Мустейкис Алекс : другие произведения.

Дорога сквозь ночь

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

Алекс Мустейкис

Дорога сквозь ночь

(отрывок)


Электронные часы - огромное, составленное из многих десятков неоновых лампочек табло - лениво мигнуло и изменило свои показания на семнадцать ноль-ноль. И в тот же момент, ни секундой раньше, ни секундой позже Игорь вставил свой пропуск в прорезь турникета проходной. Зеленый свет, пропуск отбирает вахтер, дверь захлопывается за спиной, и в лицо бьет осенний ветер, несущий с собой мелкую водяную взвесь. И можно облегченно вздохнуть, закрыть глаза и идти некоторое время по слишком знакомой тропинке, переключаясь на нормальное мировосприятие, наслаждаясь вдруг открывшейся свободой, когда можно думать о чем хочешь, идти куда хочешь, вплоть до того, чтобы вообще не думать ни о чем и никуда не идти, свободой, которая невозможна по другую сторону проходной...

Игорь открыл глаза. Тропинка уводила его в глубину Пионерского парка, забор с обязательной колючей проволокой скрылся за зарослями акаций, мягко пружинил под ногами толстый слой опавшей листвы, и никого, никого не было вокруг... Все было хорошо, все было просто превосходно. Закончен еще один день на нелюбимой работе. Закончен - и все, забудем о нем. Здесь, всего в нескольких десятках метрах от его рабочего места существует другой мир, и этому миру нет дела ни до обороноспособности страны, ни до премий, ни до сдачи объекта в срок... Здесь - осенний вечер, темнеющее небо, исчерканное голыми ветвями деревьев, запах прелой листвы и влаги. В который раз у Игоря появилось чувство, что он чудом вырвался из гигантского часового механизма, готового в любую секунду затянуть его в свои шестерни и перемолоть, превратить в еще одну свою шестеренку. [..] Он свернул с тропинки, проломился через кусты и вышел на маленькую полянку, ограниченную с одной стороны полуразрушенной стеной летнего кинотеатра, а с других - плотными зарослями калины и желтой акации. Здесь стояла садовая скамейка, одна из немногих уцелевших в парке. Мало кто знал об этом месте, а если и знал, то вряд ли у него в такую погоду возникло бы желание забрести сюда...

Игорь сел на скамейку и некоторое время просто смотрел вокруг, впитывая в себя спокойствие и уверенность осеннего парка. Было тихо, только шуршали от ветра ветки деревьев, да издали доносились голоса и смех идущих по тропинке к троллейбусной остановке. Люди спешили домой, в уют своих квартир, и им, видимо, нравилась их работа, раз они были такие веселые и жизнерадостные. Или же они продолжали и здесь ту же самую игру?

Они просто никогда не остаются одни, подумал Игорь. Они всегда на виду - дома, на работе, в троллейбусе, в магазинах... И они привыкли к этому, у них никогда не возникает желания зайти в самый глухой угол парка и слушать, как шумит ветер. А если и возникает, то они считают это минутной слабостью, небольшим отступлением от правил той войны, которая ведется в их мире. Войны всех против всех, начинающейся еще с детского сада, когда надо во что бы то ни стало показать себя сильнее и... как это сейчас говорят? а, круче. Любой ценой, только оказаться первым... как в стае обезьян...

Или так: я иду по городу, в классных джинсах и импортной курточке, и все девушки смотрят на меня с вожделением - ах, какой парень! А я нахожу самую красивую на сегодня, а ее парню даю в зубы, и он падает в грязь, и все расступаются, когда я веду ее к своей машине... А для нее: рядом со мной такой классный парень, хотя у меня такая помада и такой прикид, что он и не мог пройти мимо меня, как прошел мимо Наташки, поделом ей! А завтра я посмотрю так на другого, и он тоже не устоит, тоже будет у моих ног...

Игорь покачал головой - нехорошо так думать о людях. Они сложнее любого представления о них, у каждого есть свои сокровенные мечты, ничуть не хуже твоих...

Тем временем теплота помещения окончательно выветрилась из-под куртки, и приятная прохлада плавно превратилась в холод. Осень. Поздняя осень.

Игорь поднялся, отряхнул брюки от паркового сора. Вплотную к стене кинотеатра он обошел кусты акации и снова вышел на тропинку. А та привела его к троллейбусной остановке.

Основной поток едущих с работы уже схлынул, и в тролейбусе было относительно свободно. То есть можно было стоять, не касаясь других людей. Уже хорошо...

На переднем сиденье, занимая сразу два места - собой и авоськой с пустыми бутылками - сидел мужик. Весь его вид и состояние однозначно укладывались в народные определения "ханурик" и "алканавт". Он разглагольствовал:

Чта твариться, б! В тралейбус не залезешш. У, стаят тут! При Сталине не стаяли бы, а сидели, б! Правильно он народ держал, б! С нашим народом тока так и мож, б! Парядок тогда был, б! Ни хрена никакой перестройки! И выпить тр... традувому народу всегда было мож, б!

При этом он активно жестикулировал, толкая окружающих. Окружающие отворачивались и делали вид, что не ничего не замечают. Игорь тоже отвернулся к окну, за которым проплывали мокрые тротуары. В них отражались окна домов. Видимо, дождь пошел уже по-настоящему.


[..]

Тут утрачено порядка десяти страниц - нравы в Институте, размышления, хождение по вечернему городу, опять размышления, сочинение стиха, заход в общагу, опять брождения по городу, и опять размышления, размышления, размышления, будь они неладны! Остался только один лист из середины этого пропуска, абсолютно ни к чему неподвязанный. Кстати, два абзаца следующего отрывка тоже восстановлены, первоначальная беседа была длиннее :-( Прим. 1997г.)


- Игорь! Игорь, подожди! - вдруг услышал он. И обернулся. С той стороны улицы ему махала рукой Таня. Не может быть, сказал он себе. Это же совсем из другого мира, это невероятно, этого не должно быть... И он кинулся через дорогу, уворачиваясь от разогнавшихся на спуске машин. Подбегая, он еще успел подумать, не стоит ли сразу же взять ее за руку и не отпускать...

- Здравствуй, - сказал он, остановившись в полуметре от нее. - Как ты здесь очутилась?

Она поправила капюшон куртки.

- Привет. Неужели я не могу вдруг очутиться в любом районе своего города?

Он пожал плечами.

- Конечно, можешь. Весь город - твой.

- Это цитата откуда-то?

- Да. Из меня. "Избранные мысли и афоризмы", том второй.

Она засмеялась, и от ее смеха у Игоря плавно закружилась голова.

- Брала конспекты лекций у подруги. А к ней фильм новый принесли. И смотрели до упора. Она вот там живет, - Таня махнула рукой в сторону парка. - Троллейбус из под самого носа ушел. Вот и иду на площадь, оттуда автобусом легче...

- А что за фильм?

- "Стена". Пинк Флойд. Смотрел?

- Смотрел. Еще в институте... Только какой же он новый? Его еще несколько лет назад сняли.

- Ну, а для меня он новый. Не смотрела раньше. Хотя, раз посмотрела, уже старый. Так, чепуха какая-то. Фашисты, окна он бил телевизором... А музыка, конечно, класс.

Она вдруг остановилась. (Оказывается, они какое-то время шли вдоль дороги в сторону площади.) И спросила:

- А ты-то как сюда попал?

- Живу я здесь, - нехотя ответил Игорь.

- Здесь? - И она обвела рукой теряющиеся в моросящей темноте частные домишки. - Ты же говорил, что живешь в общежитии... И почему ты мне ни разу не сказал свой адрес?

- А я и живу в общежитии. Оно там, за этими домами. - И, чтобы сменить тему, спросил в свою очередь. - А как в институте дела?

- А, нормально. - Пренебрежительный взмах рукой. - Лекции, лабы... Преподы всякие... Еще ты говорил, что учиться интересно. И если это называется интересно...

- То я никогда на это не соглашусь, - с готовностью подхватил Игорь. - Во всяком случае, учиться гораздо интереснее, чем работать.

- А над чем ты сейчас работаешь?

Игорь замялся.

- Так, оборудование всякое... Ты же знаешь, глубокий ящик. Сплошные секреты. Неизвестно, что за стенкой делают.

- Секретность... Вон Сережка рассказывал. Как он на испытаниях летал...

- На испытаниях? Он же слесарем там... Хотя ладно, продолжай. Как он летал?

- Эта новая модель вертолета, - уверенным тоном начала Таня, - предназначена для лазерного поражения танков противника. На борту машины находятся два боевых тринитроновых лазера, способных пробить броню любых танков. Кроме наших. И когда на полигоне искали броню, которую эти лазеры не смогли бы пробить, то пришлось из Севастополя спецрейсом доставить броню с авианосца. И Сережка отвечал за точность прицеливания. Ка-ак бахнет! Вертолет отбросило в сторону, он начал падать.

- А Сережка бросил свой пост, кинулся к штурвалу и выровнял машину, - серьезно продолжил Игорь.

- Да... - недоуменно сказала Таня. - Откуда ты знаешь? Он еще никому не рассказывал... Хотя, может, по спецканалам...

- Таня, ты знаешь, что такое тринитрон? - спросил Игорь.

- Это такая электронная пушка для лазера. А что, это секретные данные?

- Да нет. Есть сведения, что на них кинескопы делают. Кинескоп - это...

- Это в телевизоре, я знаю. Ты думаешь, я вообще ничего не соображаю? Как на первом курсе, так и совсем глупая?

- Конечно же нет, ни в коем случае. Тем более, что в твоем меде и на последнем ты этого проходить не будешь. Кстати, броню хоть пробили?

- Нет. Немного не хватило мощности. Теперь Сережка будет переделывать эммитер. Это такая штука, которая испускает лучи, самая главная в тринитроне. Хотя ты, наверное, в курсе. Да?

- Наверное, это какая-то другая конструкция, - ответил Игорь. - Это же не совсем по моему профилю. У меня так. Сейчас я делаю блок, который принимает секретный сигнал, посланный вражеским командованием. То есть принимает его антенна и приемник, это делают другие отделы, но они работают на меня, в смысле на мой блок. Враги стараются этот сигнал замаскировать, спрятать за всякие шумы, шорохи и помехи, и мое дело - отсечь все ненужное и вытащить этот сигнал. А дальше этот сигнал анализируется встроенным компьютером, расшифровывается. И если этот сигнал тот, которого все ждут - сама понимаешь, какой, - то приводится в действие контризлучатели, которые начинают посылать тот же сигнал, но с перевернутой фазой. И по принятию такой смеси сигналов она не знает, что делать - это или наоборот - и взрывается. Наши победили.

- Кто - она взрывается?

- Звезда Смерти.

Она снова расмеялась.

- Нет, это просто великолепно! Как это у тебя так получается! Думаешь, я не знаю, что Сережка врет? Знаю отлично. И что он там будет работать только до вступления в партию и получения направления в партшколу. Ему все это устроят... Но он так рассказывает, что его слушаешь, открыв рот, и другим рассказать не стыдно. Ведь ты же почти поверил, как он там на испытаниях, да? А ты сразу показываешь, что все это выдумка. Может, ты и прочее придумываешь? И про диссертацию, и про изобретения, и про публикации в журналах?

- Нет, Таня. Просто так я ничего не придумываю. А когда придумываю, то рассказываю так, чтобы всем было ясно, что это игра. И чтобы никто не попадал в смешные ситуации, пересказывая мои сочинения.

- Ну... Так скучно. Я привыкла играть так, чтобы забывать обо всем на свете... Как там, кстати, твоя диссертация?

- Пишется. Самое смешное, что именно пишет-ся - сама по себе. Технология такова - берешь свою разработку и придумываешь, что в ней похоже на изобретение. Находишь штук тридцать таких моментов. Посылаешь на все это заявки, включив в авторы, естественно, своего начальника и начальника начальника. Где-то треть заявок проходит сразу, потому что чиновнику из патентной службы лень во всем этом разбираться. Изобретения секретные, никто не проверит... Потом пишешь собственно диссертацию - все то же самое, только чтобы связно и листов побольше. Одновременно сдаешь кандидатский минимум - английский, историю КПСС. При заинтересованности начальства - проблем никаких. Потом защита, плавно перетекающая в попойку всей комиссии. Из-за чего эта защита всеми и устраивается. Это самый сложный момент, так как нужно много денег. Вот и все. Эскалатор. Стал на первую ступеньку, и жди, когда будешь наверху.

- Опять выдумываешь, - неуверенно сказала Таня.

- Конечно, выдумываю. Иначе было бы совсем неинтересно.

Таня зябко поежилась.

- Ты так говоришь... Это словно когда вокруг холодно, и сыро, как сейчас, а ты думаешь, что тепло. Или, точнее, наоборот, вокруг вроде тепло, жить можно, а ты считаешь, что холодно и сыро. Ты меня понимаешь?

- Наверное, да, - осторожно сказал Игорь. - Наверное, мне природа не дала теплой и прочной шкуры, чтобы не чувствовать холод и сырость. Поэтому там, где прочим можно жить, мне неуютно. А может быть, и многим неуютно, просто они привыкли играть в тепло, забывая про все на свете...

О чем я говорю, подумал он. Это же все не то, это я себе должен так говорить. А ей надо сказать что-то хорошее. Чтобы она снова засмеялась. Мне так нравится, когда она смеется. А я пытаюсь вывалить на нее свое состояние, заранее зная, что она не поймет...

- Ты философ, - сделала вывод Таня. - Из обычного разговора делаешь такие выводы, от которых... просто мороз по коже. Я тебе завидую.

- В чем? - искренне удивился Игорь.

- Этому философскому подходу. Ты всегда так спокойно ко всему подходишь. Словно видишь то, что за всем этим стоит. Спокойно и уверенно. И я бы хотела так жить - спокойно и уверенно. Но не получается...

Игорь промолчал. Знала бы ты, как спокойно и уверенно я живу... Но лучше тебе этого никогда не узнать. Впрочем, тебе этого в любом случае никогда не узнать...

- Ты не написал ничего нового? - поинтересовалась Таня. - Ведь все вещи, что ты давал мне прочесть, написаны еще бог знает когда. А так интересно ты пишешь...

- Подлизываемся?

- Конечно! Твой "Вокзал" девчонки в институте друг у друга выдирали, лишь бы только скорей прочесть. Ну, а я, естественно, снисходительно улыбалась... Ты уже там легендарная личность.

- И для поддержания этого ореола с меня требуется еще и еще нового...

- Конечно!

- Давай я тебе стих прочитаю, - предложил Игорь. - Сегодня написал. Тем более, как раз мимо фонаря идем...

- Давай!

Игорь достал блокнот, нашел нужную страницу.

- А ты наизусть не помнишь?

- Нет. Слушай.


Пусть оставшийся путь все короче,

Я стремлюсь за рассветом опять.

В темноте наступающей ночи

Не хочу я тебя потерять.


Но пока ты на этой планете,

Среди тех, кто еще уцелел.

Ты -- последняя правда на свете,

Что не взята еще на прицел.


Ты -- последняя весть о просторе,

Там, где стены мира тесны.

Там, где нет теплоты во взоре,

Ты -- последняя память весны.


Ты -- последняя искорка света

Посреди шевелящейся тьмы.

Ты -- последний листик из лета

На краю ледника зимы.


Ты -- последняя из фантазий,

Та, которой я жить обречен.

Ты -- последняя ниточка связи

Двух миров. И двух времен.


...


Ты -- звезда, что видна пред рассветом,

Даришь мне драгоценный свой свет.

Никогда не забыть мне об этом.

Ты -- единственный путь в бездне лет.


- Здорово, - шепотом сказала Таня. - На самом высоком уровне.

- Да нет, - возразил Игорь. - Не на самом. Не умею я писать, а стихи - вообще. Знаешь, сколько здесь ляпов? Невооруженным глазом видно. А менять уже ничего не хочу, боюсь, смысл уплывет.

- Не вижу никаких ляпов. Прекрасные стихи.

Игорь выдрал из блокнота страничку.

- На, бери. Покажешь девчонкам в институте.

- Ой, спасибо! А как же ты? Ведь не запомнил же...

- Теперь я тебе их прочитал. Значит, запомню навсегда.

- А... вот там "ты" - это кто?

Она надеется, что я скажу - ты, подумал Игорь. Господи, как легко было бы это сказать!

- Не знаю. Просто так. Придумалось. Но этот стих и про тебя тоже, - торопливо добавил он.

- Понятно... - Она разглядывала листок. - А тут сбоку написано - эм-эм.

- Это Манфред Мэн. Просто я вспоминал эту мелодию, когда придумывал это стихотворение.

- А то можно подумать, что оно посвящено этой эм-эм.

- О майн готт! Давай я зачеркну. Своей ручкой.

- И чернила тут расплылись, как будто от слез...

- Дождь. Писал на улице... Поэтому и не пишу ничего длинного. А то будет обидно - дописал до конца страницы, а начало уже размылось и забылось.

- А ты дома пиши...

- У меня нет дома. Я живу в общаге.

- А почему ты никогда не приглашал меня в гости? - спросила вдруг Таня. - Я так замерзла... Давай зайдем к тебе, я согреюсь. Чаем меня угостишь. Я тебя столько раз угощала!

Игорь покачал головой.

- Нет, Таня... Там нет места, чтобы попить чаю. Я же тебе говорил - я там только ночую.

- Опять выдумываешь. Что, я, в общагах не была? Позавчера мы к Светке в гости ходили. Мыша была, Славка, Рустик еще, ты его не знаешь. Тебе звонила на работу, а ты уже ушел. Так там быстро пирог испекли и чай пили.

Игорь попытался представить себе Таню в своей комнате, и не смог. Они принадлежали разным мирам. Единственной связью этих миров был он сам.

- Я бы и сейчас не возражал, если бы ты меня снова угостила, - мысленно скрипнув зубами, сказал он. - У тебя теплее...

- Да я не могу... Там Славка с Мышой. Потому я за конспектами и пошла... Понимаешь?

- Понимаю.

Они дошли до площади и стояли сейчас на автобусной остановке. И Игорь почувствовал, как между ними прошла стена. Стеклянная, невидимая стена. Таня здесь, рядом, но в то же время за миллион миль, и это расстояние непреодолимо.

- Такие дела, - грустно сказал он.

Подошел автобус.

- Ну, я поеду, - сказала Таня.

- Счастливо, - ответил Игорь. - Не скучай.

Веселись и ни о чем не думай, чуть не добавил он.

- Да я и не буду скучать, - рассеянно отозвалась Таня. - К Сережке зайду...

Она уже была не с ним, а далеко-далеко. В другой игре... Она зайдет к Сережке, и они будут пить чай, а потом целоваться, чтобы не было скучно, как бывает иногда скучно дочери секретаря парткома крупного предприятия. И ничего тут не изменишь.

Он проводил взглядом автобус. Счастья тебе, Таня...

Сразу же поднялся, а может быть, просто стал заметен холодный ветер. Чепуха, подумал Игорь. Он шел обратно к парку и вспоминал каждое ее слово, каждое движение. Чтобы запомнить навсегда, потому что больше помнить будет нечего.

А что бы смог я сделать, будь немного другим? Пришел бы с ней в общагу. Поиграв мускулами, разогнал бы всю эту кодлу, некоторых вынеся на кулаках в коридор, некоторых отправив в окно с восьмого этажа. Ноги, торчащие из-под кровати, вытащил бы и кинул в сортир. Ты великолепен, воскликнула бы Таня. Пустяки, скромно отмахнулся бы я. И мы сели бы за этот же стол, и стали бы жрать недопитую водку, закусывая недоеденной кабачковой икрой... потому что ничем другим в том мире просто нельзя заниматься. И трясина бы окончательно сомкнулась и над моей, и над ее головой... Как все это противно!

Но что же остается? Почему никак не удается сказать самому себе, что же я могу сделать здесь и сейчас?

Он уже давно пересек холодный мрак Трех Мостов и снова шел по парку. Теперь здесь было уже совсем темно, тропинка только угадывалась под ногами. Впереди горел сиреневым светом одинокий фонарь. Что-то шевелилось у его основания, невидимое в тени. И только когда Игорь подошел ближе, он понял, что это большой коричневый зверь со сплющенной мордой и оскаленными клыками. Из пасти зверя свисали клочья пены.

Вот так, подумал Игорь. Он не испугался, как ни странно, он даже почувствовал облегчение. Сейчас этот зверь кинется на него, и будет драка. Человек против Зверя. Только бы не подставить горло... Он вдруг ощутил небывалый прилив решимости и злобы, и, не сбавляя шага, повернул в сторону собаки. Еще два шага, и... Но зверь вдруг метнулся в сторону и исчез в темных кустах, только слышался хруст веток, словно псина ломилась сквозь кусты напролом.

Игорь отошел в тень дерева. Спокойно, только спокойно, говорил он себе, чувствуя, как уходит это необычное состояние, как колотится сердце. Я сам только что был похож на зверя. Еще немного, и я стал бы зверем. Так нельзя, нельзя ни в какой ситуации, разве что только другого выхода уж совсем нет... И эта псина совсем не виновата, что родилась такой, и что бродят в ее крови инстинкты добытчика и воина. И не виноваты люди, что их воспитали немного не так, как хотелось бы мне. Виноват только я сам, что не могу быть до конца тем, кого из меня делает ситуация, и более того, такое свое изменение я считаю просто предательством. По отношению к самому себе. И хоть это печально, и означает, что везде я буду слегка лишний, в любой компании я буду сидеть с краю, при малейшей возможности уходить от любого действия, но, видимо, другой возможности нет. Пока нет... Пока не проснется Зверь. Пока я не смогу убедить себя, что все эти рассуждения - сплошная глупость, ненужная рефлексия, просто философский уход от ответа на вопросы жизни. Пока я не забуду все, что я люблю и все, что я хочу...

Что же я хочу?

Парк закончился, и он шел по улице, освещенной оранжевым светом натриевых ламп. Ему нравился этот цвет, и было ему уютно в пустынности вечернего города, наполненного дождем и холодным ветром. Всего этого можно было не замечать, всем этим можно было пренебречь, ощущение свободы вновь захватило его и позволило погрузиться в свои размышления. Можно было думать не торопясь, пробуя на вкус каждую мысль, переводя ее из неясного ощущения в конкретность правильно выстроенных слов. Можно было писать книгу где угодно, даже не имея перед собой листа бумаги, и тут же ее читать, и испытывать легкое сожаление от исчезающих навсегда фраз, ценных точно так же, как некоторые мгновения ценны уже тем, что никогда не повторятся...

"Приходит время, и я в который раз задаю себе один и тот же вопрос - что я хочу? К чему стремлюсь, зачем кидаюсь из стороны в сторону, чего не могу найти в этом мире? Но, "пытаясь сказать о главном, я рискую говорить о том, что его окружает", о его следствиях, о том, в чем это выражается в нашем мире. Может быть, оттого, что "есть мысли, которые самому себе сказать небезопасно". Может быть, оттого, что "слов таких еще нет на земле".

Я бы хотел быть тем, кем я никогда не был и не смогу стать, иметь то, что почти не имел и иметь не буду. Мне хочется попасть в светлый мир, яркий полдень летнего дня, стать, не вникая в частности, крупинкой, молекулой этого праздника жизни. Чтобы были близкие, желающие мне добра и в то же время понимающие, какое добро мне необходимо, смотрящие на меня как на человека, живущего сейчас ради светлой жизни, уважающие меня как человека... Чтобы были друзья, в которых я был бы весь, без остатка, и они были бы все во мне. Чтоб было бы по кому сверять свой шаг. Чтобы были сказки и предания, на которые я мог бы опереться. Чтобы мир имел тайны, заброшенные уголки, уходящие корнями в глубину истории. Чтобы было дело, наше дело, достойное нас, потому что только мы смогли бы его сделать. Чтобы даль была чиста и беспредельна, и не было бы на краю горизонта холодного дыхания зимы, за которой ничего нет. Чтобы не витали в воздухе призраки ракет и терроризма. Чтобы вечерами звездное небо было близко к земле и постоянно напоминало бы нам о своем существовании. Чтобы люди любили и уважали друг друга больше, чем себя, чтобы мелочи не выпастали в их глазах выше самых высоких гор.

Я хочу меньше смотреть внутрь себя, но больше видеть себя, как в зеркале, в окружающем меня мире.

Я хочу непрерывной революции, возрождения, вечного праздника света человеческого оптимизма и веры в себя. Чтобы каждый распахнул свое сердце. Чтобы в глубине души не таился мрак. Чтобы все проблемы были вне человечества.

Но все эти "я хочу" разбиваются вдребезги о реальности нашего мира. Вокруг льются слезы и кровь, и еще больше людей просто страдают молча. Тьма сгущается. Война практически неизбежна. Но и если ее не будет, ничего не изменится. Даже больше - война против Человека уже идет. И ведет ее тоже человек. И обе стороны деградирют, исчезает все накопленное ранее цивилизацией, и что приходит на смену? Эгоизм и ненависть, Зверь рычит за дверью... Реальность отвергает все прогнозы: надежды не сбываются, а опасения перекрываются в тысячи раз. И фантазии Оруэлла померкнут перед грядущей тьмой. Да, то общество отжило свое. Оно будет катиться дальше к своей роскошной гибели. Но его дыхание слышно и здесь. Те же сорняки растут и на нашей благодатной почве. Кто сказал, что наша цель - благосостояние? Целью может быть только Человек, иначе поворот к античеловеку неизбежен.

Какого человека мы взращиваем? Вернее, какому мы позволяем вырасти? "Создаваемый вами тип человека меня не интересует". А наступит время, и он, отодвинув лозунги, просто займет свое место у руля, и "история прекратит течение свое".

Чтобы не изменить своим идеалам, я должен сделать все, чтобы изменить мир. Я должен думать о Идущем Следом. Я должен забыть о своих мечтах ради их исполнения, вступить на путь вечных компромиссов и деградации, помня только об одном - приблизить мой светлый мир, пусть даже жить в нем не придется. Если надо убрать грязь, не думай о чистоте рук. Но если я их потом не отмою? Если я просто забуду о конечной цели, ступив на эту дорогу?

Я вижу, что слишком слаб для такой задачи. Тогда нужно будет судить людей, а я не вижу за собой этого права. Ибо не могу разучиться их уважать, уважать их право на заблуждение. Поэтому я не могу перестать делать ошибку за ошибкой, не могу сократить пропасть между желанием и необходимостью. Не могу принять законы толпы, чтобы войти в нее. Не могу увлечь ее за собой, потому что мои мечты - за горизонтом ее представлений. Я бы мог обращаться к возможным спутникам, чтобы вырвать их из толпы, но такую жизнь, как у самого себя, я не могу пожелать даже врагу...

Я не могу изменить этот мир.

Я не могу приспособиться к этому миру.

Я не могу убежать из этого мира.

Что же я могу? Что же я могу?

Я теряю самое дорогое, что у меня есть - время. У меня его почти не осталось. Я хочу невыполнимого - построить дворец и жить в нем с самого рождения.

Мне остается метаться из стороны в сторону. Где найти хоть что-то? Там? Или там? Как вернуться? Что делать? Как вернуться? Хотя бы вернуться! Хотя бы...

Ненадежна она, эта последняя надежда. Надежда на чудо. И закрадывается одна страшная мысль - все напрасно. Все тщетно. Не будет освобождения. Ни для кого. Впереди сияет звезда - это свет будущего полдня или термоядерного взрыва?

Жизнь - безумие природы. Разум - шизофрения жизни. Все выворачивается наизнанку, тьма ползет из-за углов.

Эй, вы, несчастные и счастливые! Имеющие и теряющие! Волею случая прошедшие вблизи идеала, чтобы потом всю жизнь терзаться его прошлой близостью! Что вы сделаете с миром? Не верю, что он безнадежен!"

Внезапно очнувшись от размышлений, Игорь понял, что ведомые каким-то подсознательным автопилотом ноги вывели его к вокзалу. Вот и решение всех проблем, подумал он. Он уже и не сомневался, что на путях стоит его электричка. Уехать. Пусть это паллиатив, пусть потом будут неприятности на работе, всегда можно что-то придумать... Несколько дней жить дома. Ни о чем не думать, только наслаждаться покоем...

Уже приняв решение, он подошел к кассе - купить билет. Еще один вопрос мельтешил где-то на границе сознания, вопрос, связанный с ситуацией... Как раз до отправления оставалось несколько минут - ровно столько, чтобы не спеша дойти до вагона, не спеша выбрать скамейку с работающим обогревателем... ни о чем особенно не думая, просто стараясь отрешиться от всего оставляемого... Стать другим человеком, придти в себя, собрать себя заново из мелких кусочков чувств и размышлений... Вспомнить себя заново... Вот только тот вопрос все не давал ему покоя. Но он наконец-то его осознал его, - уже когда электричка дернулась, и, загудев, начала набирать ход. Почему он просто не бросит все здесь и не уедет домой - навсегда, распрощавшись и с надеждами, и с окружающим адом?

Не потому ли, что это изменит все вокруг него меньше, чем он ожидает? Не потому ли, что тогда ему уже не на что будет надеяться? И некуда будет возвращаться...

За окном мелькали огни города, расплываясь в бегущих по стеклу каплях. Игорь не стал отвечать на этот вопрос. Он открыл сумку, достал тетрадь и ручку. Можно было не торопясь записать все то, что произошло сегодня. Впереди была долгая - через всю ночь - дорога.


1987 (с) Alex Mustakis
Ростов, Таганрог



























 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"