Нехно Виктор Михайлович : другие произведения.

Драконы - кто они?

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    История древнего, как мир,обмана, рассмотренного под современным объективным ракурсом

  ДРАКОНЫ - кто они?
  Вера начинается в разуме.
  Патриарх РПЦ Кирилл.
  Введение
  Презрев видимое, не ищи сокровенного.
  Менандр.
  Слово 'дракон' в четырёхтомном словаре русского языка, выпущенном АН СССР в 1985 году, расшифровывается как 'сказочное чудовище в виде крылатого огнедышащего змея, пожирающее людей и животных'. Большинство других словарей и всякого рода справочников, выпущенных в советское время, приводят ту же словесную формулу; различие лишь в незначительных деталях. 'Советский энциклопедический словарь' 1980 года издания предлагает несколько удалённое от сказок объяснение: 'Дракон - в мифологии многих народов фантастический образ крылатого (иногда многоголового) огнедышащего змея'. В том же словаре: 'Мифология - совокупность мифов (рассказов, повествований о богах, героях, демонах, духах и др.), отражавших фантастические представления людей в доклассовом и раннеклассовом обществе о мире, природе и человеческом бытии'.
  Если всё суммировать, а затем изложить в сжатом виде, получится примерно так: 'Дракон - антинаучная выдумка наших далёких недалёких предков'.
  А как объясняют смысл и содержание понятия 'дракон' учёные современные, сбросившие непробиваемый шелом научно-исторического материализма, снявшие тесные шоры классового мировоззрения? Откроем 'Большую российскую энциклопедию', её девятый том, увидевший свет в 2007 году и с тех пор исправно отражающий этот свет на нас. Ищем:
  Дракон (созвездие)... Драконический год... Драконический месяц... Драконический период обращения... Драконово дерево... Драконовы горы. Но...где же сам дракон? Дракон на страницах энциклопедии отсутствует. Вот тебе и на! Как теперь человечеству понять, из какого чудища выросли и отпочковались перечисленные выше, упомянутые в энциклопедии понятия? Учёные энциклопедисты хоть бы какой-нибудь намёк дали...
  Впрочем, пустота на месте сведений о драконе и есть намёк; и понимать до невидимости прозрачный энциклопедический намёк, видимо, надо так: 'Кто или что такое дракон, пока что не знаем. Узнаем - скажем; а до тех пор не приставайте, не мешайте думать'.
  Что ж; может быть, и мы подумаем на досуге? Всё ж-таки интересно: с чего это люди разных народов, отделённых друг от друга языками, верованиями, культурой, традициями, противоположными интересами, войнами, а иной раз и громадными расстояниями, вдруг начали фантазировать на одну и ту же тему? Да ещё и так похоже. Может быть, у тех, кто фантазировал, имелись, хотя бы в качестве отправной точки для пробуждения их фантазий, какие-то основания для уверенности в существовании драконов либо подобных им существ?
  И уж точно у тех, кто слушал рассказчиков и верил им, имелись основания воспринимать услышанное как более или менее достоверную информацию, а не пустую болтовню. Иначе не стали бы слушать, и вера в существование драконов не превратилась бы во всенародное убеждение.
  Давний человеческий опыт показывает: все человеческие придумки строятся на фундаменте уже имеющихся, крепко сложившихся представлений и познаний, неразрывно слившихся с земной почвой нашего бытия и окружающей нас действительности. Нет фундамента - нет и доверия к прочности постройки; и вмиг рефлекс самосохранения велит человеку: держись подальше от ненадёжного сооружения, не заглядывайся на его внешнюю привлекательность и уж тем паче не заглядывай внутрь, потому как оно вот-вот рухнет.
  Но построенных людьми легенд, в которых живут драконы и им подобные существа, огромное количество; и эти постройки до сих пор не только не рухнули, но и сами служат фундаментом для множества современных произведений.
  А это, во-первых, означает, что древние строители возводили здания своих легенд на основании таких фактов, что были известны им как надёжные и прочные. А во-вторых - подсказывает, что факты эти полуподсознательно, генетической памятью воспринимаемы нами, нынешними людьми, именно как факты; несмотря на то, что ныне глыбы этих фактов, вместе со всем фундаментом былого бытия, неразличимо ушли вглубь земли и времени, оказавшись покрытыми толстыми наносами более свежих 'культурных слоёв'. Из-за чего у нас - у тех, кто вырос и воспитался в почве пока что верхнего, но наверняка не последнего из слоёв - возникает недоверие к прочности древних стен, что до сих пор то там, то сям упрямо торчат из глубин Земли по соседству с нашими легковесными новомодными постройками.
  Но, скорее всего, таковое недоверие возникает у нас не из-за строительных ошибок древних архитекторов, а из-за того, что мы, современные дизайнеры окружающего нас мироздания, утратили технологию и навыки строительства из необработанных природных материалов, но привычно используем для своего билдинга и инженеринга взаимозаменяемые, стандартные блоки и панели. Мы отвыкли всматриваться и вдумываться в окружающий нас мир, предпочитаем получать сведения о нём опосредованным образом, в виде отдельных, никак и ничем не связанных между собой, произвольно оторванных от общего мироздания, поданных жареными и под пикантными соусами теле-, кино- и интернетовских кусочков. Да и на эти искорёженные обрывки мы смотрим через узконаправленные очки чисто материалистической науки, а полученные впечатления пропускаем к осмысливанию через вживлённые в нас фильтры, отсеивающие всё то, что плохо согласовывается с так называемыми 'научными и культурными достижениями современной цивилизации'.
  Тот факт, что за прошедшие тысячи лет техническая оснащённость человеческой деятельности тысячекратно возросла, ещё не означает, что современный человек намного умнее и развитее древнего. Во всяком случае, нашими же, современными учёными доказано, что мозг человека за последние сто тысяч лет нисколько не увеличился в размерах. А вот мышечная масса намного сократилась; во всяком случае, ни один из наших рекордсменов не показывает тех результатов, что были достигнуты древними атлетами. Наверняка понизился и уровень сенсорной чувствительности, степень распознавания и различения тонких, слабых, похожих между собою сигналов. Так что нам всё ещё есть чему поучиться у наших далёких предков.
  Попробуем же хотя бы тщательнее прислушаться, внимательнее всмотреться в развёрнутые ими пред нами события. Попытаемся в куче тех разнородных остатков и обломков, что доплыли к нам через водовороты истории от построек канувших в Лету стран и эпох, сыскать зёрна драгоценной для нас истины. Ибо истина бессмертна; и лишь то, что вырастает из её зёрен, способно давать щедрый и полезный урожай. А всё то, что вырастает из семян лжи, заблуждений, обмана и самообмана, как бы привлекательно или солидно оно ни выглядело, по сути - сорная трава, которая напрасно, а то и во вред нам же отнимает наши труды и наше время на уход за нею. И если нам, благодаря применению современных познаний, удастся найти не обнаруженные ранее зёрна истины, и удастся отличить их от засохших плевел прежних псевдоистин, и избавить от смертельной для них плесени наших предрассудков, и мы, освободив от сорняков малюсенькое местечко на поле своего мировоззрения, посеем их там, то... Как знать? Может быть, окружающий нас мир, благодаря скромным цветам выращенной нами маленькой истины, станет чуточку яснее, светлее и мудрее, а благодаря её плодам - добрее и богаче.
  Студент и повелитель Цяньтана
  Итак:
  Судя по дошедшим до нас сведениям, впервые люди познакомились с драконами (или, если угодно, начали фантазировать на эту тему) на территории древнего Китая. При первом же взгляде на это чудовище (или, если не представится случай встретиться воочию, на любой из его муляжей и макетов, которые в великом множестве появляются на современных китайских парадах и в театрализованных представлениях) становится понятно: главное назначение его облика - внушать человеку чувство непреодолимого страха. Вызывать ужасающее ощущение, что противостоять этому зверогаду человек просто не в состоянии. Внедрить в человеческое сознание полуинстинктивное понимание, что единственным способом спастись при встрече с ним является - пытаться всеми способами умилостивить его.
  А как умилостивить то, что изначально хочет страшить и ужасать? Делать то, что оно хочет: изо всех сил бояться его, активно проявлять признаки полного смирения и абсолютной покорности, беспрекословно и старательно выполнять все его указания. И тогда, возможно, чудище, в знак особой милости, пожалеет попавшегося ему человека и не сожрёт его. Или - сожрёт более милостивым образом; как сказано в справочниках и энциклопедиях, 'пожрёт'. То есть - проглотит быстро, целиком, без раздирания на куски и, соответственно, без особой боли.
  Как свидетельствуют древние литературные источники и сохранившиеся до наших времён традиции, жители Поднебесной империи со сделанным выше выводом были согласны. Они понимали: драконы намного старше, сильнее и мудрее людей; обмануть, обхитрить, каким-то образом победить их - невозможно, и всецело находились под их мощным и грозным влиянием. Причём, надо особо отметить, влияние это имело облик божественного порядка, вне которого Поднебесная империя просто не смогла бы существовать.
  Как любому китайцу, хоть древнему, хоть современному, чуть ли ни с пелёнок известно, все происходящие в мире процессы и отдельные явления есть чередование ситуаций, происходящих из-за взаимодействия и борьбы сил света Ян и сил тьмы Инь. Даже Творец Вселенной Паньгу был извлечён из породившего его хаоса этими двумя силами. Каждой из этих объективных и совершенно неодолимых сил соответствуют неотделимые от них, без них взаимно не мыслимые субъекты, научно именуемые как корреляты.
  Коррелят силы Ян - Белый Тигр. А коррелят силы Инь- Зелёный Дракон. Он же - коррелят воды, женской яйцеклетки, женщины; то есть - всего того, без чего и без кого попросту немыслима земная жизнь. Он же - коррелят востока, как одной из четырёх сторон света. Он же - коррелят киновари. А киноварь (по-китайски - дань), в свою очередь, считалась эликсиром бессмертия.
  Когда Паньгу приступил к своему творческому труду, одним из четырёх спутников, кроме единорога, черепахи и феникса, был дракон. В созданном Паньгу мире дракон, по своей значимости, занимал третье место после Неба и Земли.
  В целом драконы подразделялись на четыре типа: небесный дракон, охраняющий обители богов; божественный дракон, посылающий ветры и дожди; дракон земли, определяющий направления и глубины рек и ручьёв: дракон, охраняющий сокровища.
  Немало драконов имелось в пантеоне более древних, чем Паньгу, китайских богов (Паньгу ориентировочно объявил о себе в начале новой эры).. Так, Гунгун, 'Бог разливов', был полудраконом-получеловеком. У его слуги Сянлю было девять голов и змеиное туловище, свёрнутое в клубок. Именно этот Сянлю и устроил всемирный потоп. 'Молодой дракон' Юй запрудил воды потопа и убил Сянлю.
  'Веселящийся дракон' Яньлун, один из восьми сыновей 'Предка Выдающегося' Цзюнь, изобрёл лютню и гусли, а вместе с остальными братьями создал песни и танцы.
  Занимал дракон весьма важное место и в животном мире. Весь животный мир древние китайцы также подразделяли на пять категорий: пернатых; поросших шерстью; покрытых раковиной и панцирем; чешуйчатых; безволосых. Высшими видами своих категорий считались, соответственно: феникс, единорог, черепаха, дракон, человек.
  Властвуя над всем миром, драконы не забывали о браздах управления народом Поднебесной империи. В конфуцианстве насчитывается пять царских драконов. Золотой дракон являлся эмблемой китайской императорской семьи. Трон императора именовался Троном дракона, лицо императора - ликом дракона.
  Царский дракон - властитель морей жил он в прекрасном дворце, построенном из драгоценных камней, и обладал несметными сокровищами. Царь драконов Лун Ван был длиною в полкилометра и, кроме власти над другими драконами, властвовал над огромным количеством людей, поклонявшихся ему в десятках тысяч храмов по всему Китаю. И только пролетарская революция смогла облегчить китайскому народу гнёт драконьего владычества.
  Но один из китайских драконов по-прежнему бесконтрольно властвует; и не только над китайцами, но власть его всё больше и шире распространяется над миллиардами людей других национальностей и скоро заполонит весь мир; если ещё не заполонила. При этом он не прячется в горах или в море, а является в сиянии на небе - в образе созвездия, входящего в число 'ведущих' двенадцати. Кто сейчас не знает, что каждые двенадцать лет наступает 'год дракона', во время которого всё в мире подчиняется его указаниям? Считается, что родиться в этот год является большой удачей; в восточной астрологии знак дракона - самый счастливый.
  Всё эти сведения занимательны и в какой-то мере познавательны, но они не отвечают на интересующий нас вопрос: кем, по своей природной сути, являлись (или являются) драконы: мифом или реальностью? Откуда они родом: из созданных человеком фантазий, либо имели (имеют) обычное земное происхождение?
  Откроем древнекитайский сборник описаний различных областей Китая, известный как 'Книга гор и морей'. Эти описания в восьмом веке до нашей эры составили для императора чиновники, управлявшие теми или иными областями. В третьей книге [каталога] Южных [гор] читаем: 'В ней (в реке Инь) 'много хуцзяо (тигровых драконов). Они имеют туловище рыбы и хвост змеи. Кричат, как утки. Съешь их, не будет опухоли, можно излечить геморрой...'
  Может быть, именно эти, до наших времён не дожившие хуцзяо и были далёкими предками известных нам драконов? Хотя, конечно... несерьёзные они какие-то для столь ответственной миссии. Не вызывают доверия и уважения. Потому как - годятся не на роль людоедов, а на место в кастрюле. Блюда из них, с учётом специфических особенностей китайского кулинарного искусства, наверняка были неузнаваемо вкусны, а главное - чрезвычайно полезны для здоровья людей, занимающихся сидячей работой. За что, весьма не исключено, несчастные хуцзяо и были, несмотря на свою численность, все до одного выловлены и съедены.
  М-да; похоже на то, что даже в самые давние времена, даже дракону было несдобровать, если у чиновника вдруг вздувалась опухоль корыстного к нему интереса. Объявит раритетное животное обычной уткой, съест, как рыбку, закусит хвостиком, и - никакого геморроя.
  Хотя... Если вдруг у древнекитайских чиновников возник низменный иньтерес к необычному лекарству от обычного чиновничьего недуга, и они, с чисто китайским старанием, занялись селекцией хуцзяо в более крупную и внешне оригинальную особь, а затем каждый из властных селекционеров поселил подросших мутантов в подведомственную ему реку или озёро, то...
  При любом исходе судеб хуцзяо, сожрали ли их люди, либо они сами приучились жрать людей, ясно одно: во всех произошедших бедах и несчастьях хоть тех, хоть других виноват обычный чиновничий волюнтаризм. На этом промежуточном выводе, к сожалению, придётся остановиться, перенеся момент принятия окончательного вердикта на более поздний срок; а пока что вернёмся к нормальным, стандартным китайским драконам.
  Впрочем, называть тамошних драконов именно китайскими вряд ли правильно, потому как они быстро расселились по всем сопредельным с Китаем странам, от Кореи и Японии до Тибета и Вьетнама. Основная масса драконов проживала в глубине многочисленных рек и озёр, и воспринимались они жителями Древнего Китая и соседствовавших с ни стран как благостные боги, управлявшие водной стихией. Именно драконы приносили к полям тучи, осуществлявшие жизненно необходимые поливы сделанных людьми посевов. Но те же драконы могли обрушить на поля затяжные и чересчур обильные дожди. Особенно гневливы и страшны были драконы - божества рек; они устраивали ужасные наводнения, которые сносили дома, посевы и топили в своих водах тысячи людей.
  Описание одного из таких драконов даёт в своей новелле 'Дочь дракона' древнекитайский писатель Ли Чаовэй [1]. Нам эта новелла особенно интересна тем, что в ней описывается редкий случай неподчинения китайского человека дракону.
  Завязка новеллы такова: 'В годы Ифэн' (676 - 678 гг. н. э.) некий студент Лю И, потерпев неудачу на экзаменах, дававших право на занятие чиновничьей должности, пешочком, а не, как мечталось, на паланкине, возвращался к прежнему месту жительства. По дороге, на одной из глухих лесных полянок, к нему (по типу известного нам способа завязывания разговора 'мужчина, разрешите спросить?') обратилась молодая симпатичная женщина; и рассказала грустную историю своей жизни.
  Оказалось, что она - жена молодого дракона. К сожалению, мать дракона, старая ведьма, невзлюбила невестку и настроила против неё своего сына. Глупый злой дракончик разлюбил красавицу - жену и, не желая жить с ней в одном доме, загнал бедняжку в глушь, заставив её пасти там облака. (При этом пастушка указала на пасшихся неподалёку белоснежных кудрявых овечек). Спасти её от изувера-мужа и изуверши-свекрови может только её отец, очень влиятельный и могущественный дракон. И вот, у неё к симпатичному молодому человек горячая просьба: не будет ли он любезен посетить по дороге папин дворец, расположенный в глубине озера Дунтин? Папа его очень щедро отблагодарит.
  Лю И пообещал милой драконше, что поможет ей в её горе, и отправился в дальнейший путь. Но, проходя мимо озера Дунтин, в гости к её папе он не зашёл; торопился поскорее попасть домой. У него, в первоочередных планах, имелось намного более важное мероприятие, чем забота о спасении незнакомой попрошайки. Надо было устроить грандиозную попойку с друзьями, хорошенько обмыть свою неудачу. Чем он, по приходу, несколько суток успешно занимался. Но всё хорошее когда-то кончается; и вот однажды утром рано Лю И обнаружил, что всё выпито и съедено, друзья и девочки ушли, а деньги закончились. Но душа требовала продолжения банкета; и несчастный, обездоленный, покинутый всеми Лю И отправился, с больной головой и пустыми карманами, к дракону за благодарностью.
  Владелец дворца (он же - государь озера Дунтин), на внешний вид - вполне обычный человек, как-то не очень расстроился из-за несчастий дочери. Куда больше он волновался за то, чтобы речь о них не долетела до слуха его воинственного и вспыльчивого брата; потому как тот непременно помчится спасать любимую племянницу, а при этом натворит много ужасов и несчастий.
  Но брат услышал. Далее - длинная цитата.
  'Раздался ужасный грохот. Казалось, раскололось небо и разверзлась земля. И тут явился дракон длиной в тысячу с лишним чи. (Для справки, один чи равен тридцати двум сантиметрам). У него были огненно-красные глаза, подобные молниям, кровавый язык, жемчужная чешуя и огненная грива. Гремели громы, сверкали молнии, сыпались с неба снег, дождь и град - всё в одно и то же время. Мгновение - и дракон исчез в лазурном небе'.
  Через какое-то время дракон вернулся в покинутый им дворец, но на этот раз предстал уже как
  'человек, одетый в лиловое платье, с яшмовым жезлом в руке, с лицом решительным и одухотворённым.
  -Повелитель Цяньтана, - представил его государь.
  -Покинув залу, я (...) в полдень сразился со врагом и, не возвращаясь сюда, поспешил на девятое небо доложить обо всём Верховному Владыке. (...)
  -Сколько же убитых? - спросил государь.
  -Шестьсот тысяч.
  -Сколько загублено посевов?
  -В округе на восемьсот ли. (Один ли равен 576 метрам).
  -Где же сам негодяй?
  -Я съел его'.
  Перед началом роскошного вечернего пира слуги дракона изобразили, в танцевальном представлении, ход победоносной битвы дракона с врагами; при этом 'у гостей, наблюдавших за ними, от ужаса волосы встали дыбом'. Но затем были поданы редчайшие яства, вино полилось рекой, гости успокоились и развеселились; тем паче что братья - драконы также кушали не человечинку, и пили не кровь, а мирно участвовали в общем застолье.
  На следующий день пиршество продолжилось; а когда гости (среди них и студент - неудачник) изрядно захмелели, грозный повелитель Цяньтана, 'с лицом, покрасневшим от выпитого вина', торжественно обратился к дозревшему клиенту: 'У меня есть к вам предложение. Если вы согласитесь, мы станем друзьями, а нет - удел наш - вражда не на жизнь, а на смерть!'
  После этой вдохновляющей преамбулы дракон предложил студенту взять в жёны любимую дочь своего брата. Но студент вдруг заартачился, жениться на прелестной драконше отказался, да ещё и упрекнул дракона в том, что тот неуважительно относится к нему как к гостю. Мол, я уже начал воспринимать Вас как приличного и вроде бы культурного человека, а Вы, как 'всего лишь водяное чудище', попытались меня запугать. 'Разве это достойно Вас?' - пристыдил Лю И дракона, только что убившего шестьсот тысяч людей и сожравшего с потрохами законного мужа предлагаемой студенту невесты. А в конце своей выспренной и длинной речи разошедшийся студент громко, на весь честной пир повелел дракону: 'Подумайте над сказанным мною!'
  Вот как, оказывается, иной раз ведут себя в гостях подвыпившие китайские студенты. Оказывается, они иногда кое-где кое в чём очень похожи на наших подвыпивших студентов. Особенно - когда дипломные экзамены провалены, жить, как душа велит, не на что, самолюбие ущерблено, очередной банкет приближается к концу, а тут ещё и пристают всякие: 'Пора тебе, дураку, жениться. Возьмёшь мою родственницу; её, дуру, только что муж бросил. Бабёнка она завалящая, ленивая да скандальная; но кто, кроме такой, на тебя позарится? А вздумаешь отказываться - морду набью!' Неудивительно, что Лю И возмутился.
  Но вот что воистину удивительно: вспыльчивый дракон, вместо того чтобы проглотить нахального студента, как пирожок с пропитанной вином начинкой, проглотил все его оскорбления. Мало того: 'поспешил принести ему свои извинения'. Более того: с пира несостоявшийся жених и оскорблённый сват 'ушли побратимами'.
  В дальнейшем Лю И женился на обычной китайской девушке, но жизнь у него отчего-то не заладилась, а жена неизвестно отчего умерла. Лю И познакомился с другой девушкой, которая оказалась... той самой драконшей. И - женился на ней. После чего дела его сразу же пошли в гору. Он стал посредником между драконами и теми из людей, что желали получить от них какую-то помощь, и в глазах обратившихся к нему просителей выглядел весьма респектабельным господином. Но через какое-то время исчез, и с тех пор его никто не видел, и о его судьбе ничего не было известно.
  После знакомства с этой новеллой становится понятным, почему именно драконы пользовались таким уважением и почитанием в Поднебесной империи.
  Во-первых, более могучих существ в мире нет. Во-вторых, самые сильные и грозные из них вхожи в личный кабинет Верховного Владыки, который тоже дракон и, хотя номинально в иерархии верховных божеств занимает всего лишь третье место, но по сути в своих действиях бесконтролен и всемогущ. В-третьих, драконы, несмотря на свою гневливость, свирепость и ужасающую жестокость, необыкновенно справедливы, глубоко милосердны, высококультурны и кое в чём внимательны и человечны более самих людей, в том числе - и тех, кто клянётся в дружбе.
  Если всмотреться в канонический портрет дракона, то можно заметить множество подтверждений того, что дракон, и в самом деле, являлся достойным коррелятом империи.
  Огромная страшная голова, похожая на верблюжью, но с зубами, а то и с ноздрями крокодила, глазами быка (по другим вариантам - красноглазого кролика или демона), ушами коровы, рогами оленя и длинными торчащими усами зайца, - всесильный, непререкаемо властный император. Только он, из всего населения империи, в полной мере владел необходимой информацией (имел глаза и уши). Только у него имелись уникальные мозги, способные и единственно верно осмыслить полученную информацию, и сделать из неё мудрые выводы. Только он обладал правом решающего голоса и судьбоносного рыка. Только в его распоряжении находились мощные челюсти послушной ему армии, с плотными рядами крепких и мощных зубов - воинов.
  Змеиная шея - императорские вельможи и ближайшее окружение императора. Через них нервные импульсы приказов императора доходит до непосредственных исполнителей, и только они могут как-то воздействовать на него, повернуть его внимание на тот или иной объект; или, напротив, отвернуть от него.
  Змеиное тело, покрытое блестящей чешуёй карпа, с гладким скользким брюхом ящерицы - исполнительный, старательный и, где надо для скорейшего и удобнейшего достижения цели, находчивый и изворотливый народ.
  Хищные лапы тигра, не столько помогавшие телу передвигаться, сколько направлявшие его хитроумное движение по намеченному головой пути (некоторые виды драконов обходились и без лап) - чиновники. Не втягивавшиеся орлиные когти на концах пальцев лап - воины, предоставленные императором чиновникам для надлежащего обеспечения поставленных перед теми задач.
  Небольшие крылья (совсем небольшие, не приспособленные далеко унести, скорее - всего лишь символизировавшие собой гипотетическую возможность оторваться от земли) - весьма ограниченные, практически неосуществимые права и свободы (для низших слоёв населения) и вертикально устремлённые честолюбивые устремления (для студентов - соискателей права на занятие чиновничьей должности; для чиновников, расставленных по ступеням чиновничьей иерархии согласно с достигнутой каждым из них учёной степенью; и, отдельно, для особ из ближайшего окружения императора).
  Кроме своего канонического облика, драконы иной раз представали перед людьми и в других ипостасях: в виде огромной змеи, а то и в виде странного животного, похожего одновременно на тигра и лошадь.
  Тактика действий дракона также весьма напоминала собой стратегию военно-политических взаимоотношений империи (прежде всего - в эпоху династий Цинь и Хань) с окружавшими её странами и народами.
  На севере Поднебесная империя проводила политику выжженной степи, совмещая её с поголовным уничтожением либо обращением в рабство живших там кочевников. Одновременно - строительство Великой Китайской стены методом рабского труда пригнанных туда людей; именно так поступил бы дракон, если бы в его огромной пещере имелся опасный пролом.
  На юге - политика мощных десантов вглубь территорий, населённых сопредельными народами, с обращением местного населения в рабство, с изъятием у него земель и скота и созданием в наиболее удобных и благоприятных для жизни местах укреплённых военных поселений. Змееобразный дракон, залетевший в чужие владения, вёл бы себя так же. Вначале он бы свернулся плотным защитным клубком, а затем, по мере поедания врагов и, соответственно, ослабления их сопротивления, расширял бы свои кольца на всё большую и большую территорию. И так же, как при встрече с драконом, действовало коренное население: пряталось от захватчиков в глухих джунглях и болотах, где вымирало от голода и болезней. А тем временем Китай, говоря словами историка той эпохи, 'постепенно поедал чужую территорию, как шелковичный червь ест листья'.
  Но лишь внешнего сходства мало для того, чтобы какой-то организм, в том числе - и государственный, мог принять в себя какое-то существо в качестве своей неотъемлемой, симбиотической, органической составной части. Для этого существо, стремящееся вживиться в донорский организм, должно изначально, генетически быть родственным этому организму. Удачнее всего - если оно является его отпочковавшимся созданием; тогда и у него самого, и у принявшего его организма не возникнет взаимного отторжения.
  Если же оно не является генетически родственным заинтересовавшему его организму, то должно суметь стать этому организму безусловно полезным; наподобие того, как полезны бифидумбактерии для нормальной работы человеческого желудка. Иначе организм или отторгнет присосавшееся к нему, паразитирующее на нём существо, либо ослабнет и, рано или поздно, погибнет.
  Да, Китай периодически, а иной раз и весьма долгое время находился в ослабленном, словно анабиотическом состоянии. Но - не погиб, и в настоящее время он является единственной в мире страной, дожившей от древнейших времён до наших лет на том же историческом месте и с тем же народом (не считая некоторых полностью истреблённых) . Значит, драконы, хотя бы на тех стадиях существования китайского государственного организма, что совпали с периодами развития и расцвета Китая, были ему полезны. И, в общем-то, не так уж сложно понять, в чём эта польза состояла.
  Драконы помогали императору и его окружению держать собственный народ в страхе и повиновении. В самом деле: если уж дракон разгневается на жителей той или иной провинции, снесёт во время наводнения их дома и посевы, или, напротив, замучает засухой, то кто, кроме императора, сможет спасти бедолаг от голода и смерти? Никто. А вот император, с помощью своих учёных, может заранее предвидеть и наводнение, и засуху; и в случае нужды милостиво поможет своим подданным от грозящей им либо уже случившейся с ними беды. К примеру, заблаговременно разрешит части крестьян переселиться в те области империи, прогноз погоды в которых, на предстоящий отрезок времени, окажется более благоприятным. Или прикажет выдать крестьянам зерно из государственных резервов. Но сделает император так только в том случае, если жители проблемной провинции не разгневали также и его.
  В свою очередь император и его вельможи, в ответ на прямые либо виртуальные услуги со стороны драконов, спасали их от обид со стороны людей, прививали своим гражданам уважение к драконам, воспитывали в них чувства страха и почитания этих удивительных и ужасных существ. Благодаря чему они, возможно, и выжили. Ведь что было бы, если бы император, напротив, поставил бы перед своим народом цель поголовного уничтожения драконов? Зная целеустремлённость, настойчивость и исполнительскую аккуратность китайского народа, можно не сомневаться, что в течение года - двух вся популяция драконов была бы истреблена.
  Конечно, дракон - не муха и не воробей, зато попасть в него какой-нибудь драконобойкой не в пример легче. К тому же, именно люди - его основная пища, а значит, и самая лучшая приманка; так что, в общем-то, не было нужды особенно его искать. Как только проголодается, сам прилетит; в крайнем случае, приползёт. Его ловцам только и забот, что изредка проверять расставленные вокруг дома ловушки.
  Правда, подобные рассуждения имеют право быть, если драконы были реальными, живыми, не придуманными существами. А сомнения в этом, после ознакомления с их пространной генеалогией и странной анатомией, опять-таки лишь усиливаются. Наибольшее недоумение возникает даже не от их свойства 'огнедышать'; мало ли на какие фокусы способна природа? Допустим, из форсунки своего железного зуба дракон выпускает метан, отводимый по выхлопной трубочке из желудка с медленно, некачественно, холоднокровно перевариваемыми там людьми. А из форсунки зуба, сделанного из кремня, выдувает сжатый воздух, скопившийся в самом низу громадных лёгких. Остаётся только вовремя клацнуть зубами, выбить ими искру, и вот вам - огненный выхлоп, сигнализирующий о плохой работе поджелудочной железы.
  Наибольшее недоумение возникает от непонимания, каким образом столь громадным существам удавалось летать. Ведь, чем крупнее животное, чем больше масса его тела, тем большая часть общей массы приходится на долю поддерживающих эту массу костей, и тем меньшая - на долю мускулатуры (которую тоже надо поддерживать). С древних времён известно, что муравей, по соотношению силы к массе, намного сильнее слона. А мы, люди эпохи научно-технической революции, знаем, что никакое существо, превышающее по своей массе массу человека, совершать мускульные полёты над матушкой - землёй просто не в состоянии. Ну - не позволяет наука физика летать существам с массой больше семидесяти, максимум - восьмидесяти килограммов. Что сделаешь: именно на этих цифрах линия графика вероятностного полёта бессильно валится на ось абсцисс, показывая тем самым, что никакой естественной, природной силы земному организму для того, чтобы взмыть в воздух, уже не хватит.
  Можно предположить, что у дракона есть какой-то мощный, но пока что неизвестный людям источник внутренней энергии, а сам он состоит из клубка невероятно сильных мышц; но при этом возникает другой источник недоумения. Смущают крылья. Достаточно взглянуть на любое изображение дракона работы китайских мастеров, и сразу же в глубине вживлённого в нас технического сознания возникает ощущение, что крылья, для столь громадного чудовища, непропорционально малы. Нет ни малейших сомнений, что с помощью их дракон не сможет не то что летать, но окажется неспособным хотя бы на мгновение оторвать своё тело от земли.
  А как же тогда отнестись к свидетельству Ли Чаовэя? Ведь он утверждает, что 'повелитель Цяньтана' вполне зримо взлетел. Причём взлетел не так, как самолёт Пржевальского или братьев Райт, трудно и нудно оторвавшись от земли после длинного разбега, а - через мгновение 'исчез в лазурном небе'. Неужто новеллист, мягко говоря, нафантазировал?
  Или - крылья дракону нужны были лишь для камуфляжа, а необходимую для полёта подъёмную силу он создавал себе каким-то другим способом? В самом деле - начальный этап взлёта спонсировавшего Лю И дракона весьма похож на старт ракеты: громы, молнии, какая-то непонятная ерунда то ли взметнулась вокруг, то ли посыпалась с неба...
  А в таком случае - являлся ли повелитель Цяньтана (как и является ли любой дракон) обычным земным созданием? Кто он? Ловкий фокусник из древнекитайского цирка? Или - инопланетянин? Из числа тех, что умеют использовать в повседневно-бытовых целях энергию 'холодного' термоядерного синтеза. Или - какую-нибудь другую, пока что не постигнутую земными учёными научную хитрость.
  Увы, в Китае, как и в ближайших к нему странах ответа на этот вопрос нам уже не найти. Придётся отправляться с востока (по китайской терминологии - от Дракона) на запад (к Тигру), дабы найти сведения об интересующих нас чудищах в других местностях и народах.
  Валтасар и машхушш
  В древние времена Индия, по отношению к Китаю, также находилась по другую сторону Гималаев. Но тогда её земля располагалась на тысячеголовом белом змее по имени Шеша. Также Шеша охранял сон и покой бога Вишну, когда тот, отдыхая от трудов праведных, устраивался у него на спине. Ещё в служебные обязанности змея входило - уничтожить Вселенную не когда ему вздумается, но строго в середину кальпы (кругооборота) .
  Несмотря на все эти полезные свойства, драконы в Древней Индии не прижились. Возможно, случилось так из-за сильной конкуренции со стороны теплокровных и, в силу этого, вечно голодных тигров, охотно пополнявших своё меню за счёт кормовой базы драконов. Хотя, не исключено, драконы просто не справились с трудностями собственной внешней идентификации. Не смогли стать символом и аналогом индийского общества, разделённого на четыре касты, каждая из которых жила по своим законам. А возможно, причина всего лишь в том, что не нашлось индийцев, согласных реинкарнировать в это агрессивное, хлопотливое, непонятно к какому роду животных относящееся существо. И понять их можно: как бы не пришлось по нескольку раз, за каждое из составлявших дракона животных, в него воплощаться. Так и до нирваны раньше середины кальпы не дойдёшь.
  Впрочем, индийцам самим решать, чем драконы не пришлись им ко двору. Мы же лишь можем за них порадоваться; и - отправиться дальше.
  А вот в Месопотамии проживало и даже, можно утверждать, весьма благоденствовало чудище, являвшееся симбиозом змея, льва и орла. Что подсказывает: чудище тоже было драконом, но - не китайским. На местном наречии оно называлось машхушш.
  Проживал машхушш не где-нибудь на задворках, в каком-нибудь глубоком озере или далеко в горах, а в самом центре древнейшего Вавилона; конкретно - в знаменитой Вавилонской башне. И там, по свидетельствам записей о расходах на его содержание, за ним ухаживали не хуже, чем за царём. Старательно наводили порядок в жилище. Ухаживали за его постелью. По строгому расписанию, торжественно, уважительно, учтиво подавали пищу (догадываетесь, какую?), а при этом пели ему хвалебные гимны.
  Происходили эти (и многие прочие) почести и привилегии из того, что машхушш являлся символом, а если точнее - зримым воплощением верховного вавилонского бога Мардука. Соответственно огромная башня, с центральным открытым двориком для божества и его пиршественного стола (алтаря), а также с боковыми пристройками для жреческой прислуги являлась храмом Мардука. На шумерском и аккадском языках слово 'храм' означает 'дом'; так что машхушш жил в башне на полном юридическом основании. Мало того, что жил; он был владельцем огромного поместья и имеющихся там богатств - запасов хлеба, ремесленных изделий, стад скота и всего прочего, включая работавших на него людей.
  Кроме устраиваемых ему питательно-развлекательных мероприятий, машхушш (возможно, в виде искусно выполненной статуи) принимал участие во всяческих церемониях и торжественных процессиях. Но свой любимый праздник Нового года (акиту, или загмук) машхушш всегда проводил дома. И в число его новогодних развлечений непременно входил обряд унижения царя.
  Вначале царя в течение нескольких дней не впускали в храм. Когда же царь, босой, почти раздетый, наконец-то допускался к божеству, верховный жрец отбирал у него атрибуты царской власти и принимался его унижать и колотить: давал ему пощёчину, таскал за уши... Тем временем царь, пав ниц, уверял машхушша Мардука, что весь год вёл дела царства в полном соответствии с его мудрыми требованиями и ценными наставлениями; и клялся, что ни разу не нарушил порядок выполнения посвящённых Мардуку ритуалов.
  Надо отметить, что такое послушание номинального главы государства шло и Вавилону, и его царям, и самому Мардуку на пользу. Вавилон, действуя методом драконовских налётов на ближайшие к нему территории, последовательно закабалил все окрестные народы, превратившись в столицу огромного царства. А машхушш Мардук, из бога-покровителя одного города, превратился в верховного бога множества городов и целых народов, оставаясь при этом покровителем вавилонских царей и гарантом нерушимости их самодержавной власти.
  Но, судя по действиям Мардука, лично ему власти всего лишь над одним государством, пусть даже и огромным, было мало. Он жаждал власти над всем миром; и ради этого решил состязаться с самим Создателем.
  Впрочем, если вспомнить библейскую историю о том, как и для чего возводилась Вавилонская башня, становится понятно, что безумная идея занять место единственного, истинного Бога овладела им ещё в те незапамятные времена. Вдумаемся: кто внушил древнейшим, по-детски простодушным и по-детски, незатейливо тщеславным людям безумную и преступную мысль построить башню до неба? Любой детектив скажет: тот, кому это было выгодно.
  А кому было выгодно, чтобы были потрачены время, средства и невероятные усилия на столь грандиозное и нелепое сооружение? Неужто - простодушным и малоразвитым потомкам Ноя? Нет; эти виноградари и пастухи вовсе не намеревались жить в условиях городской многоэтажной цивилизации; в планах у них было - 'рассеемся по лицу всей земли'.
  Выгодна затея строительства была тому, кто намеревался жить в башне; то есть - Мардуку. Он и был организатором строительства и архитектором башни. Он и спланировал её высотою до неба; то есть - до того уровня, где, как он думал, обитает Бог. На вопрос: зачем намеревался добраться туда кровожадный дракон? - ответа не требуется.
  Тогда совершить задуманное Мардуку не удалось; помешал Бог. Вначале Он сделал так, что строители перестали понимать друг друга, вследствие чего и разошлись в разные стороны. А затем Бог наслал ветер, разрушивший башню почти до основания. И вот, когда в лапы Мардука попали сосуды из Храма Господня, он решил 'воспользоваться' возможностью ещё раз досадить Богу; а заодно проверить Его силу. Из учебника истории древнего мира мы знаем, что произошло это в 539 году до нашей эры; а как произошло и чем закончилось, знаем из 'Книги пророка Даниила'.
  Вавилонский царь Валтасар, привычно зацепившийся за хвост агрессивно взметнувшегося дракона, оторвался от жизненных реалий и лишился Божьей помощи. 'Мене, текел...' Беспомощный возок не управляемого должным образом царства, вместе с его никчемным возницей, рухнул под колёса персидской колесницы. Мардук, лишившийся слуг и паствы, ослаб, захирел, а через какое-то время бесследно исчез; возможно, скончался от досады, людского невнимания и элементарного голода.
  Хотя, возможно, и выжил - если догадался эмигрировать за пределы Персии. Наверное, всё-таки догадался. С персами, старавшимися говорить только правду, боровшимся со злом, стремившимися достичь царства Справедливости и поклонявшимися только мудрому Ахура-Мазде, машхушшу было явно не по пути.
  Если машхушш Мардук и в самом деле эмигрировал, то - куда он мог направиться?
  Наилучшая для него, вполне привычная обстановка с распределением портфелей богов-покровителей практиковалась в Древнем Египте: в каждом городе - свой покровитель; и нередко - в виде зверообразного симбиотического чудища. Только в том и разница, что месопотамцы предпочитали поклоняться богам, имевшим тело животного и голову человека, а египтяне - наоборот. Оттого создаётся впечатление, что их боги, в целях экономии сил и средств, просто-напросто разменивались с коллегами из соседнего цеха отрезками использованного материала: я тебе - мужскую голову, ты мне - тело шакала. Экономика даже в самых верхах, даже у богов должна быть экономной.
  Но в Древнем Египте Мардук наверняка не нашёл себе достойной экологической ниши, а вместе с нею - жилья и питания; в очень, очень древнем Египте все дома, предназначенные для проживания богов, были давным-давно заняты. А если египтянам вдруг начинало казаться, что тот или иной многотысячелетний бог обленился и устарел, и пора бы его заменить на другого, более молодого и внимательного, то сакральный хитрец просто-напросто менял имя и/или внешность (был наполовину зверем, стал совсем человеком; или наоборот). Но при этом он продолжал жить в прежней квартире; да и жертвоприношения по праздникам и подношения по будням назначал себе, с верующих в его помощь вкладчиков, столь же настойчиво, как нынешние банкиры - бонусы и зарплату.
  Мардук мог попытаться напроситься хотя бы на временный постой к египетским родственникам; но из зажиточных родычей у него имелся там только один, да и тот - двоюродный: ночной змей Апоп. У Апопа была репутация неприятного, неуживчивого и крайне эгоистичного существа; проистекала она из его, всему Египту известного хобби - глотать по ночам Солнце. Жить с таким проглотом в его беспросветно - тёмной, до состояния хаоса захламленной квартире было бы чересчур опасно даже для дракона. А просить Апопа составить протекцию в деле трудоустройства где-нибудь поблизости, с предоставлением жилья по месту работы, не имело смысла; слишком уж все - и боги, и люди, и звери, а прежде всего - сам Ра, крепко не любили змея за его тёмные намерения. С рекомендацией от него дела Мардука пошли бы только хуже.
  Аналогичная обстановка царила в Финикии; к тому же боги там были настолько бесстыжими, лживыми, жадными и кровожадными, что даже Мардуку рядом с ними не поздоровилось бы. В Израиль, которому покровительствовал Яхве, только что наказавший Мардука, ему и соваться не стоило. Аккада, Шумера, Ассирии в то время уже не существовало - сам Мардук об этом и постарался. А сделать печальной участь Урарту во времена своего расцвета постаралась Ассирия.
  Из сравнительно ближних стран Мардуку, в качестве объекта для рассмотрения, оставалась только Древняя Греция. Зато в ней влиятельных драконов он обнаружил бы без труда. Начать хотя бы с того, что сам Зевс в то время, когда скрывался в критской пещере от своего отца Кроноса, безжалостно проглатывавшего собственных детей, имел облик дракона. Дракона же прислал Зевс ахейцам в качестве знамения перед осадой Трои. Дракон Пифон, посланный богиней Герой, преследовал Латону; за что и был убит Аполлоном, сыном Латоны и Зевса.
  Кроме драконов, в Древней Греции, во время её эпох архаики и классицизма, проживало огромное количество и других чудищ и страшилищ. Основное количество их на устрашение людям создали популярнейшие в древнегреческом народе боги; а нескольких, зато - самых страшных, породила ужасная семейная парочка: Эхидна, полуженщина - полузмея, и Тифон - огромное, ужасное порождение Тартара, обладавший невероятной силой и энергией и имевший сто драконовых голов.
  При последних словах предыдущей фразы возникает недоумённая мысль: если головы Тифона (как и головы некоторых других древнегреческих чудовищ) названы драконовыми, то не означает ли это, что древнегреческие драконы вовсе не являлись составными симбиотическими существами, как тот же машхушш, а имели свою, сугубо индивидуальную анатомию? И, соответственно, свои собственные головы; не заимствованные у других животных, и не скопированные с чужих голов, а неповторимо свои, непохожие ни какие другие; в том числе и на змеиные. Иначе головы Тифона были бы названы по имени их первообладателей; не драконовыми, а, скажем, крокодильими или львиными. Или, хотя бы, так: 'головы такие же, как у львов и драконов'.
  В последнем варианте было бы ясно, что у машхушша есть ближайшие родственники в Древней Греции; а значит, имеется шанс его там обнаружить. А вот в фактическом варианте приходится утверждать, что древнегреческие драконы машхушшу совсем не родня. Или - не совсем родня.
  А поскольку никто из известных нам, современных животных таких же голов, как у древнегреческих драконов, не имел, то остаётся высказать робкое предположение, что родня им - вымершие к тому времени динозавры. Либо - что драконы были последними из динозавров.
  Что ж; думается, и нам, в целях нашего исследования, не мешало бы всмотреться в древнегреческих чудищ чуточку внимательнее, чем то принято делать. Уж если не машхушша, и не китайских драконов, то нечто не менее интересное найдём обязательно.
  Герои и чудища Эллады
  1
  Первое впечатление, возникающее после ознакомления с обширным количеством древнегреческих мифов, состоит в том, что смертные древнегреческие драконы не только охотно общались с бессмертными богами, но и безропотно выполняли все их опасные просьбы и указания; а вот от обычных, смертных людей усиленно прятались. Довольно условное исключение из этого правила представлял собою лишь Зевс, который, в детском возрасте, имел внешность дракона; но видели его тогда и в этом облике только охранявшие его нимфы. Повзрослев и обретя способность принимать любую внешность, Зевс охотно являлся людям в зримом облике. Точнее, в ощущаемом; ибо являлся он лишь по ночам и только женщинам. Те же чудища, что позволяли себе смелость появиться днём и при большом скоплении людей, имели внешность либо огромных рыб (потрогать которых находившимся на суше людям было проблематично), либо громадных змеев (трогать которых было страшно и противно).
  Так, не дракон (как о том иной раз говорят исследователи), а кроваво-красный змей на виду предводителей войска ахеян сожрал восьмерых птенцов и их мать-птицу, а затем превратившегося в камень; что было расценено греками как благое предзнаменование и укрепило их в решнии отправиться на Трою. Также не драконами, а змеями (и также - с кроваво-красными гребнями и светившимися пламенем глазами) были чудища, умертвившие Лаокоона и его сыновей; что подвигло троянцев к гибельному решению втащить деревянного коня внутрь своего города. Чудищ же, имевших форму драконов, люди из числа контактёров либо видели мельком и издали, либо встречались с ними в полной темноте, так что описания встреч сводятся к кратким словам об издаваемом драконами ужасном рычании и выдыхаемом ими из пастей огне. Из чего можно сделать вывод, что либо кроваво-красный змей отличался от прочих чудищ наибольшей самоуверенностью и силой, либо драконы, в те давние времена и в тех местах, просто-напросто не отработали каноны своего внешнего облика, не довели его характерные черты до совершенства, не стандартизировали их и, как видимое следствие, не решились на зримое обнародование. (Кстати говоря, первое описание внешности дракона появилось в Китае лишь в эпоху Хань - во втором веке до н.э.). Так или иначе, ни в одном из мифов нет ни подробных описаний внешности драконов, ни достаточно точных указаний их размеров, ни объяснений способов их передвижения, ни упоминаний о методах отлова ими своих жертв и приёмах потребления последних в пищу. Если в каком-то из упомянутых планов и встречается какая-то конкретика, то, опять же, отображается ею либо не совсем драконы, либо совсем не драконы.
  Так, не совсем драконом был мифический основатель Афин Кекроп, имевший, как и его подземные родственники-кекропы, тело змеи, а к нему - человеческие торс и голову.
  Совсем не драконом был составитель знаменитых, 'писаных не чернилами, а кровью' 'драконовских законов', по которым чуть ли ни за любое из преступлений, включая праздный образ жизни и кражу овощей и фруктов с соседских огородов, полагалось одно и то же наказание - смертная казнь. Хотя принципиальной основой этих законов являлось воистину драконовское устрашение во имя всеобщего повиновения, составителем их был не настоящий дракон, а человек - архонт афинского ареопага, носивший имя Драконт.
  Зато подробные описания множества чудовищных, необыкновенно страшных химер встречаются довольно часто. Складывается впечатление, что в несчастной Древней Греции их проживало столько, что даже названия перечислить трудно; тем не менее внешний вид каждого из этих чудищ резко отличался от внешности других. Самые знаменитые из чудищ имели собственные имена, а остальные - прилагавшуюся к видовому названию географическую приставку: немейский лев, лернейская гидра, стимфалийские птицы и так далее. Что подсказывало любому умному греку: к полисам Немеи, Лерна и Стимфала, хоть они мелкие и невзрачные, ты, неуважаемый посетитель, хоть мирный странник, хоть вооружённый воин, не вздумай и приближаться: там тебя в момент сожрут. А если и не сожрут, то - всё равно можешь пропасть без вести. У чудища же не спросишь: оно виновато в пропаже, аль сработавшие под него местные рабовладельцы и грабители?
   Основная масса этих чудищ селилась в глубоких горных пещерах; некоторые обитали в морях. В озёрах, а тем паче - в реках достаточно крупные и опасные особи не селились: страна - маленькая, озёра - мелкие, реки - короткие и неглубокие. Многие из чудищ были, так сказать, всеядными: пожирали, опустошая прилегавшие к их логовищам окрестности, не только встреченных или пойманных людей, но и домашних животных. Но были среди них и гурманы, потреблявшие только человечину. Наибольшим аристократизмом отличались горгоны: они даже мяса не ели, питались исключительно человеческой кровью, которую пили из разорванных ими тел.
  Но всё же во взаимоотношениях древних китайцев и древних греков с пожиравшими их чудовищами было кое-что общее; по крайней мере, весьма сходное. Первое и самое заметное сходство состояло в том, что ни правители, ни рядовые жители обеих стран не предпринимали достаточно действенных усилий по противодействию поедавшим их чудовищам; или, хотя бы, по заметному уменьшению их аппетита.
  О возможной причине такого поведения древних китайцев и их властей мы уже говорили. У древних греков, в силу их иного образа жизни и государственного устройства, причина была иной. Ведь Древний Китай в 221 году до новой эры стал единой громадной империей, а Древняя Греция как была маленькой страной, разделённой крутыми горами и бурными речками на множество обособленных территорий и самостоятельных полисов, так до конца своей истории, до вхождения в состав Македонии, ею и осталась. Но понять причину феномена древнегреческого непротивления драконьему злу и насилию тоже несложно. Стоит только представить себя на месте обычного древнего грека, и подумать: о чём тогда люди думали?
  А о чём они могли думать, как не о способе добыть хлеб насущный? Это сейчас в Греции есть всё; а в те времена, по нынешним меркам, там не было ничего. Даже электричества. Из развлечений - только неигровые спортивные состязания, бесконечные песни бродячих гомеров и непрекращающиеся войны. Из предметов роскоши - только оружие и кустарного производства домашняя утварь, в основном - хрупкие глиняные горшки. Из вредных пристрастий - только сухое вино, разведённое наполовину водой. Не разводить было нельзя: жарко, жажда будет мучить. Опять же - опьянеешь, будут соседи презирать, алкашом называть. Так что у древнего грека, по сути, имелось только два древних удовольствия: сытно поесть, а поевши - заняться увеличением количества детей. Которым тоже кушать хочется.
  Вот и думал среднестатистический житель крупного и развитого, но невероятно перенаселённого полиса: 'Неплохо бы, под каким-нибудь предлогом, устроить войну с соседним мелким полисочком. Разграбить его, жителей - продать в рабство или разогнать, а их земли и утварь - отобрать себе и своим подросшим детям. Да вот незадача - бродит там по полям страшное чудище, губит целыми толпами людей, загоняет целыми стадами скот в свою пещеру. Нет уж; лучше податься на край Ойкумены, к диким, но глупым и добродушным варварам, чем заполучить себе такого соседа'.
  А о чём думали жители и правители малого слабого полиса или отсталой местности, где проживало то или иное чудище? 'Ну, какое-то количество людей и скота мы ежегодно теряем; зато никто из соседей ни нас самих не трогает, ни на наше имущество особо не зарится'.
  Для драконов данная особенность межполисных взаимоотношений имела то неприятное следствие, что жители тех или иных местностей охотнее доверяли себя и свои судьбы чудовищам, внешне отличавшимся от тех, что жрали людей по соседству. Таковы уж люди; страшилище, ставшее обыденной принадлежностью повседневного быта, кажется не таким уж и страшным: 'Сожрёт так сожрёт; что ж теперь, ничего не делать и с голоду умирать?' А вот чужое, незнакомое, не такое зелёное и неприятно лохматое, с необычным тембром рычания и непривычным прикусом - ой до чего ужасает!
  При таком подходе драконы, хоть и изрядно страшны, а - все на одну морду. Живёшь рядом с одним - не так уж страшно пожить рядом с другим. Оттого услуги драконов заметным спросом у древнегреческого населения не пользовались; а те чудища, что походили на драконов, носили другие имена и прозвища. К примеру, проживавшая возле города Лерны озёрно-болотная тварь с телом змеи и девятью драконовыми головами называлась не драконом, а гидрой.
  Второе сходство, куда менее заметное, а скорее - старательно не замечаемое, состояло в том, что чудища, в свою очередь, также вели себя весьма сдержанно, если не сказать - неоправданно лояльно, с агрессивно настроенными по отношению к ним людьми. Мы помним, как милосердно обошёлся могучий дракон с гонористым китайским студентом; но степень милосердия древнегреческих чудовищ была ещё более удивительной.
  В это трудно поверить, но внимательный анализ подвигов, произведённых древнегреческими героями над современными им химерообразными чудовищами, заставляет сделать однозначный вывод: ни одно из пострадавших чудовищ достаточно серьёзного сопротивления нападавшим на них героям не оказывало. Более того; весьма похоже, они просто-напросто не желали сопротивляться собственным убийцам. Они жаждали победы, что и подтверждали методом угрожающих телодвижений и ужасающих звуков типа громкого рычания или пронзительного шипения. И были очень даже не против остаться в живых. Но сопротивляться производимому над ними убиению с достаточным для спасения эффектом - не сопротивлялись, неизменно предпочитая активному отпору упомянутые выше пассивные формы видео-аудио устрашения.
  К примеру, в битве со страшной и могучей лернейской гидрой Геракл просто-напросто наступил ногой на её туловище, а потом методично и по многу раз поотшибал ей палицей все головы. Включая бессмертную; которая, устав себя бесконечно отращивать, в конце концов тоже сдохла. Из всего организма гидры сопротивлялся процессу производимого над нею зверства только её толстый, длинный и, если верить первоисточнику, весьма сильный хвост; но - без какого-то толку.
  Может быть, это - современный снобизм, но почему-то кажется, что если бы Гераклу попалась под ногу не ужасная древнегреческая гидра, а обычная бразильская анаконда, то устоять на ней ему было бы намного труднее. Или - дело не в Геракле?
  А что делали в это время пособники ужасной людоедки? Соседи по явочному болоту, они же - сообщники по преступному бизнесу? Подстрекатели и пособники? Потребители оставленных гидрой человеческих объедков и прочих полезных отходов? Почему не пришли на помощь своей свирепой атаманше и доброй кормилице? (Отличительные признаки остальных семи лиц гидры назовите, пожалуйста, сами).
  Как же; пришли. Правда, всего один. Заметив, что безрукая бандерша оказалась в беде, на помощь к ней поспешил её многорукий кавалер, местный болотный рак. Конечно, гигантский по размерам и чудовищный на вид; какому ещё доверили бы местные сказители и всемирная история великую честь щипать великого героя?
  Но хитиновый злодей, как ни старался, почему-то так и не смог как следует ухватиться своими гигантскими клешнями за заднюю, опорную ногу героя. (Напоминаю: другой ногой, поднятой высоко верх и выставленной далеко вперёд, Геракл прижимал к земле огромное туловище гидры. Если бы рак дёрнул хоть разок - гидра была бы освобождена, а герой, приняв положение 'шпагат', неминуемо оказался бы сразу под двумя чудовищами.) Хотя ковырялся рак довольно долго - вплоть до того момента, когда на призыв Геракла прибежал из соседней рощи его племянник, Иолай. А вот Иолай, в отличие от нерасторопного рака, быстро прикончил этого беспринципного беспозвоночного негодяя.
  Кстати говоря, есть основания упрекнуть древнего повествователя в том, что он недостаточно отразил весьма важную роль скромного Иолая в благополучном завершении той битвы. Надо было бы отметить, что труда и стараний он положил немногим меньше, чем Геракл. Ведь шеи чудовища имели громадную толщину; и прижигать их Иолаю пришлось не чем-нибудь, а горящими стволами деревьев.
  Для этого он вначале зажёг соседнюю рощу. (Напоминаю: спичек и зажигалок тогда ещё не было). Затем пришлось довольно долго ждать, когда деревья наконец-то хорошенько разгорятся. Конечно, тем временем у гидры, вместо отшибленных Гераклом голов, активно отрастали всё новые и новые. Но - что делать! Сами судите: до того момента, пока не обгорел, не ослаб ствол у самого комля, ломать дерево было нельзя: оно бы сломалось не внизу, а в верхней части. И что тогда с ним делать? Быстро перегоравшими веточками шею чудища не прижжёшь; а вот пылавшая крона дерева могла обжечь Геракла.
  Но вот комель дерева достаточно обгорел. Что ж - хватайся за пылающий ствол, навались на него всем телом, гни к земле, ломай, да смотри - не потуши собой пылающий вековечный дуб или древний грецкий орех; он нужен горящим. Сломал - не ленись, не отдыхай, не дуй на обожжённые места, не окунай их и всего себя в воду, неси пылающее дерево к месту сражения. Торопись, иди не шагом, а бегом: поросль стремительно отраставших драконьих голов всё гуще и гуще!
  Прижёг то место на шее гидры, с которого только что слетела очередная драконья голова, потушил ствол в потоках запёкшейся на нём крови - бросай ствол в сторону, беги в рощу, ломай следующее дерево. И так - почти до бесконечности; головы отрастают целыми букетами, как ни старайся, а на каждую притащить дерево не успеешь...
  Что ни говори, а трудов и самоотверженных стараний приложил Иолай немало. Ну, понятно: всё-таки - не чужой Гераклу человек, а родной племянник. К тому же - единственный. Остальных-то племянников, детей своего брата, как и всех троих собственных сыновей, Геракл, в приступе гнева, убил. Гнев на него навела 'богиня' Гера, но... если гнев сильнее родственных, а тем паче - отцовских чувств, это уже характеризует не столько 'богиню', сколько самого человека... Так что Иолай вполне искренне был озабочен тем, чтобы никто и ничто дядюшку понапрасну не сердило; видать, любил его, уважал, ценил за подвиги и деяния. Да и - жить хотелось.
  А вот гидре, как и каждой из её голов, жить явно не хотелось. А головы вообще только то и делали, что подставляли свои лбы и затылки под удары палицы. Словно уверены были, что выросшие вместо них дубликаты окажутся активнее, сообразительнее и попросту злее, чем они сами.
  Но дубликаты, судя по их действиям, рождались такими же, как и валявшиеся на поле боя оригиналы: с отшибленными мозгами. Ни один из них ничего не смог придумать лучше и умнее, как утомлять героя всё той же нудной однообразной работой.
  Прямо-таки недоумение и оторопь берут: как, почему свирепые, ужасные, опытные в делах пожирания людей драконовые головы допустили до такого развития событий? Почему ничего не сделали для того, чтобы вовремя отразить наступление на своё туловище? Почему, уже во время не очень-то устойчивого стояния героя одной ногой на скользкой чешуйчатой спине чудовища, не повернулись на длинных гибких змеиных шеях в сторону агрессора, чтобы разорвать его на индивидуальные клочки вполне съедобной мышечной массы?
  Не проснулись, не разобрались, не поняли, что происходит? Не может такого быть. Методичное одностороннее избиение продолжалась настолько долго, что и у гидры в целом, и у каждой из её голов в отдельности было предостаточно времени не только для того, чтобы осмыслить бесперспективность такого способа ведения боя, но и чтобы элементарно проголодаться. Да что там проголодаться! Почувствовать зверский, неутолимый голод. Ведь сколько внутренних ресурсов организма израсходовано на регенерацию отшибленных голов; пора бы пополнить запасы белкового материала. Тем паче что далеко ходить за ним не надо: вот он, объёмистый образчик великолепного, нежирного, рельефно оформленного белка, сам пристроился на спине гидры, словно на обеденном столе. Старается, пыхтит, потеет, усиленно разогреваясь и для большей гастрономической приятности поливая всего себя свежим солевым раствором. Хороший клиент; внимательный, учтивый; как его не съесть?
  Неужто ни у одной из голов гидры не возникло в мозгу такой вдохновляющей идеи? Невероятно; тем паче что, с течением времени, голов у гидры, по их боевому количеству, становилось всё больше и больше; ведь, после каждого отшибания одной из них, на том же месте вмиг вырастало две. Соответственно этому, больше становилось и суммарного количества мозгов, соображавших про способы самовыживания, и общего для всех голов чувства голода...
  Эх, вспомнить бы формулу суммы членов геометрической прогрессии! Нет, лучше не вспоминать; очень уж много у гидры голов получится. Настолько много, что за всеми не уследить даже сыну Зевса; хоть одна да тяпнула бы ядовитыми зубами. С соответствующим летальным исходом для смертного героя. Но, как ни странно, все головы гидры оказались беззубыми дурами, и ни одна не сообразила устроить в битве лёгкий перекус типа полуденного ленча.
  В конце концов чудище заскучало от такой жизни и сдохло, а Геракл оказался единоличным владельцем воистину удивительного подвига. О дальнейшей судьбе Лерны, оставшейся без мучителя и защитника в девяти драконьих лицах, можно только догадываться.
  2
  На поединок со стражем подземного царства Аида, Кербером, Геракл почему-то отправился один, без своего любимого последнего племянника. Но поначалу в одиночестве он не остался. Сына Зевса, впервые оказавшегося в мрачном, незнакомом ему царстве, любезно провели к трону царя сразу двое богов: суровая немногословная воительница Афина Паллада и острослов Гермес, озорной покровитель путешественников, воров и торговцев.
   По дороге на героя накинулась тень ужасной горгоны Медузы, причём - в полном боевом облачении: отрубленная Персеем голова - на конструктивно заданном ей месте, и даже змеи на голове шипят и шевелятся. Геракл испуганно ухватился за меч, но весельчак и острослов Гермес усмешливо успокоил его: 'Это - бесплотная тень! Она не грозит тебе гибелью!'
  После встречи с царём Аидом Гераклу пришлось отправиться на поиски Кербера уже самостоятельно. К тому же Аид запретил ему пользоваться оружием; и потому, найдя Кербера, Гераклу ничего не оставалось, как поступить с ним примерно так, как ранее он проделал с немейским львом: обхватить его руками за шею и придушить.
  Но немейского льва он предварительно оглушил палицей; а вот как, каким образом он, мимо сплошного забора из трёх пар широченных зубастых челюстей, добрался до шеи громадной свирепой псины - абсолютно непонятно. Во всяком случае, вразумительных объяснений этому чуду в рассказе о данном подвиге нет. Остаётся только предполагать, что доверчивое, соскучившееся по ласке и человеческому обращению чудовище позволило понравившемуся ему герою подойти к нему вплотную и крепко, по-братски обнять его.
   Удивительно добродушны были древние сторожевые собаки! Трудно представить, что с современной московской сторожевой или, хотя бы, с обычной лагерной овчаркой удалось бы проделать то же самое.
  Процесс удушения адского пса сильно затянулся, что вовсе не удивительно; шейка-то у мощного пёсика - одна на три громадных головы. Такую хотя бы просто обхватить - весьма проблематично; а ведь надо было как следует пережать. Удивительно другое: почему в процессе длительного постепенного удушения ни одна из вывших на весь Аид, вырывавшихся из смертельных объятий собачьих голов не грызнула героя? Герой-то держал собаку не за уши, как то делают с волками смелые и опытные охотники, а за круглую шею; значит, какой-то диапазон для движений и вращений у голов был.
  Ещё более удивительно поведение ядовитых змей, проживавших на шее Кербера и обвивавших её со всех сторон. Почему ни одна из них не укусила героя за сдавливавшие их руки, не впилась ему в шею или в бок? Неужто впали в зимнюю спячку? Но ведь в царстве Аида нет ни зимы, ни лета! И ведь - только что, при виде приближавшегося Геракла, угрожающе шипели и грозно извивались!
  Не менее удивительно другое: почему злобный адский пёс, поскольку уж он, весьма на то похоже, плевать хотел на вопросы жизни и смерти, не плюнул хоть разочек и на душившего его героя? И вовсе не обязательно в лицо; ну хотя бы капнул хотя бы из одной пасти стекавшей оттуда слюной на голую ногу агрессора. Этого было бы вполне достаточно, чтобы избавиться от его навязчивых объятий. Неужто глупый Кербер в пылу борьбы совершенно позабыл о том, что его слюна смертельно ядовита? Тьфу на надоевшего агрессора - и начинай спокойно дышать, растирать когтистыми лапами шею и понемногу откашливаться.
  Нет; псина выла, страдала, но - терпела до тех пор, пока не потеряла сознание. А ведь могла и совсем сдохнуть! Мужик-то - куда как крепок и здоров; вдруг, в пылу боевого гнева, силёнок бы не рассчитал.
  Так и просится диагноз: у чудища - полная атрофия чувства самосохранения. А также - служебная характеристика: безответственность, безалаберность, разгильдяйство, халатное отношение к исполняемым обязанностям. И как злобный Аид доверил должность стража своего ужасного учреждения такому увальню и добряку?
  В самом деле: неужто сторожевая псина просто-напросто пожалела молодого красивого атлета? Неужто решила, ценою самопожертвования, сохранить ему жизнь и зловредный избыток здоровья?
  Или - и в самом деле ничего не могла сделать, кроме как истошно выть?
  Кстати, в мифе для такого предположения можно найти довольно веские доводы. Взять хотя бы такой факт: во время боя задняя, драконья голова Кербера, несмотря на полную бездеятельность остальных частей его составной конструкции, старательно и честно исполняла свои должностные обязанности. Видать, маленько взбунтовалась, восхотела под шумок не выполнять решения главенствующего собачьего триумвирата, решила воспользоваться собственным умишком. Да и - соскучилась по живому общению с людьми. Шутка ли: тысячи лет безмолвно и одиноко, в адской тьме и невыносимой вони никем не убираемых собачьих фекалий свисать макушкой вниз на собачьем хвосте с собачьей задницы. За это время бесчисленные толпы народу прошли мимо, и все испуганно шарахались от повёрнутых к ним собачьих морд; а ей никто даже слова злого не сказал.
  И вот, наконец-то, дождалась. Дорвалась. Вцепилась в тёплое человеческое тело, принялась грызть ноги и туловище героя!
  Но почему-то так и не смогла хоть что-нибудь отгрызть. Да что там отгрызть - укусить не смогла. Во всяком случае, Геракл, сразу после боя, без всякого отдыха и лечения, лично повёл покорившегося ему Кербера на свидание с царём, пославшим героя на этот бессмысленный подвиг. Никаких намёков на то, что герой во время дальнего перехода недомогал или, хотя бы, прихрамывал, в повествовании нет.
  Во время свидания смертельно перепуганный царь приказал Гераклу вернуть Кербера (как и многих других чудищ из числа ранее приводимых ему Гераклом) туда, где тот его взял. Так что самым заметным и, пожалуй, единственным итогом большинства подвигов Геракла было - путешествие с чудищем, а то - и с несколькими, через всю застывшую от ужаса Грецию, к пришедшему в неописуемый ужас царю. Затем насмерть перепуганный царь приказывал Гераклу отпустить чудовищных людоедов на свободу, и те, к ещё большему ужасу народа, отправлялись, обычно - самостоятельно, к месту нового базирования. Где успешно терроризировали обезумевшее от страха окрестное население. Через какое-то время зов отчаянных воплей долетал до слуха очередного героя, и тот успешно расправлялся с каким-то из обнаглевших чудовищ.
  И вся эта ужасающая бессмыслица - по советам и прямым указаниям 'богов', непременно сопровождавших либо инспектировавших каждого из действовавших лиц. Не правда ли, весьма похоже на то, что 'богам' (которых сейчас мы называем бесами) зачем-то очень нужно было приводить людей (причём, в первую очередь - царей и правителей) в состояние ужаса и смятения?
  А иначе - зачем было затевать все эти хороводы? Неужто для того, чтобы выполнить чей-то тайный заказ на переселение чудовищ из пункта А в пункт Б?
  Немногим отличались от подвигов Геракла подвиги других греческих героев, имевших смелость поднять оружие на химерообразных чудовищ. Каждый раз сражения завершались победой героя; разница состояла лишь в количестве ударов, безответно нанесённых героем чудищу, но чаще всего бой оканчивался после первого же удара. Тот же исход имели сражения героев с морскими или пресноводными чудовищами. Разница состояла лишь в том, что герой не отрубал голову киту или рыбе, а попросту дырявил чудовище; либо, как Персей, пугал его чем-то ещё более страшным, чем оно само. После чего водное чудо-юдо безвозвратно тонуло (точнее - исчезало в водной глуби) и на повторную экзекуцию (по крайней мере, в том же месте) больше не всплывало.
  К глубокому исследовательскому сожалению, узнать о подробностях сражений древнегреческих героев с 'настоящими' драконами не представляется возможным ввиду отсутствия сведений о таких сражениях. Так, у Геракла имелся шанс посражаться с драконом Ладоном, охранявшим сад Гесперид; ради этого, собственно, он и пришёл на самый край Земли; но яблоки ему, без всякого боя, принёс Атлас. Есть описание боя, проведённого героем Кадмом; но нет уверенности в том, что убитое им чудище было драконом. В конкретном повествовании о Кадме оно именуется змеем; а в повествовании об аргонавтах зубы этого самого змея (из которых, после посева их в землю, вырастали воины) называются драконьими.
  Возможно, данная путаница возникла из-за того, что само слово 'дракон' произошло от греческого слова 'драон' - змей. (Кстати: китайцы считали, что дракона породила громадная змея, жившая в реке Янцзы). И всё же создаётся впечатление, что настоящие драконы не желали появляться на свет божий непосредственно в Греции. Предпочитали рождаться и набираться сил где-нибудь в варварских, далёких от тогдашней цивилизации краях. Змей Кадма проживал в далёкой Беотии. Латон вообще забрался аж на край света (именно там Геспериды устроили свой сад). Судя по мифам, впервые встретились греки с настоящими, не идентичным змеям драконами не у себя на родине, а в далёкой Колхиде. Но тоже утверждать это трудно, поскольку единственный участник и свидетель тех встреч, Ясон, по сути, драконов не видел.
  На тех драконов, что выли где-то во тьме во время появления, он не смотрел: присутствовавшая на концерте ужасная трёхголовая Геката, богиня ночной нечисти и колдовства (не правда ли, в привычном нам понимании звучит не слишком божественно), ему это запретила; иначе, мол, умрёшь. А дракона, сторожившего золотое руно, сопровождавшая героя Меде ещё на подходе к пещере усыпила. Одновременно погасли и все источники ночного освещения - светившиеся глаза дракона и изрыгаемое им пламя; так что Ясон опять-таки толком ничего не увидел.
  Если уж откровенно, то - трудно отделаться от впечатления, что многие, если не все ужастики из числа тех, что приключились с Ясоном в Колхиде, являлись довольно простой мистификацией, не слишком сложными фокусами Медеи. Весьма похоже на то, что хитрая провинциалка проделала весь этот спектакль только для того, чтобы женить на себе красавца грека и уехать с ним из болотно-комариной Колхиды в самую цивилизованную и обеспеченную страну тех времён.
  Что касается Ясона, то лучше бы он честно схватился с драконом, чем тайком обвенчался с ведьмой; смотришь, и прожил бы дольше и счастливее, и не было бы у него ещё одной встречи с драконами - с теми, что увезли от него колесницу с Медеей и двумя убитыми ею сыновьями. А мы бы, возможно, получили от него какую-то информацию по изучаемой нами проблеме.
  Но Ясон пошёл кривой дорожкой соглашательства с нечистой силой; и теперь нам ничего не остаётся, как пытаться отыскать сведения о драконах в более близких к нам временах.
  3
  Насколько можно судить, с включением Греции в состав Македонского царства, а затем и Римской империи химеры и, в частности, драконы то ли практически безвылазно спрятались в своих норах, то ли почти все вымерли. Правда, множество драконов входило в состав римских легионов; но - лишь в качестве символов воинских когорт и в виде изображений на знамёнах. Из чего можно сделать вывод, что драконы чётко поняли: не потерпят македонские цари и римские императоры никого, кто осмелится конкурировать с ними во власти и могуществе. Соответственно, и для простых греков взаимоотношения с опостылевшими и, в новых условиях, бесполезными чудищами стали простой обузой. Оказалось, что македонские фаланги и римские легионы - куда страшней и действенней любой гидры.
  Из чётко оформленных свидетельств о существовании драконов в Восточной Римской империи можно привести только православное предание четвёртого века. Согласно нему, в озере, расположенном в ливанских горах, появилось чудище в виде огромного змея, вознамерившегося питаться тамошними красивыми девушками. Но Георгий Победоносец (будучи тогда уже в качестве вознесённого на небо мученика за веру) предназначенную на съедение девушку спас, а змея вначале усмирил, а затем принародно убил.
  Поскольку змей этот имелся в единственном числе, проследить его происхождение довольно проблематично. Возможно, он был китайским озёрным драконом, прибывшим из великой восточной империи в великую западную для реконгсцировки и оценки условий возможного будущего проживания. Опыт оказался неудачным; вот и не последовало повторных визитов.
  Вместе с тем, можно предположить, что драконы вполне вольготно проживали на Кавказе, у границ Византийской империи. Так, согласно преданиям из армянского эпоса [18], драконы - 'вишапы' живут в высоких горах, в озёрах и в грозовых облаках. Когда они спускаются с гор, слышен страшный грохот. Большие вишапы иной раз проглатывают солнце, из-за чего случаются затмения. Вишап, доживший до тысячи лет, может проглотить весь мир.
  Энциклопедии дают иную расшифровку слова 'вишапы'.
  'Вишапы - каменные изваяния рыб до 5 м высотой, олицетворявшие в древности (2-е или 1-е тысячелетие до н. эры) божества воды и плодородия. Известны на Кавказе и в Монголии'.
  Из этого можно сделать два вывода. Первый - что вишап издревле являлся водным божеством, но первоначально, задолго до нашей эры, он выглядел как рыба, и только потом перетрансформировался в дракона. Второй - изваяния, скорее всего, сделаны одним и тем же народом; надо лишь выяснить, откуда и куда произошло его перемещение.
  И, наконец, можно сделать предположение, что в горах малоазийского полуострова также водились драконы; в том числе - трёхголовые. Во времена византийского правления они прятались, а потом - выползли. Подтверждение этой гипотезы - в турецкой сказке 'Храбрый сын султана'. Там юный герой сражался именно с трёхголовым драконом. И, конечно же, быстро и уверенно победил его. Юноша умел ловко вращать саблю над головой, и, кажется, сам не заметил, как 'в одно мгновение' перерубил сразу две толстенные шеи страшилища. А через какое-то время перерубил и третью.
  В ретроспективе проделанного нами исследования впервые мы встретились с трёхголовым драконом именно в этой сказке. Но автору данного обзора кажется, что упомянутая сказка - всего лишь сказка; к тому же - придуманная в сравнительно недавние времена. Скорее всего, трёхголовые драконы впервые появились не на малоазийском полуострове, а в каком-то другом месте. А вот на малоазийский полуостров они, много позже по времени и уже в виде сказочных пугал, прилетели из Европы. Слишком уж вторичен, откровенно надуман сюжет этой сказки, слишком уж далёк он от реалий былой османской империи, слишком похож на современную компиляцию из сказок братьев Гримм с европейскими легендами о Беовульфе и о Зигфриде.
  Ознакомлением с этими легендами и продолжим поиски. Но прежде ещё раз предложу: давайте не будем считать древних людей дураками. И не будем забывать, что по части наблюдательности они были куда развитее нас - хотя бы потому, что направляли своё внимание на реальную действительность, с её реальной пользой и реальными угрозами, а не на телевымыслы или компьютерные игры. А то получается: в малейших нюансах следов на земле и на растениях они разбирались так, что нашим шерлокам и не снилось, любую мелочь подмечали и учитывали, а нечто более громадное и заметное - воспринимали в искажённом виде. Но при этом дружно, согласованно видели одно и то же.
  Лучше уж попробуем разобраться: что конкретно они видели, и что из увиденного множеством свидетелей является реальным фактом, а что - иллюзией, фокусом или обманом. И задумаемся: может быть, не столько они, сколько мы находимся в плену надуманных стереотипов?
  Беовульф и дракон
  
  2
  Профессиональные исследователи средневекового эпоса утверждают, что англоязычная поэма 'Беовульф и дракон' была записана в десятом-одиннадцатом веке, оформлена в седьмом-восьмом, а восходит к началу шестого века [БСЭ, БРЭ]. То есть - воспеваемые ею события происходили вскоре после окончания 'великого переселения народов', во время переселения основной массы англов с Ютландского полуострова (откуда они были вытеснены пришедшими туда данами) на Британские острова. Но англоязычное племя гаутов, из которого происходил Беовульф, продолжало жить по соседству с данами; хотя обитало и не в Ютландии, а на южной оконечности Скандинавского полуострова, по другую сторону разделявшего их пролива. Что, судя по сведениям о том, что позже там поселились даны, и отсутствию сведений об окончательной судьбе гаутов, закончилось для них печально.
  Также исследователи утверждают, что действия в германской легенде 'Песнь о нибелунгах' происходили примерно в тех же краях, но намного позже, в начале тринадцатого века.
  Упомянутые выше произведения, в плане понимания нравов и быта германских племён и Европы в целом, очень интересны и познавательны; но тех, кто хочет ознакомиться с моим личным, непредвзятым и предельно объективным видением их содержания (и, в частности, с оценкой дел и подвигов описанных там героев), я жду на страницах двух дополняющих данный текст обзоров. Поверьте, там будет над чем поразмышлять. Здесь же я буду говорить лишь по выбранной теме: о том, что напрямую связано с драконами. И вот что для нас в этом особенно интересно: герой Беовульф, воспеваемый поэмой, сражался с огромным трёхголовым драконом - и погиб. А герой Зигфрид, воспеваемый 'Песнью', сражался со сравнительно мелким одноголовым драконом - и, как мы уже и раньше подмечали, без особых усилий, одним ударом решил исход битвы в свою пользу.
  Что же получается? 'Великое переселение народов' дало положительный толчок развитию драконов, а затем наступил период их генетической деградации?
  Безусловно, чем больше бед у народов, тем больше питания у курирующих их драконов. И всё же - не будем торопиться с однозначными выводами. Для начала вспомним, что германская 'Песнь о Нибелунгах' выросла, отпочковалась от скандинавской 'Саги о Сигурде'. Правда, некоторые исследователи утверждают, что это - разные истории, поскольку каждая из них отражает разные миры. Скандинавский вариант описывает причудливый мифологический мир, в котором, помимо людей, живут и действуют сказочные персонажи - боги, валькирии, подземные карлики. Именно в скандинавском варианте имеется описание битвы с драконом, в которого превратился один из особо жадных и злобных карликов. Германский вариант же достоверно и точно отображает вполне реальный мир средневековой придворной жизни; почему и отнесён к тринадцатому веку.
  Правда, окончательно поверить в такую датировку мешает одна несуразность. В германском варианте описывается битва, произошедшая в 436 году между бургундами и гуннами Аттилы. (Причём описание это приведено уже в конце повествования, хронологически - через десяток лет после смерти Зигфрида. Кстати, в повествовании упоминается, что в битве, на стороне гуннов, участвовали даны; как оно и было фактически).
  Напрашивается вывод: 'Песнь о Нибелунгах' является ремейком гораздо более ранней 'Саги о Сигурде', с соответствующим привнесением в повествование примет новой эпохи. Для нас это означает, что Сигурд сражался с драконом примерно сотнею лет ранее Беовульфа. А значит, генетического сбоя в развитии драконов не было, оно шло по восходящей траектории. А впервые встретился в бою с модифицированным трёхголовым чудовищем именно Беовульф.
  Дракон, попавшийся Беовульфу на меч, весьма заметно отличался от всех встреченных нами ранее; причём - в худшую для людей сторону. И не столько потому, что него было три головы, сколько потому, что он имел невероятно большие размеры. 'То не грозовая туча солнце закрыла, то дракон высоко летит, землю с облаков оглядывает. То не молнии небесные бьют, а дыханье дракона опаляет...'
  Таких чудовищ даже в Китае не встречалось.
  Но Беовульф, вождь племени гаутов, проживавшего на юге Швеции, не особенно задумывался, когда отправлялся на бой с этим ужасным чудищем. Причём, несмотря на советы и возражения своего окружения, он вознамерился сражаться с драконом по-честному, один на один. И даже воспретил воинам своей княжеской дружины сопровождать себя к пещере дракона!
  Причина такового решения в поэме не только не скрывается, но даже подчёркивается: в пещере находился огромный клад. Мол, Беовульф был вовсе не дурак; он понимал меру грозившей ему опасности; но мысль о кладе 'затмила разум' князя. Беовульф просто-напросто не захотел ни с кем делиться; вознамерился, по праву единственного победителя, сразу после драки переложить все сокровища в свою личную кладовую.
  Не правда ли, весьма рискованное решение? Если не сказать - безрассудное. А ведь Беовульф, к тому моменту, был далеко не прежним юнцом, бедным, амбициозным и не в меру горячим, но уже вполне состоявшимся человеком, князем племени. К тому же - многоопытным пожилым человеком в возрасте за семьдесят; а если без обиняков - довольно глубоким стариком. В этом возрасте люди обычно полагаются не на глупый авось, не на слепую удачу, а на выверенный опыт и твёрдые знания.
  Кстати, к тому времени опыт встречи с драконами у Беовульфа имелся; хотя и не с сухопутными, а с морскими. Если верить словам Беовульфа, сказанным им в запальчивости и ради того, чтобы уязвить Унферта (воина, пытавшегося конкурировать с Беовульфом в борьбе за звание непревзойдённого героя), он, во время одного из своих плаваний, убил сразу дюжину морских чудовищ, являвшихся 'грозой для мореходов'. Причём - сделал это один, в тумане, качаясь в маленькой одноместной лодчонке, без каких-то помощников и лишних свидетелей. Правда, уточнений, позволявших определить, что уничтоженные им чудовища были именно драконами, и что были они именно уничтожены, и даже что - просто были, он не привёл.
  На следующий день после данной словесной перепалки отличился уже Унферт; и не на словах, а на деле; к тому же - при свидетелях. Морской дракон погнался за воинами, находившимися вблизи воды, а Унферт выстрелил из лука и - убил его, как белку, точным попаданием в глаз.
  Видимо, знал и слышал Беовульф и о прочих подобных сражениях, завершившихся для драконов быстрой смертью, а для победивших их героев - почётом и славой. И, видимо, на основании имевшихся у него сведений он не сомневался, что дракон лишь на внешний вид - страшен; справиться с ним умелому воину не так уж и трудно...
  Вот и решил герой: почему бы не продемонстрировать свой героизм, коли плата за него так щедра? Причем - щедра во всех смыслах.
  Правда, через некоторое время Беовульф несколько остыл. Сначала он позволил следовать за собой дюжине своих лучших, испытанных дружинников. Затем он позволил присоединиться к дюжине избранных и своему юному воспитаннику Виглафу. Всем им он, перед началом будущего сражения, велел затаиться рядом с пещерой, в роще, почему-то не сожжённой драконом (хотя приютившая дракона гора характеризуется в поэме как 'чёрная', выжженная).
  Кроме того, Беовульф велел местному кузнецу изготовить изобретённый им большой щит из железных полос, за которым можно было укрыться от изрыгаемого драконом огня; поскольку, по уверениям очевидцев, огонь этот был настолько силён, что быстро прожигал любой деревянный щит.
  Подкараулил Беовульф дракона в тот момент, когда 'дракон из своей пещеры выползал, в три глотки позёвывая'. Вначале ход сражения складывался в пользу Беовульфа. Старый воин ловко, одну за другой, срубил дракону две головы; но при этом, похоже на то, маленько устал. Всё-таки - возраст далеко за семьдесят; некомфортные условия жизни в огромном, сыром, неостеклённом, насквозь продуваемом замке; несбалансированное питание с преобладанием жирной мясной пищи... Атеросклероз, гипертония, ревматизм, простатит, остеохондроз, окостенение хрящей и суставов... А за спиной - тяжкий груз боёв, пиров, походов, плаваний,недоеданий, недосыпаний, перееданий, переживаний, нервных стрессов...
  Дракон, вмиг почувствовав слабинку в действиях своего врага, бросился на него. А Беовульф то ли, подобно сыну Хигелака (о котором будет рассказано позже) споткнулся, то ли упомянутый груз превысил критическую массу, то ли... Неважно; какова бы ни была причина - герой всем телом рухнул на спину. Как говорят борцы, 'туше'. И тогда раненый, совершенно озверевший дракон...
  Что? А вот и не угадали: всего лишь прижал Беовульфа к земле своими огромными когтистыми лапами.
  Представляете? Могучий герой, только что отрубивший дракону две головы, но обессилевший и, наверное, слегка перепуганный, в огромных лапах чудовища; и ничего не может сделать, кроме как взывать к своим спутникам о помощи. Но трусливые дружинники - в панике и готовы к бегству. Каждый из них думает: 'Сейчас кровожадное чудовище разорвёт и сожрёт вождя, а затем бросится на нас... Может быть, не ждать атаки, отступить заранее? К чему лишние жертвы!!'
  Что сделало бы в такой ситуации любое звероподобное создание? Если оно, и в самом деле, злое и кровожадное? Или - хоть чуточку умное?
  Конечно, начало бы зверствовать! А если бы сил для зверств не хватило, то просто убило бы свою жертву - чтобы убедить дружинников, что рисковать жизнью ради спасения этого бедолаги уже ни к чему.
  Но дракон (не верят своим глазам дружинники) не раздирает Беовульфа на части своими когтистыми лапами; не рвёт его на порционные клочки огромными кривыми зубами; не жарит его, для улучшения вкусовых качеств, на извергаемом изо рта пламени; и даже, по имевшейся у этих чудовищ отвратительной привычке, не глотает его живьём. Вместо любого из этих позитивных действий дракон аккуратненько, стараясь не раздавить и не помять уважаемого противника, но и не решаясь требовать от того примиряющих извинений, стоит передними лапами у него на груди да изредка рычит на своём непонятном наречии пятящимся от него дружинникам.
  Немая сцена. Дружинники замерли, смотрят на бестолковое чудище и думают: 'Что это с драконом? Несварение желудка? Отсутствие аппетита? Или - что-то с мозгами? Ведь наш вождь - мужчина видный, ухоженный, в теле... Для любого людоеда обед - лучше не придумаешь... Э-э; видать, дракон - совсем больной. Или - очень ослабел от ран. Так, может быть, есть смысл рискнуть? Проявить мужество и героизм, добить дракошу, а заодно - спасти вождя? Пока не поздно. Пока кто-то из них сам не помер. Вот только... Если б кто-то другой первым вперёд двинулся, чтобы можно было со стороны посмотреть, как дракон себя в драке поведёт. Вдруг он не совсем ослабел, а просто немного передыхает, аппетит нагуливает? Чтоб потом, уже с аппетитом, не одного врага съесть, а сразу двух или трёх. Или - чтобы всех убить. А потом - в холодную пещеру утащить, сложить там в штабель, про запас, да и питаться по мере необходимости.'
   Все поглядывают друг на друга, ободряюще кивают: 'Ну что, может быть, ты у нас сегодня - герой?' Но с места никто не двигается...
  И тогда воспитанник и приёмный сын Беовульфа, Виглаф, наконец-то вспомнил о данном им обещании не жалеть жизни за любимого вождя, учителя и отца неродного. И - 'схватил свой меч' (он до того момента даже в руки его не брал!). А затем, подскочив к заскучавшему дракону, одним махом снёс ему и третью голову. Чудовище упало на землю и 'с протяжным криком' издохло.
  В этом месте повествования возникает лёгкое недоумение: может быть, сказители что-то напутали? Или переводчики неправильно перевели? Надо было написать, что издохло чудовище с булькающим хрипом, или с затихающим шипением, а они написали - с протяжным (то есть - с долгим и монотонным) криком. Какой может быть крик, если все три комплекта звукомодулирующих органов, как то: голосовые связки и языки, уже, вместе с головами и верхними частями шей, напрочь отделены от потоков воздуха, исходивших из лёгких чудовища! Чем и как могло чудище кричать? Да ещё и - протяжно? Непонятно!
  Вслед за откричавшим своё драконом умер и Беовульф. В легенде утверждается, что произошло таковое несчастье из-за того, что дракон отравил его прикосновением своих ядовитых когтей. Что вызывает большие сомнения: драконы с ядовитыми когтями и до тех пор, и в последующие времена людям не встречались. Да и вообще нет в природе существ, которые бы выделяли яд из когтей на лапах; ведь, в таком случае, при каждом шаге, при каждом соприкосновении когтей с почвой яд обильно и бессмысленно стекал бы в землю. Где столько яда набрать? Чем, какой железой, из каких компонентов такое редкостное и дорогое вещество в таких огромных количествах вырабатывать?
  Правда, у фаланг, да ещё у некоторых трупоедов когти ядовитые; но это потому, что они лапы не моют после еды. Но привиреда дракон трупов никогда не касался, жрал людей живьём, проглатывал их целиком, не жуя, без малейших остатков; так что, если бы он даже и имел некультурную привычку ковыряться пальцами во ртах, не должно было остаться у него яда на когтях.
  Так что - больше похоже на то, что у Беовульфа просто не выдержало сердце. А утверждение о смерти героя от яда всего лишь доказывает, что более или менее опасных для жизни травм или ран на теле Беовульфа не имелось. Так, несколько малозаметных царапин; возможно, что и от когтей....
  И что, после осмотра тела, должны были утверждать смущённые и обескураженные соратники Беовульфа? Что отважный герой умер от страха? Да ни в коем случае! Кому из вассалов, хоть в прежние времена, хоть в нашу цивилизованную эпоху, не известно: о погибшем сюзерене - или очень хорошо, или необычайно хорошо. Вот, за неимением других, более удачных версий и пришлось вассалам Беовульфа обнародовать первый пришедший на ум необычайный вариант его смерти: от царапин, нанесённых ядовитыми когтями дракона. Современных нам средств для определения степени ядовитости драконьих когтей у них ведь не было. Не на себе же проверять?
  И всё же, думается, соратники Беовульфа, как и поверившие им местные летописцы, были правы: герой умер не от страха. Он умер от радости. В самом деле: только что имелась чёткая перспектива превратиться в большой кусок драконьего дерьма (легко опознаваемого ввиду его содержания в не переваренной драконом кольчуге и прочих доспехах), и вдруг, ни с того, ни с сего - великая слава, великое богатство и небывало могучая власть! Вот сердце старика и не выдержало.
  Так или иначе, но факт остаётся фактом: именно Беовульф открыл собой печальный список героев, погибших в битве с драконом либо с какой-то иной химерой. И - собой же его и закрыл, оставшись в нём в почётном единственном числе.
  ---
  Поэма заканчивается весьма нравоучительной сентенцией: 'Из всех земных вождей Беовульф более всех был щедр, милостив к своим людям и жаден до славы!'
  С нею нельзя не согласиться. Как же Беовульфу удалось бы сотворить свои подвиги, если бы он не платил с достаточной щедростью своим людям из числа тех, кто фактически эти подвиги подготовил и содеял? А насчёт жадности, в том числе - до славы, так это - непременная и общая черта всех встреченных нами героев из когорты победителей драконов. Как говорится, с кем поведёшься, от того и наберёшься...
  И, кстати, отметим: воздушный дракон злодействовал над полями и селениями тех англов-гаутов, которые не захотели бежать от данов на неуютные Британские острова, но предпочли вести осёдлый образ жизни на прежней родине. При этом - не забывая днём изъясняться данам в уважении и любви, а по ночам устраивая им всяческие ужасы.
  А вот морские, водные драконы в изобилии водились у берегов воинственных бродяг данов. Не благодаря ли их влиянию даны превратились в ужасных морских разбойников?
  Но - оставим право разбираться в этом жителям Западной Европы. Пусть сами решают, кто тогда был прав, кто - виноват, кто действовал, а кто - злодействовал. Им это ближе, а значит, и виднее. Нам же пора попытаться взглянуть на изучаемый предмет глазами свидетелей, имеющих родственную с нами ментальность и привычные способы реагирования на действительности. Для этого отправимся вглубь собственной истории, во времена Киевской Руси. Думается, там нелепое прилепится, хаотичное упорядочится, абсурдное обретёт смысл и содержание, а драконы предстанут в своём истинном обличии.
  Варяги и славяне, драконы и флористоны.
  1
  Судя по свидетельствам былин, как наиболее достоверных источников информации о драконах, драконы появились на Руси в девятом - десятом веках; то есть - в самом начале правления династии Рюриковичей. Из чего возникает естественный соблазн возложить вину за это на варягов. Не своих же собственных предков ругать за все их беды и несчастья? Им и без того несладко пришлось. А если согласиться с утверждением, что Рюрик был никто иной, как ужасавший всю Европу вождь викингов, конунг Рорик Ютландский, то такой соблазн приобретает воистину ужасную силу. А если вспомнить об утверждении Богданова: 'Варяги по своему происхождению были гунны, выходцы из Монголии', то такое желание становится практически неодолимым.
  Схема рассуждения проста: гунны привели за собою из Китая в Европу драконов. Драконы, очутившись на омываемом Гольфстримом благодатном атлантическом побережье, разъелись до генетического перерождения в трёхголовую популяцию. Именно к этой популяции и относились 'наши', отечественные Змеи Горынычи. Именно с таким, судя по описанию - неотличимым от Змея Горыныча трёхголовым драконом сражался Беовульф. Так что перебраться на Русь трёхголовые драконы могли только из Ютландии, и только вместе или вслед за варягами.
  Всё бы так, если бы не одно 'но': Рорик Ютландский был не гаутом, над полями которых барражировали тучеобразные драконы, а даном. Данов же, как мы выяснили, курировали морские драконы. К тому же - во время правления Рюрика драконы ничем заметным себя не проявили. А вот когда Олег, захватив Киев и возглавив Полянское княжество, принялся облагать данью окрестные племена и присоединять к своим владениям соседние княжества, драконы вдруг появились; да ещё и в изрядном количестве.
  Для начала предположим, что оное чудище издавна проживало в землях восточных славян. В какой-то мере подтверждает такую версию научный вывод, что слово 'Горыныч' информировало вовсе не о склонности Змея к поджигательcкой деятельности, а о том, что он, по мнению славян, был 'сыном Горы'. Ведь Змей, как и все сухопутные драконы, селился в горных пещерах; а для глаз стороннего наблюдателя зрелище огромного Змея, выбирающегося из пещеры, вполне могло восприниматься как акт его рождения горой. То есть Горыныч - отчество (если, конечно, в данном случае можно так его назвать, поскольку, ввиду отсутствия сведений об отце Змея, приходилось величать его по матушке). А называли друзей и недругов по именам и отчествам именно восточные славяне.
  Попытаемся найти Змея Горыныча или, хотя бы, его родственников в восточно-славянском эпосе. А где искать чудищ, если не на полном чудес острове Буяне?
  Остров Буян в допушкинские времена находился не в обычном океане, а в небесном. Достичь острова могли только боги, потому что пути к нему охранял от людей и прочих незваных посетителей огромный двенадцатиголовый змей, плававший в небе-океане под видом огромной чёрной тучи.
  На самом Буяне, в качестве возможного кандидата в родственники Горынычу, можно отметить Громоносного змея. Одно время жил там и Огненный змей по имени Змиулан - до тех пор, пока он не похитил жену Перуна Додолу, облачно-дождевую богиню лета и молодости. Но Перун поймал злодея, отобрал у него Додолу, а самого Змиулана истерзал молниями, разорвал на куски и разбросал куски по всему свету. Из этих кусков впоследствии народилась всякая нечисть.
  Как считали славяне, радуга - тоже небесный змей. Этот разноцветный змей пьёт воду из озёр и рек, а возможно, и из небесных колодцев, а как напьётся досыта, превращается в грозовую тучу.
  Что ж, можно констатировать, что Змей Горыныч имел родственные черты и определённое сходство с любым из перечисленных змеев. Во время полёта он, подобно двенадцатиголовому охраннику и пьяной вдрызг радуге, походил на чёрную грозовую тучу. Он мог рычать, словно Громоносный змей, и извергать огонь, как Огненный Змиулан. Если говорить о внутренних качествах, то ими он, в первую очередь, весьма напоминал коварного, злобного, дурно воспитанного Змиулана. Но тот умел менять обличия, обладал свойством превращаться во что угодно, чем и пользовался, прячась от Перуна. А Змей Горыныч даже свои собственные обличья, в случае отсечения их вместе с головами, восстанавливать, вновь отращивать не умел.
  Нет, не приняли бы его за своего на Буяне. Там тем, что чудес делать не умеют, делать нечего. И на должность трёхголового помощника двенадцатиголового змея тоже не приняли бы. За что ему платить целую четверть оклада охранника, если он только во время полёта кажется страшным, а как сойдётся в бою с каким-нибудь смельчаком (а только такие и могут решиться на посещение божественного острова), вечно ему все головы оттяпают. А это уже не чудо, и не служба, а обычное головотяпство.
  2
   А хотя... Именно то, что людям казалось головотяпством, и являлось чудом. Просто древние люди, из-за отсутствия у них опыта воздухоплавания, не обращали должного внимания на то, что это, воистину величайшее (в прямом смысле слова) в мире чудо происходило у них на глазах. В отличие от них мы, люди современные, знаем: во время нахождения высоко в небе летательный аппарат, например - самолёт, кажется маленьким - маленьким, меньше комарика. Но, в процессе снижения с высоты, слабо жужжащий комарик превращается в крикливую и быстро увеличивающуюся в размерах птицу; а в момент приземления он уже огромный, как дракон, и так же, как дракон, изрыгает пламя из сопел своих двигателей, и ревёт не хуже чем гром, а иной раз ещё и машет перед собой огромными мечами острых лопастей...
  А вот Змей вёл себя строго наоборот. Он, во время высокого полёта в виде тучи, нередко закрывал собою половину неба. Страшно себе представить, что произошло бы с флорой и фауной Земли, в том числе - и с людьми, если бы он, к моменту посадки, претерпел воздействие тех же законов физики, что и любой другой летательный аппарат. Он просто раздавил бы своей массой всё и всех.
  Но Змей, по мере снижения, не увеличивался, а постепенно уменьшался в размерах и, в конце концов, ужимался до вполне уязвимых габаритов. Что и давало шанс отрубить ему головы; иначе ведь дотянуться до его шей мечом не удалось бы. Из чего можно сделать вывод: Змей Горыныч, подобно его иностранным родственникам, целенаправленно помогал людям убить его. Причём делал это тонко, тактично, незаметно для сражавшихся с ним людей. Зачем совершало это чудо чудовище, явственно желавшее слыть злобным и кровожадным?
  К тому же, ради производства чуда во время снижения, Змей Горыныч вынужден был производить аналогичное чудо во время набора высоты, но в обратном порядке: не уменьшаясь в размерах, а увеличиваясь; не скрываясь с глаз наблюдателей, но становясь для их восприятия всё более огромным и страшным.
  Невольно возникает вопрос: он что, вопреки законам сохранения массы и энергии увеличивал толщину и длину костей, массу и силу мышц, площадь кожных покровов, размеры внутренних органов и уровень их секреции?
  Как, с прагматической точки зрения науки физики, можно объяснить все эти чудеса? Только одним способом: предположить, что Змей есть нечто типа весьма эластичного пузыря. К примеру, метеорологический зонд тоже, для пущей заметности, чёрный, и он тоже, с подъёмом на высоту, из-за уменьшения давления атмосферы постепенно расширяется. На высоте тридцати километров от земли зонд настолько раздувается, что лопается. Но если, из-за производственного дефекта или конструктивной доработки, до достижения критической высоты шар начнёт потихоньку 'травить' из себя газ, то зонд начнёт плавно снижаться. Остаётся прицепить к шару камуфляжные крылья, подвесить ножки, приклеить к дырочке краник в форме драконьей головы с зажигалкой вместо губ и дуделкой в горле, и - вот вам макет дракона. Открыл краник - дуделка зарычала или засвистела; чиркнул зажигалкой - полыхнуло пламя. Спасайся, кто может, у кого коленки от страха не подогнулись!
  С точки зрения физики такая версия, пожалуй, сгодилась бы. Но ведь Змей - не механизм, а живой организм! И, по внутренним ощущениям нашей родной, субъективно напрягшейся и болезненно вздрогнувшей биологии, такой жестокой глупости - делать из живого и довольно умного существа воздушный шар, готовый лопнуть от случайного сучка или загореться от молнии из соседней тучи - законы эволюции живого мира никому не позволят. Остаётся привычно воскликнуть: 'Сказки! Фантазии!'; как то и делали вплоть до недавних времён учёные энциклопедисты.
  Но нынешние, уже не советские, а российские энциклопедисты так уже не восклицают; неужто ищут объяснение вне пределов сугубо материалистической науки? Неужто осмелели до осторожного предположения, что марксистко-ленинский подход к естествознанию весьма ограничивает обзор и понимание действительности?
  Что ж, давайте-ка и мы осмелеем вот до какого предположения: драконы (как и прочие подобные им существа) являются порождениями не привычной нам материально-вещественной природы, а природы нами не видимой и не осязаемой, 'потусторонней', энергетической. Они - выходцы, лазутчики из 'параллельного' мира, столь же реального, как и наш, но сотворённого из иной, 'тонкой' материи.
  Нет научных подтверждений существования таковой материи? А чем, в таком случае, является промелькнувший в кратких научных комментариях 'отсутствующий на Земле лёгкий, серебристого цвета металл', из которого сделаны 'летающие тарелки'? Если это и в самом деле металл, то почему он, несмотря на его безусловное присутствие в земных хранилищах, 'отсутствующий на Земле'? Потому что учёным не удаётся запереть его в какую-нибудь клетку периодической таблицы Менделеева? В таком случае надо что-то менять: или таблицу, или научные взгляды на окружающее нас мироздание. Таблица, как то неоднократно подтверждено множеством экспериментов и научных открытий, абсолютно верна. Значит...?
  Кстати: есть учёные, готовые представить новую, непривычную, но экспериментально обоснованную и вполне научную картину мироздания. Среди них есть такие величины, как член-корреспондент Академии наук Беларуси Альберт Вэйник. Но его голос почему-то не слышен; лично я совершенно случайно узнал о его открытиях ещё в девяностых годах из какого-то околонаучного журнала, вскоре прекратившего своё существование. С тех пор, несмотря на все попытки, ничего нового о нём и о его работах я не нашёл. Так что, в случае каких-то неточностей в передаче информации, валите всё на меня.
  3
  Теперь - то, что я знаю об открытиях Вэйника. Он, с помощью простых и оригинальных опытов, доказал истинность давних предположений, что те элементарные частицы, из которых построены атомы, в свою очередь состоят из ещё более мелких частиц. И, благодаря этому открытию, научно открыл окно в 'параллельный' мир - тот самый, который наши предки антинаучно называли потусторонним. В том мире, рядом с нами, а то и кое в ком из нас, живут разыскиваемые нами по всей Галактике 'братья по разуму' - разнообразные существа энергетической природы. Те самые, которых наши предки издревле именовали духами, при этом непременно подразделяя их на добрых и злых.
  Так вот; Вэйник утверждает, что принципиальное отличие того мира от нашего состоит всего лишь в том, что в том мире отдельные микрочастички не сливаются в нейтроны, протоны и электроны. По своей принципиальной сути оба мира нераздельно и постоянно существуют один в другом; но 'потусторонние' объекты представляют собою не вещи и предметы, а полевые образования, состоящие из уже упомянутых мельчайших частичек. А поскольку органы наших физических чувств и приборы наших физиков выстроены из глыб атомов и молекул, то их чувствительности зачастую не хватает для опознания того, что оказывает слишком уж малое воздействие даже на электрон.
  Но Вэйник смог 'поймать' эти частички; если и не все, то, как минимум, две их разновидности. Микрочастички одной разновидности обладают, условно говоря, положительным зарядом (зарядом жизни, созидания и добра), а микрочастички другой - отрицательным (небытия, разрушения, зла). Причём, в отличие от 'нашего' мира, в 'потустороннем' сила притяжения возникает между одноимёнными зарядами, а разноимённые отталкиваются.
  Определил Вэйник всё это с помощью цветочных лепестков. Кому не известно, что есть цветы 'добрые', улучшающие самочувствие человека, дарящие ему энергию, а есть - 'злые'. Как утверждает Вэйник, свежий лепесток розы, подвешенный на тонкой ниточке, тянется к предмету с доброй аурой. К примеру, к фотографии хорошего, доброго, 'душевного' человека. Есть желающие проверить себя, друзей, цветок и теорию Вэйника? Я лично не решился. Для проведения столь ответственного эксперимента нужно быть абсолютно уверенным в его научной безукоризненности, в полном отсутствии посторонних помех и привнесённых загрязнений. Вдруг какой-нибудь бесёнок незаметно дунет в нежелательном направлении; и - что тогда? Заниматься до одури цветочным самобичеванием? Расставаться с кем-то из лучших друзей? Пусть уж лучше Вэйник сам за свою теорию отдувается; он - учёный, он в этом - профессионал, он знает, как это делать. Мы же лишь примем её к сведению, а жить будем не по правилу лепестка на ниточке, а по требованиям Божьих заповедей, по нормам человеческой нравственности, по указаниям государственных законов и по подсказкам своей совести. А поскольку теория Вэйника легка и изящна, словно лепесток розы, а при этом дополнительно притягивает нас двигаться по пути, указываемому только что перечисленными основополагающими ориентирами, то нам не составит труда взять её с собой в дальнейшее путешествие.
  Конкретное устройство потусторонних полевых образований, насколько уж мне известно, неизвестно даже Вэйнику. Похоже на то, неизвестно оно и представителям новой науки энеологии. Недавно двое из них мелькнули на телевидении, и даже продемонстрировали прибор, обнаруживающий духов и прочие полевые образования. Прибор, на первый взгляд, довольно смешной: нечто типа стаканного электрокипятильника. Но экран соединенного с кипятильником компьютера вроде бы что-то показывал. Жаль только, что отсутствовала информация о направленности заряда пойманного кипятильником образовании. А без этого - не определить, как воспринимать, каким образом общаться и к какому лагерю отнести обнаруженное потустороннее создание: к числу положительных? к сонму отрицательных? Или - к безличной массе равнодушных нейтралов?
  Нам же, дилетантам, можно лишь предполагать, что духи добра состоят из притянувшихся в единое образование положительных микрочастиц, а духи зла - из отрицательных. А тот 'отсутствующий металл', о котором в начале текущего отступления от темы зашла речь, возможно, представляет собой плотную композицию из 'нейтральных', незаряженных частичек; таких, каким всё равно, кого на себе возить - ангелов или аггелов. Но нельзя и исключать, что, с учётом специфики работы 'тарелок', тот материал, из которого они построены, имеет заранее определённый по силе заряд. Какой он по знаку, положительный или отрицательный, - вопрос, по-моему, неуместный; каждый спрашивающий может сам назвать его полярность в зависимости от того, к продукции каких сил, добрых или злых, относит он сделанные из этого 'металла' 'тарелки'. Но лично я думаю, что положительный ответ на этот вопрос является отрицательным.
  4
  Возвращаясь к драконам и прочим страшилищам, из сказанного выше можно сделать вывод, что для них быть духами очень даже удобно. Сжал усилием неизвестной нам энергии отдельные частички своего полевого 'тела' в более плотное, непрозрачное образование с заранее заданной формой - и, для посюстороннего зрителя, превратился из 'ничего' в какое-то видимое существо. Скажем, в Змея Горыныча. Если, конечно, общая 'масса' полевого образования позволяет. Не позволяет - превратился во что-нибудь поменьше. Или - сделал плотными только внешние покровы, а внутри, в невидимом для людей мраке и уюте, остался 'прозрачным' самим собой.
  Уменьшил усилие сжатия - расстояния между отдельными частичками увеличились, и летящий по небу чёрный дракон по размерам, а при желании и по форме превратился в подобие грозовой тучи. Снизу-то, на большом расстоянии не видно, что на самом деле 'тело' дракона, точно так же как и изображаемая им туча, вовсе не является плотным.
  Кстати: жители гор знают: туча лишь издали кажется единым плотным образованием; но стоит, по горной тропке, достичь того уровня, на котором туча касается склона - и вмиг она распадётся на мириады взвешенных в воздухе микроскопических капелек; попросту говоря, превратится в обычный туман. Выглянет солнышко, отдаст капелькам свою энергию, те станут прозрачным паром, раздуются - расширятся и словно исчезнут; но это же не значит, что исчезла из земной атмосферы составлявшая их вода! Она осталась; просто наши природные приборы, глаза, её не замечают.
  Видимо, примерно так же происходит и с существами из потустороннего мира (или, если угодно иное наименование, с духами; в том числе - и с бесами). И если принять это предположение, то становятся ясны все странности поведения ужасных видом пришельцев из того мира в наш.
  Начнём с попытки понять, почему они столь старательно и изобретательно принимают самые отвратительные и страшные внешние формы. Ведь они могут практически мгновенно менять свой облик; как, скажем, настигнутый Перуном Змиулан из тучи превратился в мелкого увёртливого змея, затем - в коня, потом - в корову, затем опять в тучу и, наконец, в приземный туман (который, кстати, наиболее соответствует внешнему облику обессилевшего, 'павшего на землю' духа). Зачем же им самих себя уродовать, если можно предстать перед людьми в виде неземных красавцев или земных красавиц?
  Есть свидетельства, что некоторые из потусторонних существ так и делают - если хотят вызвать к себе у людей доверие и какие-то положительные эмоции. Но тем энергетическим созданиям, что появляются перед нами в обликах страшных чудищ, наши положительные эмоции, очевидно, не нужны. Что это означает? То, что они питаются энергией не положительных, а отрицательных, негативных человеческих эмоций: страха, гнева, отвращения и прочих.
  А почему ни одно из этих ужасных чудищ, по сути, не сопротивлялось попыткам его насильственного умервшления?
  Полноте! О каких умерщвлениях идёт речь? Говорить всерьёз о том, что кто-то из смертных взмахом своего меча (если даже этот меч 'волшебный') убил духа - всё равно, что утверждать: древнеперсидский царь Дарий, наказав море поркой кнутами, сделал ему больно. Зато можно всерьёз утверждать, что в битвах между людьми и потусторонними чудищами никаких убийств не было. Ни чудища не убивали людей, ни люди не убивали чудищ. Каждый раз это был великолепный спектакль, на котором очередной герой щедро выбрасывал сгустки вожделенной негативной энергии как самому чудищу, так и невидимым 'богам', слетевшимся, словно грифы на кровавое пиршество, на бесплатную энергозаправку.
  Чудище лишь изображало борьбу и умирание. И чем дольше, артистичнее, талантливее оно играло свою роль, чем больше, за время 'битвы', тратил нервов и эмоций герой (либо сдавшийся на милость 'победителя' трус), тем веселее, довольнее и сытнее были невидимые зрители. Ведь на самом деле никакой борьбы не было, да и быть не могло. Геракл, вместо того чтобы отшибать головы у гидры, с таким же успехом мог бы разгонять палицей струйки тумана, клубившегося над соседним озером.
  По той же причине чудища не делали никакого вреда собственным убийцам. Ну нечем было им грызть - кусать своих врагов; зубы да когти - нежные, слабые, бутафорские, рассчитанные на устрашение доверчивых людей, испугавшихся страшного вида представших перед ними чудовищ (как правило - 'выползших из тёмной пещеры').
  Рассуждая теоретически, практически любому победителю любого чудища вовсе не обязательно было махать тяжёлым мечом или огромной дубиной для того, чтобы 'снести' чудищу голову; для этого хватило бы шпажки, а то и прутика. Ведь почему так легко, с первого же удара, отлетали головы чудищ? Очевидно, потому, что относительно плотными были лишь тонкие внешние покровы; а под ними было лишь столько частиц тонкого, распылённого вещества, чтобы эти покровы не опадали, да плюс какой-то запас на производство тех или иных фокусов.
  Причём - чем больше были размеры чудища, тем меньше оставалось у него строительного материала не только на упомянутый запас, но и на качественную имитацию когтей и зубов. То есть - чем чудище было крупнее и страшнее, тем оно было безвреднее, безопаснее для того человека, что подвергся его нападению.
  Зачем же тогда чудища, те же драконы, старательно мутировали в сторону увеличения своих размеров?
  Очень просто: духи учитывали материалистическую психологию потенциальных жертв. Ведь у жителей нашего, сугубо материального мира - как? Чем больше противник по размерам, тем он 'здоровее': сильнее, опаснее. Даже такая мелочь, как чижик, перед дракой обязательно пыжится; а уж дракону, как профессионалу драк, и тем паче положено. Резон прямой: чем больше испугается человек до драки, тем легче будет дракону убедить его в необходимости добровольно полезть в открытую для него глотку.
  Именно ради такого эффекта драконы и росли. И именно ради него постепенно отказались от свойства восстанавливать утраченные части тела. Вспомним: все сухопутные древнегреческие чудища обладали свойством регенерации; и все они были сравнительно мелкими. А вот огромные водные чудища, с пастью размером в автобус, таким свойством не обладали; а потому, едва герой успевал ткнуть в них копьём или мечом, сразу же 'тонули'. Попросту - исчезали в воде, скрывались с глаз своих 'убийц'. А если некоторые шутники, наподобие 'убитого' Унфертом морского дракона, и 'выбрасывались' на берег, то только в тех случаях, когда уверены были: никто из людей к ним и близко не подойдёт. Побоятся, что выбросившийся дракон - своего типа наживка на удочке других людоедов.
  Примерно также поступали крупные скандинавские драконы и большинство 'наших' Змеев Горынычей. Потерпев 'поражение', они сразу же приступали к исполнению последнего акта разыгрываемой им пьесы - трагедии мучительного умирания, с протяжными криками, мучительными стонами, ужасными конвульсиями и изливанием из только что перерубленной шеи потоков пенистой крови. Причём, заметьте, кровь всегда лилась только из последней шеи; из тех двух, что были перерублены ранее, не проливалось ни капли. Экономия ресурсов называется! По той же причине особо крупные драконы не разменивались на 'отращивание' отрубленных голов.
  Точнее, не отрубленных, а отделённых, отброшенных самим чудищем. А что чудищу оставалось делать? Иначе пришлось бы объяснять, как получилось, что меч, не задерживаясь, 'прорезал' ему шею и вышел с другой её стороны, но голова осталась на месте. Да, весьма не исключено, что объяснить противнику данную странность и, соответственно, удивить его удалось бы; но, как мы уже выяснили, целью чудищ являлось не удивлять, а ужасать. Чудища питались энергией негативных человеческих эмоций; а любое удивление несёт в себе тенденцию любопытства как стремления к новому знанию. Но процесс познания не может не иметь своим движителем заряд положительной энергии; которая, по всей очевидности, не усваивается организмом страшилищ, а то и является для них губительной.
  К тому же - удивившемуся, заинтересовавшемуся противнику может возжелаться всмотреться в чудо чудное внимательнее. А если он - русский, то захочется и пощупать странное чудище: 'Эй, приятель, а не притворяешься ли ты всамделишным и настоящим? А то очень уж ты похож на клубы дыма, обтянутые чешуйчатой кожицей'.
  Нет уж; для чудища лучше потерять все свои головы, чем вернуть людям потерянный ими разум. Они верят, что - отрублено? Пусть будет отрублено; отделил голову, как ящерица хвост, и - срочно, пока никто не увидел через щель отруба, что внутри - пустота, выдувай наружу очередной муляж. Или - 'умирай'; и - срочно выливай запасы 'крови'. (Не правда ли, весьма напоминает ту уловку, что применяют бомбардируемые глубинными бомбами подводные лодки?) Причём 'крови', как отмечают все источники, выливается из чудищ так много, что всё пространство вокруг чудища бывает залито ею.
  Зачем такой расход дефицитного материала? А чтобы агрессор не осмелился ковыряться в останках чудища. Кровь-то - 'ядовитая'! А то вдруг высмотрит что-то из того, на что раньше внимания не обращал. Либо, того хуже, попытается отпилить кусочек дракона на память, да и обнаружит то, что ему знать не положено.
  Что обычно происходило после победной для какого-то героя битвы? Видится такая картина: вонючее окровавленной чудовище, продолжая легонько конвульсировать, лежит на поле боя. Герой, нагруженный чудовищными сокровищами и соответствующей славой, уходит, шатаясь от физической и нервной усталости, подальше от заражённой кровью местности. По дороге он скромно и небрежно, не останавливаясь, сообщает робко выглядывающим из-за укрытий местным жителям о совершённом им великом подвиге. Счастливая весть мгновенно распространяется по округе. Вскоре люди огромной толпой примчатся посмотреть на мёртвое чудище, но... ничего, кроме поляны, истоптанной ногами победоносного героя, не увидят.
  Дракон-то - не дурак; не стал ждать их, собрал все свои временно разделённые части в новое обличье да и перебрался на другое место жительства. А если прежняя пещера очень уж удобная, да и дракон нравом понаглее, то через какое-то время вновь там объявился. Но, конечно же, внёс кое-какие изменения в свою внешность. Был большим, стал чуть меньше, был без рогов, надел рога. Мол, я - не я, и рожа не моя. Но при этом остался таким же наглым и свирепым.
  Вот, кстати, и ответ на вопрос, почему археологи не обнаружили ни одной косточки из останков какого-то из чудищ. А они и не могли их обнаружить. Не было косточек. И не было останков. Что вовсе не означает, будто не было и чудищ. Были; и до сих пор живы и здравы; в том числе - и те, что 'погибли'. Просто сейчас они не рискуют выползать в зримом облике на поверхность. При современных видах имеющегося у людей вооружения это не только глупо, но, для любого из страшилищ, ещё хуже и ещё опаснее: смешно. Пришла пора действовать иными способами.
  Но об этом - несколько позже; а сейчас попытаемся взглянуть на 'нашего' Змея Горыныча с позиции только сделанных выводов. Наверняка это поможет нам увидеть то, что мы не замечали ранее, и понять то, что ещё недопоняли; ведь без понимания, в чём состояла коренная суть прежних чудищ, не понять и чудищ нынешних.
  Добрыня и Змей
  1
  
  Вариантов этой былины довольно много; в основном они синкопические, но встречаются и разночтения. На мой взгляд, наиболее целостное, спокойное и непредвзятое освещение событий представлено в варианте, изложенном народным сказителем Т.Г. Рябининым [4]. Его и будем брать за основу, по мере необходимости дополняя сведениями из других источников.
  Начнём ознакомление с самого острого момента.
  'Из-под западной из-под сторонушки
  Да не дождь дождит, да не гром гремит,
  А и не гром гремит - шум велик идёт:
  Налетел на Добрыню Змеище...'
  Констатация сходства внешних признаков Змея и грозовой тучи циклонного происхождения несомненна. Почему циклонного происхождения? Потому что циклоны обычно перемещаются с запада на восток; отклонения от этого направления редки и малосущественны. Вместе с циклонами с запада на восток летят и рождаемые ими тучи, гонимые так называемыми ведущими ветровыми потоками. Те же ветры, что гонят циклональные тучи, пригнали и Змея Горыныча. Он ведь, в своём боевом обличии, представлял собою раздутый до невероятных размеров пузырь. Куда же лететь пузырю, как не по направлению ветра?
  Очевидно, сценарий этого бесконечно разыгрываемого спектакля выглядел так: ночью Змей, в виде незаметного ночного нетопыря, улетал на сотню километров в наветренную сторону (чаще всего - с востока на запад), а утром, раздувшись до размеров огромной и страшной грозовой тучи, плыл, подгоняемый бесплатным ветерком, обратно. Экономия энергоресурсов называется.
  '...Налетел на него Горынище,
  А и Змеище Горынище о трёх головах,
  О двенадцати оно о хоботах!'
   Упоминаемые здесь хоботы толкователь былины Ю. Круглов переводит с русского языка на толковательный как хвосты. Почему же тогда стоящий в тексте восклицательный знак заостряет, акцентирует наше внимание наше внимание именно на хоботах? Создаётся впечатление, что количество имевшихся у Змея хоботов несло весьма важную информацию о его силе и мощи: 'О двенадцати!' А вот упоминание о трёх головах проскальзывает как обыденная примета приличного по размерам Змеища. При таком подходе - кто бы специально считал количество задних хвостов? Кому они интересны?
  В некоторых вариантах той же былины встречаются более акцентированные подтверждения особой значимости хоботов. Так, в варианте, опубликованном ростовским издательством 'Феникс' [19], о количестве голов Змея даже не упоминается, но неоднократно подчёркивается, что основная опасность исходит именно от хоботов. В варианте, изложенном толкователем А. Нечаевым, мать Добрыни, провожая сына на повторный бой со Змеем, советует ему прежде всего отрубить Змею хоботы, ибо только в этом случае 'истощится сила змеиная'. Кроме того, в некоторых произведениях русского эпоса упоминается, что хоботы Змея светились молниями. А это может указывать на то, что именно хоботы являлись основным, наиболее мощным инструментом энергетически-полевого воздействия драконов на людей и, в целом, на окружающее драконов пространство.
  С учётом этих сведений представляется вполне оправданным, что злобный разумный дух свои жизненно важные органы держал подальше от поля боя. Под удары же вражеского оружия он подставлял не их, а бутафорские головы, зная, что люди именно головы, а точнее, содержащиеся в них мозги считают самым важным органом существа материальной природы. Но дух - существо нематериальной природы, и мозгов (в нашем понимании) у него нет; зато понимания, на какие действия подвигнут нас в том или ином случае наши мозги, вполне достаточно.
   'Налетел на молодого Добрынюшку,
  Говорил-то Змеище таковы слова:
  'А теперь ты, Добрынюшка, в моих руках,
  А в моих руках да в моей воле!
  Что я похочу, то над тобой и сделаю:
  Похочу - Добрынюшку в полон возьму,
  Похочу - Добрынюшку огнём пожгу,
  Похочу - Добрынюшку в себя пожру!'
  В источнике [8] перечень произносимых Змеем угроз несколько иной:
  'Захочу я ныне - Добрынюшку цело сожгу,
  Захочу - Добрыню в хобота возьму,
  Захочу - Добрынюшку в полон снесу'.
  Здесь угрозы 'в себя пожру' уже нет, зато после угрозы 'сожгу' появляется не звучавшая ранее угроза 'в хобота возьму'.
  Источник [3] угрозу 'сожгу' вообще не приводит, словно Змей не слишком верит в её действенность, заменяя её угрозой 'потоплю' как более реальной в тех специфических условиях. Также этот источник приводит объяснение, каким образом Змей относил пленников в полон:
  'Захочу - тебя, Добрыню, теперь потоплю,
  Захочу - тебя, Добрыню, теперь съем - пожру,
  Захочу - тебя, Добрыню, в хобота возьму,
  В хобота возьму Добрыню, во нору снесу'.
  Здесь фраза о хоботах звучит уже не столько как угроза, сколько как настойчивое, но при этом довольно милосердное предложение. Мол, наилучший для тебя выход - полон; и даже идти тебе до норы не придётся, сам тебя туда снесу. Так что, если не дурак, просись в хобота.
  Вне сомнений, угрозы 'сожгу', 'потоплю' произносились Змеем ради побуждения противника соглашаться на полон. А вот если глупец не согласится на это предложение, то - либо 'в хобота возьму', либо - 'в себя пожру'.
  Формулировка 'в хобота возьму' информирует о том, что Змею, для того чтобы уверенно 'взять', то есть поднять и унести человека (тем паче - богатыря), недостаточно усилий (мощности силового поля) одного хобота. Потребуется их несколько. Вывод: чем больше имелось у Змея хоботов, тем он был энерговооружённее; и, в полном соответствии со словами матери Добрыни, сильнее и опаснее.
  Вероятнее всего, поле, создаваемое беспроводной катушкой хобота, имело гравитационную природу. В самом деле: глупо предполагать, что 'хобот' бесплотного духа начинён мускулатурой анаконды. Электрические и магнитные поля тоже можно исключить из рассмотрения: они человека, обладающего значительным электрическим сопротивлением и не склонного к намагничиванию, на весу не удержат. К тому же - изрядно подпортят качество продукта, а именно - психическую энергию человека.
  А вот если дух мог с помощью управляющих гравитацией хоботов, обмотанных вокруг чьего-то тела, зажать его в тисках повышенного гравитационного поля, а снизу подпереть хоботом, генерирующим энергию антигравитации, то и переносить тяжесть не составило бы для него особого труда, и нервная система усмирённого человека пришла бы в состояние покорного ужаса. А ужас в наибольшей степени стимулирует бесконтрольные выплески зарядов психической энергии; которые и потребляются паразитирующим на этом духом.
  Но: достаточно эффективным подобное полевое воздействие могло быть только в том случае, если энергопроводы хоботов были обмотаны вокруг жертвы. Во-первых, это давало возможность использовать энергию всего энергопровода, а не его небольшой отдельной части. Во-вторых, как гласит ньютоновский закон тяготения, сила гравитационного взаимодействия (в данном случае - воздействия) обратно пропорциональна квадрату расстояния между объектами. То есть - при частичном контакте с хоботом, а тем паче - при отсутствии контакта, при некотором, даже малом удалении от хоботов сила их воздействия многократно уменьшалась. Но это же означает, что человек мог оказаться в объятиях хоботов только в том случае, если он практически не сопротивлялся заключению его в эти объятия. Если бы он активно вырывался, отбивался, удалялся, не давал себя обхватить, то воздействие хоботов на него было бы значительно слабее. Кроме того, сопротивляющийся человек мог повредить, разорвать драгоценные для чудища хобота (или, по крайней мере, покрывающую их 'кожу'), в результате чего дракон вынужден был бы ослабить, а то и прекратить попытки силового воздействия.
  Формулировка 'в себя пожру', по сути, является повтором предложения соглашаться быть отнесённым в полон. Меняется только место походного заключения: не 'в хобота', а 'в себя'. Мол, полезай сам ко мне в глотку, если хочешь остаться жив и цел; и тогда я тебя не сожру (разжёвывая, по частям), а 'в себя пожру'. То есть - помещу в себя, проглочу целиком; сделаю так же, как то делали морские чудища с поставленными для них на край берега жертвами. А те, как известно, иной раз возвращались живыми и невредимыми из морских глубин.
  Создаётся впечатление, что Змей, говоря словами басни Крылова, совсем без драки хотел попасть в большие забияки. Хотя у него, в отличие от Моськи, имелся не один способ воздействия на оппонента - бесконечно лаять, а целых три.
  Первый способ - прямое энергетическое воздействие. Пользоваться таким способом часто и активно духи, очевидно, не могут. Энергия - это их жизнь, их кровь; и проливать её они будут только в случае крайней угрозы собственной жизни или в случае уверенности в безусловном восполнении сделанных затрат.
  Второй способ - прямое командное воздействие. Но для этого они должны суметь влезть к человеку в душу и, укрепившись там, овладеть его разумом. А уж затем, от имени разума отдавая те или иные приказы, побуждают человека к выгодным для них действиям.
  Третий способ - косвенное, психологическое воздействие. Мелкие, энергетически слабые духи лукавства и соблазна побуждают человека к тем или иным поступкам, направляют его в свои сети, воздействуя на его греховные слабости и пороки. Драконы, как духи крупные, энергетически мощные действуют более жёстко и решительно: активно воздействуют человеку на психику, пытаются запугать его, устрашить, привести в состояние нервного ступора и абсолютной покорности. И отступают ('растворяются в воздухе' или притворяются убитыми) только в случае непобедимой стойкости своего противника.
  Но Добрыня, в отличие от нас, о том, что Змей - не говорящее животное, а потусторонний дух, не знал; и не сомневался, что Змей вполне способен свои угрозы воплотить в действия. Так что отказывать Добрыне в мужестве и отваге нет ни малейшей причины. Тем паче что Змей приноровил свой прилёт к тому моменту, когда Добрыня купался в реке и, в силу этого, был голым и совершенно безоружным. Тем не менее на угрозы Змея Добрыня не поддался, но
  '...нырнул от бережка до бережка,
  Выходил Добрыня на крутой берег.
  Тут Змеище Горынище проклятый,
  Он стал на Добрыню искры сыпати,
  Он стал жечь да тело белое!'
  Данная жгучая информация подтверждает версию о том, что Змей являлся существом энергетической природы; а главное - после прочтения её невозможно не увериться, что всё изложенное в былине - истинная правда.
  В самом деле, казалось бы: ну чего в эпическом деле мелочиться? Почему бы повествователю не пойти по натоптанному прежними сказителями пути, и не ужаснуть слушателей тем испепеляющим пламенем, что изрыгали прежние драконы? Впечатление от мощного (неплохо, если ещё и вонючего) пламени, в сравнении с непонятными искрами, было бы куда более сильным, восхищение подвигом Добрыни - более горячим, а доверие к компетентности былинного повествователя - более уверенным; не он ведь только, все издавна так говорят. Нет; повествователь предпочёл красивому преувеличению скромную и уже тем красивую правду.
  Так что, все прежние сказители и повествователи, мягко говоря, несколько приукрашивали истину?
  Может быть, и не все, но - многие. Разве мы, по ходу данного исследования, в этом не убедились?
  А почему и зачем они это делали?
  Да хотя бы потому, что сведения о каждом из подвигов сообщались им теми самыми героями, которые и совершили тот или иной конкретный подвиг. А у каждого героя, хоть древнегреческого, хоть скандинавского, хоть самого что ни на есть нидерландского, имелся большой стимул приукрасить размеры своего необычайного героизма. А иной раз имелся и не менее большой стимул умолчать о некоторых аспектах своих подвигов. Ведь от исторических масштабов и внешней красивости совершённых героем подвигов напрямую зависело, на какой статут в современном ему обществе он может рассчитывать, и кого сможет взять в жёны: обычную, не престижную и бездоходную простушку либо - царевну-королевну. А когда, в зависимости от умения подать товар лицом, такой диспаритет цен - стесняться не резон.
  Вспомним хотя бы Персея. Подплывшее морское чудовище уже открыло пасть, Андромеда кричит от ужаса, родители обнимают её и горько плачут, а герой с ними торгуется: 'Отдайте мне вашу дочь в жёны - и я её спасу. А иначе - видал бы я вас всех, со своих тапок с крылышками, уже вон в том плавучем гробу!' Естественно, что батюшка - царь сам вскричал про царство в придачу. А может быть, и не сам; может быть, в ответ на столь же настойчивое пожелание героя... Упомянуть о котором для нас и для истории он как-то не счёл нужным.
  Так, или примерно так, действовали и другие древнегреческие герои. Не сошёл с проторенного ими пути и славный рыцарь Зигфрид. Вот и задумаемся: легко ли было решиться обычному, совсем не героическому повествователю сочинить в честь того или иного героя такую оду, какая могла бы герою не понравиться? Времена-то были нецивилизованные; клиенты - гневливые и буйные... Зачем мудрому барду рисковать своей талантливой головой? Лучше уж вдохновенно пропеть о том, как ловко и мужественно сносил другие головы воспеваемый им герой; смотришь, и перепадёт что-нибудь с геройско-царско-королевского стола.
  Но Добрыня, хоть и происходил из княжеского рода, в князья не лез, с самого раннего детства предпочитая высокомудрой руководящей работе простую рядовую рукопашную. А каковы герои, таковы и сказители; и наоборот. Так что неудивительно, что многие русские былины пропитаны духом самоотверженного и искреннего служения Родине; в том числе и изучаемая нами. Нескрываемой целью автора этой былины является стремление рассказать, как и каким образом удалось Добрыне одержать победу над конкретным, всем известным и очень опасным врагом - Змеем. Автор сообщает всем отечественным бойцам, какими качествами обладает этот враг; к каким приёмам и уловкам, ради достижения собственной победы, он прибегает; мол, знайте, добры молодцы, и при встрече со Змеем, ради сохранения своей жизни и достижения важной для нас всех победы, учитывайте.
  Происхождение необъяснимых по тем временам качеств Змея повествователю непонятно, но именно потому он считает нужным и важным описать их точно и правдиво. Сквозь текст былины слышится: может быть, вы, наши более разумные и развитые потомки, со временем сумеете понять и разгадать скрытый смысл уловок Змея, после чего побеждать заклятого врага станет немного легче, и Русь избавится от него навсегда.
  Так чем же могли являться испускаемые Змеем искры?
  Может быть, это - микромолнии, как проявление присущих тучам свойств накапливать запасы электроэнергии. Ведь Змей только что летал в виде тучи по небу, и к моменту начала боя не касался земли, не успел разрядиться; вот и старался не упустить возможности использовать в корыстных целях нацеплявшееся на него дармовое электричество. Но в этом случае искры вовсе не обязательно летели бы в Добрыню; и вряд ли бы их было много; скорее, дело ограничилось бы одной искрой, сошедшей со Змея в землю в момент его посадки. Так что искры, или микромолнии, вне зависимости от того, имели они электрическую природу или какую-то иную, генерировались самим Змеем.
  Из чего становится ещё более понятно, почему Змей прилетел в тот момент, когда Добрыня купался в реке. (Хотя, скорее, Змей не прилетел откуда-то издалека, а 'перелетел' из потустороннего мира в наш. Проще говоря, материализовался перед намеченной им жертвой, сконцентрировался из рассеянного в пространстве состояния в зримый образ. Иначе Добрыня заметил бы его намного раньше, ещё во время длительного снижения 'пузыря' Змея с заоблачных высот, и в речку бы не полез). Выгода ситуации для Змея состояла не только в том, что Добрыня сам лишил себя оружия, но и в том, что лишился хоть какой-то защиты для своего тела от 'искр', а при этом ещё и надёжно 'заземлился'. Всё это убедило Змея в том, что победа достанется ему легко; вот он и не утерпел такого соблазна, решил воспользоваться выгодным для нападения моментом.
  Кстати говоря, теперь понятно, каким образом уберёг Беовульфа большой железный щит во время его битвы с драконом. Стоявший на земле щит служил ему не только укрытием, но и надёжным заземлением. До самого же героя ни одна микромолния не долетала, все заряды через щит уходили в землю; отчего Беовульф, радуясь своему удачному изобретению, и посмеивался. А вот если бы дракон и в самом деле изрыгал из пасти жгучее пламя наподобие огромнейшей паяльной лампы, то Беовульфу, одетому в кольчугу и панцирь, пришлось бы удерживать тяжёлую раскалённую железяку щита ладонями в очень горячих железных перчатках. А когда корчишься от адской боли на личной сковородке, пусть и с двойным дном - щита и панциря, и чуешь запах собственной гари, то - не до смеха.
  Змей по-прежнему 'сыплет искрою негасимою', Добрыне бегает от него по берегу, но 'нечего взять в белы ручушки, ему нечем со Змеищем поборотися!' И вдруг
  'Увидал только молоденький Добрынюшка,
  Увидал он на крутом на берегу -
  Тут лежит колпак да земли греческой;
  Он берёт тот колпак во белы ручки,
  Он со той ли со досадушки великой -
  Да ударил он Змеища Горынища:
  Ещё пал-то Змей да на сыру землю,
  На сыру землю пал - во ковыль траву!'
  Источник [8] сообщает о весе запущенного Добрыней снаряда:
  'Лежит тут колпак земли греческой,
  А весу-то колпак буде трёх пудов'.
  Источник [9] приводит ещё одно уточнение:
   'Только лежит один пухов колпак,
  Пухов колпак да земли греческой,
  По весу тот колпак целых три пуда'.
  Было бы логично предположить, что 'колпак земли греческой' появился на берегу реки не по прихоти рассказчика (зачем ему усложнять повествование случайными непонятными деталями), а был обронен либо забыт кем-то из тех, кто устроил привал на берегу реки по 'пути из грек'. Следующим логичным ходом уважающего себя учёного исследователя былин было бы - попытаться отыскать исторические свидетельства, чем же являлась эта самая 'земля греческая'. К сожалению, никаких сведений о компонентах и структуре 'земли греческой' ни один из толкователей былины не приводит. То ли никто из них не захотел утруждать себя нудной работой рытья в чужой 'земле', то ли эта 'земля', как и сведения о ней, канула в Лету вместе с разграбленной и сожжённой Византией. Вследствие чего те варианты былины, что дошли к нам в стихотворном виде (то есть - от народных сказителей), не стесняются сообщать, что колпак был полон именно 'земли греческой'. А во всех осовремененных прозаических пересказах ('научно доработанных' и 'творчески улучшенных' толкователями) 'колпак земли греческой' заменён либо на ком обычной земли, либо, чуть хитрее, на греческую шляпу, наполненную лично Добрыней прибрежной землёй или речным песком. Принципиальная разница между этими литературно-техническими доработками подвига Добрыни состоит лишь в количестве пудов шляпного наполнителя. Одни пересказчики повторили названную источниками [19] и [3] цифру три (наш основной рассказчик о весе 'греческой земли' не сказал ни слова). Другие увеличили пудность метательного снаряда до более весомой цифры пять, а 'греческую землю' заменили песком и камнями, собранными Добрыней с речного бережка.
  Смысл таких доработок очевиден. Пересказчики и толкователи былины хотят убедить своих слушателей в том, что громадный Змей был сбит не выстрелом из пушки, и не ударом вырванного с корнем дуба, а всего лишь каким-то странным головным убором с неизвестно как очутившейся там странной землёй. Но сами толкователи в эту антинаучную ересь не верят. Вот и досыпают в 'шляпу' землицы с камнями и песочком столько, чтобы уж никто не сомневался: после удара такой махинушкой любое чудище не удержится на крыльях и не устоит на лапах.
  Но 'улучшениями' правды можно лишь исказить, ухудшить правду, а то и погубить её. Так и здесь: в результате 'улучшений' получилось не правдиво, а надуманно и смешно. Хоть Добрыня и богатырь, но всё же - не экскаватор. Как будто у него не нормальные, живые ладони, а стальные ковши, способные вырезать из целинного грунта высокого (а значит, прочного) берега, к тому же - утоптанного во время стоянок, ком земли весом не меньше чем в три пуда. Что составляет объём примерно в три ведра; причём вырвать из земли этот ком нужно было за один хват. Больше времени на это Змей Добрыне не предоставил бы. Да будь грек, носивший до того эту шляпу, хоть самим Гераклом - как бы эти трёхведровые пуды смогли в его шляпу вместиться?
  Я лично могу лишь предположить, что в первоначальном варианте былины говорилось о трети пуда; пять - шесть килограммов земли ещё как-то могло вместиться в большой головной убор. Но, видимо, кому-то из множества последующих пересказчиков этот вес показался недостаточным для победы над огромным Змеем, почудилась глупость составителя или ошибка произношения, и треть превратилась в три.
  Ещё более тяжкие, на сей раз - уж точно не менее чем трёхпудовые сомнения, вкупе с облегчающей их усмешкой, возникают после ознакомления с одним из прозаических вариантов былины. В этом варианте сообщается, что брошенной Добрыней 'шляпой с комом земли' были сбиты все три головы Змея.
  Впрочем - в повествованиях о подвигах героев древности встречались чудеса и позанятнее, чем этот чудесный, да ещё и филигранно выполненный бросок. И всё таки - неудержимо хочется посоветовать рассказчику заменить шляпу на шапку. В таком случае можно было бы объявить былину сказочной аллегорией другого, произошедшего примерно в те же времена события. Тогда один русский князь бросил навстречу войску другого князя маленький отряд воеводы, имевшего имя Шапка, чтобы тот на некоторое время задержал внезапно появившегося противника на дальнем рубеже обороны. А Шапка, неожиданно для обеих враждующих сторон, разгромил и прогнал всё вражеское войско. После чего победители и повадились угрожать побеждённым: 'Мы вас Шапками забросаем!' [11]
  Но у Добрыни не было ни воеводы, который бы сражался со Змеем вместо него, ни склада нагруженных землёй шляп под рукой. Неужто прозаически - деловая информация об оторванных головах Змея - также ложная?
  Источник [19] о головах даже не упоминает, но сообщает другую, прямо-таки шокирующую информацию: Добрыня
  'ударил змею по хоботам,
  отшиб змеи двенадцать хоботов'.
  Ему вторит источник [3]:
  'Как ухватил он колпак земли греческой,
  Да шибнёт во Змею во проклятую,
  Он отшиб Змее двенадцать хоботов'.
  В правдивость сообщения о том, что у Змея якобы были оторваны все три головы, мы, в общем-то, не поверили. И что теперь, прикажете верить в реальность того, что ударом того же самого, одного-единственного 'кома земли' были снесены ещё и все двенадцать силовых хоботов Змея? Как это могло произойти? Тем паче что Змей отнюдь не поворачивался к Добрыне задом (применяя военный термин - тылом; битва происходила глаза в глаза, лицом к трём лицам. Как же Добрыне удалось ударить Змея по хвостам? Да ещё и с такой силой, что они, все двенадцать, вмиг оказались перебитыми? Что он, подобно величайшему мастеру ручного мяча, выпрыгнул со столь изрядным грузом над головами чудища, а потом, как непревзойдённый мастер боулинга, одним броском поразил все двенадцать надёжно приклеенных кеглей? Да никому и никак такого фокуса не вытворить.
  Видимо, поэтому в 'улучшенном' варианте и пострадали не хоботы, а головы, из рассуждения: легче одним броском сбить три кегли, чем разорвать двенадцать толстых силовых канатов. Но нам идти в своих умозаключениях по такому или подобному пути не годится; поставленная нами перед собой цель - не улучшать не обнаруженную или непонятую правду, а найти и понять истинную правду. В этом плане - как можно понять невероятную информацию, представленную сразу двумя надёжными источниками? Как найти, где и в чём искать причину такого чуда? Очевидно, начать такие поиски нужно с определения, чем же являлась произведшее его 'греческая земля'.
  Может быть, она была рудой какого-нибудь ценного металла? Коли уж оказалась такой тяжёлой, что в объём одной шляпы вместилось несколько её пудов. Но выплавлять тяжёлые металлы, типа вольфрама, молибдена, в то время ещё не умели, уран никому не был нужен, а везти медную или железную руду через неспокойное море, а затем, на весельной тяге, вверх по Днепру - явно нерентабельно. Гораздо проще, легче и прибыльнее привезти готовые изделия искусных византийских мастеров.
  Может быть, 'греческая земля' была лечебной грязью, привозимой на Русь из какой-нибудь византийской лечебницы? Коли уж должна была представлять собою мокрый тяжёлый ком. Но кто стал бы везти из далёкой Византии ком грязи? Да ещё и не в каком-то непроницаемом сосуде, а в перевёрнутом, протекающем снизу, открытом сверху головном уборе? Никто; потому что - бессмысленно. Тем более - летом, когда жарко. Недаром же Добрыня, невзирая на предупреждения матушки 'не езди-ка ты, дитятко, к Пучай-реке', не удержался от соблазна и не только приехал к реке, но и
  '...одёжицу с себя сымал всю донага
  И пошёл купаться во Пучай-реку'.
  Но: за время долгого путешествия грязь высохнет, растрясётся, превратится в мелкие комочки и пыль, потеряет свои целебные свойства. А что толку от пыли в деле сшибания голов и хоботов громадного чудовища? Пыли хоть сто пудов в шляпу нагрузи, а Змей даже и не чихнёт; он ведь - потусторонний, ему дышать не надо.
  2
  Давайте попробуем пойти другим путём. Не будем грузить себе мозги пудами, а подумаем вот над чем: может быть, поражающая сила 'земли греческой' состояла не в весе, а в её особой поражающей силе? В связи с этим можно сделать предположение, что она была сродни 'греческому огню', являвшемуся смесью нефти с селитрой. Возможно, она - тот же 'греческий огонь', залитый в некую твёрдую пористую структуру типа пемзы. И если данная структура обладала свойством искрить от возникавших в ней напряжений и изломов, то содержавшийся в ней 'греческий огонь' вполне мог бы возгораться, а то и взрываться в момент сильных ударов.
  Кстати говоря, почти через тысячу лет после описанных в былине событий Альфред Нобель, по схожей технологии, изготовил свой знаменитый динамит. Для этого он залил нитроглицерин, взрывавшийся от малейшего удара, а то и от простого сотрясения, в так называемую 'инфузорную землю'. В результате этой операции нитроглицерин вовсе не потерял свойство взрываться от удара, но зато сила этого удара должна была стать достаточной для того, чтобы резко смять структуру скелетного материала. Не потому ли додумался так сделать скандинав Нобель, что каким-то образом узнал о подобной древней технологии?
  Да, версия очень соблазнительна; особенно - если нам, как соавторам изобретения Нобеля, удастся войти в состав Нобелевского комитета. Но, как ни жаль, в деле раскрытия тайны удивительного воздействия 'земли' на Змея эта версия нам не поможет.
  Ведь, если бы даже внешняя оболочка Змея была достаточно плотной для того, чтобы силы удара о неё оказалось достаточно для детонации взрывчатки, то всё равно после взрыва Змей не шлёпнулся бы 'во ковыль траву' вверх тормашками. Он просто-напросто разлетелся бы клочьями во все стороны; а вслед за тем растаял в воздухе наподобие пригретого солнцем и сдутого ветром утреннего тумана. Что ещё оставалось бы делать бесплотному духу, лишившемуся своей оболочки?
  А вот Добрыню бы мы, в случае взрыва, безвозвратно потеряли; а вместе с ним - и былину. Единственный способ уберечь Добрыню от поражающего воздействия взрыва - сделать взрыв направленным; чтобы взрывная волна и возможные осколки летели строго в сторону Змея. Так что - давайте, подальше от греха, отбросим бестолковый динамит и подумаем: что могло произвести подобное действие на Змея, но при этом чтобы у него отлетели только хоботы (которые Змей, как потусторонний дух, мог бы быстро восстановить), а тело почти не пострадало? И чтобы при этом не пострадал Добрыня.
  Взглянем на колпак с греческой землёй более внимательно, вдумчиво, не торопясь; и начнём осмотр не с содержимого, не с нетто, а с тары. Спросим своё историческое видение: кто мог носить в тогдашней Византии большой колпак, сделанный из тонкого прочного войлока типа фетра? (напомню: колпак не 'шерстян', а 'пухов'.) Ответ один: православный монах или священник. Турки к тому времени Византию не захватили, фесок местное население не носило, а вот монастырей и храмов в православной Византии имелось много.
  А чем могло являться содержимое головного убора православного священника, как не атрибутом проведения каких-то сакральных действий? Ведь священник позволил бы себе предоставить свой головной убор только для такого содержимого, которое было бы греховно перевозить в иной таре; которое, в его глазах, являлось большей ценностью, нежели его собственная голова.
  Лично у меня три версии. Одна из них: 'греческая земля' была... обычной греческой землёй. А необычайно сильное её воздействие на Змея происходило из того, что она была освящена в православном греческом (византийском) храме или монастыре. Возможно, освящена кем-то из верховных богопочитаемых иерархов, благодаря чему пользовалась у перевозившего её человека особым почитанием и поклонением.
  Представим себе: последняя четверть десятого века. Князь Владимир ещё не окрестил Русь, но людей, обращённых в христианство, и среди славян, и среди варягов уже довольно много. Основное число их - князья, купцы и воины княжеских дружин. Каждый из них знает, что может погибнуть в любой момент, и каждому хочется, чтобы обряд погребения был совершён с максимально возможным соблюдением христианских канонов: если и не с отпеванием, то хотя бы со щепоткой освящённой землёй, насыпанной крестообразно на теле усопшего. Да и вообще - неплохо бы иметь какое-то количество освящённой земли в доме, окружённом бесконечными буераками бесовщины и беспросветной тьмой язычества, чтобы был какой-то маленький, размером в туесочек островок, где могли бы спокойно приземлиться и отдохнуть долетевшие сюда ангелы. А где взять освящённую землю? На всю Русь - одна-единственная церковь (святого Ильи), построенная княгиней Ольгой в Киеве для своей дружины в первой половине десятого века. Наверное, можно было освятить землю там; но лучше уж привезти из Византии, из какого-нибудь давнего, намоленного, известного своею чудотворностью храма. Тем паче - если всё равно надо в Византию по каким-то делам ехать.
  Вторая версия: 'греческая земля' была обыкновенной землёй, взятой у стен какого-нибудь особо чтимого византийского храма и перевозимой в Русь, чтобы засыпать её в основание будущего, намеченного к построению храма. Как то и делается на Руси по сию пору.
  Третья версия и, думаю, основная: 'греческая земля' была священным 'тонким прахом', привезённым из Ефеса (Эфеса). В этом византийском городе долгие годы жил и проповедовал автор одного из Евангелий, апостол и любимый ученик Христа Иоанн Богослов. Там же он и был похоронен. С тех пор, как утверждает православное предание (свидетельств - огромное количество), каждый год 8 мая над местом погребения апостола выступала из земли некая, не похожая на обычную пыль, нежная лёгкая субстанция, называемая 'тонким прахом'. Этот 'тонкий прах' верующие собирали и - исцелялись им от болезней. Так продолжалось вплоть до завоевания в пятнадцатом веке Византии турками, и разрушения ими могилы апостола как объекта религиозного почитания побеждённых врагов.
  Возникает вопрос: каким образом, благодаря чему происходили исцеления от множества самых разных болезней? Благодаря вере в исцеление? Безусловно, этот фактор имел большое значение; но без реального воздействия 'тонкого праха' он бы быстро уменьшился и исчез. А в чём состояло уникальное качество универсального воздействия?
  Рассуждаем так: апостол был высокодуховной личностью, т.е. обладал большим положительным энергетическим зарядом. Именно и только это уникальное качество и могло передаться выступавшему из его могилы праху. Положительный энергетический заряд, будучи нанесён на тела или попадая внутрь организмов верующих людей, изгонял из них, выталкивал прочь отрицательно заряженных злых духов, паразитировавших на тех или иных болезненных ощущениях человеческих органов. Лишившийся пагубного воздействия организм, в союзе с воодушевившейся верой душой, выздоравливал и креп.
  3
  Какому бы из названных вариантов ни соответствовало содержимое колпака, несомненно одно: оно, согласно теории Вэйника, несло в себе большой заряд положительной энергии. А злые духи, как мы знаем из той же теории, состоят из отрицательных микрочастиц, которые активно отталкиваются положительными. Вот 'отрицательный герой' Змей, пронизанный положительно заряженной дробью 'греческой земли', и кувыркнулся вверх тормашками. Мало того; внутреннее устройство его потустороннего организма оказалось настолько поражено и ослаблено, что ему ничего не оставалось, как просить у Добрыни пощады.
  Для приведения этой версии в законченный вид остаётся предположить, что спасительный для Добрыни колпак оставил на берегу реки либо православный паломник, либо верующий воин, либо верующий купец, либо, вероятнее всего, православный монах-миссионер (возможно, именно в своём головном уборе монах, в знак особого благоговения, и переносил землю либо тонкий прах). Но как можно было оставить, как можно было забыть на далёком речном берегу такую немыслимую ценность? Да ещё - именно в том месте, где Добрыня, дойдя до полного отчаяния, схватил и швырнул в Змея то, что уж попало ему под руку?
  Абсолютно точного ответа уже не найти; можно уверенно утверждать лишь об одном: в деле помощи Добрыне в битве со злым духом не обошлось без Провидения Господня, а то и без прямого участия Его руки.
  Как же произошло само чудо победы над Змеем?
  Начнём восстанавливать события с раздумчивого упоминания нашего основного рассказчика о 'досадушке великой', с какой Добрыня швырнул колпак с землёй в Змея. В этих словах остро чувствуется, что сам же Добрыня был крайне удивлён нежданно сильным эффектом произведённого им броска; и нашёл он видимую причину такового эффекта именно в 'досадушке'. Мол, благодаря 'досадушке' я, сам того не заметив, настолько сильно швырнул колпак, что даже этого малого веса хватило, чтобы сбить на землю громадную махину Змея.
  В самом деле: чем ещё он мог объяснить столь неожиданный успех, последовавший после первого же, совершенно отчаянного броска? Змея он воспринимал именно как змея, как огромное плотоядное существо, и понимал, что своим отчаянным, попросту отвлекающим броском не нанесёт ему особого вреда. Вот и швырнул 'с досадушкой' в его головы то, что первым попалось под руку. Но досада - плохой помощник в делах, требующих точности и осмотрительности. К тому же - колпак один, а голов три; в какую из них целить? Да ни в какую. Просто - в сторону их; лишь бы хоть как-то, хоть чем-то отвлечь эти противные головы от желания начать пиршество!
  Вот колпак и пролетел мимо голов. Или - какая-то из них уклонилась от удара. Но при этом, в соответствии с законами физики, тонкий прах (возможно - с примесью превратившейся в пыль земли) вылетел из колпака в виде пушистого облачка, медленно оседавшего на тело Змея. Кто не верит, что это могло произойти именно так, пожалуйста, проверьте; в таком важном деле лучше убедиться самому. Достичь абсолютного подобия того события нам, в силу понятных причин, не удастся, так что сделаем хитрее: вроде бы то же самое, только всё наоборот.
  Итак: достаньте из пылесоса набитый пылью мешок, схватите его, как колпак без дужки, за бок или под дно, и швырните как можно дальше и выше. Но - заранее учтите: мешок пылесборника, как и колпак, в общем-то, не мешок; у него нет горлышка, которое можно наглухо завязать верёвочкой. Пока он будет лететь, да ещё и кувыркаться от вращающего момента вашей досадушки на великую глупость предложенного Вам эксперимента, большая часть содержимого вытряхнется или, в согласии с законом Бернулли, высосется наружу вслед за потоком увлекающего за собой воздуха. Даже не сомневаюсь, что Вы сразу же помчитесь прочь от облака разлетающейся клубами пыли. Ведь Вы - добропорядочный, чистоплотный, положительный гражданин; а бытовая пыль, от попадания которой на кожу могут возникнуть болезненные прыщи, ничего, кроме отрицательных эмоций, вызвать у Вас не может.
  Вот и Змей так же (а, скорее, ещё активнее и резче) метнулся прочь от крайне неприятного ему облачка. Ощутив острейший ожог, поняв, что дело для него пахнет не прыщами, а чем-то много более неприятным, Змей метнулся вверх и назад, чтобы взлететь выше смертельно опасного для него облака и, развернувшись на обратный курс, мчаться прочь от ставшего чересчур опасным врага. Этот кульбит ему ещё удался; но, в результате, в зоне воздействия облака тонкого праха оказались его хоботы. И те исчезли; аннигилировали от соприкосновений с положительно заряженным 'тонким прахом', оказались 'оторванными'. А если фактически и не были оторваны, то, вне сомнения, нормально функционировать основные энергетические агрегаты Змея уже не могли.
  И Змей, вместо приличного завершения 'мёртвой петли', полумёртвым грохнулся на спину.
  Но что после падения сделал Змей? Притворился мёртвым, как то в подобных случаях делали все потусторонние чудища? Нет! Он же - не дурак; он же понимал: нельзя, смертельно опасно дать понять людям, в лице бесстрашного и въедливо-внимательного Добрыни, какое оружие для потусторонних существ самое страшнее и губительное. Он принялся спешно затягивать новенькой 'шкурой' все свои пробоины.
  А что, отметив потерю Змеем хоботов, увидев его неуправляемое падение, но и заметив, что Змей, несмотря ни на что, подаёт признаки жизни, подумал Добрыня? Наверняка: 'Неужто жив? Надо добить, пока не очухался'.
  Но почему Добрыня не догадался, что все случившиеся со Змеем неприятности произошли не из-за последствий удара колпаком, а из-за воздействия пылеобразного содержимого колпака?
  А как он мог догадаться? На себе ведь он никакого воздействия не почувствовал. На него частички содержимого колпака оказали благоприятное воздействие; а он это воспринял как радость неожиданной победы.
  Глянем: как там в былине?
  4
  'Молодой Добрынюшка Никитич,
  Он ведь смелый был и сноровистый:
  Да вскочил-то он Змеищу на белы груди,
  Распластать-то ему хочет груди белые,
  А и хочет срубить да буйны головы!'
  Ох, мальчишка! Ох, торопыга! Вскочить на грудь Змея, можно сказать, в объятия его лап, он вскочил, но пластать-то и рубить ему было по-прежнему нечем! Ведь никакого оружия он не нашёл. Так что, видимо, вскочил он на Змея не потому, что намеревался пластать и рубить, а, будучи уверен, что Змей остался без голов, взлетел на вершину эйфории своего избавления от смерти. А когда вскочил, взглянул - у Змея и с головами, и с шеями, и с грудями всё в порядке. Успел гад отрастить новую 'кожу'! Хоть и не совсем качественно. Груди-то у него не были покрыты зелёной чешуёй, как у нормального змея, или гладкими оранжевыми пластинками, как у ящерицы (ящера), но выглядели белыми. Неужто оказались человечьими?
  Добрыне думать-размышлять на эту тему было недосуг. Но мы-то не на груди у дракона, а в более уютной и спокойной обстановке. Особенно торопиться нам некуда, можно немножко и подумать.
  Самый простой и напрашивающийся ответ - сказитель по привычке употребил стандартный, часто встречающийся во множестве былин оборот 'груди белые'. Но если они и в самом деле были белыми, то можно предположить, что:
  А) Змей во время кульбита через спину назад вошёл грудью в облако 'тонкого праха', а после падения не успел как следует восстановить 'кожу' на груди, и она была тонкой, полупрозрачной, белой.
  Б) Змей, после воздействия на него 'тонкого праха', вместе со значительной частью здоровья утратил и часть соображения, отчего зарастил пробоины 'кожей' не того ассортимента.
  В) Змей утратил часть здоровья, но не утратил соображения. А потому, в расчёте на человеческую жалостливость Добрыни, нарочно трансформировал 'кожу' на груди в белую, человеческую, дабы вызвать в молоденьком пареньке жалость и сочувствие. поскольку не сомневался, что Добрыня всё равно не сдастся, но и голыми руками будет 'пластать', чем нанесёт урон Змею и попутно сможет догадаться о потустороннем, не телесном строении этого чудища.
   Далее, источник [19] сообщает, что Добрыня, увидев, что Змей неожиданно оказался на спине,
  'Сбился на змею да он с коленками,
  Выхватил ножище да кинжалище,
  Хоче он змею было пороспластать'.
  Странно; не было ведь у Добрыни никакого оружия; и вдруг появился ножище - кинжалище. Каким образом он появился? И откуда Добрыня его выхватил? Добрыня ведь был совершенно гол. Видимо, данное сообщение придётся отнести на счёт острого желания рассказчика хоть чем-то помочь Добрыне в острый момент его биографии.
  И уже в третий раз расставляет всё по своим местам источник [3]:
  'На кресте у Добрыни был булатный нож...'
  Теперь понятно и с ножом (который, очевидно, был совсем небольшим), и с причиной невероятной удачливости Добрыни. Добрый христианин мужественно сражался с языческим бесом; и Господь, как мы о том уже догадались ранее, не оставил его без поддержки и помощи.
  И всё же, если в рассматриваемый момент времени представить себя на месте Добрыни, стоявшего на огромной груде груди живого и с виду ничуть не пострадавшего чудовища, - свихнуться можно. Надо бы пластать и рубить, но - чем тут пластать? Ножичек наверняка размером не больше перочинного; таким не то, что огромного Змея, обычного кабана не зарежешь. Надо бы бежать, но - но не успеешь и шага сделать, как окажешься в лапах, зубах или хоботах Змея.
  Но вот что удивительно: Змей и не подумал воспользоваться трудным положением своего противника, хотя для победы ему достаточно было зареветь пострашнее и сыпануть на Добрыню очередным зарядом искр. После чего, теоретически говоря, любой герой, из понимания, что в данной ситуации с таким зверем всё равно не совладать, должен был бы сразу же перейти в решительное отступление. Смотришь, и добился бы Змей почётной для себя ничьей. Рассчитывать на победу после такого удара, какой он получил, Змею не приходилось молить Змея о пощаде Добрыня наверняка бы не стал.
  Но Змей, вместо этих очевидных действий, запросил пощады; словно 'греческая земля' если и не отшибла ему головы, то сильно повредила мозги. Хотя, скорее, соображение у него лишь обострилось; Змей понял либо почувствовал, что Добрыня не сдастся и не убежит, но будет биться до последнего. А тут Добрыня с явно агрессивной целью 'сбился на змею коленками'; да, видать, замешкался с освобождением ножа от цепочки, не стал рвать его вместе с крестом с груди.
  Змей же, в отличие от Добрыни, знал, что уж этот-то богатырь сможет и без ножа элементарно разодрать его на клочья; а хоть как-то ему сопротивляться, по всей очевидности, Змей не мог. 'Греческая земля' полностью лишила потустороннее чудище всех запасов его энергии и сил; ведь Змей даже рычать и искрить был не в состоянии.
  И тогда он, вместо победного наступления, поспешил перевести сражение с поля боя на удивительно современное поле - поле юриспруденции.
  'Ты молоденький Добрынюшка Никитич!
  Не убей меня, да Змея лютого,
  Да пусти-ка полетать по белу свету!
  Мы напишем записи да промеж собой,
  Да великие записи, немалые:
  Не съезжаться бы по веку в чистом поле,
  Нам не делать боя - драки, кроволитьица'.
  Практически все другие источники представляют более развёрнутые сведения о содержании 'великих записей, немалых'. Мы все их перечислять не будем, упомянём лишь основные положения [3]:
  '...тебе не ездити далее во чисто поле,
  А мне... не носить людей русских,
  Не копить полонов да русских'.
  Понятно, что предложение о заключении такого договора было воспринято Добрыней если и не как безусловная победа, но как весьма достойный, наилучший выход из ситуации, в какой он оказался. И Добрыня, не подозревая, что со стороны Змея такое предложение всего лишь уловка, согласился. Нынешние многоопытные политики то и дело на такие трюки ловятся; что взять с малограмотного простодушного мальчишки?
  'Он скорёшенько сходил ли со белых грудей,
  Написали они записи промеж себя...'
  Ну, разве не мальчишка? Сам на себя компромат перед князем составил. После чего
  'Полетел как Змей по чисту полю,
  Да и летел Змей через Киев-град,
  Ко сырой земле Змеище припадал всё:
  Унёс он у князя у Владимира,
  Унёс он племянницу любимую,
  Распрекрасную Забавушку Путятичну!'
  Источник [19] уточняет:
  'Ухватил тут Забаву дочь Путятичну
  Во свои было во хоботы змеиные'.
  Значит, отрастил-таки Змей свои хоботы! Потратил на это последнюю энергию! Естественно - захотелось подкормиться. И, конечно же, выбрал в качестве жертвы избалованную, не приученную самостоятельно защищаться девицу. А она, не догадываясь, что силой Змею её не взять, наверняка и не пыталась сопротивляться.
  Теперь представим себе: проголодавшийся охотник, заприметив добычу крупную и сильную, но попавшую в условия, затруднявшие или исключавшие возможность для сопротивления, решается напасть на неё с целью аппетитно пообедать. Но - вот неудача; битва хоть ещё и не проиграна, но и не выиграна; а тем временем последние силы частью истрачены, а большей частью неожиданно улетучились. Запасы его жизненной энергии полностью истощены; ещё немного - и он попросту умрёт от голода. Что он, при малейшей на то возможности, будет делать?
  Вначале он постарается уговорить противника прекратить битву. Если это удастся, он немедленно побредёт к какому-то из привычных мест кормёжки. Скорее всего - к тому, к которому легче всего добраться. Вверх, в горы, он, умный, не пойдёт, даже если там у него пещера с продуктами. Побредёт туда, где дорога не имеет препятствий (по чисту полю). По дороге будет то и дело обессиленно валиться на землю (припадать ко сырой земле); но уж когда доберётся до цели, то сожрёт всё, что сможет ухватить, а главное, что не будет сопротивляться. А на обратный путь прихватит с собою кусочек полакомее.
  3
  В результате Добрыня же и пострадал; как то всегда бывает после договора с нечистой силой. Осердился князь Владимир и велел Добрыне: 'Сходи-ка ты во норы во змеиные... да подай-ка ты Забаву (мне) во белы руки!'
  Змея Горыныча Добрыня, несмотря на свои тяжёлые предчувствия, победил. В варианте былины, принятом нами за основу, повествование об этой битве занимает в былине всего одну строчку: 'И убил Добрынюшка Змеища-то Горыныча!' Источники [19] и [3] в один голос сообщают, что битва длилась три дня да ещё три часа; а потом столько же времени Добрыня пережидал, пока впитается в землю кровь, которую 'попустила змея'. Кстати, ни пользы, ни вреда от такого купания ни ему, ни его коню не было.
  Но до начала битвы Добрыня долго и тяжко трудился. Вначале он целый день, с утра до вечера, ездил по полю перед пещерой Змея, растаптывая копытами своего коня множество ползавших там 'малых змеёнышей'. Возможно, эти 'змеёныши' были обычными змеями, расплодившимися на сытном для них, не паханном сурочьем поле; а возможно, потусторонними порождениями, в задачу которых входило - физически и психологически измотать богатыря, а также оттянуть начало решительной битвы на более поздний срок. Авось не решится Добрыня зайти в пещеру поздним вечером! А если и решится, то, тем самым, даст дракону 'фору': ночное время - самое удобное для всякой нечисти... Но Добрыня решился.
  'Подпоры он железные откидывал,
  Да затворы он медные отдёргивал,
  Он прошёл в норы змеиные!
  А во тех-то норах во змеиных
  Много - множество да полонов сидит,
  Полоны сидят да все русские,
  А сидят там князья да бояре,
  Сидят русские могучие богатыри!'
  Всех их Добрыня освободил, всех наверх вывел; в том числе - Забаву Путятичну.
  Естественный вопрос: если Змей - существо потустороннее, зачем ему 'много - множество полонов'? Он же людей не ел! И даже особо не мучил. И не изнурял работой. Что полоняне делали в этих запертых пещерах?
  По сути, ничего; точнее, то же, что и 'тени' (души) умерших греков в царстве Аида: томились без света и тепла, тосковали по безвозвратно потерянной прежней жизни, переживали из-за отсутствия надежд на освобождение, скучали по родным и близким, огорчали из-за отсутствия элементарных жизненных радостей. А одновременно с виду беспричинно раздражались, гневались, злятся, скандалили... Выплёскивали целую гамму разнообразных отрицательных эмоций. Подзаряжали, питали энергией своих отрицательных эмоций потустороннюю нечисть: в царстве Аида - бесобогов, от Зевса до Горгоны Медузы, а в Сорочинском филиале того же царства - Змея. Вот отчего он был таким огромным; вот почему у него было так много прытких здоровых деток! Откормленным, сытым, здоровым был гад...
  А почему Змей предпочитал брать в полон высокопоставленных, богатых, властных и сильных людей? А уж за молодыми, красивыми, знатными девушками прямо-таки целенаправленно охотился?
  Да просто таким намного больше, чем простым измученным пахарям, было чего терять! Значит, и отрицательных эмоций у них было больше, выплески питающей Змея психической энергии были интенсивнее.
  Вспомним: греческие чудовища также собирали в своих пещерах, катакомбах и подводных тюрьмах толпы отдаваемых им в жертву людей; и также наиболее лакомой добычей считали молодых, красивых и знатных девушек. В связи с этим мало сомнений в том, что если бы Геракл после 'убийства' лернейской гидры зашёл в её пещеру, то, как и Добрыня, наверняка нашёл бы там и множество несчастных пленников, и изрядное стадо пригнанного туда скота. А ведь знал, знал герой, что гидра опустошает окрестности, угоняет людей и скот в свою пещеру...
  Кстати: зачем гидре понадобилось угонять в плен не только людей, но и скот? Элементарный расчёт: чтобы людям было чем питаться, чтобы они, благодаря этому, дольше жили и дольше кормили своей энергией ненасытное чудище и его 'друзей'-'богов'.
  Но - не пошёл Геракл в пещеру. А зачем ему? Ему надо прославиться, великий подвиг сделать, ужаснуть вестью о своей силе и смелости всех будущих противников и нынешних власть и богатства имущих нанимателей его услуг. А вывести из пещеры сотню - две измождённых скотоводов да энное количество тощих бурёнок и полудиких коз - какой это подвиг для великого героя? В чём слава? Какой прок от такой славы?
  Сигурд в пещеру дракона вошёл, но вглубь неё тоже не заглядывал. Увлёкся кое-чем из того, что увидел в первом отделении пещеры. Нет, не столько лицезрением прелестей валькирии, сколько трудовым процессом экспроприации обнаруженного клада.
  Беовульф тоже о своих пропавших подданных ни разу даже не заикнулся. И как, чем его душа, по прибытии на место назначения, оправдывалась перед душами соплеменников, умерших от голода в пещерном заточении? 'Некогда было о вас думать; на золото хотелось перед смертью посмотреть!'? Беспомощных людей на страшную смерть оставил, а бездушное золото, даже проваливаясь на тот свет, с собой потащил. Не оставил его вдовам и погорельцам; будто там оно нужнее, чем живым, страдающим, обездоленным людям - здесь. 'Буду лежать и слушать зов ветра и моря...' Радовались ли его кости улучшению слышимости после того, как их вышвырнули наверх, потому как они, лежа вперемешку с золотом, мешали 'чёрным копателям' собирать то, за чем те пришли?
  Вот, сам собою, появился ответ на вопрос, зачем драконы извечно складировали в своих пещерах всяческие сокровища, которые для них, существ энергетической природы, всего лишь глупые тяжёлые побрякушки. Очень просто: клад - великолепная приманка для людей жадных, эгоистичных, не склонных к созидательному труду. Только намекни таким о кладе, и они сами в мышеловку придут, только успевай запирать за ними двери и засовы.
  Кстати о засовах: как мог Змей сам, своими потусторонними когтистыми лапками сделать все те мощные ограды, подпоры и запоры, за которыми, не сумев их сокрушить, томилось 'много - множество полонов', в том числе и 'могучие богатыри'?
  Видимо, как и в сталинских лагерях, строили все эти ограды и делали запоры сами заключённые. Не исключено, что не обошлось дело и без добровольных помощников Змея, без предателей из рода человеческого. Кто-то же гнал толпы полонян в приготовленную для них тюрьму, кто-то же работал там охранником, надсмотрщиком, кто-то же стоял на дозоре и ходил в разведку.
  Но за охранниками и надсмотрщиками тоже нужен присмотр; а то, неровен час, и сами со страху разбегутся, и полон выпустят либо, чтобы не осталось свидетелей, уничтожат, да ещё и казну утащат. И тут уж Змею Горынычу было не обойтись без надёжного, неподкупного, понимающего уникальную выгоду и одновременно безвыходность своего положения, наслаждающегося своей властью над людьми потустороннего помощника. Иначе бы Змею пришлось самому следить за заключёнными своего концлагеря, а значит, безвылазно сидеть в пещере; а он, как мы знаем, любил свежую здоровую пищу, охотничьи забавы и неспешные лётные прогулки.
  Подсказку ответа на этот вопрос может дать вариант былины, представленный собирателем и толкователем древнерусского эпоса Л. Яхниным [4]. В этом повествовании сообщается, что на Добрыню, едва он вошёл в пещеру, напала некая женщина - богатырь по имени Поляница. Она была настолько сильна, что смогла заключить Добрыню в кожаный мешок; но Добрыня, едва тиски мешка ослабли, прорезал мешок мечом и выбрался наружу. Поляница же, не заметив его бегства, ушла в неизвестном направлении. По другому варианту - погибла в завязавшейся между ними битве.
  Вот эта Поляница и была домоправительницей пещеры. Именно ей и подчинялись человекообразные слуги Змея.
  Помощницы и 'жёны' драконов
  1
  Кем могла быть упомянутая Поляница? Словарь источника [4] объясняет слово 'поляница' как 'женщина - богатырь'. Судя по имени, эта (или такая, такие) женщина являлась представительницей племени полян. Акцентирую: именно представительницей племени, а не членом племени; в последнем случае она называлась бы полянкой. В свою очередь, племя полян являлось самым мощным племенем восточных славян. Племя населяло равнину по обеим берегам Днепра от устья Припяти до Роси и было объединено в Полянское княжество с центром в Киеве. В 882 году Киев был захвачен дружиной варяжского конунга Олега, ставшего новгородским князем после того, как в 879 году по неизвестной причине умер Рюрик. Овладев Полянским княжеством, Олег незамедлительно приступил к завоеванию, присоединению к своим владениям либо обложением дани соседних княжеств. После смерти Олега то ли от укуса змеи, то ли от бокала отравленного вина, его дело, хотя и с гораздо меньшим успехом, продолжил сын Рюрика Игорь. Действовал он очень жестокими методами, и в поборах не знал меры и удержу. Так, в 945 году он дважды подряд отобрал у деревлян (древлян) всё, что можно было найти; но не удержался, вернулся с полудороги для третьего 'полюдья'. Из-за чего и пострадал: 'Аще не убьем его, то все ны погубит' ('Повесть временных лет').
  Кем же Игорь, вместе с возглавляемой им варяжской дружиной, мог видеться в глазах деревлян, а также северян, вервианов, другувитов, уличей, вятичей, кривичей и прочих племён? Залётным Змеем Горынычем. А его верная спутница Ольга, с особой жесткостью и изощрённой хитростью наказавшая деревлян и восстановившая над ними власть Полянского княжества, она как звалась ими? Естественно, Поляница; коварная, жестокая, непобедимая женщина - богатырь. И так же естественно, что именем Поляница наделялась домоправительница и охранница пещеры настоящего Змея Горыныча.
  А теперь вспомним: встречалась ли нам, во время предыдущих путешествий, какая-нибудь женщина - богатырь? Встречалась - в 'Саге о Сигурде' и в 'Песни о Нибелунгах'. Когда она так же, как Поляница, проживала в пещере дракона, то звалась валькирия Сигрдрива; а когда она, как и княгиня Ольга, поселилась во дворце, представлялась как королева Брюнхильда.
  О Брюнхильде нам известно, что она отличалась феноменальными способностями в лёгкой атлетике. Наиболее удивительная из её способностей состояла в том, что она перегоняла в прыжке брошенный ею же камень, а после своего приземления ловила этот камень на лету. Это своё дарование она охотно проявляла на ярком солнечном свету и при большом скоплении людей (свидетелей), благодаря чему и получала юридически оформленный повод приговорить к смерти, с сопутствовавшим ограблением, тех королей, которые осмеливались соревноваться с нею в этом виде околоспортивных единоборств.
  Кроме умения совершать корыстные преступления через инструментарий, она обладала ещё и огромной физической силой. Но это тяжёлое свойство, в отличие от лёгкой атлетики и изящной юриспруденции, Брюнхильда использовала исключительно по ночам, в беспросветной тьме. Своего жениха Гунтера, вздумавшего приставать к ней во время первой брачной ночи (вот нахал! А ведь считался рыцарем, был, с виду, приличным королём), она так стиснула в крепких супружеских объятиях, что тот пошевелиться не мог. После чего связала - перепеленала дорогого любимого женишка ремнями и подвесила его под потолок (наверное, там имелось на такой случай специальное кольцо или мощный крючок). А, затем, запретив вознесённому над собою королю разговаривать и стонать, с полным удовольствием и с не нарушаемым спокойствием всхрапнула до утра.
  Зигфрида она также пыталась стиснуть; но он смог отпрянуть в сторону. Тогда она с невероятной силой прижала его ко шкафу, так что он едва мог пошевелиться. Но со временем её давление ослабло, и Зигфрид сумел побороть её; после чего и передал присмиревшую невесту во владение прятавшегося неподалёку законного супруга.
  Проглядывается явная аналогия с действиями Поляницы по отношению к Добрыне. Вначале она так стиснула Добрыню, что тот и пошевелиться не смог, а затем каким-то образом сунула его в кожаный мешок. Как она могла это сделать, если стиснула, притиснула Добрыню к себе? Если бы она держала одной рукой мешок, а другой, как котёнка, Добрыню за шкирку, то Добрыня почувствовал бы ослабление сжимавших его усилий и постарался бы вырваться. Что, зная о его силе и настойчивости, вполне могло осуществиться. Но этого не произошло, что означает: Добрыня, как и ранее Гунтер, увидеть и понять суть проделанного над ним фокуса не смог; тем паче, что дело происходило поздним вечером, к тому же в пещере.
  Но со временем, так же, как и в случае с Зигфридом, давление 'кожаного мешка' ослабло (очевидно, 'мешок' потому воспринимался Добрыней как 'кожаный', что ощущался мягким и эластичным), и Добрыня получил возможность для каких-то движений. После чего он 'прорезал' мечом мешок и, сквозь упруго сопротивлявшуюся щель, выбрался наружу. Поляница же, будто не заметив его стараний и последующего уменьшения тяжести несомого ею мешка, исчезла в темноте: 'смирилась'.
   С точки зрения современной науки, вывод из только что изложенной информации может быть один: потусторонние духи (по крайней мере, из числа самых мощных) могут управлять полем гравитации. А кому из них такое свойство надобно в наибольшей степени? Тем, кто по долгу своего призвания вынужден летать: драконам и валькириям.
  2
  О драконах мы уже знаем довольно много; прежде всего - потому, что они с незапамятных времён были известны людям. А вот о валькириях упоминается лишь в скандинавском эпосе (германский эпос, весьма на то похоже, позаимствовал образ валькирии из скандинавского). Сам же скандинавский эпос обратил на себя внимание первых его исследователей лишь в начале средневековья.
  В скандинавском эпосе валькирии ('выбирающие мёртвых') - воинственные девы, летавшие над полями битв, чтобы решать их исход в соответствии с волей пославшего их туда Одина (у германцев - Вотана). Они же самых храбрых воинов, из числа погибших, относили в замок Одина, Вальхаллу, дабы храбрецы могли продолжать там свою героическую жизнь. Жизнь эта заключалась в том, что 'выбранные' герои в течение каждого дня сражались между собой, безжалостно калеча и убивая друг друга, а по ночам проходили курсы оживления и посттравматической реабилитации у валькирий. Понятно, что любые попытки несчастных героев оказывать действенное сопротивление проведению лечебного процесса, дабы добровольно уйти из такой жизни в могилу или в нирвану, были обречены на провал. Валькирии, по свидетельствам древнескандинавских песнопений, обладали невероятной силой и нечеловеческой волей, имели черты и свойства не нежных сестёр милосердия, а неумолимых и жестоких женщин - богатырей. Очевидно, единственным выходом из ситуации для воинов, бесповоротно решивших расстаться с такою жизнью, было - не бороться за свою жизнь в боях, перейти из разряда героев в разряд людей, отказавшихся решать навязанные им проблемы методами насилия. После чего Один и валькирии не могли не потерять желания зря тратиться на их оживление.
  Взглянув на эту проблему шире, можно отметить, что практически любая битва с участием скандинавов начиналась с призывов хотя бы одной из сторон к Одину (с участием германцев - к аналогу Одина Вотану) и к валькириям. Воины и их вожди сами, добровольно и даже с большой страстностью вручали свои судьбы 'выбирающим убитых', заранее зная, что те выберут 'лучших' - самых жестоких, самых свирепых; тех, которые, с особым сладострастием воспринимая своё бесценное существование, получают удовольствие от чужих мук и смертей. Чему же удивляться, что призывающие валькирий первыми оказывались в их неразрывных духовнородственных объятиях?
  И опять вспоминаются объятия валькирии, доставленной Зигфридом страстно возжелавшему её королю; за что позже Зигфрид, а вслед за ним и король поплатились своими жизнями. Похоже, закон выбора судьбы звучит так: где бы ты ни выбрал себе в покровительницы или в спутницы 'выбирающую мёртвых', ты выбрал себе нескончаемые несчастья и скорую земную смерть.
  Но - далее; точнее - выше.
  Летали валькирии на крылатых лошадках, похожих на белые пушистые облака. И вот тут возникает недоумённый вопрос: что за лошадки такие? О драконах - тысячи свидетельств; о валькириях тоже есть кое-что; о лошадках валькирий - практически ничего.
  Может быть, потому нет свидетельств о небесных лошадках, что валькирии давно отправили нервных, пугливых, боявшихся запаха крови вегетарианок на небесный (либо подземный) мясокомбинат, предпочтя летать над полями битв на низко паривших и плавно перемещавшихся тучках драконов? А ещё вероятнее, что тучки драконов и были теми самыми облачками лошадок, на которых разъезжали валькирии.
  Кстати: китайцы считали, что пары, поднимающиеся с земли, есть не что иное, как взлетающие в небо драконы; и даже, как утверждается, видели их очертания. Взлетевшие драконы принимали вид облаков и 'возили на себе духов и бессмертных небожителей' [5].
  Если вдуматься, сотрудничество между драконами и валькириями было вполне взаимовыгодным. Для дракона лучшей энергетической кормушки, чем хорошенькая битва, не придумаешь. А кто точно по месту и времени выведет на ту или иную битву, как не валькирия, активно участвовавшая в организации её проведения? Она же квалифицированно подскажет, где и в какой момент состоится самая интересная и вкусная рубка. А главное - она умеет направлять ход сражений в нужное русло. Закажи ей, чтобы битва оказалась как можно более длительной, максимально наполненной ужасными коллизиями, и чтобы не закончилась победой одной из сторон, но война и противоборство продолжались как можно дольше, - и будешь годами, а то и десятилетиями наслаждаться приятным зрелищем гибели масс людей и свежей здоровой пищей их ужасных страданий.
  Что касаемо валькирии, то для неё условия работы на таком транспортном средстве были прямо-таки комфортными. Хорошая погода - сиди сверху кровожадной 'тучки', перекрашенной под невинное облачко, загорай на солнышке и заодно прохлаждайся, как на высокогорном курорте. А в дождь, снег, ветер, холод - полезай внутрь чудища, в кабину огромного дирижабля, самостоятельно стремившегося быть ближе к наиболее кровавым и жестоким местам битвы. Закажи дракону место, где должен быть блистер кругового обзора, да и манипулируй со всеми удобствами теми дураками, что убивают друг друга на земле.
  Кстати: что делала валькирия Сигрдрива в пещере дракона Фафнира? Принимала лечебную процедуру вечного сна? А в тесную кольчугу оделась для большего удобства? Или кольчуга оказалась на нежной деве потому, что дева готовилась не ко сну, а к очередному вылету?
  Продолжая размышлять на эту тему, легко прийти к выводу, что проживание в одной пещере с драконом несло валькирии значительные дополнительные выгоды.
  Она являлась совладелицей, а фактически была полновластной хозяйкой большого жилища, расположенного в экологически чистой местности с прекрасным ландшафтом. Жилище включало в себя огромный гараж, где проживал её личный охранник, он - же лётное транспортное средство, он же - личный пилот; всего - три головы по штатному расписанию, и все - на подножном корму.
  Также в жилище имелось множество потайных ходов и закоулков, где предусмотрительная и расчётливая валькирия могла прятать от чересчур нахальных посетителей и от глупого дракона те или иные безделушки, остававшиеся на поле боя после гибели её доверчивых подопечных. В том же жилище, но в дальних, хозяйственных помещениях пещеры содержался человеческий полон, благодаря чему валькирия имела возможность заниматься своей творческой работой по издевательствам над людьми также и на дому.
  Чем не комплекс факторов личного счастья для злобного жадного властолюбивого бесконечно эгоистичного существа относительно слабой женской конституции энергетической потусторонней конструкции? Для отрицательно заряженного женского духа жить под защитой и опёкой дракона, самого могучего (кроме Бога) существа обоих миров, ничуть не хуже, чем для обычной женщины стать женой короля или любовницей крупного мафиози. Но у валькирии шансов достичь желаемого было намного больше. Женщин, в том числе и красивых, в человеческом мире огромное количество, и большинство из них мечтают стать принцессами, так что у королей, султанов и им уподобляющихся есть из кого выбирать; а вот у драконов выбор был не столь велик.
  Духам, как существам энергетической природы, хорошо там, где у них имеются надёжные источники питания и отсутствуют угрозы для существования. Но дракон, являясь мощнейшим энергетическим вампиром, все доступные ему источники питания безапелляционно приватизирует, а конкурентов изгоняет либо жестоко терроризирует. В результате, как мы ранее убедились, из всего огромного разнообразия духов относительно благополучно уживались с драконами только валькирии.
  Вне сомнений, основная причина лояльности дракона заключается в том, что валькирия ему полезна не как предмет питания, а как весьма действенный помощник в деле добычи предметов питания. Вместе они составляют нечто подобное львиному прайду. Разница в том, что в их потустороннем прайде гонит добычу к месту засады не тот, кто страшнее, а тот, кто хитрее.
  Кроме того, весьма способствует стабильности такого альянса осторожность и предусмотрительность (чтобы не сказать - трусоватость) валькирии, благодаря чему ей удаётся избегать испепеляющего гнева дракона как существа более сильного, чем она. Ведь валькирия, по женскому складу своего характера и роду своей профессиональной деятельности, не турнирный боец и не гладиатор, и уж тем более не бык на арене корриды, а актёр и, в какой-то мере, сценарист провокационных воинственных спектаклей. Что-то типа корридного пикадеро, в задачу которого входит болезненными для быка, но безопасными для него самого уколами раздражать, злить и направлять на битву будущую жертву. Или - довольного собой и своей ролью в искусстве козла - провокатора, ведущего на бойню стадо встревоженных, предчувствующих неладное овец. Как только за овцами захлопнется дверь последнего в их жизни загона, козёл неспешно направится узким огороженным проходом мимо ряда окровавленных столов к маленькой полуоткрытой калитке. Мясник защёлкнет за ним калитку на замок, доверившиеся козлу овцы сгрудятся вблизи выхватывающих их на столы мясников, а козёл, жуя заработанную морковку, отправится за следующей партией жертв.
   Драконы и есть потусторонние мясники; как добыча мясников - трепещущая плоть и сворачивающаяся кровь, так добыча драконов - трепещущий страх и предсмертный ужас.
  А вот козлы-провокаторы, как и валькирии, к выбросам чужого ужаса безразличны. Козлов интересует только вкус и размер полученной морковки. А валькирии, скорее всего, просто не способны были усваивать грубую пищу эмоции смертельного ужаса, пропускали эти частоты мимо, не обращали на них своего изысканного внимания; в ином случае драконы и близко не подпустили бы их к своей кормушке.
  А чем же они питались? Что являлось той энергетической морковкой, ради получения которой они доставляли драконам кровавые флюиды ужасов и смертей множества вовлечённых в битвы людей? Очевидно, их морковкой, их зарплатой являлись те переживания, что испытывали люди в процессе профессиональной деятельности валькирий по решению исхода битвы в пользу той или иной противоборствующей стороны А поскольку валькирии были дамами взбалмошными, вредными, хитрыми и коварными, то переживания людей, пытавшихся угадать их дальнейшие действия, носили характер разнопеременных подъёмов и спадов настроения и желаний, от восторга уверенности в победе до отчаяния предчувствия поражения. Между этими пиками имелось множество инстанций разных степеней надежды и уныния, а также промежуточных переходов от надежды к унынию с соответствующими выплесками злобной радости или униженной ненависти. Видимо, энергией эмоций, имевших негативный характер, валькирии и питались; а чтобы питание было достаточно разнообразным и длительным, помогали во время битвы то одной из сражавшихся сторон, то другой. Если пошло дело на лад на этой стороне, начали бойцы излучать вредную для валькирии энергию радости и ликования, - валькирии перелетали на другую сторону, где излучалась энергия неуверенности и тревоги.
  Мы уже говорили о том, что валькирии наверняка питались эманациями чувств и мыслей 'обслуживаемых' ими полонян. Но, опять же наверняка, самую вкусную, самую деликатную, а возможно, и основную часть энергии своего питания они получали в виде обращённых к ним молитв и заклинаний. А таких молитв в каждом бою, а часто и задолго перед боем отправлялось огромное количество; каждый боец, зная, что женщины любят подношения и лесть, по многу раз и не скупясь обращался с униженными увещеваниями и покорными просьбами к всемогущей дарительнице побед
  Кроме всего этого, какую-то часть своего питания валькирии могли получать в виде тоскливых размышлений каждого их помещённых в Вальхаллу счастливцев о том, достаточно ли хорошо на сей раз вылечит его ужасные раны брезгливая и ленивая валькирия. И - не поленится ли она оживлять и лечить его, если он, как намереваются не сегодня, так завтра сделать то его друзья-соперники, будет изрублен ими на мелкие куски.
  Если задуматься, то с валькириями мы впервые встретились даже не в Скандинавии, а намного раньше, в Древнем Китае. Кем была 'дочь дракона', выпасавшая тучки на лугу, а затем вдруг исчезнувшая вместе с ними? Конечно, валькирией. Кому ещё поручил бы дракон ответственную миссию завлечения глуповатого тщеславного студента, как не испытанной в таких делах 'прекрасной деве'?
  И ещё: кем был 'государь озера Дунтин', он же - 'отец' будущей невесты студента? Драконом? Но почему в его дворце, словно всевластный мандарин в своих владениях, всем и всеми распоряжался гость, представленный Лю И как 'повелитель Цяньтана'? А 'государь' при этом вёл себя, как услужливый дисциплинированный мажордом своевластного и решительного братана. Даже слова не проронил, когда тот единолично решал судьбу 'дочери государя'; а значит, в какой-то мере судьбу самого 'государя' и его 'государства'.
  Почему так? Боялся его? Но бояться, испытывать чувство страха для дракона - смерти подобно. Дракон питается энергией страха; и не может позволить себе отдавать эту энергию другому, пусть даже более мощному существу, потому как обессилеет и впадёт в губительный для себя анабиоз, равносильный бесконечно-медленному умиранию. Для дракона единственно приемлемая среда обитания и жизнеобеспечения - та, в которой все боятся его. Только в такой среде и в таком окружении он будет сыт, здоров и сможет чувствовать себя довольным жизнью. Именно по этой причине нигде, ни в одном из дошедших до нас сообщений и свидетельств нет ни одного примера дружбы или добрососедства драконов. Они либо сражаются между собой, как Перун со Змиуланом, до бегства либо раздирания на части одного из них, либо, если силы их примерно равны, живут на изрядном удалении, в пределах освоенной ими территории, тщательно охраняемой от посягательств на неё других драконов.
  Исходя из сказанного, 'государь Дунтина' был не драконом, а валькирией. Или, если угодно, домоправительницей дракона, типа Сигрдривы или Поляницы, сыгравшей роль хозяина дома и ради этого принявшей мужской облик. Что, в который уж раз за историю человечества, подсказывает и доказывает: пытаться оценивать намерения и истинную суть потусторонних духов по их видимой внешности и декларируемым намерениям - бесперспективно и крайне глупо. И если мы ещё разок на краткое время заглянем в Древнюю Грецию, то легко в этом убедимся.
  3
  Начнём с экскурсии на гору Олимп. Но, прежде чем туда отправиться, всмотримся в её обитателей повнимательнее; надо же знать, с кем придётся иметь дело, и чего от каждого из них можно ожидать. Начнём с главного вопроса: чего можно ожидать от Зевса? Того, что только и можно ожидать от дракона: экзальтированный гнев, чёрные тучи на лице и на небе, громы, молнии, требования безусловной покорности. Ну, плюс половая распущенность; что, впрочем, отнюдь не доказано, хотя и усиленно декларируется и 'богами', и людьми.
  'Богам', и прежде всего - самому Зевсу, такое паблисити было нужно для подтверждения их главного тезиса о том, что они отличаются от людей лишь свойством их тел быть бессмертными. Мол, мы - не какие-то бесплотные духи, а такие же мужчины и женщины, как вы. Просто мы не болеем и не стареем, а потому намного сильнее и умнее и талантливее вас. И питаемся мы вовсе не вашими душами и вашей жизненной энергией, а очень питательной амброзией. Полезной для ума и развития талантов. И умов, и талантов у нас очень много, и все очень развитые, потому что пока вы пашете и сеете, мы, куснув для вдохновения немножко амброзии, танцуем и поём, водим хороводы или играем в догонялки и растерзалки; в общем, духовно развиваемся. А потом запиваем догнанных нектаром. Что? Дать вам попробовать, что за амброзия такая? Ишь, размечтались! Знаем мы вас: дай вам её попробовать, сразу захотите у нас отобрать. Да только всё равно не отберёте; мы бессмертны, могучи, коварны и непобедимы. Так что - ничего вам не остаётся, кроме как признать себя нашими покорными рабами.
  Некоторым людям тезис о множестве человеческих потомков Зевса и других 'богов' тоже был выгоден; особенно - самим потомкам и их матерям. А также - всяческим проходимцам, представлявшимся будущим матерям в качестве кого-то из 'богов' и втиравшимся в дома и в доверие к будущим рогоносцам под видом детей тех или иных потусторонних генералов или лейтенантов.
  Также были весьма выгодны слухи о повышенном любвеобилии Зевса его 'жене' Гере. Идеальная потусторонняя пара: глава 'семьи' - дракон, его 'меньшая половина' - валькирия. А валькирия в какой энергетической обстановке чувствует себя уютно и комфортно? В обстановке, когда все опасаются её подлостей и провокаций, когда каждый побаивается, что властвующая над ним валькирия сменит своё безразлично-холодное расположение на коварную мстительность и жесткое предательство. А когда всевластный 'муж' валькирии, по слухам, переспал с половиной гречанок и домогался ко многим из остальных, то каждая из женщин, виновата она в чём-то или нет, частенько и с невольным трепетом вспоминает про ревнивую и злобную 'жену'. То есть - посылает ей энергозаряды тревоги, беспокойства, неприятных ожиданий и тому подобное; что той и нужно.
  Если внимательнее всмотреться в олимпийских небожителей, то становится понятно, что все они представляли собой либо драконов, либо валькирий, стоявших на разных ступеньках 'божественной' иерархии. Каждая из таких иерархий выстраивается по принципу чередования 'дракон высшего ранга - валькирия высшего ранга - драконы среднего ранга - валькирии среднего ранга - ...' и так далее, до того уровня, когда на очередной ступеньке оказывалось какое-то низшее существо, вследствие своей энергетической слабости недостойное считаться ни драконом, ни валькирией.
  Высшую ступеньку нисходящей лестницы олимпийской (воздушной, надземной и надводной) единолично занимал дракон Зевс. Вторую - неизменные спутницы Зевса: Эйрена, богиня мира; Ника, богиня победы; ревнивая 'жена' Зевса, она же - его сестра Гера; его верная посланница Афина Паллада; хранительница законов Фемида; прокурорбогиня Дикэ; взбалмошная охотница Артемида; коварная и взбалмошная Афродита; непостоянная Деметра и прочие валькирии.
  Из названных наиболее соответствует имиджу скандинавских валькирий Афина Паллада: могучая воинственная дева, богиня мудрости, богиня справедливой и разумной войны, покровительница наук и ремёсел. Но, при всей приписываемой ей занятости, она, как и положено валькирии, не ленилась прогуливаться по мрачным подземельям древнегреческого ада. Под нею, ступенькою ниже, располагался злобный и воинственный, но неизменно побеждаемый, 'обманываемый' и направляемый Афиной 'бог войны' - дракон Арес.
  При неистовом Аресе, с двумя неотрывно следовавшими за ним сыновьями Деймосе и Фобосе ('хоботами', впитывавшими соответствовавшие частоты выбрасываемых людьми энергетических зарядов?), - две валькирии, богиня раздора Эрида и сеющая убийства (сама не убивающая!) богиня Энюо.
  
  А где же место на этой ступеньке для Аполлона? Ведь он, по силам, не уступал ни одному из этих троих, а по талантам и способностям превосходил их всех вместе взятых. С одной стороны, он бог - губитель, насылающий смерти, болезни и моровые язвы, с другой - он бог света, врачеватель, охранитель и покровитель. От его же имени вещал Дельфийский оракул; тот самый, что коварно предсказал Крезу, что в случае начатой тем войны 'падёт великое царство'.
  Но именно обладание такими качествами и указывает на то, что место Аполлона - на второй ступеньке, среди валькирий, рядом со своей сестрой Артемидой. Место его там ещё и потому, что, как свидетельствует множество мифов, 'божества', находившиеся на второй ступеньке, хотя и были трусливее и осторожнее тех, кто находился на третьей ступеньке, но превосходили их умом (хитростью) и силой (энерговооружённостью). Так, как я только что упоминал, Афина Паллада превосходила и всегда побеждала Ареса, и однажды даже нанесла ему рану, хотя и не своими руками, а направив и энергетически зарядив копьё героя Диомеда. Кстати, Афродита и другие боги во время битвы за Трою также баловалась с фокусами гравитации и антигравитации, отклоняя оружие неугодных им бойцов и укрывая угодных в 'чёрном тумане'; возможно, в собственном потустороннем 'теле'.
  На той же второй ступеньке, вне сомнений, имел право был располагаться ещё один 'бог' с мужской внешностью - ловкий проходимец Гермес, спутник Паллады по энергетически полезным прогулкам, в обязанности которого входило вести в царство Аида души умерших людей. Там же, вероятно, находился приставной стул ловкого коварного кузнеца Гефеста.
  От каждой из высокопоставленных валькирий опускалась лестница создаваемой ею иерархии. Верхние ступеньки этих иерархий, в согласии с уже подмеченным нами законом, занимали мелкие драконы, выполнявшие поручения своих повелительниц. Так, Гере служил ужасный Пифон, Афродите - златокудрый дракончик Эрот, которому, в свою очередь, служил(а) валькирия Гименей, и так далее. Но наиболее сильные, мощные и воинственные валькирии, из числа способных подпитываться некоторыми частотами энергии человеческого страха, предпочитали творить расправы самолично. Они, в целях экономии энергии (и ради живодёрского удовольствия), могли обходиться без помощи подчинённых им драконов. Каковой, к примеру, была Афина Паллада: сама возглавляла битвы, в том числе - против войск поклонников Ареса. А любвеобильный Аполлон даже позволял себе забавы со стайкой муз. Которые, вне сомнений, являлись мелкими валькириями; кто не знает об их капризности, ветрености и избалованности? Но поскольку они отбирают изрядно психической энергии у своих многочисленных поклонников, Аполлон, видимо, считал нерентабельным кормить за их счёт ненужных ему посредников - мелких драконов, предпочитая лично перехватывать, присваивать направленную музам энергию.
  Примерно такие же иерархии возглавляли морской дракон Посейдон и подземный дракон Аид. Их владения не пересекались, друг с другом они не общались, дипломатические контакты наводили через посредство стоявших над ними валькирий, что давало им возможность не тратить энергию на конфликты между собой.
  Ближнюю к каждому из драконов ступеньку также занимали валькирии. При буйном Посейдоне находилась его жена, вещая прекрасная Амфитрита, а воплощал указания Посейдона и предсказания Амфитриты в непосредственные злодейства бурь и потопления кораблей их сыночек, ужасный и жестокий Тритон.
  При мрачном Аиде томилась нежная, покорная воле супруга Персефона, конкретные ужасы творили крылатые богини мщения Эринии и мрачный чернокрылый бог смерти Танат. Танату помогали валькирии Керы, сосавшие горячую кровь сражённых (точнее - агонизирующие выплески их чувств) и вырывавшие души из человеческих тел.
  Стоит взглянуть на религиозный атлас древнего мира, и почти в каждой из стран мы увидим картину примерно такой же 'божественной иерархии' или, по крайней мере, обнаружим возглавлявшего такую иерархию дракона и приближённых к нему валькирий. Даже в будто бы жившей без драконов Древней Индии, ещё в её ведийскую эпоху имелся такой. Имя его Индра. Он был богом грома, молний и разрушительных стихий, являлся верховным богом и, в силу этого, имел право осуществлять функции, свойственные всем другим богам. В том числе - принимать за них благодарственные жертвы (в те времена они были кровавыми, зачастую - человеческими).
  Древнеримский Юпитер был двойником Зевса, а команда древнеримских богов мало чем отличалась от команды древнегреческих.
  Другим двойником Зевса был скифский верховный бог Папай. Его супруга, прародительница скифов, богиня земли Апи была идентична древнегреческой Гере, Гойтосир тождествен Аполлону, Аргимпаса - Афродите, и так далее. Был даже свой Геракл, которого звали Таргитай. А богу Фагимасаду со скифами повезло ещё больше, чем Посейдону - с греками. У скифов он, помимо управления водной стихией, также заправлял коневодством.
  В Скандинавии правил кровожадный и, подобно Зевсу, 'любвеобильный' Один. Его женой была (считалась - какие могут быть брачные отношения о бескрайне эгоистичных духов зла) Фрейя, богиня сражений и смерти. Надо отметить, что шайка валькирий помельче обслуживала не только верховного бога, но и его 'прекрасную' супружницу. Половина из числа погибших в битвах воинов поступала во дворец Фрейи, где они 'пировали', половина - во дворец Одина, в Вальхаллу, где они сражались. Фрейе такого количества питания хватало, и делами земных войн она не особенно интересовалась, предпочитая 'на сладкое' заправлять свой рацион удовольствием от интриг среди 'придворных' богов; а вот Один предпочитал горяченькую свежатинку. Путешествовал Один, в поисках приключений на чьи-то головы, в сопровождении двух богов, один из которых, Хёмир, был послушен и исполнителен, а второй, Локи, невероятно хитёр, коварен и весьма предприимчив.
  Древнегерманские боги во главе с Вотаном и англосаксонские во главе с Воденом были аналогами Одина и его команды.
  Главным богом восточных славян, как всем известно, был Перун, проявлявший всё те же замашки кровожадного ужасающего дракона, а его 'супругой' считалась громовница Перуница, похожая и на скандинавскую Фрейю, и на былинную Поляницу.
  Наиболее сложно дать ответ там, где, казалось бы, он давно известен: кто стоял во главе 'божественной иерархии' в Древнем Китае?
  Дракон в этой иерархии находился всего лишь на третьем месте; на втором месте - Земля, а выше всех - Небо. К сожалению, подробных сведений о качествах, которыми, по мнению китайцев, обладали два высших божества, в доступных мне источниках я не нашёл. Исходя же из только что вычисленного нами положения, что дракон всегда находится на верху иерархической пирамиды, возможны два варианта её построения.
  Первый вариант: Небо - дракон, накрывший своими крыльями всю Поднебесную. Земля наделена качествами валькирии и, как положено, находится ниже него.
   Второй вариант: Небо, как и Земля, является валькирией, исполняющей волю какого-то могущественного дракона, который по каким-то причинам желает править тайно и инкогнито.
  Может быть, нам удастся понять или, хотя бы, подойти к пониманию этой космогонической загадки по ходу дальнейшего исследования. А до тех пор - на примере Древней Руси попытаемся выяснить, как, откуда и почему на должностях глав каждой из языческих властно-силовых 'божественных иерархий' появились драконы.
  Восьмиголовый змей и Хая-Сусаноо
   В произведении двенадцатого века 'Слово святого Григорья' ('Слово об идолах') говорится: '...и ти (славяне) начаша требы класти Роду и Рожаницам, преже Перуна, бога их. А преже того клали требы упирем и берегыням'.
  Современный учёный В.В. Богданов в своём двухтомном исследовании 'Эволюционная и этническая история Руси' [2] показывает, что Перун был богом гуннского племени перов, на какое-то время закабалившего аризантов (славян) и навязавшего им своего бога. По его мнению, то же самое произошло с аризантами и ранее, когда их земли смогли захватить кровожадные упы (убы), богами которых были упыри (вампиры; разумеется, энергетические).
   С учётом этого выходит, что славяне вначале поклонялись оберегающим их добрым духам - берегиням. Потом упы, за краткое время их власти, навязали славянам также и своих упырей. Как только упы были изгнаны, славяне изгнали их богов и обратились к богам предков Роду и Рожаницам, олицетворявшим творческие силы природы.
  Затем гунны навязали им в качестве бога дракона Перуна. То, что он - дракон, подтверждается не только описаниями его видимой внешности и присущих ему качеств, но и тем, что ему, как и множеству других 'богов' и чудовищ в древних странах, приносились человеческие жертвы. Свидетельствует 'Повесть временных лет': 'И привожаху сыны свои и дъщери, и жряху бесом'.
  Известно, что племена хунну (гунны) долгое время жили по соседству с Древним Китаем; если, конечно, состояние не прекращавшейся войны можно назвать соседством. Но: в китайских источниках каких-то свидетельств о проживании в то время на территории Древнего Китая многоголовых драконов мы не нашли. Как же узнать, имелись ли такие драконы на тех территориях, где кочевали племена хунну?
  Узнать это помогут древние японцы. В своде японских космогонических мифов 'Кодзики' ('Запись о деяниях древности', 712г.) имеется запись о злодеяниях древнего восьмиголового восьмихвостого змея. Змей сожрал семерых дочерей пожилой семейной четы, по одной дочери каждый год, и намеревался сделать то же самое с восьмой. Но бог Хая-Сусаноо, выставив у каждых из восьми ворот по большой чашке крепкого сакэ, подпоил змея, ползавшего вокруг выстроенной вокруг дома ограды. Когда красноглазый алкаш уснул, хитрый бог взял в руки свой меч, шириной лезвия в десять пальцев, и нашинковал змея слоями не толще чем для суши. После чего змею пришлось оставить девушку в покое, а Хая-Сусаноо, как честному богу, на ней жениться. Поскольку уж, в полном соответствии с моральным кодексом языческих героев, именно такое обязательство взял он с родителей девушки в качестве условия совершения своего подвига. (Грубый физический труд сооружения высокой ограды, восьми мощных ворот и приготовления крепкого сакэ мудрый бог оставил самим старикам).
  Хая-Сусаноо настолько вовремя случайно проходил по дороге, настолько удачно от скуки без приглашения без всякой нужды без стука без спросу не пугая хозяев не создавая паники ни с того ни с сего зашёл на мгновение в дом будущих тестя и тёщи поболтать о том о сём, а заодно, попутно, жениться на их дочери, что возникает невольное подозрение: а не потому ли смогло осуществиться его божественное счастье, что он давно и тщательно продумал план рассечения на части зловредного прожоры. Похоже на то, что чем-то этот негодяй вредил ему самому.
  И ещё одно размышление приходит в голову: восьмиголовый ползучий гад питался отнюдь не мясом своих жертв. Если бы он и в самом деле кушал один раз в год и при этом съедал всего лишь по одной маленькой, худенькой японской девушке, то на первом же году жизни сдох бы от голода. Он питался энергией страха и ужаса как самих жертв, так и других людей, близких жертвам или просто знающих об их ужасной участи. То есть - этот змей был потусторонним драконом. Но, в отличие от известных нам драконов, он находился на очень низкой, архаичной ступени драконьего развития; что, очевидно, явилось следствием его изолированного проживания на острове, исключавшего возможность ознакомления с передовым драконьим опытом. А сам он, будучи весьма в возрасте, на полёт мысли, на высокие чувства не был способен.
  Подумать только: за восемь лет своих наползов к старикам и их дочерям так и не догадался, что глупо ползать вдоль заборов и стучаться головами в ворота, напоминая о том, что хозяева всё перепутали и выставили за порог не маленькую слабенькую девушку, а большую чашку крепкого сакэ. Был бы хоть чуть-чуть умный, четверо своих самых бестолковых головы переделал бы в дополнительные хвосты-хоботы, ещё одну аккуратненько раскатал бы в крылья, да и перелетел бы поверх забора во двор. А там уж поужинал бы чинно и культурно, начиная не со спиртного, а, как все опытные выпивохи, с закуски. После ужина, чтобы не обижать стариков - хозяев, влил бы в себя поданное ими сакэ, потом энергично выдохнул бы пары, чиркнул искрой, и - вот вам, пожалуйста, вполне приличный трёхголовый двенадцатихоботной Змей Горыныч. Такого, смотришь, и Сусаноо рубить - шинковать побоялся бы.
  Пока змей чешет затылки отрубленных голов, ознакомимся с историей Японии.
  Как сообщают древнеяпонские хроники, история эта началась с 'эры богов', проживавших на Высокой Равнине Неба. Главными богами были богиня солнца Аматэрасу и бог ветров Сусаноо. Сусаноо взбунтовался, но был побеждён Аматэрасу и спущен на землю, в страну Идзумо, где стал правителем. Но уже сын Сусаноо, Окунинуси, был принужден богиней Аматэрасу отдать правление её внуку Ниниги, который ради этого спустился с равнины неба на остров Кюсю. Позже внук самого Ниниги переправился на главный остров Японии Хонсю и стал править в стране Ямато.
  Из официальной истории известно, что первыми жителями японских островов были мирные спокойные айны и кунасо, жившие соответственно на севере и на юге центрального острова Хонсю. Во второй четверти первого тысячелетия до нашей эры произошло первое большое переселение людей с материка на остров Кюсю. (Кюсю расположен ближе других Японских островов к материку; к тому же от Корейского полуострова тянется к острову Кюсю череда более мелких островов, промежутки между которыми можно легко преодолеть на практически любых плавательных средствах.)
  В те далёкие времена территория Древнего Китая располагалась западнее Корейского полуострова, а севернее реки Хуанхэ (которая сейчас разделяет Китай примерно пополам) простирались степи гуннских кочевий. Очевидно, возглавляемые Ни-Ниги переселенцы с 'Высокой Равнины Неба' были родом не с гористого Корейского полуострова, и не из Поднебесной страны, а с обширной равнины над ними. Так что, с огромной долей вероятности, древние предки японцев и племена хунну, как минимум, родом из одних и тех же монгольских степей. Дополнительно свидетельствует в пользу этого утверждения тот факт, что лингвисты включают японский язык в алтайскую семью языков, которая делится на две ветви: западно-хуннскую и восточно-хуннскую.
  Также известно, что государство Ямато образовалось в третьем веке нашей эры, после завоевания острова Хонсю войском воинственного племени из Кюсю. А до того времени на каждом из островов существовали различные формы материальных и духовных культур. На Хонсю, под руководством священников - духовная культура айнов Дзёмон, которой придерживался мирный союз племён Кинай. На Кюсю - культура бронзового века Яёй.
  Вдруг, на рубеже второго и третьего веков нашей эры (то есть - во времена ослабления Китая, падения династии Хань и соответствующего усиления активности агрессивных северных кочевников) культуру Яёй резко сменила воинственная культура Кофун ('культура курганов'). Символом этой культуры, вместо трёх символических предметов культуры Яёй, сделался единственный предмет - меч, а захоронения стали представлять собою до боли знакомые нам курганы кочевников.
  Вскоре после захвата власти на острове Кюсю воины агрессивной культуры Кофун обрушились на мирных спокойных жителей Хонсю. В третьем веке агрессоры победили союз племён Кинай, навязали островитянам, вместе со своей властью, свою культуру и свой язык (который ныне и считается японским) и образовали государство Ямато. Государственной религией этого государства стал синтоизм. ('Синто' переводится как 'путь богов', а ареной непосредственной деятельности богов является весь мир).
  Так вот, получается, что бог Сусаноо 'убрал' огромного восьмиголового восьмихоботного, но неповоротливого и старого змея, который властвовал в стране Идзумо до него. Но удержать власть над людьми потомкам и адептам Сусаноо не удалось, благодаря чему и восцарствовал синтоизм: религия, в небе которой главный бог - Аматэрасу, а на земле - неисчислимое множество духов, оставшихся после расчленения древнего дракона на мельчайшие части.
  Очевидно, Сусаноо являлся представителем 'более прогрессивной' (то есть - более агрессивной) популяции 'богов', и прибыл на Кюсю во втором веке, вместе с последней волной воинственных переселенцев. А восьмиголовый гад был духом (драконом) более 'отсталой' формации.
  Также очевидно, что восьмиголовый восьмихвостый людоед был не местным островитянином (кого бы он изначально жрал на безлюдном Кюсю?), а первоначально проживал на той же равнине, что и хунну. Значит, на этой обширной равнине (или в отделявших её от Китая горах, на естественных укреплениях которых была позже возведена Великая Китайская стена) могли и должны были обитать и другие многоголовые змеи-людоеды. Среди них мог найтись и такой, который, после сооружения Стены, догадался трансформироваться в трёхголового крылатого. Что позволяло ему перелетать через Стену к беззащитным китайским девушкам и прочим мирным селянам, вместо того чтобы долго и нудно ползти вдоль неё по горам к редким проходам, где его ждали бы угощения мечей в десять пальцев шириной. А тот факт, что древний японский змей был бескрылым, лишь сообщает, что перебрался он на Японские острова ещё в те далёкие времена, когда Великой Китайской стены не было и в помине (её начали строить в 4 в. до н.э.). Соответственно не возникло у змея и окрылявшей его догадки. И он, несмотря на обилие голов, отстал и в умственном развитии, и во внешнем облике от драконов, вынужденных совершенствоваться в условиях острой конкурентной борьбы на материке. Из-за чего и пострадал.
  Китайские драконы эпохи Хань
  1
  Как вы помните, мы вычислили, что гунны ушли на запад во время грандиозного ослабления Древнего Китая. Низшей точкой этого ослабления явилось крушение императорской династии Хань, правившей в Китае 422 года.
  Ранее учёные историки считали, что причиною крушения одной из четырёх величайших империй древнего мира (Римская, Китайская, Парфянская, Кушанская) являлась многовековая агрессия гуннских племён. Но опубликованная в 2000 году 'История Древнего мира. Древний Восток' [17] излагает другое мнение: 'Гунны стремились не к территориальным захватам, а к организации обменной торговли на паритетных началах... (Их) войны с Китаем были не наступательными, а оборонительными... (Такую тактику) гунны основывали на том, что, захватив китайские земли, они не смогли бы на них жить'.
  Далее упомянутый источник доказывает, что войны с гуннами затевал, в первую очередь, сам Китай. И делал он это не столько ради обеспечения своих граждан от гуннских набегов, и не столько ради контроля над Великим Шёлковым путём, сколько ради захвата максимально большого количества людей в плен. А пленники ему были нужны для обращения их в рабство.
  Тем не менее (а может быть, и благодаря такому выводу) В.В. Богданов уверен, что именно гунны явились коренной причиной тогдашнего великого кризиса. Правда, винит он в несчастьях китайцев не самих злодеев-гуннов, а их злодейские гены. Честно признаться, лично мне истинность этой теории представляется весьма сомнительной, но рассмотреть её в качестве отправной точки для дальнейших рассуждений будет довольно полезно.
  Исходной косвенной причиной величайшего в истории кризиса Богданов назвал слишком большое усиление Китая в эпоху династии Хань (202 г. до н.э. - 220 г. н.э.). Но при этом империя, как считает Богданов, совершила одну роковую ошибку, превратившую достижения в нечто обратное: захватила в плен и обратила в рабство слишком много кочевников из племён хунну. А те, вместо того чтобы, как положено вольным созданиям, не размножаться в неволе, но при этом, как предписывается рабам, честно умирать на работе, продолжали нечестно жить и активно размножаться. При этом, завуалировано намекает учёный, коварные рабы из гуннов использовали в корыстных целях продолжения своего преступного рода доверчивых китаянок, даже не подозревавших о том, что 'такое простое обстоятельство как разная длина X и Y хромосом у разных этнических культур приводила к сбою при размножении. Этот процесс сопровождался одновременным стиранием полезной генной информации, потерей многих способностей, социальных и правовых навыков, а закреплялись гены, связанные с агрессивностью, преступностью, депрессией. Через несколько поколений ремесленники разучились своим ремёслам, возникла массовая агрессивность и, как следствие - террор. Увеличилось число бисексуалов. Китайские императоры осуществляли их массовое уничтожение, поскольку из них получались плохие воины'.
  Далее, как бы контрапунктом прозвучавшему реквиему по генетически сражённому Китаю, звучит краткое сообщение о том, что 'германцы топили плохих воинов в болотах'. К чему это замечание - не совсем понятно. Возможно, учёный хотел сказать, что германцы потому одержали верх над Римской империей, что болот в их распоряжении было больше, чем у римлян. А возможно, он хотел упрекнуть китайских императоров за то, что те, в отличие от германцев, не уделяли должного внимания совершенствованию техники массового уничтожения 'неполноценных' людей: сначала - в болотах, потом - в концлагерях и газовых камерах. То есть - учёный скромно, не обижая власть имевших, намекнул, что кое в чём виноваты не только агрессивные гены рабов хунну, но и излишне добрые гены императоров династии Хань.
  Что ж; может быть, взглянем, кто и как заварил ту вакханалию, что привела к краху могучую китайскую империю? Теории - теориями, версии - версиями, но истинность теорий и версий можно доказать только реальными фактами. Обратимся за помощью и разъяснением к ним.
  2
  Открывая краткий обзор взаимоотношений между гуннами и Китаем, нужно упомянуть, что война между ними практически не прекращалась. Поначалу активной стороной были гунны, китайцы в основном защищались. В 4 в. до н. э. на границах царств Янь, Чжао и Цинь были сооружены крепостные стены; но, поскольку царства были разобщены, между отдельными участками стен имелись большие проходы, что и позволяло кочевникам совершать свои набеги. Но вот в третьем веке до н. э. Ин Чжэн (259 - 207 гг. до н. э.), обладавший неукротимой силой воли, объединил разрозненные китайские царства в единую империю Цинь (221-207 гг. до н. э.). После чего он сменил прежнее имя на Цинь Ши-хуанди (что означает: 'Первый император династии Цинь') и начал войну с гуннами. Его трехсоттысячное войско отогнало гуннов на четыреста километров к северу, взятые в плен гунны были обращены в рабство и отправлены на строительство Великой Китайской стены. Там же трудились и китайцы: те самые 300 тысяч воинов, что победили гуннов, и огромное количество 'преступников', обращённых в рабство. Работы, не прекращаясь, велись днём и ночью на протяжении 10 лет, но ни о какой 'гуннской генной агрессии' против простых китайцев речь идти не могла: большинство из строителей погибло от тяжкого труда и невыносимых условий существования.
  Ещё большую, полумиллионную армию Цинь Ши-хуанди отправил на юг, чтобы, изгнав и поработив мирных трудолюбивых аборигенов, захватить богатое побережье того моря, которое сейчас называется Южно-Китайским. К числу его воинственных инициатив можно отнести и борьбу с конфуцианством, в пылу которой были казнены 460 учёных и сожжена вся гуманистически направленная литература.
  Были у него и мирные, весьма полезные для Китая инициативы. Так, он провёл Великий Шёлковый путь, ввёл единую для всего государства письменность. Но главные его нововведения были сделаны, как бы сейчас сказали, в области юстиции и министерства внутренних дел. Во-первых, он ввёл чрезвычайно жестокие законы, карающие его подданных за малейшие погрешности. Во-вторых, он применял чрезвычайно жестокие казни к преступникам, хоть как-то погрешившим против введённых им законов. Самым милосердным наказанием для 'злодеев' было обезглавливание; об остальных ужасах и упоминать не хочется - зачем портить вам настроение? Достаточно упомянуть (если угодно, донести на него Вам, его нынешним судьям), что достаточно было кому-то донести ему слухи о том, что в какой-то провинции о нём или о его законах отзываются без должного почтения, как тут же в провинившуюся провинцию посылались войска для поголовного уничтожения всего населения.
  И ещё: Уважаемые судьи! Думаю, не стоит обращать внимание на аргументы возможных защитников императора, что творились эти зверства ради очищения народа от бисексуалов. Как следует из уверенного объяснения эксперта Валерия Валентиновича, бисексуалы появлялись в Китае в результате заражения их матерей генами гуннов. Значит, для того, чтобы превратить всё население той или иной провинции в бисексуалов, надо было заменить всех мужчин китайского происхождения рабами-гуннами. А где их столько взять, если впервые за историю Китая именно Цинь Ши- хуанди смог разгромить и массово полонить ловких конников гуннов? Да и те, не успев распространить свою генную инфекцию, погибли на строительстве Стены. А те немногие, что, допустим, каким-то чудом выжили, произвести чудо бисексуальной эпидемии не могли. А если кого-то конкретно и произвели, то детки эти, даже к моменту кончины императора, правившего всего-то 14 лет, были ещё маленькими, и наверняка проявляли не бисексуальную, а безсексуальную ориентацию.
  Выходит, Цинь Ши-хуанди уничтожал и мучил и северных гуннов, и южных вьетнамцев, и собственных китайцев не потому, что у них у всех были плохие гены. Может быть, у него у самого было что-то с чем-то не в порядке?
  Во всяком случае, неудивительно, что, как только 'Первый император династии Цинь' умер, повсеместно вспыхнули многочисленные народные восстания. В 206 г. до н.э. его сын, 'Второй император династии Цинь', был убит. В междоусобной войне между предводителями разных повстанческих армий взял верх выходец из народа Лю Бан, основавший династию Хань (202 г. до н.э. - 222 г. н.э.).
  Всего через два года после этого знаменательного события, в 200-м году до н.э., гунны окружили у деревни Байдин отряд, сопровождавший первого императора династии Хань. Гуннам не составило бы особого труда 'милосердно' обезглавить императора, а вместе с ним и только что родившуюся империю. Но они, пройдя мимо такой славной возможности, и даже не требуя для себя территориальных уступок, заключили с Лю Баном 'договор мира и родства'. Правда, в договор входил маленький пунктик насчёт дани, которую должен был выплачивать гуннам Китай. Но это только доказывает, что гунны, хоть и были дикарями, не были дураками.
  Императоры поначалу платили; и даже присылали гуннским шаньюям (вождям межплеменных объединений) китайских принцесс в жёны. И, заметьте, шаньюи от брака с принцессами, как от фактора генетического брака в их будущем потомстве, не отказывались. Не говорит ли это о том, что гунно-китайские детки отнюдь не рождались депрессивными дебилами?
  Как только империя маленько окрепла, императоры отказались от выполнения условий навязанного им договора. Гунны, из желания вернуть статус-кво, в 177 г. до н.э. вторглись в Китай. С тех пор их набеги не прекращались, а попытки борьбы с ними были практически безрезультатны, поскольку китайская пешая армия просто не поспевала за конными отрядами гуннов.
  Если оценивать ситуацию с учётом теоретических изысканий Богданова, то получается, что для Китая отсутствие побед над гуннами предвещало оздоровление нации и повышение деловой активности. Ведь, поскольку в стране не было рабов-гуннов, не могло быть и гуннской генетической агрессии (перечень негативных факторов таковой см. выше). Но практически было не очень хорошо. Ведь Китай был рабовладельческой империей; а рабовладельческой империи, чтобы оставаться таковой, нужны рабы. В древности везде и всюду в рабов обращали пленных врагов. А где их взять, если нет войн?
  Быстро выяснилось, что императоры династии Хань, несмотря на генетическое происхождение от пламенного борца с императорской диктатурой, намерены управлять страной теми же драконовскими методами, что и Цинь Ши-хуанди. Недостаток доходов в казну восполнялся повышением налогов с простых граждан (прежде всего - мелких землевладельцев) и учащением поборов. Кроме этого, на них же налагалось множество обязательных трудовых повинностей, за счёт чего строилась Стена и выполнялись другие общественные работы. В результате такой политики большинство земледельцев, чтобы выплатить государству налоги и отдать людям долги, оставляли (в лучшем случае - продавали за бесценок) поля и дома, продавали детей и внуков в рабство, после чего и сами попадали в рабство либо бежали в города, чтобы уже там пополнить собой число рабов либо преступников.
  Но добровольный способ перехода в рабство не удовлетворял громадные запросы и аппетиты рабовладельцев, самыми крупными из которых являлись императоры. Основной способ поставок рабов состоял в том, что в рабство, вполне 'законно', обращали родственников осуждённых 'преступников'. А рабство, как и императорская власть, в Китае были пожизненными и наследуемыми. Потомки людей, порабощённых родным государством, также являлись рабами, и всем им, во избежание иллюзий и тяги к побегам, татуировали лица зелёной чертой вокруг глаз. 'Наступил явный кризис в общественных отношениях' [17].
  Но - заметьте! - гены гуннов никакой роли ни в возникновении этого кризиса, ни в бесчеловечном поведении властей по отношению к собственным гражданам не сыграли.
  Но вот бразды императорской власти взял в руки У-ди (140 - 87 гг. до н.э.). Он оказался умнее своих предшественников, и догадался, что для дела борьбы с гуннами не обойтись без собственной конницы. Кроме того, в то время был изобретён 'самострел' (нечто типа арбалета, тетива которого натягивалась с помощью ног). Стрелы, выпущенные из 'самострела', летели гораздо дальше, чем из лука, и пробивали любую броню. Гунны были обречены на уничтожение и рабство.
  Но начал У-ди укреплять империю с того, что в 130 г. до н.э. ввёл исключительно жёсткий кодекс законов, по которому жестоко карали за малейшую провинность. Очевидный смысл таковой суровости состоял в желании пополнить количество государственных рабов за счёт собственных граждан. Кампания по назначению одних - преступниками (таких казнили), а других, их родственников, - рабами проводилась с огромным размахом. По свидетельствам современников, 'виновных не успевали схватывать и наказывать'. Но утверждать, что 'виновные' потому превратились в таковых, что носили в себе гены гуннов, совершенно неправомерно. У-ди начал череду войн, с целью обращения вредногенных гуннов в рабство, уже после того, как 'наказал' и поработил огромное количество собственных, генетически невинных граждан.
  Войны против гуннов (в 127, 124, 123, 119 и 99 гг. до н.э.) У-ди также провёл с истинно драконовским размахом. Во время одной только кампании 119 г. до н.э. были захвачены в плен и обращены в рабство сотни тысяч гуннов. По свидетельствам китайских источников, только в императорских дворцах 'слонялось без дел' более ста тысяч рабов.
  После кампании 119 года вновь заработал Великий Шёлковый путь. Из Китая пошли на запад караваны с шёлком, изделиями из железа, никеля и драгоценных металлов, лаковыми изделиями. В 102 году была захвачена Фергана, и оттуда пошли в Китай табуны известных тогда на весь мир лошадей. Благодаря чему поражение, нанесённое гуннам в 99 году, было особенно сокрушительным.
  В том же 99 г. до н. э. в самом Китае вспыхнуло восстание тех, из кого У-ди выдавливал все соки ради ведения войны; 'китайский этнос истощился' [17]. Но и в этом гены гуннов не были виновны. Ведь армия рабов, как бы велика она ни была, заразить за двадцать лет своими генами всё коренное населения Китая не могла даже теоретически. Китайский этнос истощился не из-за чужеродных генов; он истощился из-за бесконечной череды собственных тягот и страданий.
  Восстание было подавлено. Мелкие производители продолжали страдать и беднеть, сановники и богачи - купаться во всё большей роскоши. Появились признаки отмеченного Богдановым упадка в ремёслах. Но, опять же, дело было не в генах гуннов. Во-первых, в ремесленные мастерские преимущественно направляли рабов - китайцев. А что было во-вторых, сообщает трактат (научное произведение!) 'Ян те лунь' (81 г. до н.э.): рабы производят плохие земледельческие орудия, так как 'находятся в угнетённом состоянии и применяют свою силу далеко не полностью'.
  Одно дело - производить тонкую, кропотливую и искусную работу на себя и на свою семью, и совсем другое - работать на того, кто закабалил тебя и твою семью. Вот и вся причина упадка в ремёслах.
  Но вот, в начале первого века нашей эры, в хижины бедняков, сквозь дыры в крышах, проник свет надежды. Власть взял регент малолетнего императора, мудрый, справедливый и добрый Ван Ман, провозгласивший, что будет бороться с неправедно поступающими богачами.
  К тому времени гуннам удалось подчинить своему влиянию весь Западный край. Они перекрыли торговые пути в западные страны, а у Китая не хватало сил и казны для начала новых войн. К тому же в империи стал ощущаться острый недостаток в количестве рабов. А это доказывает: за сотню лет, миновавших после завоеваний У-ди, подавляющее большинство потомков гуннов вымерло. А скорее всего - все. Что ничуть не удивительно.
  В Римской империи рабы жили 3-4 года. Заключённые ГУЛАГа умирали через 3-4 месяца работ в каменоломнях или на лесоповалах. В Древнем Китае, где режим был жёстче, чем в Древнем Риме, а климат - теплее, чем Сибири, срок изнашиваемости раба, надо полагать, был где-то посредине между этими цифрами. Но - вряд ли в течение более или менее значительной части отведённого ему срока жизни раб был способен (имел силы, реальные возможности и свободное время) на осуществление репродуктивной функции. А если такой маловероятный шанс ему и представлялся, то - только с рабыней. Вряд ли свободная женщина, жившая в те кабальные времена, решилась бы на деяние, расцениваемое как преступление; уж она-то знала, как наказывались тогда преступления. И вряд ли какая из женщин, хоть свободных, хоть рабынь, захотела бы родить ребёнка, которому, вскоре после его рождения, была бы нанесена зелёная татуировка вокруг глаз. К тому же рабовладельцы считали более выгодным вложением капитала покупку взрослого раба, нежели нудную канитель с детьми, которые только отнимают время и силы у их матерей. Что рабовладельцы делали с родившимися младенцами, уточнять не будем; острый недостаток в количестве рабов, возникающий через какое-то время после окончания завоевательных войн (и это - при том, что обращение в рабство самих китайцев не прекращалось никогда), говорит сам за себя.
  Так что - шансов на выживание у потомков рабов-гуннов, да ещё и 'через несколько поколений', практически не имелось. А если, как утверждает Богданов, эти потомки отличались пороками, не способствовавшими их естественному размножению, а также неспособностью к ремёслам и неисправимой ленью, что приводило к досрочной насильственной смерти, то... и теоретически - ни единого шанса.
   Что, исходя из положений теории Богданова, данный этнографический штрих показывает? В империи к началу нашей эры возродилась моноэтническая культура, так что счастье и процветание обновившегося этноса было научно обеспечено. На деле опять получилось наоборот.
  Мудрый Ван Ман недолго думал, как восполнить дефицит в рабах. Взял да и придумал закон, чтобы в рабы обращали не только родственников 'преступников', но и членов пяти семей, связанных между собой навязанной им 'круговой порукой'. Огромные партии новобращённых рабов сразу же увозили в районы, зачастую весьма удалённые от их прежнего места жительства, и определяли в государственные мастерские. Семьи разрывались, свободные производители превращались в подневольных. Многие из них ранее занимались другим делом, а со спецификой данного производства встретились впервые. Упадок в ремёслах сделался ещё явственнее; но гунны в этом не виноваты.
  Затем Ван Ман взялся за другие реформы. Но вначале он, с целью их эффективного проведения, значительно увеличил и резко усилил государственный аппарат. Чтобы чиновники хорошо работали и поступали по справедливости, он не поскупился на оплату их труда, а ради этого ещё больше увеличил налоговый гнёт на производителей. А чтобы реформы были проведены быстро и качественно, он дал чиновникам весьма большие, но мало контролируемые полномочия; что привело к чиновничьему засилию и, несмотря на большую чиновничью зарплату, к невиданному размаху коррупции. 'Чиновники основывали свою власть на жесткости и насилии, извлекали выгоды из запрещений, осуществляли захваты... Даже богатые не могли защитить себя, а бедные вообще не имели возможности сохранить жизни'.
  Ван Ману докладывали его помощники: 'Чиновники замучили народ'. Но добрый Ван Ман не обижал своих верных опричников; пусть уж трудятся, как умеют. В стране началась разруха. А тут ещё, в 11 г. н. э., великая Хуанхэ прорвала плохо укреплённую дамбу и, изменив течение, разлилась на 2 рукава. Пространство между рукавами было залито наводнением. Начался сильнейший голод, затем - восстание, и в 23 году Ван Ман был убит.
  К власти был приведён принц Лю Сю (25-57гг.). Приняв имя Гуан У-ди, он начал свою деятельность с поощрения земледелия и шелководства, освободил переселенцев на 5 лет от налогов и повинностей. Едва государство начало восстанавливаться, Гуан У-ди начал завоевательские походы. Его преемники продолжили ту же традицию. Была захвачена северная часть Вьетнама, вновь завоёван Западный край, восстановлено движение по Великому Шёлковому пути. Одновременно происходили существенные сдвиги в развитии производительных сил. Расширилось плужное земледелие, пахота на волах, появились насосы, с помощью которых можно было поливать поля, и т. д
  В 89 году было захвачено в плен 200 000 гуннов, в 90 году - разгромлена Кушанская империя, проведён торговый путь на запад через Вьетнам. На этом успехи агрессивной расширительной политики закончились. Дальнейшие наступательные операции были свёрнуты по всё той же причине: полное истощение государственной казны. Китай вступил в период глубокого затяжного кризиса, с нижней кульминацией в виде гибели династии Хань и общего коллапса империи.
  Но можно ли винить в этом гены рабов из числа гуннов? И, шире: настолько ли виновны гунны в бедах Китая, насколько их (было) принято в том винить?
  Начнём с вопроса о 'генной агрессии'. Со времени последних побед китайских войск над гуннами до момента окончательного крушения династии Хань прошло 130 лет. Соответственно, столько же времени не поступало в империю свежепротухших гуннских генов. Так что у китайцев времени для того, чтобы, переварив порцию 'отравленных' генов, взяться за свойственный им многотысячелетний ум, было вполне достаточно. А почему-то получилось со всеми китайцами совсем, ну совсем не по уму. Но виновны ли в этом гены гуннов? Мягко говоря, вряд ли. Во всяком случае, история свидетельствует, что дело было совсем не в генах.
  Теперь - главное: китайские источники в один голос повествуют о том, что с начала второго века на Китай обрушился непрерывный поток ужасных стихийных бедствий, эпидемий и неурожаев, сопровождаемых, как следствие, хроническим голодом. 'Люди превратились в людоедов, и кости от мертвецов были разбросаны по всей стране' ('История Младшей династии Хань'). А в таких условиях первыми съедают ленивых неумелых рабов и их бесправных детей. То есть - произошла кардинальная 'генетическая чистка', в очередной раз превратившая китайцев практически в моноэтнос. Или, по крайней мере, в сожительство весьма родственных этносов; что, по мнению Богданова, является признаком неотвратимого благоденствия. Почему же эскалация несчастий лишь нарастала?
  Видимо, потому, что государство, подобно рыбе, имеет генетическую предрасположенность гнить с головы, а не с хвоста. О судьбе ханьского хвоста сказано в предыдущем абзаце. Но можно ли винить его в том, что именно на него обрушилась вся смертельная тяжесть природных потрясений, а он, не видя себе никакой помощи от других государственных частей и органов, задёргался в предсмертных конвульсиях?
  А что, в то же самое время, поделывала правящая голова?
  Во втором веке н. э. её роль исполняла корыстная группировка гаремных евнухов. Евнухи выдвигали на трон малолетних императоров, которые подпадали под влияние своих 'благодетелей' и 'развлекателей', и евнухи, бесконтрольно занимаясь вымогательством и взяточничеством, на фоне ужасных бедствий страны и народа наживали огромнейшие богатства. В 169 году (за 15 лет до начала восстания 'Жёлтых повязок') группа 'учёных' попыталась совершить государственный переворот с целью отстранения группировки евнухов от власти, но заговор был раскрыт, многие его участники казнены, и общее положение (гноение) лишь усугубилось.
  Возвращаясь к народным низам, нужно отметить ещё одно немаловажное обстоятельство: огромную роль в эскалации всеобщей агрессивности сыграла даосская секта 'Тай пин дао' ('Путь к великому равенству'). Сущность этой секты и суть проповедуемого ею равенства нужно бы пояснить; постараюсь сделать это максимально кратко.
  3
  Даосизм в целом подразделялся (и подразделяется) на два течения: философское (учение о бессмертии) и религиозно-мистическое.
  Даосы-философы занимались тем, что неспешно рассуждали о непостижимом дао, который является всеобщим путём (законом) природы. Они утверждали, что смысл существования человека - в приобщении себя к мировым силам, в слиянии с природой, благодаря чему только и можно достичь вершин мудрости и блаженства. Конкретная суть учения сводилась к утверждению, что организм человека представляет собою скопление духов (всего их там даосы насчитали 36 тысяч). Человек, стремящийся к бессмертию, должен стараться создать для всех этих духов такие условия, чтобы они стали его преобладающим элементом и, тем самым, дематериализовали его тело, сделали его бессмертным. Попросту говоря, человек должен положить свою жизнь на то, чтобы ублажать, кормить и обслуживать паразитирующих на нём духов.
  Религиозные практики воплощали данные теоретические установки в жизнь. А поскольку, по их мнению, мировые силы представляли собою управлявших миром драконов и прочую потустороннюю живность, то достигали даосы приобщения к ним методами заклинаний, ворожбы и колдовства, с помощью которых пытались заставить духов служить себе (и, как тому имеется множество примеров, достигли в этом определённых успехов; но действовали не столько в общее благо людям, сколько на корысть худшим из людей и, соответственно, в пользу духов). Святыми местами даосизма были дикие горы. (Очевидно, из желания быть ближе к сильным их мира; ведь именно в такой местности, мы знаем, селились драконы). В своей повседневной практике даосы отрекались от соблюдения канонов и правил обычной человеческой жизни, употребляли особые пилюли и микстуры и, по утверждениям буддистов, устраивали массовые оргии типа обрядов хэци (слияние жизненных сил).
  Основатель мистического направления даосизма Чжан Ли, активно проповедовавший в126 - 144 годах, утверждал, что он 'получил через духов от древнего мудреца Лао Цзы повеление сделать людей счастливыми'. Основной тезой его учения было то же равенство людей перед духами (и их нуждами), но к этому добавилось ещё и требование равенства людей между собой. Энергетическим мотором популяризации учения служил лозунг 'Жёлтое небо должно прийти на смену синему небу' (мы наш, мы новый мир построим), после чего наступит 'время великого счастья'.
  В принципе, Лао Цзы проповедовал нечто подобное: 'Правитель-мудрец должен возвратить народ к примитивной простоте, чистоте и неведению, существовавшим до возникновения культуры и морали'. Идея, в общем, такая же примитивно-простая, как и идея поголовного равенства; принять любую из них в её неподдельной чистоте можно лишь при условия неведения достижений культуры и отсутствия морали.
  Но вот что странно: почему мудрец, посвятивший свою долгую жизнь пропаганде идеи возврата народа, опущения его власть имущими на уровень примитивно-животного существования, не нашёл в своей долгой жизни немножечко времени для того, чтобы замолвить пару слов об особой значимости революционной борьбы самого народа за всеобщее равенство? Чтобы - 'весь мир насилья мы разрушим до основанья?' Опасался, что правителям-мудрецам идея такого счастья покажется глупой? Или - сам сомневался в её мудрости? А иначе - почему не сообщил результаты своих раздумий лично, при жизни? Пусть даже не всем, лишь самым верным адептам. Или, хотя бы, написал в посмертной записке: 'Завещаю вам всем великое счастье поголовного вечного равенства без возрастных, половых, генетических, профессиональных, национальных, региональных и умственных различий'. Неужто мудрец специально унёс эту великую мудрость на тот свет, чтобы дать возможность духам поучаствовать в её издании? Чтобы те могли её отредактировать, исправить, исказить. Неужто не верил в то, что мудр сам по себе? Неужто хотел предоставить право на решающую эпитафию потусторонним вдохновителям и учителям? Не похоже на мудреца; они так глупо себя не ведут.
  Вспомним ещё кое-что из учения Лао Цзы. Кроме советов правителям, как и что им деять, Лао Цзы давал указания народу, как ему жить. А образ жизни народа должен был, по убеждению Лао Цзы, представлять собою недеяние (увэй): уступчивость, покорность, отказ от желаний и борьбы. Но требование соблюдения этих принципов никак не согласуется с приглашением начать вооружённую борьбу за равенство!
  Вывод: хитрые китайские духи, воспользовавшись тем, что Лао Цзы опровергнуть законность предъявленного ими патента на изобретение 'счастья в равенстве' опровергнуть уже не может, сами создали и издали эту равнодушную 'мудрость'. А при этом, наподобие некоторых современных производителей, воспользовались известным и популярным брэндом. Но в упаковку доставленного с того света послания без ответного адреса, без имени курьера, без печати почтового отделения и без названия фирмы-поставщика - навалили своей отсебятины (отбесятины). Хавай, хань, халяву! Расплата - потом... Кровавым поносом ужасов и агональной вибрацией массовых смертей.
  От духов, от бесов лукавства и зла, а не от Лао Цзы получил 'мудрец' Чжан Ли это ноухау всемирного счастья. Своими предсказаниями и изречениями он 'сеял смуту среди народа', а основной упор делал на борьбе с конфуцианством. Между тем конфуцианство, с его идеей всеобщего порядка, взаимной ответственности, подчинения младших старшим, являлось той основой, на которой строились принципы управления страной и методы построения семьи, общины и государства. Но, в условиях бесконечных катаклизмов и голода, безответственность и 'природный эгоизм' многим бедолагам пришлись по вкусу. А множеством тайных даосских сект, а также направляемыми даосами шайками и ордами обездоленных озлобленных бродяг новые моральные ценности были приняты в качестве руководства к действию.
  Новое мировоззрение росло и ширилось, и в 184 году, во главе с Чжан Цзио, продолжателем идей Чжан Ли и основателем секты Тай пин дао, вспыхнуло широко разветвлённое и тщательно подготовленное восстание 'Жёлтых повязок'.
  Но в древние времена, в отличие от современности, власть имущие во время революций действовали намного жёстче. Ожесточённая война между повстанцами и императорскими войсками закончилась тем, что цветное восстание было потоплено в крови, после чего трое победивших полководцев - ванов перевели течение социалистической революции в русло частнособственнической приватизации. И, словно три дракона, разодрали империю на три царства. Попутно один из них убил последнего императора династии Хань, предпочитавшей отсчитывать время своего правления не от 202 г. до н.э. (восхождение основателя династии на трон), а от 206 (убийство императора предыдущей династии Цинь).
  Для простого населения Китая общий цикл развития эпохи Хань также закончился тем, с чего и начался. В начале династии Хань 'люди ели человеческое мясо, больше половины населения вымерло', и в конце её было то же самое. Что, в общем-то, полностью согласуется со взглядами даосов, согласно которым Дао есть вечное хождение по кругу.
  4
  Так в чём же причина того, что более чем четырёхсотлетний виток истории привёл громадное государство в ту же ужасную нижнюю точку, с какой оно начинало своё восхождение?
  Вначале вернёмся к предположению Богданова, что данный исторический процесс закрутился в нежелательную для Китая сторону под неодолимым влиянием чужеродных для китайского этноса генов. В самом деле, внешне весьма на это похоже. С одним уточнением: негативное влияние на судьбы и жизни китайского народа и китайского государства исходило не от рабов, а - от китайских императоров.
  Мы уже отмечали, что заражать своими агрессивными генами коренное свободное население у рабов не было возможности; и уж тем более не могли они внедрить свои гены в императоров. Но именно императоры, являвшиеся генетическими потомками народного вождя Лю Бана, принесли своему народу больше страданий, чем все внешние враги вместе взятые. Такое впечатление, что не гунны, а правящая элита Древнего Китая носили в себе некую заразу, что, согласно научным наблюдениям, попеременно проявлялась то в неудержимой агрессии, то в неспособности справиться с элементарной депрессией. Вот только понять бы, где императоры и их подручные эту (генетическую?) заразу подхватили.
  А в чём рабы, хотя бы теоретически, были виновны перед китайским народом? Только в том, что своим тяжким трудом укрепляли агрессивную империю и усиливали её бесчеловечный режим. Но ведь тем самым они доказали, что обвинения в наличии в них генов неукротимой агрессивности либо безысходной депрессии беспочвенны. В первом случае они бы бросались с голыми руками на своих мучителей, во втором - кончали жизнь самоубийством. Но, опять же, винить в их покорности нужно не их рабские гены, а жестокость и бесчеловечность их мучителей.
  Теперь - об утверждении Богданова, что исходной причиной кризиса Китая эпохи Хань явилось чрезмерное усиление империи. Я с этим согласен; но не согласен с тем, что, мол, если бы усилившаяся империя не нахватала себе в рабы гуннов, те не смогли бы заразить своими ленивыми агрессивными генами коренной этнос, и уж тогда китайцам (самоназвание - хань) жилось бы - лучше некуда.
  Учёный, наверное, забыл о том, что в случае нехватки пленников китайские рабовладельцы резко увеличивали гнёт на своих соотечественников. В том числе - массово обращали соотечественников в рабство. Раб, хоть хань, хоть хунну, есть раб, ждать от него трудового энтузиазма и неколебимой преданности, по меньшей мере, наивно. А рабовладельческая империя всегда и в любом случае есть структура, предназначение которой - всеми силами и способами навязывать власть и выполнять желания самых, за всю историю человечества, бездушных, жестоких и бесчеловечных производителей массового зла - рабовладельцев. Рабовладельческая империя всегда и всюду - империя зла. Ждать от неё добросердечия, справедливости и милосердия, ожидать от неё уважения прав и свобод всех своих граждан, рассчитывать на её стремление идти по пути мира, прогресса, взаимовыгодного межклассового и международного сотрудничества - по крайней мере неразумно. А без соблюдения перечисленных принципов - постоянных конфликтов и периодических кризисов не избежать.
  Не недостаток трудолюбия и добросердечности у рабов довели империю Хань до кризиса. До кризиса довел её избыток собственной агрессивности и бездушной жестокости. Причина кризиса в том, что империя сотни лет несла бесконечный ужас и неисчислимые страдания и собственному народу, и всем окрестным народам. А тем самым она аккуратно создавала и старательно поддерживала идеальные условия для небывало в истории активного и длительного процесса умножения и укрепления тех сил, что приведут империю к кризису: для размножения на своей территории мощнейшей популяции драконов.
  Для обоснования этого утверждения опять обратимся за научной консультацией к Богданову: 'ситуация становится благоприятной, когда племя попадает в окружение этнически близких культур'. А племя драконов было этнически (т.е. - духовно, поскольку они - духи) близко царившей в Древнем Китае имперской рабовладельческой 'культуре' насилия и террора.
  В самом деле: кем, с человеческой точки зрения, являются драконы? Людоедами (жестокими убийцами), мучителями и садистами ('живо сожгу', 'цело проглочу'), насильниками, истязателями и эксплуататорами захваченных ими в плен людей. То есть - теми же рабовладельцами. Рабовладельческая 'культура' изначально, по принципу своего устройства и способу существования является культурой не людей, а направленной на пожирание людей, противостоящей человеческой культуре 'культурой' бесов во главе с драконами. Со всеми вытекающими для людей последствиями; причём - для людей всех классов и сословий. Разница в них для бесов (и, в частности, для драконов) - лишь во времени и способе употребления.
  Драконы и прочая нечисть в период длительного роста и одностороннего развития агрессивной бесчеловечной империи получили уникальную возможность интенсивного питания. За триста с лишним лет они отъелись, весьма усилились, невероятно размножились, их аппетиты и запросы стали многократно больше. А к тому времени империя, захватив и поработив всё, до чего могла дотянуться, стала уделять основное внимание перевариванию съеденного и сохранению захваченного. Императоры и их ближайшее окружение (евнухи) направили все силы государства 'на решение внутренних проблем'; то бишь - на удовлетворение собственных пороков и пресыщенных удовольствий. Но выбрасываемыми при этом крохами ленивых эмоций можно было накормить лишь мелких бесенят; ненасытным драконам этого и на один зуб не хватало. Империя, глядя с позиции драконов, 'остановилась в развитии'. Скатерть - самобранка, несколько столетий исправно питавшая духов злобы, иссякла.
  Расплодившаяся в невероятных количествах потусторонняя нечисть начала голодать. Раньше других оголодали драконы: они крупнее и мощнее других, им больше других и надо. Именно потому их излюбленная пища - ужас, что его выбросы обладают наибольшей энергоёмкостью. А если войн - нет, рабов, ввиду их малого количества, стали беречь, где драконам брать ужас для питания? Они начали восполнять недостачу массового ужаса людей методом производства всяческих стихийных бедствий: землетрясений, засух, наводнений, сопутствующих смертей и голода.
  Но люди так устроены, что через какое-то время ко всему привыкают. Вот и китайский народ через несколько десятков лет устал от всяческих катаклизмов, смирился с ними, притерпелся к ним, стал меньше ими ужасаться. Но ведь драконы тратили на производство катаклизмов свою энергию. Как её восполнить? Привычным методом: заставить людей начать войну. И война эта, для удовлетворения драконьих аппетитов огромного количества размножившихся драконов, должна быть великой и ужасной. Но измождённые, измученные жители Поднебесной и думать не хотели о захватнических войнах и дальних походах.
  Для драконов оставался один выход из энергетического тупика: нужно устроить войну междоусобную, гражданскую. Что они, с помощью послушных им валькирий, и сделали. Каких валькирий? А тех самых, что принесли пророку Чжану Ли духовное послание 'от Лао Цзы'. Потом они помогали Чжану Цзио, двум его братьям и множеству адептов распространять новое учение по всей стране. Когда восстание вспыхнуло, они, так же, как и скандинавские валькирии, с учётом знания всей обстановки помогали советами то повстанческим вождям (большинство которых были членами секты Тай пин дао), то своим испытанным коллегам - императорским полководцам. Благодаря чему ожесточённая гражданская война и длилась аж 21 год и унесла миллионы человеческих жизней. Только Хуанфу Сун, один из императорских полководцев (впоследствии назначивший себя императором одного из обрывков бывшей империи) уничтожил два миллиона повстанцев.
  Да вот только гены жалких, забитых, содержавшихся в ужаснейших условиях, смертельно голодных, замученных трудами китайских рабов здесь ни при чём. Все причины тех конфликтов, что счёл нужным отметить Богданов (повышенная агрессивность населения, утрата им полезных навыков, одержание пороками и извращениями, желание добывать хлеб насущный не трудами, а лихоимством, грабежами и разбоями) - все они укладываются в формулу 'бесовское наваждение'. А поскольку бесов было невероятно много, то и результат был воистину катастрофическим. Не для бесов, для людей. Драконы и прочие бесы за время гражданской войны лишь изрядно развлеклись и вволю подкормились. А вот люди, ради этого, миллионами гибли в кровавой энергомясорубке, поставленной бесами у них на дороге. А те, что каким-то чудом выжили, всё равно пришли к тому же, от чего пытались уйти. Ведь они шли дорогой жестокости и насилия; а этот путь ведёт к ещё большему неравенству и к той же немилосердной несправедливости. Как кормили они до начала этого пути и во время него своих духовных рабовладельцев, так и продолжали кормить их.
  Чем ещё, как не целенаправленным воздействием мощных, отъевшихся потусторонних сил можно объяснить столь ужасный финал огромной, развитой, сильной империи, не имевшей достойных себя врагов, кроме собственных богов?
  5
  Да-да, слышу, мои уважаемые спутники, слышу ваши скептические возгласы. Мне и самому, как человеку, волей-неволей с детства впитавшему в себя материалистическое мировоззрение, трудно принять как факт, что некие невидимые, ирреальные создания могут что-то из вышеописанного реально вытворить. Мы, люди современные, в отличие от людей прошлого, знаем про геотектонику и метеорологию, и уверены, что Земля подчиняется законам первой, а атмосфера - законам второй. Вот только не можем понять: почему так часты сбои? Точнейшие метеопрогнозы, составленные на основании компьютерной обработки данных со всей планеты - то и дело не оправдываются. Землетрясения и цунами - то трясут и смывают прямо-таки как по расписанию университетских занятий, то - в самый неожиданный момент.
  Но при этом мы даже мысли не допускаем о том, что разумные духи тоже могут знать эти законы; и знать не хуже нас, а намного лучше. И уж если мы начинаем догадываться, как, с помощью этих законов, можно воздействовать на Землю, или манипулировать атмосферой, почему высокоразумные духи, которые с момента основания мира усиленно специализировались по этой тематике, не могут применить кое-что эдакое? А возможно, давно и успешно (хотя бы - более или менее успешно) применяют. Тем паче что им, бесплотным, и в места тектонических разломов, и в места скопления грозовых туч добраться не в пример легче и проще, чем нам. А большой энергии для того, чтобы нажать спусковой крючок природного катаклизма, не нужно; достаточно знать, где и как жать.
  Кое до чего из таких штук современные учёные уже додумались. В частности, мелькали сообщения, что так называемое 'метеорологическое оружие', уже имеющееся в арсенале наиболее прогрессивных и развитых стран, намного эффективнее и действеннее термоядерных бомб и баллистических ракет. К тому же - оно намного дешевле, и не заражает поражённую территорию всякими нуклеидами. Ужас как удобно: сгрёб бульдозерами трупы населения противника, и - спокойно, без помех со стороны аборигенов и местных экологов, выкапывай руду, выкачивай нефть и перекачивай в свои банки чужую экономику.
  Вот такой прогресс; и те, кто его человечеству и готовят, вроде бы не посторонние существа, а тоже люди. Так почему же мы отказываем в стремлении достичь подобного 'прогресса' зла потусторонним не людям, для которых мы, люди, сами являемся полезными ископаемыми, управляемыми источниками универсальной, высокоэффективной энергии? И почему даже мысли не допускаем, что их агрессивная цивилизация, которая намного старше и развитее нашей, которая тысячелетиями живёт за счёт успешного паразитирования на нас, не захотела или не смогла освоить технологию производства подобных фокусов? Ведь с помощью этой технологии отдача от нас нужной им энергии (производительность труда занятых на её улавливании и переработке духов, а также рентабельность потустороннего производства) намного увеличивается. Да и среда обитания духов не пострадает, всяких термоядерных перегревов и выпадения нуклеидов не будет; на одной ведь планете живём.
  Кстати говоря, древние китайцы, как в эпоху Хань, так и в другие времена, были абсолютно уверены, что землетрясениями, а также дождевыми и грозовыми тучами в их стране заправляли драконы. Может быть, в каких-то других местах - мало ли каких чудес не бывает? - всё происходит в точном соответствии с наукой. Но, зная о наблюдательности древнего китайского народа, а также о его умении сопоставлять факты и делать точные выводы, тем, кто там тогда не жил и подробностей той жизни не знает, сомневаться в правильности сделанных им выводов было бы чересчур самонадеянно.
  Опять же - кстати: такого же точно мнения о своих драконоподобных богах придерживалось множество других уважаемых народов; в том числе, мало сомневаюсь, и те, к которым причисляют себя уважаемые критики высказанного мною предположения. Вдруг наши многоуважаемые предки в чём-то правы?
  К примеру: в чём сложность для дракона, который сам размером с тучу, совместиться с тучей и маленько ею поуправлять? Туче ведь всё равно, куда лететь, когда разродиться осадками и что эти осадки будут собой представлять. Совместись с ней, дай в нужный момент толчок процессу конденсации переохлаждённого пара в капли воды или кусочки льда, а дальше и без тебя всё пойдёт само собою. Там, где всё избито градом, снова просыплется град, там, где уже наводнение, опять прольются дожди, а там, где засуха, вместо иссякшей и растаявшей тучи появится её имитация, выполненная драконом для большей эффективности и ради перехода надежды в ужас. 'Туча' растает на глазах отчаявшихся крестьян, дракон спустится вниз, поближе к месторождению отчаяния и ужаса, и застынет над ним бескрайне растянутой сетью невидимых ячеек, набухающих впитываемой ими драгоценной энергией.
  В заключение этой горькой лирики зададим самим себе простой научный вопрос: как могло получиться, что бесконечная последовательность беспрерывных катаклизмов и прочих несчастий в течение более чем сотни лет с невероятной точностью обрушивалась на один и тот же участок Земли? Могло ли такое произойти случайно? Могли ли все звенья невероятно длинной и разнокалиберной цепи самопроизвольно найти друг друга, да ещё и намертво сцепиться в ужасную последовательность, вполне логично тащившую всё население Китая в ад последовательно нараставших страданий и мук? Любая наука, от теории катастроф до теории вероятности, скажет: нет, это не случайность. А если это - не случайность, значит, это - заранее продуманное, тщательно подготовленное и старательно выполненное преступление. Кто мог его задумать и выполнить?
  Криминалисты в таких случаях руководствуются правилом 'ищи мотив'. А мотив творить людям такие несчастья, что не приносят материального дохода, мог иметься только у потусторонних сил зла. Только силы зла получают выгоду от нарастания процесса бешеного излучения обезумевшими людьми отрицательно заряженной психической энергии. Только силам зла такая энергия необходима как для обеспечения их жизнедеятельности, так и для обеспечения их безопасности, для борьбы с силами добра. Значит, потусторонние силы зла весь этот 'кризис' и устроили. Чего ожидать от огромной массы сил зла, кроме огромного зла для людских масс?
   Гунны и космос
  1
  Итак, многоголовых драконов в Китае мы, к научному сожалению и человеческой радости, не нашли. Однако поняли, что причинами несчастий, обрушившихся на Китай эпохи Хань, являются именно драконы; и испытали человеческую радость по поводу того, что драконы эти были всего лишь одноголовыми. Теперь попытаемся найти причины, по которым гунны двинулись от границ Китая на запад. Да ещё и - не одни, а во главе огромного конгломерата 'великого переселения народов'.
  Известный историк Лев Гумилёв выдвинул гипотезу, что любые передвижения крупных человеческих масс происходили в результате воздействия на людей неких пассионарных (энергетических) толчков, вызываемых редкими и кратковременными космическими воздействиями. Эффект таких воздействий выражался в том, что у людей возникали генетические микромутации, способствовавшие 'повышенной абсорбции людьми биохимической энергии живого вещества из внешней среды'. В результате чего у подвергшихся таким мутациям 'пассионариев' появлялась способность к сверхнапряжениям и возникало стремление к весьма активной деятельности вопреки инстинкту личного и видового самосохранения. В результате активного волевого воздействия пассионарных личностей и под их целеустремлённым водительством происходила консолидация масс людей на захват и освоение новых территорий, вырабатывались новые стереотипы поведения, что, в итоге, приводило к образованию новых этносов.
  К сожалению, Лев Гумилёв не смог выяснить, что же конкретно представляли собою упомянутые космические воздействия. Видимо, к моменту окончательного созревания созданной им теории у него не было для этого достаточно надёжных фактов. Что, в общем-то, неудивительно: начиная с тридцатых годов, и вплоть до шестидесятых, высказывалось много всяческих предположений о существовании таинственных космических лучей, которые вызывают возникновение в атмосфере некоторых странных явлений и процессов. Правда, поймать предполагаемые лучи с помощью научных приборов не удавалось. Это объяснялось тем, что таинственные лучи обычно не долетают до поверхности Земли, поскольку в норме они поглощаются земной атмосферой; а если некоторые, самые мощные из лучей и долетают, то случается это крайне редко; возможно, один раз за несколько столетий. Но если уж долетят, то тогда уж наверняка что-то эдакое, не менее странное, вытворяют с живыми организмами. В том числе - с людьми.
  А люди в начале двадцатого века то и дело учиняли ужасающие войны и бесконечные революции; словно сошли с ума либо, и в самом деле, подвергались каким-то непонятным воздействиям. И тот из правителей, кто, первым узнав о природе такого воздействия, сумел бы наладить производство подобных лучей, в очень короткое время смог бы навести порядок в своей стране... а потом, смотришь, и во всём мире...
  Нужно торопиться с поимкой лучей; иначе другие опередят. Но шанс поймать таинственные лучи на поверхности Земли ничтожно мал. Можно заслать учёных на вершину какой-нибудь высоченной горы; но сидеть им там придётся, до момента поимки подходящего луча, лет сто. А не послать ли этих учёных... ещё выше? В верхнюю стратосферу?
  В начале тридцатых и в последующие годы взлетели мощные стратостаты (к примеру, 'СССР-1' и 'Осовиахим'), напичканные соответствующей и прочей научной аппаратурой. К сожалению и всеобщей непреходящей скорби, стратостаты один за другим безрезультатно гибли.
  Затем грянула Вторая мировая война; тут уж не до заумных отвлечённых изысканий. Стратостаты использовались лишь для выполнения конкретных военных задач - в качестве препятствий для вражеских самолётов. Затем - восстановление разрушенной страны и 'холодная война'; вообще не до стратостатов. Когда же в космос полетели первые спутники, а затем и космонавты, то основное их внимание уделялось изучению сугубо земных объектов, а 'пассионарные лучи' и прочие неадекватные космические воздействия то ли не были обнаружены, то ли учёные, к тому времени, не смогли создать достойных этой цели приборов.
  К тому времени теория 'пассионарных толчков' уже созрела. Гумилёв вынужден был показать её научному миру и околонаучной общественности, так и не выяснив природу запускавших эти 'толчки' воздействий, но оставив за ними модное название 'космические'. А что оставалось ему делать? Учёные, даже такие умные и генетически талантливые, как Лев Гумилёв, живут не в безвоздушном, не в космическом пространстве, а на той же земле, что и остальные люди. На них, как и на других людей, также оказывает своё влияние мода; в данном случае - научная мода. И дело тут не в научной смелости того или иного учёного (уж кто-кто, а Лев Гумилёв был очень смелым человеком); дело в уважении к мнениям и познаниям других учёных.
  А что говорит историческая память человечества по поводу вождей, возглавлявших движения на захват и освоение новых территорий? Может быть, в каких-то закоулках этой памяти сохранились сведения о воздействии на них неких таинственных лучей?
  2
  Вначале взглянем на монгольские степи, откуда родом гунны. Наиболее известным пассионарием тех мест был, вне сомнений, Чингиз-хан. К сожалению, никаких сведений о пассионирующих его лучах из тьмы тех веков до нас не долетело; но сведения об оказываемом на Чингиза воздействии и, более того, постоянном влиянии имеются.
  Так, неизменным советником Чингисхана был дух шамана по имени Даин Дерхе [18]. Когда этот шаман был ещё человеком, то украл у хана одну из его жён. Святой человек захотел освободить красавицу от обижавшего её мужа; но в этих благородных устремлениях слишком уж оторвался от своего отсталого, отнюдь не романтичного времени. А вот от стражников Чингисхана, как он ни старался, как ни шаманил, оторваться не смог. Вскоре те настигли похитителя и беглянку; но шаман, у них на глазах, превратил себя и женщину в каменных истуканов. И тем самым дважды кряду досадил жестокому сатрапу, хитроумно лишив его и любимой жены, и любимого удовольствия хорошенько помучить провинившихся негодников.
  Но на этом взаимоотношения шамана и хана не закончились. Шаман заскучал от неподъёмно-тяжёлой каменной жизни и, превратившись в духа, выбрался из новообретённого, но уже обезображенного саблями тела. После чего забыл о плотской любви к жене Чингисхана, но возлюбил самого хана как свою душу. И, явившись к нему, стал учить его всяким премудростям. Хан (возможно, потому, что не мог зарубить нахала) ответил ему духовной взаимностью. И с тех пор дух, считавший правильным присваивать чужое имущество, умевший уговаривать людей довериться ему и навострившийся хитроумно уходить от заслуженного наказания, подсказывал хану его мудрые решения. Причём - не ленился, сопровождал хана во всех его походах.
  Какой-то тёмный, нелучистый дух... Всё это как-то мутно, ненаучно и, в общем, не то, что мы ищем. Может быть, стоит заглянуть в более древние века и в более цивилизованные страны? А там пассионария достойнее Александра Македонского не найти. Читаем в 'Истории Александра Македонского' Квинта Курция Руфа:
  'Люди, окружавшие Александра (во время битвы при Гавгамелах), утверждали, что видели невысоко над головой царя спокойно летавшего орла, не пугавшегося ни звона оружия, ни стонов умирающих; долгое время он не столько летал, сколько парил над конём Александра. Прорицатель Аристандр... указал жарко сражавшимся воинам на птицу - несомненное предсказание победы'.
  Кстати, Тит Ливий в 'Истории от основания Рима' приводит множество свидетельств о не менее удивительном поведении орлов; и - не только отдельных особей, но и целых стай. В основном орлы специализировались на предсказаниях итогов битв; а также указывали на граждан, достойных стать царями или императорами.
  После падения Западной Римской империи и окончательного утверждения в Византийской империи христианства орлы разленились, разболтались, перестали выстраиваться на небе в сложные, заранее заданные авгурами комбинации. Но зато таинственных советчиков и подсказчиков, типа духа Даин Дерхе, у воинственных и властных пассионариев добавилось.
  Как известно, Орлеанская дева признавалась, что её действиями руководил некий человекообразный дух. Папский суд признал этого духа дьяволом - со всеми вытекающими для Жанны последствиями. Пассионарии последующих времён, наученные её печальным опытом, предпочитали своих потусторонних советчиков не афишировать; а к не подтверждённым слухам про нашёптывающих духов, хоть их и великое множество, мы прислушиваться не будем.
  При всём том, о каких-то пассионирующих излучениях (или, скажем, о молниях, испускаемых Зевсом в будущих пассионариев) - ни слова. Единственное, что из произошедшего в те далёкие времёна можно счесть таинственным излучением, то лишь свет (пламя), которым, как сообщает Ливий, однажды 'пылала' голова спавшего Сервия Туллия, тогда ещё - ребёнка. Благодаря тому, что царь и царица узнали об этом знамении, Сервий Туллий и превратился из раба в их наследника и царя.
  Правда, Сервий, в отличие от 'стандартных' пассионариев, отнюдь не был воинствен, и усиливал государство не захватническими войнами, а совершенствованием государственного устройства и укреплением защитных сооружений. Зато погиб он, как и абсолютное большинство пассионариев, весьма мучительной смертью. К тому же - в понимании полного крушения родительских и государственных забот и надежд. Воцарились его дети-убийцы, развращённые благодаря его излишней доверчивости и неразумной доброте, для Римского государства наступили времена тяжёлых потрясений и кровавых испытаний.
  Духи умеют действовать не только прямолинейно, но и с дальним коварным прицелом... И ещё неизвестно, что для людей заканчивается хуже...
  3
  Итак, в дошедших до нас писаниях историков прошлого пассионирующих лучей мы не нашли. Что ж, обратимся за консультацией к историкам современным, смотрящим на прошлое с научных позиций настоящего.
  Я уже упоминал о научных трудах В.В. Богданова. Основные положения разработанной им теории во многом совпадают с гумилёвской теорией этногенеза и косвенно подтверждают мнение Гумилёва о том, что возглавляли орды воинственных племён наиболее активные пассионарии. Более того; из построений Богданова можно понять, что через некоторое, довольно непродолжительное время агрессивными генами заражались все люди племени, в результате чего нормальное хорошее племя утрачивало навыки и умения трудиться и превращалось в разбойничье.
  В дополнение к упомянутым постулатам Богданов указывает ещё на одну интересную закономерность: осуществлялись походы и завоевания каждого из воинственных племён под патронажем 'духов рода и места'. И влияние это было настолько сильным, что даже 'официальные названия древние народы давали на основе своих обычаев, используя названия духов - божеств рода, места'. Причём, при всей разнице в обычаях, родах и местах, правило самоназваний по именам духов действовало во всех племенах неукоснительно.
  Не правда ли, довольно удивительна такая несогласованная, но, тем не менее, повсеместно и повсенародно действующая согласованность? Весьма похоже на то, что не люди давали имена придуманным ими богам и духам, а боги-духи, согласовав между собою такое правило, аккуратно маркировали своими именами подпавшие под их влияние племена.
  Примерно так же поступают чабаны, клеймя свои стада личным клеймом с первыми буквами своего имени - чтобы исключить или, хотя бы, затруднить попытки других чабанов угонять чужие овец. И, надо признать, метод чабанов представляется более эффективным, чем метод духов. Имя можно сменить, вероисповедание - изменить, запись в графе 'национальность' - исказить или законодательно отменить; а избавиться от выжженного на теле клейма - куда болезненнее и труднее...
  Неужто многомудрые хитроумные духи простодушнее и глупее наших простых чабанов? Неужто они не додумались до чего-то наподобие вечного клейма, надёжно метившего людей от рождения до смерти?
  И снова припоминается отмеченное Богдановым 'такое простое обстоятельство как разная длина X и Y хромосом у разных этнических культур'. Чем не идеальное клеймо для приватизированной духом этнической культуры? Другим 'духовным пастырям', как существам всевидящим, по нестандартным размерам длин хромосом (но при этом стандартизированно отличавшимся от данной Богом нормы) сразу понятно, что паства уже приватизирована. А самим овцам, то бишь - людям, невдомёк, что их ещё до рождения заклеймили, по всем внешним и психоэмоциональным признакам определив в состав какого-то народа с присущей этому народу культурой и верой. Причём - настолько невдомёк, что заклеймённые передают это клеймо по наследству и даже не догадываются об этом. Только радуются, что потомки похожи на 'своих', а не на 'чужих'.
  Что касается утверждения Богданова о том, что, вследствие разности длин хромосом, процесс размножения между представителями разных этнических культур 'сопровождался одновременным стиранием полезной генной информации, потерей многих способностей, социальных и правовых навыков, а закреплялись гены, связанные с агрессивностью, преступностью, депрессией', то, как я уже признавался, научная справедливость этого постулата лично у меня вызывает большие сомнения. Уж слишком много обратных примеров.
  Много умных и талантливых людей рождено в смешанных браках. А некоторые мелкие народности Крайнего Севера, вынужденные размножаться в пределах собственного этноса, страдают от постепенного вырождения. Отчего, сказывают, в прежние времена в их семьях, ради получения полноценного здорового потомства, было принято (а может быть, кое-где принято и сейчас) укладывать приезжего гостя с супругой хозяина. Причём гость, прибывший не из этих мест (геолог, полярник и т. д.) пользовался особым вниманием и уважением. И, видимо, очень даже помогало; дети рождались крепкими и здоровыми; иначе зачем бы это было нужно хозяину, как мужу своей жены и номинальному отцу её детей?
  Но, вне сомнений, при этом имелись и побочные эффекты, заключавшиеся в том, что некоторые из родившихся детей утрачивали кое-какие гены из числа приобретённых предыдущими поколениями. К примеру, женщины малых северных народностей обретают способность к очередному зачатию лишь на третий год после рождения ребёнка. Такую же точно особенность (не в обиду женщинам и представителям северных народностей, но в подчёркивание мудрости природы, заботящейся о выживании своих детей) имеют белые медведи - в отличие от всех своих южных родственников. Конкретный смысл такого генетического нововведения вполне оправдан: лучше уж рожать с промежутками в три года, но более или менее надёжно выращивать всех рождённых детей, чем, изнашивая собственный организм, ежегодно рожать их на смерть от недосмотра и голода.
  Предположим, что девочке, родившейся в результате северного гостеприимства, передались отвечающие за воспроизводство гены её южного отца. Хорошо это или плохо?
  Если девочка останется жить на севере, то - плохо. Когда она станет женщиной, её способность забеременеть в любое время будет вызывать недовольство у мужа, она окажется обречённой бесконечно возиться с больными, голодными и простуженными детьми, её будут осуждать за плохое исполнение других повседневных обязанностей (за утрату способности к ремёслам) родственники и начальники, а соплеменники будут считать развратной и ленивой. Если она будет возражать, протестовать, пытаться доказывать свою невиновность - преступная агрессия. Если она смирится, сломается - безответственная депрессия. Но в любом случае - вывод один: геологи - плохие люди, злые; потому и дети нехорошие получаются.
  А если эта женщина переедет на юг? Тоже - немногим лучше; но теперь уже из-за качеств, помогающих выжить на севере и вынуждающих дополнительно страдать на невыносимо-жарком для неё юге. Но это же не означает, что её северная мать - плохая, злая.
  Так и со смешанным потомством гуннов. Если ребёнок от смешанного брака родился в отца агрессивным и при этом живёт вольным кочевником, то его агрессивность и смелость лишь придали ему уважения и авторитета среди соплеменников. А если он рождён в рабстве, то те же качества будут считаться крайним пороком и войдут в отчёты надсмотрщиков перед рабовладельцами как отвратительный признак потомка гуннов; что и отметил в своём исследовании уважаемый учёный.
  А если ребёнок гунна-раба и рабыни-китаянки родился мирным и покладистым? Хвалить его надсмотрщики всё равно не будут; а значит, и соответствующих сведений для современных нам учёных не останется.
  Примеры - примерами, мнения - мнениями, но, конечно, окончательное право подтверждать или опровергать данное утверждение Богданова нужно предоставить профессиональным генетикам. Я же (как, впрочем, и сам Богданов) по образованию человек технический, и потому могу решиться лишь на такое же технически-механическое, как и у Богданова, объяснение причины отмеченной им хромосомной несуразицы.
  Вот моё контрпредположение:
  Я предполагаю, что мудрый Создатель для того и сделал молекулы ДНК в виде закрученных спиралей, чтобы, в случае их некоторой разницы по длине, можно было бы силою их взаимного стремления к слиянию маленько сжать пружинку одной из них или чуть-чуть расслабить, разжать пружинку другой. Благодаря чему тем, кто в тот момент трудится над зачатием своего потомства, и удаётся, пусть даже с трудом (хотя, возможно, и с определённым удовольствием) совмещать свои хромосомы. Тем более что есть этому живые, нормальные, а иной раз и весьма талантливые доказательства - дети.
  И ещё (опять же - как человек технический) могу предположить, что технологией незаметного для людей сжимания или растягивания витков человеческих хромосом могут владеть только духи. Только они могут беспрепятственно ковыряться в телах допустивших их в себя, покорившихся им людей. Только в их распоряжении имеются недоступные нашему пониманию (если даже они и подчиняются нашим неосознанным чувственным приказам) 'тонкие энергии', с помощью которых можно воздействовать на витки хромосомных энергетических катушек. В конце концов, только духи заинтересованы в том, чтобы отделить приватизированные ими племена от других. Только у них есть для этого мотив. И только они могут сделать соответствующие 'операции' у большинства представителей какого-то народа или обширного племени в достаточно короткий срок. А если благодаря такому действию у людей, и в самом деле, добавляется генетических недостатков, то мотив злых духов становится ещё сильнее. Отрицательная психическая энергия хоть у обычных людей, хоть у дебилов есть отрицательная психическая энергия; но вызвать её выбросы у дебилов (особенно - у дебилов моральных, не отягощённых ценностями добра) не в пример легче и проще.
  Что касаемо вопроса, почему 'метисы' обычно красивее и талантливее своих родителей, то, видимо, для того и задумано Богом, чтобы каждая хромосома выбирала лучшее, 'доминирующее' из двух имеющихся предложений. А подпорченное, злонамеренно изменённое злыми духами - по возможности отбрасывала.
  4
  Итак, учёный механик, он же - внимательный и довольно оригинальный историк не обнаружил на людях прошлого мутирующих ожогов от космических лучей. Может быть, удастся хоть что-то узнать о странных лучах у учёных физиков, раскрывающих тайны сверхновых ярких звёзд и сверхстарых чёрных дыр?
  Увы; если и есть от них сообщения о каких-то космических воздействиях, то лишь - о солнечных вспышках, инициирующих у очень молодых или довольно пожилых женщин ухудшение самочувствия и настроения. Но о воздействиях, вызывающих у людей столь отмеченные этнологами мутации: с одной стороны - массовые, с другой - локализованные, как правило, пределами одного этнического образования - ни слова.
  Наверное, такие эффекты имели место быть лишь в далёком прошлом, а ныне, в эпоху расцвета науки и техники, они уступили свою экологическую нишу химическим заводам и генетически модифицированным продуктам. Хотя, может быть, наука просто не изобрела ещё приборы для регистрации соответствующих лучей или полей. Что ж, будем ждать; может быть, вскоре и порадуемся за учёных физиков и представителей современной науки полеэтнологии, которая приступила к исследованиям влияния различных полей на отдельных людей и человечества в целом.
  Но надежды на скорый прорыв в этой области, как мы уже убедились, маловато...
  А может быть, нам самим попытаться помозговать над данной проблемой? Ведь за множество долгих десятилетий бурно кипевшего времени, прошедшего со времени опубликования Гумилёвым теории этногенеза, наши познания окружающего мира намного увеличились. Да и в общемировой кастрюле супа нашего бытия много чего добавилось, всплыло со дна, а то и просто доварилось до усвояемого состояния. Наша страна, хоть и в разодранном виде, потихоньку вползает в стремительный поток общемирового прогресса, а информационная революция из тусклой мечты сделалась если и не светлой явью, то довольно натуральным миражом. Неужто же мы, отчаянные экспериментаторы в деле государственных переустройств и невольные жертвы собственных экспериментов! повседневные дегустаторы и прежней, и нынешней общественно-политической стряпни! не сможем, по приметам неземного вкуса и запаха, обнаружить и определить космическую компоненту воздействующих на нас специй?
  Поднесём наши чуткие носы к вибрирующему над мировой кастрюлей информационному пару: чем, на современный вкус, пахнут витающие над человеческим бытием космические воздействия?
  Пахнут они 'космической энергией', переизлучаемой в доверчивых клиентов чудовищной массой возродившихся из небытия колдунов и экстрасенсов. Пахнут 'космическими законами', проповедуемыми 'Обществом Николая и Елены Рерих' и прочими спиритуалистическими сектами. Пахнут 'Высоким Небом' Сёко Асахары и отравляющими газами, распространёнными в подземном переходе возглавляемой Асахарой 'Аум Сенрикё'.
  А чем всё это вместе пахнет? Пахнет это адской кухней, на которой стряпаются такие воздействия, после обработки которыми одни из людей становятся слугами сил зла, а другие - их многочисленными жертвами.
  Сёко Асахару и его секту осудили за совершённые ими преступления. Но чётких и конкретных ответов на главные для любого криминалиста вопросы: 'зачем сектантам было надо совершать это немотивированное зло' и 'и у кого имелся реальный мотив совершать немотивированное зло', суд не дал.
  Так спросим же у себя: кто имел (имеет) такой мотив? И, если вдуматься, то получается, что реальные последствия любых психотравмирующих человеконенавистнических действий, как и 'психогенных' либо 'пассионарных' воздействий - в первую, а то и в единственную очередь выгодны агрессивным духам зла.
  В самом деле: в результате 'мутирующих воздействий' помыслы людей склонялись от трудовой деятельности в сторону быстрого обогащения и агрессии. При этом люди активно вырабатывали энергию негативных эмоций злобы, ненависти, жадности, элементарного садизма и насилия, в случае неудачи своих намерений переполнялись чувствами боли, скорби, бессилия, страха, ужаса и так далее, а духи вволю, по повышенным нормам питались этими энергетическими выбросами. Мотив у духов для подстрекательства людей на совершения массовых преступлений ясен как на духу.
  А что получали в результате 'космических воздействий' сами пассионарии?
  Благодаря таким воздействиям организмы пассионариев увеличивали абсорбцию (поглощение и, соответственно, переработку) биохимической энергии живого вещества (пищи). За счёт чего это могло происходить? За счёт усиления и ускорения обмена веществ. А обмен веществ мог усилиться и ускориться только за счёт повышенной активности клеток человеческого организма, что неизбежно вело к учащению деления клеток. Но, как утверждает научная теория 'памяти смерти', клетки способны лишь на определённое количество делений. По мере увеличения количества делений в каждой из клеток накапливается шлак, который многоклеточным организмам попросту некуда девать. Возможность выбрасывать его в окружающую среду, как то делают одноклеточные организмы, у многоклеточных организмов весьма ограничена: они сами и есть окружающая среда собственных клеток. 'Ни один организм не может выжить в собственных отходах', - сказал Вернадский. Клетки постепенно зашлаковываются, ослабевают и умирают, организм постепенно отравляется умершими клетками и аварийными выбросами шлака из клеток, продолжающих бороться за свою жизнь, и дело заканчивается смертью.
  Ради чего же таинственные воздействия выбивали из нормального цикла организмы будущих пассионариев? Ради того, чтобы те были энергетически способны и имели неодолимое физиологическое стремление к чрезвычайно активной деятельности. А за счёт чего эта активность? Опять же - за счёт ускорения деления клеток; ведь в любом организме живая энергия выделяется клетками именно в момент их деления. То есть - за счёт укорочения той же 'памяти смерти'.
  Вспомним, отчего умер Александр Македонский. Умер он не от ран и болезней; умер от полного нервного истощения. Умер оттого, что в свои тридцать с небольшим лет был энергетически выжат.
  А для чего использовалась энергия, получаемая от 'повышенной абсорбции', на что направлялась сверхнапряжённая деятельность пассионариев? На деяния и поступки, противоречившие видовому и родовому самосохранению. Попросту говоря - на ошибки, заблуждения, глупости и откровенные преступления, в результате которых гибли и страдали и отдельные пассионарии, и запассионаренные народы, и другие, подвергшиеся их агрессии люди и целые сообщества.
  А кому, в конечном итоге, все эти глупости, преступления и зверства были выгодны? Злым духам. Если бы люди жили безгрешной мирной жизнью, совершенствовали орудия труда, творили добро, украшали жизнь и имели при себе все жизненно важные вещи, то жили бы долго и счастливо. Но тогда потусторонней нечисти нечего было бы кушать. А вот если люди совершенствуют орудия убийства и способы отъятия чужого имущества, совершают прегрешения и преступления, творят повседневные жестокости и нескончаемые войны, то живут недолго и несчастливо. Но при этом они с повышенной активностью излучают энергию зла, и питающаяся ею потусторонняя нечисть сыта и довольна, сильна и всемогуща, скрытно радуется человеческим несчастьям и напоказ, на зависть и в соблазн людям благоденствует.
  Даже то обстоятельство, что пассионарии и 'сотрудничавшие' либо сражавшиеся с ними люди умирали намного раньше положенного им срока, тоже было выгодно бесам и иным энергетическим вампирам. Ведь чем дольше человек живёт, тем больше он накапливает уверенных знаний и спокойной мудрости, тем больше у него понимания пользы мира и добра; а такие люди и такое понимание бесам только во вред. В их прямых интересах как можно скорее, пока человек не успел понять, что для него есть добро, а что - зло, высосать из него всю его энергию. И для бесов, в этом плане, нет ничего выгоднее, чем убийственно активное выделение людьми психической энергии отрицательного заряда.
  Итак:
  Пассионирующие воздействия, в результате которых отдельные люди и/или целые народы начинали проявлять особую агрессивность и жестокость, утрачивали инстинкты самосохранения и, под водительством духов зла, устремлялись на завоевания чужого имущества и/или чужих территорий, были выгодны духам зла и осуществлялись именно ими.
  Великое переселение народов
  1
  После принятия этого вывода в качестве инструмента дальнейшего расследования не представляет особого затруднения разобраться со всеми заинтересовавшими нас проблемами.
  Начнём с вопроса, ради ответа на который мы затеяли ознакомление с историей Китая эпохи Хань: как и почему гунны оказались в Европе?
  Вначале - краткая предыстория их взаимоотношений с Китаем.
  Во 3-2 веке до н.э. они создали на территории Монголии военный союз, в который входило 24 племени. В момент смены династии Цинь династией Хань ( 200 г. до н.э.) они, во главе с вождём Модэ, разбили китайцев и обложили их данью. в первом веке до нашей эры. Закончилось правление императора У-ди, во время которого гуннам были нанесено несколько сокрушительнейших поражений, а сотни тысяч людей оказались в рабстве. Гунны оттеснены с Великого шёлкового пути. В 55 г. до н.э. разгромленные, обессиленные и обескураженные гуннские племена делятся на северных и южных. Южные, в свою очередь, делятся на союзников Китая и на тех, что предпочитают уйти подальше от Китая. Естественно, встал вопрос: куда идти? На север - не хочется. На восток - там безбрежный Тихий океан. На юг - там приглашающий в рабство Китай и негостеприимные непроходимые Гималаи. Остаётся - на запад
  Но и там их достают китайцы: в 36г. до н.э. войско полководца Чень Тана разгромило западных гуннов шаньюя Чжи-Чжи, сколачивавшего враждебный Китаю союз племён.
  А как, в то же самое время, чувствуют себя китайские драконы?
  Представьте себе: орда разъевшихся и размножившихся потусторонних разбойников оказалась, в результате своей целенаправленной деятельности, на развалах обескровленной империи. Китай катится к обрыву, за которым - крушение Старшей династии Хань и катастрофа правления Ван Мана. По сути - начинается такой же кризис, что и в конце правления Младшей династии Хань; разве что менее продолжительный и не столь глубокий. Драконы отлично понимают, что вскоре рацион их питания резко сократится: денег на войны нет, поступления в империю пленников прекратятся, рабов будут набирать из числа собственных обескровленных измученных крестьян, уже неспособных ни на какие чувства, кроме отупляющего чувства хронического голода.
  Что, в таких условиях, будут делать драконы и прочие бесы?
  Самые мощные из драконов начнут раздирать на части тех, что послабее, дабы подпитаться энергией их ужаса, а заодно уменьшить и ослабить их как возможных конкурентов в борьбе за уменьшившийся энергетический пирог. (Похоже на то, что, принцип 'Разделяй и властвуй' придумали вовсе не люди.)
  Слабые и малоподвижные энергетические слизни, при первых же признаках наступающего голода и переориентации драконьей агрессии на потусторонних 'сородичей', постараются забраться в какое-нибудь уютное тёплое местечко, чтобы, пользуясь накопленными запасами энергетического жирка, впасть там в анабиоз до тех пор, пока ситуация не нормализуется. (Кстати: после окончаний каждой из двух современных нам мировых войн в Европе было отмечено невероятно большое количество случаев внезапного впадения обычных здоровых людей в многолетний летаргический сон. А не потусторонние ли существа использовали их в качестве живого убежища?)
  Бесы из числа инициативных, предприимчивых и коммуникабельных, в первую очередь - 'вставшие на крыло' молодые энергичные драконы, постараются эмигрировать из выеденного ими народа в другие. Подобно тому, как поступают самые нахальные и предприимчивые колорадские жуки: пока глупые, ленивые, одуревшие от опрыскиваний, покалеченные либо недоразвитые, червеобразные особи доедают пожухлую ботву и пытаются докопаться до полугнилых клубней, они по одному, с деловым независимым видом переползают или перелетают на соседние картофельные участки.
  А китайские драконы куда бы, в первую очередь, направились? Конечно же, в соседствовавшие с Китаем кочевые племена. Тем более что к большинству из них и добираться не надо; сами, наподобие симбиотического гибрида божественно-нежной амброзии души с несъедобным перекати-полем жёсткого тела, то и дело закатываются на подконтрольную драконам территорию. Причём - закатываются не в качестве доброжелательных любознательных туристов, а в качестве грабителей; то есть - уже несут в себе те пороки неутолимой жадности и кровожадной свирепости, что роднят их души с духами зла. Прежде всего - с драконами.
  Как каждый вид земных животных всем своим устройством приспособлен для употребления определённого вида пищи, так и каждый вид потусторонних духов приспособлен к употреблению определенного узкого спектра живой психической энергии. И, в силу этого, стимулирует в человеке (или в каком-то количестве людей) те виды пороков, под воздействием которых людьми излучается нужный ему спектр негативной энергии. Но драконам, казалось бы, ни к чему заниматься стимулированием в людях каких-то пороков. Их пища - энергия страха и ужаса. Мера излучения этой энергии людьми прямо пропорциональна степени ужасающего воздействия на их психику. Зачем же драконам входить в 'родственнодушные' отношения с людьми? Не разумнее ли направлять свою драгоценную энергию на производство достаточно эффективных ужасов?
  Не разумнее. На производство ужасов придётся тратить свою энергию, а достанется ли энергия ужасов тебе, а не более сильным, наглым и пронырливым конкурентам - ещё вопрос. Гепард сделает около десятка изнурительных забегов, прежде чем изловит антилопу; а большая часть его добычи, если не вся она, обычно поедается львами или гиенами. Для духов разумнее не гоняться за своими жертвами, а убедить их в разумности принесения добровольных жертвоприношений. Главная цель любого беса - устроиться на должность бога; после чего ему можно начинать жить 'по-человечески', а людям, под его 'опекой и защитой', придётся жить по-бесовски. А для успеха своего предприятия бесу, в том числе и дракону, нужно достичь 'взаимопонимания' с намеченными им жертвами. Лучше, для большей популярности и большего послушания, со всеми. Но можно и только с теми, которые имеют власть распоряжаться судьбами послушных им людей; в данном случае - с вождями. А те уж пусть убеждают либо заставляют остальных.
  С чего начнут драконы, достигшие 'взаимопонимания' с вождями и соответствующего признания у племени? Первым делом они постараются 'убрать' либо нейтрализовать, лишить энергетической подкормки конкурентов - тех духов, что уже прижились при кочевниках. Особенно активно они возьмутся за конкурирующих драконов; ведь те питаются энергией того же спектра амплитуд и частот.
  Но убить бессмертного духа, если даже этого очень хочется, быстро не получится; если он и умрёт, то - только от голода. Для этого нужно упаковать его в непроницаемую для духов посудину, сделанную из потусторонней 'тонкой' материи, спрятать эту посудину в потаённом месте... И через несколько тысяч беспокойных лет можно перекрашивать свою шкуру в особо яркие тона ради демонстрации поучительного траура по скончавшемуся недругу. Но это - только в том случае, если за прошедшее время какой-нибудь водолаз или строитель не найдёт и не откроет странный сосуд с 'отсутствующим на Земле' говорящим газом.
  Всё это - сложно, чересчур долго и не очень надёжно. Для дракона проще - разорвать конкурирующего духа концентрированными выбросами своей энергии ('молниями'), а затем разогнать в разные стороны обессиленные, энергетически высосанные обрывки. Как то сделал дракон Перун с относительно мелким драконом Змиуланом и дракон Сусаноо (дракон, дракон!) с восьмиголовым змеем.
  Что будет делать дух, давно прижившийся при данном народе или племени, и ещё пользующийся влиянием, но уже почуявший нависшую над ним опасность духовного расчленения? Он постарается убедить вождя (а ещё лучше - срочно запассионарить его, внедриться в его волю и сознание), чтобы тот немедленно уводил своё племя прочь, подальше от опасных соседей и ещё более опасных новых знакомств. Но при этом встревоженный дух ничем не покажет, что новый претендент на роль племенного бога опасен лично ему; признание в собственной слабости, а значит, в недостаточной компетентности может ускорить момент отстранения от должности. Дух будет убеждать запассионаренного им вождя и приватизированное им племя уйти из плохой местности в хорошую: более удобную, сытную и безопасную. Тем паче что, благодаря этому, можно избавиться от соседства с другим, плохим, этнически чуждым племенем. И пригрозит: 'Иначе - болеть будете... И дети будут рождаться мёртвыми или ущербными...' А уж о том, как претворить данный прогноз в реальный результат, злой дух, охотно и с благоговением допускаемый людьми внутрь себя, вполне способен 'позаботиться'.
  А совершивший агрессию дракон, если ему удалось победить прежнего 'бога', он что будет делать? Он также постарается запассионарить вождя, после чего также поведёт племя подальше от Китая. Он ведь знает, что может и сам пострадать от агрессии кого-то из множества разъевшихся и усилившихся в Китае драконов. И куда такой дракон поведёт подпавшее под его контроль племя? Он поведёт его туда, где ему, дракону, а не людям попавшего под его влияние племени, будут обеспечены безопасность и стабильное обильное питание. А где это? На западе от Китая; там те племена, что укатились из тех же монгольских степей ранее. Теперь они успокоились, обзавелись достатком и имуществом, обрели мирный нрав. А это означает, что те драконы и более мелкие духи, которые некогда привели их сюда и продолжают править ими, оголодали и ослабли. Так что совладать с каждым из них молодому сытому дракону вполне по силам.
  Итак, во второй половине 1 в. до н.э. часть гуннских племён достигла полного взаимопонимания с наиболее активными и предусмотрительными представителями драконьего племени; и, под их водительством, отправилась в казахские степи. Правда, пока что не ясно, были ли драконы, поведшие гуннов в новое стойло, их старыми богами, или они были нагрянувшими из Китая молодыми агрессивными драконами.
  Вообще-то обычно племена после того, как терпели несчастья и поражения, наказывали своего 'бога'. Колотили, унижали, а то и сжигали либо выбрасывали его идола, водружая на освободившемся капище изображение того бога, который доказал делом своё превосходство над предыдущим неудачником. Естественно, что часто новым избранником племени становился бог его победителей.
  Было бы логично предположить, что и в случае с гуннами произошло так же. Но с точностью можно утверждать лишь одно: драконы, признанные (либо призванные) западными гуннами себе в боги, были небесными (или, если угодно, сухопутными). Водным (морским) драконам бескрайние полупустыни Казахстана были не по климату, и туда племена подопечных им людей они бы не повели.
  2
  Западные гунны ушли, а Поднебесная империя продолжала политику обширных войн против северных гуннов, пополняя за их счёт запасы своих рабов; но не забывала целенаправленно обижать (в 36г. до н.э.) и южных. Огромное количество гуннов было убито, либо пленено и замучено в рабстве. Ослабевшие племена восточных гуннов вынуждены были, в середине второго века нашей эры, уступить просторы своих прежних владений размножившимся на севере и 'активизировавшимся' племенам сянь-би (кочевники тунгусо-маньжурского происхождения). Часть гуннских племён вступила в сяньбийский племенной союз, остальные устремились на завоевание Западного края Китая, тем самым перекрыв Великий Шёлковый путь. Но давление сянь-би на оставшихся гуннов усиливалось, и в 3 в. н. э. восточные гунны стали селиться на территории ослабевшего Китая, иной раз - южнее Великой Китайской стены. И, попав, таким образом, между молотом и наковальней, вынуждены были защищать прежнего врага от набегов врага нового.
  Ослабевшая империя, не имея сил бороться с сянь-би, предоставляло вождям новоявленных спасителей высокие посты в китайской армии и награждало их громкими титулами. Закончилось это тем, что в 304 году гуннский полководец Лю Юань провозгласил себя шаньюем всех гуннских 'федератов', а в 308 году назначил себя императором. В 311 году его сын Лю Цун взял в плен последнего императора новой китайской династии Цзинь. 'Богатые области Северного Китая наводняются кочевниками' [14]. Вот когда был простор для гуннской агрессии, в том числе - генной! И - что?
  Представьте себе ситуацию: власть над Китаем - в руках гуннских шаньюев. Богатые области исконного врага и обидчика гуннов наконец-то открыты для законных экспроприаций и заслуженного возмездия. Бывшая Великая Китайская империя страдает и корчится ещё хуже и болезненнее, чем полтора века с небольшим спустя (мелочь для истории древнего мира) будет страдать и корчиться Великая Римская империя (последнего римского императора по имени Ромул сверг командир германских наёмников Одоакр в 476 году). И уж тогда германские племена накинутся всем скопом на ослабевшего врага, отгрызут от тела обессилевшего чудовища его нежизнеспособную, но всё ещё сытную часть и раздерут её на куски - кто сколько смог, не подавившись, проглотить. Кто проглотил много, создал большое и сильное государство; кто ничего не проглотил, или проглотил мало, ослабел и был проглочен пришельцами или соседями.
  А как, в аналогичном случае дележа провинций Китая, поступили усилившиеся и размножившиеся племена западных гуннов? Сели на неутомимых степных лошадок и помчались к едва тёплой добыче? Ведь сотни лет об этом мечтали...
  Нет; они, даже не попытавшись лягнуть крепко занемогшего поднебесного дракона, продолжали движение в обратном от него направлении.
  Может быть, природные катаклизмы докатились от Китая до казахских и приуральских степей, и гуннов, вслед за китайцами, замучили несчастья и ослабил голод?
  Но катаклизмы страшны и опасны только для осёдлого населения. Если у китайца один урожай риса засох, второй не взошёл, третий, вместе с хижиной и жалким имуществом, водой смыло, только выходов и остаётся, что идти в рабство, вступать в разбойную шайку или отправляться на тот свет. А у кочевника вся жизнь - один беспрерывный катаклизм плюс череда войн и разбоев с постоянной перспективой ухода на тот свет. Ему не привыкать. У него выходов - бескрайние просторы; запряг лошадку и - вперёд, к новой жизни. К тому же западных гуннов все новые соседи боялись и уважали, и никто идти в Китай им не мешал. Напротив - рады были бы за них и за себя, долго ручками вслед махали бы. Но они продолжали плавно продвигаться на запад. Почему?
  Опять взглянем на ситуацию сверху, с позиции парившего над гуннами дракона. Для него возвращение в Китай равносильно расчленению; фактически - самоубийству как существа высшей бесовской иерархии. В древнем многонаселённом Китае, переживающем очередной цикл ужасов, наверняка найдутся драконы побольше и помощнее, чем сравнительно молодой и слабый возвращенец. Дракону, приватизировавшему западных гуннов, нужно гнать своё стадо прочь от Китая.
  Исторически так и происходит: западные гунны плавно перетекают из Восточного Казахстана в Приуралье. В третьем веке они громят своих ближайших конкурентов - закаспийских аланов, и всё чаще заглядывают за Волгу, иной раз, в порядке реконгсцировки, доходя до донских степей; но при этом ведут себя довольно мирно.
  Вдруг, около 355 года (примерно через полвека после подпадания Китая под власть гунна Лю Юаня) западные гунны срываются с освоенных заволжских и зауральских (заяицких) просторов и - всей массой устремляются в Причерноморье. С чего бы это?
  Видимо, с того, что именно в тот временной момент восточнее кочевий западных гуннов возникла воинственная держава жуань-жуаней. Основали её, уже при китайском императоре Мо-ди (345-361гг.), восставшие и покинувшие пределы империи китайские рабы; а вокруг них консолидировались окрестные монгольские племена.
  Взаимоотношения между гуннами и жуань-жуанями сразу же не заладились. Выражалось это даже в том, что правители жуань-жуаней, из чистой вредности, из тщеславного желания показать своё превосходство над правителями гуннов, стали именовать себя не шаньюями, а каганами или ханами. Рискну высказать предположение, что агрессивная фразеология правителей жуань-жуаней свидетельствовала не столько о мощи и непобедимости свежеиспечённого государства; заносчивость чаще является не синонимом силы, а признаком недостатка ума. Эта фразеология больше свидетельствовала о том, что 'бог-покровитель' нового общественного образования очень жаден, самоуверен и агрессивен. Другими словами - устами правителей жуань-жуаней говорил прибывший в эти края мощный дракон, жаждавший расправиться со всеми соседними 'богами'. Дракон этот, вне сомнений, был доставлен в Сибирь ушедшими из Китая рабами, среди которых наверняка было множество коренных китайцев; и, благодаря их протекции и активной поддержке, стал всевластным богом образовавшейся державы.
  Связываться со столь опасным конкурентом ослабевший дракон гуннов не решился, предпочтя иметь дело с разъединёнными и более мелкими богами аланов, довольно неустойчивого союза сарматских и массагетских племён. Другой, вполне очевидной его целью было - максимально накачать мускулы в предощущении неизбежной схватки с бросившим ему вызов агрессором. То есть - накопить энергии человеческих ужасов и согнать в кормящие стада и охранные войска побольше живой человеческой массы.
  В итоге драконовской тактики гуннов осёдлые племена аланов были уничтожены или загнаны в горы, а кочевые племена вынужденно присоединились к войскам завоевателей. В 375 году 'союз' гуннов и аланов разбил в Северном Причерноморье остроготов (остготов) Германариха. В начале пятого века орды нового 'союза' двинулись в сторону Средиземного моря. Такое впечатление, что возглавлявшие эти орды гунны наконец-то решились на давно задуманный поступок, но перепутали запад с востоком, а Римскую империю - с Китайской.
  Дойдя до Днестра, войско гуннов разрушило укреплённый лагерь везеготов (вестготов), после чего везеготы вынуждены были переселиться в пределы Римской империи, где продолжали с нею бороться. В 427 или 433 году союз возглавляемых гуннами племён, по договору с Западной Римской империей, получил под свой контроль земли в Паннонии. В 436 году гунны разгромили бургундов; что, как я уже упоминал, нашло отражение в 'Песни о Нибелунгах'.
  Гунны, несмотря на мирный договор с Римом, продолжали расширять свои владения за счёт Римской империи. В 448 году они овладели всем нижним Подунавьем. Казалось, ещё немного - и Рим склонится перед натиском восточных варваров.
  Благодаря чему же гунны достигли столь впечатляющих результатов?
  'Мы наш, мы новый мир построим'
  1
  'Гуннское ханство стало самым могущественным союзом в Европе не благодаря доблести воинов - гуннов, а благодаря политике, основанной на новой идеологии равенства. Именно эта идеология была предвестницей коммунистической' [12].
  Так вот в чём секрет! Гунны работали под прикрытием всепобеждающего лозунга 'Кочевые пролетарии всех племён и народов, (для грабежа) соединяйтесь!' Оказывается, именно гунны запустили гулять по Европе тот самый призрак, который через полторы тысячи был опознан Марксом и материализован в новый государственный строй Лениным.
  Надо признать, Маркс и Ленин над воплощением призрака в новую явь славно потрудились. Одни только 'три источника и три составляющих части' великого учения чего стоят! Уйма изученных и переработанных научных трудов, тома обоснований и доказательств. Недаром же и Маркс, и Ленин до сих пор не покидают ряды ведущих гениев современности. Зато и результат: сколько людей заразилось идеологией равенства, сколько народов поверило в утопический мираж земного рая для неумех и лентяев. Потому как - красочно было нарисовано, доходчиво объяснено, грамотно подписано.
  Как же неграмотные дикие гунны, за полторы тысячи лет до Маркса и Ленина, добились такого же точно результата? Причём - в той же последовательности. Сначала они захватили территорию бывшего нашего Союза, от Китая до Днестра. Затем освободили от рабовладельцев-римлян половину народов Европы. И даже период времени их могущества практически совпадает с периодом жизни нашего социализма.
  В 375 году они выиграли судьбоносное сражение с остроготами Германариха, а в 451 году потерпели практически единственное, но судьбоносное поражение от сборной команды настырных везеготов и хитроумных римлян. Наши большевики осуществили победный переворот в 1917 году, окончательно проиграли схватку за власть в 1993-м. И там, и там - по 76 лет. И там, и там государство пало и рассыпалось в результате того, что вожди союзных племён начали борьбу за национальную независимость.
  Но гунны, пожалуй, за отведённое им историей время были идеологически убедительнее коммунистов. Возглавлять 'великое переселение народов', реально увлекать громадные массы этнически разнородных людей на победы или на смерть - это вам не первомайские подарки 'друзьям' из 'братских партий' раздавать. Тут не только слова и обещания нужны, тут без реального, нерушимого единства идей и дел не обойтись.
  Как же гунны достигли таких успехов в идеологической обработке огромных разнородных масс людей? Чем убеждали сомневающихся, как объясняли им теоретические положения новой великой идеологии, чем руководствовались при принятии конкретных решений? На чём всё эта сложная наука обосновывалась, откуда она черпала свои идеи и знания, в чём состояли теоретические источники и практические наработки непобедимого учения?
  Для того, чтобы такую заумь разработать, нужно быть учёным философом типа Лао Цзы или Карла Маркса. Чтобы суметь преобразовать философические разработки в практическое руководство по массовому охмурению людей, нужно быть учёным специалистом в деле борьбы за священное право на экспроприацию чужих богатств; таким, какими были Чжан Ли, Гельфанд и Ленин. И только после того, как солнце (или небо) теоретического счастья засияет на весь мир своими слепящими лучами, можно приглашать в дело какого-нибудь нахрапистого изворотливого типа на роль пассионарного вождя. Такого, как Чжан Цзио или Лев Троцкий. Пусть берёт в одну руку полевую карту кладов будущего счастья, в другую - яркое лозунговое знамя на древке победоносного копья, острие которого указывает на нынешних гнусных счастливцев, и ведёт народные массы на бой за правое дело. А без этого антуража и начинать драку нет смысла. Чем пассионарий будет увлекать людей на смерть? Голой харизмой? Подобные попытки обычно заканчиваются пассионарным (энергичным) избиением самого харизматика - при полной пассивности взирающей на это толпы.
  Так где же пассионарии из числа вождей западных гуннов могли раздобыть пакет руководящих документов с изложением научного плана построения эгалитарного общества великого счастья? Теоретически рассуждая, только у секты Тай пин дао. К тому времени только там действенная теория такого счастья была досконально разработана. А практически рассуждая, когда такая передача могла осуществиться?
  Считаем по календарю: 'южные' гунны ушли на запад в 55 г. до н.э. Чжан Ли, получив 'послание от Лао Цзы', вёл проповедническую деятельность со 126 по 141 гг. н.э. К тому времени Китай уже вошёл в полосу кризиса, Великий Шёлковый путь был перекрыт, китайские войска никаких операций против гуннов не проводили, а западные гунны перебрались в Приуралье. То есть - каких-то контактов с китайцами, хоть с купцами, хоть с военнопленными, западные гунны не имели. А если бы и имели, то прислушиваться к мнению врагов не стали бы; ведь Лао Цзы велел Чжану Ли создать общество 'великого счастья' для китайцев, а не для гуннов.
  В 184 году началось восстание 'Жёлтых повязок'. В 185 году в центральных областях Китая восстание было подавлено, а в 205 и вообще потоплено в крови. Погиб Чжан Цзио, предводитель секты Тай пин дао, погибли оба его брата. Но некоторой, хотя и весьма малой части мятежников удалось скрыться от преследователей. Как мы знаем из исторического опыта, обычно в таких случаях спасаются вожди средней руки; такие, что не представляют собой особой наградной ценности в глазах врагов, но являются довольно влиятельными деятелями в глазах единомышленников. Основная масса таких предводителей были главами многочисленных отделений секты Тай пин дао либо иных, мало чем отличавшихся от неё сект.
  Известно, что мелкие группки мятежников, во главе с их даосскими пастырями, старались укрыться от преследований в глухих горах, под защитой вдохновлявших их 'богов'-драконов. Но, возможно, некоторым мятежникам пришлось бежать за пределы Китая, и они, добравшись до кочевий западных гуннов, занялись там миссионерской деятельностью.
  Если, конечно, добрались. И если кто-то из гуннов их достаточно внимательно слушал и достаточно старательно наматывал китайскую мудрость на свои варварские мозги. А для сомнений в этом есть довольно веские основания.
  Говоря о теоретических положениях идеологии гуннского равенства, никакой даосской размазни по поводу 'создания равных условий для 36000 живущих в человеке духов' в ней не было и быть не могло; всё духовное пространство долженствовало перейти под управление гуннских богов-драконов, а всё жизненное пространство, включая людей, поступало в распоряжение гуннов. Принципы и соответствующие преимущества внедряемого гуннами разбойничьего равенства распространялись лишь на те племена (естественно, кочевые), что безоговорочно принимали данные 'жизненные ценности' самих гуннов и пополняли собой силу и массу возглавляемых гуннами завоевательских орд; все остальные беспощадно ограблялись, бесчеловечно эксплуатировались и жестоко уничтожались.
  Мы уже отметили дифференциацию такого 'равенства' в действиях гуннов по отношению к осёдлым и к кочевым племенам аланов. То же самое творилось применительно к славянам. Те немногие славяне, что пополнили собой гуннские полчища, 'на равных' отправились в грабительские походы, а для остальных 'именно эпоха гуннов зафиксировалась в нашем народе как иго. В ту же эпоху возникли слова гнёт, гонения, угнетение, поганые' [12].
  Понятно, что идеология кочевого 'равенства', в основе которого лежал грабёж и эксплуатация осёдлых производителей, не могла быть принята китайским населением в качестве воодушевляющей его установки. А значит, таковая идеология не могла быть выработана и предложена китайскими даосами, поскольку попытки внедрить её в массовое сознание простых китайцев не имели бы шансов на успех. То равенство, идеи которого проповедовались сектой Тай пин дао, примерно так же отличалось от равенства в понимании гуннов, как в более близкие к нам времена идея коммунизма (равенства в распределении системно создаваемых этим обществом благ) отличается от идеи нацизма (апартеида, общества спартиатов, пиратской команды и т.д.: равенства в потреблении внутри некоего 'высшего' сообщества благ, систематически отбираемых у представителей иных, 'низших' сообществ).
  В наше время, несмотря на то, что идеологи каждого из таковых учений считали себя социалистами, непримиримые разночтения привели последователей обоих учений к смертельной схватке между собой; что, впрочем, вполне сообразуется с законом особой остроты внутривидовой борьбы. Наверняка подобные неразрешимые конфликты возникли бы во время дискуссии даосских бунтарей с гуннскими вождями, что вполне могло привести самих даосов к признанию их неисправимыми врагами гуннского народа, а их учение - к всегуннскому проклятию и забвению.
  Исходя из сказанного, приходится признать, что идеология великого равенства в бесконечных разбоях получена гуннами не от даосов. А от кого, в тех местах, могли они её получить? Причём - не в виде писаных произведений, которые неграмотным кочевникам непригодны даже для лошадиных попон, а в образе какого-нибудь мудрого уважаемого наставника.
  И сразу же вспоминается 'дух шамана Даина Дерхе'. Тот самый, что наставлял Чингисхана на путь истины. Истина заключалась в слове 'равенство' - равенство в чисто гуннской интерпретации этого понятия. Благодаря идеологии равенства Чингисхану удалось объединить враждовавшие монгольские племена, направив их воинственные усилия на покорение других пространств и народов. При этом конкретный путь монголов был практически идентичен тому пути, которым ранее прошли гунны: из монгольских степей через Среднюю Азию и Приуралье в Европу. К Руси они пришли уже под именем татаромонголов; что есть самое лучшее доказательство действенного равенства.
  Видимо, подобные же духи теоретически наставляли и практически направляли всевластных и жестоких гуннских шаньюев. Кто, кроме 'богов', мог бы решиться на это? И кто, кроме 'богов', смог бы внедрить в сознание масс людей из множества племён разных времён одну и ту же 'великую идею'? Кого ещё своевольные дикие кочевники послушались бы?
  И другое вспоминается: китайские даосы также получили свой рецепт 'великого счастья' 'через духов'. То есть - от духов. То есть - писан этот рецепт когтями тех самых драконов, с голоса которых гунны, монголы и множество других 'пассионарных' народов шли на ограбление и уничтожение предыдущих 'пассионариев'.
  Драконы, злые духи - вот кто истинные авторы всех рецептов такого счастья, ради которого нужно уничтожать, грабить и несчастить других людей. В том числе - и всевозможных рецептов 'равенства' среди когорты 'избранных' за счёт остальных 'недостойных'. Те из людей, что участвуют в написании подобных формул, взбалтывании микстур, распылении дурманящих анестезиков и производстве операций - всего лишь их вольные либо обманутые помощники. А итог у всех попыток достичь своего земного рая через земной ад для других - ад для себя и энергетический пир для бесов.
  Характер - нордический, дух - люциферический
  1
  Итак, мы подтвердили мнение Гумилёва, что основное 'пассионирующее' воздействие оказывалось (духами) на предводителей и вождей, а те уж увлекали народы за собой. Уверились в справедливости утверждения Богданова о том, что 'пассионарные' народы шли на захваты новых земель и покорение других народов под водительством духов. Осталось только ответить на вопросы, заданные тем же Богдановым, - и тему великих переселений древних азиатских народов можно закрыть.
  'Загадкой истории является то, что в одном регионе от Монголии до реки Амур постоянно появлялись новые этнические культуры, столь далёкие друг от друга, что можно считать их разными расами'.
  'Оказывается, в регионе от Алтая до Хуанхэ жили, как минимум с третьего тысячелетия до н.э. до времён Чингиз-хана, те же самые этнические культуры, которые сейчас являются носителями Европейской цивилизации. Первыми из тех краёв в Европу, в третьем тысячелетии до н. э., прибыли ары. Позже они назовут сами себя россами, Русью.
  Затем в Европу пришли асы, туры, уты (и пр.). Примерно в такой последовательности они осваивали регион от Урала до Арала, Семиречье, Тянь-Шань, Иранское нагорье, Грецию, Крит... Создаётся впечатление, что (каждая) цивилизация всё время убегала от кого-то...'
  В самом деле, обычными методами, как то: осмотрами могильников и оценкой тех или иных имён и названий можно найти лишь свидетельства о том, как произошло то или событие; ответов, почему оно произошло, в чём коренная причина произошедшего, там нет. Для этого нужно бы опросить свидетелей былых событий. Прежде всего - досконально выспросить тех пассионариев, что активно участвовали в древних судьбоносных процессах. А это уже невозможно.
  Но: если в древности многие (если не все) события происходили по одному и тому же сценарию, то, возможно, та же закономерность или, хотя бы, сходная тенденция действует и сейчас? А в таком случае - не отыщем ли мы её на основании сравнительно недавних и досконально пассионарных деяний Адольфа Шикльгрубера?
  Что? Гитлер не был пассионарием? Был, да ещё и каким. Все из названных Гумилёвым признаков пассионарности полностью к нему подходят.
  Он обладал настолько высокой способностью к абсорбции живого вещества, что даже мяса есть не мог, вынужден был питаться вегетарианской пищей. (Людоед душой, вегетарианец телом - разве не повод чувствовать себя не человеком 'сверхчеловеком'?) При этом он вёл чрезвычайно активную деятельность, вникал во все проблемы, руководил всем и всеми, а спал, как и все известные пассионарии (Александр Македонский, Наполеон Бонапарт, Ленин, Сталин и другие) совсем немного, предпочитая вместо сна раскрывать, в многочасовых речах, тайны мироздания перед своими кухарками и охранниками. В его готовности и даже в стремлении выйти за рамки самосохранения вида и рода человеческого, в том числе - и германского народа, можно не сомневаться. Достаточно вспомнить о двенадцати - тринадцатилетних мальчиках, посылаемых им на баррикады обречённого Берлина, и о двух сотнях тысяч простых берлинцев, преимущественно - женщин и детей, погибших в затопленном по его приказу метро. О его стараниях истребить всё остальное человечество, как и о соответствующих методах, лучше и не говорить, и без того омерзение и ужас охватывают.
  Полностью соответствуют признакам пассионарности и общие характеристики немецкого народа эпохи гитлеризма. В нём удивительно быстро утвердились новые стереотипы поведения и новая мораль. А эти психологические факторы, совместно с физическим уничтожением представителей 'неарийских' народов, превращали немцев, австрийцев, судетских немцев и присоединённых к ним 'фольксдойче' в новый этнос 'чистых арийцев'. Цель, указанная пассионарием Гитлером и принятая на 'хайль' новым этносом, была тою же, что и у прежних пассионарных народов: война во имя великих завоеваний и власти над миром.
  Но 'тысячелетний рейх' рухнул, не простояв и дюжины лет, а 'великий фюрер' покончил жизнь самоубийством. К тому моменту он, почти как Македонский, был энергетически обессилен и, почти как Ленин, безумен. Моментом своего ухода на тот свет он выбрал Вальпургиеву ночь. Считается, что души умерших в эту ночь отправляются прямиком к дьяволу. Гитлер, уделявший огромное внимание изучению оккультизма, не знать об этом не мог. Так что - к дьяволу он отправился не по ошибке, а по своей воле. Либо - по воле беса, злого духа, овладевшего душой бесноватого фюрера и руководившего всеми его действиями.
  Двадцатилетним юношей неудавшийся художник Адольф изучил азы чёрной магии и кабалистики в спиритуалистическом 'обществе Туле'. Там же и тогда же он узнал о существовании Шамбалы и подхватил синдром пассионарности - возмечтал о покорении мира с её помощью. В течение последующей жизни Гитлер невероятно большое внимание уделял мистическим атрибутам и сакральным предметам, ни одного решения не принимал без консультации с астрологом. Он завладел манускриптом Калачакра-Тантра, который, как считалось, даёт своему владельцу возможность изменять судьбу по собственному усмотрению. Также он завладел копьём Лонгина, которым был проткнут на кресте Христос и которое, по преданию, даёт право на выбор между добром и злом.
  Придя к власти, Гитлер послал научную экспедицию в Гималаи с целью найти и посетить Шамбалу. Многие уже наслышаны о ней, но вкратце повторю основные положения наиболее достоверной информации.
  Как утверждают эзотерики, Шамбала - подземный мир в долине Гаруда, 'сосредоточение духовного и магического мира планеты'. В центральной части горы Кайлос располагается закрытая для внешнего мира область, связывающая невидимыми нитями небесную сферу, землю и преисподнюю.
  Эзотерики изображают Шамбалу в виде огромного подземного дворца, имеющего в плане кольцеобразную структуру. Считается, что основали и построили её атланты, спасшиеся после гибели Атлантиды, и что ныне в этом пещерном дворце обитают таинственные мудрецы - 'махатмы', посылающие телепатическим способом послания главам различных государств. Людям достичь этого дворца, без согласия махатм, невозможно.
  Но нацистская экспедиция побывала во дворце, была ласково принята и, надо полагать, вернулась с нужными ей результатами. Германская промышленность занялась экспериментами по производству 'летающих тарелок'. Нацисты с удовлетворением узнали, что атланты принесли с собой в Шамбалу 'семена арийского человека'. Гитлер окончательно поверил, что Шамбала поможет ему овладеть миром и, в частности, обеспечит власть над холодом. Так что историки из числа твердящих о том, что гитлеровцы проиграли советской армии все зимние кампании из-за отсутствия у фашистских войск тёплых носильных вещей, пусть винят в неудачах не 'генерала Мороз', а пещерных покровителей фюрера и его собственную доверчивость.
  Правда, кое-что Гитлер понял о Шамбале правильно. Недаром же он повернул обратную свастику (катящуюся против естественного, Богом направленного хода мироздания) на прямую. Но суть внедряемой им идеологии и направление проводимой политики не изменил; так чем же мог помочь ему на пути в ад и Германии - на сползании в пропасть катастрофы один судорожный и чисто внешний жест?
  А что было сутью его идеологии и проводимой политики?
  Ярче всего на это указывает деятельность любимого детища Гитлера - чёрного ордена СС, созданного по образцу ордена иезуитов. Ярче - в прямом смысле слова, потому как главным ритуалом эсэсовцев было поклонение огню. Даже при, так сказать, заочном просмотре старых черно-белых документальных кинолент со съёмками ночного движения огромных, выстроенных в свастику колонн людей с факелами в руках, понимаешь, что установка Гитлера- 'пробудить древние пласты человеческие психики, связанные с чувством агрессии' - во время этого действа выполнялась эффектно и эффективно.
  Из других эффектных и видных деяний можно упомянуть о переименовании гитлеровцами Эльбруса в 'Друзья Люцифера'. Можно не сомневаться, что в этом идеологическом акте не обошлось без инициативы и прямого указания 'величайшего архитектора нового мира', каким считал себя Гитлер. И можно не сомневаться, что нацисты, расстрелявшие в Минводах, у подножия Эльбруса, 12 тысяч человек и окропившие жертвенной кровью фашистский стяг, осуществляли ритуальное жертвоприношение Люциферу.
  Причём, заметьте, осуществлялось это 'сакральное действие' в чужой, к тому времени не завоёванной и не покорённой, а лишь частично захваченной стране; и в 'жертву' духу бескрайней злобы приносились жители именно этой страны. А если бы, предположим, победил гитлеризм? Махатмы 'нового порядка' развернули бы широкомасштабную деятельность по освоению и 'очищению от недочеловеков' захваченных огромных территорий, и подобные жертвенные ритуалы стали бы регулярно проводимым, но куда более грандиозным действом.
  'Тот, кто видит в национал-социализме всего лишь политическое движение, мало что знает о нём', - говорил Гитлер. Очевидно, он имел в виду, что национал-социализм в первую очередь представлял собою религиозно-мистическое движение, всесторонне охватывающее и властно регламентирующее всю деятельность людей, держащее в узде умы и настроения поддавшегося его влиянию 'пассионарного' народа. С учётом сказанного выше можно утверждать, что национал-социализм мнился Гитлеру как воистину космический храм Люцифера; храм, накрывающий собою, как распростёртыми на полнеба крыльями дракона, всю 'арийскую расу' и при этом расширяемый агрессией на всю планету, всасывающий, проглатывающий в себя другие страны и жертвенные народы.
  На проповеднический и властный амвон, поставленный на самом видном и высоком месте этого храма, Гитлер, конечно же, ставил самого себя. А кто были монахами храма? Геринг, Геббельс, Гиммлер и прочие? Нет; им он определил роль исполнительных слуг, в задачу которых входило гнать толпы ленивых прохожих в его великий храм, обеспечивать бесперебойные поставки 'недочеловеков' к жертвенникам да с максимальной пользой для храмового хозяйства перерабатывать и использовать обгоревшие остатки жертв. Монахами храма и личными охранниками Гитлера были настоящие профессионалы духовного служения из Тибета: тибетские монахи и члены секты 'Зелёный дракон'. (Напомню: зелёный дракон является коррелятом отрицательной силы Инь). Тысяча трупов этих монахов, одетых в зелёную одежду, лежала в рейхканцелярии после её успешного штурма. Ни один из них (подобно 'зелёным человечкам' из 'летающих тарелок') не сдался в плен.
  Видимо, и те, и другие 'зелёные люди' досрочно расставались со своими смертными телами вынужденно, по приказу своих хозяев, из страха за свои души, у которых в любом случае один путь - в ад. Рабы бесов знают, что в аду их душам, в случае проявленного их телами непослушания, будут обеспечены такие муки, в сравнении с которыми телесные страдания и физическая смерть - ничто.
  А в чём конкретный смысл приказа на самоубийство, неукоснительного исполнения которого требуют потусторонние хозяева от земных исполнителей в случае угрозы захвата их в плен? Только в одном: чтобы слуги бесов не выдали людям великую тайну о том, кому, как и чем они в действительности служат.
  Кстати: все идеологи коричневого рейха также покончили жизнь самоубийством (исключая разве что хитрого изворотливого Бормана, который был прикончен случайно, во время затеянного им бегства). В том числе - Карл Хаусхофер, идейный наставник Гитлера в области магии и мистики (именно по его инициативе появились в Германии тибетцы). Хаусхофер сделал себе сепуку специальным ножом, имевшимся при нём именно для такого одноразового применения.
  Гитлер делать себе сепуку, вываливать наружу собственные кишки не стал; видимо, не смог изжить в себе до конца европейское воспитание, хотел остаться в памяти потомков хотя бы внешне красивым. Зато велел охранникам совершить над своим телом ритуальное действие всесожжения.
  Считается, что так было придумано для того, чтобы враги не надругались над телом великого фюрера. (Другие нацистские вожди почему-то подобной предусмотрительностью не озаботились; и ведь - не ошиблись). Но очень уж некачественно была проведена соответствующая работа. Для достижения заявленного результата было бы намного надёжнее, проще и удобнее воспользоваться кислотой или негашёной известью. Не такой уж и дефицит в сравнении с бензином в конце проигранной войны, и уж тем более - не экзотический нож для сепуку. Кислоту или известь, ради достойного и окончательного превращения главы великого государства в ничто, можно было бы достать и доставить.
  Нет; было устроено 'всесожжение'. Для этого охранники, с риском для их собственных жизней, вышли из бункера под обстрел, устроили в ночи привлекающий внимание странный светящийся объект... Словно хотели сказать и защитникам, и противникам Гитлера, всем тем, кто напряжённо вглядывался в странности, творившиеся вблизи его последнего прибежища: не забудьте придти на это место и тщательно его осмотреть!
  Что же было продемонстрировано? Акт превращения 'вождя нации' в развеявшийся по планете дым, что будет продолжать отравлять жизни и сознание людей? Нет; до перехода в состояние дыма кочерыжка не догорела. Акт сожжения был спешным и чисто символическим, предназначенным для обоняния духов, а не людей. Значит, смысл разжигания огня был не в превращении трупа в пепел и дым, а - в самом огне. Это был акт посмертного поклонения Гитлера 'богу света и огня', его сакральный знак Люциферу: 'Я был и остаюсь твоим'.
  2
  Но, может быть, обвинения Гитлера в его связи с Люцифером лишены достаточного основания? Может быть, к актам человеческих жертвоприношений в Минводах и во множестве других мест, как и к процессам бесперебойной работы жертвенных курильниц концлагерных крематориев ни Гитлер, ни Люцифер не имеют никакого отношения?
  Может быть, и в самом деле Гитлер, как твердят о том неонацисты, хотел сделать наш беспорядочный неустроенный мир более совершенным и лучшим? Потому иногда и советовался, на эту тему, с мудрыми добрыми прадедушками из Шамбалы. А всё плохое и злое, без его ведома, делали перестаравшиеся рядовые исполнители. Которые потом на него же, обгорелого и беззащитного, бесстыже свалили все свои грехи. Сам же он если в чём и был виноват, то только в том, что кое-что из мудрых советов понял слегка неправильно, а недопонятое внедрил в смерти миллионов людей не совсем качественно и недостаточно тайно.
  Или - Гитлер сделал так, как ему советовали, но мудрецы из Шамбалы сами кое в чём слегка перемудрствовали? Всё-таки ж - люди очень даже в возрасте (если, конечно, там и в самом деле люди). Даже в советском Политбюро - ведь вроде бы только тем и занимались, что старики съедали более молодых конкурентов; тем не менее - процесс какого-то омоложения произошёл. Причина с виду пустяковая: члены Поллитрбюро, под влиянием Андропова отвлёкшись от наслаждения деловитым бульканьем водочки, стали слушать бодрое журчание ставропольской минеральной водички; а вся страна приплыла ко глобальным изменениям. А в Шамбале, если верить Блаватской, уже сколько тысяч лет - никакой ротации кадров; ни поедания, ни омоложения. Застой, да ещё и какой!
  Кстати: с большевиками старички-махатмы, спешно высунувшиеся из своей пещеры к ним навстречу, тоже то ли ошиблись, то ли неосторожно выдали им свою коренную подземную сущность. В 1926 году передали они через чету Рерихов приветственное послание большевикам с выражениями полной поддержки всех их свершений, и предлагали взаимовыгодное сотрудничество в делах революционного переустройства мира. Но, так и не дождавшись от Сталина конкретных просьб и предложений, взялись воспитывать Гитлера. Ну, и насоветовали ему: надо проучить усатого зазнавалу. А заодно - истребить в войне побольше народу и навести ужасу на весь остальной мир. За что мы, мудрые, гарантируем тебе 'тысячелетний рейх' и очень даже тебя прославим.
  Так кто всё-таки верховодит в Шамбале? Заседающие вокруг круглого стола престарелые мудрецы, или свернувшийся кольцом по периметру пещеры 'мудрый змей', бессмертный Люцифер? Откроем 'Тайную Доктрину' Елены Блаватской, которая, как утверждается, писала свои сочинения под чью-то телепатическую диктовку. Поищем: где та точка опоры, относительно которой Блаватская, рычагом духовдохновенных в неё творений, старалась перевернуть созданный Богом мир?
  Вот эта судьбоносная точка: 'Восставшие являются нашими Спасителями' [Тайная Доктрина, т. 2, стр. 131]. И - более конкретно: 'Люцифер - Дух Носитель Озарения и Свободы Мысли метафорически является ведущим маяком, который помогает человеку находить свой путь через рифы и отмели жизни' [Т. Д., т. 2, стр. 206]. 'Люцифер есть божественный и земной свет, 'святой Дух' и 'Сатана'... есть карма человечества' [Т. Д. т. 2 стр. 644]. 'Естественно рассматривать Сатану, Змия в книге Бытия как истинного создателя и благодетеля, Отца Духовного Человечества' [Т.Д. т.2 стр. 304]. 'Сатана или Красный Огненный Дракон и Люцифер находятся в нас; это наш ум, наш Искуситель и Искупитель' [Т. Д. т. 2 стр. 644].
  А что нам сообщит другой пресс-секретарь Шамбалы, автор 'Агни-йоги' Елена Рерих? ('Агни' на санскрите означает 'огонь'; явный намёк на красного огненного дракона как на источник творческого вдохновения). Она более осторожна в своих высказываниях: 'Теософы чтут не сатану, это порождение человеческого недомыслия, но Представителей Великого Разума' [Письма Елены Рерих]. Эта осторожность вполне понятна, если вспомнить, что Елена Блаватская вещала в 19 веке, в эпоху охватившей мир предреволюционной смуты, а Елена Рерих - в эпоху охватившего мир постреволюционного прозрения. Но шила в мешке, дракона в пещере, а дьявола в душе не удержишь. 'Сатана, когда его перестают воспринимать в суеверном, догматическом и лишённом философии духе церквей, вырастает в величественный образ того, кто создаёт из земного человека - божественного'. 'Конечно, Люцифер вполне отвечал данному ему имени и, вероятно, весьма скорбит, что столь прекрасное его имя в позднейшие времена стараниями невежественных священнослужителей было узурпировано ими для Его тени - или Антипода' [всё - там же].
  При чтении этих выспренних строк от лукавого просто удивление берёт оттого, что множество считающих себя умными людей поддалось их лживому обаянию... Единственное оправдание - что случилось это безумие на наших постсоветских просторах, с нашими постсоветскими интеллигентами, так и не адаптировавшимися к рекламе, но привычно убеждающими себя в незыблемой верности пропагандируемых сверху 'революционных идей'.
  К удаче нашего исследования, в куче любой рекламной лжи обязательно присутствует зерно правды - правды о названии и внешнем виде рекламируемого товара. Вот и выясним: так ли, в церковных преданиях, выглядел глава 'восставших', как его, уже нынешнего, характеризует Блаватская? А то - мало ли, может быть, 'невежественные священнослужители' и в самом деле подсунули нам вместо нормального дьявола некий фальсификат; втихомолку подменили душелюба и людоведа Люцифера на его мерзкий антипод.
  3
  Откроем двенадцатую главу 'Откровения' апостола Иоанна.
  3 ...вот, большой красный дракон с семью головами и десятью рогами, и на головах его семь диадим;
  4 Хвост его увлёк с неба третью часть звёзд и поверг их на землю.
  7 И произошла на небе война: Михаил и Ангелы его воевали против дракона, и дракон и ангелы его воевали против них,
  8 Но не устояли, и не нашлось для них места на небе.
  9 И низвержен был великий дракон, древний змий, называемый диаволом и сатаною, обольщающий всю вселенную, низвержен на землю, и ангелы его низвержены с ним.
  17 И рассвирепел дракон... и пошёл, чтобы вступить в брань с... сохраняющими заповеди Божии и имеющими свидетельство Иисуса Христа.
  Итак, внешность дьявола не претерпела изменений. А как насчёт неизменности его намерений? Опять дадим слово телепатоуправляемой им Блаватской: 'Наша цель не в том, чтобы восстановить индуизм, а в том, чтобы смести христианство с лица земли' ['Pall Mall Gazette', 26.04.1884г.].
   Оказывается, цель его тоже ничуть не изменилась; а всякие разговоры о его 'тени', которая, якобы, вместо него творит зло - обычная ложь, неотъемлемо-привычная для лукавого и его адептов.
  После выяснения этих фактов вполне уместно привести клятву Гитлера: 'Изыди, Иисус, ибо ты поклонишься Сверхчеловеку'. И - вспомнить ещё одно 'гениальное' пророчество 'великого фюрера', произнесённое им 12 декабря 1941 года, в разгар битвы под Москвой: 'Война идёт к концу. Последняя великая задача нашей эпохи заключается в том, чтобы решить проблему церкви. Только тогда германская нация может быть спокойна за своё будущее'.
  О том, какую, чью церковь этот 'сверхчеловек' намеревался строить, мы уже говорили. Сам он, вместе со множеством прочих служителей этой церкви, уже сожран своим богом; но бесконечное возведение кровавой башни 'к небу' продолжается толпами других кандидатов в жертвы. Названия у всех толп, колонн и организаций разные; но суть не в названии, суть в направляющей их бесчеловечной идее. Сама эта идея довольно проста: 'Забудь о том, что ты - человек! Раскрепости в себе звериные страсти и желания, взбирайся по трупам и стонам к небу личного и корпоративного благополучия! И - станешь одним из тех, кто вышел из бессознательного животного состояния, осознал величие сознания и свободной воли, приближающих человека к отображению Божественного Начала во всём его многообразии'.
  И вот уж человек, принявший в себя беса этой тщеславной и корыстной идеи, в упрямом самоослеплении мнит себя 'сверхчеловеком' - существом вне человеческой морали и Божьей мудрости, сверх человечества и человечности. Этому общечеловеческому самоистязанию, то и дело переходящему в самоистребление, не видно конца, а итог у всех попыток взобраться к пещерному небу один: круговорот горя, смертей и страданий. Движение по любому маршруту, направленному внутрь невидимого кольца всемирного дракона, жадно глодающего собственный хвост, безнадёжно и безвыходно. Эйфорический подъём таких маршрутов только в одном месте - там, где и когда происходит 'пассионарное' взбегание на верхнюю часть потустороннего энергоколлайдера, отделяющего Божий мир от мира зла. Затем следует неотвратимое ускоряющееся скольжение по чешуйчатому скату энергетической агонии, потом - падение в когти ужасной и мучительной физической смерти, после чего потрясённая и беспомощная душа попадает в геенну смрадного драконьего пламени.
  4
  Итак, вырисовывается следующая историческая картина. Красный огненный дракон Люцифер, вместе с соблазнёнными ими ангелами, был низвергнут на землю. Поскольку 'не нашлось для них места на небе', они нашли себе убежище в обширном подземелье, расположенном в горах Тибета. Именно ему поклоняются, его превозносят и его волю выражают обе ужас какие умные Елены. Из их свидетельских показаний явственно следует, что превозносимые ими махатмы выполняют роль покорных секретарей Люцифера. Реальная власть - в его лапах. Значит, и реальным, хотя и невидимым хозяином коричневой зелени был Люцифер.
  Так не от Люцифера ли исходило то 'космическое воздействие', в результате которого сделался пассионарием Гитлер? Недаром же в результате этого воздействия Гитлер превратился в его покорного слугу.
  Вот, кстати, одно из его признаний, сделанное в марте 1936 года: 'Я следую своим путём с уверенностью сомнамбулы, с уверенностью, которое само Провидение послало мне'. Кого Гитлер считал своим Провидением, мы знаем. И к кому, самой короткой дорогой Вальпургиевой ночи помчался он со срочным докладом об итогах войны против человечества, тоже знаем.
  Пора ознакомиться с тем, что сообщает нам о Люцифере христианская церковь.
  Внешний облик дьявола, вобравший в себя черты парнокопытного Пана, был нормативно установлен Толедским собором в 447году. Но дьявол обладает силой менять обличье. Наиболее опасно его проявление в качестве ангела, наводящего ужас - 'полуденный дьявол'. Его появление сопровождают шум бранящейся толпы, рыдания младенцев, рёв быков, львиное рычание, звуки движущейся армии. От дьявола распространяется сильное зловоние; перечислять его компоненты противно, но следует особо отметить запах серы.
  Перейдём к символике. Планетарным воплощением Люцифера считается Венера, символизирующая плотскую любовь и красоту форм, противостоящую любви и красоте христианской духовности. Знак Люцифера - пятиконечная звезда. Звезда, направленная углом вниз, это - 'морда Люцифера', в которой можно усмотреть черты существа из преисподней. Нумерологическое воплощение Сатаны - число 364. (Календарный год без одного дня, что указывает на отсутствие гармонии в дьявольском мире; в сумме - число 13; указание на то, что над днём Христианской Пасхи Сатана не властен).
  Также в христианстве считается, что во время пришествия Христа архангел Михаил, победив Люцифера, заковал его в оковы на тысячу лет. А где обитал Люцифер последующую тысячу лет? Где сейчас его пещера? Она же - тайный алтарь храма Гитлера и множества прочих служителей дьявола?
  Это мы уже вычислили: в горах Тибета. Шамбала - это и есть подземное убежище дьявола. А все рассказы об обитающих в этой пещере 'мудрых старцах' - от лукавого; то есть - от того же дьявола. Он всё ещё продолжает играть с самыми глупыми и доверчивыми из нас в придуманную им сказку, будто его нет; а тем, кто считает себя очень предусмотрительными и умными, предлагает игру 'найди меня'. Но у тех, кто ищет, все пути к констатации факта 'нашёл' сводятся к одному - крушение надежд и иллюзий, смерть, ад.
  В заключение данной дискуссии предлагаю дать слово Елене Рерих.
  'Майтрейя (будущий 'Спаситель'- В.Н.) и нынешний Владыка Шамбалы - Единая Индивидуальность'.
  Ещё вопросы к провидице есть? Или можно отпустить её на место нынешней прописки - в прославляемый ею ад?
  А вам желаю не испытывать ужаса перед возникшими на жизненном пути драконами, не поддаваться и соблазнам искусам валькирий, тем паче - не идти в их объятия, и держаться подальше от посюсторонних слуг этих потусторонних душегубов. В том числе - от магов, целителей, предсказателей и экстрасенсов. Будьте умны, доброжелательны, здоровы и счастливы!
  Виктор Нехно
  ПЕРЕЧЕНЬ ОСНОВНОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
  1. Альдебер Жак и др. 'История Европы' (перевод с фр). 'Просвещение', 1996.
  2. Богданов В.В. 'Этническая и эволюционная история Руси'. 'Белые альвы', 2001.
  3. 'Былины, летописи, сказания'. 'Эксмо', 2007.
  4. 'Былины'. 'Просвещение', 1985.
  5. 'Всемирная история', т. 2, Госполитиздат, 1956.
  6. Гумилёв Л.Н. 'Конец и вновь начало'. 'Айрис-Пресс', 2003.
  7. Гумилёв Л.Н. 'Древняя Русь и Великая степь'. 'Мысль', 1989.
  8. 'Древнее зеркало'. 'Конкорд ЛТД', 1993.
  9. Егер Оскар. 'Всеобщая история стран мира'. 'Эксмо', 2008.
  10. 'Золото мифов'. Ростов-на-Дону, 'Феникс', 1996.
  11. 'История Древнего Мира'. 'Харвест', 'Аст', 2000.
  12. 'История Украинской ССР', т. 1. Киев, 'Наукова думка', 1981.
  13. Лавренов С.Я. Попов И.М. 'Крах Третьего рейха'. 'Аст', 2000.
  14. 'Легенды Армении'. 'Крон-Пресс', 1996.
  15. 'Легенды и сказания Древней Греции и Древнего Рима'. 'Правда', 1988.
  16. 'Мировая художественная культура'. 'Книголюб', 2000.
  17. 'Мифы античности и средневековой Европы'. 'Вече', 2006.
  18. 'Мифы и легенды'. 'Стрекоза-Пресс', 2007.
  19. 'Предания земли русской'. 'Феникс', 1996.
  20. Сидихменов В.Я. 'Китай: страницы прошлого'. 'Русич', 2000.
  21. 'Степи европейской части СССР в скифо-сарматское время'. Отв. редактор -
   д. и.н. А.И. Милюкова. 'Наука', 1989.
  22. Тойнби А.Дж. 'Постижение истории'. 'Прогресс', 1991.
  
  
  ПРИЛОЖЕНИЕ 1.
  Обзор поэмы о Беовульфе
  Исследователи утверждают, что это произведение было записано в десятом-одиннадцатом веке, окончательно оформлено в седьмом-восьмом, а восходит к началу шестого века. То есть - события в поэме происходят вскоре после окончания 'великого переселения народов'.
  Что для нашего исследования особо интересно, дракон, попавшийся Беовульфу на меч, весьма заметно отличался от всех встреченных нами ранее; причём - в худшую для людей сторону. Во-первых, у него было три головы; во-вторых, он имел невероятно большие размеры. 'То не грозовая туча солнце закрыла, то дракон высоко летит, землю с облаков оглядывает. То не молнии небесные бьют, а дыханье дракона опаляет...' Таких гигантов даже в Китае не встречалось.
  Но Беовульф, вождь племени гаутов, проживавшего на юге Швеции, не особенно задумывался, когда отправлялся на бой с этим ужасным чудовищем. Причём, несмотря на советы и возражения своего окружения, он вознамерился сражаться с драконом по-честному, один на один. И даже воспретил воинам своей княжеской дружины сопровождать себя к пещере дракона!
  Причина такового решения в поэме не только не скрывается, но даже подчёркивается: в пещере находился огромный клад. Мол, Беовульф был вовсе не дурак; он понимал меру грозившей ему опасности; но мысль о кладе 'затмила разум' князя. Беовульф просто-напросто не захотел ни с кем делиться; вознамерился, по праву единственного победителя, сразу после драки переложить все сокровища в свою личную кладовую.
  Не правда ли, весьма рискованное решение? Если не сказать - безрассудное. А ведь Беовульф, к тому моменту, был далеко не прежним юнцом, бедным, амбициозным и не в меру горячим, но уже вполне состоявшимся человеком, князем племени. К тому же - многоопытным пожилым человеком в возрасте за семьдесят; а если без обиняков - довольно глубоким стариком. В этом возрасте люди обычно полагаются не на глупый авось, не на слепую удачу, а на выверенный опыт и твёрдые знания.
  Кстати, к тому времени опыт встречи с драконами у Беовульфа имелся; хотя и не с сухопутными, а с морскими. Если верить словам Беовульфа, сказанным им в запальчивости и ради того, чтобы уязвить Унферта (воина, пытавшегося конкурировать с Беовульфом в борьбе за звание непревзойдённого героя), он, во время одного из своих плаваний, убил сразу дюжину морских чудовищ, бывших до своей смерти 'грозой для мореходов'. Причём - сделал это один, в тумане, качаясь в маленькой одноместной лодчонке, без каких-то помощников и лишних свидетелей. Правда, уточнений, позволявших определить, что уничтоженные им чудовища были именно драконами, он не привёл.
  На следующий день после данной словесной перепалки отличился уже Унферт; и не на словах, а на деле; к тому же - при свидетелях. Морской дракон погнался за воинами, находившимися вблизи воды, а Унферт выстрелил из лука и - убил его, как белку, точным попаданием в глаз.
  Видимо, знал и слышал Беовульф и о прочих подобных сражениях, завершившихся для драконов быстрой смертью, а для победивших их героев - почётом и славой. И, видимо, на основании имевшихся у него сведений не сомневался, что дракон лишь на внешний вид - страшен; справиться с ним умелому воину не так уж и трудно...
  Вот и решил: почему бы не продемонстрировать свой героизм, коли плата за него так щедра? Причем - щедра во всех смыслах.
  Правда, через некоторое время Беовульф несколько остыл. Сначала он позволил следовать за собой дюжине своих лучших, испытанных дружинников; а затем позволил присоединиться к дюжине избранных и своему юному воспитаннику Виглафу. Всем им он, перед началом будущего сражения, велел затаиться рядом с пещерой, в роще, почему-то не сожжённой драконом (хотя приютившая дракона гора характеризуется в поэме как 'чёрная', выжженная).
  Кроме того, Беовульф велел местному кузнецу изготовить изобретённый им большой щит из железных полос, за которым можно было укрыться от изрыгаемого драконом огня; поскольку, по уверениям очевидцев, огонь этот был настолько силён, что быстро прожигал любой деревянный щит.
  Подкараулил Беовульф дракона в тот момент, когда 'дракон из своей пещеры выползал, в три глотки позёвывая'. Вначале ход сражения складывался в пользу Беовульфа. Старый воин ловко, одну за другой, срубил дракону две головы; но при этом, похоже на то, маленько устал. Всё-таки - солидные годы; сырой, неостеклённый, насквозь продуваемый замок; несбалансированное питание с преобладанием жирной мясной пищи... Атеросклероз, гипертония, ревматизм, простатит, остеохондроз, окостенение хрящей и суставов... А за спиной - тяжкий груз боёв, пиров, походов, плаваний,недоеданий, недосыпаний, перееданий, переживаний, нервных стрессов...
  Дракон, вмиг почувствовав слабинку в действиях своего врага, бросился на него. А Беовульф то ли, подобно сыну Хигелака (о котором будет рассказано позже) споткнулся, то ли упомянутый груз превысил критическую массу, то ли... Неважно; какова бы ни была причина - герой всем телом рухнул на спину. Как говорят борцы, 'туше'. И тогда раненый, совершенно озверевший дракон...
  Что? А вот и не угадали: всего лишь прижал Беовульфа к земле своими огромными когтистыми лапами.
  Представляете? Могучий герой, только что отрубивший дракону две головы, но обессилевший и, наверное, слегка перепуганный, в огромных лапах чудовища; и ничего не может сделать, кроме как взывать к своим спутникам о помощи. Но трусливые дружинники - в панике и готовы к бегству. Каждый из них думает: сейчас кровожадное чудовище разорвёт и сожрёт вождя, а затем бросится на нас... Может быть, не ждать атаки, отступить заранее? К чему лишние жертвы!!
  Что сделало бы в такой ситуации любое звероподобное создание? Если оно, и в самом деле, злое и кровожадное? Или - хоть чуточку умное?
  Конечно, начало бы зверствовать! А если бы сил для зверств не хватило, то просто убило бы свою жертву - для демонстрации серьёзности своих намерений, и чтобы убедить совесть претендентов на роль следующей жертвы в том, что совершать подвиг спасения этого бедолаги уже ни к чему.
  Но дракон (не верят своим глазам дружинники) не раздирает Беовульфа на части своими когтистыми лапами; не рвёт его на порционные клочки огромными кривыми зубами; не жарит его, для улучшения вкусовых качеств, на извергаемом изо рта пламени; и даже, по имевшейся у этих чудовищ отвратительной привычке, не глотает его живьём. Вместо любого из этих позитивных действий дракон аккуратненько, стараясь не раздавить и не помять уважаемого противника, но и не решаясь требовать от того примиряющих извинений, стоит передними лапами у него на груди да изредка рычит на своём непонятном наречии пятящимся от него дружинникам.
  Немая сцена. Дружинники замерли, смотрят на бестолковое чудище и думают: что это с драконом? Несварение желудка? Отсутствие аппетита? Или - что-то с мозгами? Ведь наш вождь - мужчина видный, ухоженный, в теле... Для любого людоеда обед - лучше не придумаешь... Э-э; видать, дракон - совсем больной. Или - очень ослабел от ран. Так, может быть, есть смысл рискнуть? Проявить мужество и героизм, добить дракошу, а заодно - спасти вождя? Пока не поздно. Пока кто-то из них сам не помер. Вот только... Если б кто-то другой первым вперёд двинулся, чтобы можно было со стороны посмотреть, как дракон себя в драке поведёт. Вдруг он не совсем ослабел, а просто немного передыхает, аппетит нагуливает? Чтоб потом, уже с аппетитом, не одного врага съесть, а сразу двух или трёх. Или - чтобы всех убить. А потом - в холодную пещеру утащить, сложить там в штабель, про запас, да и питаться по мере необходимости.
   Все поглядывают друг на друга, ободряюще кивают: 'Ну что, может быть, ты у нас сегодня - герой?' Но с места никто не двигается...
  И тогда воспитанник и приёмный сын Беовульфа, Виглаф, наконец-то вспомнил о данном им обещании не жалеть жизни за любимого вождя, учителя и отца неродного. И - 'схватил свой меч' (он до того момента даже в руки его не брал!). А затем, подскочив к заскучавшему дракону, одним махом снёс ему и третью голову. Чудовище упало на землю и 'с протяжным криком' издохло.
  В этом месте повествования возникает лёгкое недоумение: может быть, сказители что-то напутали? Или переводчики неправильно перевели? Надо было написать, что издохло чудовище с булькающим хрипом, или с затихающим шипением, а они написали - с протяжным (то есть - с долгим и монотонным) криком. Какой может быть крик, если все три комплекта звукомодулирующих органов, как то: голосовые связки и языки, уже, вместе с головами и верхними частями шей, напрочь отделены от потоков воздуха, исходивших из лёгких чудовища! Чем и как могло чудище кричать? Да ещё и - протяжно? Непонятно!
  Вслед за откричавшим своё драконом умер и Беовульф. В легенде утверждается, что произошло таковое несчастье из-за того, что дракон отравил его прикосновением своих ядовитых когтей. Что вызывает большие сомнения: драконы с ядовитыми когтями и до тех пор, и в последующие времена людям не встречались. Да и вообще нет в природе существ, которые бы выделяли яд из когтей на лапах; ведь, в таком случае, при каждом шаге, при каждом соприкосновении когтей с почвой яд обильно и бессмысленно стекал бы в землю. Где столько яда набрать? Чем, какой железой, из каких компонентов такое редкостное и дорогое вещество в таких огромных количествах вырабатывать?
  Правда, у фаланг, да ещё у некоторых трупоедов когти ядовитые; но это потому, что они лапы не моют после еды. Но привиреда дракон трупов никогда не касался, жрал людей живьём, проглатывал их целиком, не жуя, без малейших остатков; так что, если бы даже он имел некультурную привычку ковыряться пальцами во ртах, не должно было остаться у него яда на когтях.
  Так что - больше похоже на то, что у Беовульфа просто не выдержало сердце. А утверждение о смерти героя от яда всего лишь доказывает, что более или менее опасных для жизни травм или ран на теле Беовульфа не имелось. Так, несколько малозаметных царапин; возможно, что и от когтей....
  И что, после осмотра тела, должны были утверждать смущённые и обескураженные соратники Беовульфа? Что отважный герой умер от страха? Да ни в коем случае! Кому из вассалов, хоть в прежние времена, хоть в нашу цивилизованную эпоху, не известно: о погибшем сюзерене - или очень хорошо, или необычайно хорошо. Вот, за неимением других, более удачных версий и пришлось вассалам Беовульфа обнародовать первый пришедший на ум необычайный вариант его смерти: от царапин, нанесённых ядовитыми когтями дракона.
  И всё же, думается, соратники Беовульфа, как и поверившие им местные летописцы, были правы: герой умер не от страха. Он умер до необычайности необычно: от радости.
  Чтобы понять, как и почему таковая необычайность произошла, для начала представим себя на месте Беовульфа в те ужасные мгновения, когда он, поверженный своим грозным противником, оставленный соратниками без помощи, физически и психологически обессилевший, лежал под лапами дракона, притиснутый лопатками к земле, и ждал неминуемой смерти. О чём он тогда думал? О том, как ему не хочется под конец жизни расстаться с жизнью?
  Нет! Не стал бы нормальный профессиональный герой, хоть норманнский, хоть германский, особо переживать из-за такого пустяка. Что такое для профессионального героя жизнь? Всего лишь фактор обеспечения риска. Профессиональный герой ищет опасных приключений, смертельных опасностей и кровопролитных битв не для того, чтобы сохранить свою скучную и, без ореола сделанных им подвигов, совершенно никчемную жизнь. Он ищет их для того, чтобы поменять свою маленькую короткую жизнь на огромную личную честь и бессмертную всеобщую славу. А заодно, мимоходом, как бы случайно, в качестве навязанного традициями неизбежного приза, забрать себе то, что не удержалось в руках (или, как в данном случае, в лапах) противного ему и, на этом честном и законном основании, славно умерщвлённого противника.
  И в деле присвоения чужого добра также мелочиться нельзя, надо вести себя по геройски, то есть - забирать всё, чем владел покойничек: все его богатства, всю его власть и всех его подданных. А также, если получится, его славу и отдаваемые ему при жизни почести. Но в первую очередь - власть; потому как с нею и всё остальное само собой достанется. Да, после этого жизнь героя станет более обеспеченной и комфортной; но ведь благодаря этому у него появится время для раздумий о том, на свершение каких, воистину великих подвигов ему направиться самому, а от какой мелочёвки и отказаться, оставив её на долю своих, менее героичных подчинённых.
  Примерно таковой и оказалась биография славного Беовульфа. Его молодость была насыщена величайшими подвигами; их набралось целых три. Во время первого из них он победил великана Гренделя, жившего во владениях Хродгара, князя соседнего племени данов. Дружинники этого князя, как будто их корова языком слизывала или кто-то с потрохами съедал, подряд дважды по тридцать человек за ночь исчезали из того дворцового зала, где они вповалку спали. Оставшиеся в живых, не исчезнувшие дружинники догадывались, что их товарищей по оружию похищал великан по имени Грендель; но ничего не могли с этим поделать. Хитрый Грендель приходил по ночам, когда все нормальные люди спокойно спят; вот они ничего и не замечали.
  Слышу, кто-то из моих добровольных спутников пробурчал: не замечали потому, что не хотели лишать себя шанса быть похищенными в одну из следующих ночей. Потому как на самом деле дружинники просто-напросто дезертировали. Надоела им княжеская казарма, замучили старослужащие, вот они и сбежали. Во время первого побега беглецы вначале с удовольствием и с особой жестокостью замучили наиболее ненавистных им 'дедов', а потом сели в заранее припасённые ладьи и всей ватагой отправились на 'шабашку' - в набег на беззащитные города и посёлки только что рухнувшей Римской империи. А те, что не успели запастись лодками и временно остались, свалили вину на Гренделя - чтобы князь не помешал им бежать следующей ночью. Вечером, во время поминального пира, споили князя и опять целой гурьбой удрали. Вот вам и весь Грендель.
  В ответ на данные необоснованные инсинуации в адрес данов лично я могу сказать лишь одно: поклёп на славных воинов! Зачем им были нужны все эти хлопоты по переквалификации из ватаги дружинников в дружину разбойников?
  Да, их служба у князя была опасна и трудна. Да, тогдашние нравы, в плане взаимоотношений между коллегами по работе, были не очень хороши. Зато условия труда и быта - великолепные: бесплатное питание, бесплатное проживание, здоровый ночной отдых на каменном полу, укрытом бесплатным сеном, регулярные боевые соревнования с дружинами соседних племён, с последующим быстрым и бесплатным переводом в Вальхаллу - небесный дворец Одина. А там комфорт - ещё здоровее и героичнее, чем во дворце у князя. Так что - чего дёргаться из-за каких-то римских побрякушек?
  А главное возражение - если кое-какие особо несознательные дружинники и дезертировали под видом кражи их Гренделем, то почему вместе с ними не дезертировал с полуострова сам Грендель? Почему не уплыл вместе с ними, чтобы воровать для них и для себя богатых и более упитанных римлян? Да, на какое-то время, пока питался украденными дружинниками, он пропал. Но затем-то опять объявился; да ещё и принялся грабить мирное население княжества данов! 'Горе поселилось в земле данов...'
  А при этом князю, чтобы уберечь остатки своей дружины, пришлось не только не ввязываться в сражения с Гренделем, но покинуть, вместе с дружиной, свой дворец, оставив его в полном распоряжении обнаглевшего великана. Ведь победить великана было невозможно; 'мерзкий Грендель был от любого меча и копья заговорён и их удары вредили ему не больше, чем комариные укусы'.
  Так продолжалось целых двенадцать лет подряд. Как ни старался князь найти способ справиться с этой напастью, не нашёл. 'Великие жертвы приносил Хродгар своим богам, но идолы не давали ответа'.
  -Зато я дам ответ, - опять пробурчал всё тот же вредный спутник. - Дезертиры и выдавали себя за Гренделя. Сплавали они по намеченному адресу, да, видать, не слишком удачно: и награбили не столько, сколько хотелось, и уцелели далеко не все. Пришлось им спешно улепётывать обратно. А уж на родине ничего им не оставалось делать, как жить грабежом да скрываться от глаз князя и набранной им новой дружины.
  Кстати: в поэме упоминается о том, что в стране данов имелось множество глухих и страшных мест, дремучих урочищ и непроходимых болот, где водилась какая-то нечисть, а по ночам горели странные огни. Местные жители боялись туда даже заглядывать; вот там-то дезертиры и нашли себе пристанище.
  А я скажу вреднюле: и это - поклёп! Если бы дезертиры опустились до грабежа мирных селян, то оказались бы без какой бы то ни было помощи и поддержки с их стороны. На такую глупость ни один из умных разбойников не пойдёт; вспомним хотя бы славного английского Робина хорошего ихнего Гуда.
  Ворчун опять за своё: дезертиров спонсировал князь соседнего племени гаутов. Даны-то, как утверждает историческая наука, захватили Ютландский полуостров в пятом-шестом веке, то есть - совсем недавно. А до того времени удобным, защищённым от вражеских набегов полуостровом владело некое германское племя; скорее всего - те же гауты. Так что, в глазах гаутов и их князя, кровавая малина данских дезертиров выглядела очень даже гуд. Да и каждый из данских бандитов воспринимался гаутами не как опасный разбойник (robber), а как живущая в чужих кустах малиновка (robin), сладко поющая о несчастьях исконного противника. Гаутский князь даже, ради обеспечения наилучшей координации своих действий с разбоями партизанской шайки дезертиров, заслал к данам, в качестве резидента, своего родственника Эгтеова. Тот, якобы, натворил что-то такое, что было очень нехорошо для гаутов, но очень хорошо для данов. Данский князь поверил этой 'легенде', раскрыл для Эггеова свои объятия, принял его в свой дворец и в свою дружину. Простофиля-князь даже не догадывался, что перебежчик работает не на него, а на Гренделя. Потому-то пресловутый Грендель и был неуловим, что всегда знал о планах князя и о конкретном местоположении княжеской дружины.
  Ох-хо-хо; да это - не спутник, а... противопутник какой-то! Неужто непонятно: не мог Эгтеов быть пособником и наводчиком разбойников. Ведь данский князь 'в лихую годину дал ему приют и пищу и уплатил за него дань'. Разве стал бы приличный человек отвечать злом на добро? И разве не Беовульф, сын того самого Эгтеова, спас данов от Гренделя? Кто, как не отец, подвигнул сына на свершение такого подвига?
  Попробуем, опираясь на сведения из поэмы, развернуть предысторию появления Беовульфа в стране данов. Итак, по порядку:
  Эгтеов, после довольно длительной службы у князя данов, вернулся к родным пенатам, где вмиг преобразился из гонимого изгоя в, по оценке князя гаутов Хигелака, 'благородного воина'. К сожалению, в поэме не указывается, за какие подвиги Эгтеов удостоился такой метаморфозы; несомненно лишь то, что свои выдающиеся подвиги он совершил во время проживания на чужбине. Что ж; каждое государство, хоть современное, хоть древнее, имеет право на свои секреты.
  Но, надо полагать, благородный Эгтеов, несмотря на то, что его личные беды остались позади, не мог не мучиться болью сострадания к полюбившемуся ему данскому народу; отчего и быстро умер. Но перед смертью он всё же успел поделиться своей болью с сыном. Отчего боль по утрате отца у Беовульфа ещё больше возросла.
  Через какое-то время Беовульф, не выдержав тяжести навалившихся на него переживаний, обратился к своему князю с просьбой отпустить его для оказания братской помощи страдающему данскому народу. Ну и, конечно, чтобы его отец, узнав, что на этом свете его дело продолжено, на том свете успокоился.
  Князь гаутов также проникся сочувствием к данам и Эгтеову, но отпустить Беовульфа одного не решился. Князь ошибочно считал Беовульфа абсолютно никудышным воином; тот 'издавна в княжьем зале сидел на дальнем конце лавки'; вот и боялся за него. Думал, что погибнет бедолага на чужбине. Но и отказать Беовульфу в его просьбах не мог, зная, что давние знакомцы Эгтеова в стране данов пойдут на доверительный контакт лишь с его сыном. А потому и отдал под мудрое и умелое руководство Беовульфа четырнадцать своих лучших дружинников. После чего Беовульф, во главе отряда вооружённых до зубов гуманитариев и под негуманный смех скаливших зубы соплеменников 'Эх, как бы нашему теляти волка задрати', отплыл на помощь к совершенно отчаявшемуся данскому князю.
  И - в первую же ночь, без меча или какого-то другого оружия, одними голыми руками расправился с великаном. Схватил великана за его огромную великанью руку и дёрнул её хорошенько; та, конечно же, напрочь оторвалась. Видать, глупый великан, от неожиданности, забыл, что он совершенно неуязвимый. После чего он так растерялся, что, даже не напомнив Беовульфу о неправильности его поступка, молча ударился в бега.
  А вот Беовульф нисколько не растерялся, но сразу же подвесил оторванную у великана руку под самый потолок замка. Наверное, для того, чтобы великан, если вдруг вернётся за ней, её не достал и обратно не одел. А может быть, для того, чтобы никто из данов не смог её рассмотреть. Добрый был Беовульф, не хотел пугать данов видом страшной когтистой лапы великана. А как только подвесил её, спать улёгся. Видать, всё-таки знал: ни сам великан, ни кто-то из его друзей и родственников этой ночью здесь не появятся.
  Настало утро, но данский князь пойти в свой бывший дворец не решался; всё-таки ночью раздавались шум, крики. Вдруг Грендель не наелся как следует, и теперь ждёт упитанного князя в засаде... Наконец князь придумал: выбрал самого худого, никчемного слугу (воина пожалел, воины стоили намного дороже) и послал его на разведку. А когда узнал, что под потолком дворца висит кусок великана, несказанно обрадовался и велел готовить пир в честь Беовульфа. А своих собственных воинов отправил в погоню за чудовищным оборвышем.
  Огромные следы, политые вонючей чёрной кровью, привели преследователей к болоту. Сыскали и следы, выходившие из болота на его противоположной стороне; но те были не такими огромными. Пуаро и Холмса среди данских сыщиков не оказалось, и подсказать, что все следы, и входившие в болото, и исходившие из него, оставлены одним и тем же человеком, утопившим перед выходом на менее опасные места болота свои широкие болотоступы и обувшим более узкие, было некому.
  К тому же - за время блужданий по болоту приблизился вечер; так и на пир можно опоздать; и уставшие преследователи пришли к мнению, что великан, обязанный, из-за кровопотери, потерять ещё больше сил, чем они, попросту утонул в болоте. А чуть меньшие следы оставил какой-то другой, молодой и неопытный великан. Увидел великанёнок, что бывает с теми, которые осмеливаются иметь дело с Беовульфом, и со страху сбежал куда глаза глядят. Так и сообщили князю.
  Казалось бы - теперь можно не волноваться, а радоваться и веселиться. Так вроде бы и сделали; уселись в освобождённом от великана замке, стали пировать и славить Беовульфа. Но ведь перед тем надо было сжечь оторванную руку; дабы, тем самым, принести её в жертву идолам, наконец-то даровавшим победу над великаном. Да и - чтобы не смердела мёртвечина в замке, не портила людям аппетит. Но данский князь поступил бестактно и неправильно: велел нескольким своим, самым надёжным стражникам остаться в той комнате, к потолку которой была привешена оторванная рука великана, и тщательно, бессонно охранять этот трофей от любых покушений.
  Видать, опытный и любознательный руководитель намеревался утром, которое вечера светлее и мудренее, снять руку великана с крюка под потолком и тщательно осмотреть её. Решил, данюка, удостовериться, что оторванная рука, по всем известным признакам, точно - великанья. А то вдруг Грендель выкинул очередной хитрый крендель. Взял да и подсунул ли вместо своей страшной, корявой, волосатой лапищи обычную человеческую руку, выломанную им из плеча какого-нибудь недоеденного мертвеца и снабжённую его мамой-ведьмой поддельными когтями, лишь издали похожими на настоящие. Мол, мечтайте-надейтесь, глупые даны, что разбрызганная вдоль моих следов вонючая чёрная жидкость - не нефть, зачерпнутая в проступившей из земли луже, а моя кровь. Верьте, что я умер в болоте и больше уж к вам не приду; спите спокойно. А тут-то я и нагряну!
  И - как чувствовал князь. Вдруг, среди ночи, дружинники Беовульфа услышали какие-то подозрительные звуки. И, вместо того чтобы разбудить своего мудрого и умелого предводителя, схватили оружие и самостоятельно отправились в ту комнату, где находилась рука великана. А там уже - кровавая рубка: какой-то богатырь одного за другим убивает данских стражников.
  Дружинники Беовульфа, конечно, сразу же бросились на помощь стражникам. Дружно окружили вражину, взяли его в мечи; да только оружие об него зря зазубрили и затупили. Вроде бы старались; рубили, рубили; даже факел зажгли, чтобы удостовериться, что всех врагов зарубили; а толку? Только и того, что увидели: враг - всего один, да и тот - женщина. Правда, не совсем обычная: телом - крупная, а лицом - похожая на Гренделя.
  Видимо, последний факт их сильно озадачил. Хоть они с Гренделем прошлой ночью и встречались, но проходило это рандеву ночью, к тому же - в тёмном помещении, так что лица его они не видели. И вдруг - такое озарение о безусловном сходстве! С чего бы это? А пока они об этом размышляли, женщина, настолько ловко отбиваясь от их ударов, что даже никого не поранила, проскользнула через их размахивающий мечами строй и скрылась в неизвестном направлении.
  Тут, на шум боя, прибежали воины данской дружины. Но - поздно; все стражники были уже мертвы, а рука великана, прицепленная под высоченным потолком, исчезла. Никто из дружинников Беовульфа даже не заметил, когда и как странная женщина смогла туда допрыгнуть.
  Что тут скажешь, кроме как: не баба, а ведьма! Какая? Морская; та, что - мать Гренделя. Для чего ей рука? Чтобы иметь хоть что-то от сына такое, что можно похоронить. Хоть она и ведьма, хоть и морская, а всё-таки - мать!
  Казалось бы, всё ясно. Ведьму не догнать, охранять уже нечего, так что можно спокойно отсыпаться хоть до самого обеда. Нет; даны не успокоились. И - из-за чего? Из-за того, что среди присутствовавших в зале былой битвы не увидели Беовульфа. Можно подумать, что так уж сильно по нему соскучились. Но, несмотря на некоторую подозрительность и даже озлобленность, поступили данские воины осторожно: послали на поиски Беовульфа его же собственных дружинников. Вскоре он пришёл, и вполне убедительно объяснил: спал обычным для него богатырским сном, ничего не знал и не слышал. Алиби, алиби, алиби!
  Казалось бы: что непонятного? Герой есть герой! Днём он сражается лучше всех, а ночью, уставший и измотанный, спит крепче всех. И если даже рядом, в том же доме, чьи-то крики, вопли, стоны, топот ног, звон и лязг оружия, ему - хоть бы хны. Опять же: если раньше все до одного даны ни разу ничего не слышали, когда приходил в их спальню и рядом с ними живьём жрал их друзей Грендель, почему Беовульфу нельзя разок не услышать, что пришла Гренделева мама?
  Нет, один недоброжелатель так и не успокоился. Он, до приезда Беовульфа, считался лучшим воином тех мест; ну и, видать, приревновал к славе превзошедшего его героя. И что придумал: во всех бедах, произошедших в ту ночь, обвинил Беовульфа! Мол, Беовульф вовсе не спал в своей комнате. А очень даже, как и прошлой ночью, бодрствовал. А появился здесь после всех потому, что... струсил прийти на помощь к гибнувшим стражникам. А вот если бы он прибежал вовремя, и хрюнькнул бы ведьму чудесным мечом Хрюнтингом, котрый этим вечером подарен ему данским князем, то данские ребята остались бы живы. А несчастная мать-ведьма сейчас не брела бы одна, в беспросветной ночи, в обнимку с мёртвой рукой своего сыночка, а была бы расфасована на части и спокойно висела бы рядом с той же рукой в спально-мясном отделе замка.
  Надо ж такую глупость сморозить! Лучше бы бывший герой повнимательнее посмотрел на славный меч Хрюнтинг: был ли тот в недавнем деле, или по-прежнему покрыт благородной древней ржавчиной? Оценил бы, насколько свежи на старом мече зазубрины, поискал бы на нём следы не засохшей крови. А потом пошёл бы в комнату Беовульфа, да проверил, в каком состоянии там солома на полу. Глянул бы, сколько в ней вдавлин: одна, от тела Беовульфа, или есть ещё чья-то, от другого сони, таинственно исчезнувшего, но лицом очень похожего на Гренделя. Пошарил бы под соломой; смотришь, и нашёл бы кое-что интересное. К примеру, жгут окровавленной соломы, которым недавно вытирали меч. А возможно, обнаружил бы и главную пропажу - руку Гренделя.
  Но примитивно-честному завистнику подобное и в голову не пришло. Хуже того: он настолько был уверен в истинности своей версии о трусости и бойцовской никчемности Беовульфа, что позволил себе дерзость вызвать его на поединок!
  Казалось бы: что оставалось делать Беовульфу, кроме как принять вызов зарвавшегося глупца? Но - не таков был Беовульф. Не хотел он лишать жизни самого отважного, самого сильного, самого умелого данского бойца. Понимал, что тем самым он вызовет у людей братского племени данов политическую неприязнь к представляемому им племени гаутов. Да и - не хотел он огорчать этим поступком данского князя, который и без того нескольких лучших своих дружинников только что лишился.
  Вот и решил мудрый Беовульф: вместо того, чтобы, на глазах у всех, отбирать жизнь у могучего рассвирепевшего дана, лучше уж он, без свидетелей, отберёт её у той самой морской ведьмы, из-за гнусностей которой и возник весь сыр-бор. Так сказать, изъявил героическое желание отдать свою молодую жизнь за счастье и процветание братского данского народа.
  Приняв такое самоотверженное решение, Беовульф, в знак посмертного примирения, подарил хмурому и злому сопернику свой старый меч, а сам, в тяжёлых латах на теле и с княжеским Хрюнтингом в руках, отправился на дно моря.
  Ради надёжного достижения глубокого дна Беовульф взобрался на вершину гребня длинного и высокого утёса, протянувшегося вдоль береговой черты моря, и - 'только и видели дружинники славного воина!'
  А что они не видели? Вопрос, конечно, интересный. Чтобы ответить на него, нужно представить себе панораму той местности и восстановить последовательность действий участников тогдашнего представления; так сказать, провести следственный эксперимент.
  Начнём по сигналу первых лучей солнца; именно в тот момент конная кавалькада, во главе с данским князем, выехала из ворот замка и устремилась по следам ведьмы. (Странными всё-таки были Грендель и его мама. Не могли ходить, не оставляя следов, когда шли от замка; а когда шли к замку - прокрадывались незаметно, как мышки. Неужто же они для того так делали, чтобы преследователям легче было определить, где у таинственных злодеев единственно возможные места проживания и базирования?)
  Следы привели сводную бригаду воинов к скалистому утёсу, стоявшему на берегу моря; и на камнях стали незаметны. Несколько данов, по узкой тропке, спустились с крутого берега к полоске пляжа у воды, чтобы поискать на песке следы ведьмы. 'Наградой (?) поискам стала голова того воина, что был похищен. Больше ничего не нашли дружинники. Лишь следы драконов морских. Они здесь часто грелись на солнце'. И сразу всем стало всё понятно: именно здесь ведьма сошла с суши и погрузилась в море. Куда дальше пошла? Тоже понятно: в свой дворец. Куда ещё может ведьма нести оторванную руку, как не к себе домой? Она ведь всё-таки - ведьма, а не обычная, нормальная женщина-мать, которая, в подобном случае, понесла бы обрубок своего сына на кладбище.
  А вот нам стало совсем непонятно. Получается, что ведьма унесла из замка не только руку своего мёртвого сына, но и тело убитого ею данского стражника. Значит, в одной руке она несла огромную руку своего сына; в другой - тело мертвеца; а в какой же тогда руке она держала меч, которым так ловко отмахивалась от дружинников Беовульфа? Что, не было у неё меча? А кто же, в таком случае, зарубил стражников?
  Кроме того: зачем она оставила голову убитого ею стражника на морском берегу? Столько времени её зачем-то несла, а как дошла до порога своего дома - отрубила и аккуратненько уложила на песочек. Как будто хотела сказать: 'I am hear; come on, please!'
  И - ещё одно: почему на морском песочке не осталось её следочков? Может быть, они были замаскированы под драконьи? Чтобы преследователи не догадались о том, что ведьма, после того как устроила голову дана на должность дорожного указателя, последовала не в море, а обратно, на сушу. Да и удрала куда-нибудь в болото - на сей раз бесследно....
   Но в таком случае - что же она затеяла? И удастся ли Беовульфу распутать её козни? Тут надо быть внимательнее...
  Вовремя мы вспомнили про внимательность! Заметил один из наблюдателей морского дракона, вынырнувшего из воды и устремившегося к берегу; и громким криком предупредил об опасности тех воинов, что распутывали следы на берегу. Следопыты поскакали наверх; но тропка узкая, крутая... Быть очередной беде!
  Тут могучий Унферт, сдёрнув с плеча свой тугой лук, прицелился, выстрелил - и попал дракону в глаз. Нескончаемо конвульсировавший дракон был выброшен волнами на берег. Дружинники и князь, не сходя с лошадей, неотрывно следили с обрывистого берега за его агонией...
  Вот тогда-то Беовульф и принял решение отправиться в гости к ведьме. 'Слез с коня, поднялся на гребень утёса...' А где, при этом, располагались все остальные?
  Князь и воины, сидя на своих лошадях, находились у бокового подножия гребня утёса. (Не могла же тропка проходить через его вершину?) Непосредственно на берегу, у воды, не было ни человека; никому не хотелось быть съеденным морскими драконами, все опасались того, что они в любой момент вынырнут из воды и всей стаей накинутся на очередную жертву.
  Следовательно, все участники смертельно интересного представления располагались позади, сбоку и намного ниже Беовульфа. Из-за чего сразу же после прыжка (либо после нескольких шагов вперёд) Беовульф исчез с поля их зрения. Что происходило с ним дальше, они уже ни видеть, ни знать не могли.
  Единственная информация, на основании которой они могли подумать, что герой нырнул в море, был смазанный звук всплеска с переходом в бульк, донёсшийся до их слуха с другой, невидимой стороны утёса: что-то тяжёлое вошло в воду. Но было ли оно в латах и с мечом? Может быть, имело вид голого безоружного камня? No any information. Знать правду о закулисных действиях героя представленной пантомимы древние, по-детски простодушные зрители не могли.
  Да она им, по всей видимости, и не нужна была, коли уж и давние, многократно проверенные сведения о свойствах обычной морской воды не помешали им целый день ожидать возвращения героя из поглотившей его морской пучины. Видимо, тогда, и в самом деле, чудес было столько, что даже инстинкт самосохранения отступал перед уверенностью в возможности их осуществления... Вот было времечко для хитрецов, авантюристов и шарлатанов; не то, что сейчас! А мы ещё и жалуемся...
  Наступила ночь. Огорчённый князь и его дружина, уверившиеся, что Беовульф либо утонул, либо его убила ведьма, отправились домой. Но верные дружинники самого Беовульфа остались на осиротевшем берегу.
  И вдруг утром, во время скорбного завтрака, данский слуга докладывает князю: 'Беовульф со своей дружиной идёт!' Князь кинулся на крыльцо, а там - совершенно живой Беовульф, с мечом Хрюнтинг в ножнах, с рукояткой какого-то другого меча в руке (трофей) и с женской головой за поясом. В которой дружинники Беовульфа уверенно и дружно опознали голову ведьмы. Опровергнуть их утверждения было некому; ведь из всех свидетелей, встречавшихся с ведьмой в замке, только они остались живы.
  Но - каков Беовульф? Вышел-таки сухим из воды!
  Нетрудно себе представить, с каким размахом возобновилось празднество. А уж о поединке между заносчивым данским воином и великодушно простившим его Беовульфом и речи быть не могло.
  Пир в честь Беовульфа длился целые сутки. На следующее утро Беовульф, с триумфом и множеством даров, отплыл к своему сюзерену, князю Хигелаку. Его появление на родной земле было несколько омрачено тем, что старейшины племени гаутов не поверили в то, что Беовульф вдруг сделался героем. Но Беовульф передарил князю и княгине большую часть тех драгоценных даров, которыми наградил его за подвиги данский князь, и 'Хигелак принял его милостиво'. Неграмотный был князь, не читал Гомера. А то бы знал: 'Не верь от данов дары приносящим'. А он не только дары принял, но и задал в честь Беовульфа роскошный пир, беспрерывно длившийся три дня и три ночи. В три раза дольше, чем у данов! Такое впечатление, что Беовульф принёс пользу не столько княжеству данов, сколько конкурировавшему с ним княжеству гаутов.
  На четвёртый день беспробудного пьянства (для Беовульфа - уже на пятый) князь признался любезному вассалу в том, что теперь он его уважает: 'Вижу, что я ошибался в тебе, Беовульф'. И, щедрым мановением своей нетрезвой руки, сделал его владельцем обширных земель - с условием, что Беовульф, по первому же зову, придёт к князю на помощь с отрядом в триста воинов.
  Странное решение - предоставить власть и самостоятельность человеку, проявлявшему повышенное дружелюбие к номинальным врагам (соседи в те жестокие времена всегда были ближайшими врагами). Неужто всего лишь спьяну и из-за подарков пошёл князь на такой шаг? Или причины доверия и признания заслуг были глубже?
  И вот, через три года после того, как Беовульф стал владетельным бароном, пришла для него пора отблагодарить Хигелака за доверие и доброту; а заодно - совершить свой третий, самый важный, воистину судьбоносный подвиг.
  Прискакал к нему гонец, сообщил страшную новость: 'Я привёз наказ от князя Хигелака поспешать к нему на поле бранное. Явились к нам вороги с севера, напали вероломно, договор нарушили'.
  Если взглянуть на карту, становится понятно, что 'вороги с севера' - либо лучшие друзья Беовульфа даны, либо самые лучшие друзья данов свевы; те самые, что через пару веков вместе с данами войдут в компанию викингов. Беовульф это и без карты знал; и, конечно же, сразу помчался на помощь к Хигелаку.
  Но, к сожалению, как он ни старался, немножечко опоздал; прибыл к самому концу сражения. Но произошло это вовсе не по его вине, а по вине гонца, привезшего ему грозную весть. Слишком долго ехал гонец; целых двое с половиной суток. Хотя вроде бы и старался: двух коней насмерть загнал, себя довёл до полного изнеможения... Да ещё и умер от ран сразу после того, как передал Беовульфу приказ князя. И даже не успел объяснить, где это он умудрился столько времени шляться. Вот какому бестолковому, непутёвому гонцу доверил Хигелак судьбу битвы и княжества! И кто его князем назначил? И как он смог столько лет безнаказанно править?
  На сей раз сам же князь из-за своей бестолковости и пострадал. Приехал Беовульф к месту битвы, глядь - а враги уже окружили любимого сюзерена. Бросился Беовульф со своими воинами в неожиданную для врагов атаку, но в тот самый момент, когда подскакал он к князю Хигелаку, того сразил меч. (О том, кто конкретно держал этот меч в руках, в поэме не говорится.)
  Что ж; 'негоже воину долго кручиниться. Погоревал над князем Беовульф, затем поднялся и спросил дружинников:
  -Где Хардред, сын Хигелака?'
  Мол, надо сына срочно огорчить и доставить к отцу. Поскакали дружинники искать молодого князя... Прискакали обратно, доложили Беовульфу: княжич - уже с отцом. Тоже... среди мёртвых. Споткнулся во время сражения.
  Жаль только, что - не объясняется в поэме, как дружинники Беовульфа узнали о том, что княжич именно споткнулся. Не мертвецы же, среди которых они нашли княжича, сказали им об этом? Во всяком случае, упоминаний о свидетельствах очевидцев произошедшего несчастья в поэме нет. Видимо, определён факт такой гибели по ранам на теле княжича, характер которых показывал, что рубили или кололи его сзади, в спину; возможно, лежачего. О том, что этот смелый воин повернулся спиной к врагам, и мысли возникнуть не могло. Значит - споткнулся, а тут его и... со всех сторон.... А что ещё могло быть? Не сами же дружинники благородного Беовульфа коварно убили княжича, а с ним - и всех возможных свидетелей?
  Так или иначе, но - остаётся лишь ещё раз процитировать: 'негоже воину кручиниться. Погоревал над князем Беовульф, затем поднялся и' - сел на место безвременно почившего дядюшки. Коли уж, волею Водена (английского аналога Одина), других родственников у князя не осталось.
  Правда, старейшины не спешили подтвердить своим авторитетом волю богов. Долго думали, размышляли... в чём-то сомневались... Но - что им, в создавшейся ситуации, оставалось делать? 'Многие воины полегли в сече', реальная сила - только у Беовульфа; должен же хоть кто-то оберегать племя от ворогов!
  Став князем, Беовульф, в отличие от буйного неуживчивого Хигелака, во всех делах разобрался политически мудро, не доводя взаимоотношения с соседними племенами до вооружённых конфликтов. С одними из них он заключил мирные договоры, других, напротив, заставил платить дань себе. И с тех пор, все пятьдесят лет своей бытности на посту князя, прожил он жизнью спокойной, мирной, скучной, лишённой каких бы то ни было подвигов. Вроде бы не бедствовал; но таких богатств, как некоторые другие князья, не имел. Что, конечно же, не могло не огорчать княжескую душу, не ущемлять героического самолюбия, не ложиться камнем на стариковское сердце. А к тому же, за прошедшие полвека мирной жизни, его подданные забыли о том, каким великим и славным воином был он ранее. Дошло до того, что даже старейшины племени, кстати или некстати, начали советовать князю оглядываться на свой возраст: мол, всякое может случиться... Вспылит князь, закричит на них: 'Рано, рано хороните Беовульфа! Не вам, вороны, косточки мои обгладывать!' А они - опять за своё: 'Где ж это видано, в твои-то лета?'
  Но вот, наконец-то, у него появился долгожданный и невероятно удачный шанс совершить такой подвиг, что явится достойным завершением всей его жизни. Дел - на пустяк: зарубить старого неповоротливого дракона; а славы - много.
  Чести - ещё больше: сам ведь пошёл избавлять свой народ от чудовища, никого вместо себя на смерть не послал; хотя, как князь, любого мог бы заставить. Но - не заставил; напротив - никем, ничьёй жизнью не захотел рисковать, никого из дружинников не захотел с собою на бой взять.
  А уж такого богатства, как в пещере дракона, ни у одного из окрестных князей нет.
  Всего три удачных удара мечом, и все три давно не решаемых, но насущно назревших задачи - завоевания ещё большей славы, величайшей чести и огромнейшего богатства - будут решены!
  Были бы решены; если бы старые ноги не подвели. Но они подвели; и теперь он, не приобретя не так уж и нужных на старости лет сокровищ, терял всё то, за что столько лет боролся и во имя чего столь отважно сражался: с такими усилиями добытую славу, с таким самоотречением сохранённую честь, с таким умом и стараниями приобретённое княжество.
  Что за слава быть сожранным чудищем? Слава - то же, что крутая тропка, ведущая на видную со всех сторон вершину сияющей горы; можно всю жизнь взбираться по ней всё выше и выше, но если, однажды оступившись, сорвёшься в какую-то пропасть - так там и останешься. А самая глубокая, самая безвозвратная из великого множества всяческих пропастей - пропасть насмешливого людского презрения. Уж лучше абсолютная безвестность, безлюдный пятачок бесславия, чем бесконечно загаживаемая людьми пропасть такой славы.
  А тому, кто, будучи силён, умел и вооружён, позволил кому-то сожрать себя, как мелкую трепещущую рыбёшку, людского и, главное, воинского презрения не избежать. Любой и каждый из оставшихся в живых будет стараться показать, что сам он бы так не поступил. А оттого и нескрываемых насмешек над сожранным человеком и его переваренными останками тоже не избежать. Ведь даже примерно определить, чьи это останки, оступившегося героя либо какого-то другого существа, человека или животного, не удастся: желчь дракона настолько ядовита, что бесследно разъест не только череп и кости, но и шлем с кольчугой.
  И - что за честь быть побеждённым чудищем, победу над которым ты объявил делом своей чести? Это - честь дракону, как победителю. А удел побеждённого - ущербление прежней чести; трещина во вживлённом в сердце сосуде, содержащем в себе драгоценное благовоние чести. Через эту трещину, если срочно не залепить её другим, более великим подвигом, вскоре вытечет всё содержимое сосуда; и сердце опустеет. Название той пустоты - бесчестие. Ибо честь - то же, что жизнь; её нельзя остановить на счастливом уровне первого осознания себя нужным, важным и всеми любимым; без трудной и далеко не всегда благодарной борьбы за её дальнейшее существование она начнёт хиреть и может умереть. Но, сколько ни побеждай в борьбе за честь, а, потеряв её один раз, обратно, как и потерянную жизнь, уже не вернёшь. Можно лишь пытаться одну честь сменить на другую. Но при этом и жизнь придётся сменить на другую. Старался жить жизнью героя - оставь эти неудачные старания, опустошившие, обесчестившие сосуд твоего сердца; ищи новой, иной, не схожей с прежнею чести на жизненной стезе рыбака или хлебопашца.
  Но для Беовульфа, в том положении, в каком он оказался, это всё равно, что умереть, а затем воскреснуть. А затем воскреснуть; и - уже не старым, а совсем молодым.
  Но воскреснуть ему, хоть молодым, хоть старым, уже не удастся; причём - не удастся никогда. Ведь воскреснуть можно только в прежнем теле; а оно - исчезнет, превратится в нечто бесформенное... Отныне его удел - вечное бесчестие.
  Да и не только на посмертную славу, но даже на посмертные почести во время похорон рассчитывать ему не стоит. Какие могут быть почести куску драконьего дерьма? А уж о том, чтобы после смерти попасть в Вальхаллу, и мечтать глупо. Валькирии даже не притронутся к таким останкам. Да и Воден не позволит им принести в его прекрасный дворец то, что может замарать каменный пол, ежедневно и тщательно поливаемый кровью развлекающих бога вонов.
  С тем, что реально ценного останется после него на земле, с княжеством, тоже получится плохо. Не дал ему Вотан детей - наследников; вот и пришлось, на старости лет, усыновить Виглафа. Но Виглаф, как ни крути, - чужая кровь. Да, он называет себя воспитанником Беовульфа; но при этом не забывает гордо упомянуть, что его отец - знатный воин Веохстан. И когда Виглаф станет князем, то он и его будущие наследники начало своего княжеского родословного древа будут выводить от Веохстана; а имя Беовульфа постепенно забудется. Точно так же, как за время правления самого Беовульфа им и его окружением не упоминалось и уже забылось имя Хигелака. Нужно бы заставить Виглафа объявить главою княжеского рода его, Беовульфа; но и этого уже не успеть.
  И вдруг, в пик наплыва этих тоскливых размышлений, Беовульф увидел, как Виглаф бросился с мечом на дракона; и воспрянул духом.
  Ещё через мгновение дракон лишился последней головы. Беовульф несказанно обрадовался! Но уже в следующее мгновение громадное туловище нависшего над ним чудовища повалилось прямо на него.
  Отчаявшейся мыслью, пролетевшей от виска к виску наподобие последней дрожащей молнии угасающей грозы, Беовульф подумал: 'Теперь честь и слава победы над драконом достанутся Виглафу. А мне повезёт, если мои ненадёжные вассалы не побоятся и не поленятся достать моё раздавленное тело из-под туши мёртвого дракона, чтобы хоть похороны были более или менее нормальными'.
  Туловище необъятного чудовища, конечно же, навалилось на Беовульфа - куда же ещё было ему валиться, как не вниз, на лежавшего под ним человека? Но - почему-то не раздавило Беовульфа, в момент касания с омерзительной чешуёй дракона задохнувшегося от, уже которого по счёту, невыносимо-тяжкого предчувствия.
  Беовульф не сразу понял, кто хватает его за голову и плечи, вытаскивая из-под удивительно удачно, совсем не тяжко упавшего на него дракона: валькирии, теперь-то уж решившиеся унести его в Вальхаллу? И кто приветствует его громкими ликующими голосами: героически погибшие воины, обрадованные тем, что он прибыл в их небесную дружину?
  Приоткрыв глаза, он увидел, что рядом с ним - всего его собственные, предавшие его дружинники. Те ещё громче завопили и закричали, стараясь с помощью повышенного шума и экзальтированного восторга скрыть смущение за своё прошлое поведение и страх перед будущим наказанием. 'Господин, ты победил! Дракон мёртв!' - орали они; а громче всех из них - его смелый, умный и хорошо воспитанный приёмный сын.
  И Беовульф подумал: да, вассалы правы! Это он, именно он победил дракона. Где и когда почести и слава победы принадлежали не вождю и герою, а его помощнику? Пусть даже помощник - его собственный племянник или приёмный сын.
  Если и бывали какие-то исключения из этого правила, то - только в том случае, если герой погибал в битве, и дело до победы доводил его воспитанник. Тогда, конечно - 'старый герой погиб, да здравствует новый герой!' Но ведь он, Беовульф, не погиб. К тому же - никто иной, как он, снёс дракону две из трёх его голов. Оставалось снести всего лишь одну; но та оказалась излишне упрямой, и, уворачиваясь от ударов меча, не соглашалась на предлагаемый ей снос. Битва затягивалась; дракон намеревался удрать в свою пещеру, где справиться с ним было бы намного труднее; при этом могли пострадать молодые, неопытные соратники. В первую очередь, вне сомнений, погиб бы чересчур смелый и неосторожный Виглаф. Всего этого Беовульф допустить не мог; и - самоотверженно бросился в лапы чудовища, с тем, чтобы отвлечь всё внимание единственной головы дракона на себя. Да, решил пожертвовать собственной жизнью, дабы его смелый воспитанник получил надёжный и безопасный для него шанс отрубить дракону его последнюю голову.
  Виглаф так и сделал; воплотил замысел Беовульфа в дело, отрубив голову дракону тем самым ударом, которому когда-то научил его приёмный отец. За это он получит от своего сюзерена и отца заслуженную награду. Но - не сейчас. Позже. После того, как сам Беовульф примерит лавры победителя.
  А вот о шансе превратиться в кусок драконьего дерьма Беовульфу пора забывать... пора... пора... Да точно: пора!
   Беовульф вдруг очень остро осознал: радостные крики и бурные славословия ликовавших вокруг него воинов - лишь слабые предвестники его будущей великой славы, славы победителя самого могучего и страшного дракона из всех тех, что встречались в здешних местах.
  Но отныне не только его слава велика; размеры заработанной им чести также превышают любые человеческие пределы. Потому как он намеревался пожертвовать своей жизнью, лишь бы дракон был убит, лишь бы избавить от него людей своего племени. И то, что он остался жив, несмотря на то, что побывал в лапах чудовища и столько времени был на волосок от гибели, - всего лишь везение, нисколько не уменьшающее размеры завоёванной им чести и славы.
  И сокровище, как и честь со славой, тоже, целиком, без остатка, принадлежит лично ему, как безусловному победителю. Ни к чему делиться даже малейшей частью сокровищ с Виглафом! Мальчишка только зазнается, испортится, и уже не так будет стараться угодить своему князю. Но, всё равно, назначит он Виглафа своим преемником только в том случае, если тот, при множестве свидетелей, поклянётся ему самыми страшными клятвами в том, что будет чтить память о нём не в пример лучше, чем сам он чтит память о Хигелаке. И Виглаф, конечно же, поклянётся; не станет же он отказываться от даром достающегося ему княжества; и будет выполнять свою клятву; не захочет же он выглядеть клятвопреступником в глазах всего племени.
  Да, всё вдруг сложилось как нельзя лучше. О, как он счастлив! Наконец-то сбылись все его мечты!
  Вот только отчего ему стало так плохо? И почему так жжёт в груди? Инфаркт? Какой такой инфаркт? Что за глупость лезет в голову; хоть слово вроде бы и родное, английское, но ранее он его не слышал, и смысла его не знает... Никакой не инфаркт, а... отравление. Это дракон, прикосновениями своих когтей, впрыснул в его грудь свой смертоносный яд.
  И тогда (здесь стоит процитировать подробнее) 'улыбнулся Беовульф из последних сил:
  -Виглаф, быть тебе моим наследником... сними с моего пальца это кольцо и - помни обо мне. Смерти я не боюсь - пожил довольно и умер в бою, как положено воину, а не древнему старцу. Сейчас же принеси мне сокровища; я гаснущим взором хочу их увидеть.
  Встал Виглаф и пошёл в пещеру. Сделал всё, как велел князь. Увидел Беовульф всё это золото и серебро и молвил:
  -В моём кургане схорони его навеки от жадных глаз. Я буду лежать и слушать зов моря и ветра.
  Сказал так и заснул вечным сном'.
  Так было, или несколько иначе, но факт остаётся фактом: именно Беовульф открыл собой печальный список героев, погибших в битвах с драконами либо какими-то иными химерами. И - собой же его и закрыл, оставшись в нём в почётном единственном числе.
  Поэма заканчивается словами: из всех земных вождей Беовульф более всех был щедр, милостив к своим людям и жаден до славы! Воистину достойный пример для подражания всем современным политикам... Не так ли?
  
  
  
  
  ПРИЛОЖЕНИЕ 2.
  Страсти по Фафниру
  Через много веков, как утверждают исследователи - в начале тринадцатого века, примерно в тех же краях знаменитый воин Зигфрид также сражался с драконом. Вариантов легенды о его приключениях много, мы будем в основном придерживаться варианта, изложенного в источнике [10]. Но, поскольку в имеющемся там произведении германского эпоса 'Песнь о нибелунгах' описания этой битвы нет, вначале обратимся к свидетельству из скандинавского эпоса. Там её описание имеется; хотя в нём Зигфрид представлен под именем Сигурд. В принципе, звучание похоже; и, чтобы не обижать скандинавов, до поры до времени будем называть героя Сигурдом и мы.
  Как и в случае с Беовульфом, бой шёл за огромные сокровища, хранившиеся в пещере дракона. Сигурд, как раньше Беовульф, а перед тем - Геракл, ждал чудище у выхода из пещеры. И только чудище, как то ни покажется странным, в отличие от предыдущих было не многоголовым, а всего лишь одноголовым.
  Видимый регресс в развитии драконьей анатомии можно объяснить тем, что в те времена, когда геройствовал Сигурд, германские и скандинавские князьки и корольки, упразднив институт старейшин и твёрдо взяв управление войском в свои руки, управляли своими минигосударствами монопольно. Но скандинавский вариант легенды объясняет такое строение дракона тем, что раньше он был обычным одноголовым карликом по имени Фафнир: мелким, птиценогим, но удивительно сильным и невероятно злобным. За сотни лет работы охранником собственных сокровищ карлик озлобился ещё больше; вследствие чего и превратился в дракона.
  Но, очень на то похоже, параллельно с увеличением массы тела карлик, слывший отчаянным драчуном, неукротимым забиякой и умелым рубакой, утрачивал большую часть своих сил и навыков. Вследствие чего скандинавский герой, подобно героям греческим, первым же ударом снёс ему голову.
  Клад, содержавшийся в двух огромных сундуках, был невероятно богат и огромен; но Сигурд не поленился, всё, до самого никчемного бриллиантика, аккуратно переложил в предусмотрительно привезённые кожаные мешки. Затем он навьючил мешки на свою лошадку, сам тоже на неё уселся и потихоньку поехал...
  Вы думаете, домой? Чтобы уложить в личный сейф экспроприированные им сокровища? А вот и не угадали! Поехал он в далёкую южную страну Фраккланд. Думается, для нас, удивлённых, проследить за этим путешествием будет довольно интересно; а может быть, и познавательно.
  Ехал Сигурд, без остановок на всякие нужды и без перекуров, целый день. К вечеру он подъехал к высокой горе; смотрит - на вершине горы пылает огромный костёр. Что сделал бы любой скоробогатей при виде такого зрелища? Понятно, что: пришпорил бы лошадку, чтобы убраться оттуда побыстрее и подальше. Ведь с ним - такое богатство. А там - такой кострище. Наверняка возле него греется, бездельничает, свирепеет уйма таких же, как и Сигурд, отчаянно-смелых искателей приключений, готовых прикончить любого владельца хоть какого-то имущества; но, в отличие от Сигурда, пока что неимущих.
  Но Сигурд, приметив узкую заросшую тропку, сворачивавшую к горе, устремил коня по ней. Тропка превратилась в крутую каменистую дорогу; видать, протоптал её не один - два таинственных разбойника, а целая орда! А Сигурд только нахлёстывает спотыкающуюся, уставшую, перегруженную лошадку, заставляя её карабкаться всё выше и выше. И наконец выехал к огненному валу, окружившему огромным высоким кольцом всю вершину горы. Осмотрелся: а с этой стороны костра - никого; о чём это говорит? Разбойники то ли, спрятавшись за скалами и кустами, сидят в засаде, то ли, для большего тепла и пущего удовольствия, забрались внутрь огненного кольца.
  Что, поняв это, делает Сигурд? Конечно же, оставляет нагруженного сокровищами коня тем разбойникам, что спрятались по этому сторону кольца, а сам идёт прямо в костёр. Зачем? Очевиден лишь один ответ: чтобы угостить тех разбойников, что внутри кольца, свежеприготовленным барбекю из самого себя (герой ведь был в кольчуге).
  Правда, в одном из улучшенных и дополненных вариантов легенды сообщается, что Сигурд перескочил через огненный вал на коне. Сразу - вопрос: а почему кони других героев не смогли то же самое сделать? Тем паче что некоторые из тех коней, возможно, несли на себе только седока; а конь Сигурда, кроме здоровенного героя, тащил груду сокровищ (позже он, уже под именем Зигфрида, будет рассказывать, что перевозить их удаётся только на сотне подвод). Конь был никакой не волшебный, обычный доморощенный коняга; как бы он, вместе с такой тяжестью, взмыл на высоту аж до неба? Ведь, как опытные наездники и знающие коневоды в один голос возражают, заставить коня идти на стену огня невозможно. Благодаря знанию этого непреложного факта Александр Македонский победил Дария. А если конь Сигурда всё-таки на подвиг самосожжения решился, тогда герой - он, а не Сигурд. Но этого (скоро вы сами поймёте, почему) ни в коем случае допустить нельзя. Как и нельзя допустить, чтобы отобранные у дракона бриллианты превратились в дым и кислый газ. Вдруг конь, вместе со всем грузом, упадёт в огонь? Реакция ясна: углерод алмазов це плюс кислород о два - це о два. В переводе на русский - вода в виде обжигающего руки и сердце пара.
  Так что, как ни крути, неувязочка получается. Если Сигурд - герой, значит, обязан идти в огонь самолично, а коня и бриллианты придётся оставить наружи и без охраны.
  А что при этом делает костёр? Быстро и качественно жарит барбекю из одетого в кольчугу героя? Нет! Расступается перед ним, словно перед струёй из брандспойта, пропуская его внутрь огненного ограждения. А там - не поверите! - на высоком ложе, за оградой из раритетных, старинных - престаринных щитов и копий спокойно спит златокудрая дева.
  Сигурд, конечно, усомнился: вдруг опять, как и с огнём, обман? Вдруг она только на вид - северная дева, а на самом деле - какой-нибудь восточный дэв? И решил: надо проверить!
  Увы, дева, по тогдашней моде уложенных на вечный сон дев, была одета в кольчугу; тесную, жёсткую и совершенно не прощупываемую. Но для настоящего героя девичья кольчуга - не препятствие; несколько умелых рывков просунутым под кольчугу мечом - и средневековая ночная рубашка распахнута. Герой, всмотревшись, понял, что на этот раз не надули: дева! Да к тому же - красавица!
  А тут и она, чтобы не затруднять героя стараниями разбудить её, сама вдруг проснулась. Грациозно приподнявшись на ложе, дева сообщила заинтересовавшемуся ею герою, что она - не просто дева, а - небесная валькирия по имени Сигрдрива, помещённая сюда на вечный сон самим богом Одином. А затем спросила слегка растерявшегося героя: что молодой человек тут с нею делает? Зачем так поступает? Нет уж; не надо пустых оправданий; пусть, если он - честный человек и храбрый воин, немедленно поклянётся, что он её любит и намерен на ней жениться!
  Благородный юноша так и сделал. И наверняка почти не слукавил. Какой мужчина не влюбится или, по крайней мере, не захочет видеть рядом с собой молодую, красивую, готовую ответить ему взаимностью женщину, если её присутствие будет напоминать ему (и другим) о совершённом им великом подвиге? Только ненормальный; или ненормально, до трусости предусмотрительный. Отважный Сигурд таким не был.
  Но - сразу же после произнесённой им клятвы деву вновь окружил высокий огненный вал (правда, непонятно, как при этом Сигурд, находившийся в непосредственной близости к деве, оказался за его пределами; ведь он этот вал уже миновал). Но дева не поторопилась погружаться в прерванный Сигурдом вечный сон, а прокричала сквозь гул огня герою, что, если он захочет исполнить свою клятву, огонь вновь расступится перед ним.
  Что сделал влюблённый герой? Закричал 'Будь моей навеки!' и - опять бросился в костёр? Нет! Подумал, сел на коня да отправился восвояси. А потом, за повседневной героической суетой, забыл о данном им обещании.
  Что и говорить - некрасиво он поступил. Не по-мужски.
  Жаль деву; но - тем прекраснее и величественнее смотрится из нашего далека то воистину оперное зрелище, которым могли любоваться жившие в то время люди. Особенно - зимой и по ночам. Представьте себе: вокруг - устоявшийся мрак отсталых представлений об устройстве мира и человеческого общества, бездорожье научно-технической неразвитости, стынь бескультурья, скрежет голодных драконьих зубов, и только верхушка самой высокой горы сияет до самого неба заревом пламени от непреодолимого для людей огненного кольца. А внутри этого огненного кольца ждёт своего избавителя прекрасная валькирия, заточённая туда за то, что полюбила молодого красавца Агнара и помогла одержать победу в битве ему, а не его противнику, старому хрычу Гуннару, как того требовал от неё Один.
  Даже сейчас, в эпоху развитой цивилизации, победившей эмансипации и победоносного прогресса, прямо-таки петь и плакать хочется от умиления и восхищения. Но и возмущение человеческой несправедливостью берёт: 'Надо же, врали на языческих богов, что они - жадные, свирепые и безжалостные. А вот Один, пожалуйста вам, какой чудесный вечный огонь вокруг не послушавшейся его служанки построил! Себе, после своей гибели, ни одного памятничка не соорудил; видать, денег и ресурсов не хватило; зато на поддержание огромнейшего пламени вокруг неё сколько сотен лет тратился! Вот это был бог так бог... Один он такой, Один! Да, напрасно, напрасно его убили - сгубили - забыли... Не пора ли его реанимировать?'
   Да, дороговато обходился Одину этот светильничек. Тем более что - средства ему, и в самом деле, черпать было неоткуда; всё-таки - давненько помер. И всё же - не даром, не даром тратился. Какой воистину божественный имидж себе создал, какой славой воссиял на всю Европу, какую заработал популярность среди народов, какую веру в силу любви пробудил в сердцах людей! Да и - ему самому от людей энергетическая подпитка.
  Плывут корабли покорённой викингами Англии - хэллоу Одину! Идут полки французской Нормандии - салют Одину! Усядутся зимой вокруг бесплатного тепла измёрзшиеся германские язычники - хайль Одину! Смотрят летописцы и сказители на сияющий до неба, отражающийся от облаков, видный на всю Европу факел...
  Вот досада! Подвели летописцы - сказители. Никаких упоминаний о столь необычном, весьма заметном, да ещё и в течение нескольких сот лет существовавшем объекте - ни в одном из исторических свидетельств, кроме показаний самого Сигурда, и в помине нет.
  Так что же это получается: не было огненного кольца на верху горы? Ах, какое разочарование! Но... как же, в таком случае, Один поступил с непослушной валькирией? Где она, бедняжка, в момент встречи с Сигурдом летаргировала - томилась - находилась?
  А где ещё она могла сотни лет в безвестности находиться, а при этом ещё и прилично сохраниться, как не в уютной, с прохладным климатом, охраняемой драконом пещере?
  В самом деле: определить женщину вечно, и в жару, и в холод, и в дождь, и в снег находиться на свежем воздухе - это даже для жестокого Одина чересчур жестоко. Крыши-то над дамой нет; все осадки, весь высокогорный ультрафиолет - её. Если бы не замёрзла и не сопрела, то уж точно выжарилась бы. Да и от птичек, орлов - ястребов - воронов и прочих стервятников - защиты никакой. Такую конструкцию устройства для вечного хранения живого существа, предусматривающую лишь одну степень защиты - от него самого, мог придумать только молодой и малоразвитый эгоцентрист, но никак не мудрый тысячелетний бог.
  Мудрый Один определил бы такую ценность, как вечно молодая, вечно красивая, умная и находчивая женщина туда, где обычно и хранятся сокровища - в пещеру. В пещере сами собой поддерживаются стабильная температура и нормальный уровень влажности, да и специального сторожа нанимать не надо; дракон и драгоценности посторожит, и деву, в случае её плохого сна и неправильного поведения, на место поставит. То бишь - положит.
  А кто же тогда перенёс валькирию из пещеры на верхушку горы?
  Да Сигурд же и 'перенёс'. Не в буквальном смысле слова, в виртуальном. Ехал потихоньку на перегружённой лошадке и думал: как бы поэффектнее, понаряднее преподнести будущим слушателям свои приключения? Не рассказывать же, что сдуру - сослепу, сразу же после входа в тёмную пещеру (дело-то было глубоким вечером), отыскал не клад, а спавшую на столе женщину. И не объяснять же всем непонятливым, что любой уважающий себя наследник недобрых традиций викингов (а также, чего уж греха таить, и любой носитель добрых рыцарских традиций) имеет полное право распоряжаться своей боевой добычей. Как имуществом, так и людьми. А при этом просто обязан убивать тех, что ему не нравятся. А все те, что ему нравятся, просто обязаны его полюбить. Иначе они ему не понравятся - со всеми ужасными для них последствиями.
  Спящая дева наследнику викингов, он же - славный рыцарь, понравилась. Внешне. Пока спала. Пока молчала, не возражая насчёт желания воина полюбить её. Сигурд и не стал её убивать, а, как продолжатель рода викингов и благородный рыцарь, согласился с согласием дамы. И даже поторопился его исполнить, не стал время тратить на снятие с неё одежды, срезал их напрочь мечом.
  И тут вдруг баба проснулась, как будто и не спала. Да как заорет благим матом: я здесь по секретному заданию Одина! Уж от него-то ты, насильник, не скроешься! Женись, негодяй, если чего-то хочешь, а не то - вмиг в Вальхалле, в качестве чучела для рубки окажешься!
  Вот незадача: спящая красавица оказалась валькирией. А с такими дамочками связываться ой как опасно. Они, как известно, дурные, наглые и очень сильные; чуть что не по ним - хвать за шиворот, и - швырь человека на тот свет.
  Что делать; пришлось герою извиняться, обещать жениться. Хорошо хоть, что поверила, дура!
  Валькирия немножко успокоилась, и Сигурд, взяв в руки факел, отправился искать сокровища. Увидел в дальнем тёмном уголке железную решётку, а за нею, в специальной нише - два огромных сундука с драгоценностями. Герой разрубил мечом решётку, пересыпал содержимое чужих сундуков в свои мешки, навьючил мешки на лошадку, и - поскакал с горы галопом. Женщина - в крик: 'А я?' А он - ей: 'Жаль, что бедняга Грани повредил ногу. Я за тобой потом приеду!'
  А что было потом, известно из германского эпоса. Именно туда, как утверждают исследователи, отправился славный герой. Но там он, разумеется, представился не простым рейнским парнем Сигурдом, а нидерландским королевичем Зигфридом. Что ж, очень разумно; все монтекристо примерно так делают.
  Нужно упомянуть, что некоторые исследователи средневековых текстов утверждают, что скандинавские сказания о Сигурде и германская 'Песнь о нибелунгах' являются разными историями, поскольку каждая из них отражает разные миры. Скандинавский вариант описывает причудливый мифологический мир, в котором, помимо людей, живут и действуют сказочные персонажи - боги, валькирии, подземные карлики. Германский вариант достоверно и точно отображает реальный мир придворной жизни в многочисленных западноевропейских княжествах 10-12 веков.
  И всё же, думается, такое мнение не вполне объективно. Расхождения в восприятии общей картины мира ещё не означают, что в произведениях описаны разные события; ведь манера описания зависит не от событий, а от индивидуальных способностей и общего мировоззрения каждого из авторов. Утверждать обратное - всё равно что заявлять, что скандинавы и германцы прибыли к нам с разных планет. Или что Наполеон до Ватерлоо и после - разные люди, потому как жили в совершенно разных мирах.
  А главное - подтверждений тому, что Зигфрид ранее был именно Сигурдом, довольно много. Правда, большинство из этих подтверждений имеют источником рассказы самого Зигфрида; потому как он, до своего появления в германской истории, действовал в одиночку, а свидетелей своих подвигов не оставлял в живых. А эти рассказы, весьма на то похоже, во время их изложения в светских тусовках подвергались значительным творческим доработкам. Надо же было приспособить их звучание и содержание к тем возвышенным рыцарственным нравам, что царили при королевском дворе! Что, впрочем, меняло лишь антураж и кое-какие детали произведённых героем подвигов, но ничуть не меняло их коренной сути.
  Так, высокому окружению Зигфрида было известно, что он однажды победил дракона; и даже омылся в его крови, тем самым сделавшись неуязвимым для любого оружия. Не омытым кровью и, соответственно, незащищённым осталось только пятнышко на спине, куда он позже и был поражён.
  Ещё было известно, что своё огромное богатство Зигфрид добыл тем, что помог двум братьям - великанам, королям живших под землёй великанов - нибелунгов, поделить их несметные сокровища. Братья дележом остались недовольны; в ответ на такое хамство Зигфрид выхватил меч и убил их обоих. Попутно он зарубил дюжину набросившихся на него охранников - великанов, а также семь сотен отборных бойцов помельче. После чего делить сокровища оказалось не для кого; и пришлось Зигфриду, в качестве некоторой компенсации нанесённого ему морального ущерба, забрать их себе.
  Здесь будет уместно вспомнить, что сокровища, экспроприированные Сигурдом у дракона Фафнира, также являлись предметом спора между двумя братьями: самим Фафниром и его младшим братом Регином (в одном из германских вариантов младшего брата звали Нимером). Сокровища эти достались братьям (которые в то время оба были подземными карликами) в качестве наследства от преждевременно погибшего отца - колдуна. И знакомцы Сигурда, братья - карлики, так же, как и знакомцы Зигфрида, братья - великаны, достичь взаимоприемлемого компромисса при дележе сокровищ не смогли.
  Регин, на том основании, что папа перед смертью не успел составить завещание, предлагал по-честному разделить всё пополам. Фафнир же всё папино наследство считал своей собственностью. Мотивировал он своё эгоистичное мнение тем, что он старше и намного сильнее Регина, и на аргументированные доводы брата, что тот тоже, с таким же точно риском для жизни добывал данное наследство, а именно - укокошивал несговорчивого старика, не обращал ни малейшего внимания. Предлагал же Фафнир Регину лишь одно: немедленно скрыться с глаз, не то... в их подземном доме появится ещё один труп.
  Несомненно, Регин был умнее и дальновиднее своего агрессивного брата. Что видно хотя бы из того, что отвечать на агрессивный выпад брата аналогичным выпадом он не стал, но решил пойти другим путём. И немедленно, не оставляя тугодуму Фафниру времени на раздумья и перемену объявленного решения, эмигрировал из родного подземелья к берегам далёкого Рейна.
  Начал Регин намеченный им путь к новой справедливости с того, что взялся учить и воспитывать маленького, но уже тогда крепенького и жадненького мальчика Сигурдика. Как только мальчик вырос в большого сильного Сигурда и достаточно созрел для роли отнимателя и делителя, Регин рассказал ему историю о кладе и объяснил, каким образом можно этот клад экспроприировать. Сигурд восхитился полученными знаниями, выявил горячее желание поучаствовать в осуществлении великих планов, а при этом наверняка пообещал своему вождю и учителю, что по возврату честно поделит с ним экспроприированные богатства. После чего Регин, не откладывая дела в долгий ящик (вчера было рано, а до завтра оттягивать - терпения уже нет), пошёл к наковальне и, напевая 'мы кузнецы, и дух наш молод', выковал для Сигурда необыкновенно острый меч Грам.
  Мы уже знаем, чем для Фафнира оказался этот Грам братского участия в его судьбе. Хотя есть и кое-какие сомнения.
  Так, в германском варианте повествования сообщается: когда герой, с методичностью гильотины перерубив семьсот четырнадцать толстенных шей (плюс бессчётное количество ударов по подставленным мечам и щитам), вошёл в пещеру, на него набросился семьсот пятнадцатый защитник клада нибелунгов - хозяин пещеры, подземный карлик-цверг по имени Альбрих. Альбрих был карликом злобным, неуживчивым, но кристально-честным; из пещеры он не выходил, солнечного света не терпел, гостей не любил, потому и согласился на предложенную ему нибелунгами работу на дому.
  Так вот: Зигфрид этого карлика, в отличие от глупых доверчивых великанов, не стал убивать. Видимо, надоело мечом махать; а может быть, просто утомился. А карлик, в качестве ответного жеста доброй воли, поклялся, что отныне будет ему верно служить. После чего Зигфрид дело охраны честно завоёванных им сокровищ доверил этому честному карлику.
  Так и тянет уточнить: а Альбрих, случайно, не носил ли раньше имя Фафнир? И не поменял ли своё прежнее имя на новое в те же сроки, что и его героический сюзерен? Очень вероятно, что так оно и было; а значит, судьба Фафнира вовсе не окончилась трагически, но пошла по альтернативному, более приемлемому для него варианту.
  А вот о дальнейшей судьбе Регина ни в повествовании о Сигурде, ни в повествовании о Зигфриде не говорится. Даже имя его не упоминается. Из чего можно сделать вывод, что старый больной Регин, после обретения его воспитанником клада, перестал существовать. Не исключено, что посодействовал ему в этом изготовленный им Грам. Что ж; чему Регин учил своего воспитанника, что из него и для него ковал, за что боролся, на то и...
  А Сигурд, сделавшись богачом, занялся улучшением своего имиджа. Перво-наперво он сменил своё простое имя на более звучное и аристократичное, а также сделался (или назвался, теперь уж не выяснить) нидерландским королевичем; правда, без портфеля. Попутно, для более надёжной популяризации себя и пущей красоты своих подвигов, он усовершенствовал изложенную выше историю появления в его руках огромных сокровищ, разделив эту историю на две (дракон - отдельно, братья - отдельно, но на том свете - вместе). Ради той же красоты Сигурд-Зигфрид сделал ликвидированных им карликов великанами, из вполне очевидного рассуждения: нибелунги, цверги - какая в этом разница для настоящего героя? Что те, что другие - подземные жители; если что - всегда можно сказать, что во тьме их пещеры ничего толком не разобрал, рубил всех подряд. Зато потом, в высшем свете и при дневном свету, хвастаться единовременным истреблением четырнадцати великанов и семи сотен иных богатырей куда полезнее и приятнее, чем признаться в поодиночном убийстве двух пожилых карликов, один из которых по глупости притворился драконом.
  Но вот Зигфрид, повзрослевший, возмужавший, в шикарных доспехах, в сопровождении свиты из двенадцати таких же рыцарей-проходимцев появился перед дворцом короля Бургундии Гунтера. И - был с почётом принят; и поселён в лучших покоях дворца. Почему? Очевидно, потому что наслышан был о мягком и тактичном поведении бургундского короля; вот и повёл себя очень агрессивно. Вот Гунтер, по укоренившейся в нём привычке, и реши: 'Людей, которые (охотно) пускают в ход свой меч, всегда лучше иметь среди своих друзей, нежели чем среди врагов'.
  Цели приезда Зигфрида в Бургундию автор легенды не скрывает и даже очень приветствует, поскольку цель эта весьма благородна: жениться на принцессе Крымхильде, сестре Гунтера. В неё скандинаско-нидерландский искатель приключений страстно влюбился заочно, ещё до приезда в Бургундию. И продолжал настойчиво любить все долгие месяцы своего пребывания в королевском дворце; хотя, интригами Гунтера, так ни разу её и не увидел. Возможно, потому и не разлюбил.
  В неодолимом порыве этой заочной, но вполне осознанной и хорошо мотивированной страсти влюбчивый герой совершенно забыл о своей клятве жениться на оставленной им в горах валькирии. Во всяком случае, за время своей жизни при дворе бургундского короля ни разу о покинутой им деве не упоминал - несмотря на то, что некоторые исследователи скандинавского и германского эпоса, из числа уверенных в тождестве Сигурда и Зигфрида, ради улучшения имиджа полюбившегося им героя пытаются утверждать обратное.
  Вскоре и бургундский король, то ли по бытовавшей тогда моде, то ли из подражания нидерландскому королевичу, заочно влюбился в королеву Исландии, могучую воинственную Брюнхильду.
  Ну, и любил бы на расстоянии; нет, Гунтер решил сделать ей предложение. А это было делом очень опасным. Брюнхильда заставляла приехавших к ней женихов состязаться с ней в метании копья и прыжках в длину, а проигравших ей - убивала. И тогда король попросил Зигфрида, как искушённого в делах искусства войны и обращения с дамами, сопровождать его во время свадебной поездки в Исландию.
  Зигфриду эта идея очень не понравилась. Он попытался убедить короля отказаться от знакомства с исландкой: мол, очень уж у неё характер вздорный... Но король был непреклонен. Тем самым перед Зигфридом был поставлен выбор, по какой причине и каким образом ему покинуть королевский дом и двор: в составе почётной свиты короля, или ввиду того, что двор закрывается для приёма гостей ввиду намеченного отъезда хозяина.
  Делать нечего; пришлось Зигфриду соглашаться на первый вариант. Но при этом он не преминул изыскать свою особую выгоду: заставил Гунтера поклясться, что тот, в случае удачного сватовства, женит его на своей сестре. Гунтер клятвенно пообещал. В итоге через семь недель, ушедших на приготовление шикарных нарядов королю, королевичу и двум вассалам, свадебная ладья была спущена на воду и, увлекаемая потоком Рейна, отправилась в дальний путь. 'Зигфрид вызвался быть кормчим и довести ладью до царства Брюнхильды, а Гунтер стоял у руля'.
  Ох, хитрец всё же Зигфрид! Он, наверное, для того захватил должность кормчего (штурмана - шкипера - капитана), чтобы, не согласовывая своих решений с Гунтером, делать остановки в пути там, где ему захочется! Но мы сейчас расшифруем умственную тайнопись его планов.
  Взглянем на карту: ладья, через некоторое время после отплытия, должна была оказаться в тех местах, где некогда жили Регин и его приёмный сын Сигурд. И если в тексте легенды сыщется намёк на то, что во время одного из привалов Зигфрид навестил Регина, то станет окончательно ясно, что наши тревоги о судьбе Регина напрасны; Регин - жив и здрав, а благородный Зигфрид есть не менее благородный Сигурд.
  Такого намёка в легенде нет. Но... не мог же герой беспечно проплыть мимо жилища одинокого больного приёмного отца? Конечно, не мог! Почему же проплыл? Неужто карлик (априори - бессмертный, не способный умереть от хвори и болезни) к тому времени и в самом деле погиб? Но кому нужно было его убивать, кроме... самого Сигурда, не пожелавшего делиться сокровищами с приёмным отцом? Нет, сотворить такую подлость не мог! Ведь оставить в безлюдных горах практически незнакомую невесту - одно дело, а убить вырастившего и воспитавшего тебя отца - совсем другое... Вывод: Зигфрид - не Сигурд, а настоящий нидерландский королевич.
  Перед впадением в Северное море Рейн прорезает своим руслом земли Нидерландов. И вот тут уж, конечно, Зигфрид не утерпел? Навестил, более чем через год разлуки, своих любимых и любящих родителей? Обнял престарелого отца, поцеловал соскучившуюся, заплаканную мать...
  Не веря своим глазам, ведём пальцами по строкам: утерпел. Не навестил. Неужто не захотел? Или - Гунтер ему не разрешил? Не может такого быть; если уж родную сестру ему отдал, то препятствовать встрече с родителями не стал бы. Тем паче что и самому Гунтеру было бы полезно лично познакомиться с руководством Нидерландского королевства. У королей - судьба сложная; мало ли что приключится... Да и германские сказители не простили бы ему такого неуважения по отношению к их любимому герою. Сразу записали бы в легенде: так и так, обижал подлый Гунтер нашего славного Зигфрида; потому и приказал убить его, что привык против него подличать.
  Такой ремарки нет; значит, Зигфрид всё-таки сам не захотел свидеться с родителями. Видимо, решил, что вначале нужно хорошее дело сделать, другу помочь. Но на обратном пути обязательно с родителями свидится; хотя бы на пристани рядом с ними минутку постоит. Расскажет им, где и как живёт, пригласит их на свою свадьбу с бургундской принцессой, познакомит папу и маму с будущим родственником и его невестой...
  Но на обратном пути Зигфрид к родителям тоже не заглянул. Даже с лодки ручкой им не помахал. Странно. Очень странно. Как-то это... не по сыновнему. И не по человечески. И даже не по-королевски. Неужто он сомневался в том, что нидерландские король и королева узнают в нём своего сына? Даже интересно: да кто же такие, откуда родом были его чёрствые родители? Кто их, таких бездушных, в короли определил?
  Открываем справочники и энциклопедии, ищем: кто царствовал в Нидерландах в 10-12 веках?
  Что такое? Везде - одна и та же несуразица: 'В 10-11вв. на территории Н. образовался ряд феод. владений (графства Голландия, Гелдерн и пр.) Вплоть до 2 четв. 15в. Н. оставались феод. раздробленными', и обрели статус королевства лишь в 19 веке.
   Что это? Историческая ошибка? Или... королями назначил своих родителей сам Зигфрид? А хотя... они для него такие же родители, как и для тогдашних нидерландцев - короли. Да и сам он такой же нидерландец, как и королевич...
  Значит, Регина Сигурд всё-таки... того. Теперь понятно, что и с девой Сигрдривой он тоже... не того. Сам, значит, на лодочке катался, жениться на королевне планировал, а в это время несчастная валькирия... Где она, бедняжка, была? Чем занималась? Страдала то от холода неразделённой любви, то от жара окружавшего её огненного кольца, или маялась в тёмноте и сырости от тоски, одиночества и вони разлагавшегося у входа в пещеру драконьего тела?
  Отнюдь; Сигрдрива тоже времени зря не теряла. Она, как и Сигурд, ради творческого имиджа взяла себе звучный псевдоним Брюнхидьда, а в чисто практической области достигла даже больших успехов, чем оскорбивший её своим небрежением герой: сделалась королевой Исландии. Так что договор, который заключил с Гунтером Зигфрид, с современной точки зрения был обычной бартерной сделкой: я тебе - свою невесту, ты мне - твою сестру.
  Что тут скажешь? Прекрасный образец предприимчивости, великолепный пример давней культуры маркетинга. Некоторым из нас, из числа тех, кто желает стать подобными героями, ещё учиться и учиться.
  С другой стороны, факт преображения спавшей вечным сном валькирии в весьма спортивную королеву непреложно доказывает, что кое-что в предыстории жизни девы было не совсем таким, как то излагала она Сигурду; а также как Сигурд (до того, как переименовался в Зигфрида) сообщал другим заинтересованным лицам.
  Во-первых, Один вовсе не колол её 'шипом сна', как то во время первой встречи сказала она Сигурду. Иначе, после расставания с ним, она бы продолжала беспробудно спать в ожидании его, своего единственного суженого; ведь именно таковым, по её словам, был смысл заклятия, наложенного на неё Одином. Судя же по её образу жизни в роли королевы, она если и была уколота, то не шипом, а шилом. Куда? Сами догадайтесь.
  Во-вторых, теперь уж нет сомнений, что их первая встреча состоялась не внутри огненного кольца, а внутри пещеры. Покинуть место постоянной прописки в кольце она могла только в случае заключения брачного контракта с Сигурдом; а этого не произошло.
  А вот из пещеры дева (опять же - если она не спала, если не была уколота наркотиком Одина) вполне могла выбраться самостоятельно. Да и устроить свою дальнейшую жизнь, с такими деньгами и с её красотой, - тоже. Для этого статус замужней женщины ей не был нужен; и даже помешал бы.
  Кроме того: если бы даже она сумела самостоятельно выбраться за пределы огненного кольца, всё равно не смогла бы стать королевой. Приобретение королевства, пусть даже такого неуютного и малолюдного, как Исландия, дело дорогостоящее. Да что там королевство; один только замок чего стоил: восемьдесят шесть башен, три больших палаты и огромный мраморный зал. Да и домашний театр недёшево обходился: 'весь королевский двор встречал гостей в день сватовства'. А ведь ещё имелись повара, слуги, служанки, охрана - пятьсот исландских бойцов с саблями наголо... Где взять на это средства? Один был не щедрым, а мстительным, и сокровищ внутрь кольца не помещал. Так что дева, выйдя за пределы кольца, в прямом и переносном смыслах была бы ободранной и голой: в руках - ничего, на теле - ожоги да разодранная мечом кольчуга. Перспектив стать королевой - практически никаких. Не будем забывать: 'Песнь о нибелунгах', как то точно знают учёные исследователи, отражает не сказочный, а вполне реальный мир западноевропейского светского общества. А в том мире, как и в мире современного бомонда, королев и принцесс определяли не по горошинам под ними, а по бриллиантам на них. И наилучшее подтверждение этой истины - нескрываемо меркантильная направленность матримониальных устремлений королевича Зигфрида и короля Гунтера. В самом деле: вряд ли Гунтер загорелся бы желанием жениться на тяжёлой характером могучей непобедимой Брюнхильде, если бы не могучая непобедимая надежда получить в качестве довеска к ней огромные богатства.
  Итак, покинутая Зигфридом дева смогла найти для себя место под северным солнцем более высокое и тёплое, чем раньше. Затем она (благодаря рекламе о наличии у неё больших подъёмных средств) возбудила в душе у Гунтера высокое чувство горячей заочной любви. А где она могла такие средства найти? Только в пещере дракона!
  Очевидно, там, кроме двух, словно нарочно выставленных на показ сундуков, обнаруженных (во тьме!) торопившимся убраться восвояси героем, могли (и даже должны были) находиться и другие, потайные сундучата, содержавшие в себе всё самое дорогое и ценное. Уж их-то хитрый карлик постарался спрятать с максимальной надёжностью. А уж потом, когда отшельник, от скуки, безделья, неутолимой злобы и жажды острых ощущений в качестве основного рабочего инструмента стал использовать не руки, а зубы, он из карлика начал превращаться в дракона.
  А что делала оставшаяся в одиночестве дева? Разумеется, занялась поисками сокровищ. И, судя по всему, нашла. А это означает: она знала, где искать. Что, в свою очередь, означает: она оказалась в пещере не случайно, но постоянно там жила, постоянно общалась с Фафниром. По редким, но весьма внимательным и настороженным взглядам Фафнира на те или иные закоулки и потайные ходы пещеры она догадалась о расположении тайников. Других признаков наверняка не было, да и быть не могло; планы и наружные пометки Фафниру не были нужны, а возможные следы раскопок спрятала многовековая пыль.
  Но для того, чтобы иметь право так утверждать, нужно иметь подтверждения, что королева Брюнхильда и дева Сигрдрива - одна и та же валькирия. Что ж; таких подтверждений в тексте 'Песни' вполне достаточно. Вкратце:
  -Мы уже отмечали, что Зигфриду очень не хотелось, чтобы Гунтер женился на Брюнхильде. Ещё больше ему не хотелось сопровождать к ней Гунтера. Лишь за весьма высокую оплату своих услуг (по сути, за право претендовать на трон бургундского королевства в случае смерти своего лучшего друга) решился Зигфрид на участие в этой авантюре. Понятно, чего он опасался: чтобы Гунтер не разгадал тайну его некоролевского происхождения. Но наверняка ещё больше он опасался мести со стороны валькирии. И ведь - не ошибся!
  -'Нидерландский королевич' не просто 'слышал кое-что' об исландской королеве, но и знал её в лицо. Когда свадебная ладья всего лишь подплывала к Изенштейну, стольному городу Исландии, Зигфрид, по просьбе Гунтера, издали и сразу же опознал Брюнхильду среди множества женских лиц, выглядывавших из многочисленных окошек дворца. Как он это сделал? Опознал по фотографии? Посещал её сайт в Интернете?
  - Зигфрид, смирив свою бескрайнюю гордыню, настоял перед Гунтером на том, что во время их пребывания в Исландии будет изображать из себя его слугу. Что это, как не попытка быть не узнанным, а ещё лучше - не замеченным Брюнхильдой? Что, как не расчёт на то, что невеста, тем паче - королева, в первую очередь будет разглядывать впервые увиденного ею жениха, во вторую - членов его рыцарской свиты, а на лицо покорно склонившегося слуги и не взглянет?
  -Тем не менее Брюнхильда сразу же опознала Зигфрида из четырёх представленных ей мужчин. А перед моментом очной ставки она гневно сказала своим слугам: 'Коль Зигфрид приехал сюда, надеясь вступить со мной в брак, то ему придётся поплатиться головой за этот безумный поступок'.
  О чём ещё может свидетельствовать эта фраза, как не о давней личной обиде?
  И всё же нужно признать, что против этих доводов имеется два веских контрдовода.
  Первый из них: сватовство Гунтера, в конце концов, закончилось удачно, и Брюнхильда, на той же ладье и в той же компании, отправилась в Бургундию. При этом никаких инцидентов между нею и Зигфридом, несмотря на длительность продвижения примитивной, безмоторной ладьи против быстрого течения Рейна, не происходило: 'никто не скучал, пока длилось это путешествие'. Правда, с полупути Зигфрид покинул ладью, но это - только для того, чтобы сообщить бургундцам радостную весть о необходимости готовиться к свадьбе. (А может быть, для того, чтобы иметь возможность не поддаться уговорам Гунтера навестить и, само собою разумеется, привезти на свадьбы (собственную и сюзерена) своих любимых нидерландских родителей?)
  Второй: Брюнхильда оказалась вовсе не такой хитрюгой и жадиной, как, по итогам предыдущих рассуждений, могло нам показаться. Так, она безвозмездно и бесплатно передала бразды правления над своим королевством дяде. А с собою взяла лишь десятка два ларцев с казною и прочим добром; да и то - лишь для того, чтобы одарить этими богатствами своих новых подданных.
  Правда, по приезду, за свадебными хлопотами, она забыла о своём обещании. А затем - и о томившей её жажде благотворительности. Не повезло бургундцам: память у новой королевы оказалась девичьей...
  Зато приглашённым на свадьбу гостям понравилось, что Гунтер женился на вредной богатой красавице, а не на доброй нищей уродине. В течение дня, наступившего после первой брачной ночи молодых, им было приятно: пили, ели, тихонько шушукались и громко веселились, глядя на мрачную физиономию измятого и потрёпанного жениха.
  Ещё бы не быть ему мрачным и недоумевающим! При первой же попытке исполнить супружеский долг он попал в страстные и удивительно сильные объятия невесты. Настолько сильные... настолько крепкие... словно обнимала его не женщина, а нечто типа осьминога, обкрутившего вокруг него свои мощные щупальца-хоботы. Скрутила его Брюнхильда этими объятиями в придушенный комок, да и подвесила в таком виде на крюк в потолке. Всю ночь мучился там бедолага от боли и чувств беспомощности, злости и стыда; лишь под утро сняла его с крюка коварная невеста. Но зато днём она выглядела счастливой и довольной; и даже сделалась заметно красивше.
  Делать нечего; пришлось королю прибегнуть к помощи и содействию могучего Зигфрида. Во вторую ночь в кромешную тьму королевской спальни вошёл он. Сразу же на постели завязалась напряжённая борьба. Под её шум в спальню (очевидно, под кровать - где ещё там прятаться) тихонько прополз законный муж. К утру, так и не сумев справиться с неопознанным мужчиной (женщины, в отличие от потусторонних духов, в темноте не видят), Брюнхильда, окончательно ослабев, признала своё поражение. После чего Зигфрид незаметно(?) удалился, а Гунтер, так же незаметно выползший из-под кровати, наконец-то получил от супруги ему полагавшееся.
  В итоге после второй брачной ночи гостям находиться в пиршественном зале было полезно: счастливый Гунтер раздал им большую часть государственной казны (за вычетом того, что досталось Зигфриду).
  И всё же - больше всех, больше Зигфрида и свадебных гостей повезло с бракосочетанием Брюнхильды её исландскому дяде. Целое королевство в подарок от неё отхватил! Даже жаль, что не знаем имени счастливца. Ну-ка, заглянем в энциклопедию: кто, после Брюнхильды, был королём Исландии? Ага, вот: 'В Исландии вплоть до 1262 г. правил альтинг: общенародное собрание'.
  Что? Исландия вовсе не была королевством? Или, хотя бы, графством? Являлась вечевой республикой типа нашего Новгорода?
  А далее?
  В 1262-1264гг. Исландия... была захвачена Норвегией, и с тех пор там правил наместник норвежского короля. Деву или её исландского дядю на такую роль потомок норвежских викингов не назначил бы. А что произошло с Исландией позже? В 1397 году Исландия... вместе с Норвегией и Швецией оказалась под властью Дании.
  Ох и даны! Мы-то с Беовульфом думали, что они, после получения от него гуманитарной помощи, вовеки в себя не придут. А они и в себя пришли, и в Британию поквитаться с соплеменниками Беовульфа приплыли, попутно всю Европу разграбили да сожгли, и даже на холодной Исландии руки погрели.
  Ох и Брюнхильда! Мы-то, вместе с Гунтером, поверили, что она - королева. А она, оказывается, самозванка, брачная авантюристка и матёрая уголовница. Сняла, за умеренную плату, на малолюдном острове с виду приличный замок, научила слуг, что говорить и как себя вести, да и разослала по адресам всех королевских дворов Европы свои объявления: 'Красивая м/о королева б/к, без ч/ю и ж/п осчастливит браком щедрого состоятельного короля, сумевшего победить её в спортивных состязаниях'. Самоуверенные короли, не догадываясь, что коварная невеста обладает невероятными для человека силами и способностями, приезжали в её острог, привозили королевские подарки. После вполне предсказуемого проигрыша (как и после незапланированного выигрыша) короли и все их спутники лишались голов, а подарки и прочие вещи пополняли собой сокровища 'королевы'.
  Так же было бы и с Гунтером, если бы не Зигфрид. Точнее: если бы не помогавшие Зигфриду таинственные силы... Благодаря которым герой не только получил благословение короля на свадьбу с его сестрой, но и средства, достаточные для шикарного свадебного путешествия. Чем и занялся. Где провела молодая счастливая пара несколько лет, неизвестно; хотя и понятно, что не в 'королевстве Нидерландском'. Истощив предоставленные Гунтером ресурсы ( а может быть, устав от хлопот с перемещением по тогдашнему бездорожью сотни перегруженных телег с экспроприированными у дракона драгоценностями) , счастливые (хотя и бездетные) влюблённые вернулись в Бургундию.
  Напрасно они это сделали! Недоучёл Зигфрид коварства дважды обиженной им валькирии. Настроила она влюблённого в неё Гунтера против Зигфрида, вовлекла в заговор вельмож, недовольных хамским поведением самозваного королевича... И тот, ударом в спину, был убит. Причём - о месторасположении единственно уязвимого пятнышка на теле Зигфрида Брюнхильда обманом вызнала у верной, но глуповатой жены героя, у Крымхильды.
  Несчастная вдова провела десять тоскливых одиноких лет в дворце брата и его жены, прежде чем пришло избавление от столь ненавистного соседства: её сделал предложение король гуннов. У того жён было - огромный гарем; но - к старости захотелось породниться с европейскими королями. А Гунтеру хотелось избавиться от мрачной сестрёнки; и вскоре та, к удовольствию всех заинтересованных лиц, откочевала немного севернее.
  Через какое-то время Крымхильда сообщила брату о появлении у него племянника - гуннского королевича; и пригласила его на праздник, намеченный по такому важному поводу. При этом она настоятельно рекомендовала ехать всем двором, с женой и вельможами. И приложила к собственному письмо официальное послание мужа, полное заверений в самом добром отношении к новому родственнику.
  Гунтер охотно согласился. Брюнхильда его не отговаривала, но ехать с ним отказалась наотрез. Весьма похоже на то, что валькирия предвидела ситуацию: стараниями мстительной Крымхильды во время праздничного пиршества возникла потасовка между гуннами и бургундами. В которой Гунтер, его вельможи и его рыцари были убиты. Кроме того, погиб тот, ради кого состоялось 'празднество' - грудной сын Крымхильды.
  Да... страшна месть бургундской женщины... бессмысленна и беспощадна.
  Заглянем в историю: была ли битва между гуннами и бургундами? Была: в 436 году. Король бургундов был убит, войско практически уничтожено, государство развалено и разграблено.
  Вот теперь нам окончательно понятно: изображаемые в 'Песни о Нибелунгах' события происходили в первой половине пятого века. А специфический для 10-13 веков язык изложения тех событий (с соответствующими историческими несоответствиями, ляпсусами и прочими погрешностями) является признаком того, что данная песнь и в самом деле была впервые записана в начале 13 века. Скорее всего, записана она была каким-то придворным поэтом, украсившим повествование перлами своего внеисторического творчества, имевшего целью всего лишь развлечение обитателей данного двора.
  И всё же - невольно возникает ощущение, переходящее в чёткое понимание: насколько же наши былинные богатыри самоотверженнее, честнее, смелее и добрее, говоря одним словом - человечнее западноевропейских героев! А ведь тот же Зигфрид (типичный 'маленький дракон'), силою таланта Вагнера был поднят до заоблачных высот; вполне логично превратился в символ гитлеровского государства; да и сейчас пользуется восхищённым вниманием жителей Европы и Америки...
  Ну - пусть уж они сами разбираются, кто, как и почему тогда и там действовал, и кто был прав, кто - виноват; им это ближе, а значит, и виднее. А многим из нас, надеюсь, дороже и ближе Илья Муромец, Алёша Попович и Добрынюшка.
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"