В этом равнинном селении было немного жителей. Из перебивавшихся с хлеба на воду земледельцев выделялся богатством единственный ремесленник - Гесион. Жил в добротном доме, трудились на него четверо работников и две служанки-рабыни. Жена Гесиона, красавица Хлоя, умерла при родах пятнадцать лет тому. Их первенец, Фрина, появилась на свет двадцать лет назад, в давнюю пору бедности. Потом, два года спустя, Элос - вторая дочь. И третьим ребёнком, к огорчению отца, тоже оказалась девочка...
После смерти матери самым родным человеком для сестёр стала их бабушка - мать Хлои, но вскоре она тяжело заболела и тоже покинула мир, а вот Гесион начал стремительно богатеть. В мастерской появились помощники, в доме стала трудиться купленная в городе рабыня. Отец вовсе не стремился жениться снова, хотя многие девушки в селении мечтали об этом замужестве. Сорокалетний Гесион был чудовищно толст и совершенно лыс, но в представлении полунищих односельчанок его богатство легко перевешивало физические недостатки.
Посуда из мастерской резво раскупалась в городе, раз в неделю хозяин и трое работников отправлялись туда продавать горшки и тарелки. Иногда отец брал с собой кого-нибудь из дочерей, это было счастьем для девчонок. Сёстры росли в самом лучшем доме, практически ничего не делали по хозяйству, всю работу тащила на себе невольница. Девицы просто изнывали от скуки. Может быть именно поэтому младшая, названная в честь матери, Хлоя, росла ещё более вздорной и своенравной, чем её старшие сёстры. Они привыкли считать себя лучшими и красивейшими среди сверстниц. В детстве отец запрещал дочерям играть с другими детьми, называя их "грязной деревенщиной". А когда сёстры подросли, чванство отца расцвело пышным цветом и в них. Если девочки и говорили когда-нибудь со сверстниками, то таким же тоном, как с домашней рабыней.
Однажды отец вместе с посудой увёз в город рабыню и вернулся с двумя, более молодыми. Первой было около тридцати, а двоим новым на вид не больше семнадцати. Этим же вечером Хлоя заметила, как одна из них зашла в комнату отца. Через щель младшая из сестёр видела, как рабыня целовала и ласкала своего хозяина и, что её особенно возмутило, сам отец ласкал тело рабыни!
Весь следующий день сёстры не давали этой девушке покоя. Они заставляли её выполнять бессмысленную работу и переделывать всё по несколько раз, не давали ни минуты отдыха, донимали придирками и изводили пощёчинами. Следующим утром отец заметил дочерям, что рабыня - такое же семейное имущество, как, например, скот и портить его просто из-за плохого настроения неразумно.
Это не остановило ревности девиц. Заносчивая и крикливая Фрина, считавшаяся уже в селении старой девой, завидовала молодой рабыне, имевшей мужчину. Издевательства продолжались, младшие сёстры не отставали в изобретении злых и жестоких шуток.
Так прошло примерно два месяца, а потом случилась беда.
Как обычно, в конце недели отец с работниками отправился в город. Товара было много, и дочери остались дома.
Не прошло и двух часов с тех пор, как они попрощались с отцом. Несчастная рабыня, под окрики сестёр, ещё только во второй раз начала мыть каменные плиты двора, а по улицам селения помчались всадники... Женщины прятали детей и закрывались в домах, мужчины хватали оружие.
Заросшие чернобородые чужаки замелькали по улицам. Звучали крики раненых, треск взламываемых запоров, над высушенными солнцем крышами домов появились дымы, потом языки пламени. Горцы сгоняли детей и женщин на площадь. Взрослые мужчины или погибли в бою, или были ранены, а потом безжалостно добиты напавшими. Старики и младенцы зарублены в том самом месте, где их настигли враги. Дети постарше, подростки и взрослые женщины стояли сейчас на площади, оплакивали убитых и тряслись от страха.
Добычу внимательно осмотрели, заставив будущих рабов снять с себя всю одежду. Трёх женщин, показавшихся работорговцам старыми, на глазах у всех хладнокровно убили. Их нагие тела с нелепо вывернутыми в агонии конечностями валялись в пыли. Жирные мухи уже садились на широко раскрытые незрячие глаза, на блестевшие под солнцем внутренности, выпавшие из распоротых животов.
Через какое-то время пленникам разрешили одеться. Детей и нескольких беременных женщин посадили на взятые в селении повозки, а остальным связали руки верёвками по несколько человек вместе. Колонна рабов, погоняемая пинками и криками, двинулась из селения. Они уходили навсегда.
Привязанные грязной верёвкой к тем, с которыми вчера и не поздоровались бы, брели, оглушенные ужасом, Фрина, Элос и Хлоя. Всё произошло так быстро, что они не успели ничего понять. Сначала, визжащие от ужаса, очутились в лапах бородачей. Пинками их погнали на площадь, потом эта жуткая сцена с убийством женщин...
И вот, верёвки, впивающиеся в запястья и пыльная дорога.
Часа через два, когда женщины выбились из сил, работорговцы посадили на повозки самых слабых, а детей и беременных заставили идти пешком. Так, меняя их местами, горцы пригнали пленников к стенам какого-то города. За ворота стражники никого не впустили.
Темнело.
Измученным многочасовым переходом селянам пришлось ночевать прямо на песке. Пленников взяли в круг, хозяева всю ночь жгли костры и не спускали глаз со сбившихся в кучу людей. Сёстрам никогда в жизни не доводилось ночевать под открытым небом, им было холодно в лёгкой домашней одежде, девушки прижимались друг к другу, безуспешно пытаясь согреться.
Посреди ночи один из горцев развязал четырёх молодых рабынь и повёл к кострам. Довольно долго они просто танцевали, потом началась оргия...
Взошло солнце.
Из ворот города выехал высокий человек в сопровождении вооружённой до зубов стражи. Старший среди горцев сделал знак своим людям, чтобы подняли пленников. Пока он беседовал с горожанином, бородачи строили людей. Отдельно мальчиков и девочек, отдельно подростков, отдельно взрослых женщин. И отдельно молодых девушек.
Тем временем, богатый горожанин и горский старшина принялись громко торговаться. Мальчиков и девочек примерно до десяти лет пересчитали, и горожанин что-то записал. Здесь о цене речь не шла, видимо, она была одинакова. Потом оценивали девочек постарше, всех придирчиво осматривали и ощупывали, словно покупали скот. Горожанин велел приседать, ходить, наклоняться. Несчастные долго стояли возле кучек своего тряпья на утреннем холоде, многие плакали от страха. Здесь цена каждой оговаривалась уже отдельно. Аналогичным образом оценивали женщин, снова горожанин осматривал всех, называл цену.
Наконец, настала очередь девушек. Здесь осмотр был наиболее тщательным, торг самым ожесточённым. Когда горожанин называл свою цену, горец начинал размахивать руками, тыкать пальцами в те или иные, по его мнению, достойные части тела девушки и требовал повысить ставку. В ответ на это перекупщик принимался указывать на недостатки "товара" и наводил такую критику, что бедная девушка заливалась краской от звучавших сравнений. Оцененные перегонялись к общей толпе, а в меньшинстве оставались самые робкие, прятавшиеся за спины. Среди них были и дочери Гесиона. В конце концов, они остались в одиночестве.
-А ну, раздевайтесь! - проорал один из бородачей.
Вцепившиеся друг в друга сёстры не шелохнулись.
-Эй, воины, раздеть их! - скомандовал старший горцев.
Девушки попытались сопротивляться, и в результате на них просто разодрали одежду в клочья. Работорговец начал осмотр, но они сопротивлялись, не давая себя ощупывать.
-Да что это за девки, в конце концов?!
-В богатом доме взяли. Недотроги, - захохотал бородач. -Придержите-ка им руки!
Горцы схватили девиц, и горожанин с видимым наслаждением, намного дольше обычного ощупывал тело первой из сестёр. Потом настала очередь Фрины и Хлои.
Всё это происходило на глазах жителей селения, хорошо знавших чванливый нрав дочерей Гесиона и получивших, несомненно, великое удовольствие от созерцания живописной сцены.
Девушкам разрешили одеваться, да только сёстрам было нечего надеть - одежда их превратилась в тряпки. Они оглядывались на селянок, держа в руках лоскуты, и горько плакали.
Та самая молодая рабыня, что ходила в спальню к их отцу, громко и злорадно произнесла:
-А нечего было из себя благородных строить!
Несколько селянок засмеялись. Горожанин торговался с горцем из-за повозок, потом велел своим людям надевать на купленных рабов цепи. Детей снова погрузили в повозки, остальных приковывали друг к другу. Сестёр, по-видимому, умышленно, сковали вместе с двумя молодыми деревенскими парнями. Те непристойно хохотали и грубо лапали своих соседок.
--
-Ну дайте же нам что-нибудь! - крикнула торговцу Элос.
Мужчина даже не повернул головы, отсчитывая деньги горцу. Повозки, а вместе с ними и колонна рабов, тронулись к городским воротам. Заливаясь слезами, сёстры шли в одних сандалиях из хорошей кожи... Впереди шагала их бывшая рабыня. Она часто оборачивалась поглядеть на бывших хозяек и показывала им розовый узкий язык. Другая рабыня была где-то впереди.
Колонна втянулась в ворота и двинулась по улицам. Город был другой, меньше того, куда возил их отец. Вслед побежали городские мальчишки, бросая комья грязи и крича что-то неприлично-оскорбительное. Сёстры заливались слезами, их лица опухли, они видели перед собой только нагло высовывающую язык рабыню.
Наконец, колонна прибыла во двор работорговца. Всех освободили от цепей и загнали в большущую клетку, возвышавшуюся в середине двора. Двери женской и мужской половин закрылись. Постепенно селяне расселись на землю, и только три дрожащие девушки стояли в углу клетки, не в силах заставить себя сесть в грязь. Они простояли, наверное, часа четыре, пока брезгливость не уступила усталости.
Так прошёл день.
Вечером слуги торговца стали кормить рабов, швыряя в клетку какие-то объедки. Невольники хватали еду, старшие вырывали у младших и торопливо глотали доставшиеся куски. Досталось по огрызку черствого хлеба и сёстрам. Потом в корыто, стоящее в углу, слуги вылили три ведра воды, словно для животных.
Вторая ночь в рабстве стала для сестёр кошмаром - ночью в клетку вошли слуги и, приставив к груди ножи, сняли с сестёр дорогие сандалии. Попытка закричать дорого обошлась Фрине. Зажав девушке рот, слуги по очереди жестоко надругались над нею, правда, формально сохранив невинность - ведь иначе она упала бы в цене!
Когда Фрину, наконец, оставили в покое, девушка рухнула на грязный пол клетки, сотрясаясь от беззвучных рыданий. Сёстры утешали её, как могли, но всё было бесполезно.
Наутро рабов погнали на невольничий рынок. На таком торжище сёстры ещё ни разу не были. Сотни нагих невольников и невольниц переминались с ноги на ногу на помостах, бряцая цепями, отчего над этим мрачным местом плыл беспрерывный негромкий звон.
Вновь прибывшим тоже велели раздеться и загнали на помост.
Начался первый день. Покупателей было значительно меньше, чем товара. Рабов то и дело осматривали, велели показать зубы, присесть, наклониться, ощупывали и торговались, торговались, торговались...
К завершению торгов стали собственностью новых хозяев четыре девушки, десять женщин и две маленьких девочки. Когда изнуренных многочасовым стоянием на солнце невольниц погнали назад, довольный посредник весело покрикивал:
--
-Живей, живей, твари! А то жратвы не дам!
Сёстры, целый день простоявшие на помосте, шли, уже безразличные к своей наготе. Чувствовали только, будто тела испачканы десятками прикосновений потных мужских лап. Торговец просил за сестёр дорого и их никто не купил, хотя приценялись многие.
А ночью в клетку снова пришли. И хотя снять с сестёр было уже нечего, точно таким же образом, как накануне Фрина, теперь была изнасилована слугами Элос.
Назавтра пытка невольничьим рынком повторилась. Снова девушки подвергались ощупываниям и снова их никто не купил. Хлоя весь день молилась, чтобы её купили - она понимала, что ночью мучители придут за ней.
Молитва не помогла, на третью ночь стала жертвой младшая. Хлоя молила пощадить, ползая на коленях, но всё было напрасно. Под конец оргии девушка лишилась чувств, и лишь тогда слуги испугались, бросив на полу бесчувственное тело.
Утром рабыни стали издеваться над сёстрами. Соседки только притворялись спящими, а на самом деле пристально наблюдали за ночными сценами. Грязные шутки сыпались со всех сторон, и последующие ночи превратились в невыносимую пытку. Мало того, что сёстрам каждую ночь не давали спать слуги, истязая их, к физическим мучениям добавлялись моральные: вечером вокруг девушек специально ложились желавшие насладиться зрелищем.
Только на пятый день, когда некогда белая кожа сестёр покрылась солнечными ожогами и облезла, на рынке появился невзрачный мужчина в тёмной одежде. Покупатель тщательно выбирал молодых, стройных девушек. Добрался и до трёх совершенно измученных сестёр. Фрину и Элос он решил купить сразу. Тщетно Хлоя умоляла не разлучать её с сёстрами и взять тоже. Покупатель, проведя ладонью по тем местам, где желал увидеть пышную грудь, категорично покачал головой. Крича и рыдая, Хлоя обнимала сестёр, пока торговец, подобострастно кланяясь, считал полученные деньги.
Новый хозяин кивнул слугам, те мгновенно оторвали Фрину и Элос от безутешной сестры. Так же, как и своего родного селения, они никогда больше не видели Хлою.
Мужчина для чего-то купил ещё несколько похожих по возрасту и сложению девушек. Необычным было и то, что хозяин запрещал своим новым рабыням одеваться и вообще брать одежду. На ногах у одной, светловолосой и белокожей, были сандалии. Ей приказали снять обувь и идти босой.
Небольшая колонна направилась к берегу моря. В числе множества лодок и кораблей у причала покачивалось небольшое парусное судно. По узкому трапу девушки поднялись на палубу, матросы погнали их в трюм.
Было темно, ступни скользили на чём-то липком. Как только последняя невольница спустилась по лестнице, люк с грохотом захлопнулся. Буквально через несколько минут судёнышко вышло в море. Погодка была свежа, качало.
Уже через полчаса болтанки в кромешной тьме кому-то стало плохо, и без того спёртый воздух в маленьком трюме стал невыносим. Послышались стоны, ругательства. Фрина протиснулась к лестнице, поднялась и застучала по доскам. Вскоре люк открылся.
-Кому нехорошо, красавицы? - прокричал весёлый мужской голос.
Не успев ответить ни слова, вытащенная за руки Фрина исчезла наверху, только мелькнули в люке ступни. Крышка снова захлопнулась, наверху грянул дружный хохот. Потом девушки услышали жалобные крики. Эти звуки доносились с палубы, наверное, не меньше двух часов.
Через щели между досками Элос увидела, как на плечи обмякшей сестры надели верёвочную петлю, подтащили девушку к борту и жестоким ударом ноги сбросили в море. Элос вскрикнула, в ужасе кусая губы.
Спустя минуту, Фрину, хрипящую и задыхающуюся, подняли на палубу. Изо рта сестры лилась вода, несчастная непрерывно кашляла, пытаясь отдышаться. Сняв верёвки, её поволокли к трюму, Элос едва успела спрыгнуть с лестницы, - и ей на руки упало тело полуживой Фрины. Насквозь мокрая, стучащая зубами, девушка была не в состоянии держаться на ногах. Элос уложила её, пыталась согреть собственным телом. Немного придя в себя, старшая начала плакать, её всю трясло, она что-то невнятно бормотала.
Минули часы, мало-помалу дневной свет в щелях люка ослабел, а качка усилилась. Невольницы в трюме всю ночь напролёт падали друг на друга, перекатываясь по грязному полу. Судёнышко скрипело под напором волн, совсем рядом, за бортом, бушевала вода.
-Мы все погибнем, - стонала Фрина, - и пусть! Лучше смерть, чем такие унижения!
Уже под утро удары волн внезапно ослабели, качка стихла. Рабыни обнимались, не веря в спасение. Судно входило в бухту.
Борт заскрипел о причал, на палубе топали и что-то кричали матросы.
Прибыли.
Однако трюм открывать никто не торопился. Прошло, наверное, не меньше часа, прежде чем слабый утренний свет проник в смрадную темноту.
-Выходи, потаскухи! - крикнул тот же весёлый голос.
Невольницы поднялись на палубу, разглядывая свои синяки и ссадины.
-А-а, вот и вчерашняя больная!
Фрина вздрогнула. К ним подходил маленький плюгавый матрос со шрамом поперёк лица.
-Как здоровье? - не унимался он. -Может, полечить?
Фрина попыталась молча пройти мимо, но матрос взбешенно заорал:
-Грязная рабыня! Отвечай, когда спрашивает господин!!
Подскочив к сёстрам, он схватил Фрину за волосы и стал наотмашь хлестать её по лицу...
Размахивая плетьми и грязно ругаясь, надсмотрщики гнали девушек вглубь острова. Около двух часов невольницы переставляли ноги по пыльной каменистой дороге. Только тогда они увидели посёлок у подножия скалистых гор. Босые ступни сестёр, никогда не ходивших без сандалий, были давно сбиты в кровь. Девушки держались друг за друга и нещадно хромали, им страшно хотелось пить, да и ели только накануне утром.
Их вели через посёлок.
Жалкие хижины и десятки нагих рабынь. Редко у кого на волосах повязан кусок белой материи. Зато на груди у каждой - большое круглое клеймо. Бегали по улицам такие же голые тощие дети разных цветов кожи со вздутыми животами. Полтора десятка новых невольниц, пройдя всё селение, не увидели ни единого раба мужского пола - только надсмотрщиков, грозно помахивающих плетьми и палками.
На площади в центре посёлка дощатый помост, столб с перекладиной. На столбе привязана распятой рабыня, лицо несчастной полностью скрывали спутавшиеся грязные волосы. Вид наказанной и безразлично снующих мимо неё товарок, не обращающих на висящую ни малейшего внимания, вселил в души сестёр новые страхи.
-Нам не повезло сразу, я знаю, меня скоро убьют, - прошептала Фрина.
За селением потянулись поля, на которых, под свист бичей, согнувшись, работали всё такие же женщины-рабыни. И только здесь невольницы увидели замок в скалах, угрюмый и неприступный. Их вели туда.
Медленно ехавший в коляске хозяин вдруг обогнал тащившихся из последних сил рабынь и быстро скрылся впереди. Элос, увидев замок, зашептала шатавшейся от усталости сестре, что на полях их работать не заставят, красивых девушек, вероятно, купили для того, чтобы прислуживать господам.
Фрина не отвечала. Она лишь стонала, осторожно ступая на израненные ноги.
Перейдя опущенный для них разводной мост, девушки прошли ворота и оказались за стенами замка. Надсмотрщики велели рабыням стать друг рядом с другом и куда-то исчезли. Вокруг не было ни единой живой души. Лишь угрюмые, серые каменные стены, да квадрат неба, если поднять голову вверх. Невольницы простояли не менее часа, они валились с ног от усталости, но, боясь наказания, ни одна не присела ни на секунду.
Наконец, послышались шаги. Девушки увидели четверых вооружённых мужчин, спускавшихся по лестнице.
Скомандовали идти вперёд, поднимались по каменным ступеням, потом брели какими-то коридорами, затем по лестницам вниз, вниз и вниз. Здесь, во тьме и сырости, где свет давали только факелы, рабыни увидели ряды окованных дверей. Открывая, солдаты молча вталкивали внутрь по одной девушке, и тут же запирали за ними.
-Это что, тюрьма? - спросила сестру Фрина.
Элос подавленно молчала.
Пришёл и их черёд. Распахнулась тяжёлая, скрипучая створка, и старшая исчезла внутри. В следующую дверь толкнули другую сестру. За спинами лязгнули засовы.
Элос ничего не видела. В комнате, куда её привели, как ей казалось, царила кромешная темень. Девушка медленно пошла вперёд, вытягивая руки, и через пару шагов наткнулась на шершавую стену.
Спустя минуту она смогла разглядеть очертания крохотной каморки.
Вот куда забросили её жестокие боги всего через несколько дней после того, как любящий отец целовал на прощание! Здесь были стены, пол, потолок, немного гнилой соломы на полу. Маленькое оконце, почему-то у пола, забранное толстенными железными прутьями и больше ничего. Ни постели, ни клочка ткани, чтобы укрыться...
Обессилевшая до предела, невольница сгребла солому и растянулась на ней. Сбитые камнями ступни жутко ныли. Она задрала ноги вверх и оперлась ими о стену. Кровь отхлынула, и, кажется, стало чуточку легче.
Перед закрытыми глазами возникли картины недавнего прошлого - родной дом, роща, где сёстры рвали финики и орехи, улицы селения, лицо отца... Где он сейчас? Чем сможет заглушить своё страдание? В одночасье он лишился всего: дома, мастерской, дочерей, даже рабынь! Элос пожалела отца.
"Хотя", - подумала она, - "больше стоит пожалеть нас. Мы с Фриной в какой-то тюрьме, Хлоя вообще неизвестно где. Может, её купил на потеху матросам какой-нибудь судовладелец и сейчас несчастную сестру заставляют беспрерывно служить десяткам голодных мужчин? Или младшую купили для тяжёлой работы, и кнут надсмотрщика уже полосует её худую спину... А что же будет с нами?" - думала Элос. "Зачем покупать пятнадцать молодых и красивых девушек и заживо хоронить их в этом склепе? Где здесь смысл?"
И она не могла найти ответа. Мысли, усталость, бессонная ночь в вонючем трюме сделали своё дело. Элос уснула.
Сколько она проспала? Разбудили жажда и голод.
Девушка стала прислушиваться. Кажется, доносились какие-то звуки. Да, хлопали в коридоре тяжёлые двери. Всё ближе.
Элос охватил страх. А может, их новый хозяин ест человеческое мясо и сейчас они будут убиты и зажарены? Скрежет засова прервал мысли девушки. Дверь открылась. На пороге своей каморки Элос увидела то, что потом всю ночь стояло у неё перед глазами.
В её камеру входило существо. Невольница поджала ноги и испуганно вскочила. Оно протянуло Элос кусок хлеба и кружку с водой. Элос схватила хлеб, жадно выпила воду, и только тогда поняла, кто перед нею. Всё тело этой несчастной женщины было кем-то зверски изуродовано. Прошло много времени, плоть неровными буграми срослась на груди - месте ужасных ран. Страшное, в глубоких багровых шрамах, тело, спутанные сальные волосы, отрешённое лицо и потухшие глаза - всё это придавало рабыне облик ожившего мертвеца.
С куском хлеба Элос застыла на месте и не могла двинуться, хотя дверь камеры давно закрылась, и смотреть было не на кого. Вот что здесь делают с девушками, вот что ждёт их с сестрой и ещё тринадцать купленных вчера рабынь!
Прошло немало времени, прежде чем невольница смогла успокоиться и вцепиться зубами в черствую лепёшку. Крохотное оконце у самого пола, дававшее свет, потускнело. Наступил вечер, а потом Элос оказалась в кромешной тьме. Ей хотелось спать, но перед глазами всё стояло молодое красивое лицо и жуткое тело рабыни, приносившей хлеб и воду. Элос тряслась от страха и холода, лёжа на каменном полу, едва прикрытом жидкой соломой. Только под утро девушка заснула.
В камере ей пришлось провести нескончаемо долгие дни и не менее долгие ночи. Поначалу Элос очень страдала от запаха собственного тела, а потом - намного сильнее от боли в груди, которую в один из первых дней поразило раскалённое железное клеймо.
Однажды в проёме открывшейся двери невольница увидела мужчину. Сильные руки бесцеремонно вытащили её наружу... Элос увидела, что выводят из камер всех, и немного успокоилась. Девушек построили во дворе, она увидела Фрину и ободряюще помахала сестре рукой.
Рабынь погнали в деревню, на краю огромного поля стражники замка передали девушек надсмотрщикам из деревни. Те приказали полоть сорную траву, невольницы встали рядами и принялись вырывать сорняки.
Поднимавшееся всё выше солнце пекло нещадно, по телам девушек струился пот. Надсмотрщики подгоняли отстававших грязной руганью и ударами палок по ягодицам. Элос бессознательно рвала и шагала, шагала и рвала. И каждую секунду со страхом ждала удара. Миновал не один час адского труда. Кружилась голова, тошнило, в висках гулко стучала кровь. Наконец, всем разрешили отдохнуть. Как только Элос поняла это - тотчас же рухнула прямо в борозду, с наслаждением разогнув затёкшую спину, вытянув ноющие от усталости ноги. Она ощущала, как сухая земля и песок облепляют её пропитанное потом тело, но не могла больше ни стоять, ни сидеть.
Ладони Элос, не привыкшей к такой, да и вообще к какой бы то ни было, работе, опухли, пальцы рук сильно болели. К вечеру девушка едва держалась на ногах, несколько раз, спотыкаясь, падала на колени. Рук она почти не чувствовала, голова раскалывалась от боли, а спина была обожжена солнцем. Не позволив ни попить, ни обмыться, рабынь погнали в замок, передали тамошней страже. Измученные и невообразимо грязные, невольницы были тотчас растолканы по камерам. Элос, только коснувшись своей соломы, немедленно провалилась в тяжёлый болезненный сон. Ей виделись жуткие чудовища с бичами и палками, гонявшиеся за Фриной по полю с криками и бранью. Буквально на несколько секунд она вынырнула из забытья, чтобы попить принесённой безгрудой девушкой воды и снова забылась.
Утром Элос разбудил волчий голод. Она не встала, только повернулась на другой бок. Спина болела, пальцы рук не сгибались, порезы нестерпимо саднили. С ужасом Элос подумала: а ведь сегодня их снова могут погнать на работу!
В подтверждение этой мысли девушка услышала стук дверей и шаги стражи. Дошла очередь и до её камеры.
***
То, что происходило с сёстрами в последующие несколько месяцев, описать без содрогания невозможно. Непосильный, изнурительный физический труд, беспрестанные издевательства и унижения надсмотрщиков, а затем - нескончаемая многомесячная череда изощрённейших садистских пыток Хозяина. Страданий, выпавших на долю невольниц, не выдержал разум Фрины.
Средняя сестра волею судеб оказалась на судне, сообщавшем жителей острова с материком. В качестве живой игрушки для моряков...
Судно снова направлялось к острову Хозяина. Наверху дул свежий ветер, гуляла крупная волна. Сильно качало, прикованная в трюме рабыня кричала от боли, причиняемой ей кандалами. Элос тошнило, у неё кружилась голова. Уже не первый раз во время шторма она молила богов, чтобы проклятое судно потонуло. Пусть лучше смерть, чем эта нескончаемая и невыносимая боль!
Удары волн становились всё сильнее, через какие-то щели в трюм начала просачиваться вода. Вечер, и хотя для тьмы ещё не наступило время, от тяжёлых свинцовых туч в небе сгустились сумерки.
"Похоже, моя молитва достигла цели. Интересно, мы раньше потонем, или сперва кандалы оторвут мне запястья?" - думала болтающаяся в трюме измученная девушка.
Страшный удар по корпусу судна, треск ломающегося дерева стал ей ответом. В одну секунду перед глазами промелькнул разваливающийся на куски трюм, хлынувшие внутрь волны, куски дерева, обрывки парусов и рангоута, какие-то нелепо размахивающие руками человеческие фигуры... Вода поглотила невольницу, она услышала вокруг яростное бульканье и шипение...
Девушка приготовилась было пойти ко дну, но вдруг её запястья и лодыжки обожгла боль от проклятых кандалов! Что-то рвануло кверху, и Элос оказалась на поверхности. Попыталась шевельнуть руками, но запястья по-прежнему были скованы вместе. Волны перекатывались через неё, захлёстывали, но она держалась на волнах. Крестовина, на которой Элос висела в трюме, не развалилась вместе со всем судном. И теперь рабыня оставалась прикованной к толстым тёсаным брёвнам не желавшими отпускать её кандалами... Солёная вода разъедала многочисленные раны девушки, она отплевывалась от волн и - плыла!
Окончательно стемнело. Настала ночь. Буря напрасно тратила силы - плотик Элос упорно держался на поверхности. С рассветом ветер стих совершенно. Теперь крестовина лишь тихо покачивалась и невольница, распятая на ней, думала о чудовищной жестокости собственной судьбы. Зачем-то она пережила страшную бурю, гибель судна. А теперь, скорее всего, ей суждено умереть мучительно долгой смертью от жажды и голода, плавая по морю прикованной и вдобавок с похабно раздвинутыми ногами!
Она не могла напиться, хотя бы и солёной воды. Она также не могла бы и дать сигнал какому-нибудь кораблю, случись ему проплывать рядом. Её найдут теперь, наверное, уже в виде скелета, плавающего на своей крестовине.
Солнце, появившееся из-за моря, поднималось всё выше и выше. За два месяца, почти безвылазно проведённых ею в трюме, медный загар Элос явно утратил свою защитную силу. Горячие лучи опять обжигали кожу.
В ослепительной синеве мелькнули маленькие точки, птицы спустились ниже. Они настойчиво кружили над плотиком и явно оценивали будущий обед. Вскоре одна из чаек опустилась, усевшись прямо на живот неподвижной девушки. Красный глаз огромной птицы хищно разглядывал неподвижно лежавшую добычу.
Элос набрала в лёгкие побольше воздуха, подняла голову, и что было силы закричала. Царапнув когтями кожу, чайка с недовольным криком взлетела. Птицы снова закружились над рабыней, постепенно снижаясь. Во второй раз девушке потребовалось, кроме крика, ещё и забиться всем телом, чтобы заставить взлететь наглую птицу, уже нацелившуюся острым клювом в лицо. Элос поняла, что вскоре лишится глаз, и в отчаянии зарыдала...
Вдруг невольница почувствовала, как жар солнца смягчился. Что-то большое накрыло её своей тенью. Стряхнула слёзы с ресниц, глянула вверх - и ничего не поняла...
Прямо над нею, не выше двадцати локтей, висела огромная серая скала с идеально гладкой, будто отполированной поверхностью. Подумав: "Сейчас раздавит", девушка облегчённо закрыла глаза.
Но ничего не происходило.
Через минуту Элос снова глянула вверх. Теперь в "скале" чернело овальное отверстие. Оттуда выскользнуло нечто, напоминающее валун, с тихим шорохом пролетело над забившейся в ужасе рабыней...
Глава 1. ЖИЗНЬ ПОСЛЕ СМЕРТИ
ЭЛОС
Я очнулась в каком-то нереально огромном помещении. Никогда раньше не видела ничего подобного. Размером оно было вдесятеро больше всего отцовского дома. Стены переливались мягкими тонами, постоянно сменявшими друг друга. То здесь, то там возвышались какие-то предметы немыслимой формы, непонятно для чего предназначенные. Потолка не было вовсе - подняв глаза, можно было видеть высоко в голубом небе редкие перистые облака.
Я была так потрясена окружавшей меня обстановкой, что долго не могла понять - бред это от перегрева на солнце, или я просто умерла и очутилась в мире теней? Утопая в мягчайшем кресле, чувствовала необыкновенную лёгкость во всём теле. Боль, постоянно терзавшая, казалось, каждый кусочек моей изувеченной плоти, совершенно исчезла. Не болело нигде и ничего! Ни обожжённая кожа, ни избитое и истерзанное тело, ни вечно нывшие последние месяцы воспалённые внутренности...
"Я мертва", - созрела окончательная мысль.
Попытавшись пошевелить пальцами рук, затем ног, я обнаружила, что это вполне возможно. Подняла руку, взглянула на свою ладонь. Необыкновенной чистоты руки! Давно уже я привыкла к тому, что пальцы покрыты въевшейся в трещины кожи грязью, что обломанные ногти "украшает" траурная кайма. Сейчас руки снова были такими, как во времена счастливой жизни в отцовском доме. Все ногти аккуратно острижены... Я осмотрела своё тело, опустила взгляд на ноги. Всё такое же чистое, как и руки. Чистые волосы... Да и само тело переменилось. До костей исхудавшая на объедках матросов, я снова приобрела пристойный вид. Обвисшая грудь теперь стала пышной, как прежде. Однако ещё багровеет на непривычно белой коже клеймо рабыни и цел один лишь ноготь на десять пальцев ног.
Опустив ступни на пушистый ковёр, я попыталась встать. Только из этого ничего не вышло. Какая-то невидимая преграда не пустила меня, не дала подняться из кресла. Я прекратила бесплодные попытки, и в этот момент в зале появился человек. Стройный черноволосый мужчина лет тридцати в серой, странно облегающей одежде. Или это была его кожа? Нигде ни пояса, ни застёжки, ни пряжки... Я снова инстинктивно попыталась выбраться из кресла, чтобы пасть ниц перед явившимся мне Богом.
-Не пытайся вставать, - услышала мягкий голос с каким-то неуловимым акцентом. Симпатичное лицо выражало благорасположение, бархатно-чёрные глаза выглядели добрыми.
-Как ты себя чувствуешь?
-Спасибо, мой господин, превосходно! - ответила я.
Смысл вопроса - то, что он интересуется моим состоянием - дошёл до меня значительно позже.
-Как Вы прикажете Вас называть? - помня, как жестоко наказывали за неправильное обращение в замке, поторопилась выяснить я.
-Называй, как тебе привычнее. Ты должна теперь закрыть глаза и вспомнить всю свою жизнь с самого детства и как можно точнее. Я помогу тебе, буду задавать вопросы. Отвечать вслух не надо. Ты должна представлять свою жизнь, как будто ты видишь это во сне. Поняла?
-Поняла, мой господин, - сразу ответила я, хотя ничего не поняла совершенно. -Не уверена, получится ли у меня? - добавила на всякий случай.
-Итак, начнём. Будь старательнее, от этого зависит твоя судьба! Где ты родилась, какие у тебя самые первые воспоминания детства? - прозвучал вопрос.
Я представила дом, попыталась вспомнить лицо отца, сестёр, матери. Мне было только три года, когда мать умерла при родах.
-Хорошо, я вижу их. Только мать не очень четко. Теперь вспомни, как вы жили, чем занимался отец, как он добывал еду?
Как это он их видит? Точно, Бог! - пронеслось в голове. Затем я представила мастерскую, работников, как они с отцом ездили в город продавать посуду.
-Какие отношения были в вашей семье? Кто кому и в чём подчинялся?
Представила отца, работников, себя, сестёр, рабынь.
-Другие семьи в вашем селении жили так же?...
Я совершенно не представляла, сколько прошло времени, прежде чем этот бессмысленный допрос закончился. Небо над залом без крыши стало вечерне синеть. Жутко хотелось пить и есть, от старания разболелась голова, но я держалась изо всех сил. Наконец, Бог спросил:
-Ты не устала, может быть, чего-нибудь хочешь?
-Если можно, воды, мой господин... - распухшим во рту языком пробормотала я.
В руках Бога появилась маленькая светящаяся вещица. Он что-то сделал с нею и в ответ неизвестно где находившиеся музыканты сыграли короткую мелодию. Прямо передо мной возник, вися в воздухе, прозрачный небольшой сосуд, наполненный водой.
-Возьми это и выпей, - сказал Бог.
С трепетом я протянула руку к чудесно появившемуся сосуду из невиданного материала, осторожно взяла его, поднесла к губам и жадно выпила. Вода оказалась необыкновенно вкусной. Вдруг мгновенно пропала головная боль...
-Может быть, ты хочешь есть? - спросил Бог.
-Если можно, немного, мой господин, - ответила я, совершенно обнаглев.
Снова прозвучала мелодия, теперь появилась висящая в воздухе прозрачная тарелка с восхитительно пахнущей едой. Не веря своим глазам, я схватила ложку и принялась торопливо насыщаться. Ничего столь вкусного я не пробовала никогда в жизни. Да и ложки не держала в руках с тех пор, как горцы увели нас из отцовского дома.
-Теперь тебе надо поспать, - послышался как бы удаляющийся куда-то голос Бога...
***
Открыв глаза, я снова увидела перед собой Его.
-Как ты себя чувствуешь?
-Спасибо, мой господин, хорошо! - не веря своим ушам, отозвалась я.
-Если ты захочешь в туалет, скажи мне.
-Я бы не отказалась, мой господин...
Снова Бог что-то сделал со своей светящейся музыкальной вещицей.
-Вставай, идём со мной.
С опаской я поднялась на ноги и сделала шаг к Богу. Ковёр мягко пружинил под ступнями. Бог сделал знак следовать за ним. Мы пошли через огромный зал по направлению к одной из стен. В стене чудесно возник дверной проём, за ним длинный коридор со светящимся потолком! Буквально через несколько шагов повернули к левой стене и прошли в другой, таким же образом возникший, проём. В маленькой, сверкающей светло-голубыми стенами, комнате я увидела невысокое кресло с большим отверстием в сидении. Бог велел сесть и сделать то, что мне было нужно. Я исполнила приказ, удивляясь тому, что при этом не появилось совершенно никакого запаха. Хотела было встать, но Бог жестом остановил меня. Снова прозвучали три ноты и я почувствовала, как будто кто-то, сидевший в отверстии этого чудесного кресла, поливает водой и нежными движениями обмывает меня. От неожиданности я почувствовала, как запылало лицо!
-Теперь вставай, - разрешил Бог.
Вскочив, я стала заглядывать в отверстие странного кресла. И совершенно ничего там не увидела. Ни каких-либо следов своей деятельности, ни того, кто меня так нежно подмывал.
Мы вернулись в зал без потолка, я заняла своё место в кресле и воспоминательная работа продолжилась.
Прошло очень много дней. Я спала в этом же кресле и ночью, пока было тёмное небо, и некоторое время днём. Сама не знала как, но засыпала тотчас же, как Бог говорил, что пора спать. А когда просыпалась, уже видела перед собой его затянутую в серое фигуру. Вначале вспомнила собственную жизнь от начала до конца, когда погибла в море.
Потом началось самое интересное и страшное. Бог предупредил, что я увижу свои воспоминания, как сон наяву. Но всё равно я не смогла сдержать крика, когда вместо части зала возникло изображение моего родного селения, дом отца, сёстры. Знакомые звуки, голоса. Только меня там не было. Бог потом объяснил, что может быть видно только то, что я сама когда-то видела. Просмотрела всю свою жизнь.
Потом Бог сказал, что будет ещё раз показывать с начала, а я должна дополнять свои воспоминания деталями. И это заняло ещё несколько дней. Были уточнены такие мельчайшие подробности, как, например, мои любимые блюда, сестёр и отца. Как и из чего их готовят. Какую одежду и обувь носили люди и каким образом это всё изготавливалось. И такие подробности, как детали нападения горцев, сцены в клетке, на невольничьем рынке, описания сотен жутких изнасилований мужчинами и животными, побоев и истязаний, которые испытала я, Фрина и другие рабыни на моих глазах. Снова и снова перед глазами проходили эти чудовищные картины и слёзы ручьём катились по щекам. Было уточнено даже то, какая именно пытка показалась для меня самой невыносимой.
Я уже привыкла к комфортной жизни в зале без крыши. С самого первого дня здесь меня никто не бил, не насиловал и не мучил. Жила я в тепле. Вкусно, хотя и не очень много, ела. Спала на мягком ложе и с наслаждением купалась в тёплом озере каждый день. Совершенно ничего не делала, если, конечно не считать многочасовых воспоминаний. И в довершение всего, у меня снова были нормальные месячные!
Наконец, пришёл день, когда я в очередной раз просмотрела всю свою кошмарную жизнь и честно сказала, что ничего более дополнить не смогу. Бог странно посмотрел, помолчал с минуту, затем велел встать и идти за ним. Чуть дальше за туалетной комнатой он открыл в стене проход, за которым появилась крохотная комнатка, напомнившая мне камеры в замке.
Я вошла и остановилась. Обернувшись через секунду, увидела перед собой абсолютно ровную гладкую белую стену, такую же, как и остальные три. В комнатке не было ни обычных здесь для каждого помещения кресел, ни каких-либо других предметов. Совершенно ничего. Пол был непривычно твёрдым и холодным. Вообще, мне стало казаться, что с каждой секундой всё больше холодает. Я попробовала приседать, чтобы согреться, растирала коченеющие ноги.
Бесполезно! Вскоре я заметила, что изо рта, при дыхании, виден пар. Становилось невыносимо холодно. Пол был уже просто ледяной, босые ступни ломило, как ни пыталась я пританцовывать на месте. Моя кожа покрылась пупырышками и посинела. Бил озноб.
Шло время, и я всё думала, в чём провинилась, за что Бог наказывает меня? За то, что не могу больше ничего вспомнить? Наверное, я что-то забыла. Что-то важное. Я вспоминала, напрягая свою память...
Ступни совершенно онемели. Я уже их совсем не чувствовала. От холода ломило кости, болела спина. Я присела на корточки. Сжалась в комочек, накрыв колени длинными волосами и стиснув их руками. Зубы отбивали барабанную дробь. Потом меня охватила какая-то апатия. Стало уже вроде бы и не холодно. Захотелось спать, и я провалилась в небытие...
ТЕСК
В этот момент я был в зале, где дикарка провела последние сорок семь дней. С холодным любопытством наблюдал объёмное изображение скорчившегося коченеющего врага. В правом верхнем углу виока большие цифры сообщали об её неуклонно падавшем пульсе и давлении. Как только М-координатор, управляющий компьютер "Хеллы", зафиксировал остановку сердца, я отдал команду скопировать с эталона дубликат тела землянки и приготовить копию к трансплантации интеллекта. Прошёл в промороженную лабораторию, глянул на окоченевшее тело. Прикоснувшись кончиком эжектора ко лбу, извлёк то, что на этой планете забавно-поэтично называлось "душой". В камере дублирования висела в энергетическом поле уже готовая к оживлению копия. Так же коснувшись лба эжектором, я переместил её примитивную личность в новое тело. Старое уже исследовали машины, записывая информацию о причине смерти и произошедших в теле изменениях...
Дикарка в своём новом вместилище безмятежно спала, а я опять её рассматривал. Чёрные, длинные и волнистые волосы разметались по спинке кресла. Овальное лицо с маленьким подбородком и вздёрнутым носиком. Полные губы чуть обнажали белизну обновлённых медициной "Хеллы" зубов, раньше наполовину выбитых. Чёрные, густые брови над небольшими, прикрытыми во сне глазками и пушистыми длинными ресницами. Огромное, выжженное в плоти клеймо рабыни багровело прямо над крупными грудями. Худые, но жилистые руки с маленькими тонкими пальцами. Маленькие же ступни с вырванными, кроме одного, ногтями. Белесые полоски заживших шрамов по всему телу. После восстановления среднего веса вновь стали плотными её выпуклые ягодицы, полные бёдра и икры. Вызывающе торчащие в разные стороны большие соски на розовых эллипсах ареол и треугольник густых волос на лобке этой самки гипнотически приковывали мой взгляд.
Несмотря на свою, почти полную биологическую идентичность онискианским женщинам, землянка, тем не менее, разительно отличалась. Перед глазами возникли их тонкие, словно бесплотные фигуры... Короткие, как у мужчин, жёсткие и прямые волосы. Узкие бёдра. Плоская грудь. И наглые, повелительные манеры! Брр! Куда приятнее было вспомнить, как вот эта земная самка, привязанная, визжала и извивалась под ударами. Придёт время, и онискианки будут так же корчиться на моём члене, как это, ни о чём ещё не подозревающее антропоморфное существо.
Подобрал я землянку почти безнадёжной. По местным, конечно, меркам. И беременной! Пришлось перед копированием несколько подлечить. Зародыш был аккуратно извлечён и надёжно законсервирован.
Какое ценное подтверждение великой правоты Восстания будет привезено на базу! Столетиями господствует у нас проклятый матриархат... Планетарный Совет полностью состоит из женщин. Все руководящие административные посты в производстве, науке, обороне давно замещаются только женщинами. "Потолок" мужской должности - капитан космического крейсера, где в экипаже одни только мужчины... Нигде, ни в каких исторических источниках мы не могли добыть информацию о том, что где-то люди живут по-другому.
И вот ответ!
Всему виной наше бессмертие личности. Сотни лет люди не размножаются. Ониск после жестокой десятилетней войны с Тенсом пятьсот семьдесят три года ни с кем не воевал и единицы потерянных за это время без трансплантации личностей возобновлялись клонированием под личным контролем членов Планетарного Совета. Сама идея физического контакта людей давно признана вредной и опасной. Каждый, пытающийся всего лишь заговорить об этом, неизбежно подвергается психокоррекции.
Но никакая коррекция не способна вытравить в нас желание обладать. Обладать женщинами, обладать властью, обладать миром!
Безуспешные попытки нашего умиротворения даже приводили некоторых могущественных онискианок к мыслям о необходимости трансплантации личностей всех мужчин в женские тела. Лишь несомненные успехи мужских личностей в делах обороны и в техническом конструировании не позволили возобладать столь изуверской точке зрения на решение "проблемы" мужчин.
И много лет назад начал зреть заговор.
Естественный способ размножения невозможен без главенства мужчины. У всех животных самец играет активную роль. И эта главная роль, тысячелетиями существующая в мире, будет нам возвращена! Мы заставим женщин вернуться на отведенное им природой место.
Большое объёмное изображение истощённой и истерзанной беременной дикарки, плававшей посреди моря на деревянной крестовине с раздвинутыми ногами, я поместил в своей каюте. Каждый раз, засыпая, представлял, как после нашей победы, так же поплывут тысячи онискианок. Мы клонируем и воспитаем себе новых, покорных и знающих своё настоящее место!
"Мой господин!"
Каждый раз, слыша обращение дикарки, я говорил себе: Да, так и должно быть! Снова и снова я заставлял это полуживотное дополнять рассказ о своей жизни мельчайшими деталями унижений, изнасилований, побоев и пыток, испытанных им. Когда землянка спала, я десятки раз просматривал запись её памяти, и чаще всего это были сцены пыток и изнасилований. А сегодня, начав выяснять степень сопротивляемости этого вида антропоморфов внешней среде, я испытал истинное удовольствие, наблюдая, как нагая женщина покорно замерзала, даже не пытаясь протестовать...
М-координатор сообщил, что изучение старого тела землянки закончено. Я очнулся от мыслей и коснулся своего интерфейсного модуля. Прозвучал сигнал исполнения команды. Землянка открыла глаза. В её взгляде заклубился страх. Давно уже я не замечал у неё страха!
-Встань и иди за мной.
Дикарка поднялась с кресла и пошла следом. Огромные груди колыхались при каждом шаге. Вздрогнула, увидев лабораторию. Я показал ей жестом, что она должна войти. Покорно ступила внутрь.
ЭЛОС
И после смерти я обречена на мучения! Совсем недавно я замерзала здесь. И снова Бог привёл меня в эту страшную комнату. Теперь под подошвами ног было тепло. И это тепло скоро стало жаром. Я будто стояла на раскаленных солнцем камнях. Через несколько минут стоять стало невозможно. Ступни так жгло, что я подпрыгивала, потом боль заставила кричать и корчиться. Я прижималась к более холодной, чем пол, стене и пыталась побольше простоять на одной ноге, давая отдохнуть второй. Запахло паленым мясом, как когда меня клеймили. Наконец, боль свалила меня. Ощущение было таким, будто я упала на раскаленную сковородку! Зашипела и задымилась горящая кожа. Дикая боль заставила непрерывно визжать и извиваться. Я судорожно подпрыгивала, переворачиваясь с одного обожженного бока на другой. Прямо на глазах тело на бёдрах и ягодицах покрылось огромными пузырями. Я всё пыталась встать, но сгоревшие ступни не могли удержать тела. От невыносимой боли сердце колотилось всё сильнее и сильнее, вдруг мне стало не хватать воздуха. И - кровавая пелена заволокла сознание...
Открыв глаза, я снова увидела перед собой жестокого Бога.
-Как себя чувствуешь? - с улыбкой поинтересовался он.