Что-то вывело Петрова из дремоты. Покрутил головой — в машине темно, за бронированными стёклами ночь. Вдруг слева, за окном его двери неясная тень шлёпнула по стеклу, будто бы ладонью. Петров сглотнул вязкую слюну: неужели снова обречки? Нацепил прибор ночного видения.

В серо-чёрных оттенках виднелось окно машины, две прижатые к стеклу ладони и между ними лицо молодой девушки, неторопливо лижущей бронированное стекло. Доведя языком до верха, девушка с тем самым шлепком переставила ладони левее и снова повела языком вверх.

За стуком сердца Петров различил тихое постанывание из-за двери. Он выругался. Где командира черти носят?

Обречка застонала громко, на всю улицу — нашла какую-то хрень сбоку и то ли лизала её, то ли нюхала, испытывая бесконечное удовольствие.

Петрову захотелось выйти и разрядить в неё автомат. Ей всё равно будет в кайф, а он хоть перестанет слушать эти похабные стоны.

Спина взмокла и чесалась — уже неделю они колесят по проклятому городу, шныряют по домам, спят и едят в машине. Вчера потеряли Васильича. Хотя, этот старый хрыч давно жаловался, мол, обречённые эти, в сущности, неплохо живут: любое ощущение — для них удовольствие. Даже боль. Потому они, подцепив эту дрянь, долго не живут, да им и не нужно — пощупают всё, полижут, понюхают, а потом и кердык — как последнее ощущение, блин.

Петров поначалу не понимал Васильича: обречки даже не соображают, у них мозг отключается через пару дней, за ненадобностью. Но сейчас запертый в герметичной бронемашине Петров сам подумывал, послать всё нахер и выйти. Поцеловать эту обречку, чтоб уж наверняка подцепить заразу, и через пару дней или недельку окочурится, пуская слюни. Сколько там инфицированные живут?

Вспышки выстрелов озарили ночную улицу, прогрохотало эхо в пустом городе.

Петров знал, что нельзя, но всё же привстал и посмотрел вниз на обречку — в экстазе она корчилась на земле, просовывала пальцы в расплывающиеся темные пятна на боку и радостно открывала рот.

По корпусу машины загрохотали ботинки — отряд грузился в шлюз. Хлопнула дверь, зашипели струи антисептика.

— Трогай, — послышался в рации усталый голос командира. — Дэн решил остаться там.