Ом тат сат! Эаль пару раз взмахнул крыльями и спикировал к розовым волнам Алтионского моря. Он прошел над водой так низко, что рукой ухватил пену на гребне волны.
Ангел парил над этим маленьким мирком, тихо насвистывая. Он то взмывал к разрозненным облакам, то резко бросался вниз, пролетая над самой поверхностью планеты. Он играл, он наслаждался! Эаль не имел здесь никаких поручений. Это позволяло ему немного порезвиться.
Все же он не бесцельно посетил этот мир.
Вдоволь наигравшись с волнами, ангел полетел в сторону скалистых утесов, вздымавшихся у входа в обширный фиорд. Узкая полоска песчаного пляжа подступала к густому лесному массиву, тянувшемуся до самого горизонта. Из-под зеленого покрова кое-где вырывались одинокие гранитные скалы. Они блестели на солнце миллионами искорок.
Эаль сделал круг над лесом и сел на прибрежную скалу. Ангел слишком долго резвился и потому потерял много времени. Пора было возвращаться в небесные пределы.
Эаль взмахнул крыльями, и скала расступилась. Ее недра скрывали небольшой зал. Скальный свод подпирали изумрудно-зеленые колонны.
Ангел быстро спустился повыбитым в скале ступенькам. Посреди зала рос раскидистый куст с толстыми сочными листьями. Молодые листочки с шелестом трепетали, на дувшем с моря ветру. По мере роста они каменели и уже не реагировали на такую мелочь.
На каждом из этих старых листьев лежал, переливаясь разными цветами, шарик.
Эаль любовно коснулся каждого. Спохватившись, он достал из складок одежды почти такой же шарик и положил его на свободное место.
Легким чистым дыханием ангел сдул осевшие на шарике пылинки. Он был столь поглощен этим занятием, что не заметил метнувшейся на лестнице тени.
Эаль о многом забывал, перебирая свою коллекцию. Ухаживая за своими шариками, он вновь непростительно задержался около них.
Упавшая на чело с потолка капля вернула его к реальности. Эаль заторопился. Бросив последний взгляд на куст, ангел выбежал из пещеры. Скала за ним сомкнулась.
Стало резко темно. Но темнота не была полной. Шарики светились неровным внутренним огнем. Сам куст тоже слегка фосфорицировал.
Из-за камня вышла приземистая фигура. Существо остановилось прислушиваясь. Ангел улетел! В этом не было сомнения!
Существо подошло к кусту. Теперь из темноты явственно проступали мелкие черты его бугристого лица. Три узких глаза жадно блестели под едва начавшим проступать рогом.
Это был гдвиг! Еще очень молодой гдвиг!
Однажды, увидев над водой крылатое существо, он навеки потерял покой. Гдвиг не знал кого он видел и пригодно ли оно в пищу. Но, врожденный инстинкт охотника, принуждал его месяцами бродить по побережью в поисках гнезда.
Гдвиги растут медленно. Времени и терпения у него было достаточно. Его упрямство вскоре получило полное удовлетворение! Гдвиг не только смог выследить существо, но и обнаружить кладку. Теперь, не убивая существо, можно лакомиться яйцами.
Гдвиг протянул трехпалую руку и взял один из шариков. Тут же от него по руке побежал поток тепла. Гдвиг испугался и хотел выбросить яйцо, но пальцы его уже одеревенели, и он не мог разжать их.
Тепло подбиралось все ближе к голове и наконец заполнило его сознание. Гдвиг слабо вскрикнул и провалился в омут незнакомого мира...
10 тысяч лет в темнейших областях ада!
Свою жизнь я перестал планировать еще с младенческого возраста. И правда, кому это надо! Постоянно убеждаться в справедливости того, что человек предполагает, а Бог располагает! К тому же, прожив 30 отмеренных мне лет, я поймал себя на мысли, что все строимые мной планы имели тенденцию к самоуничтожению. И не смотря на это, я жив, здоров и, к своему огорчению, довольно упитан. Выходит, зря я грешил на Вседержителя! Исполнение моих планов завело меня, Бог знает куда!
Утвердившись в этом, я почувствовал несказанное облегчение!
Расправив плечи, выставив вперед отрастающее брюшко, я вздохнул полной грудью. Правда, нектар свободы пьянил сильнее, чем я предполагал.
Перебрав лишку, я, сдуру, закатился в самую гущу общественного пляжа.
Это было то, еще не совсем забытое время, когда основы Вековой Империи упрямо отказывались даже пошатнуться. Но все кто мало-мальски умел произносить пару слов, во всю ораторствовали о преступности ее былых бонз. Примечательно то, что Агенство Правопорядка, запугивавшее народ в течении тысячелетий, драло глотку в лице постовых, в первых рядах спорщиков.
Я воспринял это, как доброе приветствие моему личному освобождению. Мир напоминал слоенный пирог, щедро смазанный свободой!
Но, тем не менее, когда я разделся, даже постовые умолкли на секунду при виде моего обросшего пуза!
Едва они возобновили разговор, я позорно ретировался. Общество отвергло мою свободу! Ну, что ж, будем считать, что я оскорбился.
Вскинув голову, я гордо удалился в набитую, словно муравейник, коммуналку. Уже пять лет, как скончавшаяся дальняя родственница, преподнесла мне 19,5 квадратных метров.
Я быстро обновил комнатенку своими любительскими картинами. Мебель я оставил старую. Новой у меня все равно не было. Выкинул только кровать покойной. Не люблю, знаете ли, спать в чужих постелях!
- Гордость гордостью, - решил я сидя на диване. - Но с пузом надо что-то делать! Да и все остальное, как-то пообвисло и заплыло.
Я примерился сделать несколько упражнений в комнате. Дохлый номер! Мне даже не хватило места, чтобы растянуться на полу.
Решение о спортзале пришло быстро, но я воспринял его без особого энтузиазма. Но мысль в уголке черепушки осела.
Именно она, как сейчас пишут учебники, стало поворотом в истории регенства Великих Архонтов! Но сути это не меняет! Когда зимой я все же завалился в спротзал, то нос к носу столкнулся со своим бывшим однокурсником.
Мы по приятельски обнялись, и тут радио объявило о путче военной хунты. Разве здесь было до физкультуры?!
Правда все так кончилось быстро, что сейчас мне кажется, мы едва успели выпустить друг друга из объятий. А в то время, как мы старательно крутили велоотренажер, Вековая Империя живенько поделилась на маленькие "имперчики". К жимам лежа народ успел обеднеть и здорово разозлиться на зажиревших новых хозяев жизни.
Из спортзала мы выходили уже под грохот канонады и массовые манифестации бедноты.
Моя квартира находилась в глубине леса шестиэтажек ограждавших меня от грома социальных бурь. Если бы не проклятая работа, я проводил бы в ней безвылазно все свои дни!
Длинный коридор тянулся на добрый десяток метров! Комнаты располагались по обеим сторонам маленькими оазисами своеобразной нетронутости. А не трогали в них крохотные лимито-мещанские мирки с трогательным налетом сельской жизни.
За это я обожал мою квартиру!
Каждый мирок был по своему неповторим! Переходя из одного в другой, я трепетно упивался этим ни с чем несравнимым колоритом скандала, жгучей любви и закатки на зиму. Красота!
Больше всего мне нравился машинист Вася. Куркуль и пьяница. Как только он выпивал, его мелочная скупость тут же переходила в навязчивое расточительство. Он насильно всовывал свое добро всем, кто попадался на его хмельном пути! Наутро с перекошенным от потерь лицом, он сопел у моей двери и надрывно стонал.
- Жэк! А, Жэк! Пошли со мной, попросим у людей обратно. Одному неудобно!
И я шел! Наслаждаясь многословием его извинений.
Пути наших странствий неизменно пересекались с Анастасией Селантьевной. Дамой высшего революционно-партийного света во всех отношениях! И, как все люди подобного сорта, она давно уже валялась на помойке этого самого высшего света. Женская половина наших коммунальных катакомб называла ее Нюсей.
- Как вам не стыдно, Василий? - Неизменно вопрошала она, возвращая ему настольную лампу, с бледно-желтым абажуром.
Василий пятился назад, подобострастно кланяясь на каждом шагу.
В этот момент я спешил отделаться от него и торопился на кухню.
Каждый раз после таких сцен Нюсю пробивал партийный стыд. Она садилась за свой стол возле окна и пила неизменную одну рюмку перцовки. Нюсе этого хватало. После она раскуривала папиросу и делала приглашающий жест.
- Садитесь, Евгений Петрович! Помнится, у вас был превосходный чай.
Я только этого и ждал! Нет, на дармовую выпивку мне было наплевать! Но, когда я слушал эту женщину меня охватывало странное состояние трепетного покоя, прерывать которое никак не хотелось. Хотя повествовала она о вещах нелицеприятных. О своей жизни и о том,
как она видит сегодняшний день. Слова были мне и не важны! Я их и не слушал. Меня завораживала магия ее голоса. Я тлел и таял!
Потом появлялся Вася. Пил рюмку, после чего Нюся тут же старалась уйти. Она стремилась избежать очередного дарения опостылевшей лампы. Не всегда ей это удавалось, но все таки были и успехи!
Достигнув уровня приятного хмеля, я отправился в свою комнату. Лежа на диване, я до сумерек дымил сигаретой, предаваясь мечтаниям общефилософского плана.
Вечером после тихого стука ко мне заходил Алексей Мифодьевич. Профессор какого-то вуза. Его мать до сих пор жила в деревне, и Алексей Мифодьевич в тайне гордился тем, что от сохи выбился в люди.
Профессор экономил каждую копейку. В своей комнате он зажигал свет только в случае крайней необходимости. Недавно, стыдясь и конфузясь, он объявил всем, что не в состоянии платить за свет в отхожем месте, и потому будет им пользоваться в темноте, в чем и просит удостовериться всех соседей.
Нюся вновь заспешила на кухню, а наш пенсионерский контингент, живущий на хлеб утром и кислое молоко вечером, дружно понял этот шаг Алексея Мифодьевича. Хотя и вгоняли его в краску, еще неделю мусоля на кухне эту тему.
Но в одном он себе не мог отказать! Каждый вечер он включал телевизор, и с трепетом глядя на часы, внимал последним новостям. Их он отваживался обсуждать только со мной. С человеком, как он считал, бесшабашным! С которого взятки гладки. Вот тогда-то, тихо открыв дверь, в комнату и вошел Горик. Мой однокурсник из спортзала.
У Алексея Мифодьевича молча отпала челюсть!
Я забыл сказать, что моего друга зовут Григорий Карагергиевич. Да! Он - регент всего четырехсот миллионного кодла нашей страны. Ну, тогда, конечно, было поменьше.
Телевизора я не имел. Хотя о массовых беспорядках и погромах слышал. Странно, что они состоялись так поздно. Когда имеешь 78% нищего населения, всегда есть опасность, что не найдутся те, кто в это население готов стрелять.
Дым пожарищ за моим окном хорошо иллюстрировал сообщения Алексея Мифодьевича о разгроме домов и квартир всех не вошедших в 78% и избиении всего депутатского корпуса.
Достаток стал жуткой формой самого страшного преступления. Внутренне, признаюсь, я не почувствовать удовлетворения. Сам я, если бы не усопшая родственница, никогда бы ничего не имел.
Когда ревущая толпа усадила в правительственном доме молодого, воспламенившего ее речью оратора, мир с изумлением узнал имя школьного учителя - Григорий Карагеоргиевич!
Успокоив Алексея Мифодьевича, мы выпили по рюмашке. Горик отказался, пробормотав про какую-то клятву и 10 тыс лет в темнейших областях ада.
В руках он держал книгу "Кодекс арийской чести".
- Это что-то от "наци"? - С подозрением поинтересовался я.
- Нет! Это, что-то от Кршны!
Жизнь пошла дальше. Но наша квартира стала на особое положение.
Шушукающиеся бабки с трепетом ожидали тихого поворота ключа в дверном замке. Но всегда его пропускали, и Горик возникал перед ними, словно матерелизуясь из темноты коридора.
Горику нравилось приходить ко мне. Он тоже почувствовал шарм этой комнатушки. И я во второй вечер дал ему ключ.
Он приходил один. Садился в угловое кресло возле батареи. Мы зажигали ночник и начинали разговаривать. В это время во всей квартире почтительно замирало малейшее движение. Наша входная дверь отличалась характерным скрипом и грохотом. Но Горику всегда удавалось войти неслышно. Надо сказать, что он вообще не любит грохота.
- Как же ты переживаешь свои митинги? - Полушутя спросил я его.
- Именно, переживаю! - Махнул он безнадежно рукой.
Уцелевшие миллионеришки и наши, и заграничные пришли в такой ужас перед бушующим гневом многомиллионной толпы, что берегли его лучше своих банковских счетов. Охрана регента предотвращала одно покушение экстремистов за другим и нависала над ним непроходимым щитом.
Часто, выслушивая его, я пытался понять, что же в нем такого особенного?! Но, убей Бог, не знаю этого и сейчас. Он был обыкновенный тепличный теоретик с совестью! Но, один клич, "Карагеоргиевич в белом Доме!", смирял толпы и не допускал анархии.
- Ты знаешь, сейчас, когда все бедны, - говорил он волнуясь мне, - очень легко убедить людей, что материальные блага не главное в жизни! Мы построим государство, где материальное благополучие будет происходить от благополучия духовного!
Его теоретические выкладки выглядели безупречно. Тут я пас!
Страна прожила год перед провозглашением программы Золотого Взлета. Ее приняли 26 декабря, а накануне, 24 -го мы с Гориком дурачились!
Я встретил его на улице около нашего подъезда. Была ночь перед католическим Рождеством, и мы, позволив себе вспомнить детство, покидались снежками. После чего, до квартиры бежали по лестнице наперегонки. Мы увлеклись и бежали сильно быстро. Потому я успел заметить, мелькнувшие впереди черные плащи охраны.
Надо сказать, работали они превосходно! Это был их первый прокол. От Горика они получили приказ оставить его и жильцов в покое.
Но после его первого прихода, идя из магазина, я обратил внимание на непривычно чистые стекла нашего подъезда. Присмотревшись я увидел, что все они пуленепробиваемые. Парни из Агенства Правопорядка неслышно сме6нили их за одну ночь!
Оставив Горика в комнате, я поспешил на кухню готовить яичницу. Там сидела Нюся. Я пригласил ее на сабантуй. Она подумала и согласилась.
- У меня есть непочатая бутылка перцовки! - Сообщила она о своей доле в общем котле.
Едва мы расположились за столом, как в дверь решительно постучали.
- Да! - Крикнул я недовольно.
В комнату ввалились все наши старухи. В руках их предводительницы я заметил большой лист с подписями. Лицо Горика страдальчески вытянулось.
- Дорогой наш регент! - Выпалила предводительница. - Мы заслуженные пенсионеры пришли изложить на бумаге наши взгляды о том, как и что нужно изменить в нашей стране!..
Что было в той бумаге, мы так никогда и не узнали. Сквозь старух в комнату просунулся гвардеец. Сверкание эполет и золотых нашивок произвело на них парализующее воздействие.
- Ваше превосходительство! - Сказал гвардеец извинительным тоном. - Сообщение о сильнейшем землетрясении. Вас ждут!
Я провожал Горика.
- Не думаю, что я сегодня вернусь! Тем не менее пригласи профессора, я хочу с ним поговорить.
- Хорошо!
Горик сделал шаг к двери и внезапно передумал.
- Я сам приглашу! А то напоминает барские замашки.
Мы вошли к Алексею Мифодьевичу вдвоем. Профессор сидел на табурете в пустой комнате с пачкой денег в руке и рыдал. Заметив нас, он вытер слезы.
- Мама умерла! Вот, продал все, но денег на похороны все равно не хватило. Стыдно! Не было сил поехать. Может колхоз похоронит?
Горик порывисто вышел. Я поспешил за ним. Он вошел в мою комнату, схватил со стола бутылку и разом осушил половину.
- Ух! - Восхитилась Нюся.
- Прости меня, Боже! - Сам себе сказал Горик. - Подвел я тебя! Не будет у них Духа, только материя!
Больше он никогда не появлялся в комуналке. Да они через несколько лет и исчезли!
Дальнейшее в любом учебнике! Промышленный бум, тысяча социальных программ и т.д.
Сейчас, царапая золотым пером по салатно-глянцевой именной бумаге, я смотрю на собственный парк из окон своего загородного дома, и дивлюсь насколько для меня дороги воспоминания прошлого.
Чувствую, Горик мучается тем же.
Пару раз мы пытались воскресить атмосферу моей комнатенки. Но лучшее порто в бокалах горного хрусталя завораживало глаз и затыкало рот. Мы тянули жилы. Стараясь наиграть эмоции покоя и доброты. В последний раз Горик смаху опрокинул зеркальный стол, и мы закатились на всю ночь на Черноморскую ривьеру.
Пили, гуляли, веселились. Никто нам не мешал. Да и кто будет приставать к регенту, если 78% в сезон глазеют по всему миру на западные диковинки, а в стране остаются лишь те, кому лень доползти до аэропорта.
Одного я никак не пойму, почему Горик, когда напьется, всегда вспоминает про какие-то 10 тыс. лет в темнейших областях ада! Завтра съезжу к Нюсе. Она, правда, стала не в меру слезлива, но грибы в ее рощах отменные. Да и готовит их Анастасия Силантьевна отменно!
Гдвиг не отшвырнул шарик, как хотелось поначалу. Когда схлынула волна видений, он осторожно, стараясь даже не дышать, положил его на прежнее место. Лишь после этого гдвиг со всех ног бросился в дальний угол пещеры.
Если бы в его маленьких ручках было достаточно силы, гдвиг раздвинул бы скалу, и опрометью бросился прочь, никогда более не приближаясь к этому страшному месту. Но скала стояла непоколебимо, и ему оставалось лишь дрожать в сыром темном углу.
В конце концов даже бояться надоедает! Гдвиг немного освоился и отважился вновь подойти к кусту. Его одолевало охотничье любопытство. Гдвиг подумал, что яйца этого существа и должны проделывать такие фокусы. А он шум поднял.
Гдвиг боязливо хихикнул и протянул руку за другим шариком...
Билет на ТОТ СВЕТ...
Осенний дождь зарядил с самого утра. Он то внезапно срывался с неба, то моросил мелкой пеленой полу тумана, полу дождя.
Аэропорт выпускал самолеты с таким же капризным непостоянством. Одни самолеты взлетали, другие - нет. Ушло два рейса в сторону Львова, третий не полетел. А на четвертый благополучно объявили посадку.
Пассажиры нервничали, и зал ожидания напоминал грозовую тучу.
Петр был бомжем. Ему не было дела до погоды и самолетов. Его больше волновали пассажиры.
Вставая на дыбы от любого упоминания о задержке рейсов, люди проявляли особую сердобольность в буфете, и могли накормить.
В зале появилась футбольная команда "Спартак". Ребят было много, они были молоды, здоровы и красивые. Их появление со взрывами хохота разрядило атмосферу.
Петр решил, что ему повезло.
- Все рейсы на Москву сегодня, 17 октября, переносятся на завтра...
Голос диктора заставил его напрячься. Но футболисты не реагировали. Значит, они летят не в Москву!
Бомж окольными путями, мимо чахлых батарей, стал приближаться к футбольным молодцам. В этот момент стеклянные двери распахнулись, и в зал вбежал, взъерошенный тип в модном светлом драповом пальто. В руках он судорожно сжимал газеты.
Окинув взглядом зал, тип уставился на футболистов.
Петр хотел обойти его. Но мужик рванул вперед, и они столкнулись.
- Осторожней, гражданин! - Ощерясь, изрек бомж.
Тип бросил на него взгляд леща на сковороде. Петру стало немного не по себе, и он попятился. А мужик сразу забыл о нем. Двигаясь нервными рывками, он подбежал к кассе.
В такую погоду, желающих сдать билеты было куда больше, желающих вкусить прелести аэрофлота.
Перед "полоумным ершом", как окрестил его Петр, и окошком кассы стоял лишь жиртрест в клетчатой кепке. Он лоснился жиром и игриво пересмеивался с кассиршей.
Та, очумевшая от ежеминутных вопросов, отвечала ему нехотя, сквозь зубы.
Полоумный ерш нетерпеливо переступал с ноги на ногу. По всем статьям Петру давно было пора забыть о нем и заняться хлебом насущным, но он стоял и продолжал наблюдать. нАконец жиртрест отвалил. Он важно отошел на полшага в сторону и принялся рыться в билетах и деньгах.
-Мне на 273-й! - гаркнул ерш.
- Мест нет! - ответила кассирша, поджав губы.
Ерша ее ответ чуть с ног не сбил. Петру показалось, что сейчас он рухнет на пол.
- Как? - выдавил он из себя.
- Вот так! - Огрызнулась кассирша. - Футбольная команда летит. Последний билет только что взял мужчина! Берите на следующий!
Да, футбольная команда! Я и хотел... - Зачем-то начал объяснять тип в пальто, но спохватившись, умолк. Через секунду он уже висел на руке жиртреста.
- Друг! Выручай! Я куплю тебе билет на следующий рейс. Мне нужен твой билет! Переплачу!
- Отстаньте от меня, гражданин! - Нарочно, так чтобы его слышали вокруг, возвестил толстяк. - Мне нет дела до ваших спекуляций!
- Я должен быть этим рейсом, меня ждут! - Не унимался ерш.
- Милиция! - Тут жиртрест похабно улыбнулся и перешел на тон ниже. - Мне наплевать, когда лететь, но тебе, хаму, из принципа не продам!
Он выдернул свою руку и удалился.
Все же толстяк не зря старался привлечь внимание окружающих. Петру показалось, что если бы не следившие за сценой люди, ерш спустил бы с него жир.
Хмыкнув, бомж повернулся и пошел прочь. Но через несколько шагов крепкие руки сзади стиснули его плечо. Петр охнул и думая, что это патруль, скривил жалобно рожу.
Это был ерш.
- Тьфу! - Петр отбросил его руку. - Что чепаешь!
- Червонец хочешь? - спросил ерш, зыркая по сторонам.
- Че?
- Два!
Бомж понял, что напал на жилу! Он открыл было рот, чтобы набить еще цену, но тип в пальто не дал ему вставить и слово.
- Мужика с брюхом видел? Возьми у него из правого кармана билет и положишь этот.
Петр удивился, когда он успел его купить?! Но это его мало касалось, а вот разжиться деньжатами поболе, можно было попробовать.
- Под статью суешь? Нет! - Пошел бомж в атаку за дополнительным рублем.
- Дурак! - Петр отпрянул, подумав, что ерш его ударит. - Я тоже свечусь! Иди! Дам три.
Бомж видел, что парня уже колотит. Заграбастав половину авансом, Петр побрел по залу своей обычной походкой, не спеша подбираясь к вожделенному карману.
Жиртрест вертелся возле стендов, что-то там выискивая. Петр не пошел бы на дело, уж больно заказчик был странный, но три червонца весьма приятная ноша, да и жердяя надо было вздуть.
С заданием Петр справился быстро. Живя на вокзалах такому учишься само собой. По ходу жизни!
Ерш вцепился в этот билет, как собака в кость!
Петр опять струхнул. Успокоился он лишь получив деньги. Тронутый честностью заказчика, Петр посоветовал.
- Билет обменять надо!
- Что? - Взгляд у ерша отразил бездну удивления.
- Фамилия там, фамилия пузана!
Тип, расстегивая на ходу пальто, побежал в кассу. Петр поплелся следом. Не всегда бомжу удается поговорить с нормальными людьми. Петр ценил такие моменты и рассчитывал еще на пару-тройку слов.
Ерш что-то втер кассирше, подмазал, как водится, и билет переоформил. И тут он сам завертел во все стороны, ища бомжа. Петр подсуетился попасться на глаза.
- Сделай еще дело! Задержи ту тварь до того, как я пройду регистрацию!
- Сделаем!.. За три... червонца!
Все прошло, как по маслу. Правда, не без творческого участия Петра.
-Замени билет! - Снисходительно ворчал он, вытащив паспорт из кармана жиртреста. - Больно с ним пузаном по доброму обходишься.
Крики и стенания жиртреста, привели его, как и водится, в комнату милиции. А самолет тем временем благополучно исчез в небе.
Тип в пальто очень торопился и нервничал. Даже дама на контроле поинтересовалась его здоровьем. После прохождения регистрации ерш совсем посерел.
Бомж Петя стоял и дивился. Перед тем, как навсегда исчезнуть из его жизни, ерш засунул руки в карман, достал газету, странно на нее посмотрел и отшвырнул в сторону.
Погодя Петя подобрал ее и аккуратно спрятал за пазуху.
- На досуге прочту!
За газету он взялся часа через три. Плотно поев и блаженно развалившись в кресле.
С первого листа на него взглянули все члены улетевшей команды.
- Ба, знакомые лица!
Заголовок Петра поразил: "Вся команда гибнет в авиакатастрофе. Рейс 273 не дотянул до посадочной полосы".
На листе газеты значилась дата выпуска 19 октября, суббота.
Бомж резко встал, а затем снова сел. По времени самолет должен был уже сесть.
Бомж заметил его сразу. В этом не было ничего особо трудного. Только абсолютный профан может думать, что снующие по аэропортам и вокзалам люди выглядят одинаково. Наметанный взгляд быстро сортировал пассажиров по степени запалошности.
Одним бродили из угла в угол, тыкаясь от лотка к лотку. Эти чаще путешествовали одни и чаще интересовались возможностями убить время. Семейные вообще Петра не волновали. Особо он приглядывался к мечущимся невростеникам. Хотя окончательный ответ могли дать только глаза. Взгляд самоубийцы нельзя спутать ни с чем.
Бомж не знал, откуда они появились. Обычно эти люди, трясясь от нервной дрожи, сразу бежали к кассам, или появлялись перед самым концом регистрации. Зная, чем все кончится, они даже не смотрели на своих попутчиков. Словно никого кроме него тут не существовало.
Петр помнил, что один раз к одному из них обратилась за помощью женщина Самоубийца, которого впору было назвать и убийцей, помог, но на нее не посмотрел.
Петр пристраивался где-нибудь рядом и устраивал осмотр карманов. Найдя последнее доказательство, чаще всего это была газета, он отходил в сторону. Прочитав статью, бомж прятал газету в карман и, как бы случайно подзывал эту скотину к себе.
Нормальный человек вряд ли пошел. Но, так то нормальный человек. Самоубийцы летели, как мотыльки на огонь.
Маня его за собой, бомж подходил к телефону автомату. Сняв трубку, он глядя в глаза убийце звонил в милицию.
Часто это срабатывало! Иногда они тут же убегали, и в архив подшивали еще одну ложную тревогу. Но были и упорные! Слух между ними прошел что ли, но они сменили аварии на бомбы.
Самым вредным оказался крепко сбитый рыжий недоумок. Он попытался даже звездануть Петра по зубам.
А когда по телевидению аэропорта показали довольного милиционера с самодельной миной в руках, Петр приуныл. Не всегда же легавые будут ему верить!
Вечером пьяные переростки хорошо ему наподдали. Петру еле удалось уйти. Рыжий подослал!
В этот раз все прошло чисто, без сучка, без задоринки!
Съежившись в своем углу на газете, бомж подумал, долго ли ему еще удастся продержаться. Ведь рыжий не отступит. Да и патруль уже косо смотрит. Пришьют хулиганство, как пить дать.
- Зато накормят! - Подумал бомж и сквозь полусон улыбнулся.
Скоро еще один рейс...
...Гдвиг больше не боялся!
Положив шарик на место, он живо схватился за другой.
Смысл жизни
Аким проснулся от первого толчка. Земля еще содрогалась, когда он был на ногах.
Второй толчок сбил его с ног. Аким упал носом в песок. Повернув в сторону голову, он решил лежа ожидать новой волны землетрясения.
Мужчина пролежал до рассвета, но толчки больше не повторялись.
Аким собрал свои вещи и мерно зашагал в глубь пустыни. Теперь он мог никуда не торопиться. Преследователи не отважатся так далеко заходить в безводные пески.
Аким прожил нелегкую сорока трехлетнюю жизнь. Годы прошли в борении с собственной плотью и неуемным духом. С пяти лет он жил в монастыре на границе Эфиопии и Судана. Глиняные мазанки, обступившие оазисы, и суровые иссушенные лица старцев, вот что он видел всю свою жизнь. Когда видишь это изо дня в день, молиться нет смысла. Аким и перестал!
- О чем молить, если завтра придет само собой? И, что просить, если все, что есть сегодня, будет таким же и завтра?
Но два года назад его научили читать. Он впервые взял черную с крестиком книгу, как вещь, о которой Аким знал. Что найдет в ней!
Ему разрешили прочесть лишь половину. Ибо старцы испугались четырехдневного бдения Акима без пищи и почти без воды.
Зрелый мужчина, он и на секунду не хотел оставлять колыбель, в которой для него баюкался целый мир!
Акима посадили в подвал и наказали строгим послушанием. Книгу ему больше не дали.
- Она плохо влияет на твои мозги! - Сказали ему.
Аким бежал. Но, бежал без Нее! Ему не удалось украсть. Он уходил, оставив любимую в плену скуки и песка. Может, Она корчилась в руках стариков, и потому содрогалась земля? Аким смахнул слезу.
Он шел пока не наткнулся на одинокую скалу. Недавнее землетрясение разбило ее пополам и разбросало по округе осколки. Аким перелез через несколько камней и заглянул внутрь расколотой скалы. Вначале он оторопел. Но потом махнув рукой пошел прочь, решив, что это мираж.
Отойдя на сотню шагов, он все же вернулся. В небольшом углублении блестело крохотное диаметром не больше полутора футов озерцо.
Аким жадно припал губами к воде. Выпив почти все озерцо, он стал искать источник. Но нигде не было намека на колодец или ручей.
Аким привык к терпению. И потому остался ждать, воды или смерти! Беглецу было все едино.
Через несколько часов он почувствовал, как камни под ним слегка дрожат, из-под земли доносится слабый гул. Аким подумал, что близится новое землетрясение, и хотел отбежать подальше от скалы. Однако гул нарастал, а скалы стояли неподвижно.
Внезапно Акима обдало струей воды. Подземная река была здесь под скалой! Совсем недалеко. Но, трещина в земной коре была так мала, что вода под давлением, небольшой струей появлялась раз в сутки.
Теперь Аким знал, о чем и за что он будет благодарить в молитве Бога!
Аким потихоньку обжился. Из камней он соорудил себе жилище, в котором и укрывался от ветра и зноя. Вот только ночной холод беззастенчиво влезал в его дом.
Воды хватало как раз, чтобы один раз напиться и не умереть от жажды. Ел он, что удавалось поймать. А в пустыне это немного. Время текло, как песок. Не учтенное и не считанное. Молитвы и воспоминания о прочтенном в книге стерлись, как песчинки на барханах.
Аким все чаще задавал себе вопрос, какова надобность в его существовании? С тех пор, как он впервые подумал об этом, даже мощь ночного неба больше не притягивала, а давила хуже могильной плиты.
После того, как одним знойным полднем, безумие взглянуло Акиму в глаза, он больше не предавался трудным воспоминаниям.
Едва стемнело, Аким обвязал голову остатками одежды и залез в разлом скалы. Ночь приносит в пустыню холод. Из-за контраста с дневной жарой, он становится, просто невыносим. Изнурительной, бесполезной работой Аким разогревал окоченевшие мышцы.
Иногда, безудержно хохоча над самим собой, он расчищал пространство вокруг гейзера. Куски скалы Аким в меру сил обтесывал и складывал в гротескные, несуразные фигуры. К рассвету его пыл иссяк...
Слова молитвы замирали на устах. С ужасающей ясностью убогий человеческий ум открыл ему панораму смысла его жизни!
Барханы сменяли один другого в своем многообразном однообразии. За ними медленно, словно ночи, двигались их тени. И конца этому не было видно. Как не было и просвета.
Аким заплакал. Без страха, подняв глаза, он посмотрел в сторону самой безводной части пустыни. Видно. такова его судьба вставать, и не думая о следующем шаге, уходить?!
Аким повернулся и пошел между барханами.
Скала еще не скрылась из виду, когда случилось это чудо. Он увидел это в песке у большого бархана. Оно сидело, тяжело дыша, и капельки влаги блестели на его зеленоватой спинке. Существо подобрало под себя маленькие лапки и уставилось на Анисима выпученными глазами.
Аким, сдерживая дыхание, взял его в руки. Оно без труда уместилось в его ладони. Аким вскрикнул от восторга! Существо было холодным и влажным. Аким трепетал от счастья, с нежностью держа в руках обыкновенную лягушку. Но он не знал этого! Никогда Аким не видел это существо, ибо лягушек в пустыне нет!
Как ни много восторгов теснилось в его сердце, Аким понял, что без воды это чудо жизни долго не продлится. Изо всех сил он побежал обратно к скале.
Не дав себе перевести дыхание, Аким по камням вскарабкался к гейзеру. До времени водяного выброса было еще слишком далеко. Впервые в жизни Аким не мог ждать.
Он развалил груду щебенки. Перед ним открылась узкая дыра вглубь скалы. Аким мог просунуть в нее руку. С замирающим сердцем он бросил туда камень и прислушался. Через две-три секунды до Акима донесся явственный всплеск. Ему даже показалось, что он услышал журчание подземной реки.