Наталья Я. : другие произведения.

Розы и проволока

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:


   Израиль 2010. Розы и проволока 24.03.2011
  
          -- Руфь моя лучшая школьная подруга. Она появилась в нашей школе в 8-ом классе и сразу привлекла меня непохожестью на других. Во-первых, она была взрослее меня по внешнему виду и независимому поведению. Я никогда не видела её в школьной форме. Она всегда была на каблуках, с взрослой стрижкой. В первый раз она встретилась в коридоре в голубом свитере и прямой юбке, потом - в синем шерстяном платье, в тёплое время - в платьях с модной тогда нижней юбкой колоколом.
  
   Во-вторых, она имела женскую фигуру, о которой большинство из девчонок только мечтало: ярко выраженную грудь, тонкую талию, широкие бёдра.
  
   Её манеры не были вызывающими или вульгарными, как бывает в этом возрасте, если человек ищет и не всегда сразу находит пути для самоутверждения. Но её движения были естественны и раскованы.
  
   Ой, что я - во-первых, во-вторых? Главное - её глаза. Их взгляд выделял её из любой толпы. Глаза большие, выразительные, горящие. Думалось, что она негритянка, квартеронка. Кожа светлая, а волосы тёмные, курчавые. Представлялось, что она только что прибыла из Африки или Нового Орлеана.
  
   Не помню, как произошёл наш первый разговор. Но мы обе тогда учились рисовать и договорились вместе пойти на этюды акварелью - лужи изображать. Она жила поблизости, в только что отстроенной четырёхэтажке.
  
   Была весна. Лужи были прекрасны, разнообразны и искрились под ветерком в лучах яркого солнца. Я-то в кружке занималась при доме пионеров, а она училась уже не первый год в Строгановском училище. Она была почти профессионалом. Мне понравились её этюды, интересно было обсуждать с ней публикации в журнале "Юность" - шёл 1962год, оттепель ещё не закончилась. От неё и узнала впервые об этом журнале.
  
   Она читала много стихов наизусть, и современных, и начала века. Особенно хорошо - Блока. Моя семья, состоящая из мамы и бабушки, была равнодушна к Блоку. Мама любила Лермонтова, но больше всего увлекалась научной фантастикой, бабушка - Надсона и мемуары.
  
   На следующий год мы оказались в классе программистов и сидели за одной партой, во втором ряду.
  
   Руфь оказалась не негритянского, а еврейского происхождения. По окончании школы мы поступили в разные технические вузы, стали инженерами и наши пути несколько разошлись, но время от времени встречались. Она вышла замуж на втором курсе, на третьем - родила. Это ещё отдалило меня от неё, но я была знакома и с её мужем, и наблюдала, как один за другим растут трое детей.
  
   Мы бывали друг у друга на днях рождения или просто так. В 1994г Руфь уехала с сыновьями в Израиль, а её замужняя дочь осталась в Москве. Мы писали друг другу письма и перезванивались. Обе стали пенсионерками.
  
   Руфь давно звала меня к себе в гости. Но я пять лет никуда не ездила: мама болела, потом умерла. Прошло два года с её смерти, и я решила - поеду!
  
   Руфь с семьёй жила в маленьком городке между Тель-Авивом и Иерусалимом. Её дочь уже съездила туда и показывала фотографии. Но связывала по рукам кошка Несмеяна. Она сиамская, нервная, сменила шесть хозяев, я у неё седьмая. А тут ещё незадолго до отъезда я не так на неё посмотрела - та по привычке, выработанной у прежних хозяев, хотела вскочить на стол, - и она ушла, пока я вносила в квартиру дыню, последнюю в том сезоне.
  
   Несколько часов я не замечала её отсутствия - занималась своими делами, и думала, что она спит под покрывалом. Часов в десять вечера поняла, что её в квартире нет. Шёл холодный дождь. Я бросилась искать по лестнице, у соседей, во дворе. Заглядывала под каждую машину. Сочувствующие собачницы помогали мне в поисках. Вернулась в полночь несолоно хлебавши. Стала молиться св. Трифону - акафист читать. В первый раз не с начала. Потом сначала. Слёзы капали на текст вместе с потом, покачивало, знобило - как же я буду жить без неё, совсем одна?
  
   Когда прочла во второй раз акафист, было уже около часу ночи, кто-то слегка толкнулся в дверь снаружи. Я распахнула её - сухая Несмеяна, опустив голову, прошла мимо меня на кухню, и принялась жадно есть.
  
   Я схватила её в объятия и залила слезами, шлёпнув раза три. Она всё поняла и замурлыкала в ответ. И вот теперь я подвергаю жизнь единственного члена семьи смертельной опасности.
  
   А меня уже благословил на поездку настоятель храма, в который я стараюсь более-менее регулярно ходить. Всё-таки решила лететь - Руфь обижалась.
  
   Вечером накануне вылета посмотрела "Чёрные дыры - белые пятна" по ТВ и поехала на Павелецкий вокзал.
  
   Ехать не хотелось - была уверена, что Машка не выдержит разлуки. Она сдохнет от тоски по мне и заворота кишок - у неё плохой стул. Правда, за ней будут ухаживать две соседки. Одна из них получила инструкцию на пяти листах, как ухаживать. Но Машка привыкла спать со мной, а спать на моём диване соседка категорически отказалась. Ей нельзя взять кошку к себе - у неё попугай.
  
   Я была уверена, что просплю рейс. Его не объявляют, а надо смотреть на табло. Руфь будет встречать меня в аэропорту Бен-Гурион в полдень. Чтобы попасть туда к этому времени, есть только один рейс - в 8.50 из Домодедова. Пробки на дорогах появляются в Москве как раз в то время, когда надо выезжать на такси, чтобы успеть на регистрацию. Решила приехать в аэропорт с вечера - так многие делают. Правда, если я просплю рейс, то кошка не сдохнет от тоски - ведь я вернусь домой. Мне только останется оправдать свою оплошность тем, что на всё воля Божия, и спокойно жить дальше.
  
   Купила билет на аэроэкспресс, и через 5 минут он отошёл от перрона. Комфорт, народу мало, хотя не бизнес-класс. Сзади сидел мужчина с женой. Он помог мне поднять на полку рюкзак, предназначенный для тёплой одежды, которая на мне была, и начал повторять жене, какой он дурак - забыл дома на столе какой-то документ. Жена: "Отстань. Чего ты хочешь от меня?"
  
   В окне было темно. На улице было 20 градусов мороза, назавтра обещали минус один. Вот и одевайся как хочешь. Надо всю ночь есть белковую пищу, чтобы не заснуть. Я её с собой взяла - целую сумку.
  
   Перрон на схеме в Интернете выглядел закрытым от ветров помещением, но это было не так.
  
   Стойка Трансаэро имела не тот номер, что в Интернете, но молодой человек за ней подсказал по бумажке номера. По табло убедилась, что это верно. По эскалатору поднялась на второй этаж. Села. Прочла вечерние молитвы и главу из Евангелия. Просмотрела карты и записи о святых местах. Делала их лет за десять до вылета. Одну из книг подарила мама.
  
   Спать хотелось ужасно.
  
   3.12.10 К 6час подошла к стойкам регистрации - она должна была начаться в 6.30. Мой рюкзак - негабаритный груз. О смене номера выхода объявили и высветили на табло. Дочитываю Библейский справочник. Женщина с ребёнком не торопится на выход. Эффектный зелёный самолёт s7. Но это не наш. Наш тоже довольно красивый.
  
   Холодный зеленовато-фиолетовый рассвет. Холодный автобус. Хорошая соседка в самолёте - дочь в Иерусалиме замужем за молдаванином. Стюардессы раздали карамельки и газеты.
  
   Сплю. Будят обедать. Двадцать лет не летала и не завтракала в самолёте.
   Моё место не у окна. А хотелось бы. Правда, у окна 400 микрорентген в час - самолёты не защищены от радиации. Перед нами под потолком - экран с картой, чтобы знали, где летим.
  
   Кипр. Потеплело. Виден берег внизу. Сели. Пальмы Бен-Гуриона. Негры-уборщики понимающе улыбаются моей восторженной физиономии в иллюминаторе.
  
   Долго идём. Европейский порядок, как и в Домодедово. Паспортный контроль. Адрес Руфи в блокноте - накануне предупредила приятельница, что надо иметь его при себе. Увидев на транспортёре рюкзак, бегу за ним.
  
   Руфь в яркой блузке. Обнимаемся. С ней - сын Лёшка с детьми Самсоном и Деборой. Он строен, приветлив, красив - офицер израильской армии. У него ещё есть дочь Руфина от первого брака. Все его дети красивы общеевропейской красотой. На мой взгляд, ни в его внешности, ни во внешности детей нет ничего еврейского - европейский тип. Он берёт рюкзак и везёт на машине мимо роз и пальм. Тепло. Пахнет садами.
  
   Проволока по обочинам шоссе. Здесь могут бросить камень в автобус. За проволокой маслины. Это маслины арабов. Дома с крышами из красной черепицы - евреев, с другими крышами - арабов.
  
   В машине дала Деборе потихоньку посадочную карамельку - другую нашла позже. Они с братом дерутся. Аккуратно разнимаю, чтобы не мешали Лёшке вести машину.
  
   Памятник-танк у дороги. Они про него ничего не знают. Вероятно, это памятник в честь военных действий 1973г. на Синайском полуострове.
  
   Въезд в город через КПП. Цветущие кусты, безоблачное небо.
  
   Фигуры белых львов у входа соседа. Трёхэтажный узкий домик с садиком. Эффектная полудогесса Мотька у калитки. Объятия с Васькой, мужем Руфи. Вот мой дом, - сказала Руфь с любовью.
  
   При входе в дом справа кактус, у крыльца - лимонные деревья с плодами. С крыльца попадаем на второй этаж. Прихожая с диваном, колокольчиками и звучными бамбуковыми подвесками, окном в сад, лестницами вверх и вниз. На диване - гитары сыновей. Они сочиняют песни, слова и музыку.
  
   Кухня, туалет, кладовка. Лестница вверх ведёт в спальни Лёшки с детьми, Руфи с Васей и гостевую комнату. Там я буду жить эту неделю. Напротив туалет и ванная.
  
   Лестница из прихожей вниз ведёт в залу. Оттуда открывается через большую стеклянную дверь вид на сад.
  
   Там под эвкалиптом и пальмой - белый стол с белыми стульями. Здесь всегда тень. Стол и стулья из пластмассы. Это из кафе, которым когда-то владел Лёша - его обанкротили "друзья". В саду алые цветы, плодоносит лимон.
  
   Три собаки. Сонька старшая. Ей 17 лет. Принёс младший сын Колька. Он дружил с сыном самой рекламируемой тогда производительницы косметики в Израиле Софьей Гершензон. Тот подарил ему щенка. Назвали Сонькой. Рожала 12 раз по пять щенков - перепрыгивала через забор и возвращалась радостная. Руфь всех раздала. Мотька и Зинка - не от Соньки. Мотька - самая красивая и крупная, Зинка - самая умная.
  
   Три кошки. Все с помойки. Одна хромая. Её зовут Зверь. У Соньки в тот момент, когда Зверя принесли с помойки, не было щенков, но появилось молоко, чтобы выкормить Зверя - она тогда была маленьким котёночком. Её привёз Васька, и любовь к нему этой кошки беспредельна.
  
   Разговоры на кухне. Они хотят знать, что я думаю по поводу происходящего в мире. Вася внешне похож на увеличенного тролля - добрые круглые глаза, борода. Не читаю и не выписываю газет с 1991 года - стало хуже с деньгами. Кроме того, не верю СМИ. В разговорах о политике чувствуется некоторый национализм. Но это национализм много страдавшего народа. Не знаю, как к этому относиться.
  
   Когда перед выходом из дома в спешке одевалась потеплее, одела на себя слишком много брюк для тепла и перетянула кишки, а в аэропорту, чтобы не заснуть, съела все белковые продукты, которые принесла. Получилось что-то вроде заворота кишок, но в мягком варианте.
  
   Теперь у меня рези в животе. Обидно, что приходится есть только рис - Руфь много вкусного купила и приготовила. Для меня завели две кастрюли - одна для несолёного несладкого риса, другая для "гадости" - так муж Руфи Валера назвал отвар из гранатов из их сада, который должен мне помочь. Такой вот ужин.
  
   Ещё я предупредила, что у меня герпес: "Я по телефону ещё докладывала, что у меня герпес. К вам приехала шелудивая тётка, а у вас дети!"
  
   Руфь ответила, что с ними ничего не случится.
  
   Я думала, что нет воды в водопроводе - так сказал Лёшка, пока ехали в машине, и пользовалась вместо воды жидким мылом. Оказывается, они имели в виду, что забыли купить воду в бутылках. Вот вроде и по-русски разговариваем.
  
   Руфи очень хочется, чтобы пришли оба сына - она гордится ими. Затеяла для этого шашлык. Он из куриных грудок, маринованных в майонезе. Я пустилась в рассуждения о том, что шашлык должен быть из молодого барашка и замочен в сухом вине. К счастью, никто из хозяев не обиделся.
  
   Когда гриль раскочегарился на полную катушку, погас свет. Пришёл Вася, молниеносно всё починил и поехал на велосипеде ещё за грудками.
  
   На специальной тумбочке при входе на кухню на каждой полке - свой вид фрукта - бананы, апельсины, мандарины, яблоки. Хурма - в холодильнике. Лёшка сообщил мне, что нигде в мире нет такой замечательной хурмы, как в Израиле. Я внутренне возразила, что в Средней Азии я тоже неплохую пробовала. Но хорошо, что промолчала. Действительно, ничего подобного я потом не ела.
  
   Лёшка нашлёпал Самсона. Тот чуть не перевернул на себя включенный электрогриль. Это ангелоподобное на вид существо вечно проказничает, сам не понимая, зачем ему это надо: "Я плохой? Я плохой?", - обращает он к каждому свои голубые распахнутые глаза. Вопрос, который ни один человек разрешить не в силах.
  
   Руфь прижимает к своей большой тёплой груди мужественно перенёсшего наказание любимого внука, напоминающего ей её отца. Она как народная целительница помогала ему родиться, хотя при родах не присутствовала.
  
   Чуть позже, собираясь спать, я слышала пламенный монолог Самсона, обращённый к какому-то молчальнику. Эти молчальником был его отец. Он курил на террасе, а Самсон обнимал его ногу. Нам Лёшка заявил, что мужчину надо наказывать, чтобы он вырос мужественным.
  
   Я молча втянула лицо в окно. Лёшка очень страдает от развода с любимой женщиной. Он нервничает и устал, а ему идти работать в ночь. Не так давно я наблюдала один из подвигов Самсона: он размахивал шампуром с шашлыком перед проигрывателем дивиди с мультиками.
  
   Руфь утверждает, что я плохо одета. Предлагает мне купить здесь одежду. "У тебя вообще есть одежда?" Надо признать, что все члены семьи одеты очень хорошо. Руфь перед выходом из дома пудрит носик. Но дочь Руфи, которая живёт в Москве недалеко от меня, поехала в Израиль именно так: в кроссовках, джинсах, футболке, куртке, свитере.
  
   Перед сном позвонила в Москву соседке, чтобы убедиться, что кошка Несмеяна чувствует себя хорошо.
  
   Разговоры на кухне о нашем девичьем. Руфь читает стихи Марины Дюжевой, киноактрисы:
  
   "Девочкой я б никогда не простила,
   Девушкой я бы всегда отомстила.
   Женщиной я научилась прощать.
   Ну и прекрасно, ну и плевать!"
  
   После ужина неожиданно рассказали друг другу, как умирали наши матери. Вася сидел и тихо ахал.
  
   В Хайфе лесной пожар. телевизоре. Нам всем жалко погорельцев, погибших и уникальные леса.
  
   Кошка вошла в окно с улицы и растянулась на телевизоре.
  
   Смотрим фото из поездки Руфи и Валеры в Америку - родственники пригласили. Они были в Нью-Йорке и Вашингтоне, на Ниагаре. В восторге. И от магазинов тоже.
  
   "Почему вы это всё не покупаете побольше?"
   "А мы завтра можем купить".
  
   Мне неловко от того, как меня принимают, и я начинаю мыть посуду. Супруги пытаются меня отвлечь, продолжая рассказывать про Америку.
  
   Надо принять душ, а у меня герпес... Но Руфь настаивает. Она права. Открытое окно. Шорох пальм напоминает звуки дождя.
  
   Дом никогда не запирается, потому что охраняется тремя собаками. Даже тогда, когда дома никого нет, и на ночь. Мой кошелёк паломника с тремя степенями защиты и молитвой, выбитой на нём, лежит на столе в моей комнате с авиационными билетами, загранпаспортом и всеми деньгами.
  
          -- Когда я поздно проснулась утром, весь дом уже не спал.
   "Ты уморить меня вздумала!", - Руфь темпераментно, как всё, что она делает, распахивает дверь в мою комнату. Оказывается, у неё астма. Она чуть не задохнулась этой ночью от запаха дёгтя. А я всю жизнь пользуюсь только дегтярным мылом. Астма у Руфи появилась после смерти её матери и болезни Кольки.
  
   "Ты что думаешь, у нас тут блохи, клещи и все животные с глистами?"
  
   Вася ( с первого этажа, сочувственно): "Что случилось?"
  
   Итак, дегтярное мыло убрано до Москвы, хотя Руфь посоветовала выбросить его на помойку.
  
   Звоню соседке. Пытаюсь узнать про кошку. Не дозвонилась.
  
   Гуляем с Руфью в сквере рядом с домом. Всё цветёт. С Руфью здороваются люди, которых она не знает. Может быть, она раздавала им Сонькиных щенков (главное, когда раздаёшь щенков, хорошо одеться). У Руфи больные ноги и позвоночник, она медленно ходит и уже не носит туфли на каблуках.
  
   Вечером приходит подруга Руфи Рита. Даю ей свой e-mail и адрес в Проза.ru, где графоманствую. Угощаемся тортом, любуемся садом, общаемся с родственниками Руфи по скайпу - у тёти, общей для Руфи и американских родственников, сегодня был бы день рождения, но она недавно умерла. Детям полюбились московские шоколадные конфеты. Московские пряники тоже понравились.
  
   Рита несколько раз помогла Руфи в безвыходных ситуациях. Она советует завтра поехать в Тель-Авив и Яффу. Руфь в Яффе, похоже, никогда не была.
  
   Рита рассказывает, что приезжала поэтесса из Москвы и читала в театре свои стихи. Поэтесса видела стихи Лёшки и предложила ему перевести свои стихи на идиш. Он отказался. То ли стихи не понравились, то ли примирительная позиция поэтессы по отношению к арабам.
  
   Я дозвонилась до мужа одной из соседок, которые ухаживают за кошкой. Прибежала, запыхавшись, соседка - с кошкой всё в порядке. До другой соседки дозвониться не удалось.
  
   Гуляли по вечернему городку. Мне сказали, что здесь безопасно гулять даже глубокой ночью, как у нас когда-то. В парке в темноте полно мамаш с детьми, можно позаниматься на тренажёрах бесплатно. Рита рассказывает, что развита благотворительность, особенно в больницах. У неё очень больной муж, он лежачий. Она любит путешествовать и оставляет его на дочь. Недавно прилетела с Кипра.
  
   В городке тихо, нет пьяных. Полно огней. Под горой, на которой расположен город, тоже огни. Но они не жёлтого, а белого цвета. Это поселения арабов. Городок в настоящее время принадлежит к спорным территориям. Но так было не всегда. Когда Руфь покупала дом, так не было.
  
  
   Мы провожаем Риту до дома. Слышно пение муэдзина. Рита говорит, что рано утром это пение слышно во всём городе. Голос муэдзина молодой, красивый, полный веры. Но что он для жителей городка на горе?
  
   Вернулись и снова ели. Руфь: "Ты там в России голодаешь!"
  
   Блюдо, которым меня угостили, хозяева называют "дежавю" - это их изобретение. Тушёные вместе перец, яблоко, кабачки, помидоры. Ещё кабачковые и яблочные оладьи, мороженое, бананы. Попозже - апельсины. На кухне - большой холодильник. Он привезён из бара, которым когда-то владел Лёшка.
  
   Завтра Руфь разбудит меня в 5час, чтобы ехать на автобусе смотреть Средиземное море в Яффе. Не хочу вставать так рано - ещё не отоспалась после ночного сидения в аэропорту. Я приехала смотреть святыни. Но почему-то не спорю.
  
   Мы сидим за кухонным столом, и Руфь взахлёб излагает мне теорию Ситчина о пришельцах. Она подарит мне его книгу. У меня закрываются глаза.
  
   Снова молюсь коротко, по Серафиму Саровскому. За открытым окном пальма шелестит под ветром и продолжает петь муэдзин. А может, просто араб по радио поёт свою песню.
  
   Я бы лучше лишний раз съездила в Иерусалим или на Синай, на Мёртвое море, но каждый день ездить не могу - уже не тот запал, как пел Высоцкий. Пойду выпью ещё "гадости" на всякий случай.
  
   Городок Руфи находится в Самарии. Он основан в 1985г. До этого была невысокая гора из песчаника, 700м над уровнем моря, среди таких же гор. От городка ведут две дороги на Иерусалим. Что-то говорит мне, что Яффа мне понравится.
  
   5.12.10 В 6час все проснулись, но автобус, из-за которого я не выспалась, ушёл без нас. Позавтракали и легли досыпать. У Руфи поднялось давление. Я не мерила, но в ушах шумело.
  
   Выспались. Лёшка с детьми пошёл в парк гулять. Мы с Руфочкой всё-таки решили ехать в Яффу - погода вот-вот должна была измениться, а пока сияло солнце. Она собрала бутерброды с окороком и заставила меня надеть её лучшую яркую блузку.
  
   Я одевалась там в джинсы и ковбойку, потому что не хотелось тащить с собой ещё и платья. Синтетику я не ношу, а ситцевые платья надо подглаживать. Ещё Руфь дала мне синтетическую длинную юбку, которая совсем не была на пользу моему герпесу. Руфь предложила мне свой карандаш для бровей. Косынка на голове и кроссовки завершали мой образ паломницы.
  
   Принарядившись, пошли на автобус. По дороге говорили о её маме и моей родственнице, с которой у меня непростые отношения. Их надо простить.
  
   Мне было неловко от той щедрости, с которой меня принимала Руфь. "У тебя дети нищие, а ты меня принимаешь, как царицу"
  
   "У меня дети не нищие", - удивилась Руфь.
  
   Доехали до какой-то остановки, и она попросила меня запомнить это место- городок назывался Питах - Тиква или примерно что-то в этом роде, что означало "ворота надежды". Отсюда я должна была отправиться на экскурсии в Иерусалим и Назарет сама - Руфь в эти дни работала.
  
   Она ухаживает за больными стариками на дому. Поёт им песни, которые сочиняют её сыновья. Иногда в разговоре у неё возникает фраза: "У меня бабушка...у меня дедушка..." Сначала я удивлялась количеству её родственников, а потом поняла, что она говорит о своих больных. Несмотря на полноту, больные ноги и позвоночник, Руфь выглядит вполне привлекательно. Она очень добра. Однажды выходила ворону с повреждённым крылом.
  
   Старики иногда пытаются за ней приударить, вызывая ревность жён. Тогда она произносит коронную фразу: "Вы моего мужа видели?!" Действительно, её муж, даже когда молчит и ничего не делает, неповторим. А делает он много и хорошо. Кроме того, он всегда чем-нибудь увлекается. Одно время - дельтапланеризмом.
  
   Ехали мы в Тель-Авив поздновато, так что дальше воспользовались маршруткой. Вышли и отправились по оживлённой улице. Руфь переспросила, не хочу ли я купить себе джинсы. Я отказалась - дома есть, только надо подшить.
  
   Вдруг она махнула рукой вперёд: "Там Средиземное море. Видишь, блестит?" И я увидела блеск в конце улицы.
  
   Перед выходом на пляж мы съели взятые с собой бутерброды и мороженое. Разулись и пошли по песку. Некоторые купались, загорали, но было прохладно. Я вошла в море по щиколотку и вышла. Недалеко от берега плавали яхты, над морем летали рейсовые и спортивные самолёты, вертолёты.
  
   Рита советовала нам берегом добраться до Яффы. Но Руфи нельзя много ходить. Мы дошли до площади, где много храмов разных конфессий, и Руфь взяла такси.
  
   Мы ехали довольно долго мимо древних складов. Они были мрачноваты и загадочны. Вышли на площади с фигурами в исторических костюмах для фотографирования. Там было много кафе, а прямого выхода на берег не было. Обнаружилось, что Руфь забыла фотоаппарат. А мне надо было перемотать и вынуть плёнку, что обычно делаю в мастерской.
  
   На площади были лавки художников. Мы посетили один из магазинчиков. Прямо при входе, справа, была картина маслом, изображавшая старика еврея, скрипача. Видно было, что он виртуоз. Я бы сказала, что он похож на Иегуди Менухина вдохновенным лицом и взглядом, устремлённым в себя, но изображённый старик был дряхлее, хуже одет и, наверно, менее успешен.
  
   В картине чувствовалась скрипичная мелодия, судьба, была тайна и национальная тема звучала. Если бы у меня были деньги, я бы её купила, хотя она была большая. Остальные картины были на порядок слабее, хотя тоже неплохи. Руфи понравились портреты молодой женщины в ярких одеждах. Там также был портрет пианиста. За столом в углу сидел не то хозяин, не то продавец, не то сам художник. Он был красив, с львиной гривой, с умными глазами. Говорил по-русски. Торговал каталогом галереи. Руфь пристала - давай подарю каталог. Я поспешила уйти.
  
   Площадь и вид с неё на море были живописны. Скоро должен был начаться закат.
  
   Пришлось зайти в кафе, чтобы полюбоваться закатом, и заказать одну порцию фисташкового мороженого на двоих. Порция была большая. Я вспомнила, что когда этим летом осуществила мечту детства и побывала в цирке на Цветном бульваре, то уже дома прочла в билете, что тем, кто пришёл в цирк заранее, полагалось бесплатное мороженое. Оно было миндальным. Я его видела. Но нигде не было написано, что его раздают бесплатно. Наоборот, стояла цена - 50руб. Я и так заплатила сумасшедшие деньги за билет и не купила мороженое. Это я рассказала Руфи, когда мы поднялись из-за столика кафе - мне, оказывается, очень не хватало этого миндального мороженого. Порция стоила 35 шекелей.
  
   От столика открывался прекрасный вид на закат над морем. Солнце садилось в тучи. Руфь волновалась, что мои экскурсии будут не совсем удачны, если погода испортится. Я ответила, что в её собственном саду листья лимона сворачиваются в трубочку от засухи и люди молятся о дожде - она сама говорила. Позже выяснилось, что за поливку лимона отвечает Василий.
  
   У входа в кафе что-то пытался поведать нам большой попугай в клетке по имени Коко. Наверно, о том, как он одинок. Правда, его любит хозяин кафе. Так сказала молдаванка Вика, обрадовавшись нам как единственным посетителям, да ещё русскоговорящим. Поговорили о пожаре в Хайфе и его возможной связи с праздником ханука, о том, что поначалу приезжим из бывшего СССР трудно, но потом, как правило, всё образуется. Я восхитилась их жизнестойкостью, и Руфью тоже. Вика: "В такой войне победили, так уж и здесь сможем выстоять".
  
   Была она тщательно одета и причёсана, довольно мила, крашеная блондинка с глубоким вырезом. На площади фотографировались невесты или модели в платьях невест - мы так и не поняли. Девушки были безупречно красивы и платья на них оригинальны и безупречно хороши.
  
   Мы погуляли по каким-то историческим местам, небольшим горкам, соединённым мостами, на одном из которых фотографировалась всё та же невеста. Было боязно за её подол, когда мимо прошли два подвыпивших, но доброжелательных ковбоя. Деревья на холмах были старые, живописные, исторические. Но мы их историй не знали. Потом узнала, что на этом мосту можно загадывать желания.
  
   Я как-то обронила, что наш общий знакомый, одноклассник, любит Яффу. Руфь шла и возмущалась: "Ну что взять с Алика! Что тут может понравиться?"
  
   Закат догорел. Мы шли по улицам арабского квартала - так сказала Руфь. Большая часть магазинов торговала рыбой и уже была закрыта. В открытых рыбу резали и готовили к какой-то обработке. Потоки воды из дверей магазинов, как ни странно, не были зловонны. Они пахли свежей рыбой. Я люблю рыбу.
  
   Руфь взяла такси, и мы немного проехали празднично иллюминированными улицами. По радио в такси звучал задушевный женский голос - популярная певица. Я спросила, как её зовут. Надо скачать по Интернету.
  
   Был праздник - ханука. Везде горели меноры, и в магазинах, и на улицах, большие. Под одной из огромных менор прямо на углу тротуара сидел вполне приличный человек и молился.
  
   Везде продавали праздничные булочки с вареньем. Руфь предлагала, но я была сыта. По улицам ходили мужчины и мальчики в брюках до колен, как у Гулливера, в чёрных шляпах с полями, с тонкими прядями волос, свисающими на висках и со шнурками у пояса.
  
   Мы доехали до центрального автовокзала. При входе охранник проверял у толпы сумки. Снова предложены булочки. Но надо бежать на автобус - он сейчас отходит.
  
   Плывём в праздничной суматохе улиц, затем мимо отдалённых огней вдоль шоссе. Почти у каждого дома в любом населённом пункте на табуретке - зажжённые светильники. На остановках много народу. Некоторые ждут попуток с табличками на груди с названием населённого пункта.
  
   Время от времени проезжаем КПП - одно крупное на шоссе, другие - перед въездами в населённые пункты.
  
   Наконец наш город. Выходим из автобуса. Семья радуется нашему возвращению. Собаки не лают - свои пришли. Ужинаем, обсуждаем прошедший день, снова вспоминаем школьные годы. Руфь опять пересказывает мне основные идеи Ситчина, произведения которого у неё есть почти все, и дарит мне одну из его книг. У меня сами собой закрываются глаза. Завтра можно спать пока не высплюсь - мы никуда не едем.
  
   6.12.10. Ночью пошёл дождь. Никак не могла заснуть - зудели высыпания по всему телу от герпеса - нельзя было мочить их.
  
   После завтрака Лёшка повёз меня менять плёнку в фотоаппарате. У них уже нет плёночных, и они забыли, как это делается. В ТЦ Алеф женщина в фотомагазине спросила, в какой стране мне продали такую плёнку - 12 кадров. Я давно её покупала и забыла, что там их только 12 . Вроде поставила, а что-то не так. Лёшка легче говорит по-английски.
  
   Видели у магазина группу военных, экипированных с иголочки. Куда они? В Сихем. Это там, где убили всех мужчин из-за одной девчонки? Лёшка: "И правильно сделали". У Лёшки иногда проглядывают интонации Руфи, а иногда - Тани, её дочери. Впрочем, они похожи.
  
   Я: "Будешь в Москве - заходи"
   Он: "Я к Тане зайду. Даже не представляю ситуации, при которой мы могли бы поругаться настолько, чтобы я не зашёл"
  
   После обеда Лёшка должен везти дочь Дебору на конкурс танцевальных коллективов.
  
   Накануне я попросила Руфь нарисовать план городка и теперь предвкушала самостоятельную прогулку по нему. Пошла так, как вёз Лёшка, но где- то сбилась и повернула назад. Мне подсказала дорогу недавно приехавшая из Москвы молодая женщина. Она учит идиш и забывает постепенно английский.
  
   Мне и в самом деле надо было сменить плёнку в аппарате, но ещё мне надо было отказаться от концерта, в котором участвовала дочь Лёшки в составе ансамбля. Это был конкурс, они были одеты особенно хорошо, и моё появление на нём в чём попало было нежелательным.
  
   Дебора оделась для концерта за час и никто не мог заставить её временно снять наряд. Лёша надел лучшую рубашку в тоненькую голубую полоску и причесался по моде. Эмили вымыли голову и высушили феном.
  
   Я пошла цветущими улицами к ТЦ, как выяснилось, тому же самому. Там был обеденный перерыв до 16час. Я забыла книгу и решила посидеть на скамеечке и начать писать про одного замечательного человека, героя обороны Сталинграда, тракториста из Кашкадарьинской области узбека Халназара Кадырова. Эта тема давно засела во мне.
  
   Начала писать, но сидеть было довольно прохладно, да и Руфь позвонила. Обещала, что для завтрашней моей экскурсии в Иерусалим они подготовят свой цифровой фотоаппарат, подаренный им родственниками в Америке, и дадут мне с собой. Она спросила, где я сижу, как я одета и не холодно ли мне. Я ведь не обедала. "Купи себе что-нибудь в кафе, закажи кофе, ведь деньги у тебя есть, не голодай". Тут я заметила, что правда, холодно.
  
   Наконец фотомагазин открылся, и выяснилось, что плёнку сможет перемотать только его хозяин, который придёт попозже. Вскоре он пришёл, худой немолодой мужчина с взглядом учёного. Денег не взял. Совершенно счастливая, я попросила младшую продавщицу написать мне в блокноте его имя - Авнер.
  
   Тут снова позвонила Руфь. Уже темнело. Она попросила меня взять такси и ехать домой. Я как раз ждала автобуса на скамейке рядом с двумя такси. Один таксист говорил по-русски, а другой по-английски. Русскоязычный спросил меня, давно ли я в Израиле, что не говорю на идиш. Я улыбнулась - третий день. Видимо, я успешно мимикрировала под аборигенку.
  
   Русскоязычный не хотел ехать так близко, а англоязычный за 15 шекелей довёз моментально и с интересом наблюдал, как вся семья Руфи вместе с собаками радостно встречала меня у калитки. На следующий день я должна была ехать в Иерусалим. Боялась проспать подъём.
  
   Ночью плакал Самсон. Руфь легла с ним и делала какие-то упражнения рейке (если не ошибаюсь, относится к целительству). Он уснул. У него кашель и насморк. Он напоминает сына Ван Дейка с картины этого художника.
  
   Вечером мы с Руфью смотрели её фотоальбомы. Папа, мама, бабушки, дедушки, тёти... Нам было хорошо уйти с ней в этот мир детства и ранней юности. На одной из фотографий Руфь была особенно хороша и счастлива.
   Оказывается, она там в новом брючном костюме, который сшила сама.
  
   Руфь всегда одевалась модно. Оказывается, она нигде не училась шить. Что-то спросила у соседки-портнихи, что-то у двоюродной сестры, у сотрудницы... Курочка по зёрнышку клюёт, а сыта бывает. Не сразу, но научилась. Шила мужу и детям джинсы, рубашки. Шитьём заработала на пианино, когда выяснилось, что у дочери музыкальные способности и ей надо в музыкальную школу.
  
   Всё время ищу то шапку для утренней прохлады, то запас фотоплёнки.
  
   Руфь прочла наизусть мне стихи Лёшки (оба сына - барды, поют на двух языках, идиш и русском), может, и на английском, не знаю:
  
   "Я калёным железом клейменный
   В шрамах тело, и сталью обрит
   Иудеи ребёнок бездомный
   Клеветою и грязью облит.
   Я прошёл через смерть, через пытку
   И печей инквизиторский жар
   На лице не увидишь улыбку
   А в душе полыхает пожар.
   На последнем кусочке планеты,
   Не подвластном вселенскому злу,
   Полуголоден, полуодетый,
   Я нетвёрдо, но всё же стою.
   Все на свете желают мне смерти
   И толпа жаждет крови моей
   Костью станет ей в горле, поверьте,
   Ненавидимый всеми еврей.
   И мне нечего больше бояться,
   И мне некуда больше бежать
   Мне осталось лишь драться и насмерть
   До последнего вздоха стоять"
  
   7.12.10 Утром, ещё не рассвело, даже следов дождя не осталось. Жаль было лимон в саду - его листья сворачивались в трубочку, но он всё равно мужественно плодоносил. Руфь поехала со мной - ей надо было туда на работу, но не так рано. Проводила до места, где нас собирал экскурсионный автобус. Посидели на лавочке, поговорили. Подошёл автобус, я заняла место у окна и помахала ей рукой. Ей трудно подниматься к остановке, которая совсем рядом, и она спускается на остановку автобуса, которая гораздо дальше.
  
   Автобус довёз нас до Тель-Авива. Там мы рассортировались по автобусам, направлявшимся на разные экскурсии. Их было много. Экскурсанты волновались, бегали, искали свой. Я лихорадочно дожёвывала бутерброд с ветчиной, данный мне Руфью в дорогу - в автобусе есть нельзя.
  
   Одна из милых молодых женщин заняла мне в автобусе место - она тоже ехала на экскурсию по Иерусалиму. Разговорились. Она - экономист, но с тех пор, как родила, бросила работу. Живут они всей семьёй в загородном доме. Только иногда наведываются в Москву. Она объездила все столицы мира, несколько раз была в Лондоне.
  
   Погода была прекрасная. Нежарко, не холодно, солнечно, но с облачками. Нашего гида звали Яша Литовченко. Он был из России. Ему около 45лет, но выглядит моложе. На нём соломенная шляпа с ленточками и матерчатые туфли, льняные бриджи песочного цвета. Он не закрывает рта. Как сказала соседка, грузит информацией.
  
   Я надеялась в автобусе ещё раз пробежаться по книгам, которые читала последние десять лет перед поездкой - я их взяла с собой. Но рассказывает Яша интересно. Никто не записывает, и я тоже. "О кей?", - повторяет гид почти после каждой фразы. Мы улыбаемся. Большая часть того, что он говорит, безвозвратно забывается.
  
   Машет рукой на какую-то гору. Там был замок крестоносцев, кажется, и они грабили - взимали дань, - с проезжающих. Эта дорога во все времена была переполнена паломниками. Крестоносцы их опекали. Потом там, кажется, был или есть монастырь. Монахини ухаживают за умирающими от заразных болезней.
  
   Кафе "Элвис". Здесь можно позавтракать. Почему же я вчера в Алефе не купила чего-нибудь для завтрака? Бутербродов Руфи я вроде и не ела - аппетит жуткий.
  
   В зале пахнет хорошим кофе. Среди столиков металлическая фигура Элвиса Пресли. У него натёрт локоть - примета, потереть на счастье. Кружки с его изображением можно бесплатно взять на память. Я ещё взяла булку с вареньем.
  
   Бежим к автобусу. Попросила Яшу рассказать побольше о Давиде - он до этого заявил, что про Давида все всё знают. Он почему-то рассердился, но потом рассказал немного. Например, я не знала, что Давид, когда вносили в Иерусалим скинию завета, плясал перед ней в процессии обнажённым. Что плясал, и был за это осуждаем - знала. Что обнажённым - нет. Видимо, это
   древняя традиция.
  
   Православным не свойственно так выражать любовь к Богу, но все народы разные. Я всегда любила танцевать именно потому, что это один из самых лёгких способов передать чувства. А Давид ведь и православный святой, просто ветхозаветный.
  
   Кто для меня Давид? Сначала мне было только известно о нём, что он обрёк на смерть Урию и завладел его женой Вирсавией. Знает ли кто-нибудь, а вдруг она любила Урию и оплакивала его? Я осуждала Давида и ничего не знала о его душевных муках и покаянии.
  
   Но православная, глубоко верующая хозяйка дома, где мы с бабушкой и мамой снимали комнату, посоветовала маме молитву, вот какую: "Боже, помяни царя Давида и всю кротость его". Это она сделала, когда мама заявила, что на тот момент у неё нет денег, чтобы заплатить за комнату. Мария Георгиевна тогда посоветовала ей вот так помолиться, и деньги будут. И делать так во всех затруднениях. И прямо тут же отец, с которым мама была в разводе, прислал алименты.
  
   Потом мама возвращалась с юга. На последние деньги купила мне игрушку. Денег на билет на электричку не осталось. Ехала зайцем. Вошёл контролёр. Мама прижалась к стене, что была в тени, и прочла молитву. И он прошёл мимо.
  
   В лихие 90-ые, когда ещё не было карточек для прохода в метро для пенсионеров, я взяла эту молитву на вооружение, и прикидывалась пенсионеркой, предъявляя при входе кусочек картона, завёрнутый в красную бумагу.
  
   У меня иногда спрашивали паспорт на следующий раз, но пропускали, и это длилось почти десять лет, пока я не вышла на пенсию! Я тогда зарабатывала очень мало, в размере пенсии. К тому моменту я не только не осуждала царя Давида, поскольку больше прочла о нём, но была ему благодарна за возможность доехать до работы и обратно.
  
   Мы приближались к Иерусалиму. Яша спросил нас, какую из заповедей труднее всего соблюдать. Все молчали. Я подумала - "чти отца своего и мать свою", но промолчала. Я несла с собой тяжкий груз вины перед умершей два года назад мамой. Мы всю жизнь прожили вдвоём. Она была мне прекрасной матерью и замечательным человеком.
  
   Я не сделала для неё всё, что надо. Не всегда была внимательна, не была ласкова, а она всегда была ласкова и внимательна со мной и всеми людьми. Она простила меня перед смертью, но я простить себя не могла и так и таскала свою вину как вериги. Яша назвал именно эту заповедь - почитание родителей. Он смотрел на наши лица и не знаю, конечно, что он видел на других, но моё неожиданно стало дёргаться, а потом я молча заплакала и плакала минут пять - все платки промочила.
  
   Вероятно, экскурсовод оценивал для себя слабые звенья в группе - кто будет неадекватен, кто упадёт в обморок, и так далее.
  
   Мы приближались к святыням, о посещении которых, не пригласи меня Руфь в Израиль, нечего было и думать. Никто из моих предков там не был. Я поймала себя на ощущении, что автобус едет слишком быстро. Я не готова! Не очищена молитвой и постом, погрязла в суете. Как же смею я, грешная, коснуться этих святынь?
  
   Но мы уже ехали по краю долины, в которой расположен Иерусалим. Вышли из автобуса. Фотографировали. Я - нет. У меня была прекрасная фотография Иерусалима именно с этой Елеонской горы.
  
   Стена между еврейским и арабским кварталами. Яша против таких стен: "Через эту стену ни одного "салям" с той стороны, ни одного "шелом" с этой". Он утверждает, глядя прекрасными карими еврейскими глазами в наши, что знает, как решить конфликт между арабами и евреями. Не осмелилась спросить.
  
   Мы выходим из автобуса и входим в Старый город через Яффские (Хевронские) ворота. Это главные ворота христианского и армянского кварталов.
  
   О Башне Давида написано много. Утверждают, например, что её построили турки. Другие авторы - что крестоносцы. Башня эта связана с дворцом Ирода Великого, где, вероятно, останавливался Понтий Пилат.
  
   Башня Давида - храм, построенный над усыпальницей царя Давида. Стоит на Сионском холме. Это здание было рядом с домом Каиафы.
  
   Гид рассказывает что-то вроде анекдота. Сын какого-то знаменитого человека (не расслышала в суете) спросил, правда ли здесь похоронен царь Давид. Отец отвечает: "Даже если бы его могила была в другом месте, то по молитвам стольких верующих он бы перенёс свою могилу сюда".
  
   На этом месте стояла одна из башен крепости, построенной Иродом.
  
   Яша, чтобы не потерялись, раздаёт всем номер своего мобильника и знакомит с лавочниками, к которым можно обратиться, чтобы связаться с ним. Ещё он предупредил, что Старый город - самое безопасное место на земле, везде видеокамеры, с нами ничего не может случиться. Когда я позже пошутила, что оставила бомбу в автобусе, моя спутница заметила, что её, наверно, уже ищут.
  
   С этого момента я боюсь потеряться и стараюсь идти вслед за ним. Минуем торговцев потрясающими сухофруктами и сувенирами на рынке. Идём мимо религиозных посольств разных конфессий. Проходим мимо булочной и кафе. Запах!
  
   Горница Тайной Вечери находится на втором этаже Башни Давида. Францисканцы приобрели это здание и перестроили его в 1335г.
  
   Существует так же мнение, что Сионская Горница или Горница Тайной Вечери, построена крестоносцами.
  
   Гид предупреждает, что мы будем проходить мимо скульптуры-новодела, поставленной новым русским. Она изображает сидящего царя Давида с гуслями - "такой Садко". Действительно, вот она, и на коленях у святого псалмопевца - сияющий невинной улыбкой негр перед фотокамерами спутников. Он не виноват, что статуя смешная.
  
   Входим в башню. Толчея, полумрак. Поражает полное собственное бесчуствие, просто апатия. Ведь грешно! Вообще не верится, что я здесь. Но по углам сидят женские фигуры в тёмном, прямо на полу, и молятся, ни на кого не обращая внимания.
  
   Поднимаемся в Горницу. Её изобразил Леонардо да Винчи на своей фреске. Тоже полно народу. Яше удаётся сказать несколько слов, потом входит сразу несколько групп и начинается галдёж.
  
   Выходим. Внутренний дворик. Вслушиваемся в слова гида, но всё доходит как через туман. Кто-то звонит упорно по мобильнику. Это из нашей группы. Яша делает замечание. Но это вызывают неотложку - одному из экскурсантов плохо, он упал в обморок на спину прямо на булыжник. Жена хлопочет над ним.
  
   Яша поднимает ему ноги, я издали перекрещиваю, хотя знакомая говорила, что молиться надо только о людях, которых знаешь. Мужчина приходит в себя и по совету гида продолжает идти с нами.
  
   Мы идём в магазин сувениров, потом обедаем. Магазины сувениров окружают площадь с фонтаном, в которую упираются узкие рыночные ряды. Мы входим в один из магазинов. Его хозяин производит сильное впечатление - сосредоточен, вызывает уважение. Вроде и не высокие цены, но я привыкла к экономии. Моя спутница покупает кое-что. При выходе замечаю, что в спину Яше кто-то смотрит почти с ненавистью. Это продавец из конкурирующего магазина. Сообщаю ему об этом. Он машет рукой.
  
   Обедаем в узком проходе в старом рынке. Наш заказ не произвёл впечатления на обслуживающих, и приходится ждать свою шаурму (очень острую) и чай довольно долго.
  
   Идём к храму Гроба Господня. К Гробу Господню проходят через погребальную камеру. Над Гробом - холм. Храм Воскресенья Христова. Голгофа. Не готова отвечать за правдивость того, что связано с описаниями исторических святынь. Это дело других авторов. Заранее приношу свои извинения в неточностях, тем более, что основной моей задачей было - не потеряться, не отстать от группы.
  
   На территории Храма Гроба Господня - несколько действующих монастырей. Нам представили араба, который хранит ключи от храма и участвует в церемонии получения Пасхального огня, сходящего с неба. Прекрасное лицо. Хотелось бы смотреть подольше.
  
   Нам дан час времени, чтобы пройтись по Храму самостоятельно. Я неважно ориентируюсь - нет плана. В погребальной камере спрашиваю по-английски у грека на вид, сколько стоит свеча. Он отвечает по-русски, без акцента: "Сколько не жалко". Все встают на колени перед стеной и прикасаются к ней рукой. Я тоже. Сила, переливающаяся в руку, благодатна. Хочется стоять и стоять, не отнимая руку.
  
   Я прошла по всем помещениям Храма, но мало поняла без плана. В некоторых других местах тоже стояла на коленях и прикасалась к стенам руками и тоже испытывала тепло, свет, и желание это продлить.
  
   Вышла на площадь перед Храмом. Всё-таки уровень эмоций явно не соответствовал событию, и это тревожило. И вдруг забил колокол. Звук был низкий, почти как у "Сысоя" в Ростове Великом. Окраска великолепная, минорная, страшноватая. Мне представился Страшный суд. Звонарь бил долго, добросовестно. И наконец меня проняло. Потоки слёз хлынули, не вмещаясь ни в какие носовые платки. Всё лицо было мокрым и мне вдруг стало легче на душе - просто от слёз. Ведь Страшный Суд-то всё равно у нас всех впереди.
  
   По ступенькам от антикварных магазинов навстречу спускался Яша. Он ничего не сказал и ничего не выразил лицом при виде моих слёз - много чего тут навидался. Он представляется мне человеком настолько глубоко верующим, что скрывает силу своей веры, не афишируя её. Кроме того, думается, что он не агрессивен в отношении конфессий. Это понятно. Почему я так думаю? Он рассказывал, что в Иерусалиме есть только одно кафе, где можно спокойно разговаривать, не сталкиваясь с агрессивностью отдельных конфессий и политических взглядов: "Население Иерусалима сильно политизировано".
  
   Выходим мимо запахов разных мясных блюд, явно более дорогих, чем те, которые мы ели. Поднимаемся на крышу. Оттуда видно Крестный путь. Мне бы так хотелось пройти его одной! Не вышло. Крестный путь видно и с одной из колоколен на площади перед Храмом Гроба Господня, не той, где звонили, но там надо идти по забитой толпой лестнице.
  
   По дороге жалели Ирода Великого за то, что он столько сделал, а его никто не любил. Ведь это он построил укреплённую крепость Мосад, да, Яша? Тот почему-то рассердился и ответил, что организация, имеющая те же функции, что и ФСБ, называется Мосад, но произносится по-другому. Я сделала дурацкое лицо и спросила, откуда мне это знать.
  
   С крыши почему-то захотелось спрыгнуть, а не спускаться в толпе по лестнице на следующую площадку - там метра полтора всего. Я худая, и меня всегда подхватывают, когда спрыгиваю, но на этот раз вышло не так - юноша удивлённо отшатнулся, и я порадовалась прочности своих связок.
  
   Нас повели к Стене плача. Просвечивали на предмет оружия и взрывчатки. Много нищих женщин. У одной из них мобильник. Мы постояли у стены и вернулись к пункту проверки. Оттуда нам следовало идти к автобусам, но какой-то человек так слёзно просил о чём-то Яшу, что тот пошёл ему помогать, а нам велел идти в автобус. В результате Яша задержался, и мы его ждали, разворачиваясь в самом неудобном месте, но мне почему-то было радостно, что он кому-то помог.
  
   Близились сумерки, когда мы подъезжали к католическому храму св. Марии Магдалины, расположенному рядом с Гефсиманским садом. Мы все были счастливы, что можем его видеть. Деревья были небольшие, но очень старые. Они могли быть ровесниками Моления о чаше. Храм красивый, народу много, трудно сосредоточиться.
  
   Уже в полутьме приехали в Спасо-Вознесенский Елеонский русский монастырь.
  
   Справа при входе - камень, на котором, по преданию, стояла Богоматерь во время Вознесения на небо. Яша сказал, что если бы был православным, то встал бы перед этим камнем на колени.
  
   Нам всем выдали юбки. А у меня была. Мы поставили свечки и подали списки.
  
   В полной темноте я постояла перед камнем на коленях, и кто-то пытался меня сфотографировать. Я при монастыре прорвалась в туалет, так как мне было надо ехать ещё от Тель-Авива до Тиквы и Ариэля.
  
   Автобус ехал в сплошной пробке - ханука. Яша обходил экскурсантов и отвечал на вопросы. Он устал. Он просил тех, у кого были правильные мамы и бабушки, обратиться к ним, чтобы выбраться из пробок.
  
   В кафе Элвис была санитарная остановка. Под взглядами работников кафе мы пронеслись мимо туда и обратно, слегка им улыбаясь и ничего не покупая из экономии времени.
  
   В полусонном состоянии прибыли в Тель-Авив. Руфь звонила мне несколько раз, успокаивала, а я и не волновалась. Яша на мой вопрос ответил, что от Тиквы надо ехать на такси. Руфь была другого мнения, и я тоже.
  
   Я вышла из туристического автобуса в Тикве, почти сразу дождалась 186-ого автобуса, - он отличается номером от моего московского, который ходит до метро, на единицу, - и благополучно вернулась к Руфи, где меня пышно накормили. Спать, конечно, легли не сразу. Было много разговоров и впечатлений.
  
   8.12.10 Едем в Иерусалим с Руфью. Она договорилась со сменщицей, и заплатит ей большие деньги за то, что та будет работать вместо неё. Надо было более внимательно прислушиваться к тем срокам, в которые Руфь могла сопровождать меня в поездки. Но я и так выспалась только тогда, когда вернулась домой.
  
   Из городка, где живёт Руфь, в Иерусалим идёт ещё одна дорога, более связанная с арабскими территориями и более живописная, высокогорная. Мы выехали довольно поздно.
  
   В Иерусалиме продолжалось столпотворение, свойственное празднику ханука. Мы походили по центральному автовокзалу. Это был и большой магазин тоже, и люди всё покупали. Руфь меняла деньги, стояла для этого в очереди, и я несколько подняла ей настроение рассказом о том, что когда мама уже болела и очень страдала, то у неё вырвалось, что Руфь выбрала меня себе в подруги, потому что я - серенькая, а она - яркая. Я тогда ответила, что Руфь меня не выбирала, а я выбрала её, чтобы научиться нравиться мальчикам. Руфь согласилась, что она тогда в первую очередь думала об учёбе, потом - о мальчиках, а уж потом - о девочках.
  
   Вспомнили песню, которую мне тогда напевала Руфь:
  
   "Ты стоишь у окна,
   Небосвод высок и светел
   Ты стоишь и молчишь
   И не видишь ничего
   Потому что опять
   Он прошёл и не заметил,
   Как ты любишь его
   И тоскуешь без него"
  
   Хорошо у неё эта песня получалась.
  
   Сколько она там наменяла в обменнике - я не смогла оценить. В очереди вместе с нами, похоже, стояли все сплошь русскоговорящие, внимательно слушали и с трудом удерживались от участия в разговоре.
  
   От центрального автовокзала (у меня была схема) было недалеко до Яффских ворот, но автобуса долго не было. Вспоминали, как ходили в новый ещё тогда кинотеатр "Космос" и на обратном пути Руфь взяла такси. Я тогда на такси не ездила ни разу. В темноте машины - был осенний вечер, - поблескивал улыбкой негр на заднем сиденье. Я испугалась. Негр предложил шофёру сначала отвезти нас домой, а уже потом - его.
  
   Руфь пожаловалась, что у неё болят ноги и позвоночник, и взяла такси. Она говорила на идиш с арабом-таксистом. Он по-моему, спросил, почему я так плохо одета. Руфь ответила, что я пенсионерка из России. Араб ей явно симпатизировал.
  
   Доехали до Стены плача. Немного забавно, что я здесь второй день подряд. Вчера я не заметила фонтанчик и несколько чайников с несколькими носиками. Ими смывают с себя плохое.
  
   Стояли стулья. Можно было молиться сидя. Руфь молилась по своей системе. Я читала молитвенник. Рядом проходило шумное празднество - кажется, инициация юноши. Девушки и юноши были разделены забором. На всё это с ремонтируемых стен храма смотрели, если не ошибаюсь, арабы. Может, им и приходила в голову мысль сбросить на чью-нибудь голову камень, но они этого не делали и выражения их лиц были вполне приветливы. Впрочем, надо учесть, что каждый вздох и взгляд здесь фиксируются.
  
   Руфь отложила свою книгу, и я приготовилась услышать что-то соответствующее моменту. Но это было не так. Первое, что она заявила слегка раздражённым тоном, что у меня в голове тараканы, если мне не изменяет память. Сначала я подумала, что она просто анализирует результаты наших предыдущих разговоров. Потом поняла, что она по своей системе исследовала моё подсознание. Наверно, это было сделано с благими намерениями.
  
   Собственно, ничего плохого она там о себе обнаружить не могла, кроме того, что приехала я в Израиль в первую очередь ради православных святынь, а потом уже, хотя это для меня тоже очень важно, ради встречи с ней. Я страшно боялась это обнаружить, потому что человек я довольно искренний.
  
   Второе, что мне довелось услышать, что Руфь не любит Иерусалим. Тут уж я крепко сжала рот и широко раскрыла глаза. Не знала, как это воспринимать и можно ли этому верить. Надо сказать, Руфь, как и я, человек искренний. Многие приехавшие после 50-ого года любят Тель-Авив больше. Это для них город надежд. Но она больше всего любит свой городок.
  
   Я была в синтетической кофте Руфи, потому что было прохладно, и это было мне совсем не на пользу - кожа начинала зудеть.
  
   Прошли контрольный пункт, и я попыталась по своей схеме провести Руфь к Храму Гроба Господня. Это было непросто - мы вчера спускались к Стене плача с крыши, а Руфи туда подниматься было трудно.
  
   Непонятно где (по схеме) съели по полпорции клубничного мороженого. К нам подсела нищая. Руфь потребовала, чтобы я заплатила за мороженое и дала нищей мелочь, иначе она может навести порчу. Она стала учить меня, что нищим обязательно надо подавать милостыню. Я ответила, что у меня дома есть специальные кассеты от фотоплёнки, где я храню мелочь для нищих, но здесь у меня таких кассет нет.
  
   У меня было два шекеля на туалет. Остальные деньги крупные, вплоть до сотен долларов. Кошелёк висел на груди, и пришлось всё из него выгрести, а мороженое отставить подальше, потому что Руфь темпераментно махала руками над моим стаканчиком.
  
   Я почувствовала, что нищая ни при каких обстоятельствах не взяла бы у меня сто долларов, если бы они случайно свалились на пол и их унесло ветром.
  
   Мы пошли какими-то полузнакомыми переулками. Я со схемой в руках обращалась даже к англоязычным, забыв, что схема на русском языке. Они корректно извинялись. Я предложила выйти за стены старого города. Мы оказались у долины Иосафата. Перекусили, сфотографировались. Дошли до Яффских ворот.
  
   Руфь угостила меня финиками. Я и вчера их видела, и подумала, что они должны быть очень хороши, но пожалела денег. А Руфь не пожалела. Никогда таких не пробовала! Так и сказала ей. Затем Руфь как сорока стала набрасываться на всё яркое - блузки, настенные блюдца. Я с трудом её оттаскивала - торговцы вцеплялись в неё с другой стороны.
  
   Наконец рынок кончился - накануне мы вышли из него как-то проще. Мы оказались на площади с фонтаном недалеко от Храма Гроба Господня. Руфь сфотографировала меня на его фоне, но в Храм мы не пошли - она там была когда-то. К башне Давида вести её я уже не рискнула, хотя эту часть старого города знала лучше. Мы пошли обратно к Яффским воротам. Там Руфи вздумалось примерить соломенную шляпку. Она действительно ей шла, но у неё дома в прихожей уже висело четыре.
  
   Я сидела в соломенном кресле и наблюдала за примеркой. Продавцом был молодой красавец-брюнет. По выражению моего лица он догадался, что шляпа куплена не будет. Она побывала на полу, потом на голове у продавца - он победительно на меня оглянулся, и я слегка улыбнулась в ответ.
  
   Руфь возмущалась, что я не хочу принять у неё никакого подарка на память. Но ведь у них трещина под крышей дома! Наконец я решилась взять от неё расписное яйцо, пасхальное. Она почему-то отказалась, я облегчённо вздохнула и мы под ручку пошли из старого города мимо охранника, с которым разговорились чуть раньше, и он тогда заявил, что он из России.
  
   Руфь сообщила, что у неё, оказывается, заканчиваются деньги, и я буду платить за обратный автобус. Я радостно закричала, что люблю людей, у которых нет денег. Мы шли в обнимку. Сияло солнце и все вокруг нас.
  
   Прямо у Яффских ворот Руфь взяла такси, и мы присоединились к пробке - ханука продолжалась. Руфь требовала, чтобы я купила джинсы, цифровой фотоаппарат и попросила у дяди денег на зубы. Отсутствие некоторых из них меня старит.
  
   Тут позвонила её сменщица и стала уточнять, правда ли, что Руфь заплатит ей за этот день такие вот сумасшедшие деньги. Мне было не совсем комфортно при этом разговоре, но надо отдать должное деликатности Руфи - сумма не прозвучала.
  
   Пробка стояла как приклеенная и Руфь стала потихоньку напевать, а потом объяснять мне, что не надо всё время думать о деньгах - надо относиться к ним философски. Наверно, у меня было очень грустное выражение лица. Иерусалим вне стен старого города тоже красив.
  
   Наконец мы добрались до центрального автовокзала. Темнело - мы поздно выехали. Шекели, предназначенные для туалета, перекочевали к нищей, но Руфь предложила сначала посмотреть расписание, а потом мы с ней бежали на последний удобный автобус и были рады, что успели и нашлись места. Я заплатила за проезд.
  
   Мы плыли в темноте среди гор и садов, внизу мирными огоньками сияли долины, перекликаясь со звёздами. Руфь достала мандарины и аккуратно почистила их над своей сумкой над полиэтиленовым пакетом. Потом мы ели бананы. Влажными салфетками протёрли руки. Я проглотила пожелание, что лучше бы наоборот - сначала вымыть руки, а потом перекусить.
  
   Вернулись совсем ночью. Васька с собаками ликовали, он даже обнял меня, словно я вернулась из Москвы.
  
   Пока мы ездили, Васька с Лёшей готовили мне цифровой фотоаппарат - копировали на флэшку, чистили память. Вспомнили о нём, когда Лёшка уже спал - аппарат был у него. На следующий день ему надо было работать сутки. Руфь хотела его разбудить, но я возмутилась: "Ты мать или не мать?". Руфь обняла меня в ответ.
  
   Вечером привезли на легковушке заказанные в магазине овощи и фрукты - несколько картонных коробок. Всё было очень хорошее.
  
   Сонька хотела спать на кровати хозяев, вместе с другими собаками, и с трудом поднялась по лестнице. Но перед ней закрыли дверь. Я погладила её по голове и предложила вместе спуститься вниз. Она понуро последовала за мной. Не помнила, наверно, что у неё иногда бывали проблемы со здоровьем.
  
   Я нашла три своих кассеты с плёнкой, за которыми гонялась всю неделю по дому, как за живыми. Так что было на чём готовить материал для клуба туристов.
  
   Вечером Сонька плохо себя чувствовала. У неё разъезжались ноги, и она задыхалась. Я пыталась поддерживать её - в первое время, когда я кормила её сосисками отдельно от других собак, шерсть её стала блестеть, и кошка Зверь с надеждой принюхивалась к приёмной матери, а теперь шерсть Соньки снова потускнела - и это всё в течение недели!
  
   Она ушла в подсобку и упёрлась носом в стенку. Одной из стенок у подсобки не было - это был гараж, и она вывалилась в темноту.
  
   Мне на следующий день надо было вставать в 4час, чтобы ехать в Назарет. Я легла и слышала, как Руфь кричит: "Вася, Вася!" Лёшка подал голос из своей комнаты: "Мама, но это всего лишь животное!"
  
   Я чувствовала себя предательницей, спрятавшейся от беды. Потом долго галдели в саду. "А Наташа где?" "Она спит". Мне представилось, что они роют могилу моей любимой собачке, и не хотят огорчать меня перед поездкой.
  
   9.12.10 По-моему, в эту ночь никто не спал. Я вставала каждый час, выходила на лестницу и смотрела на часы - мобильник рядом с собой я на ночь не кладу, вредно. В 4час в доме была полная тишина. Я собиралась на экскурсию в Назарет и боялась проспать.
  
   Мотя и Зина умильными глазами проводили меня на кухню, где я сделала себе бутерброды с ветчиной ( а был пост). На фруктовую тумбочку вспрыгнула кошка Зверь и, мурлыча и заглядывая мне в глаза, попыталась выудить гирлянду сосисок.
  
   Никого не беспокоя, оставила на постели записку: "Выражаю соболезнование. Уехала на экскурсию".
  
   В полной тьме я вышла потихоньку из дома и увидела у калитки Соньку. Она лежала - мёртвая? Сонная? Если мёртвая, то почему не похоронили? Если спала, то потому и кашляла - ночи были холодные. Ей, наверно, снилось, как она лихо перепрыгивает через калитку и, бросив лукавый взгляд на хозяйку, убегает навстречу избраннику. Накануне Руфь угощала нас икрой. Я жалела теперь, что Соньку не угостили. Аккуратно обойдя это нечто, открыла и закрыла калитку.
  
   Автобус подошёл почти сразу. На остановке все были из России. Я ехала в тёмном автобусе и любовалась звёздами. Старалась не думать про Соньку - она рожала 12 раз по 5 щенков, и всех удалось пристроить в хорошие руки, а я не рожала ни разу. Но я не завидую. Мне будет очень не хватать этого неповторимого животного.
  
   Зазвонил мобильник. Рэна кричала: "Наташа, ты где?"
   "Я в автобусе, еду на экскурсию в Тикву".
   "Балда! Ты приедешь на место в 5час! Что ты там будешь делать?"
  
   Я успокоила её, что у меня с собой книга - буду читать.
  
   Действительно, до места, где меня должен был забрать автобус турфирмы, я добралась в темноте. Но ярко горели фонари. Я села на лавочку под фонарь и читала "Библейский словарь" - никак не удавалось дочитать до конца.
   Была полная тишина. Ветерок был прохладный, я одела кофту. Мимо прошли собиратели бутылок. В наше время, наверно, так в Москве не посидишь. А тут не страшно.
  
   Над моей головой на дереве заливался соловей. Подумалось, что он из России - пел похоже. Неужели тоска по родине? Я ещё и десяти дней здесь не провела.
  
   Светало. Фонари выключили и читать стало невозможно. Прогуливалась рядом с остановкой. Воздух был свежий. Из домов начали выходить люди. Появились первые экскурсанты. Я познакомилась с пожилой женщиной, вышедшей замуж за богатого француза- старика. У них поместье в Нормандии. Она увлекается живописью - пишет пейзажи, - и разводит рыб.
  
   Мы доехали до Телль-Авива, где расстались - они с мужем ехали на мёртвое море. У меня снова хорошая соседка. Её муж последовательно в течение дня помогал вставлять три плёнки в мою мыльницу. Они из Улан-Уде. Он предприниматель, она не работает. Обещали прислать по Интернету свои фотографии для моего доклада в клубе туристов.
  
   Проезжаем Хадеру. Гид Алексей рассказывает историю этого поселения. Здесь были болота, и свирепствовала малярия. Но били ключи с чистой водой. Вообще воды было много, территория была слабо заселена, на ней можно было развести сады и огороды. Болота осушали, сажали эвкалипты, но малярию победили не сразу и много людей, особенно детей, умерли от малярии. Арабы называют эвкалипт еврейским деревом.
  
   Евреям, выходцам из Европы, нравилось это место - оно напоминало места, откуда они приехали. Постепенно упорный труд победил. Теперь это великолепные зелёные места. Отсюда поставляют лучшие в Израиле дыни. Здесь жил какой-то арабский святой - не расслышала, как его зовут.
  
   Недалеко от этих мест был Александр Македонский и проявил доброту к местному населению, за что евреи всех рождавшихся в то время мальчиков называли его именем, а к нему уже добавляли разные другие, вторые имена. Там есть река, названная в его честь. Где-то там водятся большие черепахи. Нам не удалось их увидеть.
  
   Мы приближались к Назарету. Это город в Галилее недалеко от Тивериадского озера. Большой шумный город. В основном арабский. Нас привезли к магазину сувениров и держали там очень долго. Из-за этого мы не сходили к колодцу, где Богородице явился архангел с Благой вестью. Нам сказали, что он являлся ей дважды - в доме и у колодца. Очень хотелось посмотреть на колодец. Он до сих пор существует. Ну ничего, посмотрели келью, где тоже было Благовещение.
  
   На этом месте сейчас крупный католический храм. Красивый, с великолепными иконами - подарками из разных стран, со скульптурами. Мне больше всего понравилась скульптура Девы Марии на стене храма, в углублении, где она всей фигурой и взглядом обращена к небу.
  
   Интересно было посмотреть раскопы. Но суета мешала в полной мере ощутить благодать места. Мы мало были в Назарете. Но впереди нас ждал Иордан - место Крещения Спасителя.
  
   Огромной любовью окружено оно. Аллея из пальм ведёт к входу, где можно купить рубашку и окунуться в ней в реке целиком. Но это дорого, и большинство из нас предпочло бесплатно войти в воду по щиколотку или по колено. Река в этом месте подпружена, окружена великолепными деревьями. В воде плещутся приветливые рыбы, маленькие и большие, и выдры. Они не отказались бы от угощения.
  
   Там мы пробыли достаточно долго и вдоволь налюбовались и нафотографировались. Конечно, тут тоже были сувениры, и можно было бесплатно попробовать финиковый мёд.
  
   Нас повезли по берегу Галилейского моря (Геннисаретского озера, Тивериадского моря, Кинерета ). Строгая бабушка Руфи (никогда не хвалила), у которой она одно время воспитывалась в детстве, когда Руфь слишком много тратила воды при мытье посуды, говорила: "Кинерет уже высыхает". Он действительно мелеет. Но всё ещё прекрасен. Кинерет в переводе значит скрипка. На том берегу синели в дымке Голанские высоты.
  
   Нас привезли на обед в простую столовую для туристов. Но она была уютной и предлагала теляпию - рыбу, которую ловили апостолы. Она была жареной и очень вкусной. Вообще обед состоял из многих хорошо приготовленных сытных блюд.
  
   За общим столом собралась только часть группы - остальные довольствовались термосами и бутербродами, но обед был недорог, и хотелось попробовать знаменитую рыбу - её икринки, сказал экскурсовод, принесли на себе перелётные птицы из Египта.
  
   Была непринуждённая приветливая атмосфера, которую в основном поддерживал один специалист по рекламе, русскоязычный, но из Иерусалима, остроумный, но нервный. Он был с милой девушкой. В основном все были парами, кроме одной старушки, которая сидела слева от меня и побоялась брать рыбу, потому что там много костей.
  
   Мы отправились дальше мимо Тивериады и Капернаума. Были в Табге, где Христос совершил чудо об умножении хлебов и рыб, и любовались древней мозаикой на полу и древним колесом от жернова во дворе.
  
   Мне пришло в голову, что скоро уезжаю, и надо купить какие-нибудь сувениры знакомым. В ларьке при выходе я протянула продавцу монету и попросила что-нибудь на неё продать. Имела в виду открытку. Он ответил, что на эти деньги у него ничего нет и подарил кулон из опала с изображением какого-то странного креста, с петелькой сверху. Думается, что это коптский крест. Собственно, он показал мне блюдо, в котором лежало много таких кулонов.
  
   Долго колебалась между кулоном из бирюзы и опала. Оба были хороши. Когда села в автобус, разглядывала этого продавца, стараясь делать это незаметно. А носить кулон боюсь. Во-первых, это опал. Во-вторых, может, православным христианам его носить нельзя. Но красивый. Никому я его не подарила. Положила в небольшой ларчик и любуюсь иногда.
   Видели издали гору Блаженств, где Иисус Христос дал заповеди Блаженств.
  
   Приехали в русский монастырь Петра и Павла на берегу Галилейского моря. Там были павлины, в саду на ветках - апельсины и мандарины, и мы пытались их сфотографировать, но солнце садилось, расцвечивая море и небо причудливыми красками. Мы все торопились это запечатлеть, а монах на крыше почти в темноте докрашивал её. Закат был розовато-пурпурным.
  
   В автобусе мы не могли остановиться и фотографировали уже в полной темноте. Луна в небе лежала рожками кверху, и это радовало сердца туристов.
  
   Снова позднее возвращение в Тель-Авив. В Петах-Тикве на остановке встретилась женщина, с которой уже разговаривала после экскурсии в Иерусалим. Она из Мурманска. Живёт здесь 17лет. Ей нравится. В девять часов она только едет с работы. Рада поговорить по-русски. Несколько девочек лет 12 вместе ждут автобуса, чтобы вернуться домой. По-русски не понимают, по-английски тоже. Приветливо улыбаются.
  
   Звонит по мобильнику Руфь. Отвечаю: "Я в Тыкве. Сейчас будет автобус. У меня всё очень хорошо. Я в восторге от экскурсии".
   "Ты не волнуйся".
   "Я не волнуюсь".
   Действительно, автобус пришёл без опоздания. Я вернулась в гостеприимный дом Руфи. У калитки меня встретила как ни в чём не бывало радостная Сонька. Вот это сюрприз так сюрприз! Чуть ли не самый большой за весь день. Как же я была счастлива видеть её живой и довольно здоровой для её преклонного возраста!
  
   Там на кухне сидел долгожданный Колька, младший сын, тоже офицер израильской армии. Он был в шортах, пляжных тапочках, заляпанных краской, и футболке. В руках у него была гитара, а на столе меня ожидала половина большого торта. Коля вырвался на минутку, потому что я уже уезжаю.
   "Я помню вас маленьким мальчиком", сказала я, входя на кухню.
   "А я вас вообще не помню".
   Коля снимает сейчас две квартиры, но вовсе этого не хочет, и делает ремонт, - у него полно проблем. Он поёт несколько песен, мы хлопаем и пьём чай. Он уходит и приходит Лёшка.
  
   Торт уже почти съеден. Но Лёшка получил только что деньги. Он разворачивается и скоро приезжает с новым тортом. Поёт свои песни на идиш и русском. Здорово. Мне нравится.
  
   Потом Руфь просит спеть меня. Пою "Аве Мария" Каччини и пару романсов, туристские песни, например "Я на яворе- на клёне...", с юмором, чтобы развеселить Лёшку. Он тоскует о жене, с которой в разводе, по-моему, но виду не подаёт. Хвалит моё исполнение "Аве Мария".
  
   Я утверждаю, что человек может иногда жить и один. Ошибаюсь, скорее всего. К Лёшке это не относится - у него полно детей и близких родственников. Со второй женой он познакомился, когда она была сильно обижена кем-то. Руфь говорила, что для него нет ничего привлекательней обиженной женщины. Рыцарь.
  
   Смеёмся, вспоминая, как я подумала ночью, что Сонька умерла и её похоронили. Лёшка, оказывается, заходил утром ко мне в комнату и видел записку. Я рассказала, что делилась с туристами автобуса, в котором ездила на экскурсию, своим горем по поводу смерти Соньки. Жалела, что когда Руфь накануне угощала меня красной икрой, не покормила икрой Соньку.
  
   "Конечно", - отвечал автобус, - "надо было дать собачке красной икры". Это я так рассказывала, и все мы пытались развеселить Лёшку.
  
   Последняя ночь в доме Руфи, последняя ночь в Израиле. Шелест пальмы за окном. Забыла взять с собой пальмовую ветвь для освящения на Пасху.
  
   10.12.10. Самолёт среди дня. С утра фотографируемся. Руфь - Лёшке: "Ты красивый. Уйди из кадра", - все смеёмся. Кадры в саду, за столом под эвкалиптом. Интерьеры комнат. Собаки и кошки. Лёшка перегоняет на флешку фотографии, чтобы дать мне её дать.
  
   Руфь приглашает меня приехать в марте, чтобы отпраздновать у неё свой день рождения. Но для меня в марте жарко. Конечно, неделя - это мало.
   Руфь: "В следующий раз приезжай не в церкви".
   Дарит мне набор полотенец , салфеток, дезодоранты, ещё кое-что. Она покупала это для поездки в Грецию с мужем, но не смогла поехать из-за обострения астмы.
  
   Перекусываем перед дорогой. Руфь разговаривает с Лёшкой. Я вступаю в разговор: "Вы представляете, что я слышу? Колёса отваливаются, тормоза не работают, мотор глохнет, покрышки старые и бензина нет. И на этой машине меня повезут в аэропорт?" Все смеются. Вася разглядывает мой увесистый рюкзак на диване в прихожей: "У тебя там и спиртовка есть?"
   "У меня там тёплые вещи".
   Руфь: "Таня (это её дочь, живёт недалеко от меня) приезжала с небольшой сумкой".
   Лёшка: "Но она приезжала летом".
  
   В какой-то момент Лёшка замечает, что пора ехать: "Теплоход Светлов, теплоход Светлов. Цигель, цигель, ай-лю-лю!
  
   Семья выходит прощаться за калитку. Кошка Зверь пристально и доброжелательно заглядывает мне в глаза.
  
   Заезжаем на бензоколонку, заправляемся.
   Лёшка: "Меня откуда-то все знают, здороваются".
   Мчимся к Бен-Гуриону. Розы, проволока, голубое небо. У аэропорта особенно много цветущих растений, многих не знаю.
   Лёшка помогает как носильщик и переводчик. Меняю немного денег на монеты в качестве сувениров.
  
   Руфь рассматривает в дьюти-фри стразы Зваровски. Они действительно хороши, но её маленькие дети моментально разобьют. Она согласна со мной.
  
   Руфь: "Ты совершенно родной мне человек. Ведь ты еврейка, признайся? Твоя бабушка - типичная еврейка. Покопайся в архивах". Мне приятно, что она считает меня родной, но я не собираюсь отрекаться от своих русских предков. Нет во мне еврейской крови вообще. Кроме того, у меня нет привычки что-либо скрывать и лгать. Но я не обижена. Я люблю Руфь. Мы то и дело обнимаемся, переходя из зала в зал.
  
   Руфь извиняющимся голосом заявляет, что Лёшке надо возвращаться, чтобы успеть на работу. Он смущённо улыбается, делая полурастяжку на скользком полу зала, демонстрируя силу мышц ног. Я в последний раз обнимаю Руфь.
  
   Они уходят. Я смотрю им в след. Очень их люблю. Встретимся ли мы ещё когда-нибудь?
  
   Оказывается, я ещё не прошла таможенный и паспортный контроль. Прохожу и сажусь в зале ожидания. Рейс задерживается. Волнуюсь. Наконец объявляют посадку.
  
   Здороваюсь при входе в самолёт по-английски со стюардом и только потом вспоминаю, что самолёт наш. Место у окна. Интересно следить за маневрами пилота, разворотами. Рейс откладывался потому, что всё небо в тучах. Под нами грязно-серая облачность. "Надо будет рассказать маме, какие теперь в небе облака, не то, что в 90-ом году, когда я летела в предыдущий раз", - думаю я, и спохватываюсь, что мамы нет, она умерла. Меня предупреждали, что когда после смерти близкого человека уезжаешь и возвращаешься, то тебе кажется, что он встретит тебя на пороге дома.
  
   Я никогда не отпускала маму лететь самолётом. Говорила, что сойду с ума от волнения, пока она будет лететь. А ей хотелось.
  
   Садились в темноте. Покружили сначала. В окно было видно, что полоса приземления льдистая, с позёмкой. Снегу намело по краям - можно будет завтра кататься на лыжах.
  
   Самолёт легко коснулся полосы. Пассажиры зааплодировали пилоту. Дома на пороге меня ждала живая и здоровая кошка Несмеяна.
  
   28.03.2011
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   33
  
  
  
  

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"