- Какая современная молодежь быстрая, второй раз видит -- и уже друг, -- недоуменно пробормотала Маша.
   -- Блин! -- сердито нахмурилась Анна.
   -- Ладно, ладно, шучу я, -- Маша развела руками, демонстрируя готовность поверить во все, что угодно. -- Получается, ты была у своего друга, простудилась, после чего он запретил тебе ехать домой?
   -- Нет, простудилась я раньше. Когда его ждала.
   -- Он у тебя еще и опаздывает?
   -- Мы просто не договаривались о встрече, я не знала, где он живет... Вот и пришлось ждать там, где увидела в первый раз. Дождалась, потом поняла, что у меня температура. Он отвел меня к себе домой, чаем напоил, спать уложил... Утром мне было уже хорошо, я домой поехала, а дома -- мама. Игнорирует меня...
   -- А ты позвонить не пробовала?
   -- Хм, -- Анна озадаченно постучала пальцами по столу, -- кажется, у Ольгерда нет телефона.
   -- О как! -- удивилась Маша. -- А имя у него чего такое странное? Нерусский, что ли?
   -- Не знаю. Я вообще ничего о нем не знаю, на самом деле. Но почему-то доверяю... Он мне еще так смешно сказал, мол, не маньяк я, не бойся. А я и так не боялась. Чувствую просто, что он не из таких.
   -- Ну ты даешь... Об этом маме лучше не говори. А то она тебя под домашний арест посадит -- и права будет, между прочим.
   -- Меня еще ни разу предчувствия не обманывали, -- пожала плечами Анна.
   -- Все когда-то бывает в первый раз, -- философски вздохнула Маша. -- Нет, ты не думай, я не хочу тебя уверить в том, что твой Ольгерд нехороший человек. Но вот так безоглядно доверять все-таки не стоит.
   -- Я знаю и понимаю... Только все равно -- доверяю. Мне иногда даже кажется, что я могу быть ясновидящей... Гадать людям, например.
   -- Ага, внести разнообразие в ряды шарлатанов, дурящих честной народ. Фантазерка ты! -- засмеялась Маша. -- Но зато с тобой не скучно, это большой плюс. А насчет мамы мой тебе совет -- подожди немного, пусть она успокоится, убедится в том, что дочь ее жива и цела, а потом поговори и объясни, почему ночевала не дома. Наверняка она поймет и сильно ругать не будет. А если и будет... Где наша не пропадала, правда ведь? -- Маша задорно подмигнула Анне.
   -- Наверное, -- растерянно улыбнулась девушка.
  
   С матерью разобрались на следующий день. Та первая не выдержала молчания, накричала, грозилась никуда больше не выпускать, жаловалась на больное сердце и причитала о неправильном воспитании. Анна все выслушала, со всем согласилась и пообещала в следующий раз предупреждать заранее. На этом конфликт себя исчерпал, и мать с дочерью в честь примирения даже испекли и съели вдвоем яблочный пирог.
  
   В холле на первом этаже школы собралась целая толпа.
   Анна, недоуменно поглядывая на часы -- через пять минут должен был начаться первый урок, пыталась пробиться к лестнице. Получалось из рук вон плохо, другие ученики сердито шипели на нее, толкали ее локтями, ругались сквозь зубы... И все стремились в противоположную сторону, туда, где обычно вешали фотографии и имена победителей олимпиад, школьных и городских. Анна этот стенд терпеть не могла, потому что почти постоянно видела на нем себя.
   Но в последнее время никаких конкурсов не проводилось, это она знала точно, потому что узнавала о подобных мероприятиях всегда в первую очередь. Так чего же всем понадобилось от стенда?
   Важная информация, связанная с учебным процессом, висела не там, да и вряд ли бы за ней рванула разом вся школа...
   Чертыхаясь, Анна наконец добралась до лестницы. Перегнулась через перилла, чтобы поверх голов попытаться увидеть, что же привлекло всеобщее внимание. Но тут прозвенел звонок, и девушка была вынуждена кинуться на третий этаж, перепрыгивая через ступеньку, потому что иначе у нее был шанс оказаться сметенной все теми же толпящимися, которые сообразили, что вот-вот все получат нагоняй за опоздание.
   -- Что там случилось? -- шепотом спросила Анна у соседки по парте, Карины.
   -- Убили кого-то, говорят, -- сообщила Карина. -- Я сама не добралась, не видела, кого... Вроде из учеников, но не знаю. Маньяк у нас завелся! Страшно-то как...
   Анна поморщилась. Когда дело касалось учебы, Карина была девочкой умной, но вот во всем остальном... Она обожала разнообразные сплетни, зачастую повторяла то, что где-то от кого-то мельком услышала, не удосуживаясь даже подумать, а стоит ли это вообще внимания, да и паникершей была знатной.
   -- Ты уверена, что маньяк? -- вздохнув, уточнила Анна. -- Может, просто от болезни умер кто?
   -- Да точно тебе говорю! -- широко распахнула глаза Карина. Казалось, она готова уже была начать убеждать одноклассницу, что своими глазами видела, как тот самый очень-страшный-маньяк резал на кусочки какую-то бедняжку.
   -- Девушки, не разговаривайте! -- повысила голос учительница по физике. -- А если уж совсем невмоготу, то лучше у доски. Аня, иди-ка отвечать.
   -- Давай, удачи, -- сказала Карина.
   Анна взяла задачник и, не оборачиваясь на соседку, пошла к доске.
  
   После уроков их собрали в актовом зале, чтобы сделать важное объявление, как было сказано по внутреннему школьному радио.
   Анна не понимала, что такого им собираются сообщить. Она уже выяснила причину утреннего столпотворения -- на стенде была повешена фотография в черной рамке. Сначала она даже испугалась, потому что девушка на фотографии была очень похожа на нее, но, приглядевшись, она сообразила, что это Динка. Далеко не самая лучшая ученица, но зато душа компании, она училась в параллельном с Анной классе. Высокая стройная блондинка с большими серо-голубыми глазами... Их очень часто путали с Анной, хотя та была сантиметров на десять-пятнадцать ниже и цвет глаз имела куда более яркий. И почти постоянно спрашивали, не сестры ли они.
   В некрологе не была указана причина смерти. Он только повествовал о том, какой замечательной была Дина, предлагая каждому почувствовать, какой огромной потерей стал ее уход из жизни.
   Анне всегда казалось, что некрологи пишут сплошь лицемеры и вообще весьма двуличные персоны. По крайней мере, после таких вот текстов хотелось спросить, когда же будет канонизация, а то ведь никак нельзя не возвести в ранг святых безвременно усопшую, ведь она была такой... такой... Да святой и была! Только почему-то при жизни о ней такого никто бы не сказал и под дулом пистолета. Что за дурацкая мания -- "либо хорошо, либо ничего"? Мертвым уже все равно. А живым лучше знать правду, а не благоговейно внимать ложным славословиям.
   Когда все расселись по срочным образом расставленным стульям, директор вышел вперед. На сцену подниматься не стал, взял микрофон и, напустив на себя серьезный вид, начал речь.
   -- В нашем городе было совершено страшное преступление, и мне очень жаль, что его жертвой пала замечательная девушка, обучавшаяся в стенах нашей школы...
   Анна задумчиво потерла переносицу. Неужели все-таки маньяк?
   -- Никто не может внятно объяснить, как же такое могло случиться. Никогда на моей памяти такого еще не случалось...
   Сидевшие рядом с Анной девушки дружно покивали, не забывая изображать скорбь и повышенное внимание. Кажется, все вокруг знали, в чем дело, лишь она осталась в неведении. Это немного раздражало, и хотелось попросить директора побыстрее перейти к делу.
   -- Такая жестокость... Властям давно следовало заняться проблемой бродячих собак.
   Анна недоуменно воззрилась на директора. Она ожидала услышать что угодно, кроме нападок на бездомных животных.
   -- Да, вы не ослышались, -- вздохнул директор, словно заметил движение Анны. -- Наша Дина была растерзана собакой вчера вечером, когда возвращалась из библиотеки...
   Анна встала и начала пробираться к выходу. Она не собиралась слушать о том, что надо всегда с собой носить газовый баллончик и при первой же возможности использовать его против ни в чем не повинного животного. Да и, несмотря на то, что с Диной они общались мало, она готова была поставить что угодно на то, что возвращалась та отнюдь не из библиотеки, а из места куда более увеселительного.
   Выходя из актового зала, она услышала, что директор рассказывает о пользе и преимуществах отстрела бродячих собак.
  
   Девушка на фотографии в черной рамке улыбалась. Она открыто смотрела на зрителей, в светлых волосах у нее был цветок. Наверное, принесли родители, потому что в школьном архиве вряд ли найдется память о поездках на море -- вон голубые волны виднеются на фоне.
   Анна стояла у стенда и размышляла о бренности всего живого. Сегодня ты можешь веселиться, гулять с друзьями, а завтра твой некролог повесят в твоей школе. Думала ли Дина о том, что, возможно, тот день был последним в ее жизни? Нет, вряд ли... Она могла не понять этого даже тогда, когда на нее напала собака.
   Анна не верила, что собака может загрызть насмерть, какой бы большой она ни была. Разве что больная, бешеная... Но откуда в их городе взяться бешеной собаке?
   Девушка протянула руку и кончиками пальцев дотронулась до фотографии. И тут же упала на колени, изо всех сил зажмурившись.
   ...Дина шла по скверу -- по тому самому, через который недавно возвращалась домой сама Анна. Ветер трепал ее волосы, она улыбалась чему-то, известному только ей. Вдруг фонари погасли -- и у Анны сердце замерло от ощущения повторяемости событий. Дина лишь ненадолго замедлила шаг, но потом, видимо, решила, что в этом нет ничего особенного -- и продолжила шагать как ни в чем не бывало.
   Что она не одна в сквере, Дина поняла не сразу. Анна хотела закричать, предупредить, приказать бежать отсюда со всех ног, но она присутствовала лишь как наблюдатель, не могущий вмешаться в ход событий.
   Серый хвост мелькнул между редкими деревьями, загорелись два желто-зеленых огонька, стали стремительно приближаться. Дина споткнулась, начала медленно, очень медленно оборачиваться... Серая тень стрелой настигла ее и повалила на землю.
   Анна видела: это не собака. Не бывает таких больших собак... Зато бывают волки. Хорошо откормленные дикие волки. "А то и оборотни..." -- мелькнула шальная мысль.
   Судя по исказившемуся лицу, Дина закричала; Анна не слышала ничего, словно смотрела немое кино. Волк оскалился и переступил лапами. И одним движением дернулся вперед, мгновенно отшатнулся...
   Анна не сразу осознала, что произошло. Волк облизнул морду, задними лапами подкинул листья, словно хотел закопать Дину, лежащую без движения... И потрусил прочь.
   Дина лежала как-то неправильно. И была испачкана чем-то темным... Фонари, моргнув пару раз, снова загорелись, и Анна с ужасом поняла, что у распростертой девушки вырвано горло. Да и вообще, эта сломанная кукла нисколько не походила на Дину, только что весело улыбавшуюся, она была чем-то другим, словно за то время, пока сквер не освещался, ее успели подменить... Взгляд Анны вновь и вновь останавливался на кровавой каше, когда-то бывшей изящной шеей. С такими травмами не выживают.
   Но и такие повреждения никогда не нанесет бродячая собака -- просто не хватит сил.
   ...-- Анька, тебе плохо? -- раздался над ухом голос Карины.
   -- Почему... Почему говорят, что собака?.. -- с трудом узнавая свой голос, прохрипела Анна.
   -- Здрасьте-приехали, -- опешила Карина. -- Ну а кто же еще? Ты видела ее? Нет? Вот то-то же. А врач сразу сказал -- животное. Ну а какое животное может быть у нас в городе? Только собака, не кошки же стаей напали...
   Анна почувствовала, что ее начинает мутить. Отпихнув склонившуюся над ней Карину, она бросилась на улицу.
   ...-- За что?! -- подняв к небу заплаканное лицо, крикнула Анна. -- Ее-то за что?!
  
   Она не решилась ехать к Ольгерду тем же вечером; но ее не оставляло ощущение, что ему о произошедшем рассказать жизненно необходимо. Она договорилась с мамой на следующий день не идти в школу, изобразив желание присутствовать на похоронах Дины. И, едва лишь мать ушла на работу, помчалась на автобусную остановку. Ольгерд должен был узнать новости как можно скорее.
  

Глава 4

Призрак прошлого воскресит боль воспоминания.

Только холод его объятий согревает тебя,

Голосом одиночества говорит с тобой во снах.

Призрак прошлого приходит по стопам отчаяния.

Гр. "Luna Aeterna"

   24 сентября 1996 года.
  
   Резкая трель дверного звонка вырвала из сна.
   Ольгерд с трудом разлепил глаза и потянулся за будильником, стоящим на полу -- посмотреть время. Часы показывали 7.45. У него в запасе оставалось еще целых пятнадцать минут сна, но кто-то, похоже, решил, что спать до восьми -- неподобающая роскошь.
   Дверной звонок снова ожил и недовольно заворчал.
   Ругнувшись сквозь зубы, Ольгерд сполз с кровати, натянул джинсы и пошел открывать. Дверь на замок не закрывалась, но тот, кто звонил, видимо, этого еще не понял. Алевтина Васильевна, старушка, делавшая за него покупки, всегда заходила сразу, без стука даже, а больше, вроде бы, и некому приходить к нему в гости, разве что...
   Ася. Это могла быть только Ася.
   Ольгерд не ошибся в своих предположениях: за дверью действительно обнаружилась девушка-инопланетянка. Она была необычно бледна, но глаза светились какой-то упрямой решительностью.
   -- Заходи, -- посторонился Ольгерд, впуская Асю.
   Та кивнула и, не говоря ни слова, шмыгнула в квартиру. Ольгерд прикрыл дверь и обернулся к девушке.
   -- Что-то случилось? Ты как-то странно выглядишь.
   Ася пожала плечами, скинула куртку, разулась, прошла на кухню. Села на табуретку и наконец-то посмотрела на Ольгерда, недоуменно замершего в прихожей.
   -- А ты зато выглядишь отлично, -- хмыкнула девушка, оценив его широкие плечи и четко очерченные мышцы.
   Ольгерд стушевался. Мысленно надавал себе подзатыльников за то, что не потрудился надеть хотя бы футболку, чтобы не смущать ребенка, и ретировался в комнату.
   Впрочем, почти тут же вернулся, но уже полностью одетым.
   -- Ты на что-то обижена? -- спросил он.
   -- С чего ты взял? -- удивилась Ася.
   -- Ты как-то странно говоришь.
   -- А, это... -- протянула девушка. -- Прости. Это у меня случайно выходит. Просто волнуюсь, вот и получается не очень вежливо.
   -- Что-то случилось? -- повторил Ольгерд.
   -- Да, -- сказала Ася. И попросила: -- Сделай мне кофе, пожалуйста, если у тебя есть. А то засыпаю на ходу.
   -- Так и спала бы дома, -- предложил Ольгерд, однако поставил чайник и достал из шкафа банку растворимого кофе. -- У меня только гадость химическая, ничего больше предложить не могу.
   -- Сойдет, -- отмахнулась девушка. -- А спать я не могу, страшно. Боюсь, что опять приснится тот ужас... Я с четырех утра не сплю. Как проснулась от кошмара, так вот и не сплю.
   -- Рассказывай, -- велел Ольгерд, ставя перед ней чашку с горячим кофе.
  
   После того, как Ася замолчала и отвернулась к окну, Ольгерд еще некоторое время стоял неподвижно, прислонившись к косяку.
   Девочка, убитая волком... Девочка, которую часто путали с Асей...
   Он не хотел верить в то, что это из-за него. Но... Из-за кого же еще? Его волчица вышла на охоту. Но как она смогла перепутать двух девчонок? Волк -- не человеческий убийца, у волка помимо зрения есть и обоняние... На запах она должна была отличить!
   Нет, Ольгерд вовсе не желал смерти Аси. Более того, он чувствовал, что эта смерть была способна его разозлить. Однако то, что пострадала невинная, его раздражало.
   Ася сказала, что и сама встречалась с волком в сквере, как раз перед тем, как приехала к нему во второй раз, и тогда волк помог ей вспомнить. Он не проявлял агрессии, напугал, конечно, но это вполне нормально. Почему же в свое второе появление в сквере зверь начал убивать? Или же... Возможно, этим волчица хотела помочь Асе? В меру своих искаженных представлений об этом мире. Девушка была слишком похожа на Асю -- значит, могла чем-либо помешать. Значит, надо ее убрать.
   Ольгерд глубоко вздохнул. Он знал, что ошибается -- никогда его волчица не страдала от альтруистических устремлений. Получается, все-таки перепутала...
   -- Как же тебе повезло... -- пробормотал он.
   -- Что? -- Ася подняла на него взгляд. В ее голубых глазах медленно таяла тень страха -- это было хорошо; но взамен всплывала усталость.
   -- Ничего, -- Ольгерд передернул плечами. -- У меня будет к тебе просьба.
   -- Слушаю, -- девушка наклонила голову к плечу и через силу улыбнулась.
   Ольгерд помолчал, подбирая нужные слова. Прежде чем что-либо говорить, он хотел удостовериться в своей правоте. Да и "прощупать почву", выяснить, стоит ли доверять Асе, тоже надо было. Однако просьба ждать не могла -- он чувствовал, что от нее может зависеть жизнь девушки.
   -- Не приезжай ко мне вечером. Не ходи одна в темноте. Если хочешь меня навестить -- то лучше утром, уезжать будешь до того, как стемнеет. Это важно.
   -- Это... Из-за волка? -- прищурилась Ася. -- Он действительно существует?
   -- Она, -- поправил Ольгерд. -- Это волчица.
   -- Ты что-то знаешь? -- девушка вскочила с места, неаккуратным движением задела стол, из-за чего чашка упала на пол. Остатки кофе разлились некрасивой лужей.
   -- Не волнуйся ты так, -- попросил Ольгерд, поднимая кружку. -- Знаю. Но рассказать не могу. Пока не могу, -- он постарался голосом выделить "пока". -- А что до существования... Ты думаешь, что фантазия может убить здоровую старшеклассницу? Я вот в этом сомневаюсь.
   -- Значит, это все-таки не собака? Бедная Динка...
   -- Если бы на нее напала собака, у нее, конечно, был бы шанс выжить... Но очень маленький. Поэтому, мне кажется, особой разницы нет, от чьих зубов умирать.
   -- Есть. Сейчас из-за этой волчицы начнется отстрел бродячих собак. Ни в чем не виноватых, между прочим, кроме того, что их хозяева оказались безответственными эгоистами! -- выкрикнула Ася.
   Ольгерд, наклонившийся вытереть лужу на полу, удивленно посмотрел на девушку снизу вверх. Он никогда не думал, что кто-то может так беспокоиться из-за животных, к которым, в принципе, не имеет никакого отношения.
   -- Прости, -- пробормотала Ася, садясь обратно на табуретку.
   -- Все в порядке, -- пожал плечами мужчина.
   -- Мне, наверное, домой стоит поехать, -- тихо сказала девушка. -- Поспать, да и... Чтоб не попасться твоей волчице в зубы. Знаешь, Динка выглядела очень несимпатичной там, лежа на земле в крови...
   Не переставая удивляться, Ольгерд проводил Асю до двери. Та, как и в прошлый раз, быстро поцеловала его в щеку и побежала вниз по лестнице.
   ...Стоя у окна, Ольгерд видел, что она обернулась, дойдя до качелей. Посмотрела с непонятным холодным прищуром, из-за которого мужчина отпрянул назад, потом махнула рукой и пошла дальше, уже не оглядываясь.
  
   Не задумываясь над собственными действиями, Ольгерд вымыл кружку, поставил ее на место и перешел в комнату. Не заправленная постель манила уютом теплого одеяла и мягкой подушки, но он не стал ложиться, зная, что теперь уже все равно не заснет. Да и вообще, неизвестно, когда он в следующий раз сможет заставить себя закрыть глаза более чем на пять минут.
   Явление волчицы в город совершенно выбило его из привычной колеи. За последние семь, кажется, лет он почти смирился с тем, что больше никогда не увидит ее кроме как в воспоминаниях. Он привык считать ее прошлым, несомненно, прекрасным, но -- прошлым. Он не был готов признаться в этом, однако это было именно так.
   Страх за Асю стал почти осязаемым. Ольгерд схватился за голову, нарезая круги по комнате. Знал же, знал! Нельзя заводить знакомств, тогда никто не окажется под ударом, никто не пострадает, если волчица -- его волчица -- решит, что кто-либо покушается на... Что уж там, на ее Ольгерда. Как он мог быть столь беспечен! Из-за него прекрасная девушка -- инопланетянка -- оказалась в опасности. А другая девушка погибла. И в обоих случаях виноват он.
   -- Дурак! -- сквозь зубы простонал Ольгерд. -- Ой, какой же ты дурак!
   Он должен был найти волчицу, связаться с ней любым способом. Объяснить, что Асю можно не трогать, что Ася для него -- сестренка младшая, сказать, что он по-прежнему...
   Нет.
   Он знал: это бесполезно. Более того, это невозможно. Если за столько лет она сама не пришла к нему, то и сейчас не даст ему шанса на новую встречу. Не убежит, не спрячется -- на это можно было и не рассчитывать; просто сделает так, что он, даже смотря ей в глаза, не узнает ее. И будет дразнить издалека, то вильнув хвостом, то скаля зубы на случайного прохожего, а то и...
   Ольгерд помотал головой. Он слишком явственно представил себе картину растерзанной Аси и стоящей над ней волчицы с наглой ухмылкой во всю серую морду. Желтые листья кружатся в неспешном бесконечном танце, а красная кровь медленно впитывается в мерзлую землю. Серый зверь лениво зевает и облизывается. Сегодня у него будет пир...
   Ольгерд зарычал не хуже того самого волка. С размаху саданул кулаком по стене, содрал кожу на костяшках и только после этого открыл глаза.
   Они были темно-темно-карего цвета, почти черные. Тьма постепенно отступала, возвращая его привычный каштановый оттенок, однако не настолько быстро, чтобы это могло остаться незамеченным, если бы кто оказался в комнате рядом с ним. Еще одна причина, по которой он хотел временно отдалить Асю. Он знал за собой эту особенность -- и он не хотел ее пугать еще больше.
  
   К вечеру начался дождь.
   Ольгерд нашел в шкафу свою старую куртку с капюшоном, оделся и вышел на улицу. Он не имел права пропускать вечер на качелях, тем более в нынешних условиях.
   Волчата вовсю резвились перед норой. Их мать наблюдала за ними, но, казалось, она сама готова начать бегать за собственным хвостом -- по какой-то причине у нее было хорошее настроение.
   Ольгерд догадывался -- по какой...
   Вдруг она словно заметила, что за ней наблюдают. Подняла голову, ухмыльнулась -- совсем как человек -- и отошла в сторону, однако так, чтобы видеть своих щенят. Села и, наклонив голову, одарила дерево перед собой невинным взглядом заблудившейся овечки.
   Ольгерд сжал кулаки. Он понимал, что она знает о его наблюдениях, но не ожидал, что настолько буквально знает.
   Волчица вывалила язык и быстро задышала. В таком виде она чрезвычайно напоминала овчарку-переростка.
   -- Прекрати, -- пробормотал Ольгерд.
   Волчица тявкнула, упала на спину и подергала лапами. Кажется, она пыталась что-то изобразить. Откинула голову и закатила глаза. И вдруг вскочила и словно бы рассмеялась.
   -- Не надо, -- попросил Ольгерд.
   Волчица дернула головой. Она была решительно не согласна с тем, что ей не дают развлекаться. Она хотела играть, она хотела поделиться своей радостью, а ей грубо запрещали.
   -- Хватит! -- крикнул Ольгерд. От его крика с ближайшего гаража снялась целая стая галок и полетела прочь, возмущенно галдя.
   Волчица заметно нахмурилась и заворчала. Она не привыкла к подобному обращению, она начинала злиться. Ей все подчинялись, ее щенки, ее муж-волк, а какой-то человечишка смел повышать на нее голос! Она любила получать все, что хотела, она считала, что ей должны восхищаться. А человечишка вел себя неправильно... Ее глаза сверкнули желто-зеленым огнем. Это значило, что человечишку ждало наказание.
   -- Пусть, -- прошептал Ольгерд. -- Пусть. Наказывай меня, но не трогай других. Не трогай невинных... Мне-то жить незачем, я-то куда греховнее даже тебя... Но не надо, чтобы страдали те, кто ни в чем не виноват.
   Волчица сердито дернула хвостом. Это значило: она сама разберется, как и кого ей наказывать.
   Ольгерд встал с качелей, разрывая контакт. Он надеялся, что этим их полубезумным диалогом он смог поправить хоть что-то, что отвел беду.
   Он совершенно забыл за семь лет, какой могла быть его волчица.
  
   Он сидел на кухне, не включая света, и маленькими глотками цедил несладкий кофе, когда входная дверь приоткрылась и в образовавшийся проем заглянуло старушечье личико.
   Алевтина Васильевна была невероятно активной для своего возраста. Ей удалось сохранить фигуры, которая в молодости, несомненно, разбила множество сердец -- маленькая, худенькая, аккуратненькая. С ее губ не сходила улыбка, а глаза светились задором.
   -- Здравствуйте, -- улыбнулся Ольгерд.
   -- Здравствуй, здравствуй, Олежка! -- закивала Алевтина Васильевна. -- А я вот... Принесла тебе хлебушка и мяса, как ты просил.
   -- Спасибо, -- мужчина принял протянутый ему пакет.
   -- А я смотрю, от тебя девушка второе утро уходит? Никак зазноба появилась? А и правильно, большой уже, нечего все бобылем сидеть...
   -- Ну что вы, все сплетничаете? -- беззлобно отмахнулся Ольгерд. -- Это сестра моя младшая. Приехала наконец...
   Одновременно он подумал, что, будь у него действительно сестра, вряд ли бы она к нему могла хоть когда-нибудь приехать. Эта мысль спровоцировала кривую ухмылку, которая не укрылась от внимания старушки.
   -- Темнишь, Олежка! -- мягко пожурила она его. -- Вы же с ней совсем не похожи. А она красивая девочка, я ее, конечно, вблизи не видела, но из окна давеча поглядела. Как она обернулась... Не смотрят так сестры на братьев, даже уходя от них!
   -- Алевтина Васильевна... Как ваше здоровье? -- попробовал уйти от неудачной темы Ольгерд.
   -- Да что мне сделается-то! -- всплеснула руками старушка. -- Восемьдесят лет прожила -- и еще столько же проживу. Другие-то в моем возрасте чем только не хворают, а все почему? Жить они правильно не умеют! Жалуются только. А жизнь надо любить, тогда и она тебя обижать не будет. Просыпаться с улыбкой и засыпать с ней же. Не хмуриться, даже если что-то не так. Вот в этом и есть мой секрет.
   -- Занимательная у вас философия, -- покачал головой Ольгерд.
   -- А ты сам попробуй, Олежка! Сам попробуй -- и все увидишь, все поймешь.
   Он долго не мог понять, почему Алевтина Васильевна зовет его другим именем. Как-то спросил и был крайне удивлен, когда услышал, что-де к ближним людям надо обращаться исключительно ласково, тогда все у них будет хорошо. Поскольку она не смогла образовать уменьшительно-ласкательную форму от имени "Ольгерд", то она взяла другое, наиболее близкое по звучанию -- и сделала из него Олежку.
   -- Попробую обязательно, спасибо, -- сказал Ольгерд.
   -- Я всегда говорила, что ты умный мальчик, -- подмигнула ему старушка. -- А все-таки жениться тебе надо. Что ты все один да один! Нельзя так, не по-человечески это.
   "Да я, бабушка, и не человек, не заслужил", -- чуть было не сказал Ольгерд, но вовремя сообразил, что подобным заявлением спровоцирует целую лекцию о правильном поведении. Вместо этого он сказал:
   -- Да все никак невеста не находится. Какая ж согласится со мной жить!
   -- Я бы согласилась, будь помоложе, -- хихикнула Алевтина Васильевна. -- Ты же парень домовитый, с руками. Не пьешь, не куришь, нигде не загуляешь -- за таким воистину что за каменной стеной.
   -- Да что вы преувеличиваете, -- отмахнулся Ольгерд. -- Не такой я. Да и, что куда важнее, я вообще бесперспективен: у меня ничего нет. Совсем ничего.
   -- Глупости! -- старушка даже топнула ногой, рассердившись. -- Глупости. Все у тебя есть. Жены только нет.
   -- Успеется, -- вздохнул мужчина, поняв, что просто так не отделается. -- Женюсь еще.
   -- Вот это уже другой разговор, -- одобрила Алевтина Васильевна. Вдруг ее взгляд упал на часы и она всполошилась: -- Ой, что же это я все у тебя сижу! Поздно-то как... Прости старуху неразумную, заболталась, -- покачала она головой.
   -- Ну что вы, с вами всегда приятно поговорить, -- заметил Ольгерд.
   -- А вовремя лечь спать тоже приятно, -- улыбнулась старушка. -- Все, Олежек, пойду. Доброй ночи.
   -- Спите спокойно, -- рефлекторно отозвался Ольгерд.
   Лишь когда дверь с негромким стуком закрылась, он понял, что же он сказал. Кружка выпала из его рук.
   А волчица где-то на грани сознания плотоядно облизнулась.
  
   Ночь, подкравшись на мягких лапах, укутала город в свой черный плащ.
   Ольгерд проснулся резко, вырвался из объятий сна. Открыл глаза и стал наблюдать за бликами от уличного фонаря на потолке. Потянулся и заложил руки за голову, глубоко вздохнул. Ложась несколько часов назад, он даже не позаботился раздеться или застелить диван.
   Сейчас все дневные переживания казались чем-то призрачным, нереальным. Они отодвинулись на задний план. Зато в полный рост встал другой факт -- он смог дозваться до нее, смог поговорить. Это могло значить, что когда-нибудь самое сильное его желание осуществится и он снова...
   Волна животного ужаса неожиданно накрыла его с головой. Страх принес с собой боль, которая заставила Ольгерда, застонав, упасть на пол, сворачиваясь в позу эмбриона.
   Волчица была здесь, в его дворе. Она обошла качели, тщательно принюхиваясь, потом ее внимание привлекла скамейка. Однако вскоре ей надоело строить из себя ищейку и она решительно направилась к дому. Потянула носом, останавливаясь у подъезда.
   Ольгерд знал, зачем она пришла. Он снова ошибся, указав волчице ее будущую жертву. Собирая волю в кулак и превозмогая боль, он пополз в сторону двери. По миллиметру, не обращая внимание на то, что у него темнело в глазах от напряжения, он двигался вперед. Он должен был спасти.
   Серая хищница пробежала вдоль дома, выискивая нужное ей окно. Нашла, прислушалась, приподнимая ухо -- спит ли одинокая обитательница квартиры, будет ли визит достаточно неожиданным.
   Цель была слишком далеко. Ольгерд отчаянно опаздывал, никак не успевал. Если бы не боль... Но его волчица, в отличие от него, была предусмотрительна. Она никогда и ничего не забывала и намеренно вывела его из игры. То есть, ей казалось, что вывела. Он еще надеялся, что сможет...
   Звон разбитого стекла пронзил ночную тишину. Завыла собака.
   Алевтина Васильевна спала на своей жесткой кушетке, укрытая теплым пуховым одеялом. Шум разбудил ее, и она села на кровати, тревожно оглядываясь. Волчица, стоящая на подоконнике, завиляла хвостом.
   -- Откуда ты, пес? Зачем ко мне? -- недоуменно спросила старушка, еще не осознавая, что же происходит.
   Особо сильный спазм заставил Ольгерда замереть на месте. Он тяжело дышал, по щекам текли слезы. Перед внутренним взором стоял образ всегда улыбающейся старушке, он снова слышал ее слова: "Что же мне сделается-то?"
   Волчица спрыгнула в комнату и стала не спеша приближаться к Алевтине Васильевне, которая все старалась отодвинуться подальше, пока не уперлась спиной в стену. Волчица знала, что Ольгерд смотрит на происходящее ее глазами, и всячески тянула время. Ей хотелось, чтобы урок был усвоен накрепко.
   -- Не делай этого! -- хотел Ольгерд крикнуть, но смог лишь прохрипеть.
   Боль накатывала волнами, дразнясь. Каждый "отлив" мужчина старался использовать по максимуму, рывками продвигаясь вперед. Он понимал, как жалок, но лишь одна мысль пульсировала в его голове: "Спасти. Любой ценой".
   -- Уходи, песик, -- попросила Алевтина Васильевна. Судя по ее бледности, она уже не сомневалась в том, что перед ней не добрая уличная собачка из тех, что она часто подкармливала, а зверь куда хуже.
   Волчица рыкнула. Ей не нравилось, когда ее называли "песиком".
   "Жизнь надо любить", -- сказала старушка. И она любила жизнь, и более других была ее достойна. Волчица не имела права забирать то, что ей не принадлежало!
   Неимоверным усилием Ольгерд вытолкнул свое тело вперед и оказался в прихожей.
   Волчица наклонила голову, исподлобья разглядывая ту, которую сегодня выбрала своей жертвой. Старушка все еще держалась, не падала с посиневшими губами -- ее здоровье действительно было завидным. Она, конечно, боялась, но не так, как другие до нее. Волчица одобряла это.
   Точечный удар боли -- и взорвавшийся в голове фейерверк пригвоздил Ольгерда к полу. Он до крови прикусил губу, он сдирал ногти, царапая пол, но остановить волчицу не мог.
   Последний раз вильнув хвостом, волчица прыгнула. Алевтина Васильевна вскинула руку, словно надеясь защититься, ее зрачки расширились от ужаса.
   Поймав зубами запястье, хищница дернулась назад, разрывая мягкие податливые ткани. Старушка закричала.
   Закричал и Ольгерд. Зарычал, застонал, проклиная все и вся.
   Следующим ударом волчица вырвала горло. Кровь плеснула на одеяло.
   Уходить волчица не спешила. Она хотела, чтобы Ольгерд как следует рассмотрел место казни.
   -- Ненавижу, -- прошипел тот. -- Я ненавижу тебя, тварь!
   В его голове женский голос отчетливо произнес "Лжешь".
   Наконец, сделав последний "круг почета" по комнате, волчица выпрыгнула в окно. Она сделала свое дело и теперь могла с чистой совестью возвращаться к своим дорогим волчатам, которые наверняка уже соскучились по материнскому теплу.
   Ольгерд плакал, уткнувшись лицом в пол. Физическая боль, нагнанная волчицей, отступала, но сердце начинало ныть все сильнее. Он оказался слабым, он не смог защитить... Алевтина Васильевна ошиблась в нем, он подвел ее, подвел, обрекая на смерть...
   Где-то взвыли сирены "Скорой". Но она, конечно, ехала не сюда.
  
   Ася долго звонила, но никто не спешил открывать. Тогда, отчаявшись, она толкнула дверь. Та оказалась не заперта...
   Всю ночь она металась в бреду, не дав спать и матери, которая вынуждена была дежурить у постели внезапно занемогшей дочери. Она сказала, что Ася во сне выкрикивала одно и то же имя -- "Ольгерд".
   И вот, стоя на пороге и глядя на свернувшееся у ее ног тело, Ася поняла, что это значило.
   -- Ольгерд! -- всхлипнула она, падая на колени.
   Тот слабо застонал и пошевелился.
   -- Ольгерд, Ольгерд! -- шептала Ася, обнимая его и пытаясь поднять.
   -- Вызови... "Скорую", -- с трудом пробормотал он.
   -- Что? Что с тобой? Что-то серьезное?! -- совершенно ничего не соображая, запаниковала девушка.
   -- Не... Не со мной. Старушка с первого этажа... Третья квартира. Она мертва, -- объяснил Ольгерд.
   Ася зажала себе рот, чтобы не закричать. Ольгерд наконец поднял голову и посмотрел на нее абсолютно черными глазами.
   -- Волчица. Она приходила, -- сказал он и обмяк, теряя сознание.
   Ася разрыдалась.
  

Глава 5

Где же вы, где, светлые ангелы?

Я один здесь, словно в плену,

Я долго не протяну...

Гр. "Черный Обелиск"

  
   25 сентября 1996 года.
  
   Врач "Скорой" сделал Ольгерду укол и ушел, напоследок посоветовав не будить больного как можно дольше. Ася поблагодарила, закрыла дверь, вернулась в комнату.
   Дыхание Ольгерда выровнялось, он уже не метался по постели, как полчаса назад. Пряди влажных от пота волос прилипли ко лбу, Ася заботливо поправила их. Она постояла еще немного рядом, а потом пошла на кухню.
   Девушка не могла сказать точно, почему снова примчалась ни свет ни заря к другу. Из сна она помнила лишь цвета -- там преобладали желтый и красный. Да и, кажется, особого сюжета там не было... Просто мешанина цветных пятен. Что удивило ее куда больше -- так это то, что она не просыпалась. Мать ей говорила, что она кричала во сне; что до нее дотронуться было страшно, настолько подскочила температура. А утром, едва открыв глаза, Ася сказала, что ей срочно надо ехать. И уехала, оставив мать в недоумении, отказавшись что-либо объяснять.
   Ася сделала так не со зла, просто она не могла ничего объяснить. Она просто чувствовала, что нужна Ольгерду, что без нее ему будет очень и очень плохо. Ей неловко было признаваться в том, что она видит то, что обычным людям недоступно, она боялась, что ее обвинят во вранье и никуда не пустят. А еще ей очень не хотелось, чтобы над ней смеялись, а после признания в вещих снах, как ей казалось, такой реакции не избежать.
   Сделав себе чай, Ася села на табуретку, прислонившись спиной к разрисованному холодильнику. Ольгерд сказал, что он знает что-то о волчице. А через несколько часов эта самая волчица приходит и убивает старушку с первого этажа. Не смогла добраться до пятого? Или эта старушка что-то значила для Ольгерда?
   Ася помотала головой, поймав себя на том, что приписывает волчице -- простому зверю, между прочим, -- способность мыслить и целенаправленно убивать. Скорее всего, старушка оказалась случайной жертвой. А то, что она жила в одном доме с Ольгердом -- просто совпадение, ничего больше. Подумаешь, бешеный волк бегает по городу...
   Как ни старалась Ася себя убедить в этом, она все равно понимала, что в картинке что-то не сходится. Зачем волчице понадобилось лезть в дом, разбивать окно? Да и как животное может прыгнуть в стекло и не порезаться многочисленными осколками? Ася подумала, что на месте волчицы, если уж ей так захотелось человечинки, она бы поймала какого-нибудь бомжа и успокоилась на этом.
   Волчица -- гурман? Не хочет кусать насквозь пропитое тело?
   Ася фыркнула. Если размышления пойдут и дальше таким путем, то она определенно придет к выводу, что в городе завелся страшный оборотень. И тогда уж точно ее поднимут на смех. Ведь все прекрасно знают, что полулюди-полуволки встречаются лишь в фантастических книжках.
   А старушку было все-таки очень жаль. Наверное, даже больше, чем Динку. Ася не смогла бы достаточно четко описать это ощущение, если бы у нее о нем спросили, но было что-то в нем... Что-то категорически неправильное в такой смерти пожилой женщины. В убийстве школьницы ничего подобного не чувствовалось.
   А еще очень хотелось, чтобы волчица исчезла из ее жизни. Даже не так, не из ее -- из их. Мысленно девушка уже привыкла связывать себя и Ольгеда, хотя и доказывала, что они всего лишь друзья. Он был довольно старше ее, она это понимала, но тем притягательней был для нее его образ. От него пахло мужественностью, мудростью и... волком.
   Ася недоуменно посмотрела на собственное отражение в чашке. Видимо, со всеми этими событиями у нее поехала крыша. Иначе с чего бы ей приписывать человеку такое качество, как схожесть с волком, когда единственной ассоциацией на серого хищника является фраза "найти и пристрелить"?
   Из комнаты послышался стон.
   Девушка подпрыгнула от неожиданности, но быстро сообразила, в чем дело, и понеслась на звук.
   Ольгерд весь дрожал. Он свернулся калачиком, уткнулся лбом в колени и трясся, однако при этом не просыпался. Одеяло сползло на пол.
   Ася быстро его подняла и укрыла друга, дотронулась ладонью до его лба и нахмурилась: он горел. Она огляделась в поисках чего-нибудь, чем еще его можно накрыть, она помнила, что у него должно было быть покрывало...
   Покрывало не нашлось. Девушка даже ножкой топнула от обиды, видя, что никак не может помочь Ольгерду. Дрожь того немного унялась, но все равно его периодически встряхивало. То ли лекарство так и не подействовало, то ли врач просто ошибся, неверно поставив диагноз "нервное истощение".
   И вдруг в светлую голову Аси закралась не менее светлая мысль. Если нечем укрыть, то всегда остается шанс подложить грелку! А что может быть лучшей грелкой, чем человеческое тело?
   Ни на секунду не задумавшись, что же она делает, девушка сняла джинсы и свитер, оставшись в одной футболке, и скользнула под одеяло к Ольгерду. Аккуратно заставила его разогнуться и прижалась к нему. Закрыла глаза и сосредоточилась на одном-единственном желании -- чтобы ее другу наконец стало легче.
   Она представила, как лихорадка покидает каждую клеточку его тела, унося за собой температуру, ломоту, напряжение и усталость. Взамен она предоставляла ему свое тепло и заботу, свое нежное к нему отношение, свою мечту когда-нибудь заглянуть в его глаза и сказать, что он самый лучший на земле. Никогда раньше она не верила в силу подобного целительства, однако сейчас, оказавшись в почти безвыходной ситуации, не нашла ничего лучшего, кроме как положиться на инстинкты женщины, много веков оберегавшей (конечно, не явно, а очень осторожно и ненавязчиво) своего мужчину. Веки Аси все более и более наливались свинцом, пока наконец она не уснула, упираясь носом в затылок Ольгерда.
  
   Она была рядом, она обнимала его, она согревала его своим теплом. Он прижимался к ней, молясь о том, чтобы это подольше не заканчивалось, чтобы это не оказалось сном, за пределами которого сторожит все та же одинокая беспросветная реальность. Ее руки властно давили на его плечи, напоминая ему, что не стоит и пытаться шевельнуться без разрешения.
   Ольгерд не открывал глаз. Он полностью отдался ощущениям, вспоминая, как это было раньше, когда она приходила посреди ночи, открывала дверь своим ключом и ложилась к нему. От нее всегда пахло ветром, холодом, лесом -- всегда, даже летом. Он спрашивал, почему так, но она лишь ухмылялась и целовала его. Ее поцелуи всегда были горьки, яростны, стремительны. Она не признавала нежности и не терпела ее по отношению к себе. Сначала Ольгерду было сложно, но потом он привык. В конце концов, любовь -- она штука такая, сложная.
   Он глубоко вздохнул. И тут же широко распахнул глаза.
   Запах был другой. Не ее. Теплее, слаще, домашнее. Это не она прижималась к нему.
   Однако он даже сквозь джинсы чувствовал голые ноги девушки, взявшей на себя ее роль. Она что, предлагала ему себя? Она сошла с ума?!
   Ольгерд аккуратно высвободился из объятий. В условиях узкого дивана это было сложно, если стараться не спихнуть Асю на пол, но у него все-таки получилось. Он повернулся и посмотрел на нее.
   Она спала. Ее ресницы чуть подрагивали -- наверное, ей что-то снилось... Может быть, что-то хорошее. Или же очередная смерть. Она говорила, что не хочет спать, потому что боиться вновь увидеть ту свою одноклассницу, Дину, кажется. Неужели она с тех пор и не ложилась? Уже...
   Ольгерд нахмурился. Он понял, что не знает, сколько он бродил где-то в глубинах подсознания. Кажется, он провалился ночью, когда вмешалась... Да, она приходила, она вмешалась -- и он ушел. Давно он не уходил так глубоко, все время старался скользить по поверхности, считая, что главное -- дождаться, а если он не дождется, то она очень сильно разозлится. Он позволял себе лишь немного подглядывать за ней, представляя, какой стала ее жизнь теперь, когда...
   Нырнув слишком глубоко, он видел ее глазами. Нет, ему показали. Убийство ни в чем не виноватой старушки, разве что только слишком смелой -- она говорила с ним, она шутила, она считала его своим внуком... Наверное, она его даже любила. За что и была наказана.
   А потом наступил провал. Она ушла, она перестала быть его глазами, а он не успел на поверхность. Не выбрался...
   Таким, видимо, и застала его Ася -- беспомощным, больным, без сознания. Но сколько времени прошло? Сколько он тонул?
   Ответа не было. Ольгерд старался подсчитать, по внутренним ощущениям выяснить, какой день... Не получалось.
   Ася заворочалась и потянула на себя одеяло, смешно его обнимая, словно плюшевого мишку. Все-таки она была ребенком, хоть и видела порой то, что простым смертным заказно увидеть. Девочка-инопланетянка, девочка-ясновидящая. Вряд ли она могла заглядывать в будущее -- иначе она бы не позволила ему утонуть, зато прошлое было для нее раскрытой книгой. Ольгерд надеялся, что сама Ася этого еще не осознает, не умеет пользоваться своим даром. Потому что в противном случае она могла бы узнать много лишнего, запретного, слишком личного...
   В чем-то Ася даже была на нее похожа...
   Нет, что за бред! Ольгерд сердито оборвал свои мысли, перебрался через спящую девушку, умудрившись ее все-таки не потревожить. Он был зол сам на себя за глупость, пришедшую ему в голову. Какое сходство?! Да, обе они не такие, как все -- но на этом все и заканчивается. Да и вообще, говорят, все люди -- индивидуальности...
   Он нашел в шкафу чистую футболку. Вторые джинсы валялись где-то, ожидая стирки, поэтому ему пришлось смириться с теми, что были на нем.
   Ольгерд долго стоял под упругими струями душа. Казалось бы, спальный район, картонные стены, хлипкие двери... А ванная была хорошей, напор воды никогда не ослабевал. То ли чудо, то ли все жильцы были настолько чистоплотны, что достали местных управленцев, и те предоставили им такое благо, как горячая вода круглый год.
   Было немножко страшно. На самом деле, Ольгерд не настолько любил мыться, его не посещали исключительно гениальные мысли, навеянные определенным течением воды, в конце концов, он твердо был уверен, что существуют вещи куда интереснее. Но в этот раз он застрял в ванной, потому что боялся возвращаться в комнату. Боялся увидеть Асю в его постели, вспомнить ее прикосновения (неуверенные, между прочим -- как он мог перепутать?! Не иначе как мозг отключился окончательно), ее запах, ее улыбку... Все-таки ей снилось что-то хорошее, она была не из тех, кто улыбается чужой смерти. Он хотел как следует обдумать то, что скажет ей. Как объяснить девушке, что не стоит прикасаться к мужчине? Что ему это неприятно. И при этом не обидеть нежное создание...
   Будь у него побольше опыта в общении с противоположным полом, наверное, он справился бы быстрее. Но... Чего нет -- того нет. Когда он вышел из душа, приглаживая мокрые волосы, Ася уже сидела на кровати, подобрав ноги. Она вся закуталась в одеяло, но ее одежды нигде не было видно -- скорее всего, она поняла свою ошибку и оделась... Во всяком случае, Ольгерд очень на это рассчитывал.
  
   Асю разбудил шум воды. С трудом разлепив глаза, она отругала себя за непредусмотрительность. Ей нельзя было засыпать! Она всего лишь хотела согреть Ольгерда, а потом уйти. Не совсем, а на кухню -- приготовить что-нибудь поесть, ведь наверняка он очнется голодным... А вместо этого что получилось? Он обнаружил ее в своей постели! Замечательно!
   Снова вспомнились слова Маши и задорный огонек в ее глазах. Она так и не перестала сомневаться в том, что Ольгерд для Аси просто друг. И сейчас девушка готова была признать правоту учительницы...
   Иначе ничем не получалось объяснить то, что она стала согревать его своим телом. Она! Та, за кем прочно закрепилась репутация недоступной недотроги. Лицо Аси залила краска, когда она представила, что подумал Ольгерд, почувствовав, что к нему прижимается некое тело. А уж когда увидел, кому это тело принадлежит...
   Ася зажмурилась. Ей было очень стыдно.
   Она выбралась из-под одеяла, нашла свои джинсы прямо у дивана, быстро их натянула. В этот момент вода перестала шуметь.
   Испугавшись неизвестно чего, она нырнула обратно в теплые объятия постели. И замерла, настороженно глядя на входной проем.
   Мысленно она уговаривала себя, что все, что ей может сказать Ольгерд, будет абсолютно правильным и верным. Вот сейчас он будет отчитывать ее за плохое поведение -- и она должна будет согласиться, ни с чем не спорить, извиниться. Несмотря на то, что где-то очень глубоко теплился огонек надежды, что Ольгерд не станет этого делать, что он ей улыбнется, подойдет ближе, обнимет... Асе очень хотелось почувствовать вкус его губ. Хотя вряд ли бы она в этом призналась даже под пытками.
   Ольгерд вошел и тоже замер. С его мокрых волос падали капли, оставляя пятна на светло-бежевой футболке. Он выглядел очаровательно-растерянным, словно не ожидал, что Ася проснется. Или что она все еще останется в его кровати... В его квартире.
   В голове девушки мысли устроили лихорадочную гонку. Одни приказывали немедленно бежать, бежать на улицу, подальше отсюда, чтобы не видеть этих темных глаз и не терпеть унижения; другие предлагали немедленно броситься мужчине на шею, обнять его, рассказать о... Неважно о чем, просто рассказать, шептать, сбиваясь, начиная заново одно и то же предложение несколько раз, повторяясь, перебивая саму себя. Третьи насмешливо указывали на то, что стоит знать свое место и слушаться старших.
   Ася нервно сжала одеяло и, широко открыв глаза, ждала окончательного приговора.
  
   Весь вид Аси говорил, нет, кричал о том, что она напугана собственным поступком не меньше Ольгерда.
   Тот облегченно выдохнул. Значит, не придется долго и нудно объяснять, что именно его не устроило. Он действительно не надеялся, что, если бы в этом все-таки была необходимость, они смогли бы обойтись без ссоры. Он прекрасно видел, что Ася -- девушка весьма упрямая. Она будет спорить до хрипоты, даже если не права, просто потому, что ей покажется недостойным сдаваться. Ее не остановит даже ее внутреннее согласие со всеми предложенными положениями.
   Однако бесконечно стоять, молчать и смотреть друг на друга все же было нельзя; уже пора было хоть что-то сказать, завязать разговор, а там оно и само выльется во все, что нужно. Но Ольгерд, хоть и готовился, все равно не мог сообразить, с чего надо начать.
   -- Ты... Ты хорошо себя чувствуешь? -- вдруг спросила Ася. -- Ничего не болит?
   Ольгерд вздрогнул и с недоумением уставился на нее.
  
   Девушка словно со стороны слышала свой голос, задающий такой банальный вопрос. Только что она думала, что молча пялиться друг на друга -- невежливо, и вот она, реакция, быстрее, чем разум успел осмыслить все варианты развития событий.
   Спросила. И внутренне вся сжалась, отчаянно боясь резкого ответа в стиле "Что ты там себе возомнила, деточка?"
   Ольгерд продолжал молчать, но выглядел несколько... удивленным. Его поразила забота о нем? О его здоровье? Но ведь это вполне естественно -- спрашивать о самочувствии после того, в каком состоянии он был обнаружен утром. Он этого не понимает? Неужели для него это... ново?
   Ася неожиданно ощутила безграничную жалость к этому мужчине. Он был весь такой потерянный, словно действительно никогда никто о нем не заботился. Что он говорил о своих родителях -- они в другом городе? Видимо, что-то случилось, раз сын уехал сюда... Будь город покрупнее, можно было бы представить, что он переехал в поисках работы. Это же место подобную возможность исключало. Он поссорился со своими родителями? А, может, они никогда и не любили его? Неблагополучная семья... А девушки? Ольгерд красив, да, но была ли в его жизни хоть одна, что по-настоящему его любила?..
   -- У тебя все в порядке? -- снова поинтересовалась Ася, хотя на языке и вертелся совсем другой вопрос, но она его сдержала. -- Ты не очень хорошо выглядишь.
   -- Не выспался, наверное, -- неуверенно предположил Ольгерд. Он не совсем понимал, почему девушка говорит о таких мелочах.
   -- Не выспался он! -- фыркнула она. -- А что ты мне утром сказал, не помнишь?
  
   Мужчина посмотрел в окно. Солнце спряталось за облаками, но до вечера еще оставалось время. Это означало, что он блуждал в глубинах подсознания всего лишь несколько часов. Это успокаивало.
   -- Что я сказал? -- уточнил он.
   Ася демонстративно закатила глаза и встала с дивана, сердито откинув одеяло. Как Ольгерд и надеялся, она уже была одета. Кажется, она уцепилась за возможность злиться как за спасительную соломинку, только бы лишь избежать разговора о ее появлении в постели.
   -- А об амнезии доктор не предупреждал, -- пробормотала девушка. -- Интересно, это такой побочный эффект от того, что он тебе вколол?
   -- Что? -- совершенно искренне поразился Ольгерд. -- Доктор?!
   Он не помнил никаких врачей и уколов. Более того, он не помнил, чтобы разговаривал с Асей... Воспоминания между смертью Алевтины Васильевны и пробуждением решительно отказывались проявляться.
   Смерть... Слово больно кольнуло где-то в районе груди. Больше некому будет ходить для него в магазин, никто не будет говорить ему, что пора уже жениться, никогда он больше не услышит, что главный принцип долголетия -- все время улыбаться...
   Ася подошла к нему со смешно-серьезным выражением лица, поднялась на цыпочки, прикоснулась ко лбу.
   -- Странно, температуры вроде нет, -- сообщила она. -- Ты правда не помнишь?
   -- Нет, -- помотал головой Ольгерд. -- Я бредил?
   -- Можно и так сказать, -- хихикнула Ася, но тут же взяла себя в руки. -- Ты попросил вызвать "Скорую" для старушки с первого этажа. Потом сказал, что волчица приходила. И отключился. Я подумала, что раз "Скорая" все равно приедет, так неплохо бы им и сюда заглянуть... Вместе с врачом мы дотащили тебя до кровати, он тебе что-то вколол, посоветовал не беспокоить, еще добавил, что у тебя нервное истощение. Ну как тебе?
   -- Это... Хм. Неожиданно, -- признался Ольгерд.
   -- А уж какой неожиданностью это стало для меня -- прийти и обнаружить тебя на полу! -- заявила девушка. -- Ты бы хоть предупреждал, что с тобой такое случается.
   -- Это первый раз, -- развел руками мужчина.
   Он не лгал. До этого ему действительно ни разу не приходилось после "нырка" чувствовать себя так, словно схлопотал кирпичом по голове. Это тоже было частью наказания?
   -- А можно вопрос? -- отчаянно смущаясь и отводя глаза, спросила Ася.
   -- Конечно, -- пожал плечами мужчина. Кажется, возвращаться к теме соседства в кровати все-таки придется.
   -- А у тебя девушка есть?
   Ольгерд даже закашлялся. Такого вопроса он не ожидал.
   -- Ты можешь не отвечать. Я понимаю, личное жизнь и все такое... -- тут же среагировала Ася.
   -- Все в порядке, это нормальный вопрос, -- он постарался ее успокоить. -- Скажем так, она есть, но мы вынуждены находиться далеко друг от друга. Непреодолимые обстоятельства.
   -- Понятно, -- сразу сникла девушка. Скорее всего, она рассчитывала совсем на другой ответ.
   -- Возможно, она уже забыла обо мне, -- вдруг произнес Ольгерд. -- Все-таки мы семь лет не виделись...
   -- Сколько?! -- Ася даже подпрыгнула.
   -- Семь лет, -- повторил мужчина. -- Да, наверное, уже глупо надеяться, ты права.
   -- Ты что! Я такого не говорила! -- возмутилась девушка. -- Наоборот, мне кажется, что такая верность достойна уважения. Я бы так не смогла...
   Ольгерд улыбнулся, глядя на нее. Она совершенно искренне поражалась его терпению... Ну а что с нее взять, ребенок же. Сколько ей лет?..
   -- А ты в школе учишься? В каком классе? -- поинтересовался он.
   -- Заканчиваю уже, выпускница, -- равнодушно откликнулась Ася. -- Да, я еще несовершеннолетняя. Тебя это напрягает?
   Мужчина задумался. Напрягало ли его, что девочка не старше семнадцати? Нисколько. Она не была пустышкой, красивой куклой, она умела заинтересовать, поднять настроение, если это необходимо. Он в ее возрасте не был настолько сознательным и умным. Он вообще умудрился влюбиться и насовершать кучу ошибок, каждая из которых была непростительной. Впрочем, сожаление о сделанном не приходило до сих пор...
   -- Нет. Но зато я теперь понимаю, как твоя мама о тебе волнуется. Мне, кстати, двадцать пять.
   -- Мама у меня вообще любит поволноваться, -- отмахнулась Ася. -- Есть у нее такая привычка. Вредная.
   -- Не говори так, -- мягко упрекнул он ее. -- Она имеет на это право.
   Девушка ничего не ответила, отодвинула его, прошла на кухню. Вскоре зашумел чайник.
  
   Напоминание о возрасте несколько выбило Асю из колеи. Ей нравилось, когда ей говорили, что она рассуждает старше своих лет, но вопросы о том, в каком она классе, всегда ее смущали, заставляли даже стесняться. Ольгерду двадцать пять... Ася думала, что меньше. Вообще, нашел, о чем женщину спрашивать, дурак великовозрастный!
   Чтобы отвлечься, она решила заварить чай.
   Понимает он, почему мама о ней беспокоится... Да ничего он не понимает! Ей же дай волю -- она прикует к себе наручниками и не будет никуда выпускать, лишь бы с ее дитяткой ничего не случилось. А то, что дитятко достигло возраста, когда хочется, чтобы уже хоть что-нибудь случилось, она отказывалась замечать.
   Ася фыркнула. Она осознавала, что пытается подменить причину собственного раздражения. Не то ее расстраивало, что мать считала ребенком, а то, что и Ольгерд, оказывается, думал так же. А еще у него была девушка...
   Что же это за девушка, что за семь лет ни разу не увиделась со своим любимым?
   Ася решительно оборвала мысль. Не ее дело.
   Чайник наконец закипел.
  
   Ольгерд некоторое время еще оставался в комнате, но потом все-таки не выдержал и пошел на кухню. Девушка с самым обиженным видом мешала ложкой в стакане с заваркой.
   -- У меня идея, -- вдруг сказала она.
   Ольгерд вопросительно изогнул бровь.
   -- А поехали куда-нибудь. Вдвоем. Ты же все равно дальше качелей не уходишь, так? А врач рекомендовал смену обстановки. Для ублажения твоих расшатанных нервишек, между прочим.
   -- А тебя отпустят? -- неуверенно спросил Ольгерд.
   -- А я спрашивать буду? -- хмыкнула Ася. -- За городом сейчас хорошо, наверное. Я вообще осень люблю, она очень красивая. И не жарко.
   -- Ну...
   Ольгерд колебался. Мысль о том, что можно отойти от дома дальше, чем на двадцать метров, пугала. Когда-то он уходил и на многие километры, но то время осталось в прошлом.
   -- Пожалуйста, -- попросила Ася.
   Ольгерд посмотрел на нее, в очередной раз поразившись ярко-голубому цвету ее глаз. В конце концов, ну чего он терял? Развеяться всегда полезно...
   Решившись, Ольгерд кивнул.
   Ася широко улыбнулась.
  

Глава 6

Не бывает на свете тропы без конца

И следов, что навеки ушли в темноту.

Гр. "Врата Тьмы"

  
   28 сентября 1996 года.
  
   Перестук колес убаюкивал, и даже смотреть в окно было не очень интересно. Ася надеялась увидеть что-нибудь необычное, захватывающее -- ведь она впервые выбралась из города. Однако за окном проплывали лишь редкие посадки, черные пятна еще не засеянных полей, обшарпанные здания железнодорожных станций.
   Рассматривать пассажиров тоже быстро наскучило. Все они были какие-то серые, унылые, сонные. Некоторые прятались за газетами, какая-то бабушка вязала бесконечный шарф такой дикой расцветки, что в глазах рябило, несколько подростков играли в карты. Ася вся извертелась, пытаясь найти что-нибудь, что сможет ее развлечь, поминутно бросая взгляды на Ольгерда, но тот, казалось, настолько погрузился в свои мысли, что не замечал ничего вокруг.
   Ася уже выяснила, проведя парочку экспериментов, что когда глаза ее друга становятся вот такими же пустыми и совсем черными, как сейчас, то тормошить его бесполезно: все равно не услышит. Его сознание уплывало куда-то очень далеко, туда, куда не было доступа обычным людям, да и девочке с пронзительными голубыми глазами путь был тоже заказан. Ася даже немного ревновала, предполагая, что думает он о своей девушке, которой хранил верность вот уже семь лет, хотя прекрасно понимала, что ей никогда не стать ему такой же важной, какой была та, наверняка забывшая, но не забытая.
   Двери хлопали, пассажиры заходили и выходили, поезд, замирая ненадолго на остановках, продолжал мчаться все дальше и дальше, а Ольгерд сидел, сцепив пальцы и уставившись в пол. Ася, раздосадованная тем, что ее ожидания не оправдались, кусала губы и чуть не плакала. Ей уже разонравилась ее сумасшедшая идея и отчаянно хотелось домой.
   Поезд просигналил и начал тормозить. Услышав громкий гудок, девушка подпрыгнула от неожиданности и снова окинула взглядом вагон.
   И замерла, приоткрыв рот от удивления.
   Все их попутчики, до этого бывшие вполне живыми людьми, теперь больше напоминали восковых кукол в натуральный рост. Все они сидели с идеально прямыми спинами, положив руки на колени и совершенно не моргая. Даже дети, которые еще пять минут назад бесились, смеялись и болтали, чинно расселись по скамейкам.
   Ольгерд тоже не шевелился, и Ася испугалась, что он тоже превратился в манекен. Она сползла с сиденья, присела на корточки и заглянула в лицо друга.
   И именно в этот момент глаза его посветлели, возвращаясь к своему обычному каштановому цвету. Ольгерд тряхнул головой, моргнул и недоуменно посмотрел на Асю.
   -- Ты чего?
   -- Я... -- пробормотала Ася. -- Ты посмотри, что тут творится! Я боялась, что и ты...
   Ольгерд быстро огляделся, но на него увиденное не произвело никакого впечатления. Он пожал плечами, встал, аккуратно обошел сидящую на полу девушку и вышел в тамбур.
   Ася недоуменно проводила его взглядом, потом сообразила, что осталась наедине со страшными куклами, и бросилась догонять Ольгерда. Конечно, она не могла с уверенностью сказать, что это был хороший способ избавиться от кошмара, но мужчина-то, по крайней мере, был живым!
   Когда девушка выбежала в тамбур, Ольгерд как раз спрыгнул на платформу и замер, прислушиваясь. Ася нахмурилась, ощущая, что что-то здесь не так, но у нее никак не получалось понять, что именно, хотя дежа вю упорно билось и кричало о том, что отсюда надо скорей бежать.
  
   Для Ольгерда же все было кристально ясно. Лес, начинавшийся сразу за станцией, молчал. Не шумел ветер, не качались ветви; ни единого птичьего голоса не доносилось оттуда. Не лаяли собаки, не подавали признаков жизни насекомые, не слышался людской говор. Все словно вымерло -- или оказалось заморожено неведомой силой.
   Ася не спешила покидать поезд, на нее навалилось чувство смертельной опасности. Вцепившись в поручень, она сверлила взглядом спину Ольгерда словно, надеясь, что он обернется и спросит ее мнение, а потом возьмет и объяснит, что же происходит...
   Он не стал оборачиваться. Теперь он принюхивался, глаза вновь наливались чернотой, но Асе, стоявшей позади, этого не было видно. Во всяком случае, он очень на это надеялся, потому что в его планы столь раннее раскрытие некоторых секретов совсем не входило.
   Он вдруг смог выловить среди вони мазута и раскаленного металла тонкую струйку очень знакомого запаха. Так -- молоком и горячим телом -- пахла волчица, кормящая своих волчат.
   Ольгерд тихо и очень низко зарычал. И вдруг бросился вперед, перепрыгнул через невысокую ограду платформы, мягко приземлился и побежал в лес, ведомый таким родным и желанным запахом...
  
   -- Стой! -- крикнула Ася, но Ольгерд не услышал. -- Не надо! Вернись!
   Она ударила кулаком в стену, но разумеется, ничего этим не добилась, только кожу содрала. И, с трудом сдерживая слезы, припустила следом за Ольердом.
   Сбежав по лестнице (прыгать она остереглась), Ася обернулась. Двери электрички захлопнулись, и, опять просигналив, поезд медленно пополз прочь. Дети прилипли к окнам и разглядывали что-то. Девушка невольно поежилась.
   Черная куртка Ольгерда мелькала впереди. Бежал он быстро, но при этом метался из стороны в сторону, словно бы что-то потерял, и это было на руку Асе, для которой бег никогда не был сильным местом. Думать на ходу было неудобно, но она все равно старалась понять, что же происходит.
   С Ольгердом происходило что-то катастрофически неправильное, намного более неправильное, нежели то, что превратило вагон поезда в кукольный театр абсурда. Он куда больше напоминал дикого зверя, нежели человека, хищника, выслеживающего свою добычу. Асе хотелось остановиться и кинуться в другую сторону, подальше от этого незнакомого, чужого мужчины, но она упрямо продолжала следовать за ним. Несмотря на весь свой страх, она была уверена: Ольгерду понадобится ее помощь.
   Кровь стучала в висках, в ушах шумело. Перепрыгивание препятствий, уворачивание от веток и попытки не выпускать из виду отнимали слишком много сил, довольно быстро Ася начала замедляться. Наконец, она перешла на шаг. В течение минуты она видела перед собой тень мужчины, потом он исчез. Грустно вздохнув, девушка медленно побрела, ведомая каким-то наитием. Она надеялась, что когда-нибудь Ольгерд обязательно остановится -- и она точно найдет это место.
  
   Едва почувствовав под ногами землю вместо асфальта платформы, Ольгерд забыл себя, забыл Асю, забыл свое нежелание показывать свою сущность. В его голове билась лишь одна мысль, одно желание -- найти, догнать, обнять... Он забыл о боли, о наказании, о невинных жертвах. Сейчас он хотел ее видеть, ее чувствовать, ее любить. И ничто не могло ему помешать.
   Аромат, что вел его, был очень нечетким, он то терял его, то вновь находил, метался то в одну, то в другую сторону. Его словно дразнили, подманивали конфеткой, а потом дергали за веревочку, оттягивая лакомство подальше. Вновь и вновь Ольгерд хрипло взрыкивал, когда в нос бил запах прелых листьев без каких-либо примесей серой волчицы.
   Еще сначала ему казалось, будто кто-то его преследует. Постепенно это ощущение притупилось, но совсем на нет не сошло. Впрочем, на это ему было наплевать: если преследователь опасен, то найдется, кому о нем позаботиться.
   Земля мягко пружинила под ногами; здесь явно недавно шел дождь. Голые черные ветки норовили ударить по глазам, зацепиться за одежду, не дать пройти мимо. Небо было затянуто облаками, солнцу никак не удавалось пробиться сквозь хмурую пелену. И над всем этим царила удручающая, неживая, хищная тишина.
   Волчица носом подтолкнула последнего из своих щенков, заставляя его бежать быстрее. На ее морде застыла торжествующая улыбка. Она добилась своего, ее добыча медленно, но верно загоняла сама себя в ловушку.
   Тонкая струйка запаха неожиданно превратилась в целую волну. Ольгерд спотыкнулся и рухнул на колени, зарылся руками в лиственный ковер. Он остановился прямо перед волчьей норой.
   Когда-то в ней жили, но теперь она была всего лишь холодной дырой в земле под корнями старого дерева. Ее хозяева ушли и вряд ли планировали когда-либо вернуться.
   Ольгерд поднял голову и завыл.
  
   Ася едва переставляла ноги. Ей было очень холодно, она дрожала, а еще окружающая тишина вынуждала поминутно оглядываться вокруг, ожидая нападения. Она вспомнила, где уже видела такое -- в том самом сквере, который оказался свидетелем последних минут жизни Динки. Несомненно, волчица была где-то рядом.
   Громкий вой, пронзивший, казалось, само небо, заставил девушку замереть. Она вслушивалась в него, словно надеялась понять звериный язык, хотя, конечно, это было невозможно. Тем не менее одно она знала точно: это не серая убийца. В вое слишком много было тоски, слез, человеческих эмоций. Сердце болезненно сжалось, глаза неожиданно увлажнились.
   Всхлипнув, Ася снова побежала. Ольгерд звал ее, и она не могла не прийти.
  
   Он все еще сидел на земле, когда на него кто-то налетел сзади, упал, прижался. Переведя взгляд с неба на неожиданного гостя, он рассмотрел в светлых волосах что-то знакомое.
   -- Прекрати, прекрати, -- прошептал гость, точнее, гостья. -- Это слишком больно!
   Ольгерд тряхнул головой, пытаясь сообразить, где он находится, что делает и вообще как здесь оказался. Закрыл руками лицо, сосредотачиваясь на разбегающихся мыслях.
   Ася. Его обнимала Ася. Он находился в лесу, потому что побежал вслед за волчицей. А еще он как последний дурак выдал себя с головой.
   -- Все хорошо, -- сказала Ася.
   Ольгерд нервно дернулся. В детские сказки он давно уже не верил.
   -- Мы найдем ее, -- пообещала Ася. -- Будем оставаться здесь столько, сколько понадобится, но найдем твою волчицу.
   Она прижимала его голову к своей груди и гладила по волосам. Она сама не осознавала, что именно шепчет, но ей казалось, что это сейчас неважно, что главное -- говорить, чтобы Ольгерд слышал звучание человеческого голоса. Она была такой маленькой и беззащитной, но все равно старалась оградить его от того, что было заведомо сильнее, страшнее, опытней нее. Так она... выражала свое отношение? Свою любовь?
   Ольгерд тихо засмеялся. Ему показалась крайне смешной мысль о защите его от волчицы. А через несколько мгновений его голос сорвался в рыдание. Не понимая себя, он плакал, цепляясь за Асю, наверняка причиняя ей боль своей хваткой, но остановиться не мог.
   -- Все будет, я обещаю, -- успокаивающе говорила Ася. -- Не время отчаиваться, вдвоем мы та сила, что победит все!..
  
   Когда Ольгерд наконец пришел в себя, встал вполне закономерный вопрос о том, в какой стороне от них находится станция.
   Ася предположила, что двигаться им стоит туда, куда они повернуты спинами, но мужчина возразил, напомнив, что они бежали не по прямой, а петляли и много раз поворачивали. Тогда они попробовали услышать шум железной дороги, но, сколько ни напрягали слух, до них не доносилось ничего, кроме беспечного птичьего щебета.
   -- Она ушла отсюда, -- заметил Ольгерд. -- Иначе бы мы и того не слышали.
   Ася пожала плечами. Ей было все равно. Она пробовала сосредоточиться, чтобы увидеть их путь, но ничего не выходило. В конце концов, она решила, что никакая она не ясновидящая и все предыдущие ее видения -- лишь случайности, игра воображения.
   -- Сидеть на месте в любом случае не стоит, -- продолжил мужчина. -- Мне кажется, стоит пойти в ту сторону, которая нам больше всего понравится. Куда-нибудь мы выйдем... Не может же этот лес быть бесконечным. Может, набредем на какое-нибудь поселение, попросимся на ночь...
   Ася кивнула, соглашаясь.
   Вскоре они уже шагали прочь от норы, не забывая внимательно оглядываться по сторонам. Волчица, может, и ушла, но исключать возможность наличия других хищников было бы глупо.
  
   Солнце уже наполовину скрылось за горизонтом, разбрасывая вокруг себя алые лучи, когда они наконец вышли на опушку. Впереди раскинулось поле с пожухлой травой, дальше виднелись темные силуэты маленьких домишек, клубился дымок.
   Переглянувшись, Ася с Ольгердом прибавили шаг. Они оба совершенно вымотались, блуждая по лесу, дико проголодались, и вид человеческого жилья вселил в них надежду на ужин и отдых.
   Деревенька оказалась совсем маленькой, всего на семь домов, четыре из которых, казалось, были необитаемыми. Высоковольтных столбов поблизости не наблюдалось, зато на отшибе стояло некое здание, напоминающее баню -- без окон, маленькое, приземистое, зато с огромной трубой.
   Замычала корова. Вздрогнув от неожиданности, Ася поискала взглядом источник звука. Ольгерд молча указал на забор, из-за которого периодически показывался черно-белый хвост с кисточкой на конце. Девушка хихикнула.
   Мужчина подошел к одному из домов и постучал в дверь, выглядящую очень ненадежной: она никак не могла выполнять функцию защиты жилища от вторжения, скорее была данью вежливости.
   Никто не отозвался. Ольгерд повторил стук, уже сильнее. И снова не последовало никакой реакции.
   Ася подошла к узенькому окошку с деревянной рамой, попробовала заглянуть внутрь, но занавеска не позволила. Тогда девушка аккуратно стукнула по стеклу, надеясь, что хоть так хозяева услышат...
   -- Может, спят все уже? -- неуверенно сказал Ольгерд. -- Это же деревня, тем более электричества здесь нет, ложатся наверняка рано... Островок Средневековья среди цивилизации.
   -- Тоже мне цивилизация, -- фыркнула Ася. -- Тут кругом лес, в котором обитает некая серая нахалка, обладающая какой-то необъяснимой силой притягивать нас к себе.
   Ольгерд поморщился. Ему показалось, что последние слова Аси продиктованы ревностью.
   Неожиданно раздался скрип давно не смазанных дверных петель.
   -- Чего надоть? -- произнес голос.
   Тут же перед Ольгердом и Асей предстал и его обладатель. Им оказался высокий крепкий старик, бодрый, однако полностью седой: и густые длинные волосы, и борода лопатой, и кустистые брови были пепельными. На нем были надеты синие штаны, старая телогрейка, рваная в нескольких местах, и нечто, напоминающее лапти. Старик был нахмурен и щурился, разглядывая нежданных гостей.
   Ася испуганной мышкой шмыгнула за спину Ольгерда.
   -- Нам бы переночевать, -- вздохнул тот, поняв, что право вести переговоры предоставляется ему. -- Мы от станции далеко отошли и вот... Заблудились.
   -- От какой-такой станции? -- удивился старик.
   -- Э-э, -- растерялся Ольгерд. -- От железнодорожной. Она где-то за лесом, наверное...
   -- Не знаю никаких станций, -- решительно отрезал старик.
   -- Дедушка, нам кушать очень хочется, -- вдруг жалобно проблеяла Ася. -- Мы целый день ходили по этому чертову лесу...
   -- Ты, деваха, на лес не греши! Коли заблудились -- сами виноваты. Значит, так надо было, -- дед погрозил ей пальцем.
   Ася тут же пожалела, что вмешалась в разговор. Она надеялась прикинуться заблудшей овечкой и тем самым выпросить помощь, однако не вышло. Она прикусила язычок и опять спряталась за Ольгердом.
   Воцарилось молчание. Старик смотрел куда-то вдаль, словно забыв о гостях, Ольгерд пытался найти нужные слова, а Ася просто дрожала от страха, втихую удивляясь собственной реакции.
   -- Ну, мы тогда пойдем, -- протянул мужчина. -- Поспрашиваем о ночлеге в других домах...
   -- Зачем в других? -- тут же среагировал дед. -- У меня оставайтесь. Покормлю я вас, горемычных, спать уложу. Все одно бобылем живу.
   -- Спасибо, -- улыбнулся Ольгерд.
   Ася за его спиной выдохнула. Оказывается, она задерживала дыхание.
  
   Внутри дом старика оказался тесным, с низкими потолками, зато хорошо натопленным. Больше всего места занимала русская печка; возле окна стоял стол, табуретка; две скамьи расположились вдоль стен. Никакого холодильника, телевизора или хотя бы радио не было и в помине.
   Дед явно мерз в силу своего возраста: даже в душной избе он не снял своей телогрейки. Он спросил гостей об их именах, услышав, что зовут их Олег и Анна, удовлетворенно хмыкнул и представился Велимиром.
   На ужин он предложил им печеный картофель и квашеную капусту. Ольгерд с сомнением поглядывал на последнее, а вот Асе было уже все равно, что есть, лишь бы наконец заглушить чувство голода.
   Параллельно они осторожно попробовали расспросить об интересующей их волчице. Старик сказал, что да, в их лесу водятся волки, но они никогда не нападают на немногочисленных жителей деревни (которых оказалось четверо -- дед Велимир, бабка Антонина и Светлана со своим сыном Михаилом, страдающим от эпилепсии), потому что у них существует некий "договор" со всеми зверями. О подробностях этого "договора" он отказался распространяться, посоветовав поверить на слово и не пытаться причинить вреда, все равно кому -- человеку или животному.
   Ольгерд серьезно заверил, что они и в мыслях такого не держали, словно существование такого "договора" могло быть реальным. Но дед Велимир удовлетворился ответом.
   Спать им постелили на лавках, сам старик залез на печь. Телогрейку он так и не снял.
  
   Ася долго ворочалась на жесткой неудобной лежанке, не в силах заснуть. Одеяло постоянно сползало, места было мало -- и все это еще сильнее ее раздражало. Но больше всего она злилась из-за того, что Ольгерд затих сразу после того, как окончательно стемнело. Неужели ему не мешала страшная жара?
   Через полчаса она не выдержала и сдалась. Она запомнила, что где-то у входа стояло ведро с водой, а рядом -- ковшик. Пить хотелось нестерпимо, и девушка, стараясь не шуметь, двинулась на поиски живительной влаги. Память ее не обманула, все нашлось именно там, где ей представлялось. Напившись, она уже хотела вернуться на свою скамейку, но поняла, что все равно не заснет. Поэтому она открыла дверь и выскользнула на улицу.
   Прохлада осенней ночи показалась благодатью богов. Ася вдохнула полной грудью, подняла голову, разглядывая звезды. В городе ведь их почти не видно, пусть даже и в маленьком. А тут над ней оказался огромный темно-синий купол, весь усеянной мелкой серебряной пылью...
   Ощущение волшебности разбило движение за спиной.
   -- Ты почему не своим именем представился? -- спросила Ася, даже не оборачиваясь. Просто потому, что никого другого, кроме Ольгерда, она не ожидала увидеть.
   -- А сама? -- усмехнулся тот.
   -- Я-то как раз своим. Тем самым, что в паспорте указано, -- пожала плечами девушка.
   -- Хм. А я думал, ты Анастасия. Или Александра.
   -- Нет, я действительно Анна. Знаешь, у Тургенева Асю тоже звали Анной. Я, когда прочитала эту его повесть, захотела, чтобы меня все звали этим коротким, милым имечком, похожим на собачью кличку. Забавно, да?
   -- Наверное, -- пробормотал Ольгерд.
   Он тоже посмотрел на небо. Только вряд ли он думал о далеком космосе, скорее уж он искал способ поймать свою не менее далекую волчицу.
   -- Ты не человек, -- Ася не спрашивала, она утверждала.
   -- Может, и так, -- равнодушно откликнулся Ольгерд. У него не было никаких сил на то, чтобы оправдываться.
   -- Ты оборотень?
   -- Был им.
   -- То есть? -- девушка все-таки не выдержала, обернулась, заглянула собеседнику в глаза. -- Разве можно быть оборотнем, а потом перестать?
   -- Оказалось, что можно.
   -- Расскажи!
   -- Тебе с какого момента начать?
   -- С самого начала.
   -- Давай хоть присядем, история-то длинная, -- Ольгерд кивнул на ступеньку перед входом в избу.
   Ася с готовностью плюхнулась на нее.
   Ольгерд помедлил немного, собираясь с мыслями. И начал свой рассказ.
  

Глава 7

(Рассказ Ольгерда)

Только есть закон у стаи:

Лай не лай, хвостом виляй,

И даже если дом твой с краю,

Все равно сожрет тебя Стая!

С. Маврин

  
   Май 1988 года.
  
   В тот год, восемь лет назад, весна выдалась довольно жаркой.
   Жил я тогда не здесь, в другом, более крупном городе. Там же я закончил школу и поступил в институт на историка. Сначала я с энтузиазмом кинулся с головой в учебу, однако постепенно интерес мой угасал, пока не исчез полностью. Тем не менее, я успел кое-как закончить первый курс.
   Ты спрашивала, почему я представился не своим именем. Моя ситуация совпадает с твоей: на самом деле родители назвали меня Олегом, Ольгердом я стал в тот далекий 1988 год. Когда встретил ее.
   Думаю, ты догадываешься, что я не был раком-отшельником; у меня была своя компания, с которой я проводил довольно много времени. Вместе с друзьями мы ездили загород, ходили на концерты, занимались в одной театральной студии. У меня была девушка, ее звали Катей. Мы с ней познакомились как раз в театре -- она пришла к нам позже, однако успешно влилась в коллектив. Поначалу она держалась в сторонке, будучи девушкой очень скромной и воспитанной в строгости, но вскоре "оттаяла". Так получилось, что мы играли с ней пару, стали проводить больше времени вдвоем, репетировали не только в студии, но и в свободное время... Через месяц я заметил, что она выделяет меня из всех не только из-за моей роли в спектакле. Я пригласил ее в кино, там вызвал на откровенный разговор; она, отчаянно краснея, подтвердила мои догадки. Тогда я и предложил ей встречаться.
   Все было прекрасно: прогулки за ручку, походы в кафе, театры, музеи, на выставки; долгие разговоры по телефону и целомудренные поцелуи в щечку. Я представил Катю родителям и младшей сестренке. Надо ли говорить, что она очаровала всех, даже мою неприступную Олю?
   Да, мою сестру звали Олей. Она была младше меня на три года. Она была из тех детей, что не пропускают ни одного события, участвуют во всех мероприятиях и капустниках, при этом успевая ходить во все кружки, что находятся поблизости. Я ни разу не видел ее грустной, она все время улыбалась, смеялась; если у меня что-то не получалось и я хмурился, то она тут же прибегала, висла у меня на шее и в шутливой форме отчитывала за "пасмурность на лице", как она это называла.
   Ты знаешь... Май не зря называют дьявольским. История, о которой я должен тебе рассказать, началась именно в этот месяц; длилась она целый год. Впрочем, о чем это я: она продолжается и сейчас.
   На праздники мы с друзьями решили уехать из города, где полным ходом шли приготовления к многочисленным парадам. Нам очень повезло, что в те дни не ставились спектакли, в которых мы были заняты; таким образом, студия тоже не была помехой здоровому отдыху молодежи.
   Я не скажу, что для нас отдых равнялся программе "как следует напиться, а потом наутро вспоминать, кто же в чем опозорился", нет. Все мы старались держаться от алкоголя подальше, предпочитая ночные посиделки у костра с шашлыком и гитарой. Редко, очень редко некоторые парни, и я в их числе, позволяли себе выпить пива.
   Катю не отпустили родители, как мы ни старались ее отпросить. Их не убедил даже я, хотя они признали меня официальным женихом. Они считали, что до свадьбы мы не должны слишком долго оставаться наедине; а уж ночевка вне дома в палатках повергала их в ужас. Таким образом у нас все были по парам, кроме меня.
   Я не очень-то огорчился. Особых чувств к Кате я не испытывал никогда, разве что имела место благодарность за то, что она меня терпит. Я не видел смысла в создании семьи, но все окружающие говорили, что каждый обязан жениться. Осмотревшись вокруг, я нашел девушку, которая была мне максимально удобна -- и ей оказалась, разумеется, Катя. Это было не очень-то и честно, но со своей стороны я мог обещать ей спокойную жизнь. Не думаю, что она бы возмутилась, узнай об этих моих мыслях.
   Мы выбрали для стоянки тихий берег реки. Вода была еще слишком холодной для того, чтобы купаться, но вид оттуда открывался очень красивый, что стало не последним фактором при выборе.
   Костер весело трещал, пелись песни, елся шашлык. Ребята веселились, рассказывали смешные истории; одна девушка читала свои стихи -- она была отличной поэтессой. Мне было бы очень интересно узнать, что с ней стало теперь, на самом деле. Проблема в том, что я оборвал все связи, когда уезжал... Но я забегаю вперед; об этом позже.
   В какой-то момент я поймал себя на том, что не участвую в разговоре и вообще смотрю вдаль, любуясь усыпанным звездами небосводом. Я тихо встал, благо все были увлечены беседой, и пошел ближе к воде. Там я устроился на обрыве -- берег в этом месте поднимался довольно далеко. Свесив ноги вниз, я лег на спину и заложил руки за голову, смотря вверх и находя на небе известные созвездия и изобретая новые.
   Не знаю, сколько я так пролежал. Из размышлений меня вывел плеск.
   Раздался он как будто бы на другом берегу, но оказался не единичным. Кто-то плыл через реку.
   Из-за темноты я не мог разглядеть, человек или зверь. Оно выбралось на сушу немного левее меня, там, где склон был более пологим. Из-за неверного лунного света мне сначала показалось, что это собака; однако оно встало на две ноги и не спеша двинулось в сторону нашего лагеря.
   Ребята к тому времени уже легли спать. Я подумал, что гость может быть только вором, решившим поживиться за наш счет, поэтому я вскочил на ноги и громко крикнул:
   -- Эй, стой!
   На самом деле, своим криком я рассчитывал не столько привлечь внимание гостя, сколько разбудить друзей. Я не думал, что не смогу справиться, если что случится, тем более фигура гостя внушала надежду, что он довольно слаб физически -- небольшого роста и определенно хрупкого телосложения, но все равно не хотелось оставаться один на один.
   Пришелец, как ни странно, остановился. Он замер на некоторое время на месте, как-то странно покачиваясь, а потом решительно двинулся в мою сторону.
   Такого поворота событий я не ожидал.
   -- Ты кто? -- спросил я.
   -- А как ты думаешь? -- прозвучал ответ.
   К моему глубочайшему удивлению, голос был женским.
   -- Ночной воришка, стало быть? -- усмехнулся я, разом расслабляясь. Я был уверен, что женщина не может представлять мне никакой угрозы. О том, как я жестоко ошибался, я узнал спустя несколько месяцев, когда стало уже поздно что-то менять.
   -- Фу, как грубо, -- фыркнула девушка, подходя ко мне вплотную.
   Теперь я мог ее рассмотреть: действительно очень тоненькая, ниже меня на полторы головы; волосы вроде бы темные, но я не мог утверждать это с уверенностью. Но самой примечательной деталью оказались ее глаза. Они были карими в желтизну и словно бы светились, почему я и смог сразу назвать их цвет.
   -- Ну а каков же твой вариант? -- поинтересовался я, немного отстраняясь: мне было не совсем уютно от такой близости.
   -- Мне кажется, что я -- красивая девушка, -- она словно не поняла моего намерения и сделала еще шаг вперед.
   -- Это-то неоспоримо, -- вынужденно согласился я. -- Только я не понимаю, что ты делаешь здесь ночью.
   -- А что делаешь здесь ночью ты? -- парировала она.
   -- Мы с друзьями тут отдыхаем, -- пожал я плечами.
   -- Вот и я... Отдыхаю, -- она засмеялась, из-за чего у меня по спине побежали мурашки. -- Может быть, нам стоит отдохнуть вместе? -- она, кажется, облизнулась.
   Я непонимающе на нее уставился.
   -- Какой скромный молодой человек, -- протянула она. -- Ну ладно. Меня Сашей зовут. А тебя, красавчик?
   -- Ол... Ольгерд, -- сам не зная, почему, я назвал первое имя, пришедшее мне в голову. Разумеется, оно отличалось от указанного в паспорте.
   Саша смотрела на меня, прищурив один глаз. Ей-богу, она буквально вся светилась лукавством.
   -- Почему ты так на меня смотришь? -- я невольно поежился.
   -- Редко встречаю людей с такими красивыми именами, -- сказала она, но прозвучало это несколько фальшиво. Она явно не хотела раскрывать причину своего интереса. -- А почему ты сидишь тут один, когда все твои друзья -- там? -- она мотнула головой в сторону лагеря.
   -- Захотелось. Можешь считать, что не спится.
   -- Ух ты, прямо как и мне, -- она улыбнулась.
   -- А ты откуда здесь взялась? -- задал я давно интересующий меня вопрос.
   -- Да я из деревни из-за реки. Мои все уже спят, а мне скучно, вот и решила искупаться. А потом заметила отсвет костра и поплыла узнать, кто же здесь есть, и может ли кто-то меня развлечь. Как я вижу, с выбором я не ошиблась... -- она мягко провела ладонью по моей груди.
   -- Эй, что ты делаешь? -- возмутился я.
   -- А ты разве не хочешь поиграть? -- искренне удивилась она.
   -- Нет! -- отрезал я.
   Саша обиженно надула губки. Всем своим видом она демонстрировала оскорбленную невинность. Я развел руками, показывая, что ничем не могу ей помочь, и сел обратно на обрыв, повернувшись к ней спиной.
   Целую минуту я сидел спокойно. А потом Саша, наверное, решила, что это слишком скучно, налетела на меня сзади, смешно рыча... Борясь, мы покатились по траве... И, конечно же, улетели в воду.
   Когда я вынырнул, отплевываясь от воды и ругаясь на чем свет стоит на непоседливых девчонок, Саша уже выбралась на берег. Услышав мое словоизлияние, она громко рассмеялась. Вылезая, я кинул на нее сердитый взгляд, но ничего не сказал.
   Вода была чертовски холодной. Я в своей мокрой одежде немедленно начал дрожать.
   -- Костер разведи, -- посоветовала Саша. -- Или подкинь вон в тот веток подкинь.
   -- Без тебя знаю, -- огрызнулся я.
   Запасных брюк у меня не было. Подумав, я решил завернуться в одеяло на то время, пока моя одежда будет сушиться.
   Пока я раздевался, Саша не на миг не отводила от меня взгляда. Меня это дико смущало, поэтому я поскорее укрылся одеялом.
   -- У тебя хорошее тело, -- заметила она, подходя к костру.
   Надо заметить, что на ней самой были надеты только футболка и трусики, но она ничем не выдавала, что ей было холодно.
   -- С-спасибо, -- пробормотал я. Такие знаки внимания были мне непривычны.
   -- Ты правда такой скромный или притворяешься? -- спросила Саша.
   -- А тебе не холодно? -- ответил я вопросом на вопрос.
   -- Предлагаешь залезть к тебе в одеяло? -- хихикнула она. -- Я не против!
   -- Саша, пожалуйста, прекрати пошло шутить, -- попросил я. -- Мне это не нравится.
   -- А кто сказал, что я шучу? -- округлила она глаза.
   Я отвернулся.
   Меня напрягала эта девушка. Она была полной противоположностью Кате, но меня возмущало даже не это, а то, как она свободно себя вела, впервые видя человека, то есть меня. Я не умел сразу открываться, мне надо было время, чтобы присмотреться, узнать, что можно ждать, понять привычки, выяснить, что собеседник любит и не любит. Саша же мгновенно бросилась в атаку. Вряд ли она с первого взгляда разгадала меня, скорее всего, она просто не привыкла ходить вокруг да около.
   -- Ладно, прости, -- неожиданно сдалась она. -- Я больше не буду. А расскажи что-нибудь о себе?
   -- Зачем? -- довольно грубо отреагировал я.
   -- Ну, мне интересно.
   -- А если я не хочу ничего рассказывать?
   -- Я так не играю! -- она прямо вся сникла. -- Ну пожалуйста!
   -- Вот пристала, -- пробормотал я. -- Несчастье ходячее... Нет, водоплавающее!
   Саша рассмеялась. Ее искренне позабавило мое ворчание.
   -- Не хочешь -- не надо, -- благосклонно разрешила она. -- Давай лучше я тебе расскажу сказку? Про волка и волчицу.
   -- Ну попробуй, -- пожал я плечами. Мне, в общем-то, было все равно.
   Однако Сашина "сказка" оказалась довольно интересной, насколько вообще может быть интересна история о звериной любви. Я не помню ее дословно, да и нет нужды ее пересказывать; важно лишь то, что мы просидели почти до утра. Небо уже светлело, когда Саша неожиданно подпрыгнула и сказала, что ей пора. Удивляясь сам себе, я спросил, смогу ли я еще ее увидеть. Она сказала, что никуда переезжать не собирается и ровно через месяц придет на это же место.
   Потом она разбежалась и ласточкой прыгнула с обрыва. Снова раздался всплеск... Вскоре опустилась обратно предрассветная тишина.
   Я посидел еще немного, прежде чем пойти спать. Теперь я уже не мог назвать Сашу раздражающим фактором. Более того, она мне казалась более привлекательной, нежели Катя...
  
   По приезду в город меня закрутили дела. Последние репетиции в студии перед важным выступлением, подготовка к выпускным экзаменам в школе, маме вздумалось разболеться... Словом, мне стало не до странной девчонки из деревни за рекой.
   Тем не менее, отношения с Катей резко ухудшились. Я теперь замечал каждую мелочь, каждое ее неловкое движение; я начал ей пенять на то, что она даже целовать себя не разрешает. Она очень расстраивалась, но не говорила мне ни слова против. Так, собственно, и произошел наш с ней первый поцелуй; впрочем, я был настолько разочарован ее неумелостью, что попыток повторить не предпринимал. Наши встречи становились все реже и реже, однако на нет еще не сходили.
   Друзья напомнили мне о моем желании еще раз поехать в поход в июне, я сам им рассказал о посещении Саши и попросил сообщить мне, если я забуду. Получилось очень удачно: мы как раз сдали экзамены, так что повод ехать у нас вполне был.
   Тут свершилось невиданное: Катя каким-то чудом уболтала родителей и они разрешили ей поехать с нами.
   Разумеется, мне это не понравилось, но что я мог сделать? В любом случае все мои возражения выглядели бы очень подозрительно, так что мне оставалось только смириться.
   Я боялся, что Катя покажет себя изнеженной девочкой, неприспособленной к жизни вне города, но мои страхи не подтвердились. Ее единственным условием оказалось то, что она попросилась жить в одной палатке с Леной, своей подружкой, а не со мной. Ленка немного поупрямилось -- еще бы, ей куда больше хотелось ночевать вместе со своим женихом, но потом согласилась, аргументируя это тем, что идет на такую жертву ради меня. Она искренне верила, что у нас с Катей "большая и чистая любовь".
   Мы приехали, разбили лагерь ровно на том же месте. Я с опасением ждал ночи.
   С одной стороны, я думал о том, что Саша может и не прийти, кто знает, что она на этот раз посчитает интересным; с другой -- я не знал, как она отреагирует на Катю. Нет, я, конечно, планировал уложить свою девушку спать как можно раньше, чтобы она не мешалась под ногами, но чем черт не шутит, приспичит ей встать, увидит Сашу -- и будет скандал... И плакала тогда моя женитьба на приличной девушке. Хотя тогда я становился свободен для отношений с другой...
   Но мысли о Саше как о девушке я от себя отгонял, напротив, я старался себя уверить, что она меня интересует исключительно как друг, как представитель другого класса, склада ума, образования и прочего.
   Она пришла.
   Вернее, приплыла. Как только все уснули, она выбралась на берег, окатив меня водопадом брызг, и, смеясь, увлекла меня за собой обратно в воду.
   В этот раз я не имел ничего против купания. Мы вовсю резвились, пытались "утопить" друг друга, подныривали и дергали за ноги... Словом, вели себя как дети, наконец попавшие на море.
   Когда мы выбрались на берег, то еще долго не могли отдышаться, просто лежали и молчали. А потом... Потом Саша меня поцеловала. Я совершенно этого не ожидал и только поэтому не отреагировал.
   -- Скромный мальчик, ты никогда не целовался? -- поддела меня Саша.
   -- Глупости не говори, -- я, кажется, даже покраснел.
   -- Тогда в чем дело? Ты чего такой вялый? -- удивилась она.
   Я подумал, что вопрос ответа не требовал, по крайней мере, вербального. Вместо этого я привлек ее к себе...
   Я не могу ничем объяснить дальнейшие события той ночи. Не иначе как у меня случилось временное помешательство. Так или иначе, мы с Сашей зашли куда дальше поцелуев. Я совершенно забыл о Кате, о своих друзьях, о семье, ждущей меня в городе... Весь мир сосредоточился в девушке в моих руках. Она позволила мне "вести", несмотря на то, что быстро поняла, что опыта у меня в таких делах немного. Мягко говоря...
   Позже она мне говорила, что я сделал все правильно и хорошо, но я не очень-то в это верю и сейчас. Тогда я был неопытным семнадцатилетним юнцом, впервые увидевшим голую женщину. Разве мог я сообразить, что от меня ждут? Тело, конечно, знало само, но... Не во всем стоит доверять инстинктам.
   Саша ушла, как и в прошлый раз, перед рассветом, оставив изможденного меня лежать на берегу. Я очень хотел, чтобы она осталась и познакомилась с моими ребятами, но она покачала головой.
   -- Кате я не понравлюсь, -- сказала она.
   Я открыл рот от удивления. Я не говорил ей о Кате, не упоминал и того, что у меня есть девушка, однако Саша это каким-то образом уже выяснила. Однако на мои расспросы она только отмахнулась, сказав, что у нее есть свои женские секреты.
  
   В третий раз я приехал уже один, без друзей и без Кати. С последней мы окончательно рассорились еще в предыдущем походе, когда она, проявив неожиданную наблюдательность, заявила, что не желает общаться с изменщиком. Она заявила, что от меня пахнет другой женщиной... С тех пор мы больше никогда не разговаривали.
   С Катей произошел несчастный случай. Она поехала с родителями по грибы и на них напала бешеная собака. Родители смогли спастись, а вот Кате перегрызли горло. Случилось это на следующий день после нашей с Сашей третьей встречи, на которой я обронил, что Катя меня раздражает своим подчеркнуто-отрицательным отношением.
   Нельзя сказать, чтобы сообщение о смерти бывшей девушки меня совсем не тронуло. Несколько мгновений я даже размышлял о бренности бытия... Но потом в полный рост встал вопрос о замене роли и затмил любые другие переживания.
   Зато я был наконец свободен. Я пригласил Сашу приехать в город.
   Она обещала подумать... А через несколько дней я столкнулся с ней нос к носу, выходя из магазина.
   Вот тогда я смог рассмотреть ее при дневном свете -- и был шокирован ее красотой. Хрупкая маленькая девушка с каштановыми волосами до середины спины казалась волшебным созданием. Ее аккуратный носик, потрясающего цвета глаза и небольшой ротик довершали образ.
   Когда именно я в нее влюбился? Не знаю. Однако то, что я к ней привязался очень и очень сильно -- было бы ясно любому, взглянувшему на нас.
   Мы провели вместе весь день; вечером я спросил, где она собирается ночевать. Она пожала плечами и сказала, что предпочтет дома. Я удивился: то место, где мы впервые встретились, было на приличном расстоянии от города, она в любом случае потратила бы на дорогу около трех часов. Выдав ей это рассуждение, я предложил остаться у меня, но она отказалась. Когда я возмутился, она приложила пальчик к моим губам и попросила не ругаться.
   -- Я лучше знаю, -- просто улыбнулась она.
   Я сдался. Я не мог ей ни в чем перечить, я тонул в ее глазах, я готов был выполнить любую ее прихоть...
  
   Она исчезла из моей жизни на два месяца. Я места себе не находил, несколько раз ездил к реке, но не смог найти там никакой деревни, ни близко, ни далеко. Казалось бы, это должно было меня насторожить... Но я лишь метался загнанным волком, потерявшим свою волчицу.
   Я искал ее в городе. Несколько раз мне казалось, что я вижу ее в толпе, я как безумный гнался за своим видением, но каждый раз это оказывалась другая девушка. Мне оставалось лишь извиниться и продолжать поиск...
   Мои родители и Оля заметили, что я сам не свой. Они пытались узнать, в чем дело, но я не говорил. Я установил сам для себя негласное правило: о Саше ни слова. Оля очень огорчилась, когда я резко сказал ей, чтобы она не лезла не в свое дело, но попыток выяснить причину моего плохого настроения не оставила. В конце концов я стал появляться дома только для того, чтобы переночевать. Приходил около полуночи и в девять утра уже уходил.
   Сейчас я понимаю, что вел себя как сумасшедший, но тогда я не видел ничего, кроме своей цели -- найти девушку, что стала важнее всего на свете. Каким чудом я умудрился сдать вступительные экзамены в ВУЗ -- удивляюсь до сих пор, если честно.
  
   Еще один несчастный случай с участием "вроде бы собаки" произошел со мной.
   Родственникам надоело мое брожение и в начале сентября, невзирая на мои протесты, они отправили меня на дачу к бабушке, аргументируя это тем, что той требуется помощь в уборке урожая. Это существенно уменьшало мои шансы на розыск Саши, но спорить я уже устал, поэтому поехал.
   В выходные я прибыл на место. Обнаружил, что уже вся картошка выкопана, лук и капуста убраны, клубника обработана, а теплица разобрана, и очень разозлился. Но поезд обратно был только вечером, так что мне пришлось так или иначе остаться на даче.
   От нечего делать я пошел в лес. Бабушка предупредила, что грибы я могу не искать, потому что утром все прочесали местные грибники, а они были людьми старательными, поэтому я просто шел, не разбирая дороги.
   Сюрприз ждал меня, когда я преодолел небольшой овражек. Кое-как вылезя из крапивы, я поднял взгляд от земли... И увидел перед собой зверя. Он никак не мог быть собакой, не подходил по размерам, форме головы и глазам. Несколько секунд мы с волком смотрели друг на друга.
   А потом волк метнулся вперед и вцепился зубами в мою ничем не защищенную ладонь.
  

Глава 8

(Рассказ Ольгерда. Окончание)

  

Позор и слава в их крови,

Хватает смерти и любви.

Но сколько волка не корми,

Ему все мало.

Группа "Би-2"

  
   Сентябрь 1988 года.
  
   Ты думаешь, что я скажу, что у меня в тот миг вся жизнь пронеслась перед глазами? Нет. Я думал только о том, что так и не нашел Сашу... Я закрыл глаза, ожидая, когда зубы начнут рвать мое тело.
   Однако этого не происходило, более того, я ощутил, что моя рука свободна. Я открыл глаза; волк стоял чуть поодаль и наблюдал за мной. По ладони у меня текла кровь, но особой боли я не чувствовал.
   Несколько мгновений мы со зверем смотрели друг на друга, а потом он развернулся и бросился прочь.
   Я не понимал, что произошло. Волк никогда не нападет на человека; вообще любое дикое животное предпочитает держаться от людей подальше. Единственное исключение -- больной зверь. Но бешеный волк не ограничится укусом в руку, он доведет свое дело до конца...
   Я не заметил, как за раздумьями повернул назад. Вскоре я обнаружил себя идущим по главной улице нашего дачного поселка.
   Разумеется, бабушка, увидев мою рану, переполошилась. Я соврал ей, что случайно забрел к соседям, у которых была очень злая собака -- и та ожидаемо бросилась на "нарушителя". Бабушка поверила, пусть и не сразу; ей наверняка показалось подозрительным то, что я отказался идти к хозяевам пса с просьбой держать того на короткой цепи. Укус мне обработали и забинтовали.
   Я вдруг вспомнил о Кате. О ней было сказано, что ее загрызла бешеная собака... Но если и к ней наведался вот такой волк, как ко мне? Тогда эти два случая складываются в одну картинку.
   Только в какую -- я никак не мог сообразить, хотя решение казалось очень близким: протяни руку -- и ты поймаешь его.
  
   В город я вернулся тем же вечером.
   Ранка от укуса заживала очень быстро, через три дня следов от зубов почти не осталось, лишь белые полоски новой кожи, обещающие так же скоро исчезнуть.
   А еще через два дня я случайно налетел на Сашу в автобусе, возвращаясь из института.
   Конечно же, радости моей не было предела. Саша только смеялась, видя такую мою бурную реакцию.
   -- Что, скучал, волчонок? -- спросила она.
   -- Скучал. Очень скучал, -- признался я.
   -- На луну выл?
   -- И на луну бы повыл, если бы умел!
   -- Ничего, научим, -- загадочно улыбнулась Саша.
   Мне было абсолютно все равно, о чем говорить, лишь бы смотреть в ее колдовские глаза, обнимать ее тонкую фигурку, чувствовать ее запах -- терпкий, холодный.
   На этот раз она не отказалась, когда я пригласил ее домой.
   Представляя ее родителям и сестренке, я объяснил, что это из-за нее я так странно себя вел. Моя семья вежливо улыбалась Саше, но я видел, что она им не нравится. Неужели они думали, что я всю оставшуюся жизнь должен буду хранить верность погибшей Кате? Саша ее превосходила во всем. И я решил: если они не примут мою девушку, то потеряют и меня. Я не хотел оставаться в доме, где меня не понимали.
   Мы сидели в моей комнате. Я рассказывал Саше о том, как я ее искал, а она слушала и молчала, лишь изредка позволяя себе одобрительную улыбку. Когда я дошел до случая с волком, она напряглась и даже придвинулась поближе; я списал это на беспокойство за меня и счел это хорошим знаком: если она беспокоилась обо мне, то это могло значить только то, что я ей небезразличен.
   Я до сих пор уверен, что тогда я все-таки не ошибся.
   Саша осталась на ночь. Тонкие, почти картонные стены не позволяли нам перейти к более решительным действиям, но мне было достаточно и нежных поцелуев. А потом Саша прижала мою голову к своей груди и заснула.
   Наверное, меня должно было насторожить то, что я не мог освободиться от ее хватки, но разве может думать о таких мелочах влюбленный парень?
  
   А спустя две недели стало уже поздно думать о всех странностях моей девушки.
   Когда это -- я имею в виду превращение -- случилось со мной впервые, к счастью, я находился далеко от дома и под присмотром Саши. Она не дала мне наделать глупостей, тщательно проследила за тем, чтобы обращение завершилось полностью, после чего заставила бежать следом за ней. При этом она оставалась в человеческом облике; однако долгие годы оборотничества наложили на нее свой отпечаток, и сила, во многом превышающая человеческую, была одной из "отметок зверя".
   Той ночью я вымотался полностью, так, что даже думать не мог о том, что хищнику, в общем-то, положено питаться мясом. Саша запретила мне отходить далеко от нее.
   Мы неслись сквозь лес, шум ветра почти перекрывал все остальные звуки, однако я не мог не заметить, что мой слух стал куда более чутким. Обоняние вылавливало потрясающие по красоте запахи, что раньше мне были недоступны. Луна, чьи лучи раньше казались ледяными, согревала мою шкуру.
   Саша бежала и смеялась, и кричала что-то в небо. Она была абсолютно и незамутненно счастлива. Как я узнал потом, ей впервые удалось довести до логического конца превращение человека в оборотня; я был первым из ее "подопытных", кто выжил. А самой главной ее победой было то, что, став волком, я не потерял способности мыслить как человек. С такими результатами она могла бы номинироваться на оборотническую Нобелевскую премию, если бы она существовала.
   Когда я без сил упал на ковер из мягких листьев, Саша села рядом, положила мою голову себе на колени и, почесывая за ухом, словно я был собакой, рассказала, что ей на самом деле вовсе не двадцать лет, на которые она выглядела. Он уже пятьдесят лет бегала в шкуре оборотня, обращенная каким-то сумасшедшим стариканом, который, к слову, сам превращаться не умел; зато он изучал проблему ликантропии. Саша оказалась жертвой его жестокого эксперимента; она представляла собой отдельный вид оборотня, не зависящий от лунных фаз. Раньше она была такой одной, но теперь нас стало двое.
   Единственное, что она не смогла мне передать -- а именно она и укусила меня тогда в лесу -- так это способность не стареть. Она не была бессмертной, нет, просто срок ее жизни невероятно растянулся. Она сказала, что, по подсчетам старика-ученого, ей отводилось двести лет как минимум. Первые сто пятьдесят из них она сохраняла свежесть юного лица, потом должна была начать потихоньку угасать. Я подумал, что это, должно быть, ужасно -- пережить всех тех, кто когда-то был тебе дорог, но Саша отмахнулась. Она призналась, что никого никогда не любила. До тех пор, пока не встретила меня.
   Наверняка логические умозаключения обратившего ее могли бы ей помочь и сделать из меня ее точную копию, да вот только ученого постигла незавидная участь: спустя полгода после того, как Саша поняла, что с ней сделали, она убила его, а лабораторию сожгла вместе со всеми данными. Тогда ей казалось, что данные эти исключительно опасны и уж точно никогда ей не понадобятся. Время показало, что она ошиблась; однако ее почти выручила ее идеальная память, которая и подсказала, как именно надо вести обращение нового волка.
   Пять или шесть человек до меня не выдержали; они попросту сошли с ума, после чего Саша подарила им избавление от мучений.
   Она целовала мой мокрый нос, пушистый лоб и гладила против шерсти, из-за чего меня передергивало. Она радовалась как ребенок, получившись наконец долгожданную игрушку. Впрочем, она всегда и была ребенком. Нет никого более жестокого, чем избалованное дитя.
   И нет никого более глупого, чем без памяти влюбленный семнадцатилетний юнец.
   Уже забрезжило утро, когда Саша перешла к очередному пункту своей лекции, а именно к рассказу о том, что я всегда должен себя контролировать, чтобы звериная натура не вырвалась из-под узды. Она сказала, что первое время, возможно, я буду испытывать от превращений такое наслаждение, что рядом с ним померкнет и оргазм, однако это не должно было стать поводом для как можно более частой смены облика, потому что шкура от такой эксплуатации изнашивается. Она предупредила, что не всегда сможет быть рядом, потому что у нее есть важные дела, которые она не может оставить без внимания.
   Я ее понимал. Или думал, что понимал -- у меня же у самого был институт, в котором стоило все-таки появляться, чтобы получить высшее образование; потом, в будущем, мне надо было поступить на работу. Потому что пусть волка и ноги кормят, но у человека эту почетную должность "кормильца" занимают все-таки деньги, без которых, как известно, никуда.
   -- Тебе придется вести себя очень хорошо, когда мне придется отлучаться, -- говорила Саша. -- Ты сможешь?
   Я кивнул. В волчьем облике это было чертовски неудобно и непривычно.
   -- И еще одно. Ольгерд, я очень ревнива. Думаю, ты уже понял это, узнав о трагедии, что случилась с твоей Катей. Пожалуйста, не давай мне повода -- мне очень не нравится убивать людей.
   Я готов был согласиться со всем, что бы она ни попросила. Саша оценила мою преданность, улыбнулась, глядя мне в глаза.
   -- А теперь пора вставать на две ноги, -- она мне подмигнула.
   Обратное превращение не заняло много времени, зато сил сожрало -- мама не горюй. Саше пришлось подставить мне плечо, сам идти я не мог. Мы дошли до какого-то маленького домика, который оказался заброшенной сторожкой; там я наконец отключился.
  
   Мне кажется, я не сошел с ума просто потому, что изначально был сумасшедшим. Ничем другим я не могу объяснить то, что я спокойно воспринял изменение собственного статуса.
   По будням я ходил на занятия, слушал лекции, отвечал на семинарах. По выходным мы с Сашей ездили загород и там резвились в волчьих шкурах, порой забывая даже то, что иногда надо спать. Мои отношения с семьей начали портиться, мама мне говорила, что ей не нравится моя девушка, что она никогда не сможет стать хорошей женой и образцовой хозяйкой, на что я отвечал, что мне такая и не нужна. Тогда вмешивался отец и читал нотации о том, что мужчине нельзя быть таким, нельзя бегать за женщиной; что это женщина должна заглядывать преданно в глаза и исполнять любое приказание. На это я возражал, что на дворе двадцатый век, а средневековые понятия о семье и людях стоит оставить в прошлом. Оля, к счастью, ничего не говорила, но каждый раз смотрела очень выразительно, что меня уязвляло больше всего. Сестренка никогда не осуждала меня, наоборот, я всегда был для нее примером. Я надеялся, что так будет всегда... К сожалению, моим надеждам было не суждено сбыться. На Новый Год я настоял на том, чтобы Саша отмечала вместе с нами, что не добавило ей позиций в рейтинге.
   А еще Саша действительно оказалась ревнивой до безумия, как и предупреждала. Теперь, когда наши отношения были подтверждены, она словно с цепи сорвалась. Она обижалась, если видела, что я выхожу из института в компании -- и было достаточно одной девушки в этой компании, на которую я даже не смотрел, чтобы ночью я получил довольно чувствительный укус в плечо и отповедь. Она считала ненормальным, если я уступал место в общественно транспорте беременной женщине, подозревая меня в излишнем внимании к оной. Она злилась, если я говорил ей о том, что мне неуютно из-за того, что Оля со мной не разговаривает. Саша раз за разом повторяла, что она хочет, чтобы я принадлежал только ей и никому больше.
  
   Думаю, ты уже поняла, что моя история -- это хроника трагедий. Но не во всех была виновата Саша.
   Однажды фатально промахнулся я...
   Тот солнечный майский день не предвещал ничего плохого. Саша два дня как уехала куда-то, пообещав вернуться через неделю. Мне не надо было в институт, поэтому проснулся я поздно. Повалялся в кровати, вспоминая, как замечательно прошли предыдущие выходные, потом все-таки встал.
   Мама была на кухне, готовила обед. Я открыл холодильник в поисках чего-нибудь съедобного, когда она опять завела свою любимую пластинку:
   -- Олежка, тебе пора уже о будущем думать. Тебе скоро восемнадцать, совсем взрослый станешь.
   -- Да, мама, я в курсе, -- отмахнулся я. -- Если ты не заметила, то я получаю высшее образование.
   -- Я не о том. О семье надо думать. Когда ты меня внучатами порадуешь?
   -- Саша не хочет детей, -- отрезал я.
   -- Что ты заладил -- Саша да Саша, как будто не мужик! -- крикнул отец из комнаты. -- Сам должен решать, а не идти на поводу у бабы!
   -- Папа, я сам и решаю! -- огрызнулся я. -- Это моя жизнь!
   -- Ишь, как заговорил! -- мама тоже начала сердиться. -- Мы тебе эту жизнь подарили, мы вправе ожидать от тебя благодарности!
   -- Но вы не вправе проживать ее за меня. Я хочу быть с Сашей, я люблю Сашу и она любит меня. Я не буду рвать наши отношения только потому, что она вам не нравится.
   -- Да ты посмотри на нее! Не девка, а позор ходячий! У нее таких, как ты -- вагон и маленькая тележка! Она вульгарна и не воспитана! Не понимаю, как мальчик из такой семьи, как наша, мог найти что-то в подобной деревенщине!
   -- Мама! -- я ударил кулаком по столу. -- Прекрати оскорблять Сашу! Она никогда до такого не опускается, в отличие от тебя!
   -- Как же! -- снова вмешался отец. -- Ты думаешь, мы не слышим, какие она тебе истерики закатывает ночами?
   -- Подслушивать неприлично, -- прошипел я.
   -- А там даже подслушивать не надо! Так стонете потом, что весь дом слышит! -- неожиданно раздался за моей спиной голос Оли. -- Кто бы говорил о приличиях, братик!
   -- Да что вы о себе возомнили! -- взорвался я. -- Кто вы такие, чтобы диктовать мне, как мне надо жить?!
   -- Мы -- твоя семья, -- сложив руки на груди, сказала Оля. -- И тебе неплохо было бы прислушиваться к нам. Твоя Саша тебя до добра не доведет. Кто знает, может, она наркоманка? Куда она у тебя периодически пропадает, а? Не знаешь? Вот то-то же! Доверяешь черт знает кому!
   -- Оля, что за выражения! -- возмутилась мама.
   -- А Олег по-другому не поймет уже, -- обернулась к ней сестренка. -- Он у нас теперь крутой.
   -- Да что ты понимаешь! Сама еще малолетка, а уже лезешь в разговоры взрослых! -- крикнул я.
   -- Я-то, может, и малолетка, только посознательней тебя буду, -- отрезала Оля.
   -- Олег, прекрати повышать голос на сестру, тем более когда ты не прав, -- приказал мне отец.
   -- Сынок, ну найди себе нормальную девушку... -- взмолилась мама.
   Зря они решили задавить меня количеством. Зверь внутри меня поднял голову и зарычал, низко и страшно. Я пытался задавить зарождающийся в груди рык, но не преуспел; самоконтроль сдавал позиции. Я понял, что сейчас превращусь, я кинулся вон из кухни... Но мне перекрыл дорогу отец.
   -- Куда собрался? -- поинтересовался он.
   -- Пусти, -- прошептал я, с трудом сдерживая волка. -- Пусти, не то хуже будет.
   -- Ты еще и угрожаешь?..
   Дальнейшее я помню как в тумане.
   Первым с разорванным горлом упал отец, потому что стоял ко мне ближе всех. После чего я, вместо того, чтобы сбежать, как сначала и хотел, развернулся и двинулся обратно в кухню, уже на четырех лапах.
   Сестренка смертельно побледнела, но нашла в себе силы загородить мать, которая хваталась за сердце и медленно оседала на пол. Я оскалился; уверен, моя измазанная кровью морда внушала достаточно ужаса, однако Оля не двигалась с места, видимо, твердо решив защитить родительницу от чудовища, пусть даже и ценой собственной жизни.
   Волк, почувствовавший вкус крови на языке, уже не рассуждал об этике. Я не мог его остановить.
   Оля отлетела в угол и сильно ударилась об стол. Впрочем, думаю, ей было уже все равно: она была мертва.
   Матери "повезло" больше всех: она была без сознания, когда мои зубы сомкнулись на ее шее. Она не почувствовала боли, я уверен.
   Потом я метался по квартире, пачкая пол, поскальзываясь на крови. Я не мог стать человеком, да и не хотел; я боялся, что мой разум не выдержит, если я взгляну на устроенную мной расправу человеческими глазами. Я выл и тявкал, бросался на стены, вновь и вновь обнюхивал тело сестры, словно надеялся, что она сейчас встанет...
   В таком состоянии меня и нашла Саша. Она почему-то вернулась раньше, чем собиралась, открыла дверь своим ключом... Увидела трупы и сразу все поняла.
   -- Ольгерд! Ко мне! -- крикнула она.
   Я подбежал к ней, поскуливая, как щенок. Она схватила меня за шкирку и оттащила в ванную, там она засунула меня под душ и смыла всю кровь. Я думал, что она тут же поможет мне обратиться, но этого не произошло. Вместо этого она достала из сумки ошейник и поводок, нацепила их на меня, будто я был собакой. И вывела меня из квартиры, изображая, что просто пошла прогуляться с псом.
   Надо ли уточнять, что больше домой я так и не вернулся?
   Человеком она позволила мне стать только в лесу, в той самой сторожке, в которой я ночевал после первого обращения. Не знаю, что она сделала, но я вдруг осознал, что совершенно не чувствую раскаяния из-за содеянного. Мне казалось, что так произошло потому, что иначе и быть не могло; мне было немножко грустно из-за того, что я больше никогда не увижу сестренку, но и только.
  
   Через три дня мы переехали в другой город. Выбирала его Саша, по одной ей известным причинам. Сняли квартиру на окраине и зажили как молодожены. Лето прошло относительно спокойно, я хотел было устроиться на работу, но Саша сказала, что у нее достаточно денег, чтобы содержать нашу маленькую семью. Мне пришлось подчиниться.
   На новом месте никто не знал о преступлении, совершенным мной по отношению к своей собственной семье, все считали меня вежливым и умным молодым человеком, которому досталась потрясающая по красоте и доброте жена. Нас вполне устраивала эта иллюзия, она гарантировала, что никто не заподозрит в нас тех, кто извел всех бродячих собак в округе.
   А еще тогда же Саша открыла в себе новый дар. Иногда она бегала волчицей без меня, но могла на расстоянии дотянуться до моего сознания и показать все, что считала нужным. Таким образом мы стали еще ближе, чем раньше.
   Идиллия рухнула одним осенним днем. Я всего лишь помог соседской девчонке донести до дверей квартиры тяжелую сумку; разумеется, Саша узнала об этом и устроила скандал.
   Она кричала, что я ей изменяю, что не ценю ее заботу, что думаю только о себе. Она кидала в меня посудой, от которой я едва уворачивался.
   А мне вдруг вспомнились слова отца.
   И я впервые в жизни повысил голос на Сашу. Потому что мне до смерти надоели несправедливые обвинения.
   Эффект был неожиданным. На несколько секунд Саша замолчала и замерла, глядя на меня широко открытыми глазами. Она наверняка не думала, что я решусь ей хоть в чем-то перечить, особенно после всего, что она для меня сделала. А потом она зарычала и, мгновенно перекидываясь в звериную форму, бросилась на меня.
   Дальнейшее я ничем объяснить не могу.
   Я стоял, не двигаясь, не пытаясь защититься или тоже обратиться; зубы Саши почти сомкнулись на моей шее. Но в этот миг что-то словно взорвалось, нас ослепила яркая вспышка света. Мы оба упали, не удержавшись на ногах (и на лапах тоже).
   Это событие словно отрезвило нас. Саша сделала максимально виноватые глаза и потерлась мордой о мое плечо. Я погладил ее по густой шерсти. И улыбнулся, ожидая, когда она превратится в человека, чтобы закрепить нашу "мировую".
   Этого не происходило. Саша насторожилась; потом забегала по квартире. В таком беспокойстве я видел ее впервые.
   Ей пришлось воспользоваться нашей мысленной связью. Она сообщила, что не может принять человеческий облик, попросила меня перекинуться.
   Я не смог. Я знал, что надо делать, чтобы перейти в волчью форму, но это знание оказалось совершенно бесполезным! Словно кто-то взял и отсек у меня эту возможность.
   Саша без объяснений поняла, что и я оказался беспомощным. Она приказала мне ждать. И убежала.
   Через три дня она вышла на связь, чтобы сказать, что на нас кто-то наложил проклятье, которое заперло нас каждого в той форме, в которой мы находились на момент ссоры. Она пообещала найти это существо, наказав мне ждать ее, помнить и продолжать любить.
   С тех пор мы так и живем -- она ищет возможность вновь стать человеком, а я... Я жду, помню, люблю.
  

Глава 9

Шерсть цвета пепла. Волк-одиночка. Свежие силы.

Лапы в крови у хозяина ночи. И полюбил он

Запахи страха, отчаянья, боли. Запах охоты.

Но поменяются скоро роли. Кончатся взлёты.

Ангел

  
   29 сентября 1996 года.
  
   Когда Ольгерд замолчал, солнце уже показало свой краешек из-за горизонта. Ася зябко поежилась и прижалась к мужчине сильнее, закрыла глаза, словно собралась спать на крыльце.
   -- Утомил я тебя? -- усмехнулся Ольгерд.
   -- Нет, -- пробормотала Ася. -- Но это страшно... Прости, но я не понимаю, почему ты не сразу осознал, кто она.
   -- Влюбленные люди чрезвычайно быстро глупеют, -- вздохнул мужчина. -- Не извиняйся. Разумом я все понимаю, а вот сердцем принять не могу, Саша для меня святая.
   Ася ничего не ответила. Ольгерд скосил на нее глаза и увидел, что она спит.
   -- Ребенок, -- хмыкнул он.
   Подхватив девушку на руки, он пошел в дом.
  
   Дед Велимир разбудил Ольгерда через два часа. Вдвоем они посоветовались и решили пока не трогать Асю.
   -- Пусть отдохнет, -- добродушно прогудел старик. -- Слышал я, что вы всю ночь проговорили.
   Ольгерд смутился, но дед Велимир только рукой махнул.
   -- Я пойду прогуляюсь, -- сказал Ольгерд после завтрака, состоявшего из чашки молока и куска хлеба с маслом. -- Если Аня проснется, вы ей скажите, что я скоро вернусь, хорошо?
   -- Не бойся, милок, все объясню зазнобе твоей, -- кивнул старик.
   Мужчина поморщился, услышав про "зазнобу", но поправлять не стал. Накинув куртку, он пошел в лес, внимательно прислушиваясь и принюхиваясь.
  
   Ася спала плохо, то и дело выныривая на поверхность из липкого, жаркого сна. Она свернулась клубочком, завернулась в одеяло, стараясь смягчить лавку, но ничто не помогало. В какой-то момент у нее разболелась голова, начало ломить виски, но не было никаких сил открыть глаза. Она слышала, что осталась в доме одна, что все куда-то ушли, и только тогда провалилась в темную бездну, где ее уже поджидал очередной пророческий сон-кошмар.
  
   Ася не сразу поняла, где оказалась, просто чувствовала, что комната ей знакома, она была в ней несколько раз. Светлые занавески на окнах, на стене -- пестрый ковер с восточным узором, старенький, но уютный диван, находящийся в разобранном состоянии, огромный шкаф, весь забитый книгами -- и гитара в углу.
   Вдруг половицы заскрипели -- и в дверном проеме показалась инвалидная коляска.
   Ася охнула, торопливо зажав рот рукой, хотя, разумеется, ее не могли услышать: волей сновидения ее занесло в квартиру Маши, ее учительницы по гитаре.
   Маша тем временем, совершенно не замечая гостьи (которой было позволено лишь наблюдать), подъехала к гитаре, взяла ее, начала настраивать, что-то вполголоса напевая. Наконец она ударила по струнам, заставляя гитару сердито зазвенеть, возвысила голос... Но была прервана звонком в дверь.
   Ася недоуменно проводила взглядом Машу, которая поехала открывать. Возможно, к ней пришла ученица, решила она.
   Но Маша все не возвращалась, из коридора слышался ее приглушенный голос, и Ася пошла в прихожую, чтобы лично выяснить, что за гости у ее учительницы.
   -- Нет, ну что вы, у меня никогда не было собаки, -- засмеялась Маша. -- Куда мне собака-то? Я с ней даже гулять не смогу...
   -- Но она сидит у вашей двери, -- возразила ей другая женщина, по-видимому, соседка. -- Поэтому я и подумала...
   -- Хороший песик, -- учительница погладила собаку, однако с места Аси не было видно ничего, кроме того, что у нее сероватая шерсть. -- Ты потерялся? Но ты же знаешь, что не живешь со мной...
   -- Смотрите, она хвостом виляет, -- заметила соседка. -- Вы ей определенно нравитесь.
   -- Надо найти ее настоящих хозяев, -- сказала Маша. -- Может быть, вы пока ее заберете к себе...
   -- Да у меня две кошки живут, -- развела руками соседка. -- Я бы с радостью, но сами понимаете...
   -- Хм, действительно, они вряд ли обрадуются такой гостье, -- Маша снова подалась вперед, очевидно, рассматривая собаку. -- Скажи, ты смирная? Хулиганить не будешь?
   -- Ой, она улыбается! -- восхитилась женщина, от восторга даже хлопнув в ладоши.
   -- Мне кажется, ей просто жарко, -- хмыкнула Маша. -- Ладно. Я могу ее взять... Но только ненадолго. Вы походите по подъезду, поспрашивайте, ладно? У меня-то собаке не жизнь, я без посторонней помощи выйти на улицу не могу...
   -- Да-да, я обязательно поспрашиваю! -- заверила соседка.
   -- Ну, до встречи, -- улыбнулась Маша.
   Она чуть отъехала назад, пропуская собаку в дом.
   Ася внимательно всмотрелась в крупного беспородного зверя, ища в нем признаки опасности, но собака аккуратно обошла коляску Маши и, не поднимая головы, прошла в комнату, где и улеглась возле дивана.
   -- Похоже, тебе даже не надо предлагать чувствовать себя как дома, -- усмехнулась Маша, наблюдая за гостьей. -- Наглая ты морда, вот ты кто. Пойду посмотрю, чем тебя покормить можно, а то тощая-то какая...
   Она направилась на кухню. Ася осталась рядом с собакой, все еще недоверчиво ее рассматривая. Она помнила, что случилось с Алевтиной Васильевной, соседкой Ольгерда; как Динка лежала на земле, а ветер швырял на нее мокрые листья. В ее голове все еще звучал рассказ Ольгерда о Саше, которая, если хотела, без проблем представлялась безобидным домашним животным -- неудивительно, что Ася никак не могла отделаться от подозрений.
   Но собака демонстрировала полное отсутствие интереса к окружающему миру. Она почесала за ухом, повыкусывала блох из хвоста и затихла, явно намереваясь спать.
   -- Котлету будешь, а? -- Маша снова появилась в комнате с миской в руках.
   Собака приподняла голову и посмотрела на нее.
   -- На, попробуй. Голодная ж, поди.
   Собака понюхала предложенную еду, облизнулась... И одним махом проглотила котлету.
   Маша потрепала ее по шее, хваля.
   Ася же уже решительно ничего не понимала, и главное -- зачем ей показывали этот сон, если нет никакой опасности... Она привыкла, что ее "видения" -- сплошь предупреждения или "фильмы" о смерти, уже свершившейся. Маша чувствовала себя хорошо, собака агрессии не проявляла -- похоже, действительно просто приблудилась... Так в чем же дело?
   Ася присела на корточки рядом с собакой, пользуясь своей невидимостью. Провела рукой перед мордой -- никакой реакции. Вздохнув, она попыталась поймать взгляд блохастой...
   И замерла, пронзенная внезапным ужасом. На какой-то миг глаза девушки и собаки встретились, и воздух словно бы задрожал, рассеивая морок. На Асю смотрели вольчи глаза.
   -- Сволочь, -- прошептала Ася. -- Сволочь! Я поймаю тебя и убью!
   Собака -- морок вернулся на место, скрывая волчицу -- недовольно тявкнула, привлекая внимание Маши. От нее-то не укрылось присутствие соглядатая, тем более когда соглядатай так глупо выдал себя с головой.
   "Ну что ж, смотри, маленькая зарвавшаяся шавка, -- прозвучал у Аси в голове женский голос. -- Смотри и запоминай. Следующей будешь ты".
   -- Как ты можешь быть такой... Такой...
   Маша же снова взяла гитару, возвращаясь к прерванному занятию. Пела она хорошо, благо голос позволял -- сильный и глубокий, Ася даже невольно заслушалась, на какой-то миг забывая о присутствии Саши и исходящей от нее смертельной опасности.
   Разумеется, именно этим волчица и воспользовалась.
   Когда она прыгнула, скаля клыки, Маша, к счастью, успела заслониться инструментом. Уворачиваясь от страшных зубов, она оттолкнула от себя волчицу, используя гитару в качестве орудия самозащиты. Взвизгнув, Саша упала на пол.
   -- Что ты творишь?! -- закричала Маша. -- Место!
   Но Саше уже надоело притворяться послушным песиком. Она пригнулась к полу и зарычала.
   -- Что с тобой? -- спросила Маша, бледнея. -- Хорошая собачка...
   Волчица прыгнула снова.
   Ася метнулась было ей наперерез, но что она могла сделать? Зверь пролетел сквозь нее, словно она была облачком пара.
   На этот раз Маше так не повезло, Саша мощным ударом выбила гитару из рук женщины; жалобно звякнув, та отлетела в угол.
   -- Уйди! -- Маша изо всех сил старалась защитить свою жизнь.
   -- Оставь ее! Не трогай! Лучше меня!.. -- повторяла и повторяла Ася, всхлипывая.
   Но Саша не была намерена отступать. Один раз что-либо для себя решив, она всегда это выполняла.
   И снова -- кровь, крики, рычание; слезы на глазах Аси, мешающие видеть весь ужас. Инвалидная коляска опрокинулась на бок, маленькое колесико крутилось и крутилось, гипнотизируя юную ясновидящую.
   Саша старательно слизывала кровь с шерсти, всем своим видом выражая крайнее удовольствие.
   -- Тварь! -- снова взвизгнула Ася.
   Волчица кинула на нее насмешливый взгляд.
   "А я предупреждала, -- сообщил женский голос. -- Не надо вставать на моем пути. Не надо покушаться на мою собственность".
   -- Ольгерд -- не твоя собственность! Он человек!
   "Маленькая и глупая", -- констатировал голос.
   А потом все начало постепенно таять, рассыпаться на кусочки мозаики. Видение уходило, выполнив свое предназначение.
  
   Ольгерд напрасно ходил по лесу. Он пробовал и звать, и выть, подражая волкам, и ложился на землю, принюхиваясь... Все было без толку. Словно бы Саши никогда в этом лесу и не было. Но ведь он ясно почувствовал ее тогда на платформе! Не чутьем, не слухом, а каким-то шестым чувством, сказавшим ему: она здесь. Иди за ней.
   Старик не знал о существовании железной дороги -- это тоже был повод задуматься. Неужели Саша стала настолько сильна, что в состоянии отрезать от реального мира целый пласт, делая его своими владениями? Договор с лесом... Ее лап дело -- нет сомнений. Только зачем ей понадобились люди? Неужели предвидела, что Ольгерд придет к ней сюда?.. Но тогда логичней было бы сразу его встретить, люди стали бы ненужной помехой, лишними свидетелями.
   Ольгерд остановился у высокой стройной березы и, вздохнув, прислонился к ней лбом. Он порядком устал, все-таки те способности, что давала его вторая форма, постепенно уходили -- из-за невозможности обращения. Нужно было возвращаться: не было смысла дальше шататься по лесу, лишь еще больше выбиваясь из сил.
   Найти дорогу обратно оказалось очень просто, Ольгерд даже забеспокоился, а не пошутил ли какой леший, не отпуская его далеко от домов -- тогда бы было ясно, почему он не смог найти ни следа Саши, ни даже малейшего признака ее присутствия.
   В самой деревне что-то происходило. Ольгерд принюхался: пахло чем-то незнакомым, но не очень приятным; помимо этого он почувствовал Асю -- и с ней тоже было что-то не так. Против воли Ольгерд прибавил шаг -- и в дом деда Велимира буквально влетел, чуть не снеся дверь.
   Ася лежала на лавке, свернувшись клубочком и уткнувшись лицом в колени какой-то женщины. Женщина была худая, даже чрезмерно, жилистая и высокая -- выше Ольгерда, это было очень заметно, хоть она и сидела. Ася дрожала и всхлипывала, а женщина гладила ее по голове и что-то напевала себе под нос.
   -- Что случилось? -- нахмурился Ольгерд.
   -- Мы сами не понимаем, -- откликнулся дед Велимир, отодвигая мужчину с прохода и усаживаясь за стол. -- Она как проснулась -- так все и ревет. Светлана ее успокоить пыталась, но все без толку, а уж кому, как не ей, уметь с детьми обращаться!
   -- Опять... -- едва слышно выдохнула Ася между всхлипами: очевидно, плакать она уже не могла.
   Ольгерд похолодел. Это "опять" могло значить только одно: Саша снова кого-то убила, причем очень дорогого для Аси. Снова наказание приведено в исполнение.
   -- Рассказывай, -- потребовал Ольгерд.
   Светлана и дед Велимир переглянулись, явно недовольные его резким тоном. Но какого же было их изумление, когда Ася сначала села, а потом и вовсе встала и, потирая глаза, подошла к Ольгерду.
   -- Не здесь, -- заметила она хриплым голосом. -- Не надо вмешивать невиновных.
   Пожав плечами, Ольгерд вышел из избы, Ася последовала за ним.
  
   Разговаривать поблизости от домов Ася наотрез отказалась. Она утащила Ольгерда в лес, но заходить далеко не стала. В конце концов она нашла поваленный ствол какого-то дерева, уселась на него и, не поднимая взгляда, пересказала весь свой сон.
   -- Зачем она Машу-то? -- спросила она в конце, не выдержала и снова заплакала.
   -- Тише, -- Ольгерд обнял ее, прижал к себе. -- Не плачь, малышка. Все когда-нибудь уходят...
   -- Я это понимаю, -- ответила Ася. -- Но Маша...
   -- Маша, Алевтина Васильевна, твоя одноклассница, мои родители, Катя... -- вздохнул Ольгерд.
   -- Она чудовище! Ее надо остановить!
   -- Остановим, -- неожиданно легко согласился Ольгерд.
   -- Я больше не хочу видеть таких снов, -- прошептала Ася. -- Мне не нужен этот дар, если я должна смотреть, как другие умирают...
   Неожиданно совсем недалеко от них раздался странный шорох, треснула ветка, словно под чьими-то шагами. Ольгерд с Асей переглянулись.
   Они знали, что это не может быть Саша -- она бы никогда не допустила такого глупого промаха; но то, что их подслушивали, оказалось неприятным сюрпризом.
   -- Ве-е-едьма-а, -- раздалось из-за деревьев. -- Ве-е-едьма-а...
   Голос был мальчишеским. Словно заклинание, соглядатай выпевал одно слово, то забираясь в высокие ноты, то падая вниз.
   Ольгерд дернулся было на голос, но Ася его остановила.
   -- Это Михаил, -- сказала она. -- Сын Светланы. Он немного не в себе...
   Ветки раздвинулись, и в образовавшийся проем протиснулся мальчишка. Был он примерно ровесником Аси, но ниже ростом и весь как будто бы тоньше, болезненнее: казалось, дунь -- и его унесет. На некрасивом, бесцветном лице яркими пятнами выделялись глаза: огромные, светло-карие, в обрамлении длинных черных пушистых ресниц, что смотрелось очень странно при светлых бровях и таких же волосах. Несмотря на то, что было не очень холодно, куртка на Михаиле была наглухо застегнута, а сам он то и дело ежился, словно он отчаянно мерз.
   Тонкий дрожащий пальчик указал на Асю.
   -- Ведьма! -- истерично взвизгнул мальчик и засмеялся.
   Ася поморщилась, отворачиваясь. Михаил, судя по всему, не только от эпилепсии страдал, но и был местным юродивым. По крайней мере, его поведение никак нельзя было назвать адекватным, а отвечать сумасшедшим людям на их нападки -- себе дороже.
   -- Парень, ты бы погулял где-нибудь, -- стараясь не повышать голос, предложил Ольгерд. -- А то тут гуляем мы, и не хотелось бы, чтобы нам мешали.
   -- Она ведьма! -- Михаил сменил тон на требовательно-возмущенный. -- Ее надо сжечь!
   -- Я сам этим займусь, -- позволил себе улыбнуться Ольгерд.
   -- Точно? -- мальчик наклонил голову к плечу, посмотрел пугливой птичкой.
   -- Обещаю. А теперь иди.
   -- Ведьме здесь не место! -- на всякий случай сообщил Михаил.
   Однако он уже потерял интерес к Асе, развернулся, что-то пробормотав себе под нос, и снова скрылся за деревьями.
   -- Бедняжка, -- вздохнула девушка. -- Хотя, наверное, в такой глуши ему легче...
   -- В нем что-то не так, -- пробормотал Ольгерд.
   -- Угу, он слегка сумасшедший, -- хмыкнула Ася.
   -- Нет, не то, -- помотал головой мужчина. -- Я не могу объяснить, но что-то еще. Да и хутор этот тоже... Черт, нашла же себе Саша место!
   -- По ночам здесь воют призраки безвременно загрызенных жертв твоей возлюбленной... -- закатывая глаза, замогильным голосом проныла Ася. -- И не найти им покоя, пока...
   -- Нет, все-таки ведьма из тебя не получается, -- рассмеялся Ольгерд.
   -- Я всего лишь скромная ясновидящая, -- потупила глазки девушка. -- Лучше скажи, что мы будем делать с волчицей?
   Ольгерд рассказал о своих безрезультатных утренних поисках, упомянул и о том, что считает, что его нарочно не отпустили далеко от деревни. Размышления об "отделении" куска пространства, правда, он оставил при себе, решив, что они покажутся слишком уж фантастическими. Саша была всего лишь оборотнем, а не могущественной колдуньей.
   -- Нам надо попробовать поискать вместе, -- протянула Ася после минутного молчания. -- А почему сегодня ты ее не нашел -- это понятно: она была занята, -- язвительно закончила она.
   -- Надеешься на свой дар? -- Ольгерд проигнорировал издевку, понимая, что Ася имеет право злиться.
   -- Надеюсь. А еще на то, что она обещала наказать меня -- неужели она упустит такой замечательный шанс?
   -- Предлагаешь себя на роль приманки? -- недоверчиво посмотрел на Асю мужчина.
   -- Не предлагаю. Я и так приманка, -- фыркнула девушка. -- Ладно, мне кажется, что еще пять минут -- и дед Велимир забьет тревогу, решив, что мы обидели кого-то из лесных жителей и нас съели. Пойдем, что ли, обратно...
   Ольгерд не нашел повода возражать.
  
   Дед Велимир предложил им нехитрый обед. Ася отказалась, сославшись на плохое самочувствие, и снова улеглась спать под неодобрительными взглядами присутствующих. Ольгерд же, поев, спросил, не надо ли с чем помочь по хозяйству -- так сказать, в виде платы за гостеприимство. Старик сначала отнекивался, а потом вдруг вспомнил, что у него давно уже лежат бревна, которые неплохо было бы наколоть на дрова -- как-никак, зима была уже близко.
   Ольгерд с радостью взялся за работу. На самом деле, им двигало скорее не чувство благодарности, а желание не видеть сердито нахмуренных бровей Аси, ее потемневших глаз -- из них ушла привычная голубизна неба, сменившись пасмурностью осеннего дня.
   Она потребовала остановить Сашу. Это оставляло для Ольгерда лазейку: ведь девушка не говорила о смерти волчицы, а всего лишь о прекращении убийств. Возможно, кто-то назвал бы это предательством, но Ольгерд просто не смог бы поднять руку на свою возлюбленную, до сих пор надеясь на воссоединение с ней. Да и кто бы смог справиться с волчицей, чьи силы были искусственно увеличены сумасшедшим ученым?
   Если бы Ася на самом деле была ведьмой, тогда еще стоило бы попытаться, но так -- они вдвоем могли надеяться лишь на то, что Саша услышит их и согласится... Хотя бы на что-то. Она, конечно, себе на уме, но, может быть, однажды она все-таки поступит так, как попросит ее Ольгерд?..
   Колоть дрова оказалось занятием весьма увлекательным, пусть и не сразу у мужчины начало получаться делать это правильно. Мышцы потихоньку начинали болеть, но это было мелочью. Дед Велимир сначала с усмешкой наблюдал за горожанином, однако вскоре начал одобрительно похмыкивать.
   -- А ты умелый, -- заметил он.
   -- Стараюсь, -- чуть запыхавшись, ответил Ольгерд.
   Физический труд помогал думать.
   Утром найти Сашу. Выследить, почуять, обнаружить ее нору при помощи дара Аси. Отвлечь чем-нибудь Асю, чтобы не мешалась и не раздражала Сашу, что куда важнее. Попробовать поговорить. Рассказать, что он все так же ей верен, что все еще любит одну ее, а Ася -- девочка-инопланетянка -- просто случайно оказалась рядом, его ничего с ней не связывает. Если понадобится -- пообещать остаться и никогда больше не общаться с Асей. Ольгерд знал: он сможет. Когда дело касалось Саши, он готов был сделать все, что угодно, лишь бы она была счастлива.
   А Ася... Она тоже должна была преодолеть себя. Ради всеобщего блага, ведь хотела же она остановить волчицу -- значит, согласится на все, чтобы претворить эту идею в реальность. Да и что она потеряет в лице Ольгерда? Не любимый, не друг, так, знакомый... Ольгерд был уверен, что девушка в него не влюблена -- было бы очень некстати обнаружить обратное; да и друзей у нее наверняка было достаточно.
   Мужчина усмехнулся своим мыслям, поняв, что уговаривает сам себя. Надо было принимать решение и действовать дальше в соответствии с ним, а не распыляться на ненужную сентиментальность. Все будет так, как он скажет. Ася не посмеет спорить, потому что еще маленькая, Саша не разозлится, потому что все будет только ради нее.
   Топор взлетел над головой и врезался и чурбан; щепки разлетелись в разные стороны.
   Его будущее было рядом с Сашей, будущее Аси -- где угодно, но только не на одной дороге с Ольгердом. Она -- всего лишь человек, пусть и ясновидящая, ей нельзя находиться рядом со зверем. Волка сможет усмирить только волчица. Усмирить, подчинить, приручить.
   Все было очень просто, но Ольгерд все равно чувствовал какую-то горечь на языке и в глубине души, словно собрался поступить неправильно.
   Вскоре возле него образовалась внушительная поленница, а колоть стало нечего.
   -- Спасибо, милок, -- улыбнулся дед Велимир, принимая топор и внимательно осматривая его на предмет непредвиденных зазубрин.
   -- Не за что, -- развел руками Ольгерд. -- Долг каждого молодого -- помогать старшему поколению.
   Он пошел в дом. Телу требовался отдых, чтобы завтра оно не подвело.
   Ложась, Ольгерд даже не взглянул в сторону Аси, будто бы ее уже не существовало.
  

Глава 10

А я волка на излёте пропорол навылет в грудь,

Но ведь душу-то свою не воротить, не вернуть.

Гр. "Lumen"

  
   30 сентября 1996 года.
  
   Ася утром была необычно оживлена. Она проснулась рано, быстро оделась, выбежала во двор и там остановилась, подпрыгивая на месте от нетерпения. Ольгерд собирался медленней, пытаясь одновременно найти повод для того, чтобы оставить слишком оптимистично настроенную девушку в доме или, еще лучше, отослать в сторону станции.
   Громкий голос Аси во дворе ненадолго притих, Ольгерд даже подумал, не убежала ли она в одиночку, но девушка не дала ему долго тешить себя надеждой, заглянув в окно и сердито нахмурившись:
   -- Ну чего ты копаешься! Давай, время не ждет!
   Ольгерд вздохнул. Да, время определенно не собиралось менять свои планы из-за его прихоти.
  
   Лес был приветлив.
   Нет, не так: лес выглядел приветливым. Старался казаться добрым, радушным хозяином. Ася все время вертелась, перепрыгивала через упавшие деревья и просто нападавшие ветки вперемешку с листьями, испуганно вскрикивала, задев рукой паутину.
   -- Прекрати шуметь, -- не выдержал наконец Ольгерд. -- Так мы точно никого никогда не найдем.
   -- А вдруг она выйдет поздороваться? -- засмеялась Ася.
   -- Какая-то ты слишком веселая, -- буркнул Ольгерд.
   Он чуть замедлил шаг, тогда как девушка наоборот, все больше и больше ускорялась, мелькала то там, то тут светлым пятном между темными стволами деревьев.
   Через некоторое время ему надоело следить за метаниями беспокойной девчонки, он шел нога за ногу, уставившись в землю. Воздух пах лишь свежестью и прелой листвой, ни единого звериного запаха не доносилось до чувствительного носа Ольгерда. Где-то вдалеке зачирикала птичка, ругаясь или приветствуя -- было не разобрать.
   Неправильность почти физически ощущалась, но выразить ее словами парень бы не смог. Его мысли вновь и вновь возвращались к Саше, он прокручивал в голове рассказ, прозвучавший той холодной ночью, улыбался, вспоминая отдельные случаи.
   С ветки сорвался желтый лист, закружился в воздухе, цепляясь за ветки, все-таки прорвался вниз и упал под ноги Ольгерду. Мужчина, не задумываясь над своими действиями, наклонился, поднял листок. Темные прожилки красиво смотрелись на охровом фоне, несколько пятен не портило общий рисунок, а только делало его более живым.
   Подняв взгляд, Ольгерд едва поборол желание отпрыгнуть назад. Прямо перед ним стояла старушка, кутавшаяся в шаль, и беззубо улыбалась. Она словно появилась из воздуха: мужчина мог поклясться, что не слышал ее шагов.
   -- Сынок, помоги мне, -- прошамкала старушка, которая, очевидно, была той самой Антониной, последней жительницей деревни. -- Береза упала, да прямо на мой забор, поломала всю изгородку...
   Ольгерд замешкался. Вообще-то ему было не до чужих проблем, но Антонина выглядела так жалко, особенно когда промокала уголки глаз завязанным под подбородком платком... Видя его колебания, бабка продолжила:
   -- У меня же вся птица разбежится, что я, старая, делать тогда буду?
   Мужчина вздохнул.
   -- Показывай, где чинить надо.
   Антонина мгновенно оживилась и, схватив его за локоть, потащила его обратно из леса, в противоположную от убежавшей Аси сторону. В маленькой хрупкой старушке внезапно обнаружилась такая силища, что Ольгерд шел послушно, словно щенок.
   -- Вот, -- остановившись возле покосившегося домика, старуха с гордостью указала на сломанный забор.
   Ольгерд присвистнул, прикинув, что за тайфун прошел тут. Изгородь была повреждена не только там, где упало дерево, но и вообще на всей своей протяженности; повсюду острыми зубьями торчали сгнившие и переломанные штакетины. Куры, к слову, мирно толпились возле сарая, даже не глядя в сторону свободы.
   -- Тут же работы не на один день, -- нерешительно пробормотал Ольгерд, оборачиваясь на Антонину. -- Может, я лучше завтра зайду? А то А... Анька в лес убежала, мне бы ее найти, пока ничего не случилось...
   Старушка скорчила жалобное личико, явно не собираясь отпускать мужчину.
   -- У нас леса тихие, -- заверила она его. -- Ничего с девкой не случится.
   Ольгерд отвел взгляд, подумав, что Саша вряд ли обрадуется, обнаружив гостью, но почему-то ему не хотелось отказывать Антонине. Начать лучше всего было с ликвидации посторонних предметов, поэтому он попросил:
   -- Неси топор, бабушка.
   Старушка резво кинулась в ближайшие заросли крапивы, откуда извлекла необходимый инструмент, спрятанный там наверняка в расчете на то, чтобы не отвлекаться дольше необходимого. Хмыкнув, Ольгерд взялся за работу.
   Не успел он обрубить мелкие сучки, как стоявшую с самого утра тишину разрезал дикий крик, переполошивший кур и вызвавший кривенькую ухмылочку на лице Антонины. Кричала Ася.
   Ольгерд замер, вслушиваясь. Голосила ясновидящая знатно, и по постепенно удаляющемуся звуку мужчина понял, что ее куда-то тащат. Кто тащит -- сомнений не вызывало.
   -- Саша!
   Бросив топор (старуха едва увернулась), Ольгерд бросился на крики Аси.
  
   Ася сама не знала, что ее ведет. Что-то толкало ее вперед, подстегивало, а Ольгерд только мешался, поэтому в конце концов она махнула на него рукой и побежала вперед, туда, куда вел ее непонятный маячок. Не покидало чувство, что сегодня все должно наконец разрешиться. Она совершенно не думала, как сможет победить огромную злобную волчицу, где-то в глубине души надеясь, что Ольгерд ее выручит, если что, спасет и защитит.
   Саша кинулась на нее сзади, но, вопреки обыкновению, не для того, чтобы убить.
   Упав на прелую листву, Ася закричала. Острые клыки сомкнулись в сантиметре от ее лица, обдав довольно-таки неприятным запахом. Не переставая орать, девушка попробовала хотя бы отползти, но волчица схватила ее за плечо и потащила вглубь леса.
   -- Отпусти! -- кровь заливала руку девушки, но она все еще брыкалась, надеясь вырваться.
   "Заткнись", -- немедленно отреагировал голос в голове.
   -- Ольгерд! Ольгерд!!! -- изо всех сил надрывалась Ася.
   "Он не придет, -- фыркнула волчица, -- до тех пор, пока я не разрешу. Предпочту разобраться с тобой без свидетелей, дорогуша".
   Ася, хоть и понимала, что любое сопротивление принесет только вред, потому что слабой девчонке никогда не сладить с диким зверем, продолжала извиваться, стараясь сорваться с клыков, чем лишь еще больше раздирала себе плечо.
   "А у тебя вкусная кровь, ты знаешь?" -- ехидно прокомментировала Саша, наконец отпуская свою жертву.
   Девушка мгновенно отползла, пока не уперлась спиной в ствол дерева. Оглядевшись, Ася обнаружила, что сидит на пригорке; совсем рядом с ней стоял вековой дуб, у корней которого была вырыта нора. Из норы высунулась было любопытная мордочка щенка, но волчица сердито рыкнула, приказывая детенышу вернуться обратно. Мордочка исчезла в темноте лаза.
   -- Зачем ты меня мучаешь? -- прошептала Ася.
   "А зачем ты мучила меня? -- откликнулась Саша. -- Тебе же Ольгерд все рассказал, неужели ты не поняла?"
   -- Что я должна была понять? То, что ты истеричная стерва?!
   В наказание за дерзость волчица цапнула Асю за ногу.
   "Что именно ты виновата в том, что я застряла в шкуре зверя, а мой мужчина потерял возможность обращаться".
   Ася уставилась на волчицу широко открытыми глазами, на какое-то время забыв даже про боль.
   "Не понимаешь? -- хмыкнула Саша. -- Действительно, куда тебе, простой провинциальной дурочке... Неужели не помнишь ту самую осень, когда мать затаскала тебя по врачам? Доктора разводили руками, а мать упорно твердила, что с тобой что-то не так, что ты помешалась? Не помнишь, как тебя пичкали таблетками? Нет?"
   Ася очень смутно помнила то время. Такое действительно было, но откуда об этом узнала волчица?..
   "Я не сразу догадалась. Семь лет понадобилось, чтобы обнаружить тебя в этом идиотском городе, хотя потенциальных ведьм тут мало... Всего две, если честно. Ты и твоя мать".
   -- Какие ведьмы? -- Ася решительно ничего не понимала. -- Ты бредишь!
   "Не больше, чем бредила ты, рассказывая мамочке о страшном звере, который бросился на такого красивого мальчика, -- Саша передразнила Асю, идеально воспроизведя ее интонации. -- Тебе же это приснилось. Ну, ты думала, что приснилось, а на самом деле ты это провидела. Редкий дар -- видеть то, что происходит в данный момент. Чаще тебе подобные наблюдают прошлое или будущее, да и то очень туманно, если дело касается второго. Твоя мать была очень сильной ведьмой, пока не родила тебя. Раскрою страшную тайну: она работала на моего хозяина".
   Ася помотала головой, отказываясь верить. Нет! Не могла ее мать быть ясновидящей, она же была не в состоянии даже угадать погоду на завтрашний день!
   "Именно благодаря ее неоценимой помощи и получилась я. И именно дар твоей мамаши спас ее от смерти, когда я решила, что хватит мне быть домашней собачкой. Тогда она была совсем молоденькой девочкой, но спряталась так хорошо, что даже я не нашла ее. И не нашла бы никогда, если бы ты, моя дорогая, ее не подставила, вмешавшись в мою жизнь!"
   -- Не вмешивалась я! -- взвизгнула Ася, теряя самообладание. -- Как я могу вмешаться, если я обычная ясновидящая?! Если бы я могла, то Маша была бы жива! И Динка!
   "А за это говори спасибо матери. Ей удалось ограничить твой дар, сделав из могущественной ведьмы обычную гадалку. Она же узнала меня. Ей и в голову не приходило, что могут быть другие оборотни -- и она испугалась, что нельзя назвать абсурдным. Правильно сделала. Только вот заботиться о неконтролируемой силе своей доченьки стоило раньше, до того, как она наделала делов", -- будь Саша человеком, она бы скривилась, а так лишь оскалилась.
   Ася всхлипнула. Весь ее мир рушился прямо на глазах. Мать оказалась ведьмой, она сама оказалась причиной страданий Ольгерда, а Ольгерд... Ольгерд не спешил спасать свою подругу.
   "Неопытная ведьма, не следящая за своей силой -- самое страшное оружие, ты знаешь... Ты сделала то, чего не смог бы сделать ни один квалифицированный маг в мире. Разделить две сущности... Твои бы силы да во благо, милочка! Возможно, с твоей помощью мне удалось бы продлить жизнь Ольгерда. Теперь-то уже поздно. Найду другой материал для исследований. Со смертью ведьмы ее заклинания теряют силу, если не были предварительно завязаны на что-либо еще, но откуда тебе знать такой сложный обряд?.."
   Ася сжалась в комок, но Саша не торопилась перегрызть ей горло; казалось, ей интереснее помучить свою жертву, чем просто оборвать нить ее жизни.
   "Ольгерду тоже незачем жить, он предал меня, -- небрежно обронила волчица. -- Спутаться с той, что виновата в моих проблемах -- это было неосмотрительно с его стороны. Это так, к твоему сведению, к тому моменту, когда он будет тут, тебе будет уже абсолютно все равно... Все-таки я благодарна тому сумасшедшему старику, что подарил мне все, что я имею. Я люблю властвовать, люблю, когда передо мной преклоняются... Я же не обычный оборотень, да. Моих сил хватило на то, чтобы создать в этом милом лесочке целую резервацию, населить ее... К сожалению, мне знакомы лишь основы некромантии, поэтому я допустила пару промахов, наверное, ты заметила, что мои люди постоянно мерзнут и все поголовно страдают какими-то недугами? Тяжело поднимать мертвых, особенно в волчьем облике, но я же сильная, я справилась..."
   Ася вздрогнула, осознав, что ночевала в доме с мертвецом, принимала еду из его рук, а другая мертвячка прикасалась к ней и успокаивала... Ее передернуло от отвращения.
   "Вижу, ты по достоинству оценила мои заслуги, -- голос в голове хохотнул, волчица оскалилась еще больше. -- Ну а теперь пора попрощаться с мамочкой, потому что больше ты никогда ее не увидишь..."
   "ОЛЬГЕРД!!!" -- мысленно взвыла Ася, видя, как к ней на пружинящих лапах крадется волк.
   Девушка зажмурилась, повторяя про себя имя друга. Она пыталась заставить работать то, о чем ей рассказала Саша -- ведь если она на самом деле ведьма, то должно получиться, Ольгерд успеет и убьет чертову стерву...
   ...В зверя Ольгерд перекинулся уже в полете, сбивая Сашу с лап и вцепляясь ей в горло.
  
   Сначала Ольгерда вел голос Аси, но потом он затих. Мужчина замер, спотыкнувшись, словно налетел на невидимую стену.
   Надо было успокоиться и унять бешено бьющееся сердце. Саша была здесь, Саша была в пределах досягаемости, до нее можно было добраться, надо только вздохнуть спокойно и очистить разум, сосредотачиваясь на своей цели... Хорошо, что девчонка замолчала, она только сбивала с толку.
   Ольгерд прикрыл глаза. Сзади темнота, туда нет смысла возвращаться, там лишь морок и живые трупы, которые ничем не пахнут... Прямо -- что-то поблескивает, но тоже не то, Саша должна выглядеть иначе.
   Не открывая глаз, мужчина повернулся направо и медленно пошел, поминутно останавливаясь, принюхиваясь и корректируя курс.
   Он догадывался, что выйдет на Сашу не раньше, чем она сама ему это позволит; но у него оставалась надежда, что Ася по незнанию станет путеводным маячком на тот случай, если волчица вообще не позволит ему сегодня себя найти.
   Едва заметная струйка запаха: страх. Ася боялась и тем самым оказывала услугу Ольгерду.
   Он упорно шел, не замечая хлещущих по лицу веток, не замечая корней, которые то и дело норовили оплести ноги; цель была призрачной, но все-таки различимой в общем гвалте ставшего очень оживленным леса.
   К счастью, живность боялась Ольгерда, чувствуя в нем зверя, пусть и спящего глубоким сном, иначе он мог потерять очень много времени, отбиваясь от враждебно настроенных птиц и мелких хищников.
   Самым сложным оказалось преодолеть барьер, возведенный Сашей вокруг норы. Но в определенный момент в голове словно что-то щелкнуло, он услышал голос своей возлюбленной, пусть и не различал слов, а потом сознание затопил бешеный крик Аси...
   Почему он рванулся вперед, Ольгерд не мог сказать. Ему больше не было дела до девочки-инопланетянки, его волновала лишь Саша, которая была так близко...
   Волчица склонилась над распростертой девушкой. Ольгерд мельком отметил этот факт, решив, что Ася уже мертва; это открытие не вызвало у него никаких эмоций, все затмевала радость от встречи с любимой. Он бросился вперед, надеясь обнять, прижать, объяснить...
   Прыгал он человеком, приземлился волком. И, повинуясь инстинкту, вцепился в шею волчицы, подминая ее под себя.
   Волчица взвизгнула совсем по-человечески, обиженно, неверяще, и забилась, пытаясь скинуть с себя более крупного зверя. Краем глаза Ольгерд заметил, что Ася встает на ноги, держась на березу; она смотрела на серый клубок, катающийся по полянке и решительно ничего не предпринимала.
   Саша же билась всерьез. Несколько раз ее зубы щелкнули прямо возле морды Ольгерда, приведя его в замешательство. Для него это была лишь игра.
   "Предатель!" -- прорычала Саша.
   Ольгерд пропустил следующий укус, дернувшись, словно его ударили ножом. Саша не приняла его, Саша отвергла его, назвав предателем... Предателем?
   Ярость поднялась обжигающе холодной волной. Как она смела?! Он ждал ее семь лет! Он семь лет ее искал! Он ни разу не подумал о том, что можно забыть и перестать искать ее! Он отказался от всего, лишь бы вернуть ее, лишь бы они снова были вместе! Он наткнулся на эту чертову девчонку-ясновидящую, которая привела его сюда! Он...
   Зубы сомкнулись на горле и сжались. Хрустнули кости, хлынула кровь.
   Снова закричала Ася.
   Заскулили непонятно откуда взявшиеся щенки.
  
   Волк, некогда бывший Ольгердом, встряхнулся и медленно отошел от распластанной на земле волчицы. Он двигался медленно, словно вяз в воздухе; язык лениво облизал испачканную в крови морду. Волк сел на землю и чуть повилял хвостом, жалобно посмотрев на Асю.
   -- Ольгерд... -- прошептала она, прижимая ладонь ко рту.
   Стоять девушке было сложно, болело плечо и укушенная нога, так что если бы не береза, она бы просто упала.
   -- Почему... Почему ты волк?..
   Волк смотрел на нее и не подавал никаких признаков интеллекта. Обычный серый хищник, возможно, выращенный в неволе и привыкший к людям, но никак не оборотень.
   Щенки -- их оказалось семеро -- тем временем вылезли из норы и обступили мать. Они носами толкали ее и недоуменно тявкали, не понимая, почему она лежит и не двигается.
   Шевеление привлекло внимание Ольгерда, он тоже посмотрел на тело Саши. Вопреки легендам оно не превратилось в человеческое после смерти; щенки уже сами вымазались в крови. Неожиданно один из них, словно осознав, что произошло, поднял голову и завыл, неумело, но пронзительно.
   Ольгерд вздрогнул, моргнул. В его взгляде появилась некоторая осмысленность, он встал, подошел обратно к телу возлюбленной, расталкивая щенков, понюхал... И тоже завыл.
   Ася вскрикнула тихонько и зажала уши руками, сползая на землю.
   В голосе Ольгерда было горе оставшегося вдовцом волка, безумная тоска, животная, но в тоже время такая человеческая... Он оплакивал свою возлюбленную, свою жизнь, потерявшую смысл со смертью Саши, корил себя за то, что сделал. Ярость прорвалась в вой, волк с удовольствием перегрыз бы горло сам себе, если бы это не противоречило его инстинктам.
   Щенки поджимали хвосты и жалобно скулили, отползая к Асе, видя в ней единственную защиту. Они боялись, что волк, закончив песнь горя, убьет их всех, ведь они не были его детьми, а, значит, не имели для него никакого значения.
   -- Ольгерд! -- воскликнула девушка. -- Ольгерд, успокойся! Ольгерд, ты все сделал правильно...
   Волк не слышал ее слов или не понимал их. Он выл и выл, надрываясь, умирая и вновь возрождаясь, ненавидя себя, любя волчицу...
   Ася легла на землю и подтянула к себе щенков. Они дрожали и словно бы плакали, она не могла оставить их без защиты. Словно сами собой в голове складывались строки. Стараясь отвлечь щенков от воя волка, Ася тихо запела:
  
   Время бесстрастно, беззвучно идет.
   Останови, усади...
   Скоро, волчонок, тебе стукнет год,
   Бегать ты будешь один...
  
   Волчата прижимались к ней горячими тельцами, лезли к лицу, норовя лизнуть. Прикрыв глаза и отрешившись от Ольгерда, Ася продолжала петь.
  
   Не говори, что еще молодой и время твое впереди!
   Между землею, огнем и водой место найдется -- иди.
  
   Это мало походило на колыбельную, но на щенков действовало именно так: они укладывались аккуратными клубочками и закрывали глазки.
  
   Ведь я могу тебя учить тому, что знаю сам:
   Где легче реку переплыть, как бегать по лесам,
   Как от охотников уйти, охотничьих собак
   И как уйти от западни, чтоб непонятно как.
  
   Постепенно затихал и вой Ольгерда. Он смотрел немигающим взглядом на девушку, окруженную щенками, а потом лег и сам, закрывая морду хвостом.
  
   Я расскажу куда бежать, когда пожар лесной,
   И как скорей загнать добычу летом и весной.
   Ты будешь драться и любить как настоящий волк...
   Я чую, вижу по зубам: из зверя выйдет толк.
  
   Когда Ася замолчала, все волки на поляне спали.
   Девушка осторожно встала, чтобы не потревожить малышей; подошла к Ольгерду и присела возле него.
   -- Ты такой храбрый, -- прошептала она. -- Ты хороший. Но лучше тебе оставаться зверем, -- она погладила его между ушей, потрепала густую шерсть на загривке. -- Спасибо тебе, Ольгерд. Я никогда не забуду тебя...
   Она отвернулась, вытирая рукавом куртки слезы. Поднялась на ноги, постояла, глядя на зверя.
   -- Позаботься о ее детях, ладно? Наверное, она их любила...
   Ася не знала, что еще сказать. Да и был ли в этом хоть какой-то смысл? Может, она и ведьма, но кто поручится, что Ольгерд поймет, что она от него хочет? Он же перестал быть человеком; и девушка знала, что это ее работа. Испугавшись, она призвала его на помощь и сама вернула ему ту единственную форму, которую можно было противопоставить Саше.
   Если бы она знала как, она бы сделала Ольгерда счастливым.
   Плечо девушки почти перестало кровоточить. Ася надеялась, что оно заживет, ну ведьма она или нет, в конце концов!
   Здесь ей больше нечего был делать; возвращаться в деревню тоже не было смысла, наверняка та исчезла и жители ее снова обратились в прах. Единственным выходом было искать станцию, чтобы вернуться в город, к маме.
   Ася поморщилась от боли, ступив на укушенную ногу.
   Ее ждал долгий путь домой.
  
   PS. Автор выражает огромную благодарность Наде "Кошке" Лисовской, без чьей поддержки эта повесть никогда бы не была дописана. Спасибо, что не давала мне бросить, что вдохновляла и направляла!
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"