Классический белый лимузин неспешно выгуливался по Невскому, свернул у Исаакия к Неве и вырулил к Медному всаднику. Все как обычно: СЗАГС на Английской набережной, счастливые молодые, бутылки шампанского, голуби. Затем вечер в ресторане или кафе и развоз гостей. "Первая" ночь новобрачных. Год-два-три, и уже не мил облик избранника или посланницы Неба.
Опостылевший муж, выясняется, оглушительно храпит и не торопится приносить кофе в постель, а обленившаяся жена совсем запустила дом и шляется по подругам, которым втирает, как надоела семейная жизнь. Но что стало с цветами в замерзшей от ожидания руке, с выглядываниями в окно у закрытого подъезда и с выбором самой лучшей кофточки на свидание?
- Иди ты в задницу!
-... в передницу. - Это усталые предки ругаются на кухне.
Я, маленький мальчик Митя, сижу в своей комнате и делаю вид, что играю с новым конструктором "Лего". На самом деле же вслушиваюсь в повышающиеся и понижающиеся нотки ссорящихся родителей за стеной:
- Ты никогда не...!
- А ты вечно...
Дальше не хочется слушать, поэтому я запираюсь в шкафу, предварительно забрав туда все свои любимые игрушки. Вдруг, если переезжать, то только вместе с ними. Мама уже вкрадчиво спрашивала на ухо однажды:
- С кем ты хочешь остаться, сынок - со мной (тут ее объятия стали более жаркими и призывающими), или с папой (жест отстранения).
Я отчаянно ревел, позже мотал головой, но так и не ответил, чего хотелось на самом деле: убежать. Навсегда, чтобы они объединились хотя бы на время - ради моих поисков.
Со временем лишь понял, что у них не было на стороне никого - просто им н а д о е л о друг с другом. Впоследствии я страшно боялся с кем-либо даже из своих друзей устанавливать и поддерживать тесную связь; боялся, что бросят. Также и с девушкой. Первую бросил я, вторая и несколько следующих ушли сами, поняв, что я с ними был лишь телесно, а не душевно - потому что боялся.
Родители тогда не развелись, а остались вместе (из-за меня? Я всю жизнь пытался найти ответ на этот вопрос). Они больше не выясняли отношения при мне, а я пугливо съеживался даже в старшем возрасте, когда между ними возникали противоречия.
И лишь однажды, когда родителей уже не было в живых, нашлась одна женщина, которая заставила меня поверить в любовь. Она была уже замужем до меня, и от этого брака не осталось детей. Но, когда мы встретились с ней, я понял, что хочу нашего продолжения в лице двух мелких, держащихся за наши руки. Я даже прекрасно знал, почему я так хочу детей - и почему не боюсь больше: во-первых, я понял, что люблю, и это взаимно; во-вторых, я хотел показать нашим будущим детям, что уж их-то родители действительно любят друг друга и терпимы к недостаткам каждого из нас.
Одна из ее фантазий на полугодие нашего знакомства состояла в том, что мы заказали номер в гостинице, и она попросила меня выйти ненадолго, а, когда вернулся, застал ее в ванной, на вафельном ложе, всю измазанную медом. Цветочный мед восхитительно пах, и, пока я слизывал его с ее кожи повсюду, я безумно чувствовал, как хочу ее и понимал при этом, что хочу только ее и никого больше. Она томно изворачивалась, пока не прошептала:
- Все, не могу больше...
И мы перешли на кровать.
Но ночью она сказала в ответ на мое: "Хочешь детей?" - "Прости, мой дорогой, я не смогу тебе их дать. Я бесплодна". В этот момент солнце закатилось в моих глазах, я провалился в полутемную комнату с холодным электрическим освещением номера, с противно шаркающим дворецким на этаже и услужливыми лицами равнодушных официантов в ресторане внизу, где нам предстоит позавтракать.
Однако я не подал виду.
Я несколько месяцев не мог прийти в себя. Наш секс стал таким задумчиво-печальным, занудным даже - и я начал спрашивать себя, любит ли она меня все еще. По ее лицу было невозможно понять, что она чувствует - после откровения той ночи мне казалось, она словно ушла в себя. Или это я отстранился?
Лишь со временем я понял, что она была не виновата - хотя я ей ничего тогда не сказал. Когда мы курили с приятелем на черной лестнице в перерыве на работе, он философски сказал: "Самым большим пройдохой и прохвостом был вовсе не Остап Бендер и не барон Мюнхгаузен, а... Мендельсон!" - "Почему?" - "Знаешь, он ведь так и не женился. Тем не менее, целый мир встает парами или шведской семьей под его музыку". Я закашлялся. "А вообще приятно, Митюха, когда тебя кто-то дома ждет. Меня вот ожидать некому, а так хочется домашних блинов или хотя бы пирога с капустой...". На этом наш разговор закончился, мы разбрелись по своим цехам.
Осознавая, что это рушились мои детские мечты - о бесконечном счастье вдвоем, о продолжении себя в этой жизни, о самореализации в детских судьбах - я чувствовал себя несчастным. Я надеялся исправить жизненный сценарий моих родителей - сначала назло и вопреки их скандалам и склокам друг с другом - еще в детстве и отрочестве; теперь во взрослости я старался сделать все почти идеально: потому что я знал, ЧТО надо было делать, и, главное, КАК. И даже нашел женщину - ту Самую, которая... приняла меня таким, как есть, ничего не добавляя и не мешая развиваться тому, что во мне зрело.
На работе подкинули интересный проект, и на время я переключился на него, забыв о своих переживаниях.
Как-то я встречал свою Валю с работы. Она шла уставшая, задумчивая в своем красном пальто с сутулыми плечами. Взяв ее сумку, почувствовал, как она погружена в свое. Мы шли, игнорируя маршрутки, вдоль проспекта под акведуком. Мимо проносились автобусы и шикарные машины. Навстречу шла пожилая пара: сдержанного темперамента мужчина с достоинством поддерживал под руку пожилую даму, очевидно супругу. Оба горделиво вышагивали в надвигающейся небольшой метели, степенно выбрасывая ноги из наметенных сугробов. Поравнявшись с нами, они почему-то переглянулись и смущенно улыбнулись. "А ведь они счастливы", подумалось мне, а Валя сказала: "Как они похожи глазами!". Мы оба синхронно улыбнулись: счастье невозможно подделать.
Дома она разогрела суп; ничего особого, обыкновенный борщ, но мне почему-то страшно захотелось "рубануть супца" прямо с чесноком, не как в заводской столовой. Я едва заставил себя вскипятить чайник и сперва заварить жене ее любимый чай с бергамотом, как уже не заметил, что наворачиваю вторую тарелку. Валя сидела сбоку и рефлекторно черпала ложкой гущу. Я отложил ей пару своих кусочков мяса и вдруг почувствовал, как предательски щиплет в носу.
- Ты чего? - испугалась жена.
"Чеснок, наверное", я удалился в туалет. Там я сразу же спустил воду и долго смотрел, как вихри воды втягиваются вниз. Я, наверное, страшно выглядел в тот момент: слезы скатились по моим обветренным щекам - насчитал, кажется, целых девять слезинок.
Когда вышел, обнял мою глупую.
"Оттого, что мёд с горчинкой, он не становится менее сладким", философски сказала она. Я кивнул.