Во время боев под Курском в июле 1943 г. наша семья находилась недалеко от железнодорожной станции Золотухино, в деревне Поярково, куда нас с прифронтовой полосы привезли на "полуторках" наши солдаты. Но уже в средине августа, мы с бабушкой Анной Михайловной вернулись в свое село Поныри Многие дома на нашей улице были сожжены, но наш наполовину сохранился. Стены его правой части были разобраны, по-видимому, на блиндажи до самого фундамента, над которым с сохранившейся крыши левой части нависали толстые деревянные жерди. Ночью от ветра эти длинные зубья раскачивались, скрежетали и, казалось, что крыша и потолок вот-вот обвалится и всех нас придавит. Бабушка молилась и просила Господа Бога нас помиловать и сохранить.
Под соломенной крышей дома на узловатых пеньковых веревках качались и шуршали связанные в небольшие веники и подвешенные бабушкой стебли и листья табака, Я до сих пор помню, как она каждой весной высаживала на грядки табачную рассаду, поливала и полола и, когда они вырастали, заставляла меня срывать с них терпкие маслянистые цветы. Я возмущался, называл ее " бабкой косолапкой", но шел на огород и рвал ненавистные мне бутоны.
После сушки этих веников около печи бабушка срывала с них сухие листья и руками измельчала до нужных размеров, а стебли толкла в деревянной ступе, просеивала на решете, закрыв при этом рот и нос грубым шерстяным платком. На ее бровях всегда был "иней" серой табачной пыли Находиться рядом с этой " фабрикой махорки " было для нас детей большим испытанием : мы чихали, кашляли и в адрес бабушки отпускали не очень лестные выражения, которые мы каждый день слышали от взрослых. Вечерами в наш дом приходили старики, курили "козьи ножки" и хвалили сделанную бабушкой махорку. Когда наш отец собирался к отъезду в Орел или в Тулу, где он работал на железной дороге связистом, Анна Михайловна насыпала полный мешочек табака и укладывала его в старый фанерный чемодан рядом с куском сала, завернутым в старые газеты.
Раньше нас из эвакуации вернулся мой товарищ Виктор, которому, как и мне, было около десяти лет. Он с разрешения моей бабушки иногда забирался на чердак, снимал с веревки веник из табака и относил его своему деду Кузе. Я часто видел старика с дымящейся в зубах с "козьей ножкой". Каждое утро, облокотившись о деревянные перила крыльца, он долго, не выпуская из рук самокрутку, громко кашлял и кого-то ругал крепкими словами. Наша мать, услышав прокуренный голос Кузи, теребила нас и говорила: "Пора вставать, дед Кузя давно уже кашляет!".
Однажды Виктор подошел ко мне и предложил из табачных листьев сделать сигары и где-нибудь подальше от родителей покурить. Я согласился: мне всегда нравился аромат сигар, которые курили немецкие офицеры во время оккупации нашего села. Расположившись удобно под развесистой ракитой, мы старательно скручивали в сигары табачные листья, обматывая их белыми нитками, но они получались бугристыми, похожими на маленькие египетские мумии. Сделав наспех четыре таких сигары, мы побежали на край села к глубокой воронке от взрыва большой авиационной бомбы. Спустившись в эту яму, я сразу почувствовал запах сырой глины и сгоревшего тола. Эти самокрутки нам долго не удавалось поджечь: связывающие листья нитки быстро сгорали и они разваливались, дым сквозь них проходил плохо, но мы старались как можно сильнее его втягивать, поджигая постоянно чуть тлеющий табак спичками.
Вскоре наше убежище наполнилось едким дымом, у меня начала кружиться голова, слезились глаза.. Как мы выбрались из этой ямы, чтобы подышать свежим воздухом я, не могу до сих пор вспомнить. По рассказам родителей, они нас нашли ночью в бессознательном состоянии. Утром, казалось, у меня на части разваливалась голова, руки дрожали, тошнило. Мать собрала на чердаке все веники бабушкиного табака и куда-то выбросила..
После этого случая я много лет не курил и только в период учебы в институте иногда "дымил за компанию", но не испытывал при этом удовольствия. Получив диплом инженера, я решил окончательно вычеркнуть из своей жизни "вредную привычку" и даже в самых сложных ситуациях работы геологом, а их было много, я не выкурил ни одной сигареты.
Однажды в аэропорту Гаваны я наблюдал, как старый кубинец на раскладном столике делал сигары. Он ловко скручивал широкие листья табака в маленькие рулоны, острым ножом отрезал их концы и укладывал готовые сигары в красивые коробочки, которые тут же покупали ожидавшие вылета в Москву пассажиры. Но у меня не было никакого желания купить эти дешевые сувениры, а при виде их всплывали неприятные воспоминания о разрушенном деревенском доме, бабушкином табаке, его курении в яме. Мой лоб от этого покрылся крупными каплями пота.