Немова Валентина Тимофеевна : другие произведения.

Самое главное препятствие

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:


ГЛАВА 1

  
   Пока я жила с мужем, он все дурой меня называл. Я понять не могла почему. Прекрасно училась в школе, потом в институте, работала отлично (правда, с моей точки зрения, а не на взгляд начальства), в разных газетах печаталась (к сожалению, не очень часто). Люди читали, хвалили. До дыр страницы с моими творениями зачитывали... Ну, почему, почему я дура? Не вынесла я этих незаслуженных оскорблений, развелась с мужем...
   Тут вскоре и с работы пришлось уйти. Если доказывать, что ты не дурак, а совсем наоборот, так уж не одному человеку, а многим, большой массе людей, жаждущей крови и зрелищ, трудовым коллективом называемой.
   Но пора, видимо, уточнить, чем же, собственно, занималась я всю свою жизнь, к какой прослойке общества относилась. К той самой, о которой один поэт сказал:
   Мы не пашем, не сеем, не строим.
   Мы гордимся общественным строем.
   Гордилась я, гордилась общественным укладом, восхваляла с пеной у рта родное правительство, но почему-то оно не очень высоко оценило мои старания и заслуги. Пенсию назначило мне минимальную. Лишь бы с голоду не померла и по улицам босиком не разгуливала.
   Одной маме была я чем-то угодна всегда, особенно в последние месяцы ее жизни, и, умирая, завещала она мне самое дорогое, что у нее было, -- вишневый сад.
   Но, как видно, на роду мне было написано преодолевать всевозможные трудности. Плодами сада, полученного по наследству, не так-то просто было воспользоваться. И не только потому, что, чтобы плоды эти появлялась на ветках и в почве, на земельном участке работать надо было не натренированным, моим языком, а моими ненатренированными, слабыми ручками. И потому еще (и это главное), что полученное мною наследство находилось за тридевять километров от того города, где я жила постоянно.
   Вы скажите: какая же это сложность?
   Продай свою недвижимость здесь, купи то же самое там, где обитаешь. Или поменяй место жительства. Согласна. Можно было бы так поступить. Миллионы моих сограждан, оказавшись в подобном положении, именно так и делают. Миллионы, но не я. Мне было суждено, как видно, не только преодолевать препятствия, но и возводить их перед сомой собой. Исходя из этого предназначения, решила я: разрушить до основания построенный 40 лет назад, обветшавший и непригодный для жилья в холодное время года домик в саду, а затем, на его месте, построить новый, капитальный, в котором я могла бы, приезжая на заработки в этот город, жить, не боясь замерзнуть, не только летом, но и поздней весной и ранней осенью, одним словом, весь сезон.
   Оставила мне мама и кое-какие деньжонки. Хватало бы их, чтобы приобрести строительный материал. Но поскольку не приходилось мне до этого, как я уже говорила, ничего строить, я не знала, как это делается, с чего надо начать. А пока все это разузнавала, мамины "средства", считая, что это очень умный мой поступок, положила под проценты, в банк. Что с этим, теперь уже моим "капиталом" случилось, догадаться может каждый в нашей многострадальной, подопытной, стране. И посочувствовать, разумеется, мне...
   Начать следовало (убедили меня осведомленные в вопросах строительства, практичные люди) с покупки того, из чего я намерена возвести стены. А задумала я их сложить из шлакоблоков (во избежание возможного в будущем пожара).
   Тут надо пояснить - для таких, какой была когда-то я, что такое шлакоблок. Это такой кирпич, изготовленный из отходов металлургического производства. Ширина, высота его 20 см, длина - 30. Вес... Но о весе судить не берусь, так как эту глыбу взять своими тоненькими ручонками я могла, конечно, а поднять, оторвать от земли было уже не под силу мне.
   Выписать эта "камушки" должна была я в строительном магазине, причем, по чужой справке с места работы, потому что тем, кто не являлся строителем, стройматериал не отпускался (гениально задумано, не правда ли?!), а получить уже совсем в другом месте, весьма, удаленном от жилых кварталов города, на предприятии, не обеспечивающем клиентов транспортом для доставки товара. (Трудностей хоть отбавляй!).
   Как добывала я этот транспорт, бегая за машинами, или им наперерез по шоссейным дорогам, как боролась за то, чтобы предназначенный для меня шлакоблок не погрузили кому-то другому, как моталась туда-сюда, по территории погрузки, подробно описывать не буду: это вовсе не смешно. А мне хочется, чтобы читатели, эти строки читая, смеялись, а не плакали.
   Не смешно, наверное, и то, что в эти "камушки" и в то, чтобы доставить их до моего садового участка, вложила я все рублики, которые удалось мне выручить, продав чуть ли не весь урожай, снятый мною за два лета (два года спустя после кончины мамы).
   Смешно мне стало немного погодя, когда наше хваленое, самое гуманное в мире правительство вдруг объявило на весь свет о своем полном, банкротстве и призвало нас, интеллигенцию, не восхвалять уж его, а порицать, обещая за это безнаказанность и поддержку, изыскав способ, как у таких, как я, верноподданных бессребреников отнять то, чего у них на данный момент далее еще и не было. (Ну, вы, естественно, сами догадываетесь, о чем я говорю): повысив цены на продукты питания и на все остальное не в 2-3 раза, а в 100 и 200 раз!
   И где находится тот институт, который кончали те, кто придумывает такие интересные выходы из затруднительного положения? Если бы мне это ведомо было, обязательно поступила бы я туда, а не в тот вуз, в котором училась. И окончила бы его с отличием. И потом всю жизнь гнула бы другую линию. И тогда, наверное, никто не сомневался бы в моих умственных способностях, и муж не обзывал бы меня. И с работы не пришлось бы мне уйти раньше времени. И дослужилась бы я не до минимальной пенсии, а до кресла министерского...
   Как только цены на продукты питания начали расти не по дням, а, по часам, я нашла способ, как прокормиться без лишних затрат: стала питаться завалявшимися дома на полках с незапамятных времен (когда моя дочь, теперь уже взрослая женщина, мать двоих детей, была ребенком) молочными смесями и разными, твердыми, кик камень, пищевыми концентратами. Накатав за зиму с помощью этого хитрого приема (постепенно, стало быть, начала я умнеть) одну тысячу рублей, поехала ранней весной в свой родной город и... там проела эти деньги за какие-нибудь две недели. И снова встал передо мной во весь рост извечный, неискоренимый на русской земле вопрос: что делать? Как быть? Где деньги раздобыть? Очень не хотела я подключать к своим проблемам дочку, просить у нее помощи, но другого пути к спасению у меня не было. Дочь прислала мне тысячу рублей и письмо, в котором сообщала, что собирается приехать ко мне в сад со своими дочерьми - "на викторию".
   Надеясь, что они прибудут ведь не с пустым кошельком, я нисколько не усомнилась в своих возможностях принять их честь по чести и занялась покупкой съестного для ожидаемых гостей, а также приобретением недостающих стройматериалов.
   Кроме того, предстояло мне найти квартиру, где могли бы мы все, имеете поселиться, (северяночки мои и я) и прожить, не зная бытовых неудобств, недели три-четыре.
   "Лишь бы. лишь бы, - заклинала я Всевышнего, - уродилась виктория, которой засадила я прошлым летом весь свой участок. Это самая вкусная и самая дорогая из всех сортов, что растут в наших краях, ягода. Все мои надежды, были на нее. Но вдруг, в конце июня, когда она вовсю цвела, ударили морозы (дело-то ведь происходило не на юге нашей страны, а гораздо выше), выпал снег по щиколотку, один раз, другой. И желтенькая сердцевина цветочков, через один, почернела, что означало: ягодки не будет. Завязь на яблонях тоже, потемнела и осыпалась. Как я ни склонна преодолевать препятствия, это, неожиданное, чуть не сломило меня. Я схватилась за голову, потом за автомат...ическую ручку и написала дочери о случившемся.
   Намекнула ей между строк, что ехать с детьми ко мне в сад этим летом, коли уж настоящего лета нет, не имеет, видимо, смысла. Но до нее "подсказка" моя не дошла почему-то: вся в маму точь-в-точь удалась, доверчивая, недогадливая... И, надеясь, что обрадует меня, сообщила, что с приездом поторопятся. Указала даже срок прибытия: 10 июля.
   "Что ж, смирилась я с неизбежным, -- что-нибудь да уродится. Детям полакомиться хватит, а продавать ягоду не придется. А коли выручки не будет, стройку придется отложить"...
   "Только бы деток не обнадежить, не обмануть", - размышляла я и каждый день обходила свои владения, выискивая появляющиеся в глубине цветочков редкие зелененькие ягодки.
   Первые ягоды стоили на рынке так дорого, что я... нет, нет, не разбогатела, торгуя ими (на это ума, смекалки не хватило у меня)... Вообще не осмелилась их продавать и... раздавала просто так, не на рынке, правда, разносила по домам родственникам своим и знакомым...
   Все, кого я изволила осчастливить, угощая вкусной драгоценной ягодой, смотрели на меня опять же, как на умалишенную, но от даров не отказывались, уплетали "витамины" за обе щеки. Понимая, что глупостью человека пользоваться грешно, старались отблагодарить меня -- подкармливали.

ГЛАВА 2

  
   Когда приехали гости, торговать викторией было мне, тем более, стыдно: если займусь я этим прибыльным делом и весь урожай на рынок утащу, что же тогда детям останется? Но я не отчаивалась. Помехи в деле не обезоруживают меня, наоборот, удесятеряют силы. Такой уж воспитало меня наше мудрое правительство. Стоп! Опять начинаю я, по старой своей привычке, дифирамбы петь ему, а заочно и себя хвалить, за что уже поплатилась...
   И вот что любопытно: характер мой очень нравится старым друзьям моим, тем, вместе с которыми много лет назад я училась. И они с удовольствием помогали мне теперь выкручиваться.
   Одна из школьных подруг поместила меня и моих гостей на жительство у своей старенькой матери на поселке, в частном доме,
   Денег за жилье старушка с нас не брала. Расплачиваться должны были мы трудом. Работали на ее приусадебном участке, на 15 сотках, Ее пятнадцать плюс моих шесть, итого двадцать одна. Многовато, безусловно, для двух женщин. Если бы еще другой работы не надо было делать. Но пришлось: штукатурить снаружи ее особняк -- моими-то слабыми ручками - ничего, справилась; красить трубы газопровода, поднятые над землей на ее участке на высоту двух с половиной метров, ходить за продуктами в магазин, в аптеку за лекарствами для хозяйки, делать уборку не только в той комнате, где жили мы, квартиранты, но и, в ее горнице.
   Тружусь, а сердце радуется: родные мои со мной.
   Благодаря меня за доблестный труд на ее участке, Полина Васильевна (так звали, хозяйку) внучек моих угощала спелой вишенкой (в моем саду в тот год из-за весенних холодов вишня даже не цвела). Как хорошо рвать ягодки, красные, спелые, сочные, ароматные, укладывать одну к другой на тарелках, подносить внучкам и дочери, а потом смотреть во все глаза, как девочки мои уплетают их. Так собиралась я прожить, в окружении близких, целый месяц. Но в одно прекрасное утро дочка огорошила меня, заявив, что дальше так продолжаться не может.
   В твоем ли возрасте столько работать? Тебе же не 30, даже не 40, тебе 50! Не хватит тебя на весь этот месяц! Ты же мне родная мать, а я не какая-нибудь эксплуататорша!...
   Пробыв в гостях у меня две недели, вместо обещанных четырех, северяночки мои улетели к себе домой.
   Пока дети гостили у меня, я, глядя на то, как они за один присест справлялись со всем, что поспеет на грядках в моем саду за сутки, радовалась еще и потому, что дети освобождают меня от необходимости носить свой продукт на базар.
   Хорошо, спору нет, выручать деньги за то, что вырастишь, но торговать, когда ты об этом прежде не мечтал и к этому себя не готовил... С высшим-то образованием сидеть на рынке по ту сторону прилавка, зазывать покупателей, благодарить за покупку согласитесь: занятие не из приятных.
   Стоило столько лет учиться, да еще так блистательно, как я, столько лет после этого постоянно совершенствовать свои знания, чтобы в конце концов превратиться в незадачливую базарную торговку?! К тому же ведь именно в этом, городе я так прекрасно училась, именно здесь начинала свою выдающуюся, как мне самой казалось, трудовую деятельность, именно здесь публиковала свои первые стихи...
   Когда приближался ко мне на рынке кто-либо из тех, кто раньше знал меня, но кому до сих пор не известно было, чем я в последнее время занимаюсь, и кто теперь, поймав меня на месте "преступления", должен был сделать это открытие, я просто сгорала от стыда, готова была нырнуть под прилавок или надеть себе на голову уже освободившееся от товара пятилитровое ведро, чтобы не быть замеченной этим человеком, чтобы не заглянул он, в мои глаза и не воскликнул потрясенно (как будто я превратилась в какое-то чудовище): "Ты ли это?" и "Стоило ли?"
   -- Ну и дура! - сказала я себе однажды, рассердившись. И, кажется, начало доходить до меня, почему же я дура...
   Мое славное прошлое препятствовало настоящему. Но цены на продукты в магазинах подхлестывали. И будущее взывало.
   Мы не пашем, не сеем, не строим... Мы гордимся общественным строем...

ГЛАВА 3

  
   Надо было кончать с этой иждивенческой философией. Пора было начинать строить. Ведь шлакоблок, добыть и привезти который стоило мне такого труда и таких затрат, уже лежал на моем земельном участке. Если бы могла я тогда себе представить, чего мне это будет стоить... Нет, все равно не отступила бы.
   Минимальная пенсия... Минимальная пенсия принудит шевелиться. Жаль было только, что лето подходило к концу.
   На укладку фундамента и возведение стен, строитель пообещал недорого взять с меня -- в семь раз больше моего ежемесячного пенсионного пособия. И где же я могла добыть такие деньги? Задав себе этот вопрос, я вдруг вспомнила:
   Где мне найти такую песню
   И о любви, и о себе,
   Но чтоб никто не догадался,
   Что эта песня о тебе?
   И сразу же нашла ответ на свой вопрос.
   Не зря же говорят, что песня нам строить и жить помогает. Жить и строить. И пошла я к одной из своих подруг, к Асе Ефимовне, которая была старше меня на 23 года. А надо сказать, что в те годы очень любила я общаться со старыми женщинами - старалась перенять их жизненный опыт. Удавалось мне это или нет - другой вопрос. Но я стремилась к этому. Всегда готова была помочь знакомым старушкам, если они в этом нуждались...
   Был у Аси Ефимовны сын, талантливый инженер. Служил в каком-то НИИ. Зарабатывал, по словам матери, неплохо. Жили они вдвоем, очень дружно. Из-за денег никогда не ссорились, тратили их кто как хотел. Володя (так звали сына Аси Ефимовны) ползарплаты каждый месяц вкладывал в книги. Свою комнату забил ими полностью, от пола до потолка, оставив лишь узкий проход от двери до дивана, на котором спал. Книги в их квартире были везде, где можно было только втиснуть застекленный шкаф.
   Ася Ефимовна печатному слову предпочитала живые. Была, она хлебосольной хозяйкой. Ей доставляло удовольствие кормить всех, кто приходил к ней в гости. Меня в этом доме всегда привечали. Чувствовала я: не откажут в любезности. И не ошиблась. Одолжила мне старушка две тысячи на две недели.
   -- А где ты достанешь такую сумму и так скоро? -- уже вручив мне новенькие, хрустящие купюры, засомневалась вдруг в моих возможностях приятельница.
   -- Надеюсь наторговать, -- с напускной бодростью ответствовала я.
   -- Что ты собираешься продавать? Ягоды, наверное, уже отошли. А что еще у тебя есть? Год, говорят, неурожайный... -- Ася Ефимовна безнадежно махнула рукой.
   -- Не беспокойтесь, заверила я ее, расплачусь точно в срок! Я же понимала: одолжила, они мне деньги не свои (какие могли быть у нее собственные средства, если она уже больше двадцати лет на пенсии, а все, что накоплено было до перестройки, как и сбережения моей мамы, положенные мною в банк, съела инфляция?), а заработанные ее сыном. И мне придется теперь хоть наизнанку вывернуться, но вовремя вернуть долг.
   Может быть, коли это были деньги сына, и обратиться мне нужно было прямо к нему, не беспокоить его мать-старушку. Но у меня язык не повернулся бы просить об одолжении холостого мужчину моего возраста.
   Не столь велика была по тем временам эта сумма, но зарплату тогда выдавали рабочим и служащим с большим опозданием.
   Вдруг, переживала я, завтра им и хлеб не на что будет купить? Я так мучилась от сознания своего вероломства, что хоть назад то, что получила, отдавай.
   Долго возилась, стараясь понадежнее спрятать свою добычу. Так долго, что не успела удалиться, как явился с работы Владимир. Только вошел он в комнату, где мы сидели с подругой (я от смущения даже забыла руку ему подать), мать с разбегу ему объявила:
   -- Знаешь, Володя, я весь твой аванс Вале в долг отдала. Она дом в саду строит!
   -- Вот и хорошо! Вот и ладно! Ладно! -- замахал он радостно руками, отбиваясь от оправданий матери.
   Конечно, я сразу воспряла духом. У меня словно крылья за спиной выросли от этой доброжелательности моих старых друзей. Я поспешила откланяться, опасаясь, как бы Володя не начал предлагать мне денег еще.

ГЛАВА 4

  
   С этими тысячами в кармане отправилась я на следующий день добывать песок на песчаный карьер. Дорогу туда указал мне один садовод, с которым познакомилась я на рынке, торгуя ягодами.
   -- Будешь идти вверх по этой улице. Долго-долго придется шагать. До водонапорной башни. И там спросишь.
   Спрашивать ни у кого не пришлось. Еще издали воочию увидала я горы песку, экскаваторы, загружающие кузов огромной машины. И ясно мне стало, что пришла я туда, куда надо. Подойдя, направилась сразу к конторе, надеясь по всем правилам приобрести товар. Но не тут-то было.
   Государство наше, привыкшее воздвигать препятствия перед своими гражданами, занимающимися полезной деятельностью, позаботилось о том, чтобы они и здесь встретились мне. И сама я, жаждущая их преодолевать, об этом побеспокоилась, отправившись на промышленное предприятие в субботний день. Знала ведь, что там выходной, и все же поперлись. И вот пожалуйста: на погрузке единственный самосвал и вокруг ни души.
   Но отступать не захотелось. Не привыкла. Подошла, к грузовику, в который сыпался песок, и обратилась к сидящему в кабине шоферу. Объяснила ему, зачем пришла, и осведомилась, не сможет ли он меня выручить. Мужчина отрицательно покачал головой, а рукой указал на дверь конторы... В одной из комнат в прохладе, сидели женщина средних лет простоватой наружности, должно быть, дежурная. (Одна -одинешенька, сидит томится: суббота же! Все остальные служащие, ее сотрудники, отдыхают на свежем воздухе. Кто в саду, кто на огороде, кто за городом). На меня смотрит с мучительным вопросом в глазах: "Что вам угодно?"
   Когда она задала этот вопрос вслух, я ответила уверенным тоном, думая, что с человеком такой незамысловатой внешности легко смогу договориться: "Мне нужно три куба песку".
   Вопреки моим ожиданиям, женщина эта, как и тот мужчина, с которым минуту назад перебросилась я несколькими фразами, отрицательно покачала головой и сказала категорически, но в то же время как бы с сочувствием:
   -- Нужен, документ...
   -- Какой еще документ?! -- взорвалась я, наткнувшись в этот день уже на второе препятствие и надеясь одним махом смести его со своего пути (подумаешь, какая-то бумажка еще тут требуется, которые, кстати сказать, терпеть я не могла). -- Первый раз слышу!
   -- А я вас первый раз вижу! - отпарировала женщина, настаивая ни своем. Кто вас сюда послал?
   -- Один, мужчина... не понимая, ничем ей это понадобилось узнать, пожала я плечами.
   -- Вот он... -- смекнув, что в подобных делах, я новичок и, стало быть, ничего в них не смыслю, взялась она с расстановкой, точно какой-нибудь дурочке, растолковывать мне, -- и должен был вам объяснить, что, чтобы получить у нас песок, нужно представить документ -- товарный чек!
   Но когда, начинают со мной говорить таким тоном, дух протеста просыпается во мне, и я вмиг, становлюсь страшно сообразительной и открываю то, что собеседник старается скрыть от меня за многословием. Так случилось и на этот раз. И принялась логически рассуждать. Если тот мой знакомый, что направил меня сюда (а надо сказать, он очень хорошо ко мне относится, старается помочь советом, когда я рассказываю ему о своих делах, и ни в коем случае не стал бы гонять в такую даль меня понапрасну) ни словом не обмолвился ни о каком чеке, значит, они здесь и не нужны. Были бы, деньги. А они у меня есть. Оставалось только выяснить, хватит ли мне той суммы, что я имею, чтобы расплатиться за покупку. И я спросила, почувствовав вдруг, что сейчас наступит перелом в нашем словесном, поединке - в мою пользу, разумеется:
   -- А сколько будут стоить эти три куба?
   Предчувствия меня не обманули. Внимательно посмотрев мне е лицо и сделав какой-то важный для себя вывод, перестала наконец простушка в ситцевом платочке спорить со мной, перестала указывать на дверь - указала на стул, возле которого я уже, наверное, минут десять стояла, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, а когда я уселась на него, ответила:
   -- 650 рублей. (у меня при себе было гораздо больше) -- но проговорила она это таким блеклым, безнадежным, почти страдальческим тоном, что мне ее даже жалко стало. И я поверила наконец, что ее действительно смущает то, что у меня нет этой бумажки, что она на самом деле хотела бы удовлетворить мою просьбу, но не решается, нарушить заведенный у них порядок. Додумавшись до этого (от большого ума, конечно), я быстренько сообразила, что если и ей мешает то же, что и мне, это препятствие надо нам преодолеть, объединив наши усилия. И дала ей понять, как .можно это сделать:
   -- Давайте поступим так, -- стараясь подбодрить собеседницу, сказала, я жизнерадостно и весело. Я вам деньги, а вы мне песок. А после уж сами оформляйте документы... -- У меня и в мыслях не, было, что я предлагаю нечто незаконное, поскольку я от такой сделки е материальном, отношении абсолютно ничего не выигрываю. Просто мне очень не хотелось удалиться ни с чем. Так долго пилила сюда, теперь надо было пилить отсюда, потом еще куда-то, за каким-то чеком, и снова сюда. Да что, у меня ноги казенные?! Или мне 20 лет, чтобы, гонять меня туда-сюда?!
   Женщина призадумалась, можно даже сказать, пригорюнились, кулачком подперев щеку. Очевидно, она была покладистым человеком, вполне понимала меня.. И в глубине души жалела. И от денег не хотелось ей отказываться. Но были у нее какие-то свои преграды, преодолеть которые она не решалась, о которых даже говорить с посторонними остерегалась, побаивалась. Но по простоте душевной, проникнувшись вдруг доверием, ко мне, как и я к ней, она призналась:
   -- Поймите! Я здесь сама песчинка. Маленький человек.
   -- А где же больше? -- не собираясь отступать, продолжила я давить на, нее.
   -- Будут позднее.
   -- Вот и прекрасно! Подождем.
   Ожидая, поинтересовалась я, почему нельзя получить товарный чек там же, где и товар:
   -- Такой порядок, -- дружелюбно ответила "песчинка".
   -- Это плохой порядок. Его нужно изменить! -- тоном., не допускающим возражения, заявила я.
   Вносить рацпредложения у меня в крови. За. такие предложения и доставалось мне все время, пока я работала в государственном учреждении. Я должна была, по идее, гордиться тем, что ecть, а я вечно всем вокруг доказывала, что то, что есть, безусловно, хорошо, но можно ведь постараться, чтобы хорошее стало еще лучше... По глупости своей, конечно, занималась я этим просветительством, не считаясь с мнением умных людей, давно подметивших, что инициатива наказуема...
   Я вышла на, улицу, чтобы посмотреть, не подъехал ли кто-нибудь в легковой .машине. Большие люди, как известно, в отличие от маленьких, на значительные расстояния пешком не ходят.
   Тут подкатила "волга", остановилась у крыльца. Из нее с великим трудом вылез невысокий, но очень упитанный, объемистый мужчина. Сразу видно - "большой" человек. Считая себя не столь важной персоной, не посмела я, естественно, как к той маленькой женщине в ситце-ном, платочке, обратиться к нему со своим рацпредложением, тем более прямо на улице. Но и прятаться от него не имело смысла. Окинув меня мимолетным, но пронизывающим взглядом, толстяк ходко прошагал в контору. Тут же из помещения выскочила моя новая знакомая, назвавшаяся песчинкой, и поманила меня пальцем:
   -- Хозяин приехал, идите к нему, -- шепнула она мне на ухо (грусть с ее лица как рукой сняло) и шмыгнула в дверь...
   Не дав мне войти в тот кабинет, где я уже была и куда юркнула "песчинка", мужик повел меня в другой, зная наперед, что там никого нет. Эта комната сразу поразила меня тем, что в ней не было окна. Первоначально была это, наверное, кладовка. Потом кому-то пришло в голову, что ее можно использовать для конфиденциальных переворов с "левыми" клиентами. Ее освободили от хлама, обставили мебелью, неприхотливой, правда, отремонтировали, но окна в наружной стене так и не прорубили, чтобы с улицы невозможно было ни подсмотреть, что внутри помещения делается, ни подслушать, о чем там люди говорят...
   Включив свет и усадив меня на стул, хозяин спросил:
   -- Вам нужен песок?
   -- Да.
   -- Сколько?
   Я сказала. Он велел мне:
   -- Сидите здесь и не высовывайтесь.
   Как видно, подобные "рацпредложения" он получал ежедневно, не исключая выходных и праздничных дней, и даже не сердился на тех, кто такие предложения вносил, и тут же внедрял их в жизнь.
   Оказавшись в этой странной комнате, поняв, для чего она предназначена, нисколько я уже не сомневалась, что через несколько минут непременно получу то, за чем пришла. Так все и было.
   Через некоторое время "большой" человек украдкой заглянул в комнату, где я сидела, чтобы удостовериться, что я не исчезла и добыча не сорвалась с крючка, -- 650 рублей, которые, миновав кассу предприятия, должны будут очутиться в его кармане.
   Еще немного погодя в комнату вошел и другой мужчина., шофер грузовой машины, с которым я уже беседовала, и сообщил, что песок для меня погружен и можно ехать:
   -- Далеко ли отсюда?
   Я сказала куда.
   Когда мы подошли к грузовику, я увидела, что возле кабины стоит третий мужчина, со строгим выражением лица и тоненькой папочкой под мышкой.
   -- А это кто? -- тихонько спросила я у шофера
   -- Неважно! Но при нем -- молчок!
   -- Понимаю! -- шепнула я. -- Контролер?
   -- Вот именно.
   Шофер сел за руль, я рядом с ним. Контролер справа от меня. И мы поехали.
   По дороге нас никто не остановил, контролер никакого документа у меня не потребовал...
   До того все просто получилось, что даже скучно мне стало вдруг. И решила я, что в следующий раз покупку стройматериала, чтобы интереснее было, делать я буду, соблюдая все формальности.

ГЛАВА 5

  
   Деньги у меня еще были, и на другой день я отправилась в строительный магазин, расположенный недалеко от дома, где я снимала комнату. Гости мои, как уже было сказано, уехали, но хозяйка не отпускала меня. Еще не все, что было мною обещано, я сделала для нее. Нужно было покрасить в доме полы, побелить стены. Кроме того, еще не истек срок моего у нее проживания, о котором мы сразу условились... Сердце мое учащенно билось, когда я поднималась по ступенькам, ведущим в магазин. Я опасалась, что нужного мне товара в наличии нет. Или еще какая-нибудь возникнет проблема, которую не в состоянии буду я разрешить.
   Цемент на витрине был в маленьких мешочках по 5 кг. Мне нужно было двести таких мешочков. Заплатить я должна была, (теми деньгами) две тысячи двести рублей.
   Какая удача: есть цемент! Плати деньги и бери товар. И ни на какой карьер не надо топать. Ни с кем в борьбу не вступать. Так и. соскучиться недолго!
   Однако заскучать мне не пришлось. Достала я свой "клад" из кармана, пришитого к внутренней стороне широкой юбки, подаю кассирше лачку сотенных, прошу выбить чек. И тут началось! Чего нарочно не придумаешь. Размалеванная мадонна наманикюренными коготками отодвигает от себя, подальше мои деньги! Начинает меня поучать:
   -- Сперва нужно выписать товарный чек. Вы что, порядков не знаете?
   -- Ну, так выпишите да поскорей! Зачем, разглагольствовать?! -- повышаю и я голос.
   -- Не надо спешить! -- продолжает воспитывать меня девица, годившаяся мне, в дочери.
   -- Как не спешить?! -- попыталась я ее образумить и заставить уступить мне, не доводя дело до конфликта. -- Цены-то растут!
   -- А мы-то тут при чем?
   Наконец на нашу перебранку обратила внимание другая женщина-продавец, стоявшая за прилавком, которая и должна была выписать мне этот "дурацкий" чек.
   Но и она, как и кассирша, заупрямилась, заявив мне резко:
   -- Ничего я вам не выпишу.
   -- Это почему же? -- перестав сердиться, весело поинтересовалась я, уверенная в собственной правоте. -- Или вам характер мой не нравится? Или не подходит внешний вид?
   -- Не в этом дело.
   -- А в чем же? -- недоумевала я.
   -- У вас, это и без слов понятно, нет машины, на которую вы могли бы погрузить свою покупку и вывезти со склада. А мы не обеспечиваем транспортом. И здесь у нас не камера хранения!
   -- Как так?! -- опять вскипела я, радуясь в глубине души, что вновь передо мной громоздится препятствие, одно из таких, без которых я просто не мыслю свое существование, которые возбуждают мои душевные силы, повышают жизненный тонус.
   Лучше не иметь чего-то, чем иметь лишнее. Ничего нет страшнее пресыщенности и скуки! Так про себя рассуждая, продолжала я бороться, за то, чтобы иметь.
   -- Нет у вас такого права, чтобы не выписывать мне чек!
   -- Есть! Есть! -- в два голоса орали торговки.
   Но ведь и я уже была немного торговка, причем базарная, следовательно, более сообразительная, нежели магазинные.
   Убедившись, что мне одной их двоих не перекричать, сгребла я свои финансы и побежала на склад, чтобы удостовериться, что товар, необходимый мне, имеется в наличии и в том количестве, которое нужно мне.
   Его оказалось не так уж много. Это значило, что в любой момент кто-то может подъехать в машине и увезти его весь. Я не стала в отчаянье хвататься за голову, помчалась искать кладовщика. Наконец налетела на него. Это был, на мое счастье, мужчина. С мужчиной, если ты женщина, всегда легче договориться в подобных случаях.
   Уже не с радостью, конечно, а с грустью в голосе изложила, я кладовщику суть дела и попросила совета, как быть. Ведь пока я, не имея чека, буду искать на дорогах машину...
   -- Совершенно верно, -- подтвердил мои опасения кладовщик, в обляпанном разных цветов краской синем халате. -- А следующую партию этого стройматериала неизвестно когда завезут. Сейчас все строятся, как договорились, -- встретив заинтересованного слушателя, решил рабочий высказаться, да и меня на ум наставить, убедившись в моей некомпетентности. Дождались, когда стройматериалы подорожают, и давай дружно сооружать кто что.
   Посоветовал мне кладовщик, оценив терпение, с каким я его слушала, обратиться к заведующей.
   Ее нашла я в служебном помещении (она сидела за столом, положив на него свои отекшие ноги) и приперла к стенке вопросом:
   -- Скажите, клиенты в ваш магазин пешком должны ходить или сразу подъезжать в грузовике? А не слишком ли дорого это будет обходиться покупателю? В вдруг кто-то прибудет в машине, а у вас и товара-то, нужного ему нет?
   Согласитесь, вопросы мои были поставлены довольно толково? Поумнела я, безусловно, с тех пор, как перестала восхищаться общественным строем (который, кстати сказать, тоже ведь изменился) и взялась сама строить...
   Заведующая, сняв ноги со стола, улыбнулась моей горькой шутке, поняв, наверное, то, что не дошло до кассирши и продавщицы, а именно: что от такой смекалистой гражданки не так просто будет отделаться и придется отпустить ей товар, обидев кого-то из своих друзей или знакомых, иначе говоря -- "блатных" клиентов.
   Подошли она вместе со мною к кассе. У меня взяли наконец мои "большие" деньги и взамен выдали малюсенькую бумажку - товарный чек, который и потерять-то в таких "веселых" обстоятельствах ничего не стоило. Я засунула его в кошелек и бросилась вон из магазина, выскочила на дорогу, стремясь поскорее "поймать" позарез необходимый мне грузовик.
   За доставку груза в мой сад заплатила я 200 рублей, кроме того, выдала шоферу, который выручил меня, "премию" -- бутылку водки.

ГЛАВА 6

  
   Денег после этой "операции" у меня почти не осталось. И я посетила еще трех своих подруг. Одна дала мне, взаймы, естественно, три тысячи, другая -- две, третья -- тысячу.
   И я отправилась, не мешкая, на док, чтобы, выписать горбыль, из которого предстояло сделать опалубку для фундамента и все остальное, на что он годится, если к нему, как говорят строители, умелые руки приложить. (Поясняю для тех, кто не знает, что это такое - горбыль. Это крайняя доска, выпуклая с одной стороны, получающаяся при распилке бревен).
   До дока пришлось добираться очень долго. Сперва в автобусе трястись, затем в трамвае, потом пешочком ползти по неасфальтированной дороге, пробираясь сквозь клубы пыли, которую поднимали встречные машины.
   Когда я дотопила наконец до ворот предприятия и остановилась, озираясь по сторонам, из проходной будки никто не высунулся, никто мною, пешей, не заинтересовался. Тогда, подобравшись к окошечку в домике, спросила, я у сидящей за ним женщины, которую как следует не разглядела, так как дырка эта в стене была слишком мала, как, мне попасть в бухгалтерию. Ведь именно там, по словам, осведомленных людей, и нужно будет выписать товар и заплатить деньги.
   Женщина и теперь не потрудилась выйти ко мне, ответила из глубины своего "скворечника":
   -- Идите прямо по дороге, мимо всех этих штабелей леса. Справа от вас будет трехэтажное каменное здание. Это контора. Там и найдете бухгалтерию.
   Не успела я отойти от окошечка, рядом со мной, не доезжая несколько метров до натянутой в воротах цепи, преграждающей въезд на территорию дока и выезд оттуда, остановилась огромная машина (в марках я тогда еще совсем не разбиралась), груженная тем самым горбылем, который мне и предстояло срочно раздобыть.
   Сколько кубов этого стройматериала было в кузове, я по неопытности своей в этот момент определить не могла.
   Да я об этом даже не задумалась, потому что обратила внимание вовсе не на горбыль, a на женщину, должно быть, хозяйку этого товара, которая сидела не рядом с шофером в кабине, где ей, согласно правилом техники безопасности, полагалось бы находиться, а верхом на необструганных досках, обнимая их и ногами, и руками.
   И торчала она на этом месте так высоко, выше крыши кабины. Видя такую картину, я заволновалась: как бы тетка не сверзилась с верхотуры, когда грузовик, рванув, тронется в путь.
   И не понимала я в этот миг, что заставляет несчастную бабенку рисковать своей драгоценной жизнью ради каких-то шершавых, необтесанных бревен.
   Шофер распахнул дверцу кабины и спрыгнул на землю. Теперь из будочки вышла наконец женщина, с которой я беседовала сквозь окошечко, и уткнулась длинным носом в документ, поданный ей мужчиной. Бумажек было две: товарный чек и пропуск на выезд. Это я узнала уже позднее.
   Сейчас меня занимало другое. Отойдя от грузовика, еще на несколько метров, принялась я более внимательно рассматривать сидящую на дровах бабу. В легком платьице (дело ведь было в июле, в жаркий день), без чулок, без рукавиц... Если она, посреди дороги и не скатится с этих, торчащих во все стороны неодструганных досок, то уж. непременно будет вся в занозах...
   "Кошмар! -- думала я. -- Неужели и мне все это на собственной шкуре испытать придется?" Горбыль набросан как попало, в пути будет, конечно, разъезжаться туда-сюда...
   Так я стояла, уставившись на хозяйку только что приобретенного товара, и ахала и охала про себя, жалея ее. Но она, судя по ликующему выражению на ее лице, никакого неудобства, не ощущала, того, что кто-то пожирает ее глазами, не замечала. Выражение ее лица было не просто радостное - торжествующее. Как видно, она была, сама не своя от счастья, что наконец завладела этим корявым горбылем и достала для перевозки его машину, в которую и ее саму погрузили, как дрова...
   Кузов грузовика был явно маловат для ее кубов. Задняя створка борта не поднималась. И вот хозяйка забралась наверх и всю дорогу будет следить за тем, чтобы ни одна дощечка не слетела на землю.
   Признаюсь, даже я, любительница приключений, дрогнула, представив себе, сколько трудностей встретится мне на пути к цели. Но отступать было поздно. Да и не привыкла я пасовать: такой уж уродилась упертой. К тому же столько лет твердили нам, что действительность надо преобразовывать в революционном духе. Я сама эти мысли в свое время другим вдалбливала. Теперь жизнь наша в корне переменилась. Хваленый наш строй сам собою взял да и "испортился", словно, восторгаясь им день и ночь по всем каналам, мы его нечаянно сглазили. Но революционный дух кое в ком сохранился, в том числе и во мне. Революционные наклонности, а лучше сказать -- революционный синдром. По сей день он не дает покоя мне. Во все хочется вмешиваться и все переиначить...
   "Ничего, поборемся, -- подбодрила я себя. -- Слабее, что ли я этой, верхом сидящей на горбыле бабенки? Или глупее ее? Уж нет! Была, может быть, когда-то глупее, а теперь уже ума набралась, кажется...
   Тяжело вздохнув, зашагала я, как заведенная, в указанном мне направлении. Нашла и контору, и бухгалтерию, спросила, сколько надо заплатить за 3 куба горбыля. Мне ответили. Я деньги поскорее достала. "Самое главное в таких делах, -- размышляла я, изучая настоящую, а не книжную жизнь, -- скорее деньги кому-нибудь всучить, а там уж от меня не отвертятся. Не сегодня, так завтра все равно товар выдадут". Но опять, как накануне в строительном магазине, деньги у меня сразу не взяли.
   -- Сперва, -- сказали, -- надо, чтобы заявление начальник подписал.
   -- А где он находится?
   -- Его кабинет в деревянном бараке, недалеко от проходной.
   Довольная, что возникшее передо мною препятствие пустяковое, что ничего не будет мне стоить его преодолеть (сколько в своей жизни, пока работала, подписала я разных бумажек, и разве это трудно было мне делать?) Не догадываясь, что бумажка бумажке рознь, стрелой полетела я от конторы в обратном направлении.
   Бегу, а. навстречу мне то и дело попадаются здешние рабочие. Обратила я внимание, что посматривают они на меня с каким-то странным выражением, с веселым интересом, что ли? Ну, почему, почему им так весело? Я что-то делаю не так? Но что? Этого, едва ступив на территорию дока, понять я никак не могла. Как будто подшучивают над моей серьезностью и зовут поиграть с ними в некую, запрещенную, но очень занимательную игру. И что же это может быть за игра там, где люди трудятся? А я...
   Когда в делах, я от веселья прячусь...
   Не отвечая на улыбки работяг, рванула, я им наперерез...
   Начальника, любого, по его благообразной внешности, по сдержанности всегда можно отличить от рабочих, пусть даже он облачен в такую же спецовку, как они.
   Этого начальника, проскочив сквозь неосвещенный коридор барака, нашла я сидящим в маленькой темной комнате (в кабинете) за столом некрашеного дерева. Он вежливо предложил и мне сесть -- на скамейку, тоже некрашеную, но потемневшую от частого соприкосновения с видавшей виды рабочей одеждой.
   Когда я сообщила хозяину кабинета о цели своего визита, он, недолго думая, подбросил мне для преодоления еще одну преграду:
   -- Заявления вашего подписать не могу.
   -- Почему?
   -- Хорошего горбыля нет.
   -- А когда будет?
   -- Недели через две. Пока идет плохой лес. Я расстроилась, но ненадолго.
   Окинула мысленным взором территорию комбината. Ведь прошла его уже, вдоль и поперек. Горы неразделанного леса. Неужели из всего этого нагромождения нельзя выбрать 3 куба приличного горбыля? Не верится что-то. И вспомнила напутствие бухгалтера:
   -- Стойте на своем! Не тяните время. Цены растут. Мы ждем нового повышения на лесоматериалы.
   Само собой разумеется, передала я начальнику эти слова, работницы счетного отдела.
   -- Не бойтесь, -- ответил он мне. -- Лес не подорожает. Уже некуда. Его и так теперь никто не покупает...
   Доводы собеседники ни в чем меня не убедили. Я повнимательнее присмотрелась к нему. Что-то не понравилось мне в его лице. Глаза испуганно прячутся за приспущенными веками, точь-в-точь как у той женщины, работницы песчаного карьера, которая называла себя "маленьким человеком".
   А этот тоже, что ли, маленький? Нет. Он не маленький, иначе так бы и сказал и послал к большому. Причина отказа в чем-то другом. Он знает что-то такое, о чем клиентам прямо не говорят, о чем они сами должны догадаться, если умные, конечно. Но я-то... мне-то до этого еще, наверное, очень далеко. А до леса - рукой подать.
   -- Знаете, -- решила я идти напролом. Для этого ведь выдающихся способностей не надо. -- Я не привыкла ходить по делам безрезультатно. Пусть лес будет через две недели. Но заявление-то можно сегодня же подписать. Мне надо деньги за лесоматериал заплатить, пока не ушли на другое. Вы, должно быть, знаете, что деньги - вода. Утекут - и не заметишь как...
   -- Вам все равно придется после доплатить, если цены поднимутся, -- по-своему поняв меня, начальник улыбнулся.
   -- Это уже моя забота.
   -- Ну, коли так, -- уступил он наконец под моим напором. Подал мне лист бумаги, я написала заявление, он подписал.
   -- Но чтобы жалоб потом не было! -- подвел он итог нашей, аудиенции. -- И на глаза мне в эти две недели не смейте показываться.
   Спрятав в сумочку подписанное заявление, помчалась я назад, в бухгалтерию, чтобы поскорее освободиться от денег, которые считала уже не своими. А на обратном пути заглянула туда, где этот самый горбыль делается -- на пилораму. И стала спрашивать у рабочего, наблюдавшего за распиливанием бревен, нельзя ли в ближайшее время набрать три куба качественного горбыля.
   -- О чем речь! -- быстро ответил он, но тон его при этом был не утвердительный, а сомневающийся. И взгляд, уходящий в сторону.
   "А что же видит он в той стороне, куда глядит? заинтересовалась я. -- Уж не бутылку ли водки? И как же я об этом сразу не догадалась? Ведь говорили же мне бывалые люди, разумные в отличие от меня, что без бутылки спиртного ни с кем сейчас ни о чем не договоришься. Взяла бы. с собой пол-литровку, назад, возможно, уже верхом на горбыле ехали бы, как та женщина, которую так долго я рассматривала утром. И когда только поумнеет наконец моя бестолковая голова с законченным высшим образование ?
   Бутылка понадобилась не одна. Две -- рабочим на пилораме, четыре на погрузке: две тем, кто на кране, и две тем, кто внизу, подкрановому и еще кому-то. Итого, шесть. А цена-то этих "пузырей" была уже баснословная. В общем все это стоило чуть ли не столько же, сколько и выписанный мною лес. Не думала я, что там, где буду действовать, не нарушая закона, расплачиваться за товар мне придется дважды. Ну, не детектив ли это? Самый настоящий детектив, хотя и без убийств и крови!
   Когда я снова появилась на территории дока и приблизилась к пилораме, ко мне подбежали двое парней, те, что видели, меня в прошлый раз и теперь узнали. Один из них, внимательно посмотрев на хозяйственную сумку, которую, опасаясь, как бы не тюкнуть обо что-то твердое, бережно держала я в руках, прижатая к животу, и догадавшись, что в ней, веселым тоном осведомился:
   -- Ну, вы поняли, кто здесь главный?
   -- Поняла, конечно! -- рада была я сообщить, что слегка, поумнела. А он, удовлетворившись моим ответом, добавил:
   -- Прекрасно. Вон, видите, два мужика, что по рельсам бредут? До них это никак не доходит. Все хотят по всем правилам оформить. С начала лета, уже три месяца, правды добиваются. И к начальнику с заявлением обращаются. С другими ни с кем дела иметь не желают...
   На пилораме был тот же самый человек, с которым я уже беседовала. Раскрыв сумку, я показала ему две "белые головки". Он протянул было руку, чтобы взять одну из них. Но я вовремя захлопнула свою торбу.
   -- С этим не будем торопиться. Сперва товар, потом магарыч.
   -- А когда вам будет нужен горбыль? -- спросил рабочий крайне заинтересованным голосом. Это был уже совсем другой разговор. Я сказала ему, на какое число и час у меня договоренность с шофером грузовой машины.
   -- Жаль, -- вздохнул он. -- Работаю в другую смену.
   -- Что ж, -- без труда нашла я выход из положения, -- подожду, пока ваш сменщик придет, и договорюсь с ним.
   -- Не надо ждать, -- тут же сдался рабочий. Выпить лишний раз, да еще а "на халяву" кто же откажется? -- Можно сделать так: я приготовлю горбыль, припрячу его вот тут, а сейчас напишу записку крановщику. Вы отдадите ему с запиской и мою бутылку. А он мне ее передаст. Никуда, он от меня не денется.
   Немного поразмыслив, я приняла его предложение.
   В назначенный день явилась я на док с утра пораньше. Пробралась к тому месту, где должна была лежать приготовленная для меня связки горбыля. Ее, конечно, там не было. 3 куба! Это вам не иголка, чтобы, укрыть от глаз. Переполошившись, побежала я искать крановщика, работающего в эту смену. Встала под краном, и, принялась размахивать, как флажком, своей, синей, сумкой.
   Крановщик, заметив .меня, сообразил, безусловно, что значит моя сигнализация, и, улыбаясь во весь рот, спустился на землю.
   -- А где горбыль, что тут был спрятан?! -- взяла я парня в оборот. Это мое "препятствие" было чуть ли не в два рала, выше меня ростом и косая сажень в плечах. Очень приятно с таким противником вступить в единоборство.
   Посмотрев па меня, сверху вниз и похлопав себя по запачканной штанине, крановщик дружески рассмеялся (бесстрашная напористость моя этому пролетарию пришлась, как видно, по душе):
   -- Говоришь, он был спрятан? -- Так мы его перепрятали. А почему ты решила, что это был твой товар?
   Я подали парню запаску. Он прочитал и сказал: -- Согласен. Но где то, что ты обещала?
   -- Сперва покажите, где горбыль, чтобы я знала, какой он.
   -- Пойдемте, -- зауважав меня вдруг, крановщик перешел на "вы". Убедившись, что тут нет подвоха, я распахнула свою сумму.
   -- Одну гоните сейчас же. -- приказал он, имея в виду, естественнo, бутылку.
   -- Нет, -- возразила я. -- Сперва погрузите эту связку в машину.
   -- Нет, -- и он стоял на своем. Я погружу, а вы сядете в кабину, сделаете мне ручкой и... тю-тю. Как я догоню вас на кране? И куда на вас жаловаться пойду? В небеса?
   -- А что, и так поступают с вами? -- поразилась я.
   -- Только зазевайся.
   -- Бессовестные, -- искренно посочувствовали я крановщику, неожиданно для самой себя перейдя на его позиции. И тут же, в знак солидарности с рабочим классом, достала из котомки своей одну пол-литровку и отдала парню.
   С каким вожделением посмотрел мужик на бутылочку. Была она ему, наверное, дороже родной матери, любимой жены и любящих его детей...

ГЛАВА 7

  
   Засунув "трофей" в карман, крановщик сказал мне ободряющим тоном.
   -- Ну вот, теперь считайте, что горбыль действительно ваш. Сейчас подкрановый покажет, по какой дороге надо будет подогнать машину, и ступайте, ждите своего шофера...
   "Своего" шофера до этого дня видела я всего лишь раз. Он -- сын двоюродной сестры одной моей подруги. Молодой парень. Я очень боялась, что не узнаю его, когда он подъедет. Ну, что там можно разглядеть через стекло кабины? И дело мое сорвется. Потом начинай все сначала. Это препятствие хотелось мне не преодолевать, а обойти. Он должен был прибыть часов в 15-16, так как работал в первую смену на каком-то предприятии. А вдруг он раньше освободится? - волновалась я. И, чтобы не разминуться с ним, встала у проходной, на воротах (как защитник родного города на подступах к нему) и простояла там., на ветру (этот день, как назло, был пасмурным и холодным) целую рабочую смену, читая книжку и поглядывая на подъезжающий транспорт.
   "КамАЗ" остановился чуть-чуть подальше. Шофер сидел в кабине так высоко, что мне с земли был еле виден. И я его ни за что не узнала бы, если бы он не признал меня, и если бы не улыбнулся мне, если бы эта его улыбка не была точно такой, белозубой, приветливо-радостной, как и у его матери, которая любит пошутить и. посмеяться, с которой частенько встречаюсь я, бывая в гостях у ее сестры.
   Убедившись, что это он, я тоже заулыбалась вовсю и побежала по дороге, указывая машине путь.
   Когда стройматериал погрузили, я вручила вторую пол-литровку уже подкрановому, на которого почти не взглянула, и села в кабину "КамАЗа". Нужно сказать, что забираться в кабину этого грузовика было не так-то просто. Дверца кабины, (уточняю для таких, как я, мало интересующихся техникой) находится примерно на высоте окна первого этажа жилых домов.
   Я задирала то одну, то другую ногу, но никак не могла найти, на что бы опереться. Рукой не могла нащупать, за что бы уцепиться, чтобы вскарабкаться наверх. Шофер, сидя на своем месте, не мог дотянуться, чтобы помочь мне (или ради шутки не старался это сделать), только улыбался и повторял:
   -- Да вот же ручка. Беритесь за нее и вставайте на колесо.
   А я не видела ни ручки, ни колеса. Ослепла, наверное, от счастья, что выдержала эту многодневную битву за лесоматериал.
   Глядела я на эту махину (на "КамAЗ") и поражалась, что это за техническое совершенство.
   Кататься, как дети говорят, в таком автомобиле ни разу мне еще не пригодились...
   Кое-как, ухватившись за какой-то выступ (не за ручку, разумеется), громко хохоча над своей неловкостью, ввалилась я наконец в кабину. На лице моем, по всей вероятности, было такое же ликующе-глупое выражение, что и у той. женщины, которая сидела верхом на горбыле, которую видела я в тот день, когда впервые явилась на док.
   Ехала я и продолжила улыбаться, довольная собой, Костей (так звали "моего" шофера) и всем на свете. За доставку груза должна была я заплатить ему 600 рублей и сверх того дать пол-литра водки. Такое вознаграждение его вполне устраивало. Стоило ли начинать прикладываться к рюмке и гоняться за спиртным в его возрасте (парню было тогда чуть больше двадцати)? - это уже другой вопрос. Но для обсуждения таких проблем у юноши была родная мать. А я должна была строить дом и не заниматься чьим-то воспитанием и перевоспитанием. Что же было делать, если каждый из тех, кто оказывал мне какую-то услугу (все подряд) требовали с меня "пузырек"?...
   Мы ехали. Машина мчалась стремительно. Новейшая марка. Новенький мотор. Просторная, уютная кабина. Светло, тепло, и газом ни капельки не пахнет. Мимо проносились встречные грузовики. Позади оставались заводские корпуса, торопливо шагающие по тротуарам пешеходы.
   С комфортом устроившись на высоком сидении, сверху вниз смотрела, я на идущих пешком людей и невольно возносилась над ними, чувствуя себя победительницей.
   О том, что за 3 куба лесоматериала заплатила я сумму, равную моему месячному пенсионному пособию, и за его доставку столько же, я не думала сейчас.
   Напевала, про себя:
   Я люблю вас
   "КамАЗ"
   Что б я. делала
   без вас?
   Узнала я наконец, что такое достать транспорт для перевозки, нужного тебе груза. Это было кошмарно трудно. "Поймать" на дороге машину -- одно. Сделать заказ в какой-то фирме -- тоже легко. Но сколько это будет стоить? У всех моих подружек, вместе взятых, не хватит средств. Договориться, обходя фирмы, но чтобы тебя не подвели... Такое случается, по всей видимости, нечасто.
   И мне, наверное, просто повезло, что нашлась у меня такая подружка, у которой есть двоюродная сестра, а у сестры сын, работающий шофером, к тому же хороший парень.
   Проторяю. Я чувствовала себя победительницей. Но кого же я победила? Ведь, если вдуматься, побеждали все меня, подчиняя своим неписаным правилам, вымогая спиртное. Что же тут радостного? А то, наверное, что не упиралась я на своем, как баран, а, делая маленькие уступки слабости людской, добилась большой пользы для себя...
   Победила я, стало быть, самое себя, переломив что-то, чему раньше неукоснительно следовала. А что? К лучшему это или худшему? Размышляла я над этим, размышляла, а потом, махнув рукой, решила: раз улыбаюсь и пою, значит к лучшему...
   "Жить в обществе и быть независимой от общества нельзя". Но мысли, сомнения, против воли моей, все равно лезли в голову. Кого же я, кроме себя, победила, добившись своего? Кто от меня ничего не получил? Хотя, очевидно, и желая этого? И тут я вспомнила, того дядечку, который не хотел подписать мое заявление. С ним в этот торжественный день пришлось мне, несомненно, еще раз столкнуться. Оказалось: через проходную не пропускают, если нет у клиента накладной на груз, который ему надо вывезти, а на ней еще одной подписи начальника. И вот я снова в его кабинете. Он, мужчина, сидит, низко склонившись над столом, что-то пишет. Я, женщина, стою перед ним, терпеливо жду, когда он изволит обратить на меня внимание. Но нисколько не чувствую себя уязвленной его неучтивостью. Наконец "его светлость" поднимает голову. Я улыбаюсь, но в глаза не смотрю, не смею.
   -- Что вам угодно? -- спрашивает он сердито, но сдержанно, как будто на самом деле не понимает, зачем я к нему пожаловала раньше назначенного срока.
   -- Да вот, подпишите, пожалуйста, -- протягиваю я ему бумагу.
   -- Представьте себе, хороший горбыль нашелся, мне повезло. Так неожиданно...
   И я сама, и он -- оба мы прекрасно знаем, что мне "повезло" лишь потому, что я "подмазала". Мне это дорого обошлось. Но что поделаешь? Время дороже. Придав голосу интонацию раскаявшейся грешницы, стараюсь я это внушить начальнику, притворяюсь, что принимаю его за честного человека, на разу в жизни не нарушавшего закон и не берущего взяток.
   Возможно, он такой на самом деле. (Откуда, мне, постороннему человеку, это знать?) и "гоняет" работяг за то, что они вынуждают клиентов давать им взятки в виде спиртного. Но если это так, если он, руководитель, борется с подчиненными за правду и не побеждает их, грош ему цена...
   Когда с начальником, у которого все права, борется бесправный подчиненный и проигрывает, ему, подчиненному, нельзя не посочувствовать. Но если наоборот?
   -- А. может, он недоволен там., что ему не досталось бутылок? -- этот вопрос задаю я уже не себе, а своему шоферу.
   -- Кому? -- не сразу понял он, кого я имею в виду.
   -- Начальнику.
   -- Начальнику? -- весело переспросил Костя. -- Вы что, за него переживаете? Нe волнуйтесь. Начальник себя не обидит. Это так же верно, как...
   Собеседник мой недоговорил.
   Я за него закончила:
   -- Рыба с головы гниет...
   Мы оба рассмеялись.
   Улыбка у Кости восхитительная, незабываемая...
   Прежде чем ехать с грузом в мой сад, завернули мы на поселок, где все еще жила я у Полины Васильевны, так как она не пожелала меня отпустить, хотя я уже всю работу, какую должна была выполнить, переделала.
   Здесь нам надо было забрать и погрузить в машину еще и другой стройматериал -- рубероид, который я приобрела незадолго до этого и оставила на хранение у своей любезной подруги. Всего рубероида было 10 рулонов, страшно тяжелых. Мне бы их самой ни за что не поднять. Их переносил со двора, где они стояли, прислоненные к забору, один Костя. Мне он не позволил даже подсоблять ему.
   10 рулонов.
   Десять раз он поднимал их и забрасывал в кузов "КамАЗа" через высокий борт. А я стояла и смотрела, вся сжавшись, переживая, как он, бедненький, напрягается, как вытягивается его еще тонкая шея и останавливаются, расширившись, глаза. И не сказал он мне ни одного слова сердитого, не чертыхнулся, ни разу.
   "Нет, -- подумала я. -- не зря пообещала я ему 500 рублей и бутылку водки. Очень старательный юноша. И будет хорошим семьянином". Недавно женился. Супруга скоро родит. Родители купили им машину. А денег, как и у меня, нет. Как и я, берет взаймы и у друзей, и у родственников. Старается подработать...

ГЛАВА 8

  
   Но я забыла рассказать, как доставала рубероид. Видела рулоны этого кровельного материала в том же магазине, где приобрела цемент, и е тог же день, но даже не полюбопытствовала, сколько он стоит.
   Не думала сперва покупать толь (пропитанный каким-то раствором картон). Зачем он мне? Крышу крыть? Но ведь лучше же для этого использовать шифер ила кровельное железо...
   Но ведь тебе не хватит денег ни на шифер, ни на железо, заявили мне соседи по саду, наблюдающие за всеми моими действиями и дающие время от времени толковые советы. - Купи десять рулонов рубероида, то есть толя, покрой крышу в два. слоя. Он продержится столько, сколько будет надо, а когда подкопишь средств, купишь листы железа или шифер.
   Соседи, меня убедили. И снова отправились я в тот же магазин, торгующий стройматериалами. Подошла к выставленному в салоне рулону, смотрю цену -- 200 рублей. За 10 штук две тысячи. Дороговато, конечно, да никуда не денешься. Зато крыша будет! Без крыши ведь домов не бывает. Хватило у меня ума-разума, чтобы такое открытие сделать...
   Стою, рассуждаю про себя. Никого вокруг не вижу. Вдруг чувствую: кто-то трогает меня за руку. Вздрагиваю:
   -- В чем дело?
   Передо мной парнишка, совсем еще мальчик.
   Спрашивает:
   -- Вам нужен рубероид?
   -- Да. А что?
   -- Сколько вам надо?
   -- 10 рулонов.
   -- Хотите, мы продадим вам десять таких штук не по двести, а по сто рублей?
   Долго размышлять не надо было, чтобы решить задачу, по какой цене выгоднее купить товар. Поразмыслить следовало о другом: стоит ли покупать краденый товар? (а, он, конечно, краденый, иначе его не продавали бы в два раза дешевле, чем он стоит на самом деле). Красиво это будет с моей сторона или нет - связываться с жульем?
   Если бы раньше кто-то обратился ко мне с таким предложен нем, я бы наотрез отказалась его принять. Но прежде... прежде все было по-другому. А теперь... Теперь, как говорится, уже не до жиру, быть бы живу...
   Минимальная пенсия, минимальная пенсия. - напомнила я себе, а у посыльного спросила:
   -- А кто это "мы"?
   -- Кооператоры.
   -- А где их можно видеть?
   -- А вон они, на улице.
   Одна стена дома, в котором помещается магазин, сплошь из стекла. И сквозь него я увидела кучку стоявших на крыльце молодых мужчин. Двое высоких, плечистых. Один маленький, плюгавенький, с черной бородкой и усиками, аккуратно подстриженными, так аккуратно, что даже подозрительным начинает казаться человек, чье лицо украшает такая ухоженная растительность.
   Чем же занимается мужчина, который так тщательно следит за своей внешностью?
   Трудится не покладая рук? Едва. ли. Не в том ли его работа заключается, чтобы, стоя перед зеркалом, взвешивать и гадать, где и что взять бесплатно, а потом все это продать, пусть даже по дешевке?...
   Почему-то меня ничуть не тревожило, что купив у этих, ребят товар за полцены, я рискую впоследствии вообще его лишиться, поскольку он добыт нечестным способом.
   Беспокоило меня другое: качественный ли он и есть ли у них вообще то, что они мне предлагают? .Возможно, эти мужчины просто блефуют?
   Не стала я, конечно, задавать мальчику на побегушках эти свои вопросы, задала другие, пытаясь исподволь выяснить то, что меня интересовало:
   -- А чем занимается ваш кооператив и где вы сейчас работаете? Парнишка ответил, нисколько не смутившись:
   -- Кроем, крыши. В настоящее время ремонтируем школу. -- И он назвал номер учебного заведения.
   Его ответ убедил меня в том, что рубероид у них на самом деле есть и качественный (для ремонта здания школы плохой не дадут). А стащили они его, безусловно, именно там, где работают. В их интересах сбыть сворованное поскорей, а не прятать. И едва ли, стараясь обмануть администрацию школы, которой, причинили ущерб, они будут ставить своей целью еще и покупателя "нагреть". Ведь, если они обидят его, он может найти их потом, и... мало им не покажется...
   Успокоив себя этими доводами, сказала я посыльному, что готова купить у них эти "штуки", как он выразился.
   На радостях, что удалось выполнить поручение, данное ему старшими товарищами, мальчишка услужливо распахнул передо мной дверь, ведущую на улицу, тоже стеклянную, я вышла, перезнакомилась с кооператорами, и все вместе отправились мы испить грузовик, чтобы доставить стройматериал ко мне в сад.
   По дороге "продавцы" полюбопытствовали, что я буду покрывать этим рубероидом. Я сказала. И они сразу же сделали мне еще одно предложение, в форме вопроса:
   -- Хотите, мы. вам, сами построим этот домик? Мигом. Нас ведь целая бригада.
   Это их предложение показалось мне заманчивым, настолько соблазнительным, что сразу же вылетело из .моей легкомысленной головы, с кем имею дело, почему эти люди по дешевке, продают дорогой стройматериал. Вообразив, что и за работу на стройке возьмут недорого с меня, вступила с ними в переговоры. И вот что ответила на их вопрос:
   -- Нынешним летом нужно будет мне только залить фундамент и сложить стены из шлакоблока. Если за эти услуги вы потребуете меньше, чем тот строитель, с которым у меня уже есть договоренность, и приступите к работе немедленно, без проволочек, я откажу ему и найму вас.
   -- А сколько вы ему обещали?
   -- Это секрет.
   -- И все же?
   Как уже было сказано выше, строителю согласилась я заплатить 7 тысяч. Но соседи по саду уверяли меня, что это дорого. В прошлом году, говорили они, за укладку фундамента и возведение стен брали 500 рублей. В нынешнем, по их мнению, эта работа должна стоить 5 тысяч, потому что цены на продукты питания и на промышленные товары выросли за год именно в десять раз.
   После некоторых колебаний я назвала кооператорам эту цифру.
   -- Мы бы взяли с вас четыре, -- начали они меня агитировать.
   -- Прекрасно, -- не отдавая себе отчета в том, что делаю, согласилась я. -- Когда приступите?
   -- Тянуть не будем, -- заверил меня черноволосый бородач. Запишите телефон. Позвоните завтра. Я назову вам конкретно число.
   Хотя он и был маленький, хилый, но активность в беседе со мной проявил большую.
   Пока я доставала из сумки косметичку. а из нее карандаш для бровей и клочок бумаги, пока записывала адрес и телефон, рослые парни и тот мальчуган обогнали нас с Сашей (так звали бородача). Оставшись наедине друг с другом, мы разговорились. Из осторожности, которая вдруг проявилась во мне, что случается, к сожалению, крайне редко, я не стала сообщать кооператору, что зимой живу в другом городе, что пенсионерка. На вид дают мне гораздо меньше лет, чем это в действительности. Да и на самом деле, было мне тогда не так уж много, ведь на пенсию-то меня спровадили не по старости, а... ну... Я уже говорила об этом, не стану повторяться.
   Саше захотелось узнать, где я работаю. Я сказала, что учительницей в школе.
   -- Моя, мама тоже была преподавателем! -- обрадовался он или сделал вид, что обрадовался такому неожиданному совпадению. -- А теперь выращивает розы в саду. Прекрасные! Продает по 35 рублей за штуку. Идут нарасхват. Вот придете к нам и сами цветы эти увидите. И с мамой познакомитесь... -- Очень старался он внушить, что эта наша первая встреча не будет последней. Что мы заключим трудовое соглашение, они, вся их бригада, добросовестно выполнят свои обязательства и расстанемся мы, когда работа будет сделана, друзьями, а с мамой его станем подругами...
   Трудолюбивую сашину маму и выращиваемые ею цветы довелось мне вскоре лицезреть. Но об этом немного погодя...
   Машину ребята раздобыли -- крытый фургон, с надписью по борту: продукты. В таком автомобиле везти кровельный материал по маршруту город - сады было рискованно, так как на пути нам должен был встретиться пост ГАИ. И водитель, когда мы забрали рубероид из чьего-то гаража, согласился, по моей просьбе, отвезти его не в сад, а на поселок, к моей квартирной хозяйке. Это было гораздо ближе и, стало быть, перевоз обошелся мне намного дешевле. И все же, чтобы расплатиться за товар и его доставку, мне не хватило двухсот рублей. Нужно было где-то перехватить эту сумму. Я надеялась, что выручит меня Полина Васильевна, с которой мы очень подружились, несмотря на большую разницу в возрасте. И она, оценив все, что я, для нее сделала, не отказала мне в моей просьбе.
   Четверо парней выгрузили рулоны из машины и составили, прислонив к забору, во дворе дома Полины Васильевны. По совету хозяйки, которая опасалась, кик бы кто из соседей, заметив, что к ее воротам, подъезжал грузовик, и что-то из него перетаскивали, не перелез бы, когда стемнеет, через городьбу и не переполовинил мою покупку, я замаскировала ее, обставив видавшими виды ящиками и досками...
   У Полины Васильевны, восьмидесятилетней старушки, очень трудолюбивой и некогда деятельной .женщины, а теперь изнывающей от скуки и тоски по работе, которая была ей уже не по силам, появилась забота, вполне посильная -- караулить рубероид.
   Теперь, ожидая моего возвращения из сада, она не просто так сидела во дворе на диванчике под навесом, а охраняла мой стройматериал. И вечером, находясь в доме, тоже прислушивалась и сразу же выбиралась наружу, если с улицы доносился хотя бы малейший шорох, и пересчитывала рулоны, шаря заскорузлыми своими руками по нагроможденным вокруг них, утыканным ржавыми гвоздями ящикам и доскам.
   Вот эти рулоны рубероида мы с Костей и забрали с того места, куда их поставили кооператоры, и заодно с горбылем, переправили ко мне в сад.
   Вот какой огромный кузов у "КамАЗа" -- все туда вошло: и горбыль, и рубероид. И вот какой чудесный парень Костя. Кроме одного задания, о котором мы с ним заранее договаривались, выполнил еще и другое, но доплаты не потребовал.
   Если бы все люди были такие добрые и отзывчивые, насколько лучше была бы наша жизнь. И никогда бы наш. социалистический строй, по которому теперь вздыхают очень многие, не превратился бы в свою противоположность... Но рассуждаю я, конечно, как идеалистка. А миром правят материалисты...

ГЛАВА 9

  
   С кооператорами договорились мы встретиться в школе, которую они подрядились отремонтировать к началу нового учебного года. Я отправилась туда на следующий день, рано утром. Мне хотелось побеседовать с ними еще до начала рабочей смены, чтобы не отвлекать людей от дела. Но, как назло, в это утро по нужной мне магистрали не ходил городской транспорт. Пришлось ехать вкруговую, потом шагать на своих двоих. И когда наконец добралась я до четырехэтажного здания десятилетки, в вестибюле, где строители должны были меня ждать, уже никого из них не было. Отыскала я ребят в спортзале, где они занимались побелкой. И вошла туда в самый для них неподходящий момент: их отчитывала за плохую работу завхоз учебного заведения, женщина пенсионного возраста. но еще очень крепкая на вид и требовательная. Она. тыкала длинной палкой туда-сюда, указывая на недоделки, стучала этой палкой об пол, заляпанный известью, доказывая, что пора приступить к его покраске: ведь 1-ое сентября уже на носу!
   И села на стульчик в сторонке и стала слушать внимательно ее "выступление". Мне бы встать да уйти подальше от таких работников. Они же воры, воры и халтурщики, твердила я себе. -- Зачем с ними связалась? Облапошат они тебя, как пить даль, облапошат. Ты же одна, а их целая бригада. Пока этого не случилось, беги от них подальше, без оглядки! Но мне так хотелось поскорее начать стройку! А главное -- так хотелось нарваться на новые препятствия. Мало, значит, пришлось их в жизни пока что преодолеть. Мало получала по зубам...
   Когда. завхоз ушла, ребята не вдруг принялись исправлять погрешности в работе. Усевшись кто на что, начали они ругаться между собой, обсуждая какие-то посторонние дела, не то, что им пять минут назад завхозом было сказано, и не то, конечно, о чем я собиралась с ними толковать. Меня они просто не замечали, в упор не видели.. Не имея терпения дожидаться, когда же они обратят наконец на меня свое внимание, и не желая слушать, как они сквернословят, я сама подошла к Саше, к тому маленькому бородачу, который и назначил мне эту встречу, которого считала главным в бригаде, и попросила выйти со мной на улицу. Надо же было уточнить, когда парни приедут ко мне в сад хотя бы для того, чтобы посмотреть фронт работ. Мы вышли. За Александром увязался еще один субъект, рослый, с всклокоченной шевелюрой, которого я видела впервые. Наверное, не Саша, а этот человек был у них бригадиром и счел нужным присутствовать при нашем с бородачом разговоре. Но вести он себя, в отличие от обходительного, тактичного Александра, совсем не умел. Не успела я и рот открыть, чтобы задать Саше интересующий меня вопрос, этот тип заорал, точно его резали:
   -- Для начала я вам заявляю: 4 тысячи -- не деньги! (как будто не они сами, а я им назначила такую плату за их труд).
   -- Ну, ладно! -- желая его усмирить, согласилась я на маленькую уступку. Будет вам пять, только начинайте скорее.
   -- Черт возьми!--- пуще прежнего разъярился лохматый.--- Пять -- тоже не деньги!
   -- Но это же не дело! -- рассерчала и я. Вы нарушаете уговор. Если вы будете каждый день набрасывать по тысяче!..
   -- Хорошо, хорошо! -- вклинился в наш диалог Саша, выразительно подморгнув товарищу (наверное, он принимал меня за дуру: ведь лишь идиотка, услышав все, что только что было о них, о кооператорах, как о работниках, сказано, будет настаивать на продолжении деловых переговоров с ними). -- Нe волнуйтесь, поладим.
   После этих его слов, а главное -- после того, как он подмигнул, разбушевавшийся верзила утихомирился и больше уже не встревал в нашу с Александром беседу, догадавшись, вероятно, что тот дурачит меня и не надо ему мешать.
   Я тоже успокоилась, думая, что мои условия приняты, и ждала, что скажет мне Саша по существу дела. И он сказал, вернее, спросил:
   -- А чего не хватает у вас, чтобы, начать строить?
   -- У меня выписан бут, но я его пока не завезла, -- вынуждена была я сознаться в своем упущении.
   -- А его и не надо! -- стараясь меня обрадовать, заявил бородач и стал доказывать мне, что это именно так. -- Посмотрите, сколько вокруг валяется булыжников, сколько их вдоль дорог, где выкопаны ямы. (камней, действительно под ногами было хоть отбавляй). Мы поднимем их всей бригадой, побросаем в кузов, потом сядем в машину и поедем к вам в сад.
   -- Когда? -- почувствовав, что тут что-то не вяжется (слишком уж походило на сказку то, что он говорил), недоверчиво спросила я.
   -- Сегодня вечером, -- продолжил он в том же духе, войдя в роль благодетеля.
   -- Но вы же не знаете, где мой сад! -- напомнила я ему, давая понять, что, возможно, я и тупица, но не настолько же, чтобы не замечать допущенных им оплошностей.
   -- А вы опять к нам приезжайте, вечерком, -- выкрутился ловкий мой собеседник. Только не опаздывайте. Лады? -- ласково попросил он.
   Любезность несомненно, великая сила. Отвечать на нее хочется только взаимностью...
   -- Хорошо, -- ответила я вежливо, хотя в душе осталась очень недовольна своею сговорчивостью. И утром, и вечером одно и то же. А будет ли толк? Я сюда вечером, а в сад ко мне уже ночью, что ли?
   Что-то тут было не. так. Чувствовала я: он что-то затеял каверзное, но не могла догадаться, что именно.
   Мне не надо было в это вникать. Потом обдумала бы это. А сейчас... коли все уже было сказано и слово дала, которое должна непременно выполнить, надо было развернуться и уйти. Ушла бы сразу -- никакой неприятности впоследствии не случилось бы. Но Саша пристальным взглядом своих черных цыганских глаз как будто загипнотизировал меня. И я упустила момент.
   Лицо его вдруг посерело, выражение стало несчастным. Теперь уходить было уже поздно. Меня далее охватил страх: что это с ним?
   Наверное, Александр был неплохим психологом и артистом прекрасным. Возбудив во мне жалость к себе, моментально воспользовался ею.
   -- А теперь... -- закусив губу, он замолчал в замешательстве и, взглянув на кудлатого товарища своего (который хоть и не "возникал" больше, но, стараясь держать ситуацию под контролем, не отходил от нас), сердито махнул рукой в сторону. Поняв намек и на этот раз, "третий лишний" удалился, а тот, что остался, добавил неуверенно -- жалким тоном, очень прошу вас... одолжите мне сотню. Я должен срочно выпить. Иначе умру...
   Написав это, я засмеялась. Но тогда, когда я услышала от Александра эти слова, мне было не до смеха. И не только потому, что приняла за чистую монету притворную жалобу обманщика.
   В тот день была я под впечатлением от рассказа одной из своих знакомых (которая тоже давала мне взаймы).
   Живет она вдвоем с сыном. Друзей у него много. Позавчера приходит к ним один из товарищей (а сына, как нарочно, дома, не было) и просит дать ему в долг на бутылку. Так прямо и говорит: "на бутылку". Женщина отказала ему: сочла причину, по которой парень к ней обратился, неуважительной. Подумаешь, выпить ему понадобилось! А он вернулся домой, напился какой-то дряни и умер. Не на словах, а на. самом деле! Выслушав Сашу, вспомнила, я эту историю и, недолго думая, достала из сумки сотенную купюру и протянула ему.
   "Ничего, -- сказала я себе, спохватившись, что сделала еще одну глупость, а лучше сказать, села в калошу. Побаивалась я, что кооператоры будут стараться дурить меня, когда начнут строить мой домик, но надеялась, что этого не допущу, коли .таю про них всю подноготную. И вот, пожалуйста, и строить еще не принялись, а уже денежка моя перебрались в карман к одному из них. -- Ничего, стала я подыскивать аргументы, чтобы утешить себя. -- Расплатится. Не он, так его мама. Ведь она у него учительница, а это значит -- порядочный, положительный человек. К тому же не ромашками -- розами торгует. 3 штуки -- 100 рублей. Неужели поскупится дать такой пустяк тому, кто спас жизнь ее сыну?..
   Весь этот день пробыла я на своем участке. Работы было у меня там непочатый край. Когда посмотрела на часы, стало ясно: в автобусе в город мне не уехать. Начался на маршруте город-сады обеденный перерыв, а когда он закончится, никому не известно. Надо было чапать к трамвайной остановке. А до нее пешим ходом -- 40 минут. Потом в трамвае минут тридцать. После этого в школу к кооператорам можно уже а не заявляться. Не успею к назначенному часу -- никто меня не будет дожидаться. А я останусь ни с чем.
   Я была абсолютно уверена, что только от меня зависит дальнейший ход событий. Вот как сумел запудрить мне мозги этот маленький обаятельный бородач. Выход был один: двигаться в темпе. И я побежала, сломя голову, обгоняя пешеходов, и пожилых, и молодых, и детей, удивленно посматривающих на меня.
   "Вот опоздала, утром. -- ругала я себя на ходу, -- и все пошло кувырком. Явилась бы вовремя, все, вероятно, сложилось бы иначе, в твою пользу".
   Расстояние от проходной коллективного сада до трамвайной остановки покрыла минут за десять-пятнадцать. Наконец влезаю в трамвай. Еду, а у самой сердце так колотится вот-вот выпрыгнет. Думаю: так недолго и концы отдать. Но беречь себя не приходится. Люди ведь ждут. И стройку начинать пора. Наивная, если бы я могла это хотя бы предположить, как они меня ждут. Но судим о других мы ведь по себе. Что бы о них мы ни знали, асе равно каждого меряем на свой аршин...
   Наконец доехала. Влетаю в спортзал, счастливая, что не опоздала. Строители не разошлись, но встречают меня с кислыми лицами. Ох, как не хотелось мне поверить в худшее, что дело сорвалось. И не по моей вине, естественно. Ищу глазами того, кто пригласил меня на этот час, и не нахожу. Спрашиваю, не скрывая треволнения:
   -- Где Саша?
   -- Где Саша? Где Саша? -- передразнил меня кто-то из ребят. -- Не надо было давать ему в долг. Он как утром ушел с этой сотней, так до сих пор и нет его. (В то время бутылка водки стоила как раз 100 рублей).
   Поскребла я у себя в затылке, в очередной раз поразилась своей глупости, удивилась, почему эти парни к сказанному ими не добавили еще несколько слов, мои умственные способности характеризующие. Задаю следующий вопрос:
   -- А, может, он дома отлеживается?
   О буте, о машине, которую Александр обещал достать, уже не спрашиваю.
   Размышляю так: надо свои денежки выручать. Они ведь не мои, а моих подруг, которые дали мне их в долг для хорошего дела, а я их пьяницам раздаю, разбазариваю. Выручить нужно деньги, да и отделаться от таких строителей. Это препятствие, которое поставила я перед собой собственными руками, мне, конечно, не преодолеть -- толку от таких работников не будет. Это первое. Второе: решение свое им не сообщать пока. Еще неизвестно, как они поведут себя, если я сейчас им доложу, заявлю категорически, что от их услуг, по тем-то и по тем-то причинам, отказываюсь. Честная до мозга костей, впервые в жизни, наверное, думая одно, вслух людям сказала другое:
   -- Ладно, схожу к нему домой, там и побеседуем мы о наших делах.
   Парни ответили мне глубоким молчанием. Смысл которого я истолковала так: сходи, сходи, поинтересуйся, многое поймешь, если не совсем дура...

ГЛАВА 10

  
   Дверь мне открыла чернявенькая женщина. В прихожей на полу в ряд стояли ведра с ролами. Их было, очевидно, штук сто. Сразу тысячи на три-четыре.
   "Ну, думаю, голубчики, легко вы от меня не отделаетесь. Сглупить-то я сглупила, но уж во второй раз вы меня не обставите".
   -- Саши дома нет, -- возвестила его мама с нескрываемой претензией в голосе: чего, мол. вы, тут лазите каждый день, да еще какие-то деньги требуете? Кому дали, с того и спрашивайте. Ищите его по месту работы.
   -- Там его нет.
   -- Но я за это не отвечаю. Он совершеннолетний. И, между прочим, вовсе тут и не проживает. Он живет в общежитии. И, к сожалению, пьяница. И непонятно мне совершенно, зачем вы дали незнакомому человеку деньги взаймы.
   -- Да не взаймы я ему дала, а в счет расплаты за работу, которую они у меня должны были сделать. А теперь вижу, что работать они не собираются.
   -- Вы только сейчас это видите. А я тут причем? -- Эта женщина считало себя исключительно умной. Очень бойко и свысока со мной разговаривала, как с умственно отсталой. Еще, значит, один человек считает меня дурой и не скрывает этого.
   Мне же нужно было сейчас во что бы то ни стало опровергнуть это ее .мнение. И не так необходима была мне эта сотня, которую я, что называется, профукала, как победа над этой "умницей".
   -- Удивляюсь, -- нашлась я, -- почему вы сразу не поставили меня с известность (это был уже второй мой визит к Саше, вторая встреча с его матерью), что представляет собой ваш сынок. И зачем разрешаете вы ему давать людям ваш адрес, устраивать на вашей квартире деловые свидания. Он же подставляет вас, но, мне кажется, с вашего согласия.
   Ничего бы я не доказала этой бывшей учительнице, переквалифицировавшейся в базарную торговку, хотя и сама промышляла тем же самым (правда, выносила на рынок не цветы, а ягоды), если бы у нее не было мужа (но у таких богачек, как она, муж всегда имеется, в отличии от такие малоимущих, как я), если бы в данный момент его не оказалось дома. Но, на мое счастье, он дома был.
   -- Мать! Мать! -- послышалось вдруг из глубины квартиры, обставленной шикарно и со вкусом (в этом я убедилась в прошлый свой приход сюда). 100 рублей уже тогда были не деньги. И когда мужчина заговорил, мне даже стыдно стало, что я пришла требовать такую мелочь. Но, как я уже сказала, дело было не в количестве рублей, а в принципе, и пришла я не за тем, чтобы выдрать их, а за, тем, чтобы, поддавшись духу протеста, доказать, ну, вы знаете, что я все время стараюсь доказать себе и другим. Это у меня точно игра такая. И мне обязательно надо выиграть, тем более, у этой самонадеянной особы. Не могла я также допустить, чтобы сотня, даже не моя, перекочевала из моего тощего кошелька в ее туго набитую ассигнациями мошну. Кроме, всего прочего, должна была я этой неприятной разборкой наказать себя за глупую доверчивость, дабы впредь не допускать подобных трат ни своих, ни тем более чужих денег.
   По моему лицу, полагаю, было видно, что уступать я не намерена. Но и противница моя не собиралась признать себя побежденной.
   -- Идите к нему но месту его основной работы. Я вам дам адрес
   -- Что-то много у вас адресов в наличии.
   -- Мать! Мать! -- повторил свой призыв мужчина, не показываясь мне на глаза.
   Это был не отец Саши, а его отчим. Уже немолодой вышла мать за него. И, видимо, очень им дорожила. Вторым мужем, если удастся таковым обзавестись, женщина обычно дорожит больше, чем первым. Гневные ноты в голосе мужчины отрезвляюще подействовали на женщину, не привыкшую разбрасываться и копейками, не говоря уже о рублях, тем более о сотнях.
   -- Ну, ладно, хорошо, -- сдалась она наконец. -- Я верну вам ваши деньги. Вот тут у Саши лежат какие-то... Из них я и возьму...
   Она прошла в комнату, оттуда послышался характерный шелест (были, следовательно, у плюгавенького алкоголика свои деньжата, но он предпочитал пить на чужие, вымогая их у таких сердобольных простофиль, как я), вынесла мне новенькую сотню. Оторвала-таки от своего сердца...
   -- Передайте сыну, -- сказала я на прощание, -- что от его услуг и от услуг всей его бригады я отказываюсь.
   Моя покойная мама при жизни частенько одалживала просящим деньги. Кто-то возвращал (у кого совесть была), кто-то нет. Когда уже не было в живых отца (мама пережила его на 18 лет), нанимала работников на трудные работы в саду. Платила обычно вперед. И, само содой разумеется, нередко нарывалась на обман. Деньги возьмут, а работу не сделают. Но с обманщиками она никогда не ссорилась. Правильно она поступала или нет, умно или глупо, не мне судить. Мне нужно было из своих ошибок делать выводы. Но эта моя маленькая оплошность, лак мне кажется, предотвратила большую. Не дала бы я Саше в долг, не раскусила бы его сразу, и поводила бы еще меня за нос эта строительная бригада, много бы. времени я потеряла. А эта потеря посерьезнее, чем утрата ста рублей...

ГЛАВA 11

  
   Бут для фундамента я выписывала в том же магазине, где покупала цемент и где познакомились с кооператорами. Этого стройматериала нужно было мне всего два куба. Мои соседи по саду говорили, что когда они строили свой дом, камни не выписывали, не покупали, а, набрали где придется, натаскали собственными руками столько, сколько потребовалось. Но у них для этого было время, они же в этом городе живут круглый год, а я тишь летний сезон. А мне собирать вдоль дорог булыжники недосуг.
   Стоил бут тем летом 46 рублей за куб. За два, значит, надо заплатить 92 рубля. И так обрадовалась дешевизне этого строительного материала, что только лишь увидела ценник под стеклом на витрине, сразу же подошла к кассе, достала кошелек.
   На сей раз чек выписали мне без всяких возражений и, взяв у меня нужную сумму, выдали еще какой-то документ, который, вместе с чеком, требовалось предъявить на гранитном карьере, где предстояло мне получить товар.
   Этот карьер, сказали мне, находится далеко от города, но не в той стороне, где мой сад, а в противоположной. Я уже знала, что транспортом для доставки товара магазин не обеспечивает, а поэтому сразу поинтересовалась, где можно достать машину, чтобы переправить груз. Мне сказали:
   -- В бюро услуг. Но там за такие услуги берут очень дорого.
   -- А если поточнее?
   -- Рублей четыреста-пятьсот за километр пути.
   -- Ого-го! -- вырвалось у меня. -- Доставка, стало быть, обойдется в несколько раз дороже, чем сам, товар.
   -- Раз в десять. Но вы попытайтесь найти машину на месте. Или еще как-нибудь. Ведь есть же в мире добрые люди...
   До гранитного карьера добиралась я в трамвае. Тряслась, наверное, полчаса. Затем дрожала, взбираясь по какой-то крутой железной лестнице и пробираясь по мосту, высоко поднятому над землей, а вернее, над глубокой ямой, опасаясь, как бы ветер не сдул меня в преисподнюю. Стыдно мне было держаться за перила, так как никто из людей, идущих мне навстречу, этого не делал, но оторвать мою руку от железной перекладины никому не удалось бы при всем желании. Боялась смотреть вниз и по сторонам: картинка подо мной и вокруг была, что называется - ни в сказке сказать, ни пером описать.
   Отыскав с большим трудом контору, предстала я в отделе отгрузки перед начальником, чем-то сильно напоминающим того, с кем имела я дело на доке. На миг мне даже показалось, что это тот же самый человек, что перескакивает oн с одного предприятия на другое, чтобы, встретившись со мной на новом месте, поставить передо мной новые преграды, которые не обойдешь и не объедешь, а надо преодолевать. Но делать нечего: назвалась строителем -- действуй!
   Я подала мужчине свои документы. Он внимательно посмотрел сперва на меня, потом на эти бумажки, как будто соображал, совместимо ли то и другое. И под силу ли будет мне справиться с тем, что меня ждет. Придя к какому-то решению, которое не высказал вслух, он сунул мои документы в намасленную тетрадь, а мне выдал, без всяких уже споров, маленький квадратик картона, на котором, стояла чья-то подпись, и сказал, что это бирка на получение стройматериала и что нужно будет отдать ее мастеру и тот позаботится о погрузке камней, но сперва следует найти грузовик.
   -- А до которого часа вы обслуживаете клиентов? -- на всякий случай осведомилась я.
   -- До семи вечера, -- был лаконичный ответ.
   -- О! -- воскликнула я, воодушевившись. У меня в запасе целая рабочая смена. На моих часах было всего 12.
   -- Желаю успеха, -- напутствовал меня начальник, загадочно улыбнувшись.
   И я, совершенно уверенная, что машину удастся непременно заполучить, сорвалась с места, как спринтер на соревнованиях по бегу, когда дается команда "Марш!".
   Перво-наперво попыталась я договориться с кем-либо из тех шоферов, что возили бут по территории предприятия и выгружали его, подъезжая к каким-то просторным помещениям, напоминающим заводские цеха.
   Но водители наотрез отказывались выполнить мою просьбу, заявляя:
   -- Ничего не выйдет. Работа.
   -- А после смены?
   -- Машина будет занята другой сменой.
   -- А если разрешит начальник?
   -- Тогда пусть он заплатит мне за этот рейс как на рабочую смену.
   -- А сколько?
   -- 800 рублей.
   -- О-о! -- пропела я уже другим голосом и побежала в обратный путь по тем же лестнице и мосту, но уже без всякого страха и не держась за железную ограду. Выскочила на перекресток нескольких дорог, по которым сплошным потоком двигались грузовики (на кирпичный завод порожняком, с кирпичного заводи -- с кирпичом, уложенным елочкой, на гранитный карьер и с карьера на товарную станцию или еще черт знает куда. Я подбегала к машинам, останавливающимся в разных точках у светофора, и заводила разговор с водителями, искала доброго человека.
   Они расспрашивали, что везти, куда, чем я собираюсь расплачиваться, и отрицательно качали головой.
   День был нестерпимо жаркий. Страшно пекло мою непокрытую голову. Ужасно хотелось пить. Да и перекусить не мешало бы. Но я ни на что не обращала внимания. Я верила, что добьюсь своего. Берясь за какое-то дело, я всегда верила в удачу, вкладывала в это дело всю душу. Раньше мне это помогало, особенно в молодости, когда я училась. (Помните ведь, я говорила уже, как хорошо я училась). Но когда тебе уже пятьдесят, пусть даже ты выглядишь на сорок, извините...
   Я носилась от машины к машине в течение четырех часов. Наконец один шофер скомандовал мне:
   -- Садись, мать! -- и распахнул дверцу самосвала. Я залезла, села, и мы поехали на территорию карьера. Душа, моя ликовала.
   "Да, -- говорила я себе. - Надо верить в лучшее. И в людей"... -- но радовалась я рано.
   Когда мы подъехали к тому месту, где выгружали бут, где могли бы загрузить самосвал, шофер, прежде чем я вылезла из кабины, чтобы поискать мастера, которому надо было вручать бирку для отгрузки, решил, кое-что уточнить.
   -- А сколько? -- спросил, он. Я сказала:
   -- Два куба.
   -- Да не это я спрашиваю.
   -- А что? -- поинтересовалась я, демонстрируя, ему свою бестолковость.
   -- Сколько дашь ты мне?
   -- Двести рублей и бутылку.
   -- Чего-о-о? -- гаркнул он во все горло.
   -- Чего-чего? -- в тон ему, стираясь перекричать шум мотора, грубо возразила я мужику, страшно разозлившись, что он, не задав мне сразу этого вопроса, задерживает теперь меня.
   -- Ты чего? Шутишь, что ли, со мною? Цен не знаешь? Мало этого.
   -- Сколько же тебе нужно?
   -- 500 рублей и бутылку.
   -- А ты знаешь, что эти два куба стоят всего 100 рублей? Как же можно в 5 раз?
   -- А чихал я на твою арифметику. Последний раз спрашиваю: даешь 500 рублей?
   -- Как раз! Держи карман шире! (помаленьку научилась я разговаривать с шоферами на их языке).
   -- Тогда вытряхивайся отсюда к чертовой матери! И побыстрей! -- он распахнул дверцу. И я чуть ли не кубарем скатилась вниз по насыпи, проклиная целый свет...
   Вот это была преграда так преграда! Вспомнила я поговорку: скупой платит дважды. Но отмахнулась от нее, думая, что эта истина меня не касается. Надо еще попытаться найти водителя подобрее. Поуступчивей. А этот... этот... Отбил он у меня всякую охоту в тот же день искать доброго дядю на дороге, окутанной пылью. И отправилась я в свой сад на сей раз ни, с чем...
   В следующий раз вспомнила я о буте, когда у меня на участке уже вовсю работал строитель. Копал траншеи, мастерил опалубку. Конечно, это был не Костя, который согласился было после того, как я рассорилась со строительной бригадой, уложить мои шлакоблоки. Подумав немного, поговорив со свояком, который обещал ему помочь, он решил расторгнуть наш с ним уговор. Прежде ему приводилось строить, но из дерева. А шлакоблочный дом... Одумался парень, решил сперва поучиться -- гараж для своей машины построить, а потом уже наниматься к другим...
   Безусловно, поступил он честно, признавшись, что нет у него в этом деле опыта. Я ничего не потеряла из-за его колебаний, разве что времени 10 дней. Но поскольку сентябрь, на который была у меня договоренность с другим строителем, еще не наступил, не стоило и нервничать. Но все же я расстроилась. И в горячке попросила мать Кости, которая была моложе меня на десять лет (сестру своей новой подруги), верyуть мне деньги, что даны были мною Косте для, покупки бетона. Нина, (так свали женщину) тут же вернула мне всю сумму, сказав при этом:
   -- Странная ты. Я тогда еще удивилась, когда ты эти деньги дала: зачем ты это сделала? И так просто выложила. Вот привез бы он тебе бетон для фундамента, если бы согласился строить, тогда бы и заплатила...
   -- Но ведь мы же свои люди.
   -- Свои-то свои, да мало ли что может случиться.
   Опять я опростоволосилась. Странная я. Не то слово. Не так меня следовало обозвать, а похлеще. Но Нина постеснялась. Моложе все-таки, чем я... И сколько меня ни учи... Помрешь таким, каким родился, -- подумала я, но вслух ничего не сказала...
   Бетон завозят, когда уже готова опалубка, чтобы тут же пустить его в дело. Заранее -- нельзя. Заранее можно бут, щебенку, то, что подмешивают в раствор для крепости фундамента.
   Итак, я снова на гранитном карьере. И шофера, готового меня выручить, нашла. Я не стала уточнять, сколько возьмет он с меня за услугу. Я ведь уже знала твердый городской тариф. Знала и другое, что сглупила тогда, когда была уже у самой цели и отказалась от услуги того грубого мужика. Начала рядиться с ним, а он вышвырнул меня из машины.
   С шофером, которого теперь я нашла, мы условились, что я буду ждать его на трамвайной остановке. Он приедет часа в два-три на самосвале. Прождала я его до четырех. Два часа опять моталась на солнцепеке. А он не появился. Вот когда я проклинала себя за то, что упустила ту, первую возможность, представившуюся мне. Деньги пожалела! А себя не щажу! Безобразие!
   Но я еще надеялась, что до семи часов, пока идет отгрузка, сумею "поймать" машину. Так оно и вышло.
   Удалось мне в конце концов упросить какого-то тщедушного мужичка со слуховым аппаратом за ушами. Он посадил меня в кабину невиданного мною прежде транспортного средства, похожего на трактор с прицепом.
   И мы поехали ни территорию гранитного карьера. Но не туда, где выгружают камни из самосвалов, а туда, где его черпают экскаватором. Долго петляли мы по узким колеям, спускаясь все ниже и ниже. Наконец водитель сказал:
   -- Зря теряем время. Видите, экскаваторы стоят, людей нет.
   -- Как так?! -- возмутилась я. -- Они же до семи должны работать! А сейчас пять!
   -- Ну, уж за это я не отвечаю...
   -- Поехали к конторе. Я там найду ответственного. -- Это препятствие опять-таки мобилизовало все мои душевные силы. Снова я верила в успех, снова верила в себя.
   Может, этот шофер в тайне посмеивался надо мною. Но зря.
   У входа в контору стояла огромная машина, кубов на девять, груженная щебнем. Шофер возился с колесом. Мы остановились поодаль. Я, выскочив из кабины, помчалась в контору права качать -- препятствие преодолевать. Раскрыла рывком дверь, на которой красовалась табличка -- отгрузка. И сразу накинулась на того, кого признала за главного здесь. Он листал какие-то журналы белыми холеными ручками с длинными пальцами, совершенно, вопиюще незагорелыми.
   "Да что он, с Северного полюса, что ли, приехал? Или он не на карьере работает? Из кабинета, не выходит, черт возьми? Не знает, что у него под носом, творится?"
   К нему то и дело подходили какие-то люди, он подписывал подаваемые ему бумаги или отдавал какие-то распоряжения и не понял то, что я ему сказала. (А я заявила ему, что сейчас всего 5 часов, а на карьере уже никто не работает). Тогда я повторила сказанное и добавила еще кое-что, что о местных порядках думаю.
   Наконец он одарил меня взглядом и ответил весьма спокойно:
   -- Но это же не я уверял вас, что отгрузка работает до семи.
   -- Да, не вы, -- согласилась я, -- не вы. Но в прошлый раз, когда я здесь была, времени было двенадцать часов, а комната эта, где, как оказалось, все решается, была заперта.
   -- Вероятно, вы приходили сюда в обеденный перерыв.
   -- Нет, перерыв у вес в другое время. Табличка на двери та же самая! Так что пойдемте, приказала я ему. -- Меня ждет шофер. И наведите порядок, рае вы здесь ответственное лицо!
   -- Ну, хорошо, хорошо, -- улыбнувшись, начальник захлопнул свой "талмуд". И мы пошли решительным шагом (как у Блока в поэме "Двенадцать" шагали бойцы). Прямо-таки в ногу зашагали к выходу. Я в душе ликовала, что преодолела еще одно препятствие. Но не говори "гоп", пока не перепрыгнешь.
   Просто удивительно, сколько же имеется у нас, у русских, чудесных пословиц! Как богат наш язык! Видимо, в этом есть своя закономерность: чем беднее народ, тем язык его богаче. На каждый случай жизни готовый рецепт. И думать ни о чем не надо, все заранее продумано. А главная пословица, наверное, такая: век живи, век учись, все равно...

ГЛАВА 12

  
   Выходим ни крылечко. У меня в глазах померкло, и сердце оборвалось: моей машины нет, ее и след простыл.
   -- Ну вот, -- сказал мне этот начальник с легкой улыбкой. -- Напрасно вы так волновались... -- и пошел куда-то по своим делам.
   "Сам же меня задержал, да еще ехидничает! -- вскипела, я. -- Но не на. ту наскочил! Я не сдамся. С пустыми руками к себе сегодня не вернусь. Хватит! Чтобы сюда, на этот карьер, да еще раз... Этому не бывать!"
   Очень вдруг я поверила в удачу и подошла к машине со щебенкой, что стояла у конторы. Водитель уже закончил ремонт и собрался было подняться в кабину.
   Испросила у него, сразу перейдя на "ты", будто знала его всю жизнь:
   -- Куда везешь!'
   -- В совхоз.
   Я пропустила его ответ мимо ушей и заявила категорически, не опасаясь, что он пошлет меня куда-нибудь подальше:
   -- Повезешь ко мне в сад.
   -- А туда когда? -- лицо шофера от удивления вытянулось.
   -- Туда завтра, - распорядилась я.
   Он открыл было рот. чтобы заспорить со мной, но вдруг передумал Возможно, это а был как раз тот самый добрый дядя, которого так долго я искала и наконец нашла? Слышал же он мой разговор с тем мужичком, который удрал на своем тракторе с прицепом, бросив меня на произвол судьбы, был свидетелем и объяснения с начальником, который тоже отнесся ко мне наплевательски, и пожалел меня. Или просто решил подзаработать.
   Он спросил:
   -- А сколько дашь?
   -- Тариф! -- уверенным тоном ответила я.
   -- Тогда садись! -- махнул он рукой. -- Поехали.
   Это был щебень, а не бут. Но какая разница? Щебенку тоже подмешивают в бетон.
   Мы ехали долго, делая большой крюк -- объезжая посты ГАИ.
   Молчали, точно боялись, что нас кто-то подслушает или запишет на пленку.
   -- Так сколько тебе нужно было бута? -- спросил, он. -- Два куба.
   -- А ты знаешь, что щебенки у меня девять кубов?
   -- Знаю. Ну и что? Отсыпешь мне два куба.
   Водитель хихикнул, сразу определив, с кем имеет дело. И ответил, решив просветить:
   -- Не выйдет. Как я борт потом закрою?
   -- Ну высыпешь всю. Пригодится.
   -- Пойдет.
   Опять долго молчали. Затем он поинтересовался:
   -- А ты зачем мужика своего прогнала?
   Не стала я выяснять, как это он догадался, что я сама мужа своего выгнала, а не он от меня сбежал. Призналась честно, как другу:
   -- Дурой обзывал...
   На это шофер ничего не ответил, только головой покачал и заулыбался своим мыслям.
   Когда стали подъезжать к моему участку, я его предупредила шепотом:
   -- Только учтите, что строитель мой, он сейчас здесь, милиционер. Подрабатывает во время отпуска. При нем...
   -- Ясно.
   Наконец подъехали к моему саду. Машина остановилась, я вылезла из кабины, и побежала а свой старый домик, чтобы взять деньги и бутылку. А шофер открыл борт. И щебенка как посыплется! Ведь ее было в 5 раз больше, чем надо. Ну не манна ли это с неба? -- подумала я.
   Когда я подала водителю крупную купюру, он тихо, но сердито спросил:
   -- А водка где?
   -- Какая водка? -- сделал я вид, что не возьму в толк, о чем он говорит. -- О водке речь не шла.
   -- Но щебня-то девять кубов. Поимей совесть.
   Можно было, наверное, заупрямиться. Другая на моем месте так бы и сделала. Но я (хоть и "поумнела" за. последнее время, однако не настолько, естественно, чтобы обидеть человека, выручившего меня), настаивать на своем не стала. Вытащила из сумки бутылку (водитель не ошибся, думая, что она у меня имеется) и вручила доброму человеку. Получив то, что хотел, поехал он на все четыре стороны.
   Как он станет выкручиваться, мне было до лампочки. Да и его, судя по тому спокойствию, с каким он закрывал борт и садился в кабину, это не озадачивало.
   -- Меня оставили без бута, я его контору -- без щебенки на этот день. Квиты, по-моему; водитель, мне кажется, рассуждал так же. И если он поделится с начальником деньгами и водкой, и тот, вероятно, не будет "возбухать", как теперь выражаются.
   Скорее всего, так они ежедневно поступают и на доке, и на разных карьерах...
   Я так раньше, как в этот день, не поступала, тем более там, где работала сама. А теперь жизнь принудила, вернее стройка в современных условиях.
   В белых перчатках не только капитализм в социализм, но и социализм в капитализм не переделаешь.
   Какие уж тут белые перчатки? У меня не было времени в зеркало па себя посмотреть, не говоря о том, чтобы перчатки на руки натягивать...
   Работник мой, пока мы с шофером переговаривались, тактично вел себя: не подошел к нам, ни о чем не спросил. Когда машина отошла, тоже не полюбопытствовал, почему вместо бута, щебень. И зачем так много? Да если бы и спросил, я бы ему правду не открыла. Такую правду надо при себе держать. Наконец-то эта здравая мысль зародилась в моей образованной голове. Это уже было достижение.

ГЛАВА 13

  
   Строитель трудился и поте лица. Я тоже не бездействовали: ломала сарайчик, пристроенный, к старой веранде, заваленки -- только треск стоял. Наконец опалубка была готова, и Анатолий (так звали моего работника) сказал, что завтра нужно будет заливать фундамент. А для этого требуется срочно везти раствор.
   -- А где его берут? -- спросила я.
   Он объяснил и велел на следующий день с утра пораньше отправиться туда. Раздобыв бетон-"миксер", я должна была в той же машине заехать за строителем (он будет ждать меня у себя дома, потому что пока раствора нет, на моей стройке делать ему больше нечего).
   Когда я подгоню машину к его дому, он сядет рядом со мной в кабину, мы приедем в сад, зальем фундамент. Дадим ему три дня, чтобы он хорошо "схватился". Тогда уже можно будет начать класть стены.
   Анатолий говорил, а я от его слов цепенела, точно меня самое обливали раствором и я медленно превращалась в фигуру из бетона.
   Я не представляла себе, что это за организация, куда он меня посылает, какие там порядки, к кому следует обратиться. Он не счел нужным все это мне объяснить, как тот садовод, который указывал мне путь, к песчаному карьеру. Я должна была ориентироваться самостоятельно. Кое-как до меня дошло, что законный способ добыть этот, очень дорогой стройматериал мне, с моими скудными средствами, недоступен и достать я должна его буду каким-то другим образом, что позывается "левым". Перспектива эта меня не очень прельщала. Придется ведь опять где-то прошибать лбом стену. А я от этого, кажется, уже начала уставать. Но и отступать не было у меня никакой возможности. Работа начата, и надо ее довести до конца.
   С утра пошел дождь. То льет, как из ведра, то моросит, а зонтик у меня... считай, его совсем нет. Сломался. Все лето было такое дождливое, я так часто то раскрывала зонт, то сворачивала, что та штучка на ручке, которая удерживает его в развернутом положении, отломилась. И теперь, чтобы он сам собой не складывался, нужно было изловчиться и воткнуть в дырочку острие, булавки.
   Зонтик-то у меня был не импортный (на приобретение такого, поскольку он очень дорогой, денег я, занимаясь прославлением общественного строя, за всю свою жизнь не заработала), а наш, отечественный, дешевенький, а значит, некачественный, недолговечный. Вот он и подвел меня в то самое время, когда мне был всего больше нужен. Пока манипуляции с булавкой проделаешь, наколешь палец, вся насквозь промокнешь. В помещении же, заблаговременно расправить зонт, на глазах у людей, и так. неся его, раскрытый над головою, выйти на улицу -- значило выставить себя на посмешище. Так это унизительно - нищету свою
   демонстрировать. На улице же, под проливным, дождем, никто к тебе не присматривается. Копаешься ты с зонтом, ну и копайся, тычешься булавкой -- никто и не поймет, что ты делаешь. Все бегут, куда им надо.
   Одним словом, вылезла я из трамвая на нужной мне остановке, изловчившись, воткнула булавку в дырочку, закрепила зонт в развернутом положении. Иду солидной походкой в указанном мне направлении. Смотрю: у какого-то сарая, самосвал стоит. В кузов откуда-то сверху цемент струйкой течет. Шофер в кабине сидит, курит.
   Я топчусь на месте, не ухожу, давая человеку понять, что жду его реакции. Он, наконец, обращает на меня внимание. Начинаю агитацию
   -- Ничего не выйдет. -- наотрез отказывается мужчина, довольно пожилой, предпенсионного, очевидно, возраста, принять мое предложение.
   -- Почему? - интересуюсь я с небрежным, несколько недоверчивым удивлением. - Почему бы вам не подзаработать?
   Шофер молчит.
   -- Почему! -- настаиваю я на ответе. -- Все вокруг этим, занимаются,
   -- А у нас нельзя. Себе дороже выйдет.
   Я переминаюсь с ноги на ногу, не ухожу, давая человеку понять, что пока еще не уразумела, что его стесняет, и очень хочу это узнать.
   -- Вам что, не известно, -- набравшись терпения, принялся мужчина растолковывать мне, что ему мешает поступать так, как делают другие, -- что тут рядом трест, а там начальство сидит. Высокое. Очень строгое.
   Убедившись, что шофера, который, вот-вот должен выйти на пенсию и боится, как бы, допустив нарушение, не "вылететь" с, работы, раньше срока, ни за что мне не уломать, решила я отступиться от него. Но прежде чей уйти, спросила:
   А по всем правилам в вашем тресте можно получить раствор?
   Этот мой вопрос ему понравился. И он ответил уже не раздраженным, а соболезнующим тоном:
   -- Если вы с этой организации трудитесь...
   -- Черт возьми! -- разозлилась я, но не на собеседника, естественно, а на чиновников высокого ранга, что заводят такие нелепые порядки. Что же выходит: служишь ты, в их объединении -- стройся, нет -- на недостигнутом успокойся?! Но так же нельзя! Если такой логике следовать, начальство это не стоит хлебом кормить, поскольку оно на хлебозаводе не работает!
   -- А вы не теряйтесь, -- войдя в мое положение, принялся утешать меня шофер. -- Сходите туда, может, чего и добьетесь. Попытка. -- не пытка...
   Перепрыгивая через лужи в своих красных туфлях, купленных еще прошлым летом на рынке всего за 7 рублей (немодных, разумеется, но зато непромокаемых, самых подходящих для такой слякотной погоды, как в этот день), заспешила я в ту сторону, куда мне было указано, и очутилась в сквере больничного городка, через который, сокращая путь, бегают в столовую и обратно служащие этого самого, уже проклятого мною треста, с длинным, не за поминающимся названием. И заблудилась в парке, этом, как в лесу. А когда выбралась из него и нашла то, что искала, наступило время обеденного перерыва.

ГЛАВА 14

  
   Трехэтажное здание из серого кирпича, в котором размещался аппарат строительного объединения города, было построено в период борьбы с архитектурными излишествами и снаружи мало чем отличалось от других, соседствующих с ним.
   Зато внутри... Я просто остолбенела, войдя в просторный холл.
   Мягкая импортная мебель, ковры, вазы с цветами на полу, жалюзи на окнах, бронзовые светильники, дорогие гравюры на стенах. Блеск, шик комфорт!
   Да, уж трест так трест. На все сто, как в народе говорят. При социализме жилось ему неплохо. А теперь, при диком капитализме, когда все, точно с ума посходила, взялись строиться, развернулся он, наверное, даже не на сто, а на весь миллиард!
   В себя пришла я, услышав оклик охранника, сидевшего за стеклянной, как в отделении милиции, перегородкой:
   -- Гражданка! Вы к кому?
   По мраморной лестнице поднимаюсь наверх. Дверь приемной распахнута настежь. За нею две смежные комнаты, В первой идет уборка. Молодая, цветущая женщина, больше похожая, на секретаршу, нежели на техничку, моет пол. Это, наверное, ее вторая должность, подрабатывает. Или просто старается угодить шефу. Здесь же сидит еще несколько человек - все женщины, тоже молодые, красивые и модно одетые.
   Удобно расположившись на мягких стульях, они спокойно, мирно разговаривают о том о сем, только не о работе. Уже перекусили, стало быть, и теперь проводят время за приятной беседой.
   Работа в этом учреждении, чувствуется, не очень утруждает их. Во всяком, случае в минуты отдыха какие-то там недоделки по рукам, по ногам не сковывают и на плечи тяжелым грузом не наваливаются. Или начальство их, действительно, такое строгое, что никто из этих женщин не осмеливается даже за глаза его покритиковать и пожаловаться на трудности в работе. Или никто из них не позволяет себе настолько заболеть производственными проблемами, чтобы проявлять симптомы этой болезни во внеурочное время.
   Производство это, конечно, совсем другая область, отличная от той, в которой столько лет... даже не знаю, какое слово подобрать, чтобы доходчиво выразить свою мысль, ну скажем, добывала я средства для пропитания, там, где не пашут, не сеют, не строят, лишь гордятся общественным строем и так эту гордость свою выпячивают, так усердствуют в этом, достойном похвалы "деле", вернее, усердствовали, что только треск шел и летели во все стороны искры -- инакомыслящие (я их имею в виду). Нет, здесь, где строят, в этой сфере, такого антагонизма, конечно, быть не может.
   Здесь все за одного -- за начальника, а уж он, в знак благодарности, не обижает никого... И всем хорошо: и тому, кто вверху, и тем, что внизу.
   Я спросила насчет управляющего. Мне сказали, что его сегодня нет.
   Однако, сообщив об его отсутствии, не предложили закрыть дверь с другой стороны. Наоборот, узнав, с какой целью я к ним пожаловала, предложили сесть и написать заявление. И все это так вежливо, приветливо, словно я была их старой знакомой или чьей-то родственницей и явилась не просить о чем-то, нужном мне, а удовлетворить не высказанную ими вслух просьбу.
   Кто лист бумаги, отменно белой, добротной, подает, кто авторучку, предварительно сняв с нее колпачок. Кто стул ближе к столу подвигает, предлагая пересесть. Чуть ли не на руках меня к нему перенесли. Вот, радуюсь, попала в рай. И с чего это взял тот шофер, припорошенный, цементной пылью, что в этом учреждении сидят такие бешеные люди, прямо-таки готовые укусить?
   Настрочив заявление, интересуюсь:
   А подписывает управляющий такие бумаги тем, кто у вас не работает?
   Переглянувшись с другими, та женщина, что мыла пол, говорит:
   -- Иногда подписывает.
   -- А от чего это зависит, хотелось бы, знать
   -- От его настроения...
   Мне отвечает то та, то эта и каким-то странным тоном, словно ведут со мною не деловой разговор, а затеяли веселую игру. Но не до игры же мне было в тот день, не до развлечений. Раствор надо было хоть из-под земли достать.
   Не стараясь подделаться под их легкомысленный тон, спрашиваю на полном серьезе:
   -- А настроение его от чего зависит?
   Этот вопрос мой был слишком прямолинеен. Ответа на него не последовало. Задаю еще один, настаивая на ответе:
   -- А сегодня какое у него настроение?
   Поняв, что от меня уже не отвертеться и не добиться перемены в моем настроении, одна из них сердито заявляет:
   -- Сегодня мы его вообще не видели. Был с утра и ушел. Приходите завтра.
   Завтра! Но бетон-то нужен был мне сегодня. И не привыкла я возвращаться к себе на участок несолоно хлебавши. Покопавшись в голове, выудила еще одна вопрос:
   А кто у вас вместо управляющего, когда его нет? -- Этот мой вопрос, почему-то очень понравился милым женщинам. Они заулыбались, как будто я ляпнула что-то несуразное. И почти хором выкрикнули:
   -- Его заместитель! Сейчас, он в шоферском кубрике. Из самовара чай пьет! -- и наперебой стали мне объяснять, как туда пройти...
   Самовар был большой и пузатый, до блеска, начищенный. Заместитель управляющего тоже не маленький и не худенький. И, наслаждаясь крепким горячим напитком, не выказывал никаких признаков разочарования в жизни или недовольства кем-либо из подчиненных. И просьбу мою встретил не в штыки. Со счастливой улыбкой на лоснящемся от пота лице взял в свою пухлую ручку, поданное мною заявление и, не задумываясь ни на секунду, подмахнул его: так известный писатель или популярный артист раздает автографы своим почитателям и поклонницам...

ГЛАВА 15

  
   Очень довольной осталась я, что дяденька этот ни о чем меня не расспрашивал, не упрекнул даже, что вторглась в его пределы во время обеденного перерыва, мешаю плодотворно отдыхать, на что он имеет законное право.
   Уверенная, что встретила еще одного доброго человека на своем, жизненном, пути, что одержала еще одну победу, понеслась в бухгалтерию, чтобы эту победу за собою закрепить. Деньги заплатить, а уж там считай, дело в шляпе, а бетон в кармане!
   Но, вопреки моим ожиданиям, бухгалтера и близко меня к себе не подпустили, пока перерыв не окончился, из-за чего я потеряла, полчаса времени и сильно рассердилась.
   Работницы счетного отдела обедали у себя в кабинете и готовили обед там же. Питаться, в столовой, очевидно, было им не по карману.
   Дверь их кабинета, в отличие от двери приемной, была, наглухо закрыта и заперта изнутри. Когда, в конце концов, она отворилась и я внедрилась в комнату, мне без слов было указано на стул. Но я не села. Некогда мне было рассиживаться. Меня строитель ждал, И не с пустыми руками! С раствором. И уж, наверное, потерял. И нервничал. Я же за работу ему плачу. А не за простой. И не желал он простаивать!
   Я отошла от стола главбуха. чтобы достать свой "клад" из потайного кармана. И тут она огорошила меня, заявив безапелляционным топом:
   -- Деньги спрячьте. Мы у вас их не возьмем! Заявление заберите Подпись не та! -- Я окинула взглядом, комнату. Четыре стола, четыре женщины. На тех, из приемной управляющего, пригретых случаем, как комнатные собачки, не похожи.
   Те нарядные, эти в поношенной одежде. У тех на лицах шаловливая улыбочки, а у этих непреклонная решимость
   -- А зачем же он тогда?... -- начала было я возмущаться, но главный бухгалтер оборвала меня:
   -- Нас не касается, почему он подписывает! Приходите завтра! Завтра будет управляющий!
   -- Но ведь он... -- хотела я еще что-то сказать в защиту прав "доброго дяди", а значит а своих, но вовремя прикусила язычок: вспомнила вдруг, с какой самодовольной ухмылочкой расписывался, заместитель на документе, который не должен был подписывать.
   "Ни о чем не расспрашивая! Ни в чем не упрекнул! Да он просто отделался от тебя. Не счел нужным тратить драгоценное время обеда на деловой разговор. Поставил закорючку -- это же один миг. -- И... гуляй, Вася! Иди, требуй своего, качай права. Пусть над тобой похохочут. Да он просто-напросто разыграл меня с подачи тех... болонок.
   Шут гороховый -- вот он кто! И не зря так осерчала эта строгая женщина, главный бухгалтер. Не впервой, вероятно, этот толстяк откалывает такой "веселый" номер, забавляется, бездельник, а другим, серьезным людям, голову морочит.
   "А ты, ты! -- в очередной раз напала я на самое себя. - Опять в калошу угодила, дура доверчивая, настырная, упертая! Препятствия ей, видите ли, нравится преодолевать. Мобилизуют они все душевные силы! Жизненный тонус поднимают. Хорошо подняли? Носом в грязь. И такая досада вдруг взяла на себя. Стою, переживаю, забыла зачем пришла. Не знаю, что еще сказать и что делать.
   -- Вы, наверное, к нашему тресту не имеете никакого отношения, Иначе была бы справка с места, работы, -- точно издалека доходит до меня голос главбуха. Но говорит она уже более мягким тоном, как бы сочувствуя мне. -- А без справки -- только к нему, к управляющему.
   И заканчивает уже твердо, но вежливо и с сожалением.
   -- Таков порядок, и не нам его нарушать.
   Несмотря на полученный отказ, настроение мое вдруг поднялось. Мне понравилась в конце концов эта женщина главный бухгалтер. Внушила доверие к себе. И я, встряхнувшись (спешить-то все равно уже было некуда, день был потерян), задала ей вопрос, с которого и следовало, конечно, начать свои хлопоты:
   -- А сколько стоит у вас куб бетона?
   Мне казалось: я сама знаю ответ на этот вопрос, почему и не торопились задать его кому-либо из тех людей, с кем пришлось сегодня общаться. Как производят сей стройматериал? Это я успела уже усвоить, чем несказанно гордилась. Смешивают цемент, песок и воду. Воды половина.
   Цемент стоит 1000 рублей за, куб. Песок 200. Вода бесплатно.
   Значит, к тысяче, прибавить двести и эту сумму разделить пополам. Получится...
   -- 1875 рублей, -- отвечает мне уже не главбух, а сидящая справа от нее женщина, которой, видимо, надоело молчать.
   -- 1875 рублей? -- переспросила я. сбитая с толку таким неожиданным ответом.
   -- Разумеется, не копеек!
   -- Выходит, за три куба почти 6 тысяч? -- задаю я еще один глупый вопрос. Концерт, да и только. К тому же бесплатный.
   (Давал же мне Анатолий понять, что не хватит у меня финансов, чтобы приобрести товар, нужный мне, в строительной организации, не посылал меня сюда, а я, безмозглая, приперлась. Думала: наскребу как-нибудь нужную сумму. И влипла снова...).
   Насмешила я, спору нет, этих женщин, но они не смеялись.
   Главбух нажимает на клавиши калькулятора и сообщает мне более точный ответ. Однако меня уже не интересуют поправки.
   С расстройства бестолковость моя так и поперла из меня. И опять начала гневаться:
   И за такие деньги еще и не подписывают! Подумаешь! -- мне оставалось лишь выйти вон, хлопнув дверью в знак протеста. Но я не успела это сотворить. Главный бухгалтер обезоружила меня следующей репликой:
   -- Женщина! -- воскликнула она каким-то странным голосом, будто обращалась к спящему человеку, которого следовало разбудить. -- Поймите! Не для всех это большие деньги!
   -- Естественно, не для всех, -- смирившись, наконец, с поражением, сказала я и, выйдя из комнаты, тихонько прикрыла за собою дверь. За дверью было тихо...
   "Деньги, деньги, деньги! И целых 6 тысяч! -- бормотала я себе под нос, спускаясь вниз по мраморным ступенькам. Но почему же Костя говорил... И взял с меня всего две тысячи... И обещал... Костя, Костя... Здесь, что ли, в этом шикарном тресте, собирался он выписать для тебя раствор? И когда ты только поумнеешь? -- стукнула я себя костяшками пальцев по лбу. -- Глупость, глупость -- вот главное препятствие в твоей жизни!..".
   И вдруг, точно лампочка в моем мозгу зажглась. Меня осенило: ведь это не плохо, а наоборот хорошо, что сегодня не было на месте управляющего. Явись я в бухгалтерию с подписанным заявлением, как бы, стала выкручиваться, узнав, сколько надо заплатить? "Нет, возразила я себе, выкручиваться, щеголять своей нищетой, чтобы впоследствии эти бабенки из приемной, поинтересовавшись дальнейшим ходом событий, посмеялись надо мною, я бы не стала.
   Вытащила бы все деньги, какие были у меня при себе, и расплатилась. А их бы хватило. И пусть осталась бы я без копейки, не допустила бы этого конфуза.
   Чем я хуже их? Или образованием ниже? Или мордой лица не вышла?..
   Если себя в порядок привести... И одеться есть во что. Не так шикарно, но прилично. Не нищая я вовсе. Попала, безусловно, в переплет, затеяла стройку, не имея счета в банке. Но это поправимо. У меня, ведь есть сад, золотое дно, как выражалась моя, ныне покойная мама, пожалевшая меня. Кто берется строить дом, хоть в другом месте, хоть в саду, тот, пусть не богач, но и не бедняк. И я ни за что не позволила бы себе пойти на попятную не доставила бы удовольствия этим прислужницам начальства.
   Вот бы они обрадовались моему позору, если бы я сплоховала. Ведь, наверное, они и вели себя со мной так странно, исподтишка посмеиваясь над моим "прикидом", над зонтиком "времен Очакова и покоренья Крыма!"..
   Они уверены были, что мне не хватит средств, чтобы оформить у них заказ на такой дорогой товар. А я еще так дотошно обо всем их расспрашивала, с таким апломбом с ними разговаривала... Комедия да и только!
   Похохотали они, конечно, и тогда, когда, отправилась я к заместителю управляющего, чтобы заявление подписать. Животики надорвали, наверное. Но больше у них не будет такого случая. Меня просто бог спас. Что бы я стала делать, оставшись без денег? Но зачем об этом размышлять, коли опасность миновала?
   И какой же из этого инцидента вывод напрашивается?
   Как я уже сказала, вовсе это не плохо, а прекрасно, что я ухожу ни с чем.. Ни с чем, зато при своих деньгах (не совсем своих, лишь временно, тем не менее). Думала: не везет мне всю дорогу. Оказалось: очень даже повезло. Дуракам, говорят, везет. И не напрасно так говорят! Отсюда - вывод, очень даже замечательный: если тебе где-то упорно не везет, не отчаивайся, может, это и к лучшему. Возможно. Бог тебя, глупого, жалеет и не допускает того, что к, проигрышу ведет. И немного погодя все образуется, устроится лучшим образом.
   Как с бутом получилось? Заплатила за два куба. 92 рубля. Никак вывезти не могла. Два дня бегала по дорогам, высунув язык. И вдруг, ни с того на с сего, обрела девять кубов щебенки, которая, стоит в пять раз дороже. И не просила столько, а сам насыпался... И на фундамент хватит, и для того, чтобы погреб отремонтировать, и дорожки на участке заасфальтировать.
   Все это прекрасно, что было вчера и что есть сегодня. Но что день грядущий мне готовит? Бетона-то нет! Что я строителю скажу, когда с ним встречусь? Это будет уже невесело и несмешно...

ГЛАВА 16

  
   Анатолий, как мы с ним и договорились, ждал меня у себя дома. Я обещала в любом случае зайти. И зашла.
   Высокий, плечистый, очень сильный. Родом из Сибири. Отец его был настоящий богатырь. И сыну от отцовского богатырства тоже кое-что досталось...
   Кисти рук перебинтованы. На моей стройке поранился: с таким рвением принялся за дело. Незадолго до того, как приступить к работе на моем участке, случилась у него неприятность. Живет он в частном доме. Держит кроликов. Ухаживает за ними сам. Но однажды, в его отсутствие, жена решила, самостоятельно покормить животных. И дала им что-то не то, что следовало. И все 20 штук околели. Остались от кроликов только шкурки. Наизнанку вывернутые, сохнут на проволоке, через двор натянутой. Осталось также в глазах великана отчаяние, горечь и злость.
   На меня, работодателя, смотрит он, конечно, без раздражения, с напряженным вниманием. И с надеждой. Мой заказ нужно ему срочно выполнить, чтобы, полученными у меня тысячами хотя бы частично покрыть убыток.
   Я же перед работником своим невольно опускаю глаза: стыдно мне, что чуть не подвела его, попав под влияние тех проходимцев кооператоров. Деньги уже начала им давать вперед "в счет расплаты за, работу", которую они, не собирались делать. Дура настоящая. Мне подумать было теперь даже страшно, как бы сейчас этот молодой мужчина, Анатолий, проклинал меня, если бы я вовремя не очнулась и расторгла бы с ним наше соглашение. И урон в хозяйстве понести, и возможности возместить его лишиться! Это был бы для него настоящий удар. Не по себе становилось мне, когда я думала обо всем об этом. Чтобы душу облегчить, хотелось мне признаться в своем "грехе", попросить прощения. Но, понимая, что этого делать нельзя, скрепя сердце, молчала.
   Строительством садовых домиков из шлакоблоков, причем в одиночку, без подручных, занимался Анатолий не первый год.
   В делал это не только для того, чтобы подзаработать на благо семьи и потренировать свою силу.
   -- Не худо было бы, признался он как-то мне, -- и другим людям, нуждающимся в такой, услуге, оказывать ее, пока такая возможность есть.
   Чувствовали я: гордится он тем, что способен выполнить такую тяжелую работу, и дает она моральное удовлетворение ему.
   У Анатолия двое детей. Старшему сыну (неродному) 17 или 18 лет Второй маленький, в первый класс ходит. Отца обожают оба: за физическую силу, сноровку, за то, что не пьет и мать жалеет, много работает. Больше всего, как мне кажется, нравилось то ребятам, что отец много зарабатывает. (Служит в двух местах да еще нанимается строить), ни в чем не отказывает им. У пацанов есть все, чем только можно похвалиться перед сверстниками.
   -- Чтобы никогда никому не завидовали, -- говорит Анатолий, -- чтобы зависть эта гадкая не грызла души детские, не калечила...
   В тот день, когда я побывала в тресте, придя к строителю домой, увидела, его сыновей впервые. Открытые, светлые лица, очень хорошая улыбка, Они ведь и побаивались отца: он же их тоже к труду приучал. А попробуй возразить ему! С такой мощью не поспоришь.
   Мать - парикмахер. Целый день на ногах. И руки заняты. Домой с работы приходит усталая. А клиенты и сюда напрашиваются. Кто же должен ей по хозяйству помогать?
   Если бы, кажется мне, все мужчины так о семье заботились, и разводов не было бы никаких...
   Я пожаловалась строителю, что с бетоном сегодня у меня не вышло ничего.
   -- Скверно, сказал он, тяжело вздохнув, ероша свои коротко остриженные, пепельного цвета волосы. -- Мне простаивать не резон, И нельзя сейчас время терять. Ни дня. Скоро ведь морозы могут ударить, Если загодя не залить фундамент, он от низкой температуры потрескается. И тогда пиши пропало. Завтра необходимо достать раствор хоть со дна морского, хоть с другой планеты...
   -- Куда же завтра надо будет мне податься?
   -- По той же самой дороге нужно будет идти. Но только гораздо дальше. От всякого большого начальства подальше. С ними дела иметь -- только время терять... По закону вы все хотите. Они, эти начальники, такие законы понасочиняли, что бедному крестьянину...
   -- Одна дырка от бублика достанется, -- высказалась я готовой фразой, догадавшись, что хотел добавить Анатолий.
   -- Вот именно, одна дырка от бублика, -- повторил он за мной и продолжил свои наставления, -- В общем, шагайте, пока не увидите бетономешалки. А когда доберетесь дотуда, обращайтесь только к шоферам, только к ним.. И больше ни к кому.
   И вот начался новый день.
   А надо сразу признаться: в этот день показала я себя во всей своей красе.
   Доехав в трамвае до той же остановки, на которой вышла вчера, понеслись я по тому же шоссе, вернее, по обочине дороги, с трудом удерживая на ногах свою семирублевую "обувку", которая то и бело соскакивала с пяток, потому что разносилась за два лета и еще потому, что после вчерашнего дождя земля пока не просохла и на подошвы туфель то и дело налипала грязь, отчего они становились очень тяжелыми.
   Не подумайте, что я оговорилась, употребив глагол "понеслась". Это именно то слово, которое и нужно было выбрать, чтобы поточнее выразиться, описывая, как я двигалась.
   Я шла очень быстро, почти бежала. Не знаю, как мне это удалось, но за 30 минут (за своею скоростью я следила по часам) я покрыла расстояние, которое трамвай, в объезд, конечно, преодолевает за это же время. Ему же приходится подолгу стоять на остановках, а я шпарила без них. Страшно боялась, что не уложусь со своими делами в этот день и подведу строителя. К тому же совсем не знала я, что ждет меня там, куда я направила свои стопы. Вдруг попаду под перерыв?

ГЛАВА 17

  
   Наконец замаячило вдали нечто, похоже на то, что описывал мне Анатолий, но что разглядеть пока было невозможно. Я рванула с новой силой.
   Но тут, чуть опередив меня, остановился на шоссе самосвал. И шофер, открыв дверцу, позвал меня:
   -- Женщина! Куда вы так мчитесь? -- в голосе его звучало неподдельное сочувствие, даже беспокойство, как бы мне плохо не стало от такой спешки (не молоденькая ведь уже девчонка). Еще раз напомнила мне жизнь: мир не без добрых людей.
   -- Сама не знаю, как это место называется, -- затараторила я. -- Там делают бетон.
   -- Садитесь! Я вас подброшу. Мне по пути.
   С бьющимся по-сумасшедшему сердцем забралась я в кабину. И он прокатал меня с ветерком. Пока ехали, разговорились.
   Я коротко обсказала этому доброму (без кавычек) человеку свои вчерашние приключения. Под конец взмолилась:
   -- Господи! Какой кошмар -- стройка! Подумать только, за такую цену еще и не допросишься! Не строитель, видите ли, я. Завтра приходите!
   -- А завтра скажут что-нибудь еще. Будут голову морочить, пока главное до вас не дойдет.
   -- Что? искренне поразилась я, что до сих пор, почерпнув столько полезных сведений, чего-то еще не уяснила.
   -- Да они ждут, что взятку вы им дадите, а вы не догадываетесь, -- просветил меня шофер.
   -- Да... С этим у меня туго. Некоторые даже дурочкой считают... Наверное, так оно и есть, -- с грустным смирением призналась я.
   -- Не переживайте, утешительным тоном проговорил мой спаситель (по годам, вероятно, он был не старше меня, но смотрел как на младшую, снисходительно). -- Может, и есть у вас этого немного, но не от природы глупинка ваша, а от честности.
   -- Взятку им дать! -- Чего захотели!
   -- Этого они только и ждут. И посмеиваются над вашей недогадливостью. И честностью...
   -- Это в таком-то солидном- учреждении! Таким расфуфыренным замам?! Если б даже сообразила, сроду бы не дала!

ГЛАВА 18

  
   Тут автомобиль резко остановился. Я спрыгнула и понеслась дальше. Бог послал мне этого мужчину, который сжалился надо мной. Он издали, наверное, заметил, как я "кросс сдаю". Не знаю, смогло бы выдержать мое сердце или нет, если бы в таком же темпе я прошла весь путь до цели.
   Я забежала на асфальтированную площадку, где, выстроившись в ряд, стояло несколько бетономешалок. Водители были тут же, каждый у своей машины. Не мудрствуя лукаво, подхожу к тому, кто первый в этой очереди. Излагаю свою просьбу.
   -- Будет сделано, -- говорит шофер, -- за пять кусков.
   -- Ого! -- вырвалось у меня. -- Костик ведь обещал...
   -- Что, считаете, дорого? Да я сегодня после смены повезу три куба за 6 тысяч!
   Я пригляделась к водителю. Мужчина, лет тридцати, весь собранный, напряженный. Хватка что надо. Спорить с таким -- время терять.
   -- Не сомневаюсь, -- говорю спокойно, а в душе чуть не реву: если я отдам этому рвачу столько, сколько он требует, в то время как рассчитывала всего на 3 тысячи, чем же стану потом расплачиваться со строителем?
   -- Дело ваше, как хотите. У нас клиентов хватает.
   -- Как точу... Хочешь-не хочешь, -- бормочу себе под нос, -- придется согласиться.
   -- Вот и хорошо! -- расслышав, что я сказала, -- обрадовался "собранный", и, повернувшись в сторону, подмигнул другому шоферу, парню лет двадцати. Подошел к нему, перекинулись словами. И вот уже этот молодой человек стоит передо мной.
   -- Не он, а я вам повезу раствор.
   -- Мне какая разница?
   -- За ту же цену. -- добавил он а вдруг густо покраснел
   Сперва, я не поняла, почему ему стало стыдно. Прояснилось это позднее. К сожалению, в этом "прекрасном и яростном" мире некоторые истины доходят до меня с большим опозданием...
   Времени было уже почти 12.
   -- Очень жаль, что вы попали под перерыв, -- сказал молодой шофер (чуть ли не 3 часа добиралась я из сада, где ночевала последнюю ночь, до этого цементного царства) -- Сейчас я увезу эту порцию, которая мне уже насыпана, по адресу. Потом пообедаю в столовой. Вернуться постараюсь пораньше. А вы пока посидите на скамейке. -- Час с лишним нужно было мне томиться.
   В расстроенных чувствах уселась я на отполированную человеческими задами лавку. Подняла с земли желтый листочек, упавший с дерева, и принялась его вертеть, поворачивать туда-сюда.
   "Пять тысяч! Пять тысяч! Ой!" -- еле сдерживалась, чтобы вслух не застонать. -- Ну, где еще я буду брать деньги? Кто мог, тот мне уже их одолжил. Это какой-то кошмар, наказание мне за беспечность, с которой жала раньше: "Мы не пашем, не сеем, не строим..." За 60 минут всю свою жизнь прокрутила в обратном направлении. Как приглашения на казнь, ожидала возвращения "своего" шофера. Он собирался, кажется, после перерыва загрузиться первым. Но прибыл на место погрузки вторым. В первой машине, подставив круглую вертящуюся емкость под струю песка и цемента, в просторной кабине сидело три молодых человека, почему-то уставившихся на меня сквозь лобовое стекло. Их внимание к моей персоне было не очень-то мне приятно. Когда подошла "моя" машина и шофер выглянул из кабины, проверяя, на месте ли я, я подала ему знак рукой. Этот мой жест почему-то очень рассмешил парней, сидевших, в первой машине.
   Побуждаемый любопытством или каким-то другим, сильным чувством, один из них покинул кабину и продефилировал мимо меня, заглянув мне в лицо. Вошел сквозь распахнутую настежь дверь в деревянный барак (вероятно, это была их контора). А когда вышел оттуда, в руке у него была бутылка водки. Держась за нее, как за поручень в трамвае или в автобусе, протопал в обратном, направлении, ускорив шаг. Достигнув своего грузовика, снова забрался в кабину. Что они там втроем с этой пол-литровкой делали, не знаю: в их сторону не глядела. Немного погодя, тот же парень, в расстегнутой на груди рубашке, вновь спустился на землю. И вот уже, покачиваясь, приближается ко мне. Я смотрю на него в упор, теряясь в догадках: что ему, что им всем от меня нужно? Почему двое оставшиеся на месте, глаз с меня не сводят и грохочут? Этот, третий, "подрулив" к скамейке, на которой я сижу, примостился рядом, обдавая - меня запахом алкоголя. Я морщусь и отодвигаюсь. Думаю: нашел бы для приставаний кого-нибудь помоложе, я, же ему по годам в матери гожусь. Мне даже в голову не приходит, что он собирается затеять со мной деловой разговор. И вдруг слышу:
   -- Вам нужен бетон?
   -- Нужен, ну и что?
   -- Мы можем продать.
   -- Спасибо, но я уже договорилась.
   -- Но вы условились за 5 кусков.
   -- За, 5, ну и что?
   -- А мы продадим вам за три, Я не поверила, конечно, проворчала:
   -- Нехорошо обманывать.
   -- Я не вру.
   -- Я тоже не хочу лгать. Я уже договорилась.
   Парень пожал плечами, оторвал свой тощий зад от сидения и заковылял прочь. На сей раз в кабине, куда этот ходатай влез, троица просто умирала со смеху. Ржали они, само собой разумеется, надо мной. Но почему? -- это оставалось для меня загадкой.
   Погрузившись в свои переживания, раздраженная странным поведением восседающих в автомобиле весельчаков, я уже чуть не плакала. Но вот дверца кабины вновь распахнулась, и на землю спрыгнул не тот человек, который был уже сильно пьян и не внушал мне доверия, а другой. Этот мужчина на вид был старше своего товарища, солиднее его, одет он был в кожаную куртку и очень походил на "новых русских". Он уселся на скамейке рядом со мной (спиртным от него не пахло) и продолжил начатый первым "агитатором" разговор:
   -- Мы вам без всяких шуток предлагаем бетон за три тысячи.
   -- А как же тот. кому я обещала?
   -- Перебьется.
   Я встала, заинтересовавшись наконец сделанным, мне предложением и подошла к тому, кого целый час ждала.
   Он, видимо, смекнул, что задумала его коллеги, атакующие меня, и стоял весь красный от смущения.
   Мне предлагают за три тысячи, -- сообщила я ему извиняющимся тоном, хотя могла даже не извиняться, потому что к этому времени уже узнала, что именно такая была, цена раствора в тот день. Юноша ничего не ответил. Что он мог мне сказать? Что две из этих трех, если мы с ним поладим на моих условиях, он должен будет "отстегнуть" тому крутому мужику, который передал мой заказ ему. Такие здесь были порядки. И не вчерашнему же школьнику, каким казался мне этот паренек, нарушать их. (В этот "секрет фирмы" посвятил меня "новый русский", но уже позднее, а не тогда, когда мы беседовала с ним, сидя на скамеечке). И какой в этом случае был смысл ему, получившему заказ от другого, брать с клиента наравне с другими? Не было никакого интереса. Но я, ничего этого в тот момент не зная, не понимала, почему парнишка не желает мне уступить, и видя, что он чего-то стыдится и отчего-то страшно переживает, тоже переживала за него. И, ни на минуту не забывая, как чуть было не подвела Анатолия, такого хорошего человека, такого добросовестного работника, терзаясь сознанием, как прогадала бы, расторгнув с ним деловое соглашение, не хотела обидеть этого, внушающего мне добрые чувства молодого шофера. Но две тысячи разницы в оплате -- ведь тоже не пустяк. Переплачивать мне вовсе на хотелось...
   Избавил меня от мучительных колебаний тот же "новый русский". Подошел к этому, разрумянившемуся, точно красна девица, симпатяге и заявил безапелляционным тоном:
   -- Извини, друг, но эту даму у тебя мы забираем.
   Завернули они под какой-то навес, чтобы залить воду в смесь песка и цемента, затем подсадили меня в кабину, и мы отправились в путь.

ГЛАВА 19

  
   Ехали по влажному асфальту. Дождь зарядил опять, как по расписанию. Конусообразная емкость на ходу вращалась, бетон сам собой делался. Подумать только, как мне повезло! Достала раствор уже на второй день, и дешевый. Но не было у меня в душе ликования по этому поводу. Перед глазами стоял тот миловидный юноша, которого "кинули" эти веселые ребята, да и я подвела. Очень было мне от всего этого не по себе, потому что не привыкла таким образом поступать. И ругала себя, и оправдывалась перед собой, короче говоря, как бы раздвоилась и спорила сама с собой.
   -- Позарилась на 2 тысячи! -- осуждающе говорил один голос.
   -- Будь это мои собственные, а не взятые в долг, деньги, сроду не стала бы их экономить. -- возражал ему другой.
   -- Да у тебя своих никогда и не будет.
   -- Это почему же?
   -- Потому что ты швыряешь их направо-налево.
   -- Вот и не швырнула.
   -- И сделала это очень неловко. Надо было сперва и с этим шофером порядиться, а потом уже слово давать. А ты поступила наоборот: сначала слово дала, а затем, рядиться стала. И нарушила обещание. А это некрасиво, неэтично.
   -- Знаю сама. Но эти типы смехом своим голову мне заморочили
   -- Для того они и хихикали над тобой, чтобы с толку сбить и увести клиентку у товарища...
   -- Надо было этому парню сперва ко мне в сад увезти бетон, а после этого уже тому заказчику, что ждал его где-то.
   -- Вот ты бы ему и подсказала, как лучше надо было сделать. Вовремя. А не теперь, когда уже ничего не изменишь и когда он тебя уже не слышит. Крепка ты задним умом, строительница!
   Разгромив себя в пух и прах, призадумалась я: "А с чего эти парни вдруг привязались ко мне? Помогли мне две тысячи сэкономить? Облагодетельствовали? Что-то на благодетелей они мало походят. Благородные люди не поднимают публично на смех одиноких женщин, какие бы оплошности они ни допускали. А то, что у меня мужа нет им сразу стало ясно, как только появилось я у них на погрузке. Замужние женщины по разным предприятиям не мотаются, чтобы стройматериалы добывать. Это делают, когда бывает надо, их мужья. Что же тогда им от меня нужно? Подработать решили? Много ли, делая мне услугу, они заработают? Три тысяча на троих, по тысяче на брата. И разве это может их устроить? Тот паренек, если бы повез мне бетон за такую же плату, отдав две тысячи первому шоферу, который уступил ему мой заказ, имел бы столько же. Но он на это не согласился. Совсем молоденький, неопытный, а эти, бывалые шоферы, знающие себе цену, согласились без задней мысли? Что-то мне в это не верится. Вывод напрашивается сам собой. Облапошить меня они задумали. Все дело именно в этом. Сочтя поведение мое глупым (они же, кроме материальных, никаких других ценностей не признают), решили извлечь из моей глупости выгоду для себя. В народе это называется "поучить дурочку". И кажется, даже не осуждается...
   Я, безусловно, предугадать не могла, что именно они замышляют. Но в том, что у них имеется коварный замысел, не сомневалась. Могла я, естественно, придя к такому выводу, отказаться от их услуги под каким-нибудь предлогом. Было ведь еще не поздно, но в этом случае потеряла бы день (уже второй, считая вчерашний), чего Анатолий мне не простил бы. Что же мне оставалось делать? Рискнуть. Может быть, удастся выкрутиться, Не совсем же ты дура, -- сказала я себе. -- Бывают же и проблески сообразительности. Запахнет жареным - почувствуешь и как-нибудь сориентируешься на местности. А пока... пока не выдавай, что разобралась в них. Как это говорила в подобных случаях моя покойная мама, царство ей небесное: "Молчи да дышь, будет барыш"...
   ... В отличие от меня, Анатолий очень обрадовался моим достижениям, когда я заявилась к нему с хорошей вестью. Войдя в какую-то кладовочку, где висела его старая, милицейская форма (в ней он трудился на моей стройке), он начал переодеваться.
   Я вернулась к машине и там стала его ждать. О том, что подозреваю этих ребят в намерении причинить мне какое-то зло, говорить строителю я не стала. Зачем зря волновать человека, портить ему настроение? Радуется удаче -- пусть радуется. Эти, парни не бандиты, (физическую силу ко мне применять они не будут. Если бы, они были на это способны, они это уже показали бы, пока мы ехали в машине и я была у них точно в плену. Это просто обманщики, а опыт общения с таким сортом людей у меня уже был, и я надеялась "разобраться" с ними сама. Важно было только держать ушки на макушке, никаких предложений с их стороны не принимать, о чем бы ни попросили -- отказывать, далее не стараясь вникнуть в суть дела. Нужно было также любое их предложение воспринимать спокойно. Начнешь кипятиться допустишь ошибку, причем непоправимую. Нужно учиться у них самообладанию и выдержке...
   Анатолия не было долго, достаточно долго, чтобы эти пройдохи, убедившись, что строитель почему-то задерживается, предприняли попытку осуществить свой коварный замысел.
   Они по-прежнему сидели в машине. За рулем третий из них. с кем я еще не разговаривала, кто не подсаживался ко мне, когда я сидела на скамейке возле их конторы, не обращался ни с какими вопросами, то есть не "доставал" меня, что внушало мне к нему нечто вроде, симпатии. Не думала я тогда, что, может быть, у них тактика такая и он не должен был раньше времени проявлять активность.
   Это был здоровенный детина, (под стать своей бетономешалке), с чисто русскими чертами лица и со светлыми, пушистыми, как у ребенка, волосами, что так не вязалось с его мощной фигурой.
   Машину до дома Анатолия вел он и дальше должен был ее вести, так как второй шофер, его напарник, тот молодой мужчина, который первым предложил мне купить у них бетон за 3 тысячи, а потом напился, чуть ли не до положения "риз", еще не протрезвился, а тот, кто уговорил меня это предложение принять, как выяснилось, пока мы ехали, шофером вовсе не был...
   Парни громко разговаривали. Прислушавшись, я поняла: обсуждают, кто из них должен будет сейчас уйти восвояси,чтобы освободить место строителю. Кабина бетономешалки, хоть и просторная, как я уже говорила, но рассчитана была лишь на четверых, а нас, включая и Анатолия, было уже пять человек. И кузова у этой марки грузовика, куда при желании мог бы пересесть кто-то из мужчин, как такового вовсе не было. Действительно, кто-то должен был удалиться. Но спорили они вовсе не о том. Они решали, кто должен был (под этим благовидным предлогом, что ему надо уйти), выйти из кабины, чтобы поговорить со мною один на один "насчет картошки дров поджарить", как выражались в пору моей юности, когда намекали на чьи-то хитрые проделки.
   Выбор пал, как и следовало ожидать, на "нового русского", самого ловкого из них, которому удалось, беседуя со мной, пока мы были на погрузке, навязать мне свою волю. И теперь он должен был доказать своим товарищам, что он мастер в том деле, которое они затеяли, что такие, как я, "дамы" слушаются его - одним, словом, провернуть задуманное.
   Выбравшись наружу, "новый русский" выразительно подмигнул сидевшему за рулем шоферу. Наблюдая за ними во все глаза, я, безусловно, заметила это и еще больше насторожились, но он, чересчур самоуверенный, считая меня дурой стоеросовой, не придал этому никакого значения. "Подрулив" ко мне, небрежным тоном поинтересовался:
   А какими деньгами вы будете с нами рассчитываться? "Ну, вот, - подумала я. - Начинается! Уже подбирается к моим финансам". - И очень рассердилась, но виду не подала. Ответила сдержанно:
   -- Крупными, и сразу же догадалась, что последует за этим его, казалось бы, пустяковым, и невинным вопросом. И он сказал:
   -- А если мы поступим так. Вы дадите мне сейчас, здесь, мою долю -- одну тысячу, а две -- им, потом, на месте?.. -- он сказал это, а мне послышалось другое:
   "И выйдем мы на дорогу, и поднимем с земли камни, и побросаем их в кузов, и поедем к вам в сад..." Любезный, обаятельный Саша...
   Как он красиво говорил про мою стройку! А что сделал? Выманив у меня сотню, исчез бесследно. Что замышляют эти бравые ребята? То же самое. Под тем предлогом, что кому-то надо уйти, выклянчить у меня деньги и удрать, не выполнив заказа. Теперь, когда, я стояла уже на земле, осуществить эту затею было очень просто. Допустим, я поверила этому типу, даю ему его долю, а он... прыгает назад, в кабину. Водитель дает газ (об этом они и договаривались, перемигнувшись) и... поминай их как звали. Скажу откровенно: уступила бы я им, выложила бы деньги, (такая уж у меня дающая рука), если бы они попросили хотя бы, как Саша-кооператор, сотню. Со ста рублями они от меня не сбежали бы. Но с тысячью... уж точно удерут. А этого мне вовсе не хотелось. Этого допустить было никак нельзя. Эта моя ошибка, если бы я ее сделала, боком вышла бы не только мне, но и моему строителю. А его наказывать было не за что!
   Преодолев наконец это главное в моей жизни препятствие -- глупость от доверчивости, -- улыбнулась я -- первый раз за день.
   Парням ответила сперва действием: извлекла из наружного кармана линялого своего плаща крошечный кошелечек, набитый мелочью (пакет с крупными ассигнациями, был спрятан у меня во внутреннем, застегнутом на булавку), раскрыла и дала ребятам, полюбоваться, его содержимым. А после этого сказала извиняющимся тоном, убрав с лица улыбку а придав ему озабоченное выражение:
   -- Очень жаль, что не могу вашу просьбу уважить. Тысяч у меня при себе нет. Они там, куда мы едем, в саду... -- помолчав, продолжила, добавив в голос назидательной строгости. -- Вот когда мы туда приедем... -- договорить я не успела.
   -- Да ладно тебе! -- смекнув, что я раскусила их и номер сорвался, выкрикнул вдруг немного сконфуженно и зло сидящий за рулем водитель, обращаясь, разумеется, не ко мне, а к "новому русскому", который, несомненно, был автором этой затеи -- "поучить дурочку", с пеной у рта, наверное, доказывал, что все будет "олрайт" и шальные деньги, целая тысяча, считай, уже в кармане, а сам взял да и "лопухнулся..."
   Очень неприятно было им убедиться, что и дурочки, вроде меня, когда прижмет, начинают вдруг шевелить мозгами.

ГЛАВА 20

  
   Однако самое неприятное для этих бравых ребят случилось чуть позднее, чего, не говоря уже о них, даже я не ожидала, хотя должна была это предвидеть и ждать. Нe успел "новый русский" скрыться за поворотом, из калитки стремительным шагом, вышел Анатолий, и парни, те двое, что сидели в кабине, обомлев, уставились на него сквозь лобовое стекло. Он ведь был хоть и в старенькой, поношенной, но в милицейской же форме. Строитель оказался милиционером! Вот это был "прокол"!
   Свое начальство сквозь пальцы смотрит на такие вещи -- незаконную торговлю принадлежащим государству строительным материалом, лишь бы ему что-то перепадало от шоферского бизнеса. А милиция?
   А милиция... Это уже совсем другое дело. Конечно, это был не обычный милиционер, что стоит на посту и блюдет порядок, а милиционер-строитель, не меньше, чем хозяйка, заинтересованный в том, чтобы раствор, поскольку он очень быстро схатывается, был подвезен к месту назначения вовремя. И едва ли он, такой страж порядка, сейчас станет "возникать" и "возбухать". Но ведь потом, когда дело будет сделано... Чего можно ожидать от него? Самого худшего?
   Парни струхнули здорово. Анатолий подошел к машине. А они сидели в шоке, точно заколдованные. Не двигаясь и не открывая рта. На миг и я испугалась: вдруг начнут заливать, что не имеют ко мне никакого отношения? Случайно, мол, оказались здесь, а везем раствор совсем в другое место. Покажут какой-нибудь документ и укатят в другом направлении. А я останусь у разбитого корыта. После всех волнений, пережитых мною за день!
   Но ребята не стали выкручиваться. С большим трудом справившись со своей растерянностью (рассудив, должно быть, так: "Ах, была - не была, коли уж попались впросак, надо хотя бы марку выдержать, помалкивать в тряпочку, авось пронесет"); не сказав ни слова, трезвый шофер открыл дверцу кабины, завел, мотор. Сел Анатолий, села я. И мы поехали. За всю дорогу до моего участка никто не проронил ни звука: ни парни, ни Анатолий, ни я.
   И приехали мы в сад, и подогнали машину, не сломав почти ни одной веточки, к самым стенам моего старого домика. (Поскольку не было у меня, как я уже говорила выше, в родном городе другого собственного жилья, не спешила я ломать эти стены. И Анатолий, одобрив мой план, вырыл траншеи вокруг них). И вот наконец полился по желобу из бетономешалки раствор - прямо туда, куда надо - в траншею, обитую опалубкой. И я, от радости, чуть не заорала на весь белый свет:
   -- Идет! Идет!
   Как будто не бетон лился из машины вниз, в землю, а из земли ключом била струя какого-то полезного ископаемого. Впрочем, ликовать мне было некогда. Я должна была подтаскивать щебень и высыпать, его в траншеи, чтобы перемешивать с бетоном. Это делается для укрепления фундамента. Я носила щебенку сперва в ведре, набирая по полведра, затем придумав "усовершенствование", стала подтаскивать со страшным шумом -- в допотопном, дырявом корыте.
   Через некоторое время вдруг спохватилась: надо же расплатиться с водителем.
   Как казанская сирота, он стоял в сторонке и, видимо, не надеялся уже что-либо от меня получить. Если бы эта веселая компания вела себя по отношению ко мне, как положено, я бы не допустила такого промаха и первым делом, когда бы доехали до участка, выдала бы шоферу заработанные им деньги, но поскольку весь день эти деятели морочили мне голову, чувство ответственности по отношению к ним притупилось у меня, и я, как бы в отместку за все их "фокусы", заставила парня переживать несколько лишних минут.
   Второй шофер, тот, что напился, пока мы были на погрузке, и все еще не протрезвился, прятался от Анатолия в кустах. Я подошла не к нему, разумеется, а к тому, кто вел машину. (Наконец-то я увидела его не сидящим, а стоящим. Он был с Анатолием, наверное, одного роста и такой же мускулистый, но было в его фигуре, в отличие от Анатолия, который выглядел очень мужественным, что-то женственное, как это ни странно, (должно быть, сидячая работа кладет свой отпечаток на его формы), и протянула ему, прямо на глазах у Анатолия, пачку крупных купюр. Момент был, конечно, драматический. Лицо водителя побледнело, стало жалким, извиняющимся, и умоляющим, точь-в-точь, как у кооператора Саши, когда он, выпрашивая у меня деньги, уверял, что если не выпьет сейчас, то непременно умрет.
   Смотрел он в этот момент, надо полагать, не на меня, даже не на сотенные, которые я держала в руке, а на Анатолия, вопрошая, можно ли ему взять эти деньги, и соглашаясь вовсе их не брать, если ему, милиционеру, будет так угодно, и в то же время показывая, как хочется ему завладеть этими бумажками и как будет обидно, если это ему не позволят, ведь что ни говори, эти "бабки", хоть и нарушая закон, он все же честно заработал, согласно нашему договору с ним, а договор, как известно, дороже любых денег. Иными словами, а вернее, без слов он спрашивал у милиционера: честный ты человек или нет? Неужели ты считаешь, что это будет справедливо, если пустить этот краденый бетон в работу, и потом получить за это от хозяйки кругленькую сумму, а того, кто, рискуя очень многим, доставил сюда этот раствор, оставить "на бобах"?! Разве это будет правильно?
   Вот уж истинно влипли ребята! Смеялись, смеялись надо мною, над моей неопытностью в практических делах, неэкономностью и доверчивостью -- над глупостью, одним словом, а сами, такие умные и опытные, попали, что называется, как кур во щи!
   Наконец, не получив ответа на свои немые вопросы, парень взял деньги. Анатолий сделал вид, что ничего не заметил: ни мольбы в глазах водителя, ни сотенных, которые я ему отдала. Отвернувшись от шофера, он усердно орудовал совковой лопатой, перемешивая бетон с щебенкой, которую я подтаскивала порцию за порцией.
   Иначе этот милиционер поступить, очевидно, и не мог. Ведь сам же он послал меня доставать раствор на предприятие, где работали эти парни, и велел обратиться именно к шоферам, больше ни к кому...
   Когда бетономешалка отошла, я не заметила. Не услышала рокота двигателя - то ли за другими звуками, то ли ребята вовсе не включали мотора, а, подтолкнув машину (силенка у них была!), съехали вниз по наклонной самым примитивным способом -- как зимой на санках с горки, что называется "слиняли" от греха подальше. Думаю: когда грузовик вырвался за пределы коллективного сада, где находился мой участок, парни ногой перекрестились, радуясь, что все обошлось.
   Не знаю, как повел бы себя "новый русский", окажись он на месте этих двух товарищей, но они все же не ударили в грязь лицом.
   И я подумала: может, мне это только показалось, что ребята пытались меня облапошить? Обожглась на молоке и на воду дую? А поскольку не было у меня уверенности ни в том, ни в другом, не стала я со всеми подробностями рассказывать Анатолию о событиях минувшего дня. Если они действительно занимаются вымогательством денег у клиентов, то еще попадутся, и это станет известно ему от тех, кто пострадает от них. А коли я, преодолев наконец самое главное в моей жизни препятствие -- глупость от доверчивости, не пострадала, то и нечего "волну поднимать"...

ГЛАВА 21

  
   Да и некогда было нам болтать: работы было очень много. Опалубка в двух местах дала течь, и бетон побежал прямо на землю, под деревья и кусты. Анатолий и мне велел взять лопату, и мы вдвоем принялись черпать раствор и бросать его куда следовало. Строителю-то делать это было легко. А мне... Но я не жаловалась. Старалось изо всех сил. Не могла же я, уперев руки в боки, встать в позу хозяйки и покрикивать на своего работника, подгоняя его. Другие, умные люди, вероятно, так и делают. Но я...
   Я так была счастлива, что стройка моя наконец началась, так благодарна Анатолию, что он, такой сильный, взялся за такую трудную работу и не подвел меня, как это делали другие, с кем я пыталась договариваться до него, что даже при виде каких-то неполадок в деле у меня не возникало недовольства строителем. Когда дело было сделано, он сказал:
   -- А шофер-то струсил. И всех этих ребят знаю. И они меня. Хорошие парни. Конечно, делают нарушения. Но куда денешься? Не одному же начальству за бесплатно хоромы возводить. Надо и простому смертному домик, хотя бы такой, как ваш, 3 на 4. И уж, точно, лучше простому рабочему, кто выручит, что-то дать, чем взятку начальству. Они и без того теперь гребут, не стесняются... Не меньше 100 тысяч некоторые, получают в месяц и не рискуют ничем... А шоферу, если нарвется на кого, долго придется, расплачиваться...
   Короче говоря, нашли мы с Анатолием общий язык и остались друг другом довольны. Бетону надо было дать не меньше 3-х суток, чтобы он схватился, как следует. А потом можно будет уже стены выкладывать.
   Погода установилась; как по нашему с Анатолием заказу, стояли сухие, солнечные дни. За все лето не выпало столько погожих, дней, сколько случилось их в сентябре. Анатолий был на седьмом небе.
   -- Это я такой счастливый! -- говорил он.
   -- Безусловно, Вы, -- подтвердила я, хотя это было общее наше везение, как и труд. Такая удача, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Он делает раствор из цемента, который я заранее запасла, кладет шлакоблоки по всем правилам, пользуясь отвесом. С утра до самой ночи работает. А я целый день у печки (на улице) стою, варю для него второй завтрак, обед и ужин, если понадобится. Слетаю в город, продуктов подкуплю и опять печь растапливаю. Так целый день дым из трубы и валит. И соседи со всех сторон бегут, смотрят на наши дела. И не с пустыми руками заявляются. Кто ведро картошки тащит мне, так как всем известно, что своей у меня нет, не родится она на моем участке почему-то, кто помидоры "чудо рынка", красные, спелые, огромные, или кто тележку свою, чтобы строитель тяжелые шлакоблоки не на руках переносил с места на место, а на колесах прямо к домику подвозил. Я не успеваю "спасибо" говорить всем желающим выручить меня. Это просто чудо какое-то совершалось. Понятия не имею, чем заслужила такое внимание людей. А, может быть, думала я, эти люди отдают мне то, что в свое время задолжали родителям моим? Не глупо, значит, это было со стороны мамы, а очень даже умно давать нуждающимся в долг и не требовать возврата. Вот и поди разбери, где ум, где глупость, что хорошо а что плохо. Пенсионерам в этом городе в то лето, вместо дополнительного пособия, как в других населенных пунктах, выдавали талоны на бесплатное молоко, масло, хлеб. И этими продуктами, по мере возможности, снабжали меня приятельницы мои, учитывая мое затруднительное положение.
   Окруженная такой заботой, я просто на крыльях летала. Ничего другого мне не оставалось, как угождать своему строителю. Я старалась очень хорошо его кормить, но, надо сказать: несмотря на свой богатырский рост и солидный вес, ел он мало. Когда я спросила его почему, он ответил:
   -- Натощак лучше работается...
   Честно говоря, угодить ему норовила я не совсем бескорыстно. Уж понемногу стала я набираться ума-разума и очень боялась, как бы он, сделав работу, не потребовал повысить плату за нее. Заключали мы наше соглашение в июне, а строил он в сентябре, цены на продукты питания за это время выросли вдвое, если не втрое. Вот мне и казалось, что, выполнив план, он будет вправе потребовать добавки. И где я тогда буду средства брать? Кoe-какой фрукт и овощ, уродился у меня на участке, но сидеть с ним на рынке не было у меня времени. Поэтому я и постановила для себя: буду отдавать строителю все, что падает у меня с веток: яблоки, груши, и все, что в земле прячется. Накопала для него целую корзину усиков виктории. Очень хорошо усвоив смысл пословицы: скупой платит дважды, -- разрешила Анатолию выкопать и взять себе маленькую грушку северянку, которая каким-то чудом выросла посреди участка из семечка, что бывает крайне редко. Каждый день уходил он домой с полным рюкзаком, довольный донельзя.
   Может быть, он опасался, что, выдавая ему этот продукт, задумала я как-то обделить его в конце, когда буду расплачиваться деньгами, но вслух это опасение не высказывал. И оно, безусловно, не подтвердилось. Когда работа была завершена, я преподнесла ему ровно 7 тысяч, как мы и договаривались. Не люблю хитрить и оставаться перед людьми в долгу. Чистая совесть и душевный покой - вот что мне всего дороже в жизни. Когда ты спокоен, руки твои не дрожат, можешь браться за любое дело. Попробуй-ка хотя бы ложку поднести к губам дрожащей рукой, мало что в рот попадет. Анатолию тоже не хотелось оставаться должным мне. Поэтому в последний день пришел он ко мне в сад вместе со своим приемным сыном. Я сначала даже не поняла, зачем. Он ведь сам, один, прекрасно с работой справлялся. Да и работы уже почти не осталось. Потом смотрю: закончив укладывать шлакоблоки, берет он ножовку и начинает деревья в моем саду обрезать, те ветки, с которыми мне самой, слабосильной, ни за что бы не справиться. Он пилит, а сын, веселый юноша, носит их на защитку и аккуратно складывает, на том месте, где совсем недавно громоздились шлакоблоки. Целый день этой работой занимались. Я смотрю на них широко раскрытыми глазами, и они работают, как добровольцы. И соседи, проходя, поглядывают да удивляются:
   Каким светлым, чистым стал сад! Очень старался Анатолий угодить мне на прощание, потому что ведь и я, пока он строил, стремилась угодить ему и своей стряпней, и добрым словом, и посильной помощью. Но он, возможно, не догадывался, что, окружая вниманием своего строителя, проявляю я заботу не только о нем, но и о себе самой. Я хотела, чтобы дом, который он построит, доставлял мне впоследствии только радость, чтобы, когда я буду входить в него и жить среди этих стен, думалось мне только о хорошем, чтобы существование мое не омрачали никакие неприятные воспоминания. Ради этого делала я все от меня зависящее, чтобы между нами, пока он работает у меня, не происходило никаких стычек, никаких ссор, а относилась к нему, как к родному человеку, за что он меня теперь и благодарил...
   Когда он отдыхал, курил, усевшись на стул недалеко от печки, которая, как я уже говорила, не переставала дымить, мы по-дружески беседовали. В основном говорил он, а я слушала.
   Он рассказывал о себе, как в Сибири жил. Какой здоровый и мощный был его отец, и сыновей наделивший физической силой. И как ему, Анатолию, в любви сперва не повезло. Женился, и жили как будто душа в душу. И вдруг застал жену в объятиях другого. Как едва не убил ее. Но вовремя одумался. Ушел, уехал. Как познакомился с той, на которой теперь женат, которую любит ничуть не меньше, чем первую. В том, что он любит ее и все у них хорошо, сомневаться не приходилось. Служит он в двух местах, да еще и подрабатывает, чтобы в доме всего необходимого было предостаточно и никаких чтобы конфликтов. Жену, которая трудится в парикмахерской, как я уже говорила, очень жалеет, дома ничего делать руками ей не разрешает: пусть отдыхают. Я видела эту женщину, когда приходила к Козловым о постройке моего садового домика договариваться. Очень спокойная особа, уверенная как в сегодняшнем, так и в завтрашнем дне. Так и кажется, что сидит она у мужа за пазухой, в тепле, в уюте, и оттуда чуть лениво, но ласково поглядывает, никаких неурядиц, что в хозяйстве порой случаются, близко к сердцу не принимает... У старшего сына, неродного Анатолию, лицом похожего на мать, выражение почти такое же, как и у нее, хотя ему то как раз отсиживаться не приходится...
   Отец неродной -- ну и что? Не каждый родной так о семье печется. И меня заставляет вкалывать -- силу качать: пригодится когда-нибудь. Зато, что ни попроси, все купит. Не ты кому-то, а они тебе завидуют. На губах у парня почти постоянно играет улыбка, удовлетворения. Рядом с этим человеком, с новым его отцом, всем живется счастливо...
   Выполнил свою работу у меня строитель за полмесяца, один без подручного: вырыл траншеи, сделал опалубку, залил бетон, возвел стены. Уложился в отпущенные природой погожие дни. Когда, работа стала подходить к концу, я спросила, сколько следовало бы доплатить, чтобы он и крышу сделал. Но он сказал:
   -- У вас материала для этого нет. Вот за зиму деньжонок подкопите, весной приедете, все, что требуется, приобретете, тогда и строить продолжим. На том и порешили.

ГЛАВА 22

  
   В последний день, когда обрезка плодовых деревьев была закончена и они ушли, отец и сын, с полными, как всегда, рюкзаками (напоследок я разрешила им тряхнуть высоченную грушу, чтобы ни одного плода не осталось на верхних ветках, до которых мне самой все равно не добраться бы), а я, еще раз полюбовавшись на новые стены, мой старый домик заслонившие, вдруг взгрустнула. Еще и не сломаны старые стены, только снаружи их не стало видно, а я уже. затосковали по тому домику, который привыкла видеть. И сад после обрезки стал выглядеть как чужой. Тяжело мне сделалось, как будто что-то отняли у меня.
   И стала я размышлять: стоило ли начинать строить мне этот новый, дом, если, старый ломать так жалко? Ведь в нем жили каждое лето мои родители. Построили его, когда были еще совсем молодыми, моложе, чем я сейчас, сильными и красивыми...
   И уже из головы моей вылетело, что в старом домике жить стало невозможно -- даже мне одной, не говоря о детях, которые должны будут приезжать погостить ко мне не в тот город, где я зимой живу, а в этот, где обитаю летом.
   Печь в моем старом доме никудышная, между нею и стенами расстояние очень маленькое, в одну из них выведена труба, раскаляется докрасна. Когда печка топится, не дай бог уснуть... Да и ветхим сделался, уже этот домик. Стены не на фундаменте стоят, а прямо на земле. Подперты завалинками, которые все время разрушаются. Не одного плотника нанимала мама, чтобы их отремонтировать. Но они, плотники, "надували" старушку: деньги возьмут, а работу не выполнят (маме моей тоже нравилось, как и мне, выдавать плату за работу вперед. Наверное, это наша фамильная черта - расточительность... Но я уже об этом говорила.
   "Ну ладно, - продолжала я сожалеть, что придется старое убирать, новый домик надо построить, раз в старом жить нельзя. Но строить надо было рядом с ним, пригодился бы он как сарай или хозблок.
   -- Ну, уж завернула, -- трезвый голос умного человека, иногда просыпающегося во мне, возразил глупому, -- Ничего себе, сарай, такую же площадь, как и дом, занимающий. Сколько метров плодородной земли тогда пропало бы! И что была бы это за картина: два дома рядом - старый и новый? И сколько бы пришлось еще кустов и деревьев вырубить, чтобы новое строение рядом со старым поставить? И что сказали бы тебе после этого соседи? Вот, мол, мудрая какая нашлась: ни одного кустика еще не посадила, а родительский сад пустила под топор!
   Нет, нет, этот вариант не годится, - и глупый человек во мне согласился с умным..
   В общем, так, -- пришла я в конце концов к выводу, -- если новый собираешься строить, старый нужно ломать. Не хочешь старый убирать, не возводи новый. Жди, когда он сам собой сломается, рухнет... И погребет тебя под своими обломками.
   Да, да... Все это правильно. Умом-то это постичь легко, а сердцу больно. Так уже устроен человек, что жаль ему расставаться с тем, к чему привык, даже если это старое никуда не годится...
   И умнеть, как выяснилось, тоже не очень приятно. Столько недостатков видишь вокруг, столько забот наваливается на тебя...
   Упадок сил, что ли, случился у меня после того, как часть большой работы была сделана? Симптом успеха, как сказал кто-то из современных писателей.
   Так стояла я посреди своего участка, замусоренного во время стройки, придирчиво осматривая его, и вдруг заметила: на круглой грядке, в нескольких шагах от меня, пламенеет тюльпан! Цвел в июне и неожиданно распустился еще раз, в сентябре. Вот это было здорово! Это походило на чудо. Это был как подарок судьбы, одобрившей все мои действия.
   Налюбовавшись цветком, незаметно для себя, я успокоилась. Ничего вечного не бывает на земле. Старое разрушается, новое возникает. Никуда от этого не денешься.
   Вдоволь насмотревшись на красоту цветка, принялась я наводить порядок на участке: инвентарь на место определять, мусор сметать, обломки шлакоблоков аккуратно складывать...

ГЛАВА 23

  
   Тут подошел ко мне сосед по саду. Но... на этом придется мне прерваться. Я же не рассказала еще, как ходила к старенькой своей подруге Асе Ефимовне (царство ей небесное, нет ее уже в живых), чтобы, вернуть две тысячи, которые брала у нее в долг.
   Поднявшись на второй этаж, долго стояла на лестнице у двери ее квартиры, нажимая на кнопку звонка. Он издавал такие трели, что слышно было, наверное, на улице. Но Ася Ефимовна не открывала. Она плохо слышит, плохо ходит. Однако не думайте, что она только то и делает, что лежит. Отнюдь! Она старается не замечать ни возраста своего преклонного, ни своих мучительных болезней. Как и большинство женщин, весь день проводит на ногах, ухаживая, не только за собой, но и за своим неженатым пятидесятилетним сыном, который, по всей вероятности, до сих пор кажется ей малым, ребенком: стирает, готовит, убирает комнаты, даже окна моет сама, влезая на подоконник и рискуя вывалиться наружу, как будто не только себе и своим близким, но и всем вокруг доказывает свое право на жизнь.
   Когда приходит очередь в подъезде наводить порядок, делает она там уборку не кое-как, а на совесть. Перед тем, как вымыть полы, трясет, выходя на улицу, не только свой половичок, но и коврики соседей по площадке. Если набезобразничают подростки, любящие расписывать и разрисовывать стены, она, не терпящая грязи, тем не менее, не ищет виноватого, никого не бранит, не срамит, а просто берет ведерко с известью или банку с краской и щетку, выходит и белит стену или красит панель. Может быть, поэтому, потому что именно она, восьмидесятилетняя старуха, занимается этим, ремонтом, пацанам в другой раз не захочется портить интерьер.
   Женщина с высшим экономическим образованием, некогда банковский работник, занимавшая в свое время высокие посты, держится на равных с соседями, с простонародьем, за что, естественно, уважает ее весь дом. В этом доме прожила она с молодых лет до старости. Какой была в юности, такой осталась, только внешне изменилась до неузнаваемости.
   Это замечательный, редкий человек. И не каждому выпадает счастье иметь такого друга или просто знакомого. За что она удостоила меня этой чести быть ее подругой? Это остается секретом для меня. Полина Васильевна, например, уверяет, что полюбила меня. А за что? Мы, говорит, сошлись характером. Обе, мол, деловые. Вот до чего я дожила: Уже деловой меня называют. Это притом, что я допускаю столько промахов, форменных глупостей. Но Полина Васильевна ценит во мне вовсе не то, о чем говорит, а совсем другое, то, что я люблю побеседовать с нею, точнее, послушать ее. У нее две дочери, старшая училась когда-то со мной в одном классе. Но обе они замужние, живут отдельно от матери, редко бывают у нее. Когда приходят, сидят с нею недолго. Домой торопятся, к своим супругам. Я же тороплюсь от нее, когда живи у нее, только утром в свой сад. А вечером являюсь ночевать.
   Во сколько бы ни вернулась, хозяйка ждет меня. Мы садимся на диван во дворе под навесом. И она начинает рассказывать мне о своей юности, о жизни, Я тоже рассказываю ей обо всем, что приключается со мной за пень. Выслушав меня, она дает оценку всем моим действиям. И совет на завтрашний день. Раньше с мамой мы так разговаривали, когда я приезжала к ней во время отпуска. Может быть, этим умением слушать ее и следовать ее наставлениям в зрелом возрасте я и покорила ее. И она завещала мне свой чудесный сад. А вместе с ним заботу...
   Полина Васильевна, худая, горбатая от старости, Ася Ефимовна, полная, очень прямая, но обе на подкашивающихся ногах. Обе непоседливые, деятельные, чтобы, не дай-то Бог, не залежаться...
   Слушая, Полину Васильевну, я смотрела на ночное небо, на звезды. Они были точь-в-точь такими, какими видела я их в детстве. Ведь, именно под этим небом, под этими звездами, я родилось и выросла. Ради этих звезд, проживая в другом городе, и затеяла я стройку в этом. Пока мама здравствовала, я, приезжая сюда ежегодно, останавливалась у нее, жила сколько хотела, и не заглядывала в завтрашний день, не думала, что будет, когда ее не станет. И еще при жизни мамы согласилась, чтобы ее квартира отошла моей младшей сестре (чтобы она с семьей поселилась в родительском доме. А когда мама умерла, я поняла, конечно, что сестра не мать, хотя тоже родня, что не станешь у нее жить подолгу. Тут-то и загорелась я желанием построить в своем саду капитальный дом, чтобы, приезжая каждый год на родину, к этим звездам и к родным могилам, обитать в своем углу, никого не стесняя...
   Это было понятно всем моим подругам детства, потому, наверное, они и выручали меня, одалживая в меру своих возможностей деньги. Понимала это и Ася Ефимова, хотя с нею, как и с другими подругами, никогда не говорили мы на эту тему. Не до возвышенных разговоров всем нам было. Забот у каждого накопилось выше крыши...
   До Аси Ефимовны в этот день достучаться мне не удилось. Впустила меня к ней соседка, у которой, на всякий случай, был ключ от ее квартиры.
   Я сказала подруге:
   -- Как я боялась, что вас дома нет (а боялась я совсем другого). Я же обещала именно сегодня вернуть вам деньги, которые взяла у вас взаймы, две тысячи...
   -- А где ты взяла эти деньги? Наторговала, что ли? Только честно отвечай! - приказала Ася Ефимовна, как будто она была мой начальник, а я ее подчиненная. Видимо, по тому, как неуверенно глядела я ей в глаза, старушка догадалась, что я собираюсь расплатиться с нею не своими деньгами. Врать ей мне было стыдно, и я призналась:
   -- Как наторгуешь, Ася Ефимовна, вы же знаете, что этот год неурожайный, ничего не уродилось, кроме вишни, а она уже отошла.
   -- Так где же ты достала эти деньги? повторила подруга свой вопрос и добавила шутя. -- Нарисовала, что ли?
   -- Нет, не нарисовала. -- ответила, я серьезно и печально. Такого таланта у меня, к сожалению, нет.
   -- В долг взяла у кого-нибудь?
   -- У кого-нибудь, и еще раз у кого-нибудь, и еще, и еще, много-много раз у разных людей, попыталась пошутить я. -- Эта стройка у меня коллективная. Ударная стройка капитализма, -- добавила я и, смутившись, закусила губу, думая, что сейчас отругает меня Ася Ефимовна за такую предприимчивость.
   -- Ну, вот что, -- сказала подруга строго, выслушав меня. Значит, ты меня обижаешь, если у других берешь, чтобы мне отдать. Или я хуже, жаднее их? Или с голоду помираю? Или пьяница? "Но я же, обеща-а-ла!" -- передразнила она. меня. -- Когда будут у тебя собственные деньги, вот тогда этот долг мне вернешь. Всем, кому должна, отдай вперед, а мне... после всех.
   Деньги, деньги, деньги! Сколько мне еще нужно их будет! И где, же я буду их брать? Ведь все, кто мне мог одолжить, уже одолжили!..
   Бегу как-то по тротуару к трамвайной остановке, навстречу идут три человека - две женщины и мужчина, поджарый такой, взгляд проницательный, прицельный. Так смотрит на меня, будто все, обо мне знает. Может быть, старый знакомый? Присматриваюсь: нет, вижу впервые. И вдруг, когда я чуть не наскочила на этих людей, говорит:
   -- Не горюй! Будут у тебя деньги! Молодая еще!
   Как ошпаренная, отскакиваю на обочину, пропуская троицу.
   Ничего себе, дожила, на лице моем написано, что так заботит меня. Удивительно, что он еще признал меня молодой. От таких волнений и хлопот недолго будешь выглядеть моложе своих лет. Скоро, наверное, будут давать мне больше, чем на самом деле есть.
   Предупреждали меня соседи по саду, предостерегали, что не женское это дело -- стройка. Одна соседка, так сказала:
   -- Вот построишь дом и ...
   Не послушалась я и пожинаю теперь плоды своей неосторожности. Хоть в петлю лезь.
   В это время я еще не рассчиталась со своим строителем, мне не хватало нескольких тысяч. А ведь ему нужно было деньги отдать без задержки, одной кучкой. Поэтому я так и расстраивалась,
   Очень не хотелось обращаться за помощью к дочери, живущей на севере. Когда-то там хорошо зарабатывали: и она, и ее муж. Но на-
   стали другие времена. Дочку сократили, она получает лишь пособие по безработице, муж один работает, кормит жену и двоих детей.
   Рука у меня не поднималась написать им, в какое положение я попала. Но все же пришлось. Не знаю, где они достали денег, но вскоре выслали мне их телеграфом...

ГЛАВА 24

  
   Теперь продолжу прерванный мною рассказ о том, как подошел ко мне сосед Василий (когда я делала уборку на своем участке) и на что указал. Он старше меня лет на 8--10, опытный садовод и в строительстве садовых домиков разбирается получше моего. Подошел и говорит (любят некоторые люди, это заметила я не вчера, когда, какая-то работа на твоей, территории сделана кем-то посторонним и работник ушел, оценить то, что он сделал, и высказать критические замечания в его адрес за его спиной. При нем, пока еще можно что-то изменить и подправить, молчат, чтобы с этим человеком не портить отношений, а потом, когда того труженика, с которым ты уже расплатился, а, значит, не вернешь и не заставишь исправить недочеты, вдруг выложат: на тебе, полюбуйся, то не так и это тоже нехорошо):
   -- Посмотри сюда.
   Подвел меня к той стене, где были оставлены проемы для окон:
   -- Видишь что-нибудь?
   -- Нет, ответила я, растерянно пожав плечами. Что такого особенного могла я разглядеть, впервые занявшись постройкой дома, в саду?
   -- Смотри внимательно. И изо всех сил старалась сосредоточиться, уставившись на стенку, точно баран на новые ворота, но так и не сообразила, к чему сосед мой клонит.
   Наконец он сжалился надо мной, раскрыл свой секрет, но опять же не сразу. Помучил вопросами.
   -- Меж окнами и фундаментом у тебя четыре ряда, шлакоблоков выложено. Что из этого следует?
   -- Понятия не имею! -- искренне ответила я, демонстрируя свою глупость. И рада была бы умной показаться, но не было у меня такой возможности. Вот если бы он спросил о чем-нибудь другом, к примеру, о том, что изучают в вузе, в котором я училась когда-то, тогда уж, наверное, не подкачала бы я. Но Василий институтов не кончал и о высших материях рассуждать не брался. А говорил он о том, что должна была я, видимо, знать, коли уж затеяла стройку.
   -- Я так и думал! -- воскликнул он восхищенно, как будто сделал важное открытие.
   -- Ближе к делу давай! -- потребовала я, начиная сердиться, что он втянул меня в эту игру -- в дурачка, когда мне совершенно не до развлечений. Что следует из того, что под окнами будет четыре ряда шлакоблоков?
   -- А то, что с другой стороны, между окнами и крышей, - повысив тон, он погрозил кому-то пальцем, -- должно быть два ряда, а у тебя всего один! -- Я прикинула, как бы выглядела стена, если бы на один ряд была выше. И должна, была согласиться, что тогда она смотрелась бы лучше.
   -- Ему, значит, не хватило материала еще на один ряд. Он должен был сказать тебе, чтобы ты подкупила шлакоблоков. -- попытался Василий подкопаться под моего строителя. - Но он промолчал. Уложил, что было, и до свидания.
   -- Нет! -- бросилась я защищать своего строителя. -- Он говорил мне! Говорил, что выше должен быть карниз из двух рядов кирпича.
   -- А ... -- уважительно протянул Василий, -- Можно и так. Стало быть, тебе придется доставать еще и кирпич, красный. Но он стоит очень дорого.
   В этот момент к нам подошел еще один мужчина, тоже сосед по саду. Евгений, со своей меной Тамарой (именно она угощала меня и моего строителя, когда, он строил, красными помидорами). Поощряя нашу с Тамарой дружбу, Евгений, можно сказать, руководил моей стройкой. Давал советы, что, где и сколько нужно приобрести для предстоящей работы.
   Была для этой его теоретической помощи мне еще одна причина, о чем тогда я, кончено, не догадывалась...
   Евгений подтвердил сказанное Василием (что одного ряда шлакоблоков не хватает) и посоветовал съездить на кирпичный завод, чтобы попытаться приобрести кирпич. Когда Василий отошел, Евгений остался и, продолжив со мной разговор, признался, что очень внимательно следил, как работает мой строитель.
   -- Конечно, -- должен был он похвалить Анатолия, -- он молодец. (Еще бы не молодец! -- подумала я), исполнил работу быстро и надежно. И водки не требовал. Но... (Евгений немного помялся, схватив себя за подбородок), если, он и следующим летом будет тут строить... (еще один критик, нашелся, -- мелькнуло у меня, в голове).
   Конечно, я догадалась, что значит его "но", но что он мне тонко намекает. У них с Тамарой машина. Они, уезжая из сада, чуть ли не каждый вечер подбрасывали Анатолия, который заканчивал у меня работу слишком поздно, чтобы успеть на автобус, в котором он приезжал утром в сад, до трамвайной остановки. И видели всякий раз. что возвращается домой он не с пустыми руками.
   Поняв намек, я сказала, чтобы заступиться за строителя:
   -- Да я не знаю, что еще отдала бы ему за то, что он, согласившись выложить стены из такого тяжелого материала, не передумал и не подвел меня, как другие, с кем я до него договаривалась.
   -- Ну, ладно. -- как бы подвел итог сделанному Евгений а набросал план моих дальнейших действий. -- Вы добудете кирпич, сколько надо. Или шлакоблоков еще на ряд и попросите Анатолия, пусть он свою работу, за которую ему заплачено, доделает. А потом ...
   -- Что же потом? -- заволновалась я, не представляя даже, что он имеет в виду. Но он не стал мне это разъяснять:
   -- Вы сперва сделайте, что надо.
   Тут подошла жена его и, широко улыбнувшись, ответила, вместо мужа, на мой вопрос:
   -- Потом мы с Женей, когда ты уедешь, зимой, значит, крышу тебе сделаем из того материала, который у тебя есть.
   -- Не может быть! -- не поверила я своим ушам.
   Вот, оказывается, почему они так внимательно следили за ходом моей стройки и за тем, как я расплачиваюсь со своим работником. Простота моя их подкупила. Они выяснили, что со мной можно иметь дело, и теперь предлагают мне свои услуги. Так поступают умные люди. Но и я, выходит, тоже не прогадала, что была такой щедрой с Анатолием. Поистине: дающая рука не оскудеет. Как это будет великолепно, если они продолжат стройку в мое отсутствие! Сколько я сэкономлю времени и сил! Это дороже любых денег!
   -- Крышу мы тебе рубероидом покроем, -- предложив свои услуги, принялась Тамара убеждать меня, что для продолжения моей стройки мне самой будет гораздо интереснее нанять в работники ее и Евгения, Моторных, а не Козлова Анатолия, - в два слоя. Сто лет простоит. А когда разбогатеешь, хоть шифером, хоть железом сверху крой. Нам строить не привыкать.
   Тамара с Женей сами построили свой дом в саду. Прекрасное сооружение. Далеко не надо ходить, чтобы в этом удостовериться. И баню на своем участке срубили. Я в ней парилась как-то. Прелесть, а не баня. Одним словом, пока я общественным строем восхищалась, они Только и делали, что пахали, сеяли и строили. И все делали на "пять"!
   -- Ну что же, согласна! -- решилась наконец я принять их предложение.
   -- Еще бы, -- удовлетворенно заметила соседка,
   -- Я и сама думала: крыша нужна позарез. Без нее не обойтись Если не будет крыши до следующего лета, зимой снегу набьется, меж-су старыми и новыми стенами, отчего новые будут мокнуть и портиться. Старая крыша, поврежденная во время стройки, будет протекать. Beщи, что находятся в комнате, будут портиться, вода попадет в погреб. А в нем одна из моих подружек картошку хранит.
   -- Правильно! -- восторженно подхватила Тамара звонким голосом. На вид ей можно было день тогда лет 60. Но голос выдавал ее истинный возраст. Она моложе меня.
   То, что они мне посулили, конечно, вдохновляло. Однако против этого нашего уговора было одно "но". Я не стала это скрывать от Моториных:
   -- Неудобно как-то Анатолия снова тащить в мой сад. Не виноват же он, что у меня материала не хватило. Кроме того...
   -- И это мы знаем. Ты хотела, чтобы он тебе и дальше строил... Я ничего ей на это не ответила, а она добавила, желая меня успокоить:
   -- Он любит строить "от и до". Но ему нужно, чтобы стройматериал полностью был готов. А Женя сам станет доски строгать и все необходимое делать.
   Только настоящая, неисправимая дура отказалась бы заключить это, такое выгодное для меня трудовое соглашение. А я как будто начала уже понемногу исправляться.

ГЛАВА 25

  
   Но принимая предложение Моториных, не представляла я себе, какие новые трудности навалятся на меня уже этим летом, вернее осенью, когда силы мои были на исходе. Однако... Слово сказано -- и отступать нельзя.
   Кирпич осенью приобрести мне не удалось. На заводе он фантастически дорог. А бывший в употреблении достать не так-то просто. Я стала искать его на территории своего коллективного сада, чтобы по сходной цене купить. Ходила по улицам и озиралась по сторонам. И наконец увидела то, что мне надо было. Но хозяин, невысокий, щуплый мужчина примерно моих лет, сказал, что нынешней, осенью продавать этот бывший в употреблении кирпич не рискнет, так как он может ему самому впоследствии пригодиться. Домище у этого мужика огромный, двухэтажный, из белого кирпича. Половину первого этажа занимает гараж. На участке -- штабеля всевозможных стройматериалов. Хозяин предложил мне бывший в употреблении шлакоблок и пообещал набросать его вечером на защитную полосу, вдоль которой идет асфальтированная дорога.
   Обрадованная такой удачей и до конца не поверив в свое везение, я сказала:
   -- Если вы не передумаете и я получу то, что мне так необходимо, я вам не только деньгами заплачу, еще и бутылку дам впридачу.
   Он улыбнулся, отдав должное моей глупости, но не насмешливо, как улыбнулся бы самодовольный хитрец, а по-доброму, по-дружески и отказался от такого дара:
   -- Бутылку мне не нужно. Не пью. А если захочется выпить, сам куплю. Я пока работаю.
   На один, ряд мне нужно было штук тридцать пять шлакоблоков. Этот мужчина набросал чуть ли не в два раза больше, как бы вознаграждал меня за мою простоту. И надо сказать: в восторг я от его щедрости, не пришла: ведь этот стройматериал предстояло мне перевезти на свой участок,
   А как? На чем? Опять машину нанимать? А чем платить? Денег у меня осталось только на железнодорожный билет и на питание на последнее время. Просить еще у кого-нибудь взаймы накануне отъезда язык не повернется. И я решила справиться с этой работой сама: перевезти шлакоблоки на тележке, что дали мне соседи во временное пользование, пока идет у меня стройка. Ну и препятствие это было -- скажу я вам!
   Расстояние между моим участком и участком, этого доброго дяди я могла пройти быстрым шагом, налегке за 10 минут. А с грузом -- за 20-30. Без груза, с горки тележка моя, дребезжа, вперед меня летит, а со шлакоблоками надо подниматься по наклонной вверх...
   А шлакоблоки-то, которые своими тоненькими ручками я и поднять не могу, нужно, прежде чем везти, еще и на тележку водрузить. "Подъезжаю" я в первый раз к покупке своей. Стою, смотрю, за голову схватилась. Думаю: подружек, что ли, кто помоложе, позвать, пусть потрудятся, мне подсобят...
   "Нет, сказала я себе. Это будет уже свинство с моей стороны. На их деньги строить да еще их же стараниями. Так они могут на меня осерчать и рассориться со мной. Тогда какой же будет смысл сооружать этот дом, если они отвернутся, от меня, и я, приезжая в родной город, буду в нем, как в том, куда увез меня в свое время мой бывший муж, как перст одна? Нет уж... Дружбой следует дорожить. Идиоток из подруг не делать. Сама дурой можешь быть хоть в десятикратном размере, а других не дурачь. Себе дороже выйдет. Сперва нужно отблагодарить людей за то добро, которое они тебе уже сделали, уже с имеющимися долгами рассчитаться, а потом еще о чем-то подруг просить... Наклонилась я над горой шлакоблоков, ухватилась за один "камушек" и, не отрывая его от земли, лишь перекатывая с боку на бок, взгромоздила на. тележку. Затем второй, третий...
   Взялась за передний край тележки, повернула ее в нужном направлении, натянув веревку, потащила. Пру, ногами в асфальт упираюсь. Веревка то в ладонь, то в плечо врезается. Со стороны, очевидно, походила я на бурлака, на одного из тех, кто на картине Репина по Волге баржу тянет, идя по берегу и хватаясь свободной рукой за голову.
   На повороте резко дернула свою "баржу", резинка (шина, если правильно выразиться) с заднего колеса соскочила. Кое-как, ценою колоссальных усилий, надвинула ее на прежнее место. Уже осторожнее тащу дальше. Когда стала к своему участку подъезжать, та же самая история. Вышел навстречу Женя, наладил. И предупредил, что если я так и буду по три шлакоблока накладывать, мое транспортное средство развалится. Мое! К если бы телега эта была моя!... Точно так же, не поднимая, а перекатывая, сгрузила шлакоблоки как попало на землю. Посмотрела на часы - чуть ли не час прошел. Ого-го! Отправилась за второй порцией, потом за третьей, четвертой. Привезу, свалю на землю и сама сваливаюсь на что попало. Сердце колотится, того и гляди выскочит. Так можно и инфаркт схлопотать. А, может, бог милует? Бежит соседка - Раей зовут. Тоже взаймы давала, значит, небезразличны ей мои дела. Помощь мне свою предлагает. Но я отказалась (по причине, которую уже объяснила). Тогда она позвала меня к себе пообедать. Пообедали, отдохнула я и снова за дело взялась. Целых два дня надрывалась.
   Думала: не выдержу, упаду.
   "Ну и пусть! -- раззадорившись, твердила я, про себя, естественно.
   Туда мне и дорога! Какой чепухой всю жизнь занималась, восхваляла общественный строй, "самый гуманный, самый справедливый", к трудностям подобного рода, белоручка, себя не готовила, а он, этот строй, сам собою взял да и перевернулся. Спасайся теперь как можешь, вкалывай!"
   Отступать мне стало некуда. Не будет своего дома в этом городе -- не будет здесь сада. А тот край, где у меня квартира, зовут страной вечнозеленых помидоров -- это еще не север, но почти север, и мало что там на земле родится. Зима длинная, лето короткое. А у меня, одинокой женщины, руки коротки, чтобы вырастить там что-либо. И надо за этот сад держаться. И не только для того я приезжаю сюда, чтобы родной стороной полюбоваться, с близкими людьми встретиться, а чтобы еще и... Одном словом, не будет здесь сада, -- придется жить впроголодь на одну свою минимальную пенсию, (которая, пока не достигла я пенсионного возраста, еще меньше минимальной, так как ушла я ведь с работы раньше времени).
   Сможет разве дочь помогать мне материально, если сама безработная? Детей двое, как я уже говорила. Родители зятя также пенсионеры. Меня поддерживать -- значит их тоже. А что тогда детям останется?
   Нет, обузой для них быть не желаю!

ГЛАВА 26

  
   Должно быть, это моя отчаянная решимость придавала мне силы: справилась я с неожиданно возникшим на моем пути и показавшимся мне поначалу непреодолимым препятствием -- переправила на себе купленный мною накануне отъезда стройматериал. Ни за помощью ни к кому не обратилась, ни скопытилась. Но до ручки дошла. Плечи болят, руки, ноги ноют -- спасу нет. На подошвах мозоли.. Ходить не могу, а надо. А раз надо, то иду, хоть и не могу, такая уж упертая. Ну и, естественно, опять что то происходит со мной. О чем и хочу я рассказать.
   В тот день, как закончила перевозку шлакоблоков, или на следующий отправилась я в город, с визитом к Козловым. чтобы поставить Анатолия в известность, что планы мои изменились: раз он, отказался в этом году сделать крышу для моего дома, мне придется нанять других людей и поручить им эту работу, а он, Анатолий, должен еще раз побывать у меня в саду и завершить ту, за которую ему, как выразился Евгений, уже заплачено.
   На автобус, который останавливается у проходной коллективного сада, опоздала. Не дожидаясь следующего, пошла пешком к трамвайной остановке. Не иду, а ковыляю.
   Вдруг, обогнав меня на несколько метров, тормозит машина, белая, чистая, роскошная. Сидящий за рулем мужчина примерно моих лет, с седым ежиком волос на голове, высовывается из кабины:
   -- Женщина! Вы к трамвайной остановке?
   Да, -- отвечаю. Язык еле ворочается. Не знала я прежде, что даже язык, никогда не устающий от умственной работы и от болтовни, от физической может просто отваливаться "Надо же! Не зря же говорят: век живи -- век учись!".
   -- Садитесь, я вас подвезу. -- голос очень доброжелательный.
   В последнее время, когда бензин так подорожал, нечасто можно получить подобное предложение.
   -- Спасибо, -- соглашаюсь я и лезу в открытую дверцу.
   Устраиваюсь на заднем сидении, не имея даже сил, чтобы порадоваться этой удаче. Едем, молчим. Мужчина свои думы думает, я - свои.
   "Куда, -- спрашиваю я себя, -- девалась твоя резвость, твоя, разговорчивость?! И не только это. В зеркало на себя страшно посмотреть. Килограммов 10 сбросила, пока возила этот чертов шлакоблок. Щеки ввалились, круги под глазами. Неужели нельзя было найти другой выход? Зачем, было так себя истязать? Умная, бесспорно, себя пожалела бы. А такая, как ты... Сдохнуть решила, не дожив до 65 лет. когда положено выходить на пенсию по старости. Ну, когда, когда же ты за ум возьмешься? Ну, оставила, бы эти стены недоделанными. Подумаешь, один ряд! Или занялась бы ими следующим летом, когда денег наторговала бы. Сама себя решила обогнать. Моториным, которые и зимой живут не в городе, где у них трехкомнатная квартира, а в саду, нечего делать будет на своем участке, когда выпадет снег, вот они и задумали подзаработать на твоей стройке и тебя уговорили дать им работу. И ты опять подчинилась чьей-то воле, непосильную ношу взвалила на себя. Все скорее ей надо! - ругала я себя, на чем свет стоит и не подозревая даже, что когда отдохну, рассуждать буду совсем по-другому."
   -- Вот это мой дом, -- сказал мужчина, когда мы проскочили мимо одного заштукатуренного особняка. -- Жена меня за продуктами в город посылала...
   Я молчу. Не говорить же ему о том, что мне посылать за покупками некого. Это у толковых, женщин есть и квартира, и дача, и машина, и все прочее... Но я к ним не отношусь... Непонятно немного, с какой, стати он вдруг решил оказать мне. услугу. Не в такой форме нахожусь я сейчас, чтобы за мной ухаживать.
   -- Знаете, -- отвечая на мой невысказанный вслух вопрос, признался мужчина, -- Я видел вчера, как вы возили шлакоблоки на тележке, -- в голосе его прозвучало неподдельное сочувствие.
   -- Да, -- вздохнула я. -- Платишь, платишь тому, другому, когда, строишься. Потом глядишь -- платить уже нечем. И сам впрягаешься.
   Собеседник внимательно слушал, что я ему говорила, а думал, наверное, о своем, о своей жене, которая, возможно, готова не только мужскую работу, по саду, но и женскую, по дому, переложить на него, поскольку он добрый человек. Ей бы вот так покрутиться, как мне...
   Мы подъехали к трамвайной остановке. Не назвав своего имени, водитель остановил "волгу". Сказав "спасибо", я вылезла из машины.
   Поблагодарила я его не просто из вежливости -- от всей души. Безусловно, я и сама добралось бы до трамвая, но тащиться в такую даль на своих двоих, когда на подошвах свежие мозоли и отзывается болью каждый шаг, -- это настоящая, пытка. Проявив участие, он избавил меня от этой пытки, за что я буду признательна ему всегда, хотя и не сочла нужным сказать о том...
   По всей вероятности, еще тогда, когда, он видел меня, тянущую свою "баржу", ему захотелось помочь мне. Но жена, которая в этот момент была, наверное, рядом с ним, с которой мы не были знакомы, к сожалению, не допустила этого. Не очень-то верят жены в бескорыстие своих мужей, готовых выручать одиноких женщин.
   Но он все же сумел выбрать момент и оказать мне услугу.
   Так еще один человек принял посильное участие в моей ударной стройке.
   И этот мужчина, у которого купила я шлакоблок, тоже подсобил бы мне, о чем я догадалась по его встревоженному лицу и вопросу:
   -- А как вы будете его переправлять?
   Однако и его жена, мучимая неусыпной бдительностью, лишила возможности доброго человека проявить человечность. В те два дня, когда я перевозила купленный у них стройматериал, не вылезала она из сада и не спускала с, мужа глаз, стоило мне приблизиться к их участку.
   И все же он ухитрился сделать мне еще одно послабление (первое, было то, напоминаю, что он набросал мне на защитку шлаковых кирпичей в два раза больше, чем я просила). За покупку я должна была ему заплатить 540 рублей. Принесла я деньги через неделю после того, как справилась со своей трудной работой. К моему великому удивлению, хозяин был на своем участке один. Держа в руке пачку ассигнаций (скатав их в трубочку), подошла я к нему (а надо сказать, что к этому времени я уже оклемалась и привела себя более-менее в порядок) и чуть-чуть кокетливым тоном, подбивая продавца, на уступку, спросила:
   -- А сколько я вам должна?
   Он понял, конечно, что у меня на уме. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы разобраться в хитрости таких людей, как я.
   -- 500 рублей, -- ответил он, не раздумывая. -- 40 пусть будут вашими, -- мне кажется, он заранее решил этот вопрос. Хотелось ему угодить мне, и он угодил.
   Я осталась очень довольной, но не столько тем, что сэкономила почти полсотни, сколько тем, что встретила еще одного порядочного, благородного человека.
   Моя стройка притягивала их к себе, как магнит железо.
   Анатолий тоже не стал отнекиваться, когда я пришла к нему и сказала, что обстоятельства изменились: недостающий стройматериал я приобрела и теперь ему надо, не откладывая этого до весны, снова прийти ко мне в сад и доделать работу. Пришел и все сделал.

ГЛАВА 27

  
   Домой я как на крыльях летела. Надо же! В другом городе, в неурожайный год, не имея за душой почти ни копейки, такую стройку развернула! Вот уж действительно: не имей сто рублей, а имей, сто друзей.
   Добравшись наконец до места, первым, делом помчалась в сберкассу, где на моем счету скопилась пенсия за 5 месяцев -- 7 тысяч. 500 рублей. Ровно столько, сколько было у меня долгу в родном городе. 5 тысяч от правила сразу. На две купила, продуктов. Надо же было чем-то питаться (молочные смеси, что от былых времен остались, уже кончились). Следовало также привести себя в человеческий вид. Нужно было в этом городе еще у кого-то занять две тысячи, чтобы выслать в тот. А у кого? Здесь у меня таких надежных и щедрых друзей, как там, можно сказать, не было.
   Пришлось мне вспомнить бывшего своего супруга. Хоть и жили мы с ним не очень дружно, в последние годы каждое лето вынуждена я была ездить на юг, к морю -- лечить голос, но расстались по-хорошему, по-дружески, И после такого "мирного" развода наши отношения не ухудшились, а даже улучшились.
   Теперь меня ведь не касалось, где он берет те продукты питания, которых нет в общедоступных магазинах. Ведь приносит он их (в большом черном портфеле) уже не в мой дом. Да с некоторых пор и он лишился такой возможности иметь то, что не всем доступно, так как попросили его освободить насиженное местечко и куда-то перебросили, на более низкий уровень.
   Не касалось теперь и его, сколько продуктов, купленных в обычном магазине, портится у меня в холодильнике по той простой причине, что, занятая пропагандой самых передовых идей, забываю я частенько ставить на стол уже готовые блюда и готовлю другие... Да а с этим недостатком своим я уже успела справиться: жизнь научила меня быть экономной и бережливой. Кроме того, мне понравилось, что, уходя, он оставил нам с дочерью квартиру (дочь тогда еще жила со мной), а он был очень доволен тем, что без всяких споров я отдала ему все самое ценное из нашего общего имущества. Квартиру-то дали ему вскоре еще одну начальник все же. И было, несомненно, глупо с моей стороны отдавать все лучшее, что мы имели. Но что тут поделаешь? Привыкла делать глупости - выкинула еще одну. Но за эту глупость, самую большую в моей жизни, не стал он меня обзывать дурой. Наоборот, поблагодарил покорнейше. А я поблагодарила его за то, что он ушел наконец-то. Очень рада была я избавиться от такого умника.
   -- У тебя, -- говорила я с возмущением, когда мы жили вместе, -- в каждом магазине блат. Это большой позор и преступление.
   -- Нет, -- возражал он, уверенный в своей правоте, -- ничего ты не понимаешь глупой своей головой. Это вовсе не блат, а общественное положение...
   Дочь моя, измученная этими нашими распрями, была рада-радешенька, что с уходом отца наступила в нашем доме тишина-покой. Не желая искать к отцу подход, когда он был рядом, она вдруг подружилась с ним, когда он оказался на расстоянии от нас. Это естественно, было для них обоих хорошо. Он мог видеться с нею, а она ощущать его заботу.
   Пока она не закончила институт, он оказывал ей материальную поддержку. Когда теперь, уже будучи замужем, она приезжает ко мне в гости с севера со своими дочерьми и звонит отцу, он тут же прибегает, увешанный фотокамерами (фотография его хобби), с детскими книжками, фотографирует девочек, на коленях вокруг маленьких внучек ползает, читает им стихи и сказки, изо всех сил старается понравиться. Со лба его от усердия струится пот. Он то и дело прикладывает к лицу аккуратно, вчетверо сложенный белоснежный носовой платок.
   Бывший муж приходит ко мне и после того, как гости уедут к себе домой. По мере своих сил помогает мне справляться с трудностями в быту. Вбивает гвозди в стену, чтобы я могла повесить картину или ковер, чинит розетки, вставляет замки в дверь. Прошлой зимой, тайком от своей новой жены, с которой детей у них нет, носил мне из своего погреба картофель, который на рынке стоил очень дорого, а в магазине подешевле, но не лучшего качества. Когда мы неожиданно встречаемся на улице, останавливает меня и долго не отпускает, никак не может со мной наговориться. А однажды вот что сказал на прощанье:
   Как хорошо, что я этой дорогой пошел, а не другой, иначе мы с тобой сегодня не свиделись бы. И все просит:
   -- Если надо что будет, не стесняйся, звони.
   -- На работу?
   -- Нет. домой.
   -- Но ведь там у тебя жена, она рассердится.
   -- Ни и что же! Все равно звони.
   Как-то сказал мне, горестно задумавшись:
   -- Да... Тебя никогда не интересовали деньги. А ведь другим, кроме них, ничего не надо. Я ничего не ответила ему на это. Думаю, никого не удивит, если я признаюсь: первым, к кому я обратилась с просьбой одолжить мне какую-то сумму, был в этом городе, где не посчастливилось обзавестись подругами, конечно, он, бывший мой супруг.
   Я позвонила, но не ему домой, а его товарищу, попросила передать, что приехала и жду его.
   Он примчался на следующий же день. Я предложила ему раздеться. Он снял обувь. И прошел в комнату в носках (они, у него всегда чистые и целые). Сел в кресло, купленное мною уже после того, как мы расстались, красивое такое, обтянутое дорогой красной материей (красный -- мой любимый цвет).
   Раньше муж не упускал случая напомнить мне, если я покупала, себе что-либо из одежды такого цвета: "Дурак красному рад". Сейчас он, конечно, не стал подшучивать надо мной. Сверху кресло покрыто накидкой, сшитой мною собственноручно. Вот до чего я дошла: даже иголку в руках держать научилась. И хотя нитку в ушко вдеваю с большим трудом, уже не злюсь при этом, как прежде бывало, наоборот, успокаиваюсь, когда шью, если чем-то взволнована.
   ... Сел он в кресло и спрашивает:
   -- Нy, как дела? Как твоя стройка? Рассказывай.
   А надо сказать, ему всегда нравилось слушать, о чем бы я ни рассказывала.
   От этой его заинтересованности у меня сразу настроение поднялось. И я давай ему все-все описывать да расписывать, все свои похождения да приключения. Говорю, а сама думаю: слушай, слушай, наслаждайся моей речью, но не надейся, что распинаюсь я перед тобою "за так". Отошли те времена, голубчик мой, когда, я была такой бесхитростной и бескорыстной. Отошли -- с подачи таких, как ты, практичных людей, в Лету канули... В надо признаться, что, расстаравшись, вдруг ощутила: сердце у меня, колотится точь-в-точь как тогда, когда тележку, шлакоблоками груженную, вверх по наклонной тащила.
   Вот, думаю, смеху-то будет, если от одних воспоминаний о том, что летом было, возьму сейчас да и концы отдам. Постаралась закруглиться.
   А он спрашивает:
   -- Я правильно понял тебя? Тебе деньги нужны? Сколько?
   -- Хотя бы тысячу, - облегченно вздохнув, говорю я.
   -- Ну, тысячу-то я найду. Завтра и принесу. На том и порешили. Уходя, сказал:
   -- Ты знаешь, я просто восхищен тобой. Ты, оказывается, настоящий талант.
   -- Да? -- сердито возразила я ему. -- Но ты же всегда говорил мне, что я дура, причем неисправимая.
   -- Ну, -- помялся он. прислонившись спиной к двери, -- Когда это было? Давно и неправда,
   -- Нет, -- не приняла я его извинения. -- Что было, то было. Что было, то правда. Ложь - то, чего не было...
   Слово свое он сдержал. Принес деньги на следующий день. Свой скромный вклад в ударную стройку капитализма. Но, прежде чем достать эту тысячу из кармана, с беспокойством в глазах и превозмогая какое-то непонятное мне чувство, попросил:
   -- Может быть, сперва расписку напишешь?
   -- Чего-о-о? -- возмутилась я от всей души. Едва справилась в тот миг с желанием вышвырнуть его за дверь вместе с тем, что он принес. -- Чужие люди давали мне по три тысячи и никакой расписки не требовали. А ты, родной отец моей дочери, которой в конце концов и достанется моя дача и сад... Да ты просто с ума сошел!
   -- Ну ладно, ладно! -- примирительно забормотал он, не обращая внимания на то, что я обозвала его сумасшедшим, то есть дураком. Умеют же некоторые люди пропускать мимо ушей оскорбления, и как будто неплохо им живется при любом строе. И еще спросил он у меня, кое-как оторвав от себя эту тысячу:
   -- Ну, почему ты сразу не была такой, как сейчас?
   -- Действительно, почему?

ЭПИЛОГ

  
   Зимой я поехала к дочери и прожила у нее (за ее счет, разумеется) два месяца. А когда уезжала, она сунула, мне в кошелек две тысячи (уж не знаю, где она их достала), а в сумку натолкала разных продуктов. То и другое помогло мне продержаться еще месяц. За это время, в общей сложности за 3 месяца, в сберкассе, на моем счету накопилось около девяти тысяч. Цены, конечно, росли, как на дрожжах, но и пенсия моя, к счастью, увеличивалась, правда, не в той же, что и цены, прогрессии.
   Кроме того, по приезде с севера я нашла среди писем и поздравительных (с Новым годом) открыток извещение о почтовом переводе. Это младшая моя сестра, которая, как и дочь моя, старалась летом помочь мне деньгами и продуктами, протянула руку помощи издалека, на что я вовсе не рассчитывала и не просила ее об этом.
   Схватив паспорт, кинулась я сломя голову на почту. Но там меня ждало огорчение. Невостребованные мною в указанный срок деньги, были переведены назад, отправителю.
   Я, естественно, расстроилась, лишившись вдруг того, что могло бы мне сейчас очень пригодиться. Но, подумав, решила, что так даже лучше. Позвонила сестре и попросили ее впредь почтовые переводы не посылать мне: это ведь сущее разорение. За каждую отправленную тысячу надо платить почте сто рублей. А если уж хочется ей помочь сестре, пусть отнесет деньги, которые вернулись к ней, Жене и Тамаре Моториным. Они же в мое отсутствие продолжают затеянную мною летом стройку. Так мы будем все довольны. Я -- тем, что деньги, которые мне все равно пришлось бы отправить строителям, будут переданы им сестрою без моих хлопот и без затрат, строители -- тем, что своевременно получат эти деньги, а сестра -- тем, что задуманное ею доброе дело будет доведено до конца.
   Сестра, навещая меня в моем саду, была, несомненно, знакома с Моториными, знала, где они живут, так что исполнить мою просьбу ей было нетрудно.
   Выслала я Тамаре и Жене по почте в общей сложности девять тысяч из пятнадцати, которые они должны были заработать у меня. Я очень спешила расплачиваться с ними. Подгоняла меня инфляция. Но вдруг получаю от них письмо, в котором, они сообщают, что ими уже сделано (крыша, потолок в комнате, мансарда, где я смогу жить летом, пока Женя будет достраивать мой дом) и предлагают мне остальные деньги по почте не высылать. Когда, мол, приедешь, тогда и рассчитаешься. У меня просто гора свалилась с плеч.
   Безусловно, я понимала, что когда приеду в родной город, то есть весной, мне придется строителям своим, заплатить за работу с учетом инфляции, значит, на несколько сот, может быть, даже на тысячу больше, чем если бы я высылала им почтовые переводы зимой. Но что тут поделаешь? Все мои ресурсы иссякли...
   Зима пролетела быстро. Следующие за ней весна, и лето -- еще быстрей.
   Моторин строил не торопясь, добросовестно, основательно. Тем не менее, к началу осени домик мой был полностью готов... Работой, которую сделали Моторины, я осталась очень довольна...
   Закончить эту повесть мне хочется словами благодарности всем, кто строил этот дом, штукатурил его, проводил электричество, сложил печь, а также тем, кто оказывал мне материальную и моральную поддержку, пока я занималась этой стройкой: Козлову А., Моториным, Игнатовой Д., Коновалову С., Батыревым, Пыпиным, Мархасевой А.Е., Ферштерам, Турусовым, Тупикиным, Гайворонским, Соколовым, Мороз Г. и другим -- всем., всем огромное спасибо!

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"