Нынче времена тяжёлые для командировочных настали. Раньше, бывало, соберёшься в командировку, так тут тебе и коллектив поможет, и средства какие-никакие выделят, и напутствиями или советами поддержат. А сейчас что? Вокруг одни проблемы. Всё больше личностные. О них люди в командировках только и думают. Потому они и по командировкам ездить не хотят, а если их вынуждают, то ничего из этого хорошего не получается.
Вот взять хотя бы случай с Колькой Паршиным. Случай этот, прямо скажу, для Кольки не очень удобный получился. А всё из-за командировок и неурядиц личностных вышло.
Колька в то время уже приличный срок как на Машеньке женат был. Уже и три месяца они вместе отметили, и машкину квартирку на пятом этаже отреставрировали, и удобно в ней расположились. Только лишь почувствовал Колька какой-то уют житейский, только-только с соседями перезнакомился и, может, подружился; вот-вот готов был уже забыть про жизнь, извиняюсь, не то что в штанах заёмных, а и в квартирах съёмных, как - нате вам! - на работе говорят ему, что, мол, собирайся-ка ты в командировку в город Урюпинск. И баста!
Колька, конечно, спрашивает у начальства:
--
С чего бы это? И почему я?
А ему отвечают:
--
Есть производственная необходимость, брат Колька, доставить кое-чего в Урюпинск, а там нужно загрузиться по полной в целях обратной транспортировки. Сан Саныч, экспедитор наш, болен, так что поедешь ты. Собирайся.
Колька, само собой, пытался сопротивляться, что-то там возражал и на оплату командировочных намекал. Но начальство, понятно, не сдалось. Лишь взглянуло поверх очков, словно инквизиция на Дж. Бруно, и рыло поморщило...
Плюнул Колька на начальство в образном, конечно, смысле и стал в гараж спускаться, чтоб поостыть от жарких дебатов и, заодно, с водителем на понедельник договориться.
Дядя Миша по прозвищу Мухомор, водитель со стажем и большим жизненным опытом, посочувствовал Кольке как мог: налил полстакана водки и, почесав волосатую грудь, помеченную в молодости надписью "Что русскому хорошо, то мухам смерть (с)", предложил "дёрнуть ё". Колька, ясно, отказываться не стал и рожу не кривил - не начальство. Дёрнул, понятно, немножко, расковал внутренние силы. На душе у него полегчало и в башке, вроде, немного прояснилось.
--
Чёта, дя Миш, затрудняюсь я, так её и сюда, с этой поездочкой. Ни на зуб мне её не положить, ни в стакан налить. И это, вишь как, только же переехали, только жисть пошла семейная в своём направлении - и на тебе! Ни разу же мне в этот Упупинск не хотелось! Так нет! Держи в забрало!
--
А ты и не ездий!
--
Во даёшь! Это ж как - не ездий?
Дядя Миша, словно Хоттабыч, выдернул пару волосков из своей груди и, для проверки качества депиляции, провёл пальцем по букве "е":
--
А так: давай мне эти штуки свои... Бумажки, значит. Я их в Угрюминске и пропечатаю. Договорюсь, значит. А ты хоть дома сиди.
--
Это, извиняюсь, не совсем понятно мне. А что ж я Машке-то скажу, а если начальство прочухает чего?
--
Начальство не прочухает, а со своей, значит, сам разберись и втолкуй что да как.