Аннотация: На заметку писателю: уверены ли вы, что ваши персонажи действительно хотят исполнять все, что вы сочиняете?
У каждого писателя бывают творческие кризисы.
Я угрюмо отложила бумагу с ручкой и повторила про себя эту фразу примерно в тридцать восьмой раз. В самом деле, с любым писателем время от времени случаются творческие кризисы, и в этом нет ничего страшного.
Мысль эта не была утешительна по двум причинам. Во-первых, я тянула лишь на недоучку, писателя-недоросля, если тянула на него вообще. Бессмертные строки рожденных мною шедевров, плоды моих измышлений, подобно дефектной мозаике, никак не желали укладываться в нечто целостное. Так, обрывки какие-то. Сами по себе они были вовсе не плохи - на мой вкус, понятное дело. Существовала общая идея. Были выявлены и описаны ключевые моменты. Нужно было обдумать связки между ними, помогающие понять, как герои дошли до жизни такой, - в смысле, каким образом они перемещались из одного ключевого момента в другой и что с ними на этом пути происходило.
Второй причиной пессимизма служило то, что мой творческий кризис длился почти три месяца. Удручающий факт, что за такой долгий срок в голову не пришло ни одной дельной мысли, портил настроение, самооценку и аппетит, на который я ранее никогда не жаловалась. Где-то раз в неделю я доставала свои записи, перечитывала их, соглашалась сама с собой, что идея недурна и слог неплох... И благополучно прятала их назад, с глаз долой, до следующей недели, получив очередную прививку недовольства собой.
Вот вроде все есть: бумага, ручка, компьютер, свободное время! Творческий кризис - и лучше не скажешь.
Главной проблемой было то, что я перестала "видеть" своих героев и "прощупывать" их будущее. Я до сих пор не представляла, кто окажется главным злодеем, а кто - его марионеткой. Так до конца и не решила, стоит ли одной парочке завязывать отношения. А при мысли о диалогах у меня просто опускались руки. Диалоги вообще стали моей любимой мозолью. Я не могла сформулировать, почему, но с некоторых пор речи персонажей выходили из-под моего пера какими-то... неестественными, что ли? Я отчего-то перестала попадать "в тон". Между состоянием героя и его словами зияла пропасть. Они (и слова, и герои) получались на редкость бездушными и плоскими. А ведь еще недавно...
У меня начали проявляться признаки нервного срыва. Из-за неспособности к дальнейшей работе я впала в депрессию, а из-за невозможности что-либо изменить в голове забродила каша из чувств бессильной злости и черной зависти к тем, кто оказался талантливей и трудолюбивей меня. То есть практически ко всем ныне живущим писателям. К ныне не живущим я никаких претензий не имела. Наверное, сквозь тупое отчаяние ко мне пробилась здравая мысль, что по сравнению с ними я все-таки нахожусь в выигрышном положении.
Короче говоря, я опустила руки. Тут пахло уже не творческим кризисом, а кризисом личности вообще. Дошло до того, что я прекратила читать книги, - а подобной глупости не происходило со мной с трехлетнего возраста.
Нужно было срочно что-то предпринимать.
Во-первых, больше никаких компьютерных игрушек. Или хотя бы в меру. Во-вторых, читать, читать, читать! Я откопала несколько интереснейших с точки зрения логики и лингвистики словосочетаний и вновь почувствовала интерес к жизни. В-третьих, я проанализировала все, созданное мной, и постаралась хорошенько внушить себе, что это гениально и требует продолжения. Гипнотизер из меня получился не ахти, но я, не давая себе опомниться, мысленно назначила день, с которого это самое продолжение будет твориться.
Обидно, когда злейшим твоим недругом оказываешься ты сам. Но дело было принципиальным, либо я добью повесть, либо она добьет меня. Будь я сторонним наблюдателем, я бы с легким сердцем поставила на второе.
Оставалась одна крохотная проблемка. Я могла приказать себе все, что угодно, вдохновение же расписанию и уговорам не поддавалось.
Я кружила вокруг письменного стола, как шакал около добычи. Я пыталась искусственно выдавить хоть строчку. Вскоре я почувствовала себя умственно изнасилованной.
Я попробовала сосредоточиться на своих героях. Я развесила по дому плакаты с их именами и краткими анкетами. Когда я натыкалась на них взглядом, мне приходила в голову мысль, что мы с этими персонажами легко обойдемся друг без друга. Подобные мысли начали посещать меня слишком часто, и как-то раз я с наслаждением сорвала все плакаты. Это был первый светлый день за весь период моего творческого кризиса.
После всех этих неудач я решила вживиться в роль главной героини. Я вяло сочиняла различные жизненные неурядицы и лениво записывала теоретическую реакцию героини на них. Листок с переживаниями по поводу несчастной любви нечаянно попал на глаза трем моим знакомым. Двое из них тут же предложили к моим услугам различные части тела, как-то: мужественную грудь для утешения на ней и дружеское плечо для слезных излияний. Третий знакомый осторожно покрутил пальцем у виска и неожиданно мягко осведомился, когда я в последний раз была у психотерапевта. В результате я уверилась, что не допишу свою повесть, даже если мне предложат за нее Нобелевскую премию, и семь с половиной раз прокляла тот день, когда я надумала стать писателем. Не иначе как на меня тогда нашло умственное затмение.
Освобождение пришло неожиданно. Однажды утром я мрачно подумала, что на месте героини вообще сидела бы дома. На месте героя - держала бы язык за зубами, раз уж довелось узнать столько тайн. И на месте еще доброго десятка персонажей совершала бы совсем другие поступки. А они что, не люди? Такие же недовольные лентяи, как и я, раз уж я их создала.
И еще, в отличие от персонажей, я всегда была практичным человеком. Не понимала, например, зачем благородные рыцари ехали на верную смерть, спасая полузнакомых прекрасных принцесс от кого-нибудь или чего-нибудь. Вот разве что ради их денег и короны.
Я невесть почему развеселилась и мысленно заставила героев моих фантазий принять несколько совсем незначительных, но очень практичных решений. И попыталась вычислить последствия этого.
Очевидно, я слишком рьяно подстегивала воображение. Оно пошло вразнос.
Главная героиня влюбилась совершенно не в того, кого нужно. Один добропорядочный горожанин оказался мошенником. Мелкий отрицательный персонаж готовил романтическое признание своей знакомой. Внезапно хлынувший ливень загнал девицу домой - признание не состоялось.
Я озадаченно покрутила головой. Такой вариант развития событий противоречил изначальному сюжету, а несостоявшееся признание портило всю картину. Но очень уж забавным показался мне воображаемый франт с букетиком. И у франта, и у букетика подмокшая репутация - и в переносном, и в прямом смысле.
Дальше - хуже. После обеда (моего, разумеется) один из новоиспеченных мужей поссорился с молодой супругой и выгнал ее, а два старинных врага разного пола тайком обвенчались. Главный же герой, вместо того, чтобы растрогать разбойников прочувственной речью, перебил их невесть откуда взявшейся дубиной.
Нет, ну где он раздобыл эту несчастную дубину? Мне же теперь придется вставлять ее в середину предыдущей главы. И дернул же черт этого упрямца прогнать жену. У меня полтекста опиралось на их будущего ребенка. Может, вместо этого взять ребенка вражеской парочки? Я расстроено принялась кроить сценарий. Но где-то через десять минут поняла, что вражеский ребенок вообще никуда не вписывается. Ну их вообще, этих детей, издеваются они надо мной, что ли?
Да, издеваются. И не только они. До меня это дошло после того, как один живой персонаж некстати умер, а другой, мертвый, - некстати ожил. Он мне сильно мешал. Я призвала всю свою фантазию, пытаясь снова убедительно вообразить его гибель. Воскресший упорно погибать не хотел. Он, видимо, исключительно хорошо себя чувствовал среди живых.
С досады, что я теряю контроль над ситуацией, я убила пару-тройку незначительных персонажей. Хотя... в целом получается довольно интересный сюжет. Может, пусть герои своевольничают? Повесть уже перекроена так, что родная мать (я, то есть) не узнает. Так чего я теряю?
Герои сходили с ума. Они творили, что хотели. Они смеялись и влюблялись невпопад. Они зачастую говорили глупости. Они мечтали черт знает о чем. И никогда они еще не казались настолько живыми, эти картонные фигурки, играющие по моим правилам на моем же поле. Они не желали выискивать мотив совершенных поступков или предварять их объяснениями. Они жили восхитительно нелогично, руководствуясь эмоциями, - как и полагается обычным людям. А мне оставалось лишь записывать, записывать все это...
Оказывается, это довольно увлекательное занятие - писать книги.
А чтобы мой опыт не пропал даром, я села за письменный стол и написала коротенький рассказ о том, как со мной случился творческий кризис. На сем и посчитала его закончившимся.