Аннотация: Как и обещал, выкладываю очередную недопись. Оно, конечно, нехорошо, выкладывать таким вот макаром, заранее предупреждая -- мол, обновлений не будет долго. Но раз просили...
Назад!
(новая интрига Лицедея)
Молодой мужчина, носящий прозвище Косач, остановил коня игреневой масти на вершине холма, там, где Большой Западный тракт слегка поворачивал, сбегая к лежащему в долине городу.
Город звался Дирмагали. И Косач не бывал в нём уже... боги! Да ведь полных пять вёсен миновало! Но Дирмагали, что значило - "сердце Дирмага", почти не изменился. Как прежде, выплёскивались предместьями из-за старой стены кварталы Туманного города. Как прежде, одним из чудес света выгибалась над водами полноводной Асато дуга Серебряного моста. И, как прежде, смотрелись в рябое зеркало реки с высокого северного берега зелёные кварталы Солнечного города, среди которых выделялся дворец самовластца Дирмага, тянущийся шпилями к небу за тёмно-серой бронёй крепостных стен.
Да, город почти не изменился. А вот блудный сын его, вернувшийся на родину...
Тряхнув головой (сытыми змеями шевельнулись на широких плечах чёрные, заплетённые в семь кос волосы), Косач послал коня вперёд.
Особняк был не излишне велик, зато приятен для взгляда. Небольшой парк, за которым любовно ухаживали уже вёсен триста, служил особняку, как драгоценная оправа служит ещё более драгоценному камню. Два этажа с прорезями стрельчатых окон, пара двухэтажных флигелей, островерхая крыша; позади, у чёрного входа - спрятанная от досужих взглядов конюшня...
- А ну-ка, парень! Ты хоть знаешь, куда забрёл?
Косач ухмыльнулся ещё прежде, чем обернулся на голос.
- Отлично знаю. Пять вёсен назад здесь жил Стэрун Чтец, четвёртый сын Агрэуда Бурана, да продлятся его годы. Надеюсь, за истёкшее время мой младший брат никуда не переехал? Не хотелось бы на ночь глядя искать его новый дом.
Садовник онемел и выпучил глаза.
- Боги! Принц Эрмут?
- Он самый.
Косач спрыгнул наземь, прихватил одну из седельных сумок, что полегче и пообъёмистее, и пошёл к парадной двери, бросив на ходу:
- Позаботься о моём Танцоре.
Игреневый жеребец покосился на садовника и пренебрежительно фыркнул.
- Ну конечно! Где ещё следовало искать тебя, если не здесь?
Болезненного вида мужчина поднял голову и посмотрел на вошедшего. Случись рядом беспристрастный наблюдатель, он без труда догадался бы, что стоящий в широко распахнувшихся дверях библиотеки и сидящий в глубоком кресле - братья. Одинаково резкие черты вытянутых лиц, одинаковый разрез травянисто-зелёных глаз, одинаково чёрные волосы...
Вот только в волосах младшего из братьев, Стэруна, уже серебрилась седина. До срока согнувшаяся спина; борозды глубоких, точно шрамы, морщин; нездоровая бледность кожи, чем-то похожей на старый пергамент... Косач родился на три весны раньше, но казалось, что именно Стэрун Чтец старше, причём намного.
Добавляла отличий и одежда.
Принц-путешественник отдавал предпочтение вещам недорогим и практичным. Простые кожаные штаны, рубаха небелёного льна, куртка из грубоватой замши, потёртые, в пятнах конского пота сапоги до колена, тёплый шерстяной плащ... только тяжёлый меч у правого бедра был достоин самовластца. Но, чтобы не обмануться простотой перевязи и ножен, требовался зоркий взгляд. А вот наряд принца-домоседа отличался, с одной стороны, пышностью - драгоценное шитьё, сложный покрой, дорогие, ярко окрашенные ткани, - а с другой стороны, некоторой неухоженностью. Словно Стэрун обращал мало внимания на собственную внешность (что, насколько помнил Эрмут, полностью соответствовало действительности) и вместе с тем рядом не было никого, кто мог бы позаботиться о гардеробе младшего принца.
- Рад тебя видеть, - без улыбки сказал Чтец, не предпринимая попыток подняться.
- И я рад, - улыбки Косача хватило бы на двоих. - У тебя найдётся место, где усталый путник мог бы бросить кости?
- Места полно. Пустых комнат куда больше, чем занятых.
Улыбка Эрмута поблёкла. Затворив двери и стремительно пройдя от входа к соседнему со стэруновым креслу, принц сел.
- Кто живёт здесь, кроме тебя и садовника?
- Никто, - кратко и тихо ответил Чтец. - Дважды в день паж приносит из дворца еду. Через день появляются горничная, судомойка и прачка. Через пять дней на шестой заглядывает господин целитель, Тальмау Пятно. Иногда он бывает столь любезен, что задерживается для беседы и партии в "Две короны". Вот, собственно, и всё.
- Всё? - так же тихо повторил Косач. Лицо его стремительно бледнело. - Значит, ты живёшь здесь один, питаешься объедками, оставшимися после дворцовой прислуги, и ни одна скотина, кроме целителя, знать не знает, что с тобой происходит?!
Впервые на худом лице Стэруна Чтеца протаяла тень улыбки.
- Не буйствуй, братец. Ты же меня знаешь. Мне по нраву такая жизнь.
- Клянусь душой! Зато МНЕ вовсе не по нраву, что тебе великодушно позволили жить вот так! И кое-кто на собственной шкуре узнает...
Улыбка Чтеца исчезла, как не бывало.
- Оставь это, - приказал он негромко. Потемневшие зелёные глаза сверкнули холодно и властно. - Я сам мог бы выбить из тех, во дворце, положенное мне по рождению. Телесная слабость не помешала бы мне. Но для этого пришлось бы, выражаясь в твоём излюбленном стиле, принимать ванны из жидкого дерьма. И ты, если вздумаешь вступиться за меня - в чём я вовсе не нуждаюсь - тоже должен будешь нырять в дерьмо. А я для тебя подобной участи не желаю.
Стэрун помолчал.
- Вообще-то, - добавил он, - я надеялся, что хотя бы у тебя хватило мозгов и сил избавиться от... "положенного по рождению". Я надеялся, что ты уехал навсегда...
- Так ведь Обитель, братец, - не загробное царство, - усмехнулся Эрмут. - Оттуда вполне можно вернуться. Причём вполне себе живым.
- Понятно. И как у тебя с достижениями на поприще колдовства?
- Не колдовства, братишка. Это называется Путём.
- Разве в словах суть?
- Именно в них. Мера моих сил равна той мере, в какой я изучил Бесконечное наречие. Ну, об этом позже. Что тебе показать?
- Покажи лучшее из того, что можешь. Если оно не слишком разрушительно.
Без видимых усилий и с неожиданной стремительностью Эрмут перетёк из кресла в боевую стойку. Стэрун моргнул. Перетёк? Да! Вместо человека на месте Косача воздвиглась могучая, до самого потолка, неуязвимая с виду фигура из грозно блистающего живого металла.
- Хотя я уступаю большинству старших послушников Обители, не говоря уж об аколитах, -гулко ухнула фигура, - но в боевом аспекте я в одиночку могу взять штурмом дворец нашего уважаемого отца. Обычные воины, как бы хороши они ни были, не смогут меня остановить.
- А колдуны?
Эрмут-из-металла поднял правую ладонь, слегка согнул пальцы, беззвучно шевельнув губами. Над сверкающей пятернёй вспыхнул, переливаясь раскалёнными нитями, тусклый огненный шар. Ещё одно шевеление пальцев - и шар превратился в длинную огненную струю, рокотавшую несколько секунд, а потом погасшую. Словно сила, превосходящая человеческое понимание, приоткрыла ненадолго окошко в пламенный ад - и снова затворила его.
- Для колдунов у меня тоже найдётся несколько сюрпризов.
Неуловимо изменившись, Косач вернулся в кресло, как обычный человек.
- Скажу прямо, - рубанул он. - Я бы по сию пору оставался в Обители и шёл по Пути дальше, совершенствуя свой боевой аспект и умножая личное могущество, если бы Основатель мне не намекнул, что в Дирмагали не всё гладко. Ты у нас с придворным дерьмом дел не имеешь, но всё равно должен знать больше, чем я. Так вот: что происходит?
- Самая неприятная новость, - ответил Стэрун, - состоит в том, что нынче у нашего отца осталось только три сына.
- Что?! То есть как? Почему?
- Несчастный случай на охоте. Гвэуд умер на месте, Кескера секач только помял...
- Клянусь душой! Что же это за секач такой был?
- Обыкновенный, матёрый, дорого продавший свою шкуру. А вот с какой стати оба старших принца подставились какому-то вонючему кабану, словно желторотые юнцы на своей первой охоте? И куда в этот момент смотрела свита? Лорд Эглонский, супруг нашей милашки Килаво, впал в ярость... или же сделал вид, что разъярился. Как бы там ни было, он самолично, на месте, срубил голову старшему ловчему. Но, как ты понимаешь, Гвэуда сие деяние не воскресило.
- Дальше, - мрачно бросил Косач.
- Агрэуд Буран, услышав о гибели старшего сына, также впал в ярость. Да так впал, что его на месте хватил удар. Теперь в королевском крыле дворца лежит наш парализованный отец, в крыле наследника мечется в бреду крепко помятый Кескер, а по коридорам носится, распугивая натянувших траур придворных и раздавая указания, Тырван Колос лорд Эглонский.
- Раздавая указания, говоришь?
- Именно. Как ты помнишь, наш отец назначил своим преемником Гвэуда, но ныне Гвэуд Секира - покойник. Кескер ещё неизвестно, выживет ли. Мне, по сугубой слабости здоровья, Тронный Молот не поднять. О тебе давным-давно никто ничего не слышал. Вот и выходит, что наследниками самовластцев Дирмагских запросто могут оказаться малолетние отпрыски милашки Килаво, а кто окажется при них регентом? Ясное дело - Колос, на правах отца.
- Ясненько.
Свистящий шёпот Эрмута был страшен, но Стэрун не дрогнул.
- Тебе следует услышать ещё кое-что, - сказал он негромко. - Всего лишь слухи, разумеется, но я привык ловить даже неверные слухи, когда они ползут с Юга, от самых рубежей...
- Ш!
Чтец умолк и вопросительно посмотрел на Косача. А тот бесшумно поднялся, кладя левую руку на эфес своего великолепного меча.
- Покажись!
Вечерние тени в библиотеке шевельнулись. На Стэруна словно потусторонним холодом дохнуло. Секунда, другая, третья...
- Покажись! - велел Эрмут твёрже прежнего. Слово (не иначе как на таинственном Бесконечном наречии, решил Чтец) рассекло тишину библиотеки и сгустившиеся тени бледно сияющим лезвием. На миг предметы меблировки, стены, пол и потолок словно осветились изнутри, выдавая свои мелкие тайны: скопившуюся в углах пыль, мелкий мусор, не тронутый уборкой, тонкие паучьи тенёта в дальнем углу...
Но не все тени покорились приказу. Иные шевельнулись снова - и замерли. Ощущение чужого присутствия ушло, как камень на дно колодца. Стэруну даже почудился тихий всплеск.
- Вот мрак! - выдохнул Косач, ненадолго зажмуриваясь.
- Что это было, брат?
- Не знаю.
Старший принц посмотрел на младшего, и в этот момент Эрмута никто не назвал бы молодым. Похоже, краткая попытка приказывать живым теням обошлась дороже, чем могло показаться при мимолётном взгляде со стороны. Братья редко выглядели ровесниками, но на этот раз...
- Не знаю, - хрипловато повторил Косач. - Вот только чем бы это ни было, оно смогло ускользнуть от моего императива. И я не знаю, как долго нас слушали. Мне это не нравится.
Помолчав, Эрмут пробормотал:
- Плохо быть недоучкой...
Брови Стэруна едва заметно сдвинулись. С редкой для него мягкостью он заметил:
- Мы оба устали. Договорим завтра, хорошо?
- Ты хозяин, тебе виднее...
Косач покачнулся, словно пьяный. Но превозмог слабость, привычно выпрямился и пошёл к выходу из библиотеки уверенной, лишь слегка тяжеловатой поступью. Обернулся от порога:
- Спокойных снов, брат.
- И тебе, - отмолвил Чтец. Беззвучно вздохнул, а затем прошептал. - И тебе.
Не умеет молодёжь рассчитывать силы. Напролом лезет, выкладывается, жилы рвёт, а потом дивится, что удача проскальзывает мимо, как аргинка-танцовщица. Бывал я среди своих временных сородичей, пытался подержаться за одну из южанок, что пришлась по вкусу... ха! Ускользнула, как ветер, как зайчик солнечный, да ещё смеялась звонко. Аргинки морфировать не могут, зато чувство пространства у них - блеск! И если злая судьба толкает одну из них на Дорогу Смерти, не вдруг поймёшь, кто страшнее для своего врага: мощный, почти неуязвимый, не боящийся ран аргин - или обманчиво хрупкая, нечеловечески быстрая и точная аргинка.
Довольно отвлекаться. Пора заняться делом.
Вышёптываю цепочку слов, оплетающих особняк принца Стэруна и заодно - обоих отпрысков Агрэуда Бурана. Эрмут так утомлён своей неудачей, что ничего не чувствует. А вот брат его хмурится, с радостным удивлением и беспокойством ощущая, как разжимаются тиски привычной с рождения боли. Мои фразы на Бесконечном наречии бесплотны, как дыхание, но вместе с тем не уступят прочностью пресловутому Глейпниру. Во всяком случае, среди живущих вне Песни Основателей один только Волк может без усилий отменить вышептанное мною, а он остался в Обители. Да и незачем ему вмешиваться: как-никак, именно он послал меня в Дирмагали.
Закончив, добавляю пару сложных и хитрых магических форм. Именно пару: по отдельности они едва заметны, но в случае чего сливаются в единую структуру и уж тогда...
По совести говоря, маг из меня хреновенький. Не магия интересует меня по-настоящему, поэтому мне приходится пользоваться чужими наработками, слабо понимая суть приёмов, заученных, как экзаменационные билеты по нелюбимой дисциплине. В частности, пара заклятий, полукуполом охватившая особняк - придумка Джинни. Вот уж кто в нашей компании Маг с заглавной буквы эм! Местные колдуны, хоть поодиночке, хоть всей толпой, мизинца её не стоят. Но совсем уж никчёмными их тоже не назовёшь: это не они плохи, а Джинни отменно хороша. Мне вот, например, местные вполне могут обеспечить серьёзные неприятности...
Опять отвлёкся. Ну, не воспринимаю я нынешнее дело всерьёз. У богатого опыта и долгой череды успехов тоже есть свои минусы. Стоило сбивать с Эрмута лишнюю спесь, напоминая, как далеко ему до всемогущества, чтобы самому наступать на те же грабли - мол, да кто тут мне соперник, не смешите, всех сделаю левой пяткой на счёт два, не запыхавшись и не растрепав причёски! Ну-ну. Сперва сделай, аргин Ленгаз, а потом хвастай.
Так. Фразы Бесконечного работают, обе магические формы тоже в полном порядке. Спите спокойно, ненаследные принцы. Даже если что случится, я узнаю об этом мгновенно.
Теперь можно смело отправляться во дворец.
Вот только перед визитом надо бы вышептать ещё кое-что. Ибо вряд ли люди с радостью станут общаться с пугающим и потому ненавистным аргином...
Молодая женщина, прозванная Веткой, замерла на балконе, глядя в сторону заката. Последние лучи заходящего солнца окрашивали её бледную кожу в оттенки пламени и осени. Светлые волосы казались рыжими, зелёное платье почернело, словно залитое кровью, а глаза...
Ветка зажмурилась, отвернулась от гневного лика светила и вернулась в комнату. Во дворце у неё имелась собственная комната. Да. Пока ещё имелась. Надолго ли? Ладонь, широковатая для высокородной дамы, словно сама собой поднялась к груди, охватывая пальцами висящий на шее скромный серебряный кулон: распластавшегося в длинном прыжке барса.
Воспоминания, связанные с памятным подарком, не принесли облегчения.
- Госпожа беспокоится?
Покосившись в глубину комнаты, Ветка неохотно кивнула.
- А разве тебе не тревожно, Искра? - спросила она в ответ.
- Излишнее беспокойство подтачивает силы. Мы умеем не беспокоиться о том, что находится вне нашей власти.
- В таком случае вы - воистину счастливая раса.
- Почему только мы? У людей тоже есть...
Единственная подруга Ветки резко замолчала и почти незаметно наклонила голову, словно прислушиваясь.
- Искра?
Свет заката, заливающий комнату, померк. На балконе кто-то стоял! Резко обернувшись и увидев подтверждение своей догадки, Ветка невольно охнула.
- Не бойтесь, красавицы. Я вовсе не намеревался вас пугать, а тем более - причинять вред.
- Кто ты?
В голосе Искры по-прежнему не было беспокойства. Только холодное предупреждение.
- Моё имя Ленгаз. Если угодно, вы также можете звать меня Лицедеем.
- Ты украл чужое обличье! - обвиняющим тоном отрубила Искра. - Кто ты, колдун?
Ветка снова охнула.
- Ничего я не крал, - с раздражением и досадой отмахнулся пришелец.
Сделать шаг с балкона в комнату он не торопился. Наверно, решила Ветка, он опасается ответных действий Искры. Что ж, вполне разумная предосторожность. Недооценивать обученного телохранителя даже колдуну не следует. Особенно если телохранитель - не человек... и защищена от колдовства полным Ожерельем оберегов.
- О самая недоверчивая из аргинок, - продолжал он, - я просто не привык демонстрировать свои таланты без особой нужды. Но я рад, что даже жизнь во дворце не притупила твоё чутьё... и не отучила тебя от прямоты. Потому что у меня нет желания распутывать вуали недомолвок.
- Вы и дальше намерены делать вид, что меня здесь нет? - поинтересовалась Ветка.
- Прошу прощения, - слегка поклонился в её адрес Лицедей. - Если я и был невежлив, то лишь от волнения, неизбежного, когда встречаешься со своей знакомой... отнюдь не безразличной. Хотя взаимности мне, кажется, не добиться и в этот раз, что несказанно печалит меня.
- Так. Вы с Искрой знакомы. И давно?
- Ровно тринадцать лет... или, как принято считать в Дирмаге, вёсен.
- Вот только, - вставила Искра, - Ленгаз, которого я знала, был обычным аргином без следа колдовских способностей. И носил прозвище Гвоздодёр, а не Лицедей.
Различить выражение на лице Ленгаза было мудрено. Против света, да к тому же, в тени от промасленного кожаного колпака, прикрывающего и плечи (такие колпаки в сезон дождей носят для защиты от непогоды многие бывалые путешественники). Однако тон его ответа не оставлял сомнений в том, что аргин улыбается.
- Тринадцать вёсен тому назад Коставен Искра запала мне в сердце как танцовщица, а вовсе не как телохранитель высокородной женщины. Но я не ропщу.
Искра аж зашипела.
- Лжец! И ты ещё смеешь выдавать себя за аргина?!
- Тише, вы оба! - Ветка обращалась в основном к подруге, потому что Лицедей-то как раз отлично держал себя в руках. - Быть мишенью для... шуток ничуть не слаще, чем объектом подозрений, но я хочу услышать нечто более внятное и разумное. Искра, ты можешь кратко объяснить, что именно тебе не нравится в... Лицедее?
- Он не настоящий аргин. Вот что мне не нравится!
- Хочешь, я морфирую?
Не дожидаясь подтверждения, Лицедей вытянул перед собой ладонью вниз левую руку. И за промежуток между двумя ударами сердца человеческая кисть слегка раздулась, превращаясь в облитую плотной синевато-стальной чешуёй когтистую лапу. Лёгкий поворот, ещё один удар сердца... ладонь вместе с пальцами и когтями слились в единый ороговевший инструмент, не то лезвие лопаты, не то очень широкий и короткий наконечник копья. Ещё поворот, ещё удар сердца - и новая форма, грубо повторяющая очертания секиры с заострённым в трёхгранный шип остриём, только в уменьшенном варианте. Поворот...
- Хватит! - вздохнула Искра. - Ты можешь сколько угодно хвалиться, демонстрируя быстрый и к тому же неполный морфинг. Но настоящим аргином это тебя не сделает всё равно, Лицедей... или как там тебя ещё зовут.
- Вот как, Коста? - сказал он тихо. - Значит, ты точно знаешь, каким должен быть настоящий аргин, а каким он быть не должен? Ты так твёрдо уверена, что среди чужих можно надевать Маску, что близким можно открывать Лицо, и что кроме Маски и Лица ничего нет и быть не должно? Я правильно тебя понял?
Незримые тиски сдавили Ветке грудь, заставили ослабнуть ноги. Ленгаз-Лицедей говорил тихо, но до поры скрытые чувства его нашли вовне особую тропу... а главным из его чувств, растворяющих в себе все остальные, была ярость.
Чёрная ярость, переходящая в бешенство!
"Может быть, ты скажешь, что внутри я слишком похож на человека?" - повисло в воздухе последнее, так и не высказанное обвинение.
Внезапно всё закончилось. Словно ничего не было: ни бешенства, ни выплеска плохо контролируемых, но буквально кожей осязаемых чувств, ни незримых тисков на горле и рёбрах...
- Ещё раз прошу прощения, - сказал Лицедей не громче прежнего. Только место пугающей сдержанности заняла безбрежная усталость. - Я позволил себе забыться. Этого не повторится более. Клянусь всеми Лицами своей души.
Ветку мороз продрал - до дрожи. На этот раз испытанное ею не имело отношения к чужой силе. То были исключительно её собственные эмоции. Только легче от этого не становилось...
- Может быть, - спросила Ветка, жёстко взнуздывая себя и заставляя свой голос звучать ровно, - вы поведаете, зачем явились к нам в гости, да ещё столь необычным путём?
- Я надеялся... - начал было Лицедей. Вздрогнул. Помолчал. И заговорил вновь гладко, с налётом иронии, почти как в момент появления на балконе.
Почти.
- Будучи по некоторым причинам заинтересован в точном и достоверном знании о происходящем при дворе, я хотел познакомиться со свежими слухами. Почему я пришёл за пересказом слухов именно к вам? Право, я не хочу никого оскорблять, объясняя очевидное.
Ветка криво ухмыльнулась, попирая тем самым несколько правил пристойного поведения разом - и нимало о том не жалея.
Очевидно? О да! Пока Агрэуд Буран, предчувствуя надвигающуюся с юга грозу, желал крепкого союза с северо-восточным соседом, а Гвэуд Оскепище был жив и здоров, положение Ветки при дворе самовластцев Дирмагских оставалось прочным и определённым. Но наследный принц погиб, брат его на той злосчастной, всё перечеркнувшей охоте был ранен, да так, что вполне мог никогда более не встать с ложа болезни, не говоря уже о способности поднять Тронный Молот. Отец принцев также слёг - вполне возможно, навсегда. И ныне Исхайе Ветка, старшая княжна из рода царственных Барсов, перестала быть залогом осуществления далеко идущих планов самовластца, перестала считаться невестой наследного принца, став всего лишь женщиной. Чужачкой. Наполовину дикаркой из далёкой страны, белоглазой и белобрысой, знающейся (вот уж достойная пара для такой уродины!) с нелюдью-аргинкой.
Ветка. В лучшем случае - пустое место. В худшем - помеха чужим планам...
И кто ещё способен рассказать о положении при дворе больше, а главное - откровеннее, чем эта чужачка, вчера ещё имевшая возможность на равных выслушивать первых лиц государства, а теперь чуть ли не заживо погребённая крушением высоких судеб?
Искра шевельнулась.
- Быть может, - подчёркнуто нейтрально спросила она, - ты сперва объяснишь нам, каковы "некоторые причины" твоего интереса к придворным сплетням?
Лицедей коротко поклонился.
- Что ж... святость уз ученика и учителя уважает каждое цивилизованное существо, будь оно человеком, секхошти, аргином или кем-то ещё.
"Знает!" - кольнуло изнутри Ветку. "Знает? Или всего только догадывается?"
- Так уж вышло, - продолжал аргин, - что одному из тех, кого я с гордостью могу назвать своим учителем, небезразлична судьба Дирмага.
Молчание.
- И это всё? - сухо спросила Ветка, когда стало ясно, что вдаваться в дальнейшие объяснения Лицедей не намерен.
- У всякого более-менее сложного действия имеется целый веер причин, - заметил Ленгаз - как бы наставительно, но всё равно с налётом иронии. - Лишь коснувшаяся пламени рука отдёргивается сама собой, да ещё щит подставляют под удар чужого меча без долгих раздумий... но такие действия сложными не назовёшь. Я честно, пусть и расплывчато, ответил на вопрос прекрасной Искры. Если вас этот ответ не устраивает, мне остаётся лишь удалиться и более вас не тревожить.
- Честно? - Аргинка фыркнула. - Прекрасной?
Ирония напрочь исчезла из речи Лицедея. Как стёрли.
- Ты слишком привыкла верить слепцам. Но неужели стоит полагаться на мнение тех, кто не в силах заметить даже очевидные ум, чувствительность и великодушие княжны? Слепцы смотрят - и замечают лишь цвет глаз, не в силах увидеть за ними океана души. Они смотрят - и отворачиваются: ведь это аргинка, нелюдь! Если же кто-то из них замечает великолепную точность каждого движения, которую можно сравнить разве что с блеском молнии, то точность эта вызывает страх, а не звонкий восторг и желание любоваться каждым жестом...
- Тот учитель, которого ты упомянул, - спросила Ветка, - кто он?
- Не надо вновь обвинять меня во лжи. Как вы могли заметить, я не сказал, что он - турэу, я сказал, что он - ИЗ турэу. На мой взгляд, это совсем не одно и то же.
Княжна Исхайе недоверчиво покачала головой. Доселе она не слышала, чтобы кто-либо из Скользящих-во-Тьме сумел преодолеть тяготеющее над всей их расой божественное проклятие. Но в очередной раз усомниться в словах Лицедея? Право, пожелай он солгать, ложь его должна была быть куда правдоподобнее!
А вот глаза аргина, способного увидеть в турэу чтимого учителя, в самом деле должны быть достаточно остры, чтобы разглядеть в них с Искрой ту красоту, которая не всякому видна...
Которая не видна даже самим "красавицам".
- Что ж, Лицедей, - молвила Ветка, - вы либо очень необычны, либо безумны... либо и необычны, и безумны одновременно. А потому мы в достаточной мере похожи, чтобы я согласилась поговорить с вами откровенно. Проходите, располагайтесь, и пусть эти стены будут к вам щедры, как стены родного дома, покуда соблюдаются законы гостеприимства.
- Благодарю за приглашение, - поклонился аргин и, распрямившись, сделал наконец шаг с балкона внутрь комнаты.
Словно дождавшись этого мгновения, солнце окончательно утонуло за окоёмом, оставив лишь алое зарево над горизонтом. На смену усталому вечеру пришла юная ночь.
Искренность и лицедейство... в сущности, одно не отменяет другого. Да, я редко позволяю себе быть полностью искренним. Но это ещё не значит, что я вообще никогда и никому не позволяю прочесть свои чувства, как они есть.
Другое дело, что хороший, гм, лицедей - вроде меня - способен испытывать любые наперёд заданные эмоции, да ещё и, при желании, с напрочь им не соответствующим, но изменяющимся по чёткому плану выражением лица. Я могу войти, как в воду знакомой реки, в любой образ мыслей, любой образ действий, любой образ чувств. Я могу лгать ртом, бровями, глазами, позами, жестами, лгать внешним и внутренним, лгать намерениями и поступками, лгать по необходимости и просто из любви к высокому актёрскому искусству. Я могу преподносить правду, как ложь и ложь как правду. Я даже могу преподнести правду как истину и ложь как искусство, а это уже верх мастерства. В своём деле я так же хорош, как Юрген - в узлах интеллектуальных лабиринтов, как Анжи - в щедрости духа, Джинни - в магии, а Волк - в понимании Бесконечного наречия.
Я могу лгать как угодно, кому угодно и в любой ситуации.
И вместе с тем я совершенно не умею лгать. То есть - вообще. В некотором высшем смысле я всегда безупречно правдив.
Чаще всего с отвращением, переходящим в ненависть, ложью называют намеренный обман, наносящий ущерб тому, кто прислушивается к нему и преследующий узкие эгоистичные интересы лжеца. Но такая ложь, такой обман в моём обширном арсенале отсутствуют. Я презираю их, как любой человек чести.
Первым моим наставником в искусстве лжи был мастер Кэндзабуро. Он научил меня лгать ради меня самого, хотя и не во вред другим. Но именно Анжи, вторая из тех, кого я с гордостью могу назвать своим учителем, научила меня лгать для других и к их пользе, со всей возможной искренностью.
Так, наверно, лгал олимпийцам насмешник Мом. Так лгал в саду Эдемском змей ("Он не солгал нам, дух печально-строгий, Принявший имя утренней звезды, Когда сказал: не бойтесь вышней мзды. Примите плод - и будете, как боги..."). Так лгут притчи суфийских мудрецов и коаны мастеров дзэн, формирующие внешнюю реальность демиурги и манипулирующие внутренней реальностью аколиты Обители. В конце концов, именно так лгут пьесы великих драматургов, фальшивыми диалогами выдуманных героев повествуя об истинной любви, о неподдельной ненависти и обо всём, что трепещет в живых душах меж двумя этими крайностями.
Да, я непринуждённо сочетаю искренность с игрой. Но настоящую радость я могу испытывать лишь тогда, когда моя искренность не заставляет выбиваться из роли. Когда я могу жить, играя, и не обязан принуждать себя к фальши.
Я говорю противоречиями? Что ж, такова уж диалектика лицедеев. А ещё - вездесущая экзистенция и неизбежный гештальт...
Аргины долговечнее людей (а кто из разумных рас их не долговечнее? разве одни только дикари-септаки, эти малахольные крысовидные уродцы), поэтому Искра, прожив полсотни с небольшим вёсен, смело могла считать себя ещё молодой, но притом опытной женщиной. За минувшие годы она действительно успела повидать очень много разного и принять участие в десятках, если не сотнях авантюр. Непоседливость, чаще встречающаяся у аргинов, но изредка отмечающая и аргинок, не позволяла ей долго сидеть на одном месте.
Впервые покинув родину, она сумела в одиночку вырезать банду громилы по кличке Красный Кушак, терроризировавшую селян в далёком Кехосе. Тогда же она поняла, что не боится ни чужой, ни своей крови. Она играла роль наживки, нанятая тайной стражей Аптала для поимки Седого Вьюна - и, хоть неуловимый шулер остался не пойманным, внушила почтительный трепет нескольким бандитам рангом пониже. Неоднократно её арестовывали, а дважды Искра попадала в настоящие застенки. И если в том же Аптале всё закончилось недолгим сотрудничеством с тайной стражей, то из жуткой душегубки в Хлибретт-йанх ей удалось бежать буквально чудом, оставив позади трёх удавленных охранников и одураченного колдуна-недоучку, не сумевшего, на счастье беглянки, вовремя распознать в ней аргинку.
В водах Хмурого Океана с палубы "скопы" она собственными глазами наблюдала охоту на морских слонов, а потом помогала честным охотникам отбиваться от пиратов. За три весны, прожитые в знаменитом Учёном квартале Котрина, Искра прослушала курс сравнительной теологии, почти весь курс общей истории, пятнадцать раз насмерть разругалась (и четырнадцать раз навечно помирилась) с преподавателем философии. А чтобы душа не застаивалась, лично организовала добрую сотню студенческих дебошей - с распитием воистину баснословного количества горячительных напитков, хоровым пением песен разной степени пристойности и многообразными, не всегда безобидными шалостями. Однажды Искра едва не погибла, пытаясь, вопреки советам старожилов, перебраться в конце осени через накрытый снежной бурей перевал в Кривых Крюках. Будь она человеком, точно лишилась бы из-за обморожения нескольких пальцев. В другой раз, заплутав среди гибельных солончаков Белого Ада, она спаслась не иначе как промыслом высших сил, пославших ей на помощь небольшой караван, тоже сбившийся с пути, но с достаточными запасами воды.
На празднике, устроенном по случаю возвращения на родину и примирения с роднёй, случившемся тринадцать вёсен тому назад (да-да, том самом празднике), Искра перетанцевала всех сестёр, племянниц, подруг и знакомых. Потом ровно семь дней провела в компании своего давнего возлюбленного, Рестивега Синий Пояс. А потом, бросив всё и ни с кем не попрощавшись, исчезла. И не появлялась в Землях Арги ещё десяток вёсен...
В общем, пожила разнообразно и не скучно.
Коставен не привыкла бояться кого-либо и чего-либо. Но себе не соврёшь. В одной комнате с Ленгазом она чувствовала себя неуютно. В основном, потому, что вовсе не была уверена в идентичности Ленгаза Гвоздодёра и Ленгаза Лицедея. А если совсем уж честно - потому, что не понимала, не могла уложить в голове, кто или что такое - Лицедей.
Она отчётливо ощущала в нём колдовскую силу: живую, подвижную, мощную (чего стоила одна только вспышка его гнева!) - и при этом управляемую с большой точностью. Зачатки собственных колдовских способностей Искры были гораздо скромнее, но опыт общения с ведьмами и колдунами всех мастей позволял ей разбираться в чужих талантах быстро и уверенно. Так вот: по её ощущениям, Ленгаз был ровней любому из дюжины колдунов, кормящихся при дворе самовластцев дирмагских, включая Мастера заклятий, Эггаста Чёрный Клюв. Что само по себе казалось едва ли не противоестественным: как бы ни относиться к людям, но по части колдовства некоторые из них далеко опережали аргинов...
Всех, кроме вот этого аргина, Лицедея.
Откуда такое могущество? Тринадцать вёсен тому назад Ленгаз даже близко не был ни так силён, ни так искусен. И если какое-то невероятное происшествие ещё могло наделить его выдающимся колдовским могуществом (пусть крайне редко, но в мире случаются чудеса) - какое чудо помогло ему достичь столь высокого мастерства в использовании приобретённого таланта? Ведь шлифовка колдовских умений - дело многих десятков, а то и сотен вёсен!
Кстати, в появлении Лицедея на балконе колдовство замешано не было. Ни то, что пускают в ход смертные, ни то, которым пользуются боги. Там поработало нечто иное, чего Искра просто не распознала. С чем ранее не сталкивалась.
А всё непонятное несёт в себе угрозу. Это она усвоила давно и твёрдо.
- ...наконец, ходят слухи, что Дирмаг стоит на пороге большой войны с Югом. Или не весь Дирмаг, а только его южные провинции, и не со всем Югом, а... - Ветка словно запнулась. - Но об этом лучше расскажет Искра, потому что я в военных делах понимаю мало... Искра?
Аргинка бросила на неё короткий взгляд. Конечно, старшая княжна из Барсов лукавила: образование, полученное ею, не могло обойти стороной военное дело. Да, о войне больше и подробнее говорят с князьями, а с княжнами упор делают на династических союзах. Но ведь на высшем уровне родственные связи и война - суть вещи взаимосвязанные, от политики неотделимые. Как и торговля, законы с обычаями, колдовство, практическая теология, история, землеведение и многое другое. А старшая княжна, чьё понимание путей принятия политических решений однобоко, в представлении родственников (и своём собственном) просто ущербна.
В общем, Ветке хотелось, чтобы Искра приняла участие в разговоре. Недаром в её вопросе тихой (но хорошо различимой для нечеловеческого слуха) нотой прозвучал упрёк.
- Я понимаю: насильно мил не будешь, - сказал Лицедей. Низкий голос его вызывал внутри у Искры тайную непроизвольную дрожь. - Что мне сказать или сделать, чтобы дополнить впечатление, которое я создал в твоих глазах? Как мне рассеять подозрения, печаль и опасения?
- Если новая порция откровенности может вызвать "опасения", - сказала Искра не без язвительности, - к ней лучше не прибегать. И какая разница, как я к тебе отношусь, если ты, по собственному признанию, пришёл сюда во исполнение долга перед учителем и ради наиболее свежих правдивых слухов?
Не торопясь отвечать, Лицедей с лёгким вздохом снял свой дорожный колпак, открывая лицо прямому свету свечей и взглядам своих собеседниц. Впрочем, у всякой открытости две стороны. Его собственный взгляд - выразительный, волевой, исполненный не одного только колдовского могущества, но также мудрой иронии, захлестнул Искру волной восхищения, которое почти можно было пощупать. Взгляд, подобный ласке тяжёлых складок тёмного бархата.
Он, немедленно решила Искра, из тех, чья притягательность на три четверти, а то и больше, зависит от личности. Лицо - самое обыкновенное, ничем не примечательное лицо аргина, прожившего около ста вёсен и начинающее покрываться сетью морщин. Белые, как высокогорные снега, волосы подстрижены коротким ёжиком (не тщеславие воинской традиции, но практичность бывалого странника). Радужки глаз немного шире, чем у людей, скучного болотно-зелёного цвета.
В общем, если бы не осанка, не взгляд и не богатый обертонами голос, было бы очень легко счесть его существом заурядным.
- Видишь ли, Искра, - сказал Лицедей с намёком на улыбку, - если бы дело было только в моём долге и в желании знать, я мог бы, например, проникнуть в сны многоуважаемого канцлера. Быстрый допрос насчёт текущей обстановки, потом приказ забыть о допросе; потом, по необходимости, два-три таких же визита во сны иных высокопоставленных персон - и дело сделано. Строго говоря, я мог бы учинить тайный допрос любому обитателю дворца даже наяву...
- Любому?
- Кроме Эггаста и Сантельфо, - ответ последовал без малейшей запинки. - Эта пара колдунов слишком опытна, их сложно заставить забыть о факте допроса... ах да, ещё Агрэуд и Кескер: эти так плохи, что допрос во сне - единственный разумный способ добыть у них сведения.
- А ты не особенно скромен.
- Я всего лишь трезво оцениваю свои возможности. Если говорить об открытой силе, во всём мире найдётся едва десяток существ, способных мне угрожать...
- И кто же это?
- Ещё один перечень? Что ж, хорошо... кроме моего учителя, нить моей жизни могли бы оборвать властительный риллу Керсшис агх-Тагон и его наследник, растущий риллу Отраш этли-Тагон. Также мне стоит бояться Полного Воплощения госпожи Тепелью, избравшей Узел Тагона местом своего постоянного пребывания, и отшельника по прозвищу Царь Чаши. Ещё я поостерёгся бы иметь дело с Тёмной Пятёркой. Пожалуй, всё.
"Воистину Лицедей - редкий скромник!
Значит, для него опасны властительный риллу, правящий нашим миром, наследник правителя, полная аватара богини, входящей в Верхний пантеон, некий отшельник... и, на закуску, пять сильнейших колдунов, самому молодому из которых, по слухам, больше тысячи вёсен и власть которых в границах Тагона уступает лишь власти самого Керсшиса! Каково?
Ах да. Ещё - таинственный учитель, "который ИЗ турэу". Прелестно".
- Если всё перечисленное является правдой, - медленно сказала Ветка, - я хотела бы услышать прямой ответ на простой вопрос. Чьим воплощением являешься ты, Лицедей?
- Если отвечать с равной прямотой, аргин Ленгаз служит воплощением Лицедея.
- Хорошо. А Лицедей - это кто?
- Затрудняюсь ответить однозначно. Впрочем, моё прозвище, которым я пользуюсь в Пестроте, неплохо отражает мою суть. Я действительно опытный... лицедей. Кроме того, с изрядной долей условности меня можно считать коллегой господина Хамми, чья суть - Дорога-и-Путник.
- Так ты - воплощение божества?
- Нет-нет, ни в коей мере. У меня нет ни паствы, ни храмов, ни желания обзавестись ими. По мне, это слишком хлопотный и опасный способ приумножения сил. Я просто люблю странствия, как их любил Хамми, ещё не возлюбивший власть. Меня же самого от стремления к явной власти давно и качественно отучили.
- Странное впечатление оставляет твоя откровенность, - заметила Ветка. - Если это вообще можно назвать откровенностью.
Лицедей пожал плечами.
- Можно. Просто чем дальше, тем больше я настоящий отдаляюсь от любых образов, в которые легко верить обычным смертным. Представь себя в лохмотьях чужой одежды посреди дешёвого притона, укрытого в тёмных закоулках Туманного города. Охотно ли поверят тамошние завсегдатаи в то, что ты не кто-нибудь, а настоящая княжна Исхайе из далёкого Кейлау?
Ветка оценила сравнение и хмыкнула.
- Тогда возникает вопрос: зачем вообще откровенничать перед "завсегдатаями притона"?
- А под настроение и не такое можно учудить. Тем более, что вы обе гораздо симпатичнее большинства помянутых завсегдатаев. Да и расстояние между нами не так уж безнадёжно огромно. Особенно между мной и Искрой.
- Неужели? - хмыкнула аргинка, всеми силами подчёркивая свой скепсис.
- Это тоже правда, - ответил Лицедей спокойно. - Отсутствующими навыками можно овладеть. Можно изучить колдовские приёмы, принять новую силу, приобрести опыт. Но вот сходство душ - это материя особая. И наши с тобой, Искра, души - сходны. Или ты думаешь, что тринадцать вёсен назад я клюнул всего лишь на красоту? Ну, отчасти, конечно, так и было, - тут же поправился он, - но внешность для меня не имеет большого значения. Просто ещё одна переменная, не более. Я могу сделать уродину писаной красавицей и наоборот. Это как переодевание. Но тем драгоценнее для меня то, что поменять так же легко нельзя: память, ум, воля, характер... суть.
Искра прищурилась и протянула слегка даже растерянно:
- Таких комплиментов мне ещё не делали.
- А это не комплимент.
- Да? И что же это?
- Будто ты не догадываешься. Признание, что же ещё?
"Вот тебе и Лицедей", - подумали Искра и Ветка с удивительной синхронностью и, кажется, даже с одинаковой растерянностью. Вполне соответствующей меланхоличной грусти собеседника. Который с самого момента своего явления на балконе мягко, но очень последовательно, с необоримой силой ломал их замешанное на неверии сопротивление...
И, наконец, доломал.
Нельзя сказать, что теперь каждое слово Лицедея казалось истиной в последней инстанции. Критическое восприятие не было подавлено. Оно просто лишилось опор. Было так, словно княжна и её телохранитель временно утратили чёткие представления о том, что возможно и реально, а что категорически невозможно. Так иногда случается, если события вдруг пускаются в галоп и одна удивительная неожиданность сменяет другую, как в бешеном калейдоскопе, и нет ни времени, ни сил, чтобы разложить всё по полочкам в привычном стиле и порядке.
Чаще всего такое состояние подобно безграничной отрешённости, что наступает после критической дозы спиртного или банального удара тупым предметом по затылку. Всё плывёт, и мутно, и безразлично, и действия вместе со словами вылетают на свободу без явной связи друг с другом и с нормальным волеизъявлением, а как бы сами по себе. Лицедей же умудрился вызвать более редкую разновидность внекритического восприятия: не тупо безразличную, а радостно светлую, сильно похожую на влюблённость. Когда принимаешь всё одинаково: и не вполне всерьёз, и не на правах игры, а так, как принимают творящееся лично с тобой чудо.
В самом деле, нельзя же без передышки хлестать агрессивной иронией в беззащитную откровенность! (А откровенность в чём-то основополагающем беззащитна всегда). Искра и Ветка поверили. Без особых доказательств, без демонстрации громыхающих зримых чудес. Поверили просто и обыденно: лицу, голосу, взгляду, насмешливой печали и космическому одиночеству.
Да. Поверили.
И слегка влюбились.
Сила притягательна. Так было, так есть и так будет. Существа цивилизованные (или желающие сойти за таковых) просто-напросто знают больше видов силы. Не только примитивная физическая мощь, смешанная с сексуальной потенцией. Нет! Собственной силой обладают ум, хитрость, деловая хватка или ремесленная смекалка, мастеровитость, юмор - от щекотно-тёплого до жалящего больнее ядовитых змеиных клыков. Своей силой наделены богатство, общественное положение, родовитость, личные и групповые заслуги, энергия молодости и устойчивость зрелости, умения и навыки, равно как опыт вообще...
Вот физическая красота для мужчины, в отличие от силы любого вида, не главное. На неё, конечно, тоже клюют. Но лишь полудевочки и, так скажем, особы в немалых летах.
К чему это я?
Да так, топчусь по банальностям. Ведь я не просто прекрасно знаю человеческую натуру. Будучи бродячим аколитом Обители, я ещё и умею плести из судеб узор вроде макраме или кружев, придавая неизбежным случайностям красоту закономерности. Если я рассчитывал понравиться обеим, и Ветке, и Искре (а я рассчитывал - чего скрывать очевидное?), то расчёт мой был дальним. А цели с планами, касающимися двух столь разных красавиц, отличались не меньше, чем княжна от своей телохранительницы.
Первую - всего лишь разбудить. А вот вторую... о, от аргинки я хотел куда большего!
Потому что даже существа вроде меня, медленно и верно утрачивающие право зваться людьми, не любят одиночества. Уединение - да, его временами жаждут все. А вот к одиночеству только привыкают, как монахи к власянице и постам.
Как там говорилось в напрасно забытых текстах? "Жизнь даёт человеку три радости: друга, любовь и работу"? Друзья у меня есть, работой, даже когда Волк и другие не просят, я горазд обеспечивать себя сам. Но этого мало мне.