Рита из-под очков с удивлением посмотрела на подругу.
- Чего это вдруг?
- Цены - обалдеть, а товар лежалый.
Танька ткнула пальцем в стеклянную витрину, где лежал ломоть сыра Бри.
- Хоть бы плесень вытерли.
Рита захохотала.
- Темная ты, Танька. Это же специальная плесень. У французов этот сыр - деликатес.
Танька нагнулась к витрине. Прищурилась, рассматривая невзрачный с виду продукт. При виде ценника глаза Таньки округлились.
- Ни хрена себе! Триста рэ.
Рита тем временем подозвала продавщицу.
- Взвесьте, пожалуйста, двести грамм Бри.
- Вот еще! Даже не думай! - подскочила Танька. - Тебе есть нечего? Давай я борща наварю!
Рита была непреклонной.
- Где ты борщи варить собралась? В гостинице? Не суетись, я немножко возьму, хоть попробуешь. А то в Москве побывала, а рассказать нечего будет.
- Что б я эту херню в рот взяла? Да ни за что в жизни.
- А ничего сырочек, - Танька облизала палец. - Приеду домой, куплю в сельпо головку адыгейского. Как сгниет, соседей угощу. Скажу, из Москвы привезла.
Рита возмутилась.
- Не вздумай, еще отравишь.
- Этих отравишь, - Танька хмыкнула. - Эти на халяву гавно без майонеза сожрут, и не подавятся.
- Ты бы мне лучше привезла этого хваленого адыгейского сыра. У меня бы не пропал.
- Ритка, да ты что? У тебя в твоем Париже этого сыра - жри, не хочу.
- Такого нет...
Танька притихла. Обняла подругу.
- Скучаешь, да? И что ты в этом Париже забыла?
- А то ты не знаешь...
Познакомились они в бою. Тихоню Риту товарки по интернату дубасили по черному, пока не появилась Танька. Щуплая на вид, она лихо обращалась с шваброй, как ниндзя с нунчаками. Три выбитых зуба - один Танькин, два чужих - и на девчачьей половине в первый же день ее появления воцарился мир. Благодарная Рита привязалась к спасительнице, как собачка. А когда выяснилось, что у них именины в один день, девочки стали не разлей вода.
После интерната подруги поступили в одно училище. Повариха из Риты получилась никудышная, в отличие от Таньки. У той даже кипяченая вода получалась вкуснее любого бульона. Одна беда - любила Танька сожрать еще во время готовки добрую половину продуктов. Сказывалось голодное детство без матери.
Танька рано вышла замуж. За военного. Вместе с ним укатила на Урал, в районный центр с неприличным названием Обусралово. Таньке же этакая неблагозвучность была по барабану.
- Хрен с ним, побудем обусраловцами, - кричала она в телефон Рите. - Зато в глубоком тылу, а не в Чечне или, не приведи господь, на каком-нибудь ракетном полигоне. Яйца не облучаем - и ладно.
Этими словами Танька сама себе бередила душу. Облучать в их случае было нечего. Они с мужем оба были бесплодными. Ее материнство убил мороз, когда ее, двенадцатилетнюю ссыкуху, выставили январской ночью на улицу в одной байковой рубашке - всего лишь за то, что она захихикала, когда мачеха громко пукнула, ворочаясь на отцовской кровати. А живучесть сперматозоидов Танькиного мужа прикончили "деды" в суворовском училище. В первый год учебы его так отмудохали сапогами, что и поныне редкий день, когда он не ссался кровью, можно было смело обводить красным карандашом и считать праздником.
Бездетная Танька, однако, духом не падала. Смеясь, всякий раз говорила Рите:
- Ты должна нарожать на двоих. А потом я тебя кокну, и усыновлю сироточек.
С детьми у Риты почему-то никак не получалось. Рожать байстрюков она не хотела. А замуж ее не звали. Никто. Даже первый мужчина - невзрачный поэт-дистрофик, который только с третьей попытки лишил ее девственности. Тогда она поверила его слюнявым байкам о слабой потенции, ослабленной творческими переживаниями. Но с годами и набранным опытом поняла, что у первого с эрекцией вообще-то тоже все было в порядке, просто член был миниатюрным. Она всякий раз ловила себя на крамольной мысли, уж не пальцем ли поэта, в конце концов, была порвана ее плева. Ну не мог тот жалкий отросток сделать ее женщиной...
А потом появился Он. В издательстве, где Рита работала администратором на ресепшне, проходила международная конференция. Международной ее можно было назвать с натяжкой - ради понтов зарубежными участниками оформили узбекскую делегацию, пару украинских поэтов и малоизвестного французского драматурга, с которым и приехал переводчиком Жак.
Жак... Ее Жак.
Типичный француз с типичным французским именем. Высокий и худой. С длинными тонкими руками. С длинными вьющимися волосами. С красивыми карими глазами. И очень тонкими губами. Но когда он целовался, казалось, что изнутри выбирается арап с огроменными жадными губищами, и этот второй Жак пытается засосать в себя Риту целиком.
Жак был потрясающим любовником и скучнейшим человеком. Рита его любила и ненавидела. Любила все же больше. Когда Жак уехал, она поняла, что поедет за ним хоть на край света.
- Нехилый ты край выбрала, - с некоторой завистью сказала Танька, когда Рита позвонила ей перед отъездом в Париж. - Парижанин не полярник, за таким любая баба побежит. Небось, в Европе как сыр в масле будешь кататься.
Рита хотела рассказать правду, но промолчала. Жак был не только скучным, но и жадным. "Трахать буду, но жилье и работу ищи сама", - сказал он перед отъездом из Москвы. Женитьба на бедной русской в его планы не входила. Содержать Риту он тоже не собирался.
Но без его губ она уже не могла. И Рита поехала в Париж - работать прислугой в семье русских эмигрантов. Половина заработка уходила на оплату гостиничного номера, куда к ней по воскресеньям приходил Жак.
Свое 35-летие подруги решили отметить в Москве. В складчину сняли двухместный номер в дешевой гостинице на ВДНХ. В юбилейный вечер, хлебнув шампанского, Рита не удержалась, и выплакала Таньке всю свою боль.
- Брось ты его. Поехали к нам в Обусралово, - уговаривала Танька. - Сначала у нас поживешь. А потом мы тебе какого-нибудь вдового полковника найдем. Да ты со своими французскими штучками у нас первая невеста будешь!
- А может и правда остаться? - размазывала тушь зареванная Рита. - Уехать в это ваше Обосралово...
Но на следующий день Рита с утра уложила чемодан и заказала такси в Шереметьево.
- Не останешься? - с надеждой спросила Танька.
- Я не смогу без него... - потупила взгляд Рита.
- Самка! Так и помрешь там, в Париже этом. Хотя... Права ты... Лучше в Париже, чем в Обусралове.
Рита попросила таксиста притормозить, выбежала из машины.
- Я сейчас.
Танька высунулась из окна и заорала на всю улицу:
- Ты куда? Учти, если сбежишь, у меня денег нет расплатиться. Мне еще соседкам лифчики купить надо.
Рита вернулась через несколько минут. Запыхавшаяся, она заскочила в машину.
- Трогайте! - выдохнула водителю.
Рита протянула Таньке большой кусок сыра Бри, завернутый в прозрачную пленку.
- Вот, возьми. Угостишь соседей.
Белоснежный самолет с эмблемой "Эйр Франс" разбежался по взлетной полосе и взмыл в небо. Танька прижалась лицом к окну. Пахло холодным стеклом, ее слезами и плесневелым сыром. Наверное, так и пахнет настоящий ПАРИЖ.