Башня оракулов возвышалась на пологом песчаном холме. Почва его отличалась такой скудостью, что даже в самые дождливые годы давала расти лишь колючкам с синеватыми стеблями и соцветиями, похожими на маленькие шишечки, зеленым кожистым розеткам молодила, да жесткой траве пырея, что способна пробиться и между камнями на городской мостовой. По весне здесь розовели мяконькие соцветия кошачьих лапок. Девушки из простонародья любили собирать эти цветы и делать, как они называли, "вечные букеты", каковые, окончательно высыхая, стояли без воды все лето, осень и зиму. Их выбрасывали в весеннее время, убирая дома к новому году, приходившему вместе с влажным ветром, черными проталинами и первой песней жаворонка. Время в империи ценили и умели считать. Часы, изготовленные ее ремесленниками, широко расходились по соседним странам, украшали городские ратуши севера и юга, блестели эмалью и позолотой на тонких запястьях благородных дам, обременяли карманы солидных господ. Но еще более важным полагали в государстве счет лет по сотням. Только здесь, в столице империи, - единственная в мире башня оракулов, взобравшись на верхнюю площадку которой, смельчаки раз в столетие получали и приносили людям ответ на вопрос: Что делать, чтобы мир устоял после дня перемены дат. Старинные хроники сберегли повествование о пяти таких днях. Завтра - шестой. В эту ночь не смыкали глаз многие: император, после трех кровопролитных войн не знавший, как свести концы с концами в опустевшей казне и набрать новое войско, первый министр, опасавшийся, что оракул раскроет его грандиозные усилия по незаконному обогащению за счет казны. Не спали молодые бесшабашные головы, представлявшие себе, как они вызовутся штурмовать "башню, устремленную в небо", почтенные дамы и юные девушки, которые боялись проспать и пропустить диковинное зрелище. Не спала дочь императора. Она провожала Арна, самого храброго и прославленного воина империи. - Моя принцесса! Завтра я принесу указание оракула его величеству! Просьба поднявшегося на башню священна, и нам будет позволено сочетаться браком. - Я верю в тебя, мой герой, верю... - шептала девушка, выпуская преданного поклонника, и только когда дверь закрылась, капризно дернула плечиком: - Ах, какой же он все-таки скучный, тяжеловесный, словно описание деяний бога Света. Даже целоваться не умеет толком, а от его объятий просто кости трещат. Ну ладно, пусть себе лезет на башню. Не справится - избавлюсь от его докучливого внимания. А если... Что ж, можно будет выйти за него замуж, все же он поприятнее принца Альганского, за которого меня прочит папенька. Тому даже на портрете не смогли придать умного выражения лица, да еще эта лошадиная нижняя челюсть... Размышлял Стерх, немолодой уже испытатель природы, свернувшись калачиком под пуховым одеялом: - А ведь удивительно, что на мою жизнь выпал день перемены столетий. Мог бы и не дожить до него. На это стоит посмотреть. Я познал многое, читая сочинения предшественников и наблюдая природу. Могу предсказать затмения наших светил, дневного и ночного, разбираюсь в целебных травах, описал, как из уродливой гусеницы появляется бабочка, и многое другое дивное и неизвестное до меня. Но гораздо большего не разумею, а про еще и еще большее - сознаю, что никогда не смогу его постичь, ибо ограничен ум мой, и несовершенны приборы. Да, не так много осталось интересного вокруг. Любовь? Та, которую я любил, давно умерла, а я не поэт, чтобы вдохновляться тенью былого. Власть? Это скучно и грязно. Новые знания? Это да, пока вкус к ним не утрачен. Пожалуй, не отказался бы присутствовать при конце света. Как утверждают хроники, он близится каждые сто лет, и только храбрецы, приносящие с башни ответ на вопрос о том, как укрепить ось мира, отдаляют этот конец еще на столетие. Лишь однажды, триста лет тому назад, император не послушался пророчеств, которые, кроме прочего, гласили, что ему следует избавиться от жены-ведьмы. Не истекло и месяца, как синее знамя цеха мусорщиков взвилось над столицей, в великой смуте погибла тогдашняя династия. Не конец мира, да... Но более императоры не решались оспаривать слова оракулов. . ...Несомненно, я пойду завтра к башне, и даже, чем не шутят стихии, вызовусь подняться на нее, если дойдет очередь... А почему бы и нет? Мальчишками мы не раз пробирались через полузаваленные отверстия в ее подвалы, бывали на втором этаже, но ничего не видели, кроме гроздьев летучих мышей и галочьих гнезд. Поверье гласит, что волшебство башни проявляется только в единственный день, когда одно столетие сменяет другое. Тогда снизу видно, как над верхней площадкой сгущается зеленоватое сияние. Говорят, там, наверху, можно увидеть мир таким, как он есть... Но еще никому не удавалось подняться выше второго этажа в обычные дни. Страх ли не пускает выше, как меня когда-то, или иные силы....
Не спал, лежал тихонечко, закрыв глаза, юный помощник имперского писца: - Третьего дня солнце светило так весело, зайчики прыгали по стенам. Синичка за окном радовалась... А я сочинил свое самое лучшее стихотворение о весне. Не стыдно было бы прочесть его дочке суконщика, она улыбалась мне зимой на катке. Но... четыре грамматических ошибки в важном документе. Писец забранил меня и сказал, что терпит такое разгильдяйство только оттого, что у меня красивый почерк. А сегодня... Весь день я не мог прогнать из головы мысли об оси мира и башне... Целых десять ошибок! Прощай, прекрасное место помощника. А хорошо, что я сдержался и не сказал о том матери. Завтра вызовусь в ряды тех, кто готов подняться на башню. Если дойдет очередь - не струшу, доберусь до оракула и спасу мир. О, эта башня! Как она прекрасна в часы заката, когда рыжие блики играют на гладкой поверхности камней пятого этажа! Ее построил сам бог Света и там, наверху, куда долетают только чернокрылые стрижи, разъяснял ученикам, не людям, а воплощенным стихиям, устройство мира и учил, как следует управлять им. А после ушел в другие миры, по дорогам, которыми не дано пройти человеку. Башня же оставлена нам, чтобы каждые сто лет... О, бог Света, помоги мне, дай сил подняться на твою башню, если мне выпадет такой жребий. А если погибну, император даст моей матери пожизненное содержание, она будет гордиться мною и никогда, никогда не узнает про сегодняшний позор.
Солнцем, подсохшей дорогой, пушистыми облаками и дразнящими запахами оттаявшей земли и оживающей коры деревьев, по которой потянулись первые соки, встретило утро тех кто пришел на холм в день перед сменой столетий. Весенний день согрел и государственных чиновников, и стражников, прибывших обеспечить порядок важнейшего дня столетия, и писцов, готовых записывать все, что им удастся разглядеть и понять, и горожан, пришедших подивиться зрелищу. - Что-то сегодня немного желающих подняться на башню... - недовольно сообщил главный распорядитель глашатаю. - Ну что ж, кто из вас первый? - Я, Арн, воин империи, во имя спасения мира поднимусь на башню и принесу совет оракула. -Слава империи! Иди! Пропели трубы, и Арн, в новых сияющих доспехах, со своим знаменитым мечом входит в ворота башни, которые в этот день, впервые на веку ныне живущих, открыты. По ровным каменным ступеням, спокойно, твердо, вверх. Света из небольших окошек довольно, чтобы видеть дорогу. Первый этаж, два бассейна с бортами зеленоватого мрамора, наполненные бурой, будто болотной водой. Между ними по узкой сколькой от сырости дорожке, вроде бы не трудно пройти. Шаг, второй - из бассейна выплескивается вода, черное склизкое щупальце хватает за ногу. Но где хлипкому чудовищу сдержать силача. Ногой отпихнуть всползающее на дорожку мешковатое тело. Плюх, и как не было ничего. Второй этаж встречает злобным клекотом летающих созданий, с кожистыми крыльями и усеянными зубами клювами, свинокрыса бросилась под ноги, юркие как ящерицы, драконидки попытались напасть сзади. Меч окрасился разноцветной кровью существ, которых до сих пор воин полагал живущими в иных землях и видел лишь на рисунках в книге "О монстрах различных, в землях иных обитающих" Что ж, бил врагов империи, не устрашусь и чудовищ... В конце зала - лестница на следующий этаж. Чудовищ становится меньше, а дальше уже нет и залов, только заворачиваются винтом обледенелые каменные ступни, ветер свистит сквозь узкие окошки. Еще осторожный шаг, еще.... В лицо воину, уже предвкушающему победу, - рваный комок мрака из провала в стене. Слепота, свист ветра. Вздох ужаса издала толпа. Стражники подняли на носилки изуродованный труп первого красавца империи в смятых доспехах.
- Кто еще готов подняться на башню? -Я, Олле, из цеха писцов, во имя спасения мира... - Какой хорошенький... И молоденький совсем, - шепчутся девушки, глядя на бывшего младшего помощника имперского писца, - а ведь страшно ему, поди, смотри, щеки-то как разрумянились... - Еще бы не страшно, вон Арн, уж на что опытный воин, а его погубила башня... Смотри, смотри, идет... быстро как... А юноша шел и не чувствовал страха, ему повезло: не увидел, как падал с высоты Арн, не заметил жуткого оскала бронзовой головы чудовища на воротах. Спасти мир, теплый, живой, где травинки уже пробиваются к солнцу, где слагаются стихи и поются песни...
Башня встретила глубокой тишиной, нарушаемой лишь редкими шорохами, шепотом, плеском воды в бассейнах. Второй этаж, бурая вода... что-то завораживающее в этом месте для юного поэта и неудавшегося писца: -Отдохну немного и дальше. Присел на мраморный бортик, погрузил пальцы в колдовскую воду... Слепые белые рыбки подплыли, щиплются, а он не замечает ни холода мрамора, ни шелеста крыльев под сводами. Вот же она, в бурой воде, та самая ось мира, о которой говорят легенды. Серая громада виднеется в глубине, где не видать дна. Ось мира должна быть в порядке, чтобы он не рухнул. - Посмотри, ржавчина точит сталь. Только кровью сердца можно смыть ее, кровью молодого бесстрашного сердца, - и незримая рука подала прямо в руку сияющий меч.... Прошел час, второй, третий. Площадь заволновалась. Видно, Олле не достиг вершины. Но против правил искать нового смельчака, пока башня не отдала тело предыдущего. И когда распорядитель уже искал в толпе гонца, чтобы послать во дворец испросить совета, из ворот вышел юноша. Бледные щеки, веселая улыбка на губах... - Скажи же, о храбрец, что поведал оракул? Парнишка только бессмысленно улыбнулся в ответ. - Лекаря, лекаря скорее, башня отняла у него разум, - закричал распорядитель. Парня подхватили, повели прочь, а действо продолжилось. - Я, Стерх, испытатель природы, готов взойти на башню - Во имя мира и империи! - Подумать только, совсем не осталось отважных, уже и старики идут в башню, - недовольно зашелестели вокруг. Стерх же вошел в ворота, оставив первый страх за ними. Миновал первый и второй этажи: такие же, как и во времена детства, только летучих мышей вроде бы поменьше. На крутой лестнице стало страшновато: - Однако, не хватало мне, старому дурню, еще и бояться. А не попробовать ли решить в уме презабавную задачку из геометрии, что недавно получил я в письме друга моего из-за моря? Все что-то руки до нее не доходили. - В тишине и полутьме что-то очень хорошо представлялись геометрические фигуры... - А если мы проведем хорду... Она разделит круг на две неравные части, а потом... Так размышляя, добрался он до предпоследнего лестничного пролета. Никто не потревожил его, только стареющее сердце заставляло замедлять шаги и отдыхать, привалившись к холодной каменной стене. Только приходилось отвлекаться от размышлений, чтобы осторожно преодолеть места, где на ступеньках еще не стаял прозрачный лед. Пару раз поскользнувшись, Стерх забросил задачку. Вот площадка, прямо перед глазами. Пустая. Но перед ней в каменной лестнице провал. Подтянуться на руках? Поглядев в провал, покачав головой, Стерх решил для начала подумать и уселся на ступеньку. Отсюда не видно ни толпы внизу, ни императора на вороном коне, прибывшего лично удостовериться в том, что все идет как надо. Но зато видны белые облака, такие разные, как в детстве, когда случалось лежать в траве и смотреть в небо. - Смотри, - толкал он в бок товарища, - вот это облако - точь-в-точь наша собака, когда она чует крысу и поднимает уши. - А эта - вылитый дракон, что на императорском флаге. И показалось Стерху, что ему хорошо, как когда-то в детстве... Не хотелось уходить: - Мир таков, как он есть... Только мы видим его разным, в печали он кажется черным и страшным, в радости - радужным. Ледяной ветер сорвал шляпу, но ученый будто не заметил этого. Перед его взглядом, обращенным в темнеющее небо блеснула первая звезда. Он смотрел, но видел не привычное небо, а совсем-совсем другое: - Нет никакой оси мира... Наш мир - всего лишь изумрудная капля в бескрайней черной бездне. Летит вокруг белого светила, похожего на огромную шаровую молнию, и другие миры суть такие же шары, и есть и другие светила, и несть им числа. - А камень сделан из мелких телец, плотно сложенных вместе, в воздухе же мельтешат еще более мелкие, но более редко расположенные, сталкиваются друг с другом, разбегаются в стороны. Не зря в манускрипте Иона Светлого говорилось о мельчайших духах вещества, составляющих сущее, а я полагал это лишь аллегорией... Нет оси мира, и столетия - суть лишь человеческое, не надмировое. Дивны твои дела, о природа, и бог Света - лишь твоя часть, ибо нет света без тьмы, и нет тьмы без света. Чтобы увидеть и понять это, стоило взбираться, задыхаясь от холодного ветра, скользить по ступенькам, страшиться темных этажей. Теперь я счастлив, потому что и этого знания много, чтобы моим малым умом оценить его полностью, а ведь за гранью миров есть еще что-то... Поднялся Стерх, стареющий испытатель природы, в последний раз взглянул на закатное небо, содрогнулся, бросив взгляд вниз, в темный провал, и пустился в обратный путь, потрясенный и счастливый. И лишь проходя мимо двух бассейнов, вздрогнул: - Да, я напишу трактат о строении мира, но кто сможет понять и оценить его? Надутые глупцы из имперской академии, спорящие до хрипоты: из камня или стали ось мира? Властители, которым нужно править людьми, а до звезд и иных миров им нет дела? Бедняки, которые успевают думать лишь о куске хлеба? Разве что поэты... Они прочтут мой трактат и найдут в нем новые метафоры и сравнения. Чтобы удивлять красавиц и нежных юношей... Нет, от меня ждут слов оракула. А он ничего не сказал мне, видно, полагая, что и так дал слишком много. Этот дар - не для империи... Он уселся на бортик бассейна и на пару минут задумался. А внизу, у ворот башни, часы отсчитывали последние часы старого года, солнце садилось. Никто не показывался из башни, а времени до смены века оставалось всего лишь семь часов. И не послать нового смельчака, пока башня не отдала предыдущего, живым или мертвым. Стражники зажигали факелы, императору подали кресло с драконьей головой в навершии высокой спинки... Страх и беспокойство поползли по толпе, как густые вечерние тени. И когда уже не знали, что и делать, из черного провала ворот неспешно вышел Стерх: - Ваше императорское величество, милостью бога Света я вернулся из башни и принес слова оракула. - Слушайте все! Оракул изъявил свою волю! Да будет она исполнена, дабы мир остался несокрушимым еще на столетие! - провозгласил герольд, - Говори же, о отважнейший из мужей! - Оракул повелел: Уволить первого министра! Облегченный вздох прокатился по толпе, потому как этого сановника терпеть не могли за непомерные налоговые тяготы. - Заключить договор о разделении берега соленого озера с королевством Брау, и соблюдать его, дабы свары из-за соляных запасов не омрачали начало нового века. Учредить университет в двух провинциальных городах по выбору государя, учинить расследование того, как государственный совет при ... - Стерх произносил свои слова неспешно, опасаясь, что писцы при свете факелов затрудняются с записью, и его могут заставить повторить сказанное. - И последнее: под страхом смерти запретить в течение двух лет выпекать пряники.
- Награду ему, награду храброму Стерху! Ура! - прокатилось по толпе. Королевский казначей тут же вручил утомленному ученому изрядный мешочек с золотыми монетами и приглашение на бал по случаю смены веков. Отвесив почтительнейший поклон императору, Стерх пошел прочь, желая скорее оказаться дома: - Однако, я неплохо придумал, про пряники. Государственные дела, договоры, все это быстро выветрится из памяти народа, а про пряники-то запомнят. А какой толк в советах оракула, если их забудут на следующий день?!
Еще одна история про башню
- Проклятье, почему именно сегодня, когда так жарко и душно, почему именно я должен лезть на эту башню! - Пыхтел толстый коротконогий человечек, с трудом преодолевший очередной ряд выщербленных каменных ступеней и остановившийся на небольшой площадке, чтобы перевести дух и еще раз посокрушаться о своем положении. - Именно я, и именно сегодня! Как будто у императора перевелись доблестные опытные воины и отчаянные молодые дурачки! Можно подумать, что у него избыток таких ученых, как я! Я открыл два круга обращения крови, вылечил ее высочество от гнилой лихорадки, каждый год снабжаю весь двор самыми сложнейшими по трактовке предсказаниями! Уф, хорошо еще, что мне хватило ума взять с собой не дрянное пиво, а настоящее виноградное вино, разбавленное водой. Не без опаски выглянув в неширокое окошко, которое как нарочно оказалось на подходящем уровне, глава императорской академии, почетный ректор Cтароподградского университета, председатель вольного общества любителей астрологии и прочая и прочая, господин Артим с трудом разглядел в густеющей дымке от многочисленных в это лето лесных пожаров редкое полукольцо конных фигур отряда имперской гвардии и поодаль совсем невеликую кучку зевак. Отвернувшись и недовольно хмыкнув, ученый обратил еще больший поток красноречия не то просто в полутемное пространство, не то к стрижу, который пристроился возле гнезда под потолком, чтобы накормить птенцов: - Нет, подумать только, что за неприятное, неэстетичное место, грязь, птичий помет, мышами воняет. А кто знает, сколько еще лезть до вершины... И эти, гвардия, чтоб их... Караулят, чтоб я не выбежал слишком рано. А зрители... Зрителей совсем не осталось... Еще бы, уже пятый день... Трое воинов разбились насмерть, одна девица, которую прочили в великие подвижницы, вышла полуголой и только хихикала в ответ на расспросы, а паж Найли, известный своей склонностью везде видеть волшебство и сочинявший трогательные баллады о небесной любви, так и не вернулся. Бродит теперь здесь где-нибудь, потеряв разум. Господин Артим был не прочь поговорить сам с собой, особенно, если в одиночестве предавался сложным экспериментам в своей лаборатории. - Во-первых, это консолидирует мысли, а во-вторых, приятно беседовать с умным человеком, - не без иронии, за которой, однако, пряталось разумной величины высокое мнение о самом себе, замечал почтенный ученый, когда его заставали за этим занятием. Здесь, на одном из этажей башни серого камня, в одну ночь появившейся на поле за городской стеной на месте самой обычной старой ветряной мельницы, он не опасался ни императорских соглядатаев, ни постоянно склонных к подсиживанию и интриганству коллег. Чего бояться теперь, когда его восхождение вызвано банальным страхом, а возмущение порождено не столько истинным сокрушением о своей участи, сколько желанием разбавить этот самый страх деловитой суетой хотя бы в мыслях. - Вы, господин Артим, должны подняться на башню, выяснить, какова опасность, от нее исходящая, и какие меры следует предпринять, - приказал император. Тон его был таков, что не требовалось никаких усилий, чтобы понять, что последует в случае отказа: - Я чрезвычайно высоко оплачиваю труд ученых и ваш в особенности, а много ли пользы вы соизволили принести государству? Император слыл просвещенным монархом, немало средств жертвовал своей академии, впрочем, если сравнить эти средства с тратами на фавориток и любимый зверинец... Хотя, его отец не давал и этого. Артим не был храбрецом, но подвалы секретной службы, которые просматривались в перспективе при попытке отказа... Он с некоторым усилием оживил в своем воспоминании древние предания о непознаваемых сущностях, спускавшихся с небес в давние времена, чтобы направить на истинный путь заблудший род людской. Вполне сознавая, что пожил немало, подагра уже начинает давать знать, да и желудок не в порядке, постарался за ночь уговорить себя воспринять ситуацию, как некий рискованный, но в чем-то любопытный эксперимент, который, чем демоны не шутят, может ведь и завершиться благополучно? А вдруг небесные сущности были оскорблены тем, что к ним посылали грубых воинов или глуповатую восторженную девчонку? Пажа ведь никто не видел мертвым? А вдруг? Вдруг эта башня - ключ, подобный старинным пентаграммам, через которые якобы можно призывать духов или самому попасть в удивительные миры, о которых рассказывалось в запрещенном манускрипте "О множественности миров и гостях из оных"? Сам Артим в духов не верил, полагая, что это порождение фантазии невежественных людей, не способных по-настоящему изучать и ставить себе на пользу силы природы. Но иногда, в те минуты, когда ум его застревал в паутине очередной загадки, заслуженному испытателю природы казалось, что кроме точного расчета, опыта, есть еще что-то, без чего неполон мир, и все знания, которыми он владеет, сравнимы лишь с плоским рисунком в книге. Повздыхав и поохав еще немного, почтенный ученый продолжил подъем. Лестница становилась все круче и уже, одышка все ощутимее, но никаких монстров, готовых преградить путь, так и не появилось. Постепенно Артим стал ощущать себя почти так же, как при выполнения трудоемкого и сложного алхимического опыта, когда приходилось часами дробить руду, растирать смеси в ступке, медленно выпаривать растворы или делать что-либо столь же утомительное, но необходимое. Страх почти рассосался, оставив место привычному в последнее время размеренному усердию. Да, постарел Артим, а ведь когда-то в юности, каждое новое исследование казалось щелочкой в неизведанное, и билось сердце в предвкушении... Теперь не то... Накапливать данные, систематизировать знания предшественников, продвигаться по шажку... И для императора надо... вздор всякий, предсказания, положения звезд, приметы... бессмысленное и ненужное, а времени требует. В таких-то размышлениях, не кипятясь более, а лишь изредка экономно отхлебывая из фляги, радуясь тому, что прохлада понемногу взяла свое, глава академии поднимался все выше и выше, и, наконец, достиг последней небольшой открытой площадки. Ветра не ощущалось, в дымной мути мало что можно было разобрать, у горизонта, как приклеенный, устроился рыжий кругляш закатного солнца. И высота не казалась такой уж особенной, будто и не добирался сюда, судя по своему наилучшему времяизмерительному устройству, в академической мастерской изготовленному, около трех часов. Даже показалось на миг, что он всего-навсего наверху старой мельницы. - О, человек, поднявшийся на башню, готов ли ты, выслушать нас? Мы подарим тебе тайные пророчества, равным которым... - Этого только не хватало, - рассердился Артим, - переутомление, кровь в голову ударила. Надо постоять, подышать размеренно и пройдет. Вроде и дымом здесь поменьше пахнет. -О, человек, готов ли ты.... - Ну вот, опять. Голоса слышу, как те несчастные, которым кажется, что боги сообщают им свои откровения, столь же путаные и невразумительные, как мои гороскопы. Нет, я не паж-молокосос, подумаешь, гари нанюхался, устал, так что ж теперь... Чуть живой ветерок шевельнул редкие седые кудри ученого, что остались от когда-то густых волос, давно погубленных ядовитыми парами в алхимической лаборатории. Академик допил последнюю порцию разбавленного вина, скептически покачал головой, еще раз огляделся и потихоньку стал спускаться с площадки. - Тьфу, не башня, а мираж какой-то, ни артефактов, ни красоты, обычные камни, глупые стрижи... Доложу императору, что ничего знаменательного или опасного, пусть посылает кого угодно, хоть орден кающихся, хоть школу сирот-белошвеек, хоть сам тащится вместе со всеми своими фаворитками, - представив себе, как фаворитки на узких лестницах путаются в своих широченных шуршащих юбках, наступают на подолы друг другу, Артим хихикнул, и сунув руки в карманы, продолжил осторожный спуск. Само собой, обратный путь занял намного меньше времени, вниз, да еще той же дорогой идти легче. Вскоре скрипучая деревянная дверь затворилась за главой академии, с удовольствием ощутившим под своими подошвами мягкую ровную землю. Отойдя всего на пару шагов, он оглянулся и увидел... Мельницу, ветхую, ту самую. Когда из густой дымки, окружавшей башню с самого начала ее появления, прямо на гвардейцев вышел глава академии, первое, что они услышали было: - Господа, срочно экипаж, я еду к императору. Тайна башни раскрыта, это всего лишь мираж. - Мираж? - Да, мираж, шутка природы. Моряки и купцы, что бывают в краях Востока, хорошо их знают. Иллюзия, остров или замок, которых на самом деле нет. - Но почему тогда погибли воины? - Возможно, по неосторожности, так сказать, сражаясь с миражами чудовищ. Сейчас, пожалуй, я не посоветовал бы лезть в туман, а утром вы вполне сможете убедиться, что там ничего нет, кроме старой ветряной мельницы, и провести расследование происшествия. И вообще, кто первый принес известие о башне? Надо бы разобраться. Впрочем, это уже не относится к компетенции императорской академии. И только, почти засыпая от усталости в удобном экипаже, Артим почувствовал, как маленьким гвоздиком свербит в голове: - А вдруг... Вдруг этот голос на самом деле...
Башня и дева
Синяя хламида до земли, тяжелое покрывало, такого же цвета. Лицо укутано, только глаза видны, серые, будто пыль, в которую засуха превратила землю. Лик пророчицы Света дозволено являть людям лишь единожды в год, в день великого праздника Возрождения, что перед началом пахоты. А сейчас лето, сушь... недоброе время. И башня на выгоревшем под солнцем выгоне за городской стеной. Три дня тому назад не было здесь ничего. Только дурные от жары козы бродили, дощипывая последние травинки. Чтоб такое да к добру? Толпа расступается. Надо же, сама... Пришла, чтобы войти. Что-то будет? Идет неспешно, держится прямо, будто на голове кувшин незримый с влагой жизни, как при весеннем обряде. Прошла, прошла сквозь завесу, и не колыхнула ни разу. Дальше уже и смотреть нечего, густой туман закрывает нижние этажи башни, лишь верхние чернеют под пасмурным небом. Грозе ли быть, а как надо бы... или ветер разгонит? Только серая змейка пыли иногда взметнется под порывом ветра и осядет снова.
Черные ступени, черные стены, холодно... Почему бы это? Будто не наверх, к вольному небу, а вниз, в подвал, где сырость земли и плесень? Cветильник в руке дрожит, но не гаснет. Не бояться, я ведь пророчица... Меня избрал бог света, тогда, когда малолетней сиротой попала в храм. Являл свой лик и свою волю. Служительницы храма, даже великие жрицы сперва сомневались, думали, блажит девчонка, а потом, когда мне дано было предвидеть победу Империи в битве на Льняном поле, утихли, признали... Бояться? Ни разу не посещали меня за мои двадцать весен нечистые мысли и соблазны! Бог Света поможет, защитит, даст силу. Но ступени будто и вправду ведут вниз? Или тьма морочит? И башня от тьмы? Не бояться, не бояться...
- Бог Светлый, разгоняющий ночь, Радость дающий и тепло, Бог Светлый, ограничивший зло, Помоги, твоя верная дочь, Идет во имя твое во тьму, Cил придай сердцу и уму,
- шептали губы слова личной молитвы, рука коснулась липкой от плесени стены, чтобы не поскользнуться.
Действительно, вниз...Дверь, настоящая, деревянная, чуть приоткрыта... Войти или назад подниматься, так и не узнав? Войду, бог Света защитит меня, если мой путь ему неугоден, я уже давно бы изнемогла от страха или повернула назад, повинуясь его повелению.
Дверь открылась мягко, словно не в подземелье, а в обители Света, где петли заботливо смазывают, дабы скрипом не оскорбить слуха богов. За дверью - темнота. Сделать шаг, еще.Осторожнее... Что там дальше... кости мертвых, магические ловушки... ощупью... поближе к стене... Светильник погас. Надо же, еще одна дверь. Тяжелая. Но тоже не заперта.... надо только посильнее толкнуть. Комната, теплый матовый свет, а светильника не видно. Богатое ложе у стены, и прямо напротив, спиной к двери, что мягко закрылась за гостьей, за столом мужчина. Длинные светлые волосы, разбросанные по плечам, богатый наряд. Он, будто почувствовав, что кто-то вошел, поднимается и оборачивается. Взгляд мягкий, ласковый, и чуть-чуть грустный. Такой взгляд она видела только раз, когда выходила замуж дальняя родственница, и довелось присутствовать при заключении брака. Так смотрел жених на невесту. -Это любовь, - объяснила ей после старая жрица. - А почему грусть? - Потому что любовь - дар бога Света, но таинство ее вершится в ночи, и новая жизнь зарождается во тьме женского лона. Тебе, пресветлая, это ни к чему. - О чем это я? Помоги мне, Свет...- шепчет девушка уже вслух и отступает назад, почти касаясь спиной двери. А молодой человек поднимается с кресла: - Не бойся... - Я - пророчица Света, мне ли бояться тебя, отродье тьмы! - И что, у вас все такие, не успев познакомиться, поговорить, cразу бранятся? Я ничего дурного не сделал, просто считаю тебя своей гостьей.
Стало неловко, даже стыдно, и подумалось: -Что же это я, неучтивость не есть добродетель. Даже с заведомым врагом следует беседовать сдержанно.
Настороженно подошла поближе и с достоинством села на предложенное ей место к столу. А на столе золотились яблоки, блестели краснобокие груши, синели сливы. В причудливых графинчиках плескались разноцветные напитки. - Отдохни, отведай плодов земли. Не бойся, я не причиню тебе вреда. - Кто ты? - Как, твой пророческий дар не дает угадать? - Ты.... Одно из воплощений... - охнула пророчица, пытаясь подняться. Хозяин башни осторожно опустил ей руку на плечо и удержал: - Нет, конечно, же нет. Ты ошиблась, но это неважно. Скажи лучше, зачем пришла? - Я пришла, потому что народ пугает неведомое, потому что должна узнать истину. Во имя Империи, потому что таков мой долг. - А неужели не сомневалась, хотя бы на миг, в том, что сможешь то, чего не смогли другие? Что ты избранная?
Дрогнула рука. Действительно... да... было. - Не печалься. Это свойственно людям. Даже лучшим из них. Ты жаждешь истин для империи, а готова ли узнать истину... для себя? - Мне для себя ничего не надо. - Подожди, не спеши. Сними покрывало, все равно вижу тебя всю, но будет приятнее, и ты сможешь отведать плодов.
Таким успокаивающим был голос, такой теплотой весенней, не иссушающим жаром веяло, что пророчица сняла тяжелое синее покрывало и позволила блестящим белокурым волосам рассыпаться по плечам. Молодой человек предлагал угощение и спрашивал, спрашивал. О детстве, о том, какие цветы ей милее, как проходят ее будни и праздники. И она, будто забыв о своей миссии, закрасневшись, рассказывала, как девчонкой вздумала полакомиться пенками с варенья, которое варили жрицы на храмовой кухне, да поспешила, боясь, что увидят, обожгла язык. Как молчала три дня, чтобы себя не выдать, потому что говорить было трудно. А старшие дивились: надо же, малолетка, а держит молчание. Рассказала о том, как бог Света впервые явил ей свой лик. И даже о том... Сладкий запах яблок, ласковые вопросы. Когда он подхватил ее на руки и понес к ложу, она уже ничего не видела, кроме обращенных к ней глаз, ничего не слышала, кроме шепота: - Неужели никто не говорил тебе прежде, как ты красива? Ты прекрасна, как расцветающая земля весной, как первая бабочка, что вылетела под солнце, чтобы найти на проталине золотые пуговки мать- и-мачехи. Свет потускнел, будто специально, чтобы не мешать. Никогда, никогда не думала пророчица Света, презиравшая чувственные утехи и полагавшая их радостями для неразумных, что минуты нежности возможны для нее.
-Скажи, отчего ты не взял моего девства? - Глупая, на что мне оно? Разве ты и так не узнала радости любви во всей их красоте? Или жалеешь, что еще что-то осталось? Или кажется тебе, что я не нашел с тобой иных путей наслаждения для себя? -Нет... нет... - застыдилась, отодвигаясь. Но я... теперь все равно не смогу быть прежней. Зачем, зачем все это было? - Зачем? Cейчас я покажу тебе еще кое-что. Он поцеловал ее глаза, веки закрылись, и она увидела.
Главная площадь столицы. Крики из толпы: - Ведут... ведут... Она чернила императрицу, уверяла, что та разоряет империю. Она говорила в храме Света крамольные речи о том, что тьма и свет лишь две половинки великого абсолюта. Это она... Костер загорелся ярко, огонь коснулся израненных ног. Не в силах терпеть боль, девушка хрипло вскрикнула и очнулась. - Что это ты показал мне... - Ничего удивительного, разве редко бывает так, что праведник пытается лечить людские пороки, и гибнет, не совладав с завистью и грехами. Но я покажу тебе еще что-нибудь.
Легкий ветерок шевелит волосы, которые более не скрывает покрывало. Она уже не жрица, потому что у нее будет дитя. Разное говорят в храме. Одни считают это происками тьмы, другие - что согрешившую заточили бы в подземелье, если бы из самого древнего храма государства не прибыл старец, который возгласил, что она родит величайшего из пророков Света. Дитя рождается, это обычный мальчишка, крикливый, здоровый, он растет, взрослеет... Она уже старуха, а ее сын, который до этого тихо жил и учился при храме, выходит на площадь: "Мир погряз во тьме! Храмы Света слишком богаты и привязаны к земным делам, и оттого служба их не истинна! Пророчицы и жрицы интригуют при дворе, а это не подобает им. Очистим веру прадедов от свиной кожи, под которой ее прячут!" И опять ползут толки: сын ли он Света, или отродье тьмы, пришедший в мир, чтобы нарушить ровное течение времени. Мелькают лица, дни... Под синее знамя ее сына встают все новые и новые бойцы... кровь... горит столица... - Мне страшно... страшно... не надо! - кричит она, и нежные губы утешительно касаются ее губ. - Это всего лишь сон. И не самый жестокий. -Что может быть хуже? - Да все, что угодно. В этом сне ты не видела смерти сына. Подожди... посмотри еще, или боишься? - Нет. Но скажи, зачем ты показал мне все это? - Затем, что время бывает разным. То, что ты видела, было не раз, и будет вновь. Но пока пора для этого не пришла. Смотри еще.
Старый пруд в королевском парке. Даже в засуху не обмелел. Зеленая лягушка устроилась на толстом побуревшем по краям листе кувшинки. Глубокий, а на дне прозрачные ключи, что питают его и летом: - Сюда... потому что я уже не пророчица. Потому что меня не примет храм. Потому что я предалась тьме и вкусила неподобающих наслаждений.
- Ну как, понравилось в пруду? - на этот раз в глазах хозяина башни откровенная усмешка.. - Нет, вода холодная. И ты полагаешь, что я столь малодушна, что отправлюсь кормить раков? - Конечно же нет, ты не только красива, но отважна, и способна видеть по-настоящему. Иначе я не смог бы показать все то, что ты достойна знать о себе. А теперь прощай. -Прощай. Не буду спрашивать, кто ты, потому что помню сказку о девушке и ее чудесном возлюбленном. Стоило ей узнать имя, как он превратился в солнечный зайчик и погас. -Надеюсь, ты сама выберешься из моего подземелья.
Вверх подниматься труднее. Когда она добралась, наконец, до выхода, было такое ранее утро, что за дымкой не было видно никого, кроме королевских гвардейцев. Тихо - тихо, покрывало в руке волочится по земле, с блаженной улыбкой она прошла мимо гвардейцев. Недоуменно смотревшие на нее, они сочли, что пророчицу покинул разум, но удержать не решились.
Она не вернулась в храм. Через несколько месяцев в одной из далеких от столицы деревень молодой кузнец играл свадьбу с красавицей-сиротой, которая пришла неизвестно откуда, но разумностью и добрым нравом сумела полонить его сердце: - А приданого мне не надобно, будто я и сам на что хошь не заработаю!