Недозор Игорь Владимирович : другие произведения.

Контрудар

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    3-я часть трилогии, начатой романами "Плацдарм" и "Гарнизон"

  Игорь НЕДОЗОР
  
  КОНТРУДАР
  
  
  Часть первая
  ВЕТРЫ СМЕРТИ
  
  
  Грозный. Конец января 1995 года. Где-то между Ленинским и Старопромысловским районом.
  
  В развалинах царили холод и отчаяние. Стоял жуткий запах горелого мяса, солярки, человеческих испражнений и мясной сырой дух бинтов.
  Генерал Снегирев посмотрел сквозь щель бойницы на улицу. Там почерневшими закопченными гробами исходили дымком три железных коробки: предпоследние бронемашины 119-го отдельного батальона, от которого и так осталось чуть больше половины. Это притом, что в нем изначально было всего-то три сотни активных штыков вместо положенных по штату пятисот.
  Хорошо хоть оружие новое дали...
  Хотя черта ли здесь хорошего?
  Умирающий в двух шагах майор недавно жаловался Снегиреву, что это оружие им в Моздоке выдавали прямо со склада - в консервационной смазке и не пристрелянное. Он просил хотя бы несколько часов, чтобы привести его в порядок и пристрелять, но их сразу загнали в машины, а через несколько часов этот сводный батальон был уже введен в бой на усиление Сводного полка.
  Тут почти все части сводные или, как уже привычно зло шутят, "сбродные". Не осталось в армии полнокровных частей и соединений. Из дивизии собирается "сводный" полк, куда "забривают" всех, кто не может отвертеться - от юных офицеров только что из училища до особо упорных постояльцев гауптвахт. Но даже в "сводном" виде этот полк укомплектован процентов на шестьдесят от силы... Бывает, что не то что офицеры с солдатами, а даже члены одного танкового экипажа или орудийного расчета знакомились друг с другом уже на марше. Какое к чертям слаживание и сколачивание подразделений? Какая боевая подготовка?..
  Позиция, где они засели, представляла собой просто старую траншею - обычную, мирную, какую, наверное, рыли аборигены для ремонта теплотрассы.
  В качестве тылового рубежа вполне подошла сгоревшая автостанция. На этом клочке земли тесно, плечом к плечу, сидели оставшиеся в живых бойцы 119-го. Кто дремал, поставив оружие между колен, кто нервно догрызал сухпай. Возле пулеметов, выставленных в импровизированные бойницы, дежурили изможденные стрелки.
  Тут были почти все за вычетом экипажей двух последних БМП-2 - полтораста с лишним ставших похожими лиц, в разводах грязи и копоти, в комично торчащей молодой щетинке... Иные - в очках, за которыми блестели усталые испуганные глаза. Совсем мальчишки... Генерал видел - люди буквально на пределе.
  За его спиной послышался стон - там, на расстеленных бушлатах умирал командир батальона майор Легойда. Близкий взрыв "Шмеля" пощадил его жизнь, но даже сумей они его сейчас каким-то волшебством перебросить в Москву, его бы все равно ждала смерть - восемьдесят процентов кожи было сожжено. Это было ясно и без врачей, в батальоне отсутствовавших, и даже не советуясь с ротными санинструкторами, каковых на весь этот несчастный батальон имелось ровным счетом три - такие же сопливые мальчишки из медтехникумов да еще выученные в нынешнее время...
  Почему-то Снегирев ощутил свою вину перед этим малознакомым человеком. Хотя бы потому, что если бы батальону не навязали в последний момент их спецгруппу ФСК во главе с целым генералом, то может быть и этот человек, и многие другие были бы живы...
  Да черт бы побрал эту командировку!
  Невесть откуда всплыла эта история со спрятанными материалами Чечено-Ингушского КГБ, которые будто бы успели спасти от разъяренных толп в папахах осенью девяносто первого честные офицеры. Да еще при этом припрятать часть неведомо как оказавшихся в столице бунтующей автономии архивов Грузинского КГБ. На кой черт сейчас могут понадобиться грузинские архивы, если нынче там сам черт сломит ноги и роги?! Власть старого лиса Шеварднадзе не распространяется за пределы Тбилиси, а недавние сторонники гоняют по горам и долам свободной и независимой Грузии свободного и независимого президента Гамсахурдиа. Снегирев подозревал, что там могли оказаться какие-то компрометирующие нынешних московских паханов документы... Ну да ладно, приказы не обсуждаются.
  Он прибыл сюда по личному приказу Очкастого Пожарника со своей спецгруппой, остающейся одной из лучших в его "четырежды кастрированном", как шутил шеф, ведомстве.
  Для спецназа ФСК эта война началась крайне скверно. Один отряд попал в плен (в плен!!!) в горах. Другой почти полностью погиб в результате диверсии. Несколько групп были брошены в Грозный в новогоднюю ночь и почти все полегли. Так что пришлось импровизировать. А тут еще чертова секретность...
  Тем не менее за неделю группа была готова. В ней, кроме Снегирева, было два офицера, два прапорщика и восемь солдат. Вот послали их - на голову несчастным мотострелкам.
   Хотя если подумать, то при чем тут они? Батальону не везло с самого начала. Уже взять хотя бы то, что они практически двое суток зачем-то торчали на Терском перевале под обстрелами. Причем такими плотными, что место расположения пришлось менять пять или шесть раз только за одну первую ночь!
  Потом был марш наугад в этот кажущийся мертвым город, оглашенный грохотом стрельбы и освещенный пожарами. Под минометным огнем они добрались до разбитого консервного завода. Тут теплилась некое подобие жизни, стояли штабы каких-то частей и бронетехника, а рядом - распахнутые двери складов, заполненных консервированными соками и компотами. К ним постоянно тянулся людской ручей, уносивший консервные банки. Солдаты и гражданские вперемешку. За процессом присматривал патруль с красными повязками.
  Какой-то солдат, отчаянно жестикулируя, рассказывал устроившимся в кружок на корточках с сигаретами товарищам:
  - Говорят, раз ты водитель, будешь водителем БТР... А у меня всего пятнадцать часов наезда... Из всех, кто был на БТРе и внутри, я один и остался. Выполз через люк в полу. Иначе никак, снайперы бы на раз покоцали! Командир пытался вылезти, но тут пуля в голову, да не простая, а крупнокалиберная. Башка вместе с каской, как арбуз... Тупые генералы... п...сы...
  У въездных ворот с раскорячившимися рельсами, из разбитого газопровода вырывался горящий газ. У огня сидели и грелись пьяные солдаты какой-то разведроты во главе с немолодым злым лейтенантом. Легойда решил было прихватить их с собой, но "летеха" нагло ответил, что они только что вернулись с передовой и в гробу видали всех. Или пусть ему принесут письменный приказ комполка. То ли от водки с местной бормотухой, то ли от избытка адреналина разведчики вели себя нагло и не уважили даже генеральских звезд. Так что Легойда чуть не дал командиру в морду, но, учитывая оружие на руках и возможные военные боевые заслуги парней, воздержался. Они двинулись в путь с десятком проводников из солдат разбитых штурмовых колонн.
  Был путь по улицам. Был вокзал с высокими, разбитыми очередями окнами, и развороченными танковыми пушками стенами, где на подъездных путях ярко горели неизвестно кем и зачем подожженные товарняки. Небо над взвивающимся багровым пламенем казалось особенно черным. От огня ложились на снег неровные, беспокойные тени, и казалось, что трупы, попадавшиеся на пути, ухмыляются им вслед, словно приветствуя будущих товарищей по несчастью.
  Потом за них взялись всерьез. Первым взрывом сожгло командирскую машину, вторым - ту, в которой добиралась половина его группы.
  Пережидая обстрел, они лежали между обломанных глыб железобетонных стен. Время от времени кирпич звенел, рикошетя шальные пули.
   Тут и там среди обломков стен горбатятся зеленые скаты касок и бронежилетов полутора сотен человек. Может даже теперь и меньше.
  Сегодня утром батальон получил задачу выдвинуться на усиление полка, занимающего оборону впереди. Да вот вместо полка оказались "чехи", а может командовавший передовой ротой старлей просто заблудился. И теперь по ним долбят из всех калибров.
  Лежащий рядом со Снегиревым капитан зло бросил:
  - Если они минут через десять не выдохнутся, мы обоcремся. Обоcраться - не встать...
  Огонь понемногу начал стихать. Не прошло и десяти минут после последнего выстрела, как принявший командование капитан Рыков решил действовать.
  - Подъем! - негромко скомандовал он.
  Из руин начали выползать солдаты. Вскоре весь дворик оказался наполнен людьми. Батальон поротно начал передвигаться от дома к дому. Ставший командиром капитан, группа управления, а с ними и Снегирев шли предпоследними.
  По пути попадались разбитые снарядами дома, раздавленные "Жигули", обгорелые БРДМки и БМДшки с еще видневшимися из-под копоти символами ВДВ - два парашюта и звезда... Генерал с минуту рассматривал подбитую БМД-2, точнее то, что от нее осталось: груду железа, с лужами крови на закопченном льду вокруг и раздробленными костями, валявшимися у перекошенных дверей. Кости были явно обглоданы - тут попировали уже отведавшие человечины бродячие псы... Какого-то из солдат стошнило, а генерал подумал, что все только начинается...
  - Одним полком, суки, - процедил капитан и вполголоса выматерился - зло и заковыристо, поминая властей предержащих и отцов командиров в совершенно непредставимом сочетании.
  Снегиреву оставалось лишь молчать. А что тут скажешь?
  Похоже, разум, и без того в последние годы в бедной России не особо частый гость, окончательно покинул людей с большими звездами. Сперва наступление танков "оппозиции" на город, а затем кошмар новогоднего штурма.
  Говорят, в Генштабе рассчитывали, что чеченцы будут праздновать... В результате все три бригады в считанные часы дошли до центра, после чего встали, сочтя, что выполнили задачу. И тогда с верхних этажей, из подворотен по колоннам ударили сотни гранатометов.
  Смертельно опасные в "правильном бою", но беззащитные, неуклюжие в городе, танки и бронемашины вспыхивали, как свечки. Как вспоминали немногие уцелевшие, колонны уничтожались за считанные минуты.
  Хуже всего то, что войска имели недвусмысленный приказ: от техники не отходить, в дома не входить. Найти бы идиота, отдавшего его!
  Экипажи, пехота, боекомплект - все было в технике - команду на развертывание никто не давал. Никто и не прятался, не рассредоточивался. А гранатометчики били с крыш, куда даже при максимальном угле возвышения танковой пушке просто не достать. БМП, БТР, САУ, старички Т-64 и рота новейших Т-90 - все одинаково хорошо горели. Из нескольких сотен машин, вошедших в город, обратно вырвались всего несколько штук. А живая сила спаслась лишь потому, что "не выполнив задачу, была выведена из города". То есть в беспорядке отступила.
  Снегирев читал тогда отчеты и тихо ужасался, хоть после Ферганы, Карабаха, Ингушетии, после танковой пальбы в столице уже можно было привыкнуть.
  Потом, после провала новогоднего штурма, в Кремле окончательно закусили удила. А может просто испугались...
  И вместо того, чтобы, окружив Грозный, взять его измором, на худой конец отойти на Терек, сделав вид, что все идет по плану, и громко раструбив о нежелании даром проливать кровь, бросили наспех собранные войска на новый штурм.
  Последствия Снегирев наблюдает воочию.
  Части, посланные в атаку, без четкого взаимодействия, организации единого боевого управления, связи, заблудились, перемешались и практически остались в одиночестве. Никто не знал, где соседи, где противник. В такой неразберихе побеждают простейшие инстинкты - бить по всему, что движется. И били друг по другу, пока оказавшийся на диво хорошо организованным противник не стал бить по ним.
  Выведенные на прямую наводку Д-30, которых у "незаконных вооруженных формирований" по данным разведки не было (вернее, "почти не было"), крушили броню и сметали идущую в слепые контратаки пехоту. Вражеские снайперы спокойно отстреливали бестолково мечущихся командиров. Брошенные на выручку спешно направленные из Моздока отряды ОМОНа предпочли "закрепиться на окраинах", то есть уныло врылись в землю, потихоньку мародерствуя, пока рядом истекали кровью и гибли несчастные солдатики, кинутые в бой чуть ли не сразу с призывных пунктов...
  Пока генерал пребывал в раздумьях, они потихоньку продолжали двигаться вперед.
  Школа.
  Детский сад, вернее то, что от него осталось.
  Кинотеатр.
  Открытое поле между домами. И на этом пространстве стоят врытые в землю бетонные плиты. Перед ними - почерневший танк и пара раздетых трупов.
  Снегирев еще успел подумать, что для засады лучшего места не найти, когда...
  Все началось в считанные секунды, началось так внезапно, что все они растерялись. Что-то орали в мегафоны командиры, вслепую высаживали рожки мотострелки, но все было напрасно. Бронемашины слепыми котятами тыкались между домами, и отовсюду стреляли, строчили, летели гранаты.
  Задымил головной броник. Закрутилась на разорванной гусенице вторая машина.
  Потом - тяжелый удар и звон в ушах. Ошалело крутя головой, генерал почувствовал запах взрывчатки и раскаленного металла, и понял - в них попали.
  Он полез в проход между кресел, и сразу наткнулся на наводчика, безжизненно свесившегося из кресла. Взял его за висевшую плетью кисть, попробовал нащупать пульс. Тот не прощупывался. В отблесках подбирающегося пламени были видны остекленевшие глаза и перекошенный предсмертной агонией провал рта.
  Зарычав, Снегирев влез на вращающееся кресло, закрутил рычаг маховика. Башня с легкостью поддалась, разворачивая пулеметы в направлении кинотеатра, откуда в полный рост, не прячась, безнаказанно расстреливали его бойцов враги. Не американцы, не афганские "духи" не немцы или турки, а свои собственные граждане, россияне.
  - Вр-р-решь, не возьмешь!!!
  В остервенении нажал на спуск. Посыпались гильзы, но, оглушенный яростью, генерал-майор не слышал ни звона падающих гильз, ни грохота очередей.
  Он еще стрелял, когда в машину угодила вторая граната...
  
  ***
  
  Боль в животе вернула его в сознание. Генерал-майор Снегирев видел себя словно со стороны, обвисшим на руках бойцов. Среди них сквозь мутную пелену узнал и прапорщика Пашкова. Должно быть, он его и спас, успев вытащить из машины до того, как та сгорела.
  В зимнем ночном небе холодно поблескивали звезды.
  И в какой-то момент происходящее показалось нереальным, недоступным для разума. Ночным кошмаром, который обязательно улетучится с лучами восходящего солнца, сценой из голливудского блокбастера. Но мучительная боль заставляла поверить в реальность.
  Это был не сон, и что случилось, то случилось. Он ранен, и ранен скверно. Даже генералов случается ранят и убивают.
  От кровопотери кружилась голова, но генерал пытался вспомнить, что произошло. Последнее, что он запомнил, - это полный едкого дыма бронетранспортер. А перед этим...
  Его снова вырубило, и, видимо, на этот раз ненадолго. В память врезались звучные удары - Пашков разнес очередью дверь подъезда, высадив остаток магазина в то место, где обычно крепился замок новомодного домофона. Потом затащил его в квартиру.
  - Его надо перевязать! - звенел в ушах голос прапора. - Он же кровью изойдет.
  Потом генерал чувствовал неловкие, причиняющие боль прикосновения. Его неумело перебинтовали, вкололи промедола. Наркотик подействовал, горячая волна обволокла его, закружила голову, потолок вдруг стронулся, и комната завертелась в дьявольском хороводе.
  Затем до него донеслись разговоры.
  - Рядовой Еремеев...
  - Танкист?
  - Так точно. Из 131-й "сводной" бригады, трищ прапрщик! А медаль аль орден за генерала дадут, ежели вытащим?
  - Угу... Ты сперва вытащи, - басил Пашков. - У тебя хоть документы есть, чтобы хоть знать, куда весточку слать, если убьют?
  - Никак нет. Ротный собрал, трищ прапрщик!
  - А как хоть зовут ротного твоего?
  - Не знаю. Нас ему 1-го передали, аккурат в Новый Год. Не успел запомнить.
  - А где он сам?
  - На "Минутке" сгорел, трищ прапрщик...
  Пашков что-то спросил.
  - А что я мог, трищ прапрщик, - словно оправдываясь, ответил рядовой. - У нас все приборы сгорели. Я ж не знал, как с этим делом шурупить. Меня в учебке только ать-два-ать два гоняли да полы заставляли мыть вместо дедов... Досыта не ел... Какая ж тут учеба-то?
  - И чего?
  - Ну, я все и сжег. Связи нет... Ночной прицел отказал. Работать можно было только на поворот башни и на стрельбу.
  Снегирев вспомнил, что и об этом писали отчеты. В штурмовые колонны послали напичканные электроникой танки Т-80. Да только вот не учли, что разрабатывалась она из расчета на советского призывника, при этом хорошо подготовленного, а не на теперешнего двоечника, у которого одно пиво да "качалки" на уме. (И хорошо, если пиво, а не клей и не "колеса"!) И в результате вся эта электроника была пожжена неумелыми действиями экипажей. Ни связи, ничего.
  Господи, а ведь это всего-навсего маленькая взбунтовавшаяся автономия во главе с чокнутым генералом! Что же будет, если, не дай Бог, приключится что посерьезнее?! Хотя, похоже, ему этого уже не узнать...
  О своей возможной скорой смерти генерал Снегирев подумал спокойно и отстраненно, как о чем-то не особо важном.
  Повисло молчание
  - Трищ прапрщик, - вновь подал голос Еремеев. - А вы трищ генерала как выносить будете? Ежели он в живот ранетый, то его трогать нельзя...Может кто-то останется, а кто-то к своим выйдет?
  - Где теперь свои-то?
  Голоса достигали его разума искаженными, он плохо понимал, о нем ли идет речь, или о ком еще...
  - Не дотянет...
  - Как его угораздило?..
  - Пулевое и два осколочных...
  - Легкое задето... И кажется почка...
  - П...ц ему!
  - Х... вам, а не п...ц! Я не сдохну! - закричал генерал. - Не сдохну, слышите?!
  Кто-то склонился над ним.
  - Я не сдохну, - упрямо шептал Снегирев. - Пашков, Пашков, ты слышишь меня?
  - Слышу, товарищ генерал...
  Потом он вдруг увидел что-то и потянулся к автомату и тут же схватился за перебитую метким выстрелом руку, а в комнату ворвались черные тени.
  До них все же добрались...
  Мрак навалился на Снегирева, закружил, втягивая в бездонный, стремительно вращающийся колодец.
  "Я умираю, - успел подумать он. - Ну и хорошо..."
  
  
   Аргуэрлайл. Год Белого Солнца, месяц Цветения Трав по степному календарю. Великая степь. К востоку от Шароры.
  
  
  Пыль ложится на изможденные лица, на тряпье, одежды и волосы. Постепенно превращаясь в плотное облако, она ползет вместе с караваном. Пыль эта видна издалека, за много километров. Предательская пыль. Нет ветра, чтоб развеять ее. Утомительно медленно оседает она на окостеневшие от жары и высохшие от безводья травы, но не может плотно закрыть белизну костей, лежащих у дорог.
  Всюду следы смерти. Из-под кустов тамариска пустыми глазницами смотрят в гладкую дымчатую синеву неба черепа животных.
  Иногда, словно жвала паука-великана, над чахлым кустом торчат ребра верблюда или скакуна. Встречаются на пути и целые кладбища из гниющих трупов животных, и тогда воздух наполняется таким смрадом, что уставшие люди задыхаются и, схватившись за животы, блюют желчью, корчась от тошноты.
  Стонут верблюды, скрипят арбы, тихо блеют овцы, плачут или сквозь зубы шлют проклятия врагу люди. До крови натерты спины четвероногих, но им могут дать лишь краткий отдых. Потом старейшина рода вновь взберется на коня и молча продолжит свой путь, а за ним вновь потянется весь караван уставших, голодных, больных, раненных степняков, потерявших свой кров, своих близких, сам смысл бытия. Они покидают родной край, не зная, что их ждет впереди, не ведая, смогут ли когда-нибудь вернуться назад.
  Жара выжимает последние капли пота, одежда пропитана солью, лица обожжены солнцем, но люди идут. Идут днем и ночью, боясь остановиться и отдохнуть, опасаясь ночевок и сна, страшась отстать друг от друга.
  Их гонит враг. Жестокий, как демон ночи, бесчисленный, как саранча.
  Жители Степи бегут на запад, на северо-запад и на юг. С нагорий Градира, с берегов Фентера и Аксу, Ит-ишесса и Арнис-Фоля, Акшанга и Саруна к границам Эуденноскариада и Конгрегации; бегут даже к берегам Океана и на вольные пастбища Шароры - дальних юго-восточных саванн.
  Иногда старейшина остановит коня, чтобы подождать отставших, протрет платком затуманившиеся глаза и долго смотрит назад, стремясь увидеть родные горы, холмы и поля. Но ничто не радует взора, когда кочевья окутаны дымом пожарищ, когда горят сады и поля, когда на твоей земле властвует враг.
  Беспорядочный поток беженцев, идущих по бездорожью, по оврагам и низинам, охраняют уцелевшие в битвах нукеры. Они не снимают кольчуг, колчаны их набиты стрелами, ни на миг они не опускают щиты и копья, только часто меняют коней. Воины молчаливы так же, как и старик, едущий впереди. Мрачные, как тучи, черные от солнца, их лица окаменели от отчаяния и ярости, глаза красны от бессонницы.
  Когда передовые отряды вражеских лазутчиков появляются вблизи, нукеры отстают, чтобы защитить свой род. Смерть в бою им желанна - она избавляет от мук. Они больше не в силах видеть страдания своих соплеменников.
  Чем больше льется крови, тем яростнее взгляд солнца. Чем больше смерти, тем безумней жара.
  Старики умирают безмолвно. Роняют свой посох, медленно опускаются на дорожную пыль и лежат с раскрытыми глазами, пока кто-нибудь не прикоснется к их векам ладонью и не закроет их навсегда.
  Слишком часто видны в степи свежие могилы, не успевшие осесть и зарасти. Никто не знает, чьи они. Своих или чужих? Проезжая мимо них, старики беззвучно повторяют молитвы. Умолкают дети.
  Бывает, что глава каравана, едущий на могучем коне в окружении бывалых воинов и молодых нукеров, неожиданно повернет в сторону и остановится. Воины сойдут с седел и бросят на землю тяжелые щиты и копья. Холодным ветерком пройдет шепот.
  Еще один мертвец лежит под пустым равнодушным небом.
  Хоронят молча. Не зная ни имени, ни рода мертвеца. Не по вспухшему и почерневшему лицу, только по шлему, по кольчуге, по стрелам, впившимся в грудь или спину, узнают в усопшем врага или своего.
  Но кем бы он ни был, о нем никто не скажет ни слова. Об усопшем не говорят плохо. Мстят только живым. Мертвых почитают - среди них уже нет врагов. Мертвые все равны. Добрые или подлые дела человека остаются лишь в памяти людской и становятся пищей для молвы, как труп становится пищей стервятников и шакалов.
  Все шире поток беженцев. Осиротевшие дети, прибившиеся к каравану в поисках защиты. Семьи, потерявшие кормильца. Одинокие скитальцы, лишенные крова, родных. Люди, в чьих стадах весь скот угнан врагом или погиб во время джута. Все они присоединяются к этому шествию.
  В ушах голодных детей, в ушах умирающих от жажды птиц и куланов, в ушах одиноких бродяг, в смертельном страхе избегающих человеческого общества и в ушах безымянных гонцов, мчащихся, не щадя ни себя, ни коня, в стороне от больших троп и дорог, стоит бесконечно тонкий, пронизывающий душу звон. Сухой свист кузнечиков и мошкары, звон раскаленного воздуха и окостеневших трав.
  Ни людям, ни животным не скрыться, не убежать от этого томящего звона и зноя, от палящего Солнца.
  Никуда не скрыться от свирепого врага, который может появиться возле тебя в любой миг, в любое время дня и ночи. Негде укрыться от солнца. Никто не знает где свои, где чужие...
  
  ***
  
  Первый удар приняли на себя нукеры Восточных племен. Но у них не хватило времени объединить всех ополченцев в единую армию. И главное, не нашлось вождя, который смог бы стать во главе сопротивления.
  Каждое племя, каждый род сражались в одиночку. По сто, по тысяче нукеров выходило навстречу шарканской коннице. Нукеры стояли насмерть, прикрывая отход своих родов в глубь степей. Но все новые полчища шарканов переходили границы у берегов Даргоса и Нарола. Шли бои на берегах Тене и Жеру.
  В железные тиски конницы шарканов попали роды и племена от Кайсана до Балласа. Кануй, сулаты, албанды и суаны, алаирцы и рекканы бились разрозненно. Тысячники шарканов легко расправлялись с ними и проникали все дальше, в сердце степи. Они уже жгли посевы и пастбища майкенов, кедеев и конгратов. Лишь многочисленное племя аргынов еще не испытало удара шарканов. Их роды спокойно жили в урочищах Кибет-Аала и в необъятной Саарке-Тарг. Пока хан Яхом умолял ханов забыть прежние ссоры, объединить своих нукеров, пока между именитыми вожаками племен шла грызня, сам коварный повелитель шарканов Ундораргир посылал на помощь своим полководцам все новые и новые тумены.
  Отчаянно, подобно тиграм, защищающим свое логово, подобно нетварям в боевом безумии, когда маги посылали их в атаку, дрались нукеры, дрались, не отступая ни на шаг. Но силы их иссякли.
  Бросив дома, они уходили семьями во чрево гор и в глубь степи, в города-крепости Эудденоскариада - Аутар, Саграм, Ширгенг.
  Инкай в ту пору увел свои кочевья в глубокие ущелья Терг-Карнийского нагорья. Он верил тогда, что шарканов прогонят. Надо было только переждать.
  Но передовые отряды правой руки Ундораргира, Ангали, уже свободно рыскали по кочевьям Среднего жуза. Все больше людей попадало к ним в плен. Шарканы везли добычу к шатру своего повелителя. Несметные стада, тысячи рабов и рабынь гнали победители к верховному вождю, а тот одаривал ими верных слуг. Девушек, отобранных лично, Ундораргир отсылал в кочевья - работать и рожать подданных его новой империи. Впрочем, не всех. Сильные и крепкие степные красавицы дорого ценились на невольничьих рынках.
  Приближался момент последнего решающего боя.
  Ангали решил, собрав в единый кулак всю конницу, нанести удары по городам на окраине Эудденноскариада, одновременно сравнять с землей Сайрам, Ортанг, Рамит, захватить Торвикр и укрепиться там, создав базу для будущего окончательного разгрома всех врагов.
  А они... они бежали в надежде спастись. Родина, близкие остались позади. Лишь слезы, горькие соленые слезы застилают глаза...
  
  ***
  
  Только безымянным гонцам известно, где притаился уцелевший род, где спрятаны спасенные от угона за Ирвайские горы табуны ханов Южных племен или где, в скольких переходах от Арнис-Фоля, находятся ополченцы Западных племен и сколько сотен осталось от трех туменов Берика.
  Люди научились молчать. Научились хранить тайну от неизвестных скитальцев. Инкай-старейшина знал, что больше уже нет возврата назад, что он не сможет спасти тех, кто еще остался в живых и верит в него. Но умереть - он умрет вместе с ними.
  Было у него единственное желание. Он хотел умереть, как умирают вожаки израненной стаи волков. Защищаясь и защищая своих. Молча взывал к душам предков, к Священной Луне и Высокому Небу, чтобы они сохранили ему силу и спокойствие. И, зная безнадежность своей просьбы, он все-таки просил богов помочь ему найти маленький, тихий уголок на этой огромной, объятой огнем, разорванной в клочья раздорами ханов и нойонов земле. Клочок земли, где бы журчал родник, и имелось бы пастбище для скота, где бы дети и старики, еще верящие в него, в силу и разум старейшины, могли бы провести остаток своих дней. Ему лишь бы устроить, успокоить их.
  А потом он готов на все. Согласен достойно принять любую смерть. Потому как страшно устал ото всего. Наипаче же от этих шарканов и их проклятого Ундораргира. Он ладен умереть хоть сейчас. Лишь бы, наконец, бежать от этой идущей следом за ним несчастной толпы.
  Но удрать невозможно, все взгляды устремлены на него. В нем живет чувство вожака. Это чувство держит его в седле, сохраняет ему спокойствие. Он должен думать о спасении этих забытых богами людей до самой своей смерти. Так было каждый день во все эти долгие месяцы войны.
  - Если суждено погибнуть всему нашему роду, срази меня сегодня, до заката этого жестокого солнца, - невольно вырвалось из уст Инкая, когда от встречного гонца он услышал весть о том, что полчища шарканов прошли через Эльгай и, уничтожив все кочевья, которые ютились там, вошли в Ортанг и Торвикр.
  - Будьте вы прокляты, о Священная Луна и Высокое Небо! - застонал Инкай.
  И крепко сжал камчу и оглянулся, еще не поняв сам, сказал ли он эти слова вслух или только подумал.
  Он уже давно ехал молча. Не слыша никого, не видя ничего, погруженный в свои мысли. Давно исчез гонец, передавший ему тяжкую весть. Куда он помчался? И куда теперь нужно вести свой род ему, Инкаю? Дорога к Аулие-ата перерезана. Джун-гары впереди, шарканы сзади.
  Может, и не надо никуда идти? Вдруг батыр Хонуу остановил шарканов и можно вернуться домой, в родные края?
  Да разве мало в горах ущелий, скал, долин и неприступных высот, где можно спрятаться со своим родом? Нужны ли шарканам горы? Они обойдут их стороной. Им надобны табуны баев и ханов, богатства нойонов. Не пойдут же они через опасные перевалы, чтобы захватить маленький бедный род. Только нужно подальше держаться от своих богачей и владык.
  Но как бы там ни было, Инкай не может уйти в неведомые края, не узнав исхода битвы нукеров Хонуу...
  Не заметил, как остановил коня, как подъехал к нему сын. Самый младший из пятерых.
  Единственный, оставшийся в живых. Трое пали прошлым летом в битве с шарканами. Четвертый погиб зимой во время джута: пошел на охоту, забрался слишком высоко в горы и случайно набрел на вспугнутого медведя. Не успев вытащить нож, попал в объятия зверя. Погибли оба - и зверь, и человек...
  - Что случилось, что с тобой, отец? - тихо спросил Аракао.
  Инкай всмотрелся в него и впервые увидел, что черный пушок, словно тонкое крылышко маленькой птицы, лег над верхней губой сына.
  "Усы", - подумал Инкай.
  Сколько же ему лет? Он родился в ту весну, когда Инкаю исполнилось пятьдесят. Значит, ныне двадцать ему. И пятнадцать из них он провел без матери. Старшие братья любили его, баловали. Любил его и сам Инкай.
  Лицо сына раскраснелось от жары. Шлем на голове был немного приподнят, на лбу виднелись капельки пота, под тонким чекменем, сотканным из верблюжьей шерсти, сверкали кольца кольчуги. Он был широк в плечах и ладно сидел на коне. Кинжал - подарок старшего брата - висел на боку. Колчан набит стрелами.
  Старик вспомнил, что сын вчера с первого выстрела сбил коршуна, кружившего над падалью. У сына твердая рука и острый глаз, подумал он, и на мгновенье им овладело чувство успокоенности, чувство нежности к сыну.
  - Что случилось, отец? - повторил сын.
  - Жара, - ответил он. - Нам нужно скорее добраться до воды. Найти место для ночного привала.
  - Река уже близко, так говорят нукеры, - ответил Аракао.
  - Мы свернем с дороги, не пойдем к реке, - голос Инкая стал тверже. - Пусть подойдут остальные. Мы подождем их. Укроемся в ложбине за косогором. Там оставим арбы и волокуши. Спарим коней. Погрузим на них носилки с ранеными. Больных и детей посадим на верблюдов. Все лишнее оставим.
  - Но люди не могут идти дальше, - сказал сын. - Они устали, голодны. Жара их доконала.
  Старик не ответил.
  - Эй, Кайяал, где ты?! - крикнул он, насупив брови.
  - Я здесь, аксакал.
  Запыленный, усталый воин с перевязанной головой, с длинными полуседыми волосами выехал из толпы и подъехал к старику, придерживая булаву, притороченную к седлу. За спиной у него торчало длинное самодельное ружье.
  - Возьми с собой кого-нибудь из нукеров и скачи назад! Поднимись на вершину. Оглянись кругом. Протри глаза! Никто не должен знать, куда мы свернули с дороги. Стой там столько времени, сколько понадобится, чтобы сварить полказана бычьего мяса. А потом идите! Ищите Хонуу, найдите его нукеров. Победит он или погибнет - все одно, скачите назад и ищите нас в песках, там есть колодец, там корни саксаула уходят глубоко в землю. Принесите весть от Хонуу, и тогда решим, как нам быть дальше - вернуться в родные горы или ждать!
  - Я понял тебя, Инкай, - ответил Кайяал.
  - Я с тобой, Кайяал-ага! - Аракао пришпорил коня.
  Кайяал взглянул на старика. Старик растерянно смотрел на сына. До сих пор Аракао не участвовал в сражениях.
  Парень ждал благословения отца. Но отец молчал. Он молчал потому, что считал сына слишком молодым. А еще потому, что тот был единственным из пятерых, единственным оставшимся в живых. Кроме него, у старика' не было никого - ни жены, ни снох, ни внуков.
  Сын смотрел прямо. Старик на минуту закрыл глаза, По лицу пробежала тень, чуть побледнели скулы. Когда он вновь открыл глаза, Кайяал заметил в них боль. Но голос старейшины прозвучал спокойно и твердо:
  - Благословляю тебя, сын. Будь достойным воином...
  Инкай провел ладонью по бороде.
  - Кайяал, подставь плечо, если у него надломятся крылья...
  Кайяал молча наклонил голову...
  - Ступайте! - властно сказал старик.
  Женщина, стоявшая ближе других и слышавшая слова Инкая, молча подала Кайяалу бурдюк. Лицо ее было суровым, голова крепко обтянута черным платком. Кайяал прикрепил бурдюк к седлу и повернул коня к одинокой сопке, оставшейся в трех-четырех полетах стрелы за караваном.
  Аракао придержал своего скакуна, чтобы пропустить Кайяала вперед, взглядом обвел истерзанный караван. Юный воин, сидевший на усталом вороном коне и державший за повод навьюченного верблюда, не спускал глаз с Аракао. Караван вновь двинулся вслед за Инкаем. Юный воин все еще не трогался с места.
  - Ты чего стоишь? Трогай! - раздался чей-то голос.
  - Сейчас!
  Воин сорвал с головы шлем, и черные волосы упали на плечи. Это была девушка.
  - Сейчас, я поправлю седло.
  Она соскочила с коня. Начала перетягивать подпругу, не спуская глаз с Аракао. Наконец их взгляды встретились. Поправляя колчан со стрелами, парень еле заметно кивнул ей и, пришпорив коня, помчался за Кайяалом.
  Девушка долго смотрела вслед. Потом прижалась головой к седлу. Плечи вздрогнули. Накалившееся стремя обожгло щеку. Она подняла голову к небу. На глазах были слезы.
  - Проклятая жара! - вырвалось у нее.
  Когда она вновь взглянула на людей, в ее глазах уже не было слез.
  Рядом застонала женщина. Девушка оглянулась. Женщина, только что передавшая бурдюк с водой Кайяалу, сорвала с головы черный платок и упала, забилась в истерике. Возле нее, на развернутых лохмотьях, лежало красное, сожженное беспощадной жарой тело малыша. Малыш был мертв. Женщина только что взяла его из люльки, притороченной к седлу коня, и распеленала, чтобы накормить своей иссохшей грудью.
  - Высокое Небо прокляло нас! - хрипела женщина, ударяясь головой о землю. - Мы все умрем!
  Девушка подняла ее с земли и прижала к себе. Караван остановился. Женщина вырвалась из объятий девушки и снова упала в пыль.
  - Оставь меня, Арая, - еле слышно произнесла она. - Воды...
  Девушка подобрала повод верблюда. Железное кольцо, вдетое в нос дромадера, натянулось. Атан со стоном согнул передние ноги и тяжело опустился на землю. Хромой табунщик Окдай, отец девушки, быстро отвязал кожаный мешок с водой. Деревянную чашу, наполненную влагой, Арая поднесла к губам женщины. Люди растерянно смотрели то на тело ребенка, то на женщину, то на вожака своего Инкая.
  - Несите их! - приказал вожак.
  И, не оглядываясь, направил коня к узкому, заросшему колючкой оврагу. Люди потянулись за ним. Двое мужчин положили женщину на носилки. Арая завернула тело малыша в лохмотья и вместе с ними пошла вслед за караваном. Конь шагал за ней...
  Вскоре дорога опустела. Лишь вдали на востоке, поднимая облачко пыли, удалялись два всадника. Да в раскаленном небе кружили сытые коршуны...
  Пройдя два полета стрелы от дороги, Инкай остановил свой караван и обратился к соплеменникам.
  - Здесь похороним малыша. Выберите ослабевшего коня. Принесите жертву Священной Луне и Высокому Небу и накормите людей. Ночь будет темной. Все, что можно сжечь, сложите в кучу. Разберите арбы и волокуши. Пусть костер будет хорошим. Разожгите его вон там, под тем каменным навесом. Дайте отдых коням и верблюдам. Завтра двинемся через пески к Арнис-Фолю. Найдем колодец, и будем ждать наших гонцов.
  Это была его самая длинная речь за всю дорогу.
  - Дождь остудит жару, - закончил он.
  Люди молча вглядывались в небо. Туч не было. Солнце, раскаленное солнце висело низко над землей. Но никто не усомнился в правоте его слов. Инкай всегда знал, что говорил. Хромой табунщик Окдай подошел к старику.
  - Ну что, аксакал, кости ломит?
  - Это желанная боль. Чем сильнее боль в моих суставах, тем скорее будет дождь и освежит землю, - ответил Инкай и, став на колени, начал молитву над могилой мальчика.
  Еще один могильный холмик отметил путь каравана. Обхватив руками могилу сына, лежала мать.
  Солнце уходило за горизонт. Мягко коснувшись опаленных лиц людей, вдруг пробежал ветерок. А когда мать, уставшая от слез, от тихих проклятий Высокому Небу, которое отняло у нее сына, и от раскаяний в собственных грехах, наконец, притихла, когда в казане заклокотало, и запах мяса защекотал в носу, дразня голодных людей, крупные капли дождя ударили о землю, словно высвобождая все живое из удушливых объятий зноя и смерти.
  
  
  Грозный. Конец января 1995 года. Несколько кварталов от центра города.
  
  
  Очнувшись, Снегирев сперва удивился, что вообще очнулся и жив. Вторым удивительным фактом было почти полное отсутствие боли. Ни в боку, ни в животе. Разве что бинты и засохшая кровь напоминала о том, что совсем недавно он был на волосок от смерти, и это ему не померещилось. Или все же все померещилось?
  Генерал потянулся, присел, и обнаружил, что его правая рука прикована наручниками к холодной батарее. Он лежал на старом матрасе, запачканным чем-то черным, о природе которого думать не хотелось. В комнате - голой, разбитой, с выбитыми окнами и расколотой мебелью было несколько человек в обычных армейских зимних бушлатах и касках.
  Двое возились у армейской рации, явно прослушивая переговоры.
  До слуха генерала доносилось:
  - Я - "Калибр-10"! Я - "Калибр -10"! Всем, кто меня слышит, подбросьте хотя бы пять коробочек к "Минутке"... Прошу, будьте людьми, мужики!
  Так, он в плену. Что ж, даже с генералами это бывает.
  Воспринял это отстраненно, просто как факт.
  То, что делали с пленными озверевшие аборигены, он знал не из слухов, а из рапортов, из которых следовало, что самые жуткие слухи не говорят всей правды.
  Это солдатику могут просто прострелить живот и бросить подыхать, пока местные псы будут обгладывать ему ноги и руки - еще живому.
  А для офицеров такого "милосердия" не припасено.
  Могут изнасиловать всем отрядом и возить с собой, время от времени устраивая оргии да еще снимая это на пленку. Могут заставить сражаться в гладиаторских боях с такими же пленниками - под гогот и аплодисменты двуногих скотов, заключающих пари. Могут...
  Но он вроде генерал - добыча ценная. Значит, и придумают для него что-то особенное.
  Пожалел, что не захватил с собой яду, как на полном серьезе советовал начмед управления майор Галустян.
  Или же его используют как ценного заложника? Например, обменяют на кого-то из важных пленных.
  Или...
  Вот тут Снегиреву стало по-настоящему страшно.
  Не секрет, что в Чечне паслись не только разнообразные боевики со всего мира - от прибалтов и юаровцев до душманов - в смысле афганских моджахедов. Не менее активно тут орудовали всевозможные разведки. И целый генерал российской контрразведки для таких - лакомая добыча. Особенно для бывшего потенциального противника, а ныне стратегического партнера. То есть, их людей тут, конечно, "нет". Официально.
  Вот тогда точно шансов не имеется. Даже из рабского зиндана выходят. А в этом случае из него сперва самыми разнообразными методами вытащат все. Воистину ВСЕ (вот у серых оперативников ЦРУ глаза на лоб полезут!), а потом прикончат и зароют далеко и глубоко.
  "Но может все не так плохо?" - робко затрепетала надежда.
  Ведь все чаще идут сообщения, что многие полевые командиры осведомляются в неофициальном общении с федералами о том, что будет с теми, кто добровольно сложит оружие?
  - "Гром-15", "Гром-15"! Это - "Волк-103". Движемся по Старопромысловскому шоссе. Только что пересекли Алтайскую улицу, Алтайскую. Прием... - заверещал приемник.
  - Понял вас, "Волк-103", понял. Продолжайте движение.
  - "Гром-15". Это - "Закат-5". Если есть возможность, выдвинитесь в район Старопромысловского, выручайте 119-й батальон... Он должен быть в районе Кропоткинской. Прием...
  - Ага, вас ищут, Алексей Николаевич, - чей-то возглас вернул его к действительности.
  Напротив него стоял, покачиваясь с носка на пятку и небрежно заложив руки за спину, человек в таком же, как у здешних чеченцев и у него самого зимнем армейском обмундировании - разве что на голове вместо каски или ушанки была генеральская каракулевая папаха старого образца.
  Снегирев этого человека не видел прежде, но, конечно, узнал сразу.
  Бывший командир лучшего артполка Советской Армии. Кавалер ордена "За службу Родине" III степени. Второй или третий человек в руководстве сепаратистов.
  Организатор обороны Грозного... Член КПСС с... Вроде бы в контрах с шариатской госбезопасностью и этими... ваххабитами. Ну, что еще там было в досье собранном наспех в его конторе?
  Мановение руки, и присутствующие скрылись в дверных проемах.
  Они остались одни. Два гражданина одной страны. Два офицера одной армии. Два врага...
  По ту сторону пролома в стене за спиной чеченца расположился небольшой скверик. Вернее, сквер там был когда-то в мирное время. Ныне глазам представал сюрреалистический кошмар. В беспорядке, как брошенные на детской площадке игрушки, на площади замерли десятки мертвых железных зверей. Это беспорядочно разбросанное стадо сожженной техники подавляло своим количеством. Сколько же ее здесь? Снегирев вспомнил, что как раз тут в первый штурм приняла бой Кубанская сводная бригада. Так и стоит, где дралась...
  Взгляд генерала выделил из общей массы разбитого железа невиданную доселе конструкцию. Танковое шасси, вычурная башня, направляющие ракет, колпак локатора, стволы пушек по бокам.
  Словно из декораций к фантастическому фильму.
  - "Тунгуска", - процедил чеченец, заметив его интерес. - Новейший войсковой комплекс ПВО. Какое мудило пригнало ее сюда и зачем - ума не приложу. Там за поворотом еще пара "шилок" стоит. Одних восьмидесяток двадцать. БТРы и семьдесят вторые не считали...
  - Послушайте, товарищ подполковник... - тихо начал Снегирев, решив, что чему быть, того не миновать.
  - Я тэбе не товарисч! - зло и вместе с тем устало прошипел Аслан с прорезавшимся акцентом. - Волк позорный тэбе товарисч! Я для тэбя гаспадын бригадный генерал! Долго же пришлось тэбя лавить. Сперва забрасывать дезу этим тваим ... - он сплюнул, - федералам-педералам про архив, патом еще пастараться, чтобы тэбя паслали, патом еще лавить по всему Грозному...
  - Вы за мной, что ли, следили? - пробормотал генерал.
  - Такое уж время наступило, - ответил Аслан. - Разве Рассия сычас не свабодная страна? Каждый теперь имеет право следить за другим! Тем более нэ известно, кто окажется другим, - со зловещей многозначительностью добавил чеченец.
  - Кстати, Алексей Петрович, а вы миня савсем не помните? - с неподдельным участием осведомился он полминуты спустя.
  Снегирев покачал головой. Как он точно знал, с этим человеком они нигде совместно не служили.
  - Ну да, где вам, белой чекистской кости помнить армейскую скотинку? - презрительно ухмыльнулся Аслан. - А я вот вас запомнил, хотя всего два раза видел.
  Кавказский акцент в его голосе снова пропал.
  - Это где ж?
  - Где? - протянул чеченец. - В Октябрьске, где ж еще? Один раз на совещании по магической безопасности, второй - на совещании по взаимоотношениям с аборигенами. Помню, сидели вы в президиуме. Так, с краешка, скромно вроде, да на ус мотали...
  Снегирев ощутил, как на лбу выступила испарина, а сердце замерло на миг. Вот оно как!
  Ну, понятно, откуда серым затурканным "особнякам" из родного ФСК знать про такое?
  Да...Что-то часто в последнее время встречаются ему люди из прошлого, которое надо забыть. Которое было приказано забыть, и которое согласились забыть все, включая и американцев и французов. Что было решено считать "не бывшим", и чего нет даже в пресловутой "Особой папке", чтоб Первый кому не надо невзначай по пьяни не выболтал.
  Нет, конечно, шила в мешке не утаишь, и кое-что просочилось наружу. Пусть лишь на страницы желтых газетенок и разных безумных книжонок - тех, где пишут про инопланетян, сношающих земных девиц, и Гитлера, улетевшего на летающей тарелке, созданной тибетскими магами, в Антарктиду в сорок пятом. Особо хитрые журналюги и долбанутые энтузиасты уфологии, правда, начали копать это дело, так что даже пару раз пришлось принимать меры.
  - Не находите это забавным, генерал? - с коротким смешком продолжил разговор Аслан. - Еще совсем недавно мы штурмовали другие миры, а сейчас вы не можете взять бывший горком бывшей партии...
  - Возьмем... еще не вечер, - зло огрызнулся Снегирев.
  - Да я ж не спорю... Возьмете и дворец Джохара, и Грозный. Но толку-то?.. - чеченец передернул плечами. - Потом ведь все равно уберетесь. Не через год, так через десять лет. Видел я ваших солдатиков - это ж сплошные слезы. Но они хоть немного в нормальной школе поучились, хоть ели досыта. А что дальше будет? Вам не страшно, генерал?
  Снегирев промолчал, сказать было нечего.
  - А ведь все могло бы быть по-другому... - тихо и печально проронил Аслан. - Могло... Но вы не захотели, именно вы. И ты...
  Ощутив подступивший страх, генерал уставился на Аслана. Не может этого быть... Откуда он...
  - Да, я все знаю. Не спрашивай, откуда, поймешь сам. И про спецподразделение "Прометей", и про тетрадочки с разными предсказаниями. Вы их...- он сплюнул, глотая мат, - вашему Ельцину отдали или себе припрятали?
  - Послушайте, Аслан Алиевич...- Снегирев запнулся. - Это... не такой простой вопрос... Вы можете мне не верить, но мы и в самом деле пытались сделать все, что в наших силах...
  - Вах!! - махнул чеченец рукой. - Ну что ты мне будешь гаварыть - пытались-мытались? Что, Лысого Меченого притравить не могли или алкаша беспалого? Как Литовкина или бедолагу Пащенко, да? Диоксина с полонием пожалели, да?
  "Откуда он про это знает?! - пронеслось в мозгу генерала. - До этого же еще далеко... Хотя... если он тоже из них..."
  Его вдруг проняла крупная дрожь.
  И дрожь эта была вызвана не тем, что он боялся Аслана, хотя, конечно, боялся. Но не только, и, пожалуй, даже, не столько...
  Снегирев ощутил остатками умений мага третьей ступени, что было в этих руинах еще что-то, кроме них. Что-то очень сильное и злое. Тогда дела их куда более поганые, чем казалось, ибо сражаться с магом-провидцем, не имея на своей стороне никого похожего, так проще удавиться. Но, черт возьми, Эйгахаловы людишки, помнится, говорили, что в здешнем мире способен на что-то существенное маг никак не меньше восьмой ступени? Генерал точно не помнил на память всех самопальных чародеев ОГВ, вернувшихся с Аргуэрлайла на Землю, но то, что его собеседника там не было, - это факт. Он бы знал... Или тот просто не доложил о пробудившихся способностях?!
  Дьявол! Так ведь это он, не иначе, вылечил его, причем от очень скверных ран! Но как же тогда быть с "правилом одного таланта", согласно которому маги не могут почти ничего за пределами своей "специализации"? Или есть исключения? А может их "кореша" из Конгрегации просто наврали? Или... это Аслан не маг, а шаман? Эти и правда могут почти все.
  - Ладно, - поднялся с места Аслан, хлопая себя по бедрам и вставая. - Все это не так важно, потому... Потому что... Не буду долго говорить, время не терпит. К нам на Землю пришел бог.
  - Бог? - зачем-то переспросил Снегирев.
  - Бог, самый настоящий. Тут у нас, видите ли, уже примерно лет этак тысячи с три как не было богов, - сообщил Аслан. - Почему думаете маны кот наплакал, да и та дрянная? Потому как ее проводники в наш мир - именно боги и высшие демоны, что бы эти кретины из тамошних школ не говорили. Ну вот, когда наши ученые пробивали дырку между мирами, они нашумели так, что разбудили одного крепко спящего, почитай что мертвого бога. Нет, не совсем мертвого...
  Чеченец поморщился, пытаясь подобрать слова.
  - Он, как бы это сказать, впал в детство, что ли? Нет... не то... - Аслан провел ладонью по лицу. - Не знаю, как объяснить. Понимаете, боги, они вообще не то, чем кажутся. Все дело в том, что он потерпел поражение... Когда-то, очень давно... Имя его никогда больше не произносилось, даже имя... Еще во времена той самой цивилизации, что была на Аргуэрлайле до той, которую мы там застали, в ее самые ранние дни. Оно было сбито с барельефов, а его изображения уничтожены все до одного. Были убиты жрецы, все до единого, и даже просто люди, знавшие, как ему правильно поклоняться. Вот такой бог-изгнанник, вышвырнутый и с Неба, и из Преисподней, одинаково проклятый и там, и там. Нет, ты не подумай, майор! - вдруг словно спохватился чеченец, назвав Снегирева по званию, в котором тот был во времена операции "Порог". - Он был силен, очень силен! Но, - кривая усмешка, - нашлась сила и на него. По его приказу мертвые могли восстать из могил, но он не мог погасить Солнце и даже Луну, оттого и проиграл. Ибо силами Солнца его враги и пользовались...
  Чеченец бормотал это каким-то странным речитативом - ни дать, ни взять служка в темном храме, привычно отчитывающий слова богохульного писания...
  - И бог явился сюда по нашему следу. Обычно боги прикованы к своим вселенным, но этот был немного другой породы. Все дело в том, что он был Сыном...
  Потом вдруг Аслан встряхнул головой, сурово поглядел на генерала.
  - Да...чего-то я... Ну ладно, это не важно... пока.
  Кроваво-красный отблеск дальнего пожара плясал на его костистом лице с уже заметно отросшей щетиной, отражался в блеклых глазах.
  - Просто прими это к сведению - раньше на Земле не было богов. Теперь они есть. Теперь Он есть, - поправился. - Мы ему служим. Он пришел ко мне, когда мне было плохо, когда ваша "демократия" вышвырнула меня из армии и грозилась раскатать мою несчастную Чечню танками. И я ему поверил и впустил в себя... И теперь служу ему. Я и мои товарищи. И тебе тоже придется ему послужить. Но сперва его надо будет немного подкормить...
  - Кого? - пересохшим горлом выдавил генерал.
  - Нашего Владыку... - прозвучало в ответ.
  И ухмылка, в которой противоестественно смешались неподдельное благоговение и одновременно умиление, с каким хозяин смотрит на любимую собаку или кошку, показалась Снегиреву на редкость омерзительной и страшной.
  - Нет, ты не подумай... Ему не нужна кровь, плоть или то, что мы называем душой... - как бы размышлял его собеседник вслух. - Просто жертва отдает ему оставшиеся годы своей жизни - он питается временем, которое определено человеку. Ему все равно, чье время, хотя, конечно, у молодого времени больше, чем у старика...
  Так бурча себе по нос, он вытащил из кармана разгрузки пачку свечей, затем на полу появился старинный медный тазик, наполненный водой, в которой плавали кусочки льда. Расставил свечи вокруг миски в пластиковые розеточки, какими украшали свадебные торты. И это контраст потусторонней жути и прозаических мелочей мирной жизни заставил сердце генерала сжаться.
  Аслан постоял со склоненной головой три или четыре минуты, словно молясь в молчании. Затем принял у вышедшего из дверного проема автоматчика накрытый крышкой армейский котелок - самый обычный.
  Под крышкой оказалась пригоршня исходящих сизыми искрами углей.
  Он дунул на угли и зажег свечи от вспыхнувшего пламени...
  - Нельзя использовать спички, в этом огне не должно быть ни следа серы, - объяснил он. - А это тлеющие угли от разбитого снарядом дома... Самое то - огонь смерти и разрушения...
  Снегирев лишь наблюдал с обреченным отчаянием, как бывший подполковник бывшей Советской Армии расставляет свечи вокруг миски, всматриваясь в отражение огоньков.
  Рослый бородатый боевик молча принес на руках спеленатого шнурами, как младенца, солдатика, кажется Еремеева, и бережно положил у огненного круга, словно боялся сделать жертве больно. Потом бесшумно, как огромный тигр, скрылся в темноте и почти сразу появился, держа на руках еще одного, точно так же связанного, с перебинтованной головой. Тот слабо стонал, не открывая глаз. Затем рядом лег так же скрученный Пашков. Следующим был - Снегирев даже не сразу поверил - чеченец с развороченной грудью, кое-как перебинтованный. После еще трое - два солдата и не первой молодости женщина, не разобрать - русская или чеченка (похоже, поймали первую попавшуюся).
  Густобородый здоровяк присел на корточки рядом с обреченными. Аслан наоборот - отошел в тень. Но тут порыв сквозняка задул несколько свечей и бригадный генерал, шипя сквозь зубы проклятия, вновь раздул почти погасшие угли из котелка и зажег свечи.
  И только потом бородач достал нож. Обычный столовый нож, не какой-нибудь навороченный "боуи" или "кукри" и не здешний кинжал в серебре, а заурядный сточенный столовый нож с деревянной ручкой, видать не одно десятилетие мирно служивший нескольким поколениям хозяек на какой-то грозненской кухне.
  Снегирев закрыл глаза, видеть это было выше его сил. Что бы там ни было с ним дальше, он имеет право не видеть Этого.
  Он услышал чавкающий звук входящего в плоть лезвия, женский стон, какое то бульканье...
  Потом.
  Потом пришел Он.
  Или ОНО...
  Что-то омерзительное и страшное...
  Генерал содрогался от ужаса и отвращения, ощущая, как ледяные цепкие пальцы забираются к нему в мозг, вползают в уши, копаются в разуме и тянутся дальше, к тому, что священники называли душой. Затем из тьмы протянулись фосфоресцирующие щупальца и, воткнувшись в грудь генерала, начали вгрызаться в нее. Потом на него поглядели исполинские бледно-синие глаза колоссального спрута или кальмара...
  Нарастая, в уши ворвались завывание и нечеловеческие голоса, тонкие и звенящие. Они доносились отовсюду и были невыносимы. Вибрирующий, доводящий до безумия звук на самой границе слышимости, от которого, казалось, лопнет череп.
  И череп лопнул...
  На бесконечную череду тысячелетий пришла неслыханная боль. Далее она кончилась, но ушла не сразу, а постепенно, цепляясь за мельчайшие осколки возрождающегося сознания, кусая, злобствуя. Затем ее не стало совсем, и тогда, хотя ни зрение, ни слух не спешили возвращаться, оказалось возможным понять: ничто не кончилось, мучители всего лишь решили передохнуть...
  Закрыв глаза, он прислушивался к отсутствию боли. Первым делом попытался открыть глаза, и, несмотря на успех этого предприятия, ясности оно не добавило. Перед глазами стояла красная завеса, которую кое-где нарушали синие сполохи. Но прошла вечность, и еще одна вечность, а потом время замедлило бег, и глаза увидели свет свечей. Движения век вызвали новый приступ головной боли. Разглядел пустую холодную комнату и человека в генеральской папахе над ним. Аслан был один, он напряженно и озабоченно заглядывал в лицо Снегирева. Генерал скосил глаза.
  Трупов уже не было, как и предметов жуткого обряда. И то, страшное и потустороннее, тоже ушло.
  - Эй! Ты меня слышишь? Хорошо слышишь?
  - Ccc... Хррр... - прохрипел Снегирев.
  Означать это должно было что-то вроде "слышу хорошо", и Аслан его понял.
  - Ну вот... вот и отлично, - удовлетворенно резюмировал чеченец. - Сейчас придешь в себя, и тогда мои люди тебя проводят к федералам. Пока полежишь в госпитале, пока то да се - и на службу... Третий штурм еще не скоро теперь будет и я уж как-нибудь без тебя его отобью. Твоя очередь действовать позже придет... Да, на всякий случай, чтобы не было иллюзий... Попробуй подумать о том, как ты предаешь меня или Его? Ну, попробуй...
  И Снегирев представил. Представил, как сразу по возвращении в Москву, наплевав на всю служебную иерархию и подчинение, на здравый смысл, поднимает трубку секретного телефона и, назвав пароль, просит связать его с президен...
  - А-а-а... ах... ххх-ууу!!!
  Боль была не такая уж сильная, вполне терпимая, но куда страшнее было то, что он ощутил за этой болью. То, что она - лишь крошечная часть тех мук и ужаса, что способен на него обрушить тот, кому предался его бывший сослуживец.
  - Ну, понал, дюрачок? - с недоброй усмешкой осведомился Аслан с опять появившимся акцентом. - Так чито привикай, Ученик, тэпер тибэ уже никуда... А сичас извэни, придется тибя нимножка прадырявит, тваи раны я зарастил савсэм, а вроде как неудобно без крови ухадить, да и падазреный меньше.
  В руках Аслана появился, как по волшебству, массивный "Стечкин"...
  
  
  Москва. 2 апреля 1986 года.
  
  
  ...Алексей Снегирев проснулся. Вытерев обильную испарину со лба, осторожно, стараясь не разбудить жену, спустил ноги с кровати.
  Пытался нашарить тапки под диваном, но потом плюнул и как был босиком прошел на кухню, инстинктивно стараясь потише ступать, когда шел мимо двери в комнату сына. (Умаялся на соревнованиях, пусть поспит) Сел на табуретку, зачем-то зажег газ и поставил чайник, хотя пить не хотелось. Потом вытащил из пачки "Кэмела" (еще афганские запасы) сигарету и прикурил от плиты, жадно затягиваясь.
  Так, надо успокоится, прийти в себя... В конце концов, пока все в порядке. Сейчас самое начало апреля 1986 года, а не страшный кровавый январь 1995-го. До него еще почти десять лет, он не генерал этого непонятного "ФСК", а майор КГБ, сотрудник особого подразделения "Прометей", и завтра ему ехать в Чернобыль - предотвращать взрыв Четвертого энергоблока...
  Да, еще ничего страшного не случилось...
  Еще все можно исправить...
  И в ответ на эту бодрую мысль перед глазами встал ослепительно-черный свет и разлетающиеся мертвенно-блестящие звезды дьявольского причастия...
  И Алексею стало страшно. Страшно, как не бывало никогда. Ни когда над Гиндукушем его Ми-восьмой поймал стингер, ни когда он сидел в приемном покое роддома перед дверью, за которой решался вопрос - жить или умереть Ольге и Дениске...
  Ибо если его сон не лгал, а до того такие сны не лгали, то они обречены.
  Можно и в самом деле без особого труда устранить пока еще не ставшего кем-то Беспалого или еще пребывающего на подъеме Меченного, можно послать киллеров к Рейгану или Бен Ладену, можно назначить Дудаева командовать авиацией Дальневосточного округа, а этого Аслана - береговой обороной Курильских островов. Можно собрать всех отечественных воров и политиканов, каких он и такие, как он, вспомнят, на "Адмирале Нахимове", и в сентябре этого, одна тысяча девятьсот восемьдесят шестого года, с чистой совестью подставить старую калошу под таранный удар "Петра Васева"...
  Но что толку, если темный древний бог, чудовище из немыслимых забытых преданий другого мира уже на Земле? А значит сейчас, либо через десять или двадцать лет оно все равно найдет кого-то, кто согласится впустить его в свою душу. Здесь ли, в Австралии, на Тибете или в Африке.
  И ад разверзнется на этой несчастной планете!
  Майор Снегирев готов был расплакаться, если бы с недавних пор не разучился плакать...
  
  
  За полгода до того. Аргуэрлайл. Западно-Эльгайский хребет.
  
  
  ...Хотя ты можешь быть уже зрелым мужем по здешним меркам - двадцать седьмой год, хоть в руках у тебя оружие, какого в здешнем мире нет ни у кого, хоть ты не новичок в схватках, но когда чужая ночь смешивает воедино свист ветра в скалах и дальний вой пещерных гиен или еще каких явно хищных тварей... Когда при каждом шорохе рука стискивает магазин Ак-74... Последний, между прочим, магазин...
  Да, тогда поневоле пожалеешь, что соблазнился пайком солдата сил самообороны, и не подался в свое время в Артмастерские или не женился на дочке соседа-лавочника - она так на тебя смотрела!
  Но ведь нельзя выдать усталость и тоску ни жестом, ни вздохом, ибо рядом с тобой идет девушка, которую ты любишь, и которая не ноет и не падает духом.
  Кири, замедлив шаг, обернулась в его сторону.
  - Всё! Устала, больше не могу! - сообщила она на смеси всеобщего и недавно выученного русского. - И Луна скоро заходить. Пойдем дальше - свернуть обе свои шеи! И вообще, как говорил мой дядя, который кабан съел: "Ночью по горам ходить - в Нижний мир ходить".
  Все правильно. Но что поделаешь, если нужно было как можно дальше уйти от разоренного врагами селения, оторваться от возможной погони и избегнуть встречи с похитителями людей? Но теперь им требуется и в самом деле перестать убегать, и найти безопасное место, чтобы приткнуться до рассвета.
  Хорошо бы найти уютную пещерку, поросшую мохом, куда можно натаскать веток, на которые ляжет плащ девушки. А потом можно будет окликнуть Кири... Нет, лучше не окликать. Лучше будет молча подойти, положить руки на плечи, повернуть к себе лицом, припасть губами к губам...
  Резкий толчок в плечо вырвал его из сладостной мечты.
  - Не шевелися! - прошипела девчонка прямо в ухо. - Там впереди - нехорошее.
  Минут пять он всматривается из-за кустов в ночной мрак, прежде чем в лунном свете смог рассмотреть человека, сидящего на корточках у каменной груды. Ага, не просто сидящего, а разжигающего ударами кресала маленький костерок в нише, словно в печурке. Становится кстати видно, что камни эти не простые - плоская плита, положенная на четыре валуна, и два отдельно стоящих высоких острых обломка, ребристыми гранями отражающие лунный свет. Кажется, похожие камни в его мире называли кромлехами.
  Вот между ними и полыхает костер, куда незнакомец что-то сыплет, отчего пламя становится неприятно зеленоватым. Видимо творит какой-то обряд в честь одного из сонма богов, каким молятся в мире, куда занесла землян уже скоро как восемь лет лихая судьба и приказ...
  Спутница судорожно сжала запястье солдата. Осторожно повернувшись, он встретил расширившиеся глаза, в которых отражался страх. Да она, кажется, расплачется сейчас! Неутомимая и отважная охотница испугана!
  Один человек жжет костерок - что тут особенного? Сдались ей эти боги и черти? Но если Кири страшно - это очень, очень серьезно!
  А вокруг и ведь и в самом деле происходит что-то не то. Свет ущербной Луны как-то сгустился, стал тягучим, налился зеленью, и странно мерцает в такт ударам крови в висках.
  Нет, конечно, примерещилось...
  А вот это... это уже не мерещится!
  Из-за кустов появляются и медленно, беззвучно начинают скользить вокруг камня с языком пламени между двух столбов и неподвижно сидящим человеком - молчаливые фигуры в темных плащах с низко надвинутыми капюшонами. Они движутся нарочито неспешно, кружась в хороводе, не останавливаются ни на миг, но и не убыстряя шаг. Танцуют? Молятся неведомым богам? Заклинают каких-то демонов? Занимаются непонятным чародейством?
  Кири осторожно прикоснулась к плечу. Глаза её расширены, белки блестят. Как бы не увидели "чёрные"...
  Эта мысль тут же исчезает: одна из фигур, не нарушая общего ритма движения, направляется к кустам, где укрылись беглецы.
  Быстрый взгляд на Кири - та держится молодцом, хотя глаза расширены в неподдельном ужасе.
  Она что-то прошептала. Что - Смагин не понял, но ему показалась, она поняла, что это за типы. И они явно не нравились его женщине, а в этом мире за такое и убить не грех.
  То ли шепот Кири выдал их, то ли ночные колдуны почуяли чужаков, но коловращение мертвого танца остановилось.
  - Хаар-хайраррын-гур!!! - выкрикнул с ненавистью и отвращением старший из них - широкоплечий, крупноголовый, с лохмами волос, ниспадавших на плечи.
  Он единственный из всех был не в капюшоне, и воздел руки к черным небесам. Как показалось Анатолию, вокруг его кистей промелькнул сиреневый отсвет...
  - Паргу-уум! - взвыли остальные.
  Язык был незнаком солдату - даже похожего слышать не доводилось. Но и без перевода было понятно - ночные гости явно недовольны появлением чужаков в месте своего поклонения и твердо намерены покарать святотатцев.
  Как по команде рассыпанные в замершем хороводе люди выстроились в шеренгу, в руках появились короткие широкие кинжалы.
  С промелькнувшим облегченным боец обнаружил, что врагов меньше, чем казалось - всего полдюжины или около того.
  Как ни странно, Анатолий не испугался. Вернее, почти не испугался. Как никак он был солдатом! И сейчас спокойно и быстро прикидывал их шансы.
  То, что это маги или кто-то вроде того, понятно. Но маги обычно не творят свои заклятия тайно и толпой! Жрецы или шаманы? Это, пожалуй, ближе к истине.
  Если шаманы - скверно. От этих можно ждать любой неприятной неожиданности...
  - Выходить!! - высоким, как у кастрата, голосом заорал старший на ломаном всеобщем, приказывая нарушителям чистоты обряда покинуть убежище.
  От Смагина не укрылось, что противники двигаются как-то слегка заторможено, и выглядят вообще не лучшим образом. Вероятно, прерванный ритуал забрал у них немало сил, а может они вообще пока что до конца не сообразят, на каком свете находятся.
  - Выходить! - вновь проверещал главарь "чернобалахонников".
  Их противники толком не знали, с кем имеют дело. Да какая разница? У них превосходство и численное, и (парень кинул взгляд на продолжавшегося бесноваться главаря и двух ближайших к нему людей - те знакомо сложили ладони домиком) магическое...
  Однако на рожон не лезут. Сам бы он, наверное, уже приказал обшарить заросли и выволочь наружу наглецов. Но вот сейчас ему-то торопиться не след. У него в рожке осталось всего четырнадцать патронов.
  Ага, главарь, похоже, думал точно так же. Повинуясь его жесту, трое медленно двинулись в их сторону. Ждать больше смысла не имело.
  Вскинув автомат, Анатолий нажал на спуск, поведя стволом слева направо.
  Главарь и оба его ближайших помощника рухнули, отброшенные назад, на камни.
  В последний момент Смагин успел убрать палец с курка, рассчитывая сберечь хоть один-два выстрела на самый крайний случай, и одновременно метнулся влево, распластываясь на каменистой земле.
  В то же время девушка выпустила во врага с дикой скоростью три стрелы, но то ли не сумела прицелиться при лунном свете, то ли неведомая сила хранила чужаков - лишь одна вскользь зацепила бедро чужака.
  Прогалину огласил бешеный вопль страха и ярости. Но как ни были напуганы их противники земным оружием, в бегство они не обратились.
  И не стали мешкать с ответом.
  Отчего-то Анатолий почуял, куда будет направлен их удар. Тем самым чувством, шестым или еще каким, которым и без всякой магии (или не без нее, кто ж знает) опытный воин чувствует взгляд целящегося в тебя врага, неважно, поверх ли тетивы или автоматного ствола. Каким охотник чует зверя, только начавшегося подкрадываться к двуногому врагу.
  - Кири, берегись! - выкрикнул он, и охотница метнулась влево, перекатившись по колючей траве.
  Мимо землянина пронеслось нечто невидимое, но осязаемое, похожее на порыв ледяного ветра, почему-то пахнущего химией.
  Ударил он точно туда, где только что находилась его спутница, и от этого порыва ветви опали на глазах хрупким прахом. Какая-то особо злая магия.
  И моля Бога, чтоб чутье не подвело, землянин, направив ствол на чародея, надавил курок.
  Чутье не подкачало - две последних пули нашли цель.
  Отныне им предстояло драться врукопашную - двум против четверых.
  Девушка между тем, ловко перекатившись в сторону, ринулась в заросли, в спасительную тьму.
  Яростно завопив, один из уцелевших головорезов кинулся за ней.
  В следующее мгновение Кири развернулась на месте, вскидывая руку.
  Над полянкой сверкнула бледная молния, и бандит стал медленно заваливаться назад.
  Из его глазницы торчала рукоять ножа девчонки. Уклонившись от брошенного копья, девушка подняла лук - и выпустила две стрелы, правда попала в цель лишь одна из них.
  Кто-то из чужаков, выкрикнув что-то неразборчиво-гневное, резко развернулся к охотнице.
  "Пора действовать!" - приказал Смагину внутренний голос.
  Три длинных прыжка в сторону врага и, одним слитным движением, Толя ударил на лету штык ножом в бок развернувшегося "чернобалахонника". Тот попытался развернуться, его тело не хочет умирать, в нем еще есть силы, он еще может выжить, он должен жить для Повелителя... Он отмахнулся кинжалом, но парень изогнулся, уклоняясь от клинка, и ударил второй раз.
  Предостерегающий крик Кири, и боец уже разворачивается в сторону последнего нападающего - тот уже совсем рядом. Тычок кинжалом... Боль обожгла грудь, но в этот же момент Анатолий, изловчившись, перехватил автомат и ударил прикладом в челюсть головореза. Тот закричал, завыл, как зверь, роняя клинок, и выл еще несколько секунд, пока солдат двумя бешеными ударами не размозжил ему голову.
  И лишь потом опустился на землю.
  Кири, с трудом переставляя ноги, подошла к нему.
  - Толь-йа, - зачем-то спросила она. - Ты живой или нет?
  - Вроде живой, - сообщил он.
  Навалилась боль в старых ранах и усталость - и не было сил радоваться ни победе, ни даже тому, что кинжал последнего врага скользнул по солдатскому жетону, лишь чуть-чуть просадив его...
  Потом он тяжело поднялся, опираясь на оружие.
  Наскоро проверил трупы.
  Двое "чернобалахонников" еще подавали признаки жизни, и их пришлось добить ударами по голове. Без особого желания, но и без особого сомнения - мстители за спиной ни ему, ни Кири не нужны.
  Девушка смотрела на его работу и на трупы с внешним спокойствием, но безумные остановившиеся глаза и неподвижное, будто каменное, лицо говорили, насколько она потрясена.
  Затем вернулась к поверженному ею жрецу или колдуну, и выдернула свой клинок из его глаза. Обтерла его об одежду убитого.
  -Тол-йа, - позвала она его вдруг. - Подойди, посмотри...
  Анатолий присмотрелся.
  В руке мертвец держал непонятное украшение - цепь тонкой работы из серебристого металла.
  Смагин наклонился - и цепочка словно сама прыгнула ему в руку.
  Первым желанием было стряхнуть непонятную фигню, которую он зачем-то взял вопреки инструкциям по магической безопасности, вбитым еще в ходе операции "Порог".
  Но потом... Потом пришла непонятная уверенность, что её стоит оставить при себе, а дома показать знающим людям.
  Он обмотал её вокруг запястья и лишь затем поднес к глазам.
  На змейке из толстых грубых колец бледного золота - потемневший серебряный семиугольник с дыркой посередине. На пластинке - еле различимая вязь странных знаков.
  Возле каждого - маленький черный камешек с неприятным отблеском.
  Спрятал украшение в вещмешок.
  Девчонка ойкнула, но спорить не стала. В здешнем патриархальном мире будь ты какой угодно храброй да воинственной, мужчине особо возражать не принято.
  Ладно, с добычей потом, пора отсюда выбираться.
  И словно по волшебству отступили куда-то усталость, боль и страх - ведь они живы и неведомое зло не коснулось их.
  Двинулись прочь от каменной пирамидки, которая, как могла бы рассказать Кири, называется тут - Молельней Первых. Но ей было не до того.
  Ничего не случилось в мире.
  Не побагровела, налившись кровью, Луна, не дрогнули корни гор, не повяло мертвецким ветром из-за края мира. Просто замкнулось еще одно звено в цепи давнего, почти забытого всеми, кроме горстки посвященных, пророчества, в котором были "Люди не Отсюда", "Слуги Давнего, дети Старого", "Летучий Огонь" и еще многое другое. В том числе и одна строфа, что наверняка заинтересовала бы одного амбициозного кочевого владыку, как раз готовившегося стронуть свои конные армии в поход против мира:
  
  Он погребен в нефритовом гробу,
  В степи пустой,
  Где грезит падалью шакал,
  И навсегда забудут путь к нему,
  Чтоб скверны смрад людской
  Сон Мертвеца не осквернял...
  
  Аргуэрлайл. Княжество Тхан-Такх. Город Сулкан.
  
  
  В этот поздний ночной час дозорный на главной надвратной башне Сулкана нервно ежился. В эти безумные и страшные времена даже погода рехнулась, и конец лета вместе с дикой жарой отзывался ночными заморозками. А такого не помнят даже старики!
  - Чего дрожишь? - справился у напарника пивовар Калин - второй из ополченцев, которым жребий определил сегодня самые темные часы караула.
  Марбир, сын главы славного рода Авгис и внук старейшины, тридцать лет бессменно говорившего от имени шести родов племени кеев на курултаях Восточного предела, лишь промолчал, поудобнее пристроив самострел.
  Не надо думать о Калине, а то поневоле додумаешься до того, что парапет низкий и задремавший горожанин запросто может упасть вниз с высоты в восемь раз выше человеческого роста. Да пустой башкой об камни...
  Лучше покумекаем о самостреле. Хороший самострел, работы еще мастеров сгинувшего Сарнагарасахала. Ложе из прочного самшита, дуга из хорошо прокованного закаленного железа, хитрый механизм с воротком, натягивающим жильную тетиву в палец толщиной с силой почти в три тысячи фунтов. Само собой, ему привычнее лук, но его верный "джай", купленный за двух жеребят у знаменитого мастера Гинта, сгорел вместе с кибиткой, когда шараканские псы налетели на родовое кочевье.
  Так что приходится выходить в караул вот с этой штукой, которая сперва напоминала ему здоровенную мышеловку, какие горожане делают из палок и сухожилий для того, чтобы прожорливые грызуны не посягали на содержимое кладовок с купленным у тех же пастухов копченым и вяленым мясом. (Не приставишь же стеречь копчености кошек или хорьков?)
  Ну да ничего, тяжелый и непривычный, арбалет, тем не менее, одним выстрелом выпускает шесть болтов, на двухстах шагах пробивающих при удаче степной панцирь.
  Конечно не "летучий огонь" чужаков, и даже не эти новодельные дудуты, выплевывающие на триста шагов вихрь свинцовых шариков. Они, кстати, в городе есть, и даже раз в два-три дня воевода гонит их, городских ополченцев и стражей, называемых чужим словом "гар-низон", обучаться пользованию этими чугунными трубами на колесах, окованными стальными полосами. Однако ж воевода Ронам больше полагается не на них, а на эти странные мешки с размолотым в пыль горючим камнем - их надо будет вытряхивать на головы штурмующих крепостные стены. Марбир однажды видел, как с грохотом и дымным пламенем взрывается эта черная пыль, если успеть кинуть в это облако факел. Правда, нужно еще умудриться остаться в живых...
  - Ну-ну, холодно... Это степняку и холодно? - усмехнулся Калин между тем, и в темноте на миг блеснули его белые крепкие зубы - зубы человека, не знавшего весенних голодовок и страшных годов джута.
  Марбир подавил мгновенно вспыхнувшую неприязнь - старую неприязнь пастуха к земледельцу и горожанину.
  - А я думал, лошадники трусами не бывают... Врут, выходит! Надо же, холодно ему... Не боись, шараканы далеко.
  - Мы тоже так думали, - буркнул Марбир. - А теперь...
  - А теперь в штаны от каждого шороха готовы наделать... - с притворным сожалением покачал головой Калин.
  Он шумно принюхался
  - Вроде воняет чем-то?
  - Той тухлятиной, которой ты ужинал, не иначе, - фыркнул Марбир.
  - Да ладно, обделаться от страха не такой уж большой грех, - насмешливо покосился на него чужинец.
  - Видать с тобой не раз такое было... - степняк чувствовал, что его несет, но остановиться было тяжело, и с каждым мигом все труднее.
  - И кого я, по-твоему, испугался? Не тебя ли случайно? Или шараканов твоих?
  - Они такие же мои как твои... Но ты даром языком мелешь. Шараканов может и надо бояться, но они и впрямь далеко. А вот кого другого... - Марбир многозначительно промолчал
  - А кого же? Жуков с сусликами?
  - Древних демонов... Сейчас Злые Ночи, слышал про такие?
  Но горожанину, как и следовало ожидать, ничего не говорили степные поверья. И в самом деле - оседлые землерои разучились слушать мир и не знают ничего о своих соседях, с которыми живут бок о бок веками...
  - У... Древних демонов, гришь? - ухмыльнулся между тем Калин. - А ты их видал?
  - Кто их видал, тот ничего уже не скажет, - зло бросил Марбир
  - А откуда ж известно, что они есть, ежели никто из живых их не видел? - с противной усмешкой в голосе осведомился пивовар.
  - Видели, что от них оставалось, - нехотя пояснил лучник. - Иногда целые кочевья... Демоны раздирали их когтями, как степной леопард зайчонка!
  - Я те так скажу, лошадник, - сплюнул в темноту землянин. - Не знаю там про нечисть и духов у вас в степи - там какого только дерьма нет... А я демонов видел два раза в жизни, когда по молодости браги крепко перебрал...
  - Заткнись! - рявкнул, теряя терпение, Марбир.
  - Что, это ты мне?! - взвизгнул вскипевший от такой беспардонности Калин, после чего осекся и начал испуганно озираться по сторонам.
  - Сам заткнись, дурак! - продолжил он уже на полтона тише.
  Но и без этого Марбир почувствовал - рядом кто-то есть...Ноздрей коснулся неприятный запах, и на секунду он подумал, что храбрившийся горожанин и впрямь обделался.
  - Что за... - выкрикнул Калин.
  Договорить он не успел. Что-то очень тяжелое обрушилось на черепичный навес, прикрывавший площадку башни, раздался треск, полетели обломки стропил.
  В следующий миг нечто черное, чешуйчатое и воняющее мускусом и мертвечиной сбило Калина с ног, и он, рухнув в люк, покатился вниз по винтовой лестнице, оглашая ночь воплями. Марбир инстинктивно рухнул на каменный пол, что было несомненной удачей. Воздух над головой рассекла в диком прыжке точно такая же тварь - кочевник смог различить лишь длинную змеиную морду с оскаленными челюстями и острые когти на толстых лапах.
  Мерзкое создание приземлилось на камни там, где он стоял пару мгновений назад, и вновь приготовилось к прыжку, который должен был бы стать смертельным для Марбира, если бы тот не надавил спусковую планку арбалета и все шесть болтов не вонзились в смердящую плоть.
  Тварь, отлетев к парапету, издала отвратительный визг, словно кто-то резал тупым ножом исполинского поросенка, и завалилась на спину с костяным стуком, ясно показавшим, что кроме шерсти у нее есть панцирь.
  Внизу довольно ухала тварь и кричал Калин. Кричал как испуганный, обезумевший зверь.
  Миг, и Марбир уже вскочил на ноги и стремительно скатился по лестнице.
  Взмах сабли, и бугристая вытянутая башка урода покатилась по доскам. Но помощь Калину была уже не нужна - тварь почти откусила нечастному голову.
  Затем на лучника рухнула сломанная лестница, вышибая дух...
  
  ***
  
   Капитан Роман Иванович Земсков проснулся и несколько секунд мучительно пытался сообразить, что его обеспокоило. Приснился ли ему какой-то жуткий сон, заболела неловко прижатая во сне рука, раненая пикой пять лет назад, или какой-то шум?
  Он сел на койке, нашаривая домашние тапочки под койкой.
  Вот забавно, он привык к местным обычаям, привык есть недожаренную конину, привык носить местную одежду, выучил язык и не брезговал в степных командировках спать на вонючих кошмах в бедных юртах, при этом философски относясь, если с них на его одежду или волосы переселится какая-то мелкая фауна, которую затем придется выводить полынью и прочими травками.
  Но вот ходить по дому в уличной обуви или босиком, как принято тут, он так и не мог приспособиться.
  В этом городе, втором городе княжества Тхан-Такх, имеющем полное право так называться, кроме него землян было ровным счетом трое.
  До того земляне бывали тут наездами, хотя в последние пару лет это случалось все чаще.
  Дело в том, что в окрестностях нашлись соль и уголь, причем получше того, которым топили в столице.
  Соль, правда, была скверная, грязная, вперемешку с глиной. Но дело того стоило. И тут уже начали строить заводик по ее очистке, благо в этом мире соль была таким товаром, который имел неограниченный сбыт. Неутомимый Эгорио Самтар обнаружил тут сурьму, а она в последнее время была весьма нужна, ибо без нее не сваришь черной бронзы.
  Земсков невольно покосился на свое оружие, висевшее на стене, - тяжелую короткую трехстволку - на ее стволы пошел именно этот металл.
  Одним словом, важный городок. Но пока что землян в нем проживало трое. Он - комендант, то есть воевода, лейтенант Кузнецов, руководивший местной артиллерией, и младший лейтенант Сергей Тимченко - из уже новых офицеров. (Макееву, как он не упирался, пришлось начать производство в офицеры из рядовых и сержантов). Правда, как раз вчера Тимченко уехал в Октябрьск. Сдохла рация, ради которой, собственно, он тут и пребывал, и старушку Р-619-2 повезли чинить в столицу.
  С недавних пор Сулкан стал не просто вторым городом княжества, но и довольно важным узлом обороны. Именно через него держали связь с союзниками - тут почему-то условия приема были не в пример лучше, чем в Октябрьске. А главное - именно мимо Сулкана пролегала едва ли не самая удобная дорога в сердцевину княжества с запада, где и обретался Ундораргир. Нет, конечно, можно было зайти и со стороны Эльгая, но тогда врагу пришлось бы огибать Острый хребет, а это лишних два дня конной скачки. А Сулкан стоит как раз в самом узком месте долины.
  Потому-то здесь и разместился Особый крепостной полк, командиром которого и одновременно военным комендантом Сулкана и числится капитан, а по-местному - тысячник Земсков Эр И.
  И вооружен этот полк недурно по местным меркам. Сорок орудий - полупудовых чугунных единорогов, примерные данные которых восстановили путем опроса землян. Плюс к ним восемьдесят мелких картечниц. Вот только позиции для них на западном фасе крепости - "Форт "Гром" (воздвигнутый на месте недостроенной солеварни) еще не закончены... Да и пороху не так много. Но так и врага пока поблизости нет, и, даст Бог, будет нескоро.
  А когда все будет закончено, они продержат любое войско, пока у них будут заряды.
  Точнее, до того, как из Октябрьска подойдут бронемашины.
  Но пока что коменданту приходится решать не только проблемы земляных работ и заполняемости пороховых погребов.
  Город оказался на пути не только туменов Ундораргира, но и беженцев. Масса народу, согнанного с мест бушующей вот уже год войной, обосновалась тут - от караванщиков и купцов, которым война закрыла путь домой, до всяких сомнительных бродяг.
  Это, само собой, не добавляло спокойствия в сильно разросшемся городке.
  Словно вторя его мыслям, за окном послышались пьяные голоса, брань на незнакомом языке.
  Капитан сплюнул.
  Не только возможные лазутчики шараканов беспокоили коменданта. За "своими" тоже нужен был глаз да глаз. Беженцы, вымещая злобу на ближнем, задирали горожан. Те тоже в долгу не оставались. Так что по некоторым улицам стало опасно ходить. Не далее как три дня назад произошла грандиозная драка - два рода вспомнили старые обиды, и прежде чем вмешалась стража, было покалечено пять человек, один из которых вчера отдал душу своим богам.
  В городе было неспокойно. Попахивало бунтом и резней. Конечно, конница степных союзников и латная пехота, вооруженная огнестрелками, бунт подавит. Но что толку, если у каждого растоптанного копытами или пробитого свинцом останется пятеро родственников и друзей? Накануне вражеского нашествия это будет означать лишь то, что тыл станет ненадежным.
  Хуже всего, что никто толком не знает, что творится в городе. За все прошедшие годы Макеев не удосужился обзавестись нормальной сетью осведомителей. Да что говорить, никакой службы внутренней безопасности тоже не имелось. Была лишь разведка - в лице майора Костюка. А с тех пор, как он не вернулся с задания, так вообще словно слепые...
  Так или иначе - напряжение в Сулкане было физически ощутимо. Двери домов, раньше не запиравшиеся, теперь закрыты, на улицах и в переулках появились деревянные рогатки, охраняемые угрюмой и неулыбчивой квартальной стражей из добровольцев, цены на рынках выросли, а половину таверн хозяева закрыли до лучших времен, ибо публика все больше такая, что предпочитает вместо платы учинить дебош. По улицам предпочитают ходить не в одиночку, да еще прихватив с собой, если не клинок, так хоть дубину. Что особенно бросается в глаза - стало почти не видно детей. Их не выпускают на улицу - пусть пока по домам посидят. А ведь в этом мире дети могут без опаски бегать буквально везде!
  Отодвинув слюдяную пластину в раме из реек, Земсков выглянул в оконный проем.
  Так и есть, кучка бродяг при свете маленького факела колотила в двери соседнего дома - двухэтажной лавки.
  - Эй, есть в этой гнилой халупе красотки?! Выходите к нам, мы согреем вас лучше, чем ваши старые мужья! - заорал кто-то на ломанном всеобщем. - У них, небось, все корешки давно усохли...
  "Напились, сволочи!".
  Наплевать, конечно, что они ломились в дом, хозяева которого - семья ювелира, уже месяц как съехала в Октябрьск к родне. Но то, что дебоширы позволяют себе безобразничать рядом с казармами городской стражи, нельзя оставлять просто так.
  И как назло сейчас он один - все в патрулях и на стенах.
  Земсков сорвал с гвоздя трехствольную лупару - очередного ублюдка, вышедшего из Артмастерских. Приказом Макеева нормальное оружие было уже полгода как изъято из вспомогательных частей.
  Черт, не стрелять же по ним из окна без предупреждения, как... душман какой-то! Он, в конце концов, второе, а если хорошо посмотреть, то и первое лицо в городе. Так что придется спуститься и призвать к порядку страдающую бессонницей сволочь.
  Но пока он искал куртку, громилы, наверное, отбив все кулаки о ворота, продолжили путь, горланя какую-то песню...
  Пожелав им скорой встречи со стражей, капитан бухнулся обратно на койку. Но лишь прикрыл глаза, как услышал какой-то шум наверху. Точно большая птица села на его крышу и теперь возилась там, устраиваясь на ночлег.
  
  ***
  
  Он прислушался.
  Точно - шум, вернее, тихой шорох и скрежет наверху, как будто кто-то осторожно ходит по крыше. Шаг, другой... Короткая перебежка, снова шаги. Нет, не птица. Какому-то придурку взбрело в голову посреди ночи забраться на крышу дома городского воеводы. Это уже не лезло ни в какие ворота! Не иначе они собираются повесить дохлую собаку или связанных за хвосты дохлых крыс - как третьего дня на помост глашатая перед ратушей!
  Несколько раз ударив огнивом по кремню, он запалил каганец, и в тот же момент на крыше загремело и затрещало, словно бешеные обезьяны решили сплясать там брачный танец.
  Придется выйти и объяснить придуркам, что закон один на всех.
  Натянув ичиги и нахлобучив шлем с султаном из гривы белой кобылицы - знак достоинства тысячника, он зажег факел от каганца, распахнул ставни и посмотрел вверх, туда, где по крыше топтался невнятный силуэт.
  Холодный ветер пробрал до костей, в разрывах туч мерцало красноватое сияние Луны.
  - Эй, - грозно заорал Земсков. - Кому тут жить надоело? Кому лишнюю дырку в башке проделать? Слезай, а то свинцом накормлю...
  Но тут в свете факела комендант увидел того, кто ходил по крыше, и слова застряли в онемевшей в глотке. И на миг ему показалось, что все сказки Аргуэрлайла про демонов чертей и нежить таки оказались правдой.
  Внешне оно походило на здоровенную лысую обезьяну метра под два ростом - худую и костлявую. Сплюснутый череп с уродливыми чертами, тяжелые выдающиеся вперед челюсти. Ни в справочнике местных видов, составленном еще во дни операции "Порог", ни в инструкциях по борьбе с нетварями того же времени ничего такого не упоминалось.
  Создание наклонило голову, выгнуло шею и явно приготовилось к прыжку, издав негромкий угрожающий свист, словно оповещая Земскова, что намерено им поужинать.
  Комендант, отпрянув в глубь комнаты, поднял ружье и с обжегшим сердце страхом вспомнил, что курки не взведены.
  Но в этот миг со стороны ворот ударил набат. И вторя ему заполошно заорали неподалеку испуганные мужские голоса, может тех самых гуляк; а еще через несколько секунд завыли, затрубили рога дозорных - сигнал "Враг в городе".
  С соседней улицы, из квартала, занятого караванщиками, донесся истошный многоголосый женский визг и, перерывая его, радостное уханье какого-то существа, встретиться с которым комендант не пожелал бы ни под каким видом.
  Истошно завыли, залаяли сторожевые собаки. Испуганно, зло и отчаянно - все разом.
  Над острыми кровлями засиял, разгораясь, красный мерцающий отблеск пожара - так всегда бывает, когда в горячке боя падают факелы и опрокидываются жаровни.
  Ударило несколько выстрелов из картечницы... А потом... началось сразу по всему Сулкану.
  Вопли людей - крики боли, ужаса и отчаяния, боевые кличи, лязг клинков, уханье и вой.
  Находившаяся на крыше нетварь, хрипло затрубив, бросилась в атаку, сиганув сверху прямо в окно, ловко зависнув на миг на одной руке (или лапе?).
  Щелкнули по камню стен когти длиной в палец, брызнули щепки от ставней...
  Нетварь не дотянулась до Земскова на какие-то полметра, и через миг ей в голову ударили дуплетом четыре унции крупно рубленого свинца.
  Страшилище кувыркнулось через подоконник. Но капитан уже забыл о нем. Руки сами выполняли привычную уже работу - завязывали шнурки нагрудника из воловьей кожи, перекидывали через плечо патронташ, перезаряжали лупару... И вот уже капитан кубарем скатился на первый этаж, сбрасывая засов с кованого крюка.
  Ударом ноги распахнул дверь, задержавшись на пару мгновений - на случай, если с той стороны ждут.
  И тут инстинкт его подвел - враг атаковал не снаружи, а сверху.
  Грохот, летящие вниз обломки черепицы - и здоровенный обезьяноид, с ужасающим грохотом рушится вниз, сметая перила, и резной старый ясень, идущий в этом мире на древки копий, оказывается не крепче гнилой осины.
  Следующие несколько секунд нетварь наскакивала, пытаясь достать капитана когтистыми лапами, он отмахивался палашом, тщетно силясь выиграть время и вытащить лупару.
  Его спасло то, что видимо создатели двуногого ужаса не рассчитывали свое детище на бой в закрытом пространстве, а, может, это не было заложено в исходном материале. Неуклюжие броски не достигали цели, молотящие воздух длинные лапы цеплялись за стены и низкие балки.
  Но долго это длиться не могло. Сообразив, что выбрало неверную тактику, чудище отскочило в дальний угол, чтобы взять, наконец, нужный разбег и налететь на человека со всей возможной скоростью, пробить защиту и пустить в дело трехдюймовые когти.
  Да вот только комендант Сулкана не стал принимать безнадежный бой, а опрометью метнулся к двери и через миг уже был на улице.
  Обшитая кованными железными полосами дверь захлопнулась. А через считанные секунды повернулся длинный латунный ключ в поставленном как раз неделю назад новом замке.
  В тот же момент одуревшая обезьяна ударила в дверь так, что та зашаталась.
  Отлично! Какое-то время у него есть. Теперь бы найти своих...
  Быстрее, быстрее...
  - Ах, б....ь!!!
  Воющий многоногий комок выкатывается из-за угла, устремляясь прямо на Земскова.
  Капитан повел себя совсем не героически. А именно обратился в бегство. Это была не трусость, не испуг, просто инстинкт, оставшийся в подкорке с тех еще времен, когда волосатый предок гомо сапиенс спасался от сгинувших ныне хищников - тех, что силой и свирепостью вполне могли бы поспорить с любой нетварью.
  Чувствуя позади настигающую нечисть, капитан заячьим зигзагом метнулся в сторону, затормозил и бухнулся на булыжную мостовую, в кровь обдирая ладони. Мимо пронеслась, обдав мускусной вонью, тяжелая туша - когти скрежетали по камню.
  Ему повезло - хищник, должно быть, не сразу понял, что добыча исчезла.
  Зверюга ударилась о стену всей массой, жалобно взвизгнув, и прокатилась по мостовой. Вот она вновь на ногах, ошалело мотая уродливой башкой с костяными наростами. Глаза, горящие оранжевым, хищно уставились на поднимающегося капитана.
  Один за другим два выстрела погасили инфернальные огоньки.
  Земсков тяжело закашлялся, встал на ноги. В конце улицы замелькали факелы, в свете которых блестела сталь шлемов и мечей - подоспела стража.
  - Что происходит, господин воевода? - быстро подскочил к нему старший.
  Земсков по голосу узнал сотника Рамара Венги.
  - Воевода, ты слышишь меня? Санг, Леги, помогите, у него кровь... Он ранен!
  - К чер-р-р-ту! --зарычал Земсков, прогоняя тошнотворную слабость и старательно пытаясь сфокусировать зрение так, чтобы огни факелов не расплывались и не двоились.
  Он разглядел, как из окна брошенного дома вывалилась черная тень, и, прыгнув, заспешила к ним, воздев в воздух короткие толстые щупальца, усаженные костяными крючьями.
  Кажется, он что-то крикнул. То ли "Ложись!" то ли "Сзади!", и стражники поняли команду правильно, развернувшись туда, куда был устремлен его взгляд.
  Комендант меж тем выхватил лупару. Ствол повело, но Венги его опередил, один за другим всадив три заряда в комок мышц, обтянутый склизкой шкурой.
  Хищный урод забился, задергался на мостовой
  - Добивай! - заорал Ромар. - В брюхо гнилое коли! В пики его!
  В дело пошла старая добрая сталь, а через полминуты и алебарды. Убили быстро, отрубили крылья и голову.
  - Отлично, ребята, - улыбнулся Земсков, ощущая, как рот наполняется соленым. - Давайте вперед...
  Про себя он понимал, что, конечно, никакое не "отлично". Плохо дело. Нетвари массой атаковали Сулкан.
  Нужно прорываться к ратуше. Бегом, бегом!.. Скорее!
  Возникла и пропала мысль: отправиться к харчевне "У веселого суслика", помочь его хозяйке, молоденькой еще вдове Рису, с которой его связывала не одна лишь любовь к тамошней жареной колбасе и яблочному вину. Но долг перевесил. В конец концов, Рису там живет не одна - прислуга, постояльцы... Стены крепкие, ставни прочные... Рису, женщина умная и толковая, наверняка догадалась наглухо запереться. На крайний случай под кабаком есть солидный каменный погреб с тайным ходом.
  
  ***
  
  По дороге они прикончили полдюжины каргихов и сварпов, осаждавших дом, в дверях которого дрались, махая вилами, топорами и цепами мужики, а за стенами кричали и плакали женщины, и, не слушая благодарностей от высыпавших наружу обитательниц и их мужчин, продолжили путь по улицам атакованного нетварями городка.
  Затем им встретилась стайка старых знакомых - дурбаров, приканчивавших пытавшихся отбиваться дрекольем беженцев. На глазах Земскова эта тварь, похожая на щетинистую толстокожую гиену, вырвала седому крепышу с топориком половину живота, и тут же, опрокинув его соседа, лапами раздавила тому кадык. Подчиненные сотника без слов выставили вперед острия пик и в минуту разделались с хищными, но тупыми тварями - коменданту довелось выстрелить лишь раз.
  Еще трижды они вступали в схватку, не раз гремела лупара, приканчивая невесть как проникшую в город нечисть.
  Крики, выстрелы картечниц вдали (ага, жив Кузнецов, воюет - обрадовался Земсков), жуткие завывания нетварей...
  Наконец они пробились на главную площадь, где творился настоящий ад. Полуголые или даже голые мужчины и женщины, тащившие детей, окровавленные, замотанные бинтами воины, трупы нетварей и людей. В первый момент Земскову показалось, что тут собрался весь Сулкан.
  Довольно быстро ему и сотнику удалось организовать оборону.
  Наскоро сбитые в отряды люди вооружались дубинами и факелами, разводили костры, перекрывали проходы. Наваливая баррикады из всего, что попадалось под руку.
  Трубили рога, бухали пушки.
  То тут, то там поднималось над кровлями рыжее веселое зарево. Потом в ушах зашумело, и Земсков обнаружил, что весь рукав тяжело набух. С него стекала частыми каплями кровь - скотина все-таки задела его!
  - Идем к лекарю, воевода, - потянул его за кафтан сотник. - Надо промыть рану... У этой дряни могут быть ядовитые когти... Ард, Расан, помогите воеводе!
  Капитан сам не заметил, как оказалось, что два дюжих стража волочит его по темному коридору цитадели.
  Потом они очутились в освещенной пламенем жаровни комнатенке.
  Лекарь, грубовато ощупал его, распорол рукав.
  - Все будет хорошо, батюшка воевода. И не дергайся, если будет больно, макового отвара у нас нет - он для настоящих раненых.
  Земсков не сопротивлялся. Тем более парень показался ему знакомым. Кажется он его видел в Октябрьске - на краткосрочных медкурсах, которые по приказу Макеева с недавних вел Гена Тупиков. Врачи местного разлива все лучше, чем ничего или коновалы-знахари, у которых поплевать на рану какой-нибудь разжеванной вонючей травой - обычное дело.
  Лекарь деловито помыл рану какой-то настойкой. Затем тощая остроносая девчонка в зеленом плаще ковена Грайни провела ладонью над раной, что-то шепча. Легче не стало, но комендант не возражал. Он давно убедился, что эти чертовки знают, что делают. Да опять же длилось это недолго - она убежала за соседнюю дверь, где плакали и стонали раненые. Те самые "настоящие раненые", количество которых Земсков даже боялся представить...
  Над ним вновь принялся трудиться медикус - заклеил длинную рану катышками смолы из аккуратной коробочки, в паре мест прихватил ниткой с иголкой, ловко выловленными щипцами из кипящего на жаровне котелка. Затем ловко наложил повязку.
  - Быстрее давай! - морщась от боли, ругнулся комендант. - Там черте что творится, а ты меня тут мурыжишь!
  - Не надо кричать! Не будет никому пользы, если господин воевода умрет от того, что его рана загниет, или он истечет кровью... - буркнул лекарь, видимо усвоивший от главврача Октябрьска его профессиональный цинизм и отсутствие почтения к начальству. - Вот и все...
  Земсков выскочил в кордегардию, где десятник, заткнув за пояс лупару, на неизвестном языке орал на дюжину разномастно вооруженных горожан.
  Его появление не вызвало никакой реакции. Земсков понял - дело плохо. Если уж солдаты перестают обращать внимание на начальство, считай, что солдат больше и нет, а есть вооруженная толпа, опасная разве что для себя и мирных жителей, но никак не для врага.
  - Смир-р-на! - заорал он во всю мощь легких. - Доложить обстановку!
  - Докладываю! - подскочил к нему сотник и тут же робко спросил. - А про что докладывать?
  Земсков сдержал желание дать по морде подчиненному.
  - Что происходит в городе? - вместо этого осведомился он.
  Сотник, собравшись, коротко доложил ситуацию
  Нетвари прорвались по трем направлениям - через Угимайские ворота и в двух местах через стены. Сейчас основной прорыв ликвидирован. Лейтенант Рудаков с частью гарнизона подтащил к воротам пушки и отсек прорвавшуюся массу нечисти. Остальной периметр держится. Вокруг города, по сообщению дозорных, рыскает несколько стай нетварей, но вражеского войска не видно...
  - Это и странно, воевода, - добавил под конец.
  Земсков задумался. И в самом деле.
  Нетвари были оружием мощным и безотказным до появления в этом мире землян и их бронетехники, но вместе с тем капризным и сложным в использовании. Магия, даже очень мощная, позволяла их удерживать в одном месте и науськивать на врага. Но, будучи "спущенными с цепи", они становились полностью неуправляемыми и дрались, как подсказывали их звериные инстинкты. Даже просто отозвать их было невозможно. Лишь устав и насытившись, они вновь начинали подчиняться колдунам-бестиалистам.
  Допустим, вражеские чародеи где-то прячутся, их, в конце концов, нужно не так много. Но тогда получается, что кто-то рискнул отправить столь ценных "специалистов" в рейд без прикрытия. Или... он потер вспотевший лоб... нашелся способ управлять этой дрянью на больших расстояниях? Но какой же силы должны тогда быть маги? Ведь даже Лабиринты Шеонакаллу не помогали чародеям Сарнагарасахала, и им самим приходилось выходить на поле боя. Но тогда остается предположить, что нетвари всех видов каким-то образом сами сбились в исполинскую стаю и устроили штурм укрепленного города... Бред какой-то!
  Сотник тем временем продолжал докладывать.
  На площадь прибывает народ - испуганный и растерявшийся. Однако чертовы зверюги захватили не такую уж большую часть города, сама площадь и ратуша пока нападению не подвергались. Правда пару десятков каргихов забежало со стороны Змеиного рынка, но с ними быстро разобрались пикинеры. Во многих местах народ держит оборону в домах и кварталах.
  Невесело, ну да могло быть и хуже.
  Но вот с кое-чем другим дела обстояли совсем неважно.
  - Ты не знаешь самого плохого, господин Ронам, - вздохнув, поведал сотник. - Нетвари не просто пришли. Их впустили...
  - Ты уверен, сотник? - пытливо уставился Земсков в глаза собеседнику.
  - Это так, воевода, - пожал тот плечами. - Сам подумай, если нечисть перебралась в одном или двух местах, почему она не перебралась сразу везде. Значит, кто-то спустил ей канаты, по которым мелкие хищники смогли залезть в город. И кто-то открыл им ворота. И опустил мост.
  Земсков понимающе кивнул. Хотя выгнать горожан на полноценную расчистку рва, не говоря уже об обводнении (для чего пришлось бы копать канал в полкилометра), пока не получалось, но уж предмостные укрепления и барбаканы содержались в отличном состоянии.
  Будь у противника какая-то особо здоровенная нетварь в духе легендарных шупшаншов, теоретически способных вышибить костяной башкой окованные медью брусья ворот... Даже тогда она просто бы не подошла вплотную, застряв во рву. Не говоря уже о том, что охрана бы точно подняла тревогу!
  А значит, без предательства не обошлось! Черт, но караульных специально на этот случай непрерывно тасуют - место и время ночной стражи определяются по жребию. Хотя...
  Достаточно, чтобы в команду затесалось один-два лазутчика. Всыпать яд или снотворное в вино, принесенное с собой, угостить товарищей (не пить на страже местных можно заставить только показательными расстрелами), и делай, что хочешь!
  Вглядываясь в светлеющее небо, Земсков вполголоса слал проклятия Аргуэрлайлу, забывшему их тут командованию, магам, нетварям и заодно всем местным богам.
  Вторя его ругани, изредка бухали картечницы...
  
  ***
  
  Несколько солдат тыкали копьями труп неизвестной нетвари с наполовину размозженной башкой - поработала булава или боевой цеп.
  При приближении коменданта они, подобравшись, расступились.
  Создание неведомых магов напоминало шестиногую облысевшую пантеру, в складках грубой, как у моржа или буйвола, кожи. Челюсти с черными острыми клыками и один глаз над переносицей - оранжевый, зло блестящий, как будто живой.
  Земсков сплюнул на труп и вместе с ополченцами поднялся на башню ратуши.
  С высоты в три десятка метров открывался вид на город и окрестности.
  Роман насчитал двенадцать больших пожаров и дюжины две горящих домов.
  Единственный двухэтажный дом в городе, принадлежащий почтенному торговцу шерстью Афи Рано, полыхал, как солома, даром, что был каменным. Должно быть, горел не только дом, но и припрятанный там товар. По улицам рассыпано множество факельных огней. Горожане сбиваются в отряды и истребляют рассыпавшихся нетварей или отступают туда, где можно укрыться.
  Кое-где мелькают подозрительные тени, доносятся малоприятные звуки - вой, хриплый клекот, низкий рев. Звуки, издаваемые нетварями, были разнообразны и всегда неприятны.
  Их много, хотя и не настолько, чтобы нельзя было отбиться.
  Спустившись, Земсков уже решил, что делать.
  Собственно ничего другого не оставалось - рации-то нет...
  - Ты! - он ткнул в первого попавшегося полусотника (черт, как его?!)
  - Хунг Парвис, - отрекомендовался тот, прижав кулак к сердцу.
  - Выбери человек двадцать хорошо сидящих на коне, и пойдешь со мной. Нужно предупредить Октябрьск.
  Офицер понимающе кивнул, поворачиваясь. Через полчаса они покинули площадь, ведя коней в поводу...
  Десяток пикинеров, столько же стрелков с лупарами, какие местный народ уже называл, в подражании глухому звуку выстрелов, "дудутами", десятник, а в центре - воевода.
  Он успел еще послать к Угимайским воротам курьеров с приказом Кузнецову принять командование.
  Втайне Земсков подозревал, что многие сейчас, глядя ему в спину, думают, что воевода просто удирает. Он также понимал, что, наверное, в Октябрьске найдутся те, кто скажет это ему в лицо.
  Но... К чертям, наплевать! Потому что нужен кто-то, кто сможет рассказать все, как есть, и предупредить об опасности...
  Без помех миновали узкую извилистую Сапожную, вышли на перекресток. Справа, дальше по улице Гнилой догорал здоровенный дом, где жили поденщики-красильщики, из-за которых улица и получила свое название, ибо пахло ремесло красильщиков не особо, чтобы приятно... В таверне "Белый теленок", пользовавшейся дурной славной и бывшей самым дешевым постоялым двором, судя по звукам, шло пиршество. Да только люди там были отнюдь не в качестве гостей...
  Земсков пожалел, что нет огнемета, чтобы спалить все к чертям собачьим.
  Они двинулись дальше. В самом начале улицы Ирва Праведника (кто это такой, похоже, не знал никто), возле колодца обнаружились несколько человеческих трупов, растерзанных буквально в фарш.
  Кони зафыркали, уж больно крепко тут пахло кровью от черных луж на мостовой. К крови примешивался дух содержимого кишок - звери не просто убивали, а раздирали в мелкие клочки...
  - Впереди справа, на крыше! - заорал комендант, не устававший вертеть головой в поисках врага. - Пли!
  Десяток стволов грохнули вразнобой, но скудные запасы патронов для тренировок были потрачены видать не зря - несколько больших и черных туш, обсевших галерею заброшенного храма Владычицы Воды, с истошным взвизгом рухнули вниз, прямо на дорогу. Кони попятились -уж больно твари (вернее, нетвари) воняли да и еще дергались в агонии, разбрасывая устрашающие конечности, постепенно затихая. Двух пришлось добить пиками - те довольно бодро пытались уползти в переулок.
  - Перезарядить! - зычно скомандовал полусотник. - Сомкнуть строй! Сдерживать лошадей! Рысью марш!..
  - Теперь двигаемся к северной окраине - выйдем через ворота и к Октябрьску. Идем вдоль стен - тут должно быть чисто.
  Земсков благословил прежнего городничего за то, что несмотря на все просьбы не разрешил застроить полоску с внутренней стороны стен.
  - Думаешь, воевода? - поскреб бороду полусотник. - Если гадины засядут между домами и ударят - нас прижмут прямо к стене. Не уйти... И маневра никакого.
  - Предлагаешь ломиться через дома с дворами? А коней на плечах понесем?
  
  ***
  
  Они ударили, когда до Октябрьских ворот оставалось всего ничего, и люди поневоле расслабились.
  Комендант успел разглядеть обезьяноподобного урода с длинными лапами. Но не такого, что пытался залезть к нему в окно... Не такого - раза в два побольше!
  Сверкнули два (слава Богу, два) желтых глаза. Кто-то разрядил обрез, но промазал, и зверь атаковал коня одного из стрелков.
  Бедный конь завизжал, когда поднырнувшая под его брюхо нетварь начала рвать его плоть когтями и зубами, заорал и всадник, вылетая из седла...
  Мерин Земскова поднялся на дыбы, едва не сбросив наездника. Удержаться получилось, что называется, чудом.
  - Рассыпаться! - взревел полусотник. - Друг друга не перестреляйте!
  Свалившийся на мостовую неудачливый простец успел отползти и не попал под копыта. К счастью чудовище не отличалось большим умом, а может, просто проголодалось, и, не обращая внимания на бойца, принялось пожирать еще бьющегося в агонии скакуна.
  Земсков понял, кто попался им на пути. Гулар, нетварь редкая и старательно истребляемая. Правда, раза в полтора крупнее обычного. Считается опасной благодаря тому, что может размножаться без проблем, будучи двуполой, да еще почти не поддается дрессировке - даже магической. Выходит, какая-то сволочь подобрала таки и к ней ключики...
  Над ухом капитана бабахнул выстрел - это Парвис убил еще одного гулара, опрометчиво высунувшегося из-за угла.
  - Отличный выстрел, брат! - похвалил Земсков.
  И в самом деле. С расстояния метров пятнадцать навскидку из тяжелого обреза прямо в лоб - аккурат над переносицей - для этого нужно быть стрелком от Бога. Чудище завалилось на спину, рухнув на труп какого-то бедолаги.
  - Не зевать! - полусотник рявкнул на подчиненных. - Собрались! Пики вперед! Дудуты перезарядить!
  Спешенного солдата посадили на круп самой здоровой коняги...
  И тут в районе Зарвадских ворот что-то полыхнуло. Ударил гром, и в воздух взлетело облако искр. Кто-то привел в действие придумку Бровченко...
  
  ***
  
  Марбир очнулся, не очень понимая, на каком он свете.
  Боли почти не ощущалось, и рассудок был на удивление ясным.
  Выбравшись по обломкам лестницы наверх, он понял, что в городе идут бои, но что город не взят.
  Оглядевшись еще некоторое время, понял, что в городе нет врагов из числа людей. Прежде это бы его удивило, но сейчас было не время удивляться.
  Он не знал, что случилось с остальными, но тяжелый мясной дух, наполнявший башню, говорил сам за себя.
  Стало быть, он - последний ее защитник. А значит надо защищать вверенное ему укрепление.
  Понимая, что надо что-то делать, лучник вскочил, оперся левой рукой на уцелевшую ограду помоста и глянул в другую сторону.
  Там внизу, перед закрытыми воротами, на дне собралось великое множество крыс... Вернее, чего-то похожего на крыс, но размером с небольшую собаку. Гигантские крысы просто кишели во рву - серые, бурые, чёрные, облезлые и мохнатые, многохвостые и многолапые. Несколько тысяч нетварей клубились внизу, и как заметил Марбир, у некоторых из них получалось довольно ловко карабкаться по стене. Они лезли, срывались вниз, иногда с высоты человеческого роста, иногда с полпути. Заметил еще нечто - мерзкие создания кое-где начали выстраивать живые пирамиды, и по ним взбирались все выше и выше...
  Марбир испугался. Вернее будет сказать - он почти испугался.
  Ибо увиденное было не столько страшным, сколько противоестественным.
  За спиной в городе верещали нетвари и орали люди - кто в ужасе, кто со злобной яростью. А он смотрел на кишащих внизу врагов.
  Он знал из преданий, что крысы сбиваются в стаи очень редко, но все помнят об этом долго. Слышал рассказы стариков про то, как орды серых грызунов вдруг покидают свои укрытия и идут неизвестно куда, подчиняясь то ли злым духам, то ли своему крысиному богу (говорят, есть такой). Они заполняют города и селения; уничтожают посевы, пожирают скот и детей, а то и целые деревни, отравляют реки и озера с колодцами своими трупами, но идут, пока не утонут в море-океане. Разве что огонь может их остановить...
  Огонь...
  Морщась от боли в спине и темени, Марбир достал огниво, высек искры на трут...
  Пыхнув серным дымком, вспыхнул факел - из тех особых, что привезли из Тхан-Такх.
  Мелкие уродцы внизу заверещали громче, словно почуяв угрозу. Лучник зло ухмыльнулся. Сейчас, дети тьмы...
  Взяв в зубы длинное тонкое древко факела, он один за другим распустил все три предохранительных узла, с удовлетворением проводив взглядом отвисший стофунтовый валун-противовес хитрой системы блоков и веревок. Зажег второй факел и взял оба в ладонь - все как и объяснял тоан Бровджго. Можно и один, но два надежнее.
  Поудобнее перехватил факелы - как привык с детства держать дротик-джерид...
  Бросать надо на втором ударе сердца.
  Над парапетом возникла злая мордочка, оскалив бледно-розовую пасть, и кочевник рванул последний узел и почти сразу метнул факелы.
  Казалось, небеса лопнули над головой, и зашаталась тяжелая каменная башня.
  Вверх взлетели сонмы горящих крысиных трупиков, но храбрый степняк этого уже не видел...
  
  ***
  
  Быстро ли, медленно, но отряд достиг Октябрьских ворот города. Многометровая круглая, сложенная из гранитных валунов надвратная башня, солидные решетки. Ни души. Только перед башней штук пять трупов нетварей.
  Их как ни странно впустили сразу. Судя по лицам, защитники башни изрядно перетрусили, что остались единственными живыми в городе.
  Как выяснилось из сбивчивого доклада десятника, атаковали нетвари внезапно, и даже несколько штук обезьяноидов ворвались в башню, но их прикончили без потерь.
  Так или иначе, в кордегардии особой паники не наблюдалось.
  Защитники даже спрятали некоторое количество горожан, успевших вырваться из домов.
  Десятник Анлу всех их приставил к делу. Вскрыл оружейную, раздав копья даже женщинам. Лучников всех выгнал на площадку башни.
  Приказа коменданта опустить мост и открыть ворота не поставил его в тупик. Что бы он там не думал, воля командира - закон.
  - Удачи тебе, воевода, - напоследок бросил десятник. - Не рискуй зря.
  - Постараюсь, - Земсков решил проигнорировать подобное нарушение субординации.
  
  ***
  
  К стыду своему такой привычный для местных жителей агрегат, как "лошадь обыкновенная", капитан толком так и не освоил, хотя уже года четыре как по личному приказу Макеева все бойцы сил самообороны обязаны были обучаться верховой езде (что стоило ему сломанного в падении ребра и не раз стертой в кровь задницы). Но не в пример многим другим лошадь для бывшего танкиста так и не перестала быть экзотикой. Причем экзотикой вонючей, кусачей и непослушной. Так что когда, наконец, вокруг потянулись знакомые, уже надоевшие пейзажи Тхан-Такх, Земсков был готов плакать от радости. Вот и знакомый скалистый распадок...
  Передовой всадник скрылся за ними... и почти сразу торопливо выехал обратно.
  - Что там? - чувствуя холодок у сердца, справился Земсков.
  - Посмотри сам, воевода, - с равнодушной усталостью изрек воин.
  Вслед за ним Земсков, мотаясь в седле, объехал останец. Да и замер, вцепившись в гриву, чтобы не упасть со скакуна.
  Вся долина была затянута черной пеленой. За сплошной непроглядной мглистой фатой застарелого дыма, застоявшегося в холодном утреннем воздухе, на фоне дальних гор торчала обугленная башня - так хорошо ему знакомая...
  - Ок-октябрьск... - только и выдохнул капитан.
  - Нет больше Тхан-Такх, воевода, - с ледяной обреченностью выдохнул Парвис. - И помощи ждать неоткуда... Видать, конец всему...
  
  
  
  
  
  
  Долина озера Гримсаар.
  
  Еще не стаяли окончательно снега, не просохли степные дороги и тропы, а со всех, даже самых отдаленных окраин внезапно возникшей державы шаркаанов в сторону заката двинулись войска, должные выступить на войну с несговорчивыми жителями Южного предела и их союзниками. На холмистых равнинах у озера Гримсаар взвились к небесам тысячи костров, вокруг которых скапливались воины множества племен.
  Здесь были все: болтливые андары, быстроконные гурасы, угрюмые карпетаги, могучие кряжистые калейрасы и храбрые до безумия квирсы. Но не одни степняки со всех окраин Великого Окоема вливались в войско повелителя шаркаанов. Немало пришло и горцев, прибывших не только для того, чтобы заработать золота и пограбить, но и для того, чтобы потешить своих кровожадных богов, о которых чужакам не говорят...
  Их было не так много, хотя и немало. Правда эти дикие и неукротимые в своей ярости воители были объединены во множество отрядов самой разной численности и не признавали над собой никакого начальства, кроме своих вождей, ну а тем лишь сам Ундораргир имел право отдавать приказы. Кроме них, были еще кое-кто - поклонники Подземного Хана - маги и шаманы...
  Всего должно было собрать двадцать туменов, в каждом из которых по сто сотен, а с учетом того, что в местной сотне могло быть и полсотни и по полтораста человек, то численность противостоящего миру войска могла дойти до двухсот тысяч сабель и пик.
  Небывалая рать, какой уже давно не выставляла степь, грозная и несокрушимая, готовая по слову Владыки Окоема смести с лица земли его врагов.
  Однако даже величайшие государи должны подчиняться законам, установленным самой жизнью.
  Второй весенний месяц подходил к концу, а войско шаркаанов все никак не могло стронуться с места. Дрожала земля под копытами тысяч лошадей и скрипели хорошо смазанными осями арбы обозов, собирались сотни к сотням, а тысячи к тысячам в тумены. А поход все откладывался. Ибо незаметно, но неуклонно вступало в силу то, про что не слышали даже пришельцы из-за грани миров, ибо к моменту, когда они угодили на Аргуэрлайл до заумного словосочетания 'транспортная теорема' еще не додумались умники в штабах и исследовательских центрах. И согласно ей возможности любой армии определись не только числом пик и сабель (или танков, если на то пошло). В дело вступали сложные формулы, где переменными выступали пропускная способность дорог, грузоподъемность повозок, скорость марша и передачи информации, то есть, проще говоря, гонцов или ручных кречетов, переносящих послания.
  А в этом мире свою роль играли размеры пастбищ для табунов и отар овец. Ибо каждой сотне на день нужно три барана или один конь для пропитания. На войне, само собой, дело решается проще - обычно всадников всегда меньше, чем коней. А как быть войску лишь собирающемуся в поход? Этак можно и всех коней поесть, пока готовишься к войне. И как тогда воевать? Головоломка, однако. Поэтому в ставке Ундораргира седоусые тысячники и темники день и ночь пребывали в раздумьях, как лучше разместить и собрать войско для надвигающейся войны?
  С помощью камешков, счетных шнурков, веточек (грамоте если и разумел кто из них, то не показывал - не дело воину пером скрипеть) вычисляли они дни марша от одной долины до другой, до боли в висках соотнося скорость идущего одвуконь воина со скоростью перегонки овечьих стад с яйл и движения караванов с зерном.
  Все это нужно было свести воедино, учесть, не ошибиться, чтобы не падали кони от бескормицы в вытоптанной степи и не подводило животы у воинов, потому что бараны и ячмень для котлов оказались где-нибудь в трех дневных переходах севернее.
  Сверху - не с самолета даже, а, пожалуй, что уже и с орбиты, это выглядело бы как сползающиеся по сходящимся направлениям стаи мелких насекомых.
  Соприкасаясь друг с другом только флангами, раскидав во все стороны дозоры и ертоулов, двигались они на запад. И горе тысячнику или пятисотнику, если его отряд не доходил до условленной стоянки или выяснялось, что его воины разминулись со своим ужином.
  Все было готово к этой войне, каждый темник знал, куда ему двигаться, каждое место ночной стоянки было намечено заранее, но нередко случалось, что источники и колодцы иссякали, а караваны застревали в песках.
  Уже трижды приходилось владыке приостанавливать движение войска, слишком растянувшегося на марше, дожидаясь отстающих. Пришлось даже вопреки первоначальному плану ослабить все три больших орды и перегруппировать силы.
  Все отставшие и не сумевшие нагнать орду отряды получили приказ не загонять коней, а идти к Трехречью, где старый хан Аглай, тесть Ундораргира по первой, уже покойной жене, должен будет сколотить из них резервную армию. Решение это, впрочем, не помешало Ундораргиру распорядиться посадить на кол трех тысячников, у которых наблюдался самый большой падёж коней и людей. Их судьбу разделил и темник Руфиддос из беглых имперцев. Тот слишком увлекался винопитием и развратом, пренебрегая службой.
  Но движение армий продолжалось...
  С востока шли пять туменов северных всадников под началом девятибунчужного хана Ранто, повелителя народа эльвенгаров. Им было назначено разорить и предать огню и мечу непокорные кочевья тех племен и родов южной и восточной части Степи, что отвергли власть Владыки Окоема. В свое время шаркааны точно так же придушили и их самих, но теперь северяне думали лишь о том, какую славную добычу возьмут в походе.
  С дальнего юга шли племена пустынных кочевников. Этих Ундораргир пока не завоевал (да и не идиот же он - губить конницу в песчаных сухих степях Алхасса и Нории-Нури?). Но сумел, однако, призвать на службу, пообещав отдать во владение верблюжатникам благодатные западные земли. Об этом мало кто знал, но сумел он обуздать диких и темных варваров при помощи жрецов Подземного. И уж подавно никто не догадывался, что Ундораргир не собирается выполнять обещание - дикарей планировалось попросту уложить в боях, благо те и сами почитали смерть в схватке великой честью для мужчины.
  Руководил ими бывший офицер гвардии Сарнагарасахала, Астиаг Эрауги, который после краха державы Идущего по Звездам бежал со службы и вскоре стал вождем своего племени.
  И, наконец, самая большая армия, под началом лично Ундораргира и его правой руки, косоглазого 'пса-убийцы', как его звали за спиной и шепотом, Рамги, шла прямо и неуклонно в сторону имперских пределов.
  Это многих удивляло. Неужто владыка решил оставить в тылу этих странных чужинцев с их жутким оружием? Но никто не осмеливался задать вопрос, а сам повелитель шаркаанов отмалчивался. Шли отборные тумены из лучших воинов подвластных племен. Шла личная гвардия - десять тысяч всадников, те, кто был с ним с самого начала, и те, кто был обязан ему всем. От освобожденных рабов до получивших приют кровников. Шли отряды, вооруженные этим новым дальнобойным оружием, секрет которого не то украли у все тех же чужинцев, не то подсказали темные духи (как украдкой шептались у костров). И его было немало.
  На крепких низкорослых лошадках ехали стрелки отдельных тысяч 'Огненосных', положив перед собой на седельную луку длинноствольные дудуты, стрелявшие в пять раз дальше, чем обычный лук. И тащились позади них шестерки верблюдов с огромными коромыслами на спинах - к ним были подвешены литые медные и чугунные тела гррахаров, извергавших по полпуда картечи за один выстрел.
  Хан не стал повторять ошибок военачальников бесконечно далекой Земли и волочить пушки в обозе.
  Впрочем, обоз тоже имелся, и в нем, на железных деталях и тщательно смазанных салом толстых тетивах, свернутых в бухты и упрятанных в просмоленные бурдюки, ехали кузнецы и плотники - мастера обычных осадных машин. Ундораргир не пренебрегал ничем из выдуманного для войны. Иные умельцы носили рабские клейма и шрамы от плетей на спинах - их собирали везде, где можно. (Хотя и среди обычных воинов вчерашних рабов хватало). Отдельно ехали знатоки изготовления огненных зелий. До шривиджайский наффатинов и имперских сифонщиков им было далеко, но зато их было много.
  Маги тоже присутствовали, и не только жрецы-колдуны Подземного Хана, что двигались отдельным отрядом и, становясь на ночевку, выбирали место подальше от основного лагеря. Они привлекали больше всего внимания - их отдельный, двигавшийся слегка наособицу обоз из длинных крытых повозок, заставлял всех прочих шаркаанов суеверно вздрагивать и бормотать заклятья против зла. Ибо никто не мог припомнить, чтобы слуги Подземного собирались в одном месте в таком количестве. А их надменный бесстрастный вид поневоле заставлял вспомнить слухи, что де не совсем они и люди, а занявшие человеческие тела демоны мрака.
  Были тут и рядовые шаманы племен, и вольные маги, но те были приданы сотням и тысячам и не так бросались в глаза.
  Разве что среди них особо выделялись бестиаристы - знатоки работы с неразумными тварями и нетварями. И здесь Ундораргир тоже удивил врагов и союзников. Нетварей было не так много, хотя со времен падения царства Шеонакаллу никто не собирал столь больших стай.
  Но вместе с ними вели и обычное зверье.
  Лохматых, злобно фыркающих уникорнов из северных степей. Сколько пытались их приручить, да все без толку. Лишь шаркаанам это каким-то образом удалось. Правда, на всякий случай их ноги были спутаны цепями.
  Здоровенных, выше любого коня, диких кабанов из болотистой тайги Аррагата с клыками в полметра и панцирем из слипшейся от многолетней грязи щетины, которую не всегда берут и рогатины охотников, и даже пики панцирной кавалерии. Этим чудищам, закованным в дубовые колодки наподобие ярма, рабы на стоянках рвали охапки травы, стаскивали объедки, оставшиеся от войска (хоть и немного их оставалось), и собирали навоз, благо его хватало. Луженые утробы исполинских свиней поглощали все. Старые воины с некоторым сомнением взирали на жутковатых созданий, чей 'пятачок' был размером с приличных размеров блюдо. Мол, скотина она и есть скотина. Но большинство лишь пожимало плечами: повелитель знает, что делает.
  И, наконец, одни из самых жутких созданий, известных в Аргуэрлайле, гориллоподобные ен-хсунг, которых в имперских землях иногда называли троллями.
  За время операции 'Порог' ни один из них не попался на глаза советским солдатам и ученым, а все рассказы о них были сочтены обычными баснями темных людей про нечисть да чудовищ, что обитают на краю земли. Жителям же Октябрьска было тем более не до того. И вот теперь они рисковали на своей шкуре убедиться, что воистину 'и небывалое бывает'.
  Вообще-то эти здоровенные обезьяны ростом в три с половиной, а то и четыре метра и весом в полтонны были достаточно миролюбивыми травоядными созданиями, и знай себе паслись в поросших бамбуком долинах исполинского нагорья Фан-Танг, иногда прибавляя к своей пище дикие фрукты. Несмотря на устрашающий вид, огромные зубы и уродливый череп с гребнем (он служил креплением могучих жевательных мышц), и на то, что, даже стоя на четвереньках, они были выше на голову рослого воина, создания предпочитали убегать от охотников, а не драться. Но уж если такая вот образина придет в ярость, то помогай боги и предки тому, кто окажется на ее пути.
  И мастера звериной магии нашли способ превращать флегматичных вегетарианцев в машины для убийства. Смесь трав, вымоченных в вине, и пара заклятий - и те, облаченные в роговые доспехи и вооруженные дубинами, врывались во вражеские боевые порядки, сея смерть, и легко забирались на крепостные стены, буквально сметая с них защитников, если те не бежали прочь в панике, завидев 'демонов'. К тому же на редкость смрадных и воняющих как могла бы вонять выгребная яма в Аду.
  Пока же те спокойно сидели в клетках на прочных цепях, уныло пережевывая траву и сушеный изюм, которые им подносили служители с замотанными, вымоченными в ароматной воде тряпками лицами, да время от времени принимаясь жалобно реветь.
  И когда ветер доносил до степняков этот рев или удушливую вонь от клеток, они, люди нетрусливые и мывшиеся обычно хорошо, если пару раз в год, непроизвольно вздрагивали.
  Так или иначе, медленнее или быстрее, но несметные полчища шли на закат, и каждый воин, сидящий ночью у костра, грезил о славе, богатстве и пылающих вражеских городах, стараясь не думать о том, что упадет из седла с разбитым черепом или пронзенным стрелой сердцем. Что умрет, трясясь в лихорадке от загнившей раны, или будет запытан вражескими дозорными. Они видели силу шаркаанов (некоторые даже почуяли на своей шкуре), и полагали, что в мире этом, пожалуй, никто не сможет собрать подобную армию. Что им могли противопоставить западные и южные земли? От века было так: сильный побеждал, а удел слабых - покориться или сгинуть.
  
  ***
  
  Большая платформа, с огромным шелковым шатром на ней, влекомая полутора десятками здоровенных матерых ящеров, на спины которых она была водружена, медленно продвигалась вдоль огромного военного лагеря.
  Шатер мог бы вместить сотню человек, да еще на платформе оставалось место для полусотни стражей, ежедневно отбираемых по жребию из числа гвардии. Еще столько же гарцевали поодаль.
  Мало кто бывал внутри этого передвижного дворца Ундораргира и рассказывали про него всякое.
  Говорили, что внутри все в золоте и драгоценных камнях. Другие, что на стенах развешано оружие всех, кого владыка сразил в поединках, и его видимо-невидимо. Третьи - что там есть большой сундук, в котором хранятся древние идолы сгинувших племен, найденные в курганах. Великий воин и правитель время от времени разговаривает со своими богами, и те отвечают ему, ибо не осталось народов и племен, им молившихся, и некому им больше помогать.
  А еще в особо темные ночи у костров, когда тьма кажется особо непроглядной, а в степном ветре слышатся чьи-то невнятные голоса, говорили и иное. Что внутри этого шатра стоит шатер поменьше. А в нем на деревянном поставце, покрытом запретными знаками, от которых ослепло один за другим три вырезавших их резчика, рядами стоят чаши из черепов побежденных им военачальников и королей с ханами. И, мол, с помощью черной магии хан подчинил их души, и теперь те дают ему советы по части правления и войны, когда он пьет из этих чаш волшебный отвар, сваренный придворными некромантами.
  Ундораргир, когда ему донесли о таких разговорах, лишь пожал плечами. Зачем бы ему были советы от проигравших и неудачников?
  Шатер был разгорожен на отдельные комнаты коврами и гобеленами, но сейчас в них не было никого, кроме вождя и пары писцов, да еще несколько прислужников. Здесь царил приятный полумрак, нарушаемый лишь тлеющими угольками 'холодного огня' да ярким светом имперских лампионов. С первого взгляда было ясно, что хозяин шатра чужд чрезмерной роскоши. Даже походный трон имел вид простой резной лавки, застеленной атласными подушками. Оружия на стенах тоже не висело - тем более, что лишнее оружие в месте обитания вождя - лишний шанс для заговорщика или мстителя-одиночки. А наставники Ундораргира упорно учили его: истинный воин не дает врагу ни одного шанса.
  В данный момент Владыка Окоема не расспрашивал духов побежденных и не молился неведомым богам. Он сидел на троне и отдыхал.
  На нем был шелковый чапан лазоревого цвета и бархатные сапоги. Перед ним стояла на коленях облаченная лишь в легкое полупрозрачное покрывало красивая рыжеволосая девушка. Она держала на вытянутых руках золотое блюдо, на котором лежали плоды граната. По старому этикету так наложница подавала знак, что готова со всем старанием и страстью исполнить желания господина.
  Но Ундораргир раздумывал.
  Взяв гранат с подноса, он принялся его очищать от кожуры. На блюде лежал небольшой серебряный ножик для фруктов, но степняк сдирал жесткую шкуру плода пальцами - он не какой-то там изнеженный городской царек.
  Выковыряв несколько рубиново-алых зерен, закинул их себе в рот. Схожий с кровью сок брызнул на тщательно выбритый подбородок.
  Про владыку говорили, что бороду и даже кое-что еще он пожертвовал тьме. Также молвили, что, мол, он дал обет не отращивать бороды, пока не победит всех врагов. Третьи... Как же глупые людишки горазды выдумывать! Ведь скажи, что он просто привык убирать растительность с лица за те два года, что жил в Каймаргене в изгнании, где бородачи считались никчемными неряхами, ведь не поверят. Еще какую-нибудь страшную тайну выдумают.
  Девушка чуть слышно вздохнула, но Ундораргир вновь проигнорировал ее намеки. Вместо этого он подошел к стене и отдернул занавесь, за которой оказался небольшой проем. Он устремил свой взор на окрестные холмы и долину небольшой степной речушки, где стали на двухдневный отдых главные силы армии шаркаанов.
  И тут на лицо владыки набежала тень. Неподалеку он заметил стайку облаченных в черные балахоны безоружных людей, ходивших среди воинов его армии без всякой охраны.
  Прошло десять лет с тех пор, как он, юный изгой, встретил такого вот колдуна в степи, и тот согласился помочь, при этом, неслыханно, не потребовав платы.
  Пожав плечами, продолжил поедать гранат...
  - Мой господин, - обратился появившийся у входа в шатер старший евнух, - к вам прибыл сам могущественный Ахатанг...
  - Знаю... проси его, - Ундораргир напустил на себя самый жизнерадостный вид, хотя совсем не был рад встрече с верховным жрецом.
  Да и вообще, откуда он взялся? Они же вроде остались на зимних кочевьях.
  Передвижная платформа на некоторое время притормозила ход, и воины втащили пришельцев на приспущенный трап.
  Вскоре в шатер вошел сухопарый старик в расшитом каббалистическими знаками халате, низко поклонившись.
  - Приветствую тебя, Повелитель Окоема. Не помешал ли я твоему уединению?
  Ундораргир внимательно вглядывался в бесстрастное лицо члена Невидимого Круга Нижайших слуг Подземного хана, главы его жрецов, Ахатанга Игдриза Наоно. Они нечасто встречались - Владыка Окоема предпочитал общаться с Верховным колдуном.
  Простые люди больше опасались магов и шаманов, служащих Подземному. Но Ундораргир знал, что и жрецов, обычно не бросающихся в глаза, сбрасывать со счетов тоже не следует. Ибо именно жрецы владели истинной силой своего бога и даже якобы могли получать от него указания.
  Движение руки, и наложница, как была на коленях, торопливо убралась за занавес.
  Спокойно и неспешно поклонившись второй раз, Ахатанг подогнул под себя ноги и присел у ног Ундораргира.
  - Не ожидал тебя здесь встретить, благородный и премудрый, - ответил хан, выдержав должную паузу и не упустив случая посмотреть на жреца сверху вниз. - Если бы я знал о твоем визите, то дал бы тебе и твоим людям лучшие места в караване...
  А про себя подумал, что дозорная служба ведется из рук вон плохо. Никто его не предупредил о появлении этих воронов.
  - Что тебя и твоих людей привело сюда? - осведомился он доброжелательно и вместе с тем властно.
  - Ну... мы всегда там, куда нас призывает наше служение... - ответил жрец со смирением. - Что до удобств, то это не самое главное. Уведомляю тебя, повелитель Ундораргир, что мы пришли просить о помощи. Нам нужна тысяча человек.
  - Зачем вам столько воинов? - удивился вождь. - Вы собираетесь куда-то в дальний поход?
  - Нужны не воины, хотя ты можешь послать и их, тех, о ком не будешь плакать, если они не вернутся. Скажем, из неблагонадежных родов...
  Ундораргир инстинктивно сжал кулак. Об этом уже шепчутся у костров. Вот, значит, как. Этим требуется еще одно жертвоприношение. За последние полгода - уже в третий раз! И каждый раз все больше. Этак они его без подданных оставят!
  - Государь, ты же хочешь победить? - словно прочтя его мысли, справился жрец. - А это потребует Его помощи... И сейчас и после...
  - Надо полагать, ты хотел бы получить и пленных достойнейший? - как ни в чем ни бывало, ухмыльнулся Владыка Окоема.
  - Да, ты мудр и прозорлив, - также улыбнулся в ответ жрец.
  И не знавший страха вождь туменов ощутил вдруг непонятный холодок у сердца. И одновременно желание выхватить тяжелый клинок, выкованный в дальнем Кар-Аззге, рубящий на лету платок, и располовинить проклятого чернокнижника.
  Как бы в ответ души его коснулось нечто. Или лишь тень нечто...
  Смертельным холодом на кратчайший миг повеяло от невысокой согбенной фигуры жреца и мага.
  - А разве не ты возглавишь жрецов, идущих с армией? Разве тебя не будет со мной рядом, чтобы помочь и дать мудрый совет? - вопросил Ундораргир, погасив порыв.
  - Нет, жрецами будет руководить мой помощник Ревис Сар. Мне же придется остаться. Мой и твой бог призывает меня... Кстати, когда вы приблизитесь к границам нечестивцев, то мы пришлем еще жрецов и служителей нашего бога.
  - Вот как, и сколько? - владыка забыл о своих чувствах.
  Магическая помощь - это серьезно.
  - Двести восемьдесят старших служителей окажут тебе поддержку, Ундораргир, не считая учеников...
  - Так много? - удивился повелитель шаркаанов. Насколько он помнил, на каждого из жрецов-колдунов приходилось по десятку учеников.
  - Этого мало! - жрец угрюмо сдвинул брови. - Но другого выхода, кроме как послать всех, кого можем, нет. Нам предстоит поставить все эти народцы на колени. Среди наших врагов много магов. Мы постараемся их связать своей силой, но остальное сделаешь ты, властелин. Смети их города с лица мира, возвысь нашего бога, напои его кровью пленных! Разве ты не мечтал о власти над миром, о повелитель Ундораргир? Так пойди и возьми ее! - выкрикнул, хрипло клекоча, Ахатанг.
  Через пять минут он сошел по лестницам, спускавшимся с платформы. Бесстрастное лицо Ахатанга не выражало ничего, но внутри он зло и высокомерно хохотал.
  Вопреки всем легендам, слуги Подземного не умели читать мысли. Но не нужно владеть этим давно утраченным искусством древних времен, чтобы знать содержимое черепа этого хозяина мелкого кочевья, возвышенного ими до сана Владыки Окоема.
  Тот уже видимо начал тяготиться опекой союзников, хотя они не требовали у него ни первородного сына в жертву своему Господину, ни несметных сокровищ, и даже не докучали ему советами как управлять державой, что хозяева тронов ненавидят особо яростно, какими бы мудрыми и правильными не были советы. Ну что ж, если он слишком много о себе возомнит, его место займет другой...
  Но как же глупы людишки!
  Иногда жрец жалел, что нельзя использовать для задуманного кого-то из сэмлян. Тем он даже откровенно завидовал, ибо их разум был изощрен и развит, и любой из них с детства буквально понимал то, до чего сам Ахатанг доходил после многих лет учебы и размышлений. Но, увы... это невозможно. И не потому, что среди них не удалось бы найти желающих предать своего князя и своих товарищей. Уже нашлись.
  И уж тем более не потому, что жители Аргуэрлайла не приняли бы власти чужеродца. Приняли бы как миленькие. После пары знамений и древних предсказаний, которые бы вдруг все вспомнили. Просто даже самый развращенный и жестокий из пришельцев слишком мягок, слаб и добр для того, чтобы занять трон владыки этого мира. И, может быть, не только этого...
  После разговора со жрецом настроение Ундораргира вдруг испортилось, и он, не зная, на ком сорвать злость, с силой запустил в высунувшуюся из-за занавески наложницу недоеденный гранат. Та, взвизгнув, упала на ковер.
  - Мой повелитель? - рядом с плечом Ундораргира возник старший евнух. - Вы чем-то недовольны?
  - Уберите эту... - степняк кивком указал на женщину, - мне она не нравится...
  - Казнить? - угодливо спросил евнух.
  - Сдурел?! - рявкнул владыка. - Добро переводить! Отдай кому из воинов отличившихся. Или в обоз, погонщикам на радость, или там шурпу варить. А то избаловались, понимаешь.
  - Истинно, господин! Будет сделано! - склонился в подобострастном поклоне начальник гарема и дал знак охранникам, двум дюжим скопцам в золоченых кожаных доспехах.
  Стражники подхватили побледневшую рабыню под руки и выволокли ее из шатра, а Ундораргир еще долго сидел, глубоко задумавшись.
  
  
  Октябрьск/Тхан-Такх.
  
  
  Вот и еще один день прошел, ощущая мутную тоску, подумал Макеев.
  Еще один день прошел в напряженных и бессмысленных хлопотах, напоминающих суету муравьев, отстраивающих разворошенный муравейник накануне потопа.
  С балкона дворца была видна длинная колонна повозок, уходящая в ворота Октябрьска.
  Люди торопились уйти от будущей войны, скорей достигнуть спасительной границы, но двигались все же чрезвычайно медленно. Что тут сделаешь, если большинство беженцев женщины и дети, а мужчины если и есть, то или раненые или вообще не бойцы.
  Беженцы прибывают и убывают.
  Ух, вроде бы и без дела не сидел, а ничего толком и не сделано. С самого утра князь отправился за город, инспектировать конские табуны кавалерийских частей Октябрьска. Особого прока от них он не ждал, но нужно было куда-то деть беглых кочевников.
  Увиденным он остался доволен. Смотритель Косяков, кстати, именно так должность заведующего конским составом местных армий и называлась в этих краях (Макеев решил не нарушать традиций) подошел к делу ответственно и присматривал за четвероногими воинами как за своими детьми.
  В полдень Макеев вернулся в город, посетил тренировки ополченцев, даже сам помахал клинком.
  Сегодня на учебной площадке народу было немного - человек двадцать. Кто-то рубился на затупленных мечах, кто-то тренировался в обращении с боевым бичом. Кто-то обучался парным и групповым схваткам, когда двое пытались прижать к стене третьего, который отмахивался от них тренировочным копьем без боевого железного наконечника.
  С полдюжины подростков под началом седобородого воина метали дротики-джериды в старый щит, на котором была грубо намалевана углем голова в шаркаанской рогатой шапке. Градоначальник сидел на возвышении в углу двора и хмурил брови. Не потому, что воины не выказывали сноровки или старания. Просто уж очень далеко отсюда были сейчас его мысли.
  Там, откуда надвигалась неумолимая война, грозящая стать последней (не для этого мира, конечно, а для них). Там, где сейчас пылили по степному простору сонмы всадников, должные выступить на войну с теми, кто не покорился грозным приказам, принесенным посланцами Ундораргира. Тысячи и тысячи вооружались, садились на коней, и под предводительством сотников и темников пускались в путь. От этих мечами не отмашешься.
  Прямо скажем, шансов выстоять у них немного, но сдаваться он не собирался. В этом не было никакого смысла. Самозваный 'Владыка Окоема' может и помилует в обмен на оставшиеся боевые машины и знания, но вот что будет с людьми...
  Привычно прошелся по улицам своего города. Телохранители едва поспевали за ним.
  В общем, город жил своей прежней жизнью, не считая того, что народу прибавилось.
  Разве что на площади напротив статуи Вождя мирового пролетариата, на небольшом костре горело соломенное чучело в той же остроконечной шапке. Оно должно было символизировать ненавистного владыку шаркаанов. По словам шаманов, если жечь изображение нечестивца с проклятиями и молитвами предков - 'Владыке Окоема' не поздоровится.
  Солома была гнилой и прелой - черный дым лез в ноздри, ел глаза. Как только одно чучело прогорало, служитель брал из груды новое и кидал в угасающий огонь. Приглядывал за процессом шаман, высокий, костистый старец в грязно-белом халате и накинутой поверх шкуре барса, с одеяния которого свисало множество плетеных разноцветных шнуров, ниток бус, костяных, медных и каменных изображений людей, демонов, богов и чудовищ, чьи имена не знал, должно быть, и сам хозяин.
  Параллельно он с учениками занимался важным делом - тоже наводил порчу на Ундораргира. Парни вкапывали в землю острые, любовно выточенные колышки. Затем шаман вытаскивал из пищащей и трясущейся корзины большую серую крысу, выловленную в городских канавах или подвалах. Ловкие руки учеников облачали грызуна в рогожный чапанчик и остроконечную шаркаанскую шапку наподобие той, что была на чучелах. Потом наставник начинал петь и блеять на каком-то непонятном языке, взмахивая руками.
  Макеев, глядя на сие действо, с трудом удерживал смех, ибо происходящее напоминало обряд наречения, совершаемый в Степи на седьмой день после рождения ребенка. Таким образом и принимали в племя или род, давая новое имя.
  Сейчас же новоявленного усатого и хвостатого 'степняка' нарекали, само собой, Ундораргиром. После чего тварюшку шаман передавал другому ученику, а тот со всем старанием сажал вопящего пасюка на кол. Смысл обряда был понятен. Если умрет сотня поддельных 'ундораргиров', беспокоя местную адскую канцелярию, то богам смерти это надоест и они прихлопнут настоящего.
  Само собой, веры у Сантора Макхея в подобную чушь не было. Ибо хотя магия в этом мире работала, но, надо полагать, колдуны и шаманы у их противника как минимум не хуже. Конечно, будь его воля. Макеев бы запретил такое мракобесие - уж во всяком случае, на виду у статуи Ленина и на главной площади его города. Тем более что Ундораргира он даже отчасти уважал. Врага уважают. И обычно не смеются над ним. Враг не шут гороховый, чтобы над ним смеяться.
  Но в том-то и дело, что Александр потому успешно и управлял вверенным ему судьбой княжеством, что давно понял - воля правителя должна соответствовать текущему моменту и здравому смыслу. Самодуры обычно плохо кончают. То конь споткнется, да так, что наездник, вылетев из седла, сломает шею, то несварение желудка приключится.
  От магии мысли вернулись к предвоенным заботам.
  Как, черт возьми, все медленно идет!
  Вот кое-как наладили отливку пушек. Но как выяснилось, хорошего дерева для лафетов в окрестностях нет. Сбитые из местной акации или сосны трескались на пятом-шестом выстреле. Пришлось снаряжать экспедиции за бревнами в горы и тащить их верхами - техника не пройдет по тем кручам.
  Для ускорения работы в Арсенале на последнем курултае он попросил союзных ханов прислать людей, знакомых с кузнечным ремеслом. Хотя бы из беженцев. (Он наивно рассчитывал, что правители будут обрадованы возможности отделаться от свалившихся, как снег на голову, нахлебников). Как бы не так - прислали, кажется, самых никчемных, которых даже перетаскивать тяжести в цехах не получится поставить - троих уже выдрали кнутами за кражу железа на предмет обмена на хмельное.
  Вместе с Лыковым попросил выделить всадников на усиление дальних дозоров на самых опасных направлениях на границе, а получил всего полсотни неопытных юнцов.
  В итоге, Макеев манул на все рукой, решив делать то, что в его силах, а там будь что будет...
  Конечно, когда дойдет до настоящей войны, все изменится. Но вот не будет ли поздно?
  По крайней мере, он надеялся на это.
  Но все же - вот несправедливость жизни. Только-только начали не выживать, а толком жить, более-менее все наладилось, а тут эта война!
  С такими мыслями он вернулся во дворец и устроился в кабинете, готовясь разбирать накопившиеся бумаги. Кстати, о бумагах. Он любовно погладил стопку толстых желтоватых листов - вот сделали свою бумагу, как побочный продукт при выпуске картонных патронов к лупарам. Говорят, что много дешевле местной тростниковой, хотя и похуже. Можно было открыть прибыльную торговлю. Или начать издавать свою газету, как настаивает неугомонный политрук Лыков. Уже и название подобрал. Естественно, 'Степная правда', а как же еще. Если бы не проклятый Ундораргир.
  Хлопнули ворота, процокали по древним плитам двора копыта иноходца. Макеев хмыкнул, и тут же придал лицу усталое выражение крайне занятого человека, оторвавшегося от дел величайшей важности ради незначительной безделицы. Кто-то явился по его душу - то ли гонец, то ли кто из его подчиненных.
  В дверях кабинета появился мажордом из местных - бывший купеческий приказчик Бунгар Орут, которого пограничный разъезд отбил у разбойников, решивших ободрать с него кожу, ибо он подрезал в схватке брата атамана.
  Мажордома, или попросту дворецкого, пришлось завести, а то разговоры пошли, что князь Сантор слишком уж просто живет, не по чину. А начальник АХО городской администрации Никита Расплетов на эту должность не годится. Выправка не та.
  - Тысячник войска державы Тхан-Такх Камр Адай к князю Сантору Макхею по делам службы! - важно возгласил Бунгар.
  - Проси...
  Интересно, по каким таким делам службы явился Адай? Этого толкового сотника он недавно повысил в звании и назначил командовать новой тысячей, сформированной из беглецов и прочего люду, выброшенного из степи войной. Назначил по рекомендации капитана Анохина, потому что сотник недурно себя показал в походе на Винрамз. А заодно наказал старательно расспросить у кандидатов про то, что, черт возьми, творится в Степи и какой ход войны? При этом также отмечать все интересное в разговорах и записывать. Не лично, само собой, ибо грамоте сотник пока не обучен, но с помощью писаря.
  Гость долго ждать себя не заставил. Пригнувшись слегка, дабы не задеть дверной косяк шлемом, Камр Адай вошел собственной персоной. Отвесил поясной поклон. Земные градоначальник запретил.
  - Будь радостен, князь Сантор, рад видеть тебя в силе и здравии, - проговорил медленно и степенно.
  - И тебе поздорову, воин, - ответил правитель Октябрьска, указывая на кресло.
  Старое, обитое дерматином, привезенное еще с Земли. Тысячник, садясь напротив, выложил на стол обе руки, показывая, что пришел с миром.
  Макеев устроился поудобнее, поймав себя на том, что сановито хмурится, глядя на гостя, хрень, что называется, среда заела. После чего позвонил в колокольчик.
  Миловидная служанка, колыхая длинным подолом, принесла поднос с серебряным кувшином и большой чашей.
  Заметил, как чуть дрогнуло лицо собеседника.
  Вообще-то во дворцах владык Южного предела было принято, чтобы за мужскими разговорами важным персонам прислуживали исключительно мужчины.
  Прежде вино, кумыс и чай из горьких степных трав приносил его ординарец. Но теперь в преддверии войны почти все земляне были сняты с хозяйственных постов и направлены в армию и Арсенал. На их место пришли их туземные жены. Так что ничего не поделаешь, придется потерпеть, дружище. Просто нет времени подбирать обслугу. Да и безопаснее...
  - Благодарствую, сардар, - кивнул тысячник, разливая пряный, пахнущий травами напиток в большую чашу.
  По очереди они пригубили ее.
  - И тебя благодарю за то, что в гости зашел, - бесцветным голосом произнес градоначальник.
  - Я пришел не в гости, а по нужде...
  'По большой?' - чуть не спросил сардар, но одернул себя. Тем более что смысл каламбура наверняка ускользнул бы от собеседника - на всеобщем обычно выражались по поводу дефекации прямо и недвусмысленно.
  - А нужда моя, государь, такая, - продолжал Камр. - Нужно что-то делать, ибо мы проигрываем войну.
  - Проигрываем? - удивился Александр Петрович. - Но ведь война, как будто, еще не началась...
  - Уже началась... - тысячник прищурился.
  - Вот и я так думаю... - вздохнул Макеев после паузы.
  - Началась, и складывается не в нашу пользу. Народ уже из города бежит, хотя враг далеко. Потому как понимает, что проигрываем...
  - Но мы-то бежать не собираемся, не так ли? - испытывающе прищурил глаз майор.
  Камр Адай лишь сощурился, как бы говоря: 'А куда?'
  - И у тебя есть средство, как поправить дело?
  - Есть задумка одна...что делать, когда шаркааны с войском сунутся в Южный предел... Макеев невольно заинтересовался.
  Чувствовалось, что разговор с ним назревал у тысячника уже давно, и подготовиться к беседе тот успел. - Тогда подробней излагай, - Александр невольно понизил голос, пододвигаясь поближе.
  - Значит так, - заговорил Камр с расстановкой, словно обдумывая каждое слово. - Я тут поговорил с твоими... земляками про то, какие войны ведут в вашем мире. За Гранью, - зачем-то уточнил он. - Рассказали они много, да я не все понял. Но это не важно. Важно, что именно я уразумел...
  Выдержал короткую паузу, словно не решаясь сказать, что думает.
  - Знаешь в чем твоя, сардар, ошибка? - наконец изрек он и бросил быстрый взор на лицо собеседника, проверяя, не разгневался ли правитель.
  - Продолжай, - кивнул Макеев, которому вдруг стало интересно, что думает о его методах и планах подчиненный.
  - Ты воюешь, как тебя учили в твоем мире. Нет, - словно спохватился тысячник, - я не говорю, что ты воюешь плохо или неправильно. Но просто, чтобы воевать так, как вы привыкли, нужно иметь много машин, небесные колесницы, много 'летучего огня' и еще всего... Всего, чего у тебя нет, - резюмировал он. - Я вижу, что ты пытаешься как можно лучше приспособить то малое, что у тебя есть, к делу, но так у тебя ничего не выйдет.
  Майор вздел брови.
  - Я думаю так... - Адай пожевал губами. - Можно воевать, как принято у тебя, и можно воевать, как воюют у нас, но смешивать эти две войны не получится. Вспомни Винрамз. Они же победили нас. Хотя у них почти не было дудутов, да и те использовали лишь один раз.
  - Будь у меня хотя бы мой батальон... - не сдержавшись, процедил Макеев, для которого неудавшийся 'освободительный поход' был, что называется, больным местом.
  - Я и не сомневаюсь, что ты бы взял этот паршивый городишко, - с готовностью кивнул тысячник. - Мы бы даже взяли его тем, что у нас было, если бы имели чуть больше людей. Но опять же, подумай, сколько бы ты потерял в уличных боях, сколько м'ашин бы успели сжечь колдуны и метатели огня? Как бы ты потом отбивался от мелких банд, что принялись бы разорять твои владения?
  И продолжил:
  - Вспомни, ведь на той войне, откуда тебя к нам... прислали, у вас было в достатке всего, о чем ты только можешь тут мечтать. А противостояли вам дикие оборванцы со старым оружием. И вы побеждали, но не могли победить.
  Макеев со смешанным чувством раздражения, смущения и удивления уставился на тысячника. Этот благоухающий лошадиным потом и дубленой кожей громила берется рассуждать о стратегии и истории чужого мира! В Афганистане, видите ли, победить не могли! Но с другой стороны, послушаем...
  Может он свежим взглядом увидит, что-то, чего они, занятые подсчетом запчастей и мелкими интригами в степи, не замечают?
  - Тем более невозможно воевать и побеждать, имея то, что ты имеешь...- продолжил Адай. - Я не буду настаивать, но запасов стрел для огненных метателей нам хватит на пять, ну, шесть хороших сражений. Это если судить по тому, что мы потратили на поход к треклятому Винрамзу. Сможет ли на нас потратить Ундораргир два-три тумена? Не стал бы зарекаться... Я знаю - тоан Бровженго начал делать оружие наподобие вашего, хотя, правду сказать, оно сильно хуже и не очень надежно, это не говоря о том, что его мало. Но я также знаю, что если даже ты, сардар, перебьешь все вражеское войско, что явится под Тхан-Такх, оно успеет сжечь и вытоптать поля. И на следующий год наши дети и мы все станем живыми скелетами, готовыми обменять все м'ашины и огнебои на горстку зерна, - голос тысячника вдруг налился железной суровостью.
  - У тебя есть идея где взять патроны? - с сарказмом осведомился градоначальник. - Или увеличить мощность печей?
  В самом деле, тысячник не сообщил ничего нового. Похоже, даже до самых глупых в гарнизоне дошло, что они спокойно жили не потому, что все боялись пулеметов и БТРов, а потому, что за них еще всерьез не брались. Конечно, удайся затея с Винрамзом, все бы могло измениться. Но что толку жалеть о несбывшемся? И что, интересно, готов предложить подчиненный? Раз не выходит воевать по-своему, будем воевать по-здешнему? На конях и саблями, что ли? Ну, так у Ундораргира это все равно получается лучше...
  - Я вижу весь расклад так, - негромко продолжил Камр. - Пока идет война, охранных отрядов и даже просто вооруженных людей в Степи и на караванных тропах будет сильно меньше, чем обычно. Чтобы там остались одни бабы с детишками да старики немощные - такого не будет. Но хороший сильный отряд сможет неплохо погулять...
  Макеев скептически ухмыльнулся.
  Камр предлагает рейд в тыл надвигающимся шаркаанам. Ничего особенно нового, да и проку много не будет.
  - Понимаешь, сардар, - как бы размышляя вслух, продолжал тысячник, - как бы ни было много у них всадников, но их не хватит, чтобы перекрыть все пути. Я берусь пройти от Эльгая до долины Вуссы и дальше. И я буду не я, если не утащу на хвосте четверть вражеского войска. Две или три тысячи человек одвуконь да еще с немалым числом загонных скакунов, пройдут сквозь любые заслоны, как нож через масло. К тому же разбегающимся врагам каждый наш нукер покажется десятком... - тысячник хищно усмехнулся. - Это значит, что придется ловить нас, и ловить силами не меньше тумена, а то и двух.
  Макееву эта идея не очень-то понравилась.
  - Опасно это, - после некоторых раздумий подвел он итог.
  - А на войне, что не делай, все опасно. Здесь останемся - обложат, как сурка в норе, и сожрут. Побежим, так куда? А вот если, скажем, незаметно подойти к врагу, да сзади по горлу или под колено, мышцу подрезать...
  - А если Рамга не пошлет за вами тумен? И вообще плюнет на вас, и попрет вперед, а мы, получается, даром ослабим свои порядки. Макеев покачал головой.
  - Нет, - словно оправдываясь, продолжил он. - То, что ты сможешь навести изрядного шороху в тылах Ундораргира, я поверю. Но тебя рано или поздно загонят превосходящими силами и окружат. И вырубят начисто. Или прижмут к горам Летящего Льва и размажут, что называется, в кашу... Или...- догадка пронзила мозг, - у тебя, дружище, и на этот случай есть план?
  - План? - переспросил тысячник. - А, понял. Да, есть у меня одна задумка. Мы пойдем к горам Летящего Льва, но не с юга, а с запада, и обогнем их через Тысячегорлый Каньон и направимся к Намидарскому нагорью.
  - Ого! - произнес майор, потому что других слов у него не было. - Слушай, друже, ты хоть понимаешь, что задумал? До гор через всю степь пройти надо, а это две тысячи... верст. Макеев в уме пересчитал. Даже если в день проходить по пятьдесят километров - нормальный ход одвуконь - это сорок дней пути.
  Посмотрел на карту и на тысячника, потом снова на карту и на тысячника. И вновь подумал, что если им повезет выбраться из этой войны живыми, он возьмется за обучение этого гениального варвара по-настоящему. Парень задумал рейд по вражеским тылам в пару тысяч километров с погоней на плечах, пройти горы и чащобы, а после этого еще и домой вернуться. И он верит, нет, знает, что это ему по силам. А вот Макеев бы за такое не взялся, даже будучи не градоправителем, а еще командиром разведбата.
  - Я и не спорю, что твоя задумка неплоха... Но, понимаешь ли ты, что тебе придется не просто отвлечь врага, но обречь себя на то, что по твоим следам пойдет настоящее войско...
  - Именно этого я хочу, - усмехнулся Камр. - Чтобы все внимание врага было только на нас. Понимаешь, я хочу не просто пограбить караваны и порезать мелкие кочевья, а приковать врага к себе.
  - Но ты погибнешь! - не сдержался Макеев
  - Погибнуть я всегда успею, такая у воина судьба. Ни мой дед, ни мой отец не умерли от старости. Но я не собираюсь умирать просто так. Смотри, - рука его легла на карту. - Допустим, ты Ундораргир...
  - Ну, ты сказал! - нервно рассмеялся Александр.
  - Ладно, - тоже усмехнулся Камр. - Ну пусть ты темник или мелкий хан, и ты узнаешь, что вражеский тумен непонятно как проник в твои тылы и разорил и пустил прахом все добро. Что ты будешь делать?
  'Застрелюсь!' - но Макеев проглотил неуместную шутку.
  Так, ну-ка, ну-ка подумаем...
  Я сижу спокойно и не жду удара, да и кто может на меня напасть? В самом худшем случае я опасаюсь мелких шаек степных грабителей или недорезанных врагов. А тут наваливается изрядная сила, непонятно откуда, и бьет в самое больное место. Я, само собой, соберу все, что у меня есть, и кинусь наперерез - в надежде, что хан не казнит, а помилует... Наперерез? Неужели Камр хочет...
  И ощутил вдруг неожиданное облегчение на душе. Словно этот крепкий, жилистый, какой-то необыкновенно надежный на вид человек снял с его плеч изрядный груз.
  - Я, кажется, понял...- ухмыльнулся Александр и резким движением провел пальцем по карте - от увалов Бречик-Рей на восток.
  - Да, верно! - улыбнулся степняк ему в ответ, - я хочу не отступать, а пойти вперед, во внутренние области владений шаркаанов.
  - Ну, хорошо, это правильная задумка, - Макеев повеселел. - Но ты вроде говорил, что знаешь насчет того, куда больнее ужалить Ундоррагира. Пошлют ли за вами погоню?
  - Пошлют, - хищно оскалился тысячник. - Никуда не денутся. Ты что-нибудь слышал про кряж Хэй-Дарг?
  - Так, только слухи...- в замешательстве ответил майор. - Говорят, недоброе место...
  - Это не слухи, сардар... Именно там Ундораргир и добывает ту самую едкую соль, которая нужна для огненного порошка.
  - А Мурханские пещеры? - переспросил Александр Петрович, внутренне напрягшись и всматриваясь в бронзовое неулыбчивое лицо Камрая.
  - Обманка! Там полсотни копателей и старые котлы, в которых варят пещерную грязь, чтобы все думали, чтоименно там и делают чертово зелье.
  Макеев покачал головой.
  Ну, тысячник, ну, сукин сын. Ну, удружил!
  Главное сразу не сказал!
  Как только в прошлом году земляне выяснили, что у туземцев появился-таки огнестрел, их главный академик, вечный пьяница Вадим Павлович Вечный, успокоил. Мол, неприятно, но не смертельно. Много его у туземцев все равно не будет. Ибо секрет производства пироксилинового пороха они украсть никак не смогут. Для этого им придется захватить в плен как минимум его.
  (Макеев тут же приставил к нему караул, как давно обещал).
  Что же до черного пороха, то если серу 'дикари' для его добудут без проблем (хоть у Леганских горячих источников, а угля тоже хватает), то селитру взять просто неоткуда.
  Что-то они, конечно, могут по примеру каких-нибудь древних китайцев накопать в старых скотомогильниках, что-то в пещерах, где живут летучие мыши, но этого слишком мало. Да и селитра из них грязная, впитывающая влагу и маломощная. Пусть и пригодна к пороховому делу, но настоящей силы выстрелу и взрыву не даст.
  Так что Макеев поневоле расслабился. Всегда хочется верить в лучшее. Опять же, как не поверить мнению науки?
  Ну да, как же!
  Неведомые шаркаанские умельцы не стали рыться среди старых костей, раскапывать выгребные ямы в захваченных городках или пытаться добыть драгоценное вещество из дерьма летучих мышей. Не затеяли они и устраивать ямы-селитряницы и стаскивать туда кизяк со всей степи, как можно было предположить. Во всяком случае, слухов об этом до землян не доходило.
  Однако порох у них появился. Причем, вопреки мнению 'науки', отменный. И войска огненного боя у Ундораргира множились и росли.
  Макеев попросил тогда Адая поспрашивать среди беженцев и ходивших в степь удальцов, не слышали ли они чего о том, откуда берется 'по-рох' у шаркаанов?
  И выяснилось, что белую едкую соль для него везут караванами откуда-то с юго-западных окраин новоявленной державы. Не так много, но и не мало. Означало это, что в их распоряжении было настоящее месторождение селитры. Причем отменного качества.
  Толком, где именно, узнать не удалось. Называлось сразу семь или восемь мест. И Хэй -Дарг в числе последних.
  - Это точно?
  - Рассказали кочевавшие в тех краях табунщики.
  - Разве там нет охраны? - приподнял брови Макеев.
  - Немного. Две или три сотни пешцов, что присматривают за рабами, и пара сотен тех, кто сопровождает караваны. Да и от кого владыке охранять копи на своих землях? - улыбнулся Адай. - Так что там почти нет войск. Зато в четырех конных переходах Давингайские золотые рудники.
  - Ты и их собираешься взять, дружище? - удивлению князя, что называется, не было предела.
  
  - Брать их мы не будем, - вздохнул Камр, как показалось Макееву с явным сожалением. - Там неплохая крепость, оставшаяся со времен Сарнагарасахала. В ней золото и стража. Но вот сломать и сжечь промывочные станки, освободить рабов и пленников, разрушить все их запруды, ну, и прихватить то золотишко, что сумеем взять, - это запросто.
  - Догонят и побьют, - с возродившимся скепсисом изрек майор.
  - Мы пробудем там ровно столько времени, чтобы засевшие внутри трусы успели послать зов о помощи, а потом пойдем дальше. Оставим проклятых шаркаанов и без пороха, и без золота! Таким образом у нас всегда будет несколько дней хорошей конной скачки между нами и врагом. Не забывай, начав за нами погоню, холопы Владыки Окоема, хотят они того или нет, не смогут прекратить преследование, а должны будут любой ценой добить нас. Или они принесут Ундораргиру наши головы, или он срубить их собственные. И они еще поблагодарят его за то, что не посадил на кол, - закончил он со смешком. - Но только придется им с головами попрощаться. Мы все время будем опережать преследователей хотя бы на один конный переход. Но это еще не все. Это будет нелегко, но я пройду их и вернусь. И может быть не без помощи.
  И увидев, как поднялись брови Макеева, пояснил.
  - Я тут с друзьями подумал и вот что скажу. Народам Южного предела нужны союзники. Сейчас шаркааны затевают большую войну против Эуденоскариада и одну маленькую против нас...
  - Ничего себе маленькую! - не сдержался градоначальник. - Шестьдесят тысяч воинов - это мало, по-твоему?
  - Шесть туменов - не шестьдесят тысяч сабель...Ты просил меня собирать сведения, так вот. Против нас посылают не самых лучших и сильных, а тех, кого Ундораргир хочет сперва притравить, натаскать, как гончую на легкой добыче... - покачал головой Адай. - Но есть еще две войны: против туланаров на дальнем северо-востоке и против так и не покорившихся горских племен, как раз в предгорьях хребта Летящего Льва.
  Макеев кивнул. Он слыхал, что у Владыки Окоема какие-то непонятные терки на границах, но это казалось ему очень далеким. Уже привык мыслить здешними масштабами и сроками. Сроками караванных переходов и скачки гонцов (чертовы радиотехники так и не собрали до сих пор толковый передатчик).
  - Ну, так вот, если ты напишешь письмо к тамошним вождям, и на нем еще поставит тамгу досточтимая танша Ильгиз и те кто, ходит под ее рукой, то мы поднесем Ундораргиру неприятный сюрприз. Хорошо бы послать людей и в империи, но им сейчас явно не до нас. Но за горцев я ручаюсь...
  -Ты уверен?
  - Уверен, у меня в тысяче есть младший сын тамошнего вождя. Из наемной охраны каравана, захваченного шаркаанами. Он тогда две стрелы в плечо поймал, один из соплеменников и остался.
  - Слушай, как ты все успел?! - едва не всплеснул руками майор.
  Но сдержался и вместо этого важно ответил:
  - Ладно, буду думать, как это лучше обставить. Какая помощь требуется тебе, тысячник? Проводники, карты? Может быть, тебе добавить людей? Я свяжусь с Лыковым. Сделаю, что смогу!
  - Людей пока хватает. Я отберу сам. Самое меньшее, что понадобится, - это отряд в пять сотен сабель. И проводники у нас есть, хотя если есть на примете надежные люди, знающие те края, то, конечно, скажем спасибо. И хорошо, если бы нам дали с собой пару фляжек 'судного зелья'... Иногда очень важно быстро узнать правду, а каленое железо помогает не всегда...
  - Что ж, попробую, - Макеев подумал, что с этим будет нелегко. Средство, развязывавшее людям языки, умели приготовить очень немногие маги - тем более, что при малейшей ошибке оно становится непригодным к употреблению.
  - Все?
  - Нет, мне нужно еще кое-что... - он несколько секунд раздумывал, а потом решился. - Сардар, мне нужны твои стрелки с настоящим оружием. Без них мы не справимся. Человек двадцать-тридцать, из тех, кто хорошо держится в седле, а не как мешок с ...- Адай проглотил крепкое словцо. - И хотя бы один пулемет с боезапасом. Каков твой ответ, сардар?
  Майор Макеев еще что-то взвешивал, пытаясь найти изъян в идеях безграмотного варвара, когда князь Сантор Макхев его опередил: - Согласен с тобой, тысячник. Будут и запасы, и люди. Когда ты думаешь выступить?
  - К моменту, когда шаркааны начнут вырубать кочевья танши Ильгиз, я должен быть готов, - по военному коротко ответил Камр. - Значит, через одну, край полторы луны отряд должен быть снаряжен...
  'Месяц с небольшим', - перевел градоначальник в более привычные единицы времени.
  - Да, и я думаю, что об этом разговоре никто не должен знать, - предупредил Адай. - Пусть для всех ты формируешь особый ударный полк для помощи союзным ханам. Я все сказал...
  - Понимаю... - кивнул Макеев в некотором раздумье. - Иди и приступай...
  Сейчас он подумал, а не поторопился ли, отдавая землян под командование аборигена? Само собой, такое бывало. Но одно дело сержант в городском патруле, и другое - подчинить местному тысячнику целый взвод? Над бойцами которого Адай будет иметь право жизни и смерти, как и положено командиру в бою. Но не отрабатывать же назад?
  И еще - мысль вполне княжеская и совсем не земная.
  Что у него под носом этот человек создал не то, что независимое войсковое подразделение, но и ту самую тайную службу, которой у них толком не было. Со своей агентурой, системой сбора информации и даже чем-то вроде штаба и аналитического отдела. Надо же, 'мы с товарищами подумали'... Нет, в Адае он не сомневался, а вот насколько надежны эти самые 'товарищи'? Надо бы проверить, да не до этого...
  Тысячник вежливо поклонился, вставая с кресла, и уже уходил.
  - Стой! - что-то заставило Макеева, когда Камр уже взялся за ручку двери, задать тысячнику вопрос, над которым он сам долго мучился.
  - Скажи, ты веришь, друг, что мы победим?
  - Разве бы я воевал, если бы не верил? - улыбнулся воин, пожав плечами.
  - А что, если... Если все-таки Тхан-Такх падет? Что нам делать на этот случай? Может, подскажешь, дружище, ты ж башковитый...
  - Нет, - голос Камра звучал уверенно. - Я с товарищами прикинул кое-что... В этом году княжество устоит.
  - Вишь ты, как, - протянул Макеев. - Прикинули они.
  - Все верно, - заверил тысячник. - У шаркаанов не хватит сил, чтобы сокрушить Империю одним ударом. Значит, в этом году Ундораргир не пришлет сюда ни одного лишнего тумена. Рамге придется обходиться тем, что у него есть. А в следующем году... В следующем году шаркааны будут или добивать Империю, или зализывать раны. Вот года через три-четыре... Но опять же, тут уж как боги рассудят и предки помогут. А Ундораргир, как бы не был могуч, двумя делами одновременно заниматься не может. Да и с Эудденоскариадом непонятно как выйдет. Ну, кинут они на них орду в сто с лишним тысяч. Так император Балуг, не особо напрягаясь, не меньше выставит. А если шаркааны проиграют, то многие, находящиеся даже у самого трона Владыки Окоема, вспомнят, что шаркаанами они стали недавно...
  
  
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"