Нартова Татьяна Викторовна : другие произведения.

За окошком колышутся листья

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Сборник стихов за три года (2008 - 2010).

   За окошком колышутся листья,
   Предвещая внезапную бурю.
   Мы с тобою так милы друг другу.
   Мы с тобою так счастливы будем,
   Если только вот хмурое небо
   Нас с тобою опять не разлучит,
   Если только вот жизнь незаметно
   На осколках плясать не научит.
   Мне не надо триумфа и славы:
   Я хочу, чтобы прошлое вышло,
   Оставляя в распахнутой двери
   Только отклик весело-неслышный.
   Чтобы память вдруг нас
   Перестав растревожить ночами,
   Я хочу, что бы был ты такой же
   Навсегда, как и в самом начале.
  
   Прислушайся.
   Как падают листья кленовые
   Чуть слышно и нежно звеня.
   Как травы родятся зеленые,
   Сквозь серы снега февраля.
   Как солнце скользит в сонных лужах,
   Как в снеге блестит серебром,
   Ты только немного послушай
   Зимою, весною вдвоем.
   Послушай, и мысль остынет,
   И гнев обратиться в прах,
   Когда ты поймешь, что отныне,
   Растаешь в зеленых глазах.
   И золото осени гаснет
   Пред золотом рыжих волос.
   Останься, прислушайся к листьям,
   И может быт, тайну возьмешь.
   Ту тайну, что звезды так тусклы,
   И небо - лишь синий шатер,
   Когда без тебя очень пусто,
   И глаз твоих скрылся огонь.
   Природа давно уже знает,
   Что листья для нас созданы,
   Что осень давно уже дышит,
   Напевом твоей любви.
  
   От того, что часто ссоримся,
   Пропадает нежность взгляда
   Ото всех исходит холодом
   Как от зимнего заката.
  
   Нервы треплем, слезы тратим
   Не скупимся мы на гадости,
   Мы друг другу души раним,
   Только дело - то все в разности.
  
   Люди разные встречаются,
   Как цветы в полях бескрайних
   А порой бывает - колются,
   Как игла, и ищут крайних.
  
   Человек всегда над пропастью -
   Нету в жизни идеала,
   Языки все треплют подлости -
   От конца и до начала.
  
   Тишину все портят прежнюю
   Каждый хочет быть хитрее,
   И под яркою одеждою,
   Жало сердца всяк узреет.
  
   Редко на пути встречаются,
   Две друг другу половины,
   Редко люди не ругаются,
   А становятся едины.
  
   От того, что часто ссоримся -
   На висках лежат седины,
   Редко люди улыбаются,
   Чаще гадят без причины.
  
   Может быть в глазах поблизости,
   Мы увидим свет далекий.
   Не допустят они низости,
   Будут вдруг не так жестоки.
  
   Может быть. А может, сгинем,
   Не найдя нигде покою,
   Но покуда свет мы видим,
   Значит, живы мы с тобою.
  
   Значит, в жизни есть надежда,
   Значит, все не так уж плохо,
   Значит, где-то есть тот нежный,
   Сердце чье не тронул холод.
  
   Восход и закат.
   У рассвета и заката есть одна черта:
   Цвет их - сок чуть сладкой вишни, желтый злат листа.
   Но рассвет, тот день приносит, разгоняя тьму,
   Птичий гомон хороводит, дарит новь всему.
   А закат, лучом мигая, звездам шлет привет,
   И природа затихает будто бы в ответ.
   У рассвета и заката солнце ведь одно,
   Утром, землю согревая, в путь идет оно.
   Свет и тень - две разных жизни, разные тропы,
   Только свет без тени -скука, тень и свет равны.
   Нет заката без рассвета, лета без дождей.
   Человек - ни тьма без света, свет не без теней.
   От рассвета все проснется, краски оживут,
   А закат - его боятся, ночь во всем клянут.
   Нет рассвета без заката. Жизнь без смерти - ложь,
   Лишь взглянув во мрачность ночи, прелесть дня поймешь.
   (4.01.08 (1:11))
  
   Радуга.
   Семь радуги цветов бессменны и бессмертны.
   Они как звон ветров прозрачных неба снов.
   И в прихоти своей они ложатся белым,
   Тем светом, что рожден блестящей дымкой льдов.
   И первый красный цвет - он кровь, вино, погибель,
   Синоним красоты, и праздник, и рассвет.
   И ярче нет его, огонь он прародитель,
   Как красный мак любви цветет уж сотни лет.
   Оранжевый же - цвет здоровья, красок лета,
   Златой монеты блеск и южных сок плодов,
   Созревших колосков, медов, смолы и ленты
   Далеких и чужих песчаных берегов.
   Пусть желтый, говорят, цыплячий цвет, и что же?
   Он - солнце, первоцвет, затерянный в снегах,
   Лимонный звездопад и луч луны на коже,
   Опавший первый лист - дождей осенний знак.
   Как нежный хризолит горят березы листья,
   Махровая трава, лежащая ковром.
   Зеленый цвет весну рисует своей кистью
   И неба в ранний час слегка заметный тон.
   Пройдет буквально миг, и небо вид изменит,
   Озера и пруды с ним цвета одного.
   Прохладной бирюзой от голубого веет.
   Воды и жизни сын, не заменить его.
   Морской равнины цвет и в поле василька,
   Оттенок темноты чудесной летней ночи,
   На горизонте гор, пролески лепестка,
   Удачу птицей синий цвет пророчит.
   Последний цвет, седьмой, ошибкой стал последним.
   Фиалка, сон-трава и майская сирень.
   И сливы спелой вкус наполнен наслажденьем.
   Цвет тучи грозовой, предвестницы дождей.Все семь наполнены дождем и светом
   И не один нельзя из радуги убрать
   Их воля становиться белым цветом
   Иль в одиночку жизни составлять.
  
  
   Только боги летать умеют,
   Ну а смертным лишь землю дали
   Люди думали - всем владеют,
   Мысли слали в большие дали.
  
   Но вот раз человек какой-то
   Увидал летящего бога,
   Прокричал человек: "Постой-ка!
   На земле лишь одна тревога!
  
   Небо счастье одно приносит,
   А полет дарит забаву,
   Объясни: почему не носят
   Крылья быстрые нас по праву?"
   Бог ответил: "Какой ты гордый!
   Человек - не венец творенья,
   Человек, что птенец желторотый
   И настигнет его лишь паденье"
  
   Но не внял тот упрямый богу,
   И все так же верил в везенье
   Уходил на пустынну дорогу
   И пытался достичь прозренья.
  
   Так давно уже верят люди,
   Что летать они смогут, как птицы,
   Им наскучили земли, дороги,
   Им мерещатся неба зарницы.
  
  
   Только вот не поймут они толком,
   На земле раскрываются крылья,
   Ведь любовь - это неба осколки
  
   И несет она в сказку из были.
  
  
   Пой, птичка.
  
   Пой, птичка, сидящая в полдень на ветке.
   О той пой, что времени ленту ткала,
   О той, что зажгла искру дня в человеке,
   И воздух, и землю, как нити, брала
   .
   Пой, птичка, и песни своей не стесняйся,
   Она тебе вечно в награду дана,
   Ты пой, проходя по узорному счастью,
   О том, как меняется наша судьба.
  
   Пой, птичка, рассказывай песней ты людям,
   Как в ленте я бисер сменила, смогла,
   Как все, то, что "было" не станет уж "будет",
   Но все то, что "есть" уже "было" тогда.
  
   Судьба человека - всего лишь формальность,
   Но лента спешит сделать новый виток.
   Я только подвину узор лишь на малость,
   И в новую явь понесется поток.
  
   Пой, птичка, о том, что всего лишь мы люди,
   И Высшая ленты нам шьет серебром.
   Но мы до потери сознания будем
   Пытаться по-новому вышить узор.
  
   Струны.
  
   Белоснежная гладь снежно-чистых дворов
   Навела на себя вновь румяна заката.
   И уже и не мыслится день без шагов,
   Без хранящего оттепель светлого взгляда.
  
   Но уж движется вечер в терем ночной,
   И бездонное озеро неба тускнеет.
   Беспокойная радость сменила покой,
   Но его отогнать и она не сумеет.
  
   И жемчужиной неба восходит луна,
   Чтобы света посеять сребристую ниву.
   Оказалось, что можно и быть без вина
   Непонятно, до дрожи, до верха счастливой.
  
   Не звучи ты, хрустальный и бархатный глас!
   Пусть сегодня струною душа нам играет
   И поет, и сияет как редкий алмаз,
   То звездой становясь, то в ночи утопает.
  
   Как же можно представить день без шагов,
   Без летящих движений, цветущей улыбки?
   Раз души струны эти послушать готов,
   Слушай дальше, как будут играть без ошибки.
  
  
  
   Солнечный день.
   Тишина и море солнца, я хочу лишь с этим ветром
   Знать, как облако смеется, опьяненное рассветом.
   Утекать водой по небу, становясь его частицей
   Или быть подобной свету - в сонной луже отразиться.
  
   Мир разделится на краски, на отдельные картины,
   Становясь, как будто в сказке, непохоже так единым.
   Слышать звуки небосвода - мне одной свободы мало.
   Так редка сейчас погода солнца, красок карнавала.
  
   И непрошенною гостей вдруг улыбка засияет.
   Избавляясь от напастей, жизнь огнями заиграет.
   Не статичная картина, все меняется мгновенно.
   Дня выходит середина вновь на главную арену.
  
   Тишина и море солнца, только ветер неизменно
   В облака стрелою рвется, разгоняя все, что ленно.
   И нашептывая в уши песню мне мечты напевом,
   Заставляет снова душу радость дня нести по венам.
  
   Зеленый чай.
  
   Выпивая чашу всю до дна,
   Вслушиваюсь в такт секундной стрелки.
   Словно в этой чашке тишина,
   И покой хранят жасмина ветки.
  
   И не надо никуда спешить.
   В сердце лень и легкий запах чая.
   Завтра снова жизнь свою вершить,
   Счастьем или болью заполняя.
  
   Кажется, не горечь я листа, -
   Горечь трав лугов в себя вбираю.
   Вспоминаю дивные места,
   О которых я давно уж знаю.
  
   Где-то золотые облака,
   Теплое молчанье где-то лета.
   Видится дорога так легка,
   Чашкой чая жизнь пока согрета
  
   Опалы
   Мне промозглый туман пел осеннюю песню,
   Выбивали дождем облака ему ритм.
   Непонятно, как судит о нас поднебесье,
   И зачем для меня солнца луч здесь хранит.
  
   То ли сон, то ли мысль, своя или чья-то,
   Все слилось и смешалось обрывками чувств.
   Я поймала осколки опала когда-то,
   Что бы мир перестал навсегда быть так пуст.
  
   Не смотреть и не слушать - опасное дело,
   Но смотреть - увязать, слушать - в бездну глядеть.
   Взгляд, протянутый мне, сохранить я сумела,
   Хоть давно в ясно-синим огне мне гореть.
  
   Два огромных опала черного цвета,
   Не зовущих, не просящих в небе огня.
   Через них в хмурь дождя получила ответы,
   Что блестит в глубине их слеза для меня
  
   Весеннее детство.
  
   Звенящая капель, акация в апреле
   И первый распустившийся листок.
   Давно с тобою мы, наверно, повзрослели,
   И в детство дверь закрыли на замок.
  
   Мечтать мы перестали о простейшем,
   И не находим слов, сходя с ума.
   Весны своей мы шли путем прямейшем,
   И робость щек касалась лишь едва.
  
   И с каждым годом нам трудней все стало
   Остаться в первозданной красоте.
   В нас правды слов осталось очень мало,
   И доброта таится в глубине.
  
   И лишь чуть-чуть на краткое мгновенье
   Мы забываем иногда взрослеть.
   И как по тайному природы повеленью,
   С капелью начинаем звонко петь.
  
   Бескорыстная вишня.
  
   Где-то вишня цвела теплым майским деньком
   И манила своим ароматом.
   Словно нежное облако бросило дом
   И пошло разговаривать с садом.
  
   Отцвела, зеленея, бросала кругом
   Лепестков белоснежную стаю.
   Наливалась сладчайшим и терпким огнем,
   Каждый солнечный луч принимая.
  
   Собирали с нее дорогой урожай,
   Часто просто и ветви ломали.
   Только вот постарела, и стало не жаль,
   И в костер в виде дров покидали.
  
   Так и многие в мире цветут для других,
   Но не все благодарность имеют.
   Нет, не мало на свете людей и таких,
   Кто и старую ветвь пожалеют.
  
   Им не так уж важны дорогие плоды,
   Они видят в другом их усладу.
   Им хотелось лишь только, чтоб были цветы,
   Разгоняя печаль и прохладу.
  
   Корица, янтарь и огонь.
   Корицы сладкий аромат, янтарный вечер за окном,
   И представляется опять осколок неба над огнем.
   Остаться просит тишина, в густом тепле вдруг утонуть.
   И пламя прожитого дня, как ветку, вновь сжигает грусть.
  
   И нежно-тихо так в душе, и ветер музыку плетет,
   И вновь я где-то и нигде, все знаю точно наперед.
   Слова все станут на места. Нет лишних фраз, как лишних звезд.
   И солнце вьет из янтаря в другой мне мир прозрачный мост.
  
   Я утопаю в небесах, ищу я в вечере мечту.
   Она ли это у огня, иль снова вижу я не ту?
   Мне будет после сложно так войти еще в вечерний мир,
   Где солнце за руку меня к покою приведет на пир.
  
   А, может, все это обман? Приснился мне ночной костер?
   Нет, ясные мечты глаза я в небе вижу до сих пор.
   И догорит опять дотла очередной удачный день.
   Но буду снова вспоминать и пить до дна корицы хмель.
  
   Не называй...
   Не называй меня свободной птицей,
   Ведь у дороги столько поворотов.
   И движутся по небу вереницей
   Ветра, познавшие весь риск полетов.
  
   Не называй меня холодным снегом
   Наступит день, и снег опять растает.
   Под коркой льда своим горячим бегом
   Вода спешит, и травы прорастают.
  
   Не называй ты розой белоснежной.
   Давно уж лепестки все в темных пятнах.
   И быть не злобно-страшной и не нежной
   Не так, наверно, это и приятно.
  
   Не называй меня печальной книгой.
   Читаешь ты слова, не видя сути.
   И знаешь, за другой страницей длинной
   Глава о счастье медленно наступит.
  
   И более свободные есть птицы.
   И мрак свинцовый светом заиграет.
   И по одной прочитанной странице,
   Печальной книгой всю не называют.
  
   Росчерк.
   Звуков привычных росчерк по воздуху,
   Камни не сказанных фраз.
   Все, что достанется книжному вороху
   Будет совсем не про нас.
   Стрелки, бегущие круг замыкают
   Лезвие чувств так остро,
   Точку в конце предложения ставлю,
   Хоть это так тяжело.
   Шаг - и глухая черная пропасть
   Где-то внутри зазвонит,
   Я не хочу читать снова повесть
   Новых потерь и обид.
   Лишние жесты и сердца удары
   Жар приливает опять.
   Колокола и гремят вновь фанфары,
   Не повернуть это вспять.
   Шаг. Но не ужас взметнувшийся пылью -
   Отблески новой зари.
   Росчерки звуков - объятия крыльев,
   Птицы с названьем любви.
  
   Голос тепла.
   Светлые, тихие, нежные голоса два в тишине.
   Вновь у весны свои прихоти, день приносящие мне.
   Почки деревьев распустятся. Словно в зеленый туман
   Ветви небрежно погрузятся, зимним прощая все снам.
  
   Знает ли небо глубокое, как не легко на земле
   Нам сохранять человечное, сердце не продав зиме?
   Ищешь, как путник, без устали в взгляде тепла торжество
   И без конца опускаешься не на свое опять дно.
  
   Вдруг, словно ветер неистовый манит тебя и зовет
   К сердцу идти новой пристани только все время вперед.
   Вижу: цветы распускаются, их отраженье в глазах,
   Зимнее, лютое, белое снова осталось все в снах.
  
   Голос - один он единственный, словно качает листву.
   Солнце лишь светит таинственно как благодарность ему.
   Будет он тихо и с нежностью песню свою начинать.
   Только теперь уж два голоса будут весною звучать
  
   Березовый сок.
   Лес стоит, чуть тронутый весною,
   Трав ковер в подножии дерев.
   Ты идешь знакомую тропою,
   Словно смысл жизни в ней узрев.
   Тут и там озерами пролеска,
   И оркестр птиц выводит трель.
   Мягко здесь, спокойно и не резко.
   И в висках стучит прохлады хмель.
   Вот уже знакомая поляна
   Солнечным лучом играет тень.
   Жаль, осталась на березе рана,
   Вылечить нельзя ее теперь.
   Бродишь ты, найти так хочешь снова,
   То, что потерял когда-то тут.
   Ты забыл природы нежной слово,
   И назад тебя не призовут.
   Отделился человек от неба,
   Отошел он от родной земли,
   За дорогой шум остался где-то,
   Нового, прошу, не принеси.
   Вслушайся, всмотрись, узнай ты цену
   Вечному природы волшебству.
   Нет, не кровь течет по твоим венам, -
   Сок берез, сокрытый в бересту.
  
   Чужая весна
   Храни ты меня, сохраняй от напасти. Время водою течет.
   Уверенность словно тает сквозь пальцы, и душу не манит вперед.
   Небесные феи с крыльями ветра не носят мне легкие сны.
   Осталось лишь тяжкое мерное бремя чужой для меня уж весны.
  
   И в боль я чужую всю грусть заключаю, чтоб выжить под стрелами дней,
   Я времени почву руками хватаю, гранит ощущая под ней.
   Прости! Меня нет здесь, я жду, чтобы слиться с другою своею бедой,
   Лишь тихо поют неспокойные птицы, беседуя с ранней травой.
  
   Но ты, как веревка, меня еще держишь, чтоб мне до конца не упасть,
   И так осторожно, настойчиво, крепко тоску хочешь правдой украсть.
   Я буду стараться не быть где не надо, травою под ветром не лечь.
   Весны этой буду прощальной и вечной не слушать прощальную речь
  
   В минуту заката
   Мы с тобой, как всегда, пропустили рассвет,
   Так давай на закат уж посмотрим.
   Мы с тобою друг другу давали обет,
   Что о горе мы больше не вспомним.
  
   Нам листва молодая шептала о том,
   Что бокал счастья нами не выпит,
   Что горит еще радость его сладким дном,
   И никто наши дни не отнимет.
  
   Среди тысяч минут, есть лишь только одна,
   Когда солнце зажжет небо алым.
   И ее не дала пропустить мне судьба,
   Чтоб закат был лишь только началом.
  
  
   Не оглядываясь назад, невозможно понять, что там дальше,
   Ведь глаза непрестанно следят, замечая следы легкой фальши.
   Не заметил - заметят они, и запишут в деянья свой крестик,
   И поэтому быть мы должны со своей твердою совестью вместе.
  
   Где-то ты потерял ценный клад из душевных монет состраданья,
   Но она так и тянет отдать все до капли другим на закланье.
   Развернись, что ты сделал себе, а другим что хорошего сделал?
   Ведь чертит на скрипучей доске твоя совесть всю жизнь твою мелом.
  
   Но зачем героизмом страдать, латки ставя на грубости дыры?
   И зачем самого отдавать, если с совестью делать все миром?
   Распаляться в один только миг - это глупо и так ненадежно.
   Тот, кто жизни премудрость постиг, делом добрым светит осторожно
  
   Штиль ветров.
   Осторожною, теплой улыбкой солнце брызнет опять с высоты.
   В замирающем воздухе чистом ветра свежего станут мосты.
   Вновь дождями природа умыта, стерта с неба туманная пыль,
   И зелеными почками врытый на душе торжествует лишь штиль.
  
   Нету тьмы. Есть агония красок, утром солнце, а ночью огни.
   Маяком прокатится внезапно свет недолгий упавшей звезды.
   Загадать бы желанье какое, только нету желаний, поверь,
   Ведь сомненье почти что любое щеткой трав разрешает апрель.
  
   И когда в окнах свет весь погаснет, тихой музыкой новой луны,
   Облака неожиданно станут свою нежность вливать в мои сны.
   Все спешит. Не спешит одно сердце, оно тихо стучит с небом в такт.
   Не искать счастья мне обережье, вечно жить мне в весенних ветрах
  
   День на реке
   Мне так мало осталось проплыть по широкой прохладной реке.
   Солнце светит куском янтаря, серебром отражаясь в воде.
   Я плыву среди буйной красы. Ветер шепчет с волнами о том,
   Как на утлом своем мне челне не промокнуть под ранним дождем.
  
   Сотни лилий цветут водяных, и ласкают мне брызги ладонь.
   Средь травы далеко на земле чей-то светится теплый огонь.
   Тучи гложут небесную синь, ветер катится бурей в волнах,
   Звуки грома звучат все сильней, но ушел из души прежний страх
  
   Барабаном по днищу бьет дождь, нету суши, одна лишь вода.
   И я чувствую нервную дрожь, словно это вздыхает река.
   Бечевою небесный пожар вату серую рвет облаков.
   Я плыву, и не чувствую хлад от противных, тяжелых долгов.
  
   Беспокойство останется там, где теченье начнет длинный путь.
   Окружают меня лишь вода, красота, и манящая жуть.
   Знаю я, что мой маленький челн доплывет до родного огня.
   А пока я плыву по реке, пусть еще подождут там меня.
  
   Повтори.
   Повтори надо мною тот час серпом новой луны меж звездами.
   Серебристою дымкою свет соревнуется вновь с фонарями.
   Зазвучит чей-то голос вдали, тронет вечер прохладой своею.
   И дыхание теплой земли спит над городом летнею тенью.
  
   Я хочу повторить этот смех белоснежною зимней дорогой,
   Словно сахар, сверкающий снег, солнца луч ставший дивной колонной.
   Легкий флер от поземки с утра, конфетти из хрустальных снежинок.
   Облаков кучерявых стада, как барашки из детских картинок.
  
   Еще раз мне взглянуть дай в листву золотистую старой березы,
   И дождя понимать вновь тоску, новой осени прежние слезы.
   Дай поверить мне поздним цветам, осторожному леса шуршанью.
   Неподвластное небо годам пусть туманной покроется шалью.
  
   Одного только не повторяй, эту боль от потерь и лишений,
   Горьких слов леденящую сталь, невозможность прошедших мгновений,
   Не зови шумом ветра в ветвях, не тревожь мою память и мысли,
   Легкий след на душе ты оставь, чтобы стать мне на путь крепкий жизни.
  
   Всего только миг
   Не грусти. Расставанье до встречи,
   Нету вечных под небом разлук.
   На мгновенье забудь этот вечер,
   И тепло ускользающих рук.
  
   Перестань успокаивать сердце,
   И не думай о чем-то плохом
   Закрывают ранки, как дверцы
   На душе зарастающим рвом.
  
   Все хорошее было и будет,
   И минута столетью не в счет.
   Радость только от встречи прибудет,
   Слаще жизни нам сделает мед.
  
   Тот же мой заколдованный вечер,
   За меня поцелует твой лик.
   Этот час пусть останется светел.
   Дней разлуки - всего только миг.
  
   Пометки.
   Стирай пометки на полях.
   Переоценка правил жизни.
   Душа в огне, земля в крестах
   И месть по счастью служит тризну.
   Не пройден путь. В запасе дней
   Старайся вчитываться в фразы,
   И даже забывать не смей
   Ты сердца пленного приказы.
   Переоценка чувств идет, -
   Не смей мешать, не смей перечить,
   Я виновата наперед.
   Я мщу себе за эти встречи.
   И жизнь спешит одной строкой
   Не прерываясь многоточьем,
   Ты не вини - я буду той,
   Мечты которой не порочны.
   Не помечай ты взгляды, нет. -
   Они лишь отголоски пепла,
   Переоценка новых лет,
   Других мотивов.
   Нет бесценных.
  
   Ливень.
   Ливня струны мелодию неба
   Мне сыграют, чтоб солнце светило.
   Шепот листьев под пальцами ветра
   Мне подскажет все то, что так мило.
   Для других это все непогода, -
   Нету большего счастья на свете,
   Чем разгульной стихии свобода,
   Молний блеск, что улыбкою светит.
   Передай мне привет издалека,
   Я ведь слышу не шорох, а голос.
   Пусть прочертит огонь так высоко,
   Ускользающий, радостный образ.
   Пусть другие клянут дождь и слякоть,
   Замерзают. Мне стало теплее.
   Я не буду по радуге плакать,
   Становиться грустнее и злее.
   Я же слышу в капели журчанье,
   Стук родного, далекого сердца.
   Для других - это солнца молчанье,
   Для меня - к тебе тайная дверца.
  
  
   Ток.
   Между сердцем и разумом ток электрический,
   Между сердцем и разумом сказочный мир.
   Не бывает до капли любовь платонической,
   И сознанье - не скопище черствых лишь дыр.
  
   Человек - существо не известно, как создано.
   Так двояко - немыслимо здравствует он.
   То под маской расчета свершает он подлости,
   То из чувств создает нелогичный закон.
  
   Социально и странно, не влезть в его думы.
   Он боится чего-то и жаждет, и ждет.
   Он читает на сердце провидчески руны,
   Но такой верный разум опять подведет.
  
   Где же взять компромисс между сердцем и мыслью?
   Мы не трусы, но в душу боимся взглянуть.
   Мы живем непонятною, двойственной жизнью,
   Словно ток пробегая, скользя, будто ртуть.
  
   Но голодная птица всегда клюет пищу,
   Только листья без умысла снова шуршат.
   Мы должны между сердцем занять свою нишу,
   Ощущая разумно, как мысли спешат.
  
   На сердце выжжены прошедших чувств слова,
   Навек куском металла раскаленным.
   Меня вела, взяв за руки, судьба
   По пустырям заброшенным и сонным.
  
   Качать занозу пущенной стрелы,
   Не тем концом ударившей мне в душу.
   Тому спасибо, день кто привели,
   На раны жгучие набросил кто мне стужу.
  
   Не обращать внимания на все,
   Напоминанье вновь не слышать в звуках,
   Что мне дано, останется мое,
   В моих руках изгибом станет лука.
  
   Ты отними кровавую стрелу,
   Ее пускать мне не в кого сегодня.
   Придай ты сердце праведному сну,
   Причин простить себя найди ты сотню.
  
   И заживет, затянется травой,
   На сердце выжженном цветком надежды станет.
   Я остаюсь тебе самой собой,
   С твоим щитом меня никто не ранит.
  
   Звуки жизни.
   Пробегаю по клавишам светлым рояля,
   Вызвав вновь из тиши неизвестный мне звук.
   Так давно я была, так давно я стояла,
   И дышала мгновеньем касания рук.
  
   Звук раскатистый, громкий иль звонкий и нежный,
   Если б мне превратить ноты в чувства свои,
   Заиграли б они дуновением свежим,
   Разошлись бы по клавишам все мои дни.
  
   Тут поярче, сложнее, немного уныло,
   Тут легко, беззаботно, бутоном цветка.
   И не вальс, и не танго, обычно и мило,
   Смело льется, как дождь, и блестит, как река.
  
   Жаль, что я не умею, все слезы, улыбки,
   Превратить в музыкальный игристый набор.
   Я хотела б услышать, как вторит мне скрипка,
   Что б понять наконец-то, что счастье - не сон.
  
   Молчание для слов.
   Глазами ночи смотрят звезды на наступающую тьму.
   Сегодня стало все так просто, и я вовеки не уйду.
   Одной улыбкой стало больше, одной строкою в книге дней.
   Дорог прошедших многоточье заполню блеском я очей.
   Тихонько время проплывает, звеня кольчугою секунд,
   Молчание душу согревает, освободив от мыслей пут.
   Своим крылом прохлада машет, но щит пред нею ставит взгляд.
   Прикосновение много скажет, беззвучный смыслам всем собрат.
   Избитый путь давно оставлен, и груз тревоги снят с плечей.
   Мне стал огонь чуть-чуть подвластен зажженных счастия свечей.
   Одной единственной минутой, сквозь ночь прошедшей серебром,
   Одним дыханием сомкнутый, мир стал чудесным, легким сном.
   Глазами ночи смотрят окна на танец ветра вдоль дорог.
   Еще так много в жизни этой пустых и неизвестных строк.
   Но сердца стук свое диктует, и песня чья-то - моя даль,
   Ведь для того, кто словом будет, молчания совсем не жаль.
  
   Не очнуться.
   Солнце лисьим, пушистым хвостом горизонт вытрет до побеленья.
   Яркий отблеск рубина огнем, и в глазах дивный свет восхищенья.
   За окошком бушует весна, небо краской пленит голубою.
   Нежный запах пришел в города, дышит скошенной горькой травою.
   Так и хочется сутки гулять, слышать пение птиц и пульс жизни,
   За дыханье родное продать свою память и все свои мысли.
   И слезинка бежит по щекам от такого великого чуда.
   Не уйду, не отдам, не предам и надеждой вперед глядеть буду.
   Хоть осталось до первой звезды, как до первой серьезной потери,
   Мы с тобою еще так просты, нам открыты злоченые двери.
   И от свежести кружится все, чувства мятликом диким взметнулись.
   И желает лишь сердце мое, чтоб от этой весны не очнулись.
  
   Антрацитовое небо.
   Все оказалось очень просто. Нет черных красок, нету белых.
   Все перемешено и слито. В сердцах людей есть только ветер.
   Глаза смеются, сердце плачет. Лишь антрацитовое небо
   Бездонной пропастью над миром живет одно сплошное лето.
   А у людей все быстро, скоро, и вкус меняется и мода.
   И создают себе напасти, каких не вытворит природа.
   Душа стремится, разум гонит извлечь жизни больше пользы,
   А в глубине так мягко, громко от одиночества льет слезы.
   Руки протянутой движенье, но до рассвета так немного.
   И недоверие, презренье нас отделяют властно, строго.
   Оставь ты все предубежденья, отбрось ты лишнее. По сути
   С тобою мы всего лишь небо, с теплом друг друга просто люди.
  
   Вечерние зарисовки.
   Вечер катится по крышам, расстилается легко.
   Шелест трав уставших слышу, хоть до ночи далеко.
   Бродит по двору босая, небом синяя весна,
   И от края и до края ее слышны голоса.
   Солнце жмет прощально, нежно руку теплую земле.
   Свет златой, как полог дивный сказку ткет об этом дне.
   И горя огнем заката, капля на листе дрожит,
   А жара, потупя очи прочь от свежести бежит.
   Пуховым пером фламинго с ветром облака плывут.
   И луной прозрачной, зыбкой хоры звезд опять поют.
   Их пока еще не видно, но кузнечик вдалеке
   Уж звенит своею скрипкой песню ласковую мне.
   Смотрит в окна зорко тополь, глазом зелени мигнет.
   И хрустальной нитью правит паутинка свой полет.
   За окном гуляет запах теплой сонной тишины,
   Вечер ходит по оградам, зажигает фонари.
  
   Эфемерность правды.
   Ненормальное состояние, словно почва идет из-под ног.
   Торопливое осознание, что теряешь ты чувства не в срок.
   Что прошло, повернув своей стрелкою твой родной циферблата уклад.
   И сорвавшись дождинкою с дерева, не вернется с весною назад.
   Оглянешься, останется легкою дымкой светлой ирония слез.
   Ты же вроде бы так и не думаешь, что все было настолько всерьез?
   Взгляд привычный не режет, не радует. Тихо стало опять навсегда.
   Истекает, привычкою пачкая, под руками любовь, как вода.
   Все что было, окрасилось временем, гранью новою отсвет хранит.
   И не жалко растраченной бременем той души, что теперь сладко спит.
   Горизонты зелеными нитями нам сшивают недели, года.
   Чувства стали лишь желтыми свитками, занимая пустые места.
   Шагом мерным прошедшее мерея, повернешься обратно вперед,
   Недоверчиво слушая истину странно думать, что истина врет.
   Затвердилось камнями гранитными - улетает песком так вразлад.
   В капле светится детской наивностью, раньше было что током в сто ватт
  
   Телега.
   Теплые ливни пройдут над полями, скрипнет телеги колесная ось.
   Все то, что скрылось в туманные дали, больше уже никогда не стряслось.
   Листьев прозрачных читаю я жилки, словно чужую и легкую песнь.
   Жемчугом жидким по пальцам стекая капли несут долгожданную весть.
   Долго еще за дождями мне ехать, глянешь назад - лишь росинки кругом,
   Светятся яркими дивными днями, с неба болтают синеющим дном.
   Лошади мчат, им и устали нету. Лишь золотые маячат хвосты.
   Скажешь ты слово - раскатиться эхом, полной до верху земной простоты.
   А впереди - только ветер и счастье, а впереди только радуги плуг.
   Нежным должно быть с прошедшим прощанье, что б не встречалось оно еще вдруг.
   Тихо качаешь меня ты телега, солнцем наполнены спицы твои.
   Сладких побед, искр яркого смеха - лошади, мчащие в светлые дни.
  
  
   Имя.
   Нет похожих в жизни двух наречий, нету одинаковых имен.
   Мне бы пронести одно навечно, через хлад и тлен чужих времен.
   Мне бы записать его алмазом, буквы превратить в златой металл,
   И назвать еще бы хоть однажды как никто другой не называл.
   В скалах из пустых противоречий, поменять на голос его звук.
   Нет же одинаковых наречий, не бывает мягче этих букв.
   И в ответ мне вечно отзываться будет мое имя в шуме дней,
   У других я так не называлась, не была я тверже и прочней.
   Не бывать нигде такою светлой, и не в чьих не быть нежней устах.
   Ведь идут слова от сердца к сердцу, ласкою и верностью в словах.
   Символов истертых сочетанье никогда так ново не легло,
   И в висках стучит напоминаньем фразам всем смешным теперь на зло.
   Пусть остынет пыл, изменит память, пусть сотрется образ и мотив,
   Голос я услышу тот печальный, что со мной навек остался жив.
   Пусть глаза изменяться и руки, сединой накроется глава,
   Произносят вслух устало губы вечные лишь имени слова....
  
   Звездное небо.
   Через стекла смотрю я на небо, где обители синие звезд.
   Ярко-темная ночь до рассвета, заливается в полночи дрозд.
   Ветер ходит сквозь листья и ветви. Караул на эфирных плечах
   Он несет через искорки света, достигая свой верный причал.
  
   Словно стразы на космоса платье звезды в летнюю ночь все глядят.
   И зовя в неизвестные дали, все плывут прямо к солнцу назад.
   Белым лебедем вспыхнут, взорвутся, и ковшом почерпнут небеса.
   Словно тайны какой-то коснулась, поглядела я в чьи-то глаза.
  
   Так знакомо и близко и чудно. Жаль, нельзя мне туда вдруг упасть.
   И над всею уснувшей планетой звезды снова берут свою власть.
   Для меня непонятны созвездья, их мне знаки - прекрасный лишь свет,
   Но в глубоких глазах поднебесья прочитаю я нужный ответ.
  
   Сладкие рубины ранней вишни; теплое, забывчивое эхо.
   Рассыпает нам песком прибрежным солнечный июнь лишь на потеху.
   Средь зеленых шелковых травинок выгоревших ломких очень много.
   Дней тяжелых длинных вереницу нам разгладит степью ветра шорох.
  
   В сторону опять тропа виляет бесконечным рушником на север.
   Пусть о нас легенды не слагают - песнь поет четырехлистный клевер.
   Под листами прячется малина, зреет новой светлою зарею.
   Золотою, скошенною нивой, видится прошедшее стрелою.
  
   Тихое задумчивое эхо прячется крыжовника кустами.
   Твердое, заученное снегом катится из глаз дождя горстями.
   Ходит по дорогам, что-то шепчет, смотрит правда глазом своим черным.
   Месяц, зачарованный речами в нас опять останется влюбленным.
  
   Туман.
   Отворяются настежь ставни, над рекою танцует туман.
   Затерявшись в холодном расчете, греем душу свою мы от ран.
   На другом берегу уж не светит солнца луч: растворился в воде.
   И береза, отбросив все тени, стала тенью сама в глубине.
  
   Плеск воды разбросали здесь весла. Звук упрется в подушку дождя.
   Говорим мы, что это не нужно, заглушая до точки себя.
   Среди нитей молочных и вязких очень страшно удар пропустить.
   Только твердо решили мы сразу все желанья свои позабыть.
  
   Речка пьет эту легкую воду, становясь непрозрачной, как лед.
   Небо ходит над ней одиноко, но она уж его не поймет.
   Отраженья стираются губкой, непроглядной завесой воды.
   Заметает туман серой щеткой наши чувства, что нам так важны.
  
   Ни огонь, так вьюга.
   Все забудется, все обветшает, слишком громко мы только вздыхаем.
   Пронесется, растает туманом, когда к жизни терпимее станем.
   Нам бы видеть не край, а средину, нам копаться бы в углях задутых,
   Нам в минутном огне бы коптиться, верить в вдруг приходящее чудо.
  
   Бахромою на скатерти рваной обозначится наше безумство.
   Вечер снова огни зажигает, не зажечь лишь угасшее чувство.
   Повернуть поезда б все обратно, снова вытесать все бы сюжеты.
   Но давно в середине спектакля мы концовки узнали ответы.
  
   Все меняется, все остается. Шепчет солнце косыми лучами.
   Улыбнемся с тобой, посмеемся и покинем мы замок со снами.
   А потом оглянемся на небо, передумаем. Это ведь можно?
   Пусть погаснет огонь среди лета, нам и вьюгой согреться несложно
  
   Жизнь проходит уставшей слугою,
   вытираясь передником правды.
   И широкой своею ладонью
   повернет снова неба все краны.
  
   Распрощаться казалось навечно,
   чтоб потом повстречаться иными.
   Уходили спокойно, беспечно,
   оказались любимы другими.
   Нет предательства, если дороги
   разошлись колеями трамваев.
   И травой поросли остановки,
   и разрушены рельсы, я знаю.
  
   Жизнь все служит, не верой, так болью.
   Лишь смахнула нам пыль на колени.
   Мы горшки рассыпаем все с солью,
   мы и сами того захотели.
  
   В глубине еще теплится что-то.
   Не привязанность, так, принадлежность.
   И надрывно звучит опять нота,
   Позабывшая жизни невечность
  
   На кончиках пальцев.
  
   На кончиках пальцев мелодия гаснет
   Оставив лишь меда неслышимый вкус.
   Над липы стволом снова ветер играет,
   И сносит куда-то немыслимый груз.
  
   Расстанется лето улыбкой цветочной,
   И пальцы вновь станут опять замерзать.
   Но цепью мы солнцем закованы прочно,
   И снегу нельзя нас с тобой развязать.
  
   На кончиках пальцев останется нежность,
   На стрелках часов еще россыпь из фраз.
   Под липою старой хорониться вечность,
   Она погостит чуть немного у нас.
  
   Рассветною мглою, и златом заката,
   Прощальной улыбкой, и радостью встреч,
   На кончиках пальцах мотивом возврата
   Улыбка твоя меня будет беречь.
  
   Переулки и ограды, листопада сны злотые.
   В белой пене из туманов корабли плывут пустые.
   Ветры, звездные дорожки и дождя косого песни.
   Как созвездья на ладошке знаки судеб поднебесья.
  
   Отутюженным костюмом тучи небо закрывают,
   С верху смотрят с сожаленьем, снизу крошки собирают.
   На цепях подвешен разум, сердце в клетке часто бьется,
   Утром холодом подвалов, ночью в даль устало рвется.
  
   Сетка улиц и тропинок, грязь мешается с деньгами,
   Мы проходим снова мимо параллельными дворами.
   На ладонях гаснут искры, тонкий лед по лужам свежим.
   Оглянутся бы, дождаться, но опять мы воздух режем.
  
  
   Древо жизни.
   Желтые, яркие листья падают вниз на дорожки.
   Кто-то приходит за миром, кто-то воюет до дрожи.
   Красные жилки осины, темные ели иголки.
   Кто-то раскрытая книга, где-то еще недомолвки.
  
   Ласково треплется ветер. Сроком, назначенным тленом
   Кто-то еще потрепещет, кто-то валиться мгновенно.
   Нету конца и начала. Есть только шорохи веток.
   Осень колдует упрямо. Падают листья бесследно.
  
   Но отступают метели, почки нальются вновь жизнью.
   Чистые, светлые дети; ясные зеленью листья.
   И не понять это чудо. Красный ковер, желтый, пряный.
   Все одинаково станут мягким земли одеялом.
  
  
   Соло ночи для души.
   С небес серебряным потоком Луна свой свет на землю льет.
   И темнота по водостокам прозрачный ветер снова пьет.
   Цикада песнь свою выводит, аккомпанируя огням.
   Мне жизнь мою она напомнит звончайшей трескотней по дням.
  
   Пусть невидимкою крылатой проходит свежесть через сад.
   Я буду ночью всей богата, и будет мне рассветом брат.
   Под разговоры с горизонтом пройдут усталость и хандра.
   И снова дымчатое чудо мне будет слать моя звезда.
  
   И сколько вспомнится мне песен, и кони-фразы полетят.
   Мне будет мир не так уж тесен, пока глаза вперед глядят.
   Проснется что-то, что забыто. И в танец вечный плясовой,
   Хочу сегодня погрузиться с Луною светом я душой.
  
   Твои лишь стихи.
   Подражая разным великим,
   Мы играем в чужую игру.
   Видим мы лишь светлые лики,
   Обрамленные нимбом в миру.
  
   Мы прощаем их все ошибки
   За красивые песни, стихи.
   Пусть мы тоже талантливы шибко,
   Но величие все же они.
  
   Тушим спички мы дара иного,
   Под копирку готовы судьбу
   Мы списать и прожить ее снова,
   Отдаваясь не нашему сну.
  
   А попробуй немного отпрянуть,
   Закорючку поставить не там.
   Не давая в уме своем вянуть
   Чистым, редким, твоим лишь стихам.
  
   Святое утро.
  
   Свет густой облачен в розоватую дымку,
   Как магический дым через шторы ползет.
   Изумрудная тень в сонном мареве зыбком,
   И листы, отразившие лучика свод.
  
   Как сквозь стекла из сказки смотрю я на небо,
   Край его еще дышит прохладой ночи.
   Но теплом золотым мир согрет уже где-то,
   И вот-вот солнца диск путь начнет свой чертить.
  
   Все так светло, так мягко касается воздух.
   Органзой словно рыжей покрыта земля.
   И летящею кажется ветра вдруг поступь,
   Что тихонько прошел, край волос шевеля.
  
   Звонко колокол бьет, так журчаще-вельможно.
   Птицы песню свою ему вторят, звеня.
   Даже чудиться - светиться самая кожа,
   И слезинка наполнена силой огня.
  
   В покрывале из нежного, сладкого цвета,
   Чрез окно вижу душу, того, кто со мной.
   Пусть кружиться в ненастьях и буйствах планета,
   Сохранит это утро навечно покой.
  
   Этот миг, когда тянется нитка светила.
   Когда крылья почти за спиной шелестят.
   Розы чайной останется пусть мне мотивом,
   Пусть он с чье-то душою останется свят
  
   Леди Судьба.
  
   Улыбчивая, с белыми зубами.
   Судьба - обворожительная дрянь.
   Глядит она случайностей глазами,
   В которых светит дикая печаль.
   Она играет в карты наших жизней,
   Несчастья из бокала правды пьет.
   А думается, что играем мы с ней,
   Пока уйти черед нам не придет.
   На привязи нас держит из иллюзий,
   Что выбор есть всегда, как кислород.
   Вдруг совпадений открывая шлюзы,
   И нас несет страстей водоворот.
   И губы все кривит она в усмешке,
   И двигает фигуры по доске.
   И ждет она того, кто в быта спешке
   В лицо вдруг рассмеется ей, судьбе.
   Безжалостная, хрупкая, как счастье,
   Лишь женщина, уставшая от всех.
   Но нет над теми твердой ее власти,
   Кто слушает с улыбкой хриплый смех.
  
   С закрытыми глазами.
   Закрой глаза, привыкни к темноте,
   Ты, как слепой, в чужие входишь мысли.
   Уста пусть шепчут все о красоте,
   Но слушать вновь их не имеет смысла.
  
   Нет к недоверью повода почти,
   А все ж глаза лишь свет воспринимают.
   В чужих сердцах молчание прочти,
   Что б не жалеть о том, что в них скрывают.
  
   Закрой глаза, но бойся не узнать,
   В чужих решеньях двигаясь на ощупь,
   Что кто-то просто хочет рассказать,
   Как зрячим в ком-то быть намного проще.
  
   И падай в пропасть только потому,
   Что видишь ты с закрытии глазами
   В чужом уме полет и вышину,
   В чужой душе лучину со свечами.
  
   Я лишь тень, скользящая по крышам,
   Я лишь ночь, ушедшая в рассвет.
   Я сегодня свет в окошке вижу,
   Долгожданный и бесценный свет.
  
   Тает вечность в лодочках ладоней,
   Рассыпая блики колких звезд.
   Я все чаще понимаю, что в ней,
   Той, что держит знаний сладких гроздь.
  
   Я лишь ветер в этой жизни новой,
   Но сегодня так уж не несусь.
   Уходящей с проседью знакомой,
   Я тихонько мудрости молюсь.
  
   А далеко свет трепещет справный
   Неизвестной правды мне пока.
   Я ведь просто путник неустанный,
   Не достигший своего окна.
  
   Высшая цель.
   Через тернии к звездам во мраке,
   Сердцем к дому с чужих берегов.
   Тени жмутся в навязчивом страхе
   К сердцевинам седых облаков.
  
   Чувства брошены сказкой на ветер,
   Догорают слова в смуте дней.
   Уходить, что б никто не заметил
   Грустной, нежной улыбки твоей.
  
   Заворожены волны пучиной,
   Тихо острые точат углы.
   Наслаждаться без цели вершиной,
   Чтоб душою согреться могли.
  
   Все неправда. Там есть эта сладость
   Встреч рассветов и провода зим.
   Проходить, что бы чувствовать радость
   От дыханья того, кто любим
  
   Я ко времени вновь обращаюсь, искупавшись во снах и виденьях.
   В тишине между строчек вращаясь, я читаю себя в откровеньях.
   Углубляясь в слепые вопросы, узнаю лишь немые ответы.
   Не проси меня, тихая осень, говорить языком таинств света.
  
   Изрешечены мысли какой-то непонятною, давящей тьмою.
   Что же сталось с упущенным в пропасть? Что же стало, родная, с тобою?
   Я привычкам своим изменила: я смеюсь там, где нужно заплакать.
   Не гневи меня, осень, прости уж ту, в чьем сердце осталась лишь слякоть.
  
   Я теперь открываю, я вижу, то, что было все это напрасно.
   Береги меня, осень, мне мило только с ним быть. И это прекрасно.
   Пусть теряется нужное что-то. Я ведь, в общем-то и не жалею.
   Пусть останется то, что мне чуждо за закрытою осени дверью
  
   Алмазное сердце.
  
   Свою жизнь разбросав на две жизни,
   Ты пути все искал поперек.
   Заводив в тупики стали мысли,
   Все же силу свою не сберег.
  
   Не желая терять наважденья,
   Что ты души ты своей властелин.
   Уходил, не сдаваясь рожденью
   Чувств глубоких и смелых глубин.
  
   Свое счастье раскинув, как клочья
   В раз сгоревшей кометой любви.
   Говоришь, что все это не срочно,
   Для того, кто путем шел войны.
  
   Ты просчитывал все варианты,
   А теперь что осталось: смотри.
   Хоть глаза твои, как бриллианты,
   Но алмазное сердце внутри.
  
  
   Нет цены.
   На цепочке золотой не подвесишь чье-то сердце.
   Лишь останется с тобой аромат потерь за дверцей.
   Крепко накрепко сожмешь ты любовь - она как льдинка,
   И в руках оставив ложь, ускользнет водою ниткой.
  
   Не удержишь на цепях, под замком жить не заставишь.
   Только вспомнишь в грустных снах счастье то, что не подаришь.
   Не возьмешь мечту за хвост, не посадишь птицей в клетку.
   И за каждый медный грош бьет она обидой крепко.
  
   Все бесплатно, без вранья. За улыбку и признанье.
   Отпусти, раз не твоя. Волю дай за миг познанья.
   И тогда придет любовь, и мечта на ветви сядет.
   Нет цены, одна лишь кровь, что без нас все лучше знает.
  
   Зашифрованные чувства.
   Кисти, краски, стаканы и тубы. Капли, пятна, цветные маски.
   Ты пришел в этот мир, как в приюты избавляться от вечной тоски.
   Ты пришел в этот мир не напрасно, оживлять, превращать в колдовство
   То, что есть только в древней лишь сказке. Всем законам и бедам назло.
  
   Все ты спрячешь худое под маски, все ты спишешь на свет из окна.
   Но загадки, везде лишь загадки в твоем сердце погибель без дна.
   Подойдешь ты к холсту и привычно новый рай вновь начнешь рисовать.
   И по комнате будут устало целый день тихо музы летать.
  
   И все видят пейзажи, портреты, натюрморты и лака слои.
   Но в воздушных, печальных сюжетах зашифрованы чувства твои.
   Только образы скрытые в прозу. Только капли и пятна, маски.
   Только та, что наивно смеется, избавляя тебя от тоски.
  
   Секунды, мгновенья, заботы. Газеты, прогнозы погоды.
   И некогда видеть и знать.
   Прощанья, вагоны, перроны. И кофе остывший не тронут.
   И убрана снова кровать.
  
   Гудки, разговоры и встречи. По окнам прокатиться вечер
   И тихо трепещет струна.
   Привычные, старые вещи и вечность не кажется вечной
   Пока впереди пустота
  
   А, может, порвать явь без слада, как старые прошлого слайды
   Как тысячи строчек письма?
   Но тропки сырого асфальта ведут в неизменную правду,
   Что в плоскости есть глубина
  
   Часы, годы, сны, зимы, лета. Одна для меня есть примета -
   Открытой улыбки полет
   Пока есть душа среди света, я жить буду только за это
   Что кто-то меня еще ждет.
  
   Аромат пожелтевшей листвы. Терпкий вкус виноградного сока.
   Мы там были, на крае зимы и над летом летали высоко.
   Небо серое бросит туман, словно шаль с кистью красной рябины.
   Мне наверно будет не жаль, то, что было, опавшее ныне.
   Крепко-крепко, до шума в висках обнимать не спеши, догорая.
   Все неясно. Что хочешь отдам, что бы вновь загораться, сжигая.
   Только ветер глухой, как старик, все поет. И уж некуда деться.
   Я услышать желаю лишь крик, разбудивший замершее сердце.
   Как тяжелые перстни листва. Может это дожди виноваты,
   Что живет в наших душах весна, но мы холодом осени смяты.
   И словами нельзя разорвать бесконечною цепь без начала.
   Но у нас невозможно забрать, то, что нежность для нас завещала.
   Пусть летят над погасшей землей, серебристые облака клочья.
   Я останусь, как солнце с тобой, на все сроки земного бессрочья.
   Над дворами косые дожди, воздух плещет морозом сердитым.
   Догорая, меня подожди. Вдруг я пламенем стану открытым.
  
   Золотая феерия.
   Отшумели июльские грозы, жар утих, продуваемый ветром.
   Над полями блестящие звезды небосвод делят ласковым светом.
   Золотые тропинки по лесу, золотые деревьев вершины.
   Отражают оранжевым блеском солнца лучики стекла машины.
   Кружат стайками искорки-мушки. Будто рыжая ходит девица.
   На лице ее россыпь веснушек, а в власах ее рожь и пшеница.
   А в глазах желто-светлые блики, и земля озарилась сияньем.
   Журавлиные тают все крики над осенней царицей сверканьем.
   Все пронизано теплой печалью, все звенит колокольчиком клена.
   Осторожное листьев шуршанье, драгоценное легкое слово.
   Облака на закате как пенка, как шампанского сладкое злато.
   И улыбка янтарной монеткой меня сделает снова богатой.
   По дороге прокатиться эхо, пронесет еще лета обрывки.
   Но мы будем опять в вихре смеха пить до дна жизни самые сливки.
   Мир накрытый златою вуалью жемчугами из лужиц усеян.
   Золотистою дивною тайной путь наш долгий счастливый овеян.
  
   Непонятное, странное чувство
   Это чье-то немое искусство
   Мои раны латать без следа.
  
   По душе вьется скользкою змейкой.
   И сознанье чужое, как ветер
   И течет по щекам не вода.
  
   В каждой строчке записаны смыслы.
   Привести бы в порядок мне мысли,
   Что б дойти до развязки самой.
  
   Повесть длинная снова расскажет
   Все по главам, по фразам. И даже
   Все сведется до точки одной.
  
   Как же странно, что кто-то когда-то
   Докопался до самого злата,
   До самой глубины существа.
  
   Я читаю и вижу, и слышу
   Чьи-то чувства знакомые ближе
   На вершинах чужих мастерства
  
   Но все же простит...
  
   Никто никогда не поймет слезу по щеке в ночи,
   Прощания режущий лед, огарок потухшей свечи.
   Никто никогда не простит. Ты пепел пускать не жалей.
   Расстаться на тысячу лет, очнуться на сотую дней.
  
   А где-то увита плющом за каменной серой стеной
   Стоит неприступно душа, гнилою залита водой.
   За окнами прячется снег, накроет он чьи-то следы.
   За ними идти целый век, они холодами видны.
   Так смысл его удержать, раз он не согреет - спалит?
   Но кто-то когда-то поймет, зачем-то кого-то простит.
   Здесь есть только пепел надежд и эхо небес над землей.
   Но кто-то до смерти любим и помниться в ночи слезой.
   О забытых и бессмертных.
   Забудется, канет в лету, уйдет связка судеб чужих.
   Дешевой бульварной газетой утонет в канавах сливных.
   И образ сотрется из списков, как старый "заюзаный" файл.
   И новые формы и лица займут шаткий свой пьедестал.
  
   А голоса звуки живые развеются, не зазвучат.
   И вспомниться только от скуки их серость иль желочный яд.
   Они растворятся в потоке, потерянной станут молвой.
   И с сором другим за пороги их выметут всех стариной.
  
   В душе не оставят и следа, и вскоре потерян их след.
   Закинуто фото их где-то, как детский нелепый браслет.
   И только чье сердце пылает, и светиться чье существо
   Бессмертием тот обладает столетий склерозам на зло.
  
   Белый город.
   Дифирамбы, иллюзии, грезы, - все уходит на задние планы.
   И живьем наступает серьезность, и уносит все детства обманы.
   Ты летаешь над городом белым, ты купаешься в золоте теплом,
   Отдавая любовь беззаветно и ломая чужие законы.
  
   Но когда-то ведь надо прощаться, надо наземь, увы, приземлиться.
   Ты все ищешь небесное счастье, но сыра под ногами землица.
   Белый город, где окна не гаснут, пал под натиском жесткого быта.
   И не будешь уже ты всевластен, только воздухом юности сытый.
  
   Но идя по камням и дорогам, то скользя, то не двигаясь с места,
   Никогда не жалеешь о долгом, ярком странствии в жизни нетесной.
   Белый город с пределом и крышей, и за каждым его поворотом
   Ты услышишь, конечно, услышишь бесконечность наземной свободы
  
   Если захочешь.
  
   Утро на вкус, словно сладкая вата. Воздух свободы пьянит, как вино.
   Люди спешат в неизвестность куда-то, им заглядеться в него не дано.
   Утро свежо, и разносятся брызги крошками света фонтана скалы.
   Небо бескрайнее, чистое небо, сколько захочешь в ладони бери.
   А на скамейке соседней расселась осень своей золотою стеной.
   Хочешь, проси у нее озаренья, хочешь бесценный и редкий покой.
   Веришь ли нет, в это странное утро все отошло, уступив тебе мир.
   Хочешь - иди, в зелень сквера обутый, хочешь - летай как бескрылый эфир.
   Солнце живет в этих красках и лицах, в травах примятых чужим сапогом.
   Хочешь, без золота будешь богатым, хочешь - и злато придет к тебе в дом.
   Утро на запах, как милого руки, греет под кожей до самой души.
   Смотришь, мелькнет за деревьями полдень. Если захочешь, его задержи.
  
  
   Шепот огня.
   Мне блики огня подсказали о чем-то,
   Что вспомниться в танце двух ярких свечей.
   Пусть искры летят - золотистые пчелки,
   Я вспомню об этом сквозь множества дней.
  
   И в мареве теплом, как в чьем-то рисунке
   Стараюсь черты не свои угадать.
   Огонь - удивительно хрупкий и чуткий,
   Его так легко без причин задувать.
  
   Его так легко загасить одним взглядом
   На вечные сроки до вечной ночи.
   Не слушай ты треск от поленьев, что рядом.
   И шепот огня не давай заглушить.
  
   Облако
   Мне сегодня облако приснится
   В звонкой, томной неба глубине.
   Южный ветер будет веселиться
   Все шепча нелепости земле.
  
   В белых кудрях капель, сон хранящих
   Отразиться самый первый свет.
   На восхода поцелуй ребячий
   Заалеет облако в ответ.
  
   Нежно-нежно обнимая крыши
   Будет долго и легко скользить.
   Поднимаясь смело к солнцу выше,
   Превращаясь в золотую нить.
  
   Мне сегодня облако присниться,
   Видно, где-то над моим окном,
   Ангел чуткий дал на час забыться
   И прикрыл меня своим крылом.
  
   Значит это, бесконечным взглядом
   Глаз вселенной он меня хранит.
   Значит это, тихо-тихо рядом
   Он до утра для меня не спит.
  
   Вечер - гость
   На окно садится вечер в темной мантии своей,
   Он кладет тебе на плечи недосказанность всех дней.
   Он снимает фрак и шляпу, и в очах его луна.
   Он не скажет этой правды, ты понять должна сама.
  
   Вечер - гость с гитарой старой, вечно мглистый и сырой.
   Не рассказывай, не надо. Он в тиши сидит с тобой.
   Холодок по телу бродит. Дверь закрыта на засов.
   Сколько в этой жизни мало оказалось нужных слов!
  
   Вечер подмигнет украдкой, заиграет в проводах.
   И слезинка без обманки повториться вновь в дождях.
   Может, это показалось, но на белом потолке
   Отразилось, разыгралось солнце красное в руке.
  
   Ты не бойся прятать сказку в свой сундук под старый стол.
   Вечер бросит листьев связку, что б на век открыть простор.
   Утро ночи мудренее, и качая головой
   Поцелует тебя вечер свежей утренней зарей.
  
   На память от лета.
   На щеках устроилось солнце
   И в веснушках раскрасило их
   За забором малина согнется
   От сладчайших плодов своих.
  
   С кузовком вместе с гомоном птичьим
   Запах леса до боли вдыхать.
   Веселясь до потери приличий
   На веночки букеты срывать.
  
   В реку с рябью прозрачной смотреться,
   Отраженья ломая рукой.
   Пробираясь до самого сердца,
   Луговой односледной тропой.
  
   Все шалить и не требовать платы,
   Ничего для себя не взыскать,
   Чтоб под елью рождественской с ватой
   Все веснушки свои посчитать.
  
   Расскажи ты о зимней мне вьюге, о ее серебристых висках.
   Я искала весну не на юге, я бродила в полярных снегах,
   У снежинки узор собирая по кусочкам из колких обид.
   Идеальны они и не тают от того, что огонь не горит.
  
   Расскажи мне о ночи без света, о шагах в коридорах пустых.
   Я в чужую одежду одета, я боюсь раскрываться для них.
   Гулко эхо летит прямо в небо, и разносит его воронье.
   Даже голос забыт мною где-то и дыханье уже не мое.
  
   Расскажи, я тебя буду слушать, хоть известно давно все без слов.
   Мне уже запретили всю душу за решеткой тугих проводов.
   Я без прошлого в прошлом увязла, мне идти бесконечный поход.
   Расскажи, обними, мне же ясно, что пойду я с тобою вперед.
  
   Три состояния неба.
   Молочная вязкость осенней прохлады под сонное утро тихонько придет.
   Огни светофоров, резные ограды, и город сейчас же опять оживет.
   Глаза фонарей затуманят восходом, и ветер тональность заменит на вой.
   И хочешь не хочешь, ты тем же напором, под ритмы рекламы поедешь хмельной.
   Помада на лицах скрывает улыбки, а тень тротуаров свободу твою.
   Где тысячи взглядов не стерпят ошибки, ты в жизнь превращаешь нелепость свою.
   А небо имеет лишь три состоянья: то каплет по капле, то валит дождем,
   То вдруг заметает следы на асфальте, и бьет сквозняка под колени бичом.
  
   И лишь в уголке этой чуши цикличной, затерян, как странник уютный покой.
   Где шуточек нет без конца неприличных, и спорит где солнце с самим лишь собой.
   А небо имеет все три состоянья: то синее море, то млечный прибой,
   А в третьем оно исполняет желанья, писались какие людьми, не толпой.
  
   Боги.
  
   Боги забывчивы стали, боги забыли о боли.
   Плакать они перестали и подчинять своей воле.
   Все одеянья порвали, блики святые задули.
   Боги бескрылыми стали, боги на веки уснули.
  
   Верные псы у порога, ад охраняющий Цербер
   Цепи сорвали в тревоге, бешеной ярости цепи.
   Горечь ушла из нектара, стала за тронами рядом.
   Золото в чашах остыло серым бездушия ядом.
  
   Боги о счастье забыли, арфу сменили там-тамы,
   Боги подошвы не мыли, боги не строили планы.
   Все драгоценные камни враз богатеям раздали.
   Боги пороки простили, боги наземными пали.
  
   Сумрак стал полднем пресветлым, власть на секунду - наркотик,
   Лишь без намордников ветры в перьях обстриженных бродят.
   Радость ушла недотрога, села в пыли на дороге
   Старой слугой босоногой в рваной бесстыдсвия тоге.
  
  
   Боги забывчивы стали, боги забыли, что вечность
   Их наказала дарами, их проверяла беспечность.
   Звучность пытались прибавить, горечь меняли на сладость
   Крылья состригли на память, звезды взбесили на старость.
  
   Не из жалости ты, а по праву принимаешь меня не в гостях.
   Уходящее солнце исправно искры строит в сердцах и кудрях.
   Ты серьезен, а я не серьезна, я на землю, а ты в небесах.
   Мы нашлись друг для друга не поздно сладковатой слезою в глазах.
  
   Принимаешь меня ты по праву, я тебя - словно действенный яд.
   Я глотала такую отраву, я лечилась всем сразу, подряд.
   В быстро стынущем грелась покое и поддельную дружбу пила.
   Я жевала все чувство сырое, вновь любовь из аптечки брала.
  
   Я по праву тебя принимаю, в малых дозах, без лишней воды.
   Не из жалости ждешь меня, знаю, указав предо мною следы.
   Мне все легче от горечи с медом, я опять становлюсь здоровей.
   Принимай меня год ты за годом. И, прошу, никогда не болей.
  
   Я верю тебе до конца, до могилы.
   Очерчены углем на досках слова.
   Мне небо не дало ни воли, ни силы,
   Так верно тебя вместо них я взяла.
   Я помню тебя в серой осени темной,
   И далее справа, чуть-чуть позади.
   Мне мир подарили бескрайний, огромный,
   Но помнишь лишь ты все ключи и пути.
   Я знаю тебя или вовсе не знаю.
   Но мне наплевать на течение дней.
   Мне небо не дало, а я забираю,
   Мне красть почему-то намного милей.
   Я верю тебе и не верю, как прежде.
   Я вижу насквозь за глухою стеной.
   Мне люди отдали пустые надежды,
   Но только тебе я сияю звездой.
  
   Хрустальная исповедь света о чистом дыханьи созвездий
   Заполниться строчками эха еще недописанной песни.
   О вечном скольженьи просторов, о гладкости озера твердой,
   О смелости белых узоров, и тиши несказанно мертвой.
  
   Осколками первого снега по прихоти воздух пронзая,
   Играет зима королева, последние листья сшибая.
   Мерцая отточенной гранью ее вырезной колесницы,
   Придут с предрассветную ранью бураны и вьюги-сестрицы.
  
   Начерчена в тонкости тюля портретом своим слишком грубым,
   Губами морозов целуя, носы застужает и зубы.
   Хрустальная исповедь сказки о волчьей поре сероватой,
   О скрипе забытом салазок, о хлопаньи старенькой хаты.
  
   Щедроты свои раздавая камнями на шапках и шубах,
   Играет зима день за днями, в печных завывает все срубах.
   Творит, то что хочет, как знает, для дела и так, дли потехи,
   Сердца в глубине зажигает, и искры ребячьего смеха.
  
   Приходи на мою ты вечерю, приноси для меня свою душу,
   Притвори за собою ты двери, никого я не буду уж слушать.
   Я открою глаза, что б увидеть нервной жилки на шее дрожанье,
   Никого не хочу ненавидеть, ни терпеть ни к кому обожанье.
  
   За окном птиц последних порханье. Растворюсь я в тебе, как в бокале.
   Мне короткое дали свиданье и зачем-то о смерти сказали.
   Мне зачем-то сказали, что время унесет от меня твою память.
   Приходи на мою ты вечерю, хоть в последний разок не поплакать.
  
   Я поверила бредням, что счастье - тонкий шлейф подвенечного платья.
   Но доверила это венчанье злой старухе, - не праздничной сватье.
   Я пугаюсь заточенной стали, только сердце желает металла.
   Ты прости, что когда-то в запале я зачем-то о смерти сказала
  
   Горят костры.
  
   Под хохлому расписанное время
   На перекрестке лета и зимы.
   Костры горят до веточек сплетенья,
   Ночь согревая только до поры.
  
   Все чаще небо кутается в тучи,
   И распушают голуби перо.
   Тихонько ветер дым полету учит,
   Вновь расправляя тонкое крыло.
  
   В лесах давно опавший лист, смолкая,
   Отдал свой шепот в пользу тишины.
   Лишь горький запах, травы наклоняя,
   Все в дремоту погрузит до весны.
  
   Под солнца свет заточенные кисти
   Того, кто пишет эту новизну.
   Костры горят, разбрасывая искры,
   И долго смотрят с треском в темноту
  
   В полупустом стакане луч серебра застрял,
   Бликом прошел по стенам, ночи огранкою стал.
   Тонким платком жемчужным с звездами по краям.
   Теплой накидкой вьюжной вечным небес полям.
   В старой квартире тесно, если зажечь свечу.
   В сказку с любого места, если прижмешь к плечу.
   Рамой разрежет крылья дальних пугливых фей.
   Улиц густое эхо вяжет канву за ней.
   Сесть на полу, как в детстве, как под рукой Творца.
   Молча глядеть в надежды, то есть в твои глаза.
   Луч размывает краски талой водою из сна.
   В полупустом стакане только на миг луна.
  
   Без "Но"
   Сколько осталось нам времени в сытом порхании пламени?
   Снегом безвинным посеяны семечки черные памяти.
   Сколько шагов нам до истины, с пылью лежащею строчками.
   Мысли запутались в инеи долгими после "но" точками.
  
   Быть сотни раз мне не преданной, вешать на крючья под венами,
   Яркие ниточки нежности, думать одними лишь сценами.
   Прятать от всех свою горькую тайну потерянной святости,
   С каждою новую зорькую плакать, увы, не от радости.
  
   Злиться на веру с безверием, рыться в душе до отчаянья,
   Мне отвечали бездейсвием на мои черствые чаянья.
   Сколько осталось нам времени, что бы отмыться от подлости?
   Видишь, уже и не сею я, липкие зернышки гордости.
  
   Сниться аморфною жижию старые кадры и новости.
   Слышишь, уже и не вижу я, спит мое равенство с совестью.
   В сытом порхании пламени яркие полосы нового.
   Веришь, уже и забыла я, как жить без "но" очень здорово
  
   По тонкой коже теплым ветром, весенним влажным поцелуем
   Опять тебе глубины неба изгибом облака рисуют.
   В теченьи бесконечных линий, в цветочных ароматах диких
   Спросонья разогнувшись ивой нагретый воздух дышит тихо.
   В борьбе за право возрожденья, касаясь тонкими лучами,
   Бегут по времени мгновенья полетом бабочек над нами.
   Двор лепестками все украсил одной мозаикой живою.
   И красной розой под перстами забьется сердце без покоя.
   Слова ручьями в реки- нитки на платье голубой планеты,
   На листьев клейкие ворсинки пыльцой ложится снова лето.
   По тонкой коже взглядом молний, грозу рисующих веками,
   Тебя в веселой песне вспомнят, ты обвенчался с ними снами.
  
   Не называя времени и даты. Одной минутой больше, как всегда.
   Не отпускай руки, пока ты рядом, все остальное в общем, ерунда.
   Не назначая времени и даты, закат сиренью выцвел за окном.
   Я покидаю сень большого сада, что бы вернуться в опустевший дом.
  
   Последней жизнью, прожитой бездарно, я покупаю мокрый плащ разлук.
   Лишь за порогом смокнет безвозвратно, согретый шепот откровеньем губ.
  
   Я не хозяйка, не слуга, а гостья. Здесь все забудет шаг мой по коврам.
   Прощай на сутки или же на годы, я с птичьим криком вести передам.
   Не называя времени и даты, одну минуту взяв у ноября,
   Не отпускай руки, хоть это надо, что бы дороги встретили меня.
   Я выйду в полночь, с маленькой сумою, в которой нету места для тепла.
   Ты все запомнишь жадною ладонью, как я отсюда лишь на вздох ушла.
  
   Автобиография.
   Я стояла на подоконниках и смотрела с окна во дворы.
   Я чертила на подлокотниках выраженья своей поры.
   Я законы простые придумала, нарушая их без конца,
   Имена поменять задумала, не сменивши, увы, лица.
  
   Я за модой тащилась медленно, отставая от календаря,
   Небольшими шагами я мерила этот глобус с названьем Земля.
   Я пыталась объять необъятное, вырываясь до полдня вперед.
   Я гасила костры распроклятые, запуская на сердце лишь лед.
  
   Я смеялась над рифмой и прозою. Кто подаст мне - тому и хвала.
   Я внутри очень скверной занозою, внешне чистой, наверно, была.
   Я по веку металась упорная, от начала его до сих пор.
   Я такая вот: дикая, спорная, - с тишиною веду разговор
  
  
  
   Тон взрослой.
  
   Я помню тембр голосов, меня когда-то окружавших,
   Их лица, платьев их фасон и запах тел, духи мешавших.
   Ладоней форму помню их. Они ко мне не прикасались,
   Но так держали долгий миг, что и на век в крови остались.
  
   Я к ним на встречу не спешу, и каждой линией-стрелою
   Лишь заполняю тишину, что между ними есть и мною.
   Нет расстояний, только путь, меня ведущий через броды.
   Мне перейти, не потонуть так тяжело, спуская годы
   В канализацию ночей. Их встречу снова за стенами
   Давно записанных речей и фотографий зеркалами.
   Двенадцать мне, и я храню безликих праздников обряды,
   Я так доверчиво ценю любые ласковые взгляды,
  
   В ответ смотря с глухой тоской души, раздробленной на доли,
   Живущей в рамке временной, как будто полностью на воле.
   Я помню тембр голосов, меня которые не помнят.
   Мне нужен так костер из дров, не солнце, что меня изводит,
  
  
  
   Что до костей меня сожжет. Мне тон держать так надо взрослой...
   И пусть меня он сбережет чуть раньше полночи и после.
   И пусть меня он сохранит еще на день, еще на вечер,
   Пока по капелькам бежит отсчет секунд до новой встречи.
  
  
   Птица дыханья.
   Дыхание птицей с ветрами на маховых перьях лазурных
   Пришлет для тебя комментарий забытой отвагой души,
   Раскроет его лепестками мгновений прошедших сумбурных,
   И начатый поздно гербарий ты вдруг собирать завершишь.
  
   Дыхание утренней ранью осознанным шепотом-бредом
   Потребует руки до боли озябшую плоть согревать.
   За прочною кованой гранью в глазах с затухающим светом
   С утраченным медленной кровью ты сны всегда можешь читать.
  
   Хоть белым мерцающим солнцем, увы, никогда я не стану,
   Но лучики-вспышки улыбок до капли последней твои.
   Тебе моя птица дыханья сигналы простые доставит,
   Что снегом замерзшие пальцы лишь перья с пушинкой внутри.
  
   Дыхание чувствует эхо и с каждою новою драмой
   Срывается с неба на волю в потоках забывчивость ждать.
   Цветы засыхают, и это заслуга той птицы упрямой,
   Что жидкой не верует соли и заново учит летать
  
   Мне надо заново родиться пятью мгновениями раньше,
   Не опоздать и вновь случиться без прежних фраз и подлой фальши.
   Я слишком медленна для неба, передвигаюсь, как умею,
   Я тороплюсь зачем-то в клетку, и все теряю, что имею.
  
   Мне надо заново родиться, мне три шага до двери в счастье.
   Не здесь, не так освободиться, что б до темна закрепощаться.
   Я не хочу иметь две маски, лицо за ними неизвестно.
   Забыть на веки чьи-то ласки, что б никому не стало тесно.
  
   Мне надо заново запутать и развязать весь кокон жизни.
   Не быть, наверно, больше чуду, оно уходит по-английски.
   Цепляясь взглядами за руки, свое последнее пожатье
   Я обещаю снова скуке, недолговечной писем братье.
  
   Мне надо заново родиться, а, может, лучше не рождаться.
   Свободной быть в созвездьях птицей и до земли опять скитаться.
   Но меж вокзалами событий мой поезд едет с опозданьем.
   Я так боюсь отсюда выйти, что б стать другим, не мной, созданием
  
   С первого аккорда.
   Фонари, несущие зарю, разыграли на лице улыбку,
   Не беда, я снова повторю, все слова сошью одною ниткой.
   Этот зал не душный, а живой. Скорлупой мелодии чуть слышной
   Как твоя фигурная ладонь он укроет тень старухи лишней.
   В этот час я мимо не пройду заплутавшем где-то в мире взглядом,
   Это зал мой стул, как западню отодвинет для чего-то рядом.
   Шепот теплый тоненький бокал мне вином наполнит первосортным.
   Сколько песен свет мне напевал, но пропала с первого аккорда.
   Шоколадной краской по стенам, горьким, черным шоколадом свежим,
   Нарисует мне портреты зал, сквозь глазищи с бликами надежды.
   Фонари, хозяева ночи, залетели бабочкой под крыши.
   Этот зал с улыбкою молчит, и со мною в проигрышах дышит
  
   Вода.
   В полумраке полувдохи недосказанной мечты.
   По стенам крадется полночь отражением звезды.
   Я зашторю свет в окошке, что б не слышал он шагов,
   Что б не нес пустые ссоры к светлым таинствам миров.
  
  
   Не давай ты мне проснуться, что б соленою волной,
   Я не смела докоснуться до души еще живой.
   Снега поросль растает, приглашая посмотреть,
   Как вода молчащей птицей запирает мою клеть.
  
   Под ногами только лужи, все глядят в твои глаза,
   И туманный зверь разбужен, снова глушит голоса.
   Виновата не природа, и не полночь за окном.
   Просто вырезал мне кто-то слезный на плече узор.
  
   И теперь на полувздохи только скрежет облаков
   Отвечает одиноко невпопад, не в ритм слов.
   Не буди меня сегодня, заморозь своим теплом.
   Может быть, и не промокнешь под моим слепым дождем.
  
  
   Если верить.
   Если мстить, то тогда уж до гроба,
   Если жить - то всегда вопреки.
   Белоснежным холодным сугробом
   Век нам мажет тихонько виски.
  
   Если в мире железная стружка,
   То найдется и черный магнит.
   Если верить, то только лишь в душу,
   Пока солнце свечою горит.
  
   Это все беспокойное время
   Заменило клинки на радар.
   Потерялось великое племя
   В телефонах заветнейший дар.
  
   И не скажет теперь остротою,
   Только серая бьет пелена.
   Если жить - то минутой любою,
   Если верить - то лишь дотемна.
  
  
   Боясь подходить к зеркалам, боясь навсегда их разбить,
   На сотни кусков, пополам, теряя заветную нить.
   В прозрачной воде, где камыш закрыл легкий след от руки,
   Ты снова и снова глядишь, и губишь поверхность реки.
  
   Зашедшее солнце ушло, и звезды лучи растеряв,
   Уходят на чистое дно, с себя обязательства сняв.
   Закроешь глаза, только свет и крики далекой совы
   Обнимут тебя на послед, ломая о стекла персты.
   Виновен ли тот, кто не зряч, что видит одну пустоту?
   Разбей, если хочешь и спрячь, а ветер развеет вину.
   Круги по воде к берегам расплещут подробности все.
   А зеркало будет лежать и память хранить о тебе.
  
   И в первый предутренний час дойдут до него облака.
   Одна одинокая часть, без сносок и скобок штриха.
   Ударь кулаком, не беда. Обратно вернется удар.
   Не бойся разбить зеркала, река превращается в пар.
  
  
   Черный зверь.
   Я не знаю, откуда запомнилось
   Над ночами в душе пронеслось.
   Старым солнцем душа моя полнилась,
   А земля ищет новую ось.
  
  
   Вдохновения клубятся над плиткою
   Серых окон и каменных дней.
   Я устала ловить их улыбкою -
   Продырявленной банкой своей.
  
   Я не знаю, откуда привиделось,
   Что усну и вернусь уж другой.
   Я теряю последнюю бдительность,
   Не спросив, кто стоит за стеной.
   Черный зверь все забрал и вновь требует
   Перестать улыбаться в метель.
   Кто ему одеяло пожертвует,
   Что б согреть смог свою он постель?
  
   Он за спинами дышит, израненный,
   Он не смотрит в глаза по утру.
   Видно зверь этот в сердце поставленный
   Ждет печаль, как поживу свою.
  
  
   Ты узнаешь меня из вчерашних газет,
   И в пустых городах по людскому теченью.
   Я задула давно свой порхающий свет,
   Но тебе все равно улыбнусь на мгновенье.
  
   Ты прости, что с тобой никогда не была,
   Что не знала лица и не слышала песен.
   Но ты жил в двух шагах, и тебя я ждала,
   Только мир оказался не так уж и тесен.
  
   Соловей поутру свой давнишний мотив
   Меж зеленых кустов заведет патефонном.
   Ты не встретишь меня, до тех пор, пока жив,
   Но узнай обо мне между трелью и звоном.
  
   Хоть судьбы и не дан вариант черновой,
   Но черкать буду вновь мне не нужные тропы.
   По следам прочитай заголовок немой.
   Что б пройти, наконец, два шага за ворота.
  
  
   Звездою шестигранною лучась, парит снежинка чистая на воле.
   Раскрасилась зима всего за час в неистовое бело-голубое.
   Все вертит снег свое веретено, узорчатые нити снегопада.
   И греется меж стекол, где тепло, дыхание декабрьского лада.
  
   Витает необычный, светлый дух, с духами мандаринов и подарков.
   И, кажется, твоих коснешься рук, и станет все вокруг забавно, гладко.
   И чудиться: карета уж летит, и молодой январь сидит на козлах,
   Зелеными глазами он глядит, которых цвет остался в тонких елках.
  
   В оправе лунный камень из стекла, становиться немного холоднее.
   Как будто его тронула зима, все освежив и сделав здоровее.
   И путается свежесть с густотой. И специй запах с запахом прохлады.
   Конфеты с золотистою фольгой, как солнце в озорных лучах заката.
  
  
   Мы верим в закрытые колбы, мы верим в четыре стены,
   Мы тремся по чьи-то законам, что б только не вызвать войны.
   Под звуки протяжного вальса в прожектора белых лучах
   Мы пляшем, забывши про танцы, в костюмах прилипших ветрах.
  
   Наверно, менять что-то поздно. Наверно, мы после поймем,
   Как в ритмах запутаться просто, но пальцы уже не сожмем.
   Но руки уже не согреем, и в сотый поплачемся раз.
   А кто-то намного умнее, забудет сейчас же про нас.
  
   Мы верим, что встретиться просто с знакомым, который решит:
   Шагнуть нам быстрее ко звездам или здесь обрести монолит.
   Но где-то, журча за стенами, играют уже нам не вальс.
   И вскоре, гремя каблуками пуститься должны в дикий пляс.
  
   И вскоре должны мы решиться. У колбы разбилось стекло.
   Нам надо скорее забыться, но песнею сердце полно.
   Кричать нам, подобно индейцам иль сложную дробь исполнять.
   Пока не закончиться вечер, нам право дано выбирать
  
   Снова сломанные ребра окольцованной звезды.
   Крылья неба не имеют сил подняться.
   Лишь сверкают тускло щелки, два собрата темноты,
   Что зрачками днем посмели называться.
  
   Нам бы хлеба, нам бы зрелищ, нам бы когти в чью-то плоть.
   Мы стоим на перепутье откровений.
   Нам лопатой архаичной мир на части расколоть,
   Только светим мы кому-то без зазрений.
  
   Нам зачем-то наши предки дали ярость и борьбу,
   Но звериное чутье не запихнули.
   Фонарем блестит на башне чья-то ласка на верху,
   До тех пор, пока ножи в ночи блеснули.
  
   Затолкали в нас те ребра, что нас режут изнутри.
   Мы кометами планету изодрали.
   Только видно, наши предки, то же выли от тоски,
   Раз любовь они потомкам завещали.
  
   Не стыдиться, не бороться, это то же наша власть.
   Страсть она - такая скверная девица.
   То мечом махать заставит, то обнять, но снова всласть,
   Что бы крыльям неба снова покориться.
  
  
   Запах горьких трав.
   Меня то же сбивает запах: слишком резкий, чужой, немой.
   Горьких трав сохраняет память вдохновенье порою ночной.
   Меня то же пугают звуки, где в припеве сверкает сталь.
   Я все клясться и врать не буду, что прошедшего мне не жаль.
  
   Я к чертам все к одним прилепилась. Вырезая глазами острей,
   Их читаю, как солнца милость среди робких и серых дней.
   Я люблю, что б весна мне запела молодою своею листвой.
   Не смиряя души за телом, лишь глаза закрываю порой.
  
   Это все позабытая проза, хоть ты стой, хоть беги до небес.
   Кто-то был у реки поворота, а потом для чего-то исчез.
   Но теперь улыбаясь ревниво бесконечно другой высоте,
   Понимаю, что были не правы эти звуки и запахи те
  
   Красный дракон.
  
   В затаенных глубинах ночей, среди дальних бескрайних лесов,
   Где не верят в закрытую дверь, где не слышат чужих голосов,
   Там извечно не дремлющий страж, бриллианты покоя храня,
   Для чего-то оставленный здесь посмотрел через сон на тебя.
  
   Алой твердой покрыт чешуей, словно дальним обрызган огнем,
   Два зрачка - коридора во мрак, отпечатались в сердце твоем.
   Гребень острый, иглою надежд, как бы солнце к себе приковал,
   В самой дальней пещере своей для тебя уголок подобрал.
   Над скалою повисли крыла, занавесою грозных дождей,
   Ты-то думал, что это змея, оказался то огненный змей.
   Он раскроет зубастую пасть, красно-черный иллюзий дракон,
   Он не даст в забытье тебе впасть, выжигая под небом озон.
  
   Выжигая сердца изнутри, подкупая теплом и вином
   Заберет все алмазы твои, а одарит одним только льдом.
   И тихонько твой голос уснет, превращаясь в неслаженный рев.
   В затаенных глубинах ночей, среди дальних бескрайних лесов.
  
  
   Молчание вечности.
   В заболоченной местности мира, среди улицы, грязью заляпанной
   Кто-то дышит с беззвучным усилием, кто-то тихий, еще не объявленный.
   Из разрозненных звуков жужжания, средь трамвайных гудков и сверления,
   Ходит скромное, пятясь, молчание задевает в сердцах вдохновение.
  
   Все копаются горе-мыслители в заколдованной музыке знания,
   Сверху каплют слюною невидимой в нотный лист, на стихи мироздания.
   Душу теплую, в тело ввернутую, как листок на подносе из разума
   Препарирую острым неведеньем, и считают все такты по-разному.
  
   А за стенами хрупкими тонкими, за оконцами нравоучения,
   Слышна тихая солнышка музыка из разрозненных звуков значения.
   Из разрозненных звуков неистовых, разговоров, улыбок и верности.
   То молчание скромное тихое, слишком сложной, но правильной вечности
  
   Льдистое дыханье бризом по щекам. В серебристый замок вышины
   Солнце забежало по зимы коврам, село на смолистые пеньки.
   В тишине прохладной сучьев старых треск - разговоры клена без вины.
   Два шага на запад, там застывший плеск до весны застывшей в раз реки.
  
   Белая постель для морозных стай, тихо прошумевших над двором
   Не звенит метель в туч колокола тонкою колючую рукой.
   Только для тебя, как последний вдох, ночь колдует кистью за стеклом
   И заходит снег гостем за порог, млеет все и тает, как живой.
  
   Небо убралось, вымылось до дна, звезды разбросало - маяки.
   И гостит с тобой свежесть до утра, ледяной водою угостит.
   Глаз нельзя раскрыть, светло, как в раю, словно у ресниц весят замки.
   Только клен в лесу все сеет трескотню да на солнце на пеньке глядит.
  
   В бесконечном ожидании спит уставший яблонь сад.
   Стелет под ноги все золотом еще юный листопад.
   Ветер ходит над обрывами, сказки древние свистит,
   И небесными тропинками тихо облако летит.
   А в окно стучатся сумерки сероватою рукой.
   Чуть трещит в печи разбуженный жар поленьев озорной.
   Пуховой платок, закинутый на вздремнувшее плечо,
   Бережет своими нитями нежный запах горячо.
   Скрипнет узкой половицею быстрый, легкий, ловкой шаг.
   И раскатится под крышею голос, крепнувший в ветрах.
   Он вплетется и наполнится красным бисером огня,
   И в саду златое крошево засияет, свет храня.
  
   Сестра морей.
  
   Становится гуще ли свет иль воздух нежней и прочней?
   Гася траекторию лет, смывает все камни ручей.
   Остывший туман холодит, окутав все серым плащом.
   Лишь лодка пустая скрипит, и днища касается дном.
  
   Раскрывши объятья свои, веснушки кувшинок блестят,
   И дева идет из воды, как тысячи весен назад.
   Над нею не властны века, в колчане ее стрелолист,
   И с луком излучин она играет под трели и свист.
  
   Под тонкою кожей ее живящих теченье ключей,
   Забытое имя ее, но голос остался при ней.
   Выходит она и туман, охотничьим псом за собой,
   Тропинкой извилистой скал ведет легкоструйной рукой.
  
   Запрячется в темный овраг, а может и в лиственный лес.
   Дорога ее не легка. Лишь соколом солнце с небес,
   Своими крылами лучей окинет ее с высоты.
   И там где проходит она, рождаются снова цветы.
  
   В глазах из прозрачной волны с каемкой узорных хвощей
   Изменится все навсегда, лишь жизнь не меняется в ней.
   Хоть с каждой минутой она не та, что минуту назад,
   Но также она глубока и молод с ней каждый и рад.
  
   Петляет и путает след, воинствен и мудр ее взор,
   И с каждым из тысяч дерев ведет она свой разговор.
   Становиться гуще ли свет или воздух нежней и прочней?
   Нет это смеется она - сестра великанов морей.
  
  
   Пять грамм.
  
   Я стала легче грамм на пять -
   На гарь, отмытую с души.
   И я прошу тебя понять,
   Ты хоть секунду не дыши.
   Я захочу сейчас прилечь.
   И ты, пожалуйста приляг.
   Мне не хватает этих плеч,
   Но много мыслей есть и дрязг.
   И если хочешь прошептать,
   Не бойся, солнечно шепчи!
   Мне так приятно засыпать
   Под эти теплые лучи.
   Ты не о чем, являясь всем,
   Со мною медленно делись.
   Я стану легкою совсем,
   Чтобы продолжить эту жизнь.
  
  
  
   Кусочек космоса в ладонях, кусок неба на земле.
   Я никогда уже не вспомню, что было мной, что есть не мне.
   Пусть затхлый сумрак ожиданий сгуститься здесь в последний раз,
   Мне бесконечное прощанье короче, чем его рассказ.
   И граней темных перегибы не отражают больше тьму.
   Комет двух быстрых середины пересеклись теперь в одну.
   Кусочек неба на ладонях, где звезд бесчисленный предел.
   Весь Млечный путь в моих ладонях, огнями яркими горел.
   За каждой новою искрою, едва разбуженной лучом,
   Твои слова над головою, твои глаза, их вечный гром.
   Мне никогда уже не вспомнить, но я не смею позабыть.
   Кусочек космоса открою, что б солнце, наконец, любить
  
   Есть преимущество в голосе эха,
   Слышно его, но не видно другим.
   Может оно рассмеяться без смеха,
   Может заплакать, остаться глухим.
   В гулких пустых коридорах проходит,
   Даже шаги - лишь одна тишина.
   Так терпеливо и четко доводит
   Чьи-то уснувшие в веке слова.
   Есть преимущество в звуке несмелом,
   Скажет, краснея, но нет красноты.
   Лишь пронесется задумчивым, светлым.
   Нет ни осадка, ни зла, ни беды.
   Только один недостаток нелепый -
   Теплым лучом засиявших вдруг глаз
   Эхо не сдвинет с орбиты планету,
   И не разбудит признания в нас.
  
   Не культурно...
   Не культурно не ставить последние знаки.
   Между строчками точки слезой по щекам.
   Бесконечно холодные ветра замахи
   Забивают внутри нелюбовь к городам.
  
   Два шага, три минуты забыты из жизни,
   Говорливая поступь чужих каблуков.
   Эти дни отзываются речью без мысли.
   Это небо течет, словно кровь облаков.
  
   По углам чернотой ограненной в бокалы,
   Утолить мою жажду не смея вполне,
   Тишина заливала, все улицы, залы,
   На провисшей играя рассвета струне.
  
   Не культурно так ставить других перед фактом,
   Оборвалась струна, разлетевшись золой.
   Между строчками точки той сцены из акта,
   Где качается солнце, закрытое мглой.
  
   Я привыкну прокисшим вином наслаждаться,
   И по жердочке тонкой, качаясь, ходить.
   Не культурно, не правильно рук не касаться.
   Не знакомо в знакомом весной этой жить.
  
   Второй куплет.
  
   Не ищи второй куплет, в песне жизни сладкозвучной.
   Промелькнул, как солнца свет по темнице он бездушной.
   За зарей приходит день, а за днем река столетий.
   За окном цветет сирень, вспоминая нам о лете.
  
   Перезвон колоколов, колокольчика бокальчик.
   Нас тропой ведет из снов, за калитку яркий зайчик.
   Не ищи двух облаков одинаковых, как братья,
   Не понять нам этих слов и не влезть уж в детства платья.
   Впереди нас ждет припев заковыристый и сложный.
   Мы вбегаем, не успев насладиться всем возможным.
   Мы влетаем в небеса, разбиваясь или брея...
   Лишь останутся глаза, что состариться не смеют.
  
   Дремлет тихий огонек на свече, теплом пропахшей.
   Может, текст тот не сберег ангел, рай давно предавший.
   Но оркестра ладный звук, пролетев по нашим спинам
   Задохнулся и замолк, чтоб начать все с новой силой.
  
  
  
   Сколько глаз и улыбок мелькало вдали,
   Сколько всяких пожатий сжимало мне руки.
   Только ноги меня в неизвестность вели,
   Только сердце сжималось от гнева и скуки.
  
   Уходящему поезду крик мой: "Постой!", -
   Через годы прорвавшийся возгласом: "Поздно!",
   - Не сигнал, не задержка, хрип лишь глухой,
   Все моливший судьбу так невесть зачем слезно.
   Только время искало последний вагон.
   Только небо ревело, сверкало и плыло
   И меняло с нежнейшего нервный свой тон,
   И играло опять расстановкою силы.
  
   Сколько долгих ночей и пустых вечеров,
   Заменить я хотела на пару мгновений.
   Но зачем? Как не беден по жизни улов,
   Все же лучше рыбешка кусочка печенья.
   Только сердце пыхтело под гнетом забот,
   Только солнце без умолку светом моргало.
   И крошился осколками давний оплот,
   И земля в темноте для меня восставала.
  
   Сколько сладостных песен о яркой луне,
   Задыхаясь от счастья мы пели как птицы?
   Сколько странного было, наверно во мне.
   И в тебе это все для других сохраниться.
  
  
   Сменяется.
   Сменяется цикл за циклом, луна вслед за солнцем спешит.
   Портреты прошедших событий теряют единую нить.
   Закончены только страданья, но знает лишь ворон глухой,
   Твое и мое здесь призванье и мир под сводчатой стопой.
  
   Уносятся грозы на север, им плыть без конца далеко.
   Сегодня ты в чудо поверил, и станет немного тепло.
   Сменятся полдень на полночь, и серп на хрустальный пятак.
   И волны бросаются в омут, привыкнув к биению в такт.
  
   Но кружится где-то над крышей, среди проводов и ветвей,
   Взмывая все выше и выше, раскрашенный утренний змей.
   Он трется об облако боком, он гасит уставший фонарь.
   Сплетение пальцев неловких, и смены названья не жаль.
  
   Забытые лица уходят, а новых приходит орда.
   Подснежник в лесу хороводит, и синим озерам нет дна.
   Сменяется глупость на зрелость, но в неба янтарной воде,
   Останется пальцев сплетенье и чудо, что вверено мне.
  
  
   Пьяный дым.
   Сегодня дым оставил нам в подарок свой осенний запах.
   Распявши тучи по углам, играет ветер блюз на травах.
   Своей блестящую косой костер срезает четкость линий.
   С рукой протянутой постой, на сердце выжигая иней.
  
   Впитавшись в губы, вкус вина несет по венам расслабленье.
   Моя ли в том, скажи, вина, что пламя греет твоей тенью?
   И мой ли в том, скажи, порок, что больше я не излечима
   Твоим присутствием у ног, что подгибаются без силы?
  
   Озябшим пеплом на песке рисуют вновь портрет поленья,
   Застыв слезою в уголке, смола расплавится без тленья.
   И прядь легко коснется век. Прости, что вместо трех бокалов,
   Я упиваюсь целый век, но мне опять напиться мало.
  
   Земля устанет нас терпеть. И небо, положив на плечи
   Свою невидимую плеть, нас иссечет на общем вече.
   За то что ты не смог сдержать свою улыбку, что упрямо,
   Я продолжаю пировать, и дымом пахнуть пьяно-пряно.
  
  
   Окончены встречи, забыты дела. На плечи накинуть бы шаль.
   Но новая песня по коже прошла и бросила в пряную даль.
   Охваченный солнцем смеется апрель и дышит нагретой землей.
   Тихонько ложится нам под ноги тень услужливой быстрой ладьей.
  
   Вновь брошены кости. Жалей, не жалей, но чуть мы замедлили ход
   И вырвали час из судьбины своей, как с древа запретнейший плод.
   Окончены встречи, и пятки не трут парадные туфли мои.
   Вмещать в себя небо сейчас мне не труд, по тактам считая шаги.
  
   Мелодия снова бежит в резонанс с душою, а с телом - озноб.
   И я забираюсь уж в сотенный раз в златистую глаз твоих топь.
   Забыты дела, дотекает сей день до капли - лучу по стеклу.
   Охваченный солнцем смеется апрель. И вторю я снова ему.
  
   Рассуждения о дверях...
  
   В этой закрытой двери нету щелей и петель,
   В клетке нет прутьев, увы, только вот прутья за ней.
   Грязный развод по стеклу, голос охрипший опять.
   В луже погаситься день, нам ли его вспоминать?
  
   Над мостовою летит стая пугливых ворон,
   Голубем сизым глядит небо на древний район.
   В комнатах форточек нет, воздух сигарой проклят.
   Есть ли уж кто-нибудь там, где преспокойно все спят?
  
   В этой коробке завал тысяч ненужных вещей.
   Только ее разобрал, стал уже лишний сам в ней.
   В этой закрытой двери нету дверного глазка.
   Только по нервам идет, мутит надеждой тоска.
  
   Только измученный пес лаять уставший на мир
   Нас охраняет от снов, в сон провожая один.
   Но постепенная жизнь так ли степенно идет?
   Узкий преузкий карниз. Шаг... есть ли только полет?
  
   В этой закрытой двери нету щелей и петель,
   Только ли надо успеть так открывать эту дверь?
   В этой потухшей воде волны вдруг свет захлестнут.
   Голос охрипший прими, если другие солгут.
  
   Мир устал
   Мир устал от морозных небес, от багрянца промозглых рассветов.
   Но тяжелый атласный навес сизых туч разошелся над светом.
   Солнце крыши бетонных домов потихоньку покинуло утром,
   Покрывая десятки голов золотым и гнедым перламутром.
  
   Зацветая десятком цветов, день ветрами с теплом уносился.
   И апрель из десятка платков лишь зеленым одним нарядился.
   Мир устал от холодной парчи, серебром что сугробов расшита.
   Но, встряхнув свои кудри-лучи, в бирюзе стало солнце со свитой.
  
  
   Сад зацветший ему помогал, розоватым на ветках букетом.
   Воробей вместе с песней летал, с залихватским со свистом припевом.
   Мир устал от мечей непогод, от войны за добротную шубу.
   Но береза склонилась вперед, улыбаясь листочками дубу.
  
   Я не верю в ту блажь, что зовется весною,
   В разноцветно зеленый пьянящий коктейль.
   Я давно завязала мириться с судьбою,
   Угадав меж столетий крылатую тень.
  
   Солнце руны ножом по стене вырезает,
   На граните и пепле, что душу укрыл.
   Заповедно поет, синим небом играет,
   Только яркостью мне угодить позабыл.
  
   За свинцовым огнем января и метелью
   Мне б укрыться опять, как в большую нору,
   Неподвластному стае большущему зверю,
   Только дико сирень кистью бьет по нутру.
  
   Я не верю в ту блажь, что зовется "не помню".
   Слишком сладко печет и зовет меня вдаль,
   Я не смею сегодня остаться слепою
   Средь камней и бетона, закованных в сталь.
  
   Как копье, чей конец так и встал между ребер,
   Две линейки берез самой важной главой,
   Записали на мне одиночества номер
   Что б не верилось мне вновь в весенний покой
  
  
  
   Сырое лето.
   Моя замученная тень дождем заплаканного лета
   Опять движенья лишена и в немоту мою одета.
   Закрывши двери на запор, на шпильки волосы до срока,
   Я дожидаюсь лучших пор, глядя на щелку над порогом.
   Не бьется сонно в темноте луна, закованная мглою.
   Лишь свет, лишенный теплоты, рисует пятна желтой кровью.
   Краснеют снизу облака, а мне глядеть на них бездушно.
   На миг касается рука воротника, давно мне душно.
   Давно мой взгляд завис, застыл, не обращенный в поднебесье.
   В ушах - неконченая мысль стучит по нервам древней песней.
   Моя недвижимая тень, согнувшись в призрачном поклоне
   У ног моих, в последний день, во тьме за гранию утонет.
   И кто ответит ей за то, что заперты до срока двери?
   Что каплет редко на полу оконца светом в колыбели?
   Но а пока идут часы, свои отсчитывая лета,
  
  
   Я привыкла давно промокать под дождями свинцового неба.
   Видно есть им, что людям сказать, не дождавшись сухого ответа
   Обнимая дрожащей рукой, воспаленные красные очи,
   Не ведут ни к себе, ни с собой, потускневшей от проседи ночью.
  
   Я привыкла и к запаху их: дикой свежести с ясным прозреньем.
   Он родной для таких вот своих, что теряют с листвой оперенье.
   И к фигуре в промокшем плаще, в домотканой прилипшей сорочке.
   И по лужам к письму на воде, к утекающим черточкам-точкам.
  
   Только вот нет огня во дворах, чтоб зажечь, чтоб согреть мрачный холод.
   Только мы можем спрятать в рукав свои пальцы, и нос вновь за ворот.
   Не привычным останется вкус, что гудя нашей вечностью в венах,
   Грянет вдруг из прокушенных уст частой россыпью капель нетленных.
  
  
   Кто-то взмыл.
   Со временем проще нам стало терновый венец под листву
   Упрятывать в шуме вокзалов и громко гудящем порту.
   Набросок давно весь порвался портрета с открытым лицом,
   Теперь нам осталось смеяться да тешиться легким концом.
  
   О чем-то вздыхает малина, и шепчет проворный ручей,
   Но небо навечно застыло в душе одинокой твоей.
   Прощальное с крыльями лето того, кто устанет летать,
   Окраситься сумрачным светом, засунет мечту под кровать.
  
   Со временем проще нам стало багровые ногти точить.
   Поднимется острое жало, и будем лишь в муках любить.
   Открытее окна на север, а душу на запад влечет.
   И холод, отпущенным зверем кого-то за радость порвет.
  
   Но снова вращаясь безвестно в сиропе людской толчеи,
   Нам станет опять интересно обрубки раскинуть свои.
   Зачешутся гнутые спины от колкого остова крыл,
   Ведь кто-то подпрыгнул над миром...и вдруг неожиданно взмыл.
  
   Мы должны прорасти той былью, заповедною тайной времен,
   В нас такие хранятся открытья, что открыть их способен лишь сон.
   Это наше великое чудо: не касаясь руками трав,
   Из потока шифрованной мысли свой целебный готовить состав.
   С терпким запахом бренного тела и с его откровенным теплом,
   С тонким вкусом от первого снега и листвы над крошащимся льдом.
   Мы должны расцвести среди весен чистой правдой на тонком стебле,
   Что доверена пульсом и кровью, что подарена только тебе.
   Я смотреть не могу в твои очи, слишком больно они высоки.
   Я храню все дыхание в строчках, до последней избитой строки.
   Сорок верст сотни градусов жизни, возврати, донеси до меня.
   Мы должны прорасти этой прозой, никого за грехи не виня.
   В темноте и при свете, в тоннелях, в подвесных городах, на холмах
   Мы должны прорасти этой былью, не пылиться в старинных томах.
   Пусть отпущено нам на пол роли, на последний глоток под водой,
   Мы отыщем бессмыслицу в смыслах и зерном прорастем под землей.
  
   Зарисуй.
   Зарисуй портрет ночи: сотни звездочек лукавых,
   Черный блеск ее порчи на плечах, уже усталых.
   Зарисуй под птичью трель, под капель со влажных листьев
   Тонкой кистью небо сверь, сделав капельку лучистей.
  
   Ярки очи подведи беспроглядной тьмою краски,
   Пару линий проведи к уголку ты без опаски.
   Капни жидким серебром и кулон луны над лесом.
   А потом махни листом и запой о чем-то песню.
  
   Я готова слушать год, как рисуешь ты метели,
   Не склонившись головой перед солнцем акварельным.
   Зарисуй медовый вздох. Лепестков с каймой касанье,
   Быстрый бег по склонам ног и реки очарованье.
  
   В тонких, слаженных перстах карандаш слегка несмело
   Словно сладостью в устах набросает это тело.
   Я слежу, как за рукой голос тихий оживает.
   Ты скорее мне напой, как твоя улыбка манит.
  
  
  
   Просьба.
   Не жди в ночи прикосновений и в зябком сумраке не гнись.
   Она пройдет без вдохновений и без потерь упрямо жизнь.
   Забудь о том, что пели птицы в саду цветущем, на заре.
   Пусть не коснуться слез ресницы, когда ты вспомнишь обо мне.
  
   А мне останется лишь воздух, чтоб им по-прежнему дышать.
   Ты не отыщешь света в звездах, но пусть они тебе горят.
   Сотри ты с кожи очертанья озябших пальцев той руки,
   Что создана без притязанья служить кому как силки.
  
   Ты не позволь прожить и часа давно заученным чертам.
   И никогда не возвращайся к уже утраченным словам.
   И пусть тебя возлюбит небо, что не смогло меня любить,
   Чтоб пред закрытыми очами зеленых глаз не воскресить.
  
   И не ищи, не жажди встречи с моим приятелем дождем.
   Он, как мечта, не долговечен, но не жалей ты ни о чем.
   Один лишь год пройдет за годом, и вот уже промчится век.
   Не дорожи моим приходом, все тропы смой волнами рек.
  
   Не жди тепла и утешений, на расстояния не злись.
   Ведь я прошла без потрясений, не занимая эту жизнь.
   И лишь молю в пустынных храмах без алтарей в единый стих,
   Чтоб на колени я не встала, тебя меняя на других.
  
   Кому достались одни лишь вершки, а корень навеки загнил.
   И ходит лишь сырость, стирая стишки с заброшенных древних могил.
   Стальною луною пусть меч воссиял на солнце при битве былой,
   Но алый цветок без полива завял, как некогда бывший герой.
  
   Кому-то положено счастье искать, вертясь вдоль привычной оси.
   А где-то удача нырнет вдруг в кровать, хотя и никто не просил.
   Сетями худыми ловил тот старик, но рыбку злотую поймал.
   И, если бы ум подключил он на миг, старухе по шее бы дал.
  
   Кому-то достался из камня чертог, а кто-то в палатке, в лесу.
   Но только судьбу не волнует порог, как статусы злую осу.
   Забывчивый город рассек на двоих: на душу и связи людей.
   Вершки посрывает какой-нибудь псих, не видя под ними корней.
  
   И странностей разных цветастый клубок мотаешь в корзинку опять.
   Толкает извечно нас время под бок, что б нитки быстрее порвать.
   Досталась кому-то святая вода в бочонке с капустой на дне.
   А кто-то упьется из чаши-ведра, не чувствуя жажды в вине.
  
   Стальною луною пусть меч воссиял, но канет трухою тот крест.
   Король на коне среди войск проскакал, оставшись бессмертным окрест.
   Кому-то достались одни лишь вершки, и горьким выходит салат.
   Гниют под землею опять корешки как тысячи весен назад.
  
  
   Забудь о сегодняшнем дне, не булькнувши, канувшем в Лету.
   Отметиться он на листе каймою из патоки света.
   Черкнет по уснувшим ветвям и в воздух уйдет обогретый
   Кого-то учить по частям охватывать правды ответы.
  
   А может, закрыв на замки на час золотое светило,
   Из туч угловатых венки начнет заплетать с новой силой.
   Котенком прильнет снова дождь к траве, поцарапанной пылью,
   Пойдет по окрестностям дрожь и ветер, шуршащий полынью.
  
   Ведь снова катиться луна - большая бы вроде тарелка.
   Уж шибко она широка, и даже для сказки не мелка.
   Пусть крикнет уставший совой последняя летняя птица
   И вырежет тень под собой, что шрам на древесные лица.
  
   Забудь о сегодняшнем дне, как не был он горек иль сладок.
   Последней крупинкой во сне растает он в чаше загадок.
   Ведь снова порвут небеса с алмазною бусики крошкой,
   И ляжет под утро роса, цветочные моя ладошки.
  
   И брызнет вдруг луч над рекой опять апельсиновым соком,
   И чье-то надежной рукой натянется солнце высоко.
   И кто-то тебя позовет, и снова ответишь с приветом.
   А день будет капать, как мед, в листве отмечаться все светом
  
   Единственной мне только на заре не дай с благословением проснуться.
   Путь лес замолкнет навсегда о дне, когда ты подарил мне шанс вернуться.
   Десятой быть желаю, неродной, забытой, чтобы вспомнить ее снова.
   Мне давит своей тяжестью златой моя совсем сдуревшая корона.
  
   Мне труден каждый вздох, что поделить приходится вновь поровну на части.
   Такой желаю газ я смастерить, что им дышать уже была не в власти.
   Я сотой быть хочу, что б надоесть еще до мига нашего знакомства.
   Готова и проклятия все несть, но только без суда и без притворства.
  
   Единственной не дай мне завладеть твоим уставшим непокорным взглядом.
   Зачем мне стать и эта честь? И только потолок без пятен рядом,
   Остывшая, уснувшая кровать с качающейся серой табуреткой?
   И снова целый сон тебя прождать, в нем сохнущей прикидываясь веткой?
  
   Я так желаю быть одной из всех, но только не одной и в одиночку.
   И нет уж оправдания для тех, кто в рейтингах достиг последней строчки.
   Но только лишь единственной, увы, могу я быть в твоем печальном замке.
   Я лишь прошу, зови меня на "вы", раз вышла для тебя я снова в дамки
  
   Забавно.
   Забавно, но я не кончаю. Я кончить никак не могу.
   Пером я тебя освещаю, царем я тебя нареку.
   Вернуться, опять мне вернуться в прозрачную ночь изо льда,
   Где мысли не жгут и не гнуться, где сердце не гложет вина.
  
   Забавно, но ты, словно воин, хранитель закрытых миров.
   С тобою стоять мне не вровень у вечности тихих столпов.
   Как вовремя легким намеком, мне эту подкинули весть,
   Что время вещало с упреком лишь только свободу и честь.
  
   Забавно, но я не ошиблась, спасибо на этом тебе!
   Все белыми нитками шилось, что смылось в прозрачной воде.
   Кто бог, я сегодня не знаю, но точно могу рассказать,
   Что цветом подобны каштанам его с позолотой глаза.
  
   Любимчики богов.
   Есть у богов свои герои, свои любимчики, друзья.
   Узнать нельзя их и по крови, узреть по почерку нельзя.
   Они не выделены перстнем, не знаком удали в глазах.
   В душе у них под час так тесно, как у иных на чердаках.
  
   Лежит там камень, бьется пламя или боль прожитых в горе дней.
   Но не дано нести им знамя. Они средь сереньких мышей.
   Весьма застенчивы, нескромны, учены или же глупы.
   Их прозябание неслышно проходит в гомоне толпы.
  
   Они ночные хулиганы, цари, насмешники, шуты.
   И в трезвости своей не пьяны, и в философии просты.
   Но каждый миг цветным кусочком ложится ровно в витражи:
   И их становится судьбою в рисунок сложенная жизнь.
  
   А боги весело смеются, и сыплет каждый с высоты
   Порой тревожащие чувства и совпадения мечты.
   Героев милые желанья они готовы исполнять.
   Как нищим бросив подаянье монеткой гнутой с цифрой "пять".
  
   Есть у богов права на милость. На мимолетную хандру.
   Своих любимчиков обычно они прощают по утру.
   Не так уж важно, что творили они, познав лихой полет.
   Растает у божеств в мартини без двух кусков витражный лед
  
   Не получается пейзаж: опять спешат куда-то птицы,
   Пером лаская и кружась небес в вечернюю зарницу.
   Среди подлеска тишина и леность листьев разморенных.
   На них нет тлена, и вина не ищет уголков укромных.
  
   И тень ложится средь дерев, себя разрезав сотней пятен,
   И лапы в корни уперев, свернется у оврагов-вмятин.
   Не получается спешить тем темпом, данной магистралью.
   На ушко кто-то просвистит, прошелестит неясной далью.
  
   Мелькнет в зеленой шерсти крон глазок чернявый бересклета.
   Он здесь стоит, как поражен красою летнего букета.
   И ранен, каплею гвоздик, как кровью каплет вяз с опушки.
   Не получается уйти, на паутинной солнца мушке.
  
   Квартетом белые грибы о чем-то шепчутся беззвучно.
   И вновь, роняя на цветы, росу, заплачет ночь жемчужно.
   Не получается пейзаж: он полон твердости изгибов.
   И треснет мысли карандаш, не видя у природы нимбов.
  
   Ты.
  
   Тебя, как музыку аккордом мне нет возможности раскрыть.
   Но пусть звенит хотя б недолго души твоей тревожной нить.
   Пусть шелестит твоей походкой, шипящей буквы краткий звук,
   И многоточьем между строчек вся пустота молчит разлук.
  
   Как много жестов и привычек твоих совсем в чужих словах.
   Перенесла я в монологи простым движением в перстах.
   Твой голос в каждой слышен песне, что мне приятна и легка.
   Он сплелся бисером телесным с рисунком жизни навсегда.
  
   Все это тонкие намеки, как будто быстрые штрихи.
   Как отпечатки, как дыханье, как плохо спетые стихи.
   Тебя, как музыку аккордом, как лишь волной "Девятый вал",
   Раскрыть одной моей строфою мне бог, наверное, не дал.
  
   Возможно, это просто ручка дурною пастой подвела.
   А может, слух не так уж острый иль тон неверный жизнь дала?
   Тебя писали с вдохновеньем все белым ангельским пером,
   И ноты бросив на колени, тебя играю я с трудом.
  
   В небе, тихонько, слегка неумело, светом луны до ступней залита
   Пальцами звезды качая несмело так невесомо летела душа.
   И серебристым своим дуновеньем звезды грустили о чем-то своем.
   В небе тихонько, меж сотен созвездий грелась душа над священным огнем.
  
   Взмах рукава, и сегодня не станет этой безбрежной молчащей тиши.
   Кто-то свистящею флейтой ответит вновь на молитву летящей души.
   Искрами свежего льдистого счастья воздух наполниться. И до пьяна,
   Звезды меж пальцев пуская по ветру, кто-то окажется снова без сна.
  
   В небе, тихонько, крылом не касаясь, краем одежд не касаясь земли,
   На верх поднимаясь и вниз опускаясь, танцы станцует душа на пути.
   Осень шуршащей листвою объятья этому миру свои распахнет.
   Флейтой златою рассвета играя, кто-то без слез и печалей заснет.
  
   Превращения.
   С тобой превращаюсь я снова в волчицу
   И золотом глаз все смотрю на луну.
   А днем все расплывчатей кажутся лица,
   И тихих шагов услыхать не могу.
  
   Хоть руки не жжет серебро мне до зуда,
   И круглым остался зачем-то зрачок,
   Ищу превращенья, как бреда иль чуда,
   Подняв свою морду опять на восток.
  
   Мне серую шерсть не трепал на загривке
   Проворнейший ветер в дремучем лесу,
   Но скалиться, ой, как приятно в улыбке,
   И небо держать до утра на весу.
  
   С тобой превращаюсь, и ты превратишься
   В шуршание лап по еловой хвое.
   И счастливо выть уж не дашь отучиться,
   Как не дал стать зверем при солнечном дне
  
  
   Мудрость увядающей природы, желтое порханье красоты,
   Легкие, загадочные ноты, редкие последние цветы.
   Сдержанность на грани возбужденья, теплый и размеренный покой.
   Сонные, пугливые виденья, ветры над молчащею водой.
  
   Ей кричать не надо и метаться, яркость изумрудную кидать.
   Кровь по венам гнать до самых пальцев, и ночей коротеньких не спать.
   Листья прошуршат на мостовые, словно бы наказом дальше жить.
   Зрелостью безмолвных отношений, мастерством бороться и любить.
  
   Мудрость бесконечного сказанья о спиральных бытия витках,
   Веточки прощальное киванье, снова повторенное в веках.
   Алые, малиновые гроздья, яблока душистые бока.
   Тонкие, извилистые лозы с запахом покоя и вина.
  
   Черная вода.
  
   На черную воду спустилось, разбив одноцветную гладь,
   В туманном обличьи явилось, нельзя ни догнать, не забрать.
   Ты встанешь сегодня налево, зачем, если крылья твои
   Не блекнут, и черные перья измазать нельзя во грязи?
  
   В глазах отражения льдинок, но пальцы горят, как в аду.
   Я черную тенью спустилась обоим сейчас на беду.
   И чертова метка на душу, как кокон из глупой возни.
   Иголки топорщу наружу, а колется где-то внутри.
  
   Останься на пару ударов песчаным блистающим дном.
   Холодные брызги задаром, а я все спешу за добром.
   Вздохну, чтобы воздух на доли без равенства душ поделить.
   Зарыться б в объятья на годы, и лодкой хрустальной поплыть.
  
   И хочется крикнуть, разбившись на сотни прозрачных кусков.
   И что-то гудит, не разлившись, неполным значением слов.
   А справа иль слева - неважно. И сколько себя не кори,
   Из олова иглы снаружи, из стали каленной - внутри
  
   Не верь в промокшую мечту, что на пороге дней застыла.
   Она, как шторы, темноту на волю с ночью отпустила.
   Она изогнутой рукой в последнем танце обещала
   Небесный праведный покой, лицо закрывши покрывалом.
  
   Не верь дрожащей наготе, и в глаз безликих выраженье.
   Не верь утраченной мечте, и жизни злой преображенью.
   Закрой все окна на закат, бросаясь хрупкими речами.
   Тебе вернется все назад. Но отчего же так печально?
  
   Не верь в промокшую мечту, и в повторенье слов без смысла.
   Влюбись не в ту, цени не ту, раз с этой ничего не вышло.
   И вновь, прощаясь у скалы, креста надежды не снимая,
   Себя прощая, ты прости, что не свела мечта до рая.
  
  
   Возрожденье дыханьем у крови, что по вене течет по плечу.
   Облегченье от жара в ладони, не обжегшись что держит свечу.
   Возрожденье рождением новым, через смерть, через боль, как всегда.
   И дорога расстелится новым, станет там, где была пустота.
  
   Возрожденье весенним рассветом и закушенной в счастье губой.
   Снова небо наполнится светом, в дальний путь повлечет за собой.
   Облегченье смешливой улыбкой после сдвинутых грозно бровей.
   И забытое слово, как ниткой, прошивает теплом до костей.
  
   Возрожденье закрытою книгой и написанной новой строкой,
   Первых самых круженьем снежинок, и шуршаньем листвы молодой.
   Облегченье, как после ненастья, если кто-то вернулся домой.
   Возрожденье - забытое счастье, как забытый полет над землей.
  
   Город осенний.
   Шум города уже для нас неслышный,
   Вновь падает последняя листва.
   И шагом бодрым все летит по крышам,
   Одетая дождем вперед мечта.
  
   Хрустальною фатою мгла закроет
   Измученный, скупой, сырой пейзаж.
   Но сердце хочет петь в огромном хоре
   И радость по щекам бежать из глаз.
  
   Ты расскажи о всех своих желаниях,
   Пусть осень наколдует про запас.
   И в наших опустевших предсказаньях,
   Пусть лягут листья картами сейчас.
  
   И серое безмолвие погрузит
   В дремотное молчание ветра.
   И фонари дорогу бликом сузят,
   Пока над нами пропоет вода.
  
   Мне город обещал хранить тропинки,
   Ноябрь солнца дал в лице твоем.
   И пусть слеза катится по старинке,
   Ее мы через миг уже сотрем.
  
  
  
   Дай мне воздух.
  
   Дай мне воздух, дышать что б, как прежде.
   Крылья сами потом отрастут.
   В облегающей черной одежде
   Отгородит меня смерть от пут.
  
   Только этой патлатой старухе
   С алюминиевой грязной косой.
   Не отдам твое сердце я в руки,
   Словно ключик от врат золотой.
  
   Дай мне небо, смотреть чтоб без страха,
   А смотреть мне уж будет на что!
   Иль ударь, как всегда, без замаха,
   Разбивая меня, как стекло.
  
   Иль вгрызись в меня бешенным зверем,
   Разломай и сожми плоть мою.
   Я сегодня в удачу лишь верю
   И опять над обрывом стою.
   Дай мне воздух, а лучше дыханье,
   Черт бы с крыльями, лишь бы в полет!
   Я любила б тебя за названье,
   Нет - за имя, что слух мой прожжет.
  
   Не смотри на меня так открыто,
   И улыбку подальше ты спрячь,
   Я сегодня с утра не умыта,
   И души мне не хватит для сдач.
  
   Дай мне только свой голос, как волю,
   Пусть мой дьявол покурит пока.
   Мне не надо казаться святою,
   Прятать с серою шерстью бока.
  
   Нам на шеи повесили гири,
   И в глаза запустили нам дым.
   Дай прожить мне в одном с тобой мире.
   Остальное и так согрешим.
  
  
   Пифия.
   Дано мне сказать, все, что было и будет,
   Но в сердце от слов не поет, не горит.
   И карты раскинув над сеткою судеб
   Я вижу лишь строки кровавые битв.
  
   За жизнь, за удачу, за долю везенья,
   За чью-то любовь с бесполезным враньем.
   Минуты уходят, проходит прозренье,
   И снова слепою стою над быльем.
  
   Я вижу дороги, тропинки и тропы,
   Но лишь для себя не найду я пути.
   И в шаре хрустальном других повороты,
   И лишь в зеркалах пустота мне светит.
  
   Дано мне сказать, только что в этом толку?
   Чужие рубашки не мне примерять.
   И только к рассвету придет втихомолку
   Ко мне, кто заставит на век замолчать
  
   Как по ниточке эха неслышного, ощутимого только душой
   Я плыву то ли вниз по течению, то ль иду в облака за тобой.
   Все, что лишнее памятью спрятано, захоронено где-то внутри.
   Мне осталось лишь самое малое, - уголек непогасшей зари.
  
   Он достался от пламени летнего, что плескалось над лесом вчера,
   Он достался от сердца заветного ободком золотого кольца.
   На Купала нашла я единственный, самый чудный, волшебный цветок.
   Но не клад отыскала таинственный - бесконечный, пьянящий восторг.
  
   Отложив все сомнения прошлые, и дыханье опять затая,
   Я не знаю, как может быть прожита жизнь иначе, без солнца моя.
   Перестал мир вращаться неистово, лихорадить не стало теперь.
   Угольком начертали мне истину, ось Вселенной пометив твоей.
  
   Мгновение после рассвета.
   Помолчи, опусти снова взгляд. Видишь: солнце с тобою поникло,
   Ведь уже не вернется назад, все, к чему ты навеки привыкла.
   Золотой пролетая стрелой, чуть коснувшись тебя опереньем,
   Счастье верткое перед тобой до рассвета всего за мгновенье.
  
   Ты с больною сидишь головой, мысли странно сбиваются в стаи.
   Гроб готов для надежды слепой, а кого похоронят - не знаешь.
   То ли взгляд очарованных глаз, то ли песни мотив недопетый.
   Ты простить его хочешь сейчас за мгновение то до рассвета.
  
   Но не те отчего-то слова. На веревке повисло сознанье.
   Подвела что ли опять голова, или сердце замкнуло страданье?
   Он закроет за спинами дверь, захватив без возврата билеты.
   И поймешь: целовал и теперь - то мгновение после рассвета.
  
   Пред тобой я виновна, что стала иная,
   И тебя только взглядом могу проводить.
   Стала вера моя совершенно простая,
   Улыбнуться, и дальше немного пожить.
  
   Ты пугаешь меня своим взглядом прибрежным,
   Если солнце блеснуло в пучине морской.
   Я тебя ненавижу за позднюю нежность,
   Ей давно пора стать лишь остывшей золой.
  
   Предпочел ты до дна из чужих пить ладоней,
   Что бы только в слезах не тонуть самому.
   Что ж, не надо теперь этих всех церемоний!
   Я ведь тоже из разных источников пью.
  
   Может, я никогда впредь тебя не увижу,
   Дважды в воду одну нам уже не входить.
   Я за то, что ты дышишь, тебя ненавижу,
   И до вдоха последнего буду любить.
  
  
   Эльфийские кони.
   Снова надо с тобою нам мчаться с каждым шагом быстрей и быстрей.
   В гривы ветром холодным вплетаться серебристых эльфийских коней.
   На тропинке средь маленькой рощи не оставим скупого следа.
   Мы тенями видны только ночью на кристаллах небесного льда.
  
   Нам подковы ковали на счастье, да сломался стальной молоток.
   Удила пусть порвались на части, но не свяжут из нас узелок.
   Домотканное жаркое лето затоптала судьба наша в грязь,
   И коней зазывает вновь где-то с серебристою прядкою князь.
  
   Я пошлю тебе певчего друга, приказав лишь два слова пропеть.
   Но с глазами алмазными вьюга сжала в пальцах треклятую плеть.
   И полет его тут же прервался, как снежинки, упавшей с небес.
   Только топот коней нам остался, и по всем сторонам темный лес.
  
   Я хотела тебе докричаться, лишь сорвалась с ресницы слеза.
   Так хотелось любить и смеяться, но засыпало снегом глаза.
   Кони стелют шаги свои рысью и копытами с гордостью бьют.
   Называли мы их просто, жизнью, все гадая, куда понесут?
  
   Нет конца этой бешенной гонке, и слабеет, сгибаясь спина.
   Только сосны, березы и елки, а дорога сама не видна.
   Мы на них господами взлетели, стремена оборвали смеясь.
   Но зовет тихим звуком свирели их с серебряной прядкою князь
  
   Златая река.
   Закат на камни ляжет быстрым словом, златою ускользающей рекой.
   Сегодня я весь день пробуду дома, ведя беседу с нимфой озорной.
   Водою ледяной прожитой жизни, текущей вниз по гладеньким камням
   Такой нелепой медленной некнижной я буду упиваться вновь по дням.
  
   Глотать ее живительную силу, струящуюся в медные лотки,
   И тихо оседать, подобно илу, в излучине, движенья где редки.
   Пусть зябнуть и не слушаются руки, и пальцы в горсть песка не наберут,
   Я буду промывать его от скуки. Я золота намою тех минут,
  
   Что память берегла моя до срока на светлом, не заросшем еще дне.
   И лишь кольнет едва меня осока и каплю крови спрячет в глубине.
   Крупинка за крупинкою металла. Улыбкой мое золото блестит.
   Их кажется вначале очень мало средь суеты, упреков и обид.
  
   Что ж, миг за мигом, капелька за каплей, уж алым вскоре полыхнет закат.
   Туман у брега встанет серой цаплей, а нимфа запоет с струями в лад.
   Но я возьму знакомую мне ноту и ветер подыграет молодой.
   И солнце целиком войдет вдруг в воду, и мир зажжет своей златой рекой.
  
   Клен.
  
   Шепни в осенней тишине
   Ты словом ветра безударным
   Зачем вновь шелестишь во мне
   Листком последним, запоздалым?
  
   Пусть в снег оденется земля
   С следов размеренным узором,
   Ты, как и прежде, устоя,
   Затреплешь ветками с укором.
  
   Мне не удастся промолчать,
   Зарывшись в кудри твоей кроны,
   Сорвав ненужную печать,
   Поправ нелепые законы.
  
   Обнявши с трещинами ствол,
   Глядеть, как облака редеют,
   И семена со всех сторон
   На крыльях легких словно бреют.
  
   Твой шелест сладко-золотой,
   Не опошленный хриплым мненьем
   Под снегом спрячется со мной
   Навечно жилок-вен сплетеньем.
  
  
   Тени.
   Шелком теплым пламени свечного вышьет вечер звездные мотивы,
   Бахромою блеска золотого двух теней отделает извивы.
   Чуть коснувшись мерного дыханья, каплей воска нарисует ноты.
   И сольются блики-ожиданья в темно-сером соке непогоды.
  
   Там, где вновь зима с весною спорит, в звук дождя гитара вдруг вольется.
   В шелке пламя поцелуй раскроет двух теней, нашедших свое солнце.
   Этим медом, в воздухе разлитом может небо вдоволь враз напиться.
   И на мраке вышьется безликом двух теней сияющие лица.
  
   Эти нити утро пусть порежет и узоры из рубинов смоет.
   Но теней сплетенья не удержит, на стене обоями не скроет.
   Шелком жарким, пламени алкая, каждый вздох в артериях зажжется.
   На подушках, в свете полдня тая, тень во сне тихонько улыбнется.
  
   Осенняя корзина.
   Ты знаешь, весна мне претит. Я в ней, словно в узком корсете.
   Она ослепляет, морит, и душит прощанием этим.
   Но старый глубокий порез до самой души середины
   Сегодня как будто исчез, распавшись на сны-половины.
  
   Нужны мне сейчас ни цветы, войти чтобы в март без тревоги.
   И краски вечерней зари по снежной летят пусть дороге.
   Не надо ни слов, ни молитв, найти только верную песню.
   И солнце пока еще спит, мне жить будет жизнь интересней.
  
   Ты помнишь: весна - это яд, разъевший мне всю сердцевину.
   И ты, как опавший мой сад, плетеную вынешь корзину.
   В ней яблоко с спелым огнем и с теплым своим ароматом,
   И желтым лежат хрусталем листочки с каштанчиком рядом.
  
   Пожмешь ты небрежно плечом и взглядом допишешь меж строчек
   Сентябрьским частым дождем тот осени светлый кусочек.
   Как смог это все сохранить в февральский задумчивый вечер?
   Но только улыбка дрожит, да плачут растрогано свечи.
  
   Ты знаешь - весны не терплю, забыть бы ее, словно сказку.
   И в пальцах листочек верчу, багряную сада подсказку.
   Так странно под зимней луной негреющим маленьким солнцем
   Сжимать листопад свой рукой и золото видеть в оконце.
  
   Прошу я тебя, посиди, избавь от сует и от боли,
   Не много у нас впереди, и почки набухнут уж вскоре.
   Я знаю твой главный секрет, летящий легко паутинкой:
   Ты самый прекрасный букет, ты пряная осень с горчинкой
  
   Есть молчание - золото, есть - бриллиант.
   Слов не сказанных стихнут шаги.
   Словно дикий пасьянс затесался меж карт,
   Как средь строчек рассказа стихи.
  
   В середине заглохнул прервавшийся звук,
   Но улыбка все скажет за нас.
   То молчание - свет, то молчание- пух,
   Мягко-мягко коснется что глаз.
  
   Мы корнями срослись, мысли сдвинув в одну,
   Что практически плоть обрела.
   Есть молчание - меч, есть молчание - лук,
   И срывается с места стрела.
  
   Но зажженный огонь, как прожорливый пес:
   Кость не бросишь, сгрызет самого.
   И уж в разных частотах нас ветер понес,
   И кого-то опять повело.
  
  
   Глуше призрачный возглас от общих побед,
   Перестанем его замечать.
   Есть молчание - труп, есть молчание - хлеб,
   Если не о чем общем смолчать.
  
   Снежный барс.
   Я люблю тебя, мой снегопад, снежным барсом идущий по крышам.
   У порога небесного врат ты рассыплешься пухом мне свыше.
   В мягких лапках сугробов твоих до поры коготки ждут мороза.
   То, что стало теперь на двоих, было веткой одною мимозы.
  
   Промурлычешь мне ветром и льдом незнакомые белые вести.
   Спрячь следы ты мои все кругом, не совпавшие с чьими-то вместе.
   Как хотелось бы пальцы вплетать в твою дикую новою шубу.
   Но снежинкой лизнешь ты опять, заморозив на воздухе губы.
  
   Снежный барс грациозной стрелой завертится на землю метелью.
   Ни надежда, ни страх, ни покой, будто щелочка с светом под дверью.
   Я люблю тебя, мой снегопад, приходящий ко мне белой кошкой.
   Ты мне тоже, конечно же, рад, я с тобою лечу за окошком.
  
   Каждой мышцей стальных облаков, каждой мерзлой узорной ворсинкой
   Под подъезды ложишься домов, но не всем выгибаешься спинкой.
   Пусть ты утренней таешь порой. Март забыл о тебе лишь до срока.
   Ты напоешь своею водой, мою жизнь освежив от истока.
  
  
   Вдохновение
   В широкой лапе вдохновенья застрял занозой лунный серп.
   Но в строчках праведных теченья ответа нет, как жить без бед.
   Слепые резкие зарницы и нафталина дух густой.
   Но рифма что-то нам не сниться со словом сладостным "покой"
  
   Хромаем. Содраны колени. Печаль, распутица, вода.
   По всем сегодня направленьям спешим зачем-то в никуда.
   И криком хриплым одичалым весна сорвется с пыльных губ.
   Что было, не вернуть в начало, как выпавший молочный зуб.
  
   Но пальцем согнутым нелепо проводим снова по строке.
   Ответа нет, как жить безбедно, как жить свободно, налегке.
   А, может, в слов чередованье поймаем этот лунный звук,
   И лапой, как щитом, заранье блокируем судьбины хук.
  
   Не видим мы рецептов четких, не варим зелий, ядов смесь.
   Но ударенья, словно четки, уймут на миг счастливый резь.
   Что ж, бог, как демон снова злится пока рука строку ведет.
   Хоть нет ответа, пусть продлиться стихов на звере наш полет.
  
  
   Божественная искра.
   От точильного камня божественной кузни
   Рассыпалось по небу искра за искрой.
   Путь одну хоть из них бог на землю упустит,
   Что б зажечь в своем сердце огонь золотой.
  
   Вот бы деревом стать, сребролистною ивой,
   И до синего полога ветви тянуть,
   Иль водою разлиться, степенно, лениво,
   Отразив хоть кусочком сверкающий путь.
  
   До меча не достать, не мечтай и об этом.
   Меч божественен остр, словно спрятанный взгляд.
   У точильного камня кружатся планеты,
   Он вертится, как тысячи весен назад.
  
   Но послушные зернышки - малые искры
   Снова лягут под месяца каменный плуг.
   Вот бы птицею стать, разноцветной, лучи стой,
   И попробовать звездные рифмы на слух.
  
   От точильного камня божественной кузни
   Снова сыплются искры, горя на весу.
   Пусть и бог ни одну среди них не упустит,
   Я в зрачках их домой поутру отнесу
  
  
  
   В миг, когда уходит солнце убаюканной звездой,
   Небо полыхнет до донца черно-синею водой.
   Под уставших пальцев бегом стихнет грустный, чистый звук.
   Станет все золой и пеплом, только не касанье рук.
  
   Замолчат навечно реки, отшумит морской прибой,
   Снег осыплется на веки бриллиантовой бедой.
   И в глазах зеленых, ясных остановиться луна.
   Но в лохмотьях рваных грязных ночь останется свята.
  
   Все сгорело в вечной битве жизнью с смертью, нас с собой.
   Затупленной резать бритвой связи прежние постой.
   Да обманы, да, не правы. Сколько нужно рассказать.
   Но растопит цветом лавы нас рассветная печать.
  
   В миг, когда уходит солнце, в кровь израня облака,
   Нам забыто улыбнется мир прощеньем на века.
   Я храню не от напасти, не от пули и вражды.
   Тихий звук пятном на пясти - от меня тебе следы.
  
  
   Весна.
  
   Нет богаче царицы и нету бедней,
   Чем младая царица весна.
   У отца снегопада и вьюг матерей
   Появилась из снега она.
  
   Кто ее приковал жить на смертной земле,
   На трехмесячном править пиру?
   Ей бы вечно бродить по небесной воде,
   Ей в цветы, в аромат и жару.
  
   Ей нельзя услужить, не влюбившись на час,
   Умереть, не сгубивши души.
   Изумрудных ее, чуть прищуренных глаз
   Нет возможности нам притушить.
  
   Эти яства ее - страшный яд первых гроз,
   Вина с первого губят глотка.
   Ее радость - листва, не бывает без слез,
   Что березовым соком полна.
  
   Нету зорче царицы и нет ее злей.
   Расстреляет из лука, поди.
   Ей нельзя не открыть самых главных дверей,
   Перед пропастью встав позади.
  
   Пляшет пусть на пиру уж царица весна,
   Разрезает на части мой дух.
   Не ее приковали к земле той со сна,
   Вместе с ней нас оставили двух!
  
   Нет прекрасней царицы и нету мрачней,
   С ней нельзя примириться на час.
   Вот и смейся растерзанный дух веселей
   В изумрудах тех царственных глаз!
  
   Тело прахом развеет ветер,
   Мысли с времени ленты сотрутся.
   Им бы к солнцу, тому, кто верил,
   Мне на завтра уже не проснуться.
  
   Есть ли души и есть ли вечность,
   Ожиданье, спасенье, чудо?
   В этом доме зажгутся свечи,
   А мою унесут отсюда.
  
   Укрощая, смиряя разум,
   Вновь немую песню слышать.
   Им бы в небо, да только сразу,
   Ну, а может быть, даже выше.
  
   Нет проклятья и нету смерти,
   Жизнь - короткая сердцевина.
   Будьте славны, вы, божьи дети,
   Мне же только кресты на спину.
  
   Жаль, слепа я, живу без света,
   И грехи мне считать не нужно.
   Все для вас - впереди лишь лето,
   Мне ж зимой стало очень натужно.
  
   Тело прахом развеет ветер,
   Разнесет на клочки - остроги.
   Нет, для вас ведь не страшен вечер,
   Это я остаюсь за порогом.
  
  
  
   Я ненавижу праздники и будни.
   Зачем все дни опять подразделять?
   Зачем есть травни, серпени и студни,
   И воскресенья, где охота спасть?
  
   Кому пришло делить все по сезонам,
   И вновь в тоску вгонять под Новый год?
   Кому? Зачем и были ли резоны,
   Когда чудес безвременен полет?
  
   Когда душа летает, как захочет
   И ей плевать на красное число!
   Когда поет, взрывается, хохочет
   И в день рабочий, если повезло!
  
   Я не приемлю праздники и будни.
   Со стен мне снова врут календари.
   Ведь для мечты не важны серпни, студни,
   И бесполезны годы для любви!
  
   Музыка.
   Музыка нет, не мертва. Дышит она и живет.
   Где-то надеждой полна, где-то с надеждою ждет.
   Тронь ее легкой рукой. Гладишь косу, не струну.
   Вот она, перед тобой, уж не во сне, наяву.
  
   Высекут ноты черты - мастера острый резец,
   Но остановишь на миг, ей наступает конец.
   Прошлого в музыке нет, звук существует сейчас.
   Он не быстрее, чем свет, но пропадает тот час.
  
   Музыка нет, не мертва. Смотрит, раскинув крыла,
   Там где завыла метель, там, где сирень зацвела.
   Воздух вдруг смысл обрел. Воздух раскрасил все в цвет:
   Там миллион алых роз, тут миллиарды планет.
  
   Это прозрачный узор не расплетется клубком,
   Тянешь прозрачную нить, в сердце храня лишь своем.
   Музыки тонки духи и послевкусия шлейф.
   Ты же ее береги и перед нею не дрейфь.
  
   Музыка нет, не мертва. Но есть один только шанс,
   Что бы запела струна, вновь заиграв твой романс.
   Слушай ее, как богов и почитай, как людей
   Что бы улыбка ее свет зажигала очей.
  
  
   Мы живем не в каменном веке и не строим кровавый Рим,
   Мы простые, увы, человеки. Не владеем миром своим.
   Погрози кулаком природе, а на завтра уж будешь бит.
   Обижаться бы глупо, вроде, при отсутствие всех обид.
  
   Мы живем, как мешок латаем из одних все заплат и прорех.
   И себя-то толком не знаем, на других замечая грех.
   Все скорбим об ушедшем рано, хоть о будущем надо скорбить.
   Зашиваем мы на живо раны, там, где можно прощать и любить.
  
   Мы из звезд составляем карты, из песков создаем города.
   Мы все делим: "Туда, где не рады" и "туда, где нам рады всегда".
   Не увидим расцвет фараонов, и закат не узрим планет,
   Проживем свою жизнь по законам глупых денег и бедных лет.
  
   Жаль не то, что зачаты поздно, жаль не то, что рано умрем.
   Инженеры, врачи, матросы - каждый думает о своем.
   Не писать нам картин Возрожденья, не придумывать новый гимн.
   Но храним мы свое мгновенье, человеческих лет и зим.
  
  
   Звук.
   Сквозь выдох звук отчаянный прорвался
   И зверем вдруг помчался по ночи.
   Его поймать охотник собирался,
   В аккорд протяжный, грустный обличив.
  
   Открыв все окна в зелени тунике
   Арканом ветра замахнулся май.
   Но только звезды, гаснув по старинке
   Могли вплестись в кромешную печаль.
  
   А звук все мчался, тишину клыками
   В ушах до звона, как до крови рвал.
   Лишь птичий клекот звонкими стрелами
   Тот звук едва с рассветом не достал.
  
   Как верный пес, как тень в полночном свете,
   Укутан шерстью боли и тоски,
   Покинув губы брошенные эти,
   Он рассекал безмолвия тиски.
  
   Последний звук отчаянный сорвался,
   Неся тот главный жизни всей ответ.
   Он донести всего лишь попытался,
   Что без кого-то больше звуков нет.
  
   Скажешь - отвечу на зов.
   Кликнешь - примчусь я на свет.
   Небо - прозрачный засов,
   В мир, дна которого нет.
  
   Можешь и мимо пройти,
   Что ж, не большая беда.
   Если же нам по пути -
   Пусть засмеется струна.
  
   Сколько ты жизней прожил?
   Много ли зим потерял?
   Скажешь - и верный я тыл.
   Встанешь - и тронный я зал.
  
   Кто-то всплакнет сгоряча,
   Мол, перекрестка и нет.
   Ты промолчишь, как свеча,
   Но загорится мне свет...
  
   Скажи мне, что все это бред, не гаснет на небе звезда.
   И ровный мерцающий свет согреет нам души до дна.
   На длинном для мира пути не сложены груды камней,
   Ищу я, что надо найти, о том, что другим - не жалей.
  
   Я знаю ошибки мои, но помню свои берега.
   Скажи, что все люди, как дни - светлы, и что нет мне врага.
   Что стрелы нужны для забав, и только от скуки мишень...
   И каждый мудрец тоже прав, а старым бывает лишь пень.
  
   Скажи мне, что все это дым, он горек, и я им дышу.
   Ты смерть называешь одним, а я все на вечность грешу.
   Но гаснет на небе звезда, и штора тяжелая лет,
   Увы, мне уже никогда не даст посмотреть на рассвет.
  
   Под звездой.
  
   Черный кот на черной простыне
   Под звездой, смотрящей на восток.
   В черной шерсти чудиться все мне
   Белоснежный тонкий волосок.
  
   Гибкой тенью слиться с тишиной,
   Коль позволит светлая стена.
   Ве6дь тебе не нужен золотой,
   Чтоб напиться пьяным без вина.
  
   Черный кот на черной простыне,
   Иронично вздернутая бровь.
   Ты все помнишь о былой войне
   И хранишь мою до капли кровь.
  
   Ведьмам - зло. Прости же до конца,
   Раз без края уж не мог простить.
   От порога дома до венца
   Зелье все свое смогла пролить.
  
   Белый тонкий в шерсти волосок.
   За спиною снова два крыла.
   Под звездой, смотрящей на восток,
   Где и тогда пьяна была.
  
   Я видела то, что не видел никто:
   На небе сияло большое окно,
   И лился серебряный ласковый свет,
   И сомны округлых плясали планет.
  
   А рамы ветвями весь лес оплели,
   Скатив снова солнце до самой земли.
   Желтело окошко прозрачным стеклом,
   И облако тлело внизу угольком.
  
   Как шторой накрыл все янтарный закат,
   Похожий на тот, что весну был назад.
   А там, за окном, зеленели полы
   Из чистой реки и свежайшей травы.
  
   Я дверь приоткрыла в тот сказочный дом,
   И спряталась дерева нижним листом,
   Под самый взлетела птенцом потолок,
   Нашла среди поля пустой уголок.
  
   А вечером лампочки-звезды зажглись,
   И люстры-костры в вышину поднялись.
   Нет дома хозяев, нет дома гостей,
   И дом есть для всех абсолютно ничей.
  
   Я видела то, сохранить что смогу
   В кирпичиках-тропках на том берегу.
   И выйду, наверно, свой след не тая,
   Из дома большого с названьем Земля.
  
   Ты не пеняй на облака,
   На небе ждущих серой ватой,
   Что дождь прорвется сыроватый,
   А я тебе скажу: "Пока".
   Кому-то в снег, кому-то в жар,
   А нам пожать всего лишь руки.
   Ведь мы, наверное, от скуки
   Развеяли свой главный дар.
  
   Погода осенью одна:
   Пусть нам хотелось в жизни лета,
   Что бы вокруг вилась планета, -
   Не наша это все ж вина.
   Я подожду еще чуток,
   Пока закроешь в доме ставни
   И чемодан закроешь давний,
   Последний делая глоток.
  
   В твоих чертах, нет, ничего
   С тех самых пор не изменялось.
   Я слишком редко извинялась?
   Прошу прощенья у Него.
   Пусть дождь пройдется по стеклу
   И каплями заменит слезы.
   Не верю я уже в прогнозы
   И взгляд твой уж не берегу.
  
   Сожжет, возможно, старый дом
   Лихая стая молний диких.
   Не слышать им вновь сердца крики,
   И не молчать нам за столом.
   Не проклинай ты этот час.
   И мелким почерком страницы
   Заполни всем, что будет сниться
   На кухне, позабыв про нас.
  
   А я обижусь навсегда
   На то вон облако седое.
   "Пока". Недавно были двое.
   Но это, правда, не беда?
   И только там, где сотый шаг
   Проделать мокрый ты успеешь,
   Окликну я (ведь ты поверишь?)
   И вновь зажгу тебе очаг.
  
   Божественная сила.
   Жаль, не имею божественной силы,
   Чтоб белой стаей вспугнуть облака.
   Брови не хмурил мой самый любимый,
   Чтобы чуть медленней плыли века.
  
   Солнце бы я запрягла в колесницу,
   Вмиг призвала бы я ветра-коня.
   Ах, только мокрым не быть бы ресницам,
   Уж покатала б тогда бы тебя.
  
   Только проносятся черные тучи,
   Снова грызет крысой душу вина.
   Тени трепещут над ивой плакучей,
   К ночи от ночи худеет луна.
  
   Жаль не имею божественной силы
   Мир этот крепко, до хруста тряхнуть.
   Новые вставить двужильные жилы
   И, наконец, от него отдохнуть.
  
   Как демиурги бы там не решали,
   Звезды толкали на землю бы ниц.
   Мне бы хватило бы сердца из стали
   За ограждением реберных спиц.
  
   Что же, коль я не богиня, поделать?
   Если гримасы морщин не сотрут?
   Я не могу быть до крайности смелой,
   Чтобы тебя обратить в изумруд.
  
   Мне же зажечь лишь огонь остается,
   Тот, бестолковый, огонь в глубине.
   Нет у меня колесницы из солнца.
   Солнце, однако, пылает во мне.
  
   Им пропитается, может, любимый,
   Словно бы кремом громаднейший торт.
   Жаль, у меня нет божественной силы...
   Только улыбку она не дает.
  
   Накидаю пару сообщений,
   Чтоб завтра обрести ответы.
   - Как дела? - Да все без изменений
   - Передай родным тогда приветы.
  
   Где моя дорога задержалась?
   С кладом где застряла вагонетка?
   Сожаленье от любви осталось,
   От судьбы - с орлом кривым монетка.
  
   Я ведь, в общем, древняя старуха.
   Сердца снег на голову не вышел.
   Время - бесконечно, значит, глухо,
   Жизни трель конечную не слышит.
  
   Плавая, иду к водовороту,
   На реке, где омутов бессчетно.
   Слишком мало было поворотов,
   И несет теперь меня свободно.
  
   Завтра - удивительное слово,
   Маленький тайник в душе для чуда.
   Сообщений накидаю снова,
   Может быть ответят: "Не забуду".
  
   Мы играм в ничью по законам природы,
   Только выиграть нельзя по законам войны.
   Крови пятна сойдут, как из памяти годы
   И на белой рубашке не будут видны.
  
   Кто-то дальше нам станет, а кто-то и ближе.
   Чье-то имя с проклятьем затопчут в песок.
   Закричат так ужасно: "Тебя ненавижу!" -
   Между ребер врага повернувши клинок.
  
   Листьев желтую горсть рассыпая по ветру
   Или прячась от зноя в прохладной тени,
   Кто-то будет страдать, может позже, за веру
   Иль считать за решеткой последние дни.
  
   Нам сойтись в этом мире и вновь не ужиться,
   Предрекает сидящий в нас маленький зверь.
   А иначе нельзя выживать и плодиться
   И себя пронести без душевных потерь.
  
   Мы друг другу не братья - не надо иллюзий-
   Лишь безумец другому довериться рад.
   "Я прощаю тебя", - враг, наверное, струсил
   И убийцу с собой не отправил вдруг в ад.
  
   Листья.
   Я так по вас скучаю, листья, бароны парков и лесов!
   О вас, резных, мне столько сниться тягуче-медных сладких снов.
   И волосы вяжу я лентой лишь в вашу память золотой.
   Парящий танец ваш по ветру уже мелькает за спиной.
  
   Мне желтый цвет теперь приятель. В него почти я влюблена.
   Вновь ожидаю у кровати, когда пройдет еще луна.
   Я так по осени скучаю - милейшей из моих подруг,
   Все наши встречи собирая в один бесценный узкий круг.
  
   Но август - плен на две недели, пират в бандане из жары.
   Меня не пустят, в самом деле, его дела и комары.
   О, листья, я по вам скучаю! Верчу в надежде календарь.
   И только в терпком темном чае встречаю вашу киноварь.
  
   Октябрь.
   Мой любовник, мой друг, мой любимый, -
   Ненавязчивый легкий октябрь,
   Ветром северным в зиму гонимый,
   Мне тебя вновь коснутся хотя бы!
  
   Мне тебя приласкать бы лучами
   Солнца нежного в тающих кронах.
   И в ответ услыхать, как ночами
   Тихо шепчутся липы и клены.
  
   Дымом первых костров над ручьями
   Я тебя целовала бы горько!
   На масленке признанье вначале
   Ты оставил сосновой иголкой.
  
   Я встречаюсь, как прежде, не с теми,
   Все глаза твои рыжие вижу.
   Шелест листьев мне ложе постелет,
   С каждым днем тебя делая ближе.
  
   Ты войдешь в серой куртке привычной,
   Отороченной мягким туманом.
   Мне бы только обнять тебя лично
   Теплых дней золотистым обманом.
  
   Но к жене своей осени, верный,
   Как и прежде, ты снова вернешься.
   Улыбнуться мне дай ясным небом,
   После лета едва ты проснешься.
  
  
   Мгновенье легким мотыльком
   Сгорает в пламени огня.
   Не говори лишь об одном,
   Что жить я буду без тебя.
  
   Один и тот же день и час
   Нам уготовили едва.
   Ты усмехнешься, не про нас
   Две строчки эти волшебства.
  
   Я знаю целый правил свод,
   Что невозможно нам прожить,
   Как тени у одних ворот,
   Одну с тобой, без разниц, жизнь.
  
   И что погасишь свой фонарь,
   А я углем продолжу тлеть.
   И, может быть, согнется сталь,
   И лишь позеленеет медь.
  
   Но я надеюсь на одно,
   Что жизни линии не врут.
   Меня - ненужное кино,
   С кассеты бытия сотрут,
  
   Оставив хоть на миг один
   Твой блик пред пламенем огня.
   Прошу тебя, не говори,
   Что жить я буду без тебя.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"