- Если верить приметам, то нынешний год пройдет у нас под знаком халявы, - сказала Лиза, когда такси притормозило перед чугунной решеткой.
- Сейчас посмотрим, - скептически отозвался Антон, вылезая из машины и надавливая на кнопку звонка слева от ворот. - Либо откроют, либо нас круто разыграли, и сейчас мы поцелуем пробой и поедем домой.
Судя по тону, Антон даже не сомневался в том, что сейчас придется возвращаться. Ему было непонятно, почему он вообще согласился ехать с сестрой - наверное, настроение было такое. Авантюрное. По дороге, конечно, оно заметно повыветрилось вместе с хмельными парами, но уж раз назвался груздем, как говорится, начинай лечиться. Однако на его мрачно-брезгливой физиономии четко читалось - ладно, для проформы позвоним, получим от ворот поворот и спокойненько поедем назад, допивать и доедать.
Лизавета тоже не очень верила в бесплатную путевку, но - а вдруг? Может, и правда попали в рекламную акцию совершенно эксклюзивного мероприятия? Почему бы и нет? Вдруг взяло да вот так повезло. Другим же везет. Как там было в буклетике? "Изумительное предложение! Только один раз, в ходе рекламной акции! Уникальная возможность встретить Рождество в духе галантного восемнадцатого века! Исторический подмосковный особняк! Великолепная парковая архитектура и ландшафтный дизайн! Неповторимые впечатления! Не упустите свой шанс!"
И Лиза набрала номер, просто так. Ей никогда в таких играх не везло - кроме этого одного-единственного раза.
"И вот мы здесь", - вздохнула Лизавета, пока не трогая большой дорожной сумки. Она до сих пор подозревала подвох.
Антон настырно давил на кнопку звонка. Сигнал убегал куда-то внутрь особняка и, видимо, плутал по его темным коридорам и терялся окончательно, поскольку Антон трезвонил уже минут пять, зловредно ухмыляясь - нет, я вас-таки достану!
- Прямо как до диплодока, - прошептала она, покачав головой.
Антон раздраженно посмотрел на сестру.
- Ну, я в статье читала, - заторопилась Лиза. - Пока до мозга диплодока доходил сигнал боли, ему уже успевали отгрызть хвост. Потому они и вымерли...
Антон уже собрался было сказать нечто по поводу мозгов сестры, и этого дома, и вообще всей этой авантюры, но тут дверь особняка отворилась.
- Там открыто! - послышался с крыльца женский голос, и на ступени выскочила такая вся пушистенькая, кудрявенькая в меховой шубе и весело засмеялась. - Там открыто!
Антон внимательно посмотрел на ворота - и правда, они были не заперты. Дорожка к крыльцу искрилась в зеленовато-белом свете фонарей-шаров. Если на ней и были следы шин, то под еще не осевшим свежим снежком их совсем не было видно.
- Машину не надо! - крикнула пушистая с крыльца. - Сейчас вещи поднести помогу, а машину подгонять не надо - антураж, понимаете ли! - снова весело засмеялась она. - В восемнадцатом веке - и следы от протекторов!
- Сам донесу, - буркнул Антон, чувствуя себя дураком из-за того, что так долго звонил в открытые ворота.
"Ага, протекторы им не нравятся. А электрические фонари - это восемнадцатый?" - внутренне хмыкнула Лиза.
Антон несколько мгновений стоял у машины в нерешительности, поджав губы - он уже готов был возвращаться в пустую после развода квартиру, и, наверное, даже хотел вернуться. Но теперь идти на попятный было как-то неудобно. Он пожал плечами, вытащил сумку и помог выбраться Лизе.
- Ну, пошли, - сказал Антон, расплачиваясь с таксистом. - Послезавтра после обеда, - это уже таксисту.
Таксист кивнул и, пару раз бибикнув, уехал. И сразу же стало невероятно тихо. Даже в ушах зазвенело. Ни шума недалекого шоссе, ни машины на узкой боковой дороге, ни шороха сползающих по ветвям снежных шапок, ни ветерка... Лиза даже поежилась от странного мимолетного ощущения, что вот шагнешь за ворота - и уже окажешься не здесь и не сейчас... Но Антон решительно закинул ремень сумки на плечо и перешагнул границу между парком и не-парком. Чугунная решетка беззвучно закрылась за спиной, и брат с сестрой пошли по мягко скрипящему снегу между круглых зеленовато-белых матовых фонарей. Воздух был холоден и колюч - не то что в сырой Москве - и чуть припахивал свежеразрезанным арбузом. И повсюду вокруг удивительная, чуть будоражащая предчувствием чуда и веселья тишина, прямо как в детстве перед праздником, когда утром под кроватью обязательно найдутся подарки. Лизе очень захотелось, чтобы тут никто не устраивал фейерверков и не взрывал петард. Тишина была куда праздничнее пальбы.
Пушистая девушка, чуть ли не подпрыгивая, махала рукой с крыльца. По обе стороны двери горели такие же матовые светильники, что и в саду, только уже не зеленовато-белым, а мягко-желтым светом.
- Мы вас ждем, мы вас ждем! - весело подпрыгивала девушка. - Идемте же!
В холле - или как это правильно называть в таких особняках - все было золотисто-коричневым. Золотисто-охристый наборный паркет и темно-коричневое старое дерево перил. Коричневый замысловатый узор ковра, по-змеиному стекающего по ступеням лестницы. Тускло-золотистая бронза прячущихся в полумраке зеркал и подсвечников - с электрическими квазисвечами, впрочем, вполне симпатичными. Золотистые медово-медлительные блики, ползающие в лениво покачивающихся жирандолях. Стоечка ресепшена тоже была из золотистой древесины. Девушка сняла пушистую шубку и небрежно бросила ее на обтянутую золотисто-коричневой узорной тканью софу, одним гибким движением оказавшись за стоечкой. Вытащила откуда-то книгу записей и, чуть высунув от усердия язычок, стала что-то царапать в ней настоящим гусиным пером. Лиза назвала номер выигрыша, и девушка, кивнув кудрявой черной головой, записала фамилию брата с сестрой.
- Вы не супруги? - весело удивилась она, впервые глянув на лица гостей. - Вы так похожи! Вы брат и сестра! - она с удовольствием рассмеялась. - Ладно, значит, две спальни, но гостиная одна, вас устроит? - Не дожидаясь ответа, она выскочила из-за стоечки и нетерпеливо потянула Антона за руку. - Идемте, идемте же!
Антон слегка пожал плечами и двинулся следом за девушкой. Лиза хмыкнула себе под нос, увидев, как брат впервые с Нового Года улыбнулся, глядя на кудрявую гидессу.
Они поднялись по лестнице. Та уютно поскрипывала под ногами. В доме вообще было полно звуков обжитого, причем, давно обжитого жилья, и Антон удивленно заметил - похоже, не новодел, а хорошо и умело отреставрированная усадьба. Настроение у него заметно улучшилось, вечный скепсис сменился любопытством, и Лиза тоже повеселела, глядя на оттаявшего брата. А гидесса все что-то воодушевленно чирикала по дороге про дом, про праздники, про рекламную акцию, про всякое неважное.
Они прошли следом за гидессой по анфиладам комнат, освещенных электрическими бра под старину - очень даже в духе, но все же "под старину". Увы, не подсвечники с настоящими свечами. "Ладно, - думала Лиза, - все же обещали "в духе" восемнадцатого века, кто ж вам настоящий-то восемнадцатый сейчас устроит... Да и многие ли из посетителей будут знать о восемнадцатом веке что-то больше стандартного набора Екатерина - Елизавета - Потемкин - Пугачев - Суворов - Ломоносов - галантный век? И будет ли стоять за этими словесными маркерами хоть что-то кроме обрывочных кадров из квазиисторических киноподелок и картинок из школьного учебника? Да и вообще, в духе какого восемнадцатого века все будет? Петровского? Екатерининского? Павловского?"
Между тем, они вышли в длинный зал. Здесь было темно. Со стены, освещенные неестественным зеленоватым светом фонарей за окнами, смотрели портреты. Лиза даже заморгала - показалось, что портреты тихонько кивают, кланяются, когда на них не смотришь прямо. Не кланялся только один.
Самый старинный представлял собой парсуну, на которой горделиво выпячивал объемистый живот важный человек в кафтане польского образца. Кудрявые темные волосы были опрятно расчесаны и, похоже, намаслены, большие умные глаза смотрели внимательно и сурово.
Портреты словно иллюстрировали весь восемнадцатый век. Были здесь и плоские, аляповатые поделки, и очень неплохие, были и просто великолепные. Были портреты парадные, повергающие в благоговейный трепет, были и уютные, домашние.
И ни одного женского портрета. Ни обычного, ни парадного.
С парадных портретов взирали - мужи. Мужей окружали аллегории. Мужи были в роскошных мундирах и при регалиях. Аллегории были антично полуголы, пухлы, розоперсты и розопяты. Мужи были суровы и грозны. Аллегории находились в разных стадиях восхищения - от томного полуобморока до полного восторга, от которого аллегории воспаряли над мужами и возносили над их главами победные венки. Мужи указывали на деяния рук своих - здания, карты, корабли, а также горящие вражьи флоты и укрепления. Аллегории, оживленно переговариваясь, указывали на мужей.
С других портретов тоже смотрели только мужские лица. Лиза остановилась у того, который словно мерцал в зеленоватых отблесках фонарей. Из полумрака картины стекся к середине холста весь рассеянный в ней свет и, сгустившись, образовал чуть размытое лицо молодого человека с нарождающейся на губах улыбкой. Драгоценная зелень чуть насмешливых глаз была видна даже в неверном свете. Холеная рука небрежно держала маскарадную кошачью маску.
У Лизы от этого лукавого взгляда волосы на голове зашевелились, и она поспешила отвернуться от странно пугающей картины, спросив:
- Это Рокотова работа?
Гидесса, очнувшись, перестала чирикать, мгновение непонимающе хлопала глазами на Лизу, а потом расплылась в улыбке.
- Конечно, конечно же! Это Рокотов, подлинник. Очень загадочная история, знаете ли. Вот этот молодой человек исчез бесследно где-то в семидесятых годах восемнадцатого века.
- Как это - исчез?
- Вот так - исчез. О, это такая таинственная, запутанная история, тут и тайная любовь, и страсть императрицы, и зависть фаворита! И розенкрейцеры, и проклятие, и пентаграммы, и демоны, и оборотни, и чего только нет!
- Ну, куда ж мы без розенкрейцеров, - проворчал Антон. Гидесса продолжала, не слушая его, ее охватило вдохновение.
- Ах, восемнадцатый век, галантный век, век просвещения - на самом деле век жутких суеверий и страшных тайн! И просто азиатской дикости! В Россию тогда хлынуло столько западной мистической чуши, и ее так охотно подхватила наша знать! -возмущенно заявила пушистая гидесса, словно ее это лично касалось, и тут же, без перехода уже обычным тоном: - Портрет не прижизненный. Потому как написан был после исчезновения этого господина.
- Он был знаком с Рокотовым?
- Нет, Рокотов писал его по заказу его старшего брата, с оригинала работы посредственного крепостного художника.
- А оригинал где?
- Утрачен! - чуть ли не радостно воскликнула гидесса-пушистик. - И знаете, - полушепотом, выкатив заговорщически глаза, прошептала гидесса, - после этого весь род просто преследовали несчастья. Ну, просто преследовали!
- Чушь собачья, - процедил под нос Антон. Девушка начала его раздражать своим чириканьем. Гидесса не услышала или сделала вид, что не услышала. Лиза же подумала, что как-то они упустили спросить фамилию былых владельцев, но гидесса уже продолжала свой рассказ, и Лиза отложила расспросы на потом.
Последний портрет - тот самый, который не кланялся Лизе, был, похоже, написан где-то в конце восемнадцатого - начале девятнадцатого века. Больше портретов не было - не то род пресекся, не то в усадьбе жестко поддерживались временные рамки восемнадцатого века - даже в портретах.
Портрет был написан в подражание Боровиковскому. А, может, это была и его работа. С холста задумчиво смотрел мужчина в темно-зеленом мундире павловских времен с жестким высоким воротничком и одиноким худосочным эполетом. На груди поблескивал полумесяц офицерского знака. Лицо его было угловатым и жестким, а глаза по-боровиковски грустными. Гидесса щебетала что-то насчет того, что человек с последнего портрета был заколот на дуэли, хотя те и были строжайше запрещены государем Павлом Петровичем, и что государь в этой смерти был каким-то образом замешан, и что тут причиной опять же какая-то тайная любовь.
- Похоже, все эти ребята были весьма любвеобильны, - фыркнул Антон.
- О, нет, они были настоящими рыцарями! В восемнадцатом веке, не смотря на всю его дикость, умели любить, и не боялись в любви перейти дорогу даже сильным мира сего! А вот что в роду было увлечение, так сказать, оккультными науками - это точно. Вот этот господин, - гидесса запрыгала вдоль ряда портретов, - был весьма близко знаком с самим Яковом Вилимовичем Брюсом! - она торжествующе воззрилась на Антона. - И состоял с ним в переписке долгое время! А вот этот, - он попрыгала к другому портрету, - был весьма влиятельным масоном. А последний, которого закололи, каким-то образом перебежал дорогу иллюминатам!
- Вот и доперебегались, - бурчал Антон. - То сильным мира сего, то масонам. Куда ж мы без масонов.
Лиза слушала вполуха, краем глаза уловив какое-то движение - в освещенном прямоугольнике двери мелькнул изящный кошачий силуэт, а Лиза к кошкам была весьма неравнодушна. И то, что в доме живет кошка, расположило ее ко всему мероприятию чрезвычайно. Только бы еще найти эту кошку, потискать, помять... Ах, это было бы просто замечательно!
- А вот и ваши комнаты! - гидесса распахнула дверь в большую обставленную "в духе" гостиную с камином, креслами, столом и шкафом, полным книг. - Эти двери - в ваши спальни, гардеробную, ванную, туалет, и так далее. Осваивайтесь! - весело сказала она. - Ужин подадут в гостиную.
- Э, постойте! - успел поймать ее Антон. - Я все же хотел бы знать, где остальные, где персонал, кому принадлежит этот дом...
Девушка вздохнула и виновато улыбнулась.
- Увы, пока вы одни. Наверное, остальные сочли нашу рекламную акцию подвохом.
- Чего ж вы хотели в наше-то время, - усмехнулся Антон. - Народ в халяву уже не верит.
- Не скажи, - отозвалась из своей спальни Лиза. - Я же поверила.
- Ну, ты у нас особый случай, - фыркнул Антон.
- Ничего, - засмеялась девушка. - Главное - начать. Кстати, ничего, если мы попросим вас записать потом ... ну, такое интервью? Нам очень нужна реклама, всякая-всякая. А про персонал... ну, я, к примеру, персонал. - Она опять засмеялась - как ручеек зажурчал. - Вот вы нам поверили, и теперь вы гости хозяина на это Рождество. Ну, до завтра! Мне надо снова на ресепшен, вдруг все же еще кто-нибудь приедет.
- А кто хозяин? - крикнул вслед Антон, но девушка уже быстро-быстро стучала каблучками по коридору, потом каблучки уже глуше процокотали по галерее, и вскоре их звук затих где-то на лестнице.
Антон досадливо покачал головой.
- Прямо белка. И носится, и носится...
- Так не сказала, как зовут хозяина, - улыбнулась Лиза. - Торопыжка. Ничего, завтра спросим.
И тут в открытую дверь вступила кошка. Сначала возникли зеленые, драгоценно мерцающие в полумраке глаза, затем в тени словно бы сгустился весь растворенный в ней вечерний свет, и возник размытым силуэтом великолепный зверь. Дымчатый, как сумерки. Кошка струилась с непередаваемой грацией и горделивостью.
- Какая котявая зверь! - прошептала Лиза.
- Судя по прибамбасам у него под хвостом, - хмыкнул Антон, - это кот. Причем очень даже кот.
- Тогда - какой котявый зверь! - отрезала Лиза. - Какой сумеречный красавец!
Кот с непередаваемым достоинством повернул голову и победно вздернул хвост, распушенный как ершик. "Да, я красавец, - говорил его взгляд. - И будьте любезны меня обожать и ласкать".
- Обязательно, - с удовольствием кивнула Лиза, садясь перед котом на корточки и протягивая руку, которую тот с достоинством обнюхал и неторопливо почтил прикосновением щеки. Кот вступил в гостиную, прошел в спальню Лизы, вспрыгнул на подоконник и там царственно растянулся, внимательно глядя на гостей. В окно лился зеленоватый свет фонаря, и кошачий мех роскошно лоснился и искрился. Так он и лежал там, пока Лиза не уснула, и это было последним, что она видела перед тем, как погрузиться в дрему. А дом потрескивал, вздыхал, скрипел, где-то слышались шаги, разговоры, кто-то кого-то окликал, кто-то смеялся, звенела посуда, а в комнате позвякивали жирандоли, чуть подрагивало от каких-то внешних звуков оконное стекло, и свет фар проезжающих мимо в другие пансионаты машин порой перебегал в темной глубине зеркала.
***
Утро ворвалось в комнату из-за резко отдернутых штор ярким солнечным светом, радужно разбилось о жирандоли и повисло вокруг них крохотными ореольчиками.
- Вставайте тотчас же, Антон Иванович, Лизавета Ивановна! - послышался строгий, но с потаенной смешинкой внутри, как крем внутри пирожного, голос гувернантки.
- Ах, Франческа, душенька, - простонал Антон, - неужто нельзя еще не вставать? Так рано еще!
- Какое там рано, милостивый государь Антон Иванович? Какое там рано? - возмутилась Франческа. - Русскому офицеру не след залеживаться в постели! Лизавета Ивановна, извольте вставать!
Лиза села в кровати, жмурясь на солнце, радостно бьющее сквозь толстые оконные стекла, затянутые зимним узором, похожим на заснеженные еловые ветви.
- Сейчас-сейчас! - засмеялась она, протягивая руки к вошедшей в спальню гувернантке. Она всегда была такая веселая и красивая, а сегодня - особенно. Откуда-то из-за дверей тянуло теплым ароматным духом рождественской выпечки, и сама Франческа была как поджаристая золотистая булочка, темно-шоколадные крутые кудри падали на плечи, а все ее атласное платье было такое сливочное, что при одном взгляде на нее хотелось ее съесть. А головку венчала наимоднейшая французская шляпка, которые государь запретил носить, как и все французское. А Франческе было все равно, она всегда поступала, как хотела, потому дети очень ее любили.
- Ну, так извольте! - строго притопнула ножкой она. - А то хозяин будет недоволен!
- А когда мы его увидим? - деловито спросил появившийся в дверях Антон, чуть подбиравший длинную ночную сорочку, чтобы не упасть. Тряхнул русыми локонами, нетерпеливо смахнул их со лба.
- Увидите-увидите! - засмеялась Франческа. - Нынче же вечером. А сейчас - умываться и за стол! Завтрак накрыт!
Антон отправился к себе, а Франческа помогла Лизе одеться и причесаться, вышла вместе с ней в гостиную, к накрытому столу и выпорхнула за дверь, впустив еще вкусных запахов и звуков предпраздничной домашней суеты.
- Мне сегодня подарят вот такую настоящую игрушечную сабельку! - горделиво сказал Антон, выходя из своей спальни и садясь за стол. Взрослых не было, и можно было сколько угодно болтать ногами. Он был в чудесном зеленом мундирчике. - Мне Франческа сказала, что хозяин саблю обязательно мне подарит! Вон, уже мундир настоящий подарил! Я буду офицером!
Лиза рассмеялась.
- Право, Антоша, ты себя не слышишь! Настоящую игрушечную саблю! Так настоящую или игрушечную?
- А тебе опять фарфоровую дуру подарят! Дуру!
- Мне ничего не подарят, - ответила Лиза. - Я девочка, а хозяин не любит девочек.
Антон удивленно посмотрел на сестру.
- С чего ты взяла?
- С того, - вздохнула Лиза, глядя в тарелку. - Женских портретов в доме нету - раз. И его портрет со мной не раскланивался! Вот!
- И Франческу он не любит? - уже распаляясь от несправедливости, спросил Антон.
- Кто ж его знает? Ведь нам он ни разу не показался, даже поздороваться не захотел.
У Антона задрожали губы.
- Он, значит, не хотел тебя приглашать? Не хотел? И Франческу?
На его лице удивление мешалось с жалостью и гневом.
- Я ему скажу! Я не хочу без тебя праздновать!
- Может, все еще и враки, - ответила Лиза. - Иначе меня сюда не привезли бы вместе с тобой. И мне не дуру подарят, а что-нибудь красивое-прекрасивое!
- А все ж я хочу свидеться с хозяином!
- А вот я не хочу...
Но прошел завтрак, а потом Франческа утянула их в парк, в белые блестящие сугробы, к закутанным на зиму статуям, к играм и валянью в снегу, к морозу и визгу, и все неприятное забылось.
А потом снова в теплый дом, к запахам Рождества, к череде важных портретов, где самым красивым был юноша с зелеными глазами. Лиза рассматривала портреты и кланялась каждому, и говорила с ними, и в зеркалах было видно, что и они кланяются ей, когда она отворачивается. Это была такая игра. Вообще весь дом играл в игру - они слышали шаги за дверьми - быстрые и медленно-важные, легкие и грузные, веселые и сердитые, но ни разу никого не видели. Только мелькнет за закрывающейся дверью розовое муслиновое платье, а то в зеркале скользнет отражение кого-то, то дверь хлопнет, то что-то упадет, то донесется смех и звон бокалов, то где-то в дальнем крыле запоют, то снег заскрипит под окном - но ни разу никого так и не удалось увидеть. Уже настал вечер, а они так и не нашли никого, и хозяин к ним так и не пришел.
- Но где же все? - приставал Антон к Франческе. - И где елка? И почему ты нам не позволяешь побегать по дому? И где хозяин?
Лизе тоже страшно хотелось узнать, где елка с золочеными орехами и пряниками в серебряной фольге, с сахарными фигурками, которые можно снимать прямо ртом? Где китайские яблоки и цукаты?
Франческа только щурила глаза и прижимала пальчик к губам.
- Ладно, - прошептала она, улыбаясь. - Побегайте по дому. Только не заходите в комнату в правом крыле, за галереей. Ни в коем случае!
- А почему?
- А хозяин не велел! - рассмеялась Франческа. - Иначе не будет подарков!
- А хозяин сам-то где?
- Я не знаю, - чуть растерянно ответила Франческа. - К нему гость приезжал, но должен был уже уехать. Пойду, поищу хозяина, он ведь вечером хотел праздновать с вами... Я оставлю вас, а вы - вы в ту комнату не заходите!
Она оставила их в галерее. Свечи почти не разгоняли сумрака, он был меховым и теплым, мягко дышал и ласкался. Наступала тишина.
- Вот туда мы и пойдем! - решительно сказал Антон, направляясь к запретной двери.
- Антоша, да нельзя же!
- Нет, я пойду! - сердито сказал Антон. - Сколько же можно терпеть все эти тайны? Мы, чай, не младенцы уже, мне двенадцать лет будет в мае! Пусть не прячется! Не хочу я к такому в гости, - упавшим голосом проговорил он, чуть виновато глядя на Лизу. - И подарков от него не хочу... Я тебя люблю. И Франческу тоже, - совсем тихо добавил он.
Дверь отворилась настолько легко, словно их ждали.
- Вот елка-то где! - прошептал Антон. - А почему тогда...?
Комната была без окон, либо их просто завешивали тяжелые шторы. Елка чуть поблескивала золочеными орехами и серебряными пряниками в свете одинокой свечи, очень белой, толстой и холодной, горевшей ровным белым пламенем. Свеча стояла посреди комнаты на маленьком круглом столике. Рядом с ней смутно виднелись песочные часы, из которых утекал - но все никак не кончался - мелкий песок, и мерцал холодной чернотой большой хрустальный шар. А сам столик был покрыт черным бархатом. Здесь было очень тихо, и потому неровное дыхание сидевшего на софе, низко опустив голову, человека, слышалось ужасающе громко. Антон с опаской подошел к нему. Лиза ахнула. Человек медленно поднял голову. Это был хозяин - с того самого портрета, который единственный не желал с ней разговаривать. На белой рубашке расплывалось красное пятно, почему-то в левой руке была шпага.
Мимо Лизы, чуть не сбив ее с ног, промчался кот. С горестным, почти человеческим криком бросился к хозяину и встал на задние лапы, опираясь передними на колено человека. Кот дрожал, плакал, стонал - да как же это, да нельзя же!
- Дружок мой... вот так вот...
Кот затряс головой, из его глаз покатились настоящие, человеческие огромные слезы.
- Кто это сделал? - громко прошептал Антон. - Кто?
Черные глаза хозяина прояснели, взгляд сосредоточился на Антоне.
- Уходите, дети. Уходите, пока есть время! - говорил он отрывисто и тихо.
- Кто это сделал!? - уже крикнул Антон.
Хозяин снова уронил голову на грудь. У него было проткнуто легкое, и кровь уже начинала выступать на губах и пузыриться в ноздрях. Скоро он просто захлебнется.
- Я найду его и...
- Зачем?
- Потому, что вот так, - почти дрожащим голосом произнес мальчик.
- А если меня убили... за дело?
Антон замотал головой. Лиза опасливо выступила вперед, чувствуя, что сейчас расплачется, и коснулась головы кота.
- Сударь мой, кошки не любят плохих. А он по вас так жалкует...
Хозяин дернул ртом, видимо, пытаясь улыбнуться.
- Вы добры... наверное, я был не прав... насчет вашей сестры... Уж простите, сударыня...
Лиза замотала головой, схватила кота в охапку. Зверь дрожал.
- Так ты точно хочешь знать? - снова обратился хозяин к Антону, после короткого молчания, когда он сидел, тяжело дыша и прикрыв глаза, явно собираясь с силами, чтобы закончить разговор.
- Да! - крикнул Антон. - Да, я хочу знать! - упрямо повторил он.
Хозяин закашлялся, и Лиза тихо заплакала. Сейчас он был не надменный, как его портрет. Его было очень жалко.
- Антоша, не надо, не спрашивай! - прошептала Лиза, но Антон сердито глянул на нее.
- Российскому офицеру нечего бояться!
Хозяин тихо рассмеялся, но смех его снова перешел в кашель, и теперь он начал задыхаться.
- А если придется что-то сделать, а мы не сможем? - прошептала Лиза. - Что тогда будет?
- Ничего с вами не будет... если не сможете... Со мной - и так кончено. А вот с ним и с Франческой...
- Что надо сделать!? - крикнул, сжимая кулаки, Антон.
- Не успею сказать... Ищите, - хозяин и снова опустил голову. Затем резко поднял, прикрыл глаза. - Я скоро умру, и дом не выпустит вас. Боится остаться без хозяина... Но пока я жив... вы сможете уйти. И он - он проиграет..., - хозяин мстительно улыбнулся, стиснул кулаки, резко поднял голову. - Только быстрее, быстрее, иначе все будет напрасно! Веди их, - кивнул он коту. Зверь лизнул его в щеку и одним прыжком оказался у двери.
Лиза в ужасе дернула Антона за руку. Что бы ни случилось здесь, она душой понимала, что надо уходить. Немедленно. Прочь из дома! Антон тоже почувствовал это и бросился следом.
Франческа стояла в дверях, и Антон потянул ее за рукав.
- Франческа, душа моя, бежим! - крикнул он. Франческа, словно очнувшись, побежала за ним, а серый кот отчаянно, пронзительно замяукал, глядя на Лизу и зовя детей за собой.
Дом изменился. Тепло стало душным, тени - страшными, жирандоли звенели зло и визгливо, зеркала пялились злыми провалами глаз, и в них отражалось совсем не то, на что они смотрели, а у теней в зеркалах были страшные рожи. Хрустальные бокалы звенели - вот они, вот они, держите их! И не легкие и веселые шаги звучали за дверьми, а тяжелые, размеренные, и они все приближались, и пол подрагивал в такт, и паркет скрипел - дерррржи! Деррржи! Двери захлопывались перед ними, или до них никак нельзя было добежать, а то они просто обманывали глаз - вроде дверь, а оказывается, что дверью притворилось зеркало, и зеркало это дробно звенит и смеется - попались, попались!
Они метались, как в ловушке, и непонятно, чем бы все кончилось, если бы кот не бросился вдруг к окну, мяукая отчаянно и царапая стекло.
- Ага! - торжествующе вскричал Антон и подбежал к окну. По лестнице, уже совсем близко, грохотали шаги, и теперь к ним примешивалось металлическое позвякиванье шпор. Зеркало дребезжало, жирандоли стеклянно подхихикивали.
Антон дернул шпингалет.
- Ну, нет! - прозвенело окно. - Никогда и ни за что!
Шпингалет сам собой задвинулся, щелкнув, словно челюсть. Франческа села на пол у стены с совершенно обреченным видом. Кот выгнул спину, распушился, прижал уши и, оскалившись, зарычал, готовый к бою. Антон стиснул зубы, озираясь по сторонам. Увидел у стены массивный стул, хищно усмехнулся.
- Открывайся, - процедил он сквозь зубы, - иначе я тебя выбью к чертовой матери!
- Ах! - в ужасе зазвенело окно. - Вы не можете так поступить со мной! Это жестоко! Я буду щербатое, некрасивое, и все окна будут надо мной смеяться! Это невозможно!
- Да! - плотоядно подтвердил Антон. - Ты будешь похоже на гнилозубый, уродливый рот! Уродина!
- О, нет! - взвизгнуло окно. - Увы, увы мне! Ах, как вы жестоки! Как некуртуазны! У меня нет выхода, я вынуждено подчиниться насилию! Ах!
И с этим самым стеклянным "ах!" оно распахнулось в морозную черно-белую ночь, и они выскочили в нее в чем были. Первым выскочил кот - ему-то, меховому, холодно не будет - за ним - Лиза, потом Антон вытолкнул безучастную Франческу, а затем вывалился сам. Сугроб был глубоким и мягким, и никто не ушибся. За воротами не было никакой дороги - усадьбу обступал глухой заснеженный лес, лишь узкая тропинка тянулась к боковой калитке. Кот бросился туда.
- Ходу! Лизка, беги! - крикнул Антон, и побежал следом за сестрой, волоча за собой Франческу. Та молча подчинялась. И лишь у калитки она остановилась, с непонятным страхом глядя за ограду парка.
- Мне нельзя, - еле слышно прошептала она. - Я не могу.
- Можешь! - рявкнул Антон и потащил ее за собой, на тропинку между темных елей. Франческа закрыла глаза, судорожно вздохнула, почти всхлипнула, как перед нырком в воду, и больше не сказала ни слова.
- Шоссе где-то там! - крикнула на бегу Лиза. Здесь лишь присыпало старый хорошо утоптанный снег, проваливались они не глубоко. Лапы елей били по головам, сыпали снег за шиворот, цепляли Франческу за платье. Ночь была студеной, но беглецам было жарко. После первого бешеного рывка через лес они остановились перевести дух, и Лизавета, обернувшись, увидела, как за спиной, на фоне черного неба с колючими пронзительно-яркими звездами над лесной усадьбой встает беззвучный белый смерч и, покачиваясь, как змея на хвосте, идет за ними. Ни звука, ни ветра. Где-то начали гулко отбивать время часы - близилась полночь.
- Скорее, - выдохнул Антон, снова дернул за руку Франческу и поволок к шоссе. Уже видны были фонари.
До полуночи оставалось четыре удара, когда они выбрались на обочину.
- Блин, - ругнулась в отчаянии Лиза. - Ни машины!
- Ну, - выдохнул Антон, - молись тогда.
Смерч, раскачиваясь, приближался. Франческа стояла неподвижно и, в отличие от брата с сестрой, совсем не запыхалась - Лизе даже показалось, что она совсем не дышит - хотя и Антон, и Лиза запарились и дышали часто и тяжело. "Наверное, - подумала Лиза, - потому что мы в куртках, а она в платье..."
Мысль мелькнула и улетела в небытие, потому, что было не до того. Смерч приближался. Лизавета заверещала и выскочила на шоссе. Пробил еще один удар. Смерч приближался. Из-за поворота вылетела старая голубая "волга" с серебряной фигуркой на капоте. Резко затормозила.
- Куда? - спросил водитель.
- Домой! - рявкнул Антон, вталкивая в салон Франческу и захлопывая дверь. Водила глянул на смерч.
- Мать твою! - прошептал он и так взял с места, что машина даже как-то крякнула, и дорожные фонари по обе стороны шоссе размазались в две желтоватые полосы. Смерч шел по следу.
И тут пробило двенадцать. Смерч рассыпался тысячью серебряных искорок, и по обе стороны от шоссе со свистом и треском полетели вверх петарды, засверкали в небе плевки салютов - публика близлежащих подмосковных пансионатов веселилась, встречая Рождество.
- Восемнадцатый век, мать твою, - прошептал под нос Антон. - Чтоб я еще раз! Чтоб...!
Лиза устало молчала, чувствуя себя виноватой. Кот притих у нее на коленях, и Франческа молчала тоже, словно бы застыв и закаменев. У Лизы даже сил не было сказать - да не ругайся ты, брат, в Святую Ночь-то, и так хорошо, что ноги унесли. Вот тебе и чудо, зануда... Антон, похоже, понял, и молчал до самой Москвы.
Высадились они у маминого дома. Антон вышел первым, затем с заднего сидения выбралась Лиза с котом на руках. А потом Антон, открыв заднюю дверцу с другой стороны, с горестным изумлением достал фарфоровую куклу с крутыми завитками темно-шоколадных локонов и в запретной при Павле французской шляпке, в сливочного цвета атласном платье французского же покроя. Подержал ее в руках осторожно, и сунул за пазуху.
- Холодно ей, - словно оправдываясь, сказал он, растерянно глядя на сестру.
Резкий звук стартующей машины заставил их вернуться в реальность.
- Уехал, - тихо проговорил Антон. - И денег не взял...
- Лучше спроси, откуда он знал, куда нас везти.
- А я не сказал?
- Ты сказал - домой. Откуда он знал?
Антон только покачал головой.
- У него не олень был на капоте, - глуховато сказала Лиза. - Там был ангел.
- Тебе показалось.
- Нам с тобой вообще что-то много показалось в эту ночь. Не так ли?
Антон кивнул.
- Отдай мне Франческу, - сказала Лиза.
- Это почему?
- Ты ее хватаешь, а ей, может, не очень-то это приятно, а сказать она не может. Она ж не кот, - Лиза погладила теплый загривок, - тяпнуть не может.
- Ага. Ему-то за пазухой у тебя как раз. А ну, вылазь! Давай-давай, сюда иди!
Кот оскорбленно фыркнул, но перепрыгнул на плечо к Антону. Антон вздохнул, покорно передавая Франческу Лизе.
- Мама еще не вернулась, только десятого приедет. У нас есть целых два дня на разгадки.
Антон молча кивнул.
Они поднимались на шестой этаж пешком, каждый молчал, обдумывая свое. Потом уже, сидя на кухне за чаем с коньяком, потому как после пережитого изрядно трясло обоих, говорили о понятном только им обоим. Кот тоже приложился к нетипичному для котов напитку и теперь спал на диване.
- Род явно оборвался на том самом, который хозяин, - говорил Антон.
- Не факт.
- Ой, Лиз, я бы не стал говорить в нашей ситуации говорить о фактах. Я вообще не понимаю, что это было - провал во времени, наваждение... Кто тут кому предок или потомок - не поймешь.
- Рокотовский портрет- это тоже зацепка, они все в каталогах.
- Ага, какой-нибудь "неизвестный юноша с зелеными глазами". Найдешь тут... Дураки мы, так и не спросили фамилию... - Он посмотрел на Франческу. - А она уж ничего не скажет.
- Не она, так он, - ответила Лиза, искоса глядя на сонного - но с настороженными ушами - кота. - И зацепки все же есть... Мы видели портреты. Надо поискать, может, есть где репродукции, так и найдем что-нибудь.
- Еще знакомство с Брюсом, масоны... Крыша моя, крыша...
- И портрет хозяина - по мундиру же можно определить, кто это! На нем был офицерский знак - ну, такой металлический полумесяц. Я символ на нем хорошо запомнила. Можно поискать по полковым спискам, сравнить портреты...
- Лиз, послушай...
- И тогда, - отмахнулась Лиза, расхаживая по кухне, - если узнаем фамилию, то можно поискать воспоминания, письма, упоминания в мемуарах. Как я помню, если какой невероятный слух про семейство был, то уж это в мемуарах да будет отмечено. Или если они были замешаны в какую-то историю, да еще с государями...
- И котами-оборотнями...
- Я буду звать его Йолакаттур. Вот йольский кот, огромный кот. Он не красавец, не урод - он просто страшный йольский кот. Йолакаттур.
- А почему Йолакаттур?
- А ты не видел его, когда он драться приготовился. Я сама перепугалась. Страшный йольский кот!
Кот поднял голову, внимательно посмотрел на Лизу.
- Йолакаттур?
- Мяааа, - согласно ответил кот, и снова уснул.
- Ну, хотя бы с кормом проблем не будет, - вздохнула Лиза. - С нами питаться станет.
- Мяааа, - снова ответил кот, приоткрыв глаз.
- Да, влипли мы с тобой..., - помолчав, сказал Антон.
- Кто ж тебя за язык-то тянул?
- Да вот уж так сложилось, - усмехнулся Антон.
- Слушай, Антош, а почему ты все-таки дал слово?
Антон неопределенно пожал плечами и склонил голову набок.
- Да как-то подло все было. Несправедливо. - Он помолчал, поджав губы. - И знаешь в чем еще подлость? Знаешь? В том, что этот... гость, ну, помнишь, хозяин говорил, и Франческа тоже, он же явно хотел, чтобы мы из дома не вышли! Он наверняка знал, что если хозяин умрет, то дом нас не выпустит! И убил его как раз в той комнате, куда нам нельзя было заходить!
- Думаешь?
- Иногда, представь себе, думаю, - хмыкнул Антон. - Я даже думаю, что именно туда хозяин хотел нас пригласить вечером - там ведь и стояла елка.
- Что же он хотел нам сказать?
Антон пожал плечами.
- Может, попросил бы что-то сделать... Но теперь этого не узнать. Может, если будем искать, что-то да прояснится.
Лиза вздохнула. Антон продолжал.
- Все можно найти, если взяться.
Лиза смотрела на брата. Он всегда очень нравился ей, когда был такой решительный, уверенный. Она гордилась им. И в институте им гордились. О, да, он отличный ученый, он все загадки сумеет разгадать. Он - победитель. Разве что на личном фронте вот не заладилось...
- А ты не боишься, что нам помешают? - Лиза подперла подбородок рукой и нахмурилась. - Ведь кто-то убил хозяина. Кто-то шел за нами по пятам... Боюсь, на эти вопросы ответы мы в старых документах не найдем. Это уже из той области, в которую ты не веришь. А придется поверить.
Она помолчала.
Антон улыбнулся.
- Ладно, Лиз, мир. Ну, права ты, права.
Лиза улыбнулась.
- Да ладно. А вообще - смешно получается. Все началось с моей дурацкой веры в халяву! Не поверила бы, не поехали бы мы в этот пансионат... и где теперь его искать? Я рекламку, похоже, потеряла...
- Найдем. Все найдем.
- ... и не появился бы этот рокотовский кот, и не было бы Франчески... Знаешь, Антон, я, конечно, никому ничего не обещала, но тебе обещаю - помогу чем смогу. В конце концов, мне это тоже нужно. И я не хочу, чтобы кто-то думал, что может безнаказанно меня пугать, кто бы он ни был. И вообще, все с меня началось... вот. И на капоте все же был именно ангел! - непререкаемым тоном добавила она и глянула на Антона. Тот не стал спорить.
Оба помолчали.
Лиза встала, достала из холодильника припасенную бутылку, неторопливо откупорила. Принесла парные бокалы, подаренные еще покойным отцом маме на десятую годовщину свадьбы. Антон с мягкой, такой несвойственной ему улыбкой смотрел, как вино наполняет бокалы.
- С Рождеством, - сказала Лиза.
- С Рождеством, - ответил брат. - Спасибо тебе.
- За что?
- За веру. В халяву, - хмыкнул Антон.
***
...Ах, любезная моя Лизавета Ивановна! Вот, спите вы безмятежно, склонив головку на подушку, и вьются над вами нежные сны. Уж я это вижу, я же кот. А поутру вы проснетесь, и скоро сообразите, что не надобно вам рыться в пыльных бумагах, а всего лишь следует передо мною разложить буквы алфавита, да смотреть, на которые я лапой своею укажу. И так быстро вы разгадаете тайну, и сразу же поймете, как вернуть мне человеческий вид. Да только не желаю я становиться человеком, любезная моя Лизавета Ивановна. Потому как котом столько лет будучи, человеком себя чувствую куда больше, нежели когда человеком был. О, тогда я котовал, и как котовал! Так что кару заслуженную несу. Да и что буду я человеком делать, если ни к чему не приучен? Котом меня и накормят, и погладят, и такое позволят, чего не всем мужчинам дозволяют. А вот стану я человеком, и что будет? А вдруг случится так, что отжил я уже все свои человечьи годы-то, и рассыплюсь я горсткой праха? Хотя, может, я и котовьи годы уже отжил... Ну, уж тут как воля Божья будет. Все же дожил я до дня, когда друг мой Александр покой обрел. Дом уже нас не держит, и бедняжечка Франческа, может, вернет себе облик человеческий. Вижу, что братец ваш к ней тянется. Ей-то проще будет, она за мужем спрячется. А мне-то не за кем. За вами прятаться не буду, ибо недостойно сие. Так что уж оставьте меня котом.
Ах, как я котовал... Не забуду, как в одних подштанниках бежал через сад, а вслед неслись мне проклятия оскорбленной императрицы. Ах, не тот был час! Злые звезды сошлись в небесах, и слова были услышаны!
Бедный мой друг и родич, бедный мой Александр! И зачем ты искал ответов на великие вопросы у тех, кто лишь делал вид, будто тайну великую бережет и спасение всему в руках держит? У иллюминатов этих? Пустота была за ними. Пустота. А они, несчастные, все верили в то, что не пусто там, что есть эта самая Великая Тайна и на самом деле. И в пустоту ту самую набросали они столько своих стремлений, столько веры и жертв, что пустота стала живой. Да и завладела ими всеми. И бедный мой Александр, когда лик этой пустоты мертвой узрел, глаза ее оловянные, бросился от нее бежать. А она уже в него вцепилась, уже не хотела отпускать. И несчастная Франческа... Она, бедняжка, Александра любила, ох любила. Только что толку - она дочка учителя музыки, итальянца беспортошного, он - барич. А вот не дала ему все же в бездну рухнуть...
И висели мы над пропастью, запертые в этом проклятом доме. Как в осаде сидели. На ниточке держались.
Дай ей Бог, Франческе, да и братцу вашему.
Дай вам Бог.
Только, Бога ради, не возвращайте мне облика людского. Не хочу я. Право слово, мне котом лучше. И сытнее, и теплее, да и котовать со спокойной душою буду. А вас, Лизавета Ивановна, буду любить любовью чистой и непорочной. Аххх, был бы я человеком...
Но нет. Я - кот. И котом останусь.
Давайте-ка я вам песенку колыбельную спою, добрые сны приманю.