Отставник Иванов был на своем месте, как и все, кто отдал родине лучшие годы. Во всяком случае, так считал он. Зам начальника по кадрам, у сотрудников проще - "черный полковник", как награда за острый ум и сообразительность. Ну, кто, кроме бравого солдата лучше расставит кадры, справится с тонкими материями личностных и профессиональных взаимоотношений. Он же, в отличие от многих, был политически грамотен, морально устойчив и соответственно подкован.
В тот день Иванов водил свежую жертву. Человека маленького, стеснительного. Утверждали руководителем какого-то района, даже не вспомнить. Звали несчастного Николай Борисович. И фамилия была у него пугающая или несчастная - Баран. Специфическая, особенная.
День для них выдался трудным. Иванов сетовал на возраст, нездоровые ноги, подопечный трясся перед каждыми дверями, боясь их высоты, грандиозности, а больше всего отсутствию каких-либо табличек. Он больше молчал, а Иванов подбадривал:
- Не бойся, проскочим. Уже немного осталось. Как говорят в армии - не ссы.
Он был доволен своей шутке и улыбался. Но Николаю Борисовичу становилось не по себе.
Оставался кабинет на седьмом этаже. Нормальные расположились ниже, а эти забрались аж под небеса, сетовал кадровик. Лениво вызвал лифт, молча поднимались, лишь у двери оправил костюм, привычно вытянулся и, сделав тук-тук, открыл дверь.
- Здравствуйте, - сказал он, - Не помешаю? Разрешите представить нового начальника. Будет руководить районом. Зовут - Баран Николай Борисович. Прошу любить и жаловать.
Фраза дежурная, заучена, как рапорт.
Для солидности глянул в бумаги, полистал, убедился и крякнул. За десять лет работы "полковник" так и не научился спокойно ощущать себя в гражданских кабинетах. Голос предательски дрожал, переходил на фальцет, будто на ковре у генерала.
- Проходите, - сказал хозяин кабинета.
Присутствующие оторвались от дел, которых, в принципе, не было. Подоспела неожиданная передышка.
- Проходи смелее, не стесняйся.
Иванов не мог до конца принять министерскую субординацию и всякий раз срывался в прошлое, переходя на привычное ты.
- Молодой, перспективный, - сказал кадровик, чтобы сбить возникшее напряжение, - Знакомьтесь.
- Проходите ближе, немножко с вами побеседуем. Не бойтесь, мы не кусаемся, - заулыбался местный начальник, - Вот стул.
Ничего не значащий ритуал, пустые слова о том, что положено любому человеку, обличенному доверием старших товарищей - контроль, узкие места, дисциплина, держать в кулаке, отчетность...
Начальник говорил медленно, подбирая правильные слова, настраиваясь на ритм, но чем дальше продолжалось напутствие, тем больше заводился, краснел, и уже строго поглядывал на подчиненных. Наконец, войдя в роль, как настоящий артист, стал поигрывать голосом, менять интонации, варьировать сложными терминами - волатильность, базисная цена, кластерная политика, денежный суррогат, от чего человек на стуле бледнел и, судя по всему, хотел исчезнуть, провалиться сквозь паркет, но лучше - расстегнуть воротник и хряпнуть стакан водки, без закуски, залпом. Но это после. Уж очень в горле пересохло от полученных впечатлений.
Голос еще гремел, а за окном сгущались тучи, готовился дождь. Безмолвно пролетело несколько ворон, косясь на странные тени за стеклом. Присутствующие с завистью смотрели на зонт инспектора Сыроедовой, который болтался на вешалке, возле ее пальто.
Потом начальник успокоился, как-то стремительно, словно сдулся. Лицо было пока красным, какие-то обрывки мыслей болтались нечленораздельными междометиями - ну..., по..., это.., учтите..., словно у выключенного чайника подбрасывало крышку. Но уже поправил костюм и стряхнул перхоть с лацканов.
- Вот... Имейте ввиду... Успехов вам. Не смею задерживать.
Он был удовлетворен, будто совершил половой акт после затянувшегося воздержания.
Человек поднялся, немного пошатываясь, зачем-то поклонился и начал перебирать ногами. Ему бы сейчас за косяк какой уцепиться, но неудобно
Это был последний кабинет. Иванов устал, было заметно. Даже слегка позевывал. Он махнул папкой, словно в театре Советской Армии, хлопнул бумагами по ляжке, вроде пришпорил самого себя, набрал в легкие воздуха и выпалил, разделяя запятые:
- Ну, теперь будешь знать, Баран.
Все сказал четко, по-военному с расстановкой, как учили. Наконец и можно отдохнуть - посидеть за столом, с бумагами.
Но слово то, какое неприятное - баран. Как бритвой по ушам резануло. Вроде фамилия. Строевой мозг учуял, некое несоответствие - что-то не то. Он встрепенулся и, глядя на застывших коллег, поправил:
- Борис...
Опять осечка подумал Иванов. Какой Борис? Что еще за Борис? О чем это я? Чепуха какая-то.
Он нырнул в папку, нашел нужное место и прочитал почти по слогам:
- Ни-ко-лай Бо-ри-со-вич.
Когда за посетителями закрылась дверь, присутствующие облегченно вздохнули.
Грачи, прятавшиеся в кроне каштана, что под окном, взметнулись, словно кто-то спугнул, сделали круг и уселись на более высокую липу. Они искали место от дождя.