-Нет, пешка так не ходит... Его собеседник грустно улыбнулся. -Обдумайте еще раз свой ход.
Генерал начинал злиться и закипать. "Сколько можно? Его, советского генерал-лейтенанта, воевавшего еще в Гражданскую, окончившего высшую партшколу, будет учить игре в шахматы какой-то выскочка".
- А у нас будет ходить! Мы вводим новые правила игры!
- Новые правила? Но законы мироздания еще ни кто не отменял, их нарушение ведет к большим потерям, ...
- Мы рождены, чтобы изменить мир, создать новые законы!
- Но, люди...
- Люди? Что такое человек, когда речь идет о великой цели!
- Ну что ж, пожалуй, у вас будет шанс все почувствовать и понять...
Он очнулся из забытья на борту баржи, которую тянул маломощный буксирчик. Было немыслимо холодно, волна захлестывая через борт, мелкой водяной пылью окатывала бойцов, плотно стоявших на палубе. От шинелей прелой шерстью, они пропитались влагой, и почти не грели. Промокшие ноги в сапогах, напитавшихся влагой, от двенадцати часового стояния на мокрой палубе затекли и онемели. Было где-то около нуля. Было мокро и холодно, от нервного напряжения и холода била дрожь.
Седой Азов вздымал тяжелые валы мутной серо-желтой воды. Буксир едва выгребал против волны. Начало светать, они явно опаздывали. С рассветом на горизонте появился берег. Одновременно с берегом, на горизонте появилась немецкая авиация.
Самолеты с крестами на крыльях прошли на бреющем полете вдоль баржи. Каждая пуля пулеметной очереди находила себе жертву среди людей, плотно стоявших на палубе. От свинцового ливня укрыться было негде. Зенитного прикрытия не было, не было в небе и своей авиации, а с неба лил свинцовый дождь, собирая кровавый урожай.
Баржа уткнулась в мелководье в трехстах метрах от берега, почему-то никто не подумал, что баржа с такой осадкой, вплотную к берегу, по азовскому мелководью не подойдет...
Удар по затылку вывел его из забытья, "Чего задумался, вперед! Вперед, я сказал! Сходни в воду! Я сказал, в воду! Бегом!" Краснорожий военком баржи кричал и раздавал тычки непрерывно. Создавалось ощущение, что своим криком он старается заглушить собственный страх. Ледяная вода обжигала и сводила судорогой все тело. Около сходен, опущенных прямо в воду, глубина была по плечи. Он брел по илистому дну к берегу, держа над головой оружие и "сидор" над головой. Опорная плита миномета, висевшая за плечами, казалась немыслимо тяжелой и тянула на дно. Ближе к берегу, идти стало легче. Он добрел до берега и бросил свою ношу на песок. "Вперед, только вперед!" Остальные бойцы выскочили на пляж, и... уткнулись в крутой откос берега. Наверх было всего несколько тропинок, но все они простреливались из пулеметов. Порыв десанта был таким, что противник бросил свои удобные позиции, и отошел к рыбацкому поселку.
"Назад!, Я сказал назад! Выгружать технику!" военком снова орал, загоняя людей обратно в воду. "Умный, блин, а как ее выгружать? Руками что ли?" проворчал кто-то рядом. Военком взвился: "Прикажу и на руках понесешь пушки! Бегом!"
С большим трудом, на руках, вынесли относительно легкие противотанковые "сорокапятки", кое как выкатили 76мм "полковухи", остальную технику, включая и машину с рацией пришлось бросить на борту. Переносные рации в море намокли, и отказывались работать. Связь с "Большой землей" прервалась. Что делать дальше, никто не знал.
"Вперед! Только вперед!" А куда, вперед? Голая степь, соленое озеро, на берегу которого маленький рыбацкий поселок, в котором засели немцы. На второй день похолодало, на третий, мороз усилился и стал нестерпимым. Ни воды, ни дров, ни крова над головой.
Военком, сорвавший голос во время высадки, уже не кричал, сипел. Да и не слушал его уже никто. Возглавил группу седой подполковник, бывший преподаватель военного училища. "Сынки, у нас один путь, прорваться к городу. Да трудно, да далеко, но замерзнуть здесь -глупо! Вперед!" И батальон пошел вперед. Промерзшие шинели хрустели на плечах, сапоги превратились в лохмотья, подвязанные ремнями, но они шли...
Потом, спустя много лет, немецкий историк напишет: "Советские солдаты, а особенно уроженцы Кавказа, демонстрировали невероятные чудеса храбрости. Несмотря на 20-градусный мороз, они подобрались к крутому берегу по шею в воде, создали там опорный пункт и без поставок снабжения держались в течение двух суток. Раненые превращались в затянутые ледком груды плоти. Многие умирали от переохлаждения".
Где-то, на одном из переходов, куда-то исчез осипший военком. Пробился к своим, только каждый 20-й. Им дали всего сутки на то, чтобы привести себя в порядок в старых сараях карьера. И снова в бой! "Вы бежали, бросив технику! Батальон покрыл себя позором, не выполнив боевую задачу, поставленную высшим командованием! Этот позор вы должны искупить кровью!" Новый военком сыпал лозунгами, цитатами, угрозами....
Перед ним стояли 150 изможденных бойцов и командиров, в обгоревшем и порванном обмундировании, но сохранивших личное оружие. Стояли и слушали....
Седой подполковник погибнет неделю спустя. Даже дата его гибели окажется неизвестной, ведь десант "засекретили", убрав все документы о его бойцах и командирах. Осипший военком найдется, чуть позже, укрывшимся в одной из пещерок на берегу, и к очередной дате его возведут в ранг Героев, остальные канут в Лету...
Генерал поднял фигурку, потянулся, чтобы поставить ее в намеченную клетку, и.... не смог. Он очнулся, оглянулся вокруг, и ... понял, что играет сам с собой... Следующий ход, он обдумывал долго и тщательно. Но... партия была уже проиграна.
Спустя много лет он напишет в письме своему боевому товарищу, как бы, оправдываясь: "Здравствуйте, мой боевой друг! Большое Вам спасибо за то, что не забыли старого опального генерала. Опала моя длится вот уже почти 25 лет. В моей памяти часто встают события тех дней. Тяжко их вспоминать особенно потому, что вина за гибель всех наших полков лежит не только на нас, непосредственных участниках этих боев, но и на руководстве, которое осуществлялось над нами...".