Наконев Владимир : другие произведения.

Три закона парашютизма

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    После издания бумажного варианта книги, это - наиболее полный сборник рассказов о парашюте.
[]
  Всем моим ученикам посвящается.

  Часть первая.,ХАБАРОВСКИЙ АВИАСПОРТКЛУБ.
  Хабаровский Авиационный Спортивный Клуб в 1976г.
  Власенко В.С.
  Бирюков Ю.Г.
  Дудаков А.Г.
  Козин А.С.
  Загузов И.Г.
  Семергеев А.Н.
  Филипенко С.В.
  Береговой П.Д.
  Антипов С.Д.
  Эбингер Г.А.
  Козина Н.Г.

  ... и быстро-быстро кружится земля...
  А я вишу под куполом, глазами тупо лупая,
  Эх, жизнь ты парашютная моя...'
  (эту песню сочинили летом 1976 года студентки филологического отделения Хабаровского Педагогического Института, прыгавшие с парашютом в ХАСК)

  ПЕРВЫЙ ПРЫЖОК.
  Заглянув на парашютные сайты, я вдруг пришёл к мысли описать свои прыжки. Тем более, что было это так давно. Уже многих просто нет с нами. И, чтобы не перегружать память воспоминаниями, постараюсь избежать имён. Просто будет Лётчик, Инструктор, Ученик. Или Парашютист.
  
  16 января 19...давнишнего года. Мороз и солнце - день чудесный! Наконец закончились наши 72 часа подготовки и прошёл день укладки парашютов, и мы на поле. Помогая друг другу, застёгиваем карабины подвесной системы. С лёгкой завистью смотрим на спортсменов, которые, в отличие от нас, расхаживают по старту со своими нетяжёлыми парашютами. А мы, как навьюченные мулы, стоим загнувшись, удерживая 21 с половиной кг на спине, да ещё 7 кг спереди. Добавить к этому ватные брюки и куртку и каску. Валенки, привязанные бечёвками к ногам, завершают эту идиллическую картину.
[]
  Я с некоторой гордостью вспоминаю, что распустил ножные обхваты и это позволяет мне ходить почти как спортсмены. С прямой спиной. Да ещё и пошучивать над своими товарищами, согнувшимися в три погибели.
  В самолёт и полетели. Набираем высоту и открывается дверь. Струя холоднющего воздуха врывается в салон АН-2 и, подняв с пола снежную крупу, осеивает ею наши лица. "Да", - мелькает мысль, - "не вспотеем."
  Самый тяжёлый из нас прыгает первый. Один. Я сижу возле двери и вижу, как он, зажмурившись, выскакивает из самолёта. Самолёт тут же делает вираж и я не вижу его больше. Инструктор захлопывает дверь и, присев на корточки, смотрит в иллюминатор.
  Мой товарищ хлопает меня сзади по плечу: раскрылся. Конечно раскрылся, думаю я, иначе и быть не должно. Ну уж я-то не буду глаза закрывать. Снова два коротких гудка и уже моя очередь вставать. По команде Инструктора я ставлю ногу на обрез двери и тут же отдёргиваю её обратно: из валенка мгновенно выдуло всё тепло.
   - Чего испугался? - кричит, перекрывая гул мотора, Инструктор.
   - Я не боюсь. Просто холодно...
  Закончить диалог мы не успеваем, потому что гудит сирена и я, сильно оттолкнувшись, прыгаю головой вниз. Слышу быстро удаляющийся рёв мотора и вижу, как моё падение сопровождает оранжевый шлейф, затем он закончился и к нему добавились стропы.
  Пучок похлопывает меня по ноге и удлиняется, удлиняется. Словно огромная сильная рука схватила меня за шиворот и резко перевернула ногами вниз. Лямки ножных обхватов, ринулись кверху и, прихватив по дороге штанины ватных брюк останавливаются там, где ноги теряют своё название.
  Запаска, до этого бывшая где-то внизу, вдруг со всего размаха бьёт меня в подбородок, но я этого уже не чувствую. Ой, дурак! Ой, кретин! Зачем тебе всё это нужно было? Ой!
  Ничего нет, кроме боли. Жил себе жил. Всё было нормально. Стрессу захотелось. Ой, урод! Но учеба была не зря. Почти автоматически отсоединяю страхующий прибор от раскрывающего устройства запасного парашюта и осматриваю пространство выше меня.
  В двухстах метрах выше вижу моего товарища. Машет руками, хлопает ногами. Ты вот балдеешь, а мне вот совсем не радостно. Но, проходит боль, и я уже вполне осознанно залезаю на лямку подвесной системы. И уже могу и вниз посмотреть. И вправду красиво.
  А земля, до этого неподвижно белевшая внизу, уже стала надвигаться на меня. Что? Это всё? Так быстро? Эх, жалко. Снежный ковёр мягко толкает меня в ноги и я валюсь на спину. Даже не провожаю взглядом падающий купол и, ещё лёжа, начинаю расстёгивать карабины. Вскакиваю на ноги и первым делом затягиваю до упора злополучные обхваты.
[]

  СПОРТИВНЫЙ РАЗРЯД.
   Если третий разряд по парашютному спорту давался автоматически при выполнении трёх прыжков, то на второй нужно было уже участвовать в соревнованиях на точность и выполнить два прыжка с удалением не больше шестидесяти метров. То есть, два раза попасть в тридцатиметровый круг. И начались соревнования. Более или менее вся наша группа выполняет норматив. И только я на первом прыжке улетел куда-то за три сотни метров от того места, где надо было приземлиться.
   Все с непониманием глядели на меня. Из группы, в которой я занимался, только я прыгал на спортивном парашюте, а остальные на перкалевых первоначального обучения и вот такое. Я и сам понимал, что делаю что-то не так. Но голова отказывалась производить какие-либо расчёты. Второй прыжок. Я опять врезаюсь за зачётным кругом и с горечью наблюдаю, как в круг приземляются мои товарищи. Судья соревнований, то ли в шутку, то ли в серьёз отмеряет метры, которые оставили меня за бортом выполнения норматива. Насчитывает пятьдесят метров.
   Почти уже все выполнили норматив и радостно гомонят на старте. Те, кто ещё не уложился в разряд, готовятся к третьему прыжку. Последний шанс. А у меня его нет. Мимо меня, укладывающего парашют, проходит инструктор и не останавливаясь произносит.
   - Норматив второго разряда - шестьдесят метров. Если сейчас не прийдёшь в десятиметровый круг, лично надаю пендалей отсюда.
   Я уже и без пендалей готов бежать, куда глаза глядят. Сажусь в самолёт выполнять последний прыжок в своей жизни. Никто на меня не обращает внимания, словно уже и вычеркнули из всяких списков. Динамический удар при раскрытии приводит меня в чувство. Ну, давай же, говорю я сам себе. И строю зигзаги в воздухе, обрабатывая ветра разного направления, чтобы выйти на последнюю прямую. Выхожу, притормаживаю, осаживаю парашют и ровно-ровно приземляюсь в центр круга, не попав, правда, ногой по "пятаку".
   - Ноль метров, тридцать сантиметров! - громко объявляет судья на приземлении.
   - Ну как так можно прыгать? - спрашивает меня инструктор, обещавший пендалей, - Два "вне круга" и ноль. Никакой стабильности.

  ИРОКЕЗЫ.
   Советский человек - это звучит гордо. Только до тех пор, пока он выпячивать эту гордость не начинает. Перед другими советскими человеками.
   Аэроклубный аэродром был почти огорожен. Заборы из колючей проволоки стояли там, где была опасность появления детей или животных. В этом заборе были оставлены проходы и сделаны перелазы. Правда, с табличками "Проход запрещён". На это запрещение равнодушно взирали по обе стороны забора.
   Поэтому аэродром был исчёркан тропинками разного размера. Люди, сокращая путь, ходили на работу и домой, в профтехучилище или к остановке автобуса. Жители частного сектора знали, что если спросить у руководства аэроклуба, то можно и траву покосить на бескрайних просторах этой лужайки.
[]
слева (с переднего плана вглубь) инструктор С. Филипенко, лётчик Ю. Бирюков, старший инструктор А. Козин, инструктор И. Загузов.

   Я был дежурным по старту. Кроме всех обычных дел и забот, я должен был регулярно оглядывать аэродромное пространство: нет ли на нём какого гуляющего, который мог бы помешать взлёту или, того хуже, посадке самолёта.
   Гражданин выгуливал собачку на поводке. Не спеша пересекал взлётную полосу. А наверху самолёт заканчивал выброску парашютистов. Хватаю мегафон и бегу в его сторону, говоря ему поторопиться. Мужчина поднимает голову, видит глупого пацана с матюгальником и демонстративно наклоняется к собачке, лаская её.
   Сзади свистят. Я оборачиваюсь. Мудрый Зу-Зу, который принадлежит к местному индейскому племени, показывает мне на мобильную будку стартового командного пункта. Понимаю намёк и бегу к СКП. Ещё молодые, инструкторы и лётчики аэроклуба давно играют в игры, награждая всех кличками. И в СКП сегодня дежурит великий Ду-Ду, которому я в двух словах объясняю ситуацию. Он кивает и подносит к губам микрофон, глядя на снижающийся АН-2. Самолёт задирает хвост, круто приближается к земле и приземляется не возле старта, как принято, а в самом начале полосы возле посадочного знака "Т". Проезжает мимо старта и останавливается возле собачки. Лётчик сдвигает форточку и кричит что-то гражданину. Нам не слышно, как не слышно и того, что ответил несознательный нарушитель. Представитель индейского племени в кабине самолёта не стал выкапывать топор войны, а просто развернул самолёт хвостом к обидчику, нажал на тормоз и дунул воздухом... в 1000 лошадиных сил. По аэродрому полетел, цепляясь за неровности, поводок, на противоположных концах которого болтались собачка и её хозяин. Некоторое время у них ушло, чтобы вспомнить, как надо передвигаться по земле и столько же на поиск далеко улетевшей шляпы. После этого оба с решительным видом зашагали к нам. Самолёт уже улетел и советский человек, безошибочно определив начальственное положение Мудрого Зу-Зу, подошёл к нему.
   - Кто у вас здесь старший?
  Мудрый Зу-Зу осклабился и ткнул пальцем в сторону стеклянной будки:
   - Они-с!
   Облокотившись на поручень, с улыбкой, не предвещавшей ничего хорошего, сверху вниз взирал Великий Ду-Ду.
   - Как вы смеете?! Я буду жаловаться! Я в милицию пойду!
   Со стороны аэроклуба показался "жигулёнок" с включнной мигалкой.
   - Ну что вы так волнуетесь? Сейчас вам предоставится возможность поехать в милицию. Я уже позвонил.
   А к вечеру я через мегафон накричал на группу работников краевого ДОСААФа, не узнав их, когда они в сопровождении Толстого Ву-Ву обходили аэродром и внезапно появились с другой стороны взлётной полосы. Это, почему-то, очень развеселило остальных индейцев.
[]

  ИСКЛЮЧЕНИЕ.
   Доктор в аэроклубе уважаем не только за то, что он доктор. От него зависит будешь ли ты прыгать или летать. Перед ним все равны. Лётчики и Мастера спорта, парашютисты-спортсмены и парашютисты-перворазники, все одинаково волновались, входя в медкабинет поутру. Мне, за мою долгую парашютную жизнь, приходилось слышать истории о других докторах, в других аэроклубах, которые путали свои обязанности с возможностями свести какие-то личные счёты и тому подобное. Петр Данилович Береговой был не такой. Приятный, улыбчивый, спокойный. Даже если кто начинал волноваться, входя к нему с закатанным рукавом, готовый примерить манжету тензиометра, в кабинете сразу успокаивался, приводя в порядок и свой пульс и своё давление.
   Подписав полётные листы и проверив, чтобы не забыли медицинский ящик, Пётр Данилович всегда приходил на поле, чтобы лично убедиться, что никто не прищемил палец или не подвернул ногу.
   А если усиливался ветер, то доктор сразу оказывался на старте, следя за прыжками и, если считал нужным, регулировал отправку парашютистов в самолёт.
   Майским днём ветер дул всё сильнее и, наконец, стал таким, когда многим парашютистам нельзя прыгать. Доктор подошёл вместе с Ю.Г. Бирюковым, командиром парашютного звена, к шеренге спортсменов.
   Без лишних разговоров запретил прыгать девчонкам и тем спортсменам, кто физически был не подготовлен. Мы, начинающие, уже давно стояли готовые снять парашюты, потому что нам нельзя прыгать в такой ветер. В строю осталось только девять человек. Командир звена обвёл взглядом отставленных доктором, чтобы выбрать из них кого покрепче и поопытнее, но доктор его опередил.
   - Вон его возьмите, - и показал пальцем на меня. Командир звена повернулся.
   - Да он ещё не дорос...
[]
  Пётр Данилович улыбнулся.
   - Он - исключение. С его ногами штангиста он может с семидесяти метров без парашюта прыгать.
   Слово доктора - закон. Инструктора тут же поставили меня на четвереньки и переукомплектовали мой Т-4, предназначенный для прыжка на "расчековку" (полуавтоматическое раскрытие), вставив страхующий прибор и кольцо ручного раскрытия. После моего первого прыжка с задержкой двадцать секунд, с довольно неплохим результатом точности и хорошим приземлением, доктор подошёл ко мне и задумчиво произнёс.
   - Ты будешь большим спортсменом. Но только если сволочью не станешь.
   Пётр Данилович не угадал. Я не стал большим спортсменом именно потому, что для этого нужно было сначала стать сволочью

  ПО-7
  Парашют был похож на что угодно, кроме парашюта. Мы, привыкшие видеть в небе купола круглой формы с длинными стропами, замирали, увидев открытие парашюта ПО-7. "Семь" означало площадь семь квадратных метров. Позднее его называли ПО-9 серии 1.
[]
  Мастер спорта СССР Евгений Ползиков, впервые показавший "крыло" в небе Хабаровска, стоически отражал поползновения всех желающих попробовать прыгнуть на новой технике.
   - Если бы вы знали, что мне пообещали, если кто другой прыгнет на моём крыле, вы бы меня не просили, - отбивался он.
  День закончился происшествием. Евгений столкнулся в воздухе с другим спортсменом, прыгавшем на обычном УТ-15. Оба заходили на цель с разных сторон и не смотрели друг на друга. К счастью, столкнулись они на высоте пять метров и оба упали в песок. Отделались небольшими растяжениями.
  Прошёл год и такой же парашют был у другого Мастера. Михаил Улитин тоже никому не давал свой ПО-7. До сих пор никто не знает, каким образом один из Мастеров аэроклуба выпросил крыло у Улитина. И прыгнул на нём. Все свободные столпились на кругу приземления, наблюдая за маленьким прямоугольником, который летал в небе. Всё ближе и ближе к нам. Парашютист пролетает на большой высоте мимо круга, собираясь зайти на приземление против ветра. До нас доносится звук срабатывания прибора на запасном парашюте. Значит высота уже триста метров. Вдруг у парашютиста спереди появляется ярко-белый комок, который падает вниз, пролетает между ног и сзади раскрывается огромный, по сравнению с "крылом", купол запаски. "Крыло" "клюёт" вперёд, за ним ныряет парашютист и, сделав полное переднее сальто, Мастер Спорта повисает на запасном парашюте.
  Сергей забыл вытащить, после раскрытия основного парашюта, красный чекующий шнур запаски и она тоже раскрылась. В те годы, даже Мастера прыгали с приборами на запасных парашютах. Все замерли.
   - Мастер Спорта СССР Сергей Антипов демонстрирует нам срабатывание запасного парашюта З-5, - комментирует произошедшее старший тренер аэроклуба Александр Козин.
  После этого, владельцы крыльев наотрез отказывались дать нам попробовать парашют кому бы то ни было, отвечая вопросом на просьбу.
   - А помнишь...?
   Мне удалось прыгнуть на ПО-7 другое время и в другом месте. Это был мой 335-й прыжок.

[]
В. Чекалов - автор всех фотографий этого раздела.
  

  РУЧНОЕ РАСКРЫТИЕ.
   В те годы, чтобы научиться раскрывать парашют самому, нужно было отпрыгать целую программу: автоматическое раскрытие парашюта, прыжки со стабилизацией, полуавтоматическое раскрытие с имитацией выдёргивания кольца и, в случае неправильного выполнения перечисленного, инструкторы могли добавить прыжков на это упражнение.
   Я уверенно добрался до заветного "прибор на пять секунд". Вот тут-то всё и началось. В теории я знал, в подвесной системе в классе пробовал. Всё было понятно. Непонятное началось за дверью самолёта на высоте. На первый прыжок с ручным раскрытием меня выпускал А.С. Козин.
   Я выпрыгнул и раскрыл парашют. При этом закувыркался так, что он мне после приземления подошёл ко мне и сказал.
   - Ну-ну!
   Поняв, что далёк от совершенства, я стал готовиться ко второму прыжку. В этот раз выпускающим был И.Г. Загузов. И опять я прыгал первым. И снова скрутил что-то акробатическое. Загузов впечатлился так, что тоже после подошёл и сказал небольшую речь, не пропуская слов для связки, которые я не берусь повторять.
   - Вовик! Я много раскрытий видел, но то, что вытворяешь ты, это вообще... Одновременное сальто в трёх плоскостях.
   Третий прыжок на ручное мне не светил, потому что меня снова вернули на расчековку. Но вмешалась погода и меня, с разрешения доктора, завезли на полтора километра высоты, откуда я пропадал двадцать секунд, еле-еле удержавшись "на пузе", свалившись в конце в беспорядочное падение и успешно его остановив. Я "прочувствовал" воздух.
[]
Инструктор И.Г. Загузов проводит осмотр парашютистов.
   На следующий прыжковый день, поскольку никто ничего не сказал, я снова уложил парашют на ручное раскрытие. В самолёте (опять!) Мудрый Зу-Зу не стал меня выбрасывать первым, а посадил на первую левую скамейку, чтобы я мог увидеть других. Я посмотрел, добавил знаний. Подошла моя очередь и я высунул руку в дверь, "пощупав" поток воздуха. Загудела сирена и я отталкиваюсь от обреза двери, машу прощально рукой выпускающему и дёргаю, как положено, вытяжное кольцо парашюта.
   На земле ко мне подошёл Загузов.
   - Ну и чего ты раньше выдраконивался? Умеешь же.

  ВЕС ВЗЯТ!
  Машенька была словно из сказки. Маленькая, с огромными голубыми глазами и очень храбрая. Поэтому она и занималась парашютом. Упорства ей тоже было не занимать. Как она тащила свои парашюты по лестнице! Все джентельмены клуба, когда это видели, бросались к ней, забирали парашютную сумку, несмотря на её протесты, и поднимали на второй этаж.
  Только я этого не делал. Когда я нагонял её с парашютом на плече, я приседал, брал её на руку как ребёнка и шёл дальше. ("Гена, давай я возьму чемодан, а ты меня. И мы пойдём")
  Маша была моим другом и, как другу, она мне рассказала о своей проблеме.
  Проходя годовую медицинскую комиссию на допуск к прыжкам, бедная девочка выпивала полтора литра воды. Она весила всего сорок шесть с чем-то, а по парашютным правилам тех лет, минимальный вес парашютиста должен быть сорок восемь килограммов.
   - Бедненькая, - пожалел я, - так ведь и уписяться можно.
   - Да вот... еле вытерпливаю, пока взвешусь.
   - А девчонок как взвешивают? Голыми?
   - Нет, в трусах.
  Я задумался лишь на мгновение. Критически посмотрел на её размеры и придумал:
   - Я принесу тебе диск от штанги. Засунешь его в трусы.
  В поликлинике мы уединились в углу, я вытащил из сумки два маленьких диска весом по 1кг 250г. Они были заранее обвязаны верёвочками и завёрнуты в марлю, чтобы не холодили тело. Маша отвернулась, засунула балласт к себе спереди, я помог завязать сзади. Узел мы хорошо запрятали и девчонки пошли кабинет.
  Выйдя оттуда, Маша отыскала меня глазами и показала большой палец. Я ей кивнул на мою сумку, а сам пошёл на медосмотр.
   - Сорок девять килограммов и сто граммов, - гордо сказала Маша, когда мы шли к автобусу.
  Зимний день. Двадцать градусов мороза. Маша прыгает первая. На пристрелку. Потом самолёт делает круг, инструктор снова открывает дверь и его глаза перестают моргать: парашюта нигде нет! Лётчик оборачивается, хохочет и показывает пальцем вверх. Там Маша летает на своём парашюте уже метров на триста выше самолёта. Зимой тоже бывают термики. Она приземлилась лишь после того, когда второй борт начал взлетать.

  ОЙ-ЁЙ!
  Выпускающего на последний взлёт не было. В то время советские парашютисты ещё не были суеверными и не боялись слова "последний". Вообще-то выпускающие были, просто у них не было уложенного парашюта. Кто-то не успел уложить, а кто-то вообще не собирался этого делать.
   - Возьми любой уложенный и выпусти, - сказал командир звена А.Н. Семергееву.
[]
Инструктор А. Семергеев

  Тот подошёл к брезентовому полотнищу, где были сложены парашюты и потыкал рукой в сумки. Нашёл уложенный, вытряхнул и начал надевать подвесную систему на себя. Мы стояли проверенные и переписанные, поэтому, когда Семергеев взял в руки свою каску, мы уже шли один за другим к самолёту.
  Расселись. Завёлся мотор, инструктор зацепил ногой подножку и втянул её в самолёт, закрыл дверь и покачивая пальцем, пересчитал парашютистов. Потом подошёл ко мне, перецепил на тросе карабин моей вытяжной верёвки, пересаживая меня последним.
   - Со мной пойдёшь! У меня тоже Т-4, - прокричал он, перекрывая шум мотора.
  Набрали высоту. Попарно парашютисты исчезают в раскрытой двери. Мы остаёмся вдвоём. Инструктор вытаскивает у себя вытяжную верёвку и хватается рукой за прибор, контролируя его остановку. Поворачивает меня на сиденье и повторяет ту же операцию со мной, придерживая парашют рукой и говорит мне.
   - Я - первый! Ты через секунду. Понял?
  Я киваю. Ничего себе! Последний буду прыгать. Словно выпускающий!
  Лётчик оборачивается и жмёт кнопку сирены. Семергеев прыгает. Я проговариваю про себя: "триста двадцать один" и тоже шагаю в пустоту. Стабилизирую падение, смотрю на инструктора, который висит в воздухе ниже меня и дёргаю кольцо. Сразу после этого вижу, как начинают округляться глаза Александра Николаевича. Ой-ёй! Оборачиваюсь и через плечо вижу лежащий на спине шаровой вытяжной парашют. Учёба была не зря! Не успеваю ничего подумать, а руки сами, по очереди, бьют локтями по парашюту. Вытяжной улетает далеко назад, я приготавливаюсь к динамическому удару раскрытия и краем глаза ухватываю раскрывающийся внизу парашют Семергеева.
  Приземляемся в песчаный круг. Собираю парашют на руку. Возле меня появляется тень. Поднимаю голову. Рядом стоит инструктор с парашютом под мышкой. Он даёт мне щелбана по каске и прикладывает палец к губам. Понятливо киваю и мы идём на старт, где уже грузят парашюты в машину.

  УКЛАДКА
  В аэроклубе появились лишние 'утэшки'. Ну, не совсем так прямо взяли и появились, а просто ушли некоторые спортсмены и парашюты освободились. Александр Козин окинул взглядом спортсменов, которые отрабатывали по очереди элементы акробатики в тренажёре и произнёс.
   - Тот, кто сейчас уложит УТ-15 без ошибок, в эти выходные будет на нём прыгать.
  Все замерли. Такого ещё ни разу не было. Я скромно промолчал зная, что у меня шансов нет. Я даже не держал этот парашют в руках. Кроме того, мне и Т-4 хватало, потому что я недавно пересел на него с перкалевого Д-1-5У.
  Один из спортсменов постарше решился и начал готовить парашют к укладке. Мы побросали все дела и выстроились возле укладочного стола. Хотелось порадоваться за товарища. Он добросовестно налистал полотнища, натянул чехол и, когда взялся зачековывать ранец, инструктор сказал.
   - Можно не продолжать. Уже сделал три ошибки. Все грубые. Кто ещё желает попробовать?
  Никто не ответил. Козин поднялся с табурета, сунул в карман блокнот, в котором что-то помечал и взялся за парашют.
   - Показываю правильную укладку.
  Я стоял среди других, загибая пальцы рук, отмечая этим этапы укладки. Вернувшись из аэроклуба, первым делом раскрыл мои конспекты по парашютному делу и добросовестно записал туда всё, что видел и слышал, по новой зажимая пальцы.

  Много лет спустя, рассказываю моим ученикам этот случай и учу их правильной укладке не только тех парашютов, на которых они прыгают, но и других, на которых они будут прыгать, достигнув нужного мастерства. Малыши старательно записывали, учили, сдавали зачёты и всегда могли помочь любому спортсмену в укладке. Я же, значительно облегчив себе учебный процесс, иногда, проходя мимо отличившегося чем-нибудь парашютиста, небрежно говорил.
   - Прыгни на том парашюте. Посмотри, если он тебе понравится.
  И наслаждался, наблюдая всю радостную гамму эмоций на лице и в поведении ученика. Не задолго до того, как расстаться с парашютизмом, я пересаживаю одного моего отличника на 'крыло'. Решаю дать ему залпом все возможные сегодняшние прыжки, потому что в этот день были свободные ещё два парашюта этого типа, плюс мой, поскольку решил не прыгать. Я сам и несколько моих учеников, сменяя друг друга, укладываем парашюты. Малышу остаётся только прыгнуть, оставить парашют на укладочных столах, надеть готовый и подняться в следующем взлёте. Восемь прыжков подряд сделал он на новом парашюте. Вечером, на разборе прыжков, спрашиваю его об ощущениях.
   - Ну, в общем, нормальная машина, - басит ломающимся голосом безусый юнец, - Я его не совсем ещё понял. Но зато почувствовал, чем отличается ваша укладка от других. Все раскрываются мягко, постепенно, а ваша ка-ак даст!
  И я рассказываю и показываю моим ученикам секрет укладки парашюта ПО-9 серии 2, который ускоряет его раскрытие.

  ПЕРВЫЙ БЛИН.
  Парашютистов в СССР всегда было много. Так и должно было быть в стране, которая изобрела новый вид войск. Правда, никогда не применила его ни в одной войне, но речь не об этом. Правила ДОСААФа и требования спортивных разрядов указывали, что парашютист должен был подготовить учеников. Тот, кто имел уже Третий разряд, обязан был научить трёх новых парашютистов до этого уровня, иначе могли не присвоить следующий - Второй, не смотря на выполнение прыжковых норм. Второразрядник, собирающийся выполнить Первый разряд, был обязан иметь семь учеников, перворазрядник - десять и так далее.
  В дальнейшем, эти правила стали игнорировать, что и привело к разрушению досаафовской структуры. Правда, и страна рухнула в небытие, потому что перестали следовать многим другим нормам, законам и правилам.
  Я решил подготовить группу парашютистов, о чём и сообщил руководству хабаровского аэроклуба. Мне разрешили и объявили набор. Записались семьдесят два человека. Толи инструктор из меня тогда был никакой, толи медицина была тогда слишком строгая, но из этого списка только семь человек выполнили положенные им три прыжка с парашютом.
  Увы, я почти никого не помню из той моей первой группы и мне до сих пор за это стыдно. Я их сразу бросил после окончания курса, как тогда делали все инструктора. Выживали сильнейшие. Да и чему я их мог научить выше начального уровня, если сам ничего не знал.
  Некоторые из моих первых учеников успешно продолжали прыгать с парашютом и мне было приятно встречаться с ними.
[]

  Первый закон парашютизма: МЕНЬШЕ НАРОДУ, БОЛЬШЕ ПРЫГАЕМ.

  Часть вторая.
  На парашюте в погонах.

  - Товарищ прапорщик! Я не буду прыгать.
Моей маме приснился сон, что у меня парашют не открылся
  - Ещё нам отказчиков не хватало! На, бери мой парашют,
а я на твоём прыгну.
  Солдат прыгает и повисает под куполом.
Мимо пролетает что-то тёмное и до него доносится:
  - Я в гробу видел твою ма-а-а.....!
  (армейский анекдот)

  ЭХ, ТОВАРИЩИ!
  В Хабаровском аэроклубе меня невзлюбили сразу. Сделав три первых прыжка с группой парашютистов, подготовленных Александром Бел... в Хабаровском медицинском институте, я задумал продолжать парашютные прыжки и был включён в уже существующую группу младших спортсменов, у которых было уже по 10-12 прыжков. Все смотрели на меня свысока, знали распорядок и правила в клубе, понимали понятие 'рвануть прыжок', и с завистью глядели на более старших товарищей, которые уже напрыгивали под сотню прыжков с парашютом.
  Мне всё это было до лампочки и я вёл себя как обычно: первым хватался за любую работу, помогал всем, кто этого хотел, чаще других дежурил по старту, бегал за 'пристрелкой'. За глаза меня уже называли подлизой, выскочкой и прилипалой. Зачастую, на прыжках случалась подобная ситуация:
  - Пристрелка в воздухе! - раздавался зычный голос инструктора на старте, - Кто за ней побежал?
  Никто не собирался бежать, потому что все дружно загибались над своими парашютами, готовя их к прыжку, надевали их на себя, всем своим видом демонстрируя, что они бы и рады были сбегать за пристрелочным парашютом, но тогда надо снимать всю сбрую.
  - Сейчас сбегаю! - отзывался я, отставляя все дела по приготовлению к прыжку и отправлялся в поле, пытаясь вычислить место падения парашюта, отрабатывая таким образом теорию расчёта точности приземления. Принеся на старт 'пристрелку', я тут же получал команду от инструктора на осмотре.
  - Готовься в следующий взлёт!
  Это означало, что кого-то из уже выстроившихся спортсменов отставят, чтобы дать мне место в самолёте. Это ещё и означало, что ещё один парашютист будет меня почти ненавидеть.
  - Почему до сих пор не вскопан круг приземления? - гремел голос руководителя полётов или, опять-таки, инструктора на старте. И все опять принимались имитировать деятельность, чтобы не брать в руки лопату. Само-собой разумеется, что я один из первых начинал ворошить песок, ходя с лопатой по кругу вокруг фанерного 'ноля', лежащего в центре.
  По правде сказать, были и те спорсмены, которые хорошо ко мне относились, зная, что ко мне можно было обратиться с любой просьбой и я брошу все дела, чтобы помочь. Не важно, что это будет: поискать в болоте упавший туда чехол парашюта или просто подержать запаску при укладке.
  Попав на службу я обнаружил там выходцев из аэроклуба, которые не собирались менять своего ко мне отношения. Они, можно сказать, элита советского спорта, а я в их глазах так и оставался мелочью недостойной внимания.
  Но было одно 'но' во всём этом. Бывшие аэроклубные спортсмены были рядовыми Советской Армии, а я уже сверхсрочником.
  - Старшим на укладке остаётся..., - начальник команды называл меня и мне оставалось только подчиниться. Но бывшие мои клубные товарищи не собирались просто так встать под моё командование.
  - Товарищ капитан! Но есть же и более опытные парашютисты, как например..., - попытался высказаться один из элитных спортсменов.
  - Товарищ солдат! - взвился начальник команды, - Здесь я приказываю! В армии приказы не обсуждаются, а выполняются!
  Прошло время.
  Разладилось всё, развалилась спортивная команда и все участвовали в финансовых разборках, по делу о незаконных получениях денег за прыжки с парашютом, организованных бывшим начальником команды, капитаном Колыгиным. Дело расследовал специальный инспектор финансового отдела округа в звании майора.
  В один из дней, инспектор вызвал всех бывших аэроклубовцев для уточнения количества прыжков, выполненных командой за период руководства вышеупомянутым капитаном.
  - Товарищ майор! - вдруг обратился рядовой Федорченко к инспектору, - А товарищ сверхсрочник тоже участвовал в оформлении документов и, значит, совершал преступление за которое должен понести уголовное наказание. Ведь это так?
  Майор замедлил движения, поднял голову и посмотрел в честные глаза солдата.
  - Вы действительно так считаете, товарищ солдат?
  - Да!
  Майор уже знал о том, как эти воины, будучи ещё на гражданке, ездили на армейские соревнования по чужими солдатскими документами и попались там на подлоге. Разумеется, что начальником спортивной команды, который их привозил в город Старый Крым был всё тот же капитан Колыгин Виктор.
  - А вы тоже так думаете? - почти ласково спрашивает майор рядового Никитенко.
  - Да, товарищ майор! Я тоже так считаю.
  - А вы? - обращается майор к третьему участнику нашего сегодняшнего собрания.
  Вова Кривец никогда раньше не проявлял ко мне никакого высокомерия, наши отношения были если и не дружескими, то и не враждебными. Кривец искоса взглянул на меня, опустил взгляд на пол и покивал головой. Майора это не удовлетворило.
  - Товарищ солдат! Я вас спрашиваю: вы тоже поддерживаете ваших товарищей?
  - Да, - не поднимая головы, тихим голосом проговорил солдат.
  Майор, словно раздумывая, провёл несколько линий карандашом по чистому листу бумаги.
  - Все свободны, кроме сверхсрочника!
  Солдаты ушли. Майор посмотрел на меня испытующим взглядом.
  - Ну, ты всё ещё утверждаешь, что вы все воспитанники одного и того же аэроклуба?
  -Товарищей по клубу не выбирают, выбирают только друзей. Эти никогда не были моими друзьями.
  - Ладно! - у майора появилось какое-то игривое настроение, - Позаботимся и об этих иудушках.
  И позаботился: никто из троих так и не смог как-то вырасти по службе, закончив её простыми солдатами, как и пришли в армию. В то время как другие солдаты, бывшие участниками спортивной парашютной команды стали сержантами, старшинами роты и заместителями командиров взводов.
   Поимённо перечислю моих настоящих товарищей: Старшина Вирюшкин, старший сержант Раскатов, сержант Реуцкий и рядовой Андросенко, который категорически отказался получить звание сержанта.

  КАМИКАДЗЕ.

Прикрыв дверь "антона", чтобы никто не видел, я и Прапорщик смотрели на Подполковника. Вырвав кольцо правой рукой, он сидел в подвесной системе, обхватив руками запаску, зажмурив глаза и ожидая раскрытия парашюта. Т-4, тем временем, раскрываться не спешил. Полностью вытянувшись, парашют попал в "продувку" и лишь трепетал передней кромкой в нарастающей скорости.

   - Раскроется?
   Я утвердительно кивнул и, словно в ответ на это, купол вспыхнул красно-зёленым цветком на заснеженном фоне.
   - Советская техника - надежная техника.

Началось это однажды... Подполковник, не будучи специалистом, был назначен заместителем командира по воздушно-десантной подготовке. Убивалось при этом много зайцев. В том числе и то, что его в любой момент можно было заменить на своего выдвиженца. Не блистая особенно разумом ни в одном деле, кроме пьянства, Подполковник вдруг решил, что он должен иметь больше всех прыжков. И приказал спортивной команде укладывать ему на каждый день по восемь парашютов.

Спортсмены, все выходцы из аэроклубов, с прохладцей отнеслись к нововведению, а в один из дней вообще забыли подполковничьи тряпки. Приехав на прыжки на своем "уазике" Подполковник пришел в ярость и начал разборки.

   - Кто сегодня ответственный на старте?!
   - Вот он -, указав на меня, прогнулся старлей, начальник команды, бабник и пьяница, любивший прокутить прыжковые деньги солдат в хорошей компании.

Поставив мне пятки вместе - носки врозь, Подполковник не стал терять время на многословие.

   - Я отстраняю вас сегодня от прыжков и назначаю ответственным за укладку и погрузку моих парашютов! Понятно?
   - Так точно, товарищ подполковник!

Поскольку в приказе ничего не было сказано о заполнении паспортов укладки, я не стал себя этим утруждать. Заодно и укладкой. Просто растягивал парашюты в длину, натягивал чехол и запихивал все это в ранец. Ни один глаз не мог отличить на вид в каком состоянии находилось содержимое. И только его запаска была уложена более, чем внимательно. Надо отдать должное аппаратам. Почти три десятка прыжков сделал Подполковник на неуложенных парашютах.

После приземления мне пришлось поупражняться в словопрениях с Начальником команды. Потому что Подполковник не попал на площадку приземления.
   - Ты что, опять проблем захотел?
   - А ты видел, на какой высоте он раскрылся? А ведь после тебя прыгал. Вот и объясни товарищу заму, что такое ручное раскрытие. Прыгает, как смертник.
   - Точно! -, подхватил один из спортсменов, - камикадзе он и есть. Глаза еще в самолёте закрывает.

А я, укладывая парашют, подумал, что это неплохая идея: выбрасывать Подполковника так, чтобы он не попадал на площадку. Всё равно за ним машина ездит. А без него так спокойно на укладке. В ближайшем будущем Подполковник перестал испытывать советские парашюты и приступил к осваиванию экстремальных приземлений.

Потом наши пути разошлись. Подполковник попал в Афган, устроил там какие-то спортивные прыжки, получил во время них пулю душмана в мягкое место, орден и возвращение на родину.
Старлей стал подполковником, личным другом Паши-Мерседеса, героем войны в Чечне, куда он, кстати, сам не поехал, а отправил своего начальника штаба и получил полковника за расстрел Белого Дома.

   А я занялся изучением иностранных языков.

  НОВОЕ ЧУВСТВО.
  Начальник спортивной парашютной команды, хоть был и алкаш, но не дурак. Знал, что служить ему ещё, как медному котелку. Поэтому и дружбу водил с перспективными подполковниками, да полковниками. Станут, понимаешь, когда-нибудь, званием повыше, в плечах пошире и не забудут верного и услужливого друга.
  И эти его друзья относились к спортсменам, как баре к холопам. Стоим, как-то, ожидая самолёт, планируем групповой прыжок. И на нашу беду появляется начальник штаба с челядью, в парашюты обряженные. Проходя мимо строя, он небрежно тычет в грудь каждого попавшегося пальцем:
   - Ты, ты и ты. Во вторую шеренгу! Эй! Папуас! Я кому сказал: пошёл вон!
   - Слушаюсь, товарищ подполковник! - испуганно шарахнулся солдат.
  Начальник команды, подбежал и виртуозно заёрзал возле офицеров.
   - Товарищ полковник сюда, пожалуйста, разрешите проверить парашют, товарищ полковник?
  Подполковник обласканный отсутствием приставки в обращении, даже ростом стал повыше.
  Я же стою молча, зная, что последует дальше.
   - Ты! - Начальник команды в мою сторону, - Выпускающим пойдёшь!
   - Есть!
  На правах выпускающего, я не сажусь на скамейку в самолёте и стою в проходе, держась за тросы. Набрали высоту. Начальник команды занимает весь проём открытой двери, поворачивается и командует: "Приготовиться!". Через некоторое время прыгает. Я поворачиваюсь к подполковнику и вижу остекленелые глаза. Согнулся, приготовился. На жизнь или на смерть. И мелькает у меня мысль.
   - Пошёл! - и, высунувшись на руках вслед прыгнувшему, я из всей силы пинаю его в зад.
  Поворачиваюсь к следующему, смотрю в глаза и повторяю действие. Спортсмены давятся от хохота, прикрыв ладошками рты. Повернувшись в очередной раз, я вдруг вижу любопытные глаза последнего офицера группы. "Сколько же у него прыжков?" мелькает мысль. Додумывать некогда, хватаю его за лямку, подтаскиваю к двери и он с воплем "Не пина-а...!" исчезает за бортом.
  На хохот спортсменов испуганно оборачивается пилот. Я показываю ему рукой 'Второй круг и повыше'.
  После прыжка я подхожу к группе офицеров, как к куче ядовитых змей. И на подходе слышу фразу подполковника.
   - Правда говорят, что с количеством прыжков появляется опыт и чувство прыжка. Меня сейчас так шарахнуло в момент раскрытия,... и задницу почёсывает.
   - Ты знаешь, что тебе будет, если я расскажу? - прозвучавший над ухом голос заставляет меня вздрогнуть. Сзади стоит молодой старлей из штабистов.
   - Ты не расскажешь, - безапеляционно заявляю я, - Не будешь же ты портить ему чувство прыжка?
   - Не буду, - соглашается старлей, - Но ты, всё равно гад. Меня мог бы и не пинать.

  В НУЖНОЕ ВРЕМЯ В НУЖНОМ МЕСТЕ.
  В ситуацию может попасть каждый. Вывернуться без особых потерь половина попавших. Только десять процентов могут себе позволить поиграть со случаем, оставаясь в выигрыше. Это уже высший пилотаж. Что-то вроде того, как вступить в игру в самой её середине, не зная правил. И, с блефом или без, заставить отступить всех противников. А если добавить сюда немного везения, то получится просто фантастика. Такого не бывает!
  Не знаю что послужило причиной выбора моей персоны, экономия на командировочных, убрать меня с глаз долой, непрестижность мероприятия, но отправили меня во столичный краевой центр для того, чтобы привезти двух шоферов-призывников в нашу бригаду. Поехал. Краевой призывной пункт как муравейник. Кучки уже лысых пацанов под присмотром вояк. Лейтенанты, капитаны, майоры. Всех цветов и калибров. С солдатами, матросами или без оных. С папками или просто с пачками личных дел под мышкой.
   - Вов! Помоги! Моряки на три года забирают.
  Ну вот ещё. Мой старый аэроклубовский товарищ. Легко сказать, помоги. Не подойду же к старлею, отдай, мол. Пошлёт меня морячина, не поглядев ни на эмблемы десантные, ни на разницу в весе. Да ещё и прав будет.
   - Сейчас,- говорю,- Что-нибудь придумаю.
  А придумывать-то и нечего, блин. И вдруг вижу в толпе полковничью папаху с синим верхом. Ма-аленький такой полковник, только папаху и видно, но я уже зверею, чувствую шанс. Ледоколом разваливаю толпу навстречу папахе... Десантные эмблемы! Я раздвигаю каких-то случайно оказавшихся рядом офицеров и прикладываю руку к виску.
   - Товарищ полковник, разрешите представиться...
  Он не дослушав подаёт ладонь.
   - Как дела? Всё ли в порядке? Может помощь нужна?
   - Так точно, товарищ полковник, моряки забирают спортсмена-парашютиста.
  Старый терьер напряг ноздри, почуяв дичь, сверкнул глазами, снова при деле оказался...
   - Где? Мы своих не отдаём.
  Я без всякой субординации расшвыриваю толпу, всех, кто попадается по дороге, открывая пространство для прохода полковника. Призывники и солдаты просто отлетают в сторону, а офицеры, удивлённые такой бесцеремонностью, резко поворачиваются и застывают с поднятой правой рукой. Рефлекс, однако. Успел!
  Кивнув на старлея, я устраиваюсь за спиной полковника, расставив ноги и заложив руки за спину. У моряков получается хуже. Им так перед полковником стоять не положено.
   - Здравствуйте, товарищ старший лейтенант! Ну, посмотрим, каких вы орлов набрали для защиты нашей Родины. Дайте ка мне личные дела, - и мне через плечо вполголоса, - Который?
  И перебирает тоненькие папки.
  Я на ухо потихоньку: "Этот". Папка откладывается под палец. Затем накрывается ещё одной.
   - А посмотрю я, какой народ во флот идёт, - играет свою роль полковник, - Призывник такой-то!
   - Я!
   - Как дела, сынок, с желанием идёшь?
   - Да мне бы лучше на два года попасть служить, товарищ полковник...
   - Нет, молодой человек! Не мы выбираем. Родина нас выбирает. Она лучше знает, где мы нужнее.
  Я жёстко уставляюсь на своего друга. Тот едва заметно кивает и опускает глаза: понял.
   - Призывник такой-то!
   - Я, товарищ полковник!
   - С желанием идёте служить во флот, молодой человек?
   - Так точно. Я специально готовился для службы. У меня семьдесят прыжков с парашютом.
   - Что? Парашютист! Во флот? Товарищ старший лейтенант, пожалуй, я его у вас заберу.
   - Товарищ полковник! Я уже отправляюсь. У меня уже всё оформлено...
   - Ничего страшного. Пойдите напрямую к председателю комиссии и скажите, что полковник Еловиков забрал одного призывника и приказывает дать вам другого и побыстрее.
  В поезде мои пацаны с наслаждением уплетают домашнюю снедь, а мне думу думать надо: как теперь в бригаде вывернуться? Что не говори, а моя самодеятельность мне икнётся. И как назло не могу придумать никаких оправдательных мотивов. Зайдя на территорию части, по закону подлости, сразу попадаю на командира и начальника политотдела. Мля! Не упустят возможности, проконтролировать лишний раз моё поведение. И, вполголоса посоветовав пацанам повесить на морды идиотско-почтительные маски, я отправляюсь печатным шагом к подполковникам. На пятом или чуть позже шаге в голове зреет идея.
   - Товарищ подполковник! ... прибыл с двумя призывниками. Один шофёр и, по приказу полковника Еловикова, один спортсмен-парашютист.
   - Гы-гы-гы! - по-лошадиному заржали подполковники, обдав меня водочным перегаром, - Вот, что значит интерес появился...
  Пронесло. И я чувствую, что мой выстрел не просто в "десятку", а в самый центр попал. Есть тут ещё какая-то история, которой я не знаю, но сделал её продолжение. А было так. Год назад парашютная команда округа заняла последнее место и министр обороны послал в округ строгий выговор ответственному за подготовку. Командующий округом был уже генералом, который очень хотел жить в Москве. И выговор ему был совсем ни к чему. Отправив его в отдел, он дописал, что выговор объявляется ответственному офицеру отдела. Значит дальше его не перешлёшь. Начальник отдела ещё не был генералом. И очень хотел им стать. Опять, значит, не с руки портить послужной список. Крутили-вертели и придумали.
  Дать выговор полковнику Еловикову руководителю тыловой службы. Генералом он не будет, потому что через год уходит на пенсию. А на размере пенсии выговор никак не отразится. Старый пенёк, откатавший всю службу как кот в масле, чуть не свихнулся получив строгача на последнем году службы. Да ещё и от министра обороны. На его жалобное блеяние, что он совсем не причём, начальник отдела резонно заметил, что надо интересоваться всем, что происходит в отделе и округе, раз уж носишь десантные эмблемы. И не было более ревностного попечителя в дальнейшем у спортивной команды. Каждый приезд полковника начинался с визита к парашютистам. А потом уже и я подвернулся.
  А строгий выговор ему после этого случая сняли. Аккурат перед пенсией.

  ПОЛУКРИМИНАЛ.
  Захожу к начальнику парашютно-десантной службы и вижу на полу валяющиеся парашютные страхующие приборы. Странный способ хранения.
   - Чего это ты их так покидал?
   - Это - списанные. В металлолом пойдут. Ищу, кому сбагрить.
  Ничего себе! В аэроклубах приборов нет, а тут в металлолом отправляют. Армия всегда была паразитом в этой стране. Не умея защитить народ в войне, всегда использует самое лучшее, портит его и уничтожает вместо того, чтобы обратно народу отдать. Я уже видел, как рубили топором списанные дублёные полушубки, потому что их списали, а отдавать и продавать нельзя. Но приборы было жалко.
   - И сколько на них прыжков?
   - На многих ни одного. Просто время подошло на списание.
  Мозги у меня начали вращаться с повышенной скоростью. Я помнил, как в арсеньевском аэроклубе переставляли приборы с одного парашюта на другой, чтобы больше учеников могли прыгнуть.
   - Слушай! А как происходит сдача на металлолом?
   - Да мне для отчёта просто нужна справка о сдаче 200 кг цветного металла. И всё.
   - Будет тебе справка. А может ещё что нужно? Тебе лично или для службы.
   - Пару кубов пиломатериала для стеллажей и мотор электрический на вытяжку в сушилку.
   - Будет. Приборы я заберу.
   - А барокамеру для их проверки тебе не надо?
  Ничего себе праздник начинается! Убегаю звонить в аэроклуб и объясняю ситуацию. Руководство тут же обещает всё, что нужно. Справку, говорят, можем хоть на полтонны сделать.
  Процесс пошёл. Однажды вечером я с моим коллегой парашютистом из прапорщиков, втихушку, вывозим ко мне на хату приборы и барокамеру. Начальник ПДС предупредил, что он ничего об этом не знает и, если попадёмся, могут быть проблемы. Мы не попались.
  Сделка состоялась и аэроклуб Арсеньева до сих пор прыгает с приборами из тех, что чуть не пошли в металлолом.

  НИЧЕГО НЕВЫПОЛНИМОГО.
  Памяти Миши Микаэляна (Соловьёв)
  Глупая, нелепая смерть.
  Он был маленьким и худеньким малышом шестнадцати лет. Среди учеников моей первой парашютной группы. С большой копной вьющихся чёрных волос. Любопытный и серьёзный не по годам... Миша стал солдатом-десантником. Уже развернулись плечи. Но слегка ссутулилась спина. И вдруг облысела голова. По-настоящему. Лишь кое-где остались островки прежней буйной растительности. Миша брил остатки бритвой и по специальному разрешению командира части носил паричок, подстриженный накоротко.
  В разгар строевого ежегодного смотра вдоль строя части идёт зажравшийся штабной полковник из округа. "головные уборы снять!". И вдруг среди просвечивающих розовой кожей затылков полкан видит неуставно длинные волосы.
   - Это что такое! На кого похож?! Немедленно!! Пять минут на стрижку! Бегом!
   - Есть!
  Миша бегом убегает с плаца, забегает за угол первой казармы, срывает парик, прячет его за пазуху и бежит обратно. Тем временем полковник раздалбывает комбата:
   - Распустились тут! Не следите за личным составом...!
  Командир батальона видит возвращающегося солдата и поджав губы, чтобы не расхохотаться, слушает лай проверяющего.
   - Товарищ полковник! Ваше приказание выполнено! Разрешите встать в строй?
  Полковник, остолбенев, глядит на Мишу, на иссиня-выбритый череп, на берет, что держит Миша в руке и не знает, что делать. Издалека на это глядит командир части. Ухмылка на его физиономии говорит о том, что он понял комизм происходящего.
   - Дак, это... вот...-, тянет время полковник, - Встать в строй!
   - Есть!
  Офицер забывает, что надо делать дальше и уходит к командиру части.
   - Послушайте, как это можно, за полминуты побрить голову?
   - Для десантника нет ничего невозможного, товарищ полковник!
   - Да, я понимаю... Но всё-таки!
  
  
  РАЗБОР ПРЫЖКОВ.
   Капитан, приехавший с ГСВГ был крутее варёного яйца. Сразу нашёл общий язык с начальником спортивной команды и на первых же прыжках, уже примерял на себя Т-4 чужой укладки.
   - Ты погляди, как он напяливает на себя подвесную, - буркнул один из солдат-спортсменов, проходя мимо меня.
  Капитан и в самом деле напяливал.
  В самолёте, как обычно, начальник команды прыгает первым для того, чтобы было больше времени для укладки парашюта. Следующим я выпускаю капитана. Тот мешком вываливается из двери и его тут же забрасывает на сальто.
   Скрестив руки на груди и сжав ноги вместе, он свистит вниз, делая уже седьмой переворот. Я и прапор глядим на него сверху.
   - Пипец! - повернулся ко мне прапор.
   - Нет, я ему прибор с превышением выставил...
   Но закончить фразу я не успеваю, потому что капитан, уже изрядно приблизившийся к планете, рванул кольцо запасного парашюта. После того, как последний раскрылся, сзади выпала оранжевая колбаса основного.
   Сверху было видно, как с места сорвался "уазик" полковника. "Ну, вот теперь, точно пипец", - подумал я.
  После капитана прыгал подполковник - заместитель командира части. Повернувшись к нему, я объяснил заход на круг. Потому что он тоже прыгал на Т-4. Очень внимательно рассчитываю прыжок и выпускаю. Подполковник раскрывается так, как положено. А уазик полковника уже стоит рядом с кругом приземления спортсменов.
   Я, выпуская парашютистов, указываю на эту изменившуюся обстановку и напоминаю, что точность надо отрабатывать, как на госэкзаменах. Иначе.... кто его знает, что будет иначе.
   Прыгая последнему, мне совсем не сложно зайти на пятак, но бить по нему ногой я не стал, потому что рядом с кругом стоят по стойке "смирно" все прыгнувшие офицеры и спортсмены. И ближе всех, уперев кулаки в бока, полковник.
   Приземлившись на две ноги без падения, я картинно роняю купол в сторону и, узрев напряжённость на кругу, прикладываю руку к каске:
   - Товарищ полковник! ... выполнил очередной тренировочный прыжок на точность с результатом...!
   Командир части выслушивает меня, приложив руку к фуражке. Затем поворачивается к начальнику команды и недипломатично.
   - Ещё раз, нах, увижу, что боевые офицеры прыгают на спортивных парашютах..., сам знаешь, что будет.
   - Так точно! Понял! - рявкает начальник команды, обрадованный тем, что гроза начинает стихать.
  Но тут отличается замкомандира. Тот, который заместитель:
   - Товарищ полковник? А я в круг попал.
    Полковник, уже занеся ногу на порожек "бобика", лениво поворачивает голову.
   - Ну и что? Ещё раз увижу на этом парашюте, ты ко мне на х.... попадёшь. Понял?
   - Так точно, товарищ полковник, - согласился зам.
   И прыжки продолжились.

  ИНИЦИАТИВА НАКАЗУЕМА.
   Вся спортивная парашютная команда метала гранаты. Учебные. Для зачёта в "лошадином упражнении" на соревнованиях, три гранаты надо было закинуть в коридор семи метров шириной на расстояние превышавшее 50 метров. У всех почти получалось. Почти - это значит одна попытка была успешной, а двум другим не хватало нескольких метров. Я, в основном, отдыхал, потому что мои гранаты стабильно ложились за нарисованной линией с флажком около неё.
   - Смирно! - подал команду начальник команды и бегом побежал к незнакомому подполковнику с докладом.
  Тот выслушал доклад, подошёл поздоровался, выслушал хор в виде "Здра-жла-трищ-лковник!" Это был новый заместитель командира части. Молодой ещё и поджарый. Чувствовалось, что спортивные телодвижения ему ещё как родные. Он отметил некоторые ошибки в технике метания гранаты, позанимался с нами отработкой движения, снял и повесил на металлический барьер из трубы, опоясывающий стадион, свою форменную рубашку и пошёл первым на рубеж метания.
   Одну за другой он запустил гранаты на зачётную дистанцию и предложил нам повторить. Все начали усердно и успешно повторять. Получилось со всех попыток у всех, кто кидал раньше меня. Моя первая же граната очень высоко преодолела пятидесятиметровый рубеж и, отказываясь приземляться, продолжила путь на десяток метров дальше и рубанула своими гранями по рубашке и барьеру. Грохот был как от разрыва.
   - Отставить! - заорал испуганный начальник команды.
  Все замерли.
   - Да можно уже и не отставлять, - филосовски заметил подполковник, подошёл к рубашке, взял в руки и задумчиво пропросовывал пальцы в сквозные дыры на материи, - Инициатива наказуема, ё-ка-лэ-мэ-нэ! Только на прошлой неделе пошили.

  ХЛОПЧИК.
   Подполковник был настолько маленьким, что парашют развернулся при раскрытии, сложился опять и рухнул всей своей тяжестью на собственные стропы. Прихватив одну из них, купол раскрылся заново. Глубокий перехлёст! Подполковник поднял голову и остолбенел: вместо привычного кругляка, над головой была какая-то неправильная 'восьмёрка'. Он не помнил, что надо делать в таких случаях, хотя и слышал инструктаж перед прыжками.
   - Ой, хлопцы, что делать?! Ой, хлопцы, что делать?! - заверещал он и продолжал вопить до тех пор, пока не шлёпнулся наземь недалеко от старта, мгновенно освободился от подвесной системы и забегал вокруг парашюта, хватаясь за его разные части.
   - Что, хлопчик, спасся? - невозмутимо спросил его полковник Шпагин, заместитель командира части по воздушно-десантной подготовке. Такое прозвище за ним и осталось

  БЕЗ ПАНИКИ.
   Сам полковник Шпагин был Мастером спорта. Ещё из самых первых, когда для выполнения норматива было нужно выпасть из самолёта, развернуться на ориентир, стабильно пропадать и рвануть кольцо ровно на 30-й секунде. За свою парашютную жизнь он видел столько разных случаев, что ничто не могло вывести его из состояния полного спокойствия.
   Лётчики, торопясь закончить выброску, начали разворот ещё до того, как последние солдаты бежали по задней рампе. Последнего парашютиста, с раскрывающимся парашютом, закинуло в купол предпоследнего струёй от мотора. Два человека на хлопающих тряпках полетели к земле.
   - Ой, надо что-то сделать! Сделайте же что-нибудь! - запричитал командир части полковник Баглай, дёргая за рукав полковника Шпагина, смотрящего вверх.
   - Сейчас они долетят до земли, мы поедем туда и что-нибудь сделаем, - невозмутимо ответил тот, знаком показывая водителю 'скорой помощи' в направлении снижающихся.
   Авто сорвалось с места. В это время, нижний парашютист выбросил запаску, его выдернуло из кучи и второй парашют успел наполниться до того, как оба оказались на земле.
   - Всякая самодостаточная система имеет свойство для самоурегулировывания, - философски заметил зам своему командиру, вытиравшему пот со лба.

  СУБОРДИНАЦИЯ.
  Когда тебя прессуют со всех сторон правила игры (а жизнь - это игра) можно не соблюдать за их ненадобностью. Ряд высокопоставленных офицеров нашей бригады взял курс на мою полную дискредитацию. И плевать всем было на то, что я выступаю за сборную части по парашютному спорту, что непьющий и негулящий. Типа, сказано, что бурундук - птичка...
  Я, по совету старших и более опытных в склочных вопросах товарищей, накатал жалобу в финансовый отдел округа. Когда начфин в штабе округа огласил мою заяву, весь отдел разведки встал в защитную футбольную стенку: мол, да были небольшие недочёты и упущения в работе, но уже разобрались и наказали кого надо. Начфин выслушал, не поверил и прислал в бригаду майора-инспектора для разбирательства на месте.
  Майору мешали все, кто только мог. В кабинет, который ему выделили для работы с бумагами и куда вызывал причастных, в том числе и меня, постоянно заходили офицеры в звании не ниже подполковника. Мы с майором должны были вскочить, замереть вытянувшись и ждать когда подполковник благодушно разрешит нам сесть и продолжать наши занятия.
  Майор был совсем не дурак и, однажды, когда навестивший нас очередной подполковник отвернулся к окну, задал мне нейтральный вопрос, но во взгляде, направленном на меня явно читалось: 'что за херня?'. Я, медленно отвечая на вопрос, быстро поворошил бумаги, лежащие на столе перед инспектором, нашёл нужную платёжную ведомость, нашёл в ней фамилию подполковника, ткнул в неё пальцем, а потом показал пальцем в спину глядящего в окно офицера.
  Майор беззвучно пошевелил губами, но я ясно прочёл по ним, что инспектор явно не в восторге от сексуальных предпочтений мамы этого подполковника.
   - Ну, что ж, - деловито проговорил майор, - Тогда я делаю себе пометку, что этот факт не подтверждается. А сам, прикрывшись листком, черкает что-то в своём блокноте.
   - А что вы можете сказать по поводу...? - чуть ли не нараспев тянет майор очередной вопрос, а сам, пользуясь тем, что мы сидим рядом, показывает мне свой блокнот под столом. Там крупными буквами написано: 'в 9 вечера, по гражданке, в кафе на площади'.
  После доверительного разговора за чашкой кофе, майор быстро вошёл в тему и в течении нескольких дней избавился от визита больших звёзд в арендованный кабинет. Стоило какому-нибудь подполковнику появиться в дверях, как майор ласковым и льстивым голосом с широченной улыбкой говорил.
   - Здравия желаю, товарищ подполковник! Вот хорошо, что вы заглянули. Разрешите обратиться по теме проверки?
   - Обращайтесь, - великодушно разрешал подполковник.
   - Что вы, товарищ подполковник, можете сказать по поводу получения вами денег по этой ведомости за совершённые прыжки в день, когда солдаты в своих объяснительных утверждают, что прыжков не было?
   - Я... ведомости... по поводу..., - испуганный подполковник съёживался до размера звёзд на погонах и растворялся в пространстве в районе двери.
  Говорят, что несколько дней в бухгалтерии бригады была очередь из офицеров, пожелавших вернуть неправильно начисленные деньги. И ещё говорят, что начфин был очень доволен. Видно, ему впервые удалось увидеть столько честных служащих Советской Армии.
   - Три года без суда и следствия, - сказал майор-фининспектор, взвешивая на руке толстенную папку - результат своей двухнедельной проверки, - Но никого никто садить не будет. Потому что здесь есть фамилии со штаба округа. Думаю, что там сейчас - тоже паломничество в кассу с возвратами. А с тобой они разделаются. Выкинут из армии и будешь ты всю жизнь оправдываться, что не совершал и не разглашал. Слушай! А ты не хочешь пойти в школу прапорщиков-финансистов? Нам они во как нужны. Пиши рапорт и прямо послезавтра мы с тобой вместе уедем отсюда.
  Но мой юношеский максимализм удержал меня от такого, в принципе, хорошего жизненного решения и я объяснил майору, что меня уже тошнит от физиономий таких защитников моей Родины. И я лучше дослужу, как получится, и пойду на гражданку.
   - Не дослужишь, - прерывает меня майор, - Я ещё и до округа не доеду, а на тебя уже приказ напишут. Во! А как к тебе коммунисты батальона относятся?
   - Нормально.
   - Садись и пиши заявление о вступлении в КПСС. И не крути башкой! Потом благодарить будешь.
  Я сел и написал. Майор взял заявление и пошёл к моему комбату. На следующий день я единогласно был принят кандидатом в члены. Нужно было видеть физиономию начальника политотдела бригады (подпольная кличка 'Му-му'), которому впоследствии досрочно дали звание подполковника в возрасте 53 лет, когда бюро части утверждало решение о моём членстве в партии.
  ...
  Окончание этой паскудной истории произошло за полтора месяца до окончания моей службы. В часть на учения приехал генерал...
   - Ты что? Записывался на приём к генералу? - спросил меня комбат.
   - О, нифига себе! - отвествую я.
   - Ну, значит, это он тебя вызывает. Ты имей в виду: если что, мы тебя поддержим.
  Генерал принимал в кабинете командира части.
   - Товарищ генерал! ... явился по вашему приказанию! - рапортую я.
   - Хам! Вор! Наглец! Мерзавец! Жалуешься тут везде...! - слышу я в ответ рёв генерала.
  Я быстро провожу в голове массу вычислений: за дверью в приёмной всё слышно, сержанты в Советской Армии генералов не бьют, а то потом этих сержантов даже пилить не отправят.
  Дождавшись паузы во всплесках ярости генеральской, я делаю два шага к столу и шёпотом произношу: 'Сам дурак!'. И наблюдаю переход организма от нормального состояния к апоплексическому удару. Лицо генерала стало фиолетового цвета, глаза завращались орбитально независимо друг от друга, нижняя челюсть зависла в нижней точке и мелко подрагивала в попытках вернуться на место. Я бросаю руку к околышу и ору изо всех сил, чтобы было слышно за дверью.
   - Разрешите идти, товарищ генерал?!
  И, поскольку челюсть продолжала свои возвратно-поступательные движения, я ору ещё раз.
   - Есть, товарищ генерал!
  Буцаю ногами по полу, изображая строевой шаг и оказываюсь в приёмной, где в полуобмороке сидят четыре сфинкса в форме, ожидающие вызова к высокому начальству и бледная секретарша.
  Криво, одной стороной рта, чтобы не видели другие, я улыбаюсь даме, козыряю знамени части в коридоре и вываливаюсь на улицу. Несмотря на гадкое настроение, внутри радостно ворочается злорадство: 'Скотина! Значит и тебе пришлось денежки вернуть' потому что я точно помню, что была пара платёжек с именем генерала-парашютиста якобы совершившего прыжки со спортивной командой.
   -Ну? - встретил меня на дорожке возле казармы комбат.
   - Я - хам, вор, наглец и мерзавец.
   - Ага, - мрачно буркнул командир и, засунув руки в карманы, пошёл прочь, насвистывая 'как хорошо в стране советской жить'.
  После учений, на совещании офицеров части, генерал вспомнил и обо мне.
   - А этот сверхсрочник! Наглец!
  То, что я - хам, вор и мерзавец, генерал предусмотрительно не упомянул.
   - Командир части! Написать приказ и выгнать его из армии!
  Командир части подполковник Гришмановский уткнулся взглядом в стол, что со стороны можно было принять за кивок согласия. В отличие от генерала, он точно знал, что для написания такого приказа нужно было сначала выгнать члена из КПСС. Но, зато, он не знал, что его самого выгонят из армии через несколько месяцев без права ношения форменной одежды и не утрудившись лишением при этом партийности. Сделано это было с подачи всё того же финансового гения старшего лейтенанта Виктора Колыгина, из-за которого разгорелся весь сыр-бор и которого он же так защищал. Гений же, пройдя через суд офицерской чести, выбился-таки в люди и стал настолько значимой фигурой в политическом бомонде страны, что ему с удовольствием пожимает руку сам Повелитель Времени.

  МУ-МУ.
   Новый начальник политотдела в звании майора сразу показал свою власть. Собрал в клубе всех офицеров части, вышел к микрофону, постучал по нему ногтем, порылся в боковом кармане, доставая бумаги. При этом два раза отчётливо произнёс 'му'.
   - Ёпт! Упустить такое!
   Сидевший в зале капитан, раскрыл планшет и начал быстро черкать по нему карандашом. Майор, тем временем, рассказывал о себе, службе и, увидев пишущего офицера, решил проявить к нему внимание.
   - Что вы там пишите, товарищ капитан? Да, вы! Встаньте, когда я к вам обращаюсь! Неужели не можете найти другого времени для своей писанины?
   - Я, товарищ майор, записываю за вами. Должен же я рассказать солдатам о новом начальнике политотдела.
   - Да? А позвольте взглянуть на ваши записи?
   - Вы обижаете меня своим недоверием, товарищ майор.
   Капитан поднялся на сцену и подал бумагу. Майор углубился в чтение.
   - Так... учился, служил... А что это за 'муму'?
   - Не знаю, товарищ майор. Я сам собирался у вас спросить. Вы в самом начале, сказали 'му-му'.
   - Я не говорил!
   Капитан, обращаясь к залу, спросил.
   - Товарищи офицеры! Кто слышал, как товарищ майор сказал 'муму', поднимите руки?
   Единогласно.

  ПОРВАЛИ.
  Собрались товарищи посоревноваться. Товарищи всегда соревнуются. То социалистическое соревнование устроят, то - спортивное, а иногда и идеологическое. Это - когда кто кого переговорит. Раньше под видом такой переговорильни и приговаривали зачастую. К счастью, те времена уже прошли и мы с товарищами собрались посоревноваться в области спортивной. Мало того, эта спортивная область была парашютной. То есть, соревновались мы по парашютному спорту. Прыгали на точность по одному и группой, кувыркались в небе, выполняя индивидуальную акробатику, но было одно упражнение, которое или перечёркивало все мелкоспортивные парашютные достижения, или подчёркивало их. Это был - "лошадиный прыжок".
  Нет, не смотря на то, что товарищ Будённый всё ещё въезжал на своём любимом коне прямо в окно своего скромного жилища в Подмосковье, мы скачками не занимались. Мы, обладая маленьким дополнением к одежде, которые прикрепляются в районе плеч, упражнялись в комплексном прыжке с парашютом, усугубленным бегом на дистанцию три километра, не забывая при этом пострелять из автомата, покидать гранаты и перенести "раненого". Оценка этого чисто-военного упражнения была такова, что остальные парашютные качества команд не играли почти никакой роли.
  Шли соревнования по парашютному спорту войсковых групп специального назначения. Поскольку эти соревнования, как и группы этого назначения, были секретными, то и назывались они Первенство Сухопутных Сил по парашютному спорту. И, вот, с нашими товарищами по этим сухопутным силам мы и соревновались. Погода не дала разыграть "точность", в акробатике мы были настолько скромными, что на нас никто и не обращал внимания. Но, однажды, когда совсем не было погоды и спортсмены, от нечего делать, решили неофициально посоревноваться в чём попало и устроил и всеобщий турнир в тройном прыжке на двух ногах. Всё это сборище со всего Союза и его окрестностей офигело, когда я "улетел" дальше всех в этом упражнении. Хотя и многие мои соперники были на голову, а то и на две, выше меня. Правда, они не знали, что кроме парашюта, я ещё и штангой балуюсь. Мужики местной бригады подсуетились и вбили на точку, докуда я допрыгал, большой щит из фанеры, на которой крупными буквами написали: "ДальВо - чемпион!" Нашу команду стали узнавать.
  Приехал генерал, который должен был вручать Кубок. И всё судейское руководство, подстёгнутое этим визитом, решило завершить по-быстрому, эти соревнования именно "лошадиным прыжком". На жалобное блеяние спортсменов, что ветер - запредельный, нам было отвечено, чтобы мы не забыли, где служим. Мы пошли "вспоминать".
   - Собери всех, - попросил меня начальник нашей команды капитан Кошелев, - Дело есть. Срочное.
  Собрав нас в одной палатке, начальник понизил голос и сообщил нам, что по его мнению, все команды будут "валить" друг друга на всех участках этого упражнения, используя для этого все возможные и легальные методы. Местные, разумеется, вне конкуренции, потому что дома не только стены помогают, но и самая представительная судейская бригада.
   - Что будем делать? - завершил капитан своё маленькое выступление.
   - Я думаю, что надо выставить наших наблюдателей на все участки, - подал голос прапорщик.
   - Точно! - подхватил я, - И пусть постоянно торчат на виду у старших судей по упражнению.
   - Знак отличия надо придумать, - продолжал свою мысль прапор.
  Закипел "мозговой штурм". Мы изготовили нарукавные повязки с надписью, указывающей, что это - наблюдатель от округа. Затем попробовали распределить наблюдателей по упражнениям и выяснили недокомплект народа. Даже, если сам начальник примет участие в наблюдении, одно упражнение останется "не прикрытым". Задумались.
   - В каком упражнении мы самые сильные? - спросил Кошелев.
   - Граната, - раздался хор голосов.
   - Решено! Оставляем гранату без наблюдателя.
  И начались соревнования: во втором взлёте один спортсмен ломает голень при приземлении, в следующем - сломанная рука. Но генерал и судьи делают вид, что ничего не происходит, хотя и приземлений в зачётный круг радиусом полтора метра тоже не больше половины из числа участников. Спрятавшись за машинами, мы достаём верёвочку, моделируем ею угол приземления, прикрепив её к земле и запоминаем эту глиссаду. В самолёт. Полетели. В жутком приземлении, я, как самый лёгкий в команде и последний поэтому, врезаюсь в зачётный круг, повторив достижение моих товарищей по команде. Моментально сложив парашюты в сумки, мы умчались на кросс. Через полтора километра - стрельба. Наблюдал за ней сам капитан Кошелев. Как он потом рассказал, все отказывались верить тому, что только наша команда уложила все зачётные выстрелы в мишень.
  Граната. Кидаем, видим все красивые приземления "лимонок" в коридоре за зачётной линией и убегаем дальше. И тут я начинаю "сдыхать". Сдыхает и ещё один участник нашей команды. А зачёт - по последнему! Двое наших товарищей, убежав чуть вперёд, начинают снижать темп, чтобы подождать нас. Я машу им рукой, чтобы не ждали, выхватываю из рук солдата автомат и, судорожно хватая ртом воздух, пытаюсь сконцентрироваться на правильности дыхания. Солдат сопит мне в спину. Так мы и проходим ещё последние 700 метров. За сто метров до финиша, нас ждут наши товарищи, потому что я (опять, как самый лёгкий) буду "раненым", которого надо перенести. Оглядываюсь назад и вижу, что солдат вот-вот "вырубится". И тут меня посещает то самое "второе дыхание". Я делаю глубокий вдох, накидываю на солдата ремень автомата и тащу его за собой на буксире. Товарищи, ожидавшие нас, поняли ситуацию, один подхватил другого на плечи и засеменил с этой тяжестью на финиш. Восторженный рёв, встретивший нас на финишной линии, объясняет нам, что мы - не самые худшие.
   - А-а-а! - кто-то подхватил меня на руки и закружил над собой, - Опять этот малой - чемпион!
  Да. Мы стали чемпионами.
  Генерал вызвал на построении нашего начальника и вручил ему Чемпионский Кубок.
   - Ну, что ж вы, капитан, - укоризненно проговорил он, - Выполнили все упражнения на "отлично", а гранаты ни одной не бросили в "зачёт"?
   - У нас, товарищ генерал, на это упражнение наблюдателей не хватило, - простодушно ответил Кошелев.
  Генерал повернул голову к главному судье соревнований.
   - А протестов никто не подавал, товарищ генерал, - засуетился под этим взглядом полковник.
   - Победителю не пристало протестовать.
  Генерал покинул судейскую группу, подошёл к нашей команде и пожал каждому руку.
   - Молодцы, сынки! Порвали всех, как бобиков.
  Так нас ещё не благодарили ни разу.
   - Служим Советскому Союзу!

СТИМУЛ.

  Генерал был очень демократичен. Когда у тебя на погонах есть четыре звезды, ты можешь быть кем хочешь. Он мог запросто дать подзатыльника полковнику задремавшему на совещании и отправить его на полгода командовать взводом для перевоспитания и мог уважительно называть подполковника по имени-отчеству, отдавая дань профессиональности последнего. Именно такой подполковник стоял возле стола генерала и передавал ему документы на подпись, комментируя каждую такую бумагу.
  - Это список офицеров, подлежащих замене в Германию.
  - Счастливчики, - проговорил генарал, направляя ручку к месту, где должна была появиться его подпись. Взгляд ещё раз пробежал написанное. И ручка не достигла волшебного места.
  - Вот скажика мне, ...евич, почему мне знакома эта фамилия, но я не помню лицо этого капитана Колыгина.
  Начальник кадров был профессионалом высшего разряда. Ещё не появились компьютеры, но его голова держала в памяти всё, что касалось офицерства всего округа.
  - Два года назад, он, товарищ генерал, был причастен к финансовым нарушениям с прыжковыми деньгами. Но сейчас все характеристики хорошие, претензий нет.
  - Зато у меня есть! Это тот самый кадр, которому задержали майора и судили судом офицерской чести?
  - Так точно, товарищ генерал.
  - Одуреть! После суда офицерской чести в ГСВГ. Ты знаешь, что среди офицеров служба в Германии приравнивается к получению звания Героя? Ты знаешь, что такое - эта служба? Дойчмарки, дойчмэдхен, дойчпиво... Как тебе моё произношение? Молчи! Сам знаю, что херовое. Там что, - генерал прочитал название должности, - другого начальника ПДС нету?
  - Есть, товарищ генерал, - эхом откликнулся начкадр, - Но характеристики на него не очень.
  - Личное дело ко мне - не повышая голоса произнёс командующий округом.
  - Разрешите позвонить, товарищ генерал?
  Некоторое время помолчали оба, ожидая посыльного. Получив папку, генерал нацепил очки и залистал документы, бормоча под нос:
  - Кошелев... учился..., окончил..., назначен... Почему перехаживает два года капитаном?
  - Там дальше, товарищ генерал, написано в характеристике. Пьёт, говорят. И из-за этого у него проблемы в семье.
  - Ага, - генерал черкнул черту через фамилию в списке и поверх неё вписал новую, - У нас все пьют. Даже я. И у всех у нас из-за этого проблемы в семье.
  Потом уставился в написанное и изподлобья взглянул на подполковника.
  - А этого я откуда знаю?
  Офицер переступил с ноги на ногу.
  - Несколько месяцев назад он возил команду парашютистов на первенство Сухопутных сил и там они заняли первое место.
  Генерал покрутил в руке ручку, прицелился и, сильно нажимая и разрывая бумагу, подчеркнул слово "капитан".
  - Знаешь, начальник, я сейчас скажу одно слово женского рода и оно будет относиться к тебе.
  - Я понял, товарищ генерал, - начальник кадров проворно забрал со стола испорченный документ, - разрешите идти устранять замечания?
  ...
  Майор Кошелев пить бросил.
[]

  Второй закон парашютизма: МЕНЬШЕ ПРЫГАЕМ, ДОЛЬШЕ ЖИВЁМ.

  Часть третья.

  Авиационно-Технический Спортивный Клуб
   Арсеньевского Авиационно-промышленного Объединения им. Н. Сазыкина.
  Рудаков В.М.
  Попков О.А.
  Ворожбит В.З.
  Журавель В.И.
  Наумкин Н.Е.
  Кудряшов А.Н.
  'Обращение к приземлившемуся парашютисту: Подвинься, я рядом лягу'
  (из клубного фольклора АТСК)

  ОСТАНОВИВШЕЕСЯ ВРЕМЯ.
  Приехали мы, как-то, всей парашютной командой в аэроклуб. Знакомиться. Народ тут же прыжки организовал. Во время тоталитаризма это было запросто. Летаем прыгаем, разговариваем, обмениваемся опытом. Вот очередной подъем на "тридцатку" готовят. И меня приглашают. Мне два раза повторять не надо. Увеличиваю скорость укладки и, надевая на ходу подвесную систему, иду в сторону линии осмотра одним из первых. Подхватываю свой запасный парашют... Ничего себе! На нем нет моей личной колодки с высотомером и секундомером.
  Завидев мою раздосадованно-вопросительную гримасу, ко мне бросается местный инструктор:
   - Что случилось?
   - Да вот, колодки нет.
   - Не расстраивайся. Она не пропадет. Просто кто-то из наших взял. У нас-то высотомеров нет. В диковинку это. Возьми нашу. С секундомером.
  Я беру предложенную колодку, щелкаю кнопкой и, увидев, как дернулась стрелка, сбрасываю секундомер на ноль.
  Довольно быстро неполным бортом набираем высоту 2200 и я, по праву гостя, прыгаю первым. Разгоняюсь "на колу" и начинаю крутить акробатический комплекс. Шесть фигур и распластавшись лягушкой смотрю на циферблат.
  Ого! Всего 17 секунд! Быстро крутил. Дай-ка я еще полкомплекса заверну. И даю ввод руками на спираль. Опрокидываюсь на сальто и вдруг отмечаю, что кувыркаюсь в какой-то темноте. Отвлекаясь, надо сказать, что над городом возвышается гора километровой высоты. Вот на нее-то я и посмотрел. Запрокидываю голову навстречу вращению и рука сама рвет вытяжное кольцо, потому что дерево, несущееся на меня снизу, с уже начавшими размываться очертаниями я запомнил на всю оставшуюся жизнь.
  С треском раскрывается УТ-15 и успевает еще промелькнуть мысль:"А не лучше б запаску?". Но все идет штатно и я повисаю над лесом на высоте чуть менее 200 метров. Повиснув на задних лямках для улучшения планирования я еще умудряюсь перевалить через деревья и шлепаюсь на самом краю аэродрома. Надо мной далеко вверху висят несколько парашютов и отвесно пикирует АН-2. Собираю в руку купол и долго топаю до старта. Придя, нахожу летчиков, инструкторов и спортсменов постарше сидящих и курящих в молчании. Молодежь укладывает парашюты.
   - Ну, как? - интересуется начальник клуба.
   - Нормально. А что?
   - Да ничего -, выплевывает сигарету один из инструкторов, - просто интересно было, когда ты начал крутить сальто и скрылся за теми деревьями на краю поля.
  И только тут я вспоминаю про секундомер. Смотрю: стоит на 21 секунде. Хлопаю его ладошкой. Стрелка лениво перепрыгивает два деления и замирает. Один из спортсменов вытаскивает колодку из-под резинок запаски и несколько раз крутит заводную головку. Стрелка, словно спохватившись, рванула с места и побежала по кругу.
   - У нас правило: после прыжкового дня запустить все секундомеры до полной раскрутки пружины. Чтобы не возникали усталостные явления влияющие на точность хода...
  Я слушаю и не слышу эту научно-обоснованную гипотезу, потому что мне становится грустно от мысли, что я во время выполнения сальто не на землю посмотрел бы, а на свой-чужой секундомер.

  ЮБИЛЕЙ.
  Из-за того, что мне предстоит дальняя командировка, я прыгаю почти в каждом взлёте. Все мои ученики участвуют в укладке парашютов. Хочу закончить седьмую сотню прыжков. К полудню у меня уже 16 прыжков и я готовлюсь сделать юбилейный.
   - Давайте отметим это событие! - заявляет Старший тренер клуба, - Делаем кольцо из десяти человек.
   - И где ты эти десять наберёшь? - интересуюсь я
  Про то, что даже инструктора не прыгали ещё с кольцом более чем из четырёх я дипломатично молчу.
   - Без проблем! Шесть инструкторов и четыре перворазрядника. Надо начинать учиться. Командир! Сможем подняться на четыре тысячи?
   - Сможем, а что?
  Пока Тренер объясняет цель прыжка, Командир смотрит, почему-то, на меня. В глазах читаю немой вопрос. Но вступать в перепалку не собираюсь и иду укладывать парашют. Внутри появляется чувство, что нам будет дорого стоить этот мой юбилейный прыжок.
  Подходит моя подруга:
   - Мне Старший сказал, чтобы я готовилась на кольцо из десяти с четырёх тысяч.
   - Я бы тебе не советовал.
   - А я хочу!
   - Ну дак какого ты...? Иди и готовься!
  Надулась и отошла. У меня в голове полная неразбериха. Сейчас, блин, заюбилеимся! А инструктора, тем временем радостно суетятся, снимая грузовую дверь "антона". Зовут всех примериться к новому раскладу. Идея меня пугает изначально: все кроме меня, кто имеет опыт колец, будут догонять платформу, а я ещё с двумя инструкторами буду её формировать с тремя перворазрядниками, которые, кстати, и акробатический комплекс крутить ещё не могут. Кошмар! Более того, они - девчонки. Успеваю вставить свою идею-фикс: встаю спиной к дверям и забираю к себе самых сильных девчонок, которые смогут хорошо оттолкнуться от порога. Прошу двух оставшихся инструкторов, которые будут стоять напротив с одной перворазрядницей между ними:
   - Ребята! Не толкайтесь сильно. Наоборот, придержите вашу и вываливайтесь, когда мы вас выдернем.
  Пообещали. Грузимся в самолёт и набираем высоту. Летом на высоте 4,5 км минусовая температура. Стою весь задубевший, высунув зад из двери. Держу за руки двоих девчонок. Двойная сирена. Хор голосов:
   - Поз-драв-ля-ем!!
  И по длинному сигналу я изо всех сил толкаюсь от двери и, как штангу подрываю на себя своих подопечных. Из-за непривычного положения, они, как мёртвые. Но, зато трое напротив очень резво покидают самолёт и перелетают через нас, укладывая "платформу" на спину. Успеваю увидеть четыре одиночные фигуры, летящие на нас сверху. Времени на разглядывание нет. Выпрямляю ноги, чтобы перевернуть платформу в нормальное положение. Но не тут то было! Все перворазрядницы, как по команде, группируются и всё наше кольцо схлопывается в одну большую кучу. Я даже не смотрю на высотомер, меня стиснули с двух сторон парашюты.
  Бросаю руку одной из своих девчонок и, упёршись ногами во всю эту новую фигуру групповой акробатики, вытягиваю за лямку другую. Отшвыриваю её как можно дальше и тяну вторую. Бросаю эту акробатку в другую сторону. Инструктора, не сговариваясь оставляют третью мне и я успеваю развернуть её головой от себя. Заламываю девке руки, чтоб получилась стрела и, развернувшись, бросаюсь наутёк.
  Кто-то сверху падает мне на ноги. Оборачиваюсь: инструктор с довольной физиономией. Гляжу на высотомер: 1300! Перехватываю его за руки и отталкиваю от себя, показывая: открывайся! Взгляд вниз. Твою маму! Подо мной трое падают держась за руки! Рву кольцо почти не смотря вверх.
  Под куполом делаю спираль, оглядывая пространство. Все находятся довольно далеко друг от друга, парашюты раскрыты. Смотрю вниз. Вот только этого нам и не хватало! Планирующий парашют, сцепившись с УТ-15 и закручивая его, висит прямо подо мной. На "утэшке" моя подруга. Высоты на отцепку мало. Да и как они будут отцепляться ума не приложу, потому что на втором парашюте ещё одна девчонка.
  Подтягиваюсь на правой группе строп, обрушивая парашют в максимальное снижение. Мне сверху хорошо видно, что их приземление будет на стройку. И что гораздо хуже, проекция идёт на куски бетона, брёвна и открытые бочки.
  Но девчонки довольно быстро успеваю загасить один парашют и снижаются на втором. Каким-то чудом приземляются на единственную кучу гравия среди всего того безобразия, которое я обозреваю сверху. Я бросаю экстренное снижение и с хорошим прицелом приземляюсь там же.
  Всё обошлось одним только синяком на заднице у той, что приземлилась первой.

  КОАЛИЦИЯ.
  Памяти Светы Сергиенко. []

Не было в клубе более безобидного существа. Даже на разносы Света реагировала беспомощной улыбкой, после которой только законченный идиот мог продолжать на повышенных тонах. А уж её неповторимые приземления! Это надо было видеть. Но видеть могли не многие. Не хватало силы духа.

  ...Очередной заход Светы на "пятачок". Старый инструктор стоит рядом со мной и подсказывает в полный голос чего-то. За мгновение до касания земли, он резко отворачивается, закрывает лицо руками и вскрикивает:
  - Ой! Мама!
  Света ставит ногу почти на круглый диск в центре круга, а затем складывается как деревянная куколка и бьётся каской об песок почти в том же месте, где и поставила ноги.
  Инструктор отнимает руки от лица и глядит на меня.
  - Приземлилась? Живая?
  Я киваю утвердительно. Он поворачивается к ней и ласково:
  - Молодец, Светочка, но попробуй в другой раз пожёстче ножки поставить.
  Света стоит счастливая, на щеке прилип песок, с улыбкой слушает замечания по прыжку.
  Её бы давно выгнали, если бы не тот энтузиазм и безотказность, с которыми она бралась за любую общественную работу в аэроклубе. Но она тоже была неродным ребёнком этой деревни. И на свою беду прогрессировала в парашютизме. Что было совсем не по нраву толстой бабище, бывшей чемпионке Вооружённых Сил, исполняющей обязанности старшего тренера и, по праву родственницы руководства, занимающей постоянное место в команде клуба. Была бы её воля, толстозадая с треском бы вышибла Светку за входную дверь, но сто килограмм авторитета боялись командира звена.
  В тот день была назначена проба на совместимость в групповом прыжке. Шла подготовка к зональным соревнованиям. Девок было несколько на вакантные места в команде, но явных лидеров только трое. Я уже успел отметить, как плохо прыгает вся группа из-за явной борьбы на вынос из команды лишнего тела. Краем глаза замечаю, что спортивный центнер о чём-то шепчется с одной из парашютисток. Потом тренерша подошла ко мне.
  - Возьми Свету на какой-нибудь интересный прыжок. А то она нам группу разбивает.
  "Да, - думаю, - Знаешь, к кому подойти. Попробую я, только, отказаться! Командир звена не упустит случай сказать, что я не участвую в подготовке на соревнования. Да ещё и игнорирую указания Старшего Тренера".
  Света уже стоит на линии осмотра. Вся напряжённая, в борьбе, в раздумьях.
  - Свет! Давай этажерку построим?
   Загорелись глаза у девчонки. Такого ещё никто не делал. Только в журнале мы видели фотографии, как сборная Союза делает построение купольной акробатики.

  - А нам разрешат?
  - Я думаю, что не запретят. Ты же видишь, что они изо всех сил стараются от тебя избавиться. Вот мы под шумок и слетаем в космос.
   И мы садимся в самолёт уже с готовым планом в голове.
  Я прыгаю вторым и открываюсь выше. Подхожу ближе с запасом высоты, уравниваем скорости, чтобы посмотреть в каком режиме работать клевантами. Потом по моей команде Света удерживает эту скорость, а я выполняю пару виражей, сбрасывая высоту, и сбоку захожу пешком на её парашют. Дохожу до середины, увеличиваю скорость, спускаюсь с передней кромки, сажусь задом на её парашют, потом придавливаю купол, чтобы приподняться и ухожу в сторону.

   - Здорово! - кричит Светик.

  И только тут я краем глаза вижу, что самолёт делает большой плоский круг, а в открытой двери толпятся зрители. Но на приземлении никто даже и словом не обмолвился о том, что впервые в клубе была выполнена фигура купольной акробатики. А на следующий день двое других спортсменов повторяют этажерку.
   - Ой! Мальчики! Какие вы молодцы! Как было здорово!...- нахваливает их играющий тренер.
   - Вова, не делай такое лицо, - слышу я рядом голос Светы, - Нам же не поручали совершить подвиг.
   - Интересно, Свет, а сколько продержится в клубе коалиция неродных детей?
   - Не очень долго.

  ПЕРВЫЙ ТЕРМИК.

Я уже не стремлюсь прыгать. Знаю, что ничего больше не получится. Ни свой уровень повысить, ни учеников мастерами увидеть. Всё заканчивается. И, когда иду на борт выпускающим, раскрываюсь повыше, чтобы полетать под куполом. Всё больше и больше я получаю удовольствие от планирования в воздухе. Тишина, шум воздуха в стропах, и предельно простое управление своим положением. Потянул влево, поехал влево...

Вишу над окраиной города, разглядываю улицы, дома, пытаюсь определить кто это может быть на улице возле знакомого дома... Тревога! На высотомере всего 100 м! Разворот и бросаюсь в сторону аэродрома. Вот, блин, позоруха, приземлиться на крыле за пределами границ! Тяну-тяну, а высота, вроде не падает. Не обращаю на это внимание, подлетаю к кругу приземления, начинаю разворот и вижу на высотомере 300 м. Не понял!

Полетел обратно по той же линии, что и раньше. Высотомер упорно кажет одну цифирь - 300. Вот только теперь я глянул повнимательней на землю под собой. Свежевспаханная заплатка на зелёном фоне. А может это воздух солнцем здесь прогревается сильнее, чем на других участках? Додумать не успеваю, потому что поток воздуха, который налетал спереди, вдруг, стал снизу. И на высотомере уже знакомое 100м. Полу-оборот и назад по той же линии.

На подлёте к песчаному кругу приземления я опять на высоте 300м. Ура-а! Я летаю! Теперь я уже не лечу по прямой, а рисую фигуры над пашней, стараясь не выходить за пределы участка. На высоте 500 м я встречаюсь с самолётом, который набирает высоту с очередной группой парашютистов. На меня набегает тень тучки и я, уже не поднимаясь, приближаюсь к земле. Чтобы усилить впечатление от прыжка, я не приземляюсь в песчаный круг, а сажусь "по-самолётному" на запасную полосу рядом со стартом.

   - Это же надо так угробить прыжок, - слышу я себе вслед замечание Старшего Тренера, но делаю вид, что это не мне. Бросаю крыло на край брезентовой подстилки и, взяв журнал точности приземления, ухожу на круг регистрировать результаты прыжков.

Бьются об землю парашютисты, я, почти механически, записываю результаты точности, даю замечания своим ученикам, а внутри всё ещё поёт и звучит высокий мажорный внутренний голос: я летал!

   На дворе был ещё только 1981 год.

  ДЕЛО ПРИНЦИПА.
  С соревнованиями в аэроклубе было неплохо. Точнее, их проводили тогда, когда хотели или было нужно. Приближалось первенство края и надо было сделать внутриклубные соревнования для выполнения второго разряда. Несколько человек из занимавшихся теоретически можно было допускать на край, но для этого нужно было присвоить второй разряд. Моя молодая поросль только-только начала осваивать управляемые парашюты и точность пока была освоена только на занятиях в классе, а уж никак не на практических прыжках. Но, для создания массовости участия спортсменов, некоторых из них записали в участники.
  Участники они были ещё никакие, но желания посоревноваться хватало. Тем не менее, как и их тренер на заре своей парашютной практики, они уверенно не долетали до зачётного круга. Причём двое мальчишек приземлялись с удивительным постоянством в 1-2 м от линии зачёта. Я подошёл к девочке, что судила точность приземления, и предложил.
   - Ну напиши ты им, что они попали в круг. Надо бы поощрить такое старание. В парашютном спорте всё, как и в стране, держится на приписках.
  Судья поглядела на меня умным и честным взглядом.
   - Может быть кто-то и делает всё на приписках, а я считаю, что всё надо выполнять честно и без обмана. Это - дело принципа.
  Я улыбнулся Её Принципиальному Высочеству и отошёл, не вдаваясь в полемику. Как и Нострадамус в своё время, я умею предсказывать будущее, а оно уже не за горами. К первенству края второразрядников всё ещё не хватало и через три недели мы провели первенство города для молодёжи, где уже большая часть моих воспитанников безо всяких усилий стали второразрядниками. Теперь кворум на край был. Кворуму не хватало мастерства. Если мои малыши уже большей частью подкручивали фигуры индивидуальной акробатики, то их более старшим товарищам, зарезервированным на выполнение первого разряда всё никак не удавалось справиться с комплексом из шести фигур, несмотря на две-три сотни прыжков с парашютом. Гордость и самолюбие не позволяли им унизиться до того, чтобы поприсутствовать на моих с малышами занятиях, а аэроклубовские инструктора сразу учили их на мастеров спорта.
  Во время первенства упражнение на точность приземления особых трудностей не составила у участников. А, когда начались прыжки с задержкой времени свободного падения на тридцать секунд и выполнения комплексов индивидуальной акробатики, то мне, как судье в этом упражнении, и ещё одному инструктору стало нужно проявлять изобретательность, чтобы все, кому надо, выполнили норматив первого разряда. Для начала мы отнесли специальные трубы для наблюдения за прыгающими подальше от места старта, чтобы нас никому не было слышно. Потом мы отпустили своих секретарей, которые должны были записывать под нашу диктовку прыжки и, вообще, поставили нашу оптику рядом, чтобы переговариваться не повышая голоса. Начались диалоги.
   - Та-а-ак... пошла, разгоняется. Видишь?
   - Да.
   - Левая спираль, правая, с-с-с... Нет, сальто не получилось. Срыв в беспорядочное падение.
  Не глядя друг на друга мы берём свои протоколы
   - Сколько у тебя времени получилось?
   - Двенадцать и восемь десятых.
   - Та-а-ак. Значит у меня... двенадцать и шесть. Что там со штрафами?
   - Два перемаха и косое сальто.
   - Правильно! Значит штраф три с половиной секунды. Выполнила первый разряд.
   - Следующая пошла!
   - Вижу! Разгон, левая, правая, сальто... хм, ещё одно. Ещё два. Ты что, родная, до самой земли их крутить будешь? Время?
   - Тринадцать и четыре. Чисто.
   - Ага. У меня тоже.
  Так выполняют старшие спортсменки свой разряд. Доходит время до моих малышей.
  Опять переговариаемся.
   - Твой что, тоже крутить будет?
   - Будет.
   - Ой! Не успел щёлкнуть. Ну ладно, секунду накину после завершения. Та-ак. Стоп! Ого! Десять секунд! А сколько у него прыжков?
   - Да ещё и сотни нет.
   - И, ведь, чисто! А сейчас кто?
   - Сейчас - моя красавица. Можешь не спешить, она не скрутит.
   - Почему ты так думаешь?
   - Потому что распласталась, как лягушка, а я так не учил.
  Девочка падает полностью раскрывшись и, пытаясь дать ввод ладошками на спираль в непривычном положении, тут же сваливается в беспорядочное падение. Вывернувшись и застабилизировав падение, она делает новую попытку и с тем же результатом. Потом и ей уже это надоедает и тельце складывается в фигуру, которую я упорно вдалбливал всем ученикам на занятиях.
   - Приготовься! Сейчас чего-то крутанёт.
   - Левая-правая-сальто...мля, раскрытие. Прибор сработал.
   - Вижу. Отсёк?
   - Да. Две с половиной. Ёлки-палки! Если бы не прибор, скрутила бы весь. Та-а-ак... Слушай! Ведь, даже если оштрафовать за невыполнение всех фигур, то, всё равно, получается, что выполнила первый разряд.
   - А вот этого мы делать и не будем. Это - дело принципа. Не порть мне девочку.
  И мы дружно ставим невыполнение комплекса. После прыжка всех спортсменов я с бумажками прихожу на старт заполнить сводный протокол. За моей спиной столпились спортсменки, которым мы "выполнили" первый разряд. Закончив писанину, я расписываюсь внизу протокола и поворачиваюсь. Встретившись взглядом с Её Принципиальным Высочеством, я добавляю яду в голос и, как бы обращаясь ко всем, произношу.
   - Поздравляю с выполнением первого разряда!
   - Спасибо! - недружно, но уверенно отвечают теперь уже старшие спортсмены.
  И только та, кому и было предназначено поздравление, посмотрела на меня так, что, если бы могла убивать взглядом, то валялся бы я сейчас между ними с двумя фингалами, симметрично посаженными на мою, ненавистную ей физиономию. Вскоре она оставила аэроклуб, объяснив это тем, что выходит замуж. Принцип. Уважаю!

  НЕРВЫ.
  Закончив выполнение комплекса фигур в свободном падении, я распластываюсь в небе и жду, когда стрелка секундомера подойдёт к отметке в тридцать секунд. Когда-то, на заре парашютизма можно было получить звание Мастера Спорта, совершив два прыжка с задержкой в эти самые тридцать секунд. Приближается стрелка и я хватаюсь пальцем за вытяжное кольцо. 30! Рывок, группировка, ё-б-м-трах! Хорошо подогнанная подвесная система раздаёт динамический удар по всему телу и я, крякнув, удовлетворённо повисаю под дырявым куполом УТ-15. Кольцо на место, клеванты в руки, разворот...... О! Нет! Только не это!
  Прямо на меня летит пилотажный самолёт ЯК-50. Заводские лётчики испытывают машины прямо на том же аэродроме, в том же пространстве, и, конечно, лётчик слышал, что прыгнул последний парашютист и прилетел в пилотажную зону крутить акробатику. Особенностью этого самолёта было то, что весь он состоял из мотора и крыльев. Из малюсенькой кабины лётчику не видно ничего впереди. Правда и мне лётчика тоже не было видно, что не добавило мне настроения. Я уже могу разглядеть гайку на коке винта, а уж сам винт... Бр-р-р! Я понял, что сейчас буду пошинкован лучше, чем огурчик в салате. Не спуская глаз с гайки на винте, я раскидываю ноги в стороны, наклоняю голову вперёд и выгинаю корпус, чтобы уйти в свободное падение на спину. Короткий выдох и я хватаюсь руками за фиксаторы замков отцепки. Я их не рванул лишь только потому, что увидел, что самолёт сдвинулся с прямой линии полёта. Я замираю. Замирает рядом в какой-то сотне метров и самолёт, повиснув хвостом вниз. Медленно крутится вокруг своей оси и в кабине я вижу широченную улыбку испытателя. одной рукой он делает неприличный жест, который должен был обозначать моё гадкое состояние.
  Самолёт сваливается на крыло и улетает к земле. Потихоньку приземляюсь и я, запоров точность, с результатом около 3 м. Мне не хватает воздуха для дыхания, потому что в горле пересохло. Наконец, я выпиваю воды, успокаиваюсь, укладываю парашют и не замечаю, как приземлился ЯК-50. Чья-то рука хватает меня за задницу.
   - Ты смотри! Штанишки-то сухенькие!
  Возле меня стоит весь из себя Международный Мастер и член сборной Союза по пилотажу Владимир Абревко и улыбается. Я бросаю свой парашют и, набычившись, наступаю на него. Он упирается в меня обоими руками и пятится.
   - Вова, мля! Мне полсекунды оставалось до отцепки.
   - Знаю. Я вытянул шею и глядел на твои руки. Молодец! Не растерялся.
   - Я и сейчас не растеряюсь и наваляю тебе, хоть ты и быковее меня.
   - Тю-тю-тю! Ты знаешь, я кричать буду от несправедливости: не должен перворазрядник бить члена сборной страны. Ни ростом, ни мастерством не вышел ещё. Конфетку хочешь?
  Конфетку я хотел. И ещё пару минут мы со смехом пересказывали друг другу свои действия... Через много лет я узнал, что экипаж В. Абревко попал в авиакатастрофу, ударившись крылом самолёта АН-14 о дерево в глухой тайге в сложных полётных условиях.

  НЕПОНЯТНЫЙ РЕКОРД.
  Выпав из самолёта в хорошем настроении, я прижал руки к бокам, слегка раздвинул ноги и встал "на кол". Так парашютисты называют способ падения головой вниз. День подходил к концу. Я был доволен всеми моими учениками, все задания были выполнены и мои собственные результаты тоже были неплохие. Встал "на кол" (положение головой вниз) и расставил слегка ноги. Скорость нарастала, но падая в таком положении я её не чувствовал и решил разогнаться побольше. Начал выполнять акробатический комплекс только на восемнадцатой секунде падения. Собрался в комок, высунул в поток ладошки и закрутился. Закончил выполнение шести фигур, распластался, чтобы быстро затормозить последнее сальто, и скосил взгляд на секундомер. Стрелка на циферблате только-только проскочила цифру "26". Остановился, что ли? Покрутил головой, оглядывая горизонт. Нет. Высота была нормальная. Дёргаю вытяжное кольцо ровно на тридцатой секунде падения. Снижаюсь под куполом, отрабатывая точность приземления. Попадаю ногой в центр и, собирая парашют, обращаю внимание, что собравшиеся на кругу смотрят на меня как-то странно. Окидываю себя взглядом, но всё на месте, в одежде порядок. Подходит одна из спортсменок и тихо говорит:
   - Ты знаешь, за сколько скрутил?
   - Наверно за восемь секунд, или чуть больше.
   - Шесть!
  И потом мне рассказывали неоднократно, что происходило на земле. Хронометраж акробатики вёл старший тренер аэроклуба. Рядом, с планшетом в руках, спортсменка записывала комментарии. Когда я выпрыгнул из самолёта, его слова были примерно такие:
   - Ну-ну! Посмотрим, что нам скрутит наш знаменитый педагог.
   - Та-ак. Разгон на "колу", Гонит, гонит. Ты что, решил все тридцать секунд так пропадать? Ой! Не успел нажать. Левая, правая, сальто, левая, правая, сальто. Добавлю секунду.
  Смотрит на секундомер и бормочет:
   - Остановился, что ли?
   - Нет, не остановился, - говорит, рядом стоящий руководитель полётов, - Судя по твоему комментарию, очень быстро было.
  Такое время акробатики не все члены сборной страны показывали, поэтому, случившиеся, подвигло всех спортсменов и лично старшего тренера присутствовать на моих занятиях с малышами, в попытке разгадать секрет.
  А я сам больше ни разу не приблизился к этому результату. Загруженный с головой работой с учениками, да озабоченный дрязгами и сплетнями вокруг меня, я так и не сообразил, что мне, для такой техники выполнения акробатики, нужно было сильнее разгоняться в свободном падении.
  Прозрение пришло лишь через тридцать лет.

  ЗАЧЁТЫ.
  Столкнувшись на прыжках, что молодой парашютист, правда не из моих, не может распутать парашютные стропы, я решил повторить эту тему для всей моей группы. На разборе прыжков объявляю, что завтра будет зачёт по укладке. Малыши недоумевают: они же сдавали. Но я обещаю, что тот, кто не придёт на зачёт, не будет прыгать в следующие выходные.
  Полсотни человек заполнили укладочный класс. Растянули парашюты. Построились возле них. Двое моих уже прыгают на "утэшке". Объявляю, что сегодня будет зачёт не только по укладке, но и по распутыванию строп. Беру ближайший УТ-15, выворачиваю купол наизнанку, протаскиваю дополнительные стропы в разные отверстия купола к ужасу его хозяина. Закончив, повторяю процесс со второй "утэшкой".
  Все парашютисты веселятся, глядя на перепуганных владельцев запутанных парашютов. Веселье быстро прекращается, потому что я прошу этих двоих помочь мне в запутывании остальных парашютов. То, что они вытворяли, превосходило мои фантазии. Теперь класс был похож на место, по которому прошёл ураган. Полотнища вперемешку со стропами возвышались горками там и сям.
  Беру безщелевой парашют, слегка запутываю и перекручиваю стропы и объясняю одно-единственное правило распутывания: освобождается всегда то, что лежит поверх остальных строп ближе к подвесной системе. Потом командую.
   - Можно приступить к подготовке парашютов к укладке. Но тот, кто отстегнёт свободные концы, зачёт не сдаст и неделю будет дежурить на кругу приземления. Можно помогать друг другу, но помогающий должен сначала распутать свою технику. Задача понятна?
   - Понятна! - весело отвечает моя банда и отправляется к своим парашютам.
  Справились все. После укладки парашютов на прыжок спрашиваю, не хочет ли кто-нибудь сдать индивидуальный зачёт. Когда у тебя столько учеников, всегда есть кто-нибудь готовый пересесть на следующий парашют. Одна девушка соглашается. Уединяемся с ней в теоретическом классе. Девушку зовут Валя. Очень взрослая и очень рослая девушка. Она работает инженером, что накладывает отпечаток на наши занятия. Если её четырнадцатилетние товарищи спокойно записывали то, что я диктовал, запоминали и даже не задумывались ни о чём, то Валины вопросы выбивали меня из привычной колеи. Она хотела всегда разобраться. Не важно в чём: конструкции или процессе. И много раз мне приходилось оставлять её и ещё одного инженера после урока и разъяснять обоим пагубность привычки думать при занятиях парашютным спортом. Занималась она ровно, без сбоев.
  Вот и сейчас, сидит передо мной, сдаёт зачёт по устройству парашюта Т-4. Закончив задавать вопросы, я смотрю на её кудряшки и говорю.
   - Ну всё. Зачёт сдан.
  Валя аж загорается от удовольствия. Но молчит ожидая, что я ей скажу номер парашюта, на котором она будет прыгать. Но вдруг слышит вместо этого.
   - Жалко только, что не прыгать тебе на Т-4.
  Она широко открывает глаза, не веря, что я ей это сказал. Потом до неё доходит, что я не шучу. Она нервно сцепляет руки, лежащие на коленях.
   - За что?
  Делаю паузу, чтобы подразнить и произношу.
   - За то, что ты не знаешь скорость снижения.
  Валя тоже делает паузу, вспоминая свой ответ на этот вопрос, и медленно говорит.
   - Шесть и четыре десятых метра в секунду.
   - И?
   - И увеличивается на один метр в секунду при затягивании клевант и снижения парашютиста в режиме заднего хода.
  Я улыбаюсь.
   - Валя! Зачем нам такая дурная скорость на твои красивые и пока целые ножки? Давай, ты сделаешь ещё десяток-полтора прыжков на Д-1-5У и потом сразу на УТ-15. Согласна?
  Она вскакивает и, перегнувшись через стол, хватает меня в охапку, прижимая к себе. Я шутя отбиваюсь от неё.
   - Прекрати сейчас же! Я ещё не даю тебе "утэшку". Потому что ты зачёт не сдала.
   - Я на следующей неделе сдам, - обещает Валя, отпуская меня.
   - А вот и не сдашь. Всю следующую неделю ты будешь мне показывать укладку парашюта Т-4. И это будет до тех пор, пока ты не научишься укладывать его лучше тех, кто на нём прыгает.

  МОЩЬ.
  Девочка иногда появлялась на прыжках, укладывала один-два парашюта первоначального обучения, прыгала, а потом надолго исчезала. Или она давно закончила курсы, или прибыла из другого клуба, но друзей или подруг в клубе у неё не было. Я пестовал её как и других "подкидышей" и "беспризорников". Ненавязчиво поправлял ошибки, напоминал правила.
  Прохожу мимо линии подготовки и говорю ей в момент, когда она надевала подвесную систему.
   - Рыбонька! Запомни раз и навсегда: сначала взводишь прибор на запаске, вставляешь чекующий шнур и только потом берёшь основной парашют.
   - Ой! Я сейчас, - спохватывается она, приседает, хватает тоненькими пальчиками прибор и, разводя руки в стороны, взводит его.
  Мне становится плохо. В клубе только два человека занимаются приборами: инструктор парашютно-десантного имущества и я. Чтобы не пропустить никакого дефекта, мы всегда дублируем друг друга. После чего я проверяю ещё раз, а после меня это делает он. Сбоев у нас не было. Де пружины страхующего прибора - это усилие в двадцать восемь килограмм. Ни у кого в клубе не было столько силы, чтобы взвести его голыми руками. Только я это мог делать. Но я - штангист. Но пальчиками! Значит, по меньшей мере одна пружина сломана.
  Выхватываю у неё запаску, стравливаю прибор, слышу щелчок и пытаюсь взвести. Прибор сопротивляется и я его смог взвести лишь обычным усилием. Стравливаю опять и смотрю на девочку. Она сидит и смотрит на меня снизу ясным невинным взглядом, не понимая, что происходит. Отдаю ей парашют, вставив чекующую шпильку в замок прибора.
   - Ну-ка, взведи ещё раз.
  До неё доходит, что что-то не так, не по правилам. Не глядя хватает трос прибора пальчиками и мягким движением его взводит.
   - Так?
  Я присаживаюсь рядом, беру её ладошку в руку и прошу:
   - Сожми мне руку так сильно, как только можешь.
  Э! Хм! Мне показалось, что мне на ладонь заехал, по крайней мере, мотоцикл. Пришлось приложить ответное усилие, чтобы она не сплющила мой набор костей. Треплю её за щёку.
   - Какая ты сильная!
  Девушка краснеет.
  Несколько месяцев спустя один клубный работник, не справившись с гормонами, зашёл к ней в комнату заводского общежития, чтобы пообщаться. Дальше его рассказ звучал так.
   - Поднимаюсь я в воздух и лечу через всю комнату в дальний угол. Прислоняюсь к нему и сползаю на пол. Поскольку сползал головой вниз, в ней сразу посветлело. Я сказал "до свидания" и ушёл.
  "Счастливчик", думаю я, слушая его рассказ, "Прихватила бы она чего руками, был бы евнухом".
  Больше она в клубе не появлялась.

  НЕ ВПИСАЛИСЬ.
  Два раза в год трудящиеся должны были соединяться и демонстрировать. Это сейчас демонстрировать нечего. А в те годы самый последний забулдыга, разбуженный среди ночи, чётко рапортовал, что надо демонстрировать сплочённость вокруг чести, ума и совести нашей эпохи. Нет, это не про паталогоанатомию, это про жизнь.
  И все шли на демонстрацию. Да раза в год. Первого и седьмого. За рулевым. А рулевой за начальником. Потому, что начальник всегда прав.
  Аэроклубу тоже сказали демонстрировать. И место указали. Следом за детско-юношеской спортивной школой. Мы выбрали самые красивые парашюты. Уложили их. Три человека несли их на своих плечах. Впереди нас с жёлтыми баллонами на спине и с масками на лбу стояли аквалангисты. Ласты, правда они не надели, а несли в руках.
  Заводская колонна постепенно выстраивалась. Тем майским днём авиационный завод победил судостроительный и завоевал право демонстрировать в первую очередь.
  Парашютисты дружною толпою построились между ластоногими и заводским парткомом, несущими в руках отретушированные иконы святых тех лет. Подошёл директор предприятия. Оглядел критически жёлтые акваланги, потом лысых и седых на картинках, и выгнал из колонны несознательную часть граждан, которые даже воздушных шариков в руках не несли, а только три рюкзака мышиного цвета. Мы стояли на обочине и смотрели на проходящих мимо нас, окрылённых, просвещённых и подвыпивших.
   - Ребята, вы что такие хмурые? - с нами поравнялся идущий во главе колонны, директор судостроительного завода. - Вставайте к нам, прямо сюда.
  И мы пошли впереди них, "седых и лысых".
  Выглянуло солнце и подул лёгкий ветерок. Не доходя до трибуны, наши носители рюкзаков ускорили шаг, привлекая к себе внимание трибуны и зрителей. Все трое дёрнули кольца, мы быстро развернули красивые купола парашютов, пёстрая "утэшка" надулась встречным ветром и поплыла над головами, разом превратив сборище старых и выцветших флагов в блеклые тряпки.
  Собравшиеся на площади зааплодировали. Хлопали дружнее и громче, чем когда провозглашали здравицу в честь далёкому дому престарелых.
  На трибуне стояли все руководители колонн и предприятий, больших и малых, директора заводов тоже уже были там. Руководитель авиационного объединения толкнул в спину начальника аэроклуба и недовольно прошипел.
   - Ты что, два завода хочешь поссорить?

  ПОКАЗУХА.
  Показательные выступления - важная часть парашютного спорта. Это и реклама и проверка мастерства, и, вообще, серьёзная работа. Показательные прыжки делают самые-самые. Показуху любят во всех аэроклубах. Наш не был исключением.
  Я несколько раз пытался внести улучшения в зрелищность таких прыжков, но меня игнорировали всегда, было ли это предложением по доработке купола парашюта, чтобы его не жгла рифовочная лента, или в ещё большей, с точки зрения инструкторов, глупости: приземляться не на точность, а демонстрируя мягкую посадку и устояв на ногах. Все показательные прыжки аэроклуба выполнялись однообразно: В центре площадки выкладывали крест из полотнищ и в него старались попасть парашютисты, рискуя ногами и жизнью, потому что на таких праздниках не было мягкого песчаного круга.
  Был праздник судостроителей. Руководство завода попросило раскрасить небо парашютами, помня о фуроре майской демонстрации.
  Все засуетились. Команду набрали быстро. Все на крыльях. Я остался за бортом. Но не потому, что опыта не хватало. Я не был родом из Семёновки. А что может быть лучше для жителей деревни, чем увидеть родных и знакомых, спустившихся с неба.
  Мне было немного грустно, но не за отставку, а потому, что я знал место, в котором будут приземляться парашютисты: детское футбольное поле в окружении домов, деревьев и заборов. И погода была не очень. Яркий февральский день и рваный ветер.
  Ещё раз, оглядев группу, я сказал, что могу прыгнуть на "утэшке" на пристрелку. "На мясо", как говорят парашютисты. Моё предложение понравилось всем, кроме одного, которого тоже отставили из группы. Не помню, кто это был, но точно не из очень опытных.
  Отзываю в сторону одного из спортсменов, которые должны были выехать на машине на место приземления, установить "колдун" ветроуказателя и обозначить центр. Прошу его установить центр не в центре площадки, а ближе к одному краю, чтобы у "крыльев" была возможность удлинить заход.
  Взлетели. Прилетели. Внизу - пионерский лагерь в окружении дач и сопок. Видим подъезжающую машину. Появляется "колдун" и яркий "крест". На правах "мяса", я сижу на корточках возле открытой двери и наблюдаю. "Колдун" на земле мечется словно хвост рассерженного кота. Бросаем пристрелочную ленту. Она улетает в район дач. Делаем поправку и бросаем вторую. Эта летит совсем в другую сторону.
  Я и выпускающий подходим к лётчику и уточняем заход на боевой. Гудит сирена, я прыгаю. Падаю ровно десять секунд, распластавшись в воздухе, чтобы лучше было видно снизу и открываю парашют. "Утэшку" швыряет из стороны в сторону всё больше и больше по мере приближения к земле. Значит ещё и турбулентность от сопок есть. Плохо дело.
  Убеждаюсь, что ветер даже в порывах не дует сильнее горизонтальной скорости УТ-15, и повисаю прямо над центром, выложенного на земле "креста" и начинаю бороться с порывами ветра, разворачивая парашют всегда против него. Надеюсь, что эти мои рваные развороты и зажатый купол понятны тем, кто смотрит на меня из самолёта. Парашют с "выключенной" скоростью снижается быстрее и я вертикально пикирую прямо в центр, надеясь, что выбрал самое мягкое место. Врезаюсь обеими ногами в мягкий снег и роняю купол рядом. На ногах устоял!
   - Как здорово! - бросается ко мне один из зрителей. Я радуюсь, узнаю Михаила Метёлкина, моего друга и тренера по тяжёлой атлетике. Успеваю собрать мой парашют и перестаю радоваться, наблюдая за приземлением моих товарищей. Но всё обошлось без происшествий, если не считать , что больше половины парашютистов не попали на это футбольное поле.

  РЕЗИНОВОЕ ВРЕМЯ
  Шура Кудряшов и я были очень заняты. Он, работая техником аэроклуба, а я занимался педагогикой с более, чем пятьюдесятью парашютистов. Поэтому, мы прыгали всегда без плана и контроля. Или первые, чтобы успеть делать наши основные дела, или последние, когда уже всё было сделано. Однажды, мы попытались уже изобразить схождение. Это, когда парашютисты покидают самолёт по отдельности, а потом стараются сойтись вместе. То схождение стоило Шурику порванных брюк, потому что он просвистел мимо меня, а я схватил его за бок моими вратарскими перчатками, в которых я прыгал. Он вырвался, конечно, но без части штанов.
  Оставшись вдвоём в самолёте, мы решили опять попробовать, благо, что лётчик, делая круги, постоянно поднимался всё выше. Получив приглашение, Шура сбросил перчатки и засунул их в карман на двери кабины.
   - Нафига мне порванные перчатки, если ты меня опять ухватишь.
  Выскочили, быстро сориентировались, подошли друг к другу, вовремя затормозили, взялись за руки и удовлетворённо распластались в небе. Дождавшись времени, я отпусти руки и показал ему жестом "раскрывайся". Шура кивнул и дёрнул кольцо. Опаньки! А за его спиной ничего не изменилось! Я успел ухватить его недоумённый взгляд на трос, который он выдернул на всю длину и, не медля, опрокинулся головой вниз, падая "стрелой", чтобы не мешать товарищу действовать в особых случаях. Улетая вниз, я видел, как он перевернулся на спину, рванул кольцо запаски и в какую-то долю секунды повис на маленьком круглом куполе. "А основной так и не раскрылся", - успел подумать я, восстанавливая горизонтальное положение и раскрывая мой парашют.
  Убедившись, что напарник тоже попадает на аэродром, я повернул к кругу приземления и отработал точность. Внизу царило недоумение. Полный отказ парашюта. Такого ещё у нас не было. В оптику за приземлением Шуры наблюдал один из инструкторов.
   - Парашют выпал из ранца в момент приземления, - прокомментировал он.
  Мы так и не пришли к единому мнению о причине отказа. Может "закусило" конус, может было затенение (какое, нафиг, затенение, когда парашютист, после отказа, перевернулся спиной вниз), может - элементарный закон подлости. Наконец, пришёл Шура. Рот до ушей, нет никакого и признака, что он испугался этой внезапности.
   - За сколько времени открылась запаска? - спросил он меня.
   - Как положено по инструкции. За 'ноль-восемь'.
   - А теперь слушай, как это было: дёргаю кольцо запаски и вижу, что перехлёстываются оба троса колец. Вытягиваю трос запаски в сторону, сую кольцо за пазуху и вижу, что вершина уходит, как-то, не в ту сторону, Поправляю её ударом руки, а в это время нож выскальзывает из ножен, резинка-то ослабла, и начинает вываливаться в сторону строп. Подбираю нож, вытягиваю руку в сторону, чтобы не задеть раскрывающуюся запаску и в таком положении дожидаюсь раскрытия. Каково? А теперь уложи всё это в "ноль-восемь".
  P.S.: Через много лет, Шура был в том злополучном АН-14, который упал в тайге в плохих метеоусловиях. Но, к счастью, выжил.

  ФАНТОМ
  Лётчик повернулся ко мне и, скорчив жалобную мину, развёл виновато руками. Я и без него понимал, что стена облачности, подошедшая и накрывшая город, не даст увидеть меня снизу и я могу крутить акробатический комплекс лишь на самоконтроле. Пока я выбрасывал парашютистов, эта стена уже накрывала сам аэродром. Ещё минут шесть и внизу будет темень.
  Гукнув, чтобы лётчик ещё раз обернулся, я показал рукой, что прыгну вдоль этой белой скалы, повисшей в небе. Он согласно кивнул и резко довернул самолёт, чтобы мне было удобней. И я "рыбкой" выскочил из самолёта. Встал "на кол" головой вниз и начал разгоняться. Вдруг краем глаза я заметил на поверхности облаков какую-то тень, которая мчалась ко мне. Тпру-у! Переворачиваюсь на живот и эта тень тоже шевельнулась, не прекращая стремительный полёт. Ха! Это же - моя собственная тень. Стало так интересно, что я просто замер следя за этой чёрной молнией, которая летела всё быстрее и быстрее.
  Долетела до края облаков и рухнула вниз, уравняв свою скорость с моей. Я развернулся и полетел вдоль стены облаков, поглядывая на тень, скользящую рядом, словно я просто шёл по улице рядом с обычной стеной. Торможу и разворачиваюсь в другую сторону. Тень послушно повторяет все мои движения. Ну почему нельзя заснять всё это на какую-нибудь плёнку, мелькает у меня мысль! Взгляд на высотомер и понимаю, что пора выдвигаться в район аэродрома. Разворачиваюсь ещё раз и иду в лобовую атаку на это монструозное облако и на фантом, который, почему-то, уменьшался с моим приближением.. Через мгновение врезавшись в мою тень, я оказываюсь внутри белой призрачной нереальности. А там дождик идёт! Наверное вверх. Бр-р-р! Закрываю лицо руками от жалящих меня капель и жду высоты раскрытия парашюта.
  Ровно на 700 м облако распахивается и я, одновременно с этим, дёргаю кольцо. Приземляюсь, прихожу на старт и долго сижу, "проигрывая" мой прыжок ещё и ещё раз. Следом за мной приземляется самолёт. Из него выходит лётчик и сразу направляется ко мне.
   - Чёрт побери! Ну почему не было ничего, чтобы заснять этот прыжок, - говорит он.
  Мне оставалось лишь сокрушённо покивать головой, соглашаясь с ним.

  СОБЛАЗН.
  Мой друг приехал ко мне в гости. Заодно и попрыгать, пользуясь тем, что я инструктор аэроклуба. Правда, общественный. Руководство клуба дало добро, а я пообещал, что мой кореш наделает добротных фотографий прыжкового дня. Когда-то, давным-давно, на заре моей парашютной юности, он уже имел несколько десятков парашютных прыжков и был для меня одним из небожителей. Теперь мы поменялись местами. У него, хоть и увеличилось количество прыжков с парашютом, но общий счёт так и остался в несколько десятков. А я мог похвастаться несколькими сотнями.
  Убедившись, что друг помнит укладку, я помог уложить пару парашютов и мы поехали вместе с клубом на аэродром. Я специально взял его в свой самолёт и на высоте придерживаю его в двери.
   - Всё как обычно. Спокойно и не торопясь. Понял?
  Он кивает.
   - Пошёл!
  Кореш прыгает, но не как обычно. Годы, проведённые без прыжков, стёрли из памяти положение рук и ног. Поэтому руки, поднятые выше уровня плеч, опрокидывают его на спину и он медленно-медленно делает заднее сальто. Дёргает вытяжное кольцо, когда снова видит землю.
  Приземлившись, я нахожу друга в пресквернейшем состоянии духа и складывающего свои фотокамеры в сумку.
   - Вот опозорился! Всё! Ничего больше не хочу! Поеду домой!
   - Да брось ты, - урезониваю я, - Нормальное сальто получилось.
   -А-а-а! Ты ещё и издеваешься! Я не хотел этого сальто. Я вообще всё по-другому хотел. Я ...
   - Что ты раскудахтался, как торговка на базаре. - я меняю тактику, - Сейчас прыгнешь лучше. Ты что, думаешь перерывы на привычках не отражается?
   - Не буду прыгать! Домой хочу!
  Я наблюдаю истерику, посмеиваясь про себя, и выдаю последний аргумент:
   - На "утэшке" хочешь прыгнуть?
  Кореш остался с открытым ртом. На его переднем лице отражалась вся борьба его внутренних миров: изнасилованное самолюбие требовало продолжения самобичевания, а остатки юношеских амбиций желали сатисфакции. В годы, когда он прыгал, "утэшка" была о-го-го и , поэтому, таким как он не удалось "допрыгать" до этого парашюта.
  Это раздвоение было видно: руки его совершали противоречивые действия. Одной рукой он укладывал что-то в сумку и брал следующий предмет, а вторая рука вытаскивала то, что уже было внутри и укладывала рядом. Я поднялся.
   - Последний раз спрашиваю, на "утэшке" хочешь?
   - Хочу! - подскочил, словно подброшенный пружиной, мой друг.
   - Ну, - я небрежно поднял фотоаппарат и сунул ему в руки, иди и "зарабатывай" прыжок, пока я тебе парашют уложу.
  Кореш отработал добросовестно: фотографировал через дверь, через форточку, на приземлении и на старте, на посадке в самолёт и на укладке. Потом я застегнул на нём подвесную систему и отправил на прыжок.
   - Если приземлишься возле круга, я тебе фоту сделаю, - обещаю я, взяв в руки камеру.
  Самолёт взлетает. Снизу я вижу как он прыгает, открывает парашют, делает несколько осторожных разворотов в обе стороны, пробуя незнакомую технику и приближается к земле. Сразу после приземления, я несколько раз фотаю глупую и довольную физиономию, отпуская пару шуток по этому поводу. Так заканчивается день, когда мы в последний раз вместе прыгали с парашютом.

  ТАЙНА.
  Советская промышленность начала радовать парашютистов новой техникой. Парашют-крыло сосем не походил на своих предшественников. Получить парашют-крыло было не просто не только спортсменам, но и клубам. Парашютная фабрика была одна. В Подмосковье. А клубов было много по всему Советскому Союзу. Проявив изобретательность и использовав алчность руководителей фабрики, арсеньевский аэроклуб, вполне законным способом, получил уже вторую партию крыльев, что позволило пересадить на крылья всех инструкторов клуба. Всех штатных и двух общественных: Свету Сергиенко и меня.
  А я, как на зло, именно к этому времени не прошёл медицинскую комиссию из-за лёгкого гайморита. Нет допуска - нет прыжков и я всё свободное время отдавал обучению молодёжи. Парашют завис. Всё руководство клуба и все инструкторы сидели в инструкторской и распределяли новые парашюты. Наконец, все посмотрели в мою сторону. Я решил высказаться.
   - Знаете что, я сейчас всё равно не прыгаю и могу подождать до следующего привоза. Давайте посадим на крыло молодого, подающего надежды спортсмена.
  Начальник клуба и командир звена переглянулись, этого они не ожидали.
   - Предлагаю дать парашют такому-то, быстро среагировал старший тренер, называя фамилию своего любимчика.
  Все согласно закивали.
   - Я против, - снова поднимаю я руку, - Он ещё молод, недисциплинирован, ему надо много работать над собой.
   - Ну и что, что молод? - не сдаётся старший тренер, но я его не слушаю и продолжаю:
   - Я хочу предложить такого-то. Он взрослый, работает и давно и ровно прогрессирует.
  Говоря это, я смотрю на инструктора, которая учила этого спортсмена. Она опускает голову, не желая спорить со старшим тренером. Начальник клуба останавливает наш спор.
   - Значит, поступило две кандидатуры. Будем голосовать.
   - Не будем голосовать! - снова влезаю я, - Именно из-за недисциплинированности этого спортсмена произошла та отцепка у девчонки, а не далее, как три дня тому назад, вы помните, я распустил ему запаску в самолёте, потому что не было иного способа остановить его.
  Начальник переводит взгляд с меня на старшего тренера. Тот не успевает сказать, потому что инструкторша решается и произносит.
    - Я поддерживаю кандидатуру Владимира.
    - Решено! - начальник делает запись в журнал, - Все свободны, кроме тех, кто проводит укладку.
  Я всегда провожу укладку и тоже остаюсь. Носясь по клубу туда-сюда, проверяя, помогая и ремонтируя, если нужно, захожу в инструкторскую и обнаруживаю там сидящего с папиросой в руке старшего тренера и спортсмена, которому мы дали парашют-крыло. Тренер заканчивает фразу:
   - ... и я решил дать тебе крыло. Думаю, что ты сможешь оправдать моё доверие.

  Юноша начал "оправдывать доверие" уже со следующего дня. Был скромный, внимательный, дружелюбный. Стал высокомерный, заносчивый. Столкнулся и со мной.
    - Володя! Ты обратил внимание, что крыло дали мне, а не тебе, хоть ты и инструктор?
  Я смотрю на него и думаю, что очень жаль, не узнаешь ты никогда, как ты получил новый парашют.
  В один из следующих дней я и мой друг Иван Иванович стоим на кругу приземления. Просто стоим, наблюдаем, перебрасываемся репликами.
  Над кругом появляется на крыле подающий надежды. Вдруг он даёт скорость парашюту, пролетает глиссаду и резко тормозит, вытянув клеванты донизу. Мы не успеваем среагировать, крыло выдыхает воздух, верхняя оболочка прилипает к нижней и парашют уходит в задний свал. Парашютист вылетает с песчаного круга и врезается в землю. Правда, скользом: ноги-спина-голова и его ноги, по инерции, взлетают в воздух. Иван смотрит на меня, я на него. А приземлившийся вскакивает на ноги и кричит Иван Иванычу.
    - Видел, дубина! Есть у крыла реверс!
  Ваня медленно выпускает застрявший в груди воздух и вполголоса говорит:
    - Этот идиот когда-нибудь убьётся.
   Он не угадал. Парашютист стал мастером и вырос в большого аэроклубного начальника.

САМЫЙ КОРОТКИЙ РАССКАЗ.

Памяти Старшего Тренера.

Досрочно отошёл в мир иной из-за своего пристрастия к наркотикам бывший Старший Тренер аэроклуба.

  ОТКАЗ.
  Отказ в раскрытии парашюта это - чрезвычайное происшествие. Даже, если всё закончилось благополучно. Это означает недоработку, пробел в обучении, плохую дисциплину и ещё целую кучу причин, приведших к этому отказу. Теоретически, мои ученики не могли получить отказа в раскрытии парашюта, как их не было и у меня, за всю мою долгую практику, чем я и гордился. Мои драконовские зачёты по знаниям правил и материалов и неисчислимые часы укладок и переукладок любых типов парашютов были причиной пересудов за моей спиной, но в лицо мне никто не осмеливался сказать.
  Другие спортсмены аэроклуба пользовались свободой и наплевательски относились к учёбе. А все штатные инструктора аэроклуба были больше озабочены повышением своего спортивного мастерства, чем обучением молодёжи. Молодёжь подрастала, выбивалась в любимчики и наплевательски относилась к правилам и ко мне тоже.
  Два таких любимчика устроили возню в дверях самолёта, потому что, каждый хотел прыгнуть первым, чтобы дольше попадать. Я попытался их урезонить, потому что был выпускающим, но был послан. Правда не далеко, а всего лишь командовать моими учениками, а не ими. Я присел на откидное сиденье и просто наблюдал за их борьбой. Наконец они прыгают, падают, раскрывают парашюты и ... отказ - отцепка - запаска.
    - Что случилось? - спросил лётчик, повернувшись.
    - Не понимаю, - пожал я плечами. - Процесс раскрытия был нормальный.
  На земле выяснилось, что в процессе их тусования в дверях, у девчонки открылся замок отцепки свободных концов. Я подхожу к старшему тренеру клуба и говорю:
    - Отстрани обоих от прыжков. Они в самолёте вольную борьбу устроили.
  Старший тренер смотрит на меня замутнённым наркотой взглядом, поворачивается к девочке и командует.
   - Укладывай парашют и на прыжок, чтобы не возникло психологического барьера.
  Спортсменка победно смотрит на меня, подхватывает парашют и расстилает на брезенте. Я прохожу рядом и вполголоса говорю.
   - Ты выбрала неправильный путь к мастерству.
  Продолжаю заниматься моими делами: укладываю парашют, проверяю укладку спортсменов, успеваю посмотреть в трубу технику отделения от самолёта моих учеников. В конце-концов, решаю прыгнуть и надеваю мой парашют, готовясь снова пойти выпускающим. А моего запасного парашюта нет! Чертыхнувшись, обхожу укладочные столы, но не нахожу запаски. Не может быть! Мою технику даже инструктора не берут без спроса. Подхожу и листаю стартовый журнал.
   - Запаска! - кричит кто-то.
  Я поднимаю голову и вижу в небе раскрытый МОЙ запасной парашют. Уже зная, кто это, я всё-таки пробегаю глазами по списку и убеждаюсь, что это любимица старшего тренера его взяла. Сбрасываю с плеч лямки парашюта и засовываю его в сумку: я не прыгаю с чужими запасками, чему и учеников учу.
  Приземлившись, подходит любимица. Уже с меньшим гонором, чем раньше:
   - Если хочешь, я тебе уложу запаску.
  Я смотрю ей в глаза.
   - Если человек - идиот, это надолго.
  Так день и закончился.

  В один из следующих дней я наблюдаю, как прыгают мои ученики. Вдруг - отцепка! Да так быстро, что никто ничего не успевает сообразить. Только я замечаю, что малыш отцепился в процессе открытия парашюта. Подбегаю трубе и вижу, как парнишка висит под запаской и в каждой руке держит по вытяжному кольцу. Старший тренер на скамейке поворачивается в мою сторону.
   - Твой, между прочим.
  Сжимаю зубы, прошу у моего друга мотоцикл и завожу мотор. Сзади ко мне прыгает одна из спортсменок и мы пересекаем взлётную полосу. Первым делом подъезжаем к приземлившемуся ученику.
   - Всё нормально?
   - Да.
   - Стой здесь, жди меня.
  Еду дальше, искать упавший парашют. Нахожу. Окриком останавливаю спрыгнувшую с мотоцикла девчонку, ставлю мотоцикл на подножку, подхожу к куче тряпок и холодные мурашки волной прокатились по спине, закончившись на макушке: дополнительные стропы "утэшки" завязаны узлом. Мои ученики не делают таких узлов! Я развязываю узел, собираю вместе со спортсменкой парашют, даю ей в руки и произношу.
   - Ты ничего не видела.
  Она молчит. Мы возвращаемся к ждущему нас малышу. Торможу, глушу мотор и долго смотрю на него. Он не отводит взгляд.
   - Вспомнил или увидел?
   - Увидел.
   - Кто завязал стропы?
   - Старший тренер. Сказал, не беспокойся, я тебе помогу.
  Сзади завозилась девчонка. Я обернулся к ней:
   - И ничего не слышала.
  Она смотрит на меня широко открытыми глазами и растерянно хлопает накрашенными ресницами. Я снова смотрю на малыша.
   - Когда спросят, скажешь, что ухо прилипло к вершине. Потом возьмёшь журнал точности приземлений и пойдёшь дежурить на круг.
  Он кивает. Лягаю кик-стартер, даю газ и возвращаюсь на старт. Ставлю мотоцикл и подхожу к ждущему меня командиру звена.
   - Что было?
   - Стропа ухо к вершине притянула.
  Старший тренер расплывается в улыбке.
   - Лучше надо учить укладывать, Вова.
  Смотрю на него. С каким бы удовольствием дал бы ему с левой и... не даю, потому что делать это на глазах у учеников непедагогично и ещё потому, что уже знаю: скоро я уйду из аэроклуба.

  Вечером, на разборе прыжков я говорю моим парашютистам.
   - Если я увижу, как кто-нибудь посторонний помогает вам на укладке, этот человек больше не будет прыгать, даже, если этот посторонний - инструктор клуба.

БЕЗОПАСНОСТЬ

Моя младшая группа парашютистов догнала старшую и я объединил их в одну.

[]

[]

  Из-за того, что мои разборы прыжков малышам нравились, другие подрастающие и брошенные своими инструкторами после трёх прыжков тоже тянулись вместе с моими. Безропотно переносили моё самодурство и излишнюю требовательность, лишь бы попасться на глаза и получить советы и замечания вечером в клубе.

Я, практически без особого напряжения, тянул на себе почти 50 второразрядников и ещё не выполнивших норматив. Пересаживал на новые парашюты, давал задания, проводил физподготовку, лишал прыжков, поощрял сложными прыжками... Короче, развлекался любимым делом.

Начались летние прыжки. Уже не стало многослойных штанов. И всякие куртки уступили своё место обтягивающему спортивному костюму.

По сигналу "приготовиться" парни вскакивали со скамейки и начинали тщательно заправлять лямки ножных обхватов под своё "хозяйство". Девчонки из молодых, не привыкших к такому зрелищу, смущённо отводили глаза, краснели. Им-то, как раз, заправлять было нечего. На первый взгляд.

Я стою, высунувшись в дверь, и веду взглядом точку по земле, чтобы выбросить парашютиста в наилучшие условия для точности приземления. Поворачиваюсь, чтобы скомандовать и вытаращиваю глаза: малышка стоит, приготовившись к прыжку, грудная перемычка находится под немаленького размера грудями, которые слегка фривольно выглядывают из полу-раскрытой молнии. Ну, оч-чень сексуально! В другой ситуации может и засмотрелся бы. Но сейчас!

Хватаю её за шиворот, одним махом застёгиваю молнию до конца. А в голове секундомер: тик-тик-тик. Точку-то проходим. Самолёт не остановишь. Перехватываю свободной рукой за грудную перемычку, а второй, по очереди, хватаю сначала одну грудь, засовываю её под лямку, затем вторую. Девочка, практически, висит на моей руке офонаревшая от такого обращения.

Тик-тик-тик! "Три секунды! Пошёл!!" И в дверь выпадает бесполое существо с квадратными глазами. Я поворачиваюсь к остальным и наблюдаю лёгкую суматоху, связанную с упаковыванием половых признаков вовнутрь подвесной системы. Всё правильно, я два раза не повторяю.

Приземляясь последним, я нахожу всех своих красавиц, стоящих возле круга приземления. Ждут раздолбона, как у меня заведено. Окидываю их взглядом. Красивые они у меня. Улыбаюсь фотогенично и заявляю.
   - Поскольку нам сейчас удалось сохранить ваши сиськи от ущемления, на укладку шагом марш!

Засмеявшись, ватага отправляется к старту. Я тащу свой парашют, успевая на ходу выдать замечания по отделению от самолёта и раскрытию парашюта. Вопрос безопасности решён быстро и надолго.

  ОБЕЩАНИЕ.
  Мои занятия с учениками зачастую затягивались допоздна. Сначала конспектирование темы, потом вопросы и ответы и наша говорильня плавно переходила в наземную подготовку, отработку элементов техники свободного падения, тренировки отцепки и точность приземления. Всё это с шутками и весело. Иногда я обещал наградить чем-нибудь несбыточным и, однажды, за хорошую работу пообещал дать крыло командиру группы на его сотый прыжок. Все рассмеялись, потому что у Миши было чуть больше шестидесяти прыжков и ещё потому, что знали: крыло даётся только спортсмену с первым разрядом, когда у него больше трёхсот пятидесяти прыжков с парашютом.
  Одним летним утром клуб выехал на прыжки. Первые взлёты для старших спортсменов, потом все остальные. Я не спешу, мне нужно идти выпускающим с молодыми. Подходит мой юный командир с расстроенным лицом.
   - Моего парашюта нет.
   - А ты его грузил в машину?
   - Да.
   - Проверь стартовый журнал, - говорю ему, хотя знаю, кто может взять чужой парашют. Миша возвращается и подтверждает, что любимица старшего тренера улетела с его парашютом. Подхожу к командиру звена, который сегодня руководит полётами.
   - Командир! Говорили мы говорили о безопасности и взаимоуважении, а такая-то снова улетела с парашютом моего ученика.
  Командир молчит, пытаясь найти ответ. Я ему помогаю:
   - Можно я ему дам крыло Светы? Потом я его уложу к её приходу.
  Командир поворачивается и я в его глазах вижу вопрос: ты что, офонарел? Поэтому спешу добавить.
   - Парашют укладывал я и пойду выпускающим.
  Он отыскивает взглядом самолёт в небе, потом осматривает горизонт и снова поворачивается ко мне.
   - Пусть прыгнет.
  Я подзываю малыша, иду с ним к линии, где лежат парашюты и тычу пальцем в один из них:
   - Возьми этот.
  Миша радостно хватает сумку и с испугом отбрасывает её назад.
   - Это же крыло!
   - Ну и что? - я весело смотрю на него, - Тебе что, не хочется на крыле прыгнуть?
   - Ничего себе! - бормочет малыш, прижимая к груди парашют, и отправляется готовиться.
  Глазастые ученики в одно мгновение разглядели, что он надевает крыло. Вокруг собралась восхищённая толпа. Я подождал немного, потом шуганул их со старта и начал формировать взлёт.
  Взлетели, набираем высоту. Смотрю на Мишу. Он делает вид, что спокоен, но руки не находят места. То каску поправит, то запаску потрогает. Я подхожу к нему и демонстративно отсоединяю красный шнур на запасном парашюте. Его глаза становятся размером с блюдце.
   - Ничего удивительного, - говорю я ему, - На этом парашюте не прыгают с прибором на запаске. Если что - отцепишься. Всё остальное как обычно. Понял?
  Миша шмыгает носом и энергично кивает. Мы остаёмся одни самолёте.
  Он прыгает первый, раскрывает парашют, втягивает болтающуюся рифовку и берёт в руки клеванты. В этот момент я тоже прыгаю, обгоняю его по высоте, раскрываюсь и штопорю, чтобы быстрее приземлиться. Все свободные малыши стоят на круге приземления. Миша чётко заходит на круг, словно это не первый раз делает, но я беру у дежурного мегафон и командую.
   - На точность не работать! Разгонись и приземляйся.
  Он так и делает. Приземляется и его окружат вся группа. Дождавшись, когда он останется один, я подхожу и говорю на ухо.
   - А про красный шнур не вспомнил, правда?
  Малыш покраснел и покивал головой.
   - Ничего страшного. Мастера тоже забывают, когда на таком парашюте первый раз прыгают.
  Вечером, когда все расселись в классе, я дождался тишины и говорю.
   - Миша, ты меня извини, но я тебя обманул. Я тебе обещал крыло на сотый прыжок, а ты прыгнул на девяносто втором.
   - Да я чё, - смущается он. - Я ничё.
  На следующий день я пересадил одну из моих учениц с УТ-15 на Д-1-5У. Давно ей обещал это за плохую работу на точность приземления.

[]

  ТОЧНОСТЬ.
  Приземлившись на моём УТ-15 и наступив ногой на "пятак", я подзываю дежурного по приземлению и пробегаю взглядом записанные результаты точности. Ну вот! Снова "вне круга" у Андрея. Он был одним из "брошенных" и тянулся вместе с моими учениками.
   - Чего тебе не хватает? - спрашиваю, найдя его на укладке. - Я рассчитываю точку отделения так, что круглые купола попадают в тридцатиметровый круг, а ты прыгаешь на спортивном парашюте.
   - Да это парашют плохой! У него стропа управления отпорота от основной стропы.
  Была такая "мода" у не самых умных спортсменов "дорабатывать" парашют Т-4, лишая его, тем самым, хода назад. И парашют медленнее разворачивается.
   - И нафиг тебе тот реверс нужен? - останавливаю я оправдание ученика, - Укладывай дальше. Сейчас я на нём прыгну.
  Андрей мрачнеет. В этом случае он сделает на один прыжок меньше. Взяв его парашют, я отправляюсь в самолёт, наказав, чтобы Андрей смотрел мой прыжок с круга приземления. Прыгаю и приземляюсь с результатом 40 сантиметров, потому что не стал тянуть ногу к "пятаку". У этого парашюта скорость снижения больше, чем у других. Отдаю парашют владельцу и вопросительно смотрю на него.
   - Я понял, - говорит он и уходит укладывать
   - А на "крыле" вы сколько можете дать? - вдруг спрашивает меня один из моих "малышей".
  Я задумываюсь. На ПО-9 я ещё ни разу не прыгал. Спрашиваю крыло у одного из инструкторов и снова иду на прыжок. Ух, машина! Еле-еле заставляю себя зайти на цель пониже, но промахиваюсь ногой по фанерному диску. Пять сантиметров.
   - А на Д-1-5-У? - неймётся малышу.
   - Сейчас попробую.
  Ищу свободный парашют и поднимаюсь в следующем взлёте. Эх! Ветер начал стихать, а я прыгнул первым. И не по ком было взять поправку. Висел я висел в воздухе, направляясь к центру круга, но приземлился лишь в тридцати метрах, кстати это был мой лучший результат из всех прыжков на этой модели парашюта.
  Вечером на моих занятиях добавилось слушателей. Другие спортсмены специально пришли посмотреть, как мы отрабатываем точность приземления.

  ЖЕНИХ.
  Малышка ударила ногу при приземлении. Вроде перелома нет, но нога распухла и наступать на неё девочка не может. Наложили ей повязку, облили бинты холодной водой и повезли в больницу. Рентген сделать на всякий случай. В больнице, как обычно, ходят-бродят ходячие, возят на колясках лежачих, чихают и кашляют остальные.
  Обнимаю девочку за талию, она обхватывает меня за плечи и мы, на трёх ногах, добираемся до регистрации. Там нас отправляют на второй этаж в рентгенкабинет. Подходим к лестнице. Тут уже в обнимку не получается, потому что по лестнице вверх и вниз снуют люди. Кто-то быстро, а кто-то еле-еле.
   - Я сама, - говорит девочка, хватается за перила и прыг-скок на одной ноге со ступеньки на ступеньку. Мне процесс не нравится. Мало того, что некрасиво, дак ещё и медленно. Время идёт, а на аэродроме дети без присмотра, пока мы тут полосу препятствий преодолеваем. Подхватываю малышку на руки и бегом забегаю наверх. Встречные, видя такой штурм высоты, шарахаются в сторону и замирают у стены. На этаже кручу головой, определяя направление и, не опуская девочку с рук, добираюсь до рентгена.
   - Нам сфотографироваться надо, - говорю технику, вскочившей со стула при нашем появлении.
   - Сюда-сюда, - заторопилась она, указывая место на столе под аппаратом. Выгружаю тельце на поверхность и разматываю повязку. Техник делает снимок и просит подождать в коридоре. Беру ученицу на руки, выхожу из кабинета и ждём, сидя на стульях. Появляется наш 'фотограф' со снимком в руках.
   - Нет никакого перелома. Просто ушиб, - сообщает нам и мы, опять тем же быстрым способом спускаемся по лестнице. Техник идёт вместе с нами до регистратуры, отдаёт коллегам медицинскую карту и говорит, показывая на нас.
   - Вот какой хороший жених. Всё время на руках носит.
  Девочка краснеет и делает движение, пытаясь спуститься с моих рук. Я подбрасываю её, перехватывая поудобней, шлёпаю по попке и говорю вроде как бы ей, но на самом деле для женщин, глядящих на нас.
   - Ну-ка, веди себя хорошо, пока я ещё хороший жених.
  Краснота становится гуще и она, засмущавшись, прячет лицо у меня на шее, что добавляет настроения медикам.
  Мы возвращаемся на аэродром, где я снова транспортирую мою ученицу на скамеечку в тень под тентом. Успокаиваем всех любопытных и продолжаем прыжковый день. К вечеру, малышка лишь слегка прихрамывает. И ещё долго мы с ней обмениваемся хитрыми взглядами, понятными только нам двоим.

  ПРОГНОЗ ПОГОДЫ.
  Дождь лил как из ведра. Лил уже второй день. Была пятница. Все ходили хмурые. Выходные пропали. И как насмешка прозвучало объявление, что можно записываться в прыжковый журнал. Тем не менее, парашютисты по одному потянулись к столу, где вписывали свою фамилию и количество прыжков. Я зашёл в инструкторскую. Там было так же пасмурно, как и в других помещениях аэроклуба. Техники сидели ближе двери, готовые рвануть домой по первому разрешающему знаку начальника. Наконец, командир звена решил.
   - Надо спросить Рыжего, - и, обращаясь ко мне, добавил, - Найди Иваныча.
  Я нашёл. Инструктор деловито уселся на заботливо подставленный к телефону стул и завертел пальцами номеронабиратель.
   - Рыжий? Привет! Журавель беспокоит. Ну да, как обычно. А ты как думал! Ага. И твоей тоже.
  Все напряжённо молчали. И нервно замахали руками на спортсмена, сунувшего было голову в приоткрытую дверь. Разговор по телефону продолжался.
   - Я вот тебе чего звоню... А-а-а... сразу догадался? Не-ет! Ну ладно, Рыжий, шутки в сторону. Мы хотя бы в воскресенье попрыгаем? Да ну! А во сколько? Ну ты даёшь! Ага. И тебе того же.
  Владимир Иванович положил трубку телефона и оглядел всех, кто был в инструкторской:
   - Рыжий сказал, завтра в 12.45. можно грузить машину.
  Все загомонили недоверчиво, но начальник хлопнул ладонью по крышке стола и поднялся:
   - Рыжий никогда не обманывает. Техникам подготовить самолёт к 12.30. Остальное по плану.
  Наступило завтра.
  Низкие тучи неслись над городом, толкая окружающие его сопки. Дул сильный ветер, который прямо на глазах высушивал оставшиеся после ночного ливня лужи на асфальте. В 12.30. подогнали машину к дверям аэроклуба, но команду грузить парашюты никто не давал.
  Стрелки на часах показали 12.45. Открылась дверь инструкторской и командир звена, перекрывая обычный шум, скомандовал.
   - Начинаем погрузку!
  Далеко на аэродроме послышался визг раскручиваемого мотора "антона" и, после нескольких "чихов", он заревел на всю округу, поднимая настроение, бегавших с парашютами спортсменов. Когда парашютисты шли пешком к аэродрому по совершенно сухой траве, остатки туч скрылись за горизонтом, с синего неба засияло солнце и ветер стих.
  Это было время, когда не только не было Интернета, но и метеоспутники можно было пересчитать пальцами одной руки.

  МЫ ТАКИЕ!
  Рассаживаемся в самолёте. Наши гости - бывшие спортсмены аэроклуба, прыгающие теперь в десантной бригаде, просят меня уступить им левую половину, чтобы посмотреть, как прыгают новички. Новички - это мои ученики. Когда десантники уходили на службу, мои малыши начинали учить теорию. У меня на борту пятеро гостей и четыре моих ученика. Разрешаю воинам быть зрителями и готовлюсь показать им красивые прыжки. Уже хотя бы и потому, что десантники всё ещё 'ковыряют' выпрыгивая из самолёта, не смотря на сотню прыжков у каждого.
  Набираем высоту. Подзываю первую пару, вытаскиваю у первого из-под резинок вытяжную верёвку, чтобы не помешала второму парашютисту.
   - Спиной на поток. Вот так, - и показываю пальцами, изображающими ноги в полуперевороте.
  Поворачиваюсь ко второму парашютисту.
   - И ты тоже.
  Они никогда не делали такого. Только на тренировках на земле. Но просто молча кивают. Гудит сирена и оба шагают за борт 'солдатиком', раздвинув ноги. Падают, красиво переходя из пикирования головой вниз в горизонтальное положение и, один за другим, раскрывают парашюты.
   - Ух, ты! - вырывается у вояк, - Сколько у них прыжков?
   - По тридцать у обоих, - отвечаю, втаскивая болтающуюся снаружи верёвку.
  В следующей паре второй парашютист - моя ученица, которая делает первый прыжок на ручное раскрытие. 'Эх, сейчас испортит мою показуху', - думаю. И вдруг меня осеняет. Пока самолёт делает круг, я приближаюсь к уху девочки и объясняю.
   - Прыгни за ним 'под хвост'. Просто, как в воду.
  Это у нас не было обговорено и малышка растерянно молчит, хлопая накрашенными ресницами.
   - Не бойся! - успокаиваю, - У тебя получится. Главное не теряй его из виду, показываю на прыгающего первым малыша.
  Ну вот, теперь если и свалится в беспорядочное падение, то десантники поймут сложность прыжка. А сам поворачиваюсь к зрителям и показываю на девочку пальцем через плечо.
   - Первый прыжок на ручное.
  Воины оживились, предвкушая спектакль. Трое висят один на другом, чтобы видеть в дверь, а двое плющат носы, глядя в иллюминаторы. Первый парашютист уходит 'на поток', я отшагиваю назад и машу рукой девочке.
   - Давай!
  Леночка рыбкой бросается в дверь, стабильно падает и раскрывает свой парашют. Я справляюсь с моим собственным изумлением и поворачиваюсь к гостям. Показываю им, что надо закрыть рты и выслушиваю недоверчивое.
   - Да брось ты! Не может быть, чтобы первый на ручное! Сколько у неё прыжков?
   - Не забудьте спросить у неё на земле. Это был её двенадцатый прыжок.
  Выпускаю попарно гостей, оставляю себе последнего и говорю ему, показывая на высотомер.
   - Высоты много. Давай сделаем имитацию схождения?
   - Нет! - пугается воин, - Я не могу! Я не хочу!
   - Хорошо, хорошо, - соглашаюсь, - Я просто спросил. Следи за мной, я тебе вот так покажу и ты раскрываешься первым.
   - Ладно.
  Он прыгает первым, зарываясь головой. Выскакиваю следом и вишу в воздухе рядом с его ногами. Парашютист, наконец, выравнивает своё положение и крутит головой, отыскивая меня. Но видит только удаляющийся самолёт. В этот момент, хватаю его за ногу. Он поворачивает ко мне вытаращенные в панике глаза и дёргает вытяжное кольцо. Улетаю вниз, ухмыляясь: на высотомере ещё больше километра высоты.
   - Ну вы даёте! - говорит он после прыжка, - Сначала удивляете, потом пугаете. Чуть не заорал от страха, когда ты меня схватил.
   - Да, мы - такие, - говорю я, пародируя волка из знаменитого мультфильма.
  А себе сделал заметку, как учить девочек ручному раскрытию парашюта.

  ПЕРЧАТКИ.
  Как и мотоциклисту, парашютисту нужны перчатки. Но совсем не для того, чтобы маникюр не испортить, хотя бывает и такое. Чтобы за воздух 'держаться' в свободном падении. Ладошки увеличиваются в размере и этими 'элеронами' удобнее рулить, выполняя спирали и сальто. Я уже давно отдавал предпочтение футбольным вратарским перчаткам. Против других обычных, эти были пошиты так, что ладонь в них напоминала больше лопату, чем руку. И на перчатках ещё были маленькие пупырышки резиновые, которые не давали рукам соскользнуть с поверхности. Будь то вытяжное кольцо, бобышка стропы управления или, даже, бетон, на котором мне однажды пришлось покувыркаться при приземлении в пятнадцатиметровый ветер.
  Когда я брал за руку Сашу Кудряшова - техника аэроклуба, любящего прыжки с парашютом - наша 'пирамида' получалась неразрывная. 'Пирамида' это - когда парашютисты берутся за руки ещё в самолёте и выпрыгивают из него вместе.
  Мы потихоньку учились и усложняли наши прыжки. Решили, как-то, попробовать схождение в воздухе. Выпрыгиваем из самолёта, выравниваемся в горизонтальной плоскости и начинаем сближаться. Набираем скорость, протягиваем друг к другу руки и эта ошибка изменяет наши траектории. Пролетаем мимо. В отчаянном броске я хватаю Сашу за одежду чуть ниже ножного обхвата. Вратарская перчатка намертво сжимает брючину и разрывает её по длине. Улетаю с этим 'флагом' в руке и мой друг грозит мне кулаком вслед. Он первым раскрывает парашют и на земле долго и сосредоточенно прикладывает оторванную полосу к штанине и вздыхает.
   - Да! Не понравится это моей жене.
  Через несколько дней, в одной из наших подобных попыток, я улетаю с Сашиной перчаткой в руке. В будущем, он всегда вызывал улыбку, когда демонстративно бросал на землю перчатки, снимал и оставлял часы и выгребал содержимое карманов. На шутки товарищей он философски отвечал, что если б было можно он и голову бы оставил, чтобы я не оторвал.
  Прыгали мы всё лучше и лучше.

ПОСЛЕДНИЙ ПРЫЖОК.

Девочка страшно боялась выпрыгивать из двери самолёта. Когда раскрывался парашют, это было вполне адекватное существо, способное приземляться на точность, выполнять команды, подаваемые с земли. Но, переход порога с хоть и зыбкой тверди в пространство просто на мгновение выключал её сознание. О том, чтобы отчислить её из аэроклуба, не могло быть и речи: она была дочерью очень большого начальника. Если б я заикнулся на эту тему, то вылетел бы с аэроклуба прямо через закрытую дверь. А я и не собирался заикаться. Мне и самому было интересно бороться с её страхом.

Если другие инструктора, экономя время, просто выпихивали девочку в открытую дверь, усугубляя таким образом её состояние, я позволял себе завести самолёт на второй и третий заход, вынуждая ребёнка вывалиться в дверь самому. Лётчик не протестовал, потому что, повторюсь, это была дочь очень большого начальника. Вместе с ней тренировал свою профпригодность и я. Поцелуйчики в дверях, щипки за хвостик, другие приколы, отвлекающие девочку от ужасного момента перехода в невесомость. Потихоньку мы приближались к заветной цели каждого парашютиста: прыжкам на ручное раскрытие.

Девочка не протестовала из-за того, что все её подруги и друзья уже давно прыгали с задержками, а она на принудительное раскрытие парашюта. Мы с ней давно и серьёзно обсудили проблему и я убедил её, что она, как и другие мои ученики, занимается по индивидуальной программе. По всей видимости, какая-то информация дошла до её папы. Однажды, на аэродроме появилась семейная пара при виде которой подобострастно согнулись загривки командного состава аэроклуба. Я понял, что начальствование этого человека превышает тот уровень, о котором думал я.

Девочка представила меня родителям. Папа пожал мне руку.
    - Как занимается наша дочь?
    - Как все. У неё всё нормально.
    - Я бы хотел пролететь в самолёте, посмотреть, как она прыгает.
    - Мне бы этого не хотелось, - нагло заявляю я.
    - Позвольте спросить, почему?
    - Потому что для того, чтобы узнать, как она прыгает, достаточно постоять на кругу приземления, поглядеть укладку и просто побыть здесь.

Начальник аэроклуба, слушающий наш разговор, стал заметно уменьшаться в росте. Мы же, разговаривая, глядим друг другу в глаза. Папа девочки не зря был большим начальником. И он смог увидеть в моём взгляде немного больше, чем я говорил вслух. Согласившись со мной, он так и сделал, как советовал я. Собравшись уходить, родители опять подошли ко мне.
    - Спасибо! Если вам что-нибудь будет нужно, вы всегда можете передать ваше пожелание через нашу дочь.
    - Да не за что! - можно подумать, что я воспользуюсь этим предложением.

С перепугу, начальник аэроклуба ещё пару дней разговаривал со мной на вы. А потом, когда под давлением общественности, я ушёл из аэроклуба, следующий разбор прыжков проводил лично Старший Тренер
    - Что?! Тридцать семь прыжков и до сих пор прыгаешь на принудительное! Вот, что значит не контролировать всяких тут инструкторов. На завтра укладывай на ручное раскрытие и прибор на ноль-семь.

Одним махом были перечёркнуты не только правила выполнения прыжков и программы, но и всякие другие мотивы, окружающие обучение. И настал прыжковый день. Старший тренер лично выпихивает парашютистку, она рвёт кольцо и падает распластавшись "лягушкой". Парашют Т-4, ну любит он это дело, лежит на спине в затенении и не думает раскрываться. Пролетает девочка высоту 300 метров, где срабатывает страхующий прибор запасного парашюта. Потоком воздуха запаска прижата к животу и тоже не раскрывается.

На высоте сто метров какое-то несимметричное обтекание воздухом тела, вырывает запасный парашют в сторону. Мгновение и она висит под куполом, ещё несколько секунд и она приземляется. Страх настолько парализовал её мышление, что она до самого момента раскрытия парашюта была уверена, что всё идёт так, как должно быть. Но её впечатления уже никого не интересовали. Выгнали её из аэроклуба в самой недипломатичной форме прямо тут же с лётного поля. Вместе с ней на следующие прыжки не пришло ещё шесть человек.

  ЗАКОН КУРЯТНИКА
  В аэроклубе среди всей когорты инструкторов только я не родной. Не из этой деревни. Кстати, поэтому и я, в общем-то, не штатный инструктор, а на общественных началах. Но меня терпят за мой опыт и за то, что у меня больше всех учеников. На которых зачастую и отыгрываются, вымещая своё отношение ко мне.
  Иерархия построенная по принципу личной преданности руководящему составу похожа на мафиозный клан. Ещё за год до поездки на зональные соревнования всем известно, что в составе команды будут все инструктора клуба и самые-самые лучшие. Не в спортивном отношении, конечно. Мне в лучшем раскладе будет место только для поездки в личном зачёте.
  
  Однажды у меня появляется идея и я задолго начинаю осуществлять её. Подглядев у одного из своих учеников данные хорошего акробата, я строю для него индивидуальную программу подготовки. Результат превышает все ожидания. На первенстве края, перед самой поездкой на первенство зоны, малыш-второразрядник в индивидуальной акробатике обходит двух мастеров спорта и занимает третье место.
  
  На руководство клуба это не производит никакого впечатления. Места для поездки давно распределены и менять нечего. Я влезаю в этот план ещё с одной идеей: я еду судьёй, чтобы повысить свою квалификацию перед подачей документов в федерацию для присвоения республиканской категории, а малыш будет выступать в личном зачёте. Без особого энтузиазма идея принимается.
  
  Всеми нервами чувствую, что в воздухе запахло грозой. Когда я тащил на себе всю подготовку новичков, оставляя инструкторов свободными для собственных прыжков и тренировок - это никого особо не беспокоило. Но, теперь, когда мои ученики начали продвигаться на зарезервированные только для своих места, реакция отторжения была заметна. Сразу все по-другому посмотрели на тех, кого тренировал я. Плотная ровная и умная группа. Бери любого и делай из него мастера. В сто прыжков делают то же, что и другие любимчики в триста с лишним.
  
  На первенстве Зоны Д.В. ничего выдающегося не происходит, если не считать того что, как сказал главный судья соревнований, был первый случай в последние годы советского парашютизма, когда судья с первой категорией судил в качестве старшего судьи упражнение (положено было только с республиканской) и получил при этом отличную оценку. Разумеется, что этим судьёй был я.
  Команда клуба занимает второе место, проигрывая в основном из-за психологической подготовки: каждый любимчик считает себя лидером и соответственно так себя и ведёт. А по возвращении домой, разыгрывается финальная часть действия.
  Прийдя после работы на лётное поле, где идут прыжки и не успев ещё и поздороваться я натыкаюсь на небрежно брошенную фразу Старшего тренера.
   - Прыгнул я на твоём крыле. Это просто ужас какой-то! Как так можно его зарегулировать?
  Командир звена смотрит на меня так, словно видит впервые.
   - В чём дело?
  Я не собираюсь говорить, что моё крыло отрегулировано строго по инструкции к парашюту. Потому что понимаю: с советским спортом завязано окончательно. И, если я позволю сморщить себя сейчас, мне уже никогда не отмыться.
   - А в чём дело? - вопросом на вопрос отвечаю я, - Парашют вот он. Берите и регулируйте. Я больше не прыгаю.
   - А, - руководство сразу теряет ко мне интерес.
  Это был первый случай, когда я не пришёл на разбор прыжков в конце дня. Все малыши, и мои и другие, посидев в классе и притихнув, выходят на улицу. Проходят мимо, пытаясь заглянуть мне в глаза.
   - А что? У нас сегодня разбора не будет? - спрашивает один.
   - А разве Старший вам его не провёл?
   - Поня-ятно, - растягивает слово малыш. Каждому из них оставалось от одного до нескольких месяцев занятий в этом клубе.

  Постскриптум:
   - Вова! Если б ты видел, как они орали друг на друга, - рассказывает мне один из моих коллег через год, - Всё искали виноватого. Того, кто настоял не посылать твои документы на присвоение тебе республиканской. Ведь за это давали три балла в общем зачёте. А всего два их отделяло от первого места в общесоюзном соревновании.

  ПРАВИЛО.
  Заехав по делам в город, я решил в свободное время сходить на аэродром, над которым кружил самолёт и с хлопком раскрывались парашюты. Добрался до места и обнаружил там соревнования. Среди других спортсменов прыгали и мои ученики, добросовестно прируливая в круг и показывая неплохие результаты на точность. Сначала я сходил на старт, поприветствовал находившихся там, потом приблизился к кругу приземления.
   - Видишь, как мы научили прыгать твоих бывших учеников, - сказал мне один из инструкторов нового поколения.
  Пропускаю язвительность мимо ушей, небрежно бросив, не глядя на говорившего.
   - Наверное много трудились, не покладая рук.
  Другой новоиспечённый инструктор, с журналом записи точности в руках, покосился на мою реплику и откровенно засудил следующего приземлившегося парашютиста. Малыш, побледнев от обиды, попытался оспорить, но был удалён с круга окриком инструктора.
   - Смотрите, что он сделал! Скажите ему..., - обратился парашютист ко мне.
  Я смотрю ему в глаза, перевожу взгляд на улыбающегося "арбитра" и говорю, как можно спокойнее.
   - Костя! С судьёй не спорят. Даже если он и не прав.
  И на будущее запретил сам себе приходить сюда , чтобы не ухудшать жизнь моих учеников, кто ещё оставался в арсеньевском аэроклубе.

  ПРЕДЧУВСТВИЕ.
  Прошло много лет и я привёз в Арсеньевский аэроклуб группу парашютистов, которую подготовил в детском клубе деревни. Прошло действительно много лет, потому что в руководстве клуба были те, кто "спортсменил" вместе со мной. Постаревшие, они вели между собой деловые разговоры, отличающиеся от тех, что были в старое доброе время: "оплата налом", "банковские авизовки", "прокрутка денег", "доставка товара". Всё было незнакомо. Знакомыми были только блестящие глаза молодых спортсменов, укладывающих парашюты в разных классах аэроклуба.
  Мы тоже уложили парашюты и договорились о цене услуг и прыжков к большой радости новых работников клуба.
  Поскольку я уже был никто, то прыгал как обычный парашютист, не забывая следить за дисциплиной наших подопечных вместе с другими руководителями нашего детского клуба. Но это не помешало мне увидеть новое отношение к парашютизму. Коммерческая составляющая с лихвой перекрывала безопасность и мне лишь оставалось материться про себя, наблюдая как мои юные парашютисты развешивались на деревьях, улетали за пределы аэродрома и приземлялись на стройку. И я метался на нашей машине в поисках этих приземлившихся, вспоминая о том, что в давние времена выпускающие соревновались друг с другом за попадание нейтральным куполом в тридцатиметровый круг приземления. Нам повезло. Мы, заплатив аэроклубу деньги за прыжки, увезли детей невредимыми обратно, если не считать одной сломанной руки. Дёрнул нас чёрт согласиться на предложение аэроклубовского работника дать малышам попрыгать из стоящего на земле самолёта с работающим мотором. Один поскользнулся... И все, кто по вине экипажей не попадал на аэродром, спаслись благодаря хорошей учёбе и отработке навыков действий в особых случаях.
   - Приезжайте ещё! - провожали нас в дальнюю дорогу домой арсеньевцы.
  Мы вежливо благодарили, но я уже твёрдо решил, что никогда больше моя нога не наступит на порог этого аэроклуба. Что-то здесь мне не нравилось. Было у меня какое-то беспокойное чувство. Будущее пугало. Та поездка стала последней каплей, переполнившей чашу моего интереса к прыжкам с парашютом.
  В другое время и в другой стране я снова поднимусь в самолёте, снова за деньги, чтобы низверзнуться в открытую на высоте дверь и перейти порог звукового барьера, отделяющего грохот и тишину. Я опять увижу, как жажда делать деньги подвигает людей делать совсем не то и не так. Параплан лучше! С ним, в отличие от парашюта, можно дружить. И не нужны теперь никакие посредники между мной и небом.

[]

  Третий закон парашютизма: В ОТЛИЧИЕ ОТ АКВАЛАНГИСТА ПАРАШЮТИСТ ВСЕГДА ВОЗВРАЩАЕТСЯ НА ЗЕМЛЮ.

  Часть четвёртая.
  В разных местах.

  ВСЁ ЗАКОНЧИЛОСЬ.
  Страна выдыхалась. Педагогика умирала вместе с экономикой. С каким-то скрипом мы находили деньги, организовывали прыжки с парашютом для пацанов. Но это было уже редким праздником. Как и в этот раз, когда мы собрались на аэродроме в Дальнереченске. Три клуба из разных мест, привезли кучу детей в возрасте от 15 до 20 лет. Уложили немногочисленные и давно уже не новые парашюты, выпуска ещё тех времён, когда мы были молодыми, и выехали на поле. Ещё удавалось поддерживать необходимую дисциплину по организации старта прыжкового дня. Потому что инструкторский состав был старой закалки.
  Наконец, всё готово и можно поваляться в траве. Вдалеке прогревали мотор самолёта АН-2, в воздухе звенели ещё непуганые жаворонки.
   - Мужики! В Москве переворот! Горбачёва нет! Толи болен, толи арестован!
  Евгений Ползиков еле переводил дух от нечаянного забега на длинные дистанции. Все задумчиво глядели на него.
   - Вы что? Не верите? Только что по радио услышал. Там какой-то комитет собирают...
  Все молчали. Политика делалась и делается где-то в другой стороне страны. Мы к ней никаким боком, но она нас - по полной программе.
   - Самолёт сегодня будет? - прервал я затишье.
   - Будет.
   - Ну, вот, и давай попрыгаем. Может быть, в последний раз. (потом окажется, что я угадал).
[]
  Раскрыв парашют, я оглядываю пространство и замечаю парашютиста, который падает мимо меня. Он дёргает кольцо и у его парашюта при раскрытии рвутся несколько строп подряд. Спортсмен отцепляется и раскрывает запаску. Н-да, начинаем день... Слышу шорох раскрываемого парашюта с другой стороны, поворачиваю голову и вижу, как у другого крыла тоже отрывается передний ряд строп. Снова запаска. Мне плохеет.
  Приземлившись, я отдаю мой парашют другим молодым спортсменам и опять укладываюсь в тенёчек, изредка вставая оттуда для проверки укладки. В голове нет других мыслей кроме 'ВСЁ ЗАКОНЧИЛОСЬ'. Это был август 1991.

  Я ЕГО УБЬЮ.
  Самолёт задрал хвост и свалился в крутую спираль, похлопывая перегретым мотором, винт которого раскручивается на авторотации.
   - Начальник, парашютов не хватает.
   - Да? - руководитель полётов потянулся за микрофоном,
   - ... ответьте Полянке!
   - Ответил, - прохрипел динамик.
   - Все прыгнули?
   - Нет. Выпускающий лежит на обрезе двери. Его тошнит.
   - Чего? - руководитель посмотрел на меня.
  Я недоумённо пожал плечами. Я, вроде бы, здесь. Самолёт тем временем уже запрыгал по грунтовке и, вильнув, запищал тормозами возле старта. В открытую дверь вывалился Инструктор и побежал за фюзеляж на полусогнутых ногах. Оттуда донеслись сдавленные звуки, напоминающие блаженное похрюкивание нильского гиппопотама. Прихватив бутылку с водой. я отправился туда же. Схватившись за подкос, Инструктор стоял с лицом весёло-зелёного цвета и обплёвывал окружающую его травку.
   - ??!
   - Я его убью!
   - Кого?!
   - Да этот, самый маленький. Тьфу, гад! Ой, не могу! Поднялись мы, значит, на высоту. Открываю дверь. Смотрю, а он весь бледный. Спрашиваю его: "Нормально?" Машет головой "Да". Выбрасываю четверых, поворачиваюсь, а он уже рыгать собрался. Рукой рот зажал и между пальцами течёт. Кричу ему "В каску!". Срывает каску с головы и уткнулся мордой туда. Я отцепляю его карабин и пересадил на свободную сторону. Ну запашок, конечно. Я уже вдохи за бортом делаю и выпускаю оставшихся. Только высунулся за дверь посмотреть, а он меня сзади толкает. Поворачиваюсь: стоит с каской в руках, цвет лица уже лучше. "А я" -,кричит. "Нельзя без каски" -, отвечаю. И этот змей выплёскивает содержимое в дверь и нахлобучивает каску на голову. Ой! Тьфу! Ну меня ещё хватило, чтобы его чехол затащить и потом всё ...
  Нашу беседу прерывают взрывы смеха. Пришедшие парашютисты обсуждают свой первый прыжок. Пришёл и наш герой. Инструктор, уже отмывшись и выпрямившись, направляется к группе. Все расступаются и они остаются друг против друга. Пузатый большой и маленький худенький. У одного свирепая маска, а у другого рот до ушей.
   - Ну ты..., - начал Инструктор, но, не найдя подходящего слова, замолкает, - Ну ты..., - протянул было руку, потом втянул носом воздух и, шагнув вперёд, похлопал малыша по плечу:
   - Молоток! Я бы так не смог.

  САМЫЙ ПОСЛЕДНИЙ.
   - Если ты с нами запишешься, то будет группа в десять человек и нам можно получить скидку.
  В логике европейцам не откажешь: спалит бак бензина, чтобы купить то же самое, но на 45 сантиков дешевле. Правда в этот раз речь шла о прыжках с парашютом и экономия была в 15 евро. Я бы отмахнулся от предложения, если бы это не были мои друзья. Ну, ладно. Чёрт с ними с почти парой сотен. Поеду тоже ударюсь об планету. Уже много лет не прыгал. Заодно и организацию погляжу. Ещё одной причиной того, что я согласился было то, что интерес моих друзей к парашюту тоже я спровоцировал.
  Аэроклуб. Самолёты, планера, парашюты сыпящиеся с неба время от времени, пузатый АН-2, сиротливо жмущийся в углу стоянки. Хороший, говорят, самолёт, но уж очень долго на высоту забирается. Поэтому, клуб использует Pilatus Porter, который, в отличие от "антона" запрыгивает за 20 минут на высоту до четырёх километров. С тем же количеством парашютистов.
  На группу в десять человек смотрят голодным волчьим взглядом: дэньги, дэньги давай! Правда, заставляют заполнить всякие бумаги, что подразумевает наличие страховки в случае чего. Предлагают видео снять прыжковое, индивидуальное. За отдельную в 80 евро плату. Да вы тут все офигели, ребята! Я конечно понимаю, что вам жить тоже надо, но не за мой же счёт! Отказалась вся наша дружная группа.
  Приглашают на инструктаж. Мы все прыгаем в тандеме пассажирами. Первым делом запрещают всякие фото и кино-камеры. Уповают на безопасность, но подтекстом слышится: а вот вам, чтобы не отказывались от оператора с камерой. Разделились по группам на каждый борт и процесс пошёл. Одни прыгают, другие ждут. Я попадаю в предпоследний взлёт с моими друзьями. Друзья моих друзей прыгают раньше. Всех одевают в видавшие виды комбинезоны, которые в некоторых местах просто разорваны. Круто! Интересно, захочет ли кто из группы вернуться сюда для занятий парашютизмом?
  Я не спешу брать комбез и достаю из рюкзака мой для параплана. Местный народ заинтересовался, делают вид, что случайно, но проходят рядом и приглядываются. Ага! Жаба давит! У ваших-то нету столько молний-застёжек. Наконец, один не выдержал и спросил, к чему принадлежит сей прикид. А-а, парапланерный. Сморщил нос: параплан - это для детей, которые с парашютом боятся прыгать. Нет, отвечаю, параплан - это для сильных духом и телом, которые не боятся в воздухе задержаться, да пешком на высоту подняться. Посмеялись. Я, разговаривая, пристраиваю видео-камеру во внутренний карман и вывожу через рукав выносную камеру, которую собираюсь держать в руке. Народ заценил девайс, но против ничего не сказал. Безопасность соблюдена: в руках ничего нет, что болтаться может.
  Загружаемся в самолёт. Пока взлетаем, инструктора цепляют нас к себе. Открывается дверь... Э! Вы чё? Меня учить не надо: на высоте четыре километра земля должна быть серая, а нас окружают цветные пятна хлебных полей. Хватаю руку одного инструктора и подношу к глазам. Я так и знал! 3500. И тут обманули. Но скандал не поднимаю. Хотя один из моих друзей, что сидел напротив, расшифровал мою ухмылку. Начинаем выпадать попарно в широченную дверь "Пилатуса". Я уже включил камеру к этому времени и снимаю друзей, пейзаж, прыжок предъидущей пары и мы тоже прыгаем. Дёрнув рукой с камерой вперёд, я надеюсь, что смогу заснять удаляющийся самолёт, заодно взглянул на секундомер в часах. Падаем. Ну просто падаем и всё. Я же не один. За моей спиной расставил перья в стороны инструктор и ещё и стабилизирующий парашют не даёт нам кувыркаться
  Слышу, что инструктор раскрыл парашют. Опять взгляд на часы: чуть меньше 40 секунд. Ну вы точно заворовались, профессионалы! В рекламе было обещано прыгнуть с 4000 метров и попадать одну минуту. Раскрылись. Правда, не совсем. Слышу за спиной инструктор вспоминает маму, бога и собаку женского рода вместе с её щенками. На двух языках: на испанском и болгарском. Поднимаю голову и вижу над головой круглый цветочек планирующего парашюта и больше десяти оборотов на стропах. Более того, нас продолжает закручивать. Ну, теперь понятно, почему вы так высоко раскрываетесь.
   - У вас всегда так хорошо парашюты укладывают? - спрашиваю.
   - Сукины дети! - слышу в ответ и чувствую за спиной судорожные рывки тела, пытающегося остановить закручивание.
   - Не суетись, надо вместе делать. Инерция большая.
  Ещё до прыжка я успел сказать партнёру, что у меня больше восьмисот прыжков и он, хоть и имеет 4000, меня послушался. Разбрасываем в стороны руки-ноги и останавливаем вращение. Затем, пользуясь тем, что он висит выше меня, он, по моей команде обхватывает меня руками и ногами, а я, извиваясь в пояснице и вкручиваясь в воздух сведёнными вместе ногами, раскручиваю стропы. Наконец, крыло расправляется и мы, уже по-нормальному, продолжаем сближение с планетой. Причём, крутой спиралью. Экономия, блин!
   - Подними ноги повыше! Ещё выше! Ещё!
  Выполнив все эти команды, я понимаю, что приземлять меня будут на задницу. Фиг ты угадал, красавец. И на касании земли я втыкаю ноги в мягкий грунт, останавливая всю нашу массу без пробежки и слышу храп размазавшегося по моей спине молодого парашютиста. Он сваливается с меня и упал бы на землю, если бы не лямки, которыми мы связаны были.
   - Я же сказал тебе: ноги выше!!
   - Комбез пачкать не хочется, - я улыбаюсь ему, изображая из себя самого раскаявшегося ученика.
[]
  Инструктор потирает ушибленную грудь и собирает парашют. Я же продолжаю видеосъёмку выдающихся приземлений моих друзей. Одного, как и было запланировано, роняют на хвост, второй же, сложившись, попадает под инструктора и тот приземляется верхом на пассажире, как на санках. Девочку, что была последней, об землю не ударили, но сильно испачкали, опустив на свежевспаханную землю. Даже на площадку не могут попасть профи!
  Закончив съёмку, я обнаруживаю, что камера давным-давно выключилась ещё во время свободного падения. Вот уж не повезло! Бейс-парашют купить, что-ли? Да с параплана попрыгать?

[]

  ЭПИЛОГ
  Прошло время. СССР завалился в пропасть истории, не оставив следа в головах граждан. Наступил дикий криминальный капитализм. В нём не осталось места для воинской части номер 74854, канул в лету и Хабаровский Авиационно-спортивный Клуб. Последним 'умер' Арсеньевский АТСК.
Не нужны новой России ни парашютисты, ни десантники, ни просто умные и смелые молодые люди.

 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"