Аннотация: Участник второго тура конкурса "Наше дело правое - Нелишние люди"
Настоящая магия
В лабиринте дорог судьбы легко заблудиться,
если идешь в одиночку.
Солнце робко поднималось из-за линии горизонта. Первые лучи рассвета радостно скакали по верхушкам деревьев, переливались серебром в каплях росы, игриво танцевали в брызгах воды маленькой быстротечной речушки. Природа оживала, сбрасывала с себя оковы сна. Последние бледные тени ночи еще ютились меж ветвей старого густого леса, но и им вскоре было суждено отступить перед разгорающимся светом нового дня.
Послышались первые, пока еще тихие и несмелые голоса птиц, воздух наполнился веселым жужжанием трудолюбивых пчел и беззаботных стрекоз. Мир просыпался.
Просыпалась и деревня Белая Горка. Заголосили петухи, к колодцу начали стягиваться первые, самые ранние хозяйки, пастухи, звонко цокая, погнали стада овец на пастбища.
Староста деревни вышел на крыльцо своей избы и вдохнул полную грудь свежего, чуть влажного утреннего воздуха и с удовольствием потянулся. Мышцы приятно заныли, значит, вчерашняя работа не прошла впустую. Староста шумно выдохнул и повернулся к солнцу. Светило еще не полностью выбралось из своего ночного убежища, но лицо и руки уже заметно припекало. День обещал быть жарким.
Староста еще несколько мгновений понежился в теплых лучах, затем пошел умываться.
За ночь вода в бочке остыла. Дядька Земиш зачерпнул полную пригоршню и плеснул на лицо. По телу пробежала бодрящая дрожь, и остатки сна быстро улетучились. Староста довольно фыркнул и зачерпнул еще.
Внезапно раздался истошный вопль. Земиш смахнул с лица холодные капли и удивленно огляделся в поисках того бедного умирающего животного, которое могло так надрывно кричать.
Однако к его удивлению вокруг было пусто, лишь жена кузнеца стояла около колодца, ошарашено вертя головой.
Вопль повторился. Староста обернулся на звук и увидел, как распахнулась дверь стоящей неподалеку избы. Из нее, волоча за собой упирающуюся девушку, выбежала Шанки - вздорная и крикливая жена лесоруба. В руке она держала кувшин, бережно прижимая его к груди.
Староста нахмурился: когда Шанки в таком настроении, нужно готовиться к большой буре. Что могло произойти на этот раз? Опять дети в огород залезли? Или собака чья с цепи сорвалась и девочку ее напугала? Или...
Староста в нерешительности метался от одной догадки к другой. Шанки стремительно приближалась, вздымая тучи пыли.
- Земиш, доколи нам еще терпеть этого изверга? - скрипучий, словно старые несмазанные петли, голос женщины заставил старосту поежиться. Неужели она и с мужем дома таким противным голосом разговаривает или детям колыбельную поет, подумал деревенский голова.
- Кто на этот раз, Шанки? - с обреченным вздохом произнес Земиш, его взгляд упал на стоящую радом девушку - дочку Шанки. Она тихо всхлипывала, закрыв лицо руками. Мать довела?
-Ой, да будто ты не знаешь? - проскрежетала жена лесоруба. - Смотри, голова, что твой магик натворил, - женщина сунула старосте в руки кувшин.
Земиш осторожно заглянул внутрь. В нос тут же ударил резкий, неприятный запах. Староста отпрянул.
- И чего ты мне скисшее молоко суешь? - гневно произнес Земиш.
- А того, что это молоко сегодня с утра моя Вешка дала. А все чародей этот, племянничек твой виноват. Да что же напасть-то такая, за что ж коровку-то мою-у-у-у... - запричитала жена лесоруба.
- С чего ты взяла, что это Лукаш виноват? - прервал ее скорбные рыдания староста.
- А кто ж еще? Как есть, он! - оживилась Шанки. - Вчера я ему молоко вечером отнесла. Поблагодарить хотела за то, что мужа моего от хвори вылечил, - женщина на секунду замолчала, будто в неуверенности, но потом продолжила, как ни в чем ни бывало, - лихорадку болотную повывел. Все честь по чести. А он, хряк неблагодарный, молоко мое выплеснул: кислое, говорит. Я такой наглости не стерпела: морда твоя с похмелья кислая, говорю. А он как зарычит, точно собака бешеная, и дверью как хлопнет, у меня аж душа в пятки ушла. А на утро - вот! - Шанки указала на кувшин в руках старосты. - Да когда ж это кончится-а-а-а...
- Так, хватит голосить! - прикрикнул на женщину староста, та сразу замолчала. - Я все же не уверен, что это Лукаш...
- А что он с моей дочуркой сотворил, изверг? Ты посмотри, - Шанки попыталась отнять руки от лица девушки, но та стала сопротивляться и разрыдалась еще громче. - Да пусти же ты, дуреха. И хватит реветь! - усилия женщины, наконец, увенчались успехом, и староста увидел причину слез юной Шиллы. Красное, заплаканное лицо девушки покрывали огромные уродливые бородавки.
Земиша замутило. Деваха и раньше красотой не отличалась, а сейчас так и вовсе на болотную ведьму стала походить. Дочка Шанки, увидев, как изменилось лицо старосты, издала такой вопль, что Земиш скривился, словно у него зуб прихватило. Девушка снова закрыла лицо руками и отвернулась, рыдая пуще прежнего.
- Ладно, я поговорю с Лукашом, - голова в задумчивости почесал затылок. - Если виноват он, то я заставлю его все исправить.
- Этого мало! - злобно зашипела Шанки. - Уйми его, Земиш! Уйми, или мы всей деревней на вилы его посадим!
Женщина презрительно сплюнула под ноги, резко развернулась и, схватив рыдающую девицу за руку, быстрым шагом отправилась назад к дому.
Денек действительно обещал быть жарким.
~
Ледяной ветер хлестал по лицу упругими плетьми, грозил скинуть со стены в темную пропасть. С севера медленно ползло огромное пятно непроглядного мрака, словно нерадивый художник пролил на свое творение флакон черной краски, и теперь она постепенно заполняла всю картину, поглощая другие цвета.
Быть дождю. Плохо для караульных. Осенью по ночам чертовски холодно, и льющаяся сверху вода уюта не прибавит. Хорошего настроения тоже.
Хотя стоит ли им беспокоиться о дожде, когда есть неприятности покрупнее. Например, сорокатысячная вражеская армия у стен родного города.
Мастер Лукаш стоял на стене и с тоской всматривался во тьму, туда, где искрились яркие пятна походных костров. Много их, как звезд на небосклоне. Не счесть. Можно подумать, что вся близлежащая долина охвачена огнем.
Очередной порыв ветра в исступленной ярости набросился на мага, юрким зверьком забрался ему под плащ, съедая последние крупицы бережно хранимого тепла. Лукаш поежился, но со стены не ушел. В помещении ему было еще хуже. Смотреть на обреченные лица солдат и выслушивать причитания командиров о безвыходности их положения не было сил. Лучше уж стоять здесь на стене, сражаясь с беснующимся ветром. Хоть какое-то подобие борьбы.
Впрочем, солдат можно понять. Славный город Эш-Карамаго, второй по величине после столицы княжества Ширийского, завтра исчезнет с лица Земли. Вероломное нападение вражеской армии, близость к границе и наивная уверенность князя Цериша в преданности мирному договору грозного соседа сыграли злую шутку с городом магов и ученых.
Удар Никалонской империи был неожиданным и сокрушительным. Армия Виалесса Мирного (как же нелепо теперь это звучит) почти без сопротивления прошла треть пути к сердцу государства. Словно огненная длань Нишатрия, бога-карателя, она оставляла за собой лишь тлеющие кострища на месте некогда полных жизни городов.
Сколь вероломным было это неожиданное вторжение, столь неразумными и нерешительными были ответные действия князя Цериша. Лукаш до сих пор не мог понять, как правитель такой огромной и сильной страны позволил захватчикам почти без помех разрушить столько городов. Почему армия, неорганизованная и раздробленная, все еще топчется у стен столицы, как стадо блеющих баранов без жесткой руки пастуха? Сколько людей должно погибнуть, прежде чем Цериш осознает всю серьезность ситуации и начнет действовать.
Размышления Лукаша были прерваны чьим-то осторожным покашливанием.
- Простите, мастер, что нарушаю Ваше уединение, - Лукаш обернулся и увидел юного (второй курс всего лишь) помощника Томаша, - ректор срочно просил Вас прийти. Он ожидает в своей комнате при казармах.
Голос молодого студиоза заметно дрожал от холода и от страха перед завтрашней бойней. Как любой маг, пусть и не доучившийся, он должен был выйти на стену и отдать свою жизнь во славу страны и великого князя.
Лукаш тяжело вздохнул: сколько еще жизней размолотит чудовищная махина древней вражды между двумя государствами? Почему простые люди должны страдать из-за того, что несколько веков назад два правителя не поделили между собой кусок земли? Эти вопросы мучили Лукаша уже давно, но ответа на них он не находил, ведь он тоже обычный человек, хоть и немного сильнее других. Мастер подошел к трясущемуся парню, тепло ему улыбнулся и положил руку на плечо. Сейчас он должен быть сильным, как никогда.
- Спасибо, Николаш, я сейчас подойду.
Студент нервно поклонился, но не ушел, замер в нерешительности перед магом.
- Что-то еще, Николаш? - спросил Лукаш.
- Говорят, что Виалесс милостив к магам, - сбивчиво зашептал юноша. - Он дарует им жизнь, если они встают под его знамена. Правда, император требует принести клятву повиновения, но ведь это лучше, чем верная смерть, ожидающая нас здесь, в этом проклятом городе! - Николаш вытер вспотевший лоб рукавом мантии. - А так, если верно служить ему, то можно выжить...
- Но какой ценой? - прервал его Лукаш. - Убивая своих близких, друзей, знакомых, всех тех, кому не повезло родиться под счастливой звездой покровителя волшебства Чаншита и кто не представляет ценности для Виалесса? Если таков твой выбор, то тебе лучше отправляться на поклон императору прямо сейчас. Я не буду тебя задерживать.
- Нет, нет... - Николаш виновато отвел взгляд. - Я не...
- Ты хороший человек, Николаш, - произнес мастер, - и верный слуга своего народа и государя, - на последнем слове Лукаш поморщился. - Я знаю, что ты никогда не поступишь так. Не терзай себя сомнениями.
- Вы правы, мастер. Я не понимаю, что на меня нашло, - помощник ректора посмотрел в сторону армии Никалонской империи, в его глазах сверкали отблески тысяч далеких и таких близких огней. - Просто в городе так неестественно тихо, что в голову против воли вползают разные мысли.
Они некоторое время стояли молча. Тишину сумерек изредка нарушал лишь вой ветра, да редкие крики дозорных.
- Пойдем, - произнес наконец Лукаш, плотнее кутаясь в плащ, - ректор не из тех людей, кто любит ждать.
~
Староста ступил на крыльцо дома лекаря и охнул от неожиданности. Доска под его правой ногой неприятно затрещала и проломилась. Земиш споткнулся и ударился головой о дверь избы.
- Ах ты, нечистая! - потирая ушибленное место, ругнулся староста, скорее от досады, чем от боли. - Совсем за своим домом не смотрит, крыльцо-то прогнило вконец.
Земиш немного постоял, размышляя, стоит ли ему стучаться в дверь? Звук удара головой получился вполне громким. Может, Лукаш услышал его? Но секунды шли, а дверь не открывалась. Староста подождал еще немного, затем вежливо, но настойчиво постучал. Вновь без ответа.
- Лукаш, открывай! - потеряв терпение, деревенский голова забарабанил в дверь. Та жалобно позвякивала хлипкими петлями под градом мощных ударов старосты. - Это дядька Земиш. Разговор есть.
Наконец с другой стороны послышались шаркающие звуки шагов, и дверь медленно приоткрылась. Увидев появившегося в проеме человека, Земиш недовольно хмыкнул. Лукаш мало походил на уважаемого деревенского лекаря. Скорее в нем можно было увидеть жалкого бездомного бродягу или участника многодневной пьянки в каком-нибудь дешевом трактире. Простая льняная рубаха отмечена огромным винным пятном на груди, мятые холщевые брюки украшены прорехой на правом колене, волосы на голове пребывают в абсолютном беспорядке, короткая борода спутана и неухожена, под глазами залегли темные мешки, лицо бледное и осунувшееся.
- Здорово, племянник, - прогрохотал староста. - Что-то ты плох совсем.
Лукаш стоял, ухватившись одной рукой за дверной косяк, и все равно его заметно покачивало. Некоторое время лекарь вглядывался в лицо стоящего перед ним человека, пытаясь понять, кто потревожил его в столь ранний час. Староста заметил, что его глаза были влажными, а белки пронизывала плотная сеть красных прожилок. Наконец, на лице Лукаша мелькнула тень узнавания.
- Что стряслось, Земиш? - произнес он осипшим голосом.
- Может, войдем в дом? Чего на пороге-то разговаривать.
Лукаш нахмурил брови, и приложил ладонь ко лбу. Казалось, он о чем-то думает, и мысли причиняют ему боль. Он разлепил потрескавшиеся губы, собираясь что-то сказать, но в последний момент передумал, повернулся и ушел вглубь дома, давая старосте войти.
В единственной комнате стояла темень, как в погребе, и было влажно и жарко, словно в бане. В воздухе витал тяжелый удушающий запах. Старосте он показался смутно знакомым, но сразу не вспомнился. Тем не менее, Земиш знал точно, что этот "аромат" ему не по душе. Хотелось вдохнуть хоть немного чистого свежего воздуха.
- Скверно у тебя тут, - сказал староста. - Здоровье-то совсем не бережешь, а, лекарь?
Земиш подошел к окну и отодвинул занавеску. С нее в воздух взметнулось густое облако пыли, которое тут же забилось в нос и горло, вызвав у старосты приступ сухого кашля. Земиш спешно распахнул окно, впуская в комнату легкий теплый ветерок. Стало немного легче.
Староста огляделся. При дневном свете комната выглядела еще плачевнее, чем в темноте. Дому Лукаша, как заметил Земиш, не хватало заботливой руки хозяйки. Везде царил полный беспорядок. По углам валялись пучки каких-то сухих трав, на полках древнего шкафа для посуды ютились пыльные склянки, наполненные чем-то неопределенным, грязная одежда разбросана по всей комнате, большое зеркало напротив окна закрыто рваной тряпкой. И лекарь, в чем можно было не сомневаться, не только не боролся с этим хаосом в доме, но и всячески поддерживал его: то посуду с недоеденным завтраком на столе оставит, то вино разольет.
- Так чем обязан визиту? - спросил Лукаш. - У меня, если честно, нет настроения разводить долгие беседы. Так что буду безмерно благодарен, если мы закончим этот разговор быстро.
Лукаш сидел на кровати, прислонившись спиной к стене. В руке он держал бокал, наполненный жидкостью неприятного фиолетового цвета.
- Бросал бы ты вино свое пить, - староста кивнул на бокал. - От него только и есть, что похмелье тяжелое. Вот с настойки, что моя Шалин готовит, на утро только бодрость ощущаешь. Вести, опять же, издалека не надо...
- Дядька Земиш, - перебил размышления старосты Лукаш, - ты же сюда не о преимуществах настойки своей жены пришел поговорить?
Староста вздохнул, предчувствуя тяжелый разговор. Он подошел ближе к кровати, запах, который он почувствовал еще при входе, заметно усилился. Староста осмотрелся в поисках источника и увидел небольшую жаровню, на которой стояла железная кастрюля с отвратительного вида варевом. Возможно, именно оттуда доносился этот знакомый аромат.
Староста нахмурился. Не тем голова занята, подумал он и, придвинув один из двух стульев, сел.
- Опять на тебя народ жалуется, - неохотно начал он. - Не по месту ты свое мастерство используешь, Лукаш.
- Шанки? - сквозь зубы процедил Лукаш.
- Она, - не стал отпираться староста.
- Эта ведьма неблагодарная на меня еще и жаловаться пошла! - негодующе воскликнул Лукаш. - Я ее мужа от порчи, которую она же и навела своим языком поганым, избавил, а она мне в благодарность что? молока прокисшего притащила! - Лукаш в сердцах махнул рукой, расплескав фиолетовое вино, на одеяле появилось несколько новых пятен. - Вот пусть теперь сама такое молоко пьет.
Староста тихо сидел, пораженный неожиданной вспышкой гнева своего племянника. Спокойный, всегда чуть отчужденный Лукаш внезапно превратился в шипящую разъяренную гадюку. В потоке его слов, к своему удивлению, голова уловил нотки обжигающей ненависти.
- Да, Шанки баба вздорная, - осторожно, стараясь не подливать масла в огонь, сказал Земиш, - но дочурка-то ее ни в чем же не виновата. Зачем ты так с ней?
- Ей я ничего не делал, - чуть спокойнее сказал Лукаш.
- Откуда же на ее лице бородавки?
- Почем мне знать! - Лукаш пожал плечами и повернул голову к окну. - Может мамаша опять постаралась, может она какому пареньку поцеловать себя не дала, вот он ее в сердцах и помянул недобрым словом. Люди не знают силы своих слов.
- Да, такое возможно, - староста помедлил, подыскивая нужные слова. - Но дело не только в Шанки и Шилле. Ты здесь уже почти десять лет, но так и остался чужим, несмотря на то, что родился здесь. Живешь один, хозяйство своих родителей, мир их праху, забросил - дом вон разваливается понемногу.
Лукаш продолжал безучастно смотреть в окно, никак не реагируя на слова старосты. Земиш прочистил горло, оставалось сказать самое важное.
- Люди не любят тебя, Лукаш. Ты всегда холоден и безучастен к их бедам. К тебе идут, только если другого выбора нет. - Староста ненадолго замолчал. - Я помню, когда тебя, шестилетнего мальчика забирали в академию, ты так радовался, порхал, словно воробей, от счастья. Ты все говорил мне: "Дядька Земиш, теперь я смогу всем помочь". Родители так гордились тобой. И что же случилось, почему ты так изменился?
- Нет, ты не понимаешь, Земиш, - произнес Лукаш голосом, полным горечи и боли, от полыхавшей несколько секунд назад ярости не осталось и следа. - Ты не понимаешь... Я не изменился, меня изменили. Десять лет назад, в свои двадцать четыре года я был самым сильным магом Ширийского княжества, я был героем. Благодаря мне мы выиграли войну с Никалонской империей! Я хотел всем помочь, и я знал, как это сделать, но они предали меня. - Лукаш отпил глоток вина. Его рука сильно дрожала, грозя вновь расплескать содержимое бокала. - И кто я теперь? Жалкий лекаришка, вынужденный бежать по первому зову какого-нибудь неразумного крестьянина, который не способен понять и оценить всю силу произносимых им слов. Я теперь не больше, чем побитая собачонка на коротком поводке.
- Я не знаю, что там произошло между тобой и другими магами и почему тебя лишили силы и отправили сюда, в родную деревню, - тихо произнес староста. - Но теперь ты лекарь Белой Горки, и для нас ты самый важный и нужный человек в деревне. - Староста аккуратно взял руку племянника, словно утешая маленького. - Без тебя жизнь станет сущим кошмаром. И в глазах семьи, чьего ребенка ты вылечил, нет героя более великого, чем ты.
Лукаш, наконец, отвернулся от окна и посмотрел в глаза Старосте. Но в его взгляде не было ни радости, ни понимания. С ужасом Земиш увидел там лишь безграничное море презрения. Лекарь стряхнул руку старосты и злобно процедил:
- Что мне уважение горстки людей! Плевал я на их отношение ко мне.
Теперь гнев овладел уже старостой.
- Лукаш, ты мой племянник, и я тебя люблю. Но сейчас я разговариваю с тобой не как добрый дядюшка, а как староста. А староста, прежде всего, заботится о благополучии своей деревни и ее жителей, - Земиш тяжело поднялся и направился к двери. - Поэтому я предупреждаю тебя, если ты не прекратишь убиваться из-за прошлого и не станешь, наконец, тем, кто нам нужен, я пошлю просьбу в академию Эш-Карамаго о замене лекаря.
Сказав это, Земиш вышел на улицу. В голове гремела одна мысль: какая жестокая сила могла превратить героя в обиженного на весь мир человека, мелочно мстящего близким людям? И что может вернуть его обратно?
Закрывая за собой дверь, староста неожиданно вспомнил, что за назойливый запах преследовал его в доме. Земиш тихо выругался. Уж лучше бы и не вспоминал, с горечью подумал он. Нервно пригладив бороду, голова отправился к себе.
Лукаш остался один. Лишь бокал вина да тяжелые, грустные мысли составляли ему кампанию.
~
Лукаш вошел в комнату начальника городского гарнизона, служившую временным пристанищем для ректора академии магии. Мастер осмотрелся. Томаш уже успел кое-что изменить в помещении. Казалось, всего лишь на стенах появилась пара ярких гобеленов, прибавилось книг на полках, да на полу красовался синайский ковер, но от солдатской аскетичности и функциональности не осталось и следа. Кабинет превратился в роскошные апартаменты привыкшего к комфорту влиятельного человека.
Сам Томаш сидел за огромным дубовым столом у дальней стены. Он что-то сосредоточенно писал и не заметил прибытия Лукаша. Сейчас, когда Томаш склонился над листом бумаги, сосредоточенно выводя дрожащей рукой символы, Лукаш увидел, насколько стар ректор академии. Глубокие морщины залегли у него на лице, ниспадающие до плеч волосы были белее первого снега, руки покрывали темные пятна.
Но старость не сломила Томаша. Ум великого мага был все так же остр, как и во времена его молодости. Возможно, он нашел способ отстоять город, подумал Лукаш.
Время шло, ректор продолжал свое занятие. Гусиное перо пронзительно скрипело по бумаге. Лукаш попытался отвлечься от этого звука, но он ввинчивался в мозг, словно пыточный инструмент. Правила этикета требовали, чтобы мастер дожидался позволения обратиться к главе академии, но Лукаш не мог больше терпеть этот скрип.
- Ректор! - позвал он раздраженно.
Скрип прервался. Томаш поднял голову от листа бумаги и пристально посмотрел на мастера.
- А, Лукаш, - произнес он тягуче. - Я тебя не заметил.
- Извините, ректор, - Лукаш виновато наклонил голову. - Я до сих пор не выношу скрип затупленного пера, со времен моего обучения.
- Да, я помню, - уголки губ ректора едва заметно приподнялись, обозначая невеселую улыбку. - Присаживайся. - Томаш указал на стоящий рядом стул, обитый красным бархатом.
Лукаш сел. В комнате начальника гарнизона было жарко, словно в безводных пустошах Ладора. Выпуская сонмы искр, в камине весело плясало пламя. Окна были плотно закрыты и занавешены, из-за чего в помещении трудно было дышать. На лбу у Лукаша быстро выступили маленькие капельки пота. Но сидящий в кресле старик, укрытый двумя плотными пледами, дрожал, словно высохшая плеть вьюна на ветру.
- В последнее время никак не могу согреться, - как будто угадав мысли Лукаша, произнес ректор. Он плотнее закутался в подбитый мехом плащ, но дрожь не унималась. - Ледяное дыхание загробного мира терзает мои старые кости каждую минуту.
Надежда на то, что ректор нашел решение, таяла, словно предрассветный туман. В голосе Томаша слышалось отчаянье. Над всеми жителями склонилась темная тень Даршутта, и ректор, как никто другой, чувствовал приближение черного бога смерти.
- С того самого момента, как пришел приказ князя отстоять Эш-Карамаго любой ценой, я не смыкал глаз, - глава академии магии устало откинулся в кресле.
- Цериш требует невозможного, - зло произнес Лукаш. - Нам не выстоять против сорока тысяч!
- Церишу сейчас нечего противопоставить Никалонской империи: наша армия слаба и деморализована, большинство магов либо примкнули к Виалессу, либо предпочли отсидеться в более спокойных местах, помощи от соседей ждать не приходиться, - печально покачал головой Томаш. - Поэтому князь пытается задержать Виалесса любыми средствами.
- Любыми средствами? Так мы для него средство? Бросая нас под ноги толпам врагов, он надеется, что никалонцы утонут в море нашей крови? - все негодование, которое копилось в Лукаше на протяжении нескольких дней, сейчас требовало выхода. Мастер бросал гневные слова, словно камни в озеро, и от них по всей комнате расходились волны горькой обиды. - Сначала он приказывает стоять до последней капли крови, потом отзывает большую часть магов в столицу, оставляя в Эш-Карамаго лишь горстку мастеров, да сотню студентов! Он обрекает нас на верную гибель.
- У него нет другого выхода. Цериш не знал войн и разрушений. Его правление пришлось на годы мира. Ни он, ни страна не были готовы к неожиданному нападению. Князь был обманут, как и все мы. И сейчас он пытается исправить эту катастрофическую ошибку, - Томаш тяжело дышал, длинная речь утомила его. - Но я согласен с тобой, Лукаш. Если Виалесс пойдет в атаку, Эш-Карамаго долго не продержится. Три-четыре дня - и великий город падет, а мы погибнем.
Лукаш вздрогнул, как от удара плетью. Он знал это, знал с того самого момента, как сегодня утром увидел черное пятно никалонской армии на горизонте. Но теперь, когда ректор произнес это вслух, признавая их бессилие что-либо изменить, казалось, рухнул последний и самый надежный бастион надежды. Мастер с силой вцепился в подлокотники, стараясь сдержать злые слезы отчаянья.
- Но выход есть, - неожиданно сказал ректор, его голос дрожал от волнения. - Необходимо предотвратить атаку.
Слова ректора не понравились Лукашу. Он не чувствовал в них угрозы, но и радости избавления они не несли. Какое-то неприятное предчувствие острой иглой кольнуло сердце мастера.
- Но как? - с сомнением протянул Лукаш. - Все посланные к Виалессу дипломаты вернулись назад по частям!
- Способ есть. - Томаш на секунду замялся, нервно облизнув синие губы, - Я не могу... не имею права тебя просить об этом, но, к сожалению, другого пути. Ты должен воспользоваться запретным искусством.
Лукаш резко встал.
- Вы действительно не имеете права просить меня об этом! - негодующе воскликнул мастер, его слова прогремели в покоях начальника гарнизона тяжелыми грозовыми раскатами.
- Пойми, Лукаш, это вынужденная мера, - Томаш сцепил руки на груди, старческие пальцы сухо хрустнули. - Если ты откажешься, умрут невинные люди, погибнут студенты, глупые дети, не познавшие настоящей магии - магии любви, радости, счастья...
- Хватит! - крикнул Лукаш, ректор изумленно замолчал, прерывисто дыша, словно от долгого бега. - Я ни на минуту, ни на секунду не перестаю думать о них, и сердце мое разрывается от горя. Я подбадриваю их, говорю, чтобы они были храбрыми, но вижу в их глазах лишь страх. Как объяснить им, что их жизни нужны лишь для того, чтобы дать Церишу еще три дня на подготовку контр-атаки? - Лукаш опустил взгляд, но тут же поднял его, в его глазах была уверенность. - Но запретное искусство слишком опасно. Боги жестоки, и Чаншит не прощает тех, кто прикасается к темной стороне магии. Вы не хуже меня знаете, в какое чудовище я могу превратиться.
- Прости, Лукаш. Ты, конечно же, прав, - ректор отвернулся к огню, по его морщинистому лицу прытко скакали тени, устраивая веселый хоровод вокруг катящейся по щеке блестящей слезы. - Я устал и хочу немного отдохнуть перед завтрашним боем.
В голове Лукаша шумели тысячи слов. Ему хотелось все объяснить, рассказать, но он не решился. Разговор был окончен.
~
Летний лес дышал жизнью. Ярко зеленая листва тихо шелестела под порывами легкого ветра, пронырливые солнечные лучики отыскивали ведомые только им лазейки в кронах деревьев и рисовали на земле колышущиеся причудливые картины, шустрые лесные обитатели спешили по своим неотложным делам. Лишь человек, медленно бредущий по тропе, выбивался из общего строя: печальное серое пятно среди ярких красок полного жизни леса.
Лукаш тяжело вздохнул. Сегодня его раздражало все: сладкоголосое пение птиц казалось оглушительным и скрипучим, бьющие сквозь листву лучи слепили, вызывая слезы, даже сама необходимость переставлять ноги, чтобы идти куда-то, злила и утомляла. Но у него подошли к концу запасы бледной мевеники, и лекарь, превознемогая слабость, вынужден был делать шаг за шагом, хмуро вглядываясь в царящий вокруг летний хоровод.
Некстати вспомнился утренний разговор со старостой. Лукаш корил себя за срыв, винил во всем вино, Шанки и бессонную ночь. Но внутренний голос упрямо нашептывал, что причиной всему была мевеника.
Она давала ему такое нужное сейчас забытье, но вместе с тем забирала что-то бесконечно важное и дорогое: силы, память, разум. Он чувствовал, что с каждым разом мевеника все глубже и глубже затягивает его в пучину беспросветного дурмана. Лукаш клялся себе, что остановится. Только один, последний разок - и он забудет о бледной траве. Только вот, где же она, черт бы ее побрал!
Сил на злость уже не осталось. Лукаш сделал еще несколько шагов и устало прислонился спиной к стволу ели. В голове ворочался колючий комок боли, впиваясь своими иглами в мозг. Привычной тяжестью отзывался магический ошейник. Лукаш отошел от деревни - места своего заключения - всего на милю, но невидимая петля уже затянулась на шее довольно сильно, не позволяя вдохнуть лесного воздуха полной грудью. Перед глазами все плыло.
Лукаш уже собрал всю мевенику близ деревни, необходимо было идти вглубь леса, но поводок крепко держал своего пленника. Лекарь заглянул в свою сумку. На дне лежало несколько листочков: этого могло не хватить. Нужно было еще, и быстрее!
Слева, меж деревьев мелькнула чья-то неясная фигура. Лукаш вздрогнул и быстро повернулся, но это был всего лишь Волаш - одинокий безумный старик, живущий через два дома от Лукаша.
Волаш прошел мимо, не обратив внимания на лекаря. В руке у него болталась корзина с грибами. Старик беспрестанно шептал что-то, но Лукаш не разбирал слов.
Лекарь припомнил, что рассказывал ему о старике Земиш. Жена и дочь Волаша погибли во время последней войны с Никалонской империей, тогда же он потерял и рассудок от горя. В деревне считали, что Волаш постоянно говорит с богом смерти, умоляя забрать его к жене и дочери, но Даршутт остается глух к его просьбам.
Волаш медленно брел в сторону деревни. Он шел тяжело: спина сгорблена, словно на плечах старца лежат мешки с зерном, ноги шаркают по земле, голова опущена.
Лукаш смотрел в след удаляющемуся старику. Пары мевеники еще не выветрились из него, и мелькающие в уме мысли были дикими, нереальными, невыполнимыми. Но среди них Лукаш неожиданно увидел решение своей проблемы. И прежде чем он смог оценить все последствия, Лукаш окликнул старика.
Услышав свое имя, Волаш остановился и повернулся, его губы продолжали шевелиться. Казалось, он только теперь заметил стоящего у дерева лекаря.
Лукаш нервно облизнул губы и, прерывисто дыша от волнения, произнес:
- Волаш, подойди, пожалуйста.
Старик нахмурился, в его взгляде мелькнуло недоверие, однако старик все же придвинулся на несколько шагов к лекарю. Лукаш с трудом отлепился от приютившего его дерева и взял Волаша за руку.
В прежние времена Лукаш мог пользоваться запретным искусством, не прикасаясь к человеку. Но сейчас, по прошествии стольких лет, он растерял свое былое мастерство, и физический контакт мог облегчить задачу.
Лукаш закрыл глаза, расслабился, позволил почти иссохшему ручейку магии свободно течь сквозь него. Лекарь черпнул немого, совсем чуть-чуть силы и открыл внутренний взор, ожидая увидеть слабую искру разума.
Но неожиданно вместо чуть теплящегося огонька сознания внутреннему взору лекаря открылось полыхающее, обжигающее пламя, вокруг которого скакали, кружились в исступленной, бешеной пляске искры. Лукаш дернулся. Жар сознания Волаша опалил его, выжигая саму сущность, саму жизнь и душу лекаря, отнимая последние капли магии. Впервые он видел столь сильное, столь неконтролируемое сознание.
Пламя вспыхнуло с новой силой, выбросив сноп искорок, которые закружились в сияющем танце и тут же пропали. Лукаш вскрикнул и отшатнулся от старика, запнулся о торчащий из земли корень и упал, больно ударившись спиной о землю.
Контакт разорвался, и видение бушующей искры пропало, но лекарь все еще чувствовал ее иссушающий магию жар. Лукаш беспомощно засучил ногами, стараясь отползти от старика как можно дальше. На глаза лекаря навернулись слезы, и он тихо застонал. Волаш недоуменно смотрел на него, словно из них двоих безумен был именно Лукаш.
- Уходи, - умоляюще произнес Лукаш.
Старик продолжал стоять, разглядывая корчащегося на земле человека. Его губы беспрестанно шевелились.
- Поди прочь! - в исступлении закричал Лукаш.
Волаш вздрогнул, развернулся и, шаркая, побрел в сторону деревни.
Лукаш еще некоторое время лежал на земле, приходя в себя, затем его накрыла волна непреодолимой силы, которая заставила его подняться и пойти домой.
Лукаш вошел в комнату, бросил сумку с травами в угол, к неистребимым нахальным паукам и, подойдя к зеркалу, сорвал с него ветхую тряпицу.
В первые секунды ничего не происходило. Сквозь толстый слой пыли, покрывающий зеркало, Лукаш видел лишь отражение своей комнаты, да самого себя - усталого, измученного, состарившегося раньше положенного срока человека.
Однако вскоре отражение Лукаша пошло рябью, и сквозь него, словно поднимаясь из мутных глубин озера, начал проявляться силуэт другого человека. Когда незваный гость появился полностью, Лукаш скрипнул зубами от ненависти. В зеркале, сцепив руки за спиной и высоко подняв голову, стоял Киреш - правая рука ректора.
Маг выглядел великолепно. Длинные пепельно-серые волосы собраны сзади в хвост, бледное овальное лицо гладко выбрито и ухожено, губы плотно сжаты, глаза скрыты за круглыми затемненными очками (видимо, дань моде). Белоснежная, безупречно отглаженная мантия с синей каймой, идущей по низу, подвязана красным поясом, украшенным сверкающими камнями, на груди искрится вышитый золотыми нитками герб академии.
Лукаш глубоко вздохнул и постарался унять разбушевавшийся огонь ненависти в своей груди, однако это оказалось непросто. Лекаря разозлило даже не то, что ректор послал именно Киреша разбираться с опальным магом, сколько то, как сильно постарел сам Лукаш, как сильно он изменился по сравнению со своим ровесником и бывшим другом. Киреш был для Лукаша тем самым будущим, которого в свое время его так жестоко лишили Томаш и его клика, и бывший друг принял в этом самое непосредственное участие.
Из всех людей ректора Лукаш меньше всего хотел видеть этого человека. Так в жизни случается - друзья предают.
- Полагаю, ты знаешь, почему тебя вызвали? - заговорил Киреш. В его голосе Лукаш заметил легкие нотки удивления, словно помощник ректора тоже был ошеломлен, увидев своего бывшего друга в таком состоянии.
- Ректорат хочет узнать о моем здоровье? - скривился Лукаш в усмешке.
- Полчаса назад, - Киреш сделал вид, что не услышал колкости, - ты нарушил одно из правил освобождения...
- Я не пользовался запретным искусством! - прошипел сквозь зубы Лукаш. - Если ты это имеешь в виду.
- И это единственная причина, по которой ты еще на свободе, в своей родной деревне! - резко оборвал его Киреш. - Однако ректора обеспокоило, что ты открыл внутренний взор. Мы считали, что с твоим уровнем силы это невозможно...
- Я талантлив.
- Мы предполагали, что ты будешь более благоразумен.
- Однако продолжали пристально следить за мной! И к тому же, трудно ожидать благоразумия от побитого цепного пса!
- Перестань, Лукаш, - маг нахмурился, будто слова старого друга причинили ему боль. - Обычно нарушение законов Чаншита карается гораздо строже. Ты жив, трудишься на благо своей родной деревни, а академия поддерживает тебя. Ты должен благодарить ректора за проявленное снисхождение.
- Вы посадили меня на цепь, лишили почти всей силы, да еще и следите за мной! За это я должен благодарить ректора? - Лукаш подошел к столу и налил себе вина. - Вы превратили меня в пустое место, в жалкое ничтожество. И это после всего того, что я сделал для академии и княжества?
Лукаш залпом выпил вино, пролив несколько капель на пол, и налил себе еще бокал. Киреш снял очки и посмотрел на Лукаша. Его глаза были полны жалости и снисхождения. Гнев снова захлестнул лекаря.
- Ты по-прежнему ослеплен гордыней, Лукаш, - сдержанно произнес Киреш, - и не замечаешь никого, кроме себя. Что же такого ты сделал для княжества?
- Я выиграл последнюю войну с Никалонской Империей!
Киреш громко рассмеялся.
- Ты был лишь шестеренкой в безупречно отлаженном механизме ректора, - сквозь смех сказал Киреш, - необходимой шестеренкой, следует признать, но не ведущей! Не переоценивай свою роль в битве при Эш-Карамаго.
- Ты ошибаешься, - нарочито спокойно произнес Лукаш, - Благодаря мне главный враг Ширийского княжества надолго забыл путь в наши земли, а если бы мне позволили продолжить свои исследования, я смог бы навсегда избавить наше государство от войн и разрушений.
Киреш смерил лекаря пристальным взглядом и обреченно вздохнул.
- Продолжить исследования? Лукаш, тебе мало тех смертей, причиной которых стало осваиваемое тобой запретное искусство?
- Смерть нескольких людей не значит ничего в сравнении с благоденствием всего народа княжества, ты должен понимать это. Тем более, это были преступники: воры и убийцы - их жизни ничего не стоят.
- Лукаш, управление разумом недаром зовется запретным искусством. Притронувшись к нему лишь раз, рискуешь потерять себя. Запретное искусство и жажда власти завладели твоим разумом. Ради них ты убивал людей.
- В любой битве есть жертвы. Я должен был в совершенстве овладеть запретным искусством, чтобы быть в состоянии управлять даже самой слабой искрой разума. Если бы я достиг успеха, все бы изменилось к лучшему. Я бы взял под контроль всех правителей, войны прекратились бы.
- С чего ты решил, что вправе решать за других людей?
- А с чего ты решил, что кто-либо вообще вправе решать за других людей? Императоры, короли, князья, лорды - все они обрекают на смерть тысячи людей ради утоления своих мелочных интересов. Я мог сделать этот мир лучше, мог остановить все войны, прекратить бездумное истребление человечества, но вы не позволили мне. Помнишь, тогда, десять лет назад я говорил тебе то же самое, я показывал тебе свое искусство и рисовал будущее мира без страданий. А что сделал ты? Ты предал меня.
- Ты убивал людей, гасил их искры магией. Я сделал то, что должен, остановил твое саморазрушение. Мы с ректором спасли тебя.
- Ректор боялся потерять власть, боялся того, что я стану могущественнее любого его. Он был движим страхом, а не желанием помочь мне.
- Если так, то почему он просто не казнил тебя, как полагается по закону?
- Томаш слишком хорошо знает меня. Он понимал, что состояние, в котором я пребываю сейчас, будет для меня гораздо более страшным наказанием, чем смерть. Кроме того, как ты уже упоминал, наш ректор - одаренный механик, и он никогда не выбросит прекрасно работающий механизм, если он может еще пригодиться.
- Достаточно, Лукаш! - Киреш потерял терпение. - Я пришел сюда не для того, чтобы выслушивать твои обвинения и намеки. Я не стану угрожать тебе, Лукаш, и уж тем более не буду просить тебя. Скажу просто: если ты вновь попытаешься воспользоваться запретным искусством, от темной камеры в подземелье академии тебя ничто не спасет.
- Я устал от пустых слов. Двуличие Томаша и ректората утомило меня. Хотите убить - убейте, хотите сгноить в подземелье - так посадите меня туда! В угрозах нет нужды, я готов умереть. Поверь мне, смерть была бы лучше той агонии, в которой я пребываю уже десять лет. Разве ты не видишь, во что я превратился? Неужели тебе не больно видеть меня таким?
Киреш молчал, пристально вглядываясь в своего старого друга, его сжатые губы чуть заметно подрагивали.
- Если ты так устал от своей жизни, почему сам не покончишь со всем? Своими руками?
Киреш стал бледнеть и растворяться, снова "погружаясь" в мутные глубины прошлого. Вскоре он исчез совсем, уступив место отражению старого уставшего лекаря с бокалом вина в руке. Лукаш посмотрел на себя в зеркало и не смог сдержать слез отчаянья.
Действительно, что держит меня здесь, думал Лукаш. Жалость к себе? Желание отомстить? Надежда? Что?
Лукаш посмотрел в сторону кровати, на жаровню и глубоко вздохнул, прогоняя слезы. Он разжег огонь и поставил на сетку кастрюлю с чистой водой, прошелся по комнате в поисках своей походной сумки для трав, нашел ее в углу, куда сам же ее забросил. Проходя мимо зеркала, Лукаш еще раз взглянул на свое отражение, но в этот раз его глаза были сухими, а взгляд твердым и решительным. Лукаш поднял тряпицу с пола и забросил ее в кучу белья.
Когда вода наконец закипела, лекарь достал последние запасы мевеники, бросил листья в кастрюлю, черпнул из потока немного силы, наклонился вперед, ближе к булькающему вареву и вдохнул сладкий аромат забвения.
~
Дождь так и не пошел. Тучи нависали над городом и прилегающей к нему долиной, словно грозились раздавить их своей черной массой, но дождь так и не пошел. Лишь беснующийся ветер продолжал завывать и бросаться на людей в исступленной борьбе. И сейчас неистовая стихия выбрала себе в противники одинокую фигуру, медленно бредущую через узкую полосу безжизненной долины между стенами Эш-Карамаго и армией Никалонской империи.
Лукаш с трудом переставлял ноги. Казалось, что с каждым шагом его теперешний враг - ветер - становится все сильнее, а сам Лукаш - слабее. Ледяные порывы рвали одежду, бросали в лицо пыль и траву, сбивали с ног. Снова и снова атаковал ветер бредущего человека, но каждый раз безуспешно. И ветер отступал на некоторое время, собирался с силами и снова бросался на свою жертву.
Но Лукаш продолжал идти, упрямо, целенаправленно. Он не знал, что ждет его впереди, он не мог поручиться за свою победу и даже за свою жизнь, поэтому определенность настоящего момента радовала его. Мастер упивался битвой с ветром, он был счастлив тем, что существует и борется. Но мысли о том, что будет, когда он встретится с императором и воспользуется запретным искусством, не оставляли его ни на минуту. Лукаш снова и снова возвращался к причинам своего поступка, пытаясь понять, что заставило его пойти на такой отчаянный шаг.
Притронувшись хоть раз к запретному искусству, рискуешь потерять себя! Лукаш слишком хорошо знал, что означают эти слова. Власть развращает, гордыня губит даже самых хороших людей. В какое чудовище превратится мастер Лукаш, применив запретное искусство для спасения Эш-Карамаго? Кто остановит это чудовище? И не будет ли победа, достигнутая такой ценой, страшнее честного поражения?
Но там, в глубине великого города среди темных громадин домов остался его единственный смысл жизни, его светоч, его путеводный огонек - Шенна.
Его умная, глупая, прекрасная и добрая возлюбленная. Она отказалась уехать вместе с остальными женщинами из города, когда пришло известие о вторжении Никалонской империи. Сказала, что не оставит своего любимого. Но как он может жить, осознавая, что обрекает свою возлюбленную на верную смерть? Лукаш молил, угрожал, прогонял, но все было бесполезно - Шенна осталась.
Лукаш осознавал, что идет к императору Виалессу, рискуя потерять себя, не потому, что его попросил об этом Томаш, а для того, чтобы спасти Шенну.
Над головой просвистела смерть. Лукаш быстро произнес несколько слов, и следующая стрела разлетелась яркими искрами, столкнувшись с возведенным щитом.
- Будь я простым человеком, Вы бы уже убили меня! - прокричал Лукаш в темноту.
- Будь Вы простым человеком, господин маг, то вряд ли были бы нужны императору, - невидимый противник разразился смехом.
Лукаша вели к центру лагеря, где располагался шатер императора. Мастер прошел мимо огромных осадных орудий, которые, видимо, были построены совсем недавно, они еще пахли свежей древесиной. Затем Лукаш углубился в лагерь, петляя среди множества костров, вокруг которых сидели солдаты имперской армии. Каждый из них был занят каким-нибудь делом: кто-то вполголоса разговаривал с друзьями о предстоящей битве и о коварных магах, засевших за стенами, кто-то чистил или точил оружие, кто-то ел походную кашу. Обычный солдатский быт.
Несколько раз Лукаш видел магов-перебежчиков, двоих из них он даже узнал. Впрочем, они поспешили скрыться от его взгляда.
Наконец Лукаша дошел до шатра императора. Виалесс, в компании вооруженных солдат и магов, уже ожидал его.
- А, мастер Лукаш! - радостно воскликнул император. - Я очень рад, что Вы пришли к нам. Значит, я в Вас не ошибся.
Лукаш приблизился к императору, и солдаты тут же обступили его со всех сторон, направив на него арбалеты. В тот же момент Лукаш почувствовал, как поток силы внутри него стремительно тает, превращаясь в слабый ручеек.
- Я не думаю, что Вы прибыли ко мне с недобрыми намерениями, - Виалесс обвел взглядом окруживших Лукаша солдат и улыбнулся. - Но, тем не менее, вынужден принять некоторые меры предосторожности. И, кстати, мои маги лишили Вас почти всей силы, впрочем, Вы и сами это уже, наверное, почувствовали. - Виалесс широко улыбнулся. - Однако для принесения клятвы сил Вам должно хватить.
Лукаш пристально посмотрел на Виалесса. Перед ним был все тот же невзрачный человек невысокого роста, что и четыре года назад, когда они встретились на подписании договора о снижении контрибуционных выплат. Правда в то время Виалесс был всего лишь первым советником императора Кассиоса. Впрочем, уже тогда Лукаш заметил в этом неприметном человеке что-то необычное, выдающееся. Он имел прекрасное образование, свою точку зрения на многие проблемы, непреклонность в вопросах, связанных с благополучием народа, но все это было ничем, по сравнению с тем, что увидел Лукаш в его глазах - фанатичную одержимость идеей восстановления прежней силы Никалонской империи.
Лукаш нахмурился: не время для воспоминаний. Он собрался с силами и произнес:
- Я прибыл к Вам с предложением, - Лукаш осторожно прикоснулся к магическому потоку, стараясь не вызвать подозрения стоящих рядом магов. - Ректор Академии славного города Эш-Карамаго дает Вам возможности прекратить военные действия и повернуть назад, пока это еще возможно.
Улыбка императора тут же испарилась. Взгляд стал жестким и настороженным. Лукаш почувствовал некоторое удовлетворение: не все люди спешат пресмыкаться перед силой и просить пощады, которое, однако, тут же испарилось.
- Ах, мастер, Вы меня разочаровываете! - Виалесс нервно одернул полу своего красного плаща. - Четыре года назад Вы произвели на меня впечатление разумного человека.
Лукаш, не закрывая глаз, попробовал открыть внутренний взор. Он все еще боялся ответных действий со стороны магов, поэтому действовал со всей возможной осторожностью. Однако маги Виалесса, похоже, посчитали его беспомощным и особой бдительности не проявляли.
- Император, Вы должны понимать, что пытаетесь взять город ученых и магов. Это не удавалось еще никому. Ваша атака обречена! - это была наглая ложь, но Лукашу требовалось время. - Вас ждет поражение!
Внутренний взор открылся внезапно, раскрасив окружающий мир яркими огоньками чужих сознаний. Но Лукаша эта маленькая победа не обрадовала. Он с ужасом смотрел на искру Виалесса. Она полыхала, словно громадный костер. Этой искрой невозможно было управлять. На Лукаша накатило отчаянье.
- Вы думаете, что сможете защититься от сорока тысяч великолепно обученных воинов? - голос императора зазвучал угрожающе. - Перестаньте бравировать своей силой. Ваше предложение абсурдно! Я разрушу этот город, раскатаю его по камешку, растолку в пыль. От великого Эш-Карамаго не останется ничего!
Лукаш зажмурился. Искра Виалесса вспыхнула еще ярче, приобретая неестественный темно-багровый цвет. Как можно совладать с такой неконтролируемой силой?
- Я смою позор с моей империи, - все более распаляясь, произнес Виалесс. - Я расплачусь с Ширийским княжеством сполна за то поражение, которое мы потерпели в предыдущей войне. Ты был там, Лукаш? Участвовал в этом избиении?
Искра Виалесса вновь опалила Лукаша, и он понял, что управлять этой искрой нельзя, но ее можно погасить. Но получится ли? Одно дело погасить слабую искру обычного человека, там достаточно одного неосторожного колебания потока, и совсем другое сладить с таким пламенем. Искра Виалесса может выжечь саму магическую сущность.
- Да, - ответил Лукаш. - Я направил собранную силу, стал, так сказать, фокусом заклинания.
- Вы вероломно ударили по нашим магам, лишили их всей силы, опустошили их! - теперь Виалесс уже кричал. - А потом истребили почти всю армию. Никалонская империя пала на колени. Столько лет мы были вашими рабами, но теперь этому конец. Ширийское княжество перестанет существовать!
Медлить больше нельзя. Лукаш собрал все свои силы и бросил их на искру Виалесса, почувствовал невыносимый палящий жар, иссушающий магический поток. Но Лукаш не отступил, продолжил гасить искру.
- Я восстановлю справедливость, я вновь сделаю Империю великой, я... - Виалесс почувствовал, что с ним что-то происходит. Он оборвал свою речь на полуслове. Схватился за горло, словно задыхаясь, застонал и рухнул на колени.
Раздались крики, и в следующее мгновение в Лукаша вонзилось сразу несколько арбалетных болтов. Его швырнуло назад, словно тряпичную куклу, но он не упал. Словно во сне, Лукаш посмотрел вниз. Из его живота торчал арбалетный болт.
Лукаш понял, что умирает, но ему было все равно: он был опустошен, выжжен дотла, но он погасил искру и забрал с собой Виалесса. Теперь Шенна была в безопасности.
Ноги подкосились, и мастер упал на землю. Теряя сознание, Лукаш почувствовал, как на лицо упала тяжелая холодная капля, потом еще одна и еще...
Наконец-то пошел дождь.
~
Лукаш задыхался. Воздуха не хватало, горло сдавили когтистые лапы бога смерти. Лекарь в отчаянном порыве схватился руками за живот, он до сих пор еще чувствовал тот болт, чувствовал его смертельный холод у себя внутри. Но болта не было, как и смертельной раны.
Некоторое время Лукаш ошарашено сидел, пытаясь прийти в себя и сбросить последние остатки видений и паров мевеники. Никогда еще видение будущего не было столь четким и ощутимым. Хоть Лукаш и был в нем лишь сторонним наблюдателем, но вид того, как в собственное тело вонзается тяжелый болт, выведет из равновесия любого.
Лукаша отвлек какой-то звук. По крыше шелестел дождь, за окном то и дело мелькала молния, гремел гром. Лукаш поежился: утром и днем на небе не было ни облачка, а под ночь вдруг разразилась гроза, словно часть видений просочилась в прошлое.
В комнате было темно, лишь тлеющие угли в жаровне распространяли вокруг себя неяркое красное свечение. Лукаш с трудом поднялся с кровати, покачнулся, словно пьяный, потом нашел в ящике шкафа несколько свечей и зажег их все, расставив по комнате. Когда ночной мрак рассеялся, Лукаш смог отыскать бутылку вина, откупорить ее и налить себе бокал.
Сидя возле стола и потягивая вино, Лукаш попытался сосредоточиться. Мысли в голове пребывали в беспорядке. Теперь, когда Лукаш знал свое будущее, он не мог решить, что делать со своим знанием. Слишком много вопросов осталось без ответа: как он справился с ректоратом и Томашем? Как он вернул себе статус мага? Сколько лет ему потребовалось для этого? Долго ли еще ему сидеть на привязи в своей тюрьме без стен? Кто, наконец, эта Шенна, ради которой он пожертвовал собой?
Неужели снова придется пользоваться этим искусством шаманов и гадалок?
Лукаш откинулся на стуле и стал смотреть в потолок. В памяти воскресли причины, по которым он затеял эту авантюру с гаданиями и пророчествами. Снова возникли сомнения, колебания и воспоминания о последних десяти годах бесполезного существования в деревне. Слабость, беспомощность, поводок на шее - его спутники, его лучшие друзья, его самые страшные враги. Они почти прикончили его, довели до мыслей о самоубийстве. Действительно, что может быть проще, стоит лишь приготовить отвар из смеси огненной прошнецы и болотной синявки - и тихая, нежная смерть послужит избавлением от всех бед.
Лукаш выпрямился, прогоняя навязчивые воспоминания. Нет, больше нельзя думать об этом позорном способе убежать от проблемами. Он нашел в тумане будущего то, что искал - он вновь будет магом, сила снова будет бить в нем мощным потоком. Не это ли самое важное?
Да, но что он увидел в будущем? Свою смерть! Так в чем же разница? Сколько еще ему страдать в этой глуши, завывая, словно собака, прежде чем ему будет снова позволено стать магом? А что если он станет им лишь на одну битву, перед самой смертью?
Лукаш усмехнулся. Однако какая это будет битва! Один против всей армии Никалонской империи. В этот раз никто не скажет, что он лишь винтик в механизме ректора. В прошлой войне Лукаш лишь замкнул на себя заклинание и перенаправил поток на магов вражеской армии. Теперь же он главное действующее лицо, спаситель и избавитель. Сам ректор чуть ли не на коленях будет умолять его о помощи...
Внезапная мысль пронзила лекаря. А что если он снова лишь сыграл свою роль? Что если ректор, этот гениальный механик, вновь устроил все по-своему? Собрал механизм и запустил его? Ах, Лукаш, тебя вновь используют и выбросят.
Кому нужно такое будущее?
Неожиданно в дверь забарабанили. Лукаш вздрогнул от неожиданности, несмотря на то, что за окном бесновалась гроза. В дверь продолжали стучать, причем так, словно хотели ее выбить. Лекарь поднялся со стула и, пошатываясь, пошел открывать.
- Кто там? - неуверенно спросил Лукаш.
- Прошу Вас, мне нужна помощь! - шум дождя перекрывал голос, но Лукаш уловил в нем отчаянье. Он отодвинул засов и открыл дверь.
Это была самая прекрасная девушка, которую он когда-либо видел. Само совершенство! Несмотря на то, что ее великолепное зеленое платье с изящной вышивкой было заляпано грязью, пышные кудрявые черные волосы насквозь промокли и в беспорядке свисали до пояса, милое круглое личико было испачкано, а глаза влажны, и не только от дождя.
Лукаш окаменел, его дыхание сбилось, мысли, одолевавшие его последние время, куда-то улетучились. Казалось, что теперь в его голове есть место лишь для нее, для нее одной.
- Я умоляю Вас, - с дрожью в голосе произнесла девушка, - Вы должны мне помочь. Мне сказали, что Вы лекарь.
- Да, я лекарь, - прочистив горло, сказал Лукаш.
- Моя сестра... Шалли... Ей плохо. Она умирает.
- Что с ней?
- Я... Я не знаю. Мы возвращались с одного приема, неожиданно она побледнела, стала задыхаться и потом потеряла сознание. Ей очень плохо. Я проверила, сердце почти не бьется. Пожалуйста, пойдемте.
- Где она?
- Я оставила ее на дороге, в экипаже, где-то в полутора милях отсюда.
Лукаш вздрогнул. В голове пронеслась мысль: слишком далеко! Ошейник тут же дал о себе знать, налившись тяжестью.
- Почему Вы не привезли ее сюда?
- Когда сестре стало плохо, что-то случилось с лошадьми. Они взбесились, и кучер потерял управление. Чтобы спасти нас, он попытался освободить лошадей из упряжи. У него получилось, но он упал и ударился головой. - Девушка заплакала. - Я боюсь, что он умер. Мне пришлось оставить его и сестру на дороге. Пожалуйста, пойдемте, у нас нет времени.
- Я не могу... - с сомнением начал Лукаш.
- Вы не имеете права отказать, Вы лекарь! - воскликнула девушка, словно обвиняя Лукаша.
Полторы мили - большое расстояние, ошейник может убить. Впрочем, такая смерть не хуже других.
Лукаш посмотрел на отчаявшуюся девушку, взглянул в ее глаза и решился.