Дмитрий Нечай. Анатомия пришельца

---------------------------------------------------------------
     © Copyright Дмитрий Нечай, 1989
     Email: dima@rri.kiev.ua
     Date: 22 Jul 2000
---------------------------------------------------------------

     В комнате  было тихо. Слабый свет ночного светильника наполнял ее некой
красноватой таинственностью,  прячущей в своем сумраке многое, бросающееся в
глаза при обыкновенном освещении. Беспорядок, бывший повсюду, сейчас казался
гармоничным и вполне уместным. Скопления звезд, особенно  ярких в этой части
галактики, приятно для глаз мерцали  за окном. Я встал с  кресла, на стенных
часах  было  восемь  вечера. Удивительно все-таки, стоит выйти за дверь, как
тебя сразу  подхватит круговорот событий и увлечет в свою бездну  проблем  и
действий, унеся от этого спокойствия далеко-далеко. Все  это,  несовместимое
вроде бы, на самом деле рядом,  прекрасно уживается и,  не перечеркивая друг
друга, дает чудесную возможность разнообразия и перемен.
     До ужина был еще целый час, и сидеть  все это время здесь мне почему-то
очень не хотелось. То ли  надоела своя собственная комната, то ли захотелось
опять  почувствовать  утомлявший в  первое  время стремительный бег событий,
проносившийся там, за  дверями  моей комнаты. А, может,  еще что-нибудь, что
пока  и объяснить  не смогу. Я прошелся вдоль  стены и, почти не раздумывая,
рывком открыл дверь.
     Суета, наполнявшая корабль вот уже целый  месяц,  то  нарастала  новыми
выступлениями и бурными  обсуждениями, доходившими иногда до драк, то резко,
неизвестно по каким причинам  вновь утихала, напоминая в лучших своих формах
старое доброе время, стабильность и спокойствие. С тех самых пор,  когда два
месяца  назад лидеры колонии добились  столь долгожданного колонистами права
на переселение и  поднялись  на  борт своих  кораблей, жизнь стала похожа на
пульсирующий  вулкан.  Хотя   категорически  отвергаемый  ранее  соединенным
руководством  всех  колоний  план  переселения  был  одобрен  и  разрешен  к
исполнению, и реальная власть от  центра перешла  к лидерам  нашей  колонии,
страсти не  утихали.  Назревшие  перемены,  столь  очевидные  всем  и  столь
желаемые  до их разрешения, неожиданно после этого разрешения стали кое-кому
сомнительны.  Стали раздаваться голоса  об ошибочности  решения,  требуемого
ранее. И хотя своих предложений никто не вносил,  взбаламутить находящееся в
подвешенном  расположении общество  подобные мнения смогли  довольно быстро.
Созванный  сразу  же  после утверждения плана переселения  совет, призванный
управлять колонией во  время переброски и первое время по прибытию, прилагал
немалые усилия по стабилизации порядка.
     Обращение членов временного управления к жителям колонии  носили весьма
убеждающий  и  трезвый оттенок.  Однако  полной дисциплины  и  повсеместного
понимания правильности и необходимости подобных свершений добиться так  и не
удалось. Очень  странно, но  мне порой  казалось,  что  эти  люди, в  высшей
степени интеллигентные и благопристойные, просто не способны топнуть ногой и
жестко  заявить о срочной  необходимости порядка. Они  старались нянчиться с
каждым  в  отдельности,  дотошно  втолковывая  ему  вынужденность  временных
неудобств и  его  личной  нужды. Они напоминали мне добрых  воспитателей, не
способных, даже, скорее, просто чувствовавших, что не имеют права наказывать
ребенка за его баловство.
     Еженедельно на оправдывание перед людьми за то,  чего они  сами же, эти
люди, хотели,  уходила  уйма часов эфирного  времени.  Приводились известные
многим, но  вновь  потребовавшиеся  для  еще  одного  убеждения после быстро
прошедшего  первого,  факты. Планеты колонии истощены, месторасположение  по
отношению к звезде ужасное, постоянная нехватка энергии, вытекающая из этого
и  ставящая  колонии  в  ужасные  условия  неизвестного   доселе   дефицита.
Приходилось вновь и вновь показывать колонистам одной планеты ужас других, а
колонистам  этих других  бедствие планет  первых, дабы хоть как-то  усмирить
брожение  умов. Сказывалась  и неподготовленность.  Не  многие знали и  хоть
как-то могли ориентироваться  в  таких понятиях и проблемах, как межзвездная
переброска.  Общая  глобальность проблемы,  суммированная  со многими  этими
сложностями, образовывала  весьма сложный узел, требующий своей  развязки, и
нет  никаких сомнений, что  это будет сделано, однако  хаос внушал серьезную
опасность для этой задачи.
     Постояв с минуту в нерешительности, я  подумал, что,  пожалуй,  неплохо
будет увидеться  с Бэртом. Бэрт был членом временного  руководства и близким
другом моего  отца. Когда отец был еще жив, он рассказывал,  что в молодости
Бэрт даже  составил  ему конкуренцию в отношениях  с моей  матерью.  Из этой
ситуации отец,  однако, сумел выйти победителем, а Бэрт остался другом семьи
на долгие  годы.  После  той катастрофы, когда я остался практически круглым
сиротой, Бэрт стал единственным  человеком, к  которому я испытывал  чувство
почти  что  родственной  близости. Увидеться  было  тем  более  нужно,  что,
встречаясь обычно раза три в неделю, в последнее время я не видел его больше
полумесяца. По  вечерам он любил проводить  время в главном зале  управления
кораблем. Отношения к навигации и пилотированию Бэрт не  имел  ни малейшего,
однако никогда не мог отказать себе в удовольствии прикоснуться к таинствам,
для него,  прокладки  пути меж звезд. Попасть  в главный зал управления было
совсем не просто. Особенно после начала беспорядков, его стали охранять.
     Связавшись  с  Бэртом   предварительно,   я  попросил   принять   меня,
мотивировав  это очень веской для нас с ним причиной, что надо, мол,  просто
поговорить. Бэрт был рад встрече, и  не  прошло и получаса, как  мы сидели в
главном зале, радостно глядя друг на друга.
     -- Ты выглядишь довольно устало, Бэрт, что, много проблем?
     Он вздохнул и, развалившись на небольшом диванчике, серьезно  посмотрел
на меня.
     --  Хорошо  вам, свободным от забот  руководства и прочей ерунды.  Знай
себе, занимайся  своими  делами. Мне куда хуже.  Поди знай,  что  вам завтра
дать,  чтобы жили хорошо,  а ошибиться нельзя,  не  простят меня.  Вот такие
дела, -- он похлопал меня по плечу.
     --  Ну, это  все  ерунда, Бэрт, поверь мне.  Давай  о  чем-нибудь более
интересном.  Ну, например, о моей выставке на третьем корабле, или о музыке,
что ли.
     Бэрт с сочувствием посмотрел на меня.
     --  Счастливый мальчик,  тебе  неведомы  наши  заботы. Какие  выставки,
любезный ты мой, какая музыка. Ты ведь в курсе, что творится.
     --Да,  я в  курсе, однако,  что  ж тут  ужасающего?  По-моему,  обычная
карусель, неизбежная  при  любых мероприятиях такого  масштаба.  Через  пару
месяцев все  войдут в режим  полета и, поверь мне,  по прибытию  будет то же
самое, ибо опять надо будет менять уклад, привычки и все там такое прочее.
     -- Если бы  только это, я бы  даже глазом  не моргнул,  пошел бы сейчас
спать --  и  все дела, -- начал Бэрт. -- Дело немного посложнее.  В условиях
этой анархии появились люди, желающие этой анархией воспользоваться.
     -- Ты имеешь в виду преступность, так это все несерьезно,  переловят их
рано или поздно, а задача переброски -- это для них непостижимо.
     --  Преступники --  это цветочки,  -- Бэрт стал серьезнее. -- Эти члены
колонии похуже преступников будут.  Наверное,  слыхал,  да  и  видел, скорей
всего, сходки всякие, митинги. В большинстве своем стихийные они, поболтают,
поболтают, морду иногда набьют друг другу  и разойдутся. А  вот есть  такие,
что  поопаснее. Драк  там не бывает,  говорят и слушают организованно, да  и
проводят сходки свои большей  частью подпольно. Часть расследуемых убийств и
хищений   напрямую  вывела  нас  на  этих  преобразователей.  Они,  конечно,
разрознены, но сила  реальная и в наших  условиях опасная. Я говорил совету,
задавим их, пересажаем в дальние корабли, подальше от центров, и легче самим
станет. Но они почему-то всерьез их совсем не принимают. Опасно это, ой, как
опасно.
     Я заинтересовался.
     -- А что,  есть кто-нибудь главный у них.  Может, какой-нибудь сход или
совет.
     --  Я уже  говорил,  действуют они случайно.  Конспирируются  как можно
сильнее,  так что вычислить их голову не так-то просто. У  нас есть кое-что,
но я не уверен, что  это именно  то, что ищем. Некий Рап есть там у них. Был
выслан на крайние корабли, вернулся,  потом шлялся где-то за первым десятком
кораблей. Нигде не работает,  сочиняет  какой-то  бред, словом, мутный тип с
неясными  намерениями.  Неделю назад, когда  здесь,  на центральном корабле,
стало  особенно неспокойно, перебои с поставкой  пищи,  воды,  мы уже  почти
наладили все, он объявился  у  нас.  Я  дал  распоряжение охранной службе  о
поимке, но сильно сомневаюсь, что этот  оборотень так  просто нам попадется.
Честно говоря,  лучше  было  бы,  если  бы  он совсем  где-нибудь  загнулся,
сообщают, что красноречив больно, паразит. А люди,  сам знаешь, любят, когда
им красиво да про мечту.
     -- Бэрт, а что  он заканчивал, философский или исторический, с чего это
вдруг его на политику потянуло.
     --  Политикой он  всю жизнь занимается, взрослую,  во  всяком случае, а
закончил он школу, да и все, в общем.
     Из солидного образовательного  заведения,  точно не  помню, какого, его
выгнали. Учиться не хотел,  хотел мир  перевернуть. Вот, видимо, с тех пор и
чувствует себя нереализованным творчески, ищет, пытается.
     -- Да, ты прав, Бэрт, опасен он, видимо, действительно. Учились со мной
такие вместе. Помню, на занятиях профессор  ему про  астрофизику, а он плюет
на него и про политику орать начинает. Жуткие типы, откуда они такие, кто их
знает.
     Сбоку подошел один из пилотов.
     --  Простите,  но вас  вызывают,  --  обратился он  к Бэрту. -- Срочное
заседание, что-то, похоже, случилось.
     Бэрт встрепенулся  и с тревогой глянул  на меня. Я, наверное, был  тоже
растерян, и глаза Бэрта наполнились уже нескрываемым беспокойством.
     -- Слушай, я и так редко вижу тебя,  а тут такие дела, пойдем со  мной.
На заседание тебя,  конечно, не пустят,  но в соседней комнате есть все, что
надо, для  проведения времени без скуки. Подождешь там,  -- он вопросительно
взглянул мне в лицо.
     --  Конечно,  Бэрт,  обязательно  подожду.  А потом мы поедем ко мне, я
покажу свои последние работы, ты ведь их не  видел. Посидим,  поговорим, чем
быстрее придем, тем быстрее уйдем, -- усмехнулся я.
     Широкие  коридоры сектора совета были  ярко освещены. Бэрт  шел быстро.
Несмотря на его приличный возраст, я еле успевал за ним,  чтобы не сорваться
на легкий бег. Сзади  нас догнал офицер в  сером  тренировочном комбинезоне.
Обойдя меня справа, он срывающимся голосом быстро стал говорить.
     -- Необходимы экстреннейшие меры, он улизнул из-под самого нашего носа.
Можно предположить,  что  он  сейчас  в центре событий,  это  крайне опасно.
Концентрация людей у зала наук растет, многие вооружены.
     Бэрт, уже почти бегущий, повернул голову в сторону офицера.
     -- Почему вы допустили, где гарнизон? Пока будет идти заседание, срочно
оцепить сектор совета, не допускать никого, слышите, никого.
     Офицер пропал  в раздвоившемся коридоре справа,  и я попытался  догнать
Бэрта.
     -- Бэрт, что, что-то серьезное? Что мне делать?
     -- Иди туда,  --  не  отвечая на  первый вопрос, указал рукой  Бэрт  на
дверь, мимо  которой уже  пробежал. Я  остановился. Дверь была без таблички,
массивную  ручку покрывало желтое напыление.  В  комнате  стояло два дивана,
столик  и  несколько  огромных,  под  самый  потолок,  каких-то  тропических
растений  в   массивных  глиняных   горшках.  В  углу  на  треножнике  стоял
объединенный  блок.  Я  сел  на  угол  одного  из  диванов  и, облокотившись
поудобнее, дотянулся рукой до кнопки включения.
     Время  ужина уже прошло, но я надеялся, что поем у себя  с Бэртом после
его  заседания,  и, отвлекшись от  посторонний  мыслей, я  с  интересом стал
смотреть  передачу  о  природе.  Экран  то  вспыхивал яркой  зеленью  пышной
растительности,  то мерк,  светясь блеклыми тонами  песков. Это  были кадры,
снятые в старой колонии, отдававшие оседлостью и устоявшейся размеренностью,
по которой почему-то вдруг я стал частенько тосковать.
     * * *
     Я очнулся от сильного  шума. Объединенный блок шипел пустым экраном, за
дверью в  коридоре  раздавались какие-то  голоса  вперемешку  с  беготней  и
короткими,  часто  повторяющимися целыми сериями  визгами. Выключив блок,  я
прислушался. Неожиданная догадка обдала холодом. Это  же  взвизгивают, метая
смертоносные  пучки, лучевые автоматы. Происходящее было  еще неясным, когда
раздался мощный  удар, и дверь  комнаты, где  я  находился, чуть не слетев с
петель,  распахнулась настежь. В  комнату быстро  вбежали четыре  человека в
разноцветных комбинезонах. У трех  передних в  руках были лучевые  автоматы,
грудь одного из них накрест была перевязана аккумуляторным  патронтажем. Все
трое застыли, наведя на меня короткие стволы своих автоматов. Стоявший сзади
четвертый  уверенно  сжимал  в  правой  руке  большой  лучевой пистолет.  Он
медленно и деловито прошел между  стоящими впереди, видимо, подчиненными,  и
ткнув меня в грудь пистолетом, спросил:
     -- Кто есть такой, профессия, родословная?
     Я растерялся и с минуту не находил,  что  ответить. Мысли метались, как
загнанная  в клетку мышь.  Командир ворвавшихся  с исказившимся лицом сильно
нажал пистолетом на ключицу.
     -- Ты что это,  в молчанку играть со мной вздумал, гад. Если  сейчас же
не скажешь мне, кто есть такой, вмиг мозги выпущу.
     Шутить он, видимо, не собирался ., не имея ни малейшего представления о
том, что он хочет услышать, я решил сказать правду.
     -- Я историк,  немного рисую, выставка у меня на третьем корабле сейчас
идет. Отец погиб, мать тоже, метеорологи они были.
     Вошедший ухмыльнулся.
     --  Это  надо  же, ребята,  -- обратился он к своим подчиненным, убирая
пистолет  в чехол на поясе. --  И  здесь мне везет. Видно,  родила меня мать
везучим.
     Я,  ничего еще  не понимая,  смотрел  на него.  Стоявшие сзади опустили
автоматы и заулыбались начальнику.
     -- Ну что, историк, пошли, -- махнул головой на выход он.
     -- Куда, -- поинтересовался я с опаской.
     -- Пошли, пошли, там  и увидишь, куда,  --  он схватил меня  за руку и,
проведя вперед себя, толкнул в спину. Один из автоматчиков хмыкнул.
     Я оглянулся.  Пистолет  болтался на  левом боку  командира, он величаво
следовал  сзади.  У  развилки  коридоров  мы  остановились.  Слева  нам путь
пересекала цепь полубегущих людей в преимущественно  черных комбинезонах. На
толстых ремнях, свисающих у  них к груди,  висели лучевые автоматы. Справа в
задымленном  от  только  что,  видимо,  произошедших  выстрелов,  вперемешку
валялись люди в черном и сером. Между ними ходили черные, ногами раскладывая
их вдоль стен. Проход освободился, и сзади меня опять толкнули.
     -- Иди, чего встал, что, убитых никогда не видел?
     Мы  проходили  теми  самыми  проходами,  которыми я  шел  сюда. Лампы у
потолка были  разбиты, двери в боковые комнаты и кабинеты местами  взорваны,
местами выломаны. В открывающееся через свободные просветы пространство было
страшно  смотреть.  Выгоревшие  помещения,  валяющиеся  издырявленные  люди.
Кругом пахло  гарью и жареным,  и, хоть настроение было ужасным, я  все же с
облегчением вздохнул, когда мы, наконец, вышли из сектора.  Теперь мы стояли
у дверей  шахты  лифта.  Командир  оживленно насвистывал  какую-то  дурацкую
песенку. Двери разъехались, открыв пустую кабину.
     -- Вперед, -- услышал я сзади его грубый оклик.
     Где сейчас Бэрт, где все? Что произошло и кто эти люди?
     Ни на один из этих  вопросов  я  не в  силах был найти ответ. Куда меня
ведут  и зачем я  им  нужен? Впрочем, через пять минут,  когда мы встали  на
эскалатор, ведущий в головные отсеки корабля, стало кое-что ясно. Ехали мы к
центральному  отделению,  где находились зал и  капитанские  залы. Навстречу
ехали  все  те  же  люди в  черных комбинезонах.  Они перемещались  строгими
десятками, строясь где это только можно,  впрочем, встречались  группы и  по
двадцать-тридцать  человек.  Эскалатор  был длинный, и  пока мы ехали,  было
время  кое-что  прикинуть.  Да,  скорей всего  ,  --  это  переворот.  Вот и
дождались,  кто  взял  или  пытается  взять  власть.  Судя  по  словам  этих
молодчиков, это -- Рап. Бэрт был абсолютно прав, его  надо было убрать, пока
было не поздно. Однако даже сейчас, откуда известно, сумел ли  он, этот Рап,
добиться того,  чего  хотел.  Говорить  со  своими  конвоирами не  хотелось,
расспрашивать  тем  более.  Черт  знает,  что  у них там  в  голове.  Спрошу
что-нибудь,  а они меня  раз  --  и  все. Хотя, нет,  им  меня надо  куда-то
доставить, и, судя по обращению, живого. Так или иначе, лучше подождать и не
рисковать подобными расспросами.
     Эскалатор  закончился. Мы  вышли на площадку перед  тянущейся  вправо и
влево огромной галереей.
     -- Сюда, -- указал рукой влево мой спутник, даже не толкнув меня на сей
раз сзади. Солдаты,  так я  их решил  называть  для  себя, вполголоса  стали
переговариваться друг с другом и со своим начальником.
     -- Слышь, главный, а чего надо соратнику Рапу от этой ..., -- он сделал
паузу, видимо, показывая на меня.
     Командир помолчал и ответил:
     --  Соратник знает, что делает.  Если надо,  то  надо, великий человек,
свои  странности,  нам  не  понятные.  --  Солдаты, видимо,  удовлетворились
ответом, потому что сразу замолчали.  Завернув за поворот, мы остановились у
массивных  дверей с  двумя людьми в черном,  охраняющими вход.  Командир дал
одному из них какой-то металлический жетон. Тот посмотрел  и после секундной
паузы  одобрительно  качнул  головой.  Второй  охранник,  оторвав, казалось,
приросшую к  автомату руку, нажал  ручку  двери и, толкнув ее внутрь, стал в
прежнюю позу.
     На  двери желтела  надпись  "Капитанский центр". Передо  мной оказалось
просторное помещение, заставленное вдоль стен  блоками  и  табло. У  дальней
стены за низким пультом  лицом ко мне сидел какой-то человек.  Сзади  слегка
толкнули.
     -- Иди, чего опять замер, оглох, что ли, иди, тебе говорят.
     Я вошел, двери,  закрывшиеся  за  мной,  слегка хлопнули.  Сидевший  за
пультом человек поднял голову и посмотрел на меня.
     -- Кто такой, чем могу служить?
     Я  не  знал, что ему  сказать,  но в  данной  ситуации  решил  все-таки
ответить сразу.
     -- Я историк, художник, а  вот что мне здесь нужно, сам не знаю. Взяли,
привели, куда, зачем, понятия не имею.
     Человек встал из-за пульта.
     -- А, вот вы, мой чудесный, наконец-то и пришли.
     -- Может, вы меня с кем-то путаете? -- спросил я на всякий случай.
     -- Нет,  ни с кем я вас не путаю, летописец ты наш славный. Вы-то мне и
нужны.
     --  Извините,  --  начал  я.  --  Однако,  я  вас впервые вижу  и  даже
представить себе не могу, зачем я вам понадобился и кто вы такой.
     Человек вышел из-за пульта и, положив руки за спину, подошел ко мне.
     --  Кто я? -- он улыбнулся. -- Я --  Рап, а нужны вы  мне, любезнейший,
вот  зачем, -- он погладил  свою бородку. -- Сегодня, точнее, вчера вечером,
произошло  великое  свершение.  Жители  нашей  колонии   впервые  в  истории
осуществили переход власти  в свои руки. Теперь не  избранная горстка  элиты
будет безраздельно править нами, а сами люди будут вершить свою судьбу.
     Я  слушал  его,  и  с   каждой  минутой  становилось  все  страшнее  за
произошедшее.
     -- В течение ночи,  -- продолжал он. --  В течение одной только ночи мы
имеем  отличный  результат.  Почти весь корабль  перешел  во  власть  членов
колонии.
     Я не выдержал.
     -- Простите,  а  что, на других кораблях  вам  это не удалось,  или там
сейчас идет, так сказать, переход власти к вам?
     Рап посмотрел на меня с хитринкой.
     --  Нет,  мы  победили  только здесь. На других кораблях у нас  еще нет
такой силы, но стихийные движения уже сейчас вспыхивают на некоторых из них.
Кстати,  прежде, чем мы продолжим нашу  беседу,  хочу вам  кое-что сообщить.
Садитесь, не стойте, -- он указал на кресло рядом со мной.
     Я сел, он прошелся к пульту и обратно.
     -- Так вот, я хочу вас уведомить, что  отныне вы будете умом и глазами,
мозгом, созерцающим беспристрастно и холодно окружающую действительность. Вы
можете иметь  свое мнение на все, что хотите, вы будете ходить и летать там,
где  хотите,  говорить и делать, когда  и  как  хотите, но. Но  вы не имеете
права,  точнее, я вас и  не пущу  дальше самого  себя. Вы, вот  ваш  потолок
действия и познания, больше  ни одна душа не будет  знать  и понимать больше
или  столько же,  сколько вы.  За  исключением  меня,  конечно же. Вы можете
послать даже меня, куда угодно,  и ничего вам  не  будет, можете ругать  нас
всех и все прочее, словом, можете все. Я решил сделать такого  человека сам,
этот  человек, то есть, вы -- это глаза вселенной, голос вечности, могучий и
знающий столько же, сколько и я.
     Я немного отошел.
     -- Так, я так понял, Рап,  вы меня хотите  сделать чем-то вроде  шута у
королей  прошлого. Что ж,  глупо выбирать между  смертью,  как я понимаю,  и
таким  предложением, хотя я,  пожалуй, выберу смерть, нежели  видеть, что вы
тут напортачите. И пусть завтра ваш путч захлебнется, другие корабли ведь не
ваши, я предпочту умереть с чистой совестью.
     Рап засмеялся.
     -- Ах,  уж  мне эта  старая закалка, благородство  и чистота. Вы весьма
наивны, уважаемый. Я совсем не предлагаю вам эту роль, я вас в нее определяю
и сам  же буду четко следить, чтобы вы в ней все время находились.  А что до
других кораблей, то предоставьте это дело мне, ваша забота -- это, наверное,
как и раньше, никаких забот.
     Можете сидеть здесь, можете идти гулять  по  ярусу, в  остальных местах
стреляют. Вас  пропустят  везде, где есть  наши  люди.  Сейчас  вам принесут
специально сделанный для вас комбинезон, по нему вас узнают везде. Даже я не
имею такой роскоши, как свобода  выделяться среди всех одеждой, я  выделяюсь
индивидуальностью, радуйтесь, что же вы, такая честь.
     Его  лысина  блеснула под  лучом верхней лампы. Сзади  открылась дверь.
Огромного  роста  солдат  с  автоматом  за  плечом  подошел  и  положил  мне
ярко-желтый свернутый комбинезон.
     -- Ну,  вот,  -- услышал я Рапа. -- Одевайте, не  глупите, деваться вам
все равно некуда.
     Рап уселся за пульт и, время от времени следя, как я переодеваюсь, стал
отдавать  какие-то  невнятные  команды находящимся на  связи  операторам.  Я
переоделся и сел в кресло. Рап руководил дальнейшим захватом корабля. По его
командам  и  докладам  операторов  я понял,  что  они  уже  почти  захватили
двигательную установку.  Судя по  всему, это было последнее  место, где  еще
оставались силы, пытавшиеся им противостоять. Прошло около  часа. Рап сделал
звук динамиков больше и устало вышел из-за пульта.
     -- Трудный день, много дел, голова что-то болит.
     Я, не скрывая, разглядывал его.
     -- Послушай, а почему именно я?
     Рап оглянулся на меня.
     --  О,  вот и  молодец, давай на ты, я  согласен,  все  равно  придется
когда-нибудь. Тебя? Да, как тебе сказать, нужен был гуманитарий, ну, словом,
чтобы эдакий пространный кто-нибудь, у таких восприятие окружающее лучше.
     -- Но я же такой не один на корабле.
     Рап разминал суставы.
     -- Да, ты такой не один, вас таких  много.  Тем более, считай, что тебе
особенно  повезло.  Найди  мои  ребята  кого-нибудь такого до  тебя, и  все,
валялся бы ты где-нибудь в мусорном отсеке.
     Я представил себе эту картину, и мне  стало не по  себе. А  ведь где-то
сейчас  валяется Бэрт,  его  коллеги  по  совету,  многие те, для кого благо
колонистов было кое-чем большим, чем  гарант своего благополучия. Что передо
мною  подлец и  негодяй,  я  даже не  сомневался,  но  вот, как быть дальше,
совершенно не  знал. А  наилучшим выходом,  пока я не разберусь во  всем  до
конца,  будет просто  молчание. Молчание моего  истинного я. Рап присел пару
раз, хрустя коленями. Ему было лет пятьдесят, может быть, с  чем-то, фигура,
эдакий  пузатенький мужчина,  низкого роста.  Весьма странно было видеть при
почти лысой голове довольно густую бороду и усы.
     -- Тебе не скучно, -- спросил Рап.
     Я подумал.
     -- Скучно, к тому же я со вчерашнего обеда ничего не ел.
     Рап выпрямился.
     --  А, ясно,  -- он  подошел  к пульту. -- Принесите-ка нам чего-нибудь
перекусить и побыстрее, -- Он выключил передатчик.
     -- Ну, ладно, сейчас мы с тобой перекусим, и потом тебя проводят в твою
комнату. Ты уж извини, но до завтра тебе надо  будет  там  посидеть. Свобода
твоя безгранична, но только, когда все спокойно, а пока еще есть  на корабле
те, кто в нас стреляет, то, увы, надо терпеть.
     Я усмехнулся.
     -- Такие, которые в вас стреляют, будут всегда.
     Рап стал серьезнее.
     --  А вот это мы посмотрим,  клянусь, что уже  послезавтра  я сам смогу
свободно гулять по кораблю без охраны.
     Принесли еду.  Прекрасно  оформленная  пища внушала уважение  к повару.
Ананасы,  рябчики,  в  условиях  переброски  такого  не  ел  никто,  даже  в
руководящих эшелонах. И хотя никогда  не было такого, что продуктов нет, все
же подобного не видел, я уверен, никто.
     Через полчаса после еды я стал неожиданно  засыпать. Рап увидел  это и,
вызвав двух солдат, приказал отвести меня к себе.
     Куда они меня вели,  я не помню, но помещение было новое,  чистое,  и я
сразу уснул.
     Пелена сна проходила  медленно. Уже  проснувшись,  но еще  не встав,  я
решил поразмыслить над своим весьма вопросительным положением. Я был раздет,
как ни странно, кем-то побрит и одет во все свежее, видимо, перед этим еще и
помыт. Все это казалось  тем более странным, что я заснул вчера, насколько я
помнил, в раскладном кресле, а сейчас лежал на шикарном диване. Похоже даже,
что  не в  той  комнате,  где был сперва.  Лежать надоело, да и,  как назло,
затекла рука, и я понемногу стал  вставать.  На кресле  висел  мой  ярчайший
желтизны комбинезон, на  левой части  его груди  я  заметил  какой-то  знак.
Развернув  его  в руках,  я  увидел  наведенный  черным  замысловатый  узор.
Наверное,  по этому знаку меня и  должны были, по словам Рапа, узнавать  его
люди.
     Потратив  полчаса на  умывание  и завтрак,  уже ждавший меня на подносе
возле  дивана,  я решил  воспользоваться  своей  свободой и навестить  Рапа.
Помещение, в  котором  я находился, и вправду было не  тем, в  которое  меня
привели в первый раз. Это была комната, отстоявшая от капитанского центра на
целых  два поворота. Перед дверями  Раповского  кабинета по-прежнему  стояли
двое в черном, и хотя это были уже  другие люди, дверь передо мной открылась
незамедлительно.
     В  помещении, склонясь над картой, расстеленной  на  полу, стояли трое.
Рапа я узнал сразу, двое других были мне незнакомы.
     -- А,  вот  и он. Прошу любить и жаловать,  а также знакомиться, -- Рап
указал рукой на меня. Двое его собеседников качнули приветственно головами.
     -- Это наш стратег,  -- взяв за плечо одного из них, представил Рап. --
А вот это наш железный  соратник, начальник службы порядка, -- Рап указал на
второго. -- Пока  мне здесь особенно некогда с тобой, пойди, походи с ним по
кораблю, можешь слетать на другие, -- Рап злорадно улыбался.
     Я удивился. Еще  вчера  вечером его путчисты  едва захватили корабль, а
уже сегодня он мне  предлагает прокатиться на другой. Нет, здесь что-то не в
порядке.
     -- Пойдемте, я сейчас еду к  левому борту, а  потом  на третий корабль,
--увлекая меня за собой, сказал железный соратник, направившись к выходу.
     -- Простите,  а что, третий корабль уже  ваш, -- спросил я, когда дверь
за нами закрылась. Он, не сбавляя набранный темп, сказал:
     -- И третий, и четвертый, и десятый, они все наши.
     Я оторопел.
     -- Позвольте, но как же это, ведь еще вчера...
     Он добродушно улыбнулся
     -- Вчера? Ах, ну да, это же вы спали. Конечно, конечно, вы же ничего не
знаете. -- Мы сели в лифт. -- Вы там что-то выпили, а потом вам плохо стало,
Рап за  вас,  кстати, очень  волновался. Потом вас немного подлечили, ну, и,
чтоб не травмировать, время  как  раз очень  сложное  для нас было,  усыпили
немного.
     Я стал злиться.  Они  обошлись  со  мной,  как  с  куклой, захотели  --
усыпили, захотели -- разбудили.
     -- Ну, и сколько же я проспал?
     Он искоса глянул на меня.
     -- Три месяца, ни больше, ни меньше.
     Я присвистнул. За такое время, конечно же, многое в подобной обстановке
изменилось.
     -- А если не секрет,  и как же  вы  победили, --  вспомнив свою свободу
всего, спросил я.
     Лифт  остановился,  и  мы вышли прямо на  бегущую дорожку. Насколько  я
помнил,  она  шла   к  стартовому  комплексу.  Железный   соратник  поправил
комбинезон.
     --  Стратегия, дорогой,  умная стратегия  и  безошибочный  расчет.  Нас
сильно  прижали.  Прибывшие  с  других  кораблей силы  противника  захватили
половину  корабля,  но  мы  сумели  сломить  их  и  перейти  в  наступление.
Поддерживаемые  сторонниками на  других  кораблях,  мы  захватили  второй  и
третий.
     Сзади нас догнал стратег.
     -- Что, эпопею штурмов рассказывает?  Ну, ну,  это,  конечно,  забавно,
эпохально, но слишком однообразно. Тем паче, что враги и сейчас везде, кроме
первых трех кораблей. Кругом бои, разруха на звездолетах страшная.
     Я обернулся к стратегу.
     -- А что, по-вашему, интересное. Может, поведаете.
     Дорожка кончилась, и все сошли под арку. За аркой эскалатор вел вниз.
     --  А,  вот, и поведаю., -- отозвался стратег, явно задетый моим тоном.
По  всему  было  видно,  что  это  ближайшие  друзья  Рапа  по  скитаниям  и
перевороту. Они говорили о нем, как о самих себе, просто. Похоже, для них не
было по отношению к нему никаких секретов. Стратег начал чванливый рассказ о
скрытой борьбе, и я неожиданно  обратил внимание на уже начавший приедаться,
но внезапно зазвучавший по-новому момент его повествования.
     -- Когда эти дураки решили, что мы  им не нужны, -- стратег заулыбался.
-- Словом, они в нас, как они говорили, ошиблись, Рап поступил правильно.
     Железный соратник поддакнул.
     -- Конечно, не сделай он тогда этого, нам всем конец.
     Стратег продолжал.
     --  Ну, вот,  Рап  и предложил, а мы сделали. И что же, мы на высоте, а
они проиграли.  Безошибочно  видел  он,  великий  ум.  Отобрали еду  у  них,
кораблики с ней взяли -- и все. Есть им нечего, а в чем дело, сами не знают.
Дорогие  колонисты, это все  происки  наших врагов, притаившихся  среди  нас
самих же. Это, мол, бывшие и будущие  хозяйственнички-фермеры  ее, эту самую
еду,  припрятали. Натравили одних  на  других,  потеряли, конечно, много, но
зато те, кто остался, железные, как он, -- стратег показал на второго.
     Мы  уже  стояли  на  второй  площадке  возле  небольшого  челнока.  Его
пошарпанное  оперенье было кое-где замазано свежей краской. Стратег проводил
нас до входа  и пошел назад.  Старт был почти незаметен, лишь слегка вжало в
кресло, и через миг вокруг в стеклах появились звезды.
     --  Так вы, что  же, своих  же  сторонников  друг на друга, что ли?  --
спросил  я,  с  трудом  различая  в  соседнем  темном  углу  черты железного
соратника.
     -- Да, а что тут такого, да и  какие они  наши,  если  уже через неделю
сомневаться начали. Те, что остались, те наши, а те -- так, мусор.
     Челнок тряхнуло, Я  посмотрел в левое окно. Громадина корабля  медленно
удалялась. На правой части виднелась надпись "Авангардист".
     -- А что это вы корабль переименовали, что, вам "Авангард" не нравился,
зачем это дурацкое "ист" добавили?
     Железный соратник шевельнулся.
     -- Какая разница, Рапа и спроси, его идея, его планы.
     --  Я  вижу, Рап у  вас  прямо отец родной. То его  идея, это его идея.
Сами, что ж, идей не имеете?
     Соратник кашлянул.
     -- Ну, да, не  имеем.  Он  отец, вождь, его роль не умаляй. Мы  --  его
товарищи,  наши идеи помельче,  хотя свое  дело  делаем,  и не  малое, между
прочим.
     --  Вождь, говорите,  как  в родоплеменной общине, значит: это вождь, а
это его фавориты, а вот это,  -- я  показал на пилотов,  -- так, пыль, таких
много.
     -- Болтай, что хочешь, -- сказал  соратник,  -- мне все равно, это твое
право.
     Челнок  изменил  курс,  мы  уже  почти  подлетели  к  третьему кораблю.
Огромная пасть его шлюзовой камеры распахнулась, готовясь принять нас.
     Из  посадочного  шлюза  соратник  сразу  направился в  противоположный,
находящийся на другом конце корабля.
     Кругом стояли черные солдаты. Выжженные и  разрушенные  коридоры и залы
создавали впечатление огромной пещеры,  покрытой  налетом времени. Эскалатор
поднял нас к  небольшому кабинету.  У  входа стояло  два  человека в черном.
Стена напротив  входа была прозрачной, и там, за ней, открывался жуткий вид.
Тысячи людей напоминали в  своем скоплении огромный шевелящийся  муравейник.
Взлетные постаменты были пусты, все пространство шлюзового зала от края и до
края было, буквально, забито людьми.  Соратник сел у пульта перед стеклом. Я
все  еще  не  понимал,  что  происходит.  Живая  масса серела  комбинезонами
старого,  допереворотного,  образца, многие  были  в  разноцветном.  Женщины
поднимали  на руках  детей,  что-то крича.  Крики  сливались  в единый  гул,
которого  не  было  слышно,  но  от  которого  вибрировали  стены.  Соратник
обернулся.
     --  Знаешь,  какой  лозунг  у  моей службы?  -- Ответа он не  дождался,
вопроса тоже. -- У моих людей должен быть холодный разум и рвущееся к победе
сердце.
     Я покачал головой.
     -- При  таких  требованиях руки у них, я думаю, будут не менее, чем  по
локоть, в крови.
     Железный соратник прокашлялся.
     -- А ты что же думал. Такие дела, как у нас, великие, в белых перчатках
не  делаются. -- Он прошелся пальцем по клавиатуре. Я понял,  наконец, в чем
дело, и бросился к нему.  Пальцы впились в его горло,  но сзади схватили  за
руки и, оттолкнув к стене, крепко сжали, заломив обе руки за спину.
     -- Ты не  психуй, дело  у тебя  не  сложное, наблюдай,  и  все  тут, --
поглаживая слегка травмированную шею, произнес железный соратник.
     Многотонная  плита стены  шлюза поднималась,  открываясь  наружу. Живое
море  внизу перестало шевелиться, от  него стали  отрываться отдельные тела,
плавно  и медленно  взлетая вверх.  Через минуту многометровый козырек завис
над верхней частью  борта, впуская космос все больше и больше в безжизненное
тело  корабля.  Картина,  достойная описания  в  самых кошмарных  преданиях,
открывалась перед стеклом кабинета. По  всему объему шлюзового  зала  летали
застывшие тела  людей.  Космический холод  сковал  их вечной  неизменностью.
Соратник  нажал  какую-то  кнопку. Заработала вытяжка, усиленно выдувая горы
трупов  из  шлюза. Их  выбрасывали,  словно использованные  пакеты,  бумагу,
объеденные огрызки. Железный соратник почесал затылок.
     -- Тебе их жаль? Напрасно. Это враги, и им не место там, куда мы летим.
     Я почти обессилел в безвыходной ненависти, прижатый к двери.
     -- Туда, куда мы летим, не место вам, кровавым убийцам и преступникам.
     Соратник засмеялся.
     -- Какая кровь, что ты, ты ее видел? Ее не было, так что не надо, -- он
погрозил  пальцем. --А  летим  мы, кстати,  спать меньше надо, не туда, куда
летели они, а  туда, куда  летим  мы. Вот вернешься,  Рапа и расспроси, я от
тебя уже устал. Нудный ты сильно, надоел.
     Я вернулся истощенным  до предела. Моей мечтой было раздобыть  лазер  и
продырявить этого выродка вдоль и поперек. Но взять даже маленького лучевого
пистолетика было  совсем  негде. Кругом  стояли  черные люди, вооруженные до
зубов,  и украсть оружие было практически неосуществимо. Взять же его  у них
самих у меня не получалось. Видимо, они были проинструктированы на мой счет,
да и  к тому же мой комбинезон не оставлял ни у кого никаких сомнений в том,
кто я такой.
     В помещении капитанского центра был сумрак. Рап лежал на диване рядом с
пультом.
     --  Прилетел,  наконец,  ну,  заходи, поболтаем. Целых  три  дня ты там
торчал, не надоело? Что шокирован  увиденным, сочувствую, а что делать? Если
не мы их, то они нас. Я  всегда учил, что лучший  способ избавления от врага
-- это его убийство. Никаких потом тебе головных болей, никаких проблем. Мне
тут железный наш соратник сообщал о тебе.
     -- Ваш соратник, -- вставил я , садясь в кресло.
     --  Ну, да, конечно,  не привык,  зверство  и  все там  такое. Ну,  да,
оставим   это.  Я  вот  тут,  ты  ведь  не  знаешь,  мне  железный  сообщил,
переориентировочку  небольшую сделал. Теперь  мы  летим не туда, куда летели
они. Теперь летим  к огромному источнику. Куда там вашим  планам, тут  такая
звезда, что энергетический кризис  не светит даже нашим потомкам в бог знает
каком  миллиардном  поколении.  Да о чем  это  я, вообще не светит  никогда.
Звезда  мощнейшая.   Лететь,  правда,  несколько  дольше,  но   перспектива,
закачаешься. Хотя, ты в этом ни бе, ни ме.
     -- Какие еще новости есть, -- вяло  спросил я. Становилось понятно, что
наступил апокалипсис, изо всех сил твердил я себе, что лучшее --  это просто
держаться,  никаких самоубийств, никаких слабостей.  Пережить этот момент --
это мой долг.
     Рап заворочался на диване.
     --  Ты что,  до сих пор переживаешь  из-за тех врагов?  Перестань, идет
война,  флот, кстати, уже почти наш. Завтра, вот, и на днях,  только сбросим
по флотилии мусор весь, и победа, можно считать, полная.
     -- А  ты  не просто убийца, ты ведь маньяк, Рап, -- начал я, не дав ему
полностью закончить.
     -- Да ты брось меня  учить. Между прочим,  Рапа  уже нет, -- он встал с
кресла и подошел к дивану.
     -- Это как так нет? Куда же он делся? Может, сдох от угрызений совести?
Хотя, о чем это я, какая совесть, ее и в помине у него никогда не было.
     Рап перевернулся на бок
     -- Умер  Рап, нету его. В честь его и корабль этот  назвали.  А я Стап,
приемник его и продолжатель. Что, не веришь, так посмотри получше.
     Я пригляделся. Действительно,  на  диване  лежал  человек  без  бороды,
волосы на голове  были густые и зачесанные назад. Вот только усы и остались,
выросли еще больше.
     -- Дурака сделать хочешь из меня? Не получится. Ладно, не Рап ты,  Стап
ты.  Имя новое  себе взял,  бог с тобой, точнее, черт. Меня-то  уж вовек  не
заставишь поверить, что ты -- это не ты, а другой, преемник.
     Стап сел.
     --  А тебя  и не надо. Ты кто  есть, забыл, что ли?  Ты наблюдатель. Их
надо -- их я  заставил, --  он махнул  рукой на  дверь. --  Люди  верят мне,
понимаешь? Я  зажег  в  них веру, и они  ею горят,  аж плавятся. А пока  они
горят, пока так, что аж плавятся, я тут  кое-что поменял, чтобы, как у всех,
с историей с самого начала,  чтоб чисто  и красиво. Корабль "Рапист" назвал,
вчерашний день Днем  Освобождения назвал, теперь можно  и дальше идти. Знамя
есть, символ есть, все есть, чего еще надо для борьбы.
     Я переступил с ноги на ногу.
     -- "Рапист",  значит, корабль назвал? А зачем же в "Авангардист" его до
этого переименовал?
     -- Вот, хитрый ты, знаешь сам,  зачем,  дорогой. Затем и  переименовал,
чтобы потом "Рапистом" сделать. Во-первых,  люди  к  частым  сменам названий
привыкают,  а во-вторых,  не переименуй  я  его,  потом  не  звучало бы. Сам
смотри, ни так, ни эдак  не всунешь Рапа никуда. А тут все как по маслу. Вот
и убил двух зайцев сразу.
     Я повернулся и пошел к креслу.
     -- Предусмотрительный,  мерзавец,  дальновидный,  честь  тебе  и хвала,
подлец.
     Он опять лег.
     --  Ну,  зачем так, дорогой,  это ведь все  ерунда.  Хочу вот я столицу
перенести. Надоело старое место. Да и не место Стапу  возле Рапа. Рап мертв,
и задачи у него не те, что у Стапа -- живого. Думаю, вот, на второй  корабль
перебраться, ты как посоветуешь?
     Я сел.
     Бэрт был прав,  он  настоящий  оборотень. Что это, ведь  не парик  и не
инопланетный разум-диверсант? Может, какая-нибудь мутация, я слышал, они раз
в сто тысяч или там в миллион лет бывают. Жуткое чудовище, мутант ужасающий.
     -- Я  тебе  не советчик,  решай сам. Просьба  только. Не желаю я видеть
твое  творчество, избавь меня от этого. Усыпи,  а,  скажем, где-то через год
разбуди. Дольше я тебя, уж извини, терпеть не смогу, или убью, или  сам себя
кончу.
     Стап задумался.
     --  Ладно,  уговорил.  Сентиментален я.  Рап,  так тот был жестче,  а я
добрый,  уступить  могу.  Но через год, как штык, слово есть  слово. А убить
меня ты не можешь, и не старайся. Умереть я смогу лишь тогда, когда случатся
кое-какие  обстоятельства. Ты  их не знаешь и не узнаешь,  так что  иди, спи
спокойно.
     * * *
     Я открыл  глаза. Стеклянный колпак крыши стоял вертикально  у моих ног,
лежа,  я  видел лишь  его  верхнюю часть.  Сперва подошел какой-то человек в
черном костюме и очках.
     --  С приятным пробуждением. Как спалось? Как самочувствие? -- Он подал
мне руку и, помогая подняться, сразу же стал  пожимать. -- Будем знакомы,  я
личный  советник  Стапа  по  безопасности.  Мне  поручено  встретить  вас  и
ознакомить с нашим днем, так сказать.
     Я  встал  и,  присев  пару  раз, повернулся к нему  лицом.  Человек был
толстым,  небольшого роста. Лицо его было  до такой степени  неприятным, что
смотреть на него более минуты становилось невыносимым.
     -- Не скажу,  что я рад  вас  видеть,  советник, но делать  тут нечего.
Знакомьте. Между прочим, где Стап и как мне его увидеть.
     Советник отошел в угол.
     --  Соратник Стап  сейчас  в  своей  ставке,  увидеть  его  практически
невозможно,  но  вас  это, не беспокойтесь, не  касается. Стап готов принять
вас,  как  только  вы  пожелаете.   В  свободное  же  время  вашим  гидом  и
экскурсоводом буду я.
     Я сел за маленький столик, где стоял, как уже повелось, горячий завтрак
для пробудившегося. Пища оказалась отменной.
     --  Стап  всегда  любил роскошь в еде, -- начал  я,  уплетая  прекрасно
сделанных трепангов. -- И что же, все  у вас теперь  так питаются или ,  как
раньше, только Стап?
     Советник невесело улыбнулся.
     -- Ну, почему же не все, народ у нас на это не жалуется. Всего вдоволь,
работать мы научились отлично, и плоды труда не малые.
     Я оторвался от деликатесов.
     --  О, а где  это подевались всякие  там  железные  соратники, стратеги
бойни и прочие прихлебатели вашего замечательного Стапа.
     Советник ничуть не смутился
     -- Завидую я вам. Что ни  ляпнешь, как с гуся вода. А соратники --  кто
умер, а кого и  наказать пришлось за ошибки в  нашем деле. Вот уже после тех
даже, за последние полгода двоих советников безопасности устранили. Чересчур
неосмотрительны были в средствах и методах.
     Советник сел в кресло возле моего прозрачного ложа.
     -- Так вы теперь, я смотрю, караете больше сами себя, чем тех,  над кем
правите? Очень интересный поворот. Наверное,  и  демократия у вас  теперь не
пустое слово.  Гуманнее, может, стали? Не верится мне, ей-богу,  не верится,
быть этого не может.
     Советник протер очки.
     -- Зря  обижаете, зря. Что до демократии, то она нам изначально присуща
была, еще соратник Рап первыми своими  распоряжениями ее  основы  заложил. А
насчет покарания, то караем врагов, иначе нельзя, враги ведь все-таки.
     Я поперхнулся.
     -- Ага, видел  я эти основы, ничего не скажешь, прекрасное начало, могу
себе  представить,  как  вы его продолжаете.  И что, есть еще на ком?  Очень
странно, я думал, при таких темпах уже некуда дальше будет.
     Советник встал. Стекла его очков поблескивали в свете ламп.
     --  Хочу   предложить  вам  небольшую   прогулку   по  кораблям.   Стап
распорядился, чтобы вы были обязательно ознакомлены со всем  происходящим до
вашей встречи.
     Я закончил есть и тоже встал.
     --  Да,  опять  променаж  на бойню,  помню,  как же.  Железный соратник
однажды проветрил меня одной чудесной прогулкой. Ну, что ж, пошли.
     Я  оделся,  и  мы  вышли  в коридор.  Коридор был  необычайно  велик, у
соседней  стены  стояла  передвижная  капсула  с  открывшимся верхом, внутри
сидела охрана.
     --  Вы что, реконструировали корабль, ездить теперь стали, ходить  лень
уже?
     --  Вы не  правы, уважаемый,  -- перебил советник, садясь в капсулу. --
После внутриэкипажной войны все это, -- он показал вокруг, -- было в руинах.
Нашим людям пришлось  вложить  в нынешнее  процветание  изрядную долю своего
энтузиазма.  Восстанавливали  со  вкусом,  по-новому. Время  идет,  прогресс
неумолим, нам  уже надо и передвигаться и все-все  делать  быстрее, вот мы и
делаем.
     Капсула закрылась, и мы тронулись. Спираль галереи спускалась  все ниже
и ниже, то расширяясь, то сужаясь.
     --  А  куда  это  мы,  в  данный  момент, направляемся?  --  спросил я,
поудобнее устраиваясь на сидении
     -- Через пару минут мы будем в секторе для врагов. Мы гуманны,  и враги
у  нас  проходят  процесс  очеловечивания,  параллельно принося  общественно
полезные плоды своего  труда. В процессе воспитания многие из них становятся
лучше, понимают свои прежние  заблуждения и активно вливаются  в общий поток
нашего общества.  Сектор  не  велик, это  ведь наш  центральный  корабль, на
дальних  есть и побольше. Но  это  так, мелочи.  Это  внутренние враги у нас
здесь.
     Я вздрогнул.
     --Внутренние? А что, есть еще и внешние, интересно, откуда?
     Советник опять протер очки.
     -- Есть и внешние. Вы не в курсе. Сейчас ведь война идет. Вы, наверное,
обратили внимание, что людей вокруг мало. Так вот,  все ведь в сражениях. На
пяти  последних кораблях  во  время  нашего утверждения год  назад откуда ни
возьмись  всплыл  некий  Гур.  Он  перебил  наших  и,  захватив  со   своими
сторонниками пять летных базовых единиц,  объявил там свою власть и порядок.
Бороться с ним тогда мы не имели  сил, истощены были борьбой. Он закрепился,
утвердился,  одно  время  мы даже почти  помирились, учили, дураки, их,  как
врагов уничтожать  надо.  А  однажды вдруг он возьми и напади  на нас. Напал
неожиданно, вражина, никто и не ожидал. Ну, и пошло, поехало. Сейчас среднее
звено  кораблей, как  печи  сталелитейные,  внутри ад  кромешный,  бои  идут
жесточайшие.
     Капсула резко остановилась у огромных раздвижных дверей.
     Я  вдруг  вспомнил  Бэрта.  Бедный,  бедный  интеллигент,  разве мог ты
додуматься до такого, -- сектор для врагов, -- нет, это было непостижимо для
твоего  развитого ума, это  было  за его рамками.  Я предал тебя, предал вас
всех , немо участвуя, даже  просто присутствуя при всем этом конце света. По
сути, я  являлся  каким-то анахронизмом, который  будили и, безучастного  ко
всему,  знакомили  с  тем,  что  натворили,  пока  я  спал. Моя, так  громко
провозглашенная  Рапом свобода,  резко  ограничилась,  естественно,  в  силу
объективных обстоятельств, лишь  подобными прогулками  и представлением  мне
сегодняшнего для них бытия.
     Мы вышли из капсулы.  Советник  провел  рукой  по  узору  двери,  через
мгновение обе  ее  половинки стремительно разъехались,  впуская нас в темное
пространство сектора. Все эстакады и ярусы этого блока корабля были удалены,
за  исключением  трех кольцевидных дорожек, гигантскими кругами опоясывающих
одна  выше  другой  стены  цилиндрического  блока  у  самого  его  верха. По
дорожкам,  вдоль  расположенных  в стенах  дверей ходили охранники.  Внизу в
красновато-синей  мгле среди облаков  грязного дыма, рассасываемых вытяжками
лишь у середины колодца, шевелилось  множество людей,  занятых работой.  Это
был  сталелитейный комплекс. Расставленные в  беспорядке по днищу автоматы и
печи едва угадывались в сером тумане испарений. Кругом тучами лежали обломки
челноков, металлические перегородки  стен, прочий  лом. Шла  переплавка.  Из
коридора,   выходившего   внизу   прямо   на   поверхность  днища,   выехала
самопередвигающаяся  платформа.  На  ней  пирамидальной  кучей  лежало нечто
непонятное. Я пригляделся. Если бы я не видел подобных сцен ранее, то сейчас
бы  ни  за что  не  поверил  своим  глазам. На платформе, сваленные кое-как,
лежало множество трупов в ободранных и рваных одеждах. Платформа подкатила к
печи  и,  приподняв рабочую  плиту,  свалила  в  открывшуюся щель  печи свое
содержимое. Советник посмотрел на выражение моего лица.
     -- Не надо так близко воспринимать все, что происходит, в конце  концов
это и так те, от кого мы хотели избавиться, так что же сокрушаться.
     Я оглянулся. Сзади стояла личная охрана советника.
     -- Наверное, то, что  пока еще есть  у тех, кто  ждет  сюда очереди,  в
большинстве  своем  делается  теми,  кто уже здесь.  Неплохой  экономический
расчет, и потребителей  немного,  регулярно  ведь сокращаете,  и  отдача тут
полная.
     Советник недовольно скривился.
     -- Ну,  вот  какого вам надо  было это  говорить,  -- он подошел ближе,
чтобы  не слыхала  охрана.  --  Вы  ведь кто,  свободный,  что желаете, то и
делаете. А мне из-за вас теперь всю охрану менять. Наболтали, сами не знаете
чего, а людей убрать придется.
     Я взялся за перила.
     -- Ну, и убирайте , этих людей мне, честное слово, не жалко.  Холуи это
ваши, а не люди. Готовы под диктовку что угодно сделать.
     Советник отослал охрану жестом.
     -- Тут вы и не правы. Это все же люди. Не холуи они, верующие, вот кто.
Верой они крепки,  и она их сплотила  и направила. Они с  ней  горы свернуть
готовы,  умирают  и  живут  с  ней.  Да  что   вам  рассказывать,  полетели,
посмотрите, как они воюют, сами увидите: огонь-люди.
     Я подумал.
     --Огонь, говорите? Ну, что ж, полетели. Однако сворачивают  они не горы
пока, головы  друг  другу сворачивают под  вашим чутким руководством,  между
прочим.
     На  среднее  звено  флотилии  нас  доставлял  челнок новой конструкции.
Переоборудованный под  боевую минимашину, он  вмещал  вдвое меньше  прежнего
людей, зато вооружения на нем было предостаточно. Неизмеримо длинная цепочка
кораблей  тянулась слева  по  борту, постоянно уменьшаясь  своими звеньями и
исчезая   в   бесконечности.  Начиная  с  шестого   и  до  самого,  видимого
невооруженным глазом, последнего корабли светились изнутри алым заревом. Оно
то вспыхивало  ярко,  то замирало  в каком-то ожидании;  казалось,  что  это
большая мерцающая гирлянда на темном фоне вселенной.
     -- Ваше счастье, советник,  что в старые времена были знающие и умеющие
люди. Не создай они этих прочнейших и надежнейших кораблей, наводили бы свой
порядок там, -- я кивнул за окно.
     Советник молчал.
     -- Какой-то невероятный идиотизм вы там внутри творите, давно, казалось
бы, все разлететься на куски должно. А оно стоит, как скала, и ничего ему не
делается. Нет, вы так не умеете, да и уметь не будете. Не та школа и методы.
Временщики вы в истории людей, страшный сон.
     Советник отстегнул ремни безопасности.
     --  Вы правы. Нет,  не смотрите  на  меня так, не про историю я говорю.
Правы вы, крепкие корабли. Есть такие, что пусты  внутри  уже от  хвоста  до
головы, парадокс, а они летят себе и хоть бы лопни.
     Челнок заложил вираж  и юркнул к ближайшему кораблю. Из дальних  частей
корпуса ровным голубым  полем, расстелившимся под  нами, засверкали вспышки.
Разрывы сверху и по бокам затрясли челнок. Тут же, сзади нас, выйдя из шлюза
корабля,  бросились в  ту  сторону  с десяток  боевых,  похожих  на  толстые
стержни,  цилиндров.  Невидимые  батареи  сходу уничтожили три из них, после
чего завязался бой. Уходя  все  ближе к шлюзу, картина боя становилась видна
все  хуже  и хуже.  Я  успел  заметить,  что еще  два  цилиндра  разлетелись
вдребезги, осыпая своими остатками корпус корабля.
     -- Это что, укрепления ваших врагов?  -- садясь к  выходу,  спросил я у
советника, тоже в интересом наблюдавшего за боем.
     -- Да, это батареи Гура. Захватили на днях хвостовую часть, укрепились,
никак  выбить их не  можем. Огневая мощь большая  у  них,  подойти близко не
дают. Ну, ничего, через пару дней при таких расходах  у них энергия  на нуле
будет. Ни минуты покоя знать у нас не будут.
     Челнок, сбросив скорость, влетел в шлюзовой зал.
     Советник подсел ко мне.
     --  Сейчас нас встретит наш руководящий сражениями, с ним мы съездим на
боевые позиции.  А,  вообще,  здесь  жарковато, но  вы не  волнуйтесь. У нас
обеспечение  безопасности руководства  и  его людей на первом  месте в таких
условиях.
     --  Это  с  каких  таких  пор  я стал вашим  человеком, не забывайтесь,
советник, я сам по себе, а вы -- это  вы. То,  что я  бездейственно  все это
созерцаю, не следствие моего нежелания, это мое бессилие. Будь моя воля, я б
вас всех в ту печь вместе с вашим милым Стапом.  А безопасность  ваша --  за
счет жертв  других,  мне  такой  вовек не надо,  да куда теперь  тут деться,
некуда. Вот и приходится с вами рядом  быть. Так что,  не путайте, советник,
не путайте.
     Советник схватился за голову.
     -- О,  горе мне,  горе с  этим свободным, -- он  зашипел  мне  на  ухо,
придвинувшись вплотную. -- Ну, пожалейте вы людей хотя бы, хоть они и холуи.
Мне ведь после этих речей  ваших о Стапе да о власти их как  перчатки менять
надо. Вот этих тоже  сейчас  на передовую надо, использовали вы их, все. Кто
про Стапа такое от кого-нибудь слышал и знает,  что этому говоруну ничего за
это не будет, тому уж не жить. -- Советник отодвинулся и лег на сиденье.
     Получался интересный поворот событий. И без того урезанная, моя свобода
теперь ограничивалась еще и рамками  моего чувства гуманности. Молодцы, сами
убивают  пачками, а  мне пытаются гуманностью  закрыть рот.  Я ни  минуты не
сомневался,   что  советнику  наплевать  на  эту   охрану,  как   на  людей.
Единственное,  что его  и  волновало, если  вообще  волновало, это ее,  этой
охраны, качество.  Я думал с полчаса, но все сомнения пропали,  едва я попал
на позиции,  где намечалось наступление. Там  я  увидел  ту разницу, которая
отличает эти откормленные рожи в  черном  за спиной у советника и искаженные
предсмертной гримасой лица солдат, поневоле попавших в бой.
     Мы  сидели   в  укрепленной  комнате  штаба.  Прикрытые  бронированными
заслонками, смотровые щели засветились розовым. Я сел  на кресло возле одной
из них. Сзади военный докладывал советнику.
     --  Вчера, в  результате  предпринятой  атаки,  захватили  два  зала  и
галерею,   ведущую  к  двигательному   блоку   и   коридорам  аккумуляторных
резервуаров. Сегодня  утром броском попытались штурмовать двигательный блок.
Потеряли три тысячи убитыми, атака отбита.
     Советник подошел к смотровой щели.
     -- Так  это значит и есть  этот блок?  -- Военный  появился у  него  за
спиной.
     -- Да, это он.  Вон  там  у  них автоматические  орудия, а вон  там  --
тяжелые.  Утром всего раз тяжелыми стреляли, сразу по триста-пятьсот человек
укладывают.
     Советник выпрямился.
     -- Сколько есть, плюс резерв, есть ли что-нибудь летающее?
     Военный оживленно заморгал.
     --  Всего тысяч шесть будет,  летающего, пару блюдец переоборудованных,
но там не более трех человек входит.
     Советник  быстро подошел к  блоку связи  в  углу. Быстрая его речь была
неразборчива, он говорил с центром.  Через несколько минут он вышел и сделал
наблюдения.
     -- Ну, что  ж, пожалуй, начнем, -- он обратился к военному. -- Давайте,
только как надо,  быстро, решительно и чтоб без сюрпризов. -- Советник сел в
соседнее кресло.
     -- В этот раз, дорогой вы  наш,  -- начал он. -- В этот раз вы попали в
самый  что  ни на есть жар. Стап говорил мне,  что когда-то вы сказали,  что
видеть  вам  дают  лишь малую долю  того,  что творится. Да и утром сегодня,
видел  я,  недовольны были,  вроде бы, что опять  показывают нечто, не самое
главное и большое. Теперь можете быть спокойным. Сейчас здесь самая  трудная
битва. Вчера они отбились, и мы потеряли, да вы и сами слышали, сколько. Это
самая большая цифра за все время.  Но если прибавить еще и тех, кто погибнет
сегодня, то это прямо эпохальный масштаб.
     Я вцепился в кресло.
     -- Советник, я вам настоятельно рекомендую крепко  подумать, прежде чем
что-либо мне  говорить. Я не зритель  на спектакле и картин покровожаднее  и
пострашнее никому не  заказывал. А  ваша  бойня с  антиоборотнем  Гуром  мне
противна, как и вы сами, -- я отвернулся от него, зубы сжались.
     -- Простите, если я вас обидел, -- ответил советник.
     --  Просто я веду себя так, как обычно, и  уж  извините, но  вы меня не
закомплексовывайте.
     Вернулся военный,  он нагнулся над советником и что-то ему тихо сказал.
Тот расправил плечи и махнул рукой.
     -- Начинайте.
     Военный удалился и, вернувшись через пару минут, сел у третьей щели.
     Слева в дальние правые нагромождения металла полетели ярко белые пучки.
Помещение   объемом   в  несколько  километров  за   наблюдательными  щелями
наполнилось звуками разрывов и дымом от сгорающего металла. Прямо из-под нас
в том  же направлении  двинулись кучки  людей с автоматами  в руках.  Сверху
скользнули  два   летающих  блюдца,  сходу  открыв  рассыпной  веер  огня  в
направлении  укреплений  противника.  Выкатившие  на  передник  позиции свои
орудия, солдаты одновременно с  атакующими начали стрелять, не прерываясь ни
на одно мгновение. Лавина огня обрушилась на темнеющие баррикады врага. Визг
вырывающихся пучков  энергии  завис  в  воздухе, заглушив  крики  штурмующих
солдат.  Ответ был не менее грозен. Левее от  угла, куда был  направлен весь
поток солдат и огня, заработала та самая тяжелая пушка. Ее разрывы оставляли
черные пятна диаметром в десять, а то и в  пятнадцать метров,  выжигая  все,
что попадало туда, дотла. Из угла по всему залу, как  фейерверк, разлетались
заряды, поражающие  атакующих не прицельностью,  а  кучностью. Передний край
атаки был уничтожен полностью, чудом не сбитые  блюдца  летали под потолком,
ошалев от мощного отпора и стреляя, куда попало. Атакующие залегли, и  атака
захлебнулась. Военный вскочил  с кресла и  пропал в дверях комнаты. В  блоке
стало тихо, оба блюдца  зависли у ближнего  края зала. Внезапно одно из них,
скользнув  молнией вниз, пролетело прямо над  поверхностью и так же внезапно
свернув  влево и  прикрывшись  стеной огня  от  правой  части  укреплений, с
грохотом и  последующим взрывом упало на то  место,  где находилось  тяжелое
орудие  противника. Лавина огня вновь метнулась  на  обороняющихся,  солдаты
двинулись вперед.  Оставшееся  блюдце лавировало у  самой земли,  следуя  за
наступающими,  Заработали орудия,  прикрывающие сзади. Войдя в  свой апогей,
гигантская мясорубка на  некоторое время ускорилась, еще быстрее и неистовей
засверкав вспышками  зарядов, и, стремительно погаснув, заслонилась облаками
дыма. Сзади послышался голос военного.
     --  Уважаемый советник, не  желаете ли  своими глазами осмотреть  место
событий?
     Советник встал.
     -- Естественно,  желаю, --  и, глянув на меня, пригласил,  -- пойдемте,
глянем. Это корабль уже наш, и теперь -- навечно.
     В  сектор   спускаться  не  стали,  пошли  боковой  галереей,  что  шла
параллельно одной  из стен  сектора. Не имея стены там,  где она  выходит на
сектор, галерея напоминала окоп,  вырытый  сбоку.  Ширина  пола  была метров
двадцать. Справа в выжженных дверях чернели помещения. Весь  пол был завален
трупами  солдат,  прорывавшихся  по  галерее  в  боковой  обход  противнику.
Военный, размахивая руками, объяснял динамику произошедшего.  Трупы лежали в
два, кое-где даже в три слоя, иногда скатываясь и падая в яму сектора слева.
У черневших проходов в коридоры и помещения кое-где торчали воткнутые трупы,
обозначавшие проходы в очищенные залы. Мы шли по ним, постоянно проваливаясь
то правой,  то левой  ногой. Советник ругался и  встряхивал ступни. У бывших
вражеских  позиций  нас  подобрало  блюдце  и,  перенеся назад,  скрылось  в
квадратном  отверстии у потолка сектора.  Полувосстановленная наскоро  часть
корабля, до сражения  принадлежавшая Стапу, была все же  более приятной, чем
недавно увиденное. Дойдя до шлюза, мы остановились.
     Советник, весь сияя, с чванливой ухмылкой бросил на меня свой взгляд.
     -- Ну, как, можем, значит, если хотим, выбили паразитов. Теперь им туго
будет, это самая крепкая база у них была, жаль, потери большие.
     Я перебил его:
     --  Что-то  я  сомневаюсь, что  вы о них жалеете. Вам  ведь наплевать и
забыть.
     Советник вызвал лифт, едущий в шлюз.
     -- Да, за ценой в победе мы не постоим, заплатим сполна.. Легкая победа
нам и не нужна, чем труднее тем дороже, только так.
     Мы  вошли в  лифт.  Я  стал  у  дальней  стенки  и  внимательно  изучал
советника. Его лицо стало строгим и торжественным.
     -- Конечно,  легкая победа вам и не нужна вовсе. Из легкой памятника не
сделаешь, святыней  ее не объявишь. А  вот если такая, что еле выжили, пусть
даже  из-за  дури  собственной, то  это уже иное дело --  героизм. Вы  же их
раздавили количеством, а не умением или силой оружия. Я же видел, на  одного
их солдата по двадцать ваших, камикадзе этот ваш в  тарелке тоже выручил  --
только так и умеете воевать, победители дохлые.
     Стоявшие у дверей охранники переглянулись. Советник посмотрел на них и,
бросив  мимолетный  взгляд  на меня, молча покачал головой. Только теперь  я
заметил, что оба дюжих парня у дверей из личной охраны советника были не те,
что  в центре,  и  не те,  что  в  челноке.  В являвшемся в настоящее  время
центральном корабле царила  торжественная обстановка.  Вся охрана и  солдаты
были  одеты в парадное, кругом  висели прославлявшие победу и Стапа призывы,
играла музыка.  Задолго  до выхода  на  ярус, где находился его  кабинет,  в
котором он, по словам советника, и работал и отдыхал, охрана была удвоенной.
А на самом ярусе утроена. Стап встретил меня с распростертыми руками.
     -- Заходи, мой милый.  Ой, как по тебе соскучился. Война, понимаешь ли,
дорогой, не шуточное дело. Гур  этот, подлец, обмануть меня хотел вероломно,
без  предупреждения  нож  в  спину хотел вонзить. -- Стап  сел  и  предложил
сделать то  же мне. -- А ведь  раньше дружили крепко с ним. Вместе работали,
рука  об руку прямо. Вот и верь друзьям после этого. Прав был покойный  Рап,
всегда надо быть начеку.
     Я склонил голову на плечо.
     --  А ведь не сглупи ты  тогда, Стап, уже на новом месте были бы, между
прочим. Год туда лететь было. Обосновались бы сейчас, навели мосты с другими
колониями, объединяться бы  начали. Люди  ведь все,  жить вместе и с пользой
надо. А что имеем на сегодняшний день? Породил  дебила, с  трудом сам же его
задавил и радуешься. Резервы впустую,  все впустую. Людей, как мух, моришь и
бьешь бессчетно. -- Стап молча слушал, почесывая за ухом.
     -- Ты теории здесь свои не разводи, умник, тоже мне, нашелся.  Впустую,
нет  смысла -- это  все  провокация. Тебе, конечно, это можно, имеешь право,
что хочешь  говорить,  но смертным --  не сметь. Советник  жалуется на тебя.
Шестерых  телохранителей  из-за  тебя  ликвидировать  пришлось.  Прямо,  как
вредитель. -- Я зашевелился от возмущения.
     -- Значит, шесть  блюдолизов из-за меня погубили, так я -- вредитель. А
из-за тебя один бог  ведает, сколько  полегло  и поляжет, и  ты  -- честный.
Интересно, в каком  языке и когда найдется  слово, чтобы тебя соответственно
твоим заслугам назвать, мне кажется, что пока такого нигде нет.
     Стап слушал, не переставая чесать за ухом.
     -- Да, ты так и не  увидел до сих пор нашей  цели. Что, хочешь сказать,
зря  мы  столько крови пролили, зря  свершали  мечты наших  дедов и отцов. А
власть у этих тиранов тоже  зря, что ли, отбирали, воевали с  ними, многих и
многих людей наших,  верных сынов идеи, погибло тоже зря? Нет, не убедишь ты
меня, что понапрасну  все эти жертвы. Они -- во имя нашего будущего,  во имя
цели, к которой идем и будем  идти, несмотря ни на что. Обосновались бы уже,
мосты  наводить стали бы. Да на  кой нам эти мосты. Мы есть  самая передовая
часть  человечества.  В  то  время, как они там  блуждают в потемках, мы уже
близки к нашей светлой звезде. Она согреет всех, и все поймут, что старались
не  зря. --Он перестал чесать за ухом, и взгляд его был  полон уверенности в
сказанном.
     Я вытянул  ноги и опустился в  кресле.  Странно, но я  почему-то только
заметил,  что  на корабле  не  стало ни стульев,  ни табуреток. Одни кресла,
диваны да прочая мягкая мебель. Жесткие сиденья остались лишь у пилотов в их
машинах да кое-где в операторских и на прочих рабочих местах.
     -- Конечно же, как я и предполагал, есть, на что кивать, пугая тех, кто
хочет назад. Уже, мол, затрачено столько, что в сто раз выгоднее и к тому же
нужнее  идти вперед. Это должно было произойти, я знал. Думал я тут, думал и
пришел к окончательному выводу, что буду навещать тебя редко,  Стап. Воротит
меня от тебя, от  режима твоего,  от тупых и  маниакальных людей, которых ты
понаделал,  словно  они всю жизнь при тебе  росли и ничего больше не видели.
Решил  я  раз  в  год  просыпаться и  визит тебе наносить. Так  и  приятнее.
Ложишься и думаешь: вот, встану, а он и сдох уже. Вот радости-то будет.
     Стап заулыбался, словно ему льстили.
     --  Раз  приятнее,  то  давай,  валяй,  спи на  здоровье.  За  себя  не
беспокойся,  блажь  ты моя,  дурь и  слабость.  Даже если,  впрочем, об этом
помечтать  только можешь,  умру,  за  собой туда не потяну.  У каждого  свои
слабости, У такого, как я, вот эта, сильная, зараза, как сам я и дела мои.
     Я встал и пошел к выходу.
     --  Погуляю  еще  с  недельку,  зафиксирую  твои   ужасы  стремления  к
блаженству,  а потом бай-бай.  На днях зайду, чтоб ты сдох.  -- Двери  мягко
шлепнули за спиной, стоявшая вдоль коридора охрана смотрела  на меня, словно
не видела вообще.
     * * *
     Потемки  быстро  рассеивались.  Кто-то  не  сильно,  но   упорно  и  не
переставая тряс меня за плечи. Я открыл глаза.
     -- Здравствуйте, уважаемейший, -- произнес человек, стоявший надо мной.
Не успел  я попытаться  сесть,  как  он тут  же  подхватил  меня  за спину и
осторожно,  как ребенка, усадил. -- Как вам спалось? Не  тревожили  ли какие
обстоятельства? -- поинтересовался он.
     Я протер слипающиеся глаза.
     -- А что, были такие обстоятельства, что  могли меня потревожить?  -- Я
резко повернулся в его сторону. Человек, казалось, испугался.
     -- Нет, что вы, кто бы посмел. Все было спокойно и стабильно.
     Я слез с прозрачной капсулообразной кровати.
     -- Как поживает наш Стап, мошенник и убийца? Не сдох еще?
     Человек улыбнулся и, подавая мне со стула полотенце, ответил:
     --  Сдох, поди,  тоже не  вечный.  -- Я застыл. Интересно,  Стап  умер,
значит. Ах, да,  какой  я  стал забывчивый,  сдохнет  такой, как же  ,  жди.
Наверняка, опять поменялся.
     -- Ну, и кто же сейчас у руля? Кстати, а когда это Стап успел?
     Человек  принял назад  полотенце  и,  придвинув  к  креслу  передвижной
столик, как обычно, с завтраком, продолжал мне мило улыбаться.
     -- Да уж год почти,  как нет его. Теперь наш глава -- великий отец Бэр.
Он стал им после Хата.
     Я заинтересовался.
     -- А Хат, это кто еще такой был?
     Человек сел около моей прозрачной кровати.
     -- Хат был вздорным человеком. Стапа объявил лжецом и жестоким тираном,
всех  Стапом  изолированных  врагов  повыпускал и первый  сообщил  нам,  что
звезда,  к которой мы летим, уже  совсем  близко.  Были,  правда,  и  у него
слабости. Не терпел, когда ему слова не давали в спорах, раздражителен тогда
был. Пробыл он у нас недолго, всего каких-то два месяца. Ну, а потом выбрали
главным великого отца Бэра.
     Я допивал  кофе,  не отрывая  глаз  от  этого  слащавого,  с  умилением
влюбленного идиота рассказывающего о своих правителях, человека.
     -- Так, я должен увидеть этого вашего отца,  будь он трижды неладен Где
он сейчас? Я хочу его видеть.
     Человек от неожиданности онемел. Он пытался что-то сказать, но слова не
получались у  него  целиком. Как будто он  ожидал одно,  а  увидел абсолютно
противоположное и не понимал, в чем дело.
     -- Ну, где этот  ваш  отец  родной,  душегуб прославленный, ты  что, не
слышишь  меня? Я желаю видеть его  мерзкую рожу! --Человек с великим  трудом
встал  и, одобрительно качая головой,  с застывшим  выражением неразрешимого
вопроса на  лице,  попятился к выходу. Дверь  неожиданно открылась. Вошедший
мужчина  был  хорошо  сложен  и  высокого  роста.  На  нем  был  белоснежный
комбинезон с короткими  рукавами. Сзади в дверях стояли еще двое в  белом. Я
стал не спеша одевать  свой ядовито-желтый, молча глядя на сцену пришествия.
Наконец, мне надоело.
     -- Ну, что стоите? Где папаша? Не терпится повидаться мне с ним. В этот
раз наверняка морду набью ему за все хорошее.
     Мужчина в белом  глянул  на  моего  обслуживателя. Тот стоял у  дверей,
облокотясь  о стену.  Едва шевельнув кистью левой  руки, он сделал  какой-то
жест.  Двое стоявших в  дверях мигом  подхватили  еще не пришедшего  в  себя
человека  и  вывели его  в коридор. Я  только  сейчас  нормально  огляделся.
Прозрачная  кровать,  на  которой  я возлежал под  колпаком,  была  обложена
цветами; у того ее конца, на котором я лежал головой, на стене висел портрет
Рапа, потом мой и после какого-то пожилого мужчины с пухлым лицом.
     -- Рад видеть вас в добром  здравии, -- поприветствовал  меня мужчина в
белом.
     Я словно и не слышал его, спросил:
     --  Это  что  же, Бэр, что  ли?  И  между прочим,  куда  забрали  этого
доброжелателя, который меня поднял?
     Он переступил с ноги на ногу.
     --  Вы абсолютно правы, уважаемый, это отец Бэр. Соратника Рапа, нашего
вождя и учителя вы,  как и себя, наверняка, узнали.  Простите,  но  не  могу
упустить момент и не спросить, говорят, вы лично были знакомы и даже дружили
с соратником Рапом?
     Я хмыкнул.
     -- Почему были, эта каналья и сейчас жива, Он же Бэр, ваш отец великий.
     Мужчина в белом, видимо, списав подобный ответ на мой скверный характер
или еще что-нибудь, решил не продолжать этой темы.
     -- А человека этого мы на отдых отправили, -- ответил  он на мой второй
вопрос.
     --  На отдых? На  вечный, что  ли? -- с  издевкой произнес я, оглядывая
себя в заново отчищенном и выглаженном комбинезоне.
     -- Что вы, никто его убивать не собирается. Отдыхать будет, сумасшедший
он, слышал то, чего нигде никто никогда не говорил.
     Я поднял руку вверх.
     -- А, понимаю,  ваш метод. Весьма  разумно, сумасшедший --  и  все тут.
Мало  ли что дурак болтает, он же  дурак. Ну,  ладно, поехали к Бэру, нечего
время тянуть.
     У  выхода в  просторной галерее  стояла  новенькая  роскошная  капсула.
Черный корпус ее весь переливался световыми  бликами. Впереди и сзади стояли
две капсулы с охраной.
     --  Шикарно, ребятки, размахнулись!  Куда путь держим? Поменял, небось,
отец ваш великий место своего обитания, далеко ли ехать?
     Мужчина в белом комбинезоне сел рядом.
     -- Великий отец Бэр не менял центра, он управляет там же, где  и Стап с
Рапом.  А едем мы к шлюзу, сегодня у великого отца праздник, да и у нас всех
тоже --  третья годовщина великой  передачи власти.  По  этому поводу  будет
устроен  торжественный  банкет  с  вылетом  за пределы корабля. Будет  масса
развлечений, охота за астероидами и прочее.
     Я закатился неожиданным для себя самого смехом.
     --  Охота за  астероидами, чудесное  развлеченьице, как  сказал бы  ваш
любимейший Рап. Ничего не скажешь, делами заняты вы важнейшими.
     Капсула ехала очень быстро. Если бы не закрепление ее в пазе на полу, я
бы считал, пожалуй, эту поездку последней в своей жизни. Всю дорогу до шлюза
мы молчали. Ничего не выражавшая  физиономия моего спутника наводила уныние.
Прошло еще десять минут. Галереи  и  залы корабля выглядели  вполне  сносно.
Следов нищеты и  прочих катаклизмов,  происходивших  здесь в свое время,  не
осталось  совсем.  То там,  то  здесь  в  углублениях  коридоров  и  галерей
проносились статуи Рапа  разных величин и цветов. Почти  все люди  ходили  в
белых, но очень испачканных комбинезонах. Капсула стала медленно  тормозить.
Мы въезжали  под  массивный свод  с  поднятой в потолок  закрывающей плитой.
Здесь  все переделали  заново, все было новым и хоть и безвкусным, но вполне
надежным. Мой сопровождающий вылез и подал мне руку.
     -- Позвольте, я  уж сам как-нибудь выйду. Лучше представьтесь, а  то  я
так и не знаю, с кем имею честь беседовать.
     Он поднял подбородок и отчеканил давно вызубренным текстом.
     -- Личный заместитель великого отца Бэра по всем вопросам.
     Я вылез из капсулы и пошел к эскалатору.
     -- Чудесненькая  должность.  Никто, значит, так, по  всем вопросам -- и
все тебе. Ну, ну.
     На  стартовых постаментах стояли челноки. К которому из них идти --  не
возникало вопроса.  Естественно,  тот,  что  был  на  центральном,  особенно
большой  и  весь так  и  сиявший  отделкой,  был  Бэра.  Везде люди в  белом
услужливо  тянули  руки,  предлагая помочь  подняться  и  спуститься,  везде
наклонялись в приветствии. Подошли к поблескивающей синим перламутром двери.
Не став ждать, пока кто-нибудь мне откроет, я толкнул ее внутрь. За огромным
столом, заставленным бесконечным количеством блюд и бутылок  с  вином, сидел
толстый человек с пухлым лицом. Волосы он по-прежнему носил назад, усы сбрил
и опух  лицом.  Впрочем,  при  желании,  без  труда  узнавался  Рап,  с  его
лжеглубокомысленными  глазами,  испытывающе  смотрящими  на  тебя.  Я  начал
первый.
     --  Вижу, что не  случилось,  жаль,  с  тобой ничего.  Живешь  всласть,
беспокойств, видно, нет уже прежних.
     Бэр осушил рюмку вина
     --  Да уж, беспокойств  прежних нет. Было тут, правда,  одно, так себе,
легкий конфликтик, но мы его в два счета аднулировали.
     -- Ага, как всегда,  положили, наверное, энное количество чьих-то голов
-- и порядок, -- спросил я, садясь за стол.
     Челнок  качнулся, мы  стартовали с корабля.  Мутный экран,  размером  в
несколько метров, висевший над столом, засветился звездными скоплениями.
     Бэр придвинул  к себе маленький  блок  связи и,  включив его, выпил еще
одну рюмку вина.
     -- Отдыхай, ты долго спал, организм  истощился. Ешь, пей. Полетаешь тут
со мной денек сегодняшний, не рвись, как прежде, смотреть сразу, что да как.
Тут сегодня самое интересное, поверь уж мне.
     Вот видишь, салют в мою и дела  моего честь. --  На экране  стали видны
расходящиеся линии салютных факелов.
     -- Жизнь стала спокойная, размеренная, люди всем довольны, меня любят и
чтут.
     -- Ой,  что-то врешь ты,  не может быть у вас,  дураков, все в порядке,
что-нибудь да не так., --  я  тоже выпил рюмку  вина. Вино  было  хорошим, с
приятным привкусом малины. Бэр подтянул блок связи поближе к себе.
     -- Вызовите всех, кого я сегодня хотел видеть, пусть придут.
     В блоке раздался ответ оператора:
     -- Все вызваны, великий отец, скоро будут у Вас.
     Вызванные оказались тучными мужчинами довольно приличного возраста. Они
чинно, как  такие  же  хозяева, как  и Бэр,  расселись за столом,  и  лишь в
начавшейся беседе сразу чувствовалось, где подчиненные, а где подчиняющий.
     Пришедших было двое. За начавшейся трапезой завязался разговор.
     --  Великий Бэр,  -- сказал  один из них. -- Позволь  поздравить тебя с
годовщиной и  сообщить, что дела флотилии находятся в отличном состоянии. --
Он  почему-то говорил  с ним  на ты.  Видимо, немного отошедший от  жесткого
диктата Бэр позволял подобные вещи  спокойно.  Поздоровавшись со  мной сразу
при  появлении,  ни  один из них после  этого  больше не обращал на  меня ни
секунды внимания. Бэр заглотнул еще рюмку крепкого.
     -- Не  заговаривай  мне  зубы,  -- ответил он  поздравляющему. --  Дела
делами, а ты  парень --  не промах. Вчера я узнал,  что  твой сын  регулярно
развлекается полетами на  челноках. И это в  то  время,  когда мы испытываем
острый  дефицит энергии. А как он  себя ведет?  Зачем хватать  понравившихся
девушек  и сразу волочь их к  себе? Это же  вызывает недовольство людей. Ну,
пусть бы, как раньше, при Стапе, схватил -- и не видел ее больше никто, и не
слышал. Так  нет, позабавится  и выпускает, а она, не будь дурой, слухи-то и
распускает. -- Бэр налил себе еще.
     Его собеседник приуныл.
     --  Виноват, великий отец,  усмирю сопляка,  будь спокоен. Прости меня,
старца, не уследил.
     Бэр выпил крепкое и, подобрев на глазах, одобрительно кивнул.
     -- Ладно,  бог  с  тобой,  что с тебя  взять,  жизнь есть  жизнь. -- Он
принялся налегать  на салат, стоявший в шикарной тарелке прямо перед ним. --
Ну, а  ты что скажешь, мой  драгоценный, --Бэр зыркнул на второго. Тот сидел
тихо и пожевывал какое-то замысловатое блюдо.
     --  С  моей стороны,  великий отец Бэр,  все, как  положено. Количество
недовольных сведено  до минимума. Врачи говорят, что больные эти ведут  себя
прекрасно, тихие, пишут  там всякое,  рисуют, словом,  чудесные пациенты. --
Бэр откинулся назад.
     -- Еще бы,  здоровы ведь  головой все,  соображают, что  к  чему. Ну, а
насчет тебя разговор особый. -- Тот побледнел.
     Бэр томно посмотрел на стол, потом на него.
     -- Ты  это  что  же позволяешь  себе, уважаемый. Свадьба дочери -- это,
конечно,  святое,  то,   се   там,   всякое.   Но  какого   черта  ты  налил
пятисотметровый  бассейн,  который стоял уже год, как неработающий, до самых
краев  питьевой  водой. Вода ведь в дефиците нынче, что, не знаешь, что  ли.
Сколько кубометров  воды практически  на  ветер  пустил! Что, делать нечего?
Хочешь, чтобы во вредительстве обвинили? Так это вмиг,  нет проблем. --  Бэр
замолчал. Обвиняемый сидел с понурым видом уличенного в грехах человека.
     Бэр шевельнулся.
     -- А кроме всего этого, где твои глаза есть? Ты под носом у себя всяких
расхитителей держишь. Понимаю, нужны они тебе, люди надежные твои, но  зачем
красть позволяешь? Только по данным,  которые у  меня, а  это  явно  меньшая
часть,  они стащили готовой продукции и оборудования с материалами на жуткие
суммы. Эдак и меня обворовывать станут скоро.
     Разбитый  по всем  фронтам, помощник Бэра сидел хмурый, как туча. Вдруг
он резко встал.
     --  Отец  родной,  величайший  из  великих Бэр.  Прости  меня, негодяя,
обманул  я твои чаяния и надежды. -- В его глазах стояли  слезы.  -- Пресеку
подлецов, одумаюсь  сам, не повторится, властью нашей клянусь, не повторится
сего более. -- Бэр прослезился.
     -- Знаю, милый, что надежный ты, наш человек. Верю, как сыну своему. Не
наказывать я  вас позвал, промахи подправить. Все ведь мы вместе, и  за дело
единое, что ж нам ссориться. Нам этого нельзя, жить нам, работать вместе.
     Все  дружно  пустили слезу  и, наполнив  бокалы, вплотную  приступили к
содержимому стола.
     Дальнейшие  беседы носили строго развлекательный характер. Собеседники,
изрядно  подвыпив,  пели песни  про  свою  героическую  молодость  и подвиги
товарищей. Становилась  ужасно  нудно находиться рядом с этими тремя пьяными
рожами.
     Поутихнув  через  пару  часов, Бэр и  его окружение разлеглись по  всей
комнате. Пододвинув блок связи, Бэр распорядился о возвращении и отключился,
уйдя в глубокий  сон. На экране, еще  не  повернувшие обратно к кораблю, два
легких челнока атаковали  последний из  небольшого  потока  астероидов,  уже
уничтоженных  за время  пьянки Бэра.  Прибывшие сразу по прилету люди унесли
двух  собеседников  Бэра.  Самого  его  уложили  поудобнее  и,  убрав  стол,
удалились. Я встал и подошел к открытой двери. Хотелось немного прогуляться,
слегка развеяться  от  того угара, который  царил в  комнате.  Проведя почти
полдня с Бэром и его компанией, мне захотелось, наконец, посмотреть на жизнь
колонистов. Столько ведь времени прошло с тех пор, как мы с Бертом  спокойно
беседовали,  гуляя по  коридорам рядом  с  ними всеми.  Хотелось  увидеть их
сейчас, какие они,  что волнует, как живут. Галерея, на  которую я поднялся,
была полна людей.  Все куда-то спешили,  тащили  в руках какие-то  свертки и
пакеты. У поворота, вытянувшись извилистой змейкой, стояла длинная  очередь.
Ежесекундно к ней примыкали все новые и новые люди. Я подошел  ближе. Не то,
чтобы мне чего-то захотелось, скорее, чисто из любопытства я стал последним.
Моментально за мной встало еще  три человека.  Я вежливо нагнулся к  впереди
стоящему.
     --За чем  стоим,  уважаемый? -- Человек нехотя  оторвался от  какого-то
листка с печатным текстом. -- Воду дают, не видишь, что ли?
     Я жутко удивился.
     -- И много дают, или сколько надо? -- Человек совсем убрал листок.
     -- Ты что,  ошалел, что ли?  Ишь ты, сколько надо. По два стакана дают.
Мало  ли кому  сколько захочется. Много  таких умников  есть, а потом и пить
нечего станет из-за вас.
     Я замолчал, решив без крайней необходимости ни с  кем не разговаривать.
Начавшийся сзади разговор привлек мое  внимание, и  я  решил постоять только
ради  желания  послушать  их.  Спорили  двое:  пожилой  мужчина  лет  сорока
семи-девяти и совсем еще юная девушка. Девушка жаловалась  на нехватку воды,
на грязь и не гигиеничность.
     -- Привыкли тут, понимаешь ли, к баловству, -- ответствовал мужчина. --
Это что  же будет, ежели  еще и  мыться водой начнут? И так воды не хватает,
совсем  распустили вас, молодых.  Вот, помню, в былые годы как было --  все,
как  один,  и один,  как  все. Никто  таких штучек,  как вслух  о личном, не
позволял. И  ведь жили же хорошо. И вода была, и все, что надо. А сейчас бог
знает,  что  творится, хаос какой-то. Как Стапа не  стало, так и нет на всех
единого начала.  Власть  твердая  нужна.  Добрый отец, великий  Бэр, прощает
всяких, таких вот, помыться желающих водой драгоценной, вот и нет воды-то.
     В спор встрял мужчина, стоящий за девушкой:
     -- Это  все  расхитители виноваты,  что  нет ничего. На базах, гляньте,
полно  всего. Они это по домам растянут  и живут себе припеваючи. Вот у меня
сосед -- начальник склада. Так и капсула личная, и комнатка --  о-го-го.  Не
знает великий отец Бэр, не успевает всех вредителей  переловить, вот и тянут
они блага, нам  от него направленные.  Бороться с такими надо, правильно  он
говорил в последнем обращении.
     Стоявший впереди меня человек обернулся к спорящим  и, потрусив  в руке
листком, начал заверять:
     --Это ничего,  вот на  шестом корабле,  пишут, преобразователь пустили.
Там воды у  них  предостаточно, скоро и у нас обещали. Идея-то  какая, умные
люди решали. Обработанную воду чистить и опять в дело, вечный круг и  всегда
хватает.
     Его сияющая  физиономия окончательно вывела меня из  себя. Я вытиснулся
из очереди  и зашагал  к эскалатору у края  галереи.  Желание прогулки резко
пропало,  неизмеримо  больше   захотелось  увидеть  Бэра.   Созревший  план,
вытекающий из давно тлеющего на  дне души желания, не терпелось претворить в
жизнь.  Пусть   он   бессмертен,  пусть  я  не   знаю   тех  черных  роковых
обстоятельств, но ведь попробовать-то можно.
     К Бэру меня не пустили, он спал. Уединясь у себя в комнате с прозрачным
ложем,  я  прикинул  варианты.  Вышагивая из угла в угол,  глаза  неожиданно
набрели на желтую ручку в колпаке моей кровати. Я внимательно рассмотрел ее.
Похоже,  она была из  золота.  Я царапнул ее: действительно, золото. Решение
пришло сразу. Разбежавшись из угла,  я со всего маху  въехал по ней каблуком
ботинка. Раздался треск,  и  ручка  тяжело  упала  на  пол.  Очистив  места,
примыкавшие к  колпаку,  от  стекла,  я вышел  в коридор.  У противоположных
дверей стояли два охранника.
     -- Эй, ты, -- я показал на одного из них. -- Иди сюда, дело есть.
     Охранник  быстро  подошел. Они охраняли меня,  мое ложе и  комнату, и я
решил,  что  они  ничуть  не  засомневаются подчиняться,  если  я что-нибудь
прикажу. Но оружие -- это иное дело, здесь надо их же методами.
     -- Хочешь это, --  заманивающе  повертел  я  у носа охранника увесистой
ручкой. --  Золото, старая  проба, ценное очень. -- Охранник выпучил глаза и
затрясся.  -- Вижу, хочешь.  Вот принесешь  мне пистолетик,  сразу получишь.
Тихо только, чтоб никто не знал.  Напарнику  я  такую  же дам, если  молчать
будет.
     Охранник нервно проглотил слюну.
     -- Когда? -- дрожащим голосом спросил он.
     Я подумал.
     --Чем скорее, тем лучше, я  буду ждать в комнате, иди. -- Я развернулся
и  закрыл  за  собой  дверь. Сомнений,  что  он  принесет,  никаких не было.
Оставалось  продумать подробности.  Отломав  вторую  ручку, я почистил  ее и
положил обе штуки в  карман. За эти годы многое изменилось. Если охране Рапа
или  даже Стапа  я  бы  не  смог всучить  не  то, чтобы эти ручки, а даже по
килограмму  золота  на  брата, то  нынче подкупить  можно  было любого.  Это
подтверждалось сходу удавшейся моей попыткой.. Прошло около часа. Неожиданно
в дверь постучали. В открывшемся просвете показалось лицо охранника.
     -- Заходи, я уже заждался тебя, -- пригласил я его.
     Охранник осторожно проскользнул в комнату.
     --  Ну,  что, где то, что я  просил? --  спросил я.  Охранник подошел к
креслу и вытащил  из  комбинезона небольшой лучевой револьвер. Я внимательно
осмотрел  товар.  Конструкция  была  старой,  видимо,   он  украл  револьвер
где-нибудь  в  запаснике.  Принципиальное  отличие  этого  оружия  от  новых
пистолетов было в его старинном виде,  искусно приспособленном  под нынешнее
время.  В каждом гнезде барабанчика  была засажена маленькая  аккумуляторная
система  в  виде  цилиндра.   При   истощении  запаса   энергии   барабанчик
прокручивался, подставляя в рабочую зону новое гнездо с новым аккумуляторным
цилиндром. Стрелял такой  револьвер не строго отрегулированными, как в новых
конструкциях, фрагментами лучей, а сплошным, державшимся, пока  не отпустишь
спусковой  крючок,  лучом.  Я еще  немного  повертел  его в  руках, проверяя
аккумуляторы.
     -- Все в порядке, получи свое, -- я  вытащил ручки и дал  их охраннику.
Тот, услужливо нагнувшись в знак благодарности, медленно пошел к двери.
     -- Э, постой! Что там, Бэр уже встал или ты ничего не знаешь?
     Он остановился.
     --  Несчастье большое,  уважаемейший.  Великий  отец Бэр умер во сне от
инфаркта. За этот день уже двое его преемником побывали на его месте, но оба
так и не смогли там удержаться.. Но сейчас все позади.
     В груди  похолодело. В очередной раз за эти годы  я  испытал непонятное
чувство  неясности дальнейшего. В любой из таких  разов могло случиться, что
угодно.
     -- Что значит позади, кто там еще вылез наверх? -- Охранник выпрямился.
     -- У  руководства колонией встал  опытный и мудрый человек. Его избрали
на совете мудрейших руководителей., имя его -- Гемос.
     Я сунул револьвер в левый карман штанов.
     -- Ну, ладно, ты свободен, иди. -- Он вышел.
     В том, что  это  в  очередной  раз  изменившийся Рап, не было ни  капли
сомнения. А вообще-то, какая разница, к нему  надо идти, к нему, и теперь он
от меня  так просто  не открестится.  Теперь  все,  мне  надоело. Теперь  мы
поговорим начистоту.
     Двери  распахнулись.  Я,  не  обращая  внимания  на  того, кто сидит  в
комнате, зашел и плотно прикрыл двери, защелкнув замок.
     --  Что,  серьезную беседу  затеять вздумал, -- услышал я  с того конца
кабинета. В  углу  стоял  невысокий  человек  с  фигурой Рапа. Он был  опыть
лысоват, но без усов и  бороды. В общем, он стал даже больше похож на  Рапа,
чем когда-либо до этого.
     -- Да, будем говорить серьезно, -- ответил я. Он подошел ближе и сел за
круглый стол посреди комнаты.
     -- Ну, давай, садись,  будем говорить. Давненько мы с тобой подробно не
дискутировали.
     Я подошел и сел.
     -- Я вижу, ты что-то задумал, поменялся для этого опять. Что еще хочешь
сделать?
     Гемос поводил пальцем по столу.
     --  Ага,  ты  тоже уже боишься менять привычный уклад,  как  бы чего не
вышло.  Нет, ребятки  мои, хватит отстаиваться. Пора  действовать. Я объявил
новый этап. Хватит, поспал вдоволь, утомился Рапом и Стапом, надо было Бэром
отдохнуть. Теперь отдохнули  и Гемосом с новыми силами вперед. Дела не ждут.
Положение серьезное. Ресурсы на исходе, воды почти нет, энергии для движения
тоже. Время по-новому подойти к этой проблеме.
     Я пощупал револьвер. Он лежал ручкой кверху, так, чтобы удобно было его
быстро вытащить.
     -- Гемос, ты  что же, думаешь, что  в силах что-то сделать после всего,
что было?
     Он улыбнулся.
     -- Конечно же, да. Я переориентировал корабли. Оказывается, мы летели в
никуда.  Рап  и  все  его  последователи  нас  обманули.  Я  разоблачил  все
преступления Стапа и Бэра,  вообще,  все ошибки, и призвал к единению. Народ
мне поверил, и все полны решимости работать еще интенсивнее для  приближения
дня прибытия к новому месту.
     Я придвинулся ближе к столу.
     -- Гемос,  перед кем ты  играешь? Я  ведь не они, я ведь знаю, кто ты и
что  тебе надо. Разоблачил ты их, говоришь, а Рапа, а цель вашу, самому тебе
уже непонятную,  что, на потом  оставил. Летели, говоришь,  в никуда? Я знал
это с самого начала. Теперь решил, значит, в другое никуда полететь.  Далеко
ли уедешь на старой основе?
     Гемос облокотился о стол.
     -- Ладно, хватит трепаться,  тебя я  все равно не боюсь.  Ты никто. Мне
нужны они, они мне верят, я  лидер, изменивший  в них и у них все  старое на
новое. А  для тебя скажу,  плевал я на твое правдолюбство  и справедливость.
Это  стадо идет туда, куда я  захочу повести. Это толпа, которая не способна
соображать. Что я захочу, то они  мне и позволят. Ты что же, этого не  видел
до сих пор.  Я развлекаюсь войнами, я гною  их, как падаль, я кручу ими, как
бог своими созданьями. Летим в никуда, да, летим и будем лететь. Мне выгодно
держать  их в состоянии вечного полета к  их мечте.  Никто в этом случае  не
может  мне  сказать,  что  его надежды о  том-то не  оправдались.  Нет  этим
надеждам возможности провериться реальностью. В пути мы -- и все тут.
     Я слушал  его и думал. Неужели они  действительно так глупы. Неужели не
видят, что с ними  сделали за эти годы, в кого превратили.  Как  могут  они,
раздавленные и униженные,  по рабски подчиняться своему  убийце и  мучителю,
который, ловко меняя маски,  продолжает угнетать  их, выпивая из  них кровь,
силы и разум.
     -- Я пока еще не знаю до мелочей, что делать, -- начал  делиться своими
планами  Гемос,  видно,  полностью сбросивший передо мной  маску  какой-либо
справедливости. -- Но твердо убежден, нас ждут великие дела.
     Я пришел в себя.
     -- Какие дела, ты что,  дурак, что ли? У вас  энергии на  год осталось.
Завтра, послезавтра вода кончится, воздуха не станет. Ты сумасшедший маньяк,
Гемос. Ты  уничтожил их. Ты губил их планомерно и целенаправленно. Ты вирус,
тягчайшее  заболевание эпохи, унесшее  бездну  жизней и  прогрессирующее все
больше  и больше. Твои руки,  да что там руки,  ты уже утонул в крови  своих
жертв. Нет у тебя ни цели, ни идеала. Безмозглый ужас,  коварно изменяющийся
и подстраивающийся под обстоятельства,  дабы не быть разоблаченным. Ты давно
уже потерял всякое право на веру в твои слова и действия. Не имеешь ты права
перед  богом  и людьми,  не имеешь  права  дальше вести  за собой ни  одного
человека. Твой  лживый  рот  не может больше сказать  ни  единого слова.  Ты
исчерпал  себя  в  своей  агонии  правления.  Уйди с  дороги, не  мешай  нам
спасаться  из ада, в который ты нас завел. Исчезни  из жизни, как чудовищный
кошмар  средневековой  чумы.  Единственное  место,   где  ты  просто  обязан
остаться, это наша память. Забыть тебя нам  нельзя.  Ты должен  вечно пугать
нас  своей тенью, заставлять  холодеть кровь  в жилах тех, кто захочет  тебя
оправдать  в своей душе. Тех, кто  родится с  незнанием, что ты есть  такое.
Уйди и не мешай, это мое последнее слово. --  Я вытащил револьвер и, положив
ручку на стол, направил ствол в Гемоса.
     -- Ты наивен, как дитя, -- глухо прозвучали его слова. -- Я  порождение
бездны, а не людское. Твои потуги убить меня обречены.
     Я нажал спусковой  крючок.  Толстый  луч  мгновенно удлинил ствол своей
белизной, уйдя внутрь Гемоса.
     -- Ну,  что,  убедился,  --  усмехаясь  спросил  он,  поглаживая  рукой
упершийся в  него  луч. -- Я не  человек, я  нечто большее. Я  всеобъемлющ и
могуч. Ты ноль,  ноль без чего-либо еще. Я тебя не боюсь, ты для  меня клоп.
Помнишь,  я  говорил тебе  про  некоторые стечения  обстоятельств, для  меня
пагубных.  Мне  не  страшно тебе  их  рассказать, ты  все  равно  ничего  не
изменишь. Хоть  бегай по всей флотилии и  кричи во  всю глотку. Я умру  лишь
тогда, когда  умрет моя  идея,  когда  все члены  колонии без  тени сомнения
поймут, что это я, а не их вождь  и путеводная звезда. Я умру, когда они все
однажды отвернутся от меня, как от ненужной, не оправдавшей их желания вещи.
Но  смею заверить тебя,  это мне не грозит. Зря что ли я столько лет подряд,
как  хирург,  удалял  из  их  рядов тех, кто мог  это  начать.  Зря, что ли,
опустошал их головы от подобных идей и сомнений. Они не способны на это, они
не видят дальше своего носа, и я спокоен. -- Он встал и размял руки. Я кинул
револьвер в сторону.
     -- Ты предвестник конца света и его  воплотитель. И я уже вижу, что это
есть твоя истинная цель.  Она вышла у  тебя сама  собой,  и ты ее  лелеешь и
бережешь. Но нет у тебя гарантии, что естественный ход событий таки приведет
тебя к  победе, нет и  не  было никогда, до  и вряд  ли будет. Ты  все время
висишь на  ниточке  стечения  обстоятельств, сложны  они,  вот  в  чем  твоя
живучесть. Но не  радуйся, рано еще. И раз  в миллиард лет бывает такое, что
невозможно. Такое же, как это, возможно, гораздо чаще. Берегись, ты  смертен
в большей  степени, чем я. Стоит лишь увидеть истину --  и тебе конец.  Знай
это и жди. -- Я тоже встал.
     На его лице был испуг. Я впервые за эти годы увидел в его глазах страх.
Он боялся, значит, я был прав.
     Он боялся.
     1989 г.