Ойдырна - жемчужина тысканского Севера. Это плакат этот в аэропорту - по-имперски написано. На самом деле грязная провокация, Север - ничей, а если чей, то имперский, а если в Ойдырне после последней войны закон тысканский, а границы нет, приходи кто хочешь, это не повод выпендриваться. "Ладно, прощу, так и быть" подумала Белла. Ей нравился этот поселок, куда дела заносили раз-два в год, где пять баров, два отеля и самый северный в мире бордель - неопасная карикатура на материк, куда все равно через пару лет надо будет уезжать. И дети, и муж уже там, а беличье колесо карьеры все не отпускает Беллу, а может и не колесо, а страх это колесо отпустить: ведь перемена жизни - это репетиция смерти.
Самолет приземлился в восемь, встретила Беллу рослая незнакомая блондинка. Представилась кризис-менеджером, и смотрела строго, с улыбкой наклеенной, выдающий кризис внутренний. В девять Белла уже уклонялась от обьятий директора рудника, похвалив, впрочем, предложенный чай, моталась по штольням весь день с умным видом, а кризисная блондинка не отставала ни на шаг, улыбка ни разу не отклеилась, ну что за коза, и директор как бы случайно на глаза попался раз пять, а Белла так и не понимала, что тут с ними не ладно, и это ее раздражало. Чтобы снять раздражение, заставила директора и кризисную вернутся с ней в поселок на автобусе с шахтерами, свежевымытыми, благостными, грязно ругающимися и снисходительно игнорирующими начальство, чтобы оное начальство не смущалось. От тряски слегка заболела спина, а директор все нес чушь про общих знакомых и звал обедать домой, и кризисную тоже звал. Kак только автобус остановился у отеля, Белла отказала с нежной материнской улыбкой и вышла. А есть-то уже хотелось.
Смазливый мулат за стойкой обьяснил, что "Ерш" временно закрыт по приказу маршала, в "Йоне" леди лучше не появляться одной, и вообще везде вечером в четверг много народу и шума, лучше пообедать в отеле, нет, ну тогда "Коко", там еще можно поесть, но в отеле - первые 50 грамм вина бесплатно. Падал мягкий снежок, глушил звуки, и не в "Коко" пошла Белла, а в "Йон", оно и ближе, всего двести метров к фиорду.
В "Йоне" Белла, отряхивая снег с лисяка, близоруко осмотрелась. Бар был наполнен менее чем на треть, но тыски, имперцы и неопределяемые иностранцы стояли так свободно, и смеялись так громко, что удобного места для леди как бы и не оставалось. Да, вспомнилось правильно, именно в "Йоне", в двух метрах от стойки, стояли в ряд четыре квадратных, грубо лакированных дубовых стола. Белла выбрала второй слева и метнула стилет, точно в середину. Имперский орел на рукоятке задрожал, хищно скалясь всеми четырьмя головами. Тыски - народ, уважающий и тонко чувствующий приватность, и держит приезжих в своих порядках, так что не успел орел остановиться, как выбранный стол и надлежащее пространство вокруг освободилось.
Присев и сняв лисяк, Белла закрыла глаза. Напряжение нервного дня стекало к кончикам пальцев. Разноязычная речь вокруг воспринималась как релаксирующая музыка. Никто не беспокоил ее, может, имперская чиновница зашла просто так, посидит, погладит лак стола, согреется, и пойдет себе дальше. Минут через пять уставилась на мальчиков за стойкой. Не то чтобы в баре предполагались официанты, но с ножом в столе самой идти в стойке было бы явным нарушением стиля. Подошедший мальчик говорил по-имперски без акцента, но держался без холуйства. Да, поесть горячего, и ухи тоже, и - порывшись в кейсе, Белла оторвала три стограммовых талона от длинной полоски. Водка в Ойдырне бесплатна и по талонам, а все остальное спиртное - стоит заоблачно и выше. Следовало противодействовать традиционной тысканской привычке мешать пиво с водкой, привычке, унесшей больше жизней, чем три мировые войны.
После третьей ложки приятно жирной, сладко-пряной лососевой ухи к столу медленно подошла молодая тыска, неуверенно, но настойчиво пытаясь поймать взгляд Беллы. Какая неправдоподобно типичная. Короткие волосы топорщатся галочьими перьями, большие серые глаза, высокие скулы, рыбий рот. Тело длинное и унылое, как старинная баллада. Взгляд цепляют кисти рук,что кажутся вдвое длиннее нормальных. Да еще фольклорная холщовая парка до середины бедер, расшитая зеленым бисером, панк такой деревенский. Так и не поймав взгляд, тыска обьявила по-американски "Нам бы хотелось к Вам подсесть". "С какой целью?" "Вы такая одинокая. И красивая. Я случайно услышала Ваш голос. Вы, должно быть, прекрасно поете." Тыска не обязана знать имперскую школьную классику, ей не нужно знать, как сильно сжались челюсти Беллы, спасая несуществующий сыр, и то, что только этот спазм спас ее от немедленного посыла в самый северный в мире бордель. Белла улыбнулась, решив послать цивилизованно: "Да, подсаживайтесь, только принесите рюмочку вишневого ликера." Тыска задумалась и отошла. Рюмочка тянула на трехдневную зарплату шахтера.
После ухи подали бифштекс из оленины, сочный, пахнущий свежей полынью. Сосредоточиться не удалось: тыска с рюмкой ликера в левой руке и молодым человеком - копией своей неправдоподобной типичности - в правой, победно взгромоздилась за столик. "Я Эда, а он Эду, а вы Белла Баринау " "БаренОва!" "Ба-ре-нО-ва, о вас весь кабак знает: вы такой крутой босс, столько легенд, а мы прилетели сюда попеть, на недельку, фольк-панк, заработок хороший, но вообще-то мы скорее поэт-рок и андерграунд, только с этого много не заработаешь, Эду не брат, а арт-партнер, он и рисует тоже, но это много не приносит" А Эду улыбается в нужных местах, чувство партнера, ну неужели - детки - на деньги разводят? Что ж, имперцы тоже когда-то были гостеприимны, ликер ты пей сама, а Эду - полоска талончиков, у него ведь нет, приезжий - один, нет, два , длинный больно, не возьмет его один, а как у вас, ребята, в Тыскландии с пенсией для работников культуры. "С пенсией хорошо, а я без ума от имперской культуры, и нового андеграунда, восстанавливающего традиции городского романса, нет, никогда не поверю, что Вы не знаете Аринетту, вы что - три хаха - не имперка, весь мир от нее, три мильена хитов, загадка года, смотрите, вот мое любимое.." На экранчике дешевого фона полноватая баба в выпендрежной маске из перьев, сейчас звук наведется и будет плохо, Белла заранее сморщилась :
летит снежинка невесома
как обещание любить
как счастие неуловима
смешна как прожитая жисть
Смешной бред, но не противный. Что-то страное... И голос - есть голос, но - знакомый. "Все думали, это фейк, или группа трансвестистов, потому что все время в маске, а поет разными голосами, но после двух мильенов хитов ее раскрутили на концерт в Хартфилде, в опере, был имперский посол, она - настоящая" Да, Белла вспомнила, было в новостях, и сын рассказывал, и показать хотел - не было времени, как всегда, вот только в кабаке с дернутыми тусками смотришь и опосредованно, значится, с сыном общаешся. "На дне рождения поверхность смерти видно... " донеслось из фона. "А ты понимаешь, о чем она поет?" "Да, я многие тексты знаю, это значит - крышка смерти родилась, да не важно - тексты, это такой сладкий андерграунд, и главное - народный. А Вы знаете, Аринетта поет Платочек, по-новому разумеется, но это наповал. У меня бабушка жила в Империи, маленькой еще, ей там десять лет строгого дали. Она выпьет пива в воскресенье после церкви и поет Платочек, по-тыскански, и по-имперски пела, я с детства помню, первое знакомство с вашей великой культурой. А Вы же знаете Платочек, и любите его. Давайте споем, ну пожалуйста, у Вас такой прекрасный голос.
Вот уж развод так развод. Видео пьяной чиновницы, громящей заграничный бар и воющей Платочек дурным голосом. Они что, мне его будут продавать? Мужу Вовику? Или в Ворлд Нюс сразу? Да, детки явно дернутые, бизнесом и не пахнет. Ну что ж, отмокать от трудового дня - так отмокать. Они спели Платочек. По-имперски и по-тыскански. Втроем и вместе с баром. Спели Уестердай и про хромого цыгана на тысканском косом. Их стали угощать. Массивный мужик немытого вида пытался продемонстрировать двухголосое пение, а Эда использовала воткнутый в стол стилет для обстрела посетителей коктейльными палочками. Стало пора. Сознавая, что создает свою последнюю легенду, Белла нагнулась, расстегнула кейс, и четыре жестянки - настоящего, строго запрещенного к ввозу пива выпорхнули и полетели в четыре угла бара. Мальчики-бармены включили "Оду к радости". Белла радовалась радостью счастливчиков, поймавших банки, радостью всех тех, с кем они разделят драгоценные глотки. Бару стало не до них. Белла, Эда и Эду шагнули в пургу.
Так ведь пурга, танец маленьких снежинок. Весело, если до отеля двести метров, и пять фонарей, а на случай, если погода повернет, и начнется буран, трос протянут от фонаря к фонарю, с ответвлениями в каждый подьезд, держись его, усталый путник, не упускай из ладоней, и путь твой завершится благополучно. Эда порхала, щебетала, обнимала Эду, пыталась и Беллу - через тулуп не очень получалось, почему же так удался ее вечер: рюмка вишневки вряд ли была причиной. Когда компания прошла половину пути, Белла мягко переместилась налево и быстро подсекла нетвердо плетущегося Эду. Пленительно медленным, выверенным движением он ушел из подсечки, повернулся к Белле с мягкой, все понимающей улыбкой. С сожалением Белла оставляла план овладения фонами милых тысков. Но игру надо было продолжать. Скрючив пальцы, издав хриплый крик, она набросилась на Эду, перевалила через трос в сугроб, и Эда присоединилась с веселым визгом. Некоторое время они возились в сугробе, ловя горячее дыхание друг друга на мерзнущих щеках.
Затем произошли следующие события. Белле защемило сердце, как во время приступа. Она четко осознала, что в сугробе кувыркаются четверо, а не трое. Визг Эды перешел в монотонный безумный крик "Умка! Умка! Умка!" Затем ее прижало к Эде, и чем-то твердым придавило сверху. Выждав пятнадцать секунд, убедившись в том, что ее никто не ест, Белла выпросталась. Так, кейс никуда не делся. Твердый предмет оказался сапогом Эду, а сам он, опустившись на одно колено, сжимал в руках что-то похожее на старинную кинокамеру. Из камеры, метров на сто пробивая пургу, бил широкий луч белого света, а на снежинках плясали огоньки прицелов, зеленый и красный. Довольно необычный реквизит у арт-партнера, местные всегда использовали что-нибудь простое, ну вот как смит-вессон у парня, что выскочил из подьезда в одном свитере. А приезжим оружие вообще нельзя. "Прикрой мне задницу!" рявкнул Эду. Так, значит тысканский косой сейчас язык общения, диалект пиратов и представителей других рискованных, мужественных профессий. Что же, Белла его неплохо понимала, говорила хуже, помнила только, что мужчину никогда нельзя называть "схарк", это только женщины между собой могут сказать. Чувствуя себя участником учений гражданской обороны, извлекла стилет, села на корточки спина к спине с Эду. Из противоположного подьезда выскочили двое, по-видимому, супружеская пара, она в ондатровом полушубке, простоволосая, с длинным топором, он тоже только в свитере, но с винтовкой. По-видимому, крепко поддатый, поскольку сразу выстрелил в воздух.
Это как-то сразу разрядило обстановку. Эда наконец-то перестала кричать, и сердце Беллы отпустило. Обыватели подняли на ноги и отряхнули незадачливых пришельцев, дружелюбно обьяснили, что пить надо меньше, умки в поселок не заходят, а если заходят, то приезжим совершенно не надо об этом беспокоиться, и их, обывателей, тревожить. Идиллические взаимные обьяснения прервались, когда Эда, до этого молчавшая, ударила Эду в лицо, и выпалила: "Схарк!". Обыватели пошатнулись и мгновенно разошлись.
К дальнейшей беседе Эда расположена не была, так что светский разговор поддерживали Эду и Белла. "Увидала ли ты чо?"- все еще на косом. "Возможно, крупный песец. Или мелкая лайка-хаска." - соврала Белла, смутно чувствуя, что на косом это звучит двусмысленно. "Маловероятно. Он бы нас сразу стал кусать. Странно. Может, снежная королева?" Мужчина, даже такой симпатичный и приезжий, на Севере не смеет поминать снежную королеву после заката - да, Эду и вправду схарк. Чтобы ясно дать ему это понять, Белла перекрестилась и вслух прочла защитительную молитву, хотя ей уже было совсем не страшно. Уже в вестибюле отеля Эду протянул ей маленькую белую карточку. Расстались не прощаясь.
Водонепроницаемый фон и лаптоп стоят недешево, и Белла должна была платить разницу сама, но работать вечером в ванне эффективно и приятно. Сначала дневник, все, что случилось сегодня, особенно о заразливом директоре. Потом, с грешной улыбкой, маленькую белую карточку Эдо: в карт-ридер. Открылось окошечко чата. Мигало полминуты, выплюнуло : "Да.". "Чего запалился?" "И так надо было. Есть разговор.""Ты охранка?" "Служу ее величеству." "Снежной королеве ? :)" ")Крещусь три раза. Ты, Белла - дернутая вошь троганой империи. С тобой легко пить водку и неприятно делать дела." "Подробнее." "Служба внешней разведки ее величества королевы Тыскландии и Южного предела. Код подтверждения GXC907Yly90." Сдув мыльную пену с экрана, три раза ошибившись, Белла связалась с центральной, вручную вбила код. Минута: подтверждение связи. Минута: подтверждение кода. Две минуты: добро на контакт. "Слушаю." "Чего слушать, директор ваш всех достал, слив на карте, пароль ......" "И вот: Эда чистая. Не бери в голову, у нее с этим проблемы. Отбой." Посмотреть слив. Переводы директора в банки далеко и надежно. Три мильена за последний год. Не хило. Сравнить с документами. Да, все гениальное просто. Просто до сини. Белла нырнула с головой, задержала дыхание на сорок секунд, растворилась в зеленой, хвойно пахнущей мгле. Вынырнула. Не помогло. Надо отвлечься.
Ютьюб. Ариннета. Песни нашего Города. Жду весну. Маска зелено-фиолетовых перьев. Кич, смешной, не противный, незаметно влезающий в душу, отряхивающийся, играющий в хозяина, а в кармане отмычки. Он подходит к дверям давно запертым, отмыкает, открывает, и ничего нельзя сделать, нельзя помешать, рвутся обои, и что за дверью? Темнота. Паутина. Несуразность. Оборванные строчки мертвых поэтов. Смешно, как прожитая жизнь. Белла включила микрофон. Подавила ощущение идиотизма происходящего. Как смогла, напела приведенный текст. Включила, прослушала обе записи. Поморщилась. Скачала программу голосовой идентификации. Опен сорс, гребанный интерфэйс. Двадцать минут на сравнение файлов. Вероятность совпадения 80%. Случайность или закономерность. Ариннета пела ее голосом около четверти своих слащавых песенок. Вот, наверное, поэтому сын так на нее и зависал. Не понимая. А может и понял, а может, и сказал, но не было времени это воспринять. Время. Уходит. Скоро на материк. Нет, еще нет.
Еще один нырок. 50 секунд. Пора говорить с директором. Одновременная трансляция в центральную. Все должно быть документировано. Компания не увольняет проштрафившихся сотрудников. Репутация превыше всего. Сотрудники сгорают на работе, или вне ее. Они предупреждены об этих условиях, и семье в случае правильного выполнения положений контракта выплачивается значительная компенсация. Разговор продолжался семнадцать минут. Две минуты на вытрезвление и приведение в чувство. Пять минут на изложение обстоятельств. Пять минут на обьяснения и истерику. Четыре минуты на рассказ о том, чтобы Белла сделала в этих обстоятельствах. Минута на прощание. После чего Белла мысленно ушла с работы, сняла эмоциональную защиту, и прочла заупокойную молитву. Она надеялась - может, и наивно - что директор сделает все так, как сделала бы она. Гнать снегоход вглубь полуострова, сьехать с трассы до того, как она кончится, гнать по долинам, забираясь выше и выше. Горючее кончится на рассвете, идти, дальше, выше, оставляя надежды, как плевки на снегу. Вряд ли будут искать, пурга заметет следы. Остановиться, когда захочешь сам. Дать силам природы доделать то, что нужно. Довериться им. Знать, что шанс есть всегда, но не всегда он нужен.
Следует ли предупредить кризисного менеджера? Нет, зачем, не по протоколу, завтра сама обо всем узнает, примет обязанности. Ей будет некогда сопровождать Беллу, и она никогда уже не увидит ее кислой физиономии. Белла вылезла из остывшей ванны, день закончен, еще на день ближе к материку. В последнюю минуту перед сном проверить контакты: глупая, нездоровая привычка.
Аватарка кризисной. "Белла. Простите великодушно. Я все-таки решилась Вам написать. Мама много рассказывала о Вас."
__________________________
Длинные пальцы в белых нитяных перчатках мешают засаленную растрепанную колоду. Мозг содрогается от пошлости происходящего, а пальцы не слушаются, пальцы вытаскивают даму треф, загибают расслоившийся угол, в отблесках оранжевого пламени ее блеклая рубашка кажется совершенно белой, карта ложится на игровое поле.