Мустафин Владислав Маратович : другие произведения.

В ожидании милостей

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

Влад Мустафин

В ОЖИДАНИИ МИЛОСТЕЙ

Нищий мудрец

  
  
   "Помня о большом, не забывай о малом", - сказал мне один нищий, перегородивший мне путь на оживленной улице. Он запросил монету за свое поучение. Пришлось дать ему рубль. Я тут же забыл его слова, но вечером они всплыли в памяти. До отхода ко сну я размышлял, что они могут означать.
   Вероятнее всего, думал я, он советует, помня о своих делах, которые для меня, разумеется, важнее всего на свете, не забывать об остальном мире, на который мне иногда бывает просто наплевать. Тогда нищий прав только отчасти, потому что из остального мира, каким бы малым он мне ни казался, я все же вынужден временами черпать материал для своих рассказов.
   Если допустить, что нищий знает, чем я занимаюсь, то можно предположить, что он заботится о моем писательском кругозоре. Тогда его поучение переводится так: "О высоких материях писать-то пиши, но не забывай снисходить к пустяковым идеям и мелким чувствам". И тут нищий почти угадал. Конечно же, я рассуждаю иногда о высоких материях. И все же, когда обращаюсь к бумаге, на нее ложится одна пустяковина и мелочь.
   Моя беспокойная мысль и по-другому расшифровала слова бродяги. Возможно, он гениальный, хотя и непризнанный врачеватель, ставящий диагнозы на расстоянии. И он предупреждает меня, что проблемы с пищеварением, конечно, неприятны, но следует обратить внимание и на органы выделения (помня о большой нужде, не забывай о малой). Тогда опять промах: ни трудностей с одним, ни угроз со стороны других я, как будто, пока не ощущал, хотя прекрасно понимаю, что зарекаться не следует.
   В этот вечер я не посмотрел толком свою любимую телепередачу "Полный атас", не дочитал сказку Амадея Гофмана и не дописал рассказ о бедной старушке, потерявшей невинность.
   На другой день я вышел за хлебом и снова встретил вчерашнего мудреца. Он вплотную приблизился ко мне, так, что я ощутил его неповторимый запах изо рта, и с предосторожностями, чтобы кто не услышал, шепнул на ухо: "Товар на подходе, жди". Эти телеграфические слова были мало похожи на поучительный афоризм. Что немного разочаровало меня. Значит, подумал я, этот человек не проповедник и не врач. Я отделался от него полтинником, так как его сообщение на больше не тянуло. Я не дошел еще до магазина, как меня потрясла следующая догадка. А вдруг меня приняли за подпольного миллионера и пытаются дурацкими изречениями вывести из душевного равновесия. Сперва я даже вспотел от страха, а потом меня одолел истерический смех. На миллионера я не тянул. Мне самому впору было выходить на улицу с протянутой рукой.
   Я попытался забыть об уличном попрошайке, но слова его не давали мне покоя. Я предположил, что товар это книга, которую давно искал и не находил ни в одной библиотеке. Теперь она почти на складе и на днях ее выставят в книжном магазине. Можно было подумать, что товар это какая-то божественная мудрость, которой следовало приправить мои произведения, и которую специально для меня отправили какие-то ангелы. Она вошла уже в земную атмосферу и, хотя медленно, но верно, приближается к месту назначения. И много еще я сделал предположений, таких, что о некоторых и упоминать неудобно. Наконец, мои размышления прервала догадка, что меня с кем-то путают. Тогда я расслабился, позубоскалил над собой, обругал нищего и лег спать. Ночью мне приснилось, что у меня в квартире стоят сундуки с золотом. Я их открываю, пересыпаю в ладонях старинные монеты и произношу монолог Скупого рыцаря. Звонят в дверь - принесли бандероль. Разрываю нетерпеливо оберточную бумагу. В руках держу книгу, название которой помню смутно: то ли "Золотой теленок", то ли "Бедные люди". Возвращаюсь к сундукам и замечаю, что через балконную дверь входит актер Зиновий Гердт, в смешной шляпе и с черными манжетами. Трескучим голосом он сообщает, что я жалкая, ничтожная личность. Я печально качаю головой, соглашаясь. Проснувшись в холодном поту, я огляделся и было обрадовался, что от Паниковского и духа не осталось, но тут же огорчился, так как вместе с ним исчезли и сундуки.
   Утром вдруг нестерпимо захотелось полакомиться манной кашей. Так проявлялась у меня иногда тоска по менее ответственным периодам моей жизни. Молоко в холодильнике прокисло еще в мае. Пришлось прогуляться перед завтраком. Бочка с молоком стояла в ста метрах от дома. Я пробирался к ней потайными тропами. Вдруг передо мной возникла оборванная фигура и сказала: "Радуйся, ты выдержал испытание. Твой час грядет. Сегодня ты заснешь посвященным". От обилия информации у меня закружилась голова, и я отдал прорицателю последнюю пятирублевую монету, на которую собирался купить молока. На завтрак пил чай с сухарями. Весь день был одержим противоречивыми чувствами. Меня радовало, что я выдержал испытание. Хотя в чем это испытание заключалось, я мог только догадываться. Совсем было хорошо, что грядет, наконец, мой час - давно пора. Но мучила меня загадка, куда именно меня посвятят и по своей ли воле я усну посвященным или меня усыпят насильно в качестве культовой жертвы. Я с тревогой ждал вечера. Никто не явился меня посвящать, и я лег спать непосвященным. Было немного обидно, хотя радовало, что я все еще живой.
   Все последующие дни свои прогулки я совершал по сложным маршрутам. Желая запутать поднадоевшего нищего, я сам терял ориентацию и в блужданиях по городу проводил много часов. Благо, времени у меня было навалом. Попрошайка исчез из моей жизни ненадолго - на полтора дня. Он приноровился к моим замысловатым траекториям, и хитрости мои стали бесполезны. Я с сожалением расставался с полтинниками, все чаще заменяя их гривенниками и пятаками. Нищий, заметив, что из меня много не вытянешь, начал халтурить. Он сообщал заведомо ложные сведения или давал явно бессмысленные советы. Чего стоят, например, такие его поговорки: "народ стонет, а контора пишет", "гляди во все четыре", "настрой ухо на правильную волну". Я все же по вечерам по привычке анализировал их, хотя понимал, что не следует этого делать, чтобы не свихнуться.
   Однажды мой бродяга напросился ко мне на обед. "Есть хороший повод", - подмигнул он. Не умея отказывать людям, я ответил, что буду ждать его завтра, в два часа.
  
  
  
  

Благотворительный обед

  
  
   Нищий пришел в два часа, минута в минуту, выбритый, в торжественном костюме, правда, порядком износившемся, с какими-то медальками на груди. С меню я не стал мудрствовать. Пожарил кругами молочную колбасу и отварил макароны. В холодильнике еще застоялась бутылка с темно-желтым самогоном. Были еще соленые огурцы. Огурцы и самогон мне дала мама. На колбасу занял у отца, пообещав вернуть за неделю до его пенсии, когда обычно у него кончались деньги. Я часто давал такие обещания, но не помню, чтобы хоть раз их выполнял. И не потому, что был безответственным.
   Старик остался доволен. Он съел свою порцию колбасы, попросил еще добавки, расправился и с добавкой, и пришлось, чтобы он насытился, еще дорезать оставшийся кусок, который я надеялся растянуть на неделю. Самогон утекал в его нутро так же стремительно, как вода утекает через унитаз в трубу. Наблюдая, как он голоден, я свои рюмки пил наполовину. Хотя и сам был выпить не дурак. Мой гость беспрестанно говорил, оттого часто давился, и я вынужден был предупредить его, что разговоры во время еды мешают правильному пищеварению.
   Поднимая первую рюмку, он поздравил себя с переменами в своей жизни, а меня - с освобождением от назойливых попрошаек. Вероятнее всего он прекратит нищенское существование. Дело в том, что он в молодости любил погулять, благодаря чему нажил неисчислимое количество незаконнорожденных детей. Он их никогда не видел и не надеялся когда-нибудь познакомиться с ними и вдруг на днях дал о себе знать один из его сыновей. У него есть жена, двое детей, живет он в пятикомнатной квартире, ездит на дорогой иномарке, занимает высокооплачиваемую должность. Валя или Галя, - моему нищему особенно дорога была память о ней, хотя он подзабыл ее имя, - полмесяца назад почила, а перед смертью призналась сыну, кто его настоящий отец. Не тот, кто считался им и скончался восемь лет назад от похмелья, а другой человек, еще живой, но нищенствующий, побирающийся в сорок третьем квартале и ночующий то ли в подвале, то ли на чердаке. То есть мой нищий. Никогда бы она не открыла этой тайны, если бы ее до глубины души не тронуло животное существование настоящего отца ее единственного сына Андрюшеньки. Андрюшенька, движимый сыновним долгом, отыскал отца и пригласил жить у себя, в пятикомнатной квартире, в отдельной комнате с телевизором, под призором снохи, отдыхая, играя с внуками. Вот на таких радостях мой нищий и напросился ко мне на прощальный обед, желая отметить это дело. Меня он почитал за своего благодетеля. Я понимал, что те полтинники и пятаки, которыми я его одаривал, не могли повысить его благосостояние, но принимал благодарность с удовольствием.
   Мне, безусловно, было интересно, что означали его изречения. На мой вопрос бывший нищий ответил так: "Вот это другая причина, почему я сижу у тебя дома и распиваю эту замечательную настойку. Я же знаю, что ты мучаешься в догадках: что же этот мудрый человек имел в виду, что же этот мудрый человек имел в виду? Сейчас я разрешу все твои догадки и сомнения. Мои слова ничего не означали. Я говорил по наитию, то есть, что в голову взбредет. Надо же было как-то вытягивать из тебя монеты. Молча протянуть руку - это не по мне, это ниже моего достоинства. Я как бы поучал тебя, или сообщал важную весть, и тогда было не так стыдно принимать милостыню. Приходится вот так крутиться, иначе наших граждан не расшевелить. К слову, никто, кроме тебя, мне не подавал". Я был изумлен и обижен таким ответом. Я хотел было уже выгнать гостя ко всем чертям собачьим, но вместо этого налил до краев очередную рюмку и нарезал последний огурец. Дальше выяснилось, что он осведомлен, чем я занимаюсь. Он отозвался о сочинительстве, как о гиблом деле, но пообещал помочь с публикацией моих произведений. Я, разумеется, удивился и поинтересовался, каким образом он поспособствует моему литературному успеху. Он сказал, что его новоявленный сын что-нибудь придумает. Нищий посоветовал первым делом устроиться на работу, чтобы иметь средства к существованию. "Помня о большом, то есть о писательском долге, как о главном долге твоего жизненного пути, не забывай о малом, то есть о хлебе насущном, - сказал он. - А то как ты живешь? Где твоя семья? На что ты годишься, если не можешь прокормить собственную семью? Ничего, сыну скажу, он подыщет тебе хорошую должность". На прощание он еще раз поздравил меня с тем, что я выдержал испытание, что я уже посвящен, и заверил, что мой час грядет.
   После благотворительного обеда нищий навсегда исчез из моей жизни. Он зарекомендовал себя пустомелей, и я особенно не ждал, что его сын заинтересуется мной. Дня через два зазвонил телефон.
  -- Владимир Михайлович? - сказала трубка.
  -- Да, а кто это?
  -- Это Андрей, сын одного вашего знакомого.
  -- А, понимаю. Андрей, а как по отчеству?
   - Можно просто по имени, я не считаю себя важным человеком, тем более, что я собираюсь поменять отчество. Приезжайте в фирму "Ювентус". Здесь поговорим. Рукописи свои захватите. Приезжайте прямо сейчас, Свердлова, пять. Это возле вокзала. Подниметесь на второй этаж и заходите в кабинет директора.
   "Лед тронулся", - сказал бы кое-кто на моем месте. Я, правда, повторял эти слова про себя, но в перемену своей судьбы не верил.
   Сначала я оделся в свой единственный костюм. Застегнув пуговицы дрожащими пальцами, я тут же стал разоблачаться, потому что не могли же мне предложить должность, соответствующую моей лучшей выходной одежде. Надел застиранные голубые джинсы, футболку и легкую куртку с пятнами от краски. Сложил отпечатанные на машинке рассказы в папку. На Свердлова, пять, отправился пешком. Контору фирмы "Ювентус" отыскал без особого труда. За столом директора сидел парень лет двадцати семи-восьми.
  -- Мне бы Андрея, - сказал я.
  -- Это я. А вы Владимир Михайлович? - сказал директор и протянул мне руку. - Отец передает вам привет.
  -- Спасибо, передайте и ему от меня.
   После приветствия мы сразу приступили к делу. Андрей признался, что наслышан о моих трудностях и желал бы мне помочь. Свое участие во мне он оправдал тем, что доверяет своему отцу, который усмотрел во мне недюжинный талант, хотя меня и не читал. Андрей предложил сотрудничать.
  
  

Приложение 1.

Лариса

Отступление не к месту.

Подслушанный внутренний монолог

   Зачем был весь этот обман? Такое унижение думать, что тебя еще любят, раскрывать всю душу, и не только душу, но и кое-что поценнее. Оказалось, что почти два месяца мы встречались без взаимного чувства. С моей-то стороны было такое чувство, какого он не заслуживал, а вот он лгал мне целых два месяца. Разыгрывал из себя страстно любящего, не хотел меня расстраивать, видите ли, а сам в эти минуты думал о другой. Ну и пусть. Вспомнит еще обо мне. Уж вряд ли молодая жена любит его так, как я. Не оценил он моей любви. Будет еще себе локти кусать. Будет названивать и дышать в трубку. А я ему прямо в трубку кукиш покажу. Боже, палец какой желтый! Поменьше бы курить. Как же тут не закуришь, если других радостей в жизни не осталось.
   Где только отыскал свою суженую? Все дома сидел, на свидание невозможно было вытащить. И вдруг женится. От такой новости меня как будто чем тяжелым по башке стукнули. Как слышу слово "тяжелый", вижу член мужа. При его росте иметь такую дубинку - просто уму непостижимо. Зато у любимого он почему-то смешного размера. Хотя это не мешало ему иногда доводить меня до исступления, в смысле, до пика наслаждения. Представляю, как он пристает к молодой жене. Упрашивает ее, а она артачится. Два часа будет отмахиваться, отшучиваться, отбиваться. Наконец, соблаговолит разрешить стянуть с себя пижамные штанишки. Положит руки за голову, вздохнет, мол, поскучать придется две минуты. Да какие две - и полминуты для него достижение. А боевая готовность у него уже не та, истратил боевой пыл, пока боролся со строптивицей. Почему-то мне кажется, что она строптивица. Я сама в молодости была ею. Да и теперь я не прочь поиграть. Иногда я не даюсь, дразню его, чтобы просто посмотреть, как сильно он меня хочет. А когда прекращаю сопротивление, сладко ожидая того мгновения, когда он разорвет меня своим орудием, то оно уже повисло обиженное. Тогда приходилось исправлять ошибку со всем своим умением, а умения мне не занимать. Да, из него партнер, если честно признаться, неудобно выговорить какой. Ну, тут, конечно, если разобраться, есть и моя вина. Опыта у меня, конечно, хоть отбавляй. Но на что нужен опыт, если нет внешности. Вот лет пятнадцать назад мой коротышечный рост не так бросался в глаза, потому что и талия находилась выше бедер, а не как теперь, и груди до пупка еще не отвисали, и на лицо смотреть было не так противно. Что же я хочу, если старшая дочь уже невеста. На той неделе с женихом знакомила. А будущий зять и бывший любовник оказались почти ровесниками.
   В последнее время стала замечать, что мой изменщик оглядывает меня голую новым взглядом - оценивающим, разочарованным. Ясно ведь было, что разлюбил. Сразу надо было послать его к черту. Нет, тянула до последнего, дура, пока он не объявил, что у него вчера состоялась помолвка, и он уже не имеет морального права встречаться со мной. Как будто у меня было моральное право изменять мужу. Но ничего, позвонит еще. С женой когда еще наладится половая жизнь, да и наладится ли вообще, а тут пропадает притертая дырка, страждущая, не требующая ничего за эксплуатацию, кроме человеческого отношения к ее хозяйке. Люблю я его до сих пор, не знаю за что. Несмотря на его скрытность, скупость, черстводушие и так далее...
  
  

Член общества

   Вот еще в какую историю я попадал. Почему ее вспомнил, - потому что только что думал о себе, как о никому не нужном, никем не любимом человеке. Как только я оставил оплачиваемую службу в налоговой инспекции ради творческих занятий в затворничестве, меня в тот же день оставила семья. Жена собрала чемодан, одела дочку и ушла к своей матери. Изредка мы общаемся. Иногда я предлагаю забрать Леночку из садика, хотя он далеко от моего дома. Мы с ней долго гуляем, прежде чем привожу ее к бабушке. Не ухожу сразу, вглядываюсь цепким писательским взглядом в глаза жены, надеясь отыскать в них остатки нашей любви. Она прячет глаза. Если теща отсутствует дома, то жена обязательно предложит мужу поужинать, сжалившись над его непутевостью. А если жена задержалась на работе или ходит по магазинам, то теща тоже предлагает мне перекусить. Иногда я принимаю ее предложение и тогда угощаюсь супом с говядиной, чаем с блинами, байками о том, о сем, а самогоном хоть упейся. Но теща меня торопит, боясь упрека дочери, что меня встретили с незаслуженным гостеприимством. А если они обе дома, то мне ничего не перепадает. Есть у меня собственная мама. У нее я могу столоваться сколько угодно. Но я стыжусь делать это часто, потому что я неудачник. Конечно, ни мама, ни, тем более, отец, не напоминают мне о моих неудачах, но их негласный укор я ощущаю во всем: от пыльных искусственных цветов на столе до бормотания старенького телевизора, от тихого треска отстающих от стен обоев до противного скрипения дивана. Поэтому, притворяясь, будто у меня мало времени, так как мои дела начали подниматься ввысь, я стараюсь навещать родителей пореже.
   И вот, только что я думал о себе не очень хорошо, что никому нет до меня дела, как появился этот добрый старик в образе нищего, только вчера получивший в наследство от скончавшейся бывшей знакомой взрослого сына-директора фирмы, сноху-домохозяйку, двоих внучат и новое жилье в виде отдельной комнаты в пятикомнатной квартире улучшенной планировки, а сегодня уже подключивший этого сына в оказание помощи непризнанным писателям. Только что я думал о жене. О тех пяти годах ожидания, когда же она согласится выйти за меня замуж. О том времени, что мы прожили вместе, нажив прелестную дочку, маленькую квартиру и отсутствие взаимопонимания. О годе разлуки с семьей, в который я надеялся развить бешеную творческую скорость, но провертелся на холостом ходу, потому что без придирок жены и приставаний дочки я не столько выгадал времени для сочинительства и чтения, сколько потерял его на бесплодные переживания по поводу своей несчастной судьбы. Только что я думал о плохо складывающихся отношениях с женщинами, как вспомнилась Лариса, привлекательная когда-то женщина, лет на восемь старше меня, с двумя дочерьми и мужем, капитаном уголовного розыска. Я не знаю, за что меня, сутулого очкарика, скупого эгоиста и смехотворного любовника можно было обожать так, как это делала она. Непонятно, за что она ценила меня и пролила слезу, когда я объявил, что заимел законную невесту, которую уважаю и хочу видеть своей супругой и матерью своих детей, и что не мешало бы мне покончить со всеми внебрачными связями. Когда она проливала слезу, то попутно наговорила мне немало неприятных гадостей, но я, как будущий писатель, инженер душ, отлично понимал, что вся эта грязь льется на меня от страстной ко мне любви.
   Мы с Ларисой дружили два года с третью. Она, вероятно, чувствовала, что когда-нибудь нам придется перестать встречаться. Потому что, во-первых, нам может надоесть делать это, где попало и как придется. Во-вторых, она может одуматься и пожалеть, что одарила мужа рогами, и что вообще уделяет семье мало внимания. Тем более, что старшая дочь уже приводила жениха знакомиться с будущими тестем и тещей. В-третьих, что самое ужасное, она потихоньку стареет, и я могу просто бросить ее ради свежей и юной соперницы. Так вот, с приближением неизбежного расставания, Ларисе взбрело в голову или в какое другое место, родить от меня сына. Она призналась мне в сильном желании оставить обо мне память в виде живой души. Я не стал ее отговаривать, так как от меня не требовали никаких обязательств. Я мог изредка любоваться на свое создание, когда мамаша выводила бы его на прогулку. Мог делать какие угодно подарки, не волнуясь о том, как Лариса будет отчитываться в их происхождении перед мужем. Мне показалось заманчивым предложение обременить женщину и не нести за это ответственности.
   Лариса родила девочку. Я видел ее несколько раз, в том числе и в роддоме через окно, но как ни старался, не ощутил умиления или иного проявления отцовских чувств. Лариса успокаивала меня тем, что по научным наблюдениям, отцовские чувства начинают давать о себе знать только через год после рождения ребенка. Желая ускорить процесс созревания меня как отца, она находила множество схожих черт у нас с младенцем. Действительно, изгиб мочки уха, верхняя линия нижней губы и цвет ресниц в полумраке были у нас совершенно одинаковыми. Не дождавшись в себе всплеска родительских чувств, я расстался с Ларисой, чтобы жениться на девушке, которая пять лет меня промучила и, наконец, дала согласие соединить наши судьбы. В прошлом году, будучи со своей законной дочкой, Леночкой, в детской поликлинике, случайно встретил Ларису с незаконной Настенькой. Я чуть не зарыдал при мысли, что Настенька и Леночка никогда не узнают, что они единокровные сестры. Приглядевшись к своей внебрачной дочери, я заметил, что она почти точная копия с одной из своих старших сестер. А та, в свою очередь, глядит на мир глазами своего папаши, мужа Ларисы. Решив логическую задачу, я испытал сначала жар, а потом меня ударило в озноб. Стало очевидно, что Настенька не моя дочь, а капитана милиции. Было очень обидно, но трезво размыслив, я решил, что так лучше для всех. Пострадало только мое самолюбие. Ну, еще, может быть, Лариса огорчена, что не оставила памяти о любимом мужчине. Весь же остальной мир только выиграл оттого, что человек носит свою настоящую фамилию и папой называет своего настоящего отца.
   Да, тогда меня любили и даже желали от меня ребенка. И даже соглашались провести церемонию его зачатия в антисанитарных условиях, стыдно признаться, у мусоропровода в подъезде многоэтажного дома, - больше было негде. И не беда, что ребенок оказался не моим. Вспоминая то время, я прихожу теперь к выводу, что я на что-то гожусь, что я не совсем еще потерян для общества. Тем более, что вот на днях я получил работу. Помог мне совершенно случайный человек, бывший нищий, попрошайка. Я теперь сижу за компьютером и ввожу на собственную страничку в Интернете свои творения. Редакторы издательств, журналов, с жадностью просматривающие подобные странички, узнают обо мне, и тогда я потеряю покой от бесчисленных предложений опубликовать мои рассказы. Фирма "Ювентус", предоставившая мне компьютер, выплачивающая мне зарплату, получит свою долю от моих будущих гонораров. Договор заключен на год. Значит, двенадцать месяцев я проживу безбедно. Могу даже позвать обратно жену с дочкой. А потом опять неизвестность. Что делать, я избрал скользкую дорогу. Устоять на ногах почти невозможно. Но, в общем, я могу гордиться своей судьбой. Из произведений моих предшественников вычеркивали целые страницы. Их убеждали, что нечего и надеяться, что их напечатают в ближайшие сто пятьдесят лет. Им говорили: "знаешь, старик, мне нравится, как ты пишешь, но моя семья лишится кормильца, если я это напечатаю". Когда я впервые послал в журнал свой рассказ, я был уверен, что его опубликуют. Но из скромности был согласен на обстоятельное письмо с разъяснением недостатков моей вещи. Я получил записку в пять строчек, в трех из которых сообщалось, где и когда я могу получить свою рукопись обратно. После этого я посылал другие рассказы в другие журналы. Те оказались еще немногословнее. Они не удостоили меня даже телеграфной ленточкой с одним словом - "нет". Сделали вид, что ничего от меня не получали или что меня не существует. Похоже, я оказался круче своих предшественников.
  
  

Приложение 2.

Ольга

Отрывок неслыханного рассказа

   Однажды, это было весной, или, может, осенью, я упросила Володьку пригласить меня в ресторан. Он у Бабина работал в качестве бухгалтера. Хороший парень, добрый, мне он сразу понравился, и я решила, что он будет мне другом. Именно другом, тут надо различать понятия. Мужчин, понимая под ними ебарей, я имела тридцать три штуки. Это точная цифра, потому что на той неделе я делала переучет. Ошибиться я могла, ну, максимум, на два-три человека. Конечно, это не Бог весть какое достижение, я оцениваю себя по скромным параметрам. А что я хочу сказать, друзей, понимая под ними мужиков, помогающих тебе, понимающих тебя, не спрашивающих многого за помощь и понимание, таких друзей у меня очень мало. Если быть до конца честным в этом вопросе, то мужчин, относящихся ко мне именно в этом смысле, прямо скажу, нет. Был один, Ромка, но у него не достает одной руки и, частично, ума. Придурковатый он малость, короче, конченый полуинвалид. И вот другой - Володька. Не скажу, что он обижен природой. Если не считать плохого зрения и дефектов речи, то он даже видный парень. Что касается дефекта речи, то есть заикания, то его наличие даже добавляет ему обаяния. Благодаря этому недостатку, Володька малоразговорчив, поэтому я никогда не боялась, что меня перебьют, когда я рассказывала о себе. А рассказывать я люблю. Вообще такого слушателя, как Володька, я не встречала, хотя повидала в жизни немало. А что касается до очков, то они делают его интеллигентным до невозможности. Он работал у Бабина бухгалтером. Его профессия мне не нравилась, хотя я и любила обозвать его иногда бухгалтером-бюстгальтером и напеть популярную песенку "Бухгалтер, милый мой бухгалтер". Володька прямо таял, слушая в моем исполнении эту песенку. А почему профессия его мне не нравилась, потому что считала, да и многие согласятся со мной, что бухгалтер - мужчина второго сорта. Это и предопределило в какой-то степени выбор мной Володьки в качестве друга и никак не больше. Я сразу решила для себя, что пусть на больше он и не надеется. Тем более, с настоящими друзьями у меня напряженка. А что касается Бабина, то это был один такой козел. Это я потом узнала, что он известный в городе пидорас. Так называемый бисексуал. А сначала клюнула на его предложение развлечься вместе. Думала, не урод, остроумен, жены нет, президент фирмы, - так что нет причин не развлечься вместе. Да прогадала. Не учла, что он скряга и сволочь. Сколько претворяла в жизнь его эротические фантазии, он ни разу ничем меня не одарил. Ну, это на его совести. За свою фантастическую жадность сидит теперь, в смысле, мотает срок. А Володьку я увидела в кабинете Бабина, а как увидела, поняла, что он идеально подходит на роль дурака, то есть друга. С Бабиным я уже не трахалась. И фирму его уже разогнали. И Володька бухгалтером уже не работал А все еще мы виделись, разговаривали, поздравляли друг друга с днем рождения. И однажды я ему говорю: пригласи-ка меня в ресторан. Но я ошиблась в Володьке. Все они, мужики, одинаковые. Думала я: чего это он со мной возится, за какой интерес выслушивает рассказы о моих, как бы лучше выразиться, любовниках, что ли? За каким в рестораны меня водит? Это был наш второй поход в ресторан. В первый раз попали случайно. Скучновато было, а в остальном неплохо. Но что касается второго похода, то тут уж комментарии, как говорится, излишни. Короче, разгулялась я не на шутку. Бедный Володька потратился, да еще и девушку его увели. Так вот, думаю, чего это он со мной возится. А в ресторане поняла все. Короче, он не терял надежды попасть в список моих так называемых любовников. Разгадала я его потайные мысли и думаю: эх, думаю, Володька, дала бы я тебе, чего мне, жалко, что ли, да ведь тогда затеряешься ты в толпе, а так ты один, единственный друг. Нет, и Володька оказался не бескорыстным. И он мечтал о плате за свою дружбу. Просто стеснялся попросить ее сразу. Не оценил он своего привилегированного положения. Повел он меня в ресторан, потратился... А кто же знал, что встречу я в ресторане главную на сегодня, если можно так выразиться, любовь своей жизни. Никто не знал. Ни Володька, ни Артур. И я тоже не знала, хотя и догадывалась, что нельзя же все время довольствоваться черт те чем.
  
  

Неравный друг

   Делать больше нечего. Произведения мои через Интернет известны всему миру. Договор с фирмой на год. Зарплата ежемесячно. Вчера, чтобы уж я слишком не мучился от безделья, мне предложили помочь разгрузить машину "КамАЗ"-фургон. Потрудился с удовольствием. Размял кости. Почему бы иногда вот так не понапрягать мускулы, не пообливаться потом. Но, к сожалению, разгрузка машины заняла всего четыре с половиной часа. И снова делать нечего. Домой начальство не отпускает. А тут писать не могу. Мне необходима полная изоляция от внешнего мира. Чего достичь здесь очень трудно. То всякий сброд не в состоянии равнодушно пройти мимо моего кабинета. То меня самого тянет и тянет в приемную директора полюбоваться на секретаря Наташу и заодно пообщаться с ней.
   Работа в фирме "Ювентус" напоминает мне годы молодости, когда я трудился в другой фирме, носящей название "Интер", бухгалтером. У меня было высшее экономическое образование, но бухгалтерскому учету в институте мы уделили совсем мало внимания - даже меньше, чем такой экзотической мути, как гидравлика и термодинамика. Президент фирмы Бабин почему-то ухватился за меня, когда я пришел узнать, здесь ли требуется экономист-бухгалтер, согласно объявлению в газете. Ухватившись, Бабин не отпускал меня даже тогда, когда фирма перестала существовать. Он находил для меня учебники, нанимал опытных счетоводов. Поверхностно обучившись, я часто не знал, что еще необходимо сделать, и просто бездельничал. Так же, как теперь, общался с секретаршами, которые менялись каждые полтора месяца и были одна краше другой. Если начальство отсутствовало, то гонял шары на бильярдном столе, который стоял прямо за дверью моего кабинета. О писательской карьере я тогда не помышлял. Пытаюсь вспомнить, когда и при каких обстоятельствах я вдруг помыслил, что неплохо было бы заделаться писателем, этаким современным классиком или хотя бы модным властителем дум. Меня, конечно, с трех лет к отделу канцтоваров тянуло сильнее, чем к отделу игрушек. В десять я впервые испытал муки творчества, сочиняя сказку. А уже в девятнадцать я слыл признанным мастером эпистолярного жанра. И еще виртуозно писал объяснительные за какие-то провинности, и не только свои. Но вот писать серьезно, с осознанием своей выдающейся роли в истории русской литературы, я начал, кажется, в году памятном. Это был год неудачный. В самом разгаре была разлука с будущей женой. Мы тогда словно забыли друг о друге. Я нигде не работал. В налоговую инспекцию я пока не устроился. А Бабин находился под следствием. Меня в качестве свидетеля часто вызывали в отдел борьбы с экономическими преступлениями. Так что фирма "Интер" оставила не очень приятное впечатление. Хотелось скорее о ней забыть. В числе других причин забыть о ней мешала платоническая связь с Ольгой, пятым и последним секретарем бабинской фирмы.
   Эта Ольга походила на увеличенную модель детской куклы. Маленького роста, пухленькая. С пухленькими румяными щечками, которые она умела так надувать, что на них появлялись очаровательные ямочки. С пухленькими алыми губками, которые она умела складывать в умилительный бантик, когда улыбалась. С большими синими глазами, которым она умела придавать невинное выражение, когда это было нужно. С длинными кукольными ресницами, которыми она умела прелестным образом похлопывать. Можно было любоваться ею бесконечно. Она была мне симпатична. Я ей тоже. Хотя мы были разными. Мне в ней нравилась непосредственность. Она вела себя свободно: курила, сквернословила, переодевалась при мне, при мне же договаривалась с Бабиным и другими мужчинами об интимной встрече. Мной она не уставала восхищаться как замечательным другом. Наверно, потому, что я терпеливо выслушивал рассказы об ее любовных приключениях, а сам не набивался в герои ее романов. О себе я не особенно высокого мнения, а вот Ольга действительно была хорошим другом.
   Два раза она пыталась познакомить меня со своими подругами. Хотя я не просил ее об этом. Так она заботилась о моей личной жизни. У одной подруги мы посидели, неохотно распивая бутылку водки, скучно беседуя. Когда мы вышли от нее, Ольга сразу начала уговаривать меня вернуться. Она уговаривала меня всю дорогу, пока я малодушно не согласился. Ольгина подруга не хотела меня впускать, но впустила, показала фотоальбом, спящего годовалого сына, а когда я собрался уходить, даже не стала намекать, чтобы я заночевал у нее. После этого мы с этой Ольгиной подругой виделись только один раз, случайно, на улице. Притворились, что не узнали друг друга. С другой подругой Ольге, правда, не удалось меня познакомить. Однажды она позвонила мне и заплетающимся языком потребовала, чтобы я немедленно явился по такому-то адресу, не забыв, разумеется, прихватить с собой бутылку водки. Она задумала свести меня с одной прекрасной вдовой. Эта вдова, еще очень юная, пережила немало горьких минут в своей жизни, прошла через много нелегких испытаний, но на свою долю не жаловалась, на судьбу не обижалась, все у нее было: и большая квартира, и трое чудных ребятишек, не хватало только достойного ее близкого друга с серьезными намерениями. Я не люблю подобные сводничества. По-моему, они унижают людей, которых сводят. Меня не раз пытались вот так свести с кем-нибудь. И каждый раз я противился, даже не любопытствуя поглядеть на свою потенциальную невесту. Ольга два раза перезванивала, затратив на уговоры больше часа, но я был непреклонен. С вдовой я так и не познакомился. Ольге так и не удалось устроить мою личную жизнь.
   Кроме того, что слыл превосходным слушателем, могу похвалиться только тем, что два раза приглашал ее в ресторан. В первый раз мы просто шли по улице, нечаянно заметили светящиеся цветомузыкой окна ресторана, и в одну минуту приняли решение туда заглянуть. Мне понравилось, моя подруга скучала. Играла живая музыка, народу было немного. Кроме нас веселилась, кажется, только одна компания во главе со среднего пошиба крестным отцом. Крестного отца Ольга сразу узнала и тут же поведала мне подробности своей дружбы с ним. Закусывали мало, но пили много. Мы несколько раз дополнительно заказывали по двести грамм коньяка. Официантка попалась хорошая. Она забыла внести в счет последнюю порцию спиртного. Второе посещение ресторана лучше не вспоминать. Мы готовились основательно. Я долго выбирал галстук и решал, сколько взять денег. Ольга, когда я зашел за ней, ходила еще в мужской рубашке и без прически. Под рубашкой у нее были только голые пухлые кукольные ножки. Ожидая ее, я, с чувством собственного великолепия, помог ее сестренке с уроками. Всю дорогу до ресторана я ощущал себя неотразимым мужчиной. У магазина встретился полутрезвый Петр Петрович, бывший заместитель Бабина, выгнанный из фирмы за систематическое пьянство и бунтарское настроение. Он попросил у меня три рубля. Я дал их щедрой рукой. Он жадной рукой принял. В благодарность Петр Петрович предупредил меня шепотом, чтобы я от знакомства с этой особой, Ольгой, добра не ждал. Я засмеялся и сказал, что он не прав. Когда мы с Ольгой продолжили путь, она сказала, что зря я подаю типам, подобным Петру Петровичу. Она начала уже рассказ, как этот козел подступался к ней, ошибочно считая ее легкой добычей. Когда она дошла до своего любимого выражения, всегда произносимого с гордым возмущением: "как будто я свою письку на помойке нашла!", мы уткнулись в дверь ресторана. Что было за этой дверью вспоминать тошно. К Ольге кто только не клеился. То и дело приходилось отбивать ее при помощи заверения, что я являюсь ее законным мужем. На меня смотрели с жалостью. Какие-то покровители ресторана вежливо, но убедительно, попросили у меня денег. Я дал, потому что так было положено. За это меня не обидели и пообещали не трогать в будущем. Несмотря на то, что я оставил в ресторане все деньги, взятые, по моим расчетам, с большим запасом, я остался голодным, не очень пьяным и недостаточно повеселившимся. Но главная беда ждала меня впереди. С закрытием ресторана я вышел на улицу один, оставив подругу в туалете. Ольга появилась в сопровождении молодого человека кавказской внешности. Он прижал ее к стене и, дыша ей в лицо, стал с акцентом говорить пошлости. Ольга хохотала, как гиена. Я попросил ее оставить кавалера, взять меня под руку и идти домой, так как час был уже поздний, и наши родители станут беспокоиться. Ольга пообещала выполнить мою просьбу через минуту. Я подождал пятнадцать минут, после чего еще раз, более настойчиво, попросил спутницу отправляться до хаты. В ответ мне было предложено обождать еще минуту. Разобидевшись, я умчался прочь. На другой день Ольга умоляла простить ее. В свое оправдание она признавалась, что такого мужчину, как Артур, она в своей жизни еще не встречала. Я сказал, что не обижаюсь, и даже искренне поздравил ее с юбилейным, тридцать пятым, любовником. После этого случая мы перестали быть друзьями. Я об этом и не жалею.
   Еще хотелось бы добавить о том злополучном ресторане. После того незабываемого вечера с Ольгой, я проклял все рестораны на свете. Совсем недавно, прогуливаясь мимо того самого ресторана, я нечаянно заметил отсутствие занавесок на окнах. И эти окна еще были перепачканы чем-то белым, вероятно, известкой. Движимый противоречивыми чувствами, я вошел в знакомый зал и ужаснулся. От былого веселого многолюдья не осталось и следа. Вместо аромата фирменных бифштексов, мой нос ощутил противный запах строительной пыли. Удовлетворенно вздохнув, я уже собрался выходить, как в куче обломков кирпичей и штукатурки мой глаз заметил книжицу в зеленой обложке. Конечно, как писатель, я не мог пройти мимо и не поднять книгу. Она называлась "Книга жалоб и предложений". Это название поначалу меня разочаровало, но, ознакомившись с содержанием книги, я несказанно обрадовался находке. Я решил даже привести здесь полный ее текст, чтобы было наглядно ясно, какое это злачное место - ресторан. И тем хочу оправдать мое проклятье в адрес всех подобных заведений.
  

Приложение 3.

Ресторанная жалобная книга

Из настоящей жалобной книги, найденной в куче мусора

  
   Какая чистенькая, еще не заляпанная книжечка. Хочется писать в ней только аккуратным почерком. Чего не умею. Но попробую. Зачем пишу? Да просто, чтобы только попробовать, как скользит перо по этой белоснежной бумаге.
  
   Какой-то идиот испортил первую страницу. Зачем писать, если нечего? Думал, буду первым. Нет, никогда мне не удастся стать первым. Такова моя невезучая конституция. Хотел написать что-нибудь умное, доброе, вечное, чтобы последующие авторы равнялись на мою запись. А раз уж я не первый, то сойдет то, что в голову взбредет. Чего-то вашему ресторану не хватает. Как бы тщательно столы ни вытирали, одно пятно все равно оставят. Стулья приходится проверять на крепость. Водке, между прочим, тоже крепости не хватает. Душистый перец тоже не очень душистый. Соль недостаточно соленая.
  
   Никогда не пробовал такой вкусной курицы, как у вас. Смутное сомнение одолело: а курицу ли мне принесли или вдруг какого-нибудь рябчика. Вино также необычайного вкуса употребил у вас. И опять подозрение: вино ли это было или какое-то мартини.
  
   Всегда отыщутся подобные олухи! Подсунули ему испорченную курятину, вот и показалось очень вкусно, потому что никогда не пробовал тухлой курицы. В дорогое вино подлили самогону, оттого и необычный вкус.
  
   Катюша, я все равно люблю тебя. Вовик.
   P.S. Твой хахаль ест, как поросенок. Если выйдешь за него, замучаешься стирать за ним рубашки.
   Еще P.S. Катя, если тебе есть что мне сказать, напиши здесь.
  
   Прекрасное обслуживание. Отличная музыка. Превосходная пища. Здесь всегда торжественно-уютная обстановка.
  
   Кто написал такую чушь? Похоже, владелец ресторана. Не верьте ему, люди! Меня здесь всегда плохо обслуживают. За семь лет ни разу ничего здесь путного не поел. Язву только заработал. И обстановка здесь тоже угнетающая, потому что все бандиты города имеют привычку здесь ужинать.
  
   Чего ж тогда семь лет сюда ходишь, морда свинячья? Выбери другой ресторан.
  
   Хочу и хожу.
  
   Еще увижу тут, прикажу вышибить отсюда к чертовой матери.
  
   Напугал! Буду жаловаться.
  
   Попробуй.
  
   И попробую!
  
   Перестаньте изводить бумагу. Выясняйте отношения с глазу на глаз. Дайте лучше, я изолью душу. Не подумайте, что я наклюкался. Вовсе нет. Выпил совсем чуть. Где вы, женщины?! Почему за этим роскошным столиком я сижу один? Почему я один жру эту икру? Неужели не осталось желающих посидеть и пообщаться со мной? Мои карманы набиты деньгами. Мама мне в детстве говорила, что я хорошенький. Так куда вы все попрятались?
  
   За каким столиком сидишь? Я к тебе подсяду. Меня тоже одиночество достало. Нет друга, который бы заплатил за выпивку. Поговорим, пожалуемся друг другу. Меня Петей зовут, а тебя?
  
   Сколько видел ресторанов в кинофильмах! Ваш не похож ни на один. Как-то у вас всегда тихо. Ни мордобоя, ни перестрелок, ни ограблений. Скучно как-то у вас!
  
   Погулял хорошо. Бабки все извел. Даже занимать пришлось. И бабу мою увели. Не приду сюда больше.
  
   Дисмас - Гестасу. Караван прибыл. В тюках недостача. Жду приказа: закопать ли погонщика.
  
   Отзовитесь, у кого карманы набиты деньгами. У меня бабушка неизлечимо болеет, лекарства дорого стоят, а похороны еще дороже. О себе: почти натуральная блондинка, глаза большие и синие, губы соблазнительно полные, талия тонкая, бедра наоборот, наверно, уже больше 100 сантиметров, давно не мерилась. Нравится оральный секс, если что.
  
   Обратите лучше внимание на меня. Почему? Большинство клюнет на ваши набитые карманы, а мне надо только общения, потому что я хорошо зарабатываю, а живу одна. Не думаю, что наши отношения будут долгими, но один то вечер можно нескучно провести. Спросите Валю.
  
   Кому там мордобоя не хватает? У меня как раз кулаки чешутся.
  
   На днях в ресторане "У Александра Ивановича" злоумышленники заставили всех посетителей раздеться догола. Всех поодиночке сфотографировали. А на кухне ресторана "Зураби" обнаружили водородную бомбу. А полгода назад в "Харбине" случилось наводнение. Шестеро посетителей пропали без вести. Продолжать? Или будете молча наслаждаться скучным спокойствием под крышей нашего скромного заведения?
  
   Гестас - Дисмасу. Донесение получили. Прокуратор в недоумении. Погонщика пока не трогать.
  
   Все-таки я люблю тебя, Катерина. А твой, как ты его называешь, избранник, ведет себя неприлично. Засматривается на посторонних девиц. Один раз даже, как бы ненароком, погладил плечом задницу проходящей мимо длинноногой красавицы, вероятно, проститутки. Я сам видел. Владимир.
  
   Некрасиво ведешь себя, Вовик. Знай это. Катерина.
  
   Эх, вы, нашли, о чем вздыхать! Любви не существует. Я сам любил неоднократно и вполне авторитетно заявляю: любви на свете нет.
  
   Вы не правы, товарищ! Я еще ни разу всерьез не влюблялась, но точно знаю: любовь есть, надо только ее хорошенько искать и не проходить мимо нее.
  
   Следите, пожалуйста, кому положено, чтобы не использовали эту книгу для любовной переписки и не засоряли ее всякой чепухой. А я хочу заявить следующее. Официант, который чернявый и слегка кучерявый, с наглой такой улыбочкой, с золотыми зубами, хамил мне весь вечер, компрометируя меня перед моей дамой. А дама эта не какая-нибудь едва знакомая женщина, а моя невеста, на днях согласившаяся оформить наши отношения в загсе. И если она разочаруется во мне благодаря этому наглому официанту, то я подам на ваш ресторан в суд, так как жизнь моя тогда будет безнадежно испорчена. Потому что такой женщины, как та дама, с которой я находился за столиком, я больше уже не встречу по причине моего занудного характера. И тогда я останусь несчастным на всю жизнь по вине этого невоспитанного официанта.
  
   Вот же отличная бумага. А салфетки рвутся, проклятые. И на скатерти не попишешь - официант сердится. А если он не заметит, все равно ее с собой не унесешь - швейцар дотошный, как собака. А вдохновение одолевает. И что делать? Декламировать в микрофон?
   Бродили томно вы - да между столиков,
   Да развлекали вы - все алкоголиков.
   Тянули песню вы - меланхолично,
   А я смотрел на вас - весьма критично.
   Вы мне все видитесь такой далекой
   Звездой небесною, зеленоокой.
   Да как привлечь то мне ваше вниманье?
   Да чтоб отдались мне, да без ломанья.
   Тут, конечно, доработка требуется. Но уже сейчас хочется воскликнуть: ай да, Взбучкин, ай да, сукин сын! Моя фамилия - Взбучкин. Запомните это имя, господа.
  
   Мы тебя запомнили, Взбучкин. Если ты, волосато-носатая обезьяна, появишься у нас еще раз, ты сам свою фамилию забудешь.
  
   Перестаньте ругаться. Пусть пишет. Вам что, бумаги жалко?
  
   А он, что, тетрадь за три копейки купить не в состоянии? Все, на чем пишется, исписал своими идиотскими стишками. Мы уже убытки несем. Официанту подает купюру, а на ней пустого места нет - не разберешь сколько рублей.
  
   Да бросьте вы. Тут такой талант! Вам же потом стыдно будет, когда он прославится и ваш ресторан прославит. Лучше приготовьте заранее табличку: "За этим столиком кропал свои бессмертные стихи Александр Взбучкин".
  
   Демагогию можете и дальше разводить, а мы остаемся при своем мнении. И дискуссии с клиентами нам вести некогда. Нам работать надо.
  
   Дисмас - Гестасу. Погонщик рвется на свободу. Говорит, что терпит убытки. Отпускать нельзя. В тюках недостача. На меня же потом спишете.
  
   Гестас - Дисмасу. Потерпите. Прокуратор лично выезжает для выяснения всех обстоятельств.
  
   Несмотря ни на что, я тебя люблю, Катюша. Чем пристальнее наблюдаю за твоим будущим супругом, тем лучше убеждаюсь, какой он редкостный урод. Вчера он был здесь с какой-то кралей. Пытался уйти, не заплатив. Вовик.
  
   Мне стыдно за тебя, Вовик. Ты подглядываешь в замочную скважину. Я уже неуютно чувствую себя в своей спальне. Перестань, слышишь меня?! Катерина.
  
   Такие деньжищи здесь оставил и даже не повеселился. В следующий раз принесу спиртное с собой. И никто мне это не запретит.
  
   На бокалах мутные пятна, ножи даже блестят, дичь без прожаренной корочки, картофельное пюре с комками, стулья шатаются и скрипят, официант явно нетрезвый, музыканты постоянно фальшивят. Перечень можно продолжать и продолжать.
  
   А вы капнули соус на скатерть - теперь не отстирается, пожадничали чаевых, чихнули слишком громко, своим мрачным видом портили всем настроение, замучили официанта своими капризами. И еще поставили кляксу в жалобной книге. Продолжать?
  
   Черт те что! Требую убрать видеокамеры. Они закрепощают посетителей, желающих расслабиться.
  
   О каких видеокамерах вы толкуете? Их нет у нас.
  
   Лжете.
  
   У нас не банк и не супермаркет, нам приборы наблюдения не требуются.
  
   Нагло врете. Я постоянно ощущаю на себе чей-то взгляд.
  
   За мной погоня. Пока меня не поймали, расскажу о преступниках все, что знаю. Это поможет следствию. У меня мало времени. Это очень опасные типы. Тот, который поздоровее, это не главарь, он на побегушках, а командует у них тот, что с родинкой на носу, не с большой родинкой размером с пятикопеечную монету, а совсем маленькой, еле заметной, как будто муха какнула. Вот они, уже входят. Надо бежать отсюда.
  
   Четвертый месяц хожу сюда, надеясь тебя встретить снова. Теперь только начинаю понимать, как наивен я был. В этом ресторане мы провели с тобой три неизгладимых из памяти вечера. У нас было всего три волшебных свидания. Я мечтал о долгих отношениях, но ты, почему-то, меня избегаешь. Отзовись, любимая. Обещаю, что не буду мучить тебя расспросами, зачем ты стащила мой бумажник.
  
   Дисмас - Гестасу. Почему задерживается прокуратор? Погонщика требуют его товарищи. Назревает небольшой конфликт. Пришлите хотя бы шайку разбойников.
  
   Все было очень вкусно. Спасибо. Только печень болит. И это омрачает удовольствие.
  
   Меня здесь обидели так, как никогда в жизни еще не обижали. Я ушел, обливаясь слезами. Ученик 1-в класса Топтунов Олег.
  
   Все козлы вонючие, волки позорные и так далее. Извините.
  
   В последний раз предупреждаем: если не отыщется лопоухий, всех на уши поставим.
  
   Мне у вас не понравилось. Я пришел отдохнуть, а тут такое.
  
   Можете строить баррикады из столиков, отстреливаться пробками из-под шампанского, лить на наши головы кипящий борщ, - ничего вам не поможет. Вернусь с бригадой терминаторов. Вася.
  
   Я маленький тихий человек. Никого ни разу не обидел. Желания мои самые скромные. Разве что зовут меня не Акакий Акакиевич. Так зачем мне на голову барабан одевать? Разве я такое заслужил?
  
   Все еще люблю тебя, Катерина. Тот, которого ты собираешься назвать своим благоверным, удивил тут всех. Такую кашу заварил - пером не описать. Отдыхал с двумя телками. Подошли к нему двое в черных костюмах, попросили прикурить. А он начал брыкаться и, в конце концов, затеял такую потасовку, что ресторан придется на ремонт закрывать. Владимир.
  
   Как я тебя ненавижу, Владимир! Это ты во всем виноват. Приходи ко мне завтра, буду ждать. Катерина.
  
   Прошли непроверенные слухи, что ресторан закрывается. Ничего подобного. Приходите, дорогие посетители. Здесь будет еще лучше и веселее.
  
   Нет уж, покорно благодарю. Сегодня пришел только потому, что в прошлый раз потерял здесь носок с левой ноги. Надеялся найти. Не нашел. А это счастливый носок. Он мне приносил удачу. Вы здесь меня больше не увидите, так и знайте.
  
   Опять за мной погоня. Я нарочно прибежал сюда. Здесь я уже начал давать показания. Тот, что здоровый, переменился в поведении - стал понахальнее. Видно, его повысили. Зато тот, что с родинкой, как-то сник. И синяк у него появился, вокруг левого глаза. Но при задержании необходимо быть бдительными со всеми. Слышу шум. Все, потом допишу.
  
   Здесь запись прекращается.

* * *

   0x08 graphic
Мой начальник Андрей, незаконный сын уличного проповедника, заглянул ко мне в кабинет, улыбнулся семейству чертиков, нарисованных моей рукой по всему листу бумаги с гербовым штампом в углу, и предложил, если у меня нет неотложных дел, помочь выгрузить и поднять в здание на третий этаж партию мебели. Хотя мне предстояло еще добавить глумливости в выражение рожи одного чертика, я мгновенно откликнулся на предложение директора фирмы. Снял пиджак, галстук, размял ленивые конечности и пошел трудиться. Немало пролилось пота, изрядно вымазалась рубашка, но осталось ощущение, что день был прожит не зря. Ночью спал плохо. Наутро болело все тело. На работе то и дело засыпал прямо за столом. Снились дикие сны. Какие-то бессмысленные отрывки. Один сон, наиболее бессмысленный, забылся не сразу, и его удалось записать. Тут же, на рабочем месте, от нечего делать, сделал из записок вот такой рассказ. Если эту чушь можно так назвать.
  
  

Приложение 4.

Отголосок отроческой страсти.

Рассказ, навеянный сновидением

   В школе я был влюблен в одну девочку, Нину П. Она была такая тихая, незаметная, болезненная. Мы почти не общались. Я страдал молча. А она ничего не замечала. Летом я забывал о ее существовании. Но в учебный год меня тянуло в школу с необычайной силой. Я постоянно вертелся на уроках, чтобы лишний раз взглянуть на Нину, сидящую за одной из задних парт. Я находил ее красивой и чувствовал в ней необыкновенную душевную силу. Душевная сила проявлялась, когда она негромко, но дерзко, отвечала вредному учителю: "да отстаньте, вы!" или: "лучше бы отвалили, а!". В такие минуты я даже боялся восхищаться ею. Красота тоже не сделала ее счастливой. Однажды Нина перестала ходить в школу. Прошел слух, что она беременна. Я ее больше не видел. Очень жалел, что скрывал свою любовь. Известие, что Нина ждет ребенка, сохранило ее в моем сердце, окруженной каким-то фиолетовым ореолом, порочным и притягательным. Потом говорили, что она подкинула ребенка в семью своего любовника, еще более юного, чем она.
   А на днях я выпивал в скверике на скамейке со случайными друзьями, Серым и Вовчиком. Они брали меня третьим, но не разговаривали со мной, потому что нам не о чем было разговаривать. Обычно я сидел в сторонке, опрокидывал свою стопку и, закусывая, думал о своем. Серый с Вовчиком спорили, кипятились, то чуть не дрались, то обнимались. Я привык не обращать на них внимания. Но тут мимо нас по асфальтовой дорожке прошла парочка. Он - лет тридцати с небольшим, потрепанный и улыбающийся. Она - юная, стройная, с длинными распущенными волосами, с взглядом, обращенным в себя. Я нечаянно прислушался, что об этой парочке говорят мои товарищи.
  -- Узнал ты их, Серый? - сказал Вовчик.
  -- Ну а как же, - ответил Серый.
  -- Слыхал, что про них говорят?
  -- Конечно. Только поверить трудно.
  -- Почему? Я, например, верю. Ты приглядись, она же придурковатая. А он наглый тип. В свое время четырнадцатилетнюю обрюхатил, а теперь вот с собственной дочерью...
  -- Ну, четырнадцатилетних и я свое время брюхатил. А вот трахать свою дочь - это извини.
  -- Да ты погляди: живут вдвоем, везде появляются вместе, как супружеская пара. Ежу ясно, что спят вместе.
  -- Не знаю, не знаю. А мать ее где?
  -- Она как родила, подкинула ребенка родителям папаши и исчезла куда-то. К тетке, что ли, поехала жить. У меня, кстати, мысля родилась. Я докажу наглядно, что тут без кровосмешения не обходится.
  -- Ну-ка, ну-ка, и как?
  -- А вот так. Споим этого хмыря, папашу, и развлечемся с дочкой. Если она не будет сопротивляться, значит, у нее отсутствует инстинкт самосохранения, и она даст любому, в том числе и родному отцу. Понял?
  -- Не понял. Если у нее нет инстинкта самосохранения, это не значит, что отец должен этим пользоваться.
  -- Ты пойми, он практически других женщин и не видит. Кому нужен этот опустившийся мудак? А он, что, не мужик, что ли? А ты чего молчишь, профессор?
  -- Вы о чем? - отозвался я, но обо мне уже забыли.
   Товарищам моим удалось приманить этого человека в нашу компанию. Я думал, у меня отнимут третий номер, да нет - оставили. Забыли, наверно, или деньги мои им не помешали. И вот сидим мы впятером у Вовчика на кухне. Вовчик, Серый и этот хмырь по трем сторонам стола. Девушка за спиной своего отца. Смотрит ему в затылок и всю дорогу молчит. А я примостился на свободной табуретке у подоконника. Временами подхожу к столу выпить и закусить. Смотрю на девушку, хочу незаметно для остальных привлечь ее внимание. Ее папаша уже лыка не вяжет, стул под ним опасно шатается, а она все сидит сзади него как скульптура. В душном воздухе запахло катастрофой. Папаша вот-вот упадет под стол. Вовчик с Серым тогда подхватят девушку и уведут в спальню. Похоже, она и не подозревает, какая опасность приближается. Девушка кажется настолько равнодушной ко всему, что позволит делать с собой все, что задумали мои товарищи. Странно, Вовчик с Серым пьют не меньше папаши, но как будто и не пьянеют. Предложили выпить и девушке. Она даже не поломалась, улыбнулась и опустошила целый стакан портвейна. Надо было как-то действовать. Я же сидел спокоен как последняя сволочь, и ничего не предпринимал. Но спокоен я был только внешне. Изнутри меня душила своими липкими грязными лапами совесть. Я размышлял о своей отроческой любви к Нине П. Теперь, через столько лет, мне представилась возможность доказать хотя бы себе, что я действительно любил эту девочку и мне дорога о ней память. А еще я был виноват в какой-то степени в ее испорченной судьбе. Если бы тогда, в седьмом классе, я открыл ей свои чувства, кто знает, может, ее жизнь сложилась бы иначе. Теперь я мог хотя бы немного искупить свою вину. Я должен был спасти дочь Нины П. Но меня то ли сковал страх перед Вовчиком и Серым. То ли помешало чувство товарищества - ведь столько было выпито вместе. Хотя вряд ли они это помнят. Увы, действие разыгралось по сценарию, сочиненному Вовчиком. Я не внес в него существенных поправок. Папаша, как подрубленный, свалился на пол. Дочь засмеялась, увидев отца. Вовчик сказал, указывая на меня: "Ничего, он приведет его в чувство". После чего они с Серым увели девушку в другую комнату. Я схватил, было, табуретку, чтобы огреть ею моих товарищей и освободить девушку. Но такой подвиг был мне не под силу. Я последовал за ними безоружный. Пока Вовчик и Серый по очереди насиловали девушку, я вежливо умолял их не делать этого. Они только смеялись и предлагали мне тоже развлечься. Девушка не сопротивлялась. Она, посасывая большой палец, разглядывала люстру на потолке. Я побежал на кухню, чтобы привести в чувство отца девушки. Я тряс его, бил по щекам, но он лишь мычал и притягивался к полу. В отчаянии я заметался по квартире, пока на повороте, возле ванной, не наткнулся лбом на что-то твердое, наверно, на табуретку. От удара я потерял сознание и проснулся.
  
  

Приложение 5.

Светлана

Извлечение из чужого дневника, никогда не бывшего в моих руках

   Услыхали мы с Инкой, что во дворце стеклодувов видеомагнитофоны дают напрокат. А у нас дети растут без отцов, ничего в жизни не видели. Да и сами мы не прочь посмотреть интересные импортные фильмы. В спокойной домашней обстановке. Приходим мы с Инкой в этот дворец стеклодувов, а там народу! Инка говорит: пошли отсюда. А я: подожди, подруга, видишь тут одна сопливая молодежь мужского пола, пэтэушники сраные, а женщин тут только ты да я. Я говорю: почему бы, говорю, не воспользоваться привилегированным положением своего пола. Это я в шутку так говорю, потому что никаких привилегий я еще в жизни не видела. А работают в этом прокате два парня. Один из себя ничего, только мерзавец, конечно. Другой - очкарик, застенчивый. У меня уже план созрел. Отвожу Инку в сторонку и излагаю. Получив ее согласие, претворяю план в жизнь. Тот, который симпатичный мерзавец, сразу все понимает и принимает мою игру. А очкарик тоже понимает, но не все. А план был простой: показать этим парням, что с нами можно договориться. Они дают нам то, за чем мы сюда пришли, а в награду развлекаются с нами у нас дома. Инке как раз бы этот очкарик подошел. Ну а мне достался бы мерзавец. Все получилось, как я рассчитывала. Видеомагнитофон с телевизором доставили, мерзавец уже на диване разлегся, а очкарик собрался уходить. Не догадывается, что ему приз причитается. Такой бескорыстный. Хотя, может, Инка показалась ему недостаточной платой. Может, он меня хотел. И обиделся, когда предложили Инку. Еле уговорили его остаться. Посидели, посмотрели кассеты. Конечно, мура полная. Потом детей уложили спать. Тут очкарик опять засобирался уходить. Мы с мерзавцем не выдержали - заржали. Я чуть не описалась. Взрослый человек не понимает, что его хотят оставить ночевать. Он суетился, как будто боялся доставить нам беспокойство. Просто помереть!
  
  

Использование служебного положения

   Между тем, хотя время и не стояло на месте, издательства и журналы не спешили делать мне выгодных предложений. Андрей нервничал. Я ничего хорошего не ждал. Потому был спокоен. Видимо, я неплохо проявил себя на разгрузочно-погрузочных работах, потому что мне предложили на полставки потрудиться грузчиком. Я с радостью согласился. Мой кабинет тут же передали отделу организации устроения развлечений и увеселений. Мне он, впрочем, уже надоел. Гораздо уютнее было сидеть в полутемном и прохладном складе, где хозяйка, Мария Филипповна, поила меня чаем и кормила баснями о своей молодости. Слушать эту пожилую женщину было не утомительно. Я включал свое воображение и вместо доброй и ворчливой Марии Филипповны в фуфайке и еще какой-то одежде без названия, рассказывающей о прошлом, представлял перед собой смешливую, озорную Машеньку в легком платьице и воздушном шарфике, щебечущую о своих сердечных увлечениях. На протяжении рабочего дня я много раз уносился к милой девушке, наслаждался ее голосом, смущался ее взглядом, краснел от прикосновения ее руки, пьянел от свежести ветра, поднятого ее платьем. К концу дня меня одолевала тоска, которая еще увеличивалась дома, в одиночестве. Одна за другой вставали передо мной мрачные тени прошлого. Вспоминалось все самое отвратительное. И трудно понять, почему я не принял сверхдозу димедрола или хотя бы не попытался зарезаться. Вот, например, какая тень меня посетила.
   После того, как фирму Бабина прикрыли, Бабин так просто не сдался. Полулегально продолжал работать пункт проката видео. Его полуофициально разрешили потому, что, думали, он поможет нашей фирме хотя бы наполовину заплатить долги. Но просчитались, поскольку Бабин всю выручку складывал в свой удивительно вместительный карман. В моем карманчике тоже кое-что оставалось - насколько позволяла занудная совесть. Большинство работников, поссорившись с президентом, уволилось еще до закрытия фирмы. Я тоже мечтал удрать куда подальше от наглого, жадного Бабина, но, сидя в кресле главного и единственного бухгалтера, не имел такой возможности. Когда нашу фирму прикрыли, ей предстояло еще удовлетворить кредиторов, поэтому я, как ответственное лицо, остался привязанным к ненавистному месту. Чтобы чем-то меня занять и, чтобы не приглашать людей с улицы, Бабин предложил мне поработать в пункте проката видео. Пришлось согласиться. У меня переменилось множество помощников. При одном, Женьке, случилось вот что.
   Была пятница, горячий день. В комнату во дворце стеклоделов, которую мы арендовали, набилась толпа желающих провести выходной день в обществе видеомагнитофона, в те времена еще не особенно распространенной вещи, особенно в нашем городе. На рынке это чудо техники стоило ненамного дешевле нового автомобиля.
   Толпа беспокойно гудела. Она состояла, в основном, из молодых людей от шестнадцати до двадцати с небольшим. Было двое-трое мужчин постарше. Женщины обычно отсутствовали. Но в тот день среди клиентов, напирающих на перегородку, я углядел двух дам. Одна была привлекательна. Ее большие черные глаза, бойкий нрав и легкая шепелявость взволновали меня. Она значительно посматривала на меня и шутливо заговаривала. Я сразу решил, что обязательно выделю ей комплект аппаратуры. С ней была толстая, невзрачная, пожилая подруга. Не чувствуя в себе умения очаровывать, она держалась позади и только молча улыбалась. Мы с Женькой, восхищенные красотой черноглазой женщины, которую звали, как позже выяснилось, Светланой, единодушно постановили удовлетворить ее желание уйти отсюда не с пустыми руками. Потом охотно привезли телевизор с видеомагнитофоном домой к ее подруге Инне. Как только мы установили аппаратуру, я намеревался уйти, но хозяйка спросила меня проникновенным голосом: "А разве вы не останетесь?". И я решил посидеть немного. Мне было скучно смотреть не раз просмотренные фильмы, да еще и в плохом качестве. Оглядываясь по сторонам, я наблюдал, как Женька обнимал Светлану за туловище и что-то шептал ей на ухо. Инна сидела рядом со мной и привлекала мое внимание своими отвислыми щеками и мускулистым носом. Прикладывая ладонь к лицу, я ощущал, что оно горит от догадки, что Инна предназначена мне. Не хотелось верить, что я заслуживаю только эту некрасивую немолодую женщину, что придется лечь с ней в одну постель, но иного исхода я не мог придумать. Когда посмотрели все кассеты, дети Инны, десяти и восьми лет, и маленький сын Светланы были уложены спать в спальне. Я снова засобирался уходить. Женька со Светланой посмеялись надо мной и исчезли на кухне, где затворили дверь и погасили свет. Нам с хозяйкой достался зал. Вздохнув, я разделся и лег в приготовленную на диване постель. Настроение было препаршивое, потому что я не поужинал, а здесь угостили лишь пустым чаем, и желудок непрерывно обиженно урчал. И еще я не предупредил родителей, что не приду домой ночевать. Я мог позвонить домой, но не сделал этого почему-то. Наверно, до последнего надеялся, что мне скажут здесь, что пора и честь знать. Когда Инна появилась, она скинула халат и оказалась в одних панталонах. Ложась рядом, она сообщила, что ничего не будет, так как у нее критический день. Обрадовавшись этому известию, я, тем не менее, счел своим долгом поласкать женщину. В темноте, к тому же близорукому, мне было мало что видно, поэтому я без отвращения целовал Инну в губы и грудь. Мы возбудились. Но, вдруг вспомнив, что у женщины критический день, я отлип от нее и лег на спину. И сказал меланхолично: "Жаль, что тебе нельзя". Она ответила наставительно: "Да, нельзя, но если мужчина очень хочет, то можно". Я прислушался к себе и понял, что мужчина хочет не настолько, чтобы мазаться в женской крови. Наткнувшись на малейшую преграду, я потерял боеспособность и отступил. Скоро я уснул и проснулся только утром...
   После этого я видел Инну несколько раз. Когда, немного поговорив, мы прощались, я облегченно вздыхал, потому что ей не удавалось уломать меня зайти к ней еще раз. Видел и Светлану. Но она уже не показалась красавицей. Ее портили слишком широкие скулы и откуда-то взявшиеся усики. Женька повез один наш видеомагнитофон на ремонт в другой город. Да и исчез вместе с ним. Бабин по этому поводу очень бесился. Взвалил всю вину на меня. И даже уволил меня вскоре, чему я был несказанно рад.
   Была еще одна клиентка проката видео, которая в благодарность за мою доброту объяснилась мне в любви. Мы встречались три раза и расстались потому, что она с первого дня начала намекать, что я обязан давать ей видеомагнитофон бесплатно, а я не хотел злоупотреблять служебным положением.
  
  

* * *

   Скоро меня уволили из "Ювентуса". Эта фирма влилась в более крупную. Андрей перестал быть директором. Мою должность сократили, и я вновь стал домашним затворником.
   Дни текли медленно. Я постоянно находился в полудремотном состоянии. Я не знал в точности, когда я спал, а когда бодрствовал. Именно в таком полусне сочинялся сам собой следующий рассказ. Не помню, как я его записал. Недавно, перебирая бумаги, я наткнулся на тетрадный листок, слегка помятый, исписанный почерком не очень похожим на мой. Я отбросил его в сторону, в кучку, предназначенную для мусорного ведра. Тут только я разглядел в углу листка дату - 13.13.13. Фантастичность этих цифр меня насторожила и заставила поразмыслить. Я пришел к выводу, что листок не мог быть исписан в иное время, как в тот полумрачный период полуявного существования. Поэтому, как документ, я вынужден был подколоть его к настоящей рукописи. Вот этот полумистический рассказ.
  
  

Приложение 6.

Отзвук юношеской неприязни.

Полумистический рассказ

   Я гулял по городу, который не люблю. Не люблю, потому что в нем слишком широкие улицы. Почему-то принято разгуливать по бульварам и проспектам с четырехсторонним движением, аллеями, лесопарками. У меня же вызывают ностальгию староевропейские улицы, хотя я никогда не бывал в старой Европе. К моему счастью и удивлению - к первому удивлению в этом рассказе - в северной части города сохранились две-три улицы, где не могут разъехаться два автомобиля. Я шел по одной такой улице, размышляя и наслаждаясь тишиной, и вдруг наткнулся на Марата З.
   Это мой студенческий товарищ. На третьем и четвертом курсах мы жили в одной комнате в общежитии. За два года он мне осточертел со своим курением в комнате, собраниями студенческого стройотряда, которого он был командиром, а также регулярными оргиями с морем водки и толпой перекрашенных девушек. Все это нарушало спокойствие моего быта. А спокойствие я ценил очень высоко.
   Кроме того, я, наверно, завидовал ему. Он был остроумный, общительный. Все тянулись к нему. Многие называли его своим лучшим другом. Хотя он физически не успевал им быть. Он щедро раздавал обещания, но о многих из них просто забывал. Для выполнения остальных у него не доходили руки. И я не избежал этого. Было время, я восхищался им и делился с ним сокровенным. Но потом я разочаровался в нем. И меня стало раздражать, что другие бесконечно обижались на него и бесконечно прощали, не разочаровываясь в нем, как я. Сам я старательно выполнял любое свое обещание и вообще считал себя человеком высокой нравственности. Что не мешало мне быть замкнутым молчуном и страдать от одиночества.
   К концу четвертого курса я возненавидел Марата З. И еле сдерживался, чтобы не разругаться и не подраться с ним. Вдобавок ко всему, он собрался жениться на Марине Г., девушке, которую я по праву считаю своим самым сильным и, пожалуй, единственным увлечением студенческих лет.
   Я ее безнадежно любил с начала третьего курса. Весь учебный год я бессовестно волочился за ней, отбивая ее от всех поклонников. Забрасывал стихотворными посланиями. Гипнотизировал печальным взглядом. Летом, на каникулах, в разлуке, осмыслив свое место в ее сердце, я дал себе обещание больше не беспокоить ее своим вниманием. На четвертом курсе я не мучил Марину излияниями своей страсти. Смотрел на нее только мельком. Но, оставаясь другом ее комнаты, трудно было скрывать свои чувства. Тем более, что они и не собирались угасать. Я выбрал правильную манеру поведения - манеру внешне бездействующего, но готового в любую минуту взорваться, вулкана. Такая тактика принесла плоды - Марина стала ко мне благосклоннее. Появилась призрачная надежда. И в это-то время Марат З. объявил, что женится на Марине Г. Услышав новость, я в одну минуту разочаровался в предмете своей любви, потому что мне было странно и неприятно, что боготворимая мной девушка избрала презираемого мной человека.
   И вот, этого самого Марата З. я встретил на тихой улочке моего города. Я удивился, так как ничто не связывало его с моим городом. Распределился он на Север, в город, где жили родители жены. Учились мы в областной столице. А родом он был из соседней республики. Прежняя неприязнь исчезла с тринадцатью годами, прошедшими после института. Теперь Марат З. принимался мной как экспонат музея моей юности. Как живой памятник неповторимой студенческой эпохе. И потому я ему очень обрадовался.
   Может, я бы и не узнал его через столько лет. По моим расчетам он должен был сильно измениться. Если только усилием воли не остепенился и не искоренил в себе наклонности к вредным развлечениям. Но он предстал передо мной в том самом виде, в каком я впервые увидел его на первом курсе. В том самом тесном школьном костюме. Таким же черноволосым, густобровым, умноглазым юношей. Почему-то это меня сразу не насторожило.
   Он поздоровался так, как будто мы только вчера виделись. Даже не улыбнулся. А я настолько расчувствовался, что хотел крепко обниматься и троекратно целоваться, но он отстранился, и ничего подобного не получилось. Мы зашагали рядом. Он скупо отвечал на мои вопросы, а сам ничем не интересовался, что на него было совсем не похоже. Я решил, что ему все обо мне известно через каких-то общих знакомых. И потому не очень обижался на отсутствие у него любопытства. Мы пришли ко мне домой. А когда мы пили на кухне самогон и закусывали тем, что нашлось в холодильнике, он сказал буквально следующее. Хожу, сказал он, по свету, прошу прощения у тех, кому наделал зла, вот, пришел к тебе, надеюсь, что простишь.
   Чем дальше, тем больше я удивлялся. Может, в свое время и поотравил он мне существование, да чего уж ворошить старое. Все прошло. Теперь я был только рад видеть его как старинного товарища. Так я ему и сказал, а он вдруг заплакал, встал из-за стола, поклонился и ушел. Что-то подсказало мне, что не надо его задерживать. Я посидел еще на кухне в одиночестве. Пил и думал о Марате З.
   Мы познакомились на самой первой лекции. Он сразу мне понравился, мы подружились. В первый же день он сблизился со многими, и оттого я ревновал его. Он ненавязчиво искоренял из меня замкнутость, которая возникла в старших классах школы из-за сильного заикания. Благодаря Марату я стал общительнее. Через него познакомился с Мариной. И имею ли я право обижаться на него за то, что она выбрала его. А что касается оргий, то кто знает, не понравилось бы мне в них участвовать, если бы я жил не на одну стипендию.
   После воспоминаний я вышел на улицу, надеясь отыскать Марата З. По пути я заглянул в почтовый ящик и обнаружил там письмо от Рината, другого студенческого товарища, тоже соседа по комнате на третьем и четвертом курсе. Мы не переписывались, поэтому опять появился повод для удивления.
   Выйдя во двор, я сел на скамейку, разорвал конверт и стал читать большое, листов на пять, написанное корявым почерком и таким же стилем, письмо. Среди разных сообщений было и такое: слыхал ли ты, писал мне друг, что Марат З., которого ты, конечно, хорошо помнишь, увлекся наркотиками и примерно месяц назад умер от передозировки.
  
  

Перемена участи

   Из полусна меня вывела жена Рита. Она открыла дверь своим ключом, прошла в комнату, не снимая обуви, и склонилась надо мной, дремавшим в кресле. Я очнулся и, испуганно, не узнавая, уставился на нее.
  -- Ты бы хоть раз в полгода убирался в квартире, - были первые ее слова. - Ну, здравствуй. Чего не заходишь? Лена скучает.
  -- Времени нет.
  -- Должно быть, заканчиваешь очередной роман? - съязвила Рита.
  -- Работал в одной фирме, - похвалился я.
  -- Теперь, что же, уволился?
  -- Уволили.
  -- А, ну, да. Знаешь, зачем я пришла? Я говорила с твоим отцом. Просила его не дать распасться нашей семье.
  -- Я думал, что она уже...
  -- Ответь прежде всего: ты хочешь, чтобы мы с Леной вернулись?
  -- Конечно.
  -- И что ты готов сделать ради этого?
  -- Почти все.
  -- Тогда так. В промышленной зоне достраивается кирпичный завод. Директором назначен хороший знакомый твоего отца. Отец поговорит с ним насчет тебя. Прием еще не закончен, платить будут хорошо. Если устроишься туда, мы с Леной вернемся.
  -- Если примут рабочим, то пойду.
  -- Не беспокойся, в начальники тебя не возьмут. Короче, устраивайся, а в день первой получки жди нашего возвращения.
   - Деньги у меня есть. Возвращайтесь сегодня.
  -- Хорошо, как только устроишься на работу и сделаешь в квартире уборку, дай нам знать. Как живешь-то? У тебя вид что-то неважный. Никого не завел? Впрочем, и так видно, что нет. Ты хоть скучаешь по нас с Леной?
   Я проснулся. Душа возликовала. Я начал дурачиться. Рита пыталась сохранять строгость. Вдруг начала вспоминать мои промахи многолетней давности и ругать меня за них. Увидев, что слова меня не задевают и даже вызывают еще больший подъем настроения, она перешла к рукоприкладству. Я защищался, но, по неосторожности, оставлял синяки на ее запястьях. Она обиделась и направилась к двери. На полпути обернулась, улыбнулась, дождалась, пока я подойду, и позволила себя поцеловать. Я ощущал необыкновенное счастье. Рита дарила его мне пятый или шестой раз, по числу наших воссоединений после ссор и разлук...
   Здесь самое время вставить какое-нибудь воспоминание, что я делал не раз на протяжении настоящего повествования. Но память заработала так бурно, что того материала, что она предоставила, хватило бы на небольшой роман. А дело в том, что я сочиняю данную вещь в отпуске. Он заканчивается уже сегодня. Роман написать не успеваю. Но, как известно, безвыходных положений не бывает. Я принял счастливое решение в этом месте привести один давний рассказ, дописанный, переписанный, отпечатанный и уложенный в архивный чемоданчик. Надеюсь, он не будет выглядеть как инородное тело, потому что, во-первых, он тоже автобиографический, как и вся повесть; во-вторых, устраняет некоторые белые пятна в истории моей обыкновенной жизни; в-третьих, архивный чемоданчик трещит от переполнения. Привожу его, как принято признаваться, без сокращений и вставок, хотя кому какое дело до этого. Поменял только вымышленные имена на настоящие, и повествование от третьего лица на рассказ от первого.

Приложение 7.

Новый год

Давняя вещь из архива

   Тридцать первого декабря еще не знал, где и с кем встречу Новый год. В письме обещал Рите приехать к ней. Познакомился с ней в отпуске, на свадьбе двоюродного брата. Она была подругой невесты. Как только мой взгляд наткнулся на нее, стоящую на крыльце и что-то с задором выкрикивающую, кто-то в самое ухо прошептал: "Это Она!". Я поверил Голосу. Два дня, что продолжалось празднование свадьбы, не отводил от Нее глаз. В понедельник измучился от сердечной боли, но не пытался с Ней увидеться. Хотел быть послушным сыном своей матери, которой Она почему-то не понравилась. Во вторник, не выдержав страданий, отправился Ее искать. Я знал только дом, в котором она живет. Мне посчастливилось встретить Ее возвращающуюся с работы. Договорились о свидании поздно вечером. Говорил с Ней без всякой скованности. Трудно было узнать себя, застенчивого заику, когда, перебивая собеседницу, болтал о чем попало. Останется загадкой, как я умудрился за неделю насыщенного общения с едва знакомой, красивой девушкой, ни разу не запнуться в речи. В этот день мы бродили по улицам. Очутились на окраине города, зашли в тихий дворик, сели на скамейку, вдруг оба замолчали, одновременно повернули головы и поцеловались. В среду снова встретились. Так же разгуливали по городу, разговаривали, узнавали друг друга и на каждом углу целовались. В этот день объяснился Ей в любви. Она сказала, что я Ей тоже нравлюсь. В следующий раз увиделись в пятницу. Я предложил Рите выйти за меня замуж. Предложил вполне серьезно, хотя на другой день уезжал - возвращался из отпуска. Она посчитала, что предложение было сделано под действием страсти, вызванной горячими бесконечными поцелуями. И ответила шутливо. Она сказала, что вся принадлежит мне и готова уехать со мной на край света. Я был убежден, что мы предназначены друг другу. И немного обиделся, что Рита не верит в серьезность моих чувств и намерений. Когда на следующий день поезд, увозивший меня, тронулся со станции, мои глаза привычно увлажнились. Но уже не столько от расставания с родительским домом, сколько от разлуки с любимой.
   Через сутки я ступил на неплодородную, но богатую полезными ископаемыми, землю казахстанской пустыни. Я сюда распределился год назад по окончании института. Поддался романтическим чувствам и прельстился высокими, как на Крайнем Севере, надбавками. В первые недели здесь я очень болезненно переносил одиночество. Потом сблизился с Нургуль, коллегой, алмаатинкой. Она была старше меня на четыре года. Она заменила мне маму, стала другом, а вскоре и первой моей женщиной. Но уже через полгода наших близких отношений я начал скучать. Потому, наверно, что мы мало разлучались: работали в одном отделе и жили по соседству в общежитии. Чувства Нургуль развивались иначе. Чем больше я к ней охладевал, тем сильнее она ко мне привязывалась.
   Со станции до общежития я добрался поздно ночью. Умылся, попил чаю и лег в холодную постель. В шесть часов утра меня разбудил стук. Открыв дверь, я долго протирал глаза. На шее повисла припоминаемо пахнущая тяжесть. Лицо облепили влажные чмоки. Нургуль скинула халат и нырнула под одеяло. Надо было целовать ее с целый месяц копившейся страстью. Я прикасался к ней бесчувственными губами, распухшими после незабываемых свиданий с Ритой. После того, как мы благополучно позанимались любовью, счастливая Нургуль положила голову мне грудь. Начала расспрашивать и рассказывать. Я думал о Рите и грустил. Заметив разницу настроений, Нургуль спросила: " А не изменил ли ты мне в отпуске с какой-нибудь своей землячкой?". Рита не была мимолетным увлечением. Она вошла в мою жизнь надолго. Я посчитал кощунством скрывать ее существование. Мне противно было обманывать. И я бесхитростно признался, что полюбил одну девушку. Нургуль не поверила в первую минуту. Подумала, что я играю, чтобы вызвать в ней ревность. Но, постепенно, после своих растерянных вопросов и моих твердых ответов, убедилась, что катастрофа действительно произошла.
   Мы не хотели сразу рвать нашу связь. Нургуль слишком любила меня, чтобы иметь твердость не подпускать меня к себе. Меня влекло к ней как к доступной, привычной женщине. Почти все происходило как раньше. Только Нургуль все чаще капризничала. Отказывалась следовать за моими желаниями. При случае напоминала о предательстве. Иногда вместо поцелуя больно кусала. Неожиданно она впервые в жизни достигла оргазма, хотя я был ее третий мужчина. Я жалел ее и ненавидел. Скучал, если не видел два часа. Готов был убить ее, когда она выкрала из моего почтового ящика письмо от Риты, прочитала его и порвала. Недоумевал, почему в мой день рождения, втайне от меня, она приготовила праздничный стол и сделала мне дорогой подарок.
   Однажды я сказал себе: "Хватит!", - и не пошел ночевать к Нургуль. Я выдержал лишь трое суток. А потом Нургуль дала мне полистать порнографический журнал, привезенный ее подругой из турпоездки в Югославию. Просматривая откровенные фотографии, я возбудился. Чтобы успокоиться, побежал к Нургуль. Мстя за трехдневный перерыв, она поломалась минут двадцать, потом смилостивилась. Наши сношения стали регулярны, как раньше. Изменилось только их качество. В первый месяц нашей любви, когда я разве что не молился на Нургуль, я часто попадал в позорное для мужчины положение. Теперь, не испытывая к ней влечения души, в постели я проявлял себя как опытный самец. Нургуль стала заметно чувственнее. Как будто собираясь заплакать, дергаясь в судорогах, она шепотом кричала: "Ой, мама, мамочка!". Потом, успокоившись, покрывала меня жадными поцелуями и приговаривала что-то нежно и неразборчиво, вероятно, на казахском языке. Видимо, от распирающего ее чувства, Нургуль не могла молчать и, в то же время, из гордого стыда, не желала, чтобы ее слова были расслышаны. Вообще, она была настолько горда, что ни разу, даже в нетрезвом состоянии, не сказала мне: "Я люблю тебя". И была так стыдлива, что стеснялась разнообразить любовные ласки. В эти горчайшие для себя и, может быть, сладчайшие для Нургуль, минуты, я с тоской думал о далекой любимой. И почти вслух произносил: "Прости меня, Рита, прости, если можешь, я не хотел всего этого"...
   Итак, тридцать первого декабря я все еще решал, с кем встречать Новый год. На самолете успевал даже к Рите. Я написал, что хочу приехать к ней на Новый год. Она ответила, что это было бы замечательно. Со дня знакомства я подозревал, что она все обращает в шутку. То она выражает готовность немедленно выйти за меня замуж. Я же ждал примерно такого ответа: "Нам еще рано говорить о браке. Надо испытать себя". То она поддерживает мои наивные мечтания о будущем. Но лучше бы она отнеслась к ним иронично. В письмах она признается, что скучает, что ей тяжело в разлуке и просит скорее приехать. Но мне почему-то хотелось, чтобы она, проявляя девическую скромность, изображала равнодушие. На предновогоднее письмо она должна была ответить хотя бы так: "По-моему, тебе не нужно приезжать на Новый год, хотя мне очень этого хочется. Одной ночи слишком мало. Скоро ты уволишься и приедешь насовсем. И тогда...". Если бы Рита ответила примерно так, я бы обязательно поехал к ней. Пусть на один день и за полмесяца до возвращения насовсем. После ее, может, и искреннего, но легкомысленного ответа, этот "подвиг" показался бессмысленным или ничтожным. Поэтому я не решился поехать к Рите.
   Сюда, в казахстанский поселок, вместе со мной распределился мой студенческий друг Ринат. Через год приехала его жена Гузель. Я почти договорился с ними, что приду к ним вечером тридцать первого. Но, походив по местным магазинам, пришлось от друзей отказаться. Спиртные напитки, без которых не вообразить встречу Нового года, были представлены лишь уксусной эссенцией. Водку трудно было приобрести, даже у спекулянтов по двадцать пять рублей за бутылку. Вино водилось у тех счастливцев, которые имели пропуск в поселок венгерских строителей. Шампанское на праздники выдавали в некоторых организациях, но не в нашей. Как-то с родины для празднования дня рождения я привез две бутылки водки. Надежно спрятал в чемодане среди вещей. Не дождавшись своего часа, водка исчезла. Спер ее сосед по комнате. Если бы не подруга Нургуль Венера, девушка со связями, мой день рождения прошел бы всухомятку. Из сладостей магазин предлагал лишь варенье из лепестков розы. Из мяса - уток ужасной внешности, состоящих из перьев, жира и костей. Из овощей - только импортный зеленый горошек. Вместо элементарнейших яиц - яичный порошок. С промышленными товарами, пригодными для новогоднего подарка, было совсем плохо. Прийти к друзьям с пустыми руками было неудобно. Можно было покрутиться немного и все достать. Но напало какое-то ленивое равнодушие. Кстати вспомнилась история из студенческих времен. С Ринатом мы жили в одной комнате. Гузель была близкой подругой Марины, девушки, которой я посвящал стихи, дарил цветы и вообще надоедал своим вниманием. На четвертом курсе я впервые не поехал на Новый год в родной город, к родителям, а остался в общежитии. Остался, потому что насчет новогоднего вечера договорился с Гузелью и ее подругой. С ними в тот год я особенно сдружился. Но тридцать первого декабря девушки заявили, что их пригласили старшекурсники с другого факультета. Ринат тоже предал меня, отправившись к одному другу, живущему в городе. Я сидел со случайными людьми, тоже отверженными. За наступающий год мы поднимали чашки с самогоном. Закусывали салом и луком. Всплыл в памяти этот случай, и меня охватило мстительное чувство. Ринат и Гузель окончательно отпали.
   Вечером я зашел к Нургуль и увидел на столе бутылки "столичной" и шампанского. Кроме того, мешочек апельсинов, коробку конфет и копченую рыбу, огромную и жирную. Позже в холодильнике обнаружился нургулин фирменный торт. Нургуль строго спросила:
  -- Решил, с кем встречаешь Новый год?
  -- Наверно, с тобой, - вздохнул я.
  -- Сожалею, но меня пригласила Венера. У нее будет своя компания, ты в нее не впишешься.
   Я чуть не потерял сознание от этих слов. Нургуль насладилась, потом успокоила меня:
  -- Куда же я от тебя денусь? Венера пригласила нас обоих. Мы пока пойдем в ее квартиру, посидим там вдвоем. Венера встретит Новый год с коллегами. После полуночи мы заберем ее от них и вернемся в ее квартиру. Ну, как, ты не против? Так, очнись, и начинай шевелиться. Бери нож, доделаем салат и пойдем. Тебе еще одеваться надо.
   В десять мы сидели у Венеры. Празднично шумел телевизор. На нем тысячами лепестков блестела искусственная елка. Через комнату протянулись электрические гирлянды, бумажные цепи и фонари. Стол просто ломился. Венера пожарила курицу, испекла пиццу. Нургуль приготовила плов. Попробовав все салаты по ложке, можно было наесться до отвала. Пили токайское вино из закромов хозяйки. Все вышло так удачно, как я не смел и мечтать. Но я хмурился. Я был недоволен тем, что меня опять кормили и поили женщины. Нургуль сердилась на мое недовольство. Сидели молча, пока на мои светло-серые брюки не упал майонезный кусочек салата. Я вполголоса сматерился и углубился в выведение пятна солью. За два часа было сказано всего несколько незначащих слов. В полночь, подняв бокалы с шампанским, мы сухо поздравили друг друга. Вместе Новый год мы встречали во второй и последний раз. Нургуль хотелось, чтобы эта ночь была полна торжественно-трогательного содержания. Мне было тяжело наедине с нелюбимой любовницей. Но совсем невыносимо было бы одному.
   Нургуль выключила телевизор и поставила пластинку. Я узнал ту самую мелодию, под которую мы танцевали, когда впервые поцеловались. Был день рождения Венеры. Гости и хозяйка куда-то разбрелись. В полутемном зале остались танцевать только мы вдвоем. Нургуль была пьяна и не отвернулась, когда я в сотый раз за последние дни приблизил свои губы к ее губам. То было незабываемое время. Но теперь мне было неприятно слышать эту музыку. Нургуль пригласила меня на танец. Я нехотя стал подниматься из-за стола и вылил на себя жирный сок, оставшийся в тарелке от всех кушаний. На брюках расплылось пятно величиной с боксерскую перчатку. Я выругался и начал жаловаться на судьбу. Тут терпение Нургуль исчерпалось. Она выбежала в прихожую, кое-как оделась и выскочила за дверь. Я остолбенел на минуту, медленно осознавая случившееся. В ушах звенела тревожная тишина, хотя не тихо играла музыка, и в подъезде кто-то отчаянно веселился.
   Я догадался, что Нургуль пойдет за Венерой. Будет выглядеть странно, что она пошла одна, не со мной. Следовало покинуть Венерину квартиру и отправляться к себе, в пустую, холодную комнату, где нет даже хлеба и сахара к чаю. Я предпочел догонять Нургуль и на коленях вымаливать у нее прощение.
   К счастью, я знал, в каком примерно районе Венера сидит с коллегами. Туда вела только главная улица поселка. Надо было догнать Нургуль, пока она двигалась по ней и не свернула внутрь квартала. Меня трясло как при лихорадке. Я торопливо выключил проигрыватель, свет, закрыл квартиру и, застегиваясь на ходу, побежал за Нургуль. Она шагала очень быстро. Я еле настиг ее. Преградил путь и молчал минуту, переводя дух.
  -- Чего тебе? - грубо спросила Нургуль.
  -- Прости меня, - потупился я.
  -- Ответь мне, сколько можно тебя прощать? Сколько можно с тобой нянчиться? Привык, что его жалеют, лелеют. А меня кто пожалеет?
  -- Я скоро уеду. Заявление мое не подписывают, но все равно я здесь не останусь, уеду без трудовой книжки. Давай эти оставшиеся дни не будем ссориться. Я понимаю, что веду себя как капризный мальчишка. Просто мне очень плохо сейчас.
  -- А мне хорошо, что ли? - сказала Нургуль. Она обошла меня и зашагала дальше. Я глядел ей вслед сквозь слезы. Через десять метров она остановилась, повернулась и тихо сказала: - Иди ко мне.
   Я понял, что прощен. Из груди чуть не вырвалось радостное рыдание. Ноги сами понесли к Нургуль. Мы обнялись и немного так постояли, молча переживая горькое счастье.
   Коллеги Венеры в количестве около шести человек оказались только женского пола. В квартире висел густой серо-голубой туман. За столом велась шумная беседа с частым применением народных слов и выражений. Она заглушала звон рюмок и бокалов. Возбуждающе пахло смесью пота, духов, сигарет, напитков, апельсинов, чеснока и жареного гуся. Входя, я был почти трезвым, но, вдохнув здешнего воздуха, почувствовал, что нетвердо стою на ногах. Дамы, хотя и вели себя подобно мужчинам, в моих глазах выглядели привлекательно.
   В два часа встретили Новый год по-московски. Мне доверили откупорить бутылку шампанского. Оно было теплое. Я, разгоряченный, еще растряс его. Пробка чуть не пробила потолок. Люстра уцелела только чудом. Ее висюльки испуганно колыхнулись. Освобожденная пена нетерпеливо залила меня от шеи до колен. Благодаря мокрой одежде я стал предметом шуток. На женские шутки я не обижался. Улыбаясь, я поминутно с восторгом оглядывал испорченный костюм.
  -- Таня, ты должна поговорить со своим козлом, как его... Кстати, как ты его зовешь? - спросила Венера.
  -- Неужели трудно запомнить, что его зовут Акылжасом Мызгабековичем. А почему ты его козлом обзываешь? - обиделась красивая Таня.
  -- А чего он человеку заявление не подписывает?
  -- Кто куда пописывает? Недержание у него, что ли? - вмешалась наглая Виолетта. Венера толкнула ее в плечо.
  -- Какое заявление? Об увольнении? - сказала Таня. - И правильно делает. Такие кадры нельзя отпускать. Нам самим они требуются. Куда это вы, молодой человек, лыжи навострили?
  -- Человек по дому соскучился, - ответила за меня Венера.
  -- Мамкину титьку давно не сосал, - опять встряла Виолетта. Венера дала ей подзатыльник.
  -- Ну, так поговоришь? - сказала Венера.
  -- Вообще-то, он в самом деле козел, этот Мызга Акылбекович, - вздохнула Таня.
  -- Что, воняет от него? - не унималась Виолетта. - Гигиену не соблюдает?
  -- Да, товарищ уже портиться начал, - сказала Таня. - Вместо подарков деньги мне дает. А на хрена они здесь? Что на них купишь? Мне своих денег девать некуда. И, кажется, он еще кого-то завел. Вот поймаю его с ней и сделаю ему ручкой.
  -- На безопасный секс перейдете? Смотри, не порань ему своими ногтищами, - и тут не смолчала Виолетта.
  -- Чего? Дура! - рассердилась Таня. - Так что, извините, молодой человек, не смогу вам помочь. Вообще-то зря вы задумали уехать. Разве здесь плохо?
   В эти минуты мне действительно было очень хорошо...
   Скоро Венера, Нургуль и я простились с нескучной компанией и отправились домой к Венере. Вдоль главной улицы дул злой встречный ветер. Под мокрыми брюками приятно мерзли бедра. В кромешной темноте то и дело попадались группы веселых жителей. Услышав песенку "В лесу родилась елочка" на казахском языке, настроение поднялось еще выше.
   Сели за стол у Венеры, разрезали курицу, открыли "столичную". Нургуль помрачнела, замкнулась. Излишек алкоголя всегда вызывал у нее угнетенное состояние духа. Венера, напротив, развеселилась. Она не привыкла много пить. Ее язык заплетался, глаза косили, руки роняли все, что бы ни схватили. Я же снова чувствовал себя почти трезвым.
   У Венеры были большие, совсем не казахские, глаза. Припухлые, кажется, еще не целованные губы. Роскошные волосы, которые она собирала на затылке, соблазнительно приоткрывая шею. Ее формы сочетали в себе простонародную пышность и царственную стройность. Для меня она находилась под запретом, так как являлась подругой Нургуль. Кроме того, с виду она казалась надменной, строгой дамой из местного высшего света. Поэтому я держал себя скованно в ее присутствии. За полтора года, видя ее, по меньшей мере, через день в самой тесной, дружеской обстановке, отмечая вместе все праздники и дни рождения, бывая часто у нее дома вместе с Нургуль или без нее, я так и не научился общаться с ней легко и непринужденно. И только сейчас я впервые позволил себе игриво шутить с ней, хватать и целовать ее руку, щипать за талию и один раз даже прикоснуться губами к ее шее. И все это на глазах у ее лучшей подруги, а моей бывшей возлюбленной. Мы с Венерой виделись в последний раз, но тогда еще не знали этого. Послезавтра Венера уедет сдавать сессию в Алма-Ату. Через две недели я, не уволившись с работы, навсегда уеду отсюда. И мы вели себя так, как будто пытались наверстать упущенное. Хотя, конечно, мы были просто пьяны.
   Одно время с Нургуль в комнате жила мать-одиночка с десятилетним сыном. Женским идеалом мальчик считал Венеру, молодую, красивую, добрую тетю. Место мужского идеала долго пустовало. Однажды, когда своенравный мальчик разругался с матерью и босиком сбежал из дома, я догнал его, вошел к нему в доверие, сделался его другом и, таким образом, стал олицетворением мужского идеала. В сознании хотя бы одного человека, пусть ребенка, Венера и я составляли идеальную пару.
   Венера, не страдавшая от отсутствия поклонников, к домашнему мужскому труду чаще всех привлекала меня. Потому, наверно, что я не имел наглости притязать на многое. Я дырявил бетонные стены в ее квартире, вставлял стекло в балконную раму. Впервые взяв в руки электрическую дрель, не умея обращаться со стеклорезом, я больше портил, чем делал. Но Венера делала вид, что довольна моей работой и угощала венгерским вином и итальянской пиццей.
   Я решил поухаживать за Венерой в новогоднюю ночь. Но долго делать это не пришлось. Скоро, от неумения пить, Венера совсем расклеилась. Ей стало плохо. С моей помощью она доползла до спальни, легла на кровать и попросила принести ведро из ванной. Не дождавшись ведра, не раздеваясь, подтянув ноги к груди, она уснула. Ее вечернее платье слегка задралось. Нельзя было равнодушно смотреть на ее пухлые ляжки в черных колготках и выпяченный зад с различимой через одежду ложбинкой. Девушка находилась в крайней степени опьянения. И всего несколько минут назад заигрывала со мной. Я догадывался, что делают в такой ситуации девять мужчин из десяти. Для спокойствия надо было уложить спать Нургуль.
   Она еще сидела за столом и меланхолично допивала водку, не закусывая. Тогда я стал убирать со стола лишнее. Потом помыл посуду. Выйдя в зал, я увидел, что Нургуль спит на диване. Пустая посуда из-под водки лежала на столе, как будто здесь играли в популярную игру "бутылочку". Горлышко указывало на окно, за которым спала скучная прикаспийская пустыня. Я довершил уборку, отодвинул стол к стене, выключил свет и лег рядом с Нургуль. Я хотел убедиться, что она спит, а затем перелечь в спальню. Я некстати ощущал себя трезвым, а выпить уже было нечего. Ясность ума мешала быть смелым и решительным. Мне казалось, что Нургуль только притворяется спящей, что она устроила ловушку для нас с Венерой и закатит скандал, когда поймает подругу и друга в одной постели. Напрасно я уверял себя, что Нургуль выпила так много, что несколько часов останется невменяемой. Ругая себя за трусливость, я приподнимался, но тут дыхание Нургуль становилось прерывистым, и я ложился обратно. Между тем из соседней комнаты излучало призывные волны пьяное, но оттого еще более желанное, тело Венеры. Эти волны я чутко улавливал и изнемогал. Несколько раз я порывался откликнуться на зов из спальни, пока незаметно для себя не уснул.
   Было еще темно, когда меня разбудила Нургуль. Она перешагнула через меня и, что-то недовольно шепча, тяжело прошлепала в прихожую. Скоро я услышал журчание и, догадавшись о его происхождении, крепко смутился. Продолжая злобно бормотать, Нургуль вернулась на место. Укладываясь, она ткнула коленом мне в пах. Я поморщился от боли, но притворился спящим. Когда Нургуль задышала ровно, я осторожно встал и пошел из комнаты. В лунном свете на полу блестела лужа, символически разъединившая зал и спальню, меня и Венеру. Отыскав половую тряпку, я уничтожил следы злодеяния своей подруги.
   Утром, когда пили чай с тортом, Нургуль глухим голосом обратилась к Венере: "Ты ничего не хочешь мне сказать? Может, тебе есть, в чем покаяться?". Венера удивленно уставилась на подругу. Пожимая плечами, она промямлила что-то. Нургуль продолжала ее допрашивать. Венера искренне недоумевала. Я понимал, какого признания ждет одна женщина от другой, но не вмешивался в их разговор. Совесть моя была чиста. Я мог позволить себе внутренне посмеяться над бесплодными придирками Нургуль. Только смех получался горьковат. Кончилось тем, что Нургуль попросила у подруги прощения, а меня ущипнула за руку.
   После чая мы с Нургуль пошли в общежитие. И целый день провалялись на одной кровати перед телевизором. Она не произнесла ни одного слова за весь этот день. Я то и дело шептал, скрипя зубами: "Прости меня, Рита, прости, если можешь, я не хотел всего этого...".
  
  

Счастливый конец

   Отпуск закончился. Эти последние строки дописываю утром, перед работой. При желании можно писать и на работе, но, как я уже признавался, мне необходимо полное уединение. Зато весь день не расстаюсь с книгами. Я работаю на заводе, так называемым оператором. У меня трехэтажный, правда, не отапливаемый, кабинет площадью более тысячи квадратных метров. Я сижу за пультом управления механизма, который имеет сорок ковшей и движется по рельсам со скоростью два сантиметра в секунду. Нажимаю на кнопки, прислушиваюсь, мерно ли постукивают ковши, поглядываю, нет ли поблизости начальника. И читаю. Здесь я прочитал много хороших книг. Больше, чем за всю остальную жизнь, прошлую и будущую. Познакомился с множеством новых учителей. Они по очереди заражают меня своей неповторимостью и возбуждают им подражать. Я уже много раз восклицал: "Вот, наконец, я понял, как надо писать!". И каждый раз ошибался. Научиться писать непросто. Но, надеюсь, я на правильном пути. Часы, проведенные на рабочем месте, прожиты не зря. Я выполняю две работы. Правда, платят за них по-разному.
   Семья вернулась ко мне. Она отнимает много времени. А будет отнимать еще больше, когда родится сын. Зато в оставшиеся часы я не впадаю в полусон, не разгуливаю бесцельно по улицам, не страдаю от творческого бессилия. О жене и дочери можно говорить бесконечно, но боюсь показаться хорошим семьянином. Я им никогда не был. Хотя не перестаю удивляться, почему я раньше не ценил то, что родные люди рядом со мной.
   У повести получился счастливый конец. Мне это не нравится. Впрочем, это вовсе не конец, а примерно середина начала. Кто-то скажет, что это совсем не повесть, а черт знает что. И я соглашусь с ним. Теперь ничего не поделаешь - что получилось, то получилось. Придется довольствоваться и этим. В следующий раз, может, и выйдет что-нибудь заслуживающее внимания.
  

КОНЕЦ

  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   1
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"