Знакомая кассирша, продавшая накануне билет до Москвы, пыталась отговорить Таньку: "Плацкарта есть только в тринадцатый вагон. Может, подождешь до конца недели челябинского? Там есть бронь на нижнюю полку в пятый вагон, не у туалета".
Танька не могла ждать. И так девятнадцать лет прошли мимо. В Москву, срочно в Москву!
Бабка все-таки пронюхала и прибежала на вокзал, когда поезд уже тронулся и набирал скорость. Завидев Таньку, она застучала в пыльное стекло, стала истошно кричать, но вопли ее пропали в стуке колес. А вскоре бабка совсем отстала от поезда...
Проводница оценивающе оглядела Таньку с ног до головы, покачала головой, бросила на полку истертые до дыр простыню и наволочку.
- Сорок рублей. Чай будешь заказывать?
Танька отрицательно мотнула головой.
- Эх, беда ты, беда... Старушка за тобой бежала?
Еще один кивок. На этот раз - согласие.
- На заработки или как?
- Или как...
Мать говорила, что отец погиб. На секретных испытаниях. Ой, как Танька верила и гордилась. "Мой папа был Гагариным?" - спросила она однажды. "И им он тоже был", - отвернулась к стене с фотографиями мать. Бабка чертыхнулась в сердцах и поплелась на двор за водой.
Таньке было десять, когда матери не стало. Было не страшно, когда в дом втащили грубый гроб и стали обивать его красной тканью, которую покупали вообще-то на новые шторы. Было не страшно, когда незнакомые мужики колотили молотками по крышке. Было не страшно, когда ее подруг заставили бросать в яму рыхлую черную землю, а директорша, которую боялись даже старшеклассники, подошла и поцеловала ее в лоб. Было не страшно... Страх пришел ночью, когда бабка на своей половине разревелась в голос и в темной избе стало нечем дышать от горя. Тогда только Танька поняла, что осталась она одна-одинешенька на всем белом свете.
Год ничем отличался от года. Те же осень, зима, весна и лето, что раньше, только трава становилась ниже, а небо ближе. В восемнадцать Танька окончила школу и пошла в доярки. Порадовалась было первой зарплате, да недолго, бабка отобрала деньги и положила на книжку.
- Не сама замуж выйдешь, так я помру, пригодятся денежки.
Танька вспыхнула:
- Чего ж мне, на свои деньги и обновок купить нельзя?
Бабка распахнула шкаф.
- Вон, смотри сколько материных вещей осталось. Жизни не хватит, чтоб сносить.
..."Неужели жизнь будет такой короткой?" - думала Танька, перебирая разложенные на кровати три ситцевых платья, кофту с люрексом, грубый шерстяной свитер и пару простых юбок.
Танька никогда бы не решилась, если бы одно не совпало с другим, а другое с третьим. На день раньше выдали зарплату, бабка уехала на рынок с квашеной капустой, а в сельпо завезли обои. Завидев очередь, Танька не смогла побороть древний инстинкт Женщины-Добытчицы. Хотя по всем остальным женским делам оставалась она чиста и невинна, уж за чем-чем, а за этим бабка следила денно и нощно.
Бабка кинулась в слезы, когда Танька вывалила на стол восемь зеленых рулонов.
- Не ной, я самые дешевые купила, - Танька выложила рядом с обоями смятые купюры. Бабка схватила деньги и убежала на свою половину, откуда крикнула:
- У себя и клей, ко мне не суйся даже, ночью все равно пообрываю и спалю!
Бабка с психом хлопнула дверью и умчалась на рынок. Восьми рулонов тютелька в тютельку хватило на одну комнату. Танька не могла налюбоваться на свою работу. Хорошо ведь, свежо, цвет приятный, и рисунок необычный. Оставалось развесить фотографии и будет совсем лепота.
Все-таки мать была красавицей. Танька повесила над кроватью ее лучший снимок, достала платье в синий горошек, то самое, в котором фотографировалась мать. Подошла к зеркалу. Похожи. Только глаза разные. У матери карие-карие, а у Таньки зеленые-зеленые. Мать говорила - как у отца. Путала, наверное. У Гагарина вроде бы тоже темные были...
На столе осталась одна карточка. Танька никогда не понимала, почему среди семейных фотографий висит открытка с артистом Белостоцким. Ей лично куда больше нравились Леонов и Богатырев, а этот... Не играет, а будто любуется собой. Ну и что с того, что красив? Чистый франт! Повисел и хватит - решила Танька и понесла карточку на кухню, к остальному мусору.
- Куда? - перехватила руку невесть откуда взявшаяся бабка.
- Не собираюсь я всякий хлам на стены вешать, - отрезала Танька.
- О, как ты заговорила, - запричитала бабка. - Так ты тогда и мамку снимай, и меня снимай, всех снимай! Всех выбрасывай к черту!
- С каких это пор ты в фанатки подалась? - удивилась Танька и бросила бабке карточку Белостоцкого. - На, подавись своим красавцем! Совсем уже на старости лет крыша поехала.
Бабка схватила упавшую на пол открытку, разгладила на груди:
- Какой никакой, а отец тебе...
Таньку будто огрели обухом по голове. Гагарин... Так вот какой он, Гагарин.
Двадцать лет назад, когда был жив дед и держал в руках сварливую бабку, колхоз послал Танькину мать в город учиться на агронома. Общежития ее техникума и театрального училища разделял общий двор. Подруги подтрунивали: "Ты со своей внешностью не тут, а напротив жить должна". Мать отмахивалась: "Да отстаньте вы, меня туда и на километр не подпустят". Чтобы раз и навсегда закрыть эту тему, Танькина мать выбежала во двор. Подруги высыпали на подоконник.
- Смотрите!
Танькина мать решительно подошла к проходной театрального общежития, открыла дверь, медленно прошлась мимо вахтера. Никто ее не остановил...
Решила - раз уж попала, надо посмотреть, как артисты живут, девчонки ведь не отстанут с расспросами. И ничего, кстати, особенного. За исключением белого рояля на втором этаже. Интересно, а в комнатах как? Танькина мать подкралась к неприкрытой двери, та неожиданно распахнулась и сильно стукнула по плечу.
Дед помер, когда Танькиной матери оставался год до диплома. Бабка вызвала ее на похороны и больше не отпустила.
- Сами воспитаем, - кричала она на беременную дочь. - Лучше сейчас поплачь и забудь. Какой из артиста муж? За каждой юбкой бегать будет, а в доме гвоздь некому будет забить.
Танькина мать тайком строчила Белостоцкому письма, но ответа так и не дождалась...
Когда Танька пошла в школу, по телевизору показали фильм про Гагарина. Главную роль играл Белостоцкий.
Однажды Танька спросила: "А мой папа Гагарин?" Мать сказала: "Да". И она не соврала...
Обо всем этом Танька рассказала ночью тете Гале, проводнице, которая накормила ее домашними котлетами и поменяла белье на новенький, пахнущий фабрикой и утюгом, комплект.
- Что делать-то собираешься? Знаешь, Москва какой огроменный город? Я туда пятнадцать лет мотаюсь, и то дальше трех вокзалов сунуться боюсь. Не поверишь, в Кремле ни разу не была.
- Да мне этот Кремль тоже не нужен, - Танька порылась в сумке, достала газетную вырезку. - Я же готовилась, вот читайте.
- Лучше сама, я без очков слепая.
В маленькой заметке было написано, что заслуженный артист России Виталий Белостоцкий снова набирает актерский курс в Щукинском училище.
- А сейчас как раз вступительные экзамены, понимаете?! Я туда к нему пойду.
- Почему не домой?
Танька погрустнела:
- А вдруг он женат? Вдруг у него дети? Нет уж, я лучше с ним одним поговорю сначала.
- Смотри, девка. Даже если и женат, все равно тебя не спрячешь. Если, конечно, ты ему нужна...
Танька укуталась в одеяло с головой. "Не нужна..." Можно подумать, она об этом не думала. А вдруг все-таки нужна?
Москва Таньку совсем не испугала. В шуме машин ей слышалась музыка. Ее слепили зайчики от окон высоких домов. Конечно, она волновалась. Не каждый день впервые встречаешься с отцом...
Суровый охранник на входе в училище стал искать ее фамилию в списке абитуриентов.
- Меня там нет, - призналась Танька. - Но мне очень нужно. К Белостоцкому.
Охранник ухмыльнулся.
- Так бы сразу и сказала, что к Виталию Борисовичу. Проходи тогда. Знаешь где искать?
- Найду, - бросила Танька на ходу.
Охранник позвал из каптерки напарника. Кивнул в сторону удаляющейся Таньки.
- Нет, ну везет же этому Белостоцкому. Глянь, какая курочка пошла. Скольких уже потоптал, а они все идут и идут.
Толпиться во дворе среди абитуры Танька не стала, а сразу махнула в особняк. Куда идти точно, не знала, доверилась интуиции. Глазея по сторонам, не заметила, как рядом распахнулась массивная дверь и чуть не сшибла ее на пол.
- Больно? - взял ее за руку зеленоглазый красавец. - Давай посмотрю...
А потом все как в тумане. Вот Белостоцкий ведет ее к машине, распахивает перед ней дверцу, лихо трогается с места, им вслед с насмешкой смотрит знакомый охранник. Вот они едут на скорости по Москве, Белостоцкий гладит ее по голове, пушит волосы, Танька весело смеется и льнет к его плечу. Какой он хороший, какой же он все-таки хороший. Он даже ничего не стал спрашивать, ну и правильно, он сразу догадался, ведь она - вылитая мать.
Вот они поднимаются в лифте, он держит ее за руку и рассказывает смешные анекдоты. Квартира... Господи, она такие видела только в кино. "А где жена?" Он смеется. Он не женат. Значит, он всегда любил маму, раз не женился...
"Сходи в ванную, а я пока ужин приготовлю". Какой он заботливый. Боже, какое нежное полотенце. Это мрамор? Ничего себе! Видела бы бабка...
А почему он голый? Она читала, что артисты странные, но не до такой же степени... Почему он так на нее смотрит? Нет! Нет!!! НЕТ!!! Не подходи!... МАМОЧКА!!!
Белостоцкий курил в кресле, щелкая пультом от телевизора, прыгая с канала на канал. Танька лежала распластанная на постели, на ее ногах подсыхала кровь. Безумным взглядом она смотрела на тени, пляшущие от блеклого экрана на кроваво-красных шторах.
В голове застучал стук молотков. Перед глазами вспыхивали и пропадали картинки.
...Красный гроб...
Молотки.
...Черная яма...
Молотки.
...Открытка на стене...
Молотки.
...Материны платья на кровати...
Молотки.
...Красный гроб...
Молотки.
...Белостоцкий сделал звук тише, обернулся к Таньке.
- Как там твоя фамилия? Не переживай, завтра внесу в приказ о зачислении.
Белостоцкий зевнул и положил руку на Танькино бедро. Таньку прошибло током, она откатилась на другой край и натянула одеяло с головой. Белостоцкий хмыкнул:
- Как хочешь...
Через минуту он сопел в глубоком сне. Танька, как зомби, оделась и выбралась из квартиры. Ночной город слепил ее неоновыми рекламами.
Если бы можно было нарисовать ад, это была бы Москва той ночью.
Бабка посмотрела внучке в глаза, и ругань застряла в ее горле. Танька вернулась, но это была другая Танька. Молчаливая и покладистая, теперь она исполняла любую бабкину прихоть, но бабка боялась оставаться с ней наедине. В церкви сказали - сглазили, и всучили кучу икон. Бабка обвешала образами весь дом, со всех сторон на нее глазели темноокие Иисусы, но перемен не было.
Танька крошила огромным ножом капусту, когда бабка устало опустилась на лавку.
- Слыхала, что говорят? В лесу кукушки объявились, сколько лет не было, а тут на каждом шагу ку-ку да ку-ку. К чему бы? Хоть бы не к войне, упаси господи, - начала креститься бабка, мечась глазами от одной иконы к другой, не зная, на какой остановиться.
Нож соскользнул с кочана и чиркнул Таньку по пальцу. Танька вскрикнула, пошатнулась и стала оседать. Бабка подскочила к ней, подхватила и усадила на лавку.
Недоумение воцарилось на бабкином лице, она снова обняла Танькин живот.
- Господи, да ты же...
Танька оттолкнула бабку и закричала в голос.
Если бы у девочки были карие глаза, синие, черные, какие угодно, Танька еще бы смирилась. Но у нее были зеленые глаза.
Зеленые!
Бабка выглянула из-за двери:
- Я на рынок, постараюсь быстро. Может, прополощешь белье, если Катюшка заснет?
Танька вздрогнула. Не могла она привыкнуть к имени, которое бабка дала ее...
Не могла она заставить себя назвать эту девочку дочкой.
Не могла...
Танька подхватила таз с бельем, вывалила тряпки в огромный чан с чистой водой, на вытянутых руках принесла из дома маленькую Катю, уложила девочку на доски рядом с чаном и склонилась к воде.
Весь двор был скрыт за белыми простынями, с улицы были видны только босые Танькины ноги. Она расправляла на веревке очередную простыню, когда Катя захныкала и заворочалась на досках. Танька замерла, обхватила голову мокрой тканью и тихонько завыла.
Девочка сучила ручками и ножками, все сильнее скатываясь к краю доски...
Танька услышала, как сильно плеснула вода в чане. Она поняла - почему, но не бросилась спасть дочь. Она упала на землю, стянув на себя мокрую простыню, и забилась в припадке, как раненное животное.
Бабка изо всех сил бежала за поездом, стучала в окно, но ветер уносил ее крик. На краю перрона бабка споткнулась и упала. Она лежала ниц, царапая до крови землю, пока поезд не скрылся за горизонтом...
Тетя Галя узнала Таньку. Сразу определила в свое купе.
- А то там мужики пьющие, да еще и курят, паразиты...
Тетя Галя потянулась к одеялу, в которое с головой был замотан ребенок.
- Давай я подержу, а ты отдохни.
- Нет! - Танька отодвинулась к окну. - Я сама!
- Ну ладно, сама так сама, устанешь - скажешь, я понянчусь, - согласилась тетя Галя. - Кто хоть? Мальчик, девочка?
- Дочка, - прохрипела Танька. - Катюшка.
- Куда ж ты ее, такую махонькую?
- К отцу...
- Вишь, как девчушку умотала, даже не пискнет. Давай-ка и сама укладывайся, а я пойду, чай пока разнесу, - тетя Галя осторожно задвинула дверь в купе.
Танька развернула одеяло, пустыми глазами взглянула на мертвое детское личико, достала из сумки нож, которым крошила дома капусту, пристроила его на теле ребенка и снова аккуратно завернула свою поклажу в одеяло.
За окнами проносилась черная ночь. Живая и жирная. Не каждому это дано было видеть.
Танька видела.
А колеса все стучали, стучали, стучали. Иной раз могло почудиться, что это не колеса вовсе, а молотки...