Нэмени Тибор Матвеевич : другие произведения.

Дело было в древнем Риме

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

  Дело было в древнем Риме.
  
   Вместо предисловия (нытье).
  Мои друзья, точнее сказать знакомые, меня разочаровали.
  Я пишу - посредственно.
  Вот что они сказали, если расшифровать их поведение, вот приговор, который они мне единогласно вынесли.
  Все, кроме, разумеется, меня самого. Но ведь это не так, разрази меня гром!
  Вот и "Южная история" неплохо вышла. Я владею пером. А оно владеет мной.
  Я с удивлением почувствовал, что всех задело то, что я осмелился свои рассказы опубликовать, то есть претендую.
  Во-первых, это не совсем так. А во-вторых, я же их публикую на свои кровные, так сказать "заработанные непосильным трудом".
  А рассказы неплохие, ей-ей.
  Но хватит размазывать и разнюнивать.
  Вот сейчас возьму и опять напишу чего-нибудь назло вам всем.
  Итак.
  
   Моя очередная лапша (заголовок см. выше)
  
   Охотно платим мы за всякое вино,
   А мир?Цена ему - ячменное зерно.
   "Окончив жизнь, куда уйдем?" Вина налей мне
   И можешь уходить, - куда, мне все равно.
  
   О. Хайям.
  
   Автор предупреждает, что все действующие
   лица вымышлены
   и что консула Целлера Каллиста, получившего
   консульство в конце первого века до н.э., вы не
   найдете в списках первых и вторых консулов
   древнего Рима,
   также как не найдете в проскрипционных
   списках времен Суллы имени
   его отца Каллиста старшего.
  
  
  Пару тысяч лет тому назад в Риме летом тоже бывала плохая погода.
  Похоже, ее капризы вечны. По крайней мере, в последние несколько десятков тысячелетий. Не могу утверждать того же о погоде, например, в январе месяце миллион лет тому назад. Вы скажете: "Какой мог быть январь месяц миллион лет тому назад! Кто его отсчитывал?"
  А Господь Бог на что?
  Он сначала, наверное, все нарисовал, набросал эскиз, так сказать, дунул на него пару-другую раз, пока не разгорелось, и запустил свои часы. Теперь хочешь, не хочешь, приходится отсчитывать время. Сначала, думается, Господь сделал его циклическим. А потом, видя, что дело идет очень медленно, запустил его по прямой. Только вперед!
  Так вот с тех пор и живем. Не успеешь оглядеться в суете и хлопотах, а уж пора отчаливать. Грустно, девица, сказал бы товарищ О. Бендер в желтых ботинках.
  Что-то я заболтался с самого начала. Что же будет дальше?
  Маркус Децим Корнелий с утра был не в настроении. На улице было сыро и холодно, хотя бы ты и житель вечного города. Дырявая ставня плохо защищала комнатушку от косых струек дождя, по ней гуляли холодные западные ветры. Павсаний совсем распустился и не слушается. С трудом прогнал его на базарный проулок, что у малого храма Юпитера, получить тессеру на хлеб. С рабами всегда так.
  Недаром на днях у них с Ливией вышел спор в купальне по этому поводу.
  - Не распускай раба своего, как говорит поэт. Если б я вела себя с ними также, как бы я управилась со своим десятком! А ты и с двумя не можешь разобраться.
  Маркус поднялся со своего подобия топчана, сделал несколько упражнений, что-то вроде гимнастики, и невольно критически оглядел свое жилище. Еды почти не было. Несколько плетей лука, часть кочана черной капусты и пара лепешек.
  А ведь когда-то давно у деда было двадцать югеров неплохой земли в Кампании, он был солдатом Помпея и получил отличный надел, пока все не пошло прахом. Все пошло прахом. Можете себе представить?
  Удобный случай рассказать об этом подробнее, как он командовал своим манипулом на коварном востоке. Как затем уже в самой Италии участвовал в битве при Фарсале, где они бились насмерть со своими же братьями-римлянами. Говорили потом об этом и в Сенате и писали писатели, что вот, мол, занимаемся самоистреблением.
  Слава божественному Августу, что был таки положен всему этому конец, новоиспеченный принципат принес стабильность и мы пошли навстречу новым бедам.
  В извилистом тесном коридоре, пролегавшем между соседними комнатушками, послышался шорох и в комнату вошел молодой раб Антонин-галл с кувшином свежей воды и опорожненным ночным горшком. Он слегка прихрамывал на левую ногу и поэтому достался Маркусу можно сказать по дешевке.
  - Господин, теперь неплохо бы чего-нибудь поесть - сказал Антонин.
  - Вот тебе десять ассов, иди к лавчонке у малого фонтана. Поешь сам и принесешь Павсанию.
  - А как же господин?
  - Я доем вот эти остатки, а там куплю чего-то по дороге. Отправляйся же! Да, постой, подай-ка мне вот эти таблички, что сложены в углу и палочки.
  - Господин опять будет писать?
  - Какой ты любопытный! Мне опять нужно перед выходом кое-что набросать для моего патрона, а то отсюда до его виллы, сам знаешь, путь не близкий. Одна Центум градус чего стоит.
  Центум градус - это широкая лестница в сто высоких ступенек. Через каждые шесть ступенек - площадка для отдыха и обзора панорамы.
  - Да, придется тебе попыхтеть!
  - Сам виноват. Хотел было с вечера. Но вечером не получается. Не те мысли в голову лезут, какие нужны для славословия патрону. Но иди же, наконец!
  Оставшись в одиночестве, бедный Корнелий Децим Маркус уставился в низкий потолок своей гасиенды и застыл в неподвижности. Как ни странно, этот прием помогал ему полностью сосредоточиться. Ему казалось, что любое движение, пусть, например, корпусом или рукою, любое самое незначительное мышечное напряжение разрушает и без того весьма слабые мысли и образы, из которых хоть что-то надо успеть ухватить.
  Но при этом надо было умудриться не обращать внимание на обычный городской шум, доносившийся с трех узких извилистых улиц, окружавших небольшой квартал, так называемую инсулу, в которой ты имеешь счастье проживать. Тут были и стуки молотков медников и других ремесленников и крики менял и зазывал и гвалт и крики старого солдата-учителя и его бедных учеников, получавших иной раз приличные тумаки и оплеухи, и грохот телеги с бочками по мостовой и много еще такого, которого, как гворил пан писарь у Гоголя, и не разберешь, что оно такое.
  В общем к этому можно привыкнуть как к шумовому фону, как, например, мы привыкаем, сидя в вагонах нашего московского метро, где иной раз и слова громкого не расслышишь, но это у Маркуса не всегда получалось.
  Пока он так сидел, погода несколько улучшилась и даже проглянуло солнце, улыбнувшись ему через щели в ставне.
  В конце концов он выжал из себя несколько строк, пока хозяин и господин всего живого его величество голод не повелел ему бросить это дело и доесть то, что еще возлежало на столе и было более или менее съедобно.
  Как вы понимаете, доесть скудный завтрак было делом нескольких минут. Солнце скрылось, слышались порывы ветра и наверное с дождем, подумал Маркус. Он накинул поверх туники некоторое подобие плаща, к сожалению, весьма потрепанного, спустился вниз по узкой и не внушающей доверия лестнице, которая вела в пристройку к доходному дому, в которой и проживал наш герой. Эту пристройку без разрешения властей соорудил предприимчивый хозяин, сын отпущенника, но разве в этом дело?
  Маркус вышел на шумную улицу. Дождь поморосил и перестал, выглянуло опять солнышко. Воспользовавшись улыбкой природы, он попил и умылся у ближайшего фонтана. Теперь ему предстоял довольно длинный путь вплоть до подъема по последней лестнице типа центум градус на Эсквилинский холм, где раскинулись виллы знатных господ и среди них - "таберна" его патрона.
  По дороге он не преминул пройти через главный форум, а затем - и через форум Цезаря. Здесь он совсем нечаянно разговорился со знакомым книготорговцем Кальпетаном Ливиавом, хотя купить у него что-нибудь все же не решился.
  - Да, жизнь ваша клиентская не слишком сладкая. -говорил Кальпетан.-
   Не всегда же тебе деньга перепадает.
  - Увы, не всегда, да и деньга-то невелика. Кинет пару-другую ассов, да и то, как ты справедливо заметил, не каждый раз. А ведь одна комнатка-то сколько стоит! Да и рабов еще корми.
  - Послушай, могу тебе помочь по старой дружбе. У меня тут умер один раб и место освободилось. Хочешь, возьму в наем твоего молодого?
  - Да он у меня прихрамывает немного на левую ногу. Да и мастерству никакому не обучен.
  - Я знаю это, но мне как раз и нужен дешевый раб-чернорабочий, книжки да свитки таскать-перетаскивать, так что он с этим вполне справится. А там, глядишь, и подучу чему-нибудь. И тебе кое-какие ассы, пусть небольшие, асса три за день на первое время, перепадут.
  - Слушай, друг, а это мысль!
  - Ну, так договорились. Приводи его завтра.
  А время между тем шло к середине дня.
  Получалось, что идти к патрону нет никакого смысла. По-видимому, он все равно давно уже ушел куда-нибудь, окруженный своими прихлебателями.
  Можно подумать, что я не таков же, - подумалось Маркусу.
  И все же он решил дойти до цели, вопреки здравому смыслу, тем более что иногда случай бывает сильнее здравого смысла, да и сам здравый смысл не всегда такой уж здравый, иногда от него одни неприятности.
  Кроме того, он надеялся застать там, может быть, Ливию.
  Раб-привратник, располагавшийся в маленьком вестибюле при входе в дом, и обладавший правом впускать или нет просителей, оставлять их у второго входа, устроенного специально для клиентелы, или пропускать к господину в атрий, получил от патрона указание пропускать Маркуса в любое время. Такой высокой честью Маркус был обязан текстам, которые он пописывал для хозяина и которые тот, разумеется, выдавал за свои на встречах с друзьями или гостями.
  И, разумеется, об этом не следовало распространяться, что было негласно установлено обеими сторонами.
  Тексты, сотворявшиеся нашим пиитом, бывали самого разного свойства. То были и эпиграммы а-ля Марциал и филосовские рассуждения а-ля Сенека и просто разные мысли по случаю.
  За все эти шедевры хозяин неизменно удостаивался похвал от гостей, но, как справедливо отмечал Марциал, может, вкусные блюда хозяйского стола были тому истинной причиной.
  Определенную опасность для нашего пиита, получавшего за свои труды некоторое, не слишком, впрочем, большое вознаграждение, представляла дочь патрона Ливия. Это была смышленая молодая матрона и, как ему начинало казаться, хорошо зная своего отца, она начинала догадываться об истинных причинах его литературных успехов.
  Если бы, думал Маркус, как в старое доброе время ее, как даму, не допускали на подобные пиршества...Но теперь нравы смягчились и это, по крайней мере к наиболее продвинутым особам, не практикуется.
  На этот раз Маркусу повезло (или не повезло, как посмотреть). Старый консулярий Целлер Каллист сегодня по ряду причин никуда не пошел и велел рабу-привратнику выгнать взашей всех столпившихся с раннего утра у входа в левый портик посетителей.
  Как и предполагал Маркус, пока он шел да добирался, время подкатило к обеду.
  - То есть, все вышло как всегда довольно глупо, - подумал наш путешественник, входя в перистиль, где возле летнего триклиния сидели на низкой каменной скамейке хозяин дома с Ливией, видимо, поджидая гостей к обеду.
  Но стол еще не был накрыт, отметил для себя наш гость. Скорее всего, подумал он, обедать будут в зимней столовой, на улице пока еще холодновато, тем более для этого старого хрыча.
  - Децим Маркус почтительно приветствует Целлера Дитриуса Каллиста! - возгласил он с нарочитой помпой, склоняясь в глубоком полупоклоне и при этом едва не выронив несколько припрятанных под плащом табличек.
  Ливия заметила неловкий жест Маркуса рукою с целью попридержать подплащевое сокровище и даже сделала почти невольное движение руки подхватить что-то, если оно выпадет. Но мужчины сделали вид, что они ничего не заметили, и все обошлось.
  - Прошу извинить меня, мой патрон, я опять не во время, приболел немного, с утра голова что-то болела.
  - Хватит врать, мой Децим, просто ты опять проспал, я думаю. Но пусть боги прощают тебе твою лень, проходи пока в атрий, я сейчас приду.
  Тут неожиданно для обоих мужчин Ливия сделала ход конем:
  - Отец, - сказала она, - ты не против, если я приглашу нашего гостя завтра на гонки?
  Отец, старый консулярий, был вообще-то весьма строгих давних правил, но он не мог сопротивляться веяниям времени, чтобы не выглядеть смешно хотя бы во время застольных бесед, которые теперь, когда он давно не при магистратуре, составляли во многом смысл его жизни.
  - Опять гонки! А где теперь?
  - Завтра первые заезды в Большом цирке.
  - А ты что, одна собиралась пойти?
  - Нет, конечно. У нас есть своя небольшая компания.
  - Гм, что же это, я ничего не знаю!
  - Как же не знаешь? Я тебе много раз рассказывала, что и как. Но ты киваешь, а сам не слушаешь.
  - Пожалуй и так. Из головы вылетело. Но напомни, детка, кто же это?
  Ливия покосилась на Маркуса.
  - Папа, давай об этом поговорим попозже.
  - Да, конечно, конечно, хотя это любопытно...Но с какой стати ты вдруг спрашиваешь у меня разрешения. Разве вы оба не свободные граждане Рима? Но раз ты проявляешь такой такт, я не против.
  Маркус не ожидал такого лестного приглашения. Глаза его загорелись и в то же время он весь как-то смешался и застеснялся и с опаской покосился на патрона.
  - Я с удовольствием, весело сказал он, - тем более, что я и сам завтра собирался пойти. А на кого ты поставишь?
  - На курчавого Глевия из зеленой команды.
  - Опять все деньги просадишь! - сокрушился отец.
  - У меня свои есть.
  - Сколько же сотен сестерций, позволь полюбопытствовать?
  - Хватит издеваться над бедной женщиной! Но сотня-другая то есть.
  - Смотри же, о легкомысленная! Если опять все спустишь, и асса не получишь.
  Тут к хозяину пришел раб-распорядитель за указаниями по сервировке стола к обеду, на скольких человек подавать рыбы, какого вина и т.п., и две рабыни, между прочим, симпатичные девки, пришли к Ливии на предмет поправить ее сложную прическу, которая что-то растрепалась.
  Маркус же отправился в атрий дожидаться консуляра, как ему и было указано.
  Атрий (по старинному атриум) - это своеобразный приемный зал, составляющий главную часть римского дома. Сверху на крыше он имел большое четырехугольное отверстие, против которого внизу на полу - углубление для стока дождевой воды. Через это отверстие в помещение проникал также свет, так как окон в этих помещениях у римлян обычно не было.
  Ливия с рабынями, отправляясь на данную процедуру в свою комнату, тем временем размышляла о своем неожиданном предложении. Она не лишена была живости ума и своеобразной логики, относительно которой нельзя было утверждать, что она была совсем женская. Тем более, что это определение выдумано мужчинами, которые, как мы хорошо знаем, сами подчас поступают хуже любой женщины.
  Да, конечно, это был каприз. Просто неожиданный каприз. Ну и что? Разве это плохо. Капризы, собственно говоря, украшают и разнообразят жизнь. А то часто что-то слишком скучно бывает.
  Она вынуждена была сама себе честно признаться, что Децим Маркус, несмотря на свое довольно жалкое положение клиента, выгодно отличался от толпы ее знакомцев, среди которых были, в основном, пустые разнаряженные франты, будь они детьми хоть весьма важных персон.
  И потом, в конце концов, он ей просто нравился. А кто знает, почему это бывает?
  Маркус же, сидя в атрии в ожидании патрона и перебирая свои таблички, которые он извлек из под старого плаща, не знал, радоваться ли ему или печалится по данному поводу.
  Он со страхом предвидел, что дело-то может ведь быстро дойти до чего-нибудь такого.
  И чего стоит тогда патрону лишить его своей поддержки? Это была грозная опасность. И вот получилось, что наш Децим радовался и унывал одновременно. А так как человек он был не слишком решительный (как говорят, робкого десятка), то любой поворот капризной фортуны мог кардинально изменить его эмоциональный настрой и линию поведения в любую сторону. По крайней мере, так ему тогда казалось.
  Хотя жизнь учит нас, что так не всегда бывает, как мы себе это воображаем, а иногда бывает, ну совсем по другому. Но все без толку.
  Правда, есть же везунчики. Они умеют ухватить судьбу за титьку и доить ее, пока не отпадут или она сама не швырнет их, один Меркурий знает куда.
  Примерно так грустно размышлял наш герой по поводу случившегося, а также и по поводу того, что может случиться (это уже зря!), но, я полагаю, не в таких выражениях. Иной вообще размышляет непонятно как и на каком языке и вообще может даже не словами, а смутными образами и видениями, словно как бы объелся чего-нибудь. Особенно в молодости.
  Но что-то я отвлекся. Так ведь можно незаметно и из вечного города улететь, например, в другую эпоху.
  Пропустя некоторые неприятные для бедного Маркуса эпизоды его беседы с патроном, которому нынче что-то не очень понравились поднесенные ему письменные опусы, перенесемся в столовую, представлявшую собою сравнительно небольшое внутреннее помещение, расположенное рядом с атрием с выходом к перистилю.
  Перистиль - это сад, окруженный портиками, а портики - это коридоры, образованные с одной ( внутренней) стороны рядами колонн, а снаружи - глухими стенами, на которых, в зависимости от состояния и тщеславия (или вкуса) хозяина, размещены произведения искусства - барельефы и картины. Все это римляне слямзили у греков. Вот греки понимали толк в красоте. Я думаю, даже больше, чем современный человек. Это, впрочем, признавал сам Вергилий. Он прямо так и писал, адресуясь к эллинам, - ваше, мол, дело мир украшать, а наше - править им. Видно, так уж сам Юпитер распорядился, ему же там наверху виднее, кому что поручить.
  Вот как пишет Вергилий в "Энеиде" (в переводе А.Фета), вот знаменательные строки поэмы, в течение веков вдохновлявшей римлян:
  Одушевлённую медь пусть куют другие нежнее,
  Также из мрамора пусть живые лики выводят,
  Тяжбы лучше ведут, и также неба движенье
  Тростью лучше чертят, и восход светил возвещают.
  Ты же народы вести, о Римлянин, властью помни -
  Вот искусства твои - налагать обычаи мира,
  Подчинённых щадить и завоевывать гордых.
  "Другие" - это, конечно, греки.
  Пардон, я опять отвлекся. Это бывает со сказителями.
  Входящий в столовую видел расположенный прямо перед ним у противоположной по отношению ко входу стены зимний триклиний, т.е. размещенные некоторым подобием полукруга три ложа, т.е. три своеобразных кровати с невысокой спинкой на одном из торцов, на крученых ножках, устланных небольшими подушками, посреди которых возлежали гости, а перед ним сравнительно небольшой стол на трех витых ножках, тесно уставленный яствами.
  На трех сиденьях-ложах, как было отмечено выше, полулежали, пили и ели, насколько вообще возможно совместить то и другое с точки зрения современного европейского читателя, хозяин с гостями. Они брали руками пищу из разложенных на столе блюд и, пытаясь соблюсти приличия, то и дело утирались салфетками. Для подачи и убирания блюд и смены салфеток в помещение и из него беспрерывно ныряли и выныривали рабы. Помимо хозяйских были тут и пришлые рабы, дополнительно обслуживавшие каждый своего хозяина-гостя.
  При входе в столовую вы могли бы также видеть еще один низкий столик с расположенной около него каменной скамьей, на котором также размещалась некоторая пища, гораздо более скромная, чем на главном столе. Это был столик для тех немногих клиентов, которых гостеприимный хозяин пожелал пригласить к обеду.
  Так что в общем и целом получалась страшная толкотня и теснота. Но теснота как мы знаем привычна сердцу римлянина и поэтому получалась как раз нужная обеденная атмосфера. Обед же - это, в общем-то, одно из главных событий для римлянина и поэтому привычное для нас его соотнесение его с серединой дня несколько условно. Он мог продолжаться до темноты.
  Мы застаем как раз тот моментус, когда подали третью перемену блюд и пустили по кругу блюдо с оливками. Вина к этому моменту выпито уже изрядно. Раб-виночерпий не устает наполнять бокалы, между прочим, из отличного стекла.
  - Отличное вино, мой Каллист! - возглашает один из гостей, - Как говорил Эподий, оно позволяет взглянуть на вещи так, как они этого заслуживают.
  - Если, конечно, пить в меру - замечает второй гость.
  - Друзья мои - говорит хозяин, частично приподнимаясь со своего почетного места на среднем ложе, - теперь кажется мне удобным прочитать вам кое-что из моих записок.
  - С удовольствием послушаем, что тут снова нацарапал наш Каллист, -говорит первый гость Порк Тулий, уважаемый, кстати, чиновник городской муниципии. Он может себе позволить такую шутку.
  - Почему же нацарапал? - вступается второй гость Квинтус Секунд, толстый как бочонок сын отпущенника, ныне весьма влиятельный и очень богатый человек. Он блестящий юрист и знает множество законных и незаконных способов как повернуть дело на имущественном рынке. Хозяин пригласил его не без умысла, надеясь завести с ним дружбу в надеже, что Квинтус поможет выиграть пару тяжб по его имениям в маленькой провинции Аструрии, где он как проконсул несколько лет правил бал, осуществляя волю великого Рима.
  Воспоминания об этом замечательном периоде своей биографии, изрядно приукрашенные за дымкой времен, как это обычно бывает, теперь не оставляли консулярия. Он периодически пускался в них и всем с этим надоел.
  - Почему же нацарапал? Я как-то раз слышал от одного знакомого, что у нашего чтимого хозяина получается неплохо. Давайте же послушаем.
  Остальные присутствующие не возражали.
  Квинтус Секунд, приготавливаясь слушать, попытался поудобнее устроиться на своем ложе рядом с хозяином и тут бочонок его корпуса чуть было не слетел с края кровати. Квинтус еле удержался, взмахивая белым рукавом туники, и при этом едва не зацепил животом блюдо с оливками, которыми он как раз угощался. Маркус еле удержался от смеха, сидя перед остатками тощей курицы за своим клиентским столиком. Но тут во время подскочил проворный раб этого гостя, помогая ему привести в себя в порядок.
  Тем временем появился невысокого роста раб, смуглый мальчик, и подал хозяину свиток.
  - Да, - начал негромко Каллист, - времена меняются, нравы падают. Как говорил Гораций:
  Чего не портит пагубный бег времени?
  Ведь хуже дедов наши родители,
  Мы хуже их, а наши будут
  Дети и внуки еще порочнее.
  
  Видно, такова судьба чреды потомков великого Рима.
  Я вот тут набросал кое-что.
  Он развернул свиток и начал читать, время от времени останавливаясь и поглядывая на присутствующих.
  - Чем славен и велик был
  Доблестный Рим наш от века,
  Чем покорял он сердца и народы -
  Знает с детства каждый из нас.
  Доблесть в сражениях
  Гражданская доблесть
  Скромность в обычаях древних,
  Глория, виртус!
  То объяснять вам не надо.
  (Если представить Сталина Римским Цезарем -
  дальше мы бы спели так:
  И от Евфрата до британских морей -
  римская армия всех сильней!)
  Ныне же, друг, если вдруг осмотреться кто смог бы,
  То увидел совсем бы не то.
  Магистратское служение, военную доблесть
  власть, богатство честное,
  bono modo что называется,
  Ныне редко найдешь ты на деле,
  Хоть услышишь о том на словах ты повсюду.
  Посмотри-ка кругом, сходи ты на форум,
  Землей кто торгует и виллы большие скупает?
  Тот ли, кто землею этой некогда честно владел?
  Часто здесь ростовщика и проныру найдешь ты, увы!
  Но говорит же Гораций
  глупый народ всегда недостойным
  Почести рад расточать, без различия рабствуя славе
  И без разбора дивясь и титлам, и образам предков.
  Тут наш оратор сделал паузу, отпил из кубка и оглядел свою аудиторию, дабы оценить мнение присутствующих.
  Он увидел Ливию, которую не заметил как она вошла. Она сидела у входа на стуле с невысокой спинкой, принесенным для нее рабыней, каковая стояла сзади госпожи, слегка опираясь на него.
  Тема была неожиданно острой и гости заерзали на своих ложах.
  Хоть здесь собрались и не столь важные персоны, так сказать не первой и даже не второй руки, однако столь пессимистические высказывания могли-таки дойти до Палатина и вызвать там неудовольствие.
  - Консуляр слишком рискует, непонятно для чего, неужели только ради тщеславия? Что-то это на него не похоже - недоумевал упомянутый нами первый гость чиновник Порк Тулий.
  - Неплохо закручено, мой хозяин, - сказал он вслух, - только не слишком ли сгущаешь ты краски?
  Его тут же поддержали с соседнего ложа еще два гостя, владельцы небольших поместий под Римом. Вид у них был испуганный. Тут ведь дело такое. Слова сказаны. В пору имперской (или королевской) неограниченной власти в любую историческую эпоху поведение подданных в принципе одинаково (нам бы этого не знать по временам коммунизма). Если даже сейчас, скажем, и уйти, то это уже ничего не изменит. Как говорят, у слухов ведь нет отца.
  Каллист это почувствовал и, если говорить правду, сам испугался, кляня в душе этого нищего типа Маркуса, который своими удачными стихами настроил его на такой лад.
  Поскольку и дальше все было в таком же духе, включая заключительную строку:
  Urgent imperii fatis - Неминучие сгущаются над империей беды -
  он все это опустил и заменил несколькими импровизированными строками
  - Но все же - также ты могуч
   Великий мира властелин - наш Рим.
   Наш мудрый Цезарь рукою твердой ведет тебя к победам.
  И тут он перешел на прозу:
  - О, сколько благодеяний принесла всему свету империя! По её милости города и деревни вкушают полный покой. Моря очищены от пиратов, а дороги - от разбойников. От мглистого океана до Пермулийского залива, от Гадеса до Евфрата торговля ограждена от каких-либо опасностей. Закон охраняет жизнь и имущество населения. Права каждого человека защищены от чьих бы то ни было посягательств. Отныне пределом свободы служат лишь требования безопасности, и ограничивают свободу лишь для того, чтобы сделать её надёжной. Справедливость и разум управляют миром. И немалый вклад здесь принадлежит нашему Цезарю.
  Каллист умолк, незаметно сердито покосясь на Маркуса. Кажется этого никто не заметил, кроме, пожалуй Ливии, которая слушала отца с большим удивлением.
  Гостям понравился финал. Они вздохнули с облегчением и даже осмелились несколько похвалить автора. И как в этой, так и в последовавшей за ней европейской цивилизации, стали пить за здоровье хозяина, а потом и друг друга, провозглашая bene tibi, т.е. "будь здоров!"
  Обед продолжался еще долго и пирующие употребили изрядное количество вина и прилично набрались, что в значительной степени можно объяснить понятным желанием дезавуировать имевшие место приступы страха, хотя, как мы знаем, это не всегда помогает.
  Маркус поутру в своих клиентских аппартаментах еле разлепил глаза с похмелюги. По-видимому состоянье похмелья в древности было не легче, чем ныне. Поэтому мы вполне можем его понять. Правда, водку-то они не пили, но вино бедным клиентам подносили отнюдь не лучшего качества. Кислятина, тем более, что в конце пили неразбавленное.
  Голова разламывалась и пить хотелось. Хорошо хоть не стошнило. Или было это? Он поначалу выходил пару раз и погружал пальцы в глотку, насколько мог, чтобы облегчиться, но что-то организм упрямо не хотел слушаться. Маркус начал припоминать, что было, а чего не было, но припоминалось с трудом. Куда это рабы подевались?
  Надо не забыть Антонина устроить у Кальпетана, как договорились, чтобы он уже завтра с утра ушел на свою новую работу. Ну, хорошо, а где же этот лодырь Павсаний?
  - Да, а что там было у нас с Ливией? Ничего не помню! Она поначалу как-то сидела в стороне, а потом, кажется, невзирая на ранжиры, подсела к нам.
  Что же я ей наговорил? А она что? Не помню! Но что-то было.
  У страха глаза велики. Набрались мы все страшно.
  А как же я домой добрался?
  В памяти возникали только отдельные эпизоды, например, как они со спутником, тоже клиентом, пересекали в темноте Аргилетскую улицу возле Субуры по дороге к подъему на Виминал, возле которого располагались их инсулы и как наткнулись на сомнительного типа в рваной тунике. Он вдруг возник неизвестно откуда. Наши путешественники прибавили ходу, но он не отставал. Хорошо, что навстречу вдруг попалось два легионера пожарной службы, которые как раз делали ночной обход квартала.
  Но надо все же вставать. Сегодня солнечный день, солнце уже светит во всю, слава Юпитеру и уж не помню кому еще, усмехнулся Маркус, ибо неверие уже проникло в его душу.
  - Децим Маркус - сказал он громко в тишине, обратясь к присутствующим, то есть к самому себе, - что случилось, то случилось! Следует тебе встать, постыдно валяться на ложе, когда солнце уже столь высоко! Что скажут мудрые мужи? Все это мелочи, надо принимать все спокойно.
  Напишем что-нибудь более поэтическое и не на тему о гражданских доблестях.
  С этими словами он наконец восстал со своей весьма скромной кровати, открыл оконную ставню, пропустив в комнату сноп светового луча, и слегка пошатнувшись, так как не все пары еще выветрились из него, направился в тот угол, где рядом со столом на полу лежала стопка табличек и небольшой сундучок резного дерева, доставшийся ему по наследству от отца.
  Вы сразу же спросите, что же отец и какова судьба его, ведь все мы так любопытны, но давайте отложим рассмотрение этого запроса до следующего раза.
  А пока мы видим, что наш герой склонился над сундучком и что-то в нем копается. Легко догадаться, что Маркус пытается отыскать там пару-другую монет, да поможет ему в этом сам Юпитер вместе с Янусом. Дело в том, что бог Янус у нас, древних римлян, он, вообще говоря, ведает разными вопросами повседневного бытия, так почему бы и ему не подсобить. Примерно так думал Маркус, роясь в сундучке.
  И боги помогли ему отыскать там пару десятков ассов. Не густо, но все же кое-что, подумал Маркус, и это придало ему силы кое-как привести себя в порядок, прежде чем он отправился вниз по шаткой лестнице с грустью попутно рассуждая, как скоро она рухнет.
  А претензий к инсуляру по этому поводу он, естественно, предъявлять и не пытался, будучи, как вы догадываетесь, перманентным его должником. Это ведь вечная история с квартиросъемщиками и она красной нитью протягивается через все исторические эпохи, как до, так и после.
  Маркус поплелся по полным всякого народу улицам не имея никакого определенного плана движения, как часто бывает с похмелья. В форуме Цезаря он заглянул в лавочку Кальпетана, но тот куда-то ушел.
  Тогда он двинулся дальше по направлению к палатинскому холму, перекусил по пути кусочком курицы с лепешкой и миской гороха в харчевне и, наконец, стал не спеша подниматься по Священной дороге Via Sacra к Велию (это подъем на Палатин с восточной стороны) .
  То была замечательная улица, приукрашенная многими памятниками, лавками, красотами и чудесами. Здесь было на что посмотреть и много всякого товару, золотых и серебряных вещей и украшений и драгоценных камней, а верх улицы облюбовали торговцы цветами и фруктами. Некоторые экзотические плоды были очень дороги.
  Хотя Маркус и знал, что чистая любовь к искусству - cultus - вообще-то традиционно не одобряется, как связанная с жаждой стяжательства, это его мало волновало. Он был не лишен вкуса к красивым и изящным предметам, к тому же их созерцание позволяло отвлечься от сиюминутности и рассеяться.
  А ведь во многих случаях это и есть главное в жизни. Но, увы, это мало кто умеет. Разве что сам Сенека.
  Маркус это отчасти умел, отчасти его вынуждала к этому горькая участь бедного клиента, вынужденного вечно что-то у кого-то клянчить. Несколько раз он пытался справиться с ситуацией, что-то делать, наконец!
  Что, например? Ну, пробовал по просьбе знакомых и родственников выступать в суде, но успеха это ему как-то не принесло. Да, ты все же не Цицерон, говорили ему, да он и сам это чувствовал, хотя в юности учился риторике.
  Своим литературным упражнениям он тоже не придавал значения.
  Вот если бы удачно жениться. Тем более законы Августа этого требуют.
  С этими мыслями он пустился обратно вниз по Sacra via, дабы посетить баню, которая уже давно открылась.
  Очень кстати по дороге ему попался Антонин. Увидев господина, он попытался вильнуть и скрыться в толпе, но Децим, хоть и был с приличного бодуна, это усек.
  - Где ты опять болтаешься, бездельная башка? Я тебя с утра ищу.
  - Но пока господин спал, я тут вот хотел... Мы хотели с Павсанием..
  - А где Павсаний, кстати?
  - Не знаю.
  - Так как же вы с ним хотели? Врешь все! Как башка трещит.
  Маркус с расстройства от общей так складывающейся ситуации влепил Антонину хорошую затрещину.
  - Ладно, пошли со мной в баню, посторожишь мои тряпки в раздевалке (по римскому - аподитериум). Хоть и не новые они, а ведь и это сопрут.
  - Да, мой господин, могут. Нищета кругом.
  А в бане, ребята, кальдарий - это по-нашему настоящая парилка! Затем - охладиться во фригидарий - бассейн с прохладной водой - и выходишь человеком и весь хмель как рукой. А с утра-то бани закрыты.
  Отступление Љ1. Фальшивое и слезливое.
  Сейчас будет сделано некое отступление, каковое следовало бы поместить отдельно. Но это по канонам. Я же пишу все подряд, да простят меня все три музы, если бы они снизошли до этого. Читатель мой, если ты есть, а если нет, то кто это читает? Ты можешь все это опустить и проследовать дальше.
  Зачем я все это пишу? Что побуждает меня, несмотря на все сомнения, упорно двигаться дальше. Тем более, что по мере знакомства с обстоятельствами дела, я вижу, что жизнь у них, столь давнишних людей, была совсем не сладкой. Иной раз им так тяжко бывало, что и вспоминать не хочется.
  Взять хотя бы имевшиеся у римлян так называемые "черные" дни, dies atri, годовщины римских поражений и катастроф, поскольку, в отличие от других народов, римляне помнили и скорбели о своих несчастьях. В эти дни, как и в дни народных празднеств, считалось неблагоприятным предпринимать любые важные дела. И таких из 239 дней в римском году было 51!
  В среднем, как я погляжу, жизнь маленького человека в любую эпоху, будь то при Цезаре, Наполеоне или Сталине (черт бы его побрал!) всегда не казалась медом.
  А в тогда в имперском Риме? Невероятные богатства, излишества, пресыщение, разврат и роскошь одной части общества и постоянная нужда и жизнь у грани (иногда страшная бедность) у другой. Плюс ко всему всеобщее безделье римских граждан.
  Сквозь все это надо было жить, длить существование, раз уж ты родился.
  Но, похоже, я потерял нить. Так вот, с позиций аксиологии для каждого человека одним из важнейших является вопрос о престиже, то есть о важности для него жизненных ценностей. Я не буду здесь делать краткий обзор набора жизненных престижей среднего обывателя, тем более, что это слово сейчас мы не употребляем с ироническим оттенком.
  Для меня престижным всегда были успехи в интеллектуальной области. Материальные блага и приобретательство - это не мое. Я все мечтал достичь чего-то в науке (физике, математике, электротехнике, наконец). Но на склоне лет после многих попыток я понял, что для этого я недостаточно одарен. Если построже сказать - просто посредственность.
  И так что же? Когда с возрастом существование уже не так непрерывно длится, как в молодости, когда оно как бы прерывается, образуя вдруг посреди себя пустоты и дыры и ты спрашиваешь себя "Ну, а что теперь?".
  Я уже не говорю об экзистенциальных проблемах.
  А моя писанина - способ длить время, наполнять его престижным для меня делом. Выразить свои сомнения в форме разнообразных воспоминаний и историй.
  Это таки работа ума, работа интеллекта в новой для меня области. И надо еще убедить себя, что это не совершенно посредственно. И я это сделал, как любят говорить американцы.
  Вот и все по этому вопросу.
  Конец отступления Љ1.
  Во фригидарии Маркус встретил приятеля Агерия Луция, своего всегдашнего партнера по игре в шашки, такого же бедолагу. Тот задумчиво сидел на краю бассейна.
  - Ты чего такой грустный?
  - Маркус, скажу тебе по дружбе, я вчера влип, можно сказать опростоволосился.
  - ?
  - Ты знаешь, я помогаю одному моему патрону вести кое-какие его дела в суде.
  - Которому, Гаю Велию?
  - Нет, Титу Семпронию.
  - Я про Тита и не знал, ты мне про него что-то ничего не рассказывал.
  - Разве? Это у меня по родственной линии. Жена была агнаткой его племянника. Это давно было. Сейчас она persona sui iuris, то есть сама себе хозяйка, и брак у нас sine manu mariti.
  - То есть, "на равных", я знаю, но в фамилию Тита ты все равно как бы входишь, так сказать через жену.
  - Вот именно. На днях он попросил меня помочь в разбирательстве одного дела в суде. Мы там выступаем ответчиками.
  - Дорогой мой Луций, я тебе сочувствую. С этим у меня никогда не получалось. А что за дело?
  - Понимаешь, как-то (еще давно) мой патрон присоединил к своему участку на одной из вилл землю по соседству, которая давно пустовала.
  - Да, эти богачи всегда люди хваткие. Вечно им мало.
  - К богатому богатство вечно липнет, как говорил Лукиан. Так вот, недавно появился вдруг хозяин участка, какой-то Мевий Тиций.
  - И что же, он стал качать права?
  - Не совсем, друг Маркус. Поскольку он так долго отсутствовал, он поначалу не стал виндицировать свою собственность (т.е. взыскивать в судебном порядке) и предложил патрону купить у него этот участок. Семпроний согласился.
  - Так в чем же дело?
  - Дело в том, что за это время мой патрон преобразил участок, перестроил и улучшил бывший там домик, пристроил к нему портики, словом, истратил кучу денег. Поэтому он предложил хозяину участка снизить цену сообразно с произведенными затратами. Знаешь, я на его месте не стал бы связываться, хотя он, конечно, прав.
  - Поэтому ты и не на его месте! Ну, и что же Мевий?
  - Он, разумеется, ни в какую. Дошло дело до суда. Мы к нему готовились. Я консультировался с юристами, насобрал массу доводов и аргументов в пользу подзащитного. И из двенадцати таблиц и из множества поздних и новейших законов и поправок времен Августа.
  В базилике при множестве народу, который, сам знаешь, вечно там торчит, произнес длинную речь, исполненную красноречия, которым меня боги не обделили.
  - А как плебс реагировал?
  - Как всегда, много шуму и криков, непонятно, в чью пользу. Но в конце мне показалось все же, что я убедил присяжных.
  - Я жду, в чем же казус?
  - Мевий заготовил нам сюрприз, который и выкатил после моей речи.
  Он заявил в ответ на мои словоизвержения, что по закону мой патрон не имеет каких-либо преимущественных прав на участок и произвел, по существу, его незаконную оккупацию
  Сам же Мевий даром времени не терял и нашел покупателя, готового купить его участок за назначенную цену, какового покупателя тут же и представил суду.
  - Да, это был сильный ход!
  - Удар был неожиданным, мы растерялись и не знали, что предпринять.
  - Да, быстро сориентироваться в такой ситуации трудно.
  - Я пытался что-то говорить, но нас уже не слушали. Мы проиграли дело.
  - Что же все-таки решил суд?
  - Участок был продан новому покупателю, которого обязали возместить патрону расходы в размере стоимости произведенных на нем улучшений.
  Патрон был мрачен как туча и отправился домой на своих носилках. Когда я подошел к носилкам, он сказал на прощание, что такой вариант развития событий можно было бы предусмотреть, и просил меня не сопровождать его.
  После этих слов Луций бросился в воды бассейна, словно желая смыть неприятные воспоминания. Маркус последовал за ним.
  Когда они снова уселись на краю воды, Маркус сказал
  - Увы, ты не одинок, приятель!
  Я тоже вчера, кажется, изрядно влип на обеде у своего патрона.
  - Как, и ты тоже! - воскликнул Луций не без воодушевления, которое он не сумел скрыть - это у твоего консулярия?
  - Да. Вчера как раз был неблагоприятный день dies nefasti. Я об этом как-то забыл. Не надо было вчера идти к нему. Хорошо Сенеке писать, что надо покорно сносить прихоти судьбы. Если ты столь богат, можно и пофилософствовать. А если будет нечем заплатить за квартиру?
  - Так что же могло случиться?
  - В ответ на твою историю я поделюсь своей, но по секрету.
  - Ты меня интригуешь.
  - Интрига, друг, тут простая. У меня есть кое-какие способности к сочинительству. И я приспособился сочинять разные стихи и басни, которые словно невзначай подсовываю своему патрону. Он их не без успеха читает на обедах среди друзей. Я же, как ты понимаешь, пользуюсь за это его повышенным доверием.
  - Я, конечно, постараюсь не болтать об этом. Но как ты не боишься сообщать это мне?
  - В том то и дело, что после вчерашнего это, думаю, уже не тайна.
  - Ты сам проболтался?
  - Боюсь, что да.
  - Ну и дурень! Хотя, рассуждая философски, это рано или поздно должно было произойти. Как же это ты, друг, так оплошал?
  - Вчера на обеде против обыкновения вышло так, что все много пили и очень сильно опьянели. Что-то никогда раньше у старого консулярия мы так не напивались.
  - Небось, какие-нибудь крамольные стихи ты ему подсунул?
  - Как ты угадал? А там были весьма важные персоны. Вот и случилось. Ты знаешь, Луций, я толком ничего не помню, что было в финале вечера. Но смутно помню, что я об этом разглагольствовал, а Ливия меня удерживала, хотя она и сама об этом только догадывалась.
  - Но ты уверен, что гости это слышали? Ведь все, ты говоришь, сильно набрались.
  - А как ты сам-то бы думал в такой ситуации? Наверняка кто-то слушал и слышал. Да к тому же, а рабы гостей на что? Разве они упустят такие новости?
  - Ты рассуждаешь разумно. Пожалуй, это теперь уже не тайна.
  - Ну и вот рассуди, - сказал Маркус - кто из нас двоих больше влип? Я пока не вижу, как можно исправить дело.
  - Причем как в моем, так и твоем случае, - согласился Луций - но твой пожалуй будет даже более безнадежным.
  - Увы!
  После такого нерадостного вывода приятелям ничего не оставалось, как еще раз поплескаться в бассейне и покинуть фригидарий.
  На следующий день, через три дня после июньских календ, едва только солнце позолотило храм Юноны на Капитолийском холме, Маркус был уже на ногах. Он отвел Антонина в лавочку Кальпетана, как было договорено, и взял у него денег взаймы как бы в виде аванса. Затем послал Павсания на рынок закупить провизии и приготовить дома кое-какой обед к своему приходу. Мысль о возможной утрате патронского донорства не оставляла его в покое.
  Но нанести визит своему патрону Целлеру Калисту после описанных выше событий он пока не решался, поэтому как обычно решил заглянуть на форум.
  Отступление Љ2. Литературное.
  Читатель в праве поинтересоваться у сказителя, как все же выглядят его герои и героини. Помимо, конечно, того, что они одеты в туники (реже в тоги) и обуты в сандалии (была даже улица сапожников, на которой Август по требованию народа вынужден был поставить греческий скульптурный шедевр статую Аполлона и называлась она Apollo Sandalarium). Какого они, например, роста, цвет волос, глаз, бородаты или побриты и прочая метрика.
  Но автору всегда казалось удобным предоставить эту работу воображению читателя, сообщая такого рода сведения только по ходу изложения по мере необходимости. Читатель может сам по своему вкусу раскрасить и разрисовать предлагаемую его вниманию картину в рамках предъявленного ему текста. Как, например, выглядела Анна Каренина? А Дуняша? А кто из них был красивше? Ну, так, на вскидку.
  Прежде всего следует, тем не менее, отметить, что в те времена уже действовали общепринятые и усвоенные последующими обществами нормы внешнего приличия: человек persona grata должен быть прилично одет, пострижен или побрит, включая ногти, и от него не должно дурно пахнуть.
  Цицерон как-то восклицал: "эти толпы плебеев в туниках, от которых несет луком и дешевой гороховой похлебкой!".
  Каково в этих условиях было нашим бедным клиентам таким, как Маркус и Луций, часто едва наскребавшим на плату за крышу над головой, соблюдать правила хорошего тона. Вечно как бы стоять на цыпочках и пытаться дотянуться до планки!
  Но, тем не менее, предложу читателю свой вариант.
  Маркус - хорошо сложенный стройный молодой человек, выглядит значительно моложе своих тридцати лет, как юноша, чем, вероятно, и привлекет женщин.
  Луций же, напротив, мужчина средних лет широкой кости с мощными торсом, волосы же кудрятся во все стороны.
  Ливия - красивая молодая женщина, типичная римлянка, росту несколько выше среднего. Лицо же имеет не совсем правильной формы, что сглаживается формой прически, над которой рабыням приходится попотеть.
  Корнелия - не слишком молодая, высокая и стройная, но несколько костлявая особа. С возрастом не оплыла и не потеряла некоторой привлекательности. Выражение лица имеет оттенок комичного благодаря несколько склоненному на бок носу, словно она постоянно слегка ухмыляется. Очень богата. На сцене появится чуть позже.
  О консулярии вообще не будем, стоит ли о старье говорить.
  После того, как мы всех так обрисовали, закрываем отступление Љ2.
  В середине того же дня мы застаем Маркуса в своих аппартаментах в обществе Павсания за скромным обедом. Павсаний начитанный грек, он достался Маркусу по наследству и в детстве занимался его воспитанием. К нему - особенное отношение. Сейчас они сидят за обедом почти на равных. За рюмкой дешевого вина идет разговор о природе вещей и богов и о Лукреции Каре.
  - Но были ведь и до Лукреция великие греки, которые то же утверждали, - говорит Павсаний.
  - Да, я знаю. Слышал об учении Демокрита. Так что же, Павсаний нет у нас места богам и не надо нам ларам нашим кадить и возливать?
  - Получается, что так.
  - Но это очень неуютно, Павсаний. Ведь с детства мы привыкли. А тут не у кого и помощи попросить.
  - У себя надо просить, больше ни у кого. Если верить этим ученым мужам.
  - А ты веришь?
  - Не знаю, господин мой, сам не знаю. В разное время по-разному я думаю. Ведь слышал ты о Платоне?
  - Слышал. Подай-ка мне блюдо с маслинами.
  Тут в коридоре возник звук шагов и вошел раб, лицо которого показалось Маркусу знакомым. Он поклонился хозяину и передал ему табличку со словами
  - Господину записка от госпожи.
  И застыл в ожидании, пока Маркус прочтет.
  То было послание от Корнелии дочери Скурия Феликса. Она писала, что муж уехал надолго в провинцию и приглашала Децима к себе на виллу.
  "Я очень соскучилась, приезжай немедленно, рабы с носилками ждут тебя внизу. Твоя Корнелия. Мой раб проводит тебя."
  Маркус несколько растерялся. С одной стороны, это был подарок судьбы, но это только с одной стороны. Корнелия с ее неотвязными ласками давно ему надоела и он в последнее время все с большим трудом заставлял себя желать ее. Но и оставить ее окончательно никак не удавалось. К тому же она знала его инсулярия, то есть того богатого типа, что владел несколькими доходными домами по месту проживания Маркуса. Собственно, он даже и не владел этими инсулами, а арендовал их и поэтому был еще больший хищник.
  Возможно, он когда-то был в связи с Корнелией, хотя связь с отпущенниками не поощряется. Так или иначе, она могла запросто навредить Маркусу в жилищном вопросе и даже как-то намекала на это. Отчасти выручало, что муж ее был весьма ревнив, хотя сам вовсе не отказывал себе в сексуальных развлечениях на стороне, не говоря уже о рабынях. Но эта ситуация и для нас обычна, когда муж имеет любовниц и в тоже время остается большим ревнивцем.
  Но вот он уехал надолго, а Корнелии хочется молодого мужского тела. Ужасно вдруг захотелось. Правда, и раньше Маркус получал от нее пару раз послания с выражением чувств, но он на них не ответил. И вот час пробил.
  Маркусу ничего не оставалось, как подчиниться велению судьбы и, вздохнув, последовать за посланцем любви к ожидавшим его внизу носилкам.
  Корнелия встретила гостя при входе в атрий и провела его сразу в перистиль, где в летнем триклинии был уже накрыт великолепный стол. Она была одета в легкую прозрачную шелковую тунику атласного цвета, подпоясанную у самых маленьких острых грудей красным пояском. Груди у нее, несмотря на возраст, были как два свежих острых холмика, как у юной девушки. (У худых особ это бывает.) Это была одна из ее прелестей, которая постоянно вдохновляла Маркуса.
  Плюс к этому она была большая искусница в любовных утехах и знала множество служащих для того специальных приемов, позволявших продлить эротические удовольствия, постепенно переводя их в сексуальные. Тело ее, над которым усердно поработали рабыни, источало пьянящие приятные ароматы.
  В триклинии они возлегли рядом на ложе, тела их соприкоснулись.
  - Мой Маркус Децим совсем забыл меня, свою Корнелию, - сказала она, улыбаясь, но улыбка была отчасти спровоцирована формой ее губ и носа, постоянно создававших такую иллюзию. Маркус успел слегка забыть эту ее ухмылку. Казалось, что она все время над тобой посмеивается. В данном случае было над чем, подумалось ему.
  Он попытался сказать в ответ какую либо глупость, как всегда обычно делают в таких случаях, но она остановила его жестом.
  - Вот хороший фалерн, - она подняла свой кубок.
  Они пригубили.
  - Я как раз обедал, когда пришел твой посыльный. Что-то сейчас не хочу.
  - Ну, дорогой мой, это можно сделать и позже.
  Они выпили еще по бокалу. Хозяйка хлопком в ладоши вызвала рабыню.
  - Отведи господина в бассейн. Вместе с Меллой и Лигией поработайте с телом господина, сделайте массаж, натрите и умастите и проводите ко мне.
  Маркус был признателен такту хозяйки, не сделавшей никаких замечаний по поводу того, что он был недостаточно ухожен, да и, может быть, даже цицероновым горохом от него попахивало.
  В бассейне домашней бани три молодых девки, полуголые и довольно симпатичные, долго возились с гостем, пока не привели его в должный порядок и, может быть, поневоле слегка возбудили.
  Он с удовольствием переспал бы с одной из них, но в данный момент это было нельзя ввиду предстоящей любовной баталии. Поэтому он не без некоторого усилия удержал себя от глупостей, которых и так было понаделано предостаточно, и последовал за рабыней комнату, где на ложе, усыпанном цветами, в ожидании его томилась хозяйка.
  Безусловно, она была достаточно опытна и достигла своей цели. Маркус совсем забыл о своих сомнениях и был наэлектризован желанием и готов к сражению. Он слегка обнял ее и тихонько коснулся соска левой груди, как он и раньше с этого начинал.
  - А мне было уже показалось, что ты совсем больше не хочешь меня.
  Она зажала ему рот рукой, которую он стал целовать.
  - Ничего не отвечай. Если уж хочешь, то ответь стихами Овидия.
  Стило мое отказывается от дальнейших живописаний, дабы не преступить границы приличия и из таинства любви не сделать похабщины. В этом автор полностью согласен с божественным Августом.
  В итоге три дня Антонин-галл и Павсаний были полностью предоставлены самим себе, как бы и не рабы они. Однако Антонин ежедневно с утра уходил на работу, с которой иногда приносил Павсанию на пару дней почитать кое-какие старые свитки. Так сказать, своеобразный полулегальный абонемент. А Павсаний за это просвещал Антонина и рассказывал ему многое и семена падали в благодатную почву, так как Антонин оказался любознательным человеком, как, впрочем, и большинство людей в древности.
  Все когда-нибудь кончается. К вечеру третьего дня Маркус стал уставать, так сказать, в моральном смысле. Мужики вообще такой народ. Корнелия все еще горела ровным огнем любви и как будто не замечала, что силы партнера истощаются. Ведь не все же такие суперы, как герои Гарсии Маркеса в "Пире во время чумы". Но может, она и замечала, но делала вид, или не хотела замечать. Кто их баб разберет, ведь им Юпитер дал огромный эмоциональный запас, и не даром боги именно женщинам вручили жребий делания детей.
  И вот на четвертую ночь, когда они спали после очередного "безумства", да еще подправленного большим количеством неразбавленного вина, Маркус вдруг проснулся. Корнелия крепко спала рядом, раскинувшись во все стороны. Хотя за эти дни Маркус совершенно обалдел, кто-то вдруг словно шепнул ему: "Пора уходить... Надо уходить... Уходи!" Он не понимал, зачем надо, но у него почему-то появилась уверенность, что голосу надо повиноваться.
  И он поднялся, пошатываясь, накинул тунику, в темноте тихонько прошел через прихожую мимо спящего привратника и покинул гостеприимную виллу.
  На следующее утро за завтраком Павсаний сообщил, что за это время пару раз приходил раб и передал господину две таблички. Кроме того, приходил раб от инсулярия и просил передать, что подошел срок платить за квартиру.
  В свете происходящего последняя новость не вызывала оптимизма.
  Обе записки на табличках были от Ливии. В первой она спрашивала, почему он не пришел на прошлые гонки, как договаривались.
  "Я ждала тебя, Маркус, хотела после гонок сказать тебе. Отец сначала очень сердился, но потом отошел и даже стал над собой посмеиваться и называть себя Овидием вторым. Говорит, я наказан судьбой за тщеславие. Так что заходи или напиши мне. Мы можем встретиться на Марсовом поле."
  Во второй записке значилось следующее:
  "Почему ты не отвечаешь? Раб не дождался тебя, чтобы принести ответ. Я же писала, что папа сменил гнев на милость. А сегодня он отправился по делам в свое Агузинское имение в Тоскане и его несколько дней не будет. Удобно нам обо всем переговорить. Приходи."
  - Когда принесли эту табличку?
  - Вчера.
  Маркус не знал, что и думать и как из этого всего выпутываться.
  Ну, инсулярия надо бы распять на кресте, чтоб не приставал.
  А вот поведение Ливии его озадачило. Ведь между ними еще ничего не было, а тут вдруг на тебе - "приходи"? И тут его словно осенило: видно было что-то между ними в тот злопамятный вечер, чего он поутру никак не мог вспомнить. Неужели было достаточно только его хмельного красноречия?
  Во всяком случае, как будто появляются шансы на брак с Ливией, о чем он в тайне начал уже подумывать. Но как примет это Корнелия, от которой он сегодня так постыдно сбежал? А ведь как никак у нее муж - сенатор.
  И как отнесется к этому Ливия, тем более, что консулярий Целлер Каллист придерживается строгих старинных правил.
  На этом месте автор вынужден закончить свою историю, так как объем написанного ограничивается его финансовыми возможностями по опубликованию данного шедевра. А опубликовать его автор хочет. В оправдание этого желания он может только привести слова О.Бендера, незабвенного сына турецкоподданного: " он дорог мне, как память."
  Хотя, может быть, следовало бы написать: продолжение следует.
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"