Аннотация: Герои обвенчались и стали жить долго и счастливо? Вне всякого сомнения, только дела служебные молодую пару не оставят в покое, особливо ежели речь идёт о сыщике да медиуме
Прологъ
Санкт-Петербургъ, 1890-й годъ
Сразу после венчания состоялся бал, устроенный стараниями многочисленной родни Якова Платоновича и его петербургских друзей и знакомцев. Елизавета Платоновна, то и дело утирающая слёзы умиления при взгляде на сияющего от счастия брата Якова, хищно поблёскивала глазами в сторону оставшегося неженатым брата Платона. Платон Платонович от сих взоров нервно сглатывал и старался от сестрицы не в меру предприимчивой держаться в стороне. Как говорится, от греха подальше. Сковывать себя цепями Гименея Платон не спешил, хоть и искренне радовался за очередного обжененного брата.
После танцев и ужина гости, как чаще всего и бывает, разбились по группкам, с интересом обсуждая кто внешнюю политику, кто судебные тонкости, паче того новые методы дознания и изобличения преступников, кто последнюю французскую моду и ожидаемые в этом сезоне балы.
- Мария Тимофеевна, Вам всенепременно стоит съездить к Ольге Карловне Кукушкиной, она признанная мастерица-шляпница у нас в городе, - Юленька, согласно ранее утверждённому, как смеялся Яков, стратегическому плану, развлекала беседой матушку невесты, дабы дама не чувствовала себя неуютно и не так трепетно следила за Анной Викторовной. Право слово, некоторые правила приличия уже давным-давно изжили себя, ну что, спрашивается, за грех, коли молодой муж чуть крепче в танце приобнимет супругу?!
Конечно, ухаживания за чужой женой поощрять нельзя, это даже обсуждать смешно, но со своей-то собственной, богоданной и венчанной, статуем каменным держаться не стоит. А Мария Тимофеевна настаивала на том, чтобы этикет соблюдался неукоснительно, а это, право слово, скука, господа и дамы, смертная. Вот Лизхен и придумала, как так всё устроить, чтобы и тёща довольна была, и молодые могли себе позволить быть не только сахарными фигурками на торжестве. Юленька взяла на себя миссию по развлечению матушки Анны Викторовны, благо успела побывать в Затонске и свести с Марией Тимофеевной знакомство. Не очень долгое, правда, но это дело поправимое.
- Вот как? - Мария Тимофеевна, как и многие женщины, трепетно любящая наряды, заинтересованно приподняла брови.
Юленька взмахнула ручками:
- Именно. Вот, взгляните, какую прелесть Ольга Карловна для Аннушки смастерила!
Мария Тимофеевна с нескрываемой гордостью посмотрела на дочь, в белоснежном, расшитом мелким речным жемчугом и украшенном кружевами платье выглядевшую настоящей снежной принцессой. Голову Анны венчала изумительной красоты шляпка, более похожая на венок, с коего вниз спускалась тонкая полупрозрачная фата. Мария Тимофеевна вздохнула, вспомнив, как дочь неохотно согласилась на фамильную, прослужившую нескольким поколениям невест, фату, предлагая заменить её более короткой и практичной вуалеткой.
- Об этом не может быть и речи, дорогая моя, - Мария Тимофеевна непреклонно покачала головой, - фата - символ невинности невесты, её чистоты и непорочности.
Аннушка как-то странно вспыхнула, а её подруги обменялись быстрыми, полными лукавства взглядами. И опять, в который уже раз после того памятного до малейших деталей возвращения Анны из гостиницы обратно домой, Мария Тимофеевна прикусила губу, удерживаясь от расспросов. До возвращения Якова Платоновича женщина не хотела бередить раны в душе дочери, а потом всё завертелось в предсвадебной лихорадке и потеряло значение.
"Близка она с ним была, - подумала Мария Тимофеевна, наблюдая, как Аннушка, сама того не осознавая, льнёт к своему мужу, какие взгляды бросает на него и ловит в ответ, - я-то на Витюшу после венчания даже посмотреть не смела, так всё торжество и провела, кончики туфель разглядывая. Слава богу, что Яков Платонович не бонвиваном каким оказался, не бросил Аннушку, вскружив ей голову, воспользовавшись её наивностью и разбив сердце".
Юленька безошибочно определила, что мысли материнские в сторону от моды далёкую побежали, и подошла с другой стороны, благо новости столичные к ней сами стекались, и специально собирать не надо было.
- У Тихомировых сегодня тоже венчание, - доверительным шёпотом произнесла графиня Берестова, наклоняясь поближе. - Помните, мы у них на прошлой неделе на балу были?
Мария Тимофеевна с улыбкой кивнула. Тот бал она помнила очень хорошо, Витюша закружил её в вальсе, а потом мороженым угощал, совсем как раньше, ещё до замужества. Эх, молодость, молодость, как же скоротечна твоя пора.
- Неужели Аглаша замуж выходит? - удивилась Лизхен, подходя поближе и протягивая дамам фруктовый десерт. - И за кого же?
Юленька пренебрежительно дёрнула плечиком:
- За старика Боброва, купца.
- За этого... - Лизхен осеклась, посмотрев на Марию Тимофеевну, и спешно поправилась, - нечестивца похотливого?!
Мария Тимофеевна вопросительно приподняла брови:
- И чем плох жених?
- Да он скупой, - выпалила Юленька, от волнения чуть громче приличного, - прошлую жену голодом заморил!
- Или забил до смерти, - вставила Лизхен, - мне Ирочка говорила, а той Машенька по секрету нашептала, а той в свою очередь Верочка передала...
- Филиал "Затонского телеграфа", - Пётр Иванович Миронов подошёл к смущённо примолкшим дамам с рюмочкой коньяку, в его руке выглядевшей так естественно, словно он с ней и родился, - и что же, милые дамы, на повестке дня?
- Нашу знакомую, Аглаю Тихомирову, сегодня замуж выдают, - выпалила Юленька и безжалостно припечатала, - продали!
Пётр Иванович сделал глоток, вздохнул и пустился в увлекательный, не лишённый пикантности разговор об участи женщин. Мария Тимофеевна и Юленька активно подхватили тему, одинаково занимательную для обеих. Графиня Берестова требовала большей свободы для дам, а госпожа Миронова, наоборот, ратовала за сохранение традиций и подчинение дочерям воле родительской. Для неё сия тема была весьма актуальной и даже немного болезненной.
Лизхен, долгожданная и намоленная дочь, никогда и ни в чём не знавшая у родителей отказа и за надёжными спинами пяти братьев привыкшая даже грома небесного не бояться, в беседе участия не принимала. Конечно, княгиня Лисовская знала, что далеко не все барышни могли похвастаться такой свободой, как она, но одно дело знать, что какие-то родители продают дочь за старого развратника, и совсем другое, когда сей несчастной оказывается твоя хорошая знакомая! Елизавета Платоновна вздохнула, покачала головой и решительно направилась к братьям, что-то оживлённо обсуждающим с Анной Викторовной, счастливой молодой женой, стоящей рядом со своим супругом.
- А вы меня тоже продали?
Вопрос прозвучал столь неожиданно, что Вильгельм, самый старший из братьев ("Братьев - разбойников", - как шутя называл их отец), поперхнулся шампанским и закашлялся.
Яков Платонович посмотрел на воинственно насупленную сестрицу (и какая, спрашивается, муха её укусила?) и мягким успокоительным тоном, на Анне Викторовне отработанном, уточнил:
- Что-то случилось?
Лизхен неопределённо взмахнула рукой:
- Аглашу Тихомирову отец замуж продал. А вы меня тоже продали, да?
- Почему продали? - искренне возмутился третий брат, Михаил. - Мы тебя Андрею даром отдали!
- Неправда, приданое было, - педантично заметил самый младший брат, Карл, характерную для всего семейства Штольманов въедливость и дотошность пустивший на служение банковскому делу.
Платон не выдержал, расхохотался и, поцеловав сестру руку, выпалил:
- Так что, Лизхен, можешь утешиться. Мы тебя не только не продали, но ещё и доплатили, чтобы Андрей на тебе женился.
Повисла нехорошая пауза, во время коей Лизхен хватала ртом воздух, пламенея очами, а братья выразительно смотрели на Платона, в очередной раз не сумевшего удержать длинный язык на привязи.
- Аня, пойдём танцевать, - Яков плавно повлёк за собой супругу в центр зала, где кружились пары.
- А Лиза ничего Платону Платоновичу не сделает? - Анна Викторовна с тревогой посмотрела на мужа.
Яков бросил на сестру долгий оценивающий взгляд.
- Портить нам свадьбу она точно не станет, но и сказанного не забудет, непременно отыграется.
Анна хотела ещё что-то сказать, но Яков мягко привлёк её к себе, прошептал, щекоча дыханием ушко:
- Не переживай, всё будет хорошо. Что бы у нас ни происходило, мы остаёмся одной семьёй.
Яков Платонович и сам не осознал, что слово в слово повторил любимое изречение отца, коим тот часто успокаивал разбушевавшееся многочисленное семейство.
Бал подходил к концу, гости, ещё раз пожелав молодым всего самого наилучшего, благополучия и процветания, потихоньку разъезжались, а Анна с удивлением поняла, что страшно волнуется, буквально трепещет вся, словно осина на ветру.
- Что с тобой? - Лизхен с тревогой посмотрела на Анну, даже лба коснулась, проверяя, нет ли жара. - Ты вся дрожишь!
Анна Викторовна посмотрела на подругу, а теперь ещё и родственницу большими, от волнения ставшими совсем огромными голубыми глазами. Как, вот скажите, как можно объяснить то, о чём в приличном обществе и думать-то не подобает?!
- А-а-а, - Лизхен понимающе улыбнулась, став в этот миг удивительно похожей на Якова, коий в момент этой сокровенной беседы на правах хозяина бала прощался с гостями, - я перед первой брачной ночью тоже тряслась. Андриш же всю пору ухаживаний мне лишь ручку нежно целовал да пару раз, пока никто не видел, щеки поцелуем коснулся.
- Что так? - Юленька живо вспомнила князя Лисовского, на скромника не похожего ни коим образом.
- А разве может быть иначе, с моими-то братьями? - фыркнула Лизхен, впрочем, не без гордости. - Кому же в здравом уме и твёрдой памяти возжелается разом испортить отношения с дипломатом, следователем, врачом, военным и банкиром! Причём людьми физически крепкими, боксирующими и попадающими не целясь в копеечку с десяти шагов.
Юленька, хоть и была с семейством Штольманов знакома сызмальства, сглотнула тяжко, посмотрела на подругу сочувственно и прошептала чуть слышно, чтобы, оборони господь, не услышал никто:
- Дивно, что Андриш Станиславич за тобой вообще ухаживать насмелился. У тебя охрана, поди, не хуже императорской.
Лизхен горделиво расправила плечи. В глубине души Елизавета Платоновна была свято убеждена, что её охрана ЛУЧШЕ императорской, царя-то батюшку, как ни крути, за жалованье охраняют, а её по зову сердца берегут. А она уж, по мере сил своих, хранит братьев, обеспечивая каждого не только ранней сединой, как они сами порой жалуются, но и теплом душевным, у мужчин рода Штольманов тщательно сокрытым и разумом запечатанным. Впрочем, грех пред собой лукавить, у каждого женатого братца супруга смогла ключик к сердцу благоверного подобрать. Вот и Яков теперь женился и расцвёл, точно маков цвет... насколько это вообще для Якова Платоновича возможно.
Словно почувствовав, что размышления Лизхен и её подруг коснулись его особы, Яков повернулся к дамам, привычно сдерживая улыбку, но не в состоянии сокрыть счастливого сияния глаз, от коего на душе у Анны точно Светлое Воскресенье наступило.
- С Вашего позволения, сударыни, мы с Анной Викторовной откланяемся, - Яков Платонович положил руку жены на свой локоть, совсем как раньше, в Затонске, когда по вечерам они с Анной прогуливались, обсуждая очередное раскрытое дело.
Яков Платонович чуть заметно поморщился, покровительственных жестов, так любимых сестрицей, он не терпел с детства, но ласку стоически выдержал. Елизавета Платоновна, впрочем, испытывать терпение брата не стала, руку убрала быстро, а когда Яков с супругой повернулись, направляясь в свои покои, украдкой перекрестила их. Как обычно, сначала по-православному, а потом и по-католически, так, на всякий случай.
***
В спальне, роскошно убранной для молодых, Анна опять ощутила леденящее руки и заставляющее сердце в груди галопом нестись волнение. Все матушкины наставления и тётушкины поучения вихрем закружились в голове, мешая даже дышать. Тётя, как на грех, своими благими намерениями ввела племянницу в самый настоящий ад: так красочно расписывала, что должно, а чего ни в коем случае нельзя делать молодой девице, дабы супружеское счастье не спугнуть, что Анна окончательно запуталась и сейчас, когда пришло время все поучения воплощать, ничего вспомнить не могла. Лишь перед глазами стояло лицо тётушки со скорбно поджатыми губами и меленькими седыми кудряшками, да в ушах дребезжало: "А коли забудет чего невеста, то враз на семью обрушатся все беды и напасти. Вот помню..." Дальше шло пространное описание горестей знакомой тётушке молодой семьи, пренебрегшей мудростью предков и решившей обойтись без заткнутой в пояс свадебного платья иголки, рисовых зёрен под подушкой, подковы на счастье или ещё чего-то похожего. Когда Анна слушала все эти наставления, она лишь снисходительно улыбалась, но сейчас волнение взяло верх. А вдруг тётушка права? И она, Анна, своими руками всё разрушила, отказавшись от нити красной на руку?
- Анна...
Знакомый голос вырвал Анну Викторовну из плена страхов, барышня всхлипнула и нырнула в родные и любимые объятия, словно рыбка в озеро. Яков Платонович осторожно обнял девушку, ласково поглаживая, успокаивая. В голове опять, как и всегда, хороводом вертелись тысячи нежных фраз, но сдержанность и привычка укрывать свои мысли, а паче того чувства, опять сковала язык. Прорваться смогла лишь одна фраза, короткая, словно выстрел, и включающая в себя мудрость веков:
- Я люблю тебя.
Анна вскинула блестящие голубые глаза, потемневшие от волнения, на губах барышни играла робкая доверчивая улыбка:
- А я тебя... хоть барышне и не пристало говорить о своих чувствах...
Яков Платонович приглушённо рассмеялся. Ох уж эта Мария Тимофеевна вкупе со своей сестрицей незабвенной, всё-то им надо в жёсткие рамки этикета загнать, каждую мысль в Аниной головке во фрунт построить! Теперь понятно, почему Анна так разволновалась, родственницы ей, наверное, целый ритуал проведения первой брачной ночи прописали. Яков усмехнулся и попытался снять с головы супруги шляпку, но та держалась крепко, словно орлиное гнездо на скале.
- Она на шпильках, - подсказала Анна, шаловливо блеснув глазами.
Яков вытащил одну шпильку, длинное костяное чудо, кое вполне можно вместо стилета использовать, ознаменовал свою победу пламенным поцелуем молодой супруги и чуть хрипло спросил:
- И сколько их?
Анна, после поцелуя несколько утратившая связь с реальностью, растерянно пожала плечами:
- Я не помню...
- Тогда сам считать буду, - Яков уронил на пол ещё одно модное украшение-оружие и снова коснулся губами губ Анны.
После шпилек настал черёд пуговичек на свадебном платье, а были они такие маленькие и было их так много, что поцелуи сыпались на Анну благодатным дождём, смывая страхи и волнение, оставляя одну лишь чистую страсть, не замутнённую тревогой, печалью или усталостью. Тогда, в гостинице, в каждом поцелуе и объятии Анна неуловимо ощущала горечь разлуки, сейчас была пора торжества. Торжества любви, веры, всего того, что называют коротко и просто: СЧАСТЬЕ.
Уже засыпая на груди мужа, Анна чуть слышно прошептала:
- Только не исчезай...
Яков взял руку жены, ту, на коей блестело обручальное кольцо, и принялся ласково целовать каждый пальчик, переплетая их со своими. Чуть задержался губами на ободке кольца и выдохнул:
- Я клянусь быть с тобой вместе в болезни и здравии, в богатстве и бедности, и даже смерть не сможет разлучить нас.
Дело Љ 1. Сладострастникъ
Как мечтает в своих самых потаённых желаниях встретить утро каждая барышня, независимо от положения в обществе? Правильно, нежным поцелуем от любимого, ароматным букетом цветов, положенных к подушке, в крайнем случае, птичьим пением, врывающимся в распахнутое окно. И уж точно никто не мечтает в самый светлый час перед пробуждением, когда сны столь сладостны и нежны, оказаться в плену горького воспоминания, хуже любого кошмара, порождённого тьмой.
Во сне Анна увидела себя в гостинице в то печальное утро, когда она проснулась одна, а Яков Платонович исчез, сгинул, словно растворился в утреннем свете, не оставив следа. Анна Викторовна вздрогнула, из-за сковавшего душу холода не в силах даже вздохнуть и упрямо надеясь, что всё происходящее всего лишь сон, дурной сон и ничего более. Ведь была же Лизхен с братьями и Юленька, возвращение Якова, его признание и венчание. Ведь это всё было, ну не приснилось же ей это всё?!
- Приснилось, милая, - проскрипел резкий, словно кто-то резанул ножом по стеклу, голос, - ты одна, твой драгоценный Яков Платонович умер, и ты никогда его больше не увидишь.
- Нет, - пролепетала Анна, обхватывая руками горло, - нет, нет, нет!!!
Из тёмного угла номера вышел на свет тощий старик с пронзительными, выцветшими от времени, сально поблёскивавшими глазами. Казалось, у незнакомца от времени выпали не только волосы, но даже брови с ресницами, кожа была неприятного серого оттенка, как у мертвеца, но в каждом движении старика ощущалась сила и власть. И жестокость, даже беспощадность.
- Да, моя милая, - проскрежетал незнакомец, с наслаждением разглядывая Анну Викторовну. - Теперь ты моя, и никто, слышишь, никто тебя не спасёт!
Анна попыталась сбежать, но ноги словно приросли к полу, хотела закричать - пропал и голос, даже глаза закрыть не получилось, чтобы хоть за веками укрыться от мерзкого старикашки.
- Мне нравится твой пыл, - проскрежетал старик, протягивая руку и касаясь щеки барышни ледяными костлявыми пальцами.
Анна рванулась из всех сил, понимая, что всё напрасно, она пленница, и спасения нет, и тут её с силой тряхнули за плечи. Барышня судорожно всхлипнула, вскрикнула и была моментально притиснута к до боли родной и знакомой горячей груди. И тут слёзы, коих раньше даже следа не было, хлынули из глаз Анны Викторовны, словно поток, прорвавший плотину.
- Тише, драгоценная моя, тише, - шептал Яков, нежно укачивая супругу, словно она была маленькой девочкой.
Анна вскинула на мужа блестящие от слёз голубые глаза, всхлипнула:
- Мне сон приснился. Стра-а-ашный.
Яков Платонович ласково стёр слёзы с личика жены, усадил её к себе на колени, крепко обняв и продолжая укачивать:
- Не бойся, мой ангел, я никому не позволю тебя обидеть.
Анна завозилась, устраиваясь поудобнее и чувствуя, как бледнеет и исчезает мерзкий призрак, посмевший потревожить её сон. Боже, как же всё-таки хорошо!
- А ты мне колыбельную споёшь?
Анна трогательно похлопала ресничками и умильно улыбнулась. Яков стёр одинокую слезинку со щеки супруги, нарочито тяжело вздохнул:
- Ну что с тобой поделаешь. Только глазки закрой и постарайся уснуть.
Анна с готовностью кивнула и послушно зажмурилась.
"Всегда бы ты, Аня, такой послушной была, многих бед бы мы с тобой избежали", - подумал Яков, бережно закутал жену и принялся негромко напевать на немецком старинную колыбельную, кою так любила матушка.
Анна наслаждалась тихим голосом мужа, убаюкивающими покачиваниями и сама не заметила, как опять уснула. В этот раз кошмара не было, лишь в жемчужно-серой дымке сна звучали голоса призрачных родственников, постепенно, по мере накала беседы, становящихся всё заметнее и живее.
- И кто это, такой умный, старика этого к Аннушке допустил? - ворчала бабушка, сердито уткнув кулаки в бока.
Платон Карлович виновато кашлянул, отвёл взгляд:
- Моя вина. Не хотел молодым мешать. Якоб-то нас всё одно не увидит, а вот Анна могла и смутиться.
- Ну да, пусть лучше испугается! - ядовито хохотнула тётка Катерина, особа желчная настолько, что её кончину в семье Мироновых восприняли едва не с благодарностью.
- А кто приходил-то? - Марта Васильевна погладила сконфуженного супруга, непринуждённо переводя тему.
Иван Афанасьевич прищёлкнул языком:
- Бобров Кирилл Владимирович... И почему это, интересно, что ни мерзавец, то непременно сие имя носит, а?
- Я бы попросил, - возмутился кто-то из призраков, - я, между прочим, тоже Кирилл Владимирович! И потомки обо мне весьма приятственного мнения, так-то, глубокоуважаемый Иван Афанасьевич!
- Господин Бобров умер? - Марта Васильевна в очередной раз попыталась предотвратить перепалку.
Иван Афанасьевич кивнул со столь блаженным видом, словно лично принял участие в кончине купца:
- Кто-то размозжил ему голову канделябром в тот самый миг, как этот сладострастник пытался обесчестить свою молодую супругу.
- Если супругу, то не обесчестить, - педантично поправила тётка Катерина, нашедшая-таки к чему придраться.
- Домогательства к невинной девице без любви да согласия и есть попытка обесчестить. И венчание, ещё и постылое, против воли девицы, сути не меняет, - убеждённо заметил Платон Карлович.
- Да тише вы, - рассерженной змеёй зашипела бабушка, прижимая высохший палец к губам, - У Анны, между прочим, первое свадебное утро, или как там такой день молодёжь нынче называет, не гоже нам сей день разговорами об убийстве омрачать.
- Так господин Варфоломеев всё одно прибудет с сообщением и просьбой о помощи, - пожал плечами Платон Карлович и не без гордости добавил, - Якоб весьма опытен в сыскном деле, без него никак не обойтись!
- Вообще-то после свадьбы полагается в путешествие ехать с молодой женой, а не убийц старых сладострастников по всему Петербургу гонять, - ядовито фыркнула тётка Катерина.
- То-то я припоминаю, что ты из путешествия свадебного без мужа вернулась, - прищурилась бабушка, - а вот кабы он у тебя делами-то занялся сразу после венчания, так, глядишь, ты бы и дольше мужней женой пробыла. Ты, милая, как угар, чем реже появляешься, тем окружающим дышать легче.
Призраки загомонили, зашумели, заставив Анну нахмуриться и сделать слабую попытку закрыться подушкой.
- А ну, тих-х-ха!!! - рыкнула бабуля так, что все моментально угомонились, а особо впечатлительные вообще предпочли исчезнуть. - Анну разбудите. А ей и так скоро просыпаться, Варфоломеев-то, поди, уже на подходе к дому, хоть и плетётся нога за ногу, точно осуждённый на казнь.
- Так Яков может и сам его принять, - Марта Васильевна, свято убеждённая, что даме не пристало вмешиваться в дела супруга, чуть пожала плечами. - Пусть Анна отдохнёт.
Бабуля посмотрела на женщину с тем скорбным сочувствием, коим люди здоровые душевно и физически взирают на лишённых ноги либо руки. Али и вовсе повредившихся разумом:
- Нешто ты, милая, думаешь, что Аннушка в стороне от расследования останется? Что-то я не припомню такого, даже когда они с Яковом Платоновичем ещё и знакомы-то толком не были.
***
Полковник Варфоломеев, коего супруга и та величала исключительно по имени отчеству, Матвеем Васильевичем, а подчинённые и вовсе называли сугубо по званию, в это утро пробудился привычно рано. Откушал кофею в столовой, просматривая донесения сотрудников и то одобрительно кивая, то досадливо морщась, потом прочитал обстоятельно и неспешно газету, уделив особое внимание событиям на политической арене да ещё заметке в разделе "Светская хроника", гласившей, что вчера, далее следовала жирно выделенная и украшенная виньетками дата, надворный советник Яков Платонович Штольман обвенчался с госпожой Мироновой Анной Викторовной, дочерью известного в Затонске адвоката Миронова.
"Вот и стал Яков человеком семейным, - Матвей Васильевич ностальгически улыбнулся, вспомнив себя на заре супружества, - теперь уж под пули лезть не станет, поостережётся. И слава Богу, а то уж больно бесстрашный да упрямый, маятно с таким".
Полковник Варфоломеев прикрыл глаза, вспоминая своего друга и сотрудника, крякнул и покрутил головой:
"Не-е-ет, брат, шалишь, Якова Платоновича и венец свадебный не сдержит, тем паче, что супруга его сама в первую голову в любое расследование ринется, удержать не успеешь. Вот уж воистину правду люди молвят: муж да жена - одна сатана, прости меня господи".
Матвей Васильевич степенно перекрестился, налил себе ещё кофею, но не успел и глотка сделать, как в столовую заглянул лакей.
- Чего тебе, Тимофей? - недовольно спросил полковник Варфоломеев, откладывая газету.
- Сказывают срочно. Дело государственной важности.
"А когда у меня другие были?" - досадливо вздохнул полковник Варфоломеев и коротко кивнул:
- Проси.
В столовую вошёл Дмитрий Васильевич, поверенный полковника в самых что ни на есть деликатных делах, звонко щёлкнул каблуками:
- Ваше...
- Утро доброе, Дмитрий Васильевич, - Варфоломеев приветственно кивнул, взмахом руки указав на кресло подле себя, - присаживайся, кофею испей, с делами-то служебными ещё и не завтракал поди?
- Никак нет, - Дмитрий Васильевич, потомственный военный, изъясняться предпочитал сугубо армейским образом, - не успел.
- Вот и позавтракай, - Матвей Васильевич самолично налил чашку кофею, подвинул поднос с домашними пирожками, до коих был превеликий охотник.
- Слушаюсь, - Дмитрий Васильевич опять щёлкнул каблуками, опустился в кресло, взял кофейную чашку, но прежде чем приступить к трапезе, почтительно сообщил:
- Осмелюсь сообщить, Ваше Высокоблагородие, сегодня ночью был убит Бобров Кирилл Владимирович.
"Да и слава богу", - мелькнуло в голове полковника Варфоломеева, но сия непочтительная мысль исчезла ранее, чем была толком осознана:
- Как это убит?! У него же вчера свадьба была!
- Так точно, Ваше Высокоблагородие, - Дмитрий Васильевич вскочил, опять щёлкнув каблуками, - вчера Кирилл Владимирович венчался с некоей Тихомировой Аглаей Ивановной, а нынче утром горничная нашла его в спальне с пробитой головой.
- А жена молодая что говорит? Али они в разных спальнях были?
- Никак нет, в одной. Только супруга ничего не говорит и ни на что не реагирует, доктор говорит у неё этот, - Дмитрий Васильевич пошевелил пальцами, вспоминая мудрёное слово, - каталепсус.
- Чегопсус? - переспросил полковник Варфоломеев, из всех недугов признававший только огнестрельные и ножевые раны да ещё отравления.
- Каталепсус, - терпеливо повторил помощник, - она жива, но ни на что не реагирует, никого не видит и ни с кем не говорит.
Матвей Васильевич досадливо крякнул. Экая, право слово, напасть! Сама по себе кончина Боброва не такая уж и беда, старого сладострастника едва терпели все, кто его знал, но это был не последний человек в городе. Купец первой гильдии, вхожий во дворец, опять-таки с военными поставками связанный, его смерть просто так спустить не получится, придётся доскональное расследование проводить, чтобы ни одна тень бледная не ускользнула. А ну, как это происки противников государства, под случайность замаскированные? Вот так не доглядишь, прошляпишь, а потом бед не оберёшься. Мда-с, как это ни печально, а без Якова Платоновича не обойтись, придётся молодого супруга побеспокоить... а заодно и его супругу проверить, так ли она хороша, как о ней говорят.
- Прикажи городовым, чтобы ничего не трогали у Боброва, - велел полковник Варфоломеев, вставая и одёргивая мундир, - да чтобы дом никто не покидал. Головой отвечаешь!
- Будет сделано, Ваше Высокоблагородие, - отрапортовал Дмитрий Васильевич, звучно щёлкнул каблуками и вышел, прикрыв за собой дверь.
Матвей Васильевич вздохнул, покачал головой и не спеша покинул столовую, велев замершему у дверей лакею передать, что уходит по делам служебным, когда вернётся не ведает, и пусть супруга не беспокоится и обед в управление не носит. Последнее говорилось совершенно напрасно, потому как госпожа Варфоломеева весьма трепетно относилась к процессу питания горячо любимого мужа и регулярно снабжала его горячей едой, куда бы ни забрасывали Матвея Васильевича дела служебные.
Полковник Варфоломеев вышел из дома, отметил, что погода чудесная, а значит, вполне можно манкировать коляской и прогуляться, благо Яков Платонович обитает недалеко, пешком можно дойти. Матвей Васильевич и себе не желал признаваться, что страсть как не хочет беспокоить господина Штольмана. И дело не в излишней деликатности, таковой господину полковнику по рангу не полагалось, а в том, что на страже супружеского счастия брата неусыпным оком стоит княгиня Лисовская, ссориться с коей не хотелось совершенно. Милейшая Елизавета Платоновна, в отличие от покойной Нины Аркадьевны Нежинской, не притворялась, а воистину ОБЛАДАЛА властью, коя далеко не всем членам императорской фамилии свойственна. Выросшая с пятью братьями, княгиня отлично стреляла, могла укротить любого норовистого жеребца, неплохо разбиралась в ядах, в совершенстве владела пятью иностранными языками и могла сохранить холодный рассудок в любой нетривиальной ситуации. А уж язычок Елизаветы Платоновны был настолько острым, что попавший на него мог желать лишь одного: смерти, потому как отмыться от позора иначе не получалось. Всё это прикрывалось, словно бесценной китайской ширмой, дивным, почти ангельским обликом, коим Елизавета Платоновна умело пользовалась, ловко изображая то беспомощную барышню, не способную в одиночестве пересечь оживлённый прошпект, то глупенькую кокетку, а то изысканную светскую даму.
- Да право слово, не съест же она меня, - проворчал Матвей Васильевич, решительным стуком нарушая покой дома номер пять по Малой Невской, в коем обитал господин Штольман.
Елизавета Платоновна, разумеется, есть визитёра не стала. А зачем, если можно лёгкими, едва ощутимыми намёками дать ему понять, что его визит опасно балансирует на грани приличий? Полковник Варфоломеев, коего подчинённые чтили, а враги опасались и даже уважали, чувствовал себя неосторожным пловцом, оказавшимся рядом с акулой, кружащей неподалёку и примеряющейся, с какого бока лучше начать трапезу.
- Свадьба была просто великолепна, - княгиня Лисовская мечтательно вскинула глаза к потолку, - право слово, очень жаль, что Вас не было.
- Дела служебные, - Матвей Васильевич чуть развёл руками, - покоя они не дают даже в самый сладостный миг.
Елизавета Платоновна улыбнулась, взмахнула ресницами и продолжила непринуждённо щебетать о венчании, пропустив мимо ушей намёк на то, что дела служебные отвлекать станут не только господина полковника. Право слово, лишь вчера Яков наконец-то женился, у него должно быть романтическое путешествие с молодой женой не по трущобам Петербурга, а по самым изысканным салонам Европы! И полковник Варфоломеев должен это понять, ведь не единственный же следователь на всю столицу Яков Платонович! Лизхен решила во что бы то ни стало вытеснить неугодного гостя, пока он не встретился с Яковом, но, увы, фортуна капризница отказалась помогать княгине в её замысле. Дверь в гостиную открылась, Яков Платонович вместе с Анной Викторовной вошли в комнату, приветствовав неожиданного посетителя вежливым поклоном.
- Благодарю, Лизхен, и не смею более тебя утруждать, - Яков выразительно приоткрыл дверь, давая тем самым понять сестрице, что в её услугах более не нуждаются.
Елизавета Платоновна несколько мгновений побуравила брата тяжёлым взором, но успеха не добилась, закалённый общением с затонскими дамами, а паче того Ниной Аркадьевной Нежинской, Яков Платонович смущаться и отступать не собирался. Лизхен пришлось сдаться:
- Было чрезвычайно приятно встретиться с Вами, Матвей Васильевич, - прощебетала дама, даря полковнику Варфоломееву обворожительную улыбку, - передайте мои самые наилучшие пожелания Вашей дражайшей супруге и дочкам.
- Непременно, - Матвей Васильевич поцеловал протянутую ему ручку, - будем рады видеть Вас в нашем доме.
- Обязательно воспользуюсь Вашим предложением, - почти пропела Лизхен, даря ещё одну сладкую улыбку, - непременно.
Яков Платонович кашлянул, Лизхен метнула в него острый, словно отравленный дротик, взор и сухо произнесла:
- Доброго утра, братец. Надеюсь увидеть тебя за завтраком.
Господин Штольман с озорной мальчишеской улыбкой, бесёнком скользнувшей в глазах, покачал головой:
- Увы, семейный завтрак придётся отложить, дела служебные не терпят отлагательств. Мы с Анной Викторовной позавтракаем в кафе.
Если бы взглядом можно было испепелить, Яков Платонович уже рассыпался бы прахом, но к счастью, Елизавета Платоновна огненным взором не обладала, а потому лишь плечиком повела:
- Как пожелаете. С Вашего позволения, я удалюсь.
- Доброго дня, сестрица, - почтительным настолько, что это граничило с насмешкой, тоном пожелал Яков, за что удостоился ещё одного сурового взгляда, коий не причинил следователю ни малейшего вреда.
Всё ещё чуть заметно улыбаясь, Штольман закрыл дверь, предварительно убедившись, что Лизхен действительно удалилась, а не подслушивает. Конечно, сестрица снимет туфли и обязательно вернётся, но по крайней мере самое важное без любопытных ушек княгинюшки обсудить успеют.
Полковник Варфоломеев рассуждал схожим образом, а потому долго ходить вокруг да около не стал, сразу сказав самое главное:
- Ночью убили купца первой гильдии Боброва Кирилла Владимировича.
Яков Платонович подавил недостойную следователя радость по поводу гибели богатого, спору нет, но при этом пользующегося на редкость дурной репутацией господина и сухо спросил:
- Кто обнаружил тело?
Анна Викторовна, отнюдь не уверенная, что ей предложат принять участие в расследовании, насторожилась, стараясь не пропустить ничего важного. Если Яков Платонович по своей давней привычке захочет её подальше от следствия держать, то можно будет своё расследование провести, как обычно. А потом обсуждать произошедшее с Яковом, прогуливаясь с ним под руку по какому-нибудь парку или аллее, можно даже набережной. Анна тряхнула головой, прогоняя отвлекающие воспоминания и стараясь сдержать рвущуюся с губ улыбку, в свете последнего сообщения отнюдь неуместную.
- Горничная утром зашла в спальню и обнаружила хозяина с пробитой головой, - полковник Варфоломеев поморщился, словно лимон разом проглотил. - Право слово, смерть сего господина не такая уж и большая печаль, не мне Вам, Яков Платонович, рассказывать, что за человек был погибший, но... Тут может быть не просто сведение счётов.
- Вы подозреваете шпионаж? - Яков пристально посмотрел на Матвея Васильевича, времени ходить вокруг да около не было, сестрица могла вернуться в любой момент, приходилось называть вещи своими именами.
Варфоломеев помялся, покачал головой:
- Скажем так: не исключаю.
Штольман поджал губы. Шпионские игры ему изрядно осточертели ещё в Затонске, тогда он едва выкарабкался, спасибо Ермолаю, укрыл его раненого в скиту староверов, о существовании коего мало кто знал. А сейчас Яков несёт ответственность не только за себя, но ещё и за Анну, да что там, всё семейство Штольманов, а оно весьма многочисленно. Конечно, в самом крайнем случае опять можно будет обратиться за помощью к Вильгельму, да и Андриш, муж Лизхен, сможет помочь, но, право слово, он же не маленький, сам справится! Сколько лет жил один, отвечая лишь за себя... Яков Платонович вздохнул и по появившейся в Затонске привычке затеребил манжет. Нет, прежнего одиночества, угрюмости хищного волка, коий в своём логове прозябает лишь о себе заботясь, ему не надо. Анна Викторовна, Анна, Аня, солнечный луч, то озорная непоседа на колёсиках, то мудрая женщина, то обольстительная барышня, способная своими взглядами и улыбками и святого ввести во искушение... Господи, благодарю тебя за столь щедрый дар!
- Яков Платонович? - по лёгкой улыбке и несвойственному ранее мечтательному блеску глаз господина Штольмана полковник Варфоломеев понял, что мысли следователя далеки от дел служебных.
"О, женщины, что же Вы делаете с мужчинами, как велика и безгранична Ваша власть!" - подумал Матвей Васильевич, вспомнив свою супругу, но тут же решительно отодвинул сантименты в сторону, дав место делам служебным. Право слово, любовь как инфлюэнца, весьма заразительна, особенно ежели в обществе молодожёнов находишься!
- Яков Платонович, - голос полковника Варфоломеева прозвучал предельно строго и деловито, - я прошу прощения, что призываю Вас на службу сразу после свадьбы, но Вы сами понимаете, дело весьма деликатное. А Вы признанный специалист по деликатным вопросам.
Анна поняла, что дальше молчать не стоит. Порозовев от смущения, Анна Викторовна сделала шаг вперёд:
- Я тоже могу помочь.
Мужчины разом повернулись к даме, и взгляды их были столь же различны, как и вода с камнем. Полковник Варфоломеев смотрел с отеческим восхищением, полностью одобряя предложение Анны Викторовны, а вот Яков Платонович взирал на супругу с до боли знакомым по прошлым делам желанием защитить и от дел служебных отстранить. Исключительно в целях безопасности.
- Помните, вы ещё в Затонске говорили, что я смогу помогать Вам в расследовании, - Анна повернулась к Матвею Васильевичу, - когда возникнет необходимость в моих способностях спирита?
- Разумеется, - полковник Варфоломеев покосился на недобро сузившего глаза Штольмана и добавил, - только в пылу расследований не забывайте о собственной безопасности, Анна Викторовна, а то Ваш супруг с меня голову снимет, не взирая на прежнюю дружбу.
Анна Викторовна широко лучисто улыбнулась, разом превратившись из серьёзной дамы в озорную девчонку и, преданно глядя в глаза Якову Платоновичу, истово пообещала:
- Я буду очень осторожна.
"Свежо предание", - хмыкнул Штольман, вспомнив, с каким постоянством вытаскивал непоседу Анну из всевозможных передряг. И это в тихом провинциальном Затонске, где в одном углу города можно было чихнуть, а с другого тебе уже платок несли!
- Я буду очень осторожна, - повторила Аня, глядя на мужа снизу-вверх большими голубыми глазами. Ещё и ресничками похлопала, зная наверняка, что супротив сего манёвра крепость под именем Яков Платонович Штольман устоять не сможет, непременно падёт.
И стратегия, проверенная временем, не подвела. Яков нахмурился, затеребил манжет и строго отчеканил:
- Я лично прослежу за этим.
Подслушивающая за дверью Лизхен оторвалась от щёлки, к коей прижималась ушком, а порой ещё и подглядывала, и удивлённо покачала головой. Упрямство своих братьев она знала не понаслышке, Яков отличался особой крепостью и даже, пусть благородные дамы так и не говорят, упёртостью, а вот поди же, Аннушка смогла его убедить! Вот тебе и провинциальная барышня, цветок невинный, смогла-таки подобрать ключик к сердцу следователя! Умничка, что и говорить!
- Пойду Юленьке обо всём расскажу, - решила Лизхен, покидая свой наблюдательный пост. - Она Аглашу Тихомирову ещё по гимназии знает, сможет помочь Аннушке, коли ей убиенный сразу имя своего убийцы не назовёт. Да и если назовёт, всё одно доказательства нужны будут, слова призрака в суде вряд ли учитывать станут.
***
Дом купца Боброва более походил на военную крепость или даже тюрьму, чем на жилище состоятельного человека. Узкие окна, понизу покрытые решётками, подозрительно косились на прохожих мутными бельмами стёкол, тёмные от времени и сырости стены кое-где покрылись лишаистыми пятнами плесени, массивная дверь была укреплена проржавевшими толстыми полосами железа.
- Вы можете вернуться домой, Анна Викторовна, - предложил Яков Платонович, заметив, как супруга вздрогнула и плотнее прижалась к нему.
Анна вскинула голову, поправив норовящую съехать на правый глаз шляпку, и тем же светским тоном, коий избрал супруг, ответила:
- Благодарю Вас, Яков Платонович, я в полном порядке.
Штольман покосился на Анну Викторовну, но та смотрела лишь вперёд, всем своим видом демонстрируя готовность приступить к расследованию.
- Аня, - Яков придержал супругу за локоток, повернул к себе, заглянул в глаза, стараясь, чтобы каждое слово достигло цели, проникло в сердце, - послушай меня.
Анна Викторовна с готовностью улыбнулась, только что личико кулачками не подпёрла, как делала всегда, когда ей было что-то чрезвычайно интересно.
Яков Платонович нахмурился, тщательно составляя фразы из так и норовящих разлететься слов. Ну почему, почему, каждый раз рядом с Аней он становится сущим болваном, не способным и двух слов связать?!
- Купец Бобров был не самым лучшим человеком...
- Я знаю, - кивнула Аня, заботливо стряхивая с плеча мужа редкие снежинки, - Лизонька с Юленькой на свадьбе говорили, да и вы с полковником Варфоломеевым тоже не сильно печалились о его гибели.
Яков поджал губы. Будь его воля, о гибели Кирилла Владимировича рассказывали бы молодым супругам в наставление, дабы мужья как следует думали, прежде чем руки распускать и жён, даже не очень любимых и желанных, изводить. В семье Штольманов женщина была едва ли не земным воплощением Богоматери, матушке и сестрице позволялось почти всё, за очень редким исключением. И если Марта Васильевна старалась быть благоразумной, то Лизхен мягкость отца и терпение братьев испытывала бесконечно. Правду молвить, и сама за любого из своего семейства готова была в бой ринуться, каждому брату верила беспрекословно и помощью своей никогда не попрекала.
Яков Платонович сжал ручку жены, поднёс к губам, согревая дыханием замёрзшие пальчики и давая себе зарок непременно найти для Ани тёплые перчатки либо муфточку, Петербург славен сильными ветрами:
- Кирилл Владимирович был весьма неприятным человеком и вряд ли изменился, став духом. Общение с ним может оказаться весьма неприятным и небезопасным.
Анна Викторовна залихватски тряхнула головой:
- Ничего, мы справимся. В крайнем случае, изгоним его в зеркало, как Ферзя, помнишь?
Яков кашлянул, насупился. Для него дело шулера Ферзя было неприятным не только потому, что подозрение в убийстве пало, но ещё и из-за ссоры с Анной. Он же решил, будто она обманула его, предала, а предательство Яков Платонович воспринимал весьма болезненно с той самой поры, как узнал о тайне своего рождения.
Анна притихла, догадавшись, что невольно причинила мужу боль, виновато заглянула Якову в глаза, робко поглаживая по плечу:
- Прости, я не хотела тебя обидеть...
Голубые глаза Анны Викторовны заблестели от слёз, носик покраснел, барышня горестно хлюпнула и прижалась к мужу, пряча личико у него на груди. Яков прижал жену к себе, прекрасно понимая, что и время, и место для проявлений нежности чрезвычайно неуместное, но не имея ни желания, ни сил противиться искушению. Право слово, они лишь вчера обвенчались, пылкость чувств вполне простительна!
- Я люблю тебя, Яков, - прошептала Анна, по-прежнему уткнувшись в грудь мужу, отчего голос прозвучал глуховато.
Горло Штольмана словно невидимая петля перехватила, дыхание сбилось, а слова разлетелись певчими птахами, только и получилось выдавить сухое, совсем к нежности момента не относящееся:
- Нам нужно идти.
Анна Викторовна, вопреки опасениям мужа, на слова сии не оскорбилась, наоборот, ласково пальчиком по губам его провела, улыбнулась, а потом отстранилась, светски кивнула:
- Вы правы, Яков Платонович.
Наблюдающий за следователем из мутного окошечка в коридоре городовой Прокофьев впервые за годы разгульной жизни задумался о том, что, возможно, матушка и права, стоит завести семью. Только по любви, чтобы и у него так же, как у господина Штольмана, глаза счастием сияли.
Дело Љ 1. Сладострастникъ. Следствие начинается
Ольга Кирилловна Погодина, обитающая в доме купца Боброва на положении то ли дальней родственницы, то ли приживалки, то ли экономки и являющаяся вот уже несколько лет бессменной любовницей Кирилла Владимировича, свадьбе своего полюбовника не радовалась. Одно утешало: невеста выглядела девицей тихой и угрозы не представляла, такая лишний раз очи на супруга не поднимет, не то, что возражать против его утех насмелится. Но когда утром зарёванная горничная ворвалась в покои Ольги Кирилловны и заикаясь выпалила о смерти барина, женщина поняла, что, похоже, недооценила волчицу в овечьей шкуре. Вот ведь мышь серая, такой скромницей прикинулась, а сама, змеища подколодная, загубила муженька, став богатой наследницей! У, гадюка, обманула-таки, подлюка!
Ольга Кирилловна направилась было знакомой дорогой в спальню, дабы самолично убедиться в кончине полюбовника и заодно вырвать, если придётся, то и с клочьями волос, у молодой вдовушки свою долю наследства. Чай, не за ради интереса она постель старому развратнику грела! Только даму ждало пренеприятное открытие: кто-то из слуг, стряпуха поди, не иначе, она, ведьма косоглазая, госпожу Погодину всегда терпеть не могла, сбегал за городовыми. И у спальни стоял дюжий мужик, оловянно таращивший на даму глазу и повторявший точно музыкальный ларец: не положено да не дозволено. Ольга Кирилловна испытала все проверенные средства: и улыбки, и трепетание ресниц, и словно бы случайно отрывшееся более, чем следует, декольте, но всё было напрасно. Городовой даже не смотрел на отрывшиеся ему прелести, статуй проклятый! Госпожа Погодина в сердцах едва под ноги не плюнула, повернулась крутенько, так что подол вокруг ног взметнулся, щиколотки точёные молочной белизны обнажив, и собралась было к себе удалиться, как раздались голоса, и в коридоре появились трое: ещё один городовой, какая-то девица и мужчина в штатском платье, неброском на вид, да пошитом опытным мастером. Вот за этот-то наряд Ольга Кирилловна взглядом и зацепилась, быстро оценив его стоимость, и лишь за тем взгляд на самого мужчину перевела, машинально плечи расправляя да платье одёргивая.
- Чем обязана? - томно протянула госпожа Погодина, приближаясь к визитёрам, кокетливо покачивая бёдрами.
Незнакомая барышня приветливо улыбнулась и ясным звонким голосом произнесла, ещё и руку для знакомства протянув:
- Здравствуйте.
Ольга Кирилловна по-кошачьи глаза сощурила, прикидывая, кем может быть сия особа незнакомому мужчине и чего ради он её с собой притащил. Дочь? Нет, по возрасту не годится, да и какой папаша дочуру туда, где убийство свершилось, притащит?! Полюбовница? А на кой, спрашивается, её с собой волочь? Покойник-то своими амурами не хвастал, потаясь держал. Супруга? Дак ей и вовсе не место тут, жёнки дома сидят, детей растят, да вышивают сутки напролёт али молятся, мужа дожидаючись.
- Я следователь Штольман, Яков Платонович, - мужчина непроизвольно, даже сам того не осознав, приобнял девицу, обозначив тем самым своё право на неё, - а это моя супруга и помощница Анна Викторовна.
Ольга Кирилловна сердито поджала губы. Вот, значит, как, супружница молодая, не надоела ещё, потому всюду с собой и таскает, как малец сабельку деревянную. Опять же доблестью да смекалкой со сноровкой перед ней похвастать хочется, дабы прониклась и восхитилась. Ну что ж, наивная дурёха опытной куртизанке не помеха, соблазнение сие Штольмана будет приятной забавой после старика постылого. Да и в любовных утехах следователь, поди, интереснее старикашки, ему силы свои поддерживать всевозможными декоктами не приходится. Госпожа Пригодина сладострастно вздохнула, обольстительно улыбнулась и, подавшись вперёд, дабы грудь соблазнительнее в декольте выглянула, и талия стройнее стала, промурлыкала:
- Добро пожаловать, Яков Платонович. Не желаете ли чаю?
Господин следователь вскинул глаза, и Ольгу Кирилловну мороз прохватил, вспомнилось давнее из детства: как в лесочке набрела она на змею, гревшуюся на пеньке. Гадюка вскинула острую точёную головку и предупредительно зашипела, высунув тонкий раздвоенный язычок, а Оленька, застыв, смотрела в светлые глаза, в коих светилась многовековая мудрость и неумолимая беспощадность самой судьбы.
Госпожа Погодина облизнула разом пересохшие губы и с трудом выдавила севшим, словно застуженным, голосом:
- И чем же я обязана Вашим визитом?
Господин Штольман чуть вздёрнул бровь:
- Мы расследуем убийство Боброва Кирилла Владимировича. А вы сударыня кем покойному приходитесь?
Ольга Кирилловна раздвинула подрагивающие от волнения губы в улыбке, томно выдохнула, успокаиваясь и беря себя в руки:
- Родственница я его давняя. Экономкой числюсь, дармоедок-то Кирилл Владимирович не терпел, прижимист был, не в укор усопшему будь сказано. А зовут меня Ольгой Кирилловной, я из рода Погодиных, при царе Алексее Михайловиче предки мои купцами были, мехами торговали, да разорились, вот и приходится мне, сироте несчастной, по дальним родственникам долю горькую мыкать.
Женщина остановилась, смахнула с глаз несуществующую слезинку, отметив, что городовой проникся сочувствием, а вот следователь по коридору взором шарит, запоры на окнах да дверях изучает, точно тать ночной, прости господи. И в декольте даже не взглянул ни разу, статуй каменный! А может, он просто при жене весь из себя такой сдержанный, а как наедине останутся, так и даст волю рукам жадным? А руки-то у господина Штольмана сильные, в таких сла-а-адко погреться будет. Ольга Кирилловна глаза прикрыла и в мечтаниях своих не приметила, как следователь опять на неё взглянул, бровью дёрнул да приказал коротко:
- Из дома никуда не уходите, будьте в гостиной. После обыска в спальне и беседы с вдовой мы и с Вами побеседуем. Прокофьев, проводи.
- Будет сделано, Ваше Высокоблагородие, - отрапортовал городовой, окинув даму оценивающим взглядом и сочтя её весьма аппетитной и внимания достойной. Нет, конечно, работе следователя не позавидуешь, однако, и приятные моменты в сей службе сыскать можно. Вон, с какими дамочками сладкими общаться приходится!
Ольга Кирилловна нежеланной высылке в гостиную противиться не стала, наоборот, очи долу скромно потупила, присела послушненько и за городовым последовала. Яков дождался, пока дама с городовым скроются из вида и повернулся к Анне, в мрачном доме, холодном и словно бы насупленном, выглядевшей диковинной птичкой, невесть как залетевшей в эту унылую обитель. Анна Викторовна словно только и ждала, когда муж на неё внимание обратит, улыбнулась ясно и смущаясь, попросила:
- Можно я в спальне одна побуду? Попробую дух Кирилла Владимировича вызвать.
Яков Платонович нахмурился. Старика Боброва он знал весьма неплохо, приходилось несколько раз пересекаться по служебной надобности, а потому оставлять Аню наедине с духом сего сладострастника не хотелось. Но и отказывать тоже не хотелось, ведь уже слово дал, что позволит Анне Викторовне в расследовании участие принять.
Господин Штольман вздохнул, постигая великую мудрость любого супруга: уступать своей дражайшей половине, и коротко кивнул:
- Хорошо, только сначала спальню осмотрим.
Анна Викторовна просияла, как маленькая девочка коей на ярмарке большой пряник купили, и так энергично закивала, что шляпка на правый глаз съехала:
- Да, конечно, обязательно осмотрим!
Штольман усмехнулся, головой покачал, понимая, что готов свод небесный встряхнуть и к ногам этой девочки положить.
"Так, сударь, соберитесь, Вы на службе, - приказал себе Яков Платонович, - дела сердечные должно отодвинуть".
По тому, как построжели черты и стал острее блеск глаз Якова Платоновича, Анна безошибочно поняла: влюблённый мужчина уступил место следователю. Ну что ж, если посудить, оно и к лучшему, сейчас должно преступника изобличать, а не любезностями обмениваться. Анна Викторовна поправила шляпку и грациозно вошла в любезно открытую Яковом Платоновичем дверь.