Значит, люди, они всё больше злые попадаются и тупые. Тут один говорит, мол, это тебе не везёт, а так хороших людей много. Не спорю, хороших людей много, но попадаются - злые и тупые.

Есть у меня сосед, его Егорычем звать, ну и на прочие клички откликается. Бывший он был ассенизатор. Ну, в смысле, мусорщик. А тут - нате, вам, - пенсия. Вот и он, к примеру, вышел, а делать нечего. Вылезет, бывает, во двор, сам пыльный, что твой мешок, аж песок остаётся на скамейке, как он с неё встанет. Ну-тка, вылезет и сидит, смотрит, что народ станет делать. Дети там играют, мужики по выходным в домино режутся, бабы своё бельё развешивают, а он, значит, учёт ведёт событиям и всё следит, чтобы люди не мусорили под ноги. Профессия себя оказывает.

Вроде он старичок спокойный и чинный, здрасьте-пожалуйста говорит, но случается, что накатит на него тёмное, и ну наш Егорыч поливать, как из шланга.

Давеча другой наш сосед, стыдно сказать, Либерман, хоть и Семён Семёныч, копался в гараже своём, старый "Москвич" перебираючи. Ржавый, как археологические доспехи, трухлявый, еле ходит. Ну, и "Москвич" такой же.

И этот вышеобозначенный Либерман в автомобиле копается, перед открытыми воротами выставил канистры и покрышки старые выложил, а на полке, значит, музыка играет в виде радио из приёмника.

Егорыч со скамеечки поднялся, либо кряхтя, либо наоборот, и уткой-селезнем чух-чух-чух к Либерману. Через канистры перешагнул (как не упал-то?) и в гараж, стало быть, шаркающей стариковской походочкой вплыл, смотрит на движок и курит - только пепел на открытый карбюратор сыплется.

Либерман, прикинувшийся Семёном Семёнычем, говорит:

- Я ж, рыло твоё калашное, для чего поставил канистры? Чтобы всякие незваные лица не пёрли с пахитосками в мой гараж. Не люблю. А ты, дерматина кусок, не догадываешься, что бывает, когда бычком возле бензина махать? Давай, вали отсюда, пожалуйста.

У Егорыча аж небритые щёчки затряслись, и морщины на шее выпрямились.

- Чего, - говорит, - хочу, того - говорит, - и ворочу. Я, б-дь, на мусорке по родному городу колесил, когда ты, Либерман, б-дь, ещё даже не гадил. И везде мне был, б-дь, почёт с уважением, правда, морды все воротили, но это уже от зависти к моему красавцу-грузовику.

Семён Семёныч приобнял пенсионера за плечи и к выходу:

- Низкий тебе поклон от всех жителей нашего Соплежуйска, но, старый кирзач, вали-ка ты на свою скамейку, молодух, мимо проходящих, за жопы щипать да с другими бездельниками трещать. Вот тебе семечек стакан и пендаля под зад.

Ну, он, который Егорыч, растерялся, стоючи с семечками и погасшим окурком, но спохватился. Ажно щёки ещё мельче затряслись, и плешка покраснела, как на параде. Раскурил новую пахитоску, развернулся и опять в гараж, но уже через покрышки.

- Опять ты?! - Либерман удивляется, хотя, сука, знал, что пенсионер упёртый, что твой ишак типа ослика.

- Я, б-дь, - говорит, - не через канистры, а покрышками.

- Вот тебе за сообразительность свеча старая в жопу и медаль из старой консервной банки, - Семён Семёныч который отвечает. - Если тебя, ветеран мусорного фронта, просят сдриснуть, так ты иди своими ногами, пока пинками не помогли. Не хотят тебя видеть, опасный ты вследствие повышения личной несообразительности с огнём.

Ну и выгнал.

Егорыч потом долго у ворот топтался. И "Москвич" резкой критике придавал, и канистры с покрышками, и музыка из приёмника не та ему, в общем, задело старика за живое это вот мелкопоместное поведение так называемого Либермана.

Вроде бы, мораль у басни должна быть такая, что ежель придёшь, куда не звали, то пойдёшь, куда послали, но, Егорыч, он не такой. Вот и ко мне в гараж вчера приходил. Говорит, бабы голые у меня на стенах зря висят и государственный номер моего "Жигулёнка" - х666уй - неправильный.

Болеет человек за порядок, крепко болеет.