Невыносимо тебя желать - мой удел. Удел слабого, безвольного человека, прогибающегося перед тобой подобно гибкой пружине. Ты кусаешь меня, а я смеюсь, ведь это так приятно - чувствовать, что я могу приносить тебе радость хоть чем-то. Я так устал жить в постоянном страхе накануне каждого дня. Я так устал мечтать и одновременно забивать себе голову какой-то чепухой, даже не надеясь на улучшение или просвет.
Я скучаю. Честно, скучаю. Мне жутко не хватает твоих ударов и издевательств. Мне не хватает твоих пошлых шуточек и извращенных касаний. Мне не хватает выпивки на брудершафт, твоих чуть соленых губ, терпкого прикосновения языка и пузырьков шампанского вместо крови. А помнишь, как ты смеялась с моих первых робких попыток обратить твое внимание? Помнишь, как мы гуляли с тобой всю ночь и плакали, словно конченые идиоты, на крыше стройки, захлебываясь жгучим коньяком? Помнишь, как летом мы прыгали во все фонтаны, что попадались на нашем пути и на спор снимали друг с друга нижнее белье? Помнишь, как одним вечером ты пришла под мой дом и орала какие-то непонятные песни, размахивая веником цветов, отобранным у неведомой парочки? Я так смеялся тогда, ведь у нас все было наоборот. Именно ты пригласила меня на первое свидание и платила за ужин, хоть я яро возражал. Но вместо того, чтобы прислушаться ко мне, ты заткнула мне рот жарким поцелуем и опрокинула на стол, гладя под рубашкой воспаленную кожу. Я помню, тебя жутко бесило, если я давал тебе ласковые прозвища. Боже, как же ты забавно щурила глаза и хмурила лоб, а возле уголков губ появлялись безумно милые ямочки! Ночью ты всегда сворачивалась комочком, лицом к стене, я прислонялся животом к твоей спине и одной ладонью охватывал твою правую грудь. Мне нравилось ощущать твердый бугорок большим пальцем. Прядь каштановых волос всегда щекотала мне нос, и я часто фыркал во сне, но не смел ее отбрасывать, ведь ее запах помогал мне бороться с кошмарами. Утром ты находила ртом мое запястье и легонько прикусывала его. Своеобразный ритуал, немного странный, но безумно родной. Мы лежали в теплой постели еще минут пять, наслаждаясь тишиной и покоем, которые бывают настолько блаженными только утром. Время замедлялось до наносекунд, и мы просто дышали. Полной грудью, слегка свистяще вбирая воздух в легкие. После звонил будильник. Ты перебиралась через меня по-пластунски, выгибая свое тело соблазнительной дугой. Я ладонями мог обхватить твою божественную талию, и... ты в очередной раз опаздывала на учебу. На мой день рождения ты приносила горячий глинтвейн, собственноручно приготовленный в пол шестого утра. Я слышал, как гремят кастрюли, шумит вода, как ты грязно ругаешься, когда вино не хочет быстро сдаваться, без боя, и притворялся глубоко спящим, тихонько хихикая в подушку. Ты приходила в комнату, доставала свое мерзкое орудие пыток - гусиное перышко, и начинала щекотать мне пятку. Я отбрыкивался как мог, но несмотря на свою внешнюю хрупкость, ты была невероятно сильной для девушки, так что мне приходилось мириться с проигрышем и отрывать голову от подушки. Правда, меня ждало вознаграждение - тот самый глинтвейн, разлитый в кружки, привезенные нами из Германии(мы там праздновали Рождество). Я глубоко вдыхал пряный аромат и делал осторожный глоток. Чудесный вкус заполнял полость рта и мне невероятно хотелось им с тобой поделиться. Что я в итоге и делал. На всю мою нежность ты только ехидно фыркала и непринужденно взяв свою часть пряностей, уходила в ванную, наносить эту глупую косметику на свое и без того прекрасное лицо. Почему-то, тебе нравилось выделять глаза черным, делая карий цвет еще более насыщенным и загадочно-темным. А вот губы ты всегда делала как можно незаметнее, хотя я считал, что это дискриминация. Такие губы должны кричать о своей красоте ярко-алым, под цвет твоего белья. Кстати, именно это белье, кружевное, красное, мне представлялось в твое отсутствие. Как я зубами расстегиваю каждый крючок на бюстгальтере, а после одними подушечками пальцев снимаю тоненькие полосочки с твоих бедер. В лихорадке я видел тебя сидящую на столе, слегка раздвинувшую ноги, чтобы не было видно самого главного, но давался простор воображению. Узнавая все мои глупые фантазии, ты только покачивала головой из стороны в сторону и прядка из непослушной челки падала тебе на глаза. Ты нервно сдувала ее, сложив губы трубочкой , и в такие моменты, я благодарил судьбу за то, что она свела меня с тобой. Когда отец бил маму в очередной раз, я влезал с ним в яростную драку, мы переставали с ним общаться, а мама опять съезжала к своей подруге Кате. Катя это моя крестная, к слову. Я приходил домой злой, обессиленный, ты же просто брала ватку и вмокала ее в какую-то щипающую(кусючую) гадость, прикладывала к рассеченной губе/брови и вновь хмурила свой прелестный лоб. Я глядел на возникшую морщинку, и мне становилось все равно, капает кровь или нет, останется синяк или обойдется. Я просто запоминал эти мгновения, которые вспоминая, смогу облегчить свои страдания в будущем. Или же усугублю.
Шло время. Я продолжал тебя любить, ты меня вроде тоже. Мы все так же спали живот к спине, все так же утром ты опаздывала на работу, а я, сидя в душном офисе, вспоминал твое белье. Красное, кружевное. На мой день рождения ты продолжала варить глинтвейн, радуя новым рецептом каждый год. Мне всегда было интересно узнать, где ты их находила. Сколько ни рылся в Сети - без толку. Что изменилось? Вроде бы и ничего. Вот только я все чаще заходил вечером в бар, где пропускал стаканчик-второй, ты все чаще задерживалась на работе, отговариваясь дурным/психанутым шефом, горой работы, кипой бумаг, неразобранных документов, посиделками с подружками или коллегами. Я все чаще стал слышать твое хихиканье, соблазнительно-тихое, по телефону с кем-то другим, стал замечать новые отметины на твоем идеальном теле, аромат чужого одеколона, букеты твоих нелюбимых цветов. Боялся что-либо говорить, ведь понимал, что если скажу, то больше тебя не увижу. Стойко терпел, закусывая уголок подушки и спал уже спиной к твоей спине. Ты не радовалась больше моим объятьям и приходила на работу вовремя. Я понимал, что теряю тебя, теряю безоговорочно и что нужно что-то делать, предпринимать. Но что? Мне не было к кому обратиться, не было, у кого спросить совета, помощи, ведь всех своих друзей я променял на такую безупречную тебя.
Я ушел. Тихо собрал вещи, не устраивал скандалов. Просто ушел, уехал в другой город, снял маленькую квартиру на околице города и существовал. Безудержно пил, безудержно плакал. Вел себя как маленькая, сопливая девчонка и ничего не мог с собой поделать.
Наверное, ты искала меня. Конечно искала. Я мог бы отдать руку(левую) на отсечение, что ты пыталась меня найти. По крайней мере, мое раздувшееся самодовольство твердило мне об этом не переставая.
Пишу тебе это все в надежде, что поймешь. Простишь меня, такого глупца и эгоиста. Простишь за то, что ушел. За то, что ты больше не ищешь рецептов глинтвейна, не пишешь мне такие забавные и бесконечно нужные электронные письма. Не чувствуешь тепло моего живота своей спиной.
Я люблю тебя. И не вини себя в том, что произойдет сейчас.
С любовью,
Статья в еженедельной городской газете "***"
"Прошлой ночью, 26 августа 20** года в 03:01 было совершено ужаснейшее самоубийство гражданина Самойлова А.И. Как сообщают его соседи, накануне он ходил с озабоченным, грустным лицом и говорил весьма странные вещи себе под нос, прося прощение у какой-то девушки. Имя разобрать было невозможно. Сегодня его мать, Самойлова К.П. приедет на опознание в морг. Наши искренние ей соболезнования".