Аннотация: Биографии Екатерины Ивановны Трубецкой не осталось. Я взяла на себя смелость написать её биографию ОТ ПЕРВОГО лица...
История моя вам, мой уважаемый читатель, покажется, быть может, даже невероятной. Но я готова присягнуть в том, что она правдива с первого до последнего слова. Имя моё Екатерина Ивановна, урождённая Лаваль. Мой отец приехал в Россию в начале французской революции. Во время одного из балов повстречался с моей матерью, Александрой Григорьевной. Незадолго до возвращения во Францию короля Людовика XVIII моя мать одолжила ему 300 тысяч франков. Признательный король наградил моего отца графским титулом. Моя мать обладала твердым характером и умом. Была образована, знакома со знаменитыми людьми, много путешествовала. Она собрала ценнейшую коллекцию картин, жемчужиной которой были полотна Рубенса, Рембрандта, Рейнсдаля, Гверчино. Собрание античной скульптуры было одним из богатейших в России. Я и мои сестры ни в чем не нуждались и не ведали отказа. Мы были прекрасно образованы и подолгу жили с родителями в Европе. В своём окружении я не считалась красавицей, ведь была я невысокой и полноватой. Зато нрав у меня был весёлый, и я прекрасно пела.
В 1819 году, когда мы с семьёй в очередной раз посещали Париж, я встретила человека, с которым связала свою судьбу. На балу у знатного вельможи меня пригласил на тур вальса князь Трубецкой, Сергей Петрович. Ярко горели свечи в канделябрах, но я едва замечала их. Ярче всего для меня сияли в тот вечер глаза Сергея. После танца князь почтительно поцеловал мне руку и отвёл к родителям. Я улыбалась, пытаясь скрыть огорчение: ведь я прекрасно понимала, что едва ли могу мечтать о Сергее Петровиче. Князь Трубецкой был на десять лет старше меня и считался завидным женихом: знатен, богат, умен, образован, прошел войну с Наполеоном и дослужился до полковника. Когда танцы закончились, Сергей Петрович подошёл к моим родителям и попросил позволения проводить меня до кареты. Моя мать, несказанно обрадованная и удивлённая, разумеется, дала ему разрешение. С этого памятного бала Сергей стал часто бывать в нашем доме. Я с нетерпением ждала каждой встречи, но, соблюдая приличия, старалась держать себя в присутствии князя чинно и благородно, соответственно своему положению. Ранней весной 1821 года Сергей сделал мне предложение, и в мае того же года я стала его женой.
Я вышла замуж по взаимной любви, и наша с Сергеем жизнь представлялась мне дивной сказкой. Карьера князя Трубецкого ещё не была закончена, и у меня были шансы стать генеральшей. Но не это прельщало меня. Я искренне любила своего мужа и была готова следовать за ним хоть на край света. В первые месяцы своего супружества я даже не предполагала, что судьба готовит нам с Сергеем тяжкие испытания. Самым первым испытанием нашего блестящего брака стало отсутствие детей. Для вас, мой уважаемый читатель, разумеется, не секрет, что женщина в браке обязана подарить мужу ребёнка. И желательно, сына, наследника гордой фамилии и опору семьи в будущем. Как страстно я молила Господа о наследнике! Как много ночей провела в тихих бесшумных слезах, чтобы невольно не потревожить сон моего мужа. Я чувствовала себя ущербной, недостойной такого прекрасного супруга. Сергей Петрович, как мог, поддерживал меня. Многие мужья, оказавшиеся в сходной ситуации, не погнушались бы завести связь на стороне, но князь Трубецкой остался верен мне. Я часто ездила лечиться от бесплодия за границу, и Сергей, если было возможно, сопровождал меня.
В конце 1824 года князь Трубецкой, назначенный адъютантом генерал-губернатора Киева, отправился к месту назначения. Я, разумеется, сопровождала его. Мне очень понравилось на новом месте. Мягкий тёплый климат, близость моря и душевная теплота и открытость местных жителей полностью очаровали меня. Я старалась не замечать, что на безоблачном горизонте нашей с Сергеем жизни сгущаются новые тучи. Я надеялась, что вдали от столицы и, (чего греха таить!), своих мечтателей-друзей князь Трубецкой будет в безопасности. Но, увы, к концу 1825 года Сергей Петрович попросил отпуск. Мы снова вернулись в Петербург. Моя смутная тревога, которую я легко не замечала в лёгком и светлом Киеве, в блистательном, но всё-таки гнетущем Петербурге переросла в чёткую уверенность: надвигается беда. Беда страшная, непоправимая и кровавая. Я уже не могла больше закрывать глаза на то, что мой муж, мой горячо любимый Сергей, замешан в противоправной деятельности. Я пыталась говорить с ним, образумить его и его друзей, но всё было напрасно. Во время одной дружеской вечеринки, на котором собрались все друзья Сергея, я не выдержала. Пользуясь своей дружбой с Сергеем Муравьевым, я подошла к нему, схватила за руку и, отведя в сторону, воскликнула, глядя прямо в глаза:
- Ради Бога, подумайте о том, что Вы делаете, Вы погубите нас всех и сложите свои головы на плахе.
Он, улыбаясь, смотрел на меня:
- Вы думаете, что мы не принимаем все меры с тем, чтобы обеспечить успех наших идей?
Но, увидев, как мертвенная бледность залила моё лицо, тут же спешно поцеловал мне руку и стал уверять, что речь идёт об "эпохе совершенно неопределенной". Я попыталась улыбнуться и под благовидным предлогом покинула залу. В своей комнате я в слезах бросилась на колени перед иконой, но потом решительно встала и утёрла слёзы. В том, что я задумала, слёзы мне не помогут. Я решила ни под каким предлогом не допустить Сергея к участию в восстании.
14 декабря 1825 года в небе ярко светило солнце, словно смеясь над всеми людскими бедами. Но было холодно, очень холодно. Сергей встал в обычное время, мы вместе позавтракали, обсудив за столом мало значимые новости. Затем он поцеловал меня, сказав, что любит меня и будет любить, что бы ни случилось. Попросил беречь себя. Моё сердце оборвалось. Я поняла, что роковой день наступил. Сергей Петрович тем временем направился к себе в комнату. Я бесшумно отправилась вслед за ним, затаив дыхание и укрываясь в тени. У себя в комнате Сергей сел к столу и стал что-то писать. Я решительно вошла в комнату и закрыла дверь. Сергей порывисто обернулся и, увидев меня, удивлёно спросил:
- Что-то случилось, Катя?
Моё сердце бешено колотилось в груди, щёки пылали, а руки были холодны точно лёд. Сергей подошёл ко мне, бережно обнял и прошептал в волосы:
- Ты вся дрожишь. Тебя что-то напугало?
Я попыталась говорить, но волнение словно парализовало мой голос.
- Ну, полно, полно, успокойся, мой ангел, - Сергей ласково гладил меня по голове. - Ничего не бойся, здесь ты в полной безопасности.
Он снова поцеловал меня и направился к двери. Меня словно молнией прожгло понимание того, что этот наш с Сергеем разговор может оказаться последним. Я стремительно поднялась и закрыла собой дверь. Брови Сергея удивлённо поползли вверх.
- Каташа? - с мягкой укоризной произнёс он.
- Не пущу, - тихо, но твёрдо, ответила я, глядя ему прямо в глаза. - Я тебя сегодня никуда не пущу.
Сергей Петрович рассмеялся, но смех прозвучал принуждённо.
- Ох, уж эти женские страхи на пустом месте! - воскликнул князь Трубецкой, направляясь ко мне. - Катя, но ты же умная женщина, не стоит уподобляться неграмотным крестьянкам и устраивать истерики только потому, что ворона прокаркала с колокольни.
- Даже если она прокаркала о готовящемся восстании, в котором участвует мой муж? - с вызовом спросила я.
- Каташа, - нахмурился Сергей, - никогда не говори о вещах, в которых не разбираешься. Политика не женское дело!
- Мне нет дела до политики, но мне есть дело до всего, что касается моего мужа! - Неожиданно я почувствовала волну гнева. - Одумайся, Сергей, зачем губить себя и других людей. Подумай обо мне, я не переживу твоей казни!
- Не говори глупостей, Катя, - резко оборвал меня Сергей Петрович. - И дай мне пройти, меня ждут.
Словно в подтверждении его слов, в дверь постучали. Я отворила и увидела на пороге нашего верного слугу, старика Евграфыча. Он низко поклонился нам, а потом сказал:
- Барин, барыня, там люди пришли, вас, барин, спрашивают. Что им передать?
- Какие люди? - я грозно нахмурила брови.
- Дык, в верхах, оружные, виду благородного, - Евграфыч смущённо затоптался на месте. - Чего им передать-то изволите?
- Передай им, что князя Сергея Петровича дома нет, и когда он будет, тебе не ведомо, - отчеканила я.
Евграфыч удивлённо приоткрыл было рот, но заметив мои грозно нахмуренные брови и скрещенные на груди руки, удержался от вопросов и пролепетав: "Слушаюсь, барыня", скрылся за дверью. В комнате наступила напряжённая тишина, которую разорвал дробный стук копыт, удаляющийся от нашего дома.
- Они снова приедут, - Сергей сидел в кресле у стола, устало уронив руки на колени.
- Значит, Евграфыч их снова отправит. - Я твёрдо посмотрела на мужа. - Я никуда тебя не отпущу, Сергей.
- Да как ты не понимаешь, Катя, - неожиданно вспылил Сергей Петрович. - Если я не приеду на площадь, меня будут считать трусом! Трусом и предателем!
- Зато ты будешь жив! - тоже сорвалась на крик я. - Лучше быть живым трусом, чем мёртвым героем! Неужели вы, безумцы, правда верите, что надгробные камни ваших могил матерям, жёнам и детям милее вас самих?!
По моим щекам потекли слёзы. Сергей моментально успокоился, привлёк меня к своей груди и печально прошептал:
- Меня всё равно арестуют. Пусть не сегодня на площади, так завтра в доме. Какая разница?
- Для меня есть разница, Сергей,- я подняла к нему своё заплаканное лицо. - У меня есть целый сегодняшний день с тобой. И, может быть, ещё немного дней вместе. Прости, что я не пустила тебя. И знай, я последую за тобой, куда бы ты ни отправился. Или, куда бы тебя не отправили.
Князь Трубецкой только печально вздохнул, годы супружества уже научили его, что спорить со мной бесполезно.
Ночь после восстания 14 декабря мы с мужем провели у моей сестры Зинаиды и ее мужа австрийского дипломата в здании посольства. А утром, как и предсказывал Сергей, пришли жандармы. Я стояла на лестнице и слышала весь разговор Сергея с ними. Явившиеся жандармы объявили, что имеют предписание арестовать князя Трубецкого. Сергей решительно последовал за ними, попросив мужа Зинаиды позаботиться обо мне. Я хотела бежать за Сергеем Петровичем, но мои колени подогнулись, и я без сил опустилась на холодную ступеньку лестницы. На следующий день после ареста мне принесли записку, написанную рукой мужа.
Он писал: "Не сердись, Катя... Я потерял тебя и погубил, но без злого умысла. Государь велит передать тебе, что я жив и "живым" останусь".
Сложно передать все те чувства, что охватили меня, когда я прочла эту записку. Я осыпала поцелуями этот бесценный для меня клочок бумаги и поливала его слезами. То, что государь обещал оставить моего мужа живым, позволило мне просить императора о свидании с мужем и возможности переписываться с ним. От волнения я сама была не в состоянии составить письмо и попросила об этом графа Лебцельтерна. Когда он прочёл написанное, там была фраза: "Мой муж ни в чем не виновен, призываю в том небо в свидетели".
Я отрицательно покачала головой:
- Нет, вымарайте эту фразу.
Два часа я ждала ответа от государя, мне это время показалось сущей вечностью. Наконец, пришел ответ: мне дозволяется посылать мужу все, что нужно, и вести с ним переписку, при условии, что письма будут пересылаться открытыми. Впервые за долгое время я была абсолютна счастлива. Совсем как раньше, в безоблачные первые месяцы нашего с Сергеем супружества. Но миг счастья оказался короток.
Неизвестность о дальнейшей судьбе Сергея и его товарищей, терзавшая меня с самого ареста моего мужа, наконец, завершилась. Я узнала решение суда. Моего Сергея и ещё 35 человек приговорили к смертной казни! Свет померк у меня в глазах, едва я прочитала эти строки в газете. Я сдавленно вскрикнула и без сил опустилась на кровать. Как такое могло случиться, ведь государь обещал оставить Сергея Петровича живым! Император не может, не имеет права нарушить данное обещание! Я собрала все свои силы и снова перечитала статью в газете. Нет, это не ошибка, мой муж осуждён по первому разряду к смертной казни. У меня снова перехватило дыхание, перед глазами всё поплыло, но я продолжала читать. Приговорён к смертной казни, заменённой пожизненной каторгой. Пожизненной каторгой! Мой муж будет жить! Государь пощадил его! Мой муж будет жить!!! Я прижала газету к груди. На шум прибежали все домочадцы. Они столпились у кровати, в испуге глядя на меня, а я ничего не могла им объяснить. Смех и слёзы терзали меня, впервые в жизни у меня случилась истерика. Послали за доктором, но к его приезду я уже совладала с собой и смогла внятно рассказать о случившемся. Доктор выписал мне успокоительных капель и посоветовал беречь себя. Я согласно кивала, твёрдо решив, что отправлюсь вслед за мужем.
Екатерина Ивановна направляет Николаю I просьбу о разрешении разделить участь мужа. Разрешение получено. На следующий же день после отправки Трубецкого на каторгу семья Лавалей прощается с любимой дочерью. Провожатый, секретарь отца Воше, уже ждет в карете. Княгине предстояло проехать всю Россию.
В Красноярске заболевает Воше, Трубецкая едет дальше одна. В Иркутске ей посчастливилось увидеться с мужем. Восемь декабристов, ехавших в Нерчинские рудники, уже садились в приготовленные тройки. Лошади тронулись, и в этот момент подъехала Трубецкая. Конвойные не успели оглянуться, как Трубецкой соскочил с подводы и обнял жену. Свидание было недолгим. Каторжников увезли.
Генерал-губернатор Иркутска Цейдлер, выполняя полученную из Петербурга инструкцию, убеждает Трубецкую вернуться обратно. Она отказывается. Цейдлер продолжает уговаривать и запугивать. Трубецкая твердо стоит на своем. В борьбе, отговорах, уловках, ожидании проходит несколько месяцев. 14 января 1827 года Екатерина Ивановна пишет Цейдлеру письмо, в котором объясняет причины своего упорства. Губернатору пришлось уступить.
Трубецкая выезжает из Иркутска и скоро прибывает в Большой Нерчинский завод. Последние двенадцать верст отделяют ее от мужа, находящегося в Благодатском руднике. Она подъезжает к тюрьме и видит своего мужа сквозь окружающий ее частокол. Вид некогда блестящего офицера в кандалах, грязном, подпоясанном веревкой тулупе, обросшего бородой потрясает молодую женщину. Княгиня снимает маленький деревянный домик со слюдяными окнами и наполовину разобранной крышей. Вскоре в Благодатский рудник приезжает вторая декабристка М.Н. Волконская и поселяется вместе с Трубецкой. Через год декабристов из Благодатска переводят в Читу, где живут остальные заключенные.
В 1830 году в Петровском Заводе за Байкалом была возведена специальная тюрьма для декабристов. Здесь у каждого заключенного было свое помещение, жены вскоре получили разрешение проживать вместе с мужьями. Детей в камеру брать воспрещалось. Долгие девять лет провела здесь Екатерина Ивановна Трубецкая.
Всего двух лет не дожила Е.И. Трубецкая до амнистии и возвращения в Россию. В 1854 году она скончалась в Иркутске на руках мужа после долгой болезни и была похоронена в иркутском Знаменском монастыре.
У Екатерины Ивановны долго не было детей, только через девять лет в Чите родился их первенец - дочь Александра. Всего у Трубецких было пять дочерей и четыре сына.