Аннотация: Перевод первой книги The Grigori Trilogy
Пролог: Прибытие.
Пятница, 16 октября: поездка на поезде из Крестерфилда на севере Англии
Ребенок наблюдал за ним с противоположной стороны вагона. Его глаза были прикрыты веками, что оставили лишь сияющую полоску серебра, словно слезы выступили в темноте, но он чувствовал пристальное внимание девочки, наполовину оформленные вопросы, порхающие как мотыльки в ее напряженном детском мозгу. Он не возражал. Дети, столь не запятнанные опытом прожитых лет, порой могли его разглядеть по-настоящему.
Его длинные руки свободно лежали на коленях. Он чувствовал себя опустошенным: ни вины, ни ликования. С тем, что произошло в городе к северу отсюда, было на данный момент покончено. Не было ни побед, чтоб ими упиваться, ни ошибок, чтоб оплакать. Он не сбегал, а двигался далее.
Подошел контролер, чтобы надорвать и проштамповать билеты. Странник был вынужден открыть глаза и поискать карточку. Контролер, старающийся устоять на ногах в движущемся поезде, не посмотрел на лицо пассажира и двинулся дальше.
- Билеты, пожалуйста. Кто сел на поезд после Крестерфилда.
Странник улыбнулся девочке с широко раскрытыми глазами, которая продолжала таращиться на него, а затем отвернулся и посмотрел на мир сквозь стекло.
Сельская местность за окном поезда изменилась. Она одновременно выглядела и моложе, и старше, чем плоские, страдающие от перенаселения промышленные территории, которые он недавно покинул. Острые холмы с виднеющимися каменными выступами. Покрывала лесов, дикий вереск: место из древних легенд. Лето уступало черед слегка неряшливому, усталому межсезонью - Земля уподоблялась разодетым, расфуфыренным и печально увядающим женщинам - до того как краткая вспышка резкого расцвета приведет на поводке неумолимую зиму.
Он провел слишком много времени в городах, наблюдая смену сезонов лишь из вагонов поездов, просиживая на диване или в машине. Окрестности пробегали мимо за пыльным окном, и он прислонился к стеклу.
В дневном небе светила звезда.
Странник поднял голову, и проблеск света ожег его глаза. Возможно, это был блик от окна дома на дальнем холме, или открывающейся дверцы машины, или валяющаяся среди папоротников пустая бутылка. Если же нет, то это мог быть лишь истинный знак, вспышка энергии, подающая ему сигнал. Путь к вратам! Мысль сформировалась на уровне его подсознания. Ничего не означающая, и все же многозначительная, словно вспомнить строчку из стиха, выученного давным-давно. Покинь землю, вернись к звездам! Твое царство ждет!
Чей это голос напевал в его голове? Когда он выучил эти слова? Они разожгли в нем азарт, но все имело свое цену. Также и страх встрепенулся там, в темноте. Он почти мог чувствовать его гнилостное дыхание, вонь его мокрых перьев. Страх и экстаз. Скорее всего это было воспоминание из забытого наркотического опыта. Он улыбнулся, успокоившись.
Поезд начал замедляться. Послышался визг тормозов, и аллея деревьев поглотила вагоны, скрывая вид на окрестности. Не размышляя, странник поднялся, снял с полки для багажа видавшую виды полотняную сумку, в которой находились все его жизненно важные ценности. Показались станция и запасные пути, когда он двинулся к выходу, попутно кивая малышке и игнорируя недовольный взгляд ее матери.
Он прибыл в пункт назначения.
Станция оказалась небольшой, а воздух теплым и насыщенным свежестью. С поезда здесь сошел лишь один пассажир. Едва ступив на платформу, он глянул на небо в поисках предзнаменований, но высокие деревья с золотыми и багряными осенними кронами мешали обзору. Сдавая билет в кабинке возле ворот станции, он был осмотрен с ног до головы тощим инспектором, с кислым взглядом и явными признаками вырождения на лице. Странник не удосужился улыбнуться или заговорить. Когда он выходил на пустующую улицу, поправляя удобнее сумку, знакомое чувство нереальности вновь прокралось в его душу. Все вокруг - картонные здания, картонный реквизит для второсортной драмы. Это скорее был не городок, а деревня, к тому же глухая. Дух времени ощущался лишь слегка, хотя путешественник точно знал, что люди жили здесь много столетий. Это место наверняка не было свидетелем никаких важных событий, будучи просто мирским пристанищем для небольшого числа душ, что проводили свою жизнь от рождения до смерти, подчиняясь целям не более возвышенным, чем у обычных животных. Местечко выглядело пустынным, но он знал, что если б пошел в другом направлении, то оказался бы прямо в его центре: одинокий полупустой супермаркет, ряд пабов, небольшой кинотеатр с репертуаром из значительно устаревших фильмов. Это убеждение не было результатом неких парапсихических способностей, он просто был знаком с подобными городками. Довелось бы изрядно потрудиться, чтоб отыскать немного романтики. За границей кажется, что в маленьких городках кипит совершенно иная жизнь, словно у насекомых в траве. Там часто есть тайны, которые можно разгадывать, тайны, которые можно лелеять, словно драгоценности, неожиданно найденные среди монотонных серых камней. Здесь же общественный уклад требовал другого поведения - придерживаться правил, быть вежливым и владеть хорошими манерами - но это, как правило, означало наличие тайн. И когда они выбирались на свет божий из своих укрытий, то оказывались еще более восхитительными и извращенными. Он втянул воздух, словно принюхиваясь. Нечто здесь воззвало к нему, и потому он сошел с поезда.
Вспышка света поманила далее по пустынной улице, как рука из-за угла здания, подзывая "Иди, иди". Он ощутил это словно подарок из будущего, словно тропу, по которой необходимо следовать.
Ступая в направлении сигнала, туда, где высоко в небе светило солнце, странник выглядел одинокой фигуркой в лаконичной сцене. Он чувствовал, словно это было завершение чего-то, а не начало. Шагая, он мог выйти из бытия. Все же обувь производила твердый, удовлетворительный стук по дороге, а плоти его, вполне реальной, было уютно находиться на его костях. Он был хорошим актером.
Дорога вела из города прямиком в окрестные холмы и пустоши, поросшие вереском. Путешественник ощутил, как его настроение улучшается, и проверил воздух на наличие возбуждающих ароматов. В зарослях дрока могла прятаться одинокая каменная усадьба, где невменяемые члены семейства вели безумную кровную вражду. Мог стоять коттедж, в котором влюбленные неудачники обдумывали раз за разом болезненные хитросплетения своего прошлого. А могла бы и ферма, с пышечками-дочками и хитрюгами-сыновьями, где путник мог бы слегка пошалить. Деревенская местность казалась вполне подходящим антуражем для таких сценариев. Он был уверен, что если будет идти, то обязательно наткнется на то, за чем явился сюда. Богатство и разнообразие человеческой расы очаровывало его; не отпугивали его ни слабости, ни ошибки; он терпимо относился к большинству человеческих проявлений, включая наименее привлекательные. Трудные люди интересовали его гораздо больше, чем те, чьи разговоры и идеи был напыщенны, или те, от чьей физической привлекательности перехватывало дыхание. Он искал странности, наблюдая за поведением людей с холодным, но пристрастным интересом. Он любил их всех.
Он странствовал много лет, и утратил им счет. Посетил большинство стран, куда легко попасть, и несколько, куда въехать не так просто. Он носил широкополую шляпу, что укрывала тенью его глаза, скрывая историю мира, если не его собственную, от случайного наблюдателя. Порой он играл роль загадочного незнакомца, мрачного и нелюдимого; в другое время - дурачка, бродячего шута, и тогда он мог музицировать или рассказывать истории. Некоторые страны реагировали положительнее на такого персонажа, чем другие. Англии, по его наблюдениям, был присущ код сдержанности, и здесь он становился отчужденным незнакомцем с поезда. Немногие сидели рядом с ним в его поездках, но те, кто все же оказывались рядом, были одарены его общением. Сейчас же, по крайней мере, на некоторое время, он желал ощутить костяк планеты под своими ногами.
Что-то пошло не так в Крестерфилде. Ему вновь начали сниться сны о запертых вратах, и они же побудили его к действию. Это напоминало попытку в темноте пройти по заставленной вещами комнате, где все твердое и острое расположено так, чтобы поранить идущего. Что это за одержимость вратами? Он по-прежнему не мог понять ее, а его бодрствующий разум избегал осмысления этого образа. Он мог лишь подчиняться охватывавшему его инстинкту, использовать старую магию в качестве тарана, чтоб атаковать врата, чтоб разбить их в щепки. Он понимал, что врата были не физическим объектом, но психическим порталом внутри него самого. Что находилось за ними, он не знал, и порой опасался, что это могут быть смерть или безумие. И все же игнорировать возникающее побуждение было немыслимо, оно было сильнее самой интенсивной сексуальной потребности. Ему потребовался ритуал, чтобы дать выход напряжению, направляя энергию к барьеру, возникшему в его разуме. Пока что удовольствие успокоило его. Действо утихомиривало это сильное желание, иногда на целый месяц, но никогда не насыщало его. Отчаяние довело его до чрезмерных действий в Крестерфилде, и он оставил после себя криминальные улики. Такое случалось не первый раз, но эта страна столь мала, что остаться незамеченным такому случаю было гораздо сложнее. Поначалу он гадал, будет ли преследование, и бдительно выжидал, но благодаря своим умениям в сокрытии следов, не ощущал на себе внимания невидимого глаза или другого, менее знакомого, органа зрения. Здесь, в этой безвременной пустоши, он растворится в пейзаже. Он будет бродить по поросшим вереском топям и посмотрит, что будущее приготовило для него. Всегда оставалась надежда, что на этот раз с ним случится что-то, что изменит его жизнь, освободит его, даст ответы к загадкам его существования.
Это была сырая местность, богатая ароматами плодородной почвы. Холмы возвышались до самого горизонта, усеянные движущимися бледными точками - бродящими овцами. Высокое небо напоминало цвет линялой синевы, и вне города злой ветер рыскал по земле. Странник шел и с изумлением воспринимал окружающий его мир. Он видел людей, выгуливающих собак в зарослях вереска; он слышал тонкие голоса взбудораженных детей. Отполированные крыши припаркованных машин вдалеке вспыхивали бликами, когда солнечные лучи касались их. Не это воззвало к нему. Он ощущал атмосферу безвременья в этом месте. Возможно, увиденное и услышанное им было не более, чем призраками или отголосками лета в разгаре, которое вскоре сдастся на милость грядущим холодам. Когда его поступь утратила твердость, он очутился на перекрестке. Свет, проблеск в небе, увиденный им в поезде, стал его проводником, в прямом и переносном смысле. Он знал, что так будет и дальше. Нечто здесь ожидало разоблачения.