Якобсон Натали. Ангел для Нерона

Натали Якобсон

АНГЕЛ ДЛЯ НЕРОНА

На рассвете

Видение явилось ему в лучах рассвета, после долгой бессонной ночи. Симон хотел прикрыть глаза рукой, чтобы не ослепнуть. Но двигаться оказалось сложно, как во сне. Можно было лишь наблюдать, как некое божество парит над водой. Оно было в легких белых одеждах, с роскошными крыльями за спиной, и с девичьей головой, сияющей ярче лучей восходящего солнца.

От кого-то он слышал, что такие существа называются ангелами, и почитаются добрыми духами. Но от вида этого ангела ему сделалось холодно и жутко.

Он уже успел закинуть сети в море, и ощущение было таким, что в сетях тут же собрались стаи мертвых рыб. Сети заметно потяжелели. Казалось, не выпусти он их из пальцев, и они оторвут ему руки по локоть.

Между тем ангел приближался. Издалека казалось, что он ступает прямо по воде, а не парит над ней. Могут ли на воде оставаться следы от изящных ступней? И зачем такому созданию вообще иметь ноги, если у него есть крылья? У Симона в голове вертелось так много вопросов, а сети в руках все тяжелели, хотя пойманная рыба в них не билась. Могли ли все обитатели моря передохнуть от того, что настоящий ангел прошелся по воде?

Мальчик тут же откинул эту мысль. Он точно где-то слышал, что от ангелов исходит добро, вот только не помнил где. От этого ангела исходил еще и весьма ощутимый соблазн. Девичье лицо поражало красотой.

Он даже подумал попросить ее о помощи. Пусть благословит его, тогда рыбный промысел его семьи всегда будет удачным, а улов ни разу не выдастся скудным. В последнее время дары моря начали оскудевать, вся живность на берегу вымирала. Может, она пришла сюда, чтобы избавить поселение от напасти.

При ее приближении он заметил, что на воде действительно остаются следы в виде ряби размером с ее ступню. Только кровь, капающую вниз, он заметил не сразу. Красные капли расплывались яркими пятнами на воде. Кровь капала с руки ангела. Он только сейчас обратил внимание на отсеченную голову, которую она держит за волосы.

Мальчик должен был испугаться, но не ощутил ничего, кроме желания попросить это божественное создание о покровительстве. Он почему-то был уверен, что его помощь нужна всем местным рыбакам и ему самому в частности. Уверенность шла откуда-то из глубины. Симон не успел раскрыть рта, как ангел сделал ему знак молчать. Слова "Ты настоящий ангел и можешь помочь всем нам", так и не были произнесены.

Зато она его, наконец, заметила и даже обернулась на сеть, которую вдруг стало легко вытягивать, хоть она и оказалась действительно полно мертвых рыб. Нет, не рыб, каких-то странных созданий, лишь отдаленно похожих на обитателей моря. Какие-то из них тоже были обезглавлены и чем-то напоминали обезображенных, поросших чешуей и шипами людей.

- И власть моя над всеми, кто пал в море, как и над теми, кто оказался в пустынях или степях, а те, кто противятся, мне умрут, - чистый голос звучал, как сон, он был слаще звона золота. Она не сказала ему, что он всего лишь сын рыбака и еще мальчик. Она смотрела на него, как на равного. Ее рука потянулась к нему. Ее крылья шелестели совсем близко.

- Со временем ты убедишься, что ангелы это жуткие существа, - доверительно прошептала она. - Чтобы понять, кто мы на самом деле такие, людям требуется время. Даже избранным людям.

Она не распахивала на нем рубашку, но ткань расползлась сама, как от касания ножа. Красивая ангельская рука провела по его груди, легко, без нажатия. Боли он тоже вначале не почувствовал. Обжигающая боль появилась лишь тогда, когда ангел уже исчез. Но кровавый отпечаток когтей на его груди остался, как напоминание о встрече.

Стихи, написанные кровью

Годы спустя

Домиций был во дворце императора Рима впервые. Ему было уже девятнадцать лет. Это было более чем поздно для юноши из знатного рода. Он рвался сюда и раньше. Только родные почему-то не пускали его. Вопрос "почему?" отдавался эхом, казалось, от самых стен. Его бы не пустили сюда и сейчас, если б сам император вдруг не позвал.

Приглашение, конечно же, носило характер приказа. Не явиться было нельзя. Правда, многие опасались, что он вернется домой уже без головы. Сам он не боялся. В душе поселилось странное спокойствие.

Оно исходило от самых стен, облицованных холодным мрамором. Дворец почему-то напоминал могилу, огромную, роскошную и пустую, несмотря на обилие дорогих предметов здесь.

Домиций покорно шел туда, куда ему указывали путь, не переставая поражаться красоте скульптур, нетипичных для Рима. Ни один известный ему скульптор не смог бы изваять ничего подобного. И кто позировал для них? Где можно встретить таких людей, у которых лианы растут из плеч, вместо ушей вытягиваются раковины, а за спиной, как цветок, распускаются сразу множество крыльев. Ни одно римское божество и то не похоже на них, но они прекрасны. От них невозможно было оторвать взгляд, будто его мучительно притянули магнитом. Устремив глаза на одно такое изваяние, он даже испугался, что ослепнет. Оно было крылатым с солнечным диском вместо венца на голове. У другого вместо рук и ног были многочисленные крылья. Третье напоминало морское чудовище с прекрасной головой и лежало на постаменте грудой осминожьих конечностей. Рядом с ним располагался благоухающий лилиями бассейн. Казалось, что сейчас оно оживет и нырнет в него. Но оно ведь мраморное? Юноша сам не понимал, почему вдруг ему стало холодно и жутко. Даже присутствие рядом людей, в том числе и рабов, которых в случае чего можно будет принести в жертву ожившему божеству в первую очередь, не спасало от ощущения надвигающийся опасности. Оно исходило от статуй. Сам дворец как будто спал.

Несколько статуй, правда, были похожи на привычных муз, но и у тех присутствовали некие нетипичные черты. Например, у одной вместо лиры, в руках было живое существо с головой и струнами вместо конечностей.

Говорили, что император лишился рассудка. Но ведь то же самое говорили и о его матери Агриппине, когда ее поймали на участии в заговоре против тогдашнего императора Калигулы. Едва пришедший к власти Клавдий помиловал ее и вернул из ссылки, все разговоры о ее безумии были прекращены. Пусть она была жестока, но не безумна. То же самое можно было сказать и о ее сыне.

Сами эти статуи - признак жестокости. Какое нужно иметь безжалостное воображение, чтобы породить красоту, обрамленную всевозможной жутью! Скульптуры впечатлили Домиция, но трепета перед самим Нероном он не ощутил. Он даже чувствовал, что у них с ним есть что-то общее, и этим общим был вовсе не гнет двух властных матерей. Это было некое влечение распознать тайну вселенной. Нерон попытался не только раскрыть эту тайну, но и перенести ее во дворец в виде многочисленных статуй. Интересно, кто вообще их изготовил? У кого были настолько волшебные руки, что он мог сотворить такое? Домиций хотел коснуться одной статуи, но не посмел. Отдаленно она напоминала богиню Нику, опиравшуюся на меч и стоявшую одной ногой на отрубленной человеческой голове.

Кто-то в соседнем помещении тихо декламировал стихи. Домиций понял, что его ведут именно туда, а не в торжественный зал. Оттуда доносился неземной голос и сладкий запах лилий.

Когда он переступал порог, ощущение было таким, будто кто-то неземной и незримый поманил его рукой.

- Оставьте нас! - властный голос обращался к рабам, приведшим его сюда. Они поспешно удалились. Домицией остался наедине с очередным количеством жутких изваяний, пустых лож с золочеными спинками и колышущихся белых штор, за которыми словно кто-то прятался, и тень мелькала то здесь, то там.

Даже охраны рядом не осталось. Неужели Нерон считал, что в случае нападения, статуи его защитят? Такая мысль почему-то совсем не показалась Домицию абсурдной. Он переводил взгляд с одного застывшего лица на другое. У некоторых статуй в руках были мраморные маски чудовищ, открывавшие неземное лицо, или напротив красивые маски, сползавшие с лиц чудовищ. Изобретательно! Он не сразу перевел взгляд на самого человека, позвавшего его сюда. Странно, что статуи заинтересовали его больше, чем сам император. Тот, надо отдать ему должное, был красив. Он полулежал у бассейна, записывая что-то, и не сразу оторвал глаза, чтобы посмотреть на вошедшего.

Домиций не сразу заметил, что рядом нет чернил, и что на левом запястье императора зияет свежий надрез, который тот даже не спешит перетянуть.

- Проходи, располагайся рядом, - Нерон будто не заметил, что юноша вместо того, чтобы отдать должные знаки почтения, тупо пялиться на него. Он настолько привык, что на его красивую внешность так смотрят, что обо всем другом забывают? Или дело том, что написанное на бумаге отвлекает все его внимание? Домиций слышал о том, что император сам слагает стихи и делает это довольно неплохо. Можно ли будет взглянуть?

- Ты много путешествовал, - Нерон откинул со лба темные волосы и неожиданно поразил его удивительной синевой своих глаз. Эти глаза пронзали насквозь, будто два осколка грозового неба, наделенного интеллектом и редкой проницательностью. Глаза поразительного неземного существа. Такие бы глаза были у всех этих жутких статуй, если б они ожили.

- Поведай о том, что видел? Тебе встречалось хоть что-то чудесное?

Нерон сделал странное ударение на последнем слове. Он продолжал неспешно что-то писать. Неужели он действительно вызвал его сюда только для того, чтобы услышать рассказ? Он и сам часто разъезжал по провинциям. Чем его можно удивить? Домиций послушно рассказал обо всем, что увидел и узнал во время своих поездок. Только вот слушал ли его Нерон или внимание императора куда больше привлекали собственные записи? И где обладатель того неземного голоса, который декламировал вслух стихи, перед тем, как Домиций вошел? Услышанный им тогда голос совершенно точно не принадлежал императору. И язык, на котором произносились стихи, тоже был незнакомым. Юноша пытался припомнить мельчайшие подробности своих путешествий, чтобы рассказать все. Его влекло к Нерону. Он сам не понимал, почему так хочет привлечь ответное внимание. Уж совсем не из-за почестей, которые могут стать ему наградой от правителя.

- Не об этом! - Нерон вдруг резко оторвался от написания. - Ты говоришь только о езде, о людях, о зданиях. Об этом может сказать и кто-то другой.

- А о чем нужно говорить? - Домиций не понимал.

- Расскажи, видел ли ты что-то необычное, - Нерон легко пожал плечами, будто и сам не мог понять себя. - Странные обряды, незнакомые нам божества, деревья по форме похожие на людей, которые обросли ветвями и корой, и самое главное видел ли кого-то, кто способен вернуть мертвого человека к жизни...

- Такое невозможно, - Домиций ощутил холодок. Значит, правда, безумие? Он пытался рассмотреть его в синих глазах Нерона и не замечал. Их взгляд был вполне осмысленным. Он не изменил свой позы, все так же полулежа у бассейна, а вот статуи, казалось, немного сменили свою мимику и жесты. Они словно двигались, когда Домиций отворачивался от них, чтобы принять новые позы. Наверное, он сам сходит с ума. Или на него так действует эта зала.

- Невозможно!? - Нерон произнес это слово с особым нажимом, будто оно означало нечто совсем иное. Он император Рима, для него не должно быть ничего невозможно, но ведь должен же и он осознавать границу.

Похоже, после последних слов Домиций стал ему абсолютно не интересен. Юноша все еще думал, стоит ли рассказать ему о темном существе, которое приснилось ему как-то раз ночью в походной палатке или над ним посмеются.

Между тем Нерон коснулся кончиком писчего пера своего окровавленного запястья. Домиций смотрел и не верил своим глазам. Правда ли он это сделал? Или это какой-то розыгрыш и крови вовсе нет? Император ведь любит играть, как актер. Но строки, написанные им.... Они тянулись красной вязью на белом фоне. У него похолодело внутри.

- Ты можешь идти, - Нерон сказал это ему так же холодно, как до этого рабам. Домиций даже не придал тону значения. Он был рад, что ему разрешают покинуть это место, чем-то напоминающее святилище, в котором совершаются жертвоприношения.

Он уходил стремительно, почти убегал, даже не дождавшись, что кто-то его проводит. В голове все еще звенело настойчивое напоминание о том, что у них с императором есть что-то общее. Но что? О единственном, что как ему казалось, сможет их сблизить, Домиций так и не посмел сказать.

Из мрака небытия

Значит, мертвого нельзя оживить, вопреки всем слухам, которые долетали издалека. Император остался в своих покоях один. Прелестной рабыни-вольноотпущенницы здесь больше не было. Ее нежность многое могла изменить. Но Клавдия Акта увяла, как цветок. Остались мрак и пустота. В роскошном дворце они ощущались еще сильнее, чем на морском берегу, в полях или просто на улицах города.

Когда-то он уже чувствовал нечто подобное. Сосущую пустоту, подобную ядовитой змее, заползшей в тело и мозг человека сквозь рану в коже. Такое с ним случилось в ранней юности, когда однажды он проснулся и понял, что того, кто прилетал к нему по ночам, больше рядом нет. Постель пуста, и ощущение того, что таинственный любовник не вернется, причиняет непреодолимую боль. Тогда он резал себе вены в первый раз, но порезы оказались слишком неглубокими и неопасными для жизни. Крови хватило лишь на то, чтобы записать фразы, пришедшие на ум. Красивые фразы о потерянной любви.

Странно, что возлюбленный покинул его именно тогда, когда дорога к власти стала свободной. Последние подосланные к нему убийцы, были мертвы, и тот, кто защищал его, просто исчез. Единственным утешением от боли стало писать о том, как они проводили время вместе.

Нерон опустился на пустое ложе. Окна все еще были открыты в ночь в ожидании отсутствовавшего. В последнее время он начал ощущать странное присутствие рядом. Кто-то нашептывал ему, что делать. Незримый советник и утешитель шелестел невидимыми крыльями, и это можно было расценить, как обещание скорого возвращения.

Он ждал с нетерпением, но не дожидался ничего.

Императорское ложе было роскошным и холодным. Минуту он лежал, прислушиваясь к звукам ночи. Потом за окнами мелькнула какая-то вспышка, будто начался пожар. Нерон взволнованно приподнялся. Ему снился пожар прошлой ночью. В этом сне горел весь мир, но сейчас за окнами лишь слегка разливалось какое-то призрачное зарево.

А потом он заметил то, что напугало бы любого живого человека. В его покоях каким-то образом оказался лев, отпущенный с цепи. Он беспокойно метался меж изысканной мебели и скульптур. Каким образом он сюда попал? Это вид покушения? В юности он столкнулся со многими видами покушения на свою жизнь? Его пытались убить многими способами, но освобожденного из клетки льва к нему еще никто не подсылал. Даже первая жена его предшественника, императора Клавдия, не могла до такого додуматься, а она была изобретательна. И все равно кто-то темный и влюбленный в него всегда находился рядом. Он пугал убийц и уничтожал их. Вмешается ли он сейчас, после того, как уже безвозвратно ушел? Или Нерону пора самому звать на помощь охрану, надеясь на верность стражей, а, может, стоит взяться за меч самому?

Он медлил. Лев тоже не спешил нападать. Стройная фигура с крыльями, отделившая от проема окна, совсем не напоминала ему о бывшем любовнике. Она была женской, очень изящной, но в ней чувствовалась сила. Казалось, взмахни эта девица кулаком, и она сокрушит целые города. Да что там города, весь мир!

Нерон посмотрел на ее лицо и уже не смог отвести взгляда. Лев, шастающий в опасной близости от него, уже не имел значения. Лишь однажды увидев это лицо, не жалко ради него умереть. Впервые он ощутил нечто подобное желанию поклонения. Сил подняться с постели и опуститься перед ней на колени не хватило.

- Кто ты? - только и выдохнул он.

- А ему ты задал такой же вопрос? - красавица откинула со лба золотые локоны, небрежно шевельнула крыльями.

Ему? Она имела в виду того, с кем он делил ложе, даже не видя его лица и, тем более, не зная имени. Он даже не ведал, как называется подобное существо, которое прилетает на черных крыльях по ночам, соблазняет людей и исчезает на рассвете. Но красавица все знала, и ее мудрые глаза смеялись.

- Я отпустила его из клетки - она кивнула на льва. - Мне он понравился. Он слушается меня. Я оставлю его себе.

Она могла взять себе в этом дворце все, что хотела, и отлично знала об этом. Ее крыло задело вазу, и та разбилась. На грохот прибежала страха. Нерон гневно ответил на их окрики, чтобы ни убирались, даже не позволив им войти в дверь.

- Бери себя все, что хочешь, - уже вежливо обратился он к гостье. - Но помни, что к этому всему прилагаюсь и я.

- За этим я и пришла, - она смотрела прямо на него, и ее сияющие лазурные глаза гипнотизировали. Лев смирно лег у ее ног. - За этим к тебе приходил и он.

- Ты его знаешь? Кто он тебе?

- Это сложно объяснить, - она погладила льва. Какие острые у нее ногти. Они были золотого цвета, как и ее волосы. Нерон никогда не видел никого способного по красоте сравниться с ней.

- Ты была здесь все последнее время. Я чувствовал тебя, но не видел.

- Я знаю!

- Почему ты стала зримой сейчас?

Она неопределенно пожала плечами, вместе с ними шелохнулись и крыльями. Они божественно смотрелись на фоне раскрытого в ночь окна.

- Время пришло!

Он даже не спросил время для чего.

- Как мне называть тебя? - это почему-то больше всего его сейчас волновало. Ее имя! Есть ли имя у неземного существа?

На мгновенье она задумалась и как будто заглянула своими проницательными глазами внутрь его души.

- Зови меня Акте, - снисходительно разрешила она. - Зови меня, как другую, но немного иначе, с твердым звуком типичным для моего наречия на конце. Это поможет ненадолго остановить твою боль. И мы станем хорошими друзьями.

Мы? Он понял под этим себя и ее. Но лев не отходил от ее ног.

Квинквиналия Нерона

Каждый пятый год своего правления он устраивал игры. Это были довольно пышные представления. Прежде Акте наблюдала за ними издалека, паря даже не над галдящим амфитеатром, а высоко за облаками, чтобы с земли ее не заметили. Тогда все было другим и ее саму звали иначе. Теперь у нее было новое имя и новый статус.

Ее место было самым удобным, потому что находилось рядом с императором. Смотреть поверх его плеча было куда лучше, чем даже с небес.

На арене гладиаторы сражались со львами.

- Львы победят! - шепнула Акте на ухо Нерону.

Она оказалась права. Зрители рукоплескали. Им доставались бесплатная еда и захватывающие зрелища. Квинквиналии, которые устраивал Нерон, придали ему в народе огромную популярность. Простые люди любили и приветствовали его настолько, что никто даже не замечал живого ангела, стоящего прямо рядом с ним. При всех других правителях главным чудом света была она. Здесь ей пришлось потесниться с первого места. Но лишь для простолюдинов...

Знать рассматривала ее с большим интересом. И сенаторы, и преторианцы подпали под власть красавицы с крыльями, хотя она не проронила ни слова. Акте отнеслась к ним настороженно. Влиятельных людей всегда меньше, чем бедняков, но опасности от них больше, чем даже если огромная толпа восстанет. Взглядом она выделила нескольких людей, которые давно плели заговоры против ее нового избранника. Пока что эти люди не предпринимали никаких серьезных действий, но стоит взять их на заметку.

- Ты выиграл в первой части состязаний, молодец! - Акте нагнулась к самому уху императора, почти дыша в него огнем. В отличие от других ее протеже Нерону близость опасности и пламени даже понравилась.

- Это все благодаря тебе, - живо откликнулся он.

- Можешь думать так, если хочешь. Я никогда не возражаю относительно того, насколько важна моя особа.

- Я слышал твой голос в голове, когда выступал. Он был, как эхо в тумане сознания, но слова и рифмы мне подсказала ты.

- Значит, хорошо, что другие меня не слышат, - она отвела черный змеящийся локон от его лба. В первой части состязаний Нерон выигрывал всегда, потому что она состояла из поэзии, музыкального пения и выступления декламаторов. Здесь ему ее помощь была не нужна. И все же она помогла, сама не зная зачем.

Когда-нибудь она пожалеет, что была к нему так добра. Нерон, как и все прочие цари, которыми она управляла, рано или поздно сойдет с ума от ее тихого присутствия рядом. Близость ангела давит людям на мозг, и они утрачивают вначале контроль над собой, а потом и сознание. Нерон казался крепче остальных, но рано или поздно под натиском сверхъестественной силы станет безумен и он.

Акте почему-то не хотелось думать о том моменте, когда он превратиться в ее безвольную игрушку и полностью деградирует, как личность. Лучше жить сегодняшним днем. Она осмотрела галдящие трибуны. Людское море тел и голов, если смотреть из императорской ложи, больше напоминало насекомых. Рим, собравшийся на игры, напоминал один большой муравейник, с единственной только разницей, чтобы прожить в нем можно было и не работая. Достаточно было прибиться клиентами у каких-либо знатных господ и получать с них подачки, или просто ждать, когда в очередной раз позовут на представления и раздадут бесплатный хлеб. Нерон сам недавно построил гимнасии и несколько театров, в которых играли греческие труппы. Все это не стоило зрителям никаких денег, как впрочем и угощения. Рим - великолепное место обитания. Если здесь еще не останется людей, а их место займут ее подданные, то станет еще лучше. На миг она представила, как пространство на трибунах заполняет ее когтистые и крылатые слуги, как они летают над ареной, ловя и пожирая живых людей. Когда-нибудь это время придет. Но не сразу. Остановившиеся часы вечности недавно снова возобновили ход. Это случилось семнадцать лет назад. У нее еще есть несколько месяцев, чтобы насладиться удовольствиями местной жизни. А потом наступит апокалипсис. По сути ничего не измениться. Просто людей сменят более сильные и красивые существа. А пока она носит маску, как и все ее подданные.

Акте понравились маски комедии и трагедии, которые носили римские актеры. Ее красивый облик тоже можно было назвать своего рода маской, потому что под ним затаилось вселенское зло и холод, вынесенный из древней ангельской войны. Когда-нибудь этот холод охватит всю землю.

Она властно опустила руку на плечо Нерона, чуть не расцарапав своими длинными золотыми ногтями его императорское облачение. Странно, но он не поморщился от ее ледяного прикосновения. Кажется, он ее холода даже не ощутил. А вот других людей этот холод пробирал до костей еще до того, как она их касалась.

Обычно Квинквиналии состояли из двух частей: первой поэтической и второй с конными состязаниями. В этот раз представление разнообразили гладиаторскими боями. Акте на этом настояла. Вид человеческой крови ее приободрял.

Внизу на арене разверзался кровавый ад, а зрители вопили от восторга. Люди тоже хищники, только слабые и пугливые. Выпусти она когти, и мигом разбегутся все. Акте смотрела на них с презрением и снисходительностью. Дьявол, пав на землю, стал первым царем здесь, не удивительно, что все другие должны подчиняться ему. Все земные цари обычно подчинялись Акте, потому что именно она представляла из себя светлую и наиболее благородную сторону дьявола. Пока ее темная половина сидела в заточении где-то в аду, красавица с крыльями правила миром.

- Раньше львы не справлялись с гладиаторами так удачно, как сейчас, - Нерон лениво глядел, как гордые животные рвут горло упавших бойцов. - С твоим приходом они стали сильнее.

Ему нравилось, что львы, так жестоко убивающие других, слушаются ее. Только истиной правительнице эти животные могут служить, будто поклоняясь ей.

Рядом с троном Нерона уже побывали несколько женщин, но знать, с завистью поглядывавшая на Акте, понимала, что красавица заняла свое место прочно. Никто не смел спросить у Нерона, кто она такая и откуда пришла. Молчание было им на пользу. Открытое выяснение отношений обернулось бы очень кровавым конфликтом.

Акте заметила, как один преторианец внимательно разглядывает ее. Кроме него никто не решался задержать на ней пристальный взгляд. Она посмотрела на него в ответ мимо людских голов. Его звали Корнелий, и он был очень хорош собой. Всего один взгляд глаза в глаза, и она поняла, что исполнительный раб в будущем ей обеспечен.

Еще один знатный юноша долго смотрел на императорскую ложу. Акте помнила его. Нерон приглашал его к себе незадолго до того, как пришла она. Домиций никогда ее раньше не видел, но сейчас сильно мучался от чего-то, смотря на нее рядом с императором. Она ощущала его боль, несмотря на разделявшее их расстояние. А потом он вдруг совершил безумие - прыгнул на арену к львам.

Обеспокоенные крики его семьи в миг перекрыли сотни других голосов. Народ притих. Они не привыкли к тому, чтобы человек аристократического рода гулял, как безумный, в рядах среди черни, а потом вдруг решился на отчаянный шаг. Ему удалось спрыгнуть вниз, не сломив себе шею, но сам среди ее львов он не выживет.

На арене уже не осталось живых гладиаторов. А львов там расхаживало с десяток. Пока что они не успели добить только одного раба, да и того один песочно-желтый самец прижал своим немалым весом к земле. Через считанные секунды в его положении оказался и Домиций. Кинжал ему ничем не помог. Один лев повалил юношу на песок, два других запустили когти в руки юноши. Запах крови сделал свое дело. Львы еще не были сыты. Сейчас на него накинется вся стая.

Акте медлила мгновение, а потом решила вмешаться. Она спрыгнула на арену легко, почти не использовав силу крыльев. Все львы тут же послушались ее и отошли, лишь один не хотел отпустить Домиция. Акте оттащила его, схватив за гриву рукой.

- Иди! - скомандовала она. На арену уже вышли стражники, спровоцированные призывами матери юнца. Они увели бы его в любом случае. Он хотел поклониться ей, как и львы, она это видела по его глазам.

Ей было не жаль спасти его, но другой уцелевший мужчина-раб, ей не понравился. Христианин! Она ощутила это, едва опустившись на арену рядом с ним. Его воля била железной мощью из израненного тела. Он был едва жив, но успел сделать выводы из увиденного. Он тоже мог ей поклониться, как символу божественного, но Акте улетела раньше, чем он это успел.

Ее интересовал префект преторианской гвардии Гай. Она оказалась рядом с ним так, что никто не заметил, но он ощутил ее неслышное присутствие рядом и тяжесть сверхъестественной руки на своем плече.

- Тебе уже сказали, что теперь ты будешь исполнять мои приказы, как приказы самого императора.

Сделав над собой усилие, он кивнул.

- Ничего страшного в этом нет, - Акте легко взяла контроль над чувствами человека. - И ничего необычно нет в моем приходе. Ваш мир принадлежит мне.

- Что я должен делать для тебя?

- Ты должен проследить за теми, кого я укажу. В Риме их уже много. Это секты. Пока они ведут себя смирно, но их восстание не за горами. Их нужно будет вычислить и уничтожить раньше, пока они не станут представлять реальную угрозу для тебя или для меня.

- Кто ты? - он не смел даже обернуться на нее, но накопившиеся вопросы его изводили.

- Скажу лишь одно, - Акте аккуратно черкнула золотым когтем по его шее, оставляя свою метку. - Меня изгоняли из мира уже семь раз. Восьмого не будет. Ты этого не допустишь!

И она дохнула в его ухо огнем, изгоняя все его собственные мысли, а вместе с ними и любое сопротивление, которое он мог оказать.

Бесноватая

Ее имя означало Восьмая. Это имя дали ей родители или кто-то еще? Октавия уже не помнила. Богатый дом, в котором она родилась, остался в далеком прошлом. Впереди были только голод, нужда и скитания.

А еще была боль. Она поселилась где-то глубоко внутри сознания и полностью выжигала разум. С этой боли все и началось. С каждым днем боль становилась все сильнее и хуже. Она жгла, как огонь. И вот прекрасная дева из знатного рода стала несчастной бродяжкой.

Октавия раскрыла веки с золотистыми ресницами. Ее лазурно-синии глаза казались совершенно пустыми. Красоты мира вокруг она не замечала. Пустынная дорога под ее босыми ногами была раскаленной, но это девушку не трогало. Физическая боль отступала перед душевными муками.

Такие муки словами не описать. Когда-то старая гадалка предрекла ей, что человеческая душа, выжигаемая огнем целого легиона бесов способна страдать куда больше, чем тела множества людей страдали бы под пытками. Тогда Октавия не могла понять, что значат слова старухи. Было время, когда она не страдала от внутреннего жгучего огня. Теперь то время представлялось забытым сном. Безмятежных дней словно и не было. Когда наступает период страданий, человек забывает, что такое жить без них. Она забыла. Кроме раскаленной боли ничего не осталось, будто изнутри ее сжигали на костре. Разум горел. Голова была тяжелой. Бессонница мучила ее уже много дней, и девушка брела наугад по проезжей дороге. Один раз ее чуть не сбила подъезжавшая сзади колесница. Кто-то едва успел оттолкнуть ее с дороги. Октавия даже не видела кто. Ей это было и безразлично. Кто знает, если б та колесница ее раздавила насмерть, то внутреннему пытающему сознание огню тоже пришел бы конец. Вероятно, муки пройдут только вместе с жизнью. А если нет? Если после смерти станет только хуже.

Октавия присела под дерево, которое стояло невдалеке от дороги. Кажется, то была олива. На природе было лучше, чем в городе или деревне. Октавия долго скиталась среди населенных пунктов, и то были худшие времена. Люди нарочно толкали ее, не давали пройти, смеялись. Они что не понимали, что ей и так плохо? Или напротив понимали и от этого чувствовали свою полную безнаказанность. Люди становятся хуже диких зверей, когда видят, что кто-то слабее их и понимают, что за насмешки их не ждет кара.

- Их накажут, но не сейчас...

Кто-то это сказал? Или просто зашелестела от ветра крона оливкового дерева? Ей было все равно.

Голова горела, сознание будто сдавили раскаленным железным обручем. Говорили, такое происходит с теми, кто сходит с ума. Их разум оказывается в плену нестерпимой боли, и они больше не могут мыслить вообще. Она еще что-то понимала. Иногда пелена боли отступала, и к ней приходили чудесные видения. Вот она сидит за шахматной доской в родительском доме, в окно дышат ароматом садовые лилии, все рабы и слуги куда-то ушли, а рядом присутствует кто-то темноволосый, белолицый и крылатый. Он переставляет фигуры на доске удивительно длинными пальцами, а на груди у него цветет и благоухает ветвь неземных цветов. Они распускаются и множатся все время, прикрывая кровоточащую рану в его груди, там, где должно биться сердце. Кажется, ветвь срослась с ней. Небесные цветы обладают целительным свойством, но залечить ее не могут. Он очень силен, однажды он одним возложением руки на лоб вылечил ее от горячки, но исцелить себя он почему-то не в силах. Октавия перегибается через стол, чтобы коснуться непрестанно распускающихся цветков на ветви, но вместо этого случайно окунает пальцы в окровавленную рану. И ее пальцы проходят внутрь так, будто он не из плоти, а из эфира.

Наверное, ей это приснилось.

Октавия несколько раз моргнула, чтобы избавиться от ощущения, будто солнце прожигает глаза насквозь. И вдруг его закрыла огромная тень. Похоже на тень какой-то громадной птицы. Но нет, это был юноша. Красивый, как девушка, с темными волосами по плечи, в белой одежде, которая была простой, но почему-то смотрелась дороже, чем одеяния патрициев. Синие глаза ярко светились на фоне бесцветного лица и напоминали фиалки. Или сапфиры.

Он наклонился, чтобы коснуться ее курчавых растрепанных волос, и она не отшатнулась. До сих пор она шарахалась от всех людей и ей причинял сильную боль один только вид любых существ противоположного пола. А этот незнакомец вызвал вдруг какое-то приятное чувство. От его присутствия рядом боль отступила, уступая место волне покоя и тепла.

Где-то она видела его раньше. Давным-давно. И он вовсе не был жалостливым проезжим, который хотел подать хлеб бродяжке. С ним рядом даже коня не было. Странно, как тогда он смог догнать ее на безлюдной дороге.

- Иди в Рим! - это было не предложение, скорее напутствие или даже приказ. - Там собираются общины. Большинством они из бедноты, но среди них ты найдешь себе достойное место.

На этом наши пути, увы, разойдутся. Он не произнес этих слов, но она их скорее почувствовала, чем услышала. Непроизнесенные, они повисли в воздухе незримой преградой между ней и юношей. Кто он? Нужно было спросить его об этом, но она спросила о другом.

- Бесноватая! - прошептала Октавия, слово далось ей с трудом. - Женщина в деревне, мимо которой я проходила пару дней назад, назвала меня так. Что значит бесноватая? То же самое, что сумасшедшая?

- Это значит одержимая бесами. Они селятся внутри, и ты не можешь их прогнать, но разум горит, как в огне.

- И это навсегда? Они изведут меня до смерти?

Он поднял несколько упавших плодов олив и вложил в ладонь. Почему-то ей показалось, что ладонь у него принимает форму крыла.

- Не думай о бесах, что терзают тебя изнутри, - холодно посоветовал он. - Ты только больше их питаешь отчаянием. Думай о том, что тебе предназначено. И тогда станет легче. В самом бедном квартале Рима тебя ждет община, которая пока сама не знает об этом. Но едва они тебя увидят, они все поймут, бесноватая, - он подчеркнул последнее слова твердым нажимом голоса, за приоткрывшимися бледными губами мелькнули острые резцы. Казалось, он способен дышать огнем так же легко, как говорить. - А еще в Риме, прямо во дворце императора, тебя ждет твоя судьба. Но ты увидишь ее нескоро. А когда увидишь, то пожалеешь об этом.

Он легко дохнул ей в лицо ароматом каких-то забытых трав и цветов. И казалось, что его вздох должен изгнать память об этой встрече.

- Ступай!

Она встала и пошла, как во сне, почти сразу забыв о встрече. Прямо на дороге кто-то бросил пару еще годных для носки сандалий. Октавия одела их, хоть они и были слегка велики, но в них раскаленная почва уже не жгла ступни. Несколько путников, встреченных по пути, услужливо подсказали ей, как дойти до Рима. Правда, их слова почти сразу вылетали из головы, и приходилось спрашивать путь снова. Говорили, что в Рим одинаково прямо ведут все дороги, но это на проверку оказалось совсем не так. Если б не жуткое существо, которое попыталось украсть ее сандалии, то Октавия не погналась бы за ним и дорогу бы так и не нашла. Странно, что воришка неожиданно сослужил ей хорошую службу.

Когорта насмешников

Акте ощутила боль, как будто в тело впивались раскаленные гвозди. Такое случалось иногда, если кто-то из ее слуг не мог восстать из пепла, выбраться из жерла вулкана или прогрызть себе путь наверх из недр земли. Им это часто не удавалось, а больно было ей.

Очень сложно восстать из собственного пепла. Но все они были своего рода фениксами. И она тоже. Вот уже восемь раз она возвращалась назад в мир смертных после того, как ее уничтожали.

Первый раз случился в Египте, куда она явилась, восстав из праха ангельской битвы. Ее армии пали в пустыни. В песках проросло дерево, корни которого уходили в ад, а ствол пленил тела ее лучших воинов, обратив в их кору. Кровожадные ветви ловили путников наверху, а внизу в аду томилась темная половина Акте. Так случилось, что после падения они раздвоились. Ее тень стала чудовищем, абсолютно самостоятельным от нее. А вот Акте чувствовала себя зависимой. И ей это не нравилось.

Восстание ангелов, которое она возглавляла, оказалось неудачным. Ее громадная армия была распята и пронзена кольями на земле. Они горели и обращались в пепел. Почти никто не сохранил прежней красоты. Разные отряды и когорты ее войска пали в разных местах неприятной на вид планеты. Жизнь на ней тогда только зарождалась. Она зародилась, пока ее слуги исцелялись от полученных ран. Люди появились позже, ангелы были первыми. Их боль и пепел, напитавшие землю, стали основой для живущего ныне человечества.

Акте не любила людей и не любила воспоминания о проигранной войне в небесах. Они отдавали холодным ужасом, пеплом и болью. Боль представителей своего павшего легиона она чувствовала сильнее и острее, чем свою собственную.

После падения ее армии разделились. Какие-то их части пали в пустыни, став обожженными чудовищами, какие-то в моря и океаны, где приняли форму наподобие рыб, другие застряли в жерлах вулканов, пещерах, горах, степях, даже под землей. Те, кому больше всех повезло, окаменели в глубоких шахтах. Один отряд, особо яро выступавший против всевышнего, онемел и обратился в живой мрамор. Их сложно было отличить от простых статуй, если не знал их по именам, когда они еще были активными и живыми. Теперь за столетия им едва удавалось сделать несколько движений, да и то с большим трудом.

- Ты не зря начала войну, - один из ее бывших любимых подручных, ныне обожженный до кости Ремий все еще сохранял очертания летающего создания. Хоть и напоминал чудовище.

- Я знаю, - Акте вспоминала Египет. Единственная сохранившая красоту из всей своей армии она начала являться земным фараонам, и они подчинились ей. В Египте она стояла позади их тронов и шептала им на ухо свои приказы. Через них она правила лежащим перед ней миром и считала себя неуязвимой, пока не появился один избранный по имени Таор. Он стал оружием в руках бога против нее. И сам пожалел о том, что сделал, но назад ничего было не повернуть.

Тогда ее звали Алаис, и она погибла. Вместе с нею погиб и фараон, при котором она правила, Эхнатон. Затем были другие имена и другие правители, другие царства. Персия при царе Дарии, Греция, Атлантида, Индия, Вавилон. Были другие имена. Больше похожие на человеческие, чем на ангельские. Только ее сущность не менялась. Не менялись и намерения древнего ордена, основанного Таором при помощи его небесного покровителя. Юноша раскаялся и умер, а орден остался. Сейчас их называли христианами, и их учения перешли все разумные границы. Они вели себя совсем, как Таор, будто помнили, что ведут свой исток от его ошибок. По сути тот юноша был первым христианином задолго до возникновения христианства вообще. Только никто сейчас уже не помнил об этом.

Какая разница? Христиан скоро не останется, а вот ее павшие легионы восстанут. Она призывала все остатки своих армий, разбросанные после падения по разным уголкам вселенной, собраться во единое в Риме. И они сползались и слетались сюда.

Акте была удовлетворена тем, как быстро они откликнулись на ее призыв. Все, кроме одной когорты, самой слабой и самой малочисленной.

- Скажи, как там дела за волшебной чертой, куда вы не хотите летать? - как бы невзначай спросила она у Ремия. - Ты считаешь, мы правильно сделали, исключив их пока из общей армии? Или они подают признаки силы?

- Они ловкие, но слабые. И сильно повредились рассудком, - Ремий вздохнул. Он знал. Одна когорта осталась беспризорной. Они поселились в краях, незаселенных до сих пор людьми и поставили черту незримости. Это хитро: существовать рядом с миром людей, но невидимо для них. Планета будто разделилась. Одна часть чуть более скудной земли досталась людям, другая когорте насмешников, как звала их Акте, ибо их веселью и проделкам не было пределов. Люди не видели их и не могли к ним пройти, а вот они смело и часто шастали в человеческий мир и хулиганили, как хотели, но при этом оставались неуловимыми. Обиженные ими люди дали им много названий, даже не подозревая о том, кто они такие на самом деле. Те, кто их не видели, смеялись над рассказами о существах, которые считали выдуманными. Их неверие продолжалось до тех пор, пока жертвами не становились они сами.

Их царство было плодородным и изобиловало волшебством. Но, забыв о долге служить ей и сочтя себя невостребованными, они жили самостоятельно. Вероятно, более сильные когорты нечисти просто не признали их бывшими собратьями. Акте слышала, как пренебрежительно отзываются о них ее темные легионы. Появись они здесь и поклонись ей при других, и от них не останется мокрого места. Более сильные и жуткие твари просто разорвут их раньше, чем Акте успеет отдать приказ пропустить их к ней.

Пусть пока живут сами. Они развили уже целую цивилизацию на своих землях, но правителей сменяли чаще, чем меняется погода. Стоило бы отправить к ним своего наместника, но пока нет времени. При их проказливости им требуется кто-то сильный и надежный, кто будет следить за ними регулярно. Пока такого не было на примете. Хоть стань Нерон после смерти сверхъестественным созданием, она сделала бы их государем его. Таким образом из разрушенного человеческого мира, он плавно перекочевал бы на волшебный престол. Оставалось надеяться, что его там не свергнут так же быстро, как предшествовавших ему правителей.

Пролетавшие над волшебным царством слуги Акте донесли ей, что там опять восстание. Свергли очередного повелителя. Он не устраивал их. Их не устраивали все. И все потому, что они хотели видеть своим королем прежнего Денницу.

- Они хотят тебя, - твердил ей Ремий, ее падший ангел. Его обожженное пепельное тело отражалось в воде римского бассейна, некогда служившего баней во дворце, а теперь ставшего логовом ее самых преданных слуг. Еще они селились в подвалах и на крышах, откуда так легко взлететь и вспомнить про прежнюю жизнь в небесах.

- У меня нет на них времени пока.

Ремий дернул пепельными крыльями, будто плечами пожал, подобно человеку.

- Денница нужен всем нам. Они обойдутся. Они слабые. Им не за чем видеть тебя каждый день, чтобы наслаждаться твоим обликом и вспоминать про небеса, видя тебя. Они привыкли утешаться беспричинным весельем и проказами, как люди утешаются вином и хулиганят с похмелья. У них есть что-то, чтобы не так сильно страдать из-за тебя.

- Они демократы. Сами выбирают главного, сами свергают. Всем недовольны, драться не приспособлены. Когда людей не останется, я присоединю их земли к нашим, а пока мне нужно подыскать для них кого-то, кто будет временно править ими до моего прихода, и кого они не будут иметь права свергнуть. Кто-то из моего рода, моей крови...

- Но таких нет, - философски заметил Ремий.

Есть Нерон! Но о нем она промолчала. Он ей не родня, если считать по крови. Он из царского рода, а не из ангельского. Только вот именно он оказался первым существом во вселенной, с которым она ощутила странное душевное родство. Ее тянуло к нему. Ему можно было доверять. Он не предаст. Скорее он убьет себя, чем сможет подвести ее. После войны с собственными собратьями в небесах Акте больше всего ценила в друзьях преданность. Нерон стал ей первым другом за вечность. Другие правители были лишь беспомощными игрушками в ее руках.

- Я выберу кого-нибудь сама и пошлю к ним в качестве наместника, - пообещала Акте. - Только это будешь не ты. Ты нужен мне здесь.

Пепельная тень парила над бассейном. Пепел сыпался в чистую воду, но когти под ним были твердыми, хоть и обожженными беспощадным небесным огнем. Акте не хотела посылать Ремия лишь потому, что он проявил бы к проказникам излишнюю жестокость. Она этого не желала. Они стали ей симпатичны с тех пор, как отбили у человечества большую часть земли и развили там собственный мир. Оставшуюся часть планеты уничтожит она. И все снова станет, как в раю. Лишь с небольшим оттенком мрака, потому что они невероятно изменились после падения. Когда не останется людей, вселенная снова будет принадлежать существам, которые заселили ее первыми. Не останется человечества - не останется зла и повседневной серости, которая плодилась вместе с ними. Мир станет черной копией небес.

- Мы создадим собственный рай здесь, - пообещала она Ремию. - Мрачный рай чудовищ, статуй и всех прочих падших ангелов. На костях людей, на обломках Рима, на остатках попранных моими стопами цивилизаций. И ты будешь главным при мне! Мы выпьем все остатки живой крови, и наступит наше царство.

Ремий ликовал, хлопая пепельными крыльями, а кто-то подсматривал в дверную щель.

На арене

Домиций вернулся сюда с наступлением темноты. Он хорошо заплатил стражам, и они его пропустили, дав возможность остаться одному в месте, где он чуть не погиб. Тогда здесь проходили бои, теперь кругом было пусто. Под ногами скрипел песок. Днем он был окровавленным, а сейчас? Юноша наклонился и пропустил сквозь пальцы горсть песчинок. В темноте было не различить впитали ли они дневную кровь.

Наверное, львов снова заперли в клетки, а единственного чудом выжившего раба отвели в темницы. У Домиция в ушах все еще стояли упреки родни за безумный поступок. К нему даже пригласили лекаря, чтобы проверить, не сошел ли он с ума. Одно дело сражаться или состязаться в воинском искусстве или езде на колесницах. Такое безрассудство допустимо и служит на благо репутации рода. Но принести себя в жертву без битвы и без вины... Этого не мог понять никто.

Домиций окинул долгим взглядом пустую арену. Странная способность видеть в темноте стала открытием для него самого. Когда дневные страсти улеглись, он пожалел, что рядом больше нет львов, чтобы его растерзать.

Зачем она спасла его? Красавица с крыльями! Он ведь кинулся на съедение львам, потому что это она ему приказала. Молча, не произнося ни слова. Она или кто-то темный, кто стоял рядом с ней?

Домиций напрягал мозг, стараясь точно припомнить. Ничего! В голове стало пусто. Он точно помнил, как кто-то назвал красавицу Акте. Кажется, так же звали и бывшую пассию Нерона, вольноотпущенницу, жившую при дворе. Нынешняя Акте больше походила на особу царских кровей. Или даже на божество, самовольно спустившееся с Олимпа.

Нерон стоил того, чтобы к нему снизошло божество. Домиций разговаривал с ним всего несколько минут, а уже не мог его забыть. В императоре было нечто сокрушительное, темное и одновременно притягательное. Мысли о нем еще долго преследовали юношу уже после того, как он покинул дворец.

Что это? В темноте будто метнулось грациозное львиное тело. Домиций вышел в центр арены. Там во мраке стояло нечто, приготовленное, очевидно, для следующих представлений. Оно было огромным, черным и закрывающим собой небеса. Наверное, оно сделано из гранита. Юноша оказался в тени громадных крыльев, у самого изножия когтей, упиравшихся в песок арены. Это творение куда грандиознее и страшнее, чем скульптуры во дворце Нерона. Оно и впечатляло, и пугало одновременно. Интересно, для чего именно его поставили здесь? Какое удивительное представление с ним запланировано?

Домиций случайно наступил на гранитный коготь, и тот целиком вспорол ему подошву сандалии, поранил кожу. Брызнула кровь. Ну и ну!

Юноша отвернулся всего на миг. Кажется, в темноте все-таки гуляли львы. Он замечал юркие проворные тела то здесь, то там. Вон они уже на трибунах! Хоть туда снизу было и не залезть, но он пошел посмотреть.

Резкий толчок сбил его с ног. Что-то ударило в спину с такой силой, что чуть не сломался позвоночник. Нечто развернуло его, как игрушку, приподняло вверх и прижало спиной к нижней трибуне.

Все произошло так быстро. Домиций даже не успел сопоставить громадное живое существо, склонявшееся над ним с истуканом, которого недавно видел в центре арены.

Издалека было не разглядеть, стоит ли там все еще истукан, но живая тварь, дышавшая ему в лицо смрадом и жаром, была удивительно похожа на него. Поймет ли она человеческий язык, если предложить ей золота за свою жизнь? У Домиция еще остался кошель, наполовину полный монет. Но от дикого зверя ими не откупишься.

Откуда он здесь взялся? Упал с небес, вслед за божеством по имени Акте, пришедшим с Олимпа? Мысль мелькнула в тот миг, когда черный коготь разодрал на нем тогу и провел по обнажившейся груди. Боль прожгла насквозь. Кожа на груди вскрылась кровоточащей царапиной. Существо слизнуло со своего когтя кровь.

Домиций чувствовал спиной каменный барьер у основания трибун. Сознание мутилось от кровопотери. Минута и все будет кончено, но существо бросило его на спину у трибун и неожиданно кануло в темноту.

- Ее раб! - то ли шипение, то ли шепот.

Домиций не расслышал до конца. Он просто потерял сознание.

Власть сената

- Утром на арене нашли юношу, который пытался покончить с собой во время состязаний, прыгнув к львам.

Нерон проронил слова, как бы между прочим. Акте, лежавшая у бассейна, подстелив под спину собственные крылья, смотрела ввысь и почти не слушала его.

- До сих пор самоубийство в Риме было методом казни, никто не делал этого по наитию, - лениво заметила она, считая звезды в темном небе над дворцом.

- Он решил стать первым.

- Почему?

- Может тебе будет интересно это выяснить. Ты ведь любишь самоубийц.

- О, да, но не тех, к кому прислали отряд солдат с приказом вскрыть себе вены. Предпочитаю тех, кто пришел к такому избавлению от уз плоти сам.

- А в чем разница? - Нерон и, правда, не понимал.

- Ну, - Акте выразительно повела изогнутыми бровями. - Вторая категория ближе мне по духу.

- Значит, я в итоге отнесусь ко второй.

Она посмотрела на него с интересом. Обычно люди цеплялись за жизнь. Не мог же он быть во всем исключением.

- Что сейчас с этим юношей?

- Ничего, - Нерон лениво тронул струны лиры. - Он потерял сознание, ударившись головой. Пока он погостит у нас. Посмотрим, что он нам расскажет, когда очнется.

- Тебя все еще интересуют занятные рассказы? О воскрешение мертвых, например?

Нерон молчал. Значит, память о погибшей вольноотпущеннице начала постепенно вытесняться из его сердца. Настало время для нового увлечения и новых открытий.

- В Египте я приносила в жертву земле птиц, потому что... - она нахмурилась, не в силах это произнести. - Какое право они имели летать, когда моему легиону отрезали крылья.

- Понимаю, - он снова тронул лиру. Звук получился напевным.

- Ты заботишься о своем народе, я о своем, но мой народ сильнее, выживет лишь он.

Это значило, что людей не останется. Что он скажет?

- Я ни в чем и никогда не возражал тебе.

Такой беспечный ответ! Никогда! Они вместе совсем недолго, а казалось, что они были вдвоем всегда. Акте привыкла к нему. Такого раньше никогда не случалось. Ни с одним из тех правителей, при которых она существовала.

Она помнила, как пришла к нему ночью. У нее было другое имя, но она видела его тоску, память о потерянном объекте первого увлечения поразила ее настолько, что она великодушно разрешила:

- Ты можешь называть меня Акте.

Теперь это имя стало ее именем. Имена для нее были, как маски. Сколько было эпох столько и имен. Но менялись лишь эпохи и имена, сама она оставалась прежней, еще более незыблемая, чем статуи, которые вместе с ней очутились во дворце. Можно было сказать, что они поселились здесь. Неопытный взгляд мог не заметить, что это не они стали украшением дворца, а сам дворец сделался местом их обитания.

Нерон был первым, кому она честно рассказала про свой легион восставших ангелов, про падение и новую власть уже на земле, про дремлющую где-то в аду темную половину. Он старательно опускал взгляд, когда слушал ее, наверное, собирался положить все это на стихи.

- Ты император Рима, но у тебя нет столько власти, сколько у меня, хотя ты сумел ограничить сенат. Правишь ты, а они копят свое недовольство. Мне это по душе. Я люблю распри. Особенно кровавые. Люблю делать людей своими игрушками. Ты должен был бы бояться меня, как твои предшественники, но я не чувствую твоего страха.

Это тоже было удивительно. Обычно столкнувшись с холодом небес в ее лице, люди становились отчасти запуганными, отчасти впечатленными ее силой. Но не он. Он воспринял ее приход, как должное.

Нерон, как будто ни секунды не сомневался в том, что однажды такое создание, как она явится именно к нему. От его лиры исходили певучие звуки, когда он прикасался к струнам. Все рабы давно удалились, оставив лепестки роз плавать в кристально-чистой воде, охранники перед дверьми спали. Львы только делали вид, что спят.

Акте свободно расправила крылья и обернулась к Нерону.

- Кто-то ходит по дворцу и заглядывает в лица моим скульптурам, - она это ощущала всеми порами кожи. - Он что-то разглядел в них.

- Я сам пригласил его. Один сенатор, который весьма недоволен, как ты недавно выразилась, моей почти неограниченной властью. Он резко высказался в сенате недавно и даже упомянул тебя.

- Вот как! И что он сказал?

- Что-то вроде того, что смертным не место с живыми богами.

- Давай это проверим!

Она ринулась с места.

Человек с дерзкими мыслями и стальной волей действительно скитался по залам дворца, куда с недавних пор начали пускать только редких избранных. Акте позволяла сюда войти только тем, кто избран в жертву. Раз Нерон пригласил сюда этого сенатора, то хотел видеть его жертвой ее когтей. Это было занятно.

Сенатор по имени Люций скитался по залам, как по мраморному лабиринту. Раньше он хорошо ориентировался здесь, и теперь не мог понять, почему никак не может дойти до покоев императора. Все пути вроде бы были старыми и знакомыми, тем не менее, они все дальше уносили его от цели, как зеркальный лабиринт. Переходы множились, как в отражениях. Он все шел и шел, а дойти до цели никак не мог.

Акте вспорхнула наверх колонн и следила за ним оттуда. Человек внизу напоминал обеспокоенное насекомое. Теперь он уже шарахался от статуй. Видно, чем-то они его успели напугать.

Значит, ему не понравилось ее присутствие рядом с троном императора Рима. Акте выпустила когти и задумчиво разглядывала их остроту. Их стоит заточить. О человеческую плоть.

Какая-то статуя, кажется, заговорила с Люцием. Слышался тихий голос из мрамора. Это хорошо! Голоса духов, поселившихся внутри статуй, обычно сводили людей с ума. Медленно, но верно. Статуя дамы-павлина с зеркалом в руке, из которой росли перья, приковала к себе внимание сенатора.

Ее голос звучал, как вода, журчащая по камням. Слова были почти неуловимы для слуха, но носили мрачный смысл.

Акте самой пришлось навострить уши, чтобы расслышать все с высоты колонн.

Казалось, что мраморные павлиньи перья, растущие из спины, плеч, рук и затылка статуи, слегка шевелятся в такт угрожающим словам.

- Как Агриппина! - шептал мраморный голос, и каждая его фраза была словно эхо предыдущей. - Как Поппея! Как мертвая дочь Нерона!

Люций стоял спокойно, пока зеркальце в руке статуи не повернулось к нему. Оказалось, что оно отражает, как настоящее. Внутри него Люций разглядел свой собственный живот, проткнутый копьем.

Акте нагнула голову с высоты колонны, на которой сидела, чтобы тоже рассмотреть. У мраморного демона-павлина определенно имелось чувство юмора. Подбор имен многое характеризовал. Агриппина была убита острием в чрево за то, что родила Нерона и упустила контроль над ним. Поппея, вторая его супруга, умерла при родах. А дочь Поппеи... Акте даже не знала, как та умерла. Ей это было неинтересно. Главное, что Нерон сейчас был свободен и от детей, и от женщин. А это значило, что он мог принять у себя падшего ангела.

- Как твоя первая жена, - пропел голос из мрамора музыкальным эхом, и Люций отпрянул. Очевидно, участь его первой жены была не более завидной, чем судьба уже перечисленных женщин.

Акте вонзила когти в твердыню колонны, чуть провела вперед, чертя глубокие царапины прямо в мраморе. Остроту своих когтей она проверяла таким образом ни раз, и мрамор всегда стонал в ответ, словно был живым.

- Наваждение! - Люций отшатывался от всех статуй, которые попадались ему на пути. - Или просто актеры в хороших масках.

Второе предположение он проверить не решился. Он не смел прикоснуться к изваяниям.

Акте спрыгнула с высоты и плавно опустилась у него поперек дороги.

- Сенатор! - она слегка кивнула златокудрой головой, давая прядям свободно упасть на лоб. Крылья, раскрытые ореолом за спиной и причудливые старинные украшения на запястьях обычно восхищали или пугали людей. Что произойдет на этот раз с человеком, который увидел ее близко? Акте реакция людей всегда занимала.

- Говорят, ты против того, чтобы божество гуляло по дворцу твоего императора, - она плавно двинулась к нему. - Вероятно, ты предпочел бы пригласить меня на постоянное проживание в свой собственный дом.

Он был слишком изумлен, чтобы ответить, но страх уже давал о себе знать. У него подрагивали кисти рук, а вокруг уже собирались львы. Их тела мелькали между постаментов. Акте не позволяла смертным рабам заходить в изолированные от посещений залы, но львов здесь было предостаточно.

- Правда, вместе со мной тебе придется пригласить и всех моих статуй. Вижу, с некоторыми из них ты уже познакомился.

Дама-павлин подмигнула ей издалека. Мраморное лицо дернулось и застыло. Статуи любили играть: миг, движение и опять мертвая неподвижность. Даже неясно становилось, двигались они или так только показалось.

- Император не должен слушаться сената, - она обошла вокруг Люция, заглядывая поочередно в лица стоящих поблизости статуй. - Ты правильно сделал, что пришел ко мне сам. Иначе мне пришлось бы прийти в сенат, чтобы забрать тебя оттуда. Естественно силой! Я все делаю силой. У меня ее через край, - Акте могла бы легко сокрушить одну из массивных колонн, подпиравших потолок, но решила воздержаться от бессмысленного разрушения. Сокрушить человека сейчас куда важнее, чем здание. - Ты первый смертный, посмевший за века, отрыто высказаться против моего присутствия рядом с правящей особой.

Она легко обхватила когтистыми ладонями лицо Люция, который и хотел бы выхватить кинжал, который по привычке носил за поясом, но сил не хватало. Давление от присутствия рядом сверхъестественного существа обычно слишком сильно сказывалось на людях, не только разрушая их мозг, но и лишая физических сил.

- Всеми царствами и царями создан править тот, кто послан свыше. В данном случае это я. И горе тому, кто встанет на моем пути.

Ее дыхание обожгло ему лицо. Акте привыкла к тому, что дышать огнем - это ее главная разрушительная сила. Люди боялись огня, ни чуть не меньше, чем ангелы. Людские массы обычно преклонялись перед теми, кто может огнем управлять. Она могла.

Акте легко бы поставила этого зазнавшегося человека перед собой на колени, если б пожелала. Но его кровь волновала ее больше.

Кровопускание это то, что одобрят и львы. Она поманила одного из них когтями правой руки, а левой рукой со всей силы ударила в живот Люция. Ее когти вошли глубоко в плоть человеческого чрева. Не потребовался ни нож, ни копье, чтобы Люций повторил судьбу Агриппины. Его тело с пробитым насквозь окровавленным животом осело на роскошный дворцовый пол. Акте кинула вырванные внутренности рядом и подозвала львов. Пусть пируют. Чем лучше их кормить, тем больше они будут чтить свою госпожу. Скоро от тела сенатора ничего не останется, кроме костей. Кости можно будет растолочь в порошок и сделать из них чудодейственное зелье.

Акте смотрела, как львиная стая начала обед. Странно, люди ей совсем не нравились, а вот львов она полюбила.

Мучения

Лицо в обрамлении золотистых кудрей казалось ослепительно красивым. Таким может быть лицо сверхъестественного существа, а не простого человека. Так почему же тогда золотистая голова венчает плечи, одетые в ветхий дешевый наряд? Простая одежда и грубое тело так не сочеталось с роскошью неземной красоты.

При виде этого лица Октавия ощутила, как земля уходит из-под ног. Внутри все запылало от невыносимой боли. Удар огня! Она опять это ощутила. И в мыслях тут же возник простой вопрос: за что? Почему этот образ так ее терзает? Стоило ли бежать так далеко, чтобы снова столкнуться с ним?

Этот человек ее не знал. Во всяком случае, он каждый раз равнодушно проходил мимо, даже не бросив на нее взгляда. А ей от одного его вида становилось так мучительно больно, будто ее живьем сжигали в огне. Вид нечеловеческой красоты обжигал? Но только ее одну. Другие его не видели? Или же на них он не производит никакого впечатления? Как такое может быть?

Октавия видела сияющего незнакомца каждый раз лишь по нескольку секунд, а боли потом хватало на много дней. Это все равно, что получить солнечный удар. Ощущение и вправду было таким, что солнце пало с небес и теперь шагает по темным римским улицам, прикинувшись прохожим, завернувшимся в убогую одежду. Только солнцеподобную голову не скрыть. Она светиться в темноте. И, кажется, стоит лишь прикоснуться пальцами к золотым локонам, как кожа на руке сгорит.

Девушка привалилась спиной к стене какого-то здания. Дыхание перехватило. Незнакомец уже скрылся в вечерней толпе, как будто его и не было. А она не могла ни двигаться, ни говорить, такое впечатление он на нее произвел. Этот человек, как будто был повсюду. Во всяком случае, она видела его особенно часто. Он не мог всюду следовать за ней, куда бы она не отправилась. Так может, это были разные люди? Просто очень похожие на вид.

Незнакомец с золотыми локонами и бесчувственным прекрасным лицом всегда выглядел как-то по-разному, будто менял маски. Иногда она встречала его на одной улице или дороге за час по десять раз. Вдруг это просто наваждение? Но какой он реальный! Какой пронзительный у него взгляд! И каким презрительным холодом от него веет по отношению ко всем женщинам мира. Он словно хочет раздавить их всех. Именно женщин! Он ищет какую-то одну, определенную... и только она ему нужна. Другие его не интересуют.

От этого Октавия и ощущала больше всего боли. Вид незнакомца пронзал резким мучительным желанием, но было понятно, что надеяться на его взаимность бессмысленно. Его не привлекает вид смертных женщин. Он ищет то, что принадлежит ему по праву. И ревность тех, кто восхитился им, в этом случае не будет знать границ. От ревности можно даже покончить с собой. Октавия это знала. Хоть ее ревность и была направлена на пустоту. Она ни разу не видела глазами свою соперницу, но разумом ощущала ее наличие.

Люди, наводнявшие римские улицы, спешили куда-то. Они могли сбить ее с ног, могли даже раздавить. Но ей было все равно. Спазм боли от увиденного еще не прошел. Лицо, подобное золотой маске, еще несколько раз промелькнуло в толпе. Иногда казалось, что оно существует повсюду, дробясь, как солнечный свет, отраженный стеклом.

Ей стало дурно. Накатывал обморок. Октавия присела на обочину дороги, едва различая собственное отражение в луже у своих же ног. Оно тоже было прекрасно, но многоликий незнакомец этого не замечал. Он искал не ее. Ее спутанные светлые кудри, золотистые ресницы и голубые глаза не производили на него никакого впечатления. Октавия смутно помнила, что в прежни безболезненные времена, молодые люди считали редкостной ее красоту. Но ему было все равно. Так кто же он?

Есть ли у него имя? Существует ли он, как единая личность, а не мелькающее в толпе размноженное наваждение? Есть ли он вообще? Или это все ее воображение.

- Легче было бы умереть, чем терпеть его присутствие, - прошептала Октавия более для себя самой, но кто-то ее услышал. Кто-то из прохожих остановился и склонился над ней, проявляя участие. Ей бы хотелось, чтобы это был тот ослепительный красавец из толпы, но это оказался какой-то старик.

- Ты пришла в Рим издалека? - он обеспокоился, заметив, как сильно изранены ее ступни. - Ты устала? Ты голодна? Если ты бежишь от своих хозяев, то я знаю, где есть надежное укрытие.

Последние слова он прошептал так, что б не расслышали прохожие.

- Я не рабыня и никогда ею не была, - хоть ее одежды и износились, но он должен был заметить, что они никогда не могли принадлежать человеку низшего сословия. Хотя кто знает, что могли подарить хозяева своим вольноотпущенникам или любимым рабам. Говорили, что император Нерон тоже был влюблен в бывшую рабыню и, наверняка, одаривал ее всем, чем мог. Октавия была всегда свободна физически, но рабство ощущалось где-то глубоко внутри. Образ в толпе ее поработил.

В голове все еще горело от боли. Она почти не видела седого старца, заботливо рассматривавшего ее. Правда, ей не понравился какой-то символ, мелькнувший на его руке, хоть она и видела его всего лишь миг.

- Кто ты, дитя? - он слегка коснулся ее головы. - Как твое имя?

Какое-то мгновение, она сама не могла вспомнить, как оно звучит.

- Восьмая. Я восьмая по счету, - только и произнесла она. Губы сами сказали это.

Больше старик не спросил ни о чем. Он помог ей подняться. Вместе с заботой от него исходили какой-то приятный покой и душевная теплота. Странно, что совершенно чужой человек может вести себя так по отношению к кому-то, кого встретил на улице.

- Пойдем! - сказал он. - Я покажу тебе место, в котором мы собираемся по ночам. Там безопасно. Ты можешь оставаться там столько, сколько пожелаешь сама.

Метки бога и дьявола

Домиций спал. Акте села рядом с ним и молча разглядывала его. Есть ли на нем метки? Ей почему-то показалось, что есть. Но кожа юноши была чиста. Она даже отвела пальцами каштановые волосы, чтобы проверить, нет ли отметины под ними. Огненных знаков на нем не обнаружилось. Но чувствовалось, что они есть. Как странно! Она могла с уверенность сказать, что Михаил еще не встречался с ним и не пометил его для своего избранного общества убийц. Возможно, это произойдет в будущем? Обычно она не заглядывала так далеко.

Во дворце перед ней легко открывались все двери, закрытые для других, но сюда она предпочла влететь ночью через окна. Так ей было привычнее. Подглядывать за другими всегда лучше так, чтобы никто не заметил и тебя.

Юноша крепко спал на весьма неудобном ложе. Никто и не подумал отвести ему достойные его ранга покои. Ведь его вообще сюда не звали, а приняли из милости. Нужно было оставить его на съедение львам. Акте уже пожалела о том, что вмешалась и его спасла.

Спящий был красив. Он слишком сильно напоминал другого человека, которого хотелось бы забыть.

Тот другой юноша был египтянином. Кажется, его звали Таор. Кажется...

Сколько столетий с тех пор прошло? Акте не считала годы и века, как их принято считать у людей. Люди всему установили счет и все спешат запечатлеть в камне или записях, потому что сами не вечны. Люди понимают, что смертны и это делает их уязвимыми. Она посмотрела на свои заточенные когти, которые когда-то оставляли глубокие метки на стенах древних пирамид, а теперь оставляли такие же, если не более глубокие отметины, на римских колоннах. Ей нравилось оставлять свои следы, чтобы утвердить себя владелицей данных монументов, а люди просто опасались, что память о них исчезнет с их смертью. Египетские фараоны, например, желали излагать свои истории в иероглифах на стенах собственных гробниц. Так было принято. Таким образом после того, как время их жизни истекло, они все равно продолжали существовать в причудливых рисунках на внутренности пирамид. Акте людской страх исчезновения не тревожил, потому что все время в мире принадлежало ей. Она была уже до того, как мир был создан. Любимый ангел бога в раю - им когда-то была она. Затем случились молниеносное восстание и еще более молниеносное падение. Только после начал зарождаться мир. Равнина, в которую пали ее восставшие ангелы, постепенно стала превращаться в место, называемое землей. Первые люди осквернили его еще больше, чем пепел сгоревших ангельских тел, от которого по земле начала распространяться первая зараза.

Люди были смертны и в чем-то подобны скоту. Вначале они даже говорить не умели, а потом ее старый небесный противник вдохнул в них разум, и на бесплодных равнинах начали зарождаться цивилизации. Первые королевства людей, а не сверхъестественных созданий. Люди, будто в насмешку над павшими на землю или в ее недра ангелами, стали развиваться, как раса.

И все равно эта раса осталась под пятой у своих более могущественных и практически незримых для людского глаза предшественников. Те обитали прямо рядом с людьми: в лесах, водоемах, рощах и все равно люди их не замечали, но страдали от них. Когорта насмешников оказалась наиболее расположенной к людям и часто втягивала их в свои игры, чтобы медленно губить. Они строили свои города рядом с людскими и со временем могли бы породниться с человечеством. Этому следовало положить конец. Акте еще не выбрала наместника, которого к ним пошлем. Может стоить вдохнуть немного сверхъестественной силы в этого спящего юношу, сделав его таким образом своей безвольной куклой, и послать к ним на трон. Пусть правит от ее имени, пусть ее язык говорит его губами, ее глаза видят его глазами...

Акте уже склонилась над спящим юношей, желая вдохнуть струю огня из своих губ в его. Ее дыхание всегда было огненным. Оно разольется по его венам, обжигающее, как яд, и полностью вытравляющее из него все человеческие качества. Пора! Нужно сделать кого-то из людей полностью своим. Этот юноша достаточно красив, чтобы в царстве сверхъестественных созданий, его приняли ее ставленником. Акте уже раскрыла губы, из которых вырывалась струйка пламени, как вдруг за окном заворковали две холеные белые голубки. Акте легко понимала язык птиц и зверей - качество, которого были лишены все люди.

- Спит! И даже не подозревает, какая судьба ему уготована, - разобрала она в птичьем ворковании. Это были две голубицы, две особи женского пола с нахохленными веером, как у павлинов, белоснежными хвостами, и каждая из них по-своему сочувствовала красивому юноше.

- Не сокрушайся о нем, - ворковала вторая голубка. - Если бы христианский бог не выбрал его своей жертвой, то он стал бы жертвой его любимого ангела.

Христианский бог! Акте встрепенулась. Секты, собиравшиеся в злачных закоулках Рима, вызывали у нее все больше подозрений. Старый орден "Меченых", как будто оживал в них и становился все более сильным. Сама она давно не опускалась до того, чтобы скитаться по городу и заглядывать в каждую щель. Но голуби... они летали повсюду и все повидали. Их стоило послушать.

- Жаль, что одной жертвы не хватило, - продолжала первая голубка. - Тогда он потерял бы лишь своего брата, а свою жизнь сохранил. Зачем приносить в жертву сразу обоих братьев.

- Потому что они очень разные. Да, их двое. Сутки тоже разделены надвое: на день, и на ночь. Если жертвы будет сразу две и обе из одного рода, то таким образом каждая сторона получит свое: и светлая, и темная.

- Раньше было иначе, - озабоченное голубиное воркование начало резать Акте слух. Она бы впилась когтями в обеих голубей, если бы не хотела дослушать их разговор.

- Раньше бог не хотел утвердиться в мире, куда изгнал своего любимца. А теперь его новая религия готовится охватить весь мир. Скоро и нас могут начать приносить в жертвы.

- Нет, не нас, звериные жертвы отменят, но человеческих жертв будет без числа: и в прямом, и в переносном смысле.

Как много они знают! А на вид просто голуби! Акте прикусила губу. Разве до сих пор человеческих жертв хотела не она одна? С чего бы и богу их захотеть? С того, что Михаил создал из людей орден, который каждый обусловленный промежуток времени, загоняет ее в ловушку? Хоть любимый ангел бога давно проклят, но его убийцы тоже должны становиться в итоге жертвами. Таков сложный устав справедливости.

- А что насчет брата юноши? - продолжали тараторить голуби. Их воркование эхом отдавалось в ее ушах.

- Человек, называемый ныне Петром, тот, что возглавляет тайные общества молящихся, станет ему и спасителем, и палачом.

- А Домиций? - голубка впервые назвала имя.

Акте метнула гневный взгляд на окно. Зря она это сделала. Двум воркующим голубкам, должно быть, ее глаза показались сверкающими рубиновыми огнями. Птицы встрепенулись и улетели. Они не хотели, чтобы Акте сожгла их своим дыханием. Как только за минуту до этого они оказались так беспечны, что подлетели к самому окну. Наверное, так хотели посмотреть на юношу, о котором сплетничали, что совсем потеряли бдительность.

Акте сама пришла сюда, чтобы посмотреть на него. Но ее привлекла совсем не красота и участь спящего. Было что-то магическое в нем, что ее притянуло. На лице и голове нет никаких отметок. А на его груди? Акте распахнула и так уже порванную тогу и заметила края пяти неровных царапин, будто какой-то зверь провел по его коже когтями. Вот оно? Она порвала тогу до пояса, обнажая весь шрам. Метка зверя! Метка дьявола! Метка ее темной половины, безвыходно застрявшей в аду. Сатана, как называли его христиане. По сути, он был лишь ее тенью, сформированной после падения. Акте помнила: удар о землю, боль, злобный гнев отделился от нее темной тенью, и появилась вторая половина с черными крыльями и определенно мужским лицом. Темный ангел был, как отражение нее, только немного видоизмененное. Они не смогли соединиться снова в одно целое, их разбили толщи огня и земли. Не то, чтобы Акте сожалела об этом и чувствовала себя без него неполноценной, но иногда ей снилось, как притягательный голос зовет ее откуда-то из глубин мироздания или из самых недр земли. Он почти пел, и удержаться от того, чтобы последовать за ним просто не было сил. В эти моменты она могла проломить стены, чтобы его найти. Она находила потайные ходы, выстроенные ее павшими собратьями, и спускалась в самые глубины. Но чем глубже она оказывалась под землей, тем дальше становился манящий голос. Это как проклятие, знать, что тот, кто не может существовать без тебя, находится где-то рядом, но чем ближе ты к нему идешь, тем больше отдаляешься. И любые попытки соединения превращаются в пытку.

От этой пытки она страдала давно в Древнем Египте, когда как из ниоткуда появился необычный юноша по имени Таор. Он принадлежал к немху, выходцам из простонародья, которых за военные или какие-либо еще заслуги, возвысил фараон Эхнатон. Таор был чрезвычайно красив, и сейчас, вспоминая его повадки и характер, можно было с уверенностью сказать, что именно он стал первым христианином задолго до появления христианской веры вообще. Первый избранник бога отчасти был язычником, отчасти вообще атеистом. Зато его поведение и чувства полностью соответствовали теперешнему безупречному самоотречению христиан во имя спасения других. Таор считал, что его долг, как человека, принести в жертву всего себя, если от того будет хоть немного пользы любым живым существам. Желая спасти невинных пострадавших, он случайно облагодетельствовал целую армию проклятых, которые над ним весело посмеялись. Но суть не в этом. Таор был избран, чтобы спасти мир всего одним знаменательным жестом, а не долгой чередой благодеяний. Случилось так, что его заметил в глубокой ностальгии блуждавший в песках, куда некогда пали ангелы, архангел Михаил. Он то и вложил в руку юноши особое оружие, способное убить сверхъестественное создание.

Акте приложила руку к своей шее. Тогда в Египте она не успела даже ощутить удар, но голова слетела с плеч. Таор ударил молниеносно. Он сам не верил в то, что делает. Кинжал сотканный из лучей солнца, в которых когда-то Акте родилась, сделал свое дело. Таор и Михаил на какое-то время остановили ангела, жаждущего захватить весь мир. Но уничтожить ее окончательно оказалось нельзя. Человечество всего лишь получило временную передышку. Тело Акте спустя столетия возродилось снова из того же солнечного света, в котором родилось впервые, только уже закатного, а не рассветного. Она снова существовала. А вот темная половина в аду не умирала ни разу, но с каждым перерождением все больше отдалялась от нее. Скоро она превратиться просто в миф. Акте уже и сама не знала, хочет ли она итогового воссоединения с ней. Жаль, что орден помеченных людей, основанный Таором и Михаилом, тоже продолжал существовать. Бессмертием их, правда, не наделили. Зато им можно было выбирать приемников, которые продолжат их дело. Это были люди с железной волей и обработанными небесной моралью головами. Название их ордена каждое столетие менялось до тех пор, пока не возникли первые христиане. Акте не была до конца уверена, но может, если уничтожить всех христиан, то изживет себя и орден. Только нужно проследить, чтобы не осталось ни одного человека, способного передать учение об ангеле, жаждущим уничтожить мир, дальше.

Конечно, орден это не все христиане, а только какие-то избранные из них. Михаил не метил всех, кого попало. Только редкостных людей, отвечающих его жестким требованиям.

Не так давно Акте сама начала отмечать людей. Ставить свои метки на живом теле из плоти и крови, и таким образом полностью порабощать человека, было куда приятнее, чем иметь простых рабов, каких имеют все знатные римляне. Помеченные люди обязаны были подчиняться ей, забыв о собственной воле. Если бы она посреди ночи парила над пропастью и призывала их туда, то они обязаны были проснуться и пойти на смерть, туда, куда зовет госпожа. Если она прикажет им войти в огонь, отсечь себе руку, выколоть глаза, убить собственных родных, то они, не задумываясь, это совершат. Только в отличие от Михаила она не злоупотребляла своей властью. Зачем? У нее хватало сверхъестественных слуг, которые могли сделать все что угодно без ущерба для себя. У людей хрупкие тела. Таких слуг для сложных заданий не применишь. Никто из них не проникнет ни в жерло вулкана, ни в толщу воды, ни в недра земли, при этом не погубив себя. Акте проявляла к ним снисхождение. Пока они не будут ей нужны, она их не призовет. Но грянь война, в которой люди станут ей нужны, и тогда она сожмет руку в кулак, призывая всех отмеченных ею, и они слепо придут на зов. Их глаза не будут видеть ничего, кроме ее воли. И они пойдут на смерть ради нее.

Акте наклонилась, чтобы поставить свою метку и на спящем Домиции. Пусть присоединиться к ее пока дремлющему и не призванному легиону помеченных. Нужно сделать это сейчас, пока она не передумала, и пока он не проснулся. Ей надо лишь прочертить линии когтями на его лбу, а потом дохнуть на них огнем. А может, стоит воспользоваться той меткой, которая уже есть на его груди и прожечь своим огнем ее? Но ведь это метка чужая. Акте все-таки решила поставить отметину ему на лбу, но так, что б ее никто не увидел. Ей нужен был только миг... и тут она скорее ощутила, чем услышала голос Нерона, зовущий ее. Что-то стряслось.

Ссылки на бумажную и цифровую книгу:

https://ridero.ru/books/angel_dlya_nerona/

https://www.ozon.ru/product/angel-dlya-nerona-177226999/

https://www.litres.ru/natali-yakobson/angel-dlya-nerona-55502037/

https://www.litres.ru/natali-yakobson/lvy-i-angely/

Ссылка на статью о книге в прессе:

https://ekogradmoscow.ru/eko/ekoliteratura/eko-imperiya-nebesnaya-podruga

Оставить комментарий © Copyright Якобсон Натали (natlilia@mail.ru) Размещен: 06/12/2020, изменен: 06/12/2020. 82k. Статистика. Глава: Фэнтези Дочь зари Иллюстрации/приложения: 4 шт. Скачать FB2		Ваша оценка:
Аннотация: Крылатая красавица поселилась во дворце императора Нерона. Она опасна, но сопротивляться ей невозможно.

Якобсон Натали : другие произведения.

Ангел для Нерона