Рассвет застал его где-то на середине горы. Найдя посреди осыпи крохотный выступ, Сизиф отдыхал, прислонившись потной спиной к отшлифованному бесчисленными подъемами камню. Поверхность его еще хранила прохладу ночи, но колесница Гелиоса вот-вот должна была показаться над вершиной, и настала пора продолжать восхождение. Кинув взгляд вниз на чернеющий у подножья вход в пещеры Аида, он заставил себя подняться:
"Теперь только вперед! Не оглядываясь, не отдыхая..."
Еще немного и жаркие лучи покатятся по склону, превращая осыпь в раскаленное пекло. Если дать себе передышку и, хоть ненадолго, присесть в обманчивой тени камня, жара быстро превратит тело в оплывшую восковую куклу. И тогда снова подняться будет куда тяжелее. Так что лучше все время двигаться вверх, ловя слетающий с горы ветер, и давая мышцам короткий отдых, пока гранитная глыба переваливается с ребра на бок. Это и многое другое подсказывал горький опыт. С каждым неудачным восхождением крупицы его ложились в воображаемую копилку. Он представлял ее наподобие кованого сундука, где в той другой жизни хранил свои сокровища царь Коринфа. Только теперь, вместо самоцветов, ее наполняли серые невзрачные камушки, похожие на гальку, что, еще будучи ребенком, он собирал на пляже, доставая ее из набегающей на сандалии морской пены.
Ставший его проклятием осколок скалы Сизиф изучил лучше, чем иная мать своего ребенка. Знал каждую, отшлифованную своими мозолями шероховатость. Закрыв глаза, в мельчайших деталях мог прорисовать форму и указать точку, пройдя которую, глыба начинает переваливаться на другой бок. Знал все осыпи, ложбинки, крохотные уступы на склоне. Не изученной оставалась лишь самая вершина. Примерно десять лун назад до нее почти удалось добраться. Но, когда от верхней точки горы отделяло не более полутора стадий, дорогу преградил похожий на ребро мертвого титана скалистый уступ. Склон за ним показался относительно пологим. Сизифу не раз приходилось преодолевать и куда более крутые подъемы! Однако, близость избавления сыграла злую шутку. Вместо того, чтобы обойти преграду, он попытался преодолеть ее в лоб. Уперев острую грань камня в крохотную ложбинку, начал его поднимать. В первый момент, когда вся тяжесть легла на руки, показалось, что вот-вот порвутся мышцы. Но он продолжал отчаянно давить, наваливаясь всем телом. Подчиняясь его воле, камень пошел вверх. Еще немного и, пройдя критическую точку, он должен был лечь широкой стороной на выступ. Оставалось сдвинуть верхушку еще на какие-то один два пальма, когда сорвалась опора. Сизиф успел отскочить, но плечо резанула острая боль. Сжав зубы, он обреченно наблюдал хорошо знакомую картину. Вырвавшийся на свободу камень, набирая скорость и подпрыгивая на уступах, катился вниз. Дождавшись пока он скроется из виду, Сизиф, прижал к телу поврежденную руку, и побрел следом.
Наутро боль стала еще сильнее. Превозмогая ее, он за весь день не сумел добраться и до половины горы. И когда Гелиос скрылся за полуночной стороной тверди, налетевший вихрь швырнул камень к подножью. Так случалось всегда. Либо камень срывался и сам катился вниз, либо ветер, исполняя волю богов, с последним лучом солнца переносил его в исходную точку. Но раньше после неудачного восхождения в душе теплилась, и с каждым новым утром разгоралось, надежда. Теперь же, раздувая остывший пепел, ветер шелестел в уши окончательный приговор.
Однако упрямец все равно не собирался сдаваться! Смастерив из гибкого лозняка нечто похожее на повязку, он положил на нее поврежденную руку. Камень толкал только здоровым плечом. Делал вид, что продолжает исполнять волю богов, а сам, тем временем, сберегал и копил силы. Постепенно рука начала выздоравливать. Когда боль окончательно ушла, он, не особо усердствуя, докатил камень до середины подъема. Потом до наступления заката отдыхал, прорисовывая взглядом свой завтрашний маршрут. И вот наступил день, когда Сизиф всерьез надеялся преодолеть проклятье. Оглашая приговор, боги оставили надежду. Но были уверены, что закатить на вершину такую глыбу ему не по силам. Не могли они, избалованные всемогуществом знать, на что способны упорство и цепкий, как колючая трава, ум человека! Изучив в своих бесконечных восхождениях каждую извилину склона, он снова готов был бросить бессметным вызов...
Колесница Лучезарного достигла верхней точки небесной чаши. С земной тверди и сам Гелиос и огненные кони-драконы виделись единым сверкающим шаром. Проливаясь вниз, его жаркие лучи раскаляли каменистую почву. Но если подошвы ног спасали толстые мозоли, голову защитить было нечем. Малиновые пятна крутились перед глазами, и он чувствовал, как под лобовой костью растекаются размякшие мысли. Сизиф даже не мог припомнить такого жаркого дня. Куда-то исчез всегда гулявший по склону ветер, и раскаленное марево неподвижно висело над горячими камнями. Боги не могли нарушить однажды данное слово, но ничто не мешало им сделать подъем невыносимым...
Чтобы как-то перетерпеть пытку, Сизиф пытался представить, что будет делать, когда получит вторую жизнь и свободу. В первый раз, стараясь победить судьбу, царь Коринфа обманом запер в темнице крылатого бога смерти. Он понимал, что это лишь недолгая отсрочка. И устроил в своем дворце грандиозный пир, пытаясь напоследок насладиться всем, чего будет лишен в царстве Аида. Возмездие не заставило долго себя ждать. Похмелье тех безумных оргий давно развеялось на каменистых осыпях склона. Уже который год он ощущал лишь боль в натруженных мышцах, соленый вкус пота и тягучую, как патока, усталость. А единственное доступное теперь наслаждение дарил охлаждающий потное тело ветер.
"В этот раз, все будет иначе!" - думал Сизиф, налегая плечом на горячий камень. А в раскаленном мареве перед глазами плыли вожделенные, как прохладная ключевая вода, миражи. Он представлял, что, оказавшись на вершине, увидит цепочку округлых гор, покрытых, словно бока молодого ягненка, зеленым подшерстком дикой оливы. Кинув взгляд назад,на голый безжизненный склон,упирающийся нижнем краем в пещеры Аида,он словно старого приятеля, похлопает вытертый своими мозолями камень. А потом, уже не оглядываясь, побредет по другой стороне горы вниз. Туда, где за округлой зеленой грядой проступает синяя полоска моря...
Налетевший внезапно ветер охладил лицо и закрутил под ногами мелкую крошку. Сначала Сизиф испугался, что боги нарушили слово, и перенесут камень, не дожидаясь заката. Но вихрь сдвинулся в сторону и стал принимать очертания человеческой фигуры. Прошло несколько мгновений, и в нескольких шагах от него повис, не касаясь земли, женоподобный юноша в сверкающей тунике и крылатых сандалиях.
- Приветствую тебя, всемогущий царь Коринфа! - с насмешливой улыбкой произнес посланец богов.
- Счастлив, снова видеть тебя, Гермес! - без особой радости ответил Сизиф.
- Присядь, отдохни - предложил вечно юный посланник и щелчком тонких пальцев сотворил под камнем похожую на крохотную колонну опору. Поблагодарив, Сизиф сел, привалившись потной спиной к ее прохладным мраморным граням.
- Не надоело тебе, таскать эту глыбу? - все также насмешливо поинтересовался Гермес.
- А у меня есть выбор! - ответил Сизиф, тоже пытаясь изобразить усмешку.
- Выбор, конечно, не велик, но он всегда есть - возразил посланник, - Смирись! Аид неплохо относится к своим подопечным. Во всяком случае, не заставляет их таскать камни.
- За эти годы я привык к труду. Гора и камень теперь, словно родные. - произнес Сизиф с мрачной усмешкой.
- Ты всегда был упрямцем! - рассмеялся Гермес, а потом неожиданно посетовал на погоду, слишком жаркую даже для бессмертных.
- И что, тяжело подогнать тучи? - мрачно поинтересовался Сизиф.
- Легко, да некому! - ответил посланник, изобразив на женственном лице капризную гримасу:
- Вчера наши опять повеселились. Давно не припомню такого пира, чуть Олимп по камням не разнесли. Скромница Артемида расчехлила лук и устроила стрельбу по винным чашам. Златокудрый порвал струны на лире. Гера закатила сцену ревности и так разозлила папашу, что всем потом пришлось бегать от молний. Мудрейшая сестренка Афина навешала оплеух прекраснейшей Афродите. Уж не знаю, чего девочки не поделили! А толстяк Эол до сих дрыхнет на своем мешке с ветрами. Так что, до завтрашнего утра забудь о тучах.
Поведав, что и бессмертным ничто земное не чуждо, Гермес спохватился:
- Ну мне пора. Приятно было повидаться!
Понимая, что подпорка сейчас исчезнет, Сизиф быстро встал и поставил плечо под камень. И в этом миг к ногам упала покрытая золотистой корочкой надкусанная лепешка.
- Подкрепи силы! Объедки с пира богов даже царю Коринфа вкушать не зазорно, - крикнул посланник, исчезая в крутящемся вихре.
Царь Коринфа вряд ли бы поднял брошенный к ногам даже олимпийский объедок. Но теперь Сизиф стал куда менее щепетилен. Вспомнив, что уже много лет питается только слизнями и дикими плодами, он жадно впился зубами в лепешку, рядом с надкусом, к которому возможно прикасались капризные губки самой Афродиты. Пропитанное амброзией пропеченное тесто показалась божественно вкусным. Но насыщение не придало, а только оттянуло силы. К отупляющей жаре добавилась еще и тяжесть в желудке. Чувствуя, что и в этот раз может не достичь вершины, Сизиф заревел, как раненный лев, и всем телом навалился на камень. В голове, разбуженные откровениями Гермеса, крутились сцены его царских пиров. Столетние вина, загорелые прелести гетер, туша быка, истекающая на вертеле жиром. Все это рвотной массой подступало к горлу. Хотелось изрыгнуть из себя прошлое. Вожделенной мечтой виделся лишь покрытый травой склон по ту сторону вершины. И Сизиф снова представлял, как не спеша, побредет вниз, задавая ладонями жесткие стебли. А впереди, из-за гряды невысоких округлых гор будет проглядывать море...
Поднявшись на несколько стадий, он снова уткнулся в уже знакомый уступ, и, надеясь найти проход, покатил вдоль него камень. Но двигаться поперек осыпи оказалось куда тяжелее. Если раньше он с закрытыми глазами мог выбрать лучшую точку приложения силы, то теперь приходилось еще и удерживать сползание. А над склоном по-прежнему в полном безветрии висело раскаленное марево, и отрыжка от "дара богов" все еще рвалась из желудка.
Человеческое терпение и воля не бесконечны! Настал момент, когда он больше не мог сосредоточить внимание и перестал чувствовать камень. А дальше, одно неловкое движение, и, получив свободу, гранитная глыба, словно вырвавшийся от матери шкодливый ребенок, весело закувыркалась по склону.
" На сегодня закончено!" - даже с некоторым облегчением подумал Сизиф. Но прежде чем самому начать спуск, заставил себя вернуться туда, где впервые наткнулся на преграду. И только осмотрев долгим изучающим взглядом уступ, медленно двинулся вниз...
Вездесущая жизнь пробралась даже к вратам Аида. У подножья горы рос кустарник с безвкусными, а порой и кисловатыми плодами. Но вкушать пищу после столь жаркого дня не хотелось. Прильнув к щели, где из скалы сочилась отдававшая запахом мертвечины вода, Сизиф долго и жадно пил. Потом, сорвал себе на утро с десяток крупных ягод и отправился искать камень. В ярком свете луны среди россыпи таких же глыб он обнаружил его у входа в пещеру. По-приятельски хлопнул по еще не остывшей верхушке и обратился, словно к живому существу:
- Я, кажется, придумал, как поступим завтра. Когда снова наткнемся на выступ, я постараюсь насыпать из гранитной крошки наст. По нему мы и заберемся наверх. А там уж и до вершины рукой подать!
Камень ответил молчаливым согласием. А Сизиф, подстелив под голову круглый валун, растянулся на земле. Не обращая внимания на доносившиеся из пещеры заунывные стоны, он быстро заснул. Перед завтрашним восхождением надо было успеть восстановить силы.