Нагорный Виктор Александрович : другие произведения.

История одного человека

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

  Вот зеркало. Оно терпеть тебя не может, потому и говорит: уходи, лучше тебе на меня не смотреть. Вот люди. Они терпеть тебя не могут, потому и говорят: уходи, лучше тебе не портить пейзаж. Вот человек. Он знать тебя не знает, потому и не говорит с тобой. А если бы знал, то поступил бы так же, как зеркало. Как люди, в чьих пейзажах тебе не место.
  Но есть другие зеркала. И другие люди. И другой человек. Они непременно увидели бы главное в тебе. И это главное прекрасно. Это главное-редкий дар. Осталось лишь найти их, и это совсем не так сложно, как кажется на первый взгляд...
  Виктория Платова, Stalingrad.
  
  
   Вера.
   Надеюсь, с тобой и нашим сыном все в порядке. Прошу, выслушай меня до конца.
   По моим подсчетам, там, наверху, должно быть 28-е ноября текущего, 2012 года. Может больше, может меньше. С тех пор как началась война, все изменилось, много воды утекло... И жизней. Да, Верочка. Погибло бесчисленное множество людей.
   А недавно умер Ломоносов- мой единственный сосед по убежищу, мой товарищ по несчастью, мой друг. Поразительно, прошло уже четыре месяца, а мне все еще кажется, что умер только вчера... Я похоронил его в маленьком искусственном садике, предал его тело земле, а душу отправил на небеса. И хотя неба здесь нет, мне очень хочется верить, что оно не исчезло под черной завесой.
   Ломоносов... Он просил чтобы его звали Ломом. За все время пока Лом был жив, он ни разу не поддался отчаянию. Даже когда мы поняли, что мира больше нет, он лишь нахмурился и ушел читать "трудно быть Богом". Лом говорил, что книги помогают ему забыться, что они лечат его и что лишь благодаря им, он не сходит с ума. В образе Руматы он путешествовал по несуществующим государствам других планет, в образе сталкера-одиночки постоянно рисковал жизнью, не отходя ни на шаг от Зоны, которую любил и ненавидел. Представляя себя в образе детектива-интеллектуала Шерлока Холмса, Ломоносов ездил по Европе, расширяя тем самым ареал подвигов гениального сыщика. Доктора Моро он никогда не считал плохим: Лом считал его не понятым. Книги были для него всем, он не просто их читал, он ими жил. Зато наших классиков он хоть и прочел всех до единого, но не любил их произведения. Лом считал их слишком реалистичными, слишком жестокими и правдивыми. Забавно, правда? До сих пор я с улыбкой вспоминаю маму и тебя, вас вместе, когда вы в тихие вечерние часы читали сочинения русских авторов. Жаль, что этому теперь уже никогда не бывать.
   Но теперь все кончено. Ты знаешь, с тех пор как Лома не стало, меня не перестает посещать чувство, словно на Земле кроме меня больше никого нет. Как будто весь мир вымер, а я вынужден сидеть в этом треклятом бункере и надеяться, что шорох в радиоэфире вот-вот разразиться голосами людей. А их все нет. Мира больше нет, Вера! Там, наверху, вообще больше ничего нет! Нигде ничего больше не существует! Я здесь застрял на вечно...
   Да, я помню. Я обещал тебе не сдаваться, бороться и не поддаваться навязчивым идеям одиночества. Но я так больше не могу. Сегодня или никогда. Я выхожу на поверхность. Не могу больше тут находиться один среди мрака, тем более я кое что обещал своему другу и подвести его не могу. Прости... Прости меня за все, что я сделал и не сделал. Прости, что не поверил тебе тогда, в аэропорту, что допустил такое... Поцелуй нашего сына за нас двоих. Прощай.
  
  
  Глава I.
   За столом сидела молодая девушка, окруженная самыми обычными атрибутами, необходимыми каждой секретарше. Утирая льющиеся беспрерывным потоком слезы, она хватала все новые и новые салфетки. В ее заплаканном лице не было ничего особенного: тоненькие, словно нити, брови, две кривые линии потекшей туши под голубыми глазами, миниатюрный носик и заячьи губки, нервно подрагивающие при каждом всхлипывании. Пальцы, изувеченные накладными ногтями, выкрашенными в ярко-красный цвет, набирали какое-то миниатюрное сообщение на розовеньком телефоне. Судя по отточенным навыкам "мобильного" письма она занималась этим все свободное время.
   Одетая в откровенный наряд, закинув ногу на ногу, ей еще удавалось что-то ворчать себе под нос.
   Так получилось, что кабинет ее начальника находился этажом выше, чем те, у которых прислуживали подруги-сплетницы. Даже радио, передававшее в эфир смешные шутки и анекдоты, оказалось не в состоянии приподнять ей настроение:
  -Как вас зовут?
  -Роза.
  -А где вы работаете?
  -В банке.
  -Как романтично. Роза в банке.
  
  -Это была последняя капля. Все, с меня х-хватит! Ухожу отсюда и больше никогда не вернусь в этот чертов институт.- Тут она достала маленькое зеркальце, чтобы полюбоваться собой и навести красоту на порядком опухшем лице с красными пятнами на щеках.- Я стройная, красивая, умная, с высшим образованием, черт возьми, а торчу в этой дыре. Говорила мне мама найти богатого мужика... Ай!- От злости она сломала ноготь, зажатый в кулак и снова начала истерить, сыпя проклятья направо и налево. Под разнос попало все вокруг, включая "жадного до денег отца" и "транжирку мать". Девушка так этим увлеклась, что не услышала шаги посетителя, только что покинувшего лифт в конце коридора.
  -Ирочка, что с вами? Почему опять не в настроении?- Спросил ее подошедший мужчина с короткой, но аккуратной стрижкой, загорелый, курносый и, как всегда, оптимистично смотрящий на жизнь. Ирина кокетливо надула щечки и тут же быстро пробежалась по нему взглядом, начиная с элегантных туфель, скользнула взором по отглаженным брюкам с красивой пряжкой ремня, проявила интерес к новой рубашке, на мгновение задержала внимание на черном пиджаке с еле заметными красными линиями и, наконец, ответила, тихо шмыгнув носом:
  -Николай Николаевич, я больше не м-могу. Виктор Александрович опять пьяный. Я пришла час назад, а он словно тут ночевал. Думала, пусть поспит, хотела его пиджаком накрыть и из-под головы фотку убрать, а он как очнется... Короче, вырвал ее у меня, так что та на пол повалилась, да еще и наорал. У меня до сих пор руки от испуга д-дрожат. Я так больше не м-могу.
   Помолчали.
  -М-даа,- наконец проговорил посетитель.- Ирочка, прошу тебя, войди в его положение, ему сейчас очень плохо. Ты же знаешь...
  -Да все я понимаю, Николай Николаевич, врагу такого не пожелаешь, но обо мне же тоже надо думать. Я ведь тоже не железная...- Заигрывающе прошептала она, стараясь выглядеть беспощной и слабой.
  -Ладно, в общем ты не расстраивайся. До обеда посиди, а потом домой можешь идти. Я тебя отпускаю. Кстати, тебе никто не говорил, что ты сегодня выглядешь особенно обворожительно?
  -Ой, ну что вы в самом деле?- Сказала сразу воспрянувшая духом секретарша, притворяясь невинной овечкой, только и ждущей голодного волка.
  -Нет, правда.- Новая волна комплиментов снова рухнула на Ирину, стихийным потоком напрочь смывая недавние обиду и грусть.
   Справедливости ради стоит сказать, что тут Коля лицемерил: секретарша его друга нисколько не нравилась ему, но допустить неизбежное распространение сплетен и слухов дальше этого этажа было никак нельзя.
  -С-спасибо.- Сказала Ирина и снова принялась за прерванную переписку с подругой, так и не заметив, как в кабинет к начальнику незаметно проскользнул ее недавний собеседник.
   ***
   Все помещение имело квадратную форму средних размеров, с невысоким потолком, местами украшенным лепниной с изображением змеевидных веток. В самом центре висела массивная, с гирляндами разноцветного стекла люстра, чей красотой мешал насладиться выключенный свет. Вдоль стены по левую руку стоял шкаф со множеством ящичков и полок, заполненных самой разнообразной литературой, пылившейся до востребования уже довольно давно. Раскинувшие по углам свои сети голодные и наглые пауки хищно озирались по сторонам в поисках очередной неосторожной жертвы.
   Витавший по комнате словно туман тошнотворный запах спиртного раздражал и опьянял, приставая к одежде и обуви. Николай посмотрел вперед, в сторону вертикальных жалюзей у окна, не позволявших солнечным лучам проникнуть в кабинет, мельком обратил внимание на стоявшие в углу старинные часы, две маленькие стрелочки которых показывали половину десятого утра. И, наконец, уже догадываясь, что он там увидит, Коля взглянул на дубовый резной стол, за которым, положа голову на скрещенные руки, спал Витя в окружении стоявшей рядом бутылки и валявшегося неподалеку граненого стакана. Кроме них тут также находились полуразвинченный монитор с забытой в нем отверткой, и были разбросаны какие-то мелкие детали, чье назначение было ему неизвестно. Николай нехотя подошел к дубовому исполину, невольно прижимая к груди свою папку, и попытался привести друга в чувства:
  -"И каждый вечер друг единственный в моем стакане отражен и влагой терпкой и таинственной как я смирен и оглушен". Картина маслом, как говорится... Витек, аууу...- Спустя несколько мгновений Витя, подняв тяжелые с похмелья веки, взглянул на Колю, явно не располагая к разговору. Последний, в свою очередь, невольно пошатнулся, на секунду потеряв самообладание от увиденного лица своего друга и резкой волны алкогольного смрада.
   На него смотрели глубоко посаженные темно-карие глаза с тоненькими красными полосами посреди хрусталиков- явный признак плохого сна и недомогания- мужчины, которому с одинаковым успехом можно было дать от 26 до 38 лет. Двойственное и неоднозначное впечатление дополняли также несколько неровных линий морщин, горизонтально пересекавших слегка выпяченный лоб. Почти незаметная горбинка в целом прямого носа гармонично вписывалась в его наполовину безразличное наполовину эгоистичное выражение лица, с волевым подбородком и тоненькими полосками губ. Опасение, постепенно переходившее в непритворный страх, вызывал мелкий нервный тик под правой глазницей, всегда свидетельствующий об напряженном и готовым дойти до нервного срыва текущем душевном состоянии. Разумеется, если у этой персоны, погруженной в полу дрему и одновременно пребывающей в задумчивости чем разбавить, а по возможности и смыть, гуляющий по организму алкоголь, вообще была душа.
   Названный Витей на мгновение задержал взгляд на вошедшем, чувствуя легкое помутнение и размытость сознания. Казалось, он изо всех сил старался вернуться в реальность, пусть и опостылевшую ему. Кабинет, видевшийся сквозь туманную пелену недавно опрокинутых ста грамм, начинал приобретать знакомые силуэты и очертания, относительно которых стало возможным хоть как-то ориентироваться в пространстве. Спустя какое-то время прийти в себя все же удалось, и Витя откинулся в кресле, положив руки на подлокотники и обратив свой вопросительно-укоризненный взор на нарушителя покоя.
  -Опять нажрался. Тьфу, еще и водка паленая.
  -Я тоже... Тоже рад тебя видеть, Нил. Слушай, зайди потом, а? У меня голова трещит по швам.
  -Еще бы она не трещала! Ты опять за старое.- Не спросил, а подытожил Коля.
  -Не опять, а снова.- Раздраженно буркнул сидевший в кресле, рассматривая полупустую бутылку на столе, отодвигаемую от него на безопасное расстояние.
  -Что случилось? Почему твоя секретарша в слезах и готова дойти до истерики?!
  -Потому что она стала много себе позволять! Лезет в мою... э-э... личную жизнь!- Витя специально сказал это как можно громче, не совсем контролируя произношение слов, чтобы совершающая попытки влезть в его личную жизнь услышала и запомнила и без того врезавшуюся ей в память мораль имевшей место быть короткой перепалки.- Мне плевать, что она выучилась на психиатра, пусть не пытается лечить мне душу!
  -Ее специально тебе подыскали, чтобы ты не замыкался в себе, а тебе хоть бы хны и вообще...
  -Ты хочешь сказать, что из-за той шлюхи, я должен бросить пить и в корни пересмотреть свои взгляды на... На жизнь что ли? Ты серьезно?
  -Во-первых, она научный сотрудник и ты являешься ее начальником лишь формально, а во-вторых...- Он говорил что-то еще, пытаясь придать своему голосу как можно более строгий тон и не видя чем был занят Витя.
   А в это время хозяин кабинета медленно наклонился, протягивая правую руку под стол, и достал оттуда небольшую фоторамку с потрескавшимся от падения стеклом, за которым находилась стандартная- но только не для него- фотография.
   Как много было связано с этим обрывком воспоминаний, островком посреди бушующего океана повседневности, соединяющим прошлое с настоящим. Последние 5 лет эта фотография была всем для него: домом, счастьем, пусть и эфемерным, предметом любви и внимания. На ней были изображены самые дорогие для него люди, один за другим преждевременно покинувшие его и этот неспокойный мир. Снимок был сделан на витином дне рождения 18 апреля 7 лет тому назад в загародном доме недалеко от Москвы.
   За уставленным праздничной едой столом посреди беседки, сидели 3 человека: фотографом был он сам. С краю расположился его отец, точной копией которого был Витя, опрятный, скромный, и вечно грустный, но горячо любящий своего сына и супругу- Витину маму- что было видно даже здесь: он нежно держал ее за руку, за безымянный палец, где расположилось пусть и скромное, но самое дорогое для матери кольцо. Обручальное кольцо.
   Сколько трудностей и проблем они перенесли вместе, переселяясь из квартиры в квартиру, которые выдавались отцу- он был полковником, участником нескольких кровавых конфликтов, навсегда отпечатавшихся на его лице- и в итоге они осели здесь, в Москве. Тогда отец недолго думая устроил сына в техническое училище, которое последний окончил с отличием и дипломом, стоившим ему огромных умственных, но никак не денежных, затрат.
   Тогда же отец внезапно обернулся наследником загородного домика, в который родители незамедлительно и переселились, тем более, что маме было на пользу находиться на природе после полутемных, а главное жутко холодных, помещений главной библиотеки столицы. Витя же остался жить в городе: его карьера только-только начиналась, он как раз поступил на должность программиста-ремонтника, подрабатывая слесарем, в НИИ по изучению аномалий человеческой психики и человека вообще. С тех пор он так и продолжал занимать эту должность.
   Вернув себя в реальность, колин собеседник снова пробежался взглядом по родителям, тщетно пытаясь заставить отца если не засмеятся, то хотя бы улыбнуться, а мать- посмотреть в объектив. Витя любил так делать: медленно оживлять образы любимых людей, переходя с одного на другой и, наконец, дошел-таки до нее.
   До Веры. До человека, которого он не просто любил. Он ее боготворил, безуспешно пытаясь выразить свои чувства в плоховато сочиненных стихах, провожая ее до дома и совершая прочие поступки, свойственные влюбленному человеку. Она была для него как солнце в нашей системе: он, образно выражаясь, двигался вокруг нее по своей, даже ему не понятной орбите, назвав ее "Верой" лишь однажды: когда делал предложение. В остальное же время он звал ее исключительной "Верочкой".
   На фотографии она сидела справа. Строго, но без злости, ее глаза цвета изумруда были обращены куда-то вдаль, поверх фотоаппарата и своего мужа, который на протяжении всей этой короткой и, откровенно говоря, неудачной фотосессии не отводил взгляда от своей любимой. Витя всегда выделял эту ее черту лица, считая это знаком особенного отношения к жизни: Вера никогда не зацикливалась, всегда смотрела вперед, ставила перед собой какие-то задачи, строила масштабные планы, при этом работая психиатром- вот уж кто действительно понимал его. Вместе с взглядом на ее лице застыла прекрасная улыбка бледно-алых уст: не кокетливая, но с легким упреком и таким, знаете, шармом, столь редким особенно в XXI веке. Ее стройная, полная грации талия была наполовину скрыта столом, но даже видимой половины было достаточно, чтобы заметить и никогда не забыть. Глядя на ее каштановые волосы, которые, словно оправа ювелирного изделия, окаймляли ее лицо, хотелось писать стихи, литературные произведения... Вот он, главный источник вдохновения, сосуд, из которого хрустальной чашей черпали свои шедевры многие сотни гениальных мастеров слова, не раз поразившие мир.
   Витя снова вспомнил как он, тогда еще застенчивый студент, познакомился с, как тогда ему казалось, заумной и не видящей дальше своего прелестного носика Верой. Это произошло на станции "парк победы" московского метро, когда парочка каких-то щегольски одетых, подвыпивших парней начала распускать руки, всеми правдами и неправдами желая реализовать свои тайные, но смелые фантазии с помощью нее. А Витя тогда как раз возвращался с тренировки по боксу, кровь и азарт борьбы все еще бегали по жилам, так что долго он не колебался, тем более, что провинциальная жизнь научила многому. Тогда она смотрела на него как на героя, но это ему не льстило: он считал, что так поступил бы каждый молодой человек, окажись такой на его месте- за это ошибочное мнение он был потом жестоко наказан судьбой.
   Но все это было в далеком, невозвратном прошлом и обстоятельства заставили его вернуться в суровую и безжалостную реальность, которую он изо дня в день отягощал своим присутствием.
  -...да что тебе говорить, ты все равно примешься за старое. Но ты пойми, она-то здесь причем, девочка только начинает входить в жизнь, это ее первая должность, а ты отбиваешь у нее все желание к работе. Нельзя так,- закончил читать натацию Николай, успевший даже немного покраснеть, видя, что "провинившийся", все равно его не слушает.
   Витя удостоил его ответом лишь после того, как привел фоторамку в устойчивое положение на расстояние вытянутой руки, справа от карандашницы.
  -Как хочет, я ее не держу, может уходить хоть сейчас. Но перед этим... Да, пусть перед этим пусть принесет чаю со льдом.- С этими словами Витя наклонился над телефонным аппаратом и произнес: Ирина, будьте добры, принесите нам чаю и льда пожалуйста.
  -Д-да, Виктор Александрович,- судя по всхлипываниям, Ирина все еще плакала.
  -И прекратите плакать, вы позорите свою профессию. Присаживайся, Нил.
  -Ты не исправим.- С этими словами Николай присел на стул, прямо напротив своего друга.
   Помолчали. Дождались когда вошедшая как ни в чем не бывало секретарша, с разукрашенным, словно индеец или актер японского театра, всякой косметикой лицом- даром, что сейчас так модно, Витя все равно этого не замечал- поставила на стол поднос и протянула начальнику пакет со льдом, который он тут же бесцеремонно у нее вырвал, не имея возможности более ждать.
  -Что-нибудь еще?- Спросила стеснительным голосом Ира, застенчиво уставившись в пол.
  -Если что-нибудь понадобиться я вас вызову, можете идти.- Сказал начальник и продолжил, когда почувствовал спад головной боли.- Я так понимаю ты не поболтать зашел, какие-то проблемы? Случилось чего?
  -Нет, Вить. Тут дело совсем в другом,- с этими словами Николай положил на стол папку, толстую от множества бумаг и документов, интригуя своего собеседника медленным извлечением содержимого.- Тут в общем такое дело...
  -Не ходи вокруг да около. Выкладывай, что там у тебя, мне еще у Саньки рассол выпросить надо. А ты же знаешь какой он жмот...
  -Нашему отделу финансирование повысили, несмотря на кризис и жесткую экономию.
  -Ух ты, не прошло и 5 лет.
  -Помнишь, не так давно реализация научных проектов была названа приоритетной во внутренней политике, вместе с программами соцобеспе...
  -Прошу тебя, не отвлекайся на подробности. У меня и без них голова трещит.
  -А ты не перебивай,- Коля оттягивал тот момент, когда должен был сообщить Вите нечто важное, боясь, что тот сразу откажется.- ...и нашим проектам стало уделяться больше внимания, чем раньше. Мне, как директору отдела по реализации экспериментов, было поручено проверить одну старую, но занимательную теорию. Ты тогда еще здесь не работал, когда она появилась на свет.- Витя слушал его или делал вид,что слушает, не перебивая.- Вывел ее некий Василий Васильевич Тейтельман- человек старой, еще советской закалки. Ты только послушай как он назвал свою теорию: "тайна бытия", а ведь до этого его все знали, как закоренелового атеиста и безбожника. Видимо, люди под старость меняются.
  -Видимо... И не только под старость. Интересно, что с ним стало? - Витя посмотрел прямо в глаза собеседнику, как будто читая его мысли.- Наверное, он пришелся не к месту и его вовремя выкинули из нашего института.
  -Почти верно. Тогда никому не интересен был труд всей его жизни, вот и погнали его на все четыре стороны, лишив льгот и пенсии.- Николай на какое-то время замолчал, отхлебывая чай и вместе с тем настраиваясь на продолжение.
  -И что же с ним стало?- Друг Нила проявлял нескрываемый интерес к судьбе этого ученого, удивляя этим своего друга, который считал его абсолютным эгоистом, не интересующимся судьбами других. Впрочем, Николай не ошибался. Держащий пакет со льдом у головы уже заранее знал, какая судьба постигла бедного старика. Он слишком хорошо помнил отношение в российском обществе к ученым-энтузиастам: в лучшем случае презренное и надменное. Так что ответ лишь подтвердил его подозрения.
  -Да ничего с ним не стало. Спился, бедолага. Лишился жилья, бросила жена и все остальное в этом же духе.
  -Ха!
  -Не вижу ничего смешного. А ведь им всерьез заинтересовались ученые американского института со схожим с нашим названием! Дом
  ему обещали, пенсионные выплаты и соцстрахования и прочие обязательные атрибуты. А он отказался, остался "верен Родине".
  -И где он сейчас?
  -Василий-то? Я его на днях на станции "площадь революции" видел. Он там на лавочке пытался заснуть. Денег моих, разумеется, не принял. Того гляди и час его пробьет, тьфу, тьфу, тьфу.
   Снова помолчали. В кабинете повисла приятная слуху обоих говоривших тишина, в недрах которой слышался мерный такт маятника и отдаленный голос профессора, читающего лекции двумя этажами ниже них.
  -Так что там с этой "тайной бытия"? И при чем тут я?- "Сейчас или никогда"- подумал Коля.
  -Суть этой теории также интересна, как и проста. Тейтельман ввел новый критерий, с помощью которого разделил всех живущих на нашей планете людей на два типа: человек-живущий и человек-существующий. Другими словами человек, имеющий цель и смысл жизни, и человек, лишенный их.
  -Хм, а определения смысла жизни он не дает?- В голосе Вити слышалась злая ирония и насмешка.
  -Очень расплывчатое. По его мнению, смысл жизни- это та точка в жизни каждого человека, с наступлением которой он задается вопросом ради чего или кого он живет, когда он находит время оглянуться назад и оценить все сделанное и несделанное им.- "Зря я это сказал"- вдруг подумал Коля, заметивший, что у его слушателя появился нервный тик под правым глазом. Но Витя не оправдал его ожиданий. Вместо этого он быстро встал и отошел к окну, повернувшись спиной к Николаю.
  -Чего замолчал? Продолжай. Что там с этими "человеками"?
  - Как скажешь. В свою очередь первый тип делится на два подтипа: человека, достигшего цели, и человека, не достигшего ее. Второй же Тейтельман разделил на три подтипа: первый, человек, не видящий цели, но стремящийся ее обрести, второй, человек, не видящий смысла ее искать, ждущий так сказать "знака свыше" и третий, человек не нуждающийся в ней. Последний подтип он также назвал "человеком труда". Но есть в этой его теории одна изюминка.
   В отличие от своих предшественников и иностранных коллег, Василий Васильевич предложил свой рецепт по поиску цели и смысла существования каждого отдельно взятого индивида. Он решил, что и в первобытном и в современном обществе раскрыться и найти самое себя каждому из нас мешал и мешает стадовой инстинкт, грубо говоря. Под его влиянием у людей не находиться времени оглянуться и подумать, осознать, не хватает на это смелости и дерзости. Поэтому он решил, что наиболее удачный способ поиска цели состоит, так сказать, в изоляции человека от общества на неопределенный срок.
  -Так, и какое отношение это имеет ко мне?
  -Извини, но из всех кандитатов ты подходишь для этого эксперимента лучше остальных.
  -То есть как это," подхожу"? Вы на мне опыты собрались ставить? И каким образом вы собираетесь меня изолировать, а?- Легкая дрожь под глазом начала переходить в резкое подергивание, как будто выражая мнение Вити, считавшего эту теорию не только лишенной смысла, но и полной фантазийных идей.
  -Планировалось поместить тебя в один из старых бункеров, где бы ты прожил ровно один месяц. Мы считаем, этого срока будет вполне достаточно, чтобы ты...
  -Чтобы я что?- Сказал Витя, резко обернувшись к Николаю. Они долго смотрели друг другу в глаза, пытаясь прочесть в них каждый что-то свое. Витя прекратил первым, повернувшись и медленно направившись к аквариуму слева от окна. При этом, было четко видно, что он храмает на левую ногу, каждое движение которой сопровождалось болью, звенящей как колокол где-то в глубине его сознания, призывая призраков и обрывки прошлого. Но он не дошел до аквариума, вместо этого снова обернулся к окну, полностью раскрывая жалюзи, до того служившие преградой солнечному свету.
   Храмой на левую ногу посмотрел на открывавшийся взору великолепный вид кипящей жизнью столицы. Картина была прямой противоположностью его теперешнему душевному состоянию: по извивающейся подобно змее Москве-реке, мутной и серой от отходов столичных обитателей, шел пароход, блестящий и исрящийся на солнце, иногда скрывавшимся за облаками. По дорогам медленно ползли, гудя и сигналя, автомобили, постепенно сползавшиеся в пробки, неизбежно заканчивающиеся авариями и жертвами. На противоположной стороне виднелись жилые дома, у подъездов которых потели и плавились типичные для таких зданий старушки, несколько эмоционально о чем-то спорившие. Вдалеке, на горизонте, расположилась в гордом одиночестве Останкинская телебашня, подернутая легкой дымкой, но все равно величественная и внушающая уважение. Отсюда, с 7 этажа, все это виделось тихой, легкой и ненавязчивой картиной, в которую, впрочем, не очень-то хотелось окунаться. По тротуарам, улочкам и переходам тянулись огромные шеренги прохожих, каждый из которых был одет по мере своих финансовых возможностей. Все они о чем-то разговаривали, кого-то обсуждали, ругали, критиковали, занятые каждый своим делом. На лицах прохожих виднелись самые разнообразные виды человеческих эмоций: от счастья и эйфории до расстройства и мыслей о суициде.
   Каждый напоминал ему маленький, ничтожный в отдельности элемент- далее не делимую ячейку общества, его составляющую. И, одновременно с этим, все они, кем бы эти люди ни были, несли в себе свою вселенную чувств, мыслей и тревог, которая изо дня в день только расширялась.
   В покрытых слоем пыли стеклах окна Витя мог видеть свое размытое и поникшее выражение лица. Он долго всматривался в свои глаза, различая в них зеркальное отражение своей семьи и своей любимой. Веры. Витя видел ее, стоящую за его спиной, грустную и нерадостную, близкую сердцу и одновременно далекую от реальности. Он прекрасно понимал, стоит ему сейчас поддаться соблазну и прикоснуться к ее личику, стоит ему усомниться в правдоподобности этого явления, достаточно лишь легкого движения в ее сторону и все... Видение исчезнет безвозвратно, отказываясь снова появляться еще какое-то время. И каждый раз, прекрасно зная об этом, он снова и снова оборачивался, не имея в себе сил или не желая бороться с искушением увидеть хотя бы часть ее лица, хотя бы каштановый волос, невинно падающий на пол. Так и сейчас, он обернулся, не резко, не мгновенно, а медленно, плавно, уже осознавая свою ошибку. Но иначе он не мог.
   Витя потерял надежду, которая покинула его, как покидает сложенные ладони кристально чистая вода, неведомым образом просачиваясь сквозь пальцы. Он чувствовал боль. Боль, вызываемую сознанием того, что ничего нельзя изменить, что нельзя все вернуть на законные места. Все его грезы о семейном счастье, все его планы, мечты и цели- все было безвозвратно утеряно вместе с ней. Утеряно навсегда. Как будто у него отняли душу и он превратился в неизвестную массу, не способную жить. Витя стал таким, что люди отворачивались от него, бросая брезгливые взгляды ему в след. Но ведь никто, абсолютно никто, не мог его понять. Никто не хотел его понять.
  -Я буду с тобой, всегда. Куда бы ты ни пошел, как бы плохо тебе ни было, знай, я всегда буду любить тебя.
  -Я люблю тебя, Верочка, и всегда буду любить.- Сказал Витя, разговаривая с невидимым явлением.
   Коля долго смотрел на своего друга, не нарушая тишину и практически не дыша.
  -Сколько уже прошло, Вить?- Вдруг спросил Николай указывая на больную ногу друга.- Я имею ввиду после той аварии, что говорят врачи?
  -Говорят, что кости могли неправильно срастись. Прописали какие-то вонючие мази, чтобы нога не опухала... Я уже смирился с этим. Правда, ходить порой невыносимо.
  -Сколько это еще будет продолжаться? Сколько ты будешь все это держать в себе? Это было давно, их больше нет, а ты есть. Посмотри на себя. С момента их гибели ты больше не живешь. Ты существуешь. Возможно, пора что-то кардинально менять. Может все же стоит попробовать проверить эту теорию?
  -Может и стоит... Я, Коль, признаться, уже и сам не знаю чего хочу. С тех пор как их не стало... - Коля увидел как Витя вытирает потекшие слезы.- Куда меня поместят?
  -В старое бомбоубежище. Планировалось, что в нем будут выживать президент и его семья в случае ядерной войны. Но после 91-го его содержание прекратилось, а само убежище законсервировали. Нам разрешили его использовать, но факт его существования должен быть в тайне. Кроме меня и тебя, в проекте учавствуют еще 7 человек. Они будут наблюдать. Ну так что, согласен?
  -Один вопрос. Я буду там один?
  -Нет, у тебя будет напарник. "Тайна бытия" допускает и даже рекомендует одного
   незнакомого человека. Чтобы... Больше ничего сказать не могу, извини.
  -Я согласен.
  -Тогда подпишись в местах, выделенных галочкой вот на этих бумагах.- Он сделал все как ему сказал Коля.
  -Теперь все?
  -Да. Завтра вечером я заеду за тобой. Пока, Вить,- с этими словами Николай протянул руку другу.
  -До завтра, Коль.
  
  Глава II. "Зови меня Лом."
   Дверь в кабинет отца была закрыта на замок: служебные дела заставили оторваться от семейного очага и уделить несколько минут телефонному звонку. Судя по эмоциональным возгласам, время от времени нарушавшим тишину, разговор был явно не из приятных. Совсем еще маленький Витя сидел с мамой на кухне, разворачивая игрушечные войска красной армии на бой с немецкими оккупантами, при чем последний тип войск был представлен пластилиновыми изваяниями, со спичками вместо рук и ног. Рядом с ним , у плиты, стояла невысокая женщина , с приятным и красивым лицом , не испорченным последними веяниями моды, ставшей управлять умом целого поколения. Это была его мама. Человек, любящий мужа и сына, готовый отдать за них жизнь если потребуется. Сейчас хранительница домашнего очага старалась извлечь как можно больше информации из радионовостей, вещавших о новых жертвах афганской войны. И хотя она пыталась не выдавать беспокойства, но державшие нож руки предательски дрожали: как никак, муж военный.
  -За Родину!- Советские войска совершали прорыв по всему фронту, вытесняя врага с родной земли.
  -Мам, а что такое "груз 200"?- Спросил у матери сын, услышавший интригиующее название, после доблестной победы воинов-освободителей. Мама не ответила, но отреагировала, быстро и решительно выключив радио. На мгновение в квартире повисла тишина, как вдруг, из кабинета отца послышался озлобленный голос:
  -А знаешь ли ты, что сержант Денисов- это Федя Денисов, наш сосед, я его еще совсем маленьким знал! Ну нет у него больше никого, мать совсем недавно померла.- Сказал он и продолжил, услышав оправдания в виде нехватки людей и средств на похороны солдата.- Мне плевать,что у вас людей нет, он между прочим за Родину погиб!- С этими словами разгоряченный глава семьи бросил трубку.
  -Сука! Блять, когда же это все кончится,- отец Вити плакал, нисколько не пытаясь сдерживать слезы, льющиеся от сознания все нарастающего числа жертв этой войны.
   Мучимый совестью и переполненный злобой, спустя некоторое время он вышел в кухню, делая вид будто все хорошо. Супруга ничего не спросила- вот за что он ее любил- лишь грустно и тяжело вздохнув, молча продолжила готовить ужин. Глава семейства сел за стол, посадил сына на колени и начал читать вслух военную энциклопедию. Любящий отец, заботливый и примерный семьянин.
   Герой нескольких кровавых конфликтов, участник Афганской войны, с которой вернулся из-за ранения. На его глазах погибло столько боевых товарищей, подчиненных и молодых ребят.
   Почему же он погиб от рук пьяного водителя, засмотревшегося на оголившую ногу девушку на обочине?!
  
  Отец!- Витя с криком проснулся, все еще чувствуя на плече руку отца и слыша его грустный голос.
  -Что? Что случилось?- Не на шутку испугавшийся Николай повернулся к другу через переднее сиденье.
  -Ничего,- спустя какое-то время произнес друг Коли,- сон приснился. Ты лучше за дорогой следи.-Сказал Витя и снова откинулся на заднем сиденье колиного автомобиля. Нервный тик под правым глазом теперь уже не спадал, жутко ныло колено левой ноги, которая еще и отвратительно пахла врачебными мазями. Чтобы хоть как-то отвлечься от этой дикой боли и навязчивых воспоминаний о прошлом, он посмотрел в окно машины.
   Они ехали вдоль бережковской набережной, между красивыми домами сталинского периода слева и Москвы-реки справа. Солнце уже давно село, но в столице нисколько не потемнело. Наоборот, она преобразилась, открыв яркими вывесками и заманчивыми предложениями свои лучшие стороны и стыдливо прикрыв в неосвещенных подворотнях и закоулках свое истинное лицо. Ужасное, но вместе с тем очаровательное лицо. Ночью Москва становилась двуликой. Одна половина, морщинистая, скорбящая и изувеченная шрамами прошедших войн и эпох, а другая... другая половина какая-то неясная, размытая и не четкая, вечно праздная, буйная от кипящих в городе страстей и утех, расправ, грабежей и интрижек.
   По прошествии нескольких минут, слева открылась площадь Европы, с высокими флагштоками и абсолютно безвкусными, волнообразными фонтанами, подсвеченными снизу рядами лампочек. Рядом с ней расположился Киевский вокзал, в последнее время начавший набирать популярность после совсем недавнего кризиса в отношениях двух стран. Поблизости стояли столичные таксисты, знавшие себе цену, и нервно суетились лица нерусской национальности, пытавшиеся как-то услужить прибывающим пассажирам. Разумеется "чурок"- так уж исторически сложилось, что выбить это обидное прозвище для всех "не русских" из граждан России не удалось- караулили несколько изрядно пополневших милиционеров, только и ждущих, когда в руках "нелегала" появятся деньги.
   Красивый, наполовину стеклянный, зеркальный мост выходил к подножию этой маленькой, не застроенной, площади и пересекал водную гладь, ведя своих посетителей на другую сторону реки.
   Друзья ехали соразмерно плотности машин на дороге, то ускоряясь, то притормаживаяя и уступая проезд свадебным картежам, байкерским кланам, футбольным болельщикам и прочим живым особенностям быта столицы. Вдоль гладкой дороги тянулись и возвышались, угрюмо смотря на проезжающие мимо автомобили, высокие фонарные столбы, каждый из которых добросовестно освещал вверенный ему участок. "А ведь в Астрахани рабочих фонарей было раз два и обчелся"- со злобной улыбкой на лице вспомнил Витя один из отдаленных от центра городов, в котором он вместе с семьей жил несколько лет.
   Тем временем проехали ничем не примечательное здание правительства, автомобили иностранных делегаций, стоявшие около МИДа. Повсюду были видны здания, исторические особняки, музеи и прочие постройки самого разного назначения и архитектурного стиля, некоторые из которых специально были накрыты имитирующими бурную деятельность полупрозрачными сетками темно-синего цвета, используемыми всякий раз, когда дом реанимировать надо, а средств в бюджете не предусмотрено.
  -На этот месяц вы будете предоставлены сами себе, что бы с вами ни случилось, на помощь вам никто не придет. Повсюду установлены скрытые камеры, так что мы будем наблюдать за вами и вести записи. Все инструкции вы найдете внутри.
  -И где будет ваш научный центр?
  -Прямо у нас в институте, в подвальном помещении. А что?
  -Ничего, всего лишь интересуюсь. А этот мой напарник, он вообще кто?
  -Увидишь. Ты должен сам сложить о нем свое мнение. Без предвзятого отношения, так сказать.- Николай закурил, приоткрыв окно слева от себя и впустив в салон автомобиля свежий поток воздуха, тоненькой струей разбежавшийся вокруг.
   Несмотря на отрезвляющие вопли машин и ругань некоторых водителей, четкие силуэты звездного неба, быстро перенапрягшие витино зрение, заставили его снова провалиться в воспоминания. Поэтому остального пути он не помнил и не мог слышать и видеть как его друг, разговаривая по телефону, договаривается об "получасовом отсутствии на постах служащих Кремлевского полка". И какое этот полк имеет отношение к бункеру-убежищу Витя не знал.
   Сначала он ничего не чувствовал, ничего не видел в плотном мраке сомкнутых век. Иногда эта темная пелена немного рассеивалась: сказывалось яркое и разноцветное освещение столицы. И вместе с каждым лучом туманного света мимо пробегали какие-то образы, какие-то незнакомые лица, некоторые из которых жестикулировали и что-то пытались сказать, о чем-то предупредить, заставить обратить внимание на что-то давно забытое и утерянное. Вот только на что?
   В голове крутилось множество мыслей, необузданных, необъятных... Непередаваемых мыслей, которые, словно морские волны, разбивающиеся о берег, пытались пробить и разрушить преграду непонимания. Что-то давно забытое вновь вылезало из берлоги
  подсознания, что-то знакомое. Он ощущал себя чьей-то марионеткой, куклой, подвешенной за ниточки, которыми управляет невидимый дирижер, глава самого сложного из симфонических оркестров под названием жизнь. Странное чувство, будто все уже решено за него, будто от него ничего не зависит, будто не он, а кто-то другой стоит у штурвала корабля-судьбы, не покидало его.
   Всю свою жизнь он видел кривой и ломаной линией, на которой яркими точками обозначились самые важные и роковые моменты. Дни рождения, когда вся маленькая семья была в сборе, частые переезды из города в город, однообразные школы, ВУЗ, знакомство с Верой, череда... череда смертей всех близких. Сначала отец, потом мама, а после них... После них его покинула любимая и незабвенная Вера, а вместе с ней погибла и ее же мать. Воспоминания причиняли боль, страдание и приводили в ярость от мысли, что ничего не вернуть и не изменить. Память о них жила вечно в его сердце и малейшее напоминание о былых временах слабенькой искоркой разжигало и возбуждало воображение, рисовавшее всех близких в самых ярких тонах и очертаниях.
  
  -Все, приехали! Вылезай, пора заселяться.- Услышал Витя голос Коли, который разбудил его.
   Медленный и сонный он вылез из машины, почти сразу же отрезвленный прохладным майским ветерком, пробежавшим по лицу. Звездное, безоблачное небо с одиноким месяцем, мутными точками отражалось на влажном асфальте и корпусе автомобиля, словно пуховое одеяло накрывшее город. Сзади них, за поворотом, стояла библиотека имени Ленина, в которой витина мама проработала не один год и которая, впрочем, для них была скрыта стоявшим поблизости зданием. Впереди виднелась высокая кирпичная стена московского Кремля, ставшего свидетелем многих казней, расправ и войн.
   Витя встал как вкопанный, не понимая что происходит.
  -Где мы? Ты же вроде нас в убежище вез?- Спросил он, озираясь по сторонам.
  -Как видишь, недалеко от Красной площади, с западной ее стороны. Теперь осталось немного пешком пройти и будем на месте. Идем, и так уже опоздали. И вопросов не задавай.- В голосе Коли звучало нескрываемое нетерпение начать эксперимент.
   И хотя Витя был недоволен положением дел, он все же послушался и пошел следом за другом. Спустившись по маленькой лестнице они оказались в Александровском саду, разбитом под стеной и тянущемся вдоль нее. Идя по одной из аллей, колин друг обратил внимание на редкие, неестественно выгнутые деревья, островками торчавшие среди зеленеющих вокруг лужаек. Их сухие, ломкие ветви, похожие на костлявые пальцы умирающего старика, были воздеты вверх, словно мучимые в агонии грешники. Редкие фонари своим тусклым светом еле-еле рассеивали мрак в радиусе 2 метров вокруг себя, создавая своеобразные "очаги цивилизации" на их пути. Пройдя через узкие арки под мостом, ведущем к проходу в стене, вдалеке стали заметны высокие ворота, наполовину открытые. Здесь распологалась маленькая Манежная площадь с небольшим обелиском по середине. Справа ярким огнем горел вечный огонь, манящий и скорбящий по погибшим солдатам. Вокруг царила абсолютная тишина, прерываемая разве что легким биением сердца и чувством неопределенности, не перестававшим тревожить витино подсознание. Чувство чего-то неизвестного, постороннего, преследовало его, ему слышались чьи-то шаги, пытающиеся подстроиться под ритм друзей.
   "Нет, это не могут быть шаги человека. Человек не может так ходить... Если, конечно, он не изувеченный калека..."- подумал друг Коли и сразу обернулся, стараясь различить в густом непроницаемом мраке пусть пугающие, но хоть какие-то силуэты. Но все было тщетно. Да, за все эти столетия истории Кремля, построенного на толстом слое человеческих останков, здешние ночные обитатели научились скрываться, ловко пользуясь своим плащом-невидимкой.
   Хрустящие, шаркающие по брусчатке шаги невидимого преследователя, смотревшего на них своими хищными глазами из темноты, неустанно следовали за ними, приближаясь и тут же отдаляясь. Что-то кружило вокруг них, нависало и подавляло, как будто желая сначала вдоволь наиграться, а уж только потом...
   Не имея больше сил все это терпеть, Витя обратился к Коле:
  -Тебе не кажется как будто кто-то за нами идет?
  -И ты его тоже слышишь?- Спросил Николай, резко остановившись и обернувшись к другу, смотря ему прямо в глаза.- Я думал, что это меня глючит, теперь, похоже, не только меня. Зараза, не угомоняться они никак. Неужто истории не врут?
  -Дай мне фонарь.
  -Держи, только ты его все равно не разглядишь.- Коля снял висевший на шее большой фонарь с двумя режимами освещения и подал другу.- Хорошо, что хоть под фонарем стоим, а то он бы нас уже того...
  -Хватит.- Витя направил яркий луч света в сторону стены, слева от них. Как и ожидал, никого он там не увидел. Лишь потрескавшиеся со временем кирпичи. Всякий раз когда ничтожный пучок света выхватывал из тьмы разные предметы, невидимый преследователь как будто перемещался в другое, более безопасное место. Нет, это существо не позволит ему заметить себя.
  -Ну все, хватит батарею расходовать. Воображение разыгралось вот и мерещится всякая ерунда. Я фонарь и так не до конца зарядил. Пошли лучше отсюда, пока никто не заметил.- Николай пошел дальше, не дожидаясь друга, подозрительно посмотревшего на выхваченное из темноты дерево, которого вроде бы там раньше не было, и последовал за ним.
   Выйдя за высокие ворота, они оказались напротив здания исторического музея- строения пусть и спорного по стилю, но одновременно прекрасного от внешних нагромождений, разнообразных по объему, покрытых мелкими, дробными и сухими по рисунку декоративными изюминками. И пусть масштаб внешних деталей этого музея не соответствовал масштабу его просторных залов, хранившихся там экспонатов было достаточно, чтобы отодвинуть споры историков-искуствоведов на второй план. Величественное и несокрушимое оно внушало уважение перед тысячелетней историей Российского государства.
   Друзья повернули направо, пошли вверх по слегка наклоненному тротуару, вдоль которого днем постоянно растягиваются очереди туристов, желающих посетить Мавзолей. Витя с удивлением отметил, что никого, ну абсолютно никого, здесь не было. Удивляла также и легкость, с которой они прошли через Александровский сад, охраняемый денно и нощно, но расспрашивать Нила он не стал.
   Но вот закончилось хранилище истории слева, дошло до своего логического конца ограждение справа и они вышли на нее.
   На Красную площадь. Самое сердце России, не раз бывшее свидетелем народных волнений, интриг, казней и расправ. Уложенная под ногами брустчатка, сквозь которую местами выглядывал зеленеющий мох, была багрового цвета из-за пропитавших землю коллосальных объемов крови, как чужой, так и своей. Друзья вышли на площадь с северной стороны. С запада главную достопримечательность Москвы ограничивала кремлевская стена, с востока- здание ГУМа, с юга- жемчужина русской архитектуры Собор Василия Блаженного. Его спиралеообразные луковицы, каждая выкрашенная в свой, лишь ей присущий цвет, его кажущаяся миниатюрность и, вместе с тем, его величественный вид, столь тщательно сохраняемый реставраторами, завораживали и гипнотизировали.
   Около кремлевской стены справа уже виднелся массивный каменный блок с посвятительной надписью, состоящей всего из одного слова- "ЛЕНИН", на которое были направлены лучи фонарей, бьющие откуда-то снизу. Траурный пояс из черного Лабрадора, расположенный между крупными плитами темно-красного гранита, облицовывал Мавзолей. Издалека эта постройка напоминала пирамиду, как будто вытесанную из мраморной глыбы.
  -О, нас уже ждут.- Обрадованно сказал Коля, кивая головой в сторону Мавзолея, у которого виднелись две с трудом различимые фигуры.
  -Привет, Виталий.- Поприветствовал своего маленького помощника Коля, пожимая ему руку. Витя тоже поздоровался с ним, про себя отмечая его стеснительность и закомплексованность- основные атрибуты юного студента в больших очках и с кудрявыми восами, который проходил практикум в их институте. "Хм, напарника что-то не видно"- подумал Витя, смотря в сторону закрытых дверей Мавзолея.
  -Да тут я, заждались уже наверное. Извините, мы вас ждали, теперь вы нас подождите.- Донесся из темноты твердый слегка хрипящий голос, принадлежавший человеку, чьего лица разглядеть не удалось, а светить в него при первом знакомстве Вите было как-то не удобно.
  -Витек, знакомься. Борис Натанович Ломоносов, писатель, историк, философ. Автор таких научных статей, как...
  -Очень приятно.- Прервал его Ломоносов.- А вы, стало быть, Виктор Александрович. Рад знакомству.- На протянутую руку он посмотрел с иронией и снисходительно пожал ее, не видя в этом давно изжившим себя обряде древних индейцев никакого смысла.
   На какое-то мгновение все четверо замолчали, лишь Ломоносов что-то бурчал себе под нос, смотря в сторону Собора.
  -Так, и куда теперь? Где убежище-то?- Спросил Витя, которому уже порядком надоели эти тайны. Борис быстро взглянул на него оценивающим взглядом, но ничего не сказал.
  -А ты разве еще не догадался? Мы уже на месте. Виталий, давай открывай.
  -Сейчас, Николай Николаевич.
  -Оно прямо в Мавзолее что ли?
  -В Мавзолее лишь только вход туда, само же убежище лежит на глубине... Э-э... Сколько, Виталь?
  -пятидесяти метров.
  -Вот-вот.
  -А это законно?
  -Скажем так, это разрешено. Да не волнуйся ты. Все согласовано с представителями соответствующих инстанций.
  -Готово, можно входить.
  -Пошли.
   Витя зашел последним, задержавшись у входа. Только сейчас его подсознание очнулось, осознавая что его ждет и стараясь запомнить каждый образ этого места. Тогда все как будто замерло, боясь малейшим шорохом и дуновением нарушить воцарившуюся тишину. Тот миг был непередаваемым. Вите казалось, что даже самый эрудированный из когда-либо существовавших людей был не в состоянии выразить словами эту картину, само ощущение непередаваемости и непоыторимости каждого мгновения.
   Он в последний раз посмотрел в сторону исторического музея и кремлевской стены. Странно, но сейчас, не скрываясь и не таясь, прямо посреди тротуара стояло какое-то существо, с вывернутыми суставами и двумя светящимися в темноте огоньками глаз, прыгающих из стороны в сторону. Но Витя не испугался: он лишь взглянул на это создание и скрылся во мраке мавзолея, таившем в себе потаенный ход. И если бы он задержался еще немного, то смог бы увидеть как эта нежить выпрямилась и сделала изящный поклон, прижав голову и опустив взгляд своих полуслепых глаз.
   ***
   Света фонаря едва ли хватало, чтобы видеть на расстоянии вытянутой руки. Здесь и днем никогда не бывало светло, ночью же и подавно.
   Уходящие вниз несколько крутых ступеней привели всех четверых на маленькую площадку.
   Направо уходил поворот с еще одной партией невидимых ступеней, ведущий через узкие проходы к небольшому, но с высоким потолком помещению, где сейчас находился забальзомированный в сотый раз В.И. Ульянов-Ленин, чьи ссохшиеся останки все еще продолжали удовлетворять любопытную публику из самых разных концов света. По коридорам гулял непрятный сквозняк, чьи легкие порывы искусно щекотали нервы, заставляя сердце биться сильнее и вызывая ненужные в данный момент ассоциации.
  -Куда теперь?- Спросил прислонившийся к стене Ломоносов, чьего лица Витя по прежнему не мог разглядеть.
  -Теперь вниз. Виталий, давай.
   Виталий кивнул головой и повернулся к стене слева. Так получилось, вернее, так было задумано, что этот угол всегда был в тени, скрываемый мраком. И все посетители никогда не обращали на него внимания: стоявший по стойке смирно офицер не позволял нарушать тишину и останавливаться на месте. И что скрывала за собой эта стена слева никто не знал и не догадывался. Казалось, что даже самый ярый фантазер был не в состоянии поверить в то, что Мавзолей являлся лишь прикрытием, маскировкой, умело прятавшей потайной вход в бомбоубежище.
   Тем временем помощник Коли нажал ногой на какой-то рычаг в полу и мраморная глыба слегка ввалилась, царапая пол и приоткрывая маленькую щель.
  -Давай вместе, заело механизм. Раз, два, три!!!- Николай и Виталий навалились и открыли небольшой проход, достаточный чтобы пройти человеку почти любой комплекции.
  -Что встали? Заходим.
  -Браво, господа ученые.- Искренне выразил свое удивление Борис, краем глаза заметивший, что его напарник держиться за больное колено и слегка прихрамывает. Сразу за потаенной дверью находилась шахта лифта, клетчатой сеткой уходившая вниз. Успевший слегка подсесть фонарь Коли нащупывал и обнаруживал в темноте всякий хлам, сваленный сюда до лудших времен: множество ленинских бюстов, флагов бывших союзных республик, лозунгов и плакатов- все, что напоминало об прошедшем периоде в истории России и все, что так тщательно игнорировалось в правящих кругах нашло свое последнее пристанище здесь.
   Николай потянул рубильник у стены и глубокая пропасть осветилась слабенькими лампочками, торчавшими из облезлых стен, чья вздутая штукатурка готова была вот-вот рассыпаться. В воздухе уже не витал запах сырости, наоборот, здесь пахло пылью, ржавчиной и забвением.
   На табличке слева от лифта красовались красивые, красного цвета буквы, сскладывающиеся в слова: "максимальный вес 350 кг."
   Опуская их на пятидесяти метровую глубину, лифт мерно поскрипывал и пищал, стирая толстый слой пыли со стен вокруг. Многие лампочки трещали, некоторые уже давно не работали, но все же проводка еще была цела. И хотя конструкция не внушала уверенности в ее благонадежности, все четверо достигли низа без приключений, при этом света наверху уже не было видно. Казалось, что мир реальный ушел за кулисы, уступая место на сцене миру детских фантазий, древних сказаний, потаенных страхов и надежд. И Борис с Витей, наверное, тоже чувствовали это, каждый мысленно прощаясь с поверхностью. Последний, например, никак не мог понять почему же он не хочет покидать опостылевшую ему реальность, почему он согласился на эксперимент, и, самое главное, что в этом мире есть такого, что все еще заставляет его жалеть об разлуке? Что заставляло его сердце биться чуть сильнее, чем обычно, всякий раз когда он думал о мире, скрывшемся под занавесом мрака, уходящем со сцены, предвещая короткий, но полный событиями, антракт? Что же это?
  -Здесь где-то выключатель был.- Ощупывая в темноте стену, сказал Коля, светя фонарем вокруг себя.
  Ноги постепенно привыкали к твердой поверхности, местами покрытой темными пятнами впитавшейся воды. По сторонам доносились шорохи быстро разбегающихся подземных обитателей, напуганных внезапным появлением претендентов на их покои. Никто не мог утверждать с полной уверенностью были ли это именно вездесущие крысы: пару раз колин фонарь выхватил какие-то части непомерно длинного тела, с маленькими склизкими лапками, быстро перебирающими по земле и уносящими своего владельца в нору.
  -Вот он, нашел. Приготовьтесь, сейчас лучше прикройте чем-нибудь глаза, а то мало ли что.- Совет оказался своевременным и Витя не преминул им воспользоваться. Над их головами, на 3-х метровой высоте, с легким гудением загорелись 2 лампы дневного света, вызвав сильную боль в прикрытых глазах, не способных так быстро адаптироваться к резко изменившемуся освещению. К счатью для них, таинственные "дети подземелья" уже успели разбежаться по углам, оставив за собой полосы какой-то жидкости, странно похожей на ядовитую слюну хищного ящера Галапагосских островов.
   Спустя несколько мгновений незваные гости смогли оглядеться.
   Все это время они стояли на достаточно узком мостике, возвышавшемся над землей на полметра. Это место имело сводчатую форму, стягиваемую одинаково крепкими стальными балками, служившими гарантией надежности и защиты, с множеством гаек, болтов и прочим скрепляющим материалом, размером, как минимум, с большой палец. В конце этого туннеля виднелась массивная гермодверь, которая, как казалось при взгляде издалека, корнями уходила в толстые стены и землю, не позволяя себе сдвинуться хоть на чуть-чуть. Света, падавшего с потолка хватало лишь на то, чтобы не сбиться с мостика и дойти до входа. Вдоль стен тянулись хитросплетения проводов, словно маленькие змеиные отпрыски, запутавшиеся друг в друге. Для Вити так и осталось неясным, как проводам удалось выжить в обществе подземных обитателей, среди которых, наверняка, были и грызуны.
   Стоявший чуть поодаль от остальных Борис медленно, но уверенно, подошел к середине мостика и аккуратно приподнял не сразу порвавшую свой прочный союз с ржавчиной крышку люка. Там распологался водопровод- жизненно-важная артерия для каждого убежища, чьи обитатели планируют выжить. По сварочным швам стекали капельки грязной, стоячей воды, еще не прошедшей процесс очистки, но уже успевшей скопиться в больших лужах на бетонном полу.
   Сказать, что этот своеобразый предбанник оставил неизгладимое положительное впечатление на своих будущих обитателей, было нельзя. Стены, своды, шахта лифта- все внушало сомнение и неуверенность в благонадежности этого места. При более пристальном осмотре стало заметно, что в некоторых местах потолок прогнулся под тяжестью земли и подземных грунтовых вод, размывающих туннель со всех сторон. Разумеется, раньше, когда строили убежище, архитекторы исходили из того, что проект его создания основан не на мимолетном желании или прихоти, а на его поддержке и финансировании. Очевидно, с последним вышли какие-то накладки, так что пришлось экономить на водостойких и нержавеющих материалах, способных выстоять заметно дольше. И уж совсем немыслимым было выживание здесь в случае войны. Так, по крайней мере, думал Витя.
   За всю свою историю человек почти всегда добивался поставленных задач, платя за это порой слишком высокую цену. Так, ему удалось покорить небо, широкими крыльями самолета и лопастями вертолета рассекая воздушное пространство, так ему удалось покорить до этого неподвластную водную стихию, достигнув дна большинства океанов и приступив к далеким плаваниям на кораблях и субмаринах. Человеку даже покорился космос, дарами которого он не преминул воспользоваться. Лишь земля не поддалась ему. Основа основ, фундамент всей человеческой цивилизации так и не уступил, не поддался натиску светил науки и техники со всей планеты. Сколько бы люди ни пытались, всегда происходили какие-то аварии и взрывы в шахтах и на рудниках, гибли рабочие. Так и здесь. Убежище выглядело жалким и недостойным существования, виделось чем-то позорящим мировое научное сообщество, оказавшееся не способным побороть хищное стремление земельного покрова сдавить все "плеши" внутри себя.
  -Больше похоже на подвал какой-нибудь старой школы, которую не сегодня, так завтра снесут, чем на бомбоубежище для, стыдно сказать, президента с семьей.- Сказав это, Борис прикоснулся к вздутому пузырю под потолком, который ответил ему мокрой землей, посыпавшейся на мостик.- В самом убежище так же или еще хуже?
   Николай сделал вид, что не услышал вопроса и посмотрел на часы, быстро сказав:
  -Все, дальше вы сами. Мы с Виталием туда не пойдем. За теми дверями начинается эксперимент, так что, удачи и прощайте.
  -Через месяц вы за нами вернетесь, я правильно все понял?- Подозрительно смотря на своего друга, спросил Витя.
  -Через месяц, начиная с этой минуты. Откроете дверь и не забудьте ее запереть с той стороны. Что еще? Ах да. Слева от входа, на стене, выключатель. Дальше разберетесь по ходу дела. Прощайте.
  -До свидания,- сказал Витя, пожимая руку друга.
  -До скорых встреч,- сказал Борис, прощаясь с Виталием.
   Николай и его помощник уехали на лифте, а новоиспеченные обитатели убежища остались теперь уже наедине, лицом к лицу со своим новым местом пребывания. И что ждало их внутри никто не знал.
  
  Глава III. Что-то кончается, что-то начинается.
   Дикая, пронизывающая тело от мозга до костей боль изводила его тело, играя и издеваясь над ним. Она мучила уже довольно долго, так что он успел с грехом пополам привыкнуть к ней или, по крайней мере, научился различать силуэты предметов и слышать отдаленные звуки незнакомых голосов. Дышать становилось все тяжелее, каждый вдох отзывался хрустом и треском в груди, разрываемой от резких толчков при поворотах и торможении.
   Сквозь полузакрытые и ярко-красные глаза он видел лишь расплывчатые контуры отражений и силуэтов, беззвучно проносившихся мимо в гипнотичесом хороводе. Блеклые пятна света под потолком,чьи неравномерные чередования напрягали зрение и буквально заставляли глаза выпрыгивать из глазниц, размыто отражались на влажной плитке пола. Темно-серые коридоры, облезлые двери с доносящимися из-за них стонами и зовами о помощи.
   В воздухе витал запах боли, болезней и страданий, обшигающий легкие горячим огнем. Витя понял, что не в состоянии более дышать, почувствовал, как в горле сначала образовался какой-то ком, а затем последовали крепкие объятия с судорогами. Выворачивающие тело наизнанку, заставляющие неестественно выгибаться и дергаться- побуждающие делать все, лишь бы унять или хотя бы приостановить страдание. В предсмертной истерике он потянулся рукой в сторону бежавшей рядом медсестры и крепко сжал ее за халат, при этом взглянул ей прямо в глаза и яростно прошептал возле самого ее уха:
  -Почему?!
  -Не знаю.- Не лукавя, не притворяясь, тоже шепотом ответила ему девушка.
   Сначала по телу пробежала легкая дрожь, а затем весь мир и сознание упали во мрак, плотный и непроницаемый от неутихающих мыслей и тревог. Вите показалось, что на него хлынули все страдания и переживания когда-либо живших людей, сбивающей с ног волной хаоса опрокинувшие его, столкнувшие с тонкой нити нормальной жизни. На мгновение показалась надежда на избавление от мук: тело перестало посылать отчаянные сигналы боли, возбуждая сознание и мобилизуя остатки сил на борьбу за жизнь. Глаза произвольно сомкнулись, словно накрывая его приятным шелковистым одеялом беззаботности и спокойствия, стало свободнее дышать. Сквозь плотный мрак стали пробиваться маленькие лучинки небесного света, манящие и зовущие, словно верный маяк среди бушующего океана. Вскоре нежно-небесный свет заполонил все вокруг без остатка, осветив и витину душу. Он видел их, Веру и маленького неродившегося сына, смотрящих на него полупрозрачными, эфемерными лицами, но вместе с тем такими... Родными и знакомыми лицами.
  "Я готов. Вот оно, наконец-то я догнал вас, наконец-то обрел то, в чем нуждался больше всего на свете! Я иду..."
  Вера протянула к нему руку, призывая к себе, а он плакал слезами радости и умиротворения. Неожиданно, когда счастье было так близко, на расстоянии вытянутой руки, все снова погасло, резко и безцеременно отняв у Вити его мечту во второй раз.
  -Надо же, именно в это время, когда до окончания моей смены оставалось каких-то жалких полчаса!- Услышал он грубый мужской голос, принадлежавший, видимо, лечащему врачу.- Что с ним? Оксана, протоколируйте.
  - Доставлен двадцать минут назад. Раздроблена вся левая нога, сломаны тазовая кость, ключица, повреждена грудная клетка, третье и четвертое ребро слева сломаны. Черепно-мозговая травма. Отбиты внутренние органы, только что с трудом откачали: начал задыхаться.
  -Кто вызвал скорую?
  -Я.- Неожиданно для самой себя проговорила молодая женщина с заплаканным лицом, роняя слезы на макушку своей дочери, чья маленькая мордашка и руки были красными от ссадин.
  -Что с ним произошло, черт возьми? Как его угораздило?
  -Е-его сбила м-машина. Он вот доченьку мою с дороги оттолкнуть успел, а сам не с-смог.
  -С дочкой-то хоть все в порядке?
  -Кроме ссадин больше ничего.
  -Это хорошо. Все, выйдите в коридор, или нет. Можете идти домой я как главврач вас отпускаю.
  -Доктор, а он будет ж-жить?
  -Если вы будете тут стоять и слезы лить... Все, покиньте помещение!
  -Я только...
  -Что только? Куда ты смотрела?!
  -Т-телефон...
  -Вон отсюда! Оксана, выведите ее.
   Витя снова почувствовал сдавливающую боль в горле, начал сильно хрипеть и отрывисто свистеть.
  -О господи, этого еще не хватало. Оксана, быстро, искусственное дыхание, нужно выбить этот ком. Ну же!
   Витя уже ничего не чувствовал, но все еще надеялся, что двери на небеса совсем скоро снова для него откроются, чтобы впустить и подарить счастье и покой. Почему он никак не умрет? Почему его душа не хотела покидать тела? Эти вопросы он никак не мог разрешить.
  -Что? Он что-то сказал? Оксана, вы не расслышали?
  -Почему?- Хрипло проговорил Витя в последний раз и тьма снова окутала его, поглотив главврача в марлевой повязке и круглых очках, и его помощницу Оксану, нервно бубнившую что-то себе под нос. Очевидно, молитву за упокой души.
  
  -Давай открывать что ли?- Предложил Борис, неуютно чувствовавший себя в полутемном тоннеле.
   Аварийная красная лампочка, торчавшая из стены над входом, своим мерным потрескиванием и колебаниями щикотала нервы.
   Оба смотрели на глубоко пустившую свои "корни", облезлую гермодверь с небольшим вентелем посередине. Витя попробовал его провернуть. Холодный и шершавый, своеобразный ключ не провернулся ни влево ни вправо, напротив, при попытке сдвинуть механизм с места, лишь посыпалась мокрая и липкая ржавчина, мгновенно осевшая на ладонях. Попробовал Борис. Тоже неудачно, при этом еще и стер себе пальцы.
  -Не понимаю... То ли заело ее, то ли мы что-то не так делаем. Странно, ведь Нил сказал, что уже порядочно поработал с помощниками в убежище.
  -Не забывай, Вить, это бункер старого образца. Здесь все гораздо проще, чем может показаться на первый взгляд.
  -Может быть тут... Тут наверняка есть рисунок. Нужно убрать налет.
   Борис тут же достал платок и помог своему напарнику стереть слой ржавчины и мокрых капелек влаги. -Значит влево-открыть, вправо- закрыть. Минутку. Вот оно. Нужно предварительно потянуть вентель на себя. Все ясно. Что ж он не предупредил нас?
   К их удивлению, петли почти не скрипели, а сама дверь открылась легко и плавно.
   Из убежища потянуло затхлым воздухом, в ушах внезапно засвистело, глаза начали слезиться.
  -Он сказал, выключатель слева от входа.- Напомнил Борис.
   Ничего не ответив, Витя погрузил руку в густой туман мрака и начал ощупывать левую стену. Шероховатая, пыльная и холодная своим негостеприимством она будоражила воображение, как будто было достаточно еще одного сантиметра и чуткие пальцы наткнулись бы на что-то... Сознание не могло подобрать нужного слова, способного в полной мере описать свои же параноидальные картины, с размытыми контурами и невидимыми краями. В такие моменты, рано или поздно наступающие в жизни каждого человека, напрягаются до предела все органы чувств. Так и теперь, витин слух никак не мог смириться с полным отсутствием звуков, признать царство тишины, поэтому всячески заполнял невидимое пространство вокруг разного рода шорохами, скрипами, стуками, в какой-то момент из глубины убежища донесся даже детский плач. Сердце, отбивая барабанную дробь, словно предчувствовало что-то недоброе и ускоренными темпами потребляло адреналин. Ощущение, будто из темноты на них смотрят миллионы враждебно настроенных, пробужденных существ, заставляло торопиться, лихорадочно стирая слои пыли в надежде откопать спасительный выключатель.
  -Ну чего ты там?
  -Вот, нашел.- Витя сжал ручку рубильника изо всех сил, словно это был надежный спасательный трос среди топких трясин и зыбучего ила внутренних страхов. Со скрипом и искрами все же удалось заставить установку работать, оживив казалось бы затухшую свечу жизни этого убежища.
   Откуда-то поблизости стало слышно гудение и почувствовалась легкая вибрация. Прошло еще несколько мгновений и помещение озарилось лучами света, постепенно набравшими силу.
   И по мере того как отступала тьма, окружение приобретало все более ясные контуры, подобно картине из-под кисти художника, легкими мазками создающего шедевр. Сначала стал виден потолок, не низкий и не высокий, достаточный, чтобы клоустрофобия не навещала здешних обитателей. Узкие полоски стали, образовывавшие форму арки, с глубоко уходившими в стену болтами, местами немного протекали, образуя ржавые швы. Бетонный пол отдавал сыростью и холодом, леденящим стопы ног. Витя снова осмотрелся когда свет наконец-то заработал на полную мощность. Вперед уходил длинный коридор с небольшими лампочками вдоль стен, светившими, однако, неравномерно и беспорядочно. Здесь уже не было маленьких трещин и нор, не наблюдалось змееобразных линий сгоревшей проводки. По обе стороны тоннеля тянулись толстые полоски волнообразно проложенного кабеля. Лом тут же прикинул, сколько могло бы спастись в этом бункере в случае непредвиденных обстоятельств. По самым скромным подсчетам выходило не меньше 15 человек, учитывая минимальное пространство, необходимое для жизни или, вернее сказать, выживания.
   Повисшую тишину прервал резкий щелчок и наступившее вскоре за ним негромкое тиканье. Борис подошел к стене справа, у которой стояла большая панель с какими-то индикаторами, датчиками и зигзагообразными линиями.
  -Температурные показатели по цельсию и фаренгейту, давление и влажность воздуха, направление и скорость ветра, уровень радиационного заражения и ультрафиолетового излучения. Еще какие-то показатели...- Щуря глаза, Лом вчитывался в цифры и маленькие надписи. Особое внимание он уделил пыльному табло с убывающими цифрами.- Что? Время до закрытия гермодвери- 5 секу...
   Как только счетчик достиг нуля дверь сзади них медленно и натужно закрылась, уплотняясь и не давая пути неочищенному воздуху. Таймер начал снова тикать, но уже в обратном направлении, отмечая сколько времени прошло с момента активации.
  -Вот теперь все.- Сказал Лом, глядя на Витю, который аккуратно потирал больное колено и, казалось, вовсе не беспокоился. Путь назад теперь был отрезан и им ничего не оставалось, кроме как идти вперед.
   -Пошли дальше посмотрим,- сказал Витя и отправился вперед по коридору, вглубь убежища.
   Они шли медленными, размеренными шагами, стараясь не касаться холодных стен. Светильники по бокам теперь уже работали не так исправно: некоторые из них погасли, некоторые продолжали надрывно скрипеть. Лампы под потолком перешли на экономный режим, так что светло здесь было как ночью в монастыре. По мере того как Борис и Витя уходили все дальше и дальше по бокам тоннеля выступали из темноты еле заметные проходы с самыми разнообразными надписями на них: фильтровентиляционное помещение, дизельная электростанция, станция перекачки, медпункт и многие другие, чьи названия были наполовину стертыми и размытыми.
   Через 20 шагов в стене справа от них возникли очертания проема в форме арки. Покрытая плесенью, сырая табличка рядом со входом гласила: "Радиорубка". Это было круглое помещение с вздутым как пузырь 4-х метровым потолком и красивой стеклянной люстрой, чей свет влажными бликами отражался от пола и стен. Находившийся здесь радиокомплекс еще советской эпохи с парой наушников и одним микрофоном был накрыт густым одеялом паутины, прогибавшейся под незаметными капельками влаги. Витя сразу вспомнил слова Николая, что сюда подключили радио,- его друг явно поскромничал. Подойдя к широкому столу, почему-то намертво привинченному к полу, Борис взял один из буклетов, лежавших рядом с инструкцией.
  -Список частот и паролей для связи с остальными бункерами.- Витя заметил как Лом скользнул взглядом вниз страницы и вздрогнул когда тот огласил число приведенных в старинном буклете убежищ: 144 бомбоубежища!
  -А какой порядковый номер у этого?
  -Номер три.- На секунду напарники посмотрели друг другу в глаза, а потом Борис засмеялся. Витя же слегка улыбнулся, про себя отмечая, что убежище начинает ему понемногу нравиться. И пусть оно было полуразваленным и запущенным. Он все равно чувствовал здесь уединение и покой, которые потерял уже очень давно. Витя подошел к столу и включил яркую лампу, чьи лучи падали прямо на стальную плоскость. Убедившись в исправности электроприбора, он открыл один из ящичков и осмотрел содержимое. Кроме пожелтевшей бумаги там были также заточенные карандаши, несколько чертежных линеек и прочих измерительно-чертежных приборов.
   Помимо широкого стола в радиорубке была также пара стульев на колесиках и небольшой диван у стены, предназначавшийся, видимо, для небольшого отдыха в ожидании выхода в эфир обитателей других бункеров. Краем глаза он прочел название еще одной книги, лежавшей отдельно от остальных на полке. Это было "пособие по использованию азбуки Морзе"- общепринятого языка всех шифровальщиков и связистов.
   Единственным, что делало разнообразным скромную и строгую обстановку было изображение Попова, легендарного российского ученого, создателя первого радиоаппарата, висевшее на почетном месте, на стене, сверху от радиоустановки.
   Выйдя обратно в коридор, напарники отправились дальше. Туннель здесь стал темнее и немного сузился. На стенах появились портреты советских вождей, знаменитых писателей, ученых и инженеров, чьи труды в свое время разошлись по всему свету, придав своим авторам всемирную славу и признание. Подсвеченные снизу слабыми и наполовину неработающими лампочками, картины были покрыты толстым слоем пыли, масляная краска на полотне местами потрескалась и вздулась. Ленин, Сталин, Хрущев, Брежнев, Андропов, Гагарин, Толстой,- эти и многие другие смотрели на проходящих мимо суровым и непроницаемым взглядом.
   Идя по этой аллее славы, Витя почувствовал как по телу пробежали муражки и в животе неприятно закололо. Вся эта обстановка запущенности и обреченности на забвение плохо влияла на психику, заставляя сердце биться сильнее, не соблюдая ритм, буквально вырываться из оков сосудов, аорт и остальных преград организма. Он не смотрел по сторонам, напротив, его взгляд был устремлен вперед, в невидимый конец бесконечно длинного коридора, туда, где надеялся увидеть слабый спасительный свет следующей комнаты. Легкое одурманивающее головокружение сбивало и лишало равновесия, глаза накрыла мерцающая пелена, закрыв большую часть видимого пространства и заставляя двигаться вслепую. В воздухе витал удушливый едкий запах, вызывавший очень резкую, но точечную боль где-то в районе сердца. Свист в ушах, поначалу незначительный, теперь буквально разрывал барабанные перепонки, возникло чувство, будто ушные раковины медленно заполняются кровью, которая начинает стекать за шиворот, заставляя судорожно напрягать шею. И чем дальше Витя шел, тем все больше и больше он слышал голоса. Эмоциональные, твердые они преследовали его, шептали отдаленным тенором и басом, разрывающими тонкий занавес минувших десятилетий. Теперь уже не было сомнений. Как бы странно и удивительно это ни звучало, но напарник Лома нисколько не сомневался, что говорили портреты, точнее, все те персоны, изображенные в самых разных тонах на этих полотнах.
  -Эй, Вить, не... О Господи, что с тобой такое?!- Ломоносов был не на шутку взволнован, глядя на слепо идущего напарника, который, казалось, ничего не видел вокруг.- Стой! Да стой, тебе говорят!- Но Витя не останавливался, наоборот, он все судорожнее перебирал ногами, шаркая по полу и спотыкаясь.- А! Мать твою за ногу.
   На мгновение глаза ослепил неизвестно откуда взявшийся свет, а потом все вокруг накрыла зыбучая, непроницаемая и липкая тьма, сковавшая движения, волю и дыхание. Вконец переставший что-либо понимать Витя почувствовал, как отходит тупая боль в районе живота, сопровождаемая рвотой, и как набирает силу сердцебиение, заставляя кровь биться в висках, которые перенаправляют ее в ушные раковины. Горячий воздух обжигал горло и легкие, плотно сомкнутые глаза не желали смотреть в темноту, как будто заранее зная, что ничего там не увидят.
   Он снова попал в тоннель своего подсознания. Его забрасывало сюда почти каждую ночь во время сна, почти каждую ночь он блуждал и шел вперед, не видя и не ведая конца, не понимая что он тут должен увидеть. У него даже не было уверенности, что это именно тоннель, но ничего аналагичного в голову не приходило. И как всегда мимо проносились какие-то образы, отрывки и постоянно доносились чьи-то голоса.
   Голоса не прекращались, но теперь они стали более разборчивыми и последовательными. Говорили мужчина и женщина.
   -Доктор, он умирает. Пульс не прощупывается. Что делать?
  -Массаж сердца. Я это сделаю, а вы делайте искусственное дыхание. По моей команде! Раз, два, три. Давай! Раз, два, три. Давай!
  -Есть! Слабый, но есть.
  -Ух, слава Богу. Теперь вправим кость... Нет, уберите. Без наркоза и анастезии. Сердце может не выдержать.
   Треск, хруст и снова тьма. Снова множество голосов, крики, брань, плачь и стоны. Витя еще крепче сжал веки, еще сильнее попытался выдавить из головы все эти звуки, наконец, не в состоянии более терпеть, он громко, зная что его слышат, прокричал:
  - Вы! Все вы, лживые твари, сволочи! Вы слышите?! У тоннеля нет конца! Нет никакого света, его
  попросту не существует! Есть только бездна и множество дверей! Но света нет! Чего вы хотите?! Вы отняли все у меня! Вы лишили меня абсолютно всего! Что вам еще нужно?! Не молчите! Прошу вас, только не молчите,- по щекам потекли слезы отчаяния и бессилия. Витя понимал, чувствовал подсознанием, что его слушают, что на него смотрят, но никак не мог добиться ответа, как бы сильно он его не требовал. И каждый раз ему казалось, что кто-то ухмыляется и тихо посмеивается над ним, глядя на его состояние и сознавая свое превосходство. Так ему казалось всякий раз, когда он снова и снова оказывался в непроглядном мраке туннеля своего подсознания. И сейчас, как и всякий раз до этого, он вновь протянул руку вперед, изо всех сил стараясь стянуть или хотя бы зацепить плащ-невидимку, которым прикрываются... Господи, он даже не знал, не имел никакого понятия, Кто прикрывался мраком!
   В такие минуты все чувства на какие только способен человеческий организм притуплялись и отходили на второй план. Оставалась лишь злоба. Дикая, необузданная, неуправляемая и лишенная всякого контроля. Злоба... Злоба на весь мир в целом и на каждую его частичку в частности. Злоба на людей, не желающих понять, хотя бы попытаться понять и, если не помочь, то хотя бы дать умереть.
   "Нет, я не хочу умирать! Я хочу здохнуть как безродная, вшивая собака, которой не на кого надеяться, которой не от кого ждать помощи..."
   Витя злился на хирурга, сначала немилосердно мучившего его, пытаясь сохранить способность ходить, а потом обрекшего его на существование. Не на жизнь, именно на существование, лишенное смысла и цели, не имеющее ответа на извечный вопрос "Почему?". Витя злился на того ребенка, на ту девочку...
   -К вам гости,- улыбаясь, произносит медсестра,- еще один раздражающий фактор, при этом вынуждающий притворяться жизнерадостным, чтобы снова не заставили пить таблетки. В палату входят двое. Невысокая средних лет женщина с миниатюрным личиком и светлыми волосами. Впереди нее идет девочка, одетая в миловидный комбинезончик, из которого выглядывает красное, с потрескавшимися на морозе устами лицо. На секунду они замирают в нерешительности. "Ха,- зло думает он,- ну давайте проходите. Что? Удивлены?! Нет, как можно? Сейчас эта слепая стерва, которой телефон был важнее выбежавшего на дорогу ребенка, шепнет что-нибудь на ушко дочьке и натянет вымученную улыбку на лицо. Ну вот, пожалуйста!"
  -Здравствуйте, дядя Витя,- подсказывает женщина дочке.- Скажи, меня зовут Надя.
  -Здластвуйте, тятя Витя.- Улыбаясь, повторяет девочка, обнажая совсем недавно пробившиеся передние зубы.- Меня зовут Натенька.
  -После аварии она только и делает, что говорит о вас. Сказала, что влюбилась и требовала свидания.- Говорит молодая мать, притворясь, будто не заметила как на нее посмотрело лицо "зениха".
   "Зараза, у них еще хватает наглости приходить сюда. Если бы не эта соплячка меня бы уже давно не было в живых. Ведь из-за нее машина начала тормозить!"
  -Я налисовара ваш полтрет. Вот. И еще мы плинесли вам флуктов. Там груша, яблотьки, апельсинтики и...
   Пациент не слушает ее. Все его внимание приковано к изумрудным блестящим глазам. Таким гипнотизирующим и таким доверчивым, разоружающим. Эти глаза не могут забыться, не могут покинуть подсознание, они смотрят нежно и ласкова, не ожидая никакого гнева или крика.
  -Мама, что с ним? Почему он отвелнулся? Я его обидела, да?
  -Нет, доченька. Просто этому дяде очень плохо.
  -К чему все эти воспоминания?! Зачем вы показываете их мне?! Отвечайте! Почему я все еще жив?! Почему после спасения той девочки я не умер?! А?! Почему?!
  
  -Почему?!- Витя изо всех сил, инстинктивно и резко рванулся вперед, словно невидимая рука бесцеремонно вырвала его из навязчивых воспоминаний в реальность. Сознание пришло через несколько секунд, вызвав сильную боль в районе затылка. "Что? Где я?"- Подумал он, осматриваясь по сторонам.
  -Ты все еще в убежище, друг мой.- Произнес откуда-то издалека комнаты знакомый голос Лома.
  -Что произошло? Ты что, ударил меня по голове?
  -Пришлось, ты уж не обижайся. Признаться, я сам не на шутку перепугался когда ты, словно под гипнозом, перестал адекватно реагировать на...
  -На что?
  -Я сам не понял. Ты как одержимый рвался найти какую-то комнату, побыстрее откуда-то выбраться.
  -Сколько я пролежал?
  -Э-э. Много. Около суток. Подожди, не вставай, сейчас лекарство принесу.
   Пока Лом возился в другом углу комнаты, Витя начал потихоньку приходить в себя. Накрытый тонким одеялом, он лежал на нижней койке двухъярусной кровати. К его удивлению постель оказалась просторной и мягкой, не такой как в армейских казармах, но почему-то намертво привинченной к полу. Слева Витя почувствовал шероховатую и холодную штукатурку стены, выкрашенной в светло-желтый цвет и местами украшенной маленькими картинами-миниатюрами. В основном это были пейзажи, изображавшие бесконечные луга и леса, с маленькими речушками и красивой радугой, наступающей после дождя летним днем. На секунду ему представилось, какие сладкие и дивные сны должен видеть засыпающий под пятьюдесятью метрами земли, глядя на эти ландшафты.
   Засмотревшись, он не заметил как сзади медленно подкрался Борис. Только сейчас Витя наконец-то смог увидеть его лицо. На него смотрели голубые водянистые глаза, слегка прикрытые и увеличенные выпуклыми линзами очков. Его морщинистое лицо, пухлый нос и две узенькие полоски губ дополнял небольшой шрам на правой щеке. Выглядывавший из-за коротких седых волос морщинистый лоб слегка выпячивался, выделяя густые брови. Витя никак не мог понять, улыбается Борис или нет. Губы не были собраны в широкую дугу с ямочками на концах, но глаза, его водянистые глаза искрились и словно сверлили насквозь.
  -Красивые картины...- Мечтательно проговорил Лом, думая о чем-то своем.- Вот, пей. Это лекарство. Должно помочь, снять головную боль. Я тут уже порядком освоился, так что если что, спрашивай. Как встанешь, одень этот костюм. Сам как видишь уже переоделся.- Витя осмотрел костюм напарника. Это были серые просторные штаны, со множеством карманов, такого же цвета куртка, из которой выглядывала белая майка, и коричневого цвета ботинки, зашнурованные по армейскому образцу.- По инструкции старую одежду нужно было сжечь, но...
   Витя не дослушал. Как только сознание уловило смысл сказанного, он тут же вскочил с кровати и, не обращая внимания на головную боль, начал быстро ии хищно осматриваться в поисках одежды.
  -Она в корзине лежит... Справа, у стены.
   Мгновенным движением достигнув корзины, его пальцы начали судорожно искать куртку, откидывая все остальное в стороны. "Как можно было, не спросив меня! Где же он?!" Заело внутренний карман. Но это его не остановило, а лишь разозлило. Без лишних проблем он резким рывком разорвал его и вытащил свой кошелек.
  -Ну и стоило так нервничать из-за денег? Думал, я вор что ли?
   Аккуратно, бережно и не дыша, Витя медленно извлек ее. Ту самую-фотографию, единственный дорогой ему предмет на этой планете с самыми дорогими ему людьми.
   Помолчав какое-то время, Борис, оторвавшись от стула, сказал:
  -Вставай тогда и давай обустраиваться потихоньку. Одежда на стуле около кровати.
   Костюм был такой же, как и у Лома. Просторный и чистый он не нарушал телодвижений и,что более важно, в этой одежде было не жарко, а тонкая ткань не липла даже к мокрому телу. От предложенных ботинок Витя отказался, отдав предпочтение ходьбе босиком по холодному полу.
   Когда с формальностями было покончено, ему наконец-то удалось осмотреться. Как оказалось, сознание покинуло его на самом интересном месте. Стоя напротив двухъярусной кровати, он скользнул взглядом вдоль стены налево. Здесь находился миниатюрный спорткомплекс: велотренажер, несколько гирь разного веса и свисавшая с потолка перекладина. Над гирями висел небольшой олимпийский мишка- символ мировых состязаний 1980-го года. Под ним расположился спортивный девиз: "В здоровом теле здоровый дух."
   Обернувшись, Витя увидел остальную часть этой огромной комнаты. В стене слева были сделаны два небольших углубления, загороженные занавесками, сквозь которые пробивался слабый свет. "Интересно. Имитация солнца. Наверное, чтобы мы тут с ума не посходили..." Между двух "окон", прислонившись к стене, стоял небольшой, изящно выполненный стол, прикрученный к полу. Подойдя к нему и сев на мягкий, кожаного покроя диван, Витя заметил какую-то книгу, с вложенной туда закладкой.
   "ЖЗЛ. Гоголь. Хм, интересно где он ее взял?"
   Вделанные в потолок лампочки ярко светили, отбрасывая на книгу размытую тень. Он только сейчас заметил как сильно здешнее освещение отличалось от того слабого мерцания, которое царило в предыдущих помещеиях. Здесь также висели маленькие бра вдоль стены справа от него, работавшие в экономном режиме, но ночью их свет падал на длинный, расположенный вдоль всей комнаты ковер. Были тут и батареи, в каждой по семь секций, своим нежным теплом поддерживавшие уют и мнимую гармонию.
   Оторвав взгляд от книги, он поднял глаза в ту сторону, откуда доносились звуки посуды и льющейся воды. В четырех шагах впереди него, за деревянной барменской стойкой, уставленной всякими декоративными особенностями, возился Борис, моя грязную тарелку. Особенно удивляло наличие вытяжки прямо над плитой: огромный пропеллер медленно разрезал воздух, лопастями всасывая пар, исходивший от кастрюли с бурлившим бульоном. Уловив идущий с кухни аппетитный запах, Витя мгновенно осознал как сильно ему хотелось есть. Следуя зову желудка, напарник Бориса уселся на высокий стул с круглым сиденьем и специально, стараясь привлечь к себе внимание, откашлялся.
  -Готов уже? Голоден наверное? На, держи. Это гречка в молоке. Только ешь медленно, а то мало ли что с голоду произойти может.
  -А откуда гречка и молоко? Да еще свежее.
  -На складе взял. Там всего полно. Запаса хватит на несколько лет если есть размеренно.
  -И куда нам столько?
  -Нам- никуда. Я посмотрел, большинство продуктов имеет долгий срок хранения и загрузили их сюда много лет назад. Но есть и недавно завезенные, так что все нормально.
  -Видать ты тут уже все осмотрел, да?- Сказал Витя, прося добавки и как бы ненароком осматриваясь вокруг.- Кроме склада что тут еще есть?
  -Как что? Санузел и... Да что я тебе рассказываю, сам иди посмотри. Если расскажу все равно не поверишь. Только в радиорубку не ходи. Не знаю что произошло с тобой около тех портретов, но лучше пока не рисковать, как мне кажется.
  -Ладно. Слушай, Лом. Спасибо, что не дал мне найти ту дверь.
  -Да не за что.
   Медленно поднявшись, Витя осоторожно потянулся и, ощутив приятную вибрирующую напряженность по всему телу, пошел обратно в сторону кровати и комплекса спортивных снарядов. Слева появился узкий проход, дугой вытянутый к потолку и слегка обшарпанный. Находившийся за ним новый коридор уходил на 10 метров вперед и упирался в неровную стену с советским гербом посередине. Света, падавшего с потолка и излучаемого единственной лампой, едва хватало, чтобы различить контуры дверей по обе стороны прохода.
   Недолго думая, он подошел к первой из них и попытался разобрать надпись, еле проступавшую из-под толстого слоя пыли. "Ва... Что? Ванная... комната".
   Он отодвинул грязную защелку и потянул слегка покосившуюся дверь на себя. Из открытого помещения пахнуло ароматом душистого мыла и приятным паром, словно годами копившимся здесь в ожидании первооткрывателей. По сравнению с предыдущими комнатами тут царила по настоящему спартанская обстановка: стены, образованные белым кафелем с черными потекшими швами, душевая кабина со стеклянной дверцей, небольшая раковина, кусок хозяйственного и обычного мыла для рук, бритвы с затупившимися лезвиями, круглое зеркало, лишь местами скрытые штукатуркой трубы, старая, если не сказать допотопная, стиральная машина, низкий унитаз, у которого вместо кнопки почему-то была педаль. Зато света тут было явно больше чем в коридоре: падавший с ребристого потолка он проникал во все углы и закаулки, обнажая при этом и недостатки, которых в убежище было явно больше, чем достоинств.
   Аккуратно осмотрев все вокруг и стараясь не наступать на небольшую решетку в полу, Витя вышел обратно к развилке, в ожидании чего-то более интересного и необычного чем педаль смыва воды.
   Табличка на следующей двери удивила и поставила в ступор своим содержанием: "Ботанический сад". Не веря своим глазам, Витя сначала подумал, что это очередное надувательство со скрытым подтекстом, но, вспомнив свой недавний сон и "аллею славы", он пообещал себе больше ничему не удивляться.
   В отличие от всех предыдущих комнат, рядом со входом находилось сразу несколько выключателей, о предназначении которых теперь уже можно было только догадываться. На всякий случай Витя включил каждый из них и тут же отодвинул очередную защелку на двери.
   Из открытой комнаты потянуло запахом сырой земли, по ногам пробежал легкий холодок, возбуждая любопытство и интерес. Совсем недавно данное обещание ничему больше не удивляться было сию же минуту нарушено: надпись "Ботанческий сад" не имела никакого подвоха или скрытого подтекста. Пространство площадью в десять квадратных метров почти полностью заполнял земельный покров, исключением был разве что небольшой помост посередине. Расположенные по всему периметру лампы солнечного освещения излучали живительный свет, отражавшийся от зеркального покрытия и заставлявший прикрывать руками глаза. Неуверенно ступив на металлическую тропу, Витя медленно прошел до противоположной стены, осматривая все вокруг в поисках растительности. Истина разочаровала его: кроме зелоного мха и плесени под потолком и
  в углах здесь больше ничего не было.
  -А ты как хотел? Чтобы вошел, а тут уже цветочки и яблочки росли?- Спросил неожиданно появившийся у входа Борис своего напарника, когда тот уже выходил из "Ботанического сада".
  -Я? Я никак не хотел. Семена-то тут хоть есть?
  -Меньше времени уйдет на то, чтобы перечислить чего тут нет, если такое вообще возможно. Скучно здесь не будет... Что?
  -Ничего, просто не надо больше так подкрадываться.
  -А я вовсе и не подкрадываюсь. Это ты не замечаешь...
  -А, ладно забудь. Что это у тебя?- Спросил Витя, кивком головы указывая на книгу в руках Лома.
  -Это? Это ЖЗЛ... про Гоголя. Только что дочитал. Здесь полное собрание есть.- Улыбаясь, сказал Борис и, заметив непонимающий взгляд, добавил.- А-а-а. Ты в библиотеке еще не был? Пошли покажу.
   Дверь в библеотеку находилась прямо напротив "Ботанического сада" и почти ничем не отличалась от предыдущих. Значение слова "почти" составляли отсутствие ручки, словно вырванной или обломанной, и скрипучие петли. Витя щелкнул туго поддавшимся выключателем и вошел в помещение. Когда он собрался уже было вернуться назад и поискать фонарь, под высоким трехметровым потолком забились лучи света, с трудом разгоняя мрак и отбрасывая тени на пыльный пол.
   Вся библиотека имела вытянутую прямоугольную форму, множественными стеллажами и полками уходившую вдаль, которая еле-еле выглядывала из-за бесчисленного количества книг, агитационных плакатов, вырезок из газет и прочих атрибутов. Уйма собранных сочинений поражала, обескураживала, вскружала голову от сознания собственного же бессилия перед веками копившимися знаниями, информацией, фактами, теориями и практическими подтверждениями.
   Борис же спокойно сделал несколько шагов вперед, повернул налево за высокий книжный стеллаж и, придвинув небольшую стремянку, положил "ЖЗЛ" на место. Оглядевшись по сторонам, Витя подошел к противоположной стене, где лежало большое количество разного рода макулатуры, а на невысокой тумбе стояла старая печатная машинка. Он машинально набрал несколько букв, сухими шрамами впечатавшимися в желтый лист бумаги, и вернулся обратно.
  -Выбрал что-нибудь, Лом?
  -Да. А ты?
  -Ничего интересного...
  -Ничего себе, ничего интересного. Вся библиотека полна книг! Ты посмотри, да о публикации "Доктора Живаго" я мог только мечтать, да еще и вместе с комментариями Пастернака! А Жюль Верн, а Уэллс, а Лондон с Дойлем? Да за каждое новое произведение Стругацких мы всем классом дрались в школьной библиотеке!
  -Хм, когда я учился, в библиотеке основной популярностью пользовались краткие изложения и критика, правда спустя год эти книги меняли на новые из-за непригодности.
  -А-а... Ретроспективный юмор, да? Апокалипсис наступит тогда, когда вырастет непоротое поколение?
  -Если это правда, то немного осталось.
  -Да уж, еще пара засранцев на высокие должности сядет и конец. Приехали.
   Некоторое время они оба молчали, сонно уставившись в пол и думая о чем-то своем.
  -Сколько времени?- Спросил спустя несколько минут Витя.
  -По моим- полчетвертого.
  -Дня?
  -Шутишь? Ночи. Сегодня пятница.
  -Здесь нет никакого ориентира во времени: и днем и ночью одинаково темно. Ладно. Пойду возьму что-нибудь пожевать.
   Позже, когда на поверхности наступило шесть утра, Витя только ложился спать. Накрывшись теплым одеялом и взбив маленькую подушку, он снова посмотрел на красивые пейзажи на стене, почувствовал, что очень хочет увидеть солнце, обжигающее, греющее, заставляющее слезиться глаза. "Здесь нет солнца, здесь почти нет света и здесь... Здесь тихо." В воздухе отдавало сыростью, которая невидимой прохладой оседала вокруг, заставляя подворачивать под себя одеяло и прижиматься к стене.
  -Ты чего еще не спишь, Лом?- Вдруг спросил он, когда очередная попытка дать отпор сырому потоку воздуха завершилась неудачей.
  -Да что-то не спится. Бессонница у меня. А ты чего?
  -Я вот никак привыкнуть не могу. Ты знаешь, как-то давит это все что ли? Ни тебе солнца, ни неба, ни тепла. Сидишь тут в полумраке и гадаешь что там происходит наверху.
  -А меня все устраивает.- Сказал Борис, переворачивая очередную страницу книги.
  -Что, наверху тебя никто не ждет? Ни жена ни дети?
  -Стал бы я сюда спускаться добровольно, если бы меня кто-то ждал? А почему ты спросил?
  -Просто так...- на секунду Витя замолчал, заметив как замер уставившийся в книгу Борис. Увидел обручальное кольцо и решил...
  -Ясно.- он оторвал взгляд от книги. Это кольцо,- Лом осмотрел безымянный палец,- я не снимал с тех пор как ее не стало.- Витя почувствовал как в сердце что-то резко и сильно кольнуло, вызвав легкую вибрацию по всему телу. Секунду назад этот странный, замкнутый в себе старик виделся ему чужим и каким-то ненормальным. Секунду назад Витя и представить себе не мог, что у Лома похожая судьба... - Вряд ли ее гибель была предначертана или предопределена... Скорее это была случайность. Такая, знаешь, роковая случайность.
  -Да? А фотография у тебя ее есть?
  -Нет. Никогда не любил фотографий и всего остального, что наводит на мысль о ней.
  
  ***
  Жизнь в убежище постепенно стала налаживаться. Условия обитания, вначале казавшиеся невыносимыми для любого избалованного современными удобствами человека, теперь уже не были столь омерзительными. Со временем они привыкли к чуть теплой, текущей с перебоями водяной струе в душевой кабине, приспособились к регулярной необходимости "проветривания" помещений, смирились с отсутствием настоящего света, который лишь отдаленнно напоминали лампы в ботаническом саду. Последний, кстати, уже не был представлен сырой землей и плесенью в углах комнаты. Теперь там размещалось множество грядок и лунок с посеянными семенами разных сортов растений. Учитывая их постоянную потребность в солнечном свете, светильники и лампы работали почти беспрерывно, потребляя большую часть электроэнергии. Даже пугающе-подозрительная "аллея славы" перестала быть таковой, поменяв гнев на милость по отношению к новым обитателям.
   Теперь большую часть времени Витя либо читал, сидя в радиорубке, либо на практике вспоминал свои молодые годы, полные радиолюбительства и радиохулиганства, благо, что отец был военным и мог приносить сыну списанные радиоустройства. Восстановив старую систему оповещения, Витя сделал возможным радиовещание прямо в главной комнате, что намного облегчило скучноватую повседневность.
   Лом в радиорубке появлялся нечасто, большую часть времени проводя среди посеянных семян в искусственном саду. Его сосед по убежищу не понимал этого:
  -Зачем устраивать тут сад если через две недели нас тут уже не будет? У тебя же просто вырасти ничего не успеет.- И всякий раз Лом лишь поглядывал на него своими искрящимися глазами, как будто ставя под сомнение этот очевидный факт.
  -А чтобы жизнь не казалась легкой,- отвечал он иногда.
   Так и жили в новых условиях оба напарника. Делая каждый день- или ночь?- засечки на стене, Витя был уверен, что оставшееся время до выхода на поверхность он выдержит стойко и без проблем. "Тут главное иметь четкий распорядок дня. Проснулся, зарядка, душ, завтрак, радиорубка, обед, радиорубка, ужин, сон, спокойной ночи убежище". Проводя каждый день за этими казалось бы монотонными и однотипными занятиями, он чувствовал приток какой-то новой живительной силы, заполнявшей его и глушившей воспоминания. О Фотографии и о тех близких, что были изображены на ней, Витя вспоминал теперь уже не так часто, но когда это все-таки происходило, он не поддавался унынию и отчаянию. Следуя четкому распорядку дня и радуясь тому, что депрессивное состояние души посещает его все меньше, он старался не думать о том, что будет делать когда выйдет на поверхность. Витя остерегался этого, ему все меньше хотелось туда. Здесь было все необходимое для жизни, все, в чем он нуждался.
   "Да, именно.- Думал как-то раз Лом, сидя в ботаническом саду.- Здесь есть все необходимое для жизни, лишенной какой бы то ни было цели. Он еще не знает этого, пока еще его все устраивает, но это скоро закончится. Очень скоро."
  
  
  Полгода спустя.
   ...все произошло очень быстро, почти мгновенно. Никогда не забуду тех минут, того рокого часа 08:07:12... Я как раз был в радиорубке, слушал вечерние новости, как вдруг динамики на секунду замолчали, а потом все началось: загудела сирена, как при воздушной атаке, громко так, пронизывающе, медленно нарастая и чуть быстрее затихая, я тогда сразу все понял. И когда ее истеричный вопльчуть приглушили и донесся ровный смеющийся, издевательски спокойный голос, мне было уже понятно о чем Он будет говорить. Как будто сам себе не веря, Голос призывал к спокойствию и советовал гражданам как можно быстрее спуститься на ближайшую станцию метро, подвал или бомбоубежище. При этом было запрещено брать с собой лишние вещи, "ВОЗЬМИТЕ ЛИШЬ САМОЕ НЕОБХОДИМОЕ..." Весь мир так и не узнал, что же считалось самым необходимым в таких обстоятельствах.
   В эфире повисли долгие, чудовищно долгие помехи, длившиеся два, может быть три дня. На всех частотах, на волнах всех известных мне радиостанций- везде, куда не завела бы меня слабая надежда услышать человеческий голос была тишина! Она казалась мне живой, я чувствовал ее сердцебиение, прощупывал пульс...я проклинал ее, поносил самыми последними словами, а в ответ слышал лишь издевательское "...шшшшшш..." Мне довелось услышать все возможные варианты помех, которые мнгю были раздены на две группы:
  1) "Безнадежные" помехи. Ты можешь сколько угодно вслушиваться в них, но так ничего и не услышишь. К великому сожалению, сейчас, спустя полгода после тех событий, подобная группа помех доминирует на большей часте радиопространства.
  2) "Обнадеживающие" помехи. Вместе с монотонным "...шшшшшш ..." здесь иногда бывают мгновения "просветления". Это может быть легкое поскрипывание, какой-нибудь шорох... Проблема в том, что такое бывает очень редко и в подавляющем большинстве случаев мои попытки обнаружить среди таких помех настоящий человеческий голос заканчивались неудачей.
   Хотя есть светлые моменты. Вторая группа делится на две подгруппы:
  А) "SOS" сигналы. Это постоянно повторяющиеся призывы о помощи, просьбы, угрозы, душеизлияния, раскаяния, прощания с жизнью...
  Б) Это мой новый и частый собеседник, он почти всегда молчит, лишь иногда поддакивает или оспаривает мое мнение. Он называет себя Арчибальдом... А знаешь, что самое любопытное? Это его появление: как раз в тот момент когда я похоронил Лома, его голос каким-то образом раздался из радиорубки... Я не могу этого объяснить.
   Когда я хотел поговорить, я настраивался на нужную мне волну и тут же слышал приветствие:
  -Привет, Витек, как делишки? А, вижу ты сегодня в отличном настроении...
  -Привет, Арчи.
   И каждый раз я всячески обходил стороной то, что творилось на поверхности.
  -Слыхал?- Спрашивал иногда Арчи.- Сегодня Россия золото взяла по легкой атлетике и вольной борьбе! Глядишь, и все золото будет наше...
   Сошел ли я тогда с ума? Не знаю. Его голос казался мне настоящим, не галюцинацией.
  -Здравствуйте, дамы и господа, с вами в эфире Виктор Гусев...
   Спорт, новости кино, выдуманные репортажи с мест выдуманных конфликтов, обмен мнениями... Наверное, со стороны это выглядело как бред сумасшедшего...
   Но однажды, случилось нечто... Я запомнил нашу тогдашнюю беседу до мельчайших подробностей и пусть мне неприятно это вспоминать, но я должен понять, что тогда произошло, кто это был, чей голос доносился из динамиков.
   Это произошло 8 дней назад, в девять часов вечера. Мы как раз собирались обсудить с Арчи новости и поговорить о дальнейших перспективах развития футбольной жизни страны. Как обычно, я настроился на частоту, прибавил громкость на два деления, взял в руки горячую тарелку с ужином и, дождавшись сигнала, сказал:
  -Привет, Арчи. Как ты... там?- тогда мне показалось это странным: обычно я приветствовал его первые 7-8 секунд, а потом здоровался и он. На этот раз, ответ последовал через 10 секунд и голос был каким-то другим.
  -Здравствуй, Вить.- Почему "Вить", почему не "Витек"? Почему у него такой голос? Тогда я, сам не зная чего ждать, неуверенно спросил:
  -Что стряслось? Почему ты говоришь таким голосом?
  -А ты разве не вкурсе?
  -Нет.
  -Сегодня ровно 5 лет как их не стало...- И тут в меня словно молнией ударило. Сразу застучало в висках, сердце неистовствовало, стремясь вырваться из груди. Я чувствовал как холодный пот покрывает мое тело...
  -Почему молчишь, Вить? Вспомнил?Нет? Так я напомню тебе...
  -Откуда ты это знаешь? Кто тебе это сказал?!- Теперь я обращался к нему как к абсолютно незнакомому человеку. Мы ни разу не говорили о своих семьях, он просто не мог этого знать.
  -Ровно пять лет прошло с тех пор, как не стало Веры, вашего так и не родившегося сына...
  -Кто ты такой, мать твою?!
  -...твоей тещи, твоих родителей. Сперва умер отец...- Тут я не выдержал. Это был вовсе не я, из динамиков говорил кто-то другой. Я не знал этого человека. Я не мог знать. Его спокойный голос, полное отсутствие эмоций, полное безразличие...
  -Затем не стало твоей матери, спустя еще полгода этот мир покинула Вера, ее мать и ваш так и не родившийся сын.
  -Заткнись, ублюдок!!! Ты вовсе никакой не Арчибальд!!!
  -Нет, Витя! Я- это ты!- Я пытался выключить приемник , выдернул все провода, но каким-то непостижимым образом, аппаратура продолжала работать.- Забыл? Ты сам меня выдумал.
  -Кто ты?
  -Я уже ответил тебе. Я- это ты.
  - Тогда к чему все это?
  -К чему?! Посмотри на себя. Ты все еще винишь себя в ее гибели, ты до сих пор был уверен, что мог все изменить, но не захотел... А она, ангельской души человек, до сих пор любит тебя и нисколько не винит...- Я плакал, этот Арчибальд ударил в самое больное место, но я не винил его. Он был прав. Я считал себя виноватым в твоей гибели, и в гибели нашего сына...
  -Откуда ты это знаешь?!
  -Я говорил с ней.
  -С Верой?- Тогда все внутри меня замерло, все, на что был способен человеческий организм с нетерпением ожидало ответа.
  -Ты врешь! Она умерла 5 лет назад!
  -Она сказала, что любит тебя...
  -Как?! Когда?! Отвечай!
  -Просила передать, что сына зовут Димой и что он болеет...- И тогда я подумал, что если этот Арчибальд уже не тот, которого я выдумал изначально, что если это другой человек, то возможно...
  -Я хочу поговорить с ней.- Мне показалось, что это все сон и что он не способен вернуть Веру.
  -Зачем?
  -Не задавай глупых вопросов. Если ты- это я, то ты знаешь зачем.
  -Хорошо, но ты должен кое что понять. Это будет последний раз когда ты сможешь ясно представить себе ее образ, когда ты ...
  -Ясно.
  -Она скажет тебе только одно...
  -Я знаю...- Тогда я был уверен, что сейчас же проснусь и все встанет на свои места. До сих пор я вспоминаю тот момент. Моя тогдашняя уверенность, что это невозможно... "Господи, да как такое вообще может быть возможно?! С тех пор прошло 5 лет!"- думал тогда я. И все же, мне дико хотелось ошибиться, мне безумно хотелось услышать ее...
   Нервно прислушиваясь, я различил какие-то шорохи, потом шаги и скрип стула, как вдруг...
  -Вера?- спросил я, судорожно сжимая микрофон. Тогда, как будто в ответ, я услышал вздох. Этот до боли знакомый звук, ее нежно-трепетное дыхание, легкий упрек. И сразу же в моей голове возник всего один вопрос. Вопрос, ответ на который изменил абсолютно все, и это все перестало иметь всякий смысл.
  
  Глава IV. Любовники смерти. Смейся и весь мир будет смеяться вместе с тобой. Плачь и ты будешь плакать в одиночестве.
  
   Яркий, водянисто- малинового цвета солнечный диск плавно и не спеша исчезает за недосягаемо далекой линией горизонта, облизывая напоследок теплыми лучами горячие крыши домов. Близится вечер, на смену знойной, изнуряюще жаркой погоде вскоре приходят прохлада и легкий ветерок, остужающий квартиры, землю и асфальтированные площадки возле подъездов. По узким тротуарам, сопровождаемые липкой песочного цвета пылью возвращаются с работы или с поисков таковой местные жильцы. Еще совсем недавно уставшие и вымотавшиеся, порой даже отчаявшиеся теперь они шли спокойно и не спеша, приободренные спадом жары.
   Проходит какое-то время, в окнах большинства квартир зажигается свет, раздаются звуки скандалов, смех, ругательства и отрывки громкой музыки. Двор потихоньку опустевает, не так давно игравшие в футбол дети возвращаются "по домам", тихонько ворча из-за внеочередной провалившейся попытки поиграть "еще пять минуточек". Слышится легкое бренчание гитарных струн в соседнем дворе, доносится чей-то фальшиво поющий голос.
   Все это кажется и выглядит таким естественным, таким обыденно- спокойным и правильным: отличный субботний вечер, близится время развлекательных передач и концертов, появляется возможность не на долго забыть о проблемах и дневной суете. Буйное, стихийное движение в городском муравейнике затухает, делается ритмично спокойным вплоть до полной остановки.
   Но вся эта картина безмятежности сразу перестает быть таковой как только около длинных щупалец веток и зарослей кустов, называемых местными лабиринтом, появляется кто-то незнакомый. Возникшая из неоткуда, подобно невидимому в тумане подводному рифу на пути хрупкого судна, эта фигура замирает в неподвижности, слегка покачиваясь на ветру.
   По его внешнему виду трудно сказать кем он работает и чем занимается: легкие полуспортивные брюки, одетая на голые ноги обувь, яркая футболка и бледно-серая жилетка- ничего особенного и примечательного. Отбрасываемая ближайшим домом густая тень мешает разглядеть его фигуру и лицо- заметны лишь очертания: темный загар, короткие волосы, невысокий рост и худощавое телосложение. Незнакомец слегка нервничает, это видно по дрожанию его левой ноги и ежеминутным "вылазкам" из укрытия. Он часто оборачивается, подолгу смотрит в темноту и вслушивается в тишину. На фоне горящей лампочки подъезда отчетливо видно как его тонкие и длинные пальцы пытаются извлечь из пачки сигарету, которая застревает на середине. Раз, два... С четвертой попытки удается разжечь неспокойный огонек, подрагивающий на конце спички от его дыхания. Он подносит ее к сигарете, делает затяжку, впуская в организм клубы ядовитого дыма, становятся видны разбитые еще не поджившие губы. Выдыхая, его рот обнажает желтые кривые зубы, становится заметен наполовину отрезанный язык. Медленно и не торопливо его костлявая рука тянется за спину, достает оттуда какой-то предмет, напоминающий укороченную милицейскую дубинку. Незнакомец молча и не спеша садится на корточки, не выпуская сигареты изо рта и приглядываясь к силуэтам людей в ярко освещенных окнах квартир.
   Все вокруг снова замирает, слышен далекий лай и душераздирающий кошачий визг, отчего начинает гудеть автомобильная сигнализация. В воздухе жужжат комары, на фоне бледного света фонарей видна копошащаяся мошкара, в небе появляются первые звезды, своим ярким светом освещающие двор. На мгновение наступает приятная тишина, всего на одну сотую секунды окружающий мир приобретает черты совершенства и неповторимости, девственно чистой и непорочной красоты, как бы нелепо это не выглядело на окраине крупного города.
   Слышаться шаги. Доносится шелест легкой летней юбки, шуршание блузки и тихое поскрипыванье застежек на сумке. Незнакомец крепко сжимает пальцы в кулак, его зубы вгрызаются в истлевшую сигарету, очевидно, он уловил этот притягивающий и искушающий женский аромат, от которого голова идет кругом и теряется самоконтроль. Шаг, еще шаг, она проходит, нет, она пролетает мимо, чуть касаясь земли и не замечая его, буквально пархая на своих невидимых и неосязаемых крыльях. Он застывает в нерешительности, одолеваемый колебаниями и сомнениями, мучимый и терзаемый мыслью о неизбежности и предопределенности. Незнакомец поднимается, встает во весь рост, смотрит на звезды, наверное, пытается уловить в них какой-то знак или предупреждение. Зажатая в обьятьях его костлявых пальцев-щупалец палка отводится за спину, все медленно и плавно уходит...
   Все дальнейшее происходит очень быстро: он мгновенно и по кошачьи резко срывается с места, догоняет ее, окунает руку в пряди шелковых женских волос, цепляется за них, нанося одновременно хлесткий удар палкой по затылку, не слишком сильный, не слишком слабый, достаточный, чтобы у человека подкосились ноги и закружилась голова. Незнакомец оттаскивает ее в лабиринт, причем делает это безжалостно и мучительно больно для нее: каждый раз дергает за волосы, рывками подтягивая "тушу" к себе.
   Утянув свою добычу поглубже в заросли кустов, он также немилосердно швыряет жертву на землю. Женщина потихоньку приходит в себя, совершает попытки обороняться, при этом она кричит и зовет о помощи, не понимая, что этим лишь сильнее искушает и забавляет его.
   Мужчина снова выпрямляется, снова делает глубокий вдох, как будто предвкушая грядущие удовольствие и блаженство, чувствует появление слабого мерцания в глазах. Женщина переворачивается на живот, пытается проползти до тротуара пока он упивается ее беспомощностью.
  -Зачем так кличать?- Впервые за весь вечер, чуть шепелявя и проглатывая буквы, спрашивает мужчина.- Всем глубоко наслать на тебя.- Она все равно кричит, продолжая верить, что он услышит ее:
  -Борииис!!! Где же ты?!!
   Подбегая к ней, незнакомец заносит свою палку, наносит удар по пяткам, срывая обувь и отбрасывая ее подальше, чтобы не мешалась. Жертва снова пытается ползти, стирая локти о мелкие осколки пивных бутылок. Охотник хватает ее за ногу, выворачивает стопу в суставе, тем самым заставляя женщину перевернуться на спину. Ему хочется видеть ее глаза, ее выражение лица и застывающий на нем испуг. Незнакомец пытается расстегнуть пуговицы на блузке, не выходит, тогда он резко, рывками, тяжело дыша срывает ее со своей добычи, рвет одежду на части. Обессиленная и отчаявшаяся она из последних сил делает последний рывок, вцепляется ногтями ему в глаза, пытается выдавить их.
  -Ай! Ну делжись, сука. Я был с тобой ласков, но тебе, похозе, это не ндлавится!
  -Борииис!!!
  -Молчи, тварь.
   Он бьет ее по лицу, наносит несколько ударов ладонью, с блаженной улыбкой наблюдая за тоненькой алой струйкой, текущей из носа жертвы, хватает за груди и выворачивает их что есть силы, чувствуя причиняемую ей боль, осязая как лопаются сосуды. Он делает это снова и снова, то ослабляя, то ужесточая хватку... наслаждаясь ею.
   Женский голос затухает подобно маленькому огоньку на кончике фитиля свечи. Одновременно с каждым наносимым ударом затухает и ее жизнь, словно умирает громкое эхо в пустом зале: медленно и тягуче.
   По ее лицу заметно, что сейчас она уйдет из этого мира, отмучается, так и не позволив нападавшему надругаться над собой. Женщина платит жизнью за свою честь, за сохраненную верность мужу, она не жалеет, что так поступает.
   Вдох, еще вдох, ее кругленькие груди тихо вздымаются, подергиваются, изо рта течет кровь, глаза уже почти не видят, жертва обессиленна и парализована. Но, даже находясь на волоске от смерти, она не становится похожа на загнанную овечку, которую так ожидает увидеть этот мужчина. Она шепчет напоследок самые важные слова, обращенные к мужу:
  -Борис, я люблю тебя...
  -Что?! Нет, сука, ты так плосто не уйдешь...- Он хватает ее за волосы и швыряет о землю, сильно, с гневом и отчаянием, ненавидя ее за непокорность... не понимая, что ее уже здесь нет: осталось только тело. Но незнакомец знает, что посягает на жизнь невинного человека, смотрит на оставшееся изуродованное лицо, на растрепанные волосы и чувствует как сходит с ума при мысли о содеянном. Сейчас, спустя несколько мгновений, глядя на это мертвое женское тело, по ошибке названное им "тушей", он плачет, плачет слезами невинного ребенка, только что совершившего маленькую шалость.
  
   ***
   Отбивая барабанную дробь, его сердце, подобно загнанному дикому зверю, вырывалось из груди. Он ясно чувствовал, как кровь бурлила во всем теле, пытаясь, подобно кипящей воде, приподнять тот самый заслон, который мешает выйти наружу. Разогреваясь, его тело и лицо становились ярко-красными, местами появлявшиеся белые пятна тут же исчезали, тая в нестерпимо жарком потоке тепла. Шаркая босыми ногами по холодному полу, он опирался на правую стену этого, как ему казалось, чудовищно узкого коридора, с каждым шагом только удлинявшегося и становившегося бесконечным. Лампы под потолком почти не работали, лишь некоторые из них время от времени подмигивали ему то ли издеваясь, то ли подбадривая. В убежище было душно, словно в бане, чей хозяин не стал экономить на запущенных в огонь дровах. Ручьями бежавший по спине пот заставлял липнуть одежду к телу, приклеиваться к коленям при каждом новом шаге.
   Наконец впереди стал виден выход, чуть проглядывавший сквозь плотную стену пара и пота, застилавшего глаза.
   Подойдя к казавшейся гигантской гермодвери, навсегда ушедшей корнями в бетон, подрагивающими от усталости руками он с трудом провернул механизм. Красная лампочка слева тут же начала истерично ярко мигать, и только после третьего сильного рывка исполин сдвинулся с заржавевших петель. Буквально сразу те обдало блаженной остужающей прохладой, заставившей жар на время отступить и покориться. Несколько минут его нос жадно потреблял холодный сырой воздух, полный знакомых запахов, столь часто всречавшихся в московских подземках: пресноватый аромат, с чуть уловимой примесью пыли, несущей обрывки новостей со всего метрополитена... Свист, скрипит подъезжающий поезд, виден машинист и его помощник...
   Остановившись перед сгустившимся впереди мраком, ему казалось, что ноги буквально увязли в полу убежища, будто что-то не хочет выпустить его на поверхность. Он долго всматривался в темноту, вслушивался и пытался уловить каждый звук, каждый шорох, как тогда, впервые у этой двери.
   "Но ведь тогда вперед толкали любопытство и интерес. Тогда за спиной оставался живой мир, а не его руины и останки когда-то живых людей",- говорило ему подсознание. И как только он напомнил себе о реальной картине мира, о его внезапном и чудовищном преображении, все, что несколько мгновений назад казалось почти родным, сразу же приобрело недружелюбные формы и ужасающие ассоциации. Стекавшие по стенам тонкими нитями водянистые змейки шуршали и раздражали до предела напряженный слух. Ничего не видевшие и лишенные какой-либо ориентации в пространстве глаза, тщетно пытались выделить из мрака контуры и формы предметов. Постоянно спотыкаясь о торчавшие из мостика покореженные крепления, царапая о них стопы, он все же приближался к тому месту, где, как ему казалось, должен был находится путь наверх.
   "Так, где-то здесь была крышка люка, я тогда ее еле-еле поднял. Только бы не споткнуться, не оступиться..."- думал он и паралелльно с этим протягивал левую ногу вперед, ощупывая шершавую поверхность неустойчивой конструкции. Но все же, когда по его рассчетам до лифта оставалось еще шесть, может быть восемь шагов, штанина правой ноги за что-то зацепилась и вывела его из равновесия, центр тяжести сместился вперед, и оставшееся расстояние он в буквальном смысле пролетел над землей. Сильно ударившись лицом о решетку лифта, его посетили скорее радость и восторг, нежели боль и сознание собственного бессилия. "Нашел! Слава Богу, лифт на месте!" Уцепившись левой рукой за решетку, второй он быстро нащупал выключатель. Свет под потолком заискрился лишь тогда, когда надежда на его появление почти ушла. Отодвинув поломанную и покосившуюся решетку, он аккуратно вошел на маленькую платформу, слегка прогнувшуюся под ним, и нажал на потертую кнопку.
   Ему казалось, что лифт никогда не доставит его наверх: местами царапая стены, усыпляюще медленно, с тонким скрипом и монотонным гудением работал давно отживший свое механизм. "Не надо сейчас ломаться,- шепотом уговаривал он подъемник,- выдержи эти 50 метров. Ну давай, последний рывок." Странно, но когда подъемник застрял на месте, неуверенно высунувшись на половину из шахты, он испытал до боли знакомое чувство, когда ты, живя на 5 этаже, битый час томишься в ожидании ремонтника, неустанно вызывая диспетчера. И когда голос такового все же доносится из поломанного динамика, вместо доброжелательных "слесарь сейчас подойдет" слышатся "и чего тебе пешком не шлось?"
   Выбраться из надорвавшегося лифта оказалось не так просто. Вконец изорвав правую штанину, он в сотый раз осыпал проклятиями этот злосчастный костюм, создавший больше проблем и дискомфорта, нежели удобства: "Черт бы тебя побрал. Угораздило же меня куда-то деть свои ботинки!"
   Как ни странно, но маленькое подсобное помещение с подъемником посередине, переполненное всяким советским хламом, нисколько не изменось. Во всяком случае так ему казалось, пока он неуверенно и наощупь пробирался к мраморной стене и скрытой в ней двери.
   Маленькая тщедушная по своим размерам относительно тайного выхода педаль была почти незаметна, утонувшая в беспросветном мраке "Последнее препятствие и я свободен!" И все же, что-то в глубине подсознания подсказывало ему отойти чуть в сторону, не стоять напротив этой мертвой глыбы, как будто прогнувшейся под чем-то тяжелым с той стороны. Подобрав валявшийся под ногами небольшой молот и немного опасаясь натолкнуться на ржавый серп, оставшийся от герба, он послушно обрушил десятикилограммовый вес на педаль и тут же отскочил в сторону. Открывшаяся стена чуть не сшибла его с ног.
   Он внезапно почувствовал как в затхлое подсобное помещение ввалилось что-то тяжелое и непонятное. Сквозь темную завесу мрака разглядеть что это такое было невозможно, но нехорошее предположение относительно бесформенно лежавшего предмета заставило его обойти это нечто стороной. Вокруг витали смрад и зловоние, едкие, пробирающие до дрожи запахи смерти царили вокруг, как будто возмущенные появлением кого-то постороннего в своем царстве... Кого-то живого.
   Ступая босыми ногами по холодному сырому полу, он все чаще и чаще натыкался на эти препятствия, брезгливо отскакивая от них. Собрав последние крохи, остатки воли в свой слабо сжатый кулак, ему все же удалось направить себя в сторону выхода, стараясь по возможности не думать о бросавшихся в глаза изменениях, произошедших уже после поселения в убежище. Под ногами скрипели куски плитки и бетона, стертые в мелкую труху, хрустели и ломались останки пытавшихся выжить людей. Пару раз кто-то, в чуть различимых лохмотьях мундира зацепился за рукав, пришлось наклоняться и отдирать его от себя.
   Здесь, вокруг него, подобно братской могиле, наслоениями лежало множество останков. Нет, эти люди погибли не от взрывной волны, не от облучения... они задохнулись в безумной, по животному дикой давке, сплющенные, раздавленные и задавленные в тисках пытавшихся выжить горожан. Дети, старики, молодые люди, матери и отцы- их возраст и пол еще можно было различить по клочкам расстрепанных волос и обтянутым кожей черепам. И чем больше он это осознавал, тем быстрее и быстрее карабкался по трупам. Именно карабкался, покорял, подобно шахтеру или метростроевцу, сопротивляющуюся породу, пригибаясь и ударясь головой о потолок...
   От некогда массивных узорчатых дверей, венчавших собой вход в мавзолей, теперь остались лишь покореженные петли с яркими пятнами чей-то крови. Толпа никого не щадила, а такой пустяк как запертые двери не составил никаких затруднений, безумный поток паникующих буквально смел эту преграду, перемолол, искрошил ее. Выбравшись наружу, его тело тяжело упало на шершавую брустчатку. Какое-то время он пролежал без сознания, словно умерший и никому не нужный калека. Когда же наконец к нему вернулись чувства, первым, что бросилось в глаза, был снег... Не белоснежно чистый, манящий и притягивающий, слепящий и искрящийся, каким он привык его видеть зимой, а грязный, лежащий черной крупой и перемешанный с пеплом. Более того, смрад, преследовавший его в склепе и пропитавший тело насквозь, теперь сменился чем-то, лишь отдаленно напоминающим воздух: что-то раздражающее носоглотку, дурманящее, заставляющее слезиться глаза.
   "Куда делось солнце?!"- неожиданно для самого себя спросил он. Быстро подняв глаза вверх, ему хотелось как можно скорее найти это светило, посмотреть на него... Но все попытки были обречены на провал. Здесь не было неба, звезд, солнца, луны... Вместо них на небосводе проступали лишь густые клубы черных облаков, по немногу покрывавших землю лжеснежинками. Все его надежды на предсмертное "свидание" с миром, рассыпались как карточный домик.
   Куда подевалась прежняя панорама города?! Где толпы блуждающих с открытыми ртами туристов, пестрящие рекламой баннеры и плакаты, где... Поднявшись наконец на ноги он осмотрелся вокруг, но уже без прежнего любопытства и трепетного волнения. Что он видел? Ответ был пугающе прост по своему содержанию, которое заключалось всего навсего в одном единственном слове: "НИЧЕГО!!!" Блуждавшее по руинам некогда гигантского мегаполиса абсолютное ничто, постаралось на славу, стерев в порошок все то, что делало этот город, да и весь мир, прекрасным. От некогда завораживающего Собора Василия Блаженного остались только фундамент и разбросанные рядом обгоревшие купола. Вместо примечательного здания исторического музея он заметил только горы красной трухи, слегка припорошенные снегом и пеплом. Ни ЦУМа, ни кремлевской стены и виднеющихся за ней построек больше не было- сохранились лишь курганы стен, крыш, водосточных труб, заваливших все вокруг. Сильный ветер, издевательски посвистывая среди развалин строений, поднимал клубы рыхлого снега, приводил в движение волны пыли и мусора, цеплявшегося за ноги. При виде этой картины полного хаоса и разрухи, у него подкосились колени, снова застучало сердце, закружилась голова, провоцируя тошноту, а вместе с ней и рвоту. Глобальное "все" внезапно потеряло всякий смысл.
   "О какой разнице тут может идти речь?! Абсолютно не имеет значения, пройду ли я еще десять шагов или умру прямо здесь. Вокруг лишь смерть и пустота... Пустота и смерть, заключившие крепкий брак по расчету, составившие и подписавшие кровью миллионов людей документ коалиции, направленной против всего живого. Третий лишний, а этот третий- я! Мне казалось, что в новом мире нет места человеку, что вместо него придут другие, более достойные... А достойней всех оказалась смерть и... - Он плакал, рыдал, бился в истерике от сознания всего случившегося, разбивал ладони и кулаки в кровь, колотя ими по земле, стирая ее серый покров. От снега на руках оставались только грязные следы пепла, еще горячего, еще не успевшего остыть после бушевавших здесь пожаров.- Ни единой живой души, никого тут нет! Нико..."
   Внезапно, он подавился собственными словами. Что это? Вдалеке, за руинами Собора были видны слабые, с трудом пробивавшиеся сквозь плотную завесу мрака огоньки прожекторов и фонарей. "Спасатели? Выжившие? Мародеры? А может это галюцинация?" Но ему так хотелось во что бы то ни стало увидеть хоть что-то живое, что он тут же ринулся с места, стирая пятки, падая и снова вставая в своем стремлении добраться до мавзолея. Откинув суеверия и предрассудки, наплевав на всевозможные нормы морали, быстро и без колебаний его руки начали обшаривать трупы в поисках хоть какого-нибудь фонарика. Срывая одежду, шаря по карманам, он разжимал затвердевшие пальцы усопших, ломая и выворачивая их в суставах. "Нашел!- По детски улыбаясь, обратился он к мальчишке с ввалившимися глазами.- Прости, парень, но тебе это уже не пригодится, а для меня это шанс, понимаешь?"
   Когда он выбежал обратно на площадь, эфемерных следов присутствия кого-то живого и разумного вдалеке уже не было видно, словно там никого и не было. Но впадать в отчаяние было уже поздно. "SOS! Помогите! три длинных, три коротких, три длинных." - Шептали его бледные губы, снова и снова повторяя призыв о помощи. Проделав этот обряд несколько раз подряд, он перешел на круговые движения фонарем, вращая его из стороны в сторону, словно шаман африканского племени, вызывающий в диком танце дождь. На секунду все замерло, вдалеке послышалось ворчание мощного двигателя, медленно нараставшее с каждой минутой. Что-то явно приближалось. Когда батарейка фонаря села, он, приободренный, начал кричать и пытаться петь приходившие на ум отрывки из песен. Судя по всему, это помогло. В 600-700 метрах от него загорелись прожекторы, стали видны очертания БТРа прямо-таки исполинских размеров. Покореженный, местами помятый корпус машины, вперился в него зловещими глазами бойниц. Свет немилосердно бил прямо в глаза, слепя и делая его прекрасной мишенью. Когда до броневика оставалось каких-то 50 метров, ему все же удалось рассмотреть сидевших на броне пятерых бойцов. Грузные, одетые в комбинезоны противорадиационной защиты, они угрюмо смотрели на него одинаковыми стеклами противогазов. "Вооружены. У них есть оружие!" Этот призрачный чистильщик царства абсолютного ничто, приближался к нему вовсе не для оказания помощи, но ради того, чтобы доделать незаконченное смертью и пустотой дело. "А я как дурак вопил и орал, сажая голос и вдыхая Бог знает что!" Когда до БТРа оставалось 30 метров его ноги сами собой подались назад, сначала медленно и неуверенно отступая, но уже через полминуты он бежал что есть сил и без оглядки. Он бежал, а броневик молчаливо приближался, догонял его. Машина ехала, прожекторами освещая ему дорогу. Новым хозяинам города-призрака ничего не стоило спустить на него своих верных псов с автоматами наперевес, но, судя по всему, пока они решили немного поиграться с забавной беспомощной букашкой в пустой банке. Находясь на расстоянии выстрела, представляя собой удобную мишень, он подсознательно чувствовал на себе одинаковые взгляды пяти пар глаз.
   Не в силах больше бежать, его тело грохнулось прямо в густую светло-зеленую лужу- последнее, как ему показалось, пристанище. Выдохшийся, обессиленный, не способный больше бороться за свою ничего не значащую жизнь, теперь уже он безразлично смотрел на своих палачей.
   ...каждый из пятерых говорил по одному слову, следующий продолжал за него.
  -Гражданский... Вы... Нарушаете... Закон... И... Подлежите... Немедленному... Устранению...
   Одновременно, как по команде, без резких движений и лишней суеты они, даже не слезая с броневика, дружно передернули затворы и направили дула автоматов прямо на него, готовые карать и восстанавливать незыблимый "закон".
  "Меня здесь нет, это все нереально. Это все большая ошибка. На самом деле я сейчас дома, сижу в мягком кресле в ожидании моей Наденьки и... "- доносится откуда-то из подсознания. Он закрыл глаза, больше не чувствуя никакой боли, его уже здесь нет: осталось только тело.
   Зная свое дело, палачи плавно и прицельно запустили убийственный механизм, заиграл оркестр автоматов. Смерть... В новом мире ей никого не удивишь.
  -Борис, я люблю тебя...
  
  -Надя!- словно вытянутый чьей-то невидимой рукой из омута злосчастных грез вскричал Ломоносов. Видение ушло так же внезапно, как и появилось, и теперь, растянувшись на влажном полу около гермодвери, он все пытался вспомнить каким бразом оказался здесь. Всякое предположение касательно того, что было после позднего ужина и очередной страницы "Трудно быть Богом", заканчивалось неудачей.
   Наконец, посчитав это занятие бессмысленным, он медленно поднялся на ноги и пошел вперед по коридору, слегка пошатываясь и стараясь не думать о недавно увиденном во сне.
   "Прошло уже 3 дня как в одночасье был уничтожен мир. Кто бы мог подумать, что участие в этом невинном эксперименте сохранит нам жизнь? Что мы не будем лежать кучками пепла там, наверху, что нас не постигнет участь большинства горожан.- С ироничной улыбкой на лице думал он, попутно запуская систему очистки воздуха в одном из маленьких боковых помещений.- И что нам теперь делать?!- Задал сам себе вопрос Лом.- Выходить на поверхность с поднятыми руками? Сколько мы здесь протянем? Единственной нашей надеждой до сих пор остается радиорубка, от которой толку меньше, чем от моего сада."
   Плохое освещение в коридоре вынуждало идти наощупь, держась пальцами за стену, поэтому, когда рука провалилась во мрак, он решил, что за время пребывания в царстве Морфея в убежище произошли кардинаные изменения. Но когда в тусклом помещении радиорубки Борис разглядел сутулую фигуру Вити, сидящего за аппаратурой, все встало на свои места. В динамиках монотонно шуршали помехи, чуть меняя свой ритм на разных частотах.
  -Ну как? Есть успехи?- Заранее зная каким будет ответ поинтересовался Ломоносов.
  -Нет,- сказал как отрезал сидевший на скрипучем стуле "связист". Сделав какую-то короткую запись в тетради, он положил карандаш и откинулся на сиденье, скрестив руки на груди.- Ничего нет. Черт возьми, Лом, третий день, ты слышишь, третий день ничего нет.
  -Может в тетрадях даны старые координаты?
  -Все возможно. В любом случае этот бункер забыт, никто не ждет отсюда сигнала. Пару раз перехватил какие-то послания радиолюбителей, но ответа не было.
  -Надень маску, воздух с поверхности идет.- Оба неспеша нацепили повязки, не очень-то веря в необходимость их использовать.- Так что там за послания?
  -Бред всякий. В одном просили похоронить и давали координаты, а второе вроде еще до войны появилось.- Витя на секунду подался вперед и нажал на кнопку.- Вот послушай: "Я - утонченное чувство юмора Вани. Ежедневно Я вынуждено отговаривать этого идиота от навязчивых идей о суициде и пока Я отлично справляюсь с..." Дальше все в этом же духе.
  -А если другие сохраняют режим радиомолчания? Должнен же кто-то "прозвонить" все бункеры.- Витя посмотрел на него своими мутными глазами с синими обводами вокруг век, но ничего не ответил.
  -Лом, опять около двери спал?- Спросил он, спустя какое-то время.
  -Да, вернее, проснулся около двери. Кажется, еще чуть-чуть и в следующий раз я ее открою пока буду спать. Мне как-то даже страшно. Я знаю, что на поверхности больше ничего нет, но меня туда тянет, понимаешь?
  -Не понимаю. Ты сам говоришь, что там пустота, но все же рвешься на смерть.
  -Не рвусь я никуда. Просто я слышал...
  -Слышал?
  -Знаю, что звучит это глупо, но как будто она жива и зовет меня.
  -Кто жива?
  -Надя.
  -Черт возьми, Лом, что ты несешь! Тебе самому не надоело?
  -Нет,- тихо произнес Борис, слегка прищурив глаза.- А тебе?
  -Что?
  -Тебе не надоело постоянно жить воспоминаниями?- Спросил он, встав перед напарником и взглянув ему прямо в глаза.
  -Это другое,- металлическим тоном, пресекая все возражения, ответил Витя.
  -Ты уверен, что это другое?- Спросил Лом и, не дожидаясь ответа, быстро покинул радиорубку, оставив "связиста" наедине с самим собой.
  
   Ломоносов прекрасно помнил во всех деталях тот вечер, три дня назад, когда из динамиков в главной комнате донеслись звуки тревоги. Тогда он сидел за столом, между двумя углублениями в стене, своим ярким светом создававшими иллюзию солнца, и читал. Помнил как сильно билось его сердце, как стихийно хлынувший поток мыслей и тревог мешал думать и сконцентрироваться на сообщении. Помнил внезапно появившегося в комнате напарника, не способного произнести ни слова, помнил как Витя метался по всему убежищу, заливаясь в диком смехе отчаяния. Все это было три дня назад, а им уже казалось, будто минула вечность. Теперь отсчет времени пошел в другом порядке: вместо привычного срока до окончания заточения он сменился днями и часами, проведенными в убежище. И самым страшным для них было то, что они не знали когда все кончится и кончится ли это вообще. "Абсолютно нелепое стечение обстоятельств,- думал Лом.- Мы выжили, возможно, одни во всем мире, а даже не знаем, что нам со своими жизнями делать. Господи, мы даже не знаем счастливчики мы или полные неудачники! В инструкциях черным по белому написано как выживать при таких обстоятельствах, но там ничего не сказано как жить в условиях полного одиночества."
   Борис вернулся в главную комнату, подошел к магнитофону и включил касету с одной единственной песней. Странно, но сейчас ему казалось, что она очень хорошо сможет описать их положение. Усевшись на диван, он плавно закрыл веки, пытаясь на мгновение забыться. Магнитофон начал воспроизведение: послышались однообразные звуки гитары и тонкое "попискиванье" скрипки:
  За пятью холмами,
  Под лиловым небом...
  Стоит дом.
  У окна на кресле,
  Под зеленым пледом...
  Спит он.
  Убежали люди, бросив вещи,
  Такая вещь...
  Война.
  Ходит кот унылый,
  Во сне у всех просит...
  Молока.
  Было время вспомнить
  И взять его с собой.
  Но до зверей ли тут,
  Скажет вам наверно ...
  Любой.
   Из динамиков донеслись протяжные звуки скрипки.
  За пятью холмами,
  Под лиловым небом...
  Стоит дом.
   Касета встала, песня оборвалась. Оборвалась и воображаемая Борисом яркая панорама Москвы, от которой теперь остались лишь воспоминания и развалины. Ушли в небытие множественные фонтаны, высотные здания, исторические дома и музеи, а главное там больше не было людей. Ему казалось, что вместе с погибшим городом и его жителями, погиб и он сам. Вот уже три дня его не покидало чувство будто они здесь лишние, нежеланные гости на празднике смерти, обделенные и незамеченные ею, будто каждый получил по заслугам, а их не удостоили даже самым жестким приговором. Лом вспоминал как они впервые вошли сюда, вспоминал как подошел к концу эксперимент и как в этот же день начался обратный отсчет. "Да, дверь открыта, но идти уже некуда".
   Мира больше не было, людей, так усердно покорявших недра Земли,- тоже. Он не знал кто, почему, а главное зачем начал все это, не знал кого теперь винить в произошедшем, и, положа руку на сердце, не очень-то и хотел знать ответ: теперь это не имело никакого значения, информация подобного рода могла заинтересовать разве что летописца или политолога, но ему было безразлично.
   "Как можно жить в настоящем, потеряв хрупкую связь с прошлым?"- Спрашивал он себя, сидя на диване и уставившись на столешницу. Потолок теперь уже не казался ему высоким, наоборот, он словно прогнулся, не в силах устоять перед дыханием смерти. Горевшие на полную мощность светильники больше не излучали яркого света: по комнате блуждали тени и сгустки мрака.
   Борис повернулся направо, в сторону кровати, готовясь уже было ложиться спать, как вдруг его взгляд случайно зацепил торчавшую из под витиной подушки фотографию. Снимок готов был вот-вот упасть на холодный пыльный пол, и Лом аккуратно, кончиками пальцев, подобрал этот обрывок воспоминаний своего напарника. Со стороны могло показаться, будто он читает биографию этих людей, внимательно и кропотливо изучает страницы их жизни.
  "Ради таких людей стоит жить."-Тихо произнес Лом, так и не дочитав до конца книгу судеб, и подался было вперед, чтобы положить снимок на место, как в комнату вошел его напарник.
   Без суеты и лишних слов Витя подошел и аккуратно взял фотографию из рук Бориса, молчаливо смотревшего ему в глаза. В комнате повисла долгая, вязкая тишина, поглощающая все возможные звуки. Нарушил ее Ломоносов, тихо встав и направившись на кухню. Покопавшись в ящиках рядом с плитой, он нашел открывашку и принялся к вскрытию банки с фруктами. Со стороны могло показаться, что, занимаясь этим привычным делом, Лом всего- навсего хотел утолить голод, но на самом деле, это была попытка отвлечься. Отвлечься от только что увиденного, от внезапно хлынувших воспоминаний о Наде, от всего того, что вызывало колющую боль в сердце.
  -Сначала погиб отец.- Внезапно, подобно грому, пробивающему тишину, сказал Витя. Лежа на кровати, он смотрел на фото, и, казалось, ему было не важно слушал его Лом или нет. Борис в свою очередь не проронил ни слова.- Его сбила машина. Как потом выяснилось, водитель не был пьян. Всего- навсего отвлекся, засмотрелся на чертову проститутку. Срока ему не дали, даже дела не завели, свалили вину на преклонный возраст и старческий маразм "случайно" погибшего. Нам тогда туго пришлось. Мать очень долго оплакивала отца, два раза доходило до инфаркта. Мы с Верой пытались ее поддержать, но невольно и я начинал впадать в отчаяние когда видел маму... В итоге и она не выдержала, третий инфаркт был для нее смертельным. Тогда Вера...- Лом чувствовал, как Вите было тяжело вспоминать все это.- Тогда Вера уже была в положении и стресс мог только навредить ребенку. Я купил ей и ее матери путевки в Крым, но... Но самолет потерпел крушение. Погибли все без исключения, даже останков не было. Я хоронил два пустых гроба. С тех пор эта фотография- единственное, что осталось от них. От отца, матери и Веры... Моей семьи.- Лом молчал, прекрасно понимая, что любое слово будет не к месту, и поэтому просто смотрел на напарника, по лицу которого текли слезы. Витя не пытался их скрыть или утереть, две селеные струйки влаги текли сами по себе, ничем не контролируемые.- Я делал все возможное для Веры, а вышло так, будто я сам отправил ее и ее мать на смерть. Она ведь говорила мне, что не хочет лететь без меня, что боиться оставлять меня одного... В аэропорту, перед началом регистрации... помню как она плакала, помню, как мы с ее матерью успокаивали...- Большинство произнесенных им слов теперь уже носило бессвязный характер, все это походило на истерику, словно годы копившаяся в нем ненависть к самому себе вылилась наконец наружу.- А Вера тогда прижалась ко мне, крепко так, уткнулась в меня, и не хотела отпускать... Я потерял их всех, самое дорогое что у меня было, мою семью... мечта первым взять на руки ребоночка, посмотреть на него, сказать "я твой папа" так и осталась несбыточной. Теперь уже навсегда.
   Этот процесс самобичевания длился еще очень долго. Борис прекрасно понимал, что кульминация, развязка вот-вот наступит, но предугадать ее содержания у него не получалось. Терзаемый угрызениями совести, его напарник никак не мог простить себя за все содеянное, и от этой исповеди зависела вся его дальнейшая судьба. Лом осознавал эту истину, но не мог придумать ничего лучше, чем молчаливо слушать обрывки фраз, прерываемые всхлипываниями и кашлем.
   Ни на том ни на другом масок больше не было: такая мелочь, как отравленный воздух, перестала иметь значение.
  ***
   Прошла неделя с того момента, как время перестало иметь всякий смысл, повернувшись вспять теперь уже навсегда. Эфемерная, почти не осязаемая в темноте забвения нить надежды на спасение была окончательно утрачена. Казавшаяся сперва необходимой для выживания радиорубка с каждым днем, с каждым часом эфирного времени становилась в глазах обитателей бункера бесполезной грудой схем и проводов: попытки уловить и различить в нескончаемом потоке шумов и шорохов человеческие голоса терпели фиаско.
   Когда живешь в постоянном ожидании смерти, начинаешь понемногу привыкать и даже смиряться с ее приближением. Иногда даже случается, что вместо страха человека переполняет дерзость, и он сам того не замечая начинает иронизировать, насмехаться над близостью своей кончины.
  -Как же она мне надоела!- Как-то раз сказал Ломоносов.
  -Кто?
  -Да смерть... Так и ломиться в дверь, на пороге топчется. Не может подождать что ли?
  -Она нас и так уже заждалась.
  
   Спустя месяц слабенький огонек надежды на спасение и вызволение был окончательно и безповоротно утерян, поглощен здравым смыслом и объективными суждениями. Подобно древним всемогущим фараонам, чьи мумифицированные останки опускали в гробницы вместе с утварью и прислугой, Витя и Борис правили в своих ничтожно маленьких владениях, блуждая по темным коридорам своего последнего пристанища.
   Но и у этого царства имелась своя ахиллесова пята, меткое попадание в которую было способно уничтожить все изнутри. Непобедимая, чертовски настырная и наглая сила под названием
  "СКУКА". Совершая ежедневные рейды в стан врага, быстрыми и внезапными ударами она била в самый центр, в клочья разбивая сомкнутые ряды противника. И лучше всего опасность нависшей угрозы, способной неминуемо привести к катастрофе, понимал и осознавал Лом. Как верховный главнокомандующий на вымышленном совете военоначальников, он предложил стратегию борьбы. Но перед началом контрнаступления было необходимо заручиться поддержкой союзника...
  -Что... что происходит?- Не слыша своего голоса, говоря сквозь сон, произнес Витя, лежа на койке. Из библиотеки, грубо нарушая незыблимый закон тишины, доносился скрип царапаемого пола, словно Лом снова взялся двигать книжные стеллажи. Ничего не понимая, Витя сел на кровати и осмотрелся в поисках одежды. Через несколько минут он был уже одет и направлялся в сторону книгохранилища.
  -Что ты делаешь? Что все это значит?- Спросил он, глядя как его напарник двигает очередной стеллаж.
  -Увидишь. Я кое что придумал. Помоги мне освободить центр комнаты.- Ответил Лом, делая вид, будто в его поступках нет ничего странного и непонятного. Оба напарника сместили все лишнее к стене справа от входа, оставив лишь только стол и печатную машинку с кучей листов бумаги.
  -Лом, объясни наконец что все это значит.- Борис посмотрел на него своими хитрыми мальчишескими глазами, посчитав момент вполне удачным для начала переговоров.
  -Займемся делом, напишем книгу.- На несколько минут во всем убежище наступила тишина. Потом Витя, приняв сказанное за шутку, ответил:
  -Очень смешно. И что это будет? Детектив про загадочное убийство в убежище, а убийца...
  -Твоя ирония здесь неуместна.
  -Еще как уместна.
  -Хорошо. Вот ответь мне, тебе не надоело?
  -Что не надоело?
  -Страдать от "ничегонеделания"? Лично м уже осточертело ждать пока что-то случиться. Как выход я предлагаю написать автобиографическую книгу. В ней каждый из нас опишет, что он пережил за эти два месяца и что чувствовал когда все полетело к чертовой матери.
  -И кто инетересно это будет читать? Тараканы и крысы, что остались по ту сторону? Оглянись, Лом. Зачем все это? Разве ты не понимаешь, что...- Тут Борис окончательно не выдержал, решив пойти на крайние меры.
  - Ты задолбал меня своим нытьем! Что ты предлагаешь, сесть и плакать-горевать о бессмысленности происходящего? Сколько можно еще это терпеть?- Сказал он и, понизив голос до шопота, продолжил: Тебе не кажется, что живы мы остались не случайно? Я не люблю громких речей, пафоса и всего такого, но, быть может, в этом наше предназначение? Что если мы последние люди на Земле? Мне бы очень хотелось верить, что это не так, но факты говят сами за себя. Мы с тобой летописцы, возможно именно нам суждено подвести итог человеческой цивилизации. Весьма плачевный итог.
  -Брось нести чушь. Ты сам себя хоть слышал? Придумал какую-то кни...
  -Я придумал нам работу, мы напишем книгу и точка!
  -Для кого напишем, для внуков? Ни у меня, ни у тебя их нет и не будет!
  -Тогда прошу удалиться из моего кабинета! Вали, снова начинай ругать судьбу и все вокруг, только меня не впутывай!
  -Да пошел ты, вконец свихнулся.
   На первый взгляд, могло показаться, будто встреча союзников с треском провалилась, но Лом и не ожидал сию минутного согласия. Он знал, что рано или поздно его напарник все равно примет участие в написании книги, поэтому, решив не терять время впустую, Борис сразу же принялся за дело.
   Как назвать их совместный проект? Десять минут раздумий создали заглавие, маленьким убористым шрифтом напечатанное вверху первой страницы: "Любовники Смерти".
   Когда в сознании молниеносно пробегает мысль, задумка, текст будущей книги выглядит прозрачным и идеальным. Но когда автор начинает творить, на его творческом пути тут же возникает множетсво вариантов дальнейшего развития сюжета, воображение рисует новые образы героев, заставляя от чего-то отказываться, отдавать предпочтение тому или иному пути... Лом даже представить себе не мог, что путь писателя- это постоянный выбор, колебания, местами даже сомнения, незаметно переходящие в депрессию.
   Далее, как начать? Собственно, что он хотел написать? Вряд ли в далеком будущем, когда, возможно, некоторые не сумеют даже прочитать заглавия, найдется хоть кто-то, кому будут интересны мемуары двух подопытных крыс. Борис также сомневался насчет того, что эфемерный и расплывчатый образ читателя будет заинтригован историей третьей мировой войны. Так что же?
  -Стоп!- Вдруг сказал Лом, подняв вверх указательный палец.- Придется оставить эту книгу на поверхности, иначе никому просто в голову не придет искать что-то подобное здесь. Вряд ли по руинам города будут бродить ученые или историки. Значит, скорее всего ее найдет мародер. Малограмотный, а то и вовсе неграмотный, грязный, оскотинившийся... Книгу он читать не станет, но если ему придет в голову отнести или выменять ее у кого-то, кто будет заинтересован подобным... Значит все-таки мы пишем книгу для человека более-менее нам близкого... Скорее всего атеиста.
   И тогда Бориса что называется осенило. Внезапно, подобно грому, разрушающему тишину в летнюю ночь, в голове возникла мысль, идея, которую он тут же ловко подцепил на крючок и медленными плавными движениями начал вести прямо в творческий садок. Исходя из того, что они единственные выжившие, Лом задался вопросом, без чего невозможно существование человека в привычном понимании этого слова в новом мире? Ответ был очевиден: без веры во что-то вечное и возвышенное люди превратятся в животных, диких, ополоумевших, лишенных моральных и этических норм, живущих без страха и совести. Нет, Лом вовсе не собирался выдумывать божество для заблудших душ.
  -"Если бы Бога не было, нам пришлось бы его выдумать",- вслух процитировал он тогда классика.
   Находя в этом высказывании неоспоримую истину, теперь его разум был занят другим, более важным делом: "как заставить, нет,- поправил он себя,- как убедить будущего читателя в том, что без объединяющей всех веры во что-то прекрасное наступит окончательный хаос?"
  -Хм, атеист... Наверняка опирающийся на здравый смысл и логику... Значит, первоочередная цель книги не доказать- куда уж там?- а именно убедить читателя в необходимости веры, в том, что само существование общества невозможно без... Так-с... Эпиграф положим в основу.- На бумаге отпечатались свежие следы убористого шрифта.
   Так, переступив своебразную черту, Лом, сам того не замечая, с головой ушел в творчество. Мысль о работе, об этой жизненной установке не покидала его даже во время сна. Казалось, уже вполне высокая кипа исписанных листов, не вмещала в себя еще и половины волновавших его мыслей и эмоций. Конечно, временами наступал и творческий кризис, служивший скорее для передышки и концентрации мыслей, нежели для глубокого сна и полноценного отдыха. Борис знал, что переполнявший его энтузиазм рано или поздно все-таки "сломит" напарника и тогда работа пойдет в несколько раз быстрей.
  
   Клавиши... Каждое нажатие кнопки с изображенным на ней буквенным символом барабанными ударами отзывалось в голове, путая и искривляя прямые отрезки мыслей, превращая их в гигантский клубок. Постоянные стуки печатной машинки мешали, отвлекали, раздражали. Время от времени, их сменял шорох свежой, девственно-чистой бумаги, самозабвенно идущей навстречу новой информации, новым фразам и предложениям. Когда в редкие минуты в убежище все же заглядывала робкая тишина, тогда Витя мечтал о несбыточном и самом сокровенном. О том, чего теперь уже было никак не вернуть.
  
   "Как сильно я изменился."- Подумал он однажды, стоя перед пыльным зеркалом в ванной-комнате. Из зазеркалья, слегка прищурившись, на него смотрели потухшие глаза с синими обводами, словно это были и не глаза вовсе, а лишь их жалкое подобие. Лицо, обтянутое бледной, почти прозрачной кожей, было покрыто грубой щетиной, чьи жесткие волоски с трудом поддавались тупому лезвию бритвы. Оставившая чудовищные шрамы по всей планете Война не обделила вниманием и его: на голове проступала седина, медленно окутывая виски и затылок. Выйдя из оцепенения, Витя быстро набрал в ладони воды и попытался смыть с себя весь этот липкий налет, но видимого эффекта это не принесло. Тогда он понял, что жизнь не измениться сама по себе, что надо менять ее самому...
  
   Лом долго не мог заснуть. Причиной губительной бессонницы было сердце. Взбудораженное последними событиями в его жизни, вот уже как месяц оно неустанно докучало ему, как будто чья-то невидимая рука, словно котенок, играющийся с клубком ниток, сдавливала этот бьющийся комок мышц.
   Но сейчас Борис думал не об этом: он мысленно сочинял продолжение восьмой главы, в которой еще совсем недавно рассказывал о плачевных итогах научного прогресса, приведших к гибели Земли. Без лишних эмоций, беспристрастно, подобно судье, выносящему приговор, он продолжал летопись цивилизации с безразличием и некоторым оттенком отчужденности на лице.
   Сейчас Лом лежал и молча смотрел в потолок, до которого вполне мог дотянуться рукой. В такие моменты, когда убежище казалось гробом, ему хотелось как можно быстрее провалиться в глубокий сон, от которого теперь уже остались лишь воспоминания и мечты. И все же, спустя тридцать минут изнурительного ожидания, двери в царство Морфея распахнулись перед ним, позволяя войти и остаться. И он очутился в этом сказачном мире, полном фантастических грез и иллюзий, в мире, который вместе со всеми причудами казался более реальным и правдоподобным, чем тот, что остался по ту сторону. Впервые за две недели Лом спал крепким, по-детски безмятежным сном.
   Трудно сказать какое было время суток когда он проснулся, но одно было очевидно: пробуждение наступило вовсе не по естественным причинам, его разбудили звуки печатающей машинки и шорох страниц. Там, где раньше стояли стеллажи, полные книг, сейчас кипела работа. Не веря своим ушам, Лом аккуратно слез с кровати и, стараясь не шуметь, медленно прокраля в библиотеку.
   На стук в открытую дверь, Витя лишь мельком оглянулся и сию же минуту с жадностью продолжил работу.
   Борис подошел к столу, взял новую стопку исписанных листов и с видом придирчивого редактора изучил девятую главу на предмет стиллистических и композиционных недочетов. К его удивлению, вся девятая глава рассказывала о социальных предпосылках финала трагикомедии о человечестве.
  -Есть разговор.-Сказал Лом, сняв очки и встав со стула.
  -О чем ты?
  -Я не совсем понял, что стало причиной...
  -Случай.-Перебил его Витя.
  -Случай?
  -Да, именно. В основе положен синергетический подход, по моему самый верный. Вряд ли гибель большинства людей на планете входила в чьи-то планы. Так что причиной стал случай или, правильнее сказать, случайность.
  -Интересно. Собственно, и мы до сих пор живы благодаря случаю.- Задумчиво произнес Лом, прислонившись к холодной стене и протирая очки.- Иногда я спрашиваю себя, остался ли хоть кто-то наверху.
  -Выжившие есть, только очень и очень далеко отсюда. Борються и днем и ночью за свою жизнь, блуждают в поисках пищи, возможно даже лезут в города...
   "Лезут в города...-повторил про себя Лом, припоминая последний сон.- Лезут, рыщут, убивают, грабят, насилуют... Одним словом: выживают. Кто как смог. Как приспособились, так и выживают. А кому этого не удалось, того уже давно нет в живых."
  -ты готов, Вить?
  -Печатать?
  -Да.
  -Готов. А что нам еще остается?
  
   К концу второго месяца их пребывания в убежище работа над книгой, их совместным обращением ко всем уцелевшим и выжившим, была завершена. Поставив точку, соединив разрозненные страницы воедино, они испытали некое чувство опустошенности, будто не стало чего-то очень привычного и знакомого. Наверное, нечто подобное испытывали раньше писатели, когда несли в издадельства окончательные отредактированные варианты своих творений.
  -Конец.- В последний раз нажав на клавиши, сказал Витя.
  -Даже не вериться, черт возьми. Мы закончили.- Лом быстрым движением вскочил со стула, на котором сидел последние три часа.- Что теперь?
  -Теперь на боковую.- Витя встал, протер уставшие глаза и поплелся в сторону хода.
   Лом же еще долго стоял на месте, внимательно глядя куда-то вдаль. Его переполняло множество эмоций: впечатление, оставленное от проделанной работы, было настолько ново и неожиданно для него, что ему хотелось творить снова и снова. Стены стали слишком тесны для него, воображение требовало пространства, выхода наружу, всплеска новых ощущений.
  
   Борис долго не мог заснуть... Мучившая его все последние дни острая сердечная боль теперь уже не прекращалась: возраст, отсутствие солнечного света и тепла давали о себе знать. Сейчас он лежал на спине, сморщившись и черпая воздух ртом. Чуть приоткрытые глаза смотрели в потолок, словно видели там опытного врача или хирурга, способного одним своим появлением успокоить сдавлювающую боль в сердце. Лом никогда никому не говорил о своем плачевном состоянии здоровья. Многие, смотря на него, на резвость и быстру движений, в тайне завидовали ему и гадали "откуда в этом старике столько энергии". Борис всегда считал себя молодым и вел соответственный образ жизни, но по ночам, когда он оставался один, ему все же приходилось расплачиваться за свое ребячество. Как и многие другие старики, даже в самые тяжелые минуты продолжающие поддерживать слабый огонек надежды, Лом надеялся и уповал на так называемый русский авось: что все обойдется, что сердце сейчас отпустит и боль пройдет. Но вместо капитуляции она все сильнее и сильнее наступала, уже сдавливая горло, мешая дышать.
   "Таблетки... Мне нужны мои таблетки... Черт, я оставил их на столе!"- Сморщившись от безумной боли, вспомнил Лом. Кряхтя, почти ничего не видя сквозь вязкую и липкую тьму, сгусвшуюся вокруг, медленными движениями он пробрался на кухню, где лежали лекарства. "Кнопка, выключатель, рубильник..."- сознание подкидывало совсем не нужные сейчас синонимичные одно другому слова, намекая на необходимость включить свет. Но по случайному и непонятному стечению обстоятельств вышло так, что вместо светильника под потолком, он включил маленькую лампочку над плитой... Боль сжимала сердце все сильнее, заставляя Лома дрожащими руками обыскивать и переворачивать все вокруг в поисках лекарств. "Сейчас, где-то здесь... на столе..."- Мысленно убеждал он себя, стараясь не слушать голос рассудка, говоривший ему, что время пришло.
  -Черт!- Вдруг крикнул Борис, падая на пол и утаскивая за собой гору посуды.- Вить!
   Страх... Чувство страха перед близкой, стоящей у порога смертью целиком и полностью заполнило все сознание Лома, вытолкнув, задавив и поглотив все остальные мысли.
  -Что?! Что случилось?!- Сказал сорвавшийся с постели Витя и тут же встал как вкопанный, глядя на напарника, который из последних сил сжимал руками грудь, словно это могло помочь.
  -Лекарства...- Прохрипел Борис, вытаращив на него глаза.
  -Какие?! Где?!- Витя сжал кисти рук Лома, пытаясь унять их дрожь.
  -Я не хочу, я не буду умирать! Дьявол, твою мать, я хочу жить! А-а-а!- Борис со слезами на глазах бился, дергался из стороны в сторону, стараясь вырваться из объятий смерти, увернуться от ее поцелуя. В такие моменты, когда поезд под названием жизнь начинает подходить к конечной станции, неожидано для самого себя начинаешь понимать и осознавать многое из того о чем раньше и не задумывался: сколько не успел сделать, сколько ошибок совершил и сколько боли причинил окружающим, близким и любимым людям.
  -Лом!!! Где они?!- Сквозь слезы кричал Витя, схватив за голову напарника и стараясь как-то ему помочь.
  -В... Библио...
  -Я сейчас... Лом, держись! Слышишь...
   Ломоносов остался один, терзающийся в предсмертной агонии. "Все...- промелькнуло у него в голове.- Теперь это точно конец..." Нет, вряд ли это смерть. В последние мгновения своей жизни он видит ее... Надю. Она совсем рядом, смотрит на него водянистыми глазами, почти не соприкасаясь с этим миром. Наступает тишина, смирение... Надя протягивает ему руку, такую неземную, не от мира сего, светлую, полупрозрачную и девственно чистую. Она пришла не за его жизнью: она пришла за ним...
  -Лом! Лом!- Кричал Витя, пытаясь привести его в чувства и заставить проглотить таблетки. Борис не отзывался, но Витя все равно продолжал его звать, заведомо понимая тщетность своих стараний, он кричал, бил его по щекам, словно хотел вытащить Лома с того света.
   Отчаяние... Нежелание верить в то, что он остался совершенно один все еще продолжало оказывать жалкое сопротивление голосу здравого смысла.
   Прислонившись к плите и обхватив голову руками, он молча сидел и смотрел на Бориса. К его удивлению, лицо напарника не было скорчено от боли и диких мучений, наоборот, оно выражало умиротворение и спокойствие, словно совсем недавно извивавшийся в предсмертной агонии старик не умер, а всего лишь заснул невинным сном младенца.
   Наконец выйдя из оцепенения и шокового состояния, Витя перевернул все еще теплое тело Бориса на спину и сложил его руки у него на груди.
  -Черт возьми... Я ведь тебя даже похоронить не могу по человечески... Тут повсюду бетон, разве что...- Он с недоверием и сомнением посмотрел в другой конец комнаты, где находился проем в коридор.- ...в саду.
  
   ***
   Копать могилу пришлось саперной лопаткой. Земля поддавалась с трудом, как бы нехотя уступая пространство. Ее сырой, полный мелких и острых как лезвие бритвы камней, покров по своей плотности напоминал горную породу: пробиться сквозь нее подчас казалось невыполнимой задачей. Стоя на коленях, Витя то и дело вынужден был наклоняться, выбирать осколки бетона и мелкую труху, ссаживая, разрезая ладони и кончики пальцев. Ему не хотелось думать о том, что теперь он остался один, что помощи ждать неоткуда, а строить глобальные планы на будущее в его незавидном положении являлось непозволительной роскошью. Все эти гнетущие мысли, чувство паники и страха упорно пытались ворваться и заполнить все просторы его сознания, убедить в тщетности попыток сопротивления, заставить прогнуться, сдаться и смиренно принять участь человечества, такого эгоистичного, гордого и высокомерного, но вместе с тем и до смешного слабого и беспомощного. И хотя Ботанический сад по праву считался самым светлым помещением в убежище, в углах медленно собирались поначалу незаметные сгустки мрака, переливавшиеся в неуюклюжей игре теней на облезлых стенах. Казалось, будто вместе с наступающей тьмой затухает слабенький огонек последней надежды, вымирают в затхлых подвалах среди развалин последние выжившие на этой планете.
   Витя чувствовал, как деревенеют и отказываются подчиняться окровавленные руки, видел, как еле двигаются онемевшие от холода ноги. Но остановиться он не мог и не хотел. Малейшая задержка выбивала его из ритма, малейший шорох казался ему отголоском прошлого, эхом давно забытой истории. Ему казалось, что он роет могилу для всего человечества в целом и для каждого погибшего в отдельности.
   Через пять часов беспрерывной работы яма была готова. И все эти пять часов Лом так и пролежал на полу в главной комнате с закрытыми глазами и сложенными руками на груди. Сняв простыню с верхней койки, Витя аккуратно положил на нее Бориса и рывками потащил его в сад. Тело было тяжелым, то и дело сползало, "выскальзывало", цеплялось за косяки и углы.
  - Не по людски все это.- Бормотал Витя, протаскивая простыню с Ломом в дверной проем.- Волоку его как мешок с говном, словно это и не человек вовсе, а так, жалкое удобрение для сада. Паршиво мне как-то, Лом. Чувство такое... Что ты... Что я тебя как мусор выкидываю. Я даже не могу проводить тебя в последний путь как это положено. Ни тебе гроба, ни оградки с крестом, ни траура и близких родственников... Хотя нет, прости, Борь. У тебя нет близких родственников. Все, пришли.
   Витя встал перед метровой глубины ямой и с сомнением посмотрел в нее.
  -Вот так просто? Взять и бросить его в яму. Как ляжет, так и закопать?! Это неправильно, не по людски! Прости Лом.- Сказал Витя и потянул простыню вверх, словно...- Господи, это же не мусор в ведре, вот так взял и выкинул. Э-эх!- Тело грохнулось в яму. Не упало, не покатилось, не опустилось, а именно грохнулось, скручивая в суставах конечности и приняв не свойственное покойнику положение.
  -Черт!- Сквозь зубы прошипел Витя.- Прости, Лом, прости...- говорил он, неловко переворачивая Бориса на спину. Как и ожидалась размеры ямы оказались недостаточными: тело лежало с согнутыми ногами и изогнутыми плечами, голова завалилась назад. Лицо покойника, слегка испачканное землей, оставалось все таким же безмятежным и равнодушно-спокойным. Глядя на него, казалось что еще немного, и он очнется, выйдет из оцепенения, откроет глаза и тут вскочит, непонимающе глядя по сторонам. Так по крайней казалось...
   С трудом поборов приступ тошноты, Витя молча взял в руки лопатку и приступил к погребению, стараясь не смотреть на лицо Ломоносова.
   В каждом комке земли, бросаемом в яму- чудовищную пасть потустороннего мира,- ему виделись отрывки истории, свершений, подвигов и открытий, войн и трагедий- всего, что успели натворить на Земле люди за короткий период своего существования.
   Любовь... Так часто путаемая со страстью, она по праву могла считаться одной из лучших особенность человеческой сущности. Высшее чувство, на какое способен был только человек, этот прочный фундамент, незыблимая основа счастья и благополучия семьи, принимающая различные формы, побуждающая человека на самые благородные подвиги, вплоть до самопожертвования ради жизни других.
   Войны... Беспрерывные, нескончаемые, унесшие жизни сотен, тысяч, миллионов, миллиардов людей, большинство из которых стали жертвой чьих-то амбиций и задетого самолюбия. Война, этот вечно работающий "двигатель прогресса", чей рев, всякий раз проносясь по планете, оставлял за собой нищих, бездомных и осиротевших детей, жен, матерей, наконец-то заглох. Однажды возомнив себя творцами, люди сами вырыли себе могилу, вошли в зыбкую трясину, медленно и незаметно утянувшую их на дно. Сколько бы человечество ни издевалось и не глумилось над природой, она все же пережила его, с чудовищными шрамами и ожогами, травмами и уродствами, но все же пережила, выстояла. И теперь, когда зарвавшимся гордецам пришел конец, Витя начал понимать, что груз ответственности за все "детские шалости" тяжким бремем лег на его плечи и отказаться от него он не имеет права.
   Размышляя, Витя не заметил, как от тела Лома осталось одно лишь лицо, как бы неловко выглядывавшее с того света.
  -Нет, не проснешься... Теперь уже не проснешься.- И тут ему показалось, будто эти слова обращены не столько к Борису, сколько ко всему человечеству, которое напоследок показывает миру свое лицо.- Этот мир скоро забудет о наших, людских делах, очень скоро.- Высунув из кармана платок, он накрыл им лицо Лома, и, стараясь не смотреть, закончил начатое.
   Теперь, среди прекрасно пахнущих цветов и глубоко пустивших корни растений, справа у стены находился небольшой холмик- последнее пристанище Бориса. Взяв первый попавшийся под руку острый камень, Витя подошел к стене.
  -Здесь покоится Б.Н. Ломоносов,- проговаривая вслух, нацарапал он на стене,- ?- 2012 г. Писатель, ученый, напарник, друг. Вот и все. "Был человек и нет его".- Произнес друг Лома напоследок, ставя жирную точку в истории одного человека.
   Витя долго и молча стоял перед могилой, закрыв глаза и опустив голову, мысленно все еще прощаясь со своим другом. Про себя он благодарил его за все: за свое спасение, за постоянный, пусть и неправдоподобный, оптимизм даже в самые тяжкие минуты, за нежелание преждевременно уходить из жизни... Даже книга, созданная им в соавторстве с Ломом, теперь виделась неким звонком с того света, криком похороненных под руинами выжженного города двоих людей, никак не желавших покидать этот мир, все еще подающих признаки жизни.
   Выйдя из Ботанического сада, Витя обернулся напоследок и, так и не придумав что сказать, закрыл за собой дверь и щелкнул скрипучим замком, словно поставил подпись в похоронном бюро. Он долго шел по коридору, уставившись в пол. В его сознание снова постучалось старое знакомое чувство потери, потери чего-то очень дорогого, значимого и необходимого. Одно не могло не радовать: название лекарства от навязчивых мыслей и идей, было также хорошо ему известно. Называлось оно "время".
   И пока Витя думал об этом, повисшая во всем убежище тишина настолько расслабила его, что неизвестно откуда взявшийся шорох из динамиков запертой радиорубки обескуражил и не на шутку испугал его. Как вскоре оказалось, это был один из выживших, при знакомстве назвавший себя Арчибальдом.
  
  Четыре месяца спустя...
   Все... Это был ее голос, ее шопот, ее тихий вздох. Сомнений быть не могло: только что он слышал Веру. Сейчас, когда он остался абсолютно один, когда оказалось, что Арчибальд- всего навсего плод его разыгравшегося воображения, когда надежды на спасение окончательно испарились, вот тут-то и появилась Вера.
   Она сказала ему лишь несколько слов, но и этого было достаточно, чтобы все изменить и перевернуть.
   Повисло долгое, мучительно долгое молчание. Витя с трудом различал в динамиках ее дыхание, он знал, что она его слушает, но... Но не знал, что сказать. Долгие репетиции, отточенная интонация- все это в одно мгновение вылетело из головы. Ему вспомнился тот незабываемый вечер, когда он делал Вере предложение: тогда он также был взволнован и также не мог найти подходящих слов. И тут, когда хрупкий радиомост, связавший два измерения, начал пропадать, Витя сжал в кулак микрофон и тихо прошептал, боясь, что от громких звуков перестанет слышать ее дыхание.
  - Вера. Надеюсь, с тобой и нашим сыном все в порядке. Прошу, выслушай меня до конца.
   По моим подсчетам, там, наверху, должно быть 28-е ноября текущего, 2012 года. Может больше, может меньше. С тех пор как началась война, все изменилось, много воды утекло... И жизней. Да, Верочка. Погибло бесчисленное множество людей.
   А недавно умер Ломоносов- мой единственный сосед по убежищу, мой товарищ по несчастью, мой друг. Поразительно, прошло уже четыре месяца, а мне все еще кажется, что умер только вчера... Я похоронил его в маленьком искусственном садике, предал его тело земле, а душу отправил на небеса. И хотя неба здесь нет, мне очень хочется верить, что оно не исчезло под черной завесой.
   Ломоносов... Он просил чтобы его звали Ломом. За все время пока Лом был жив, он ни разу не поддался отчаянию. Даже когда мы поняли, что мира больше нет, он лишь нахмурился и ушел читать "трудно быть Богом". Лом говорил, что книги помогают ему забыться, что они лечат его и что лишь благодаря им, он не сходит с ума. В образе Руматы он путешествовал по несуществующим государствам других планет, в образе сталкера-одиночки постоянно рисковал жизнью, не отходя ни на шаг от Зоны, которую любил и ненавидел. Представляя себя в образе детектива-интеллектуала Шерлока Холмса, Ломоносов ездил по Европе, расширяя тем самым ареал подвигов гениального сыщика. Доктора Моро он никогда не считал плохим: Лом считал его не понятым. Книги были для него всем, он не просто их читал, он ими жил. Зато наших классиков он хоть и прочел всех до единого, но не любил их произведения. Лом считал их слишком реалистичными, слишком жестокими и правдивыми. Забавно, правда? До сих пор я с улыбкой вспоминаю маму и тебя, вас вместе, когда вы в тихие вечерние часы читали сочинения русских авторов. Жаль, что этому теперь уже никогда не бывать.
   Но теперь все кончено. Ты знаешь, с тех пор как Лома не стало, меня не перестает посещать чувство, словно на Земле кроме меня больше никого нет. Как будто весь мир вымер, а я вынужден сидеть в этом треклятом бункере и надеяться, что шорох в радиоэфире вот-вот разразиться голосами людей. А их все нет. Мира больше нет, Вера! Там, наверху, вообще больше ничего нет! Нигде ничего больше не существует! Я здесь застрял на вечно...
   Да, я помню. Я обещал тебе не сдаваться, бороться и не поддаваться навязчивым идеям одиночества. Но я так больше не могу. Сегодня или никогда. Я выхожу на поверхность. Не могу больше тут находиться один среди мрака, тем более я кое что обещал своему другу и подвести его не могу. Прости... Прости меня за все, что я сделал и не сделал. Прости, что не поверил тебе тогда, в аэропорту, что допустил такое... - Сказав это, он долго пытался различить шорох в динамиках, надеясь напоследок снова услышать ее. И, когда надежда почти иссякла, сквозь шум и помехи, прозвучали слова. Ее последние слова:
  -Никогда не давай заведомо невыполнимых обещаний...
   И все. Связь разорвалась также внезапно, как и возникла.
  ***
   Он покидал убежище. Прощался с этим бетонным саркофагом, уходил навстречу неизвестному, туда, где нашла свое последние пристанище большая часть человечества. На поверхность.
  -Я дал тебе обещание, Лом. Я вынесу книгу наверх, и останусь там. Постараюсь, чтобы в дальнейшем ее нашли и прочли. Забавно... Я до сих пор с улыбкой на лице вспоминаю твои тогдашние слова. На мой вопрос "зачем?" ты ответил "а чтобы жизнь не казалась легкой". Я иду не умирать, я иду выполнять обещание, данное другу. Прощай, Борь. - Сказал Витя на прощание Ломоносову.
   Он не взял с собой ничего лишнего, только фонарь и книгу. Под привычную легкую куртку надел теплый свитер, на ноги натянул толстые штаны и шерстяные носки. Ботинки оставил прежние, а лицо прикрыл плотным шарфом. Закончив все приготовления, Витя направился к гермодвери, по привычке выключая за собой свет. Все пространство вокруг, все до боли знакомые детали этого бункера виделись ему почти родными, убежище больше не выглядело заброшенным и опустошенным, наоборот, оно казалось живым. Подойдя наконец к выходу, Витя взялся обеими руками за вентель, и легко провернул его влево. Замок проскрипел прощальную мелодию, петли пропищали напутственные слова. Из открывшегося перед ним мрака потянуло сыростью и холодом, вдалеке послышались чьи-то шорохи, спустя мгновения затерявшиеся где-то вдалеке. Он ступил на неровную решетку стального мостика, вспомнив тот день, когда они впервые спустились сюда на лифте. Света фонаря хватало с избытком: его яркие лучи, отражавшиеся от влажных стен, позволили разглядеть в противоположном конце туннеля решетку лифта, готового увезти его наверх.
   Витя шел уверенной походкой, не оборачиваясь и не спотыкаясь, напрочь откинув все сомнения и приглушив в себе страх перед тем, что его ожидало. "Наверное,- думал он, направляя свет фонаря себе под ноги,- нечто подобное испытывала семья Ноя, спасшаяся от Великого Потопа на им же построенном ковчеге. Может быть они также шли по новой земле, вступали в новый, изменившийся мир. Хм, убежище... Этот ноев ковчег, целых полгода вынашивавший меня в своей утробе, мотавший по безбрежному океану, среди кромешной пустоты и человеческих останков. Он спас меня. Вот только между мною и Ноем есть одна разница: я никогда не был праведником."
   Лифт долго поднимался наверх, на стенах сверху вниз появлялись и исчезали слабенькие лампочки, большиество из которых уже давно перестали работать. Сквозь бетон были заметны полосы сгоревшего кабеля, который, подобно змее, ловко извивался , исчезая в полу лифта.
   Витя чувствовал легкую дрожь в ногах и небольшое покалывание в районе сердца, медленная скорость лифта заставляла все больше волноваться. Он всячески пытался увить хоть какие-нибудь изменения в воздухе, на всякий случай обмотавшись шарфом. "Сколько у меня будет времени?- Подумал он.- Если окажусь в эпицентре, то думаю где-то... Хотя нет. Я столько не протяну, скорее собаки учуют меня и устроят охоту. Так, хватит. Надо взять себя в руки, не на прогулку иду. Книга на месте? Да, вот она. Забыл обернуть ее в полиэтилен, тьфу. Как же так? Может стоит вернуться? Найти хороший примечательного цвета пакет, положить в него книгу, затянуть все это сверху резинкой... Дурная примета возвращаться. Туда я больше не вернусь. Ни за что.- Поток пустословия не прекращался до тех пор, пока лифт не достиг конечного назначения.- Все, приехали. Дело осталось за малым."
   Выйдя в маленькое подсобное помещение, он остановился перед потайной дверью в стене, чуть не наткнувшись на старый потрескавшийся ленинский бюст. Вот она. Дверь. Стоит открыть, нажать на педаль и обратной дороги для него уже не будет. Полгода, целых полгода он томился в неведении, не зная, что находилось по ту сторону их маленького мира. Может быть там день, тогда он тут же ослепнет от невыносимо яркого солнечного света. Может быть там ночь, ядерная зима, тогда он замерзнет в пепельном грязном снегу. А если там что-то другое?
   Фонарь нервно подрагивал, выхватывая из темноты отдельные части всякого хлама и разгоняя по норам гигантских крыс, своими маленькими лапками простучавших по полу. Витя присел на валявшийся неподалеку маленький табурет.
  "Как же здесь душно. Нечем дышать.- Внезапно сделал вывод он и тут же стянул с себя плотно завязанный шарф.- Какая разница, часом позже, часом раньше. Теперь уже все равно."
  -Никогда не давай невыполнимых обещаний...- прошептал внезапно откуда-то из темноты голос Веры. Витя снова вспомнил Те ее слова, изменившие все в его жизни. И это придало ему сил и уверенности, помогло снова подняться, побороть невесть откуда взявшиеся усталость и вялость в ногах.
   Засунув книгу в карман и повесив фонарь на шею, он из последних сил навалился на мраморную облицовку стены и нажал на педель. Он мобилизовал все имевшиеся силы, но стена сдвинулась всего-лишь на несколько жалких сантиметров. Хлынувший из образовавшейся щели едкий воздух, смешанный с пылью, мгновенно обжог носоглотку, вызвав сильный приступ кашля. Даже плотный шарф не приносил видимой пользы, лишь намокая от тонких струек пота и слез, кривыми линиями стекавших до подбородка.
  -Давай, еще немного. Р-раз!
   Щель сделалась чуть больше, через нее уже можно было просунуть указательный палец.
  -Еще! Р-раз, два, три!
   Лишь с пятой попытки Вите удалось сделать проход более-менее достаточным, чтобы пролезть в Мавзолей. От едкого запаха гари слезы текли все сильнее, водной кистью размывая пространство вокруг и делая его все более иллюзорным и призрачным.
  -Я выбрался. Кха-кха... У меня получилось,- радостно и сквозь кашель прошептал Витя, повалившись на холодный пол перед ступенями, ведущими к выходу. В Мавзолее царил полный мрак, одолеть который было не под силу даже сильному свету фонаря: казалось, что невидимая рука художника по ошибке опрокинула чернильницу на холст окружающего пространства.
   Он попытался встать, но ноги наотрез отказывались подчиняться, в ответ на его команды лишь неловко переваливаясь из стороны в сторону. "Я не могу подняться...- начал капитулировать он.- Не выходит...-Обесиленный Витя упал на бок, не в состоянии что-либо сделать.- Надо отдохнуть... Сейчас, вздремну две минутки и встану, выйду наверх... Надо отдохнуть..."
  -Никогда не давай невыполнимых обещаний,- раздался голос Веры совсем рядом над ним. Витя медленно открыл слезящиеся глаза и увидел ее, стоящую прямо перед ним. Эта была она, лобовь всей его жизни, внезапно выступившая из мрака, своим ярким солнечным светом рассеившая его. Она стояла на ступенях, полупрозрачная, сказачно прекрасная, одетая в одеяния, словно сшитые из золотистой нити. Ее волосы нисподали до плечь, целеустремленный взгляд был направлен куда-то вдаль.
  -Вера... Я... Я не могу подняться...
  -Можешь,- тихо, но строго прошептала она.- Если захочешь, ты сможешь. Вставай.- Произнесла Вера и поднялась на ступеньку вверх.
  -Подожди, Вера...- Сказал Витя, пытаясь ползти вперед, но она как будто не слышала его, медленно взбираясь наверх.
  -Следуй за мной.
   И он начал медленно, поборов усталось и боль в ноге, взбираться, покорять бесконечную, как ему казалось, лестницу. Каждая новая ступеньтаила в себе отрывки самых грустных воспоминаний в его жизни, отягчавших совесть и мучивших в ночных кошмарах. Он видел то, за что винил себя всю свою жизнь, чего не мог простить себе. По мере того, как выход становился все ближе, а призрачный образ Веры все яснее и сказочнее, Витя освобождался от тяжкого бремени вины, чувствовал, как исчезает усталость, как подъем становится легче подъем.
  -Вера...- тихо просипел он, глядя на нее сквозь слезы радости и облечения.
  -Поднимись.- Повелительным тоном сказал призрак прошлого и, не дожидаясь, начал медленно отдаляться в сторону дверей, сквозь щели которых пробивался яркий солнечный свет, падающий на безжизненный и холодный мрамор стен.
   Витя попытался подняться, оперевшись руками об пол, и, к его удивлению, сделал это без видимых усилий. Прикрыв ладонью глаза, он до боли всматривался в ослепительные лучи, сквозь которые проступали еле заметные очертания Веры. На ее лице проступала нежно-любящая улыбка с легким упреком. Она смотрела прямо на Витю и, захватив его взгляд, указала на полупрозрачную фигурку подле себя. Это был... Это был их сын. Маленький, с прямыми волосами светло-пепельного цвета, тонкими губами и изумрудными материнскими глазами. Он неуверенно смотрел на Витю, сжимая обеими руками ладонь Веры, как бы спрашивая у нее, папа это или нет, являлся ли стоящий на ступенях старик с белоснежного цвета бородой его отцом.
   Впервые за столько лет Витя по настоящему улыбался, чувствуя, как слезы радости и умиления, стекают по морщинам вокруг глаз и ямкам щек. Он попытался приблизиться к ним, но от этого образ сделался только более размытым и неясным.
  -Вера... Как его зовут?-Сказал он, протянув руку вперед и сделав еще один шаг.
  -Ваня,- прошептала она, гладя по голове их сына.
  -Ваня... Ванечка... Мой сын...
   Он прекрасно понимал, стоит ему сейчас поддаться соблазну и прикоснуться к ее личику, обнять свою вновь обретенную семью, стоит ему усомниться в правдоподобности этого явления, достаточно лишь легкого движения в их сторону и все... Видение исчезнет безвозвратно. Но, как и каждый раз до этого, Витя пошел вперед, следуя за ними, ведомый чувством близкого счастья, навстречу яркому свету, пробивавшемуся сквозь частые щели в дверях Мавзолея, покинув который, он слился воедино с чем-то очень прекрасным, навсегда покинув этот мир... Мир, где людям больше не было места... Разве что на страницах давно забытых и полуистлевших книг.
  Конец.
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"