Мусин Ринат, Гусаров Андрей : другие произведения.

Похититель весны

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Изначально роман писался в серию "Ведун". Но не получилось... Поэтому выкладываем здесь.

  Авторы: Мусин Ринат Искандэрович и Гусаров Андрей Владимирович.
  musinat@yandex.ru
  andergrim@mail.ru
  
  Роман 'Похититель весны'.
  Объем - 14 а.л. (560 т.з.)
  
  
  
  Колдун и священник.
  
  Величественен русский лес. Могуч и опасен на первый взгляд. И это действительно так. Если только ты сам не часть его. У человека захватывает дух от своих творений - от небоскребов, от гигантских шоссе и заводов. Но что это по сравнению с силами природы? Даже выжженная, уничтоженная в глубине городов, она заявляет о себе в полную силу. Потому: что есть все, сотворенное людьми? Лишь часть природы, ее малая крупица, измененная нами. Человек, даже за каменными стенами дышит воздухом, пьет воду и ест только то, что подарено ему.
  Но лес... В лесу человек подобен зверю. В нем просыпаются инстинкты - не те, что извращены общением с себе подобными, - но исконные, выработанные миллионами лет. Не страх, но чувство опасности, настороженность. Не борьба за существование, а благодарное принимание даров. Не желание удобств, а надежда выжить и дать жизнь другим. Именно надеждой одаряет лес человека, сознанием собственной силы ободряет его, щедро награждает умениями и навыками, которые не познать ни из каких книг. Пожалуй, человек, что шел по извилистой лесной тропе, ведя за собой вороного коня, хорошо это понимал. Конечно, у него было что и с чем сравнивать.
  Сам он был довольно высок, с непокрытыми русыми волосами, в поношенной кожаной куртке, льняных дерюжных портах, подпоясанных широким ремнем. Борода коротко острижена, веселые голубые глаза посверкивали из-под непослушных кудрей. Комары звонко зудели ему вдогонку, но не мешали: человек шел быстро, хотя этого было незаметно, глядя на его уверенные и неторопливые движения. Издали его можно было принять за обычного деревенского мужика - но только издали.
  Дело было не в копье, притороченном к седельным сумкам. Не в луке, умело пристегнутом к седлу. И даже не в мече, что путник забросил на спину, сняв перевязь с ремня. Что-то выдавало в этом страннике человека нездешнего, непривычного к жизни среди бескрайних лесов и заливных лугов. Не было в его лице сосредоточенной простоватости, что выдает деревенского жителя, а движения, пускай и нарочито медленные, выдавали порывистость и несобранность горожанина. Лес не пугал Андрея. Но огромные деревья знали, что напускная уверенность человека в собственных силах - лишь суета и пыль по сравнению с их почти бесконечным существованием. Им некуда было торопится.
  Как, в принципе, и Андрею. Он возвращался из Павловострога - крепости, что стояла на Оке и охраняла подступы к Мурому и Владимиру. Это была самая крайняя точка древней Руси, деревянно-земляной пограничный пункт дремучей современности. Муром уже остался позади, и Семенов шел по Мещерским краям, изобилующим речушками, озерцами, болотами и лесами. Почему он не выбрал для своего путешествия тракт, что вел почти напрямую к Владимиру, Семенов не мог и сам себе объяснить. Он просто шел и вспоминал...
  
  ...Во второй половине жаркого майского дня из дверей общежития политехнического института вышел молодой человек. Он выглядел старше своих лет, в двадцать один год ему часто давали тридцать, а проводницы в поездах никогда не верили, что человек с такой внешностью может быть студентом. Сегодня он уже и студентом не был. После разгромного, так и не сданного экзамена по электромеханике Андрея попросили покинуть не слишком гостеприимные стены обители знаний. Четыре года - псу под хвост, один, без родственников, без жилья (общежитие надо будет сдать уже послезавтра), он шел по Большой Московской улице. Можно было бы сказать - без определенной цели, но цель у молодого человека была. Приметное здание, хорошо побеленное, с яркими вывесками, над которыми главенствовала одна - казино 'Майкопар'. В кармане, пересчитываемые влажными пальцами, шелестели три сотни. Три шанса, три возможности хоть что-то вырвать у этой жизни. Была еще одна сотня - в потайном кармане пиджака, но это - на крайний случай. Послеобеденная жара отступила, отогнанная услужливым кондиционером. Звуки шагов, такие звонкие на улице, мгновенно утонули в мягком ковровом покрытии. Андрей тяжело вздохнул. Все помещение, обитое зеленым сукном, с нейтральными пейзажами по стенам, с неярким светом - настраивало на спокойствие и умиротворенность. Здесь крепко пахло табачным дымом, но не ощущалось запаха спиртного. Победители пьют шампанское, а оно суть виноградного сока. Да, здесь чуть пахло виноградным соком - и не более. Сонный охранник проводил нового посетителя внимательным взглядом. Бывший студент миновал окошечко, стыдливо подписанное: 'касса'. Огромный зал не поразил Андрея. Это было не зрелище, не место для отдыха или расслабления. Здесь все принадлежало одному-единственному монстру - Игре. У нее были слуги - Деньги. Люди, попав в их объятия, думали, что они управляют всем. И ошибались. Даже Случай здесь появлялся редко, а госпожа Удача не заглядывала почти никогда.
  Андрей выбрал рулетку. Зеленое сукно, большие цифры в сетке твердых линий. Ему почему-то показалось, что если наклониться к сукну, то можно понять, как пахнет золото. Три бумажки, прошелестев в воздухе, протянулись к крупье. Тот едва заметно покачал головой и взглядом указал на своего товарища, стоящего от него по левую руку. Семенов протянул деньги ему. Но и тот качнул головой. Андрей был в замешательстве - он не знал правил этого места, он был здесь впервые. Но тут до него дошли слова:
  -На стол, пожалуйста. Положите деньги на стол, - шептали едва слышно губы крупье.
  Молодой человек послушно положил бумажки на сукно. Они тотчас же исчезли, а потом появились вновь - по ту сторону стола.
  -Три раза по сто. Каким предпочитаете цветом? - уже твердо произнес голос, но Андрей так и не понял, кто говорит - крупье или его подельщик.
  -Мне фишками по сто, - произнес он как можно развязней. Эту фразу он слышал в кино. Три тяжелых черных кругляша тотчас же появились перед ним.
  Рядом с Андреем, на высоком стуле, сидел совсем молоденький паренек - то ли армянин, то ли азербайджанец. Семенов нарочито рассеянно улыбнулся и посмотрел по сторонам.
  Раздался щелчок, шарик со скрежетом завертелся в колесе.
  -Делайте ваши ставки, господа.
  Андрей лениво передвинул один из черных кружков на красное. Армянин-азербайджанец быстро поставил на черное.
  Монстр проснулся. Он зашевелился, с усмешкой наблюдая за людьми.
  -Ставки сделаны, ставок больше нет, - казалось, это говорит сам шарик, весело перескакивая в ячейках, задевая блестящие ромбы внутри круга полированного дерева. А что сегодня скажет случай?
  -Десять, черное.
  Сосед Андрея снял одну фишку, оставив выигравшую лежать на 'шансе'.
  Семенов усмехнулся. Он принимал правила. У него еще есть две возможности.
  Следующее было - 'двадцать два, черное'. Теперь и Андрей, и армянин поставили на красное.
  Чудовище приблизилось и поглотило новую жертву.
  Последующие два часа бывший студент провел как во сне. Он боролся, думал, рисковал, умолял, грыз ногти, просил минеральную воду. В какой-то момент, когда перед ним лежало семь черных больших фишек и пять синих, поменьше, он подумал - надо уходить. Но еще одна фишка продолжала лежать на поле. Игра продолжалась.
  -Всэ, - сказал, наконец, армянин. Он зачем-то плюнул на руки, обтер их об штаны и, опустошенный, отвалился от стола. Людей в зале прибыло. За столами стояли и сидели уже больше десятка игроков. Андрей разжал кулак и посмотрел на последнюю фишку. Пальцы были мокрыми и дрожали. Давно не было 'зеро', пронеслась в голове мысль. Долой 'шансы'. Пусть сегодня будет 'зеро'.
  -Максимальная ставка на зеро! - твердо сказал он.
  -Выиграло тринадцать, черное, - равнодушно объявил крупье, и Андрею, как и армянину, захотелось плюнуть, желательно на руки, но он не стал этого делать, а просто сказал:
  -Все.
  
  Солнце уже скрылось за горизонтом, но на улице было светло. По тротуарам бродили влюбленные парочки, время от времени он обгонял стайки раскрашенных девиц. Одинокие угрюмые работяги спешили домой, уличные торговцы исчезли. Все больше попадалось молодых людей, одинаково одетых, возбужденных пивом и наступлением вечера. Изредка он видел стражей порядка. Они тоже шли, прогуливаясь по улицам, ни на кого не обращая особого внимания.
  Андрей остановился под яркоосвещенным витражом. 'Ломбард' - одиноко и горделиво гласила вывеска.
  Молодому человеку нечего была закладывать. Разве что душу - мрачно пошутил он про себя. Но разве найдется такой заимодавец, что возьмет столь ненадежный и бесполезный заклад? Сам дьявол? Но разве он есть? Неужели он не слышит, что в мире сотни, тысячи людей готовы отдать ему свою душу почти задаром? За деньги, за привилегии или просто за возможность пожить по-человечески. Хотя как это - по-человечески? Красавица жена, куча денег в банке, что можно жить на проценты, здоровые дети, яхта и лимузин утром к подъезду? Так сейчас живут тысячи, но и они не считают свое положение идеальным. Да и зачем Сатане покупать душу? Она сама придет в известный ему день и час.
  Мысль о самоубийстве поглотила Андрея, но только на миг. А в следующую секунду он одним прыжком миновал ступени, взялся рукой за медную, надежную ручку. Внутри оказался обычный коридор, зеленая краска, чисто, без излишеств. Дальше находилась стойка, за которой не было никого. Андрей оглянулся, отметил в уголке, за перегородкой, громадный шкаф с множеством отделений. Он пересчитал их все - тридцать шесть, как одна копейка. Зачем он сюда пришел? Может, разменять сотню баксов? Правильно, ведь он должен на что-то жить, рубли кончились. А разве в ломбарде не могут разменять деньги?
  Странно, никого. Слева уходила на второй этаж лестница. Поднявшись на двадцать одну ступень, он обнаружил еще один коридор с вполне обыденными дверями, крашенными белой краской, без табличек и номеров. Все они были закрыты, ни одна не поддалась его осторожным усилиям. Поднимаясь на третий этаж, Андрей заметил, как неуловимо меняется обстановка. Лестница была подобна той, что вела на второй, но на перилах появились медные накладки, а в конце - так и вообще сверкающий красно-желтым шар набалдашника. Не остановившись на третьем этаже, Семенов поднялся сразу на четвертый. Как быстрый и опытный вор - усмехнулся он про себя. К двери из мореного дуба вела мраморная лестница с чугунной решеткой перил. Войдя, Андрей подумал, что угодил на склад закладных вещей. И понял, что ошибся самую малость. Это был магазин - Андрей понял это, увидев старичка, что читал какой-то манускрипт в углу комнаты. Магазин, где продавались забытые хозяевами заклады. Молодой человек довольно тоскливо прошел взглядом по помещению. Несколько пепельниц на самом виду, чучело совы, парусник в бутылке, бабочка-махаон, залитая в янтарь, одинокое пасхальное яйцо на подставке. Он пошел дальше. Оленьи рога, несколько кинжалов. Ого, в углу - самые настоящие рыцарские доспехи. Он подошел, постучал по ним, и сталь отозвалась металлическим гулом. Настоящие. Что-то здесь было не так, в этой лавке ростовщика... Он резко повернулся. Взгляд уперся в картину. Небольшой холст, старая рамка, безыскусно нарисованные подсолнухи. Потом его заинтересовала стойка с револьверами. Он взял один из них, короткий 'бульдог' без дужки под спусковым крючком, откинул барабан. Настоящее оружие.
  Юноше почему-то стало холодно. Он заметил, что старичок-смотритель, оторвавшись от чтения, внимательно наблюдает за его действиями. Положив 'бульдог' на место, Андрей подошел к продавцу. Некоторое время они смотрели друг на друга. Молодость в кроссовках и старость в ермолке, с пенсне на цепочке, красный, вытертый халат, атласные штаны, тапочки...
  -Извините, - начал Андрей. Ему в голову пришла безумная мысль. - Совершенно случайно, хотя вряд ли... Может быть, у вас есть шагреневая кожа?
  Старичок мигнул, в его взгляде появилось удивление. Сейчас он спросит, читал ли я Бальзака, размышлял Андрей, потом прочтет небольшую лекцию о падении нравов современной молодежи, я спрошу, где можно разменять доллары, мы разойдемся почти друзьями, так ничего и не узнав.
  -Есть, - наконец произнес старик. - Еще ни разу меня не спрашивали о ней. Казалось бы, такая известная вещь, но кто верит в чудеса?
  Он встал, прошел за стойку, и снял висевший на стене лоскут кожи, чуть больше альбомного листа.
  -И что, мне можно? - ошеломленно произнес Андрей.
  -Берегитесь, молодой человек! - с невероятной живостью воскликнул старик.
  -Я знаю, - пробормотал Андрей. Он перевернул блестящую, выделанную поверхность и обнаружил на обратной стороне оттиск большой круглой печати.
  -Вы знаете правила. Вы заключили договор, этим все сказано. Но я не отдам кожу просто так, - торжественно говорил старичок. - Я продам её вам за все деньги, что есть при вас, молодой человек.
  Андрей удивленно поднял брови.
  -Я отдаю вам богатство, власть и исполнение всех желаний. Разве это не должно быть оценено? - продолжал старый торговец.
  -Там есть и смерть, - сказал Андрей, указав на кожу. В какой-то момент ему показалось, что он снова в игре. Снова его затягивают туда, где не существует правил. Этот обрывок кожи может быть просто подделкой, для таких дурачков как я, подумал Семенов.
  -Как вам будет угодно, - сухо произнес старик и повернулся.
  -Нет, я беру, - поспешно сказал Андрей. Он вытащил из потайного кармана зеленую сотню и бросил ее на прилавок. Потом пошарил по карманам. Несколько мелких монет легли рядом с бумажкой. Деньги исчезли, на их месте появилась блестящая шкурка. Андрей схватил ее и, сжимая в кулаке, бросился прочь.
  На улице он отдышался, мрачные мысли нахлынули на него. Он только что потерял последние деньги. Все, до последней копейки. Отдал хитрому торгашу, обманщику, прислужнику Сатаны за какую-то драную шкурку. Андрей обернулся. Дверь, из которой он только что выскочил, дрогнула, раздался лязг засова. Вывеска погасла.
  -Чтоб тебя раздавило, - сказал он с чувством. Некоторое время ничего не происходило. Потом раздался легкий скрежет, дребезжание - и стекло вывески лопнуло, обрушилось градом осколков прямо под ноги ошеломленному Андрею. Он стоял, выпучив глаза и открыв рот. Мыслей не было никаких. Через пять минут он медленно развернулся и побрел прочь.
  'Так, - размышлял он по дороге. - Выполнение желаний, что угодно, а кожа сжимается по мере количества и силы этих желаний. Ему надо что-то такое...'.
   'Работу тебе надо хорошую', - грубо подсказал внутренний голос. - 'Не пыльную, не трудную, хорошо оплачиваемую, интересную...'
  -Да, - сказал Андрей вслух. - Я желаю устроиться на интересную, высокооплачиваемую работу, выполнение которой требовало бы от меня минимум усилий.
  Он произнес это вслух трижды, каждый раз с тревогой ощупывая шагреневую шкурку в кармане. Но желание не думало исполняться немедленно, и шкурка не уменьшалась. Позади послышался грузный рев мощного мотора. Андрей обернулся и увидел серебристый двухдверный 'Мерседес'. Машина, по всей видимости, попала в аварию. Бампер и защита радиатора были здорово помяты, и поэтому шикарное авто спереди походило на многократно увеличенную морду осла с выбитыми зубами. 'Мерс' поравнялся с Андреем, дверца мягко распахнулась.
  -Эй, земляк! Иди сюда, - раздался голос.
  Молодой человек подошел, наклонился и увидел на сиденье водителя крупного, лысого мужчину. Толстая золотая цепь покоилась на толстой шее. Дорогущий костюм-тройка был распахнут до пуза.
  -Залезай, - скомандовал бугай и сам перелез на место пассажира.
  Андрей, пожав плечами, сел, положил руки на влажную, теплую кожу руля.
  -Куда? - спросил он коротко.
  -Нижегородская, четыре, остановишься около церкви.
  Андрей включил передачу и надавил на газ. Работу, кажется, он получил. Быстро, однако.
  Когда они прибыли на место, бритоголовый, сипя сквозь зубы, вышел. Андрей, вытащив ключ из замка зажигания, пошел было за ним, но 'браток' остановил его. Мотнув головой, всунул в руки толстый круглый сверток и пророкотал:
  -Жду завтра здесь же. Ровно в девять утра. И машину почини.
  Андрей остался один, он вернулся к машине, снова сел в водительское кресло. Сверток, который ему передал неведомый работодатель, состоял из пятидесяти штук стодолларовых купюр.
  'Недурно', - подумал Андрей. Сейчас он размышлял трезво и очень рационально, даже в мыслях избегая употреблять слова: хочу и желаю.
  Через полчаса он уже стоял у дверей одного из бывших сокурсников.
  -Семенов, ты чего, сдурел? - Владимир Астахов щурил глаза от света подъездной лампочки.
  Андрей прошел мимо него со словами:
  -Где твой отец? Он у тебя автосервисом владеет?
  -Ну?
  -Что случилось, Володя? - пузатый небритый мужик показался из-за дверей спальни.
  -У меня есть для вас работа, - твердо сказал Андрей. - Внизу, у подъезда стоит 'Мерседес'. У него помяты бампер и радиатор.
  Молодой человек полез за пазуху, достал пачку зеленых купюр. Он отсчитал двадцать штук на полировку трюмо.
  -Тысяча за бампер, тысяча за радиатор.
  Потом отсчитал еще тысячу:
  -За то, что сейчас ночь, - пробормотал он. Отсчитал еще десять бумажек и спросил:
  -К завтрашнему утру получится?
  -Ну-ка, ну-ка, юноша, - пробормотал пожилой человек в трусах и майке. Он вышел из спальни, подошел к трюмо, сгреб деньги.
  -Ну-ка, - произнес он еще раз. - Дыхни!
  Андрей послушно дыхнул.
  -Ладно, - сказал он. - Сейчас посмотрим на твой 'Мерседес'.
  
  Утром, ровно в девять часов Андрей поджидал своего хозяина около подъезда. Вообще-то Артуру Олеговичу принадлежал весь особняк. Первый этаж занимала охрана и прислуга, на втором и третьем располагался хозяин. Ровно в девять Олегович выходил из подъезда в сопровождении двух бугаев, они садились в 'Мерс', Андрей заводил авто и ехал железнодорожному вокзалу. Там хозяин и работал. Семенов приблизительно знал, чем занимался Артур, но в подробности не вдавался. Олегович комплектовал и обеспечивал сопровождение составов с цветметом, получал за это процент от прибыли, и был донельзя доволен своим процветающим бизнесом. Кроме старинного особняка в центре города, Олеговичу принадлежали несколько квартир, гаражей и шикарных машин, домик в Канаде, небольшая яхта в столичном яхт-клубе и несколько процентов акций местного энергетического гиганта. Сколько получали те, кто обеспечивал Артуру 'процент от сделки', Андрей старался не думать. Он вообще старался не думать о чем-то отвлеченном. Мало разговаривал, потому как заметил, что слова 'хочу' и 'могу' и 'надо' слишком часто срываются с языка. Хозяин заметил эту черту в своем новом шофере и относился к молчанию Андрея с должным уважением.
  После того, как Семенов отвозил хозяина на вокзал, он был предоставлен себе на целый день. И лишь изредка звонил один из телохранителей, предупреждая, что хозяину нужна 'тачка'. Но это случалось редко, да и предупреждали за полчаса, а за это время Андрей на трехсотсильном 'мерине' мог примчаться к вокзалу практически из любой точки города. Бывшие некогда всесильными, крутоплечие качки быстро отошли от серьезных дел, но некоторые статьи бизнеса (особенно - противоречащие закону) до сих пор не могли без них обойтись. Олегович никогда не присутствовал на собраниях генеральных директоров или акционеров, но был этаким цепным псом, которого неведомый хозяин мог легко спустить на кого угодно - на шайку молодых воров, на уголовного 'авторитета', на любую местную структуру власти. Неприятности в этом случае гарантировались всем, но кто из серьезных бизнесменов (а таковыми считали себя все) хочет неприятностей? Поэтому Артур Олегович по прозвищу 'Кач' - а он был заядлым культуристом, тихо получал свои двести в месяц, скромно наблюдая за погрузкой и проходом поездов. Из них он отстегивал по тысяче своим друзьям-телохранителям, десятку таких же 'качков' (которые, к их чести сказать, не брезговали обязанностями грузчиков), а также кухарке, дворнику и шоферу.
  Андрей сознавал, что перед ним стоит проблема, перед которой все неприятности Олеговича - пустое место. Если Артур как-то выкручивался, то Семенову отступать было некуда. Шагреневая шкурка, которая теперь постоянно лежала под крышкой сканера, уменьшалась с каждым днем. Ненамного. Все началось с 623,7 квадратных миллиметров, о которых честно сообщил 'Fine reader'. Теперь, спустя три месяца, программа сканирования высветила число 540. Но именно 'Кач' придал Андрею силы сопротивляться. 'Всегда есть выход' - любил говорить Олегович. Он был туповат, но невероятно удачлив, всегда бодр и уверен в своей правоте. Его могучая фигура буквально излучала уверенность и здоровье.
  -Подкачаться тебе надо, - сказал он однажды, внимательно оглядывая личного шофера. Андрей никогда не жаловался на свое тело. Природа дала ему рост в 183 сантиметра и девяносто килограмм веса. Но рядом с Артуром он казался карликом. Через день, садясь с утра в машину, 'Кач' дал ему годовой абонемент в элитный спортклуб и листочек с собственной росписью. В клубе за Андрея взялись сразу два инструктора. Первый, Сережа, человек с кубической фигурой, за пять недель сумел заставить Семенова жать сто шестьдесят килограммов железа. Второй, Паша, смурной, с вечноскучающим лошадиным лицом, ставил Андрею удар.
  -Я учу тебя самому простому, - говорил Паша. - И самому сложному одновременно. Ученик первым делом узнает, как надо бить. Настоящий мастер бьет только один раз.
  Андрей отжимался по тысяче раз в день и помногу часов месил грушу. Он не знал, когда к нему пришла мысль о спасении, но в тот день даже солнце светило ярче.
  До сих пор молодой человек не верил в волшебство. Он смеялся над теми, кто пытался творить чудеса. Но вот теперь перед ним лежала сморщенная шкурка, на которой явственно проступала печать Соломона. Она стала жестче, а по краям даже напоминала металлическую пластинку. Слова, написанные на санскрите, гласили:
  Обладая мною, ты будешь обладать
  всем, но жизнь твоя будет принадлежать
  мне. Так угодно богу. Желай - и желания
  твои будут исполнены. Но соразмеряй
  свои желания со своей
  жизнью. Она - здесь. При
  каждом желании я буду
  убывать, как твои дни.
  Хочешь владеть мною?
  Бери. Бог тебя
  услышит.
  Да будет
  так!
  Казалось, что судьба владеющего этим талисманом предопределена. Судьба обычного человека... Но если этот человек необычен? Если этот человек... еще не родился? Как может он умереть?
  Сейчас Андрей верил в волшебство. Вот оно - лежало перед ним. Его можно пощупать, попытаться смять в руке, понюхать и даже бросить в огонь. Он проверял его свойства. Никакой огонь не брал шкурку. Зато стоило пожелать собственную квартиру - и вот она, шикарная, трехкомнатная, завещанная неведомо как затесавшимся во Владимир родственником. Кожа тогда уменьшилась в площади аж на тридцать миллиметров. Оно, волшебство, несомненно существовало, как некогда существовал царь Соломон, его печать, а также некий господин Оноре де Бальзак.
  И Андрей решил бросить вызов. Судьбе, волшебству, самому Царю Царей, черт его дери! Заклятье сильно, оно выполняет любые пожелания. А как на счет того, чтобы самому научится колдовству?
  Как на счет того, чтобы сдвинуть в сторону стрелку компаса? Размагнитить кусочек металла? Ну уж нет, ладили на совесть. А вот изменить сами магнитные поля, совсем чуть-чуть... Отклонить их в сторону. Человеческое тело излучает тепло. Можно увеличить приток крови к лицу и кожа покраснеет, станет горячей даже на ощупь. Для этого надо вспомнить что-то стыдное, неправильное, что было в жизни давно. Значит, собственным телом можно управлять мыслью. Мы делаем это каждый день - просыпаясь, надевая рубашку, глотая горячий кофе... Но что есть мысль? Сгусток электронных импульсов, что проносится по нашим нервам. Человек сотворил руками (но прежде всего - мыслью, мыслью! - повторял Андрей) удивительные вещи. Вот, например, этот 'Мерседес', в котором, обливаясь потом, неотрывно глядя на стрелку компаса, сидел молодой человек. Стрелка - это совсем небольшой предмет, невидимые и такие слабые электронные поля обтекают ее с умопомрачительной скоростью. Волшебство вокруг нас - мы этого не замечаем.
  -Твою мать! - заорал Андрей. Стрелка компаса дрогнула, это могло быть просто неосторожное движение, в ушах шумело, язык пересох. Тонкая пластинка намагниченного металла, дернувшись на острие, медленно поползла на запад...
  Вечером Андрей вновь просканировал шкурку. Она уменьшилась на миллиметр.
  -Вот тебе и волшебство! - бросил он в сердцах. Потом достал компас, бросил его на стол, ненавидящим взглядом посмотрел на стрелку. Та дрогнула, будто стала живой, медленно повела зеленой головкой сначала на запад, потом на восток, закрутилась, будто невидимые пальцы щелкнули ее по хвостовику...
  Молодой человек снова включил программу сканирования. Кожа не уменьшилась. Он посмотрел на компас. Стрелка послушно указала на восток...
  
  Теперь он понимал, что... Нет, это слово нельзя произносить, даже в уме. Он знал, что уже может. Мочь и хотеть. Два таких разных и таких одинаковых слова-глагола.
  Теперь Андрей знал, что старик-ростовщик тоже когда-то обладал шагреневой кожей. Может быть, даже сейчас обладает. Но он сумел перехитрить своего хозяина, кем бы тот не был. Он прямо говорил в книге: 'Можно ли остановить течение жизни? Делил ли кто-нибудь смерть на доли?'
  Старик пробовал, совершенно точно пробовал, и у него наверняка получилось. Он научился получать все, что ни пожелает, иначе, чем объяснить эту странную фразу: 'Желать сжигает нас, а мочь - разрушает, но знать дает нашему слабому организму возможность вечно пребывать в спокойном состоянии'. Ростовщик - знал. Он знал то, что перехитрило волшебную кожу, он превзошел самого Соломона!
  Если это получилось у одного, то почему не получится у другого?
  Андрей со вздохом откинулся от книги. Невидящими глазами он смотрел в потолок и только на грани слышимости различил бормотание диктора по телевизору: '...дня произошла мощная магнитная буря. Ученые не знают, чем объяснить подобный всплеск активности магнитных полей, Солнце сейчас пребывает в точке так называемого...'. Семенов рванулся к телевизору, едва нашел кнопку звука. Вот дьявол, диктор говорил теперь о другом. Но молодой человек уже точно знал, что никакая не солнечная активность вызвала возмущение магнитных полей. Это он, Андрей Семенов. Сначала - с помощью шагреневой кожи, а потом - сам. Он посмотрел на стопку книг, что притаились в углу, посверкивая свежими корешками. Психология Еникеева, Сновидения Фрейда, Общая Физика, Общая химия, Динамика нервных процессов, Минералогия Фельдсмана, История, Медицина, Мифология, Верования, Золотая ветвь, справочники, словари и еще раз - справочники, справочники, справочники...
  -Я смогу, - уверенно произнес молодой человек. - И вы мне поможете.
  
  Следующим утром, отвезя Олеговича на работу, Андрей поехал в спортклуб. Но он не остановился у парадного входа, а проехал дальше, пока не оказался в бетонном закутке. Выйдя из машины, он воровато оглянулся и прошел в старую, обитую железом дверь. Из проема на него дохнуло запахом горячего металла, раскаленного угля, едким паром, состоящим из воды, машинного масла и азотной кислоты.
  Здесь, под землей, в подвале с выcокими, четырехметровыми стенами было царство кузнеца. Его звали - Гиви, он был то ли грузином, то ли абхазом. Заросший, кареглазый, горбоносый, всегда за работой. По крайней мере Андрей никогда не видел его отдыхающим. Познакомится им довелось совсем случайно. Спорткомплекс был огромным. В него входило несколько тренировочных залов, два бассейна, футбольное поле, ипподром, тир, подсобные мастерские. Десятки секций и клубов нашли здесь прибежище. Тренер Андрея по рукопашному бою, невозмутимый Паша, однажды привел его сюда, где в маленьком зальчике обитал самый настоящий рыцарский клуб. Но Семенова не привлекли мечи и доспехи. Они показались ему слишком детскими по сравнению с настоящим оружием, которое он теперь постоянно носил под мышкой в кобуре. Зато легкое подрагивание пола и едва слышный звон привлекли его внимание. После тренировки, где Паша показал себя не только мастером удара, но и клинка, Андрей спустился вниз, в подвал. Там он встретил Гиви.
  Заросший густым, курчавым волосом, толстоплечий Гиви был кузнецом от бога. При спорткомплексе он числился слесарем, но почти никогда не выходил за пределы кузницы, его не отвлекали на подсобные работы, а зачастую он сам просил помощника. Он изготовлял. Нет, точнее - создавал. Подковы, решетки, гвозди, ножи, дуги, разные мелочи, начиная от костылей и заканчивая коваными петлями. К нему приходили просить, а не требовать. В свое время Гиви закончил художественную школу по классу ковки, а до этого - был аспирантом в Московском институте металлов и сплавов. Но теперь сын Кавказских гор занимался любимым делом в подвале, на задворках областного спорткомплекса, получал зарплату и в десять раз больше - на руки за подработки. Он был доволен жизнью, как может быть доволен счастливый человек.
  Андрей давно это понял, наблюдая за работой кузнеца. Знал он и то, что Гиви давно и успешно кует доспехи и оружие для модных нынче рыцарских клубов. Сегодня Семенов шел предложить кузнецу необычную работу.
  -Гиви, послушай, - начал он сквозь звон. Гиви сгибал на роге наковальни подкову, ему было не до посетителей.
  -Послушай, кузнец, - начал Андрей снова, когда звон прекратился, а почти готовая подкова, шипя, опустилась в воду.
  Гиви поднял лохматую голову. Его редко называли - кузнецом.
  -Мне нужен меч, - твердо сказал Андрей. - И я хочу, чтобы это было необычное оружие.
  Семенов произнес это слово - 'хочу' и буквально почувствовал, как сжалось отведенное ему время. Гиви смотрел на Андрея во все глаза, ноздри его раздувались.
  -Я перепробовал все оружие, что есть там, - Семенов мотнул головой вверх, давая понять, что говорит о рыцарском клубе. - Это будет меч. Длиной чуть больше метра, обоюдоострый, тяжелый клинок, способный перерубить любое оружие, которое ты создавал до сих пор.
  Молодой человек ждал, пока смысл это длинной фразы дойдет до кузнеца, разгоряченного работой. Вдруг глаза Гиви вспыхнули.
  -Булат, - сказал он с гортанным придыханием. - Булатный меч. Ты знаешь, в чем секрет булата?
  Не дождавшись ответа, он зачерпнул воды из бадейки рядом с горном, достал оттуда подкову. Швырнув ее на верстак, он выкрикнул:
  -В искусстве кузнеца! - потом вновь повернулся к Андрею. - Ты будешь помогать мне.
  -Любые деньги..., - пробормотал Семенов.
  -К чертям деньги! - взревел Гиви. - До сих пор никто не предлагал мне сделать булатный меч. Ты заплатишь столько, сколько нужно. И докажешь, что не зря пришел к мастеру Гиви.
  Андрей облегченно вздохнул. Но потом понял - это было его желанием, а они, как ни прискорбно, должны выполняться.
  Гиви, задрав голову, пошел в дальний угол кузницы. Андрей проследил за ним взглядом. Кузнец, гремя ключами, открывал высокий сейф.
  -Давно я хотел поспорить, - говорил он вполголоса. - Сегодня время пришло.
  -Вот, - сказал кузнец торжественно. - Это станет твоим мечом.
  В руках Гиви держал длинный, плоский и темный кусок железа.
  -Хорошо, - сказал Андрей. - Уже раздеваюсь. Где тут запасной фартук?
  -Нет, - произнес кузнец. - Сегодня больше никакой работы. Я должен увидеть его, а только потом - создать. Приходи завтра, с утра.
  -Хорошо, - снова повторил Андрей.
  
  Следующая неделя прошла как в тумане. Андрей работал и учился как заведенный. Он вставал рано - в шесть утра, садился за книги или компьютер, искал все новые и новые заклинания, заставляя память запоминать странные слова, потом мчался к Олеговичу, потом - в кузницу.
  -Мало титана, мало ванадия, чуть серебра и много железа. Это называется - сплав, - говорил Гиви, протягивая на наковальне заготовку. - Булат куется косым бойком.
  Кузница, казавшаяся на первый взгляд просто захламленной, оказалась вовсе не проста. Можно сказать, она была оснащена по последнему слову техники. В углу до времени притаился мощный пневмомолот. Кроме простого горна Гиви сделал себе маленькую электродуговую печь, большинство процессов здесь были автоматизированы. Андрею зачастую просто нечего было делать, и он присаживался за верстак, глядя как Гиви, в фартуке и очках, в дожде огненных брызг, создает чудо.
  -Он будет много тяжелей, чем просто железо, - говорил Гиви. - Но рука привыкнет. Этому клинку не будет равных.
  Андрей тренировался теперь в полную силу. Два часа на тренажерах, потом час кулачного боя с Пашей, потом - к Олеговичу на вокзал и снова - в спортзал, к Паше, учиться биться со щитом, двумя руками, левой рукой, ножом, булавой, копьем. Спаринговались редко. Плосколицый мучитель часто говорил:
  -Бой с товарищем - это бой в поддавки. Ты боишься ему врезать, а он - тебе. По настоящему надо бить по голове, и как можно сильнее. Это вообще главное правило боя - бить как можно сильнее.
  Поэтому Андрей спаринговался больше с бревном. Паша бамбуковой палочкой указывал место на подвешенной к потолку деревянной колоде, а Андрей должен был туда попасть - огромным, двуручным, десятикилограммовым тренировочным мечом. Кисти и плечи после такого, на первый взгляд - очень простого упражнения, болели страшно. Зато после месяца тренировок Семенов мог за минуту нанести шестьдесят ударов - больше, чем кто-либо в рыцарском клубе. И все его удары приходились точно в цель.
  К концу лета Гиви закончил работу. В погожий августовский день Андрей спустился в кузницу и был удивлен необычной тишиной и холодом в помещении. Сегодня мастер даже не разжег горн.
  -Пришел? - спросил Гиви.
  -Да, - ответил Андрей. - А что, готово?
  -Готово, - проворчал кузнец. - Вот, - он указал на длинный промасленный сверток, что лежал на верстаке.
  Андрей не спеша подошел, откинул ветошь. Черная полоса стали тускло блеснула чешуйчатой насечкой. Гиви неслышно оказался рядом. Без усилия он поднял клинок, встряхнул его в руке.
  -Работа мастера, - буркнул он. - Смотри.
  Гиви подошел к тискам, где в губках была зажата толстая железная труба и поднял меч над головой. Темная сталь блеснула и кусок трубы, перекатываясь и звеня, покатился по полу. Слова застряли у Андрея в горле. Безмолвно он смотрел на блестящий длинный скос, меч прошел сквозь железо и не оставил даже зазубрин.
  -Что я должен? - спросил наконец Семенов.
  Гиви, все так же, не спеша, подошел к молодому человеку. Андрею захотелось отшатнуться - настолько фигура кузнеца дышала угрозой.
  -Мой меч достанется только настоящему хозяину, - сказал Гиви. - Сумеешь остриём коснутся рукояти - он твой.
  Андрей принял оружие, попробовал пальцем шершавую кромку лезвия.
  -А если сломаю? - спросил он серьезно.
  -Сломай, - ответил Гиви.
  Андрей пропустил лезвие за спину, широко расставил ноги. Первые сантиметры дались легко. Лезвие, не смотря на толщину, гнулось изумительно. Семенов еще успел подумать, что надо было надеть рукавицу, а еще лучше - кольчужную перчатку. Кровь закапала с правой руки, меч резал пальцы, но Андрей упрямо гнул, напрягая руки, плечи, спину. Осталось совсем немного, Семенов хакнул, выпуская воздух, перед глазами заплясали огненные круги и в тот же миг острие царапнуло набалдашник рукояти. Отпустить сейчас? Ну уж нет! Андрей медленно ослаблял хватку и только под конец отпустил опасно вздрогнувшее лезвие.
  Гиви долго смотрел на него, потом вздохнул, развернулся и, сгорбившись, пошел к горну. Андрей, отдуваясь, некоторое время стоял, потом открыл рот, желая спросить цену, но не стал ничего говорить. К чему тут слова? Постояв так с минуту, Семенов положил на верстак тугой круглый сверток и вышел из кузницы.
  Затворяя за собой дверь, Андрей еще успел заметить, как Гиви, шагнув назад, нащупал доллары, и, не глядя, швырнул их в горн...
  
  В лесу пахло прелой хвоей. Конец сентября выдался дождливым, но октябрь радовал погожими днями, поздним и теплым 'бабьим летом'.
  Старенький 'Жигуль', недоуменно завывая, полз по разбитой колее. Когда до цели осталось всего три километра по лесу, Андрей остановился, бросил машину, подхватил с заднего сиденья рюкзак и двинулся вперед. Сегодня он взял у Олеговича выходной и поэтому не торопясь шагал по жухлой траве, хрустя ветками под новыми армейскими ботинками. Еще одна пара лежала в рюкзаке. Кроме нее там находился комплект сменного белья, запас продовольствия на неделю, моток веревки, несколько коробков охотничьих спичек, кожаный, шитый на заказ, спальник, котелок, запас патронов к пистолету и карабину... Сам карабин Андрей нес в чехле вместе с мечом. Вместе они составляли немалую тягу, поэтому чехол постоянно приходилось перебрасывать с плеча на плечо.
  Заклинание для переноса во времени нашлось не у Папюса, не у Нострадамуса и уж тем более не в каком-либо учебнике по практической магии.
  -Верования и обычаи словян. Не слабо, а? - спрашивал сам у себя Андрей. Он случайно наткнулся на факт перемещения во времени, читая о Китеже-граде. Казалось бы, всем известный факт и свидетелей - хоть пруд пруди...А вот пруд как раз был и нужен. Вода, в которую ничего не втекает и откуда ничто не вытекает. Стоячая вода, в которую можно было войти два раза... И опасность, опасность вокруг... И желание уйти... Точнее - это будет пожелание.
  Главный козырь находился у Семенова дома, на столе, под планшетом сканера. Если что-то не удастся, то, молодой человек надеялся, его смерть будет быстрой и безболезненной. Хотя, кожа никогда не выполняет желания напрямую. Только косвенно, посредством случайного утопления, столкновения или падения самолета на мою голову - мрачно пошутил Андрей про себя.
  Пруд, к которому он направлялся, находился в самом сердце мещерских болот. Он уже не раз бывал там, у чистой, темной и глубокой воды. Здесь никогда не велись лесозаготовки - техника вязла в болотистой земле, никогда не устраивалось пикников и лишь редкие охотники забредали сюда в надежде на напуганных уток. Зверья и вправду было много - Андрей то и дело натыкался на лосиные и кабаньи тропы, белки спокойно следили за ним из зарослей осинника и дятел громко стучал на всю округу.
  Подойдя к пруду, Андрей долго смотрел на спокойную гладь. Водомерки бодро чертили поверхность. Ему сейчас тоже предстоит начертить свой знак. Огненный, прямо на воде. Для этого Семенов предусмотрительно захватил два пластиковых шланга, один побольше, другой - поменьше. Он скрепил их пластиковыми штуцерами так, чтобы они образовали кольца и могли свободно плавать в воде. Ежась, Андрей разделся и, вполголоса ругаясь, залез в воду. Следовало закрепить шланги так, чтобы они не расплывались в стороны. В пространство, что осталось между ними, Андрей залил керосин. Оставалось только прочесть заклинание и поднырнуть в огненное кольцо - чего проще?
  -Выйду из дома не дверьми, из ворот в вороты, в чисто поле, на восток, на восточну сторону. Солнце мое ясное, звезды светлые, небо чистое, поля желтые да камни тяжелые... ХОЧУ оказаться на этом же месте за тысячу лет от этого времени, - громко произнес он и нырнул. Зеленая вода сомкнулась над ним, полилась за шиворот и одежда сразу стала неповоротливой, а рюкзак, хоть и утяжеленный камнями, упорно тянул наверх. Но Андрею надо уйти под воду целиком. Меч и карабин помогли своей тяжестью, но вода мгновенно стала вязкой, тяжелой, огненное кольцо, видимое из-под воды, словно отдалялось с каждым движением. Андрей выхватил меч из ножен, уперся им в дно, не позволяя потокам воды сносить его. Он еще успел подумать - откуда здесь течение? - а воздуху уже не хватало, глаза щипало и очень хотелось вдохнуть. Молодой человек рванулся наверх, но оказалось, что он погрузился слишком глубоко, или огненные кольца сместились... Андрей единым движением сбросил рюкзак. Ботинки, накрепко до этого зашнурованные, легко слетели с ног. Водоворот мощно тянул молодого человека наверх, срывая одежду, заставляя изо всех сил работать ногами и руками. Голова Андрея показалась над водой, в почти гаснущем огненном круге.
  -Чтоб тебя подняло и шлепнуло, - бормотал Семенов, карабкаясь по осклизлому берегу. Он ругался долго и грязно, обессилено и с ненавистью. Он, видимо, потерял ориентацию в воде, а прежде всего не стоило выбирать такое глубокое место. Хотя, почему глубокое? - спросил себя Андрей. Он же специально выбирал такое дно, чтобы не было бочагов, и чтобы - по грудь... Семенов встал и медленно огляделся. Лесной пруд остался прежним, но все вокруг изменилось. И тогда до молодого человека стало доходить, что он - сумел...
  Сначала он целую минуту сдерживался, чтобы не заорать. А потом серьезность положения стала доходить до него. Во-первых он не знал, куда его занесло. Вполне возможно, что и в будущее. А скорее всего - в прошлое. Это же было заклятье из прошлого... Кроме того, не удалось найти рюкзак. Из одежды на Андрее остались лишь трусы, штаны с ремнем и тельняшка. Остальное подевалось неизвестно куда. Всплывет, наверно, в будущем, - усмехнулся Андрей. В десятый раз ныряя на глубину, он нащупал в взбаламученной воде что-то знакомое, очень тяжелое. Через пять минут Семенов сидел на берегу и с любовью поглаживал булатную сталь меча. Оружие не захотело расставаться со своим хозяином. Андрей встал, рассек клинком воздух. Один раз, второй, закрутил петлю... Огромные сосны с насмешкой смотрели на человека, что крутил вокруг себя тускло мерцающую полосу стали... Им еще только предстоит узнать, кто явился в этот мир, - грели душу уверенные мысли. - У меня есть меч, я силен, много знаю и умею. Я смогу, - засмеялся Андрей, говоря последнюю фразу в полный голос и не ощущая над собой зависшего в смертельной угрозе заклятия Царя царей.
  
  ...Пройдет тысяча лет и еще один год, прежде чем нотариус Маркелов Александр Геннадьевич, достанет из личного сейфа пакет со странной записью: 'Вскрыть через год'. Из напечатанных на лазерном принтере листов он узнает, что молодой человек, заходивший оставить этот пакет, завещает все свое движимое и недвижимое имущество некому Саркелову Мгивади Ашотовичу, слесарю в спорткомплексе 'Молодежный'. А еще через неделю изумленный Гиви войдет в трехкомнатную квартиру и обнаружит под планшетом сканера сморщенный, всего в пол-ладони кусок старой кожи. Если бы мастер знал санскрит и имел лупу, то он бы запросто прочитал странное послание, все так же четко проступающее на шагрени. Но кузнец этого не сделает. Пожав плечами, он выбросит кожу в мусорное ведро. У кузнеца была огромная семья, девять детей, жена и парализованная бабка. Все они ютились в полуразваленном частном доме. Тогда, в кузнице, выбросив деньги в огонь, он не жалел ни о чем. И сейчас понял, что поступил правильно, так, как и должен был поступить...
  -Моя работа достойна этого, - усмехнется Гиви напоследок и вслух, на двух языках, поблагодарит Андрея, которого все уже считали умершим, за столь роскошный подарок...
  
  Но это случится еще не скоро. А пока Андрей приходил в восторг от того, что все его умения остались при нем. Он мог сдвигать маленькие предметы, разжигать огонь, заговаривать ветер. Навыки гипноза и внушения тоже никуда не делись, наверно, - говорил себе молодой человек, греясь у костра и восхищаясь сам собой. Правда, твари, что жили на болоте, быстро сбили с него спесь и самомнение. Они были многочисленны и не знали страха. Они нападали со всех сторон и не поддавались никаким заговорам. Они преследовали его все пять дней, пока Андрей, заплутавший в бескрайних лесах, испуганный и изрядно оголодавший, выбрался к людям. Они чуть не вогнали его в могилу, безумные кровососы, проникающие везде и всюду.
  -Да разве же это насекомые? - стонал Андрей, продираясь по лесу. - Это же звери!
  
  ...Улыбаясь воспоминаниям, Семенов шел по лесу. Он уже давно и долго бродил по таким вот лесным дорогам и тропкам. Нигде не останавливаясь, не привязывая себя к одному место друзьями или семьей, Андрей буквально гнал себя навстречу новым приключениям. Он стал колдуном - фигурой достаточно грозной и могущественной в десятом веке. Прошло уже десять лет, как он попал сюда, в прошлое. Это был мир, который принимал человека как равного среди равных. Мир, где еще жило волшебство и земля, по которой продолжали ходить странные, а иногда и страшные твари, оспаривая у человека право на существование. Местные жители не имели представления об электричестве и квантовой механике, но прекрасно знали, на что способно волшебство в руках умелого человека. Практически каждый из живущих в это время твердо знал, что колдовство и колдуны существуют, но объяви Андрей, что видел стоэтажные дома - и его сочли бы по меньшей степени ненормальным. Но за последний год в нем накопилась усталость. Это было не простое физическое недомогание. Нет, усталость скопилась на сердце, в душе, день ото дня требуя остановиться, образумится.
  Солнце склонялось к западу, путник все так же упруго и быстро шагал по лесной тропке, ведя за собой вороного коня. Но даже чуткие уши животного не могло уловить мягких шагов, напрасно конь раздувал ноздри - тот, кто преследовал их, шел с подветренной стороны, держась чуть ли не в версте от колдуна. Огромный белый волк с горящими красными глазами не торопясь пробирался по лесной чаще параллельно тропе, выбранной Андреем.
  Начинало смеркаться, когда Андрей, наконец, выбрался с тропинки на нормальную, уезженную до белого песка, дорогу. Скоро деревня, - понял он и взобрался на коня. Однако ехать пришлось гораздо дальше, чем предполагал Семенов. Солнце давно скрылось за горизонтом, когда всадник выехал из леса. Остановившись на опушке, он, не торопясь, обозревал окрестности. Майская ночь, светлая и тихая, позволяла хорошо рассмотреть небольшую деревеньку, что съежилась, огороженная жердяными изгородями и заборами, посередине широкой равнины, по обеим сторонам небольшой речки. Дома стояли не в ряд, а, словно разбросанные торопливым сеятелем, жались друг к другу. Поодаль, на холме можно было заметить высоченный сруб. Крыши на нем еще не было, но даже неискушенный понял бы, что он предназначен не для жилья.
  'Церковь будет', - подумал Андрей и двинулся к будущему храму. Ему не хотелось в столь поздний час искать дом, который мог бы приютить запоздалого путника на сегодняшнюю ночь. Ни единого огонька не было видно ни в самих домах, ни около них. Вероятно, хозяева давно уже спали. Весенний день долог и рано начинается для крестьянина. Утром приходится вставать с петухами, поэтому ложиться спать надо рано.
  Но Андрею Семенову, человеку из далекого будущего, не привыкать ночевать под открытым небом. Он, не торопясь, подъехал к пахнущему смолой срубу, спешился. Вороной нетерпеливо выгибал шею, просясь в ночное, но Андрей, выпоив коня прямо из близлежащей канавы, привязал его к колышку. Народ деревенский ушлый - уведет коня, ищи его потом за тридевять земель. Но Воронко, попав к Андрею еще год назад, привык к хозяину и в случае мог подать голос. Сам же Семенов, расположившись прямо на траве, завернулся в попону. Ночь обещалась быть теплой.
  
   Глубоко во мраке ночного леса открылись глаза, блеснув в темноте красными фонарями. Белый волк потянулся, зевнул и широкой рысью потрусил в сторону деревни. Он рассчитывал напасть внезапно, сделать дело и быстро уйти. Ему была нужна только кровь. Много крови, море крови. Конечно, один колдун не сможет дать ему столько. Но он терпелив. Когда-нибудь придет время и все, что делал волк, окажется не пустым звуком. Как, например, этот звук. Зверь, вышедший было из леса, поднял голову, принюхался. Со стороны мертвых, убитых топорами деревьев послышался равномерный, странный стук. Настолько странный, что волк, не думая уже ни о каком колдуне, стрелой рванулся в лес.
  
   Андрей только начал проваливаться в теплую пустоту сна, как услышал глухой стук. Он приподнял голову. Звук шел со стороны недостроенной церкви, был отчетлив и равномерен, будто кто-то, не наработавшись за день, остался плотничать внутри темнеющего в ночи сруба.
   'Крысы', - подумал Андрей. - 'Или летучие мыши. Залезли внутрь, теперь не знают, как выбраться'.
   Он вновь посмотрел на будущую церковь, и понял, что у нее еще нет крыши, а верхний венец висит над землей. Молодой человек не боялся, и, поразмыслив немного, хотел плюнуть и спать дальше, как Воронко захрипел в темноте. Коротко простучали копыта, и конь едва не раздавил лежащего на траве хозяина. Андрей вскочил. Меч, с которым он не расставался, беззвучно покинул ножны. Верный конь буквально жался к человеку, глухо ржал, губы его побелели от пены. Все вокруг вибрировало от скрытых сил, решивших устроить себе пристанище на холме близ деревни. Духи, враждебные человеку, кружили вокруг него, невидимые, бессильные пока в своей неосязаемости, но не менее опасные от этого.
   - Выйду не перекрестясь, - зашептали вмиг пересохшие губы. - Выйду не помолясь...
   Семенов в какой-то момент понял, что на него не собираются нападать. Его стараются просто напугать, убрать отсюда, потому что существа, собравшиеся вокруг, ждали еще кого-то, более сильного, обличенного властью. Сзади послышался шепот. Андрей плавно развернулся, чувствуя, что на затылке волосы встают дыбом... и ничего не увидел. Пустота, тьма, поглощающая свет накрыла его. У меня еще есть воля, - успел подумать Андрей, теряя сознание.
  
   Огромный белый волк летел через ночной лес. Было жутко видеть его странный полубег-полуполет, хотя стороннему наблюдателю, (если бы такой и нашелся) это бы показалось просто игрой света. Белый блик скользил меж деревьев подобно бестелесному духу, со скоростью, совершенно невозможной в освещенном луной лесу.
   Волк вспомнил. Вспомнил, как только услышал этот странный стук, идущий от деревянного строения. Зверь сразу сообразил, кто его издает. Так могущественная душа стремится соединиться с бренным телом - и не может. Теперь он понял, зачем ему нужно столько крови, зачем ему вообще нужна кровь. До этого он не понимал, почему стремится убить всех, кто движется и в ком есть хоть капелька этой буйной, красно-горячей жизни.
   Жуткий вой разорвал мертвенную тишину.
   'Я иду, друг', - выл волк, гигантскими прыжками приближая себя к цели, что ждала его далеко на севере.
  
   - Эй, парень, - разбудил Андрея тихий голос. Слепящее солнце над лесом било в глаза. Семенов вскочил. Точнее, это ему показалось, что вскочил. На самом деле Андрей медленно, со стоном, поднялся. Тупая слабость вдруг навалилась на него, будто колдун не спал, а всю ночь таскал бревна.
   - А конь мой где? - слабо спросил он. - Эй! Ты, дай сюда.
   Последняя фраза относилась к мужичку, что, подняв потерянный колдуном меч, вертел его в руках.
   - А ты кто таков? - раздался сзади зычный голос. Обернувшись, Андрей увидел лохматого мужика с топором.
   - Кому говорят - дай сюда! - повысил голос Семенов и сделал шаг вперед.
   - Но, не балуй, - снова отозвался мужик сзади. - Отвечай попервой, откуда такой взялся?
   - Андрей Семенов я, - проворчал колдун. Сбросив предательскую слабость, он сделал еще шаг вперед. Мужичонка, завладевший мечом, попытался отскочить, но нарвался на подсечку. Плавно развернув начавшего падать противника, Андрей по всем правилам боевого искусства, которое появится только через восемьсот лет, отбросил его в сторону. Меч описал в воздухе круг и уперлась в грудь незадачливого крестьянина. Эта быстрая демонстрация превосходства, похоже, впечатлила оппонентов Андрея.
   - Но, не балуй, - уже тише и с опаской произнес лохмач сзади.
   - Не нокай, не запряг, - отозвался Андрей. - Конь мой где?
   - Здесь твой конь, сын мой, - раздался спокойный голос сбоку. Андрей повернул голову. Из-за сруба вышел человек в монашеском платье, с большим медным крестом на груди. Воронко, ведомый твердой рукой, послушно шел за человеком в сутане.
   - Отец Дрозд, - представился священник. - А ты кто будешь, странник? И что здесь делаешь?
   - Андрей, по прозвищу Семенов, - раздалось в ответ. - Кузнец я. Еду из Мурома в Новгород.
   Своей причастности к ведовству молодой человек счел нужным не открывать. А то, что он явился из двадцатого века, Андрей, естественно, вообще никому не рассказывал.
   - Вышел я к деревне к полуночи. Решил не ходить по избам, а здесь переночевать. Вот и ... переночевал, - продолжал он с кривой усмешкой.
  - Оружие при себе носишь, - говорил степенно священник. - Странный меч, никогда таких не видал.
  Андрей недоверчиво посмотрел на свой меч. Конечно, он не собирался рассказывать всем присутствующим, как и когда было создано его оружие. Но как святой отец с ходу определил его необычность?
   - Сам себе оружие делал. Говорю, кузнец я.
   - И говор у тебя необычный. Словно не из наших мест сам, - продолжал, будто говорил сам с собой, священник.
   - Правда твоя, отец Дрозд. Из северян я, - без замешательства отвечал Андрей.
   - Долго же спят северяне, - с едва заметной усмешкой продолжал Дрозд. - Солнце уж высоко.
   - Да не спал я, - пробурчал Андрей. - С местной нечистью повстречался.
   И тут же он заметил, как сошли неуверенные улыбки с лиц поселян, а брови священника сошлись на переносице.
   - Что-то с этим местом не то, - бурчал Андрей, осматриваясь. - Будто кто еще этот холм облюбовал. Кто место выбирал под церковь?
   - Правда твоя, - сурово отозвался отец Дрозд. - Я тоже сам не свой хожу. Вчера Свияга похоронили. Бревном придавило - даже не услышали мы его крика. Но место здесь хорошее. Зря ты напраслину возводишь. Отец Ефрем выбирал. Окроплена земля святой водой и отслужен молебен на здешнем месте. Сам митрополит Иоким благословение дал.
   - Вот те по голове четыре раза, - пробурчал под нос Андрей. - Работника насмерть придавило, проезжего человека чуть духи в свое царство не забрали, а все равно стоять будем, что место хорошее.
   - Хреновое место, это я вам точно говорю, - продолжал Семенов уже в полный голос. - Кладбище здесь старое, либо курган какой, где злого человека похоронили.
   И тут же мужички, до сих пор не вмешивающиеся в спор, многозначительно переглянулись. Священник и колдун словно и не заметили этих взглядов.
   - Будь здесь гостем, кузнец. Денька на три остановишься? - пробасил Дрозд. - К тому времени сюда отец Ефрем подойдет. Вместе, я думаю, сможем наше дело решить.
   - Отчего бы и не погостить? - отозвался Андрей. - Кузнец-то вам нужен, небось?
   - Да не особо, конечно, - проговорил лохматый мужик. - Да только мнится мне - не простой ты кузнец, паря.
   Андрей только неопределенно пожал плечами, напустив на себя насколько возможно простоватый вид.
   Отец Дрозд сделал приглашающий жест, и они, оставив мужиков стучать топорами у сруба, пошли в деревню.
   - Будята у нас сам кузнец, - говорил Дрозд, уверено и широко шагая по дороге. - Ну да ничего, лишняя пара рук в деревне никогда помехой не бывает. Будешь с нами жить, или сам место найдешь? - поднял бровь священник.
   - Будята, это который? Лохматый, что ли? - словно не замечая вопроса, спрашивал Андрей. - У него живешь, святой отец?
   - У него, - почему-то немного смущенно ответил Дрозд. - Поэтому и спрашиваю. Может, мы с тобой дом поставим? Захочешь здесь остаться - будем вместе жить, бобылями. Ежели уйдешь, то знать будешь, что есть место, где тебя без вопросов примут и обогреют.
   - Спасибо, отец, - серьезно отозвался колдун. - Я подумаю.
   Андрей понимал мотивы Дрозда. По всему видно, что святой отец попал сюда совсем недавно. Не успев толком обжиться, найдя приют в избе крестьянина, отдавая все силы на строительство храма, священник, надо полагать, тяготился своим положением. Наверняка он ел и пил за столом Будяты. Времени на мирскую жизнь, на пахоту или постройку собственного жилища, конечно, не хватало. Это еще сколько лет ждать, пока священник станет главой над своей паствой? Церковная десятина, церковные бригады, любое слово, как слово божье должно выполнятся... Пока священник на Руси - только божий человек, а не наместник всевышнего и должен сам обеспечивать свое существование. Дрозду предстоит пережить зиму, и вновь - за счет гостеприимного мирянина. А святой отец, сразу видно, - поглядывал Андрей на спутника, - не из тех, кто любит сидеть на шее. Тут еще подвернулся странный пришелец, подтвердивший опасения самого Дрозда на счет выбора места для церкви. Одна голова хорошо, две лучше. Да и крайний нашелся, - думал про себя Андрей. - Ежели чего, легко будет сказать, что я противился постройке. С меня что возьмешь? Как с гуся вода. А людям, может, польза будет. Надо оставаться. Доброе дело не наскоком делается. Единственное, что смущало колдуна - почему священник не опасается неожиданного гостя? Ведь Андрей мог оказаться и разбойником с большой дороги. Либо у батюшки нет ничего, чем можно поживится, либо он и в самом деле доверяет людям настолько, что готов разделить с ними последнее. Ладно, это уже его дело - решил Семенов, а вслух сказал:
   - Да, скорее всего - правда ваша. Будем дом строить, святой отец, - возобновил Андрей разговор.
   - Вот и хорошо, - одобрительно кивнул Дрозд. - Одному мне не сподручно, да и незачем хозяйством обживаться. У тебя же конь есть добрый. Глядишь, женщину здесь найдешь хорошую. Второй дом срубим. Хоть и не кузнец я, но, Андрей, за мной дело не станет. Не бойся.
   - Да и не боюсь я, - подхватывая заданный тон, сказал Андрей и рассмеялся. Только что он думал о том, что бояться должны его, но теперь 'не бойся' говорят ему. - Как хоть здешний мир зовется?
   - Гусь, - прозвучало в ответ.
   - Как? - переспросил Семенов.
   - Гусь, - повторил священник. - И река здешняя так же зовется.
   'Деревенька, получается - Гусь, - насмешливо подумал Андрей. - Священник в ней - Дрозд. Птичник, а не деревенька'.
   Они свернули к приземистой избе. Окна, затянутые бычьим пузырем, почти не пропускали свет внутрь. Но попробуй убрать эту неказистую защиту! Кровососы - комары заживо сожрут. Жарким ветреным днем мошкара прячется. Зато после захода солнца, как по команде, бессчетными тысячами они вылезают из невидимых и непонятных убежищ и нападают на любого, в ком течет кровь. Ночной комар упорен и лют, дым его не берет, ветки бесполезны.
   Андрею предложили расположиться в избе, но он попросился на сеновал. Хозяйка - дородная тетка с младенцем на руках - только плечами пожала. Андрей, конечно, и не думал брезговать гостеприимством. Он хорошо знал, что в избах мужиков отродясь не водится ни крыс, ни тараканов. Таракан в избе русского мужика только в восемнадцатом веке появился, вместе с немцами, Петром Великим в Россию завезенными. Поэтому и прозвали рыжее наглое насекомое - прусаком. Но колдуну не хотелось стеснять хозяев.
   Около лестницы, что вела на сеновал, сидел мальчишка. Поначалу Андрей даже удивился - худенький и симпатичный мальчуган спокойно сидел и не шевелился. Но когда он обернулся на звук, Семенов почувствовал, как по спине пробежал холодок. Вместо глаз у мальчугана были два громадных бельма.
   - Мне бы... это... на сеновал, - отчего-то робко попросил Андрей. Мальчик отодвинулся - без вздоха, спокойно и отрешенно. Только оказавшись наверху, колдун перевел дух - он всегда чувствовал смущение, когда сталкивался с людским уродством и не мог помочь. Мальчуган был слеп с рождения, а других глаз Андрей дать ему просто не мог.
   Сеновал оказался почти дочиста выбран, только в одном углу сохранилось немного сухого и ломкого сена. Пристраивая нехитрые пожитки, Андрей маялся вопросом: надо ли платить хозяину за постой? Кажется, придется здесь немного задержаться, а провианта в котомке осталось совсем немного. Конечно, будь сейчас пахота, Андрей бы сейчас же запряг в соху Воронко. Но миряне отсеялись, наверно, уж недели две, а то и три назад, сейчас дела идут огородные. Можно пройтись по полям, наложить хлебородных заклятий, но это дело темное. Андрей, хоть и считал себя сильным колдуном, но не очень-то соображал в природных обрядах. Глаз у молодого колдуна был недобрый, рука тяжелая, привыкшая более к сабле, чем к лопате. А местных старушек-ведуний в вопросах - что, как, когда сажать и сеять - Андрей никогда не мог переплюнуть.
   Поэтому, когда наутро Дрозд обратился нему с давешним предложением, Семенов сразу же согласился. В деревне не принято откладывать дела в долгий ящик. Поэтому священник и колдун буквально через полчаса работали в лесу. Дрозд, не смотря на рясу и благообразную внешность, оказался лесорубом на славу. Валил сосны быстро, умело, сучья обрубал в момент, бревна укорачивал в размер без припуска. Андрей на пару с Воронко не успевали увозить лес. К вечеру они уже управились со всей заготовкой.
   Плечи Андрея приятно гудели, легкие с удовольствием гнали сквозь себя пряный от смолы воздух. Такая работа - осязаемая, чисто мужская, возбуждала его. Семенов устал, но чувствовал в себе еще столько сил, что не прочь был потягаться с Архимедом в споре о точке опоры. Отец Дрозд тоже раскраснелся, стал неуловимо шире в плечах, легкая улыбка блуждала на губах.
   - Надо бы бревна подсушить, - чуть задыхаясь, проговорил священник.
   - Ну..., - начал было Андрей, но тут же оборвал себя. Незачем заранее выдавать, что ты колдун. Скромность украшает человека. Особенно перед лицом святой инквизиции.
   - Надо бы, кажется, - закончил неуверенно фразу Семенов.
   - Я специально дерева посуше подбирал, - как ни в чем не бывало, продолжал Дрозд. - Сейчас я с теслом пройдусь, а завтра, помолясь, и в лапу класть можно будет.
   Андрей хотел сказать, что уже поздно, что они еще не ужинали, да и на обед перехватили всего ничего - по краюхе хлеба. Но священник взял тесло и колдун замер. Андрея не надо было учить, как распознавать магию. Ему уже не нужны были освященные артефакты и сложные приготовления. Отец Дрозд глубоко вздохнул, провел лезвием, сдирая сухую кору, обнажая гладкую, в белых шкурках, древесину. Андрей, поднял в изумлении брови, увидев, что ствол сосны - нагревается. Изнутри, равномерно, сухим жаром, выдавливая из себя круглые капельки влаги.
   'Пирокинетик, - совершенно спокойно думал Андрей уже через полчаса, работая бок о бок со святым отцом. - Подумаешь - священник-пирокинетик... Ничего такого. Святая церковь даже воинские ордена устраивала - госпитальерский, тамплиерский, иезуитский. Почему бы не быть волшебному ордену? Под одним богом ходим. Зато уже завтра стены будут. Ишь, как шпарит отец Дрозд... Словно лесопилка и сушилка в одном лице. Не зря я здесь остался. Надо все до конца выяснить'.
   Солнце давно ушло за горизонт, когда они заявились к Будяте. Оба - и священник и колдун - были довольны прошедшим днем и друг другом. Андрей, повалившись после плотного ужина на солому сеновала, хотел поразмыслить о странном священнике, но даже не заметил, как заснул.
  
   Андрею снился странный сон. У него создалось такое впечатление, что он смотрит на мир глазами зверя. На небе стояла полная луна, а впереди расстилалось поле - странное, вогнутое круглой линзой пространство посреди сумрачных лесов. Андрею не терпелось идти на середину - там зоркий глаз улавливал какой-то предмет, ушедший в землю и почти скрытый травой. Он не торопясь шагнул вперед, и с удивлением осознал, что перебирает не ногами, а лапами, покрытыми серебристым мехом. Волк внимательно обнюхал камень... Но это был и не камень, а железный слиток. Огромный, уходящий в землю как айсберг - в воду. И он притягивал. Нет, это не было простым притяжением, как магнит тянет на себя железо. Камень ждал другого. Он мечтал о крови - теплой, горячей крови. Не всякая кровь подходила ему, этому загадочному камню. Да и камню ли? Да и на поле ли? Что-то ужасное и странное таилось в этой чересчур плавной окружности. Но колдуну обязательно надо сюда прийти, и сделать нечто... Волк фыркнул и человеческое сознание покинуло его. Андрей проснулся, в холодном поту сел на жердяной пол, помотал головой. Через отверстие, ведущее на сеновал, на него ласково смотрела луна.
  
   На следующий день Дрозд огорошил Андрея странным сообщением.
  - Через три дня прибудет отец Ефрем. Сегодня он в Муроме, а завтра к нам направится, - между делом заявил священник.
   - Откуда такая точность? - удивился колдун.
   - Какая точность? - в свою очередь спросил Дрозд.
   - Ну... почему не завтра, не через неделю, а именно через три дня? - пояснил Андрей.
   - Я позвал его. А сегодня весть была.
   - Что за весть? - продолжал задавать вопросы колдун. В какое-то мгновение ему показалось, что он зря докапывается до святого отца. Во-первых, могла существовать договоренность, что в какой-то день один из пастырей посещает приходы. Во-вторых... Второе предположение было невероятным, но, скорее всего и правильным одновременно. А что бы церковникам не попользоваться вместе с огненной магией и телепатией заодно? - пришла в голову мыслишка. Ведь Дрозд прямо сказал, что позвал. Не докричался же он до Мурома напрямую и голубя не посылал, - размышлял колдун. Внезапно еще более странная, почти безумная мысль пришла Андрею в голову. Он еще раз внимательно осмотрел священника с ног до головы, подмечая любые мелочи в одежде. Колдун вздохнул с чувством, в котором мешалось разочарование и облегчение. Мобильного телефона при священнике тоже не было.
   - Благая весть. Это одно из таинств святой церкви, - пояснил охотно Дрозд, орудуя топором.
   Колдун только покачал головой. Благая весть. Недурно, думал он про себя. С трудом удержался от дальнейших вопросов. Только усмехнулся, глядя на невозмутимого и сосредоточенного батюшку, который сидя на бревне и задрав сутану до пояса, ловко прорубал пяткой топора продольный паз.
  
   Отец Ефрем оказался довольно высоким человеком лет сорока, с жидкими волосами и прозрачными, водянистыми глазами. Но, гладя внутрь блекло-голубых глаз, Андрей заметил в них выражение превосходства, гордость и странное для христианского священника осознание собственной силы. Сопровождали священника две непонятные и противоречивые личности. С одной стороны - самые что ни на есть монахи. Но когда одетые в сутаны сошли с коней, в уверенных и твердых их движениях наметанный глаз сразу замечал грацию и сдержанную силу умелых бойцов.
   - Как зовут тебя? - начал довольно неприветливо Ефрем.
   - Андрей, - нарочито настороженно отозвался Семенов. - Кузнец я. Проездом. Ночью около церкви оказался, переночевать хотел. Да место больно лихое оказалось. Едва с жизнью не расстался.
   - Знаю, - спокойно прервал священник. - И что же?
   - Так, это, говорю, что место лихое. Плохо на таком месте молиться, - сбивчиво объяснял колдун.
   - Конечно. Святая церковь для того и предназначена, чтобы со злом и грехом бороться. Храмы строятся на самых опасных местах, иначе смысл веры без борьбы утрачивается... сын мой, - многозначительно добавил Ефрем, глядя уже на Дрозда.
   - Так как же..., - Андрей, словно растерявшись, не находил слов. - Так это ... место... значит. Куда его... тудыть-растудыть?
   Ефрем повернулся и внимательно посмотрел на Семенова. Так посмотрел, что Андрей понял - шутки кончились. Такого человека - с ясным, цепким и внимательным взглядом - на мякине не проведешь. Такой - насквозь видит, а отсутствующий вначале разговора взгляд, отрешенное лицо и чуть отвисшая, будто у идиота, губа - лишь маска. Перед колдуном стоял боец, жесткий и несгибаемый фанатик, Торквемада в славянском обличии.
   - Церкви быть здесь, - жестко проговорил Ефрем, взлетел в седло и без лишних слов направил коня по дороге. Телохранители священника, окинув Андрея и Дрозда совсем не доброжелательными взглядами, последовали за ним.
   - Храни вас Бог, - пробормотал напоследок совсем молодым тенорком один из монахов.
   - Храни вас Бог, - эхом отозвался Дрозд.
  
   Прошло почти две недели с той поры, как уехал отец Ефрем. Андрей, оставшись в деревне, постепенно обживался. Небольшой сруб - четыре на четыре - они с отцом Дроздом срубили за неделю. Пахотные земли сельчан протянулись вдоль дороги вокруг деревни, поэтому до леса приходилось добираться долго, делая каждый раз здоровый крюк. Мох, которым Андрей собирался протыкать пазы, сушился около сруба. Священник занялся строганием дранки, а Семенов отправился в лес за углем.
   Открытый огонь - плохой помощник в труде. На открытом огне не больно-то раскалишь железо, да и кирпич неровно обожжешь. Яркое пламя разве что воду быстро вскипятит. Настоящий мастер открытого огня чурается. Андрей вырыл в податливой лесной почве глубокую яму, наносил туда толстых сухих стволин, сложил их поплотней, но не в кладку. Потом принялся засыпать дрова тонким слоем песка и сверху наложил мокрой глины. С самого низкого края ямы он оставил отверстие, где и запалил небольшой костерок. Это был самый ответственный момент: нужно было дать огню разгореться и охватить все бревна, но лесины перегореть не должны. Минут через двадцать засыпанная куча задымилась. Андрей удовлетворенно покачал головой - теперь главное не допустить, чтобы пламя вырывалось из-под земли. Для этого можно было осторожно засыпать выдувное отверстие, но Андрей поступил иначе - просто заложил его мокрыми бревнами, а большие щели залепил опять же глиной.
   Через день-два, когда покажется светло-голубой дым, бурт можно будет заливать водой. Полученный уголь, конечно, не в пример хуже кокса и даже бурого угля. Железо можно было бы ковать и от открытого огня, но Андрей готовил древесный уголь не для выплавки металла. Не торопясь, он взял объемистую тяжелую бадейку и пошел к пруду за водой - заливать кучу, запаленную вчера.
   В какой-то момент Семенов почувствовал, что за ним следят. Человек, затаившись за дальними соснами, спокойно и внимательно наблюдал за всеми движениями Андрея.
   - Эй, что стоишь? - крикнул он пришельцу. - Подходи. Объясню, если чего не понятно.
   Темная фигура медленно отделилась от соснового ствола. Было в ней нечто..., Андрей даже не мог объяснить - что. Странный гость совершенно не боялся - это было видно по его движениям. Но и подходить не спешил. Стоял, смотрел и ничего не делал. Ничегонеделанье - странное занятие для человека в лесу. Андрей сглотнул вдруг ставшую вязкой слюну и поискал глазами топор. Когда поднял голову снова - темной фигуры уже не было. Андрей даже потянулся протереть глаза. Быстро подобрал топор, но отчего-то не решился пойти и проверить, что делал этот странный человек около сосны. В конце концов - может дурачок какой из соседней деревни, - успокаивал себя Андрей. - И ну его к чертям.
  
   Когда он вечером, с двумя мешками древесного угля возвращался в деревню, то обратил внимание, что в лесу слишком тихо. Конечно, на первый взгляд ничего не изменилось. Все так же заливался сочными трелями соловей, звенел неумолчный хор кузнечиков, басовито гудели комары. Березы нежились под вечерним ветерком, но в воздухе явственно чувствовалась некоторая спертость, чуть ли не ядовитая удушливость. Андрей дышал полной грудью, но воздуху все равно не хватало. В какой-то момент ему даже показалось, что он дышит сквозь множество слоев старой пыльной паутины. Андрей остановился, внимательно осмотрелся. Нет, ничего. Теплый июньский вечер и никакого волшебства. Когда колдун вышел к деревне и уже шел по полю, то краем глаза вновь заметил на опушке темную фигуру. Семенов мог поклясться, что это был тот же самый человек, которого он видел сегодня в лесу.
   Отец Дрозд за день успел сделать немало дранки. Четыре, а то и пять цельных осиновых стволов пошли на толстые дощечки, сделанные умелыми руками в виде желобков, со ступеньками на тыльной стороне. Такая дранка, если ее правильно уложить, пролежит на крыше сотню лет, если не дольше. Сам священник, с засученными по локоть рукавами, спокойно мел стружку и опилки.
   - Завтра крышу начнем, - проговорил Дрозд, внимательно глядя на Андрея. - Что случилось?
   - Ты не видел никого здесь в округе? - отозвался Семенов, посчитав, что нечего делать вид, будто ничего не происходит. В конце концов, батюшка неплохой психолог, и тогда совсем глупо играть в молчанку. - Ну, нет ли тут, в лесу, дурачка, юродивого иль какого сумасшедшего? Одет будто в рясу и весь черный...
   Дрозд удивленно приподнял одну бровь.
   - Ты не думай чего... Если бы я ничего не чувствовал, то не сказал бы, - продолжал Андрей, морщась и сквозь зубы. - Не по себе мне, понимаешь? Будто что кружит вокруг, высматривает. Не злое, но и не доброе. Ко всему безразличное, а я вот приглянулся ему будто.
   Священник отложил метлу в сторону.
   - Да какие здесь дурачки, - сказал он немного неуверенно. - Тут на десять верст в округе наша деревня единственная. А у нас таких нет. В черном, говоришь?
   - Точно так, - отозвался Андрей. - А то, что среди нас таких нет - это тоже верно. Деревенских, считай, я всех уже видел. Кто-то пришлый.
  
   Ночью Семенов видел странные сны. Кто-то сквозь боль звал его. Андрей метался, но не мог прийти на помощь, потому что не находил в мареве сна ничего. Ему казалось, что он лежит глубоко под землей, сверху на грудь давит огромный молот, а вокруг слышались мягкие шаги. Будто кто-то кружил вокруг него, а точнее - вокруг его могилы, звал и страдал, пытаясь помочь. Несколько раз он просыпался, а под утро вообще не смог уснуть, провалившись в состояние полусна-полуяви. С первыми петухами, что горласто заорали, как только небо начало светлеть, колдун поднялся. Он вспоминал ночной бред и недоумевал больше на счет того, что во сне точно знал, что на груди у него лежит молот. 'Почему молот?' - ломал голову колдун. Кряхтя, он умылся неожиданно теплой водой, натянул кожанку и отправился к строящейся церкви. Не дойдя до темного сруба метров пятьдесят, Андрей остановился. Ему вдруг расхотелось туда идти. Но не потому, что устал или не выспался. Было во всем этом что-то неправильное, гадкое, неприятное, будто идти приходилось на место старого и ужасного преступления. И тут от сруба, невидимая до сих пор, отделилась серая тень в балахоне. Она приближалась медленно, словно усталый, изнуренный работяга, грузно шагая, идет домой с тяжелой работы. Капюшон медленно съехал с головы, и Андрей увидел совершенно лысого, безбородого человека. Щеки на мраморно-белом лице глубоко впали, но глаза лихорадочно блестели, и в них было видно, как проблеск разума борется с еще каким-то, всепоглощающим чувством. Даже за всю его достаточно бурную жизнь Семенову редко предоставлялась возможность так близко сталкиваться с живыми мертвецами. В том, что это был полумертвый, Андрей не сомневался. Аура страха словно плыла впереди фигуры в черном, а трупный запах, - тонкий, почему-то отдающий куриным пометом, - висел в воздухе. В какой-то момент Андрею стало зябко. Он вдруг вспомнил, что при нем нет оружия. Полумертвый сделал шаг, второй. Двигался он неестественно, очень отрывисто, но оттого не менее стремительно. Создавалось впечатление, что это не бывший человек, а собранная из человеческих запчастей электрическая машина.
   Это только дешевые фэнтезийные герои с голыми руками бросаются навстречу опасности. Андрей же, безоружный, неподготовленный к встрече с чуждым волшебством, твердо знал одно - надо бежать. И как можно быстрее. Колдун знал, что зомби передвигаются очень медленно и убежать от них обычно труда не составляет. Но этот не отставал. Андрей явственно слышал топот ног за спиной. Страх вдруг пропал. В какой-то миг, уже выбежав в деревню, Семенов понял, что бежать, в общем-то, некуда. Не откуда ждать помощи, селяне только просыпаются, да и не многие пожелают влезать в драку между чужаками.
   'Придется самому', - решил Андрей и остановился.
   Остановился и полумертвый. Семенов, пользуясь мгновеньем, быстро поднял с земли здоровую коряжину. Прикинул ее на руке, (килограмм пять будет, - подумал, - как меч), и пружинистым, быстрым шагом двинулся к врагу. Зомби внимательно смотрел, остановившись посреди дороги, но ничего не делал. Андрей размахнулся, быстро присел и... смел противника с ног. В ту же секунду коряга вновь просвистела в воздухе и обрушилась на ребра незадачливого преследователя. Все происходило быстро и в полной тишине. Лишь орали, как оглашенные, петухи, и суковатая гнилая дубина с сухим треском обрушивалась раз за разом на несопротивляющегося полумертвого. Андрей уже подумывал найти что-то поострее дубины, чтобы пригвоздить противника к земле, но тут резкая сила вырвала незамысловатое оружие из рук. Зомби твердо стоял на земле и, глядя прямо в глаза Андрею, отшвырнул вырванную коряжину в сторону. В горле у Семенова пересохло, и он нервно сглотнул. Но колдун растерялся только на мгновенье, а в следующую секунду вновь обратился в бойца - уверенного и беспощадного. Андрей был на голову выше своего противника, и гораздо шире в плечах. Встав в прямую стойку, на пружинящих ногах, защищая пах чуть сведенными коленями, он пошел вперед. Вперед, вперед, наседая, работая прямыми на средней дистанции... Правая бьет в опорную ногу, локтем - в грудь, хук снизу. Вот так! Челюсть полумертвого клацнула, и Андрей готов был поклясться, что заметил в запавших глазах растерянность. И в то же мгновение - слепящий, звенящий удар ладонью. Андрей задохнулся, напрягся и тотчас же на него обрушился град ударов - сильных, быстрых, точных, почти смертоносных. Какое-то мгновенье он держался и даже успел заметить, как мир перевернулся, и под спиной оказался пыльный песок дороги. Но все уже кончилось. Полумертвый распластался, как и Андрей, на земле, злобно шипя и невнятно ругаясь. А сверху, деловито заворачивая ужасному существу руки, сопя и кряхтя, сидел отец Дрозд. Андрей вскочил, чувствуя, как гудит голова, подгибаются ноги, и поспешил священнику на помощь. Вдвоем они быстро и сноровисто связали бывшего человека.
   - Ты как? - чуть задыхаясь, спросил Дрозд.
   - А ты ловко его, - тоже задыхаясь, отозвался Андрей. - Горазд ты, батюшка, бороться.
   - Кто это? - тут же спросил священник.
   - Не знаю, надо спросить. Не разберешь, обличьем вроде как наш, а непонятный какой-то...Полумертвый.
   Священник и колдун вместе посмотрели на пленника. Тот лежал неподвижно, в пыли и грязи, закатив глаза. Но Андрей видел, как напряжены мышцы полумертвого, как натянуты сыромятные ремни, которые умудрился прихватить с собой священник. Но колдун не мог видеть того, что творилось в душе этого существа. Если бы Андрею сказали, как оно получилось, то он бы, наверно, не поверил. Великий тайский воин, непобедимый кулачный боец, умерший за триста лет до рождества Христова, вновь вызванный из мрака небытия темными чарами и заключенный в тело обыкновенного русского мужика, испытывал невероятные страдания. Описать такую боль невозможно, как и невозможно от нее избавится. Когда человек умирает, он чувствует боль, но что же должен чувствовать тот, кто умирает каждую секунду?
   - Кам оэн, Иоким, - произнес зомби. Нечеловеческое усилие, всего на сантиметре отвоеванного у собственного тела пространства, и ремни, связывающие его, лопнули.
   - Нельзя отпускать, - озабоченно сказал Дрозд Андрею, и Семенову показалось, что священник совершенно не опасается за себя. Наоборот, такое выражение он видел на лицах тех, кто испуган за других, за невинных, которые нечаянно могут пострадать...
   - Я сзади! - эхом отозвался колдун.
   Но священник будто и не слышал этого восклицания; не видел, как Андрей рывком переместился за спину зомби.
   - Во имя отца...! - воскликнул Дрозд.
   И Андрей понял, что полумертвый не будет сопротивляться. 'Он даже ждет...Он чувствует, что освобождение близко...Он хочет умереть', - догадался в последнюю секунду колдун.
   - ...духа, - выдохнул Дрозд. Воздух нагрелся, что-то сверкнуло и тотчас же запахло горелой кожей. Кулак отбросил полумертвого далеко в сторону, за секунду превратив непобедимое и сильное тело в кусок горелого мяса. Не было даже агонии. Священник же рухнул на колени. Андрей бросился к другу, опасаясь, что тот ранен, но остановился. Дрозд, не глядя в сторону поверженного, закрыв глаза, молился.
   Колдун растерянно осмотрелся. Полуобугленный труп, страшная вонь, стоящий на коленях человек в сутане.
   'Бред какой-то, - думал Андрей. - Такого и быть не может. Священник, а в колдовстве разбирается круче любого колдуна. Одним ударом зомби упокоил. Мне бы целый день потребовался, да еще неизвестно, во сколько бы такое волшебство обошлось. Да и обошлось бы? Лежал бы сейчас с перегрызенным горлом. И при чем здесь Иоким? Что имел в виду неупокоенный, когда упомянул патриарха? Вопросы, одни вопросы. На каком это языке - 'Кам оэн'? Английский? Не похоже. Сказано было так, словно человек откуда-то далеко с востока. Странно все это'.
   Тем временем отец Дрозд поднялся с колен и глухо произнес:
   - Пошли. Нельзя здесь больше оставаться. Этого, - священник кивнул головой на лежащего и всё еще дымящегося зомби, - забрать надо.
  
   К вечеру вся деревня гудела разговорами. Андрей с Дроздом занимались своими делами и старались не замечать визгливых перебранок женщин и настороженных взглядов соседских мужиков. В конце концов святой отец вышел на Семенову поселения. Предчувствуя развлечение, к нему тут же потянулись селяне.
   - Миряне, - громко и внятно начал Дрозд. - Все вы видели, что произошло утром. То было дело рук врага человеческого. Дьявол во плоти спустился на нашу землю. Но только в божьей руке есть истинная сила. Пока с вами вера - никакой враг не страшен. Не бойтесь, люди добрые. Пока есть Бог - с нами ничего не может случиться. Расходитесь по домам и будьте спокойны.
   Сказал так, опустил голову, враз став меньше ростом, и пошел к срубу. Андрей аж закашлялся, чтобы скрыть удивление. Он-то помнил, как многословны и непонятны в разговоре священники будущего. А здесь - пришел, внятно объяснил и ушел. Вот тебе и схоластические прения! Удивление Андрея еще больше усилилось, когда сельчане стали расходится. Никто не шумел, не вопил и не ругался. Люди, получившие ответы, успокоенные и умиротворенные, шли по домам. Будто и не случилось ничего.
  
   На следующее утро в деревню пришли разбойники.
   Наверно, надо объяснить, что обычные люди не могут четко разграничить разбойников от не-разбойников. В течение всей нашей жизни мы сотни раз проходим мимо воров и насильников, убийц и бандитов даже и не подозревая, например, вон того плотного молодого человека в замышлении противоморальных действий. Во все времена общество и преступники сожительствовали мирно и дружно. Простой человек всегда помогал и уважал ставящих себя выше закона. А в те времена, когда убийство являлось доблестью, а вымогательство жизненной нормой, разбойники и миряне зачастую дружили и сосуществовали в мире и согласии, не смотря на то, что одни обирали и убивали других.
   Но эти разбойники были издалека. Они не знали никого из местных, но поначалу старались никого не обижать и брать свое просто угрозой. Они тихо и без особого шума въехали в деревню, долго стояли около крайнего дома. Одна бабуся даже вышла было спросить, что надо странно одетым 'сынкам'. На нее цыкнули, бабулька, причитая, испарилась, а вооруженные мужчины пошли по домам. Конечно, они не шли по одному или даже по двое. Десять человек, а то и больше заходили в дом, пинками отгоняли детей, вышвыривали женщин, и принимались за мужчин, пытаясь угрозами выбить деньги, серебряную утварь, какие другие ценности. Деревенские мужички за свое добро стояли насмерть. Разбойники зверели, все чаще раздавался плач, дикие крики. Лихие, не смотря на кажущуюся беспорядочность действий, всегда приходили друг к другу на помощь, не боялись пускать в ход оружие. Хозяева же обычно старались отсидеться за крепкими дверями. Обычно в большинстве случаев деревня была обречена.
   Но не сегодня.
   Отец Дрозд и странный кузнец Андрей Семенов, в первые же мгновения поняв, что происходит, схватились за оружие. Чуть ли не бегом они поспешили от своего дома к дальнему краю поселения. Лихие не торопились - куда им спешить?
   Семенов увидел шестерых разбойников, что стояли прямо посреди дороги. Еще двое вывернули из-за амбара. Пятеро показались справа. Кучка из десяти всадников перекрыла путь к отступлению.
   Андрей и Дрозд не сказали друг другу и слова. Колдун вообще остановился, подняв знаменитый меч. Семенов думал, что священник, взявший дубину, прикроет спину. Но Дрозд не остановился. Андрей почему-то совершенно спокойно подумал, что святой отец сейчас попытается прочитать проповедь о 'грешном образе жизни', что сверкнет сталь и колдун останется один. Сколько он сможет выстоять? Минуту, две? Есть битвы, в которых невозможно победить. Нужно только встать и стоять - насколько тебя хватит. Однако священник без слов двинулся к ближайшей кучке лихих, дубина свистнула в воздухе. Лихой покатился в пыль, разбрызгивая кровь и мозги в сторону. Сзади послышался стук копыт. Андрей присел, подсек коню ноги. По плечу что-то скользнуло, стало неприятно тепло. Андрей бросился вперед, пытаясь сразить и следующего всадника. Булатная сталь вошла в живот, не защищенный доспехом, в лицо Семенову брызнула... Нет, не кровь, а какая-то жидкость из распоротой брюшины. Кто-то страшно заорал, в левое плечо ударило копыто, отбросив Андрея чуть ли не на десяток метров. Он усилием воли заставил себя встать, чувствуя подступающую тошноту, замахнулся мечом. Раз - два. Выпад. Андрей заработал царапину, зато его противник - сквозную рану в груди. Меч в руках колдуна описал полный круг - и еще один космач, воя и прижимая руки к животу, валится в пыль. В какое-то мгновенье все стало неважно. Неважно, что распорото одно плечо, а второе саднит страшной болью. Неважно, что их - чуть меньше сотни, а нас всего двое. Не важно... Этот бой не на жизнь - эта схватка со смертью. Кто успеет раньше - ты, или она? Нельзя отступать перед костлявой - и поэтому Андрей шел вперед. Боковым зрением он заметил, что теперь дерутся не только они с Дроздом. На Андрея навалились сразу трое. Какой смысл обмениваться ударами? Одного бы свалить! Заревев, Семенов бросился на ближайшего разбойника. Свалил с ног, нащупал на поясе нож и с размаху, опережая врага, вонзил сталь в грудь. Кто сказал, что убийство - неприятно? Вранье! Нет радости большей, чем сразить ненавистного соперника. Но насладится победой не дали - сверкнул топор, и голова разбойника с чавканьем развалилась надвое. Андрея замутило. Он упал на колени, мучительно соображая, когда успел дать ударить себя по голове.
   Со всех сторон набегали деревенские мужики. Бородатые, страшные в своей запоздалой ярости, безжалостные, они едва смогли остановиться. Дрозду пришлось грудью встать, чтобы миряне не растерзали оставшихся разбойников. Андрей, стоя на коленях, через силу улыбнулся, глядя как священник, потрясая дубиной, пытается отгородить 'заблудших волков' от 'разъяренных овец'. В голове у Семенова мутилось, плечо ныло, и сквозь зубы непроизвольно рвался стон. Но вместо этого Андрей засмеялся, кривя губы от боли. Он смеялся все громче и громче, пока не захохотал. Шум угасал, люди со страхом и недоумением разглядывали странного чужака, что не побоялся выйти с божьим человеком против дьявольской напасти. Большинство разбойников были повержены так же, как их первый товарищ - дубиной по голове. Лихих из сотни осталось едва более двух десятков. Никто не удивлялся, не качал священника на руках, не вопил, прославляя его имя.
   'Я схожу с ума, - думал Андрей. - Пастырь божий оберегает паству не только на словах, но и на деле. Кто он? Кто я? Или мне только кажется?'
   С кряхтением колдун поднялся, подошел к Дрозду.
   - Неплохо, батюшка - задавленно сказал Андрей.
   - Бог велик, - кротко ответил священник. Колдун же вздрогнул от этих слов.
   - Что с остальными делать? - спросил громко Будята.
   - Пока их в амбар заприте. Завтра уж будем с ними разбираться. Сегодня ранеными надо заняться, - быстро говорил Дрозд. - Андрей, иди сюда. У тебя кровища из плеча хлещет. Обопрись об меня. Нельзя ложится, когда кровь течет...
   - Сейчас, сейчас, - слабо говорил Семенов, чувствуя под рукой неожиданно плотно-мускулистое плечо священника. Дрозд грозно смотрел в глаза Семенову, что-то говорил. Андрей еще понял, что с него сняли рубашку, зрение затуманилось, а уши словно заложило ватой.
   - Кровушку если потеряешь - ничего страшного. Завтра себя словно молодым почувствуешь. А рану ужо я закрыл, - бубнил почти неслышно Дрозд, уже переходя к следующему раненому - невзрачному мужичонке со стрелой под мышкой.
   Андрей, охая и сипя сквозь зубы, побрел домой.
  
   Утренняя прохлада отозвалась в раненном плечо болью. Холодные волны от раны шли по всему телу. Андрей медленно поднялся с лавки, встал посреди избы, напружинил ноги, ожидая головокружения. На ум пришли слова Дрозда о том, что сегодня Семенов должен себя 'молодым почувствовать'. И, к удивлению, колдун понял, что это так. Обычно после таких ранений ему приходилось отлеживаться день-два. Но сейчас, по прошествии каких-то десяти-двенадцати часов организм полностью восстановился. Андрей с удивлением прислушивался к собственному телу. Холод в плече прошел, уступив место теплому и почти приятному покалыванию. Дышать было легко, сердце билось ровно, сонливость уходила, уступая место почти ненормальной жажде деятельности. Конечно, кровопускание - почти панацея от всех болезней, - думал колдун. - Но это дело должно быть добровольно.
   И почти тотчас же Андрей нахмурился. Он вдруг вспомнил о плененных разбойниках, что провели сегодняшнюю ночь на амбарном полу. Что с ними делать - Семенов не представлял. А их ведь надо еще и кормить, поить, стирать, да и изгадят все, - все смурнее становились мысли.
   - И что делать будем? - спросил Андрей тихонько у самого себя.
   - Поговорю, - тотчас же отозвался Дрозд. Семенов даже вздрогнул. Он был уверен, что священник спит. Но тот не спал уже давно. Святого отца тоже грызла мысль - как обойтись с пленными. Ему не нравилось, что об этом вообще надо думать. Совсем недавно - буквально вчера - этой проблемы не существовало. Священник чувствовал, как внутри появляется негодование, желание решить вопрос быстро и беспощадно. 'Где были головы этих людей, когда они вставали на путь насилия? О чем они думали? Наверняка, каждый из них предполагал, что вечно сможет грабить и жить разбоем. Но сегодня... О да, сегодня они захотят подумать, как жить дальше. Поделятся со мной своими бедами. Будут искать жалости. А почему я должен думать за них? И надо ли это? Нет, отныне они станут слугами Бога. Истинными его сыновьями. Помоги мне наставить выбрать путь праведный и их вывести на путь истинный', - мрачно размышлял Дрозд, широко шагая по утренней росе к мрачной громаде амбара.
   - Жди меня здесь, - сказал он резко Андрею. Тот, вовсе не желая входить внутрь, с удовольствием остался. Колдуна, конечно, беспокоило, что священник останется один на один с двумя десятками разбойников. Но Семенов уже не строил иллюзий на счет 'странного' батюшки. Он давно понял, что столкнулся со странным явлением: и Дрозд, и Ефрем с телохранителями мало походили на дородных святых отцов. Они скорее производили впечатление бывалых и умелых воинов. Кроме того, владели магией и волшебством в такой степени, что свои способности Андрей даже не решался сравнивать. Прогреть руками бревно тридцатисантиметрового диаметра за несколько минут! Даже трудно представить такое количество энергии. 'Оно даже в костре медленней нагревается', - думал молодой колдун, наблюдая иногда за Дроздом и вспоминая этот случай.
   Солнце медленно всходило над лесом. Из-за закрытой амбарной двери не было слышно ни звука. Поневоле Андрей забеспокоился. Он чуть приоткрыл дверь и застал умиротворяющую картину: отец Дрозд, окруженный сидящими разбойниками, едва слышно что-то им внушал. На первый взгляд все было даже чересчур идеалистично - полный достоинства пророк мягко журит провинившуюся паству. Но это только на первый взгляд.
   Андрей, присмотревшись внимательней, понял, что мужики не просто загипнотизированы - они в трансе. Мало того - сам Дрозд тоже закатил глаза и вещал, грозно, тихо, почти невнятно:
   - ...И пошлю огонь на землю и на людей живущих беспечно. И узнают они, что Я - Господь...
   У колдуна от этих слов мурашки по коже пошли. Андрей не просто чувствовал, он видел, что многим недоступно. Тот, кто стоял в круге и был тем, кем себя называл. Для этого не надо было видеть нимб над головой. Сила, истинная и непререкаемая, наполнила собой воздух, пропитала старые сосновые бревна, заставляла земляной пол мелко дрожать под ее мощью. Трясущимися руками Семенов захлопнул дверь. В голове бухало, рот пересох, и единственное, на что сумел сказать ошеломленный Андрей:
   - Забодай тебя комар.
   Но уже через минуту Андрей пришел в себя:
   'Какой же ты колдун, если боишься посмотреть, что там происходит? Только и умеешь, что наговоры невнятные накладывать с вероятностью пятьдесят на пятьдесят. А тут прямо под носом такой наговор накладывают - всем уговорам уговор', - говорил сам себе Андрей, и взялся рукой за скобу.
   Вошедшего никто не заметил. Никто не пошевелился, не повернул голову на звук, и Семенов не добился внимания, даже когда подошел ближе. Андрей никак не мог избавиться от чувства, что пол трясется.
   - ... воздам вам по делам и по злым поступкам и то, что сделали ваши руки - отдам и воздам всемеро...
   'Определенно, они в глубоком трансе. Тут работает и внушение, и самовнушение. Только почему никто не размахивает руками, не плачет? Все в одинаковых позах, - подмечал Андрей. Выведи сейчас их - и каждый расскажет одно и то же. Дрозд им внушает, заставляет запоминать истины и ценности... Но будут ли эти ценности нужны разбойникам? У них же склад ума - агрессивно-деструктивный. Они же изначально больны, и душой и телом. Ведь каждому ясно, что любой преступник - неполноценен, стоит на ступень, а то и на десять ниже обыкновенного человека. А к тому же, пассивное запоминание текста священных книг до добра не доводит... Помнится, во всех религиях за это по головке не гладили...'.
   Дрозд начал говорить гораздо медленней, громче и внятней:
   - И возложу руку свою на голову жертвы, - сказал он и сделал шаг к одному из сидящих перед ним. Жилистая рука священника мягко легла на лохматую голову плотного разбойника.
   - ...и заколю ее пред скиниею собрания, и окроплю кровью жертвенник, - после этих слов в руке Дрозда появился короткий, полумесяцем, нож. Священник сделал еще шаг, оказался за спиной детины, вцепившись в волосы, задрал голову и полоснул по открытой шее ножом. Лихой не издал не звука. Мало того - перед смертью он засмеялся, счастливым детским смехом, булькая кровью из горла. Волосы на голове Андрея встали дыбом, руки враз похолодели и отяжелели.
   - ...и принесу из мирной жертвы в жертву Господу тук ее, весь курдюк, отрезав по самую хребтовую кость, и тук, покрывающий внутренности, и весь тук, который на внутренностях, и обе почки и тук, который на них, который на стегнах, и сальник, который на печени, - все эти действия Дрозд производил очень быстро, четко, будто делал это давно и уже десятки, сотни раз. Закончив разделывать несчастного, священник заговорил дальше:
   - ...мяса жертвы и сало ее я сожгу на огне жертвенника, и сие будет благоухание, приятное господу, - сказал святой отец, доставая огниво.
   Андрей опомнился. Подавляя приступы тошноты, он рванулся вперед, схватил священника за плечо. Огниво клацнуло. Семенов не мог даже задержать руку Дрозда. Андрей отступил на шаг, вдохнул и широко размахнувшись, ахнул церковника по скуле. Ахнул - словно по дубу ударил. Кулак пронзила острая боль, а священник не шелохнулся.
   'Сейчас здесь первый неистовый Аввакум проявится', - лихорадочно соображал колдун, потирая костяшки. Он выбежал на улицу. Пробовать остроту меча на священнике не хотелось, а все предметы, могущие послужить оружием, предусмотрительные мужики из амбара убрали. Взгляд его упал на тележную ось. Подхватив двухпудовую тяжесть, он ринулся назад.
   - Была - не была! Встану утренней зарею, умоюсь холодной водою... - зашептали губы и эти простые слова вдруг отозвались страшной ломотой в теле, будто кто-то, неведомый и очень сильный, решил выжать колдуна, как хозяйка выжимает тряпку.
   - ...пойду в чисто поле на восток, где рубят дуб корявый и как щепа летит, так и ты, Дрозд, вались на землю, - и Андрей со всего размаху влепил восьмидесятифунтовым снарядом церковнику по голове. Заклятья - заклятьями, но и им нужна поддержка, успел еще подумать Андрей. Он хотел попридержать руку, чтобы совсем не зашибить 'батюшку', но удержать обитую железом махину в полете было невозможно... Такой удар мог убить и слона. Священник же лишь покачнулся. Дрозд повернулся к Андрею и тот увидал в глазах церковника укор, слезы и понимание.
   - Это же мирная жертва, - сказал священник негромко.
   - Огниво брось, - прорычал Андрей.
   -Успокойся, сын мой, - все так же мягко продолжал отец Дрозд. - Я все провел как надо. Это мирная жертва и совершена в полном соответствии с Заветом. Она будет угодна господину нашему Иисусу.
   - Поговори еще у меня, - колдун внимательно наблюдал за каждым движением Дрозда. - Брось огниво.
   - Брось оружие, - выставил свое условие священник.
   - Ты первый, - настаивал Андрей.
   - Хорошо, - легко согласился Дрозд и отбросил кресало с кремнем далеко в сторону.
   - Окей, - пробормотал Андрей, и тележная ось загремела на дощатом полу. Мягко прошелестела сталь, и в руках Андрея оказалась меч:
   - Выходи! - скомандовал он Дрозду.
   - А как бы ты поступил на моем месте? - тихо спросил священник, не сделав и трех шагов. - Что бы ты сделал? Освободил их и умножил бы зло, которое они принесут? Или бы посадил их навечно в яму и сам бы стал злом? Надо уметь прощать грехи.
   - Прощать чужие грехи надо, - зло отозвался Андрей. Его до сих пор мутило. В воздухе явственно пахло кровью и нечистотами.
   Дрозд обернулся, и брови его поднялись в изумлении.
   - О чем ты говоришь, Андрей? Разве ты Господь, чтобы прощать грехи другим? Самое главное - прощать грехи самому себе. И только потом, когда ты научишься не только прощать, но и не совершать, можно говорить о других.
   - Так ты бы убил их всех, а потом бы простил самому себе? Так? Ну, здорово, комариная сила, - возмущенно набросился Андрей на священника, как только они вышли за ворота амбара.
   - Нет, грех я понес бы сам. Но я мог дать им легкую смерть. Они бы не страдали и не мучались, а ушли в царство Господа счастливыми и попали бы на небеса. Я совершал благое дело. Это была жертва. Мирная жертва, Андрей.
   Семенов не верил собственным ушам. Как этот убийца может рассуждать о небесах? Но, несмотря ни на что, слова священника заставили его задуматься. Сейчас Дрозд совершенно не производил впечатления кровожадного палача. Наоборот, Андрей все более убеждался, что перед ним все тот же отец Дрозд - мудрый, сильный и смиренный защитник мирян.
   - Вот что, - сказал колдун почти спокойно. - Я их беру под свою опеку. Они будут со мной, я постараюсь справиться...
   Дрозд тяжело вздохнул, сложил руки на груди:
   - Хорошо, пусть будет по-твоему. Иди к ним. Они уже очнулись.
   Вновь зайдя в амбар, Андрей сглотнул слюну. Разбойники и в самом деле отходили от транса, обалдело мотали головами, постанывали и кряхтели. Колдун спрятал меч в ножны, подошел твердо, словно не замечая распластанного на деревянном полу тела.
   - Так, теперь слушай меня. Кто помнит, что здесь произошло?
   - Человек с крестом нас чуть всех не порешил, - отозвался слабый голос справа. Обернувшись, Андрей увидел тщедушного мужичонку.
   - Да только ты нас спас. Угостил чернорясника осью тележной. Видели все, - заговорил длинный, плешивый разбойник. Он сумел подняться на ноги первым и сейчас, похожий на уставшего журавля, тяжело и неуверенно шагая, приблизился к Андрею и положил ему руку на плечо.
   - Спасибочки тебе, дружище. От неминуемой смерти спас.
   - Не спас еще, - нахмурился Андрей и, поведя плечом, сбросил руку.
   - Вот, что, - продолжал он жестко. - Я вас спасать не собираюсь. Если надо будет - каждого порешу. Хочется кому такого?
   Разбойники притихли, а долговязый даже отступил на шаг.
   - Отныне и навсегда забудьте про дела лихие и жизнь прошлую. Чтоб ни словечка, ни полсловечка ни от кого не слышал. Понятно?
   Мужики, угрюмо насупившись, молчали.
   - Понятно? - чувствуя, что начинает закипать, еще раз переспросил Андрей.
   - Понятно... ясно, - отозвались голоса.
   - Всем ясно?
   - Всем, - уже дружней отозвались бывшие лихие.
   - Жить будем дружно, вместе. Работать будем, хлеб насущный добывать. Если кто ерепениться вздумает, так я божьему человеку с крестом на того укажу. Все поняли?
   - Поняли, - словно нехотя отозвались голоса.
   - Не слышу, - рявкнул Андрей.
   - Поняли, - вновь недружно отозвались мужики.
   - Отвечать мне: так точно, - в голосе колдуна прорезался металл. - А ну, вместе!
   - Так точно, - громыхнули голоса.
   - Отлично. Наперво этого похороним, - Андрей обернулся к распластанному телу. - Как его звали?
   - Кривень, - отозвался долговязый после паузы.
   - Отлично, - повторил Семенов еще раз и понял, что сморозил глупость. Ничего 'отличного' не было в том, что посреди амбара лежал почти выпотрошенный труп. Быстро сориентировавшись, колдун уточнил приказ:
   - Похоронить его, а вы, двое, - палец Андрея бестрепетно указал на близ сидящих, - прибрать здесь все.
   Семенов развернулся, и, чеканя шаг по бревенчатому полу, вышел из амбара. Дрозда за воротами не было.
   'Надо еще узнать, чей это амбар, - подумалось колдуну. - И мужичков попросить оставить его пока за нами. Не в поле же ночевать. Да и память о Дрозде крепче будет'.
   Не колеблясь, Андрей направился к избам. Про себя он решил, что если разбойники попытаются сбежать, то он сам их найдет.
   - И рука не дрогнет, - сказал колдун сам себе, будто проверяя внутреннюю уверенность. В принципе, это был бы лучший вариант. Погибли при попытке к бегству - и всех делов.
   - Вот заразы, сколько дел сразу задали, - ругнулся Андрей.
  
   На следующий день, ранним утром Андрей подошел к амбару. Взявшись за металлическое кольцо, заменяющее здесь ручку, он замер. Сейчас ворота откроются, и он увидит... Ничего он не увидит. Нет никого там. Сбежали, гады! Ну, тогда и проще будет...
   Ворота нехотя подались и Семенов увидал спящих прямо на полу, в живописных позах, разбойников. Злость куда-то ушла, колдун даже почувствовал некоторое облегчение. Но тут же подобрался внутренне, насупился и рявкнул:
   - Подъем!
   Мужики, суетясь и не возражая, поднимались, быстро одевались и обувались.
   - Всем умываться! К реке! - приказал Андрей. И вновь ему подчинились без пререканий.
   - Бегом! - рыкнул Андрей, когда последний из добровольных пленников показался из ворот.
   Они побежали. Сопя и ежесекундно сморкаясь. Шумно дыша, будто стадо бычков-однолетков. Спотыкаясь и невнятно ругаясь.
   - Дружней, не отставать, - вдруг скомандовал вполголоса долговязый, похожий на журавля, разбойник. - Полянка, хватит кривляться.
   Андрей, бегущий впереди, одобрительно обернулся, но тут же опомнился:
   - Стоять!
   Когда все остановились, колдун обернулся к долговязому:
   - Что ты сказал?
   Тот стоял, вытянувшись во весь рост, ошеломленно хлопал глазами.
   - Что ты сказал? Полянка? А ну-ка, кто тут Полянка? - потребовал Андрей.
   Мужики расступились и на Семенова насмешливо уставились озорные карие глаза на миловидном личике. Но колдун решил не подавать виду, что ошеломлен:
   - Откуда взялась такая? Почему здесь?
   - Прибилась к нам, - ответил вместо девчонки темноволосый крепыш. - Она у нас... - мужик замялся.
   - Ну, договаривая, коли начал! - приказал Андрей не терпящим возражением тоном.
   - Перевертыш она. Прибилась к нам на привале. Хорошая девка, - проговорил похожий на журавля, и в его словах прозвучало скрытое чувство сожаления.
   - Так. Тебя как зовут? - развернулся Андрей.
   - Долговяз, - пришел чеканный ответ.
   - Будешь рот открывать, когда я прикажу, - сквозь зубы процедил Семенов. - И это ко всем относится.
   - Что за перевертыш? - продолжил колдун, поворачиваясь к девице.
   - Оборачиваюсь, в кого хочу, - проговорила вдруг она таким ясным голоском, что у Андрея захолодело в груди.
   - Оборотень что ли? - Андрей чуть не закашлялся, пытаясь подавить в себе слабость, что его охватила при звуках этого голоса.
   - Нет, не оборотень, - продолжала, как ни в чем не бывало девица. И выдала такое слово, что у колдуна аж ноги онемели.
   - Доплер я, - просто сказала она.
   - Кто? - попытался искренне удивиться Андрей, хотя первым его желанием было схватится за сердце.
   - А один старик называл меня фетчей. Он мне и рассказал, как по настоящему можно двойником быть.
   - Так, - пришел в себя колдун. И снова рявкнул. - Побежали дальше. Быстро, желудки!
   Но теперь Андрей переместился назад. А потом поймал себя на том, что постоянно высматривает девчонку в толпе. Чтобы хоть как-то отвлечься, он приблизился к Долговязу:
   - Будешь моим заместителем. Если что, - буркнул он высокому мужику.
   Тот степенно кивнул в ответ. Чем дальше, тем веселей, - с тоской подумал Андрей и снова стал выискивать среди мужиков стройную фигурку с подрезанными, как у юноши, волосами.
  
   На берегу речушки мужики долго умывались, кряхтели, по пояс залезая в теплую, словно парное молоко, воду. Полянка, не стесняясь никого, скинула рубаху, обнаружив под грубой тканью точеную фигурку с хорошо развитой грудью. Семенов аж слюну сглотнул, и втайне чуть позавидовал мужикам, что без всякого смущения заигрывали с девицей. Та отвечала на неуклюжие комплименты звонким хохотом и тучей брызг.
   Закончив с умыванием, колдун собрал людей вокруг себя:
   - Сразу предупреждаю - у селян и крохи не позволю брать. Есть кто охотники? Подними руку. Опустили, - скомандовал он сразу всем.
   - Вы, трое, как зовут? - он посмотрел в лицо ближайшим бородачам справа.
   - Ботко. Пакослав. Явор, - отозвались мужики.
   - Вам выдам лук, стрелы, копье. Силки сами сделаете. Ямы, петли... Не мне вас учить. Ваши имена как? - обернулся Андрей направо.
   - Ушмян зовут. А я - Жадан. Я - Елага, из лука белку в глаз снимаю.
   - Отвечать только по делу. Разговорчики! - прикрикнул Андрей. - Найдем конского волоса и будете плести сеть.
   - Я знаю, как морду плести. Сплетем с камнем - рыбы будет больше, чем в сети, - спокойно произнес за спиной Андрея Долговяз.
   - Бери в помощники себе еще одного, и за дело, - произнес Андрей не оборачиваясь. - Остальные будут землю рыть. Есть у меня задумка одна...
   - Я вам тряпки заштопаю, - заявила, протиснувшись сквозь сермяжные ряды, Полянка. Андрей хотел было возразить, открыл рот, взглянул в карие глазищи и выдавил из себя:
   - У тебя нитки есть?
   - А у тебя? - ничуть не смущаясь, ответила вопросом на вопрос Полянка.
   - Есть. И иголка тоже, - произнес он вполголоса. Потом откашлялся, грозно взглянул вокруг себя:
   - Ладно. Слушай сюда. Не толпой, а колонной по два - становись!
   Никто, конечно, не понял, что имеется в виду. Минут десять у Семенова ушло на то, чтобы превратить кучку мужиков в некое подобие строевого ряда.
   - С левой ноги - шагом марш, - наконец буркнул колдун. - Пошли уж, сено - солома.
  
   - Чище, чище промывайте! Чтобы на донышке только белый песок оставался, - покрикивал Андрей на мужиков, что, закатав порты, промывали в реке песок ведрами. Песок на берегу издалека казался белым, но на самом деле содержал множество примесей. В основном, конечно, это была тина, умершие насекомые, мелкие щепочки. Андрею же требовался совершенно чистый песок, однородный как по цвету, так и по размерам песчинок. Проверив, как работает каждый, Андрей поднялся на взгорок.
   - Скоро уха будет готова? - спросил он у вяло помешивающего аппетитное варево Долговяза.
   - Скоро, - отозвался тот.
   - А зачем мужики песочек-то промывают? Ищем, что ли, чего? - поинтересовалась сидящая рядом с Долговязом Полянка.
   - Стекло будем делать, - отозвался Андрей.
   - А-а, - разочарованно протянула девица. Ловко перекусила нитку белоснежными ровными зубами, поднялась, вывернула рубаху. - На, держи, долговязый.
   - Спасибо, - серьезно отозвался тот.
   - Это еще цветочки, - продолжал Андрей. - Мне еще озерная глина понадобиться. Ее тоже промывать будем, чтоб ни камешка, ни песчинки не было. Подсушим, размочим, а потом обожжем в трубе.
   - Зачем озерная то? - недоуменно протянула Полянка. - Можно красной набрать. Ее в окрестностях много.
   - Красная, думаю, не пойдет. Она не огнеупорная. Я, честно говоря, первый раз стекло решил варить. Только и знаю, что песок нужен и щелочь. Ну, положим, вместо щелочи доломит возьмем. Местный доломит, знаю, лучший в..., - Андрей хотел было сказать - в Европе, но осекся.
   - ...Лучший в округе. Тоже его промоем, измельчим, смешаем с песком, - продолжил он.
   - Щелок хороший можно из золы получить. Промыть его хорошенько, да прокалить на сковородке. И наверно, не один раз. А из одного песка и мела плохое стекло получится, - проговорил сзади Дрозд.
   Все, даже Андрей, вздрогнули. Дрозд, то ли специально, а может вовсе и без умысла, сумел подойти к разговаривавшим незаметно. Долговяз опустил голову, Полянка с вызовом задрала вверх подбородок. Семенов же немедленно спросил святого отца:
   - А ты, батюшка, откуда знаешь?
   - Земля слухами полнится, - ответил священник и лукаво прищурился. Через секунду он продолжил:
   - Я вам тут хлебца принес маленько. И соли.
   - Соль - это хорошо, - буркнул Долговяз.
   Дрозд протянул ему здоровенный каравай хлеба и маленький платяной мешочек на завязке.
   - Благодарю, - серьезно ответил бывший разбойник.
   'Полянке Долговяз спасибо сказал, а священнику - благодарю. Надо же, неужели с таких древних времен воровские обычаи закладывались?' - удивился Андрей. Он хорошо помнил, что 'зеки' из его, прошлой Андреевой жизни, никогда не говорили 'спасибо'. Это считалось западло. Только - 'благодарю'.
   'Вот комар тебе в ухо, - продолжал думать про себя Андрей, глядя как Долговяз осторожно подсыпает соль в котелок. - Первые зеки. А я у них, получается - надзиратель. А они, значит - на трудовых работах'.
   Семенова очень тяготила взятая на себя роль. Он всегда был настороже, не расслаблялся, говорил с мужиками только в приказном тоне. Собственное поведение буквально коробило Андрея. Он не привык к такому, хоть и немало в свое время пришлось покомандовать. Но тогда он приказывал друзьям, боевым товарищам. А эти? Как их назвать? Недочеловеки? Быдло? 'Быдло - оскотинившийся, озверевший раб, готовый убить своего хозяина стоит тому расслабится' - вспомнил колдун однажды услышанные слова. Расслабляться нельзя. Он не девчонка, чтобы расслабляться, а тем более получать удовольствие. Он воин, умелый, причем хорошо знакомый с боевой магией, сильный и невероятно опасный противник. Так ты и должен выглядеть, сказал Андрей сам себе.
   - Так что, Андрей, возьми печной или лесной золы. Замочишь ее в воде. Осадок сольешь, а воду выпари. Котел тебе найду, видел здоровый я котел, у Будяты. То, что получится - прокалишь. И так три раза. Щелок, конечно, будет темноват, но на стекло пойдет.
   - Ты, батюшка, кем раньше был? - будто невзначай поинтересовался Андрей.
   - Много кем был. И кузнецом, и кожемякой, и по плотницкому делу работал. Соль варил на озерах и гончарному делу обучен. Скотину могу лечить, - священник замолк, будто не желая дальше говорить. За него продолжил Андрей:
   - И с дубиной неплохо обращаешься. Раны лечишь вмиг. А бревна у тебя в руках будто горят.
   - Да, и это могу, - спокойно подтвердил Дрозд.
   - И как щелочь получить тоже знаешь, - Андрей говорил, будто сам с собой. - Уж не колдуном ли был раньше наш батюшка?
   - Колдуном не был. Не сподобился, - вдруг рассмеялся священник.
   - Ладно, поверим, - улыбнулся в ответ Андрей. - Может, батюшка, знаешь, по сколько частей и чего надо в котел класть, чтобы стекло вышло, а не каша?
   - Восемь частей песку, одну часть щелока и одну - мела. И соли щепоть на ведро - от него стекло еще светлей становится, - сморщив лоб, проговорил священник. - Поначалу темное все будет, словно грязное. Пена пойдет. Но пену ты сними, а в котле помешивай почаще. Потом дай остынуть, а не раскаленное в форму лей.
   Андрей только головой покачал. Ему до таких тонкостей долго бы пришлось додумываться. Конечно, если долго мучится - все получится, но с советом бывалого человека всегда легче.
   - Форму бы какую придумать? Лист железный надо. И края загнуть, - вполголоса размышлял Семенов.
   - Зачем железо? - прервал его Дрозд. - Стекло железо не любит, ты мне поверь. Лучше медь раскатай, да в него и будешь стекло лить.
   - Медь? Да, пожалуй, так сподручней будет. Спасибо, - отозвался Андрей. А про себя подумал:
   'И откуда же Дрозд всё это знает? Поосторожней с ним надо быть. Чем дальше, тем непонятней становится человек, - размышлял колдун, глядя, как священник пробует уху черпакам прямо из котелка. - Ох, темнит батюшка. Здорово темнит. Есть, конечно, у меня мыслишка. И не одна... Странно все это, странно'.
   Но додумать Семенову не дали.
   - Долго еще ждать будем? Живот уж подвело, - ткнула Полянка Долговяза в плечо кулачком.
   - Все уже, - отозвался мужик.
   - Так зови, - потребовала девица.
   - Пусть вожак завет к столу, - покосился Долговяз на Андрея.
   - Вот еще, - фыркнула Полянка и закричала в полный голос:
   - Эй, безштанники! Вылезай на берег, жрать готово!
   Андрей рывком поднялся, показал Долговязу кулак и тоже рявкнул:
   - Вылезай! Всем сюда!
   Полянка обернулась и в свою очередь показала Андрею язык. Вышло это настолько ехидно и смешно, что видевший это Долговяз не выдержал и прыснул в кулак. За ним засмеялся Дрозд. Андрей только головой покрутил. Показывать кулак батюшке не хотелось. Еще неизвестно, кто кого в дугу согнуть может.
   Мужики, одеваясь на ходу, поднялись на берег. Разговоры и смех сразу стихли, как только они заметили Дрозда. Исподлобья поглядывая на священника, они сели в кружок около поставленного на траву котла, достали деревянные ложки.
   - Я, пожалуй, пойду, - проговорил Дрозд. - Бог в помощь.
   Никто не возражал, только Андрей вполголоса отозвался:
   - Я ночевать приду. Только с ребятами закончу и приду.
   - Хорошо, - отозвался Дрозд.
   Андрей повернулся и поспешил к обедающим. 'Ребята' сидели и отчаянно рубали аппетитно пахнущее варево ложками, которые больше походили на черпаки. Андрей вытащил из-за голенища сапога свою, серебряную, завернутую в тряпицу. Медленно развернул и с размаху влепил ее ближайшему разбойнику между глаз. Мужик охнул, схватился за лоб, и, хоть и сжал кулаки, но драться не полез. Даже не ругнулся.
   - Я спрашиваю - был приказ приступать к еде? - спросил Семенов громко.
   - Правильно, - вдруг сказал Долговяз. - Я же говорил: пока батька не попробует, нечего хлебала разевать.
   - Ладно, - пробурчал Андрей с полным ртом. - Проехали. Наворачивай, ребята.
  
  ***
   Уже через неделю Андрей стоял у стекловаренной печи. От неё шел тягучий жар и Семенов, в кузнечном фартуке и рукавицах, весь взмок. Июньское солнце немилосердно пекло голову. Печь, по сути, представляла огромный горн, заглубленный в землю и выложенный красным кирпичом. Сбоку были проделаны отверстия и в них вставлены хобота мехов. Два человека, Ботко и Ушмян, постоянно качали воздух. Долговяз, красный от напряжения и духоты, подбрасывал древесный уголь. Бело-желтая бадья, с чугунными проушинами, висела на железных крюках, обложенная раскаленным углем. Она была наполнена шихтой под завязку с горкой. Андрей понимал, что при расплаве воздух постепенно удалится и готового стекла едва ли будет на три четверти бадьи. Немало пришлось потрудиться, чтобы все это собрать и сделать. Единственное, чего было в избытке - это заготовленного Андреем угля. Но и сегодня двое ушли в лес - при таких темпах работы припасенного топлива едва хватит на вторую варку. Целый час пришлось ждать, чтобы масса песка, щелока и доломита осела и начала покрываться тягучей, грязно-белой пеной.
   Но, не смотря на все неудобства и трудности, Андрей чувствовал, как в душе поднимается какое-то сильное, ошеломительное чувство. То, что они сейчас делали, было волшебством, колдовством, причем высшей марки. Возьми песок речной, белый, промой его три раза, чтобы стал белее белого. Возьми золы лесной, разведи в воде, осадок слей, остальное выпари и прокали на чугунной сковороде - также три раза. Возьми мелу или доломиту чистого. Все растолки, размельчи, просуши, размешай тщательно. Вари час, пока не потемнеет, потом три часа - пока не посветлеет, потом три часа - пока не станет прозрачным, залей на медную плиту и раскатай чугунным валиком до абсолютной ровности. Оставь остывать на три дня. Чем не колдовской рецепт? Другое дело, что множество заклинаний не работает. Но это заклятье - работало. И Семенов сейчас собственными глазами наблюдал результат этой работы.
   - Осечки не будет, три раза по дереву, - неслышно шептал Андрей.
   Люди на мехах сменялись сначала примерно через час, потом - через полчаса, а скоро и самому Андрею пришлось встать к рукоятям. Оно и понятно - у печи осталось только шестеро. Но остальные тоже бездельем не маются. Двое охотятся, еще двое - рыбу промышляют, а Явор ее коптит. Четверо рубят сруб под будущий общинный дом. Елага - бродит по чащобам, охотится, собирает грибы. Один промывает песок и еще парочка - делает кирпич. Полянка готовит обед, а заодно и ужин... Никто не сидит без дела. И никто не ропщет на работу, не сетует на судьбу. Это было странно, но Андрей по себе чувствовал, что этот труд - на себя самого, в помощь друзьям, полезный и нужный - захватывает его, придает сил, и руки будто сами по себе находят верные движения...
   Вот где настоящая сила и настоящее волшебство. В натруженных рабочих руках, что держат багор, косу, цеп, топор, молот, соху. Много раз Андрею приходилось убеждаться, что сама по себе воинская выучка значит немного. Да, она дает определенные навыки, уверенность. Но стоит дать работяге в руки копье, надеть шлем и кольчугу, наложить наручи и поплотней пригнать сапоги... И вот такие Долговязы, Яворы и Елаги кладут в чистом поле княжескую дружину. Не потому что воины плохо обучены. А только потому, что они мало знают. Не тренировки, но упорный, каждодневный труд дает точность и лаконичность движений. Работа, где каждый неосторожный шаг может равняться увечью, оттачивают осторожность и реакцию. Заботы, требующие недюжинного ума - развивают мышление, смекалку и интуицию. Никакая, даже сверх обученная армия не сможет выдержать натиска разъяренных и вооруженных трудяг. Великие войны выигрывает не армия - войны выигрывает народ. Русский мужик доказал и докажет это еще не раз - думал Андрей, поднимая и опуская рукояти, намертво привязанные к кожаным мешкам мехов.
   - Странно, что в котле - непрозрачно. Но ты говоришь, что получится прозрачное? - спросил подошедший Долговяз.
   - Конечно, - ответил Андрей. - Если сыпануть в ковш горсточку золота - получится красное, рубиновое стекло. А если добавить свинца - тогда выплавим хрусталь.
   - Гм, - недоверчиво хмыкнул мужик. - Свинец? Он же почти черный и непрозрачный. А хрусталь я видел. Он глаз радует. Звенит. Тогда уж, чтобы звонкое стекло получить, надо и звонкий металл добавить. Сталь, наверно...
   - Нет, свинец, - проговорил Андрей вполголоса. И осекся:
   - Хрусталь, говоришь? - прошептал колдун себе под нос. - А река-то Гусь называется. И село тоже - Гусь. Гусь ... хрустальный?
   Догадка заняла все воображение Андрея. Впервые в жизни он оказался не участником, не сторонним наблюдателем, но творцом истории. Семенов не искал приключений - они сами его находили. Но это событие, именно сегодняшнее, сиюминутное... Оно и есть история, магия, которую трудно назвать совпадением. Он сам стал творцом своей судьбы. Андрей глубоко вдохнул, грудь его распирало от нахлынувших чувств. Мысль, желание создавать, умение работать - вот что оставляет свой след в судьбах народов. Пройдут года - и забудутся кровопролитные бои. Пройдут десятилетия - и никто не вспомнит о великих полководцах. Века сотрут в пыль упоминания о великих империях. Но, стоит приложить руки, захотеть сотворить, а не разрушить - и это остается навсегда.
   - Нажимай на меха, - прикрикнул Андрей. - Размешивай! Пошло светлеть!
   Долговяз, не торопясь, надел рукавицы, на голову нахлобучил мокрый мешок с дырками для глаз. Ухватившись за длинный железный багор, он опустил его в чан и начал медленно, с усилием ворочать им в быстро светлеющей массе. Но надолго мужика не хватило. Буквально через пять минут, глухо ругаясь на жару, он уступил место следующему.
   - Помешивай! - подзадоривал Андрей. - Лучше перемешаем, лучше и стекло будет, - добавил он, беря в руки второй багор.
  
   Вечером бывшие лихие, а с ними и Андрей, сидели у костра. Звенели сверчки, вечерняя свежесть приятно холодила уставшее за рабочий день тело. На первое была неизменная уха, на второе - жареная зайчатина. Елага и в самом деле оказался славным охотником. И всегда добывал в лесу ровно столько, сколько нужно двум десяткам мужиков на день. Объяснял это тем, что мясо в летнюю жару и дня не лежит, тухнет.
   Андрей хлебал из котла, смотрел вокруг себя, на бывших разбойников. Каждый раз, собираясь вместе, весело шутя и подтрунивая друг над другом они производили на колдуна странное впечатление. Его занимал вопрос - почему они не бегут, не уходят? Казалось бы, легкое дело: выйти ночью, пройти чуток по реке, а потом ищи-свищи сколько хочешь. Но нет, никто не собирался уходить. И дело было не в том, что они боялись того, что Андрей выследит и перебьет их. Здесь было иное. Словно люди, проснувшись от страшного, тяжелого сна, заново узнавали радость труда, простой пищи, свежего воздуха. Многие постриглись, отмылись в реке, отстирали и залатали одежду. Теперь это была не банда, а самая настоящая артель, община единомышленников, что жила в свое удовольствие и была этим довольна. Деревенские мужики приняли их в свой круг, никогда не напоминали о прошлом, с удовольствием беседовали, спрашивали и давали советы.
   - Явор! Яворушко! - послышался девичий голос от реки.
   Мужики заусмехались, а красный, как вареный рак, Явор поднялся и поспешил на зов.
   - Пусть идет, - добродушно разрешил Андрей, заметив вопрос в глазах Долговяза.
   - Молодец. Все вы молодцы. Неплохо потрудились, - послышался густой голос, и из темноты выступила фигура священника. За последнее время все привыкли к Дрозду. Разговоры уже не смолкали при его приближении, но ни о каких задушевных беседах речь пока не шла.
   - Что случилось? - отозвался Андрей.
   - Ничего не случилось. Давненько ты ко мне не заходишь, Андрей. А теперь вижу - не зря время тратишь. Хорошее дело сделали. Нужное.
   - Присаживайтесь, батюшка, - поднялся Семенов с бревна, что заменяло у костра лавку.
   - Спасибо, можно и присесть, - благодушно отозвался священник. - Хорошее стекло получилось. И с первого раза, заметь.
   - Спасибо и тебе за добрые слова, - отозвался колдун.
   - Вижу теперь, что ты мастер не только на словах, - продолжал Дрозд. - Настоящий мастер может в цель попасть и с закрытыми глазами. Скоро, чувствую, здешний мир переименовывать можно будет.
   - Да уж и название подобрали, - усмехнулся молчавший до этого Долговяз. - Гусь-Хрустальный.
   - А что, зело хорошо. Слава ваша переживет вас.
   - Спасибо, отец, - серьезно отозвался Андрей.
   - А у меня к тебе разговор есть. Да не простой, - угрюмо взглянул Дрозд на колдуна.
   - Говори здесь, - отозвался Андрей, снова переходя на 'ты'. - От своих людей у меня тайн нет.
   Сзади одобрительно загудели мужики.
   - Вижу я, колдун, что ты крест господень на себе носишь, - перешел без всяких недомолвок Дрозд к делу. Андрей уже привык к такому и уважал манеру священника говорить без прикрас и предисловий.
  - Ношу, - угрюмо отозвался Семенов, почему-то опуская голову и чувствуя, как краска заливает лицо. Словно против воли он распахнул рубаху и показал всем маленький серебряный крестик. Он носил его больше по привычке, но крест не раз спасал ему жизнь, нагреваясь при приближении враждебных магических сил.
   - Хорошо, - проговорил Дрозд. - Но как пользоваться им - не знаешь.
   - Ну почему же? - тихо пробормотал колдун.
   - Не знаешь, - жестко сказал Дрозд. - Многого не знаешь. Поэтому и кажется тебе, что многое проходит мимо тебя, а ты словно плывешь в бурной реке и не умеешь не то что управлять ею, а и выбраться на берег.
   Разговоры у костра сразу затихли. Андрей теперь и сам чувствовал, что зря отказался от безмолвного приглашения побеседовать со священником наедине.
   - Да почему же...- упрямо начал Семенов, но Дрозд перебил его.
   - Не знаешь и не умеешь. Но, может я тебе смогу помочь?
   - Если человек знает и умеет, отчего же не послушать, - сказал Андрей, глядя прямо в глаза священнику.
   - Крестится тебе надобно, - просто сказал тот, не отводя взгляда.
   - Переманить, что ли, хочешь? - начал колдун с издевкой. И Дрозд снова перебил его:
   - Никого и ничего я не хочу. Дело Господа не склонять слуг своих, а помогать им. Святая церковь принимает под свое крыло всех: язычников, магометан, слуг Иеговы и других. Каждый, пришедший к Господу, может верить во что захочет. Обряд крещения есть лишь то, что господин наш на небесах берет тебя под свое покровительство, клянется оберегать и защищать тебя. Но и от человека просит вступить на путь истинный. Прими за истину не убивать, не стяжать, не прелюбодействовать, не предавать и не осуждать - и Бог будет с тобой. В тебе, а не где-то на небесах. Это ведь просто - быть человеком. И тяжело настолько, что не многие могут взять на себя эту ношу, уравнять себя с Богом.
   Слова отрицания, что хотели сорваться с губ Андрея, так и не вырвались. Медленно, чувствуя, как что-то меняется в нем самом, он размышлял над странными словами Дрозда.
   - Но как же так? - запинаясь, произнес Семенов.
   - Не надо верить в бога, Андрей. Надо верить только в себя. И жить по законам, что он дал нам. И однажды, поняв, что быть человеком не так уж и просто, принять истину и жить с ней в душе.
   - Я готов, - твердо и неожиданно для самого себя, произнес Андрей.
   - Готов ли ты к выбору? - грозно поднялся Дрозд.
   - Я хочу верить в это, - отозвался не менее грозно колдун.
   - Тогда - с богом!
  
   Через десять минут Андрей, Дрозд и два десятка бывших разбойников стояли на белом песке маленькой речушки в глубине бескрайних Мещерских лесов.
   - Разденься, - приказал священник.
   Андрей, памятуя, что надо снимать все, разделся догола. Свой крестик он снял, завернул в тряпицу. На несколько секунд он смутился, заметив, как его внимательно-изучающе рассматривает Полянка. Но Дрозд взял колдуна за плечо, и, не раздеваясь сам, вошел в воду. Теплая и приятная истома охватила Андрея.
   - Во имя Господа нашего совершаю я крещение Андрея Семенова, - произнес Дрозд. И добавил:
   - Окунись в воду, сын мой. И не пытайся выйти оттуда. Все остальное я совершу сам.
   Андрей набрал в грудь побольше воздуху и присел на корточки, позволив воде сомкнутся над головой. Тотчас же он почувствовал, как крепкие руки Дрозда легли на плечи. Вначале ничего не происходило. Пару раз Андрей надул щеки, втянул и выпятил живот, позволяя воздуху циркулировать в легких. Священник не отпускал. Прошло вот уже две минуты (Андрей считал про себя), а ничего не происходило. Досчитав до ста пятидесяти, колдун попробовал подняться на поверхность. Дрозд, тяжело нажимая, не дал. Семенов открыл глаза и увидел вместо воды разноцветные круги. Он рванулся, изо всех сил, всей мощью тела, вверх. Бесполезно. С таким же успехом можно было пытаться поднять еще не построенный 'Титаник'. Андрей попробовал схватить священника руками, изогнулся, ударил ногой в пустоту. Легкие жгло, в голове билась лишь одна мысль - 'наверх!' Ни один человек не может удержать другого долго под водой, сам находясь по грудь в воде. Но Дрозд держал. И Андрей закричал, выпуская воздух из рвущихся в дикой боли легких. Его крик, как крик младенца, в первый раз вдохнувшего воздух, расправляющего легкие после влажной утробы матери, раздался на много сотен метров вокруг.
   Дрозд вынес мокрого, задыхающегося Семенова на берег. Тот ничего не соображал, глаза его глядели в разные стороны. 'Я родился', - стало его первой мыслью и руки непроизвольно нашарили на груди крестик на тонкой цепочке. Мужики окружили новокрещенного, обтирали, одевали. Отец Дрозд стоял неподалеку, весь мокрый. На лице его играла улыбка, глаза поблескивали. Через некоторое время он повернулся, вздохнул и побрел прочь. Он сделал свое дело.
  
   Стекло и крест.
  
   Утром Андрей встал сразу. Не нежился, не приходил в себя после сна. Просто проснулся и понял, что впереди - ясный и долгий день, полный новыми заботами и радостью. Рука невольно поползла к кресту, который теперь висел у него на шее. Это был, конечно, не его собственный крестик, освященный в Князь-Владимирской церкви. Гладкий, приятный на ощупь, теплый. Откуда Дрозд его взял - на этот счет у Андрея не было даже догадок.
   На улице, около костра возилась Полянка. Она уже успела сбегать за водой, разжечь огонь и сейчас заваривала травяной чай.
   - Черники в этом году будет много, - радостно заявила она вышедшему из амбара Андрею.
   - В лесу была? - весело спросил ее Андрей.
   - Ага, - подтвердила та. - Травки собирала. Мяту, тысячелистник, душицу и зверобой. Душица, правда, еще не цветет, но вкус у нее отменный.
   - Послушай, Полянка, - подошел к ней Семенов. - Как ты с нами, мужиками, управляешься? Я, когда тебя увидел, не сразу понял, что девица среди разбойников делает. Неужели не приставал никто?
   Полянка весело взглянула на колдуна:
   - Приставал. А как же не приставать? Я же - девица, а они мужчины.
   - Но не тронул же никто! Или я ошибаюсь? - настаивал Андрей.
   - Не тронул, - хохотнула Полянка. - А ты попробуй, тронь!
   Андрей вдруг почувствовал, что ему и в самом деле не хочется 'трогать' эту жизнерадостную девку. Хочется глядеть, радоваться ее умелым движениям, буйным волосам, задорной улыбке.
   'Что за ерунда? Она ведь права. Ее даже по мягкому месту не можно похлопать'. Вслух же сказал:
   - А вот и трону.
   - Захочешь тронуть, - спокойно отозвалась она. - Сначала мужем моим стань.
   - Как так? - опешил Андрей.
   - А так. Как все люди становятся, - серьезно отозвалась девчонка. Подошла к сидящему Андрею, взглянула в глаза.
   - Люб ты мне, - тихо проговорила она.
   И Андрей почувствовал, что в душе вдруг зажегся теплый огонек, и от этого сперло грудь так, что невозможно было и слова сказать. Как сквозь туман он видел серьезное личико с огромными карими глазами. Руки словно сами собой потянулись и опали, не в силах справится с желанием обнять, прижаться лицом к мягкому, гладкому животу.
   - Фетча я, - продолжала тихо Полянка. - Захочу - приворожу. Захочу - испугаю и отважу так, что всю жизнь помнить будешь. Меня не то что люди, но и они, - она кивнула в сторону амбара, - боятся. Недаром говорят - свою половинку только раз в жизни встретить можешь. А я и есть такая половинка. Половинка для всех, для любого. Потому и тронуть себя не дам, пока сама себя не встречу.
   Полянка круто развернулась, сердито одернула сарафан и вновь склонилась над котлом.
   - Утро доброе, Андрей, - проговорил, зевая Долговяз, вышедший из ворот амбара.
   - И тебе доброе, - пробормотал Семенов. Но тут же опомнился, - Давай, командуй 'подъем'!
   - Подъем! - хрипло заорал высокий мужик, оборачиваясь назад.
  
  
   - Диво, - восхищенно пробормотал Долговяз, разглядывая толстый и прозрачный лист стекла. Не торопясь он опустился на корточки, коснулся пальцами гладкой поверхности.
   - И это мы сделали, - прошептал он.
   - Мы молодцы, - сказал кто-то.
   - Молодцы? - все так же шептал Долговяз. Он поднялся, сгреб двух ближайших мужиков в охапку и закричал:
   - Дубовая твоя голова! Понимаешь? Сделали! Я! Ты! Мы сделали! Ты посмотри - это же волшебство, ни единого изъяна. А?!
   - Ура Долговязу, - рассмеялся Андрей, видя такое буйное проявление чувств.
   - А-а-а! - заорал еще громче мужик, бросив оземь шапку. Его поддержали, сначала словно нехотя, но потом все сильней и уверенней, не стесняясь обниматься и хохотать. Семенов оказался в водовороте смеющихся лиц, задранных вверх торжествующих бород, уверенные крепкие руки хлопали его по плечам.
   - Ладно, ладно! - нарочито недовольно говорил он и, словно нехотя, улыбался. - Пора печь запаливать.
   Ему повиновались весело и без пререканий. Результат, который можно посмотреть, пощупать - вот что воодушевляло всех. 'И стоить это стекло будет ох как недешево, - невольно подумал Андрей. - Этак можно будет богачами стать'.
   - Пошевеливайся, - взревел колдун. - Скоро продавать будем. Первыми людьми будем. Прибыль на общак сложим.
   Затравка из сухих сосновых поленьев быстро разгоралась в печи. Люди суетились вокруг подобно муравьям. Андрей покрикивал, но и без его приказов каждый работал в полную силу. Очень скоро новая бадья с шихтой вновь покоилась на раскаленной куче угля, медные пластины были вычищены, и с Семеновым остались только пятеро работяг. Остальные отправились по делам - готовить, охотится, рыбачить, строить. Маленькая община жила своей жизнью.
  
  В глубине лесов, далеко на северо-запад от этого места, по краю идеально круглого поля бежал волк. Вот уже много часов, дней и недель он делал свое дело. Ровные тропки, утоптанные неутомимыми лапами, ложились в громадный знак, заметить который могли лишь птицы. Иногда зверь отлучался - быстро поохотиться, напиться, перехватить несколько часов беспокойного сна и бледная молния, мелькая между деревьев, вылетала на открытое пространство, чтобы вновь продолжить свой бесконечный бег...
  
   Ближе к лета Андрею пришлось решать вопрос - кто поедет продавать стекло в Муром? Дело это будет непростое. Во-первых, хоть сделали листы толстыми (около сантиметра) - но побиться им в дороге недолго. Тряхнет телегу - вся работа насмарку. Но это была самая простая из проблем. А вот кого отправить? Колдун склонялся, что лучше всего подойдет для этой роли Долговяз. Только вот не подумает ли он умыкнуть деньгу? С виду, конечно, он мужик хороший. С виду мы все хорошие. А сотня гривен - это сумма, на которую всю жизнь жить можно. Именно на сотню гривен (плюс-минус десять) и рассчитывал Семенов продать свой товар. А каково схватят мужичков в дороге стражнички княжеские или боярские? 'Сподобило меня с разбойниками связаться' - прикидывал про себя Андрей.
   - Я пойду, - наконец произнес он вполголоса. Конечно, это был самый простой выход. Семенова знали многие, у него были знакомства и с боярами, и с князьями, и с купцами. А кому еще продавать такой дорогой товар?
   - Со мной пойдут... - Андрей задумался, глядя в лица. Потом медленно продолжил:
   - Жадан, - крупноголовый скуластый крепыш шагнул вперед.
   - Волот, - из рядов протиснулся пожилой мужичок с чистым, без единого шрама или даже оспины, лицом.
   - Витинег, - густобровый парень встал рядом с уже названными.
   - И я, - решительно заявила Полянка.
   - И ты, - легко согласился Андрей. - Завтра с утра выходим.
  
   Продать стекло оказалось не просто. Многие относились с недоверием к новому товару. Спасли положение купцы. Они ведь путешествовали по всему свету и видали не такие диковинки. Один из них, заезжий новгородец, после долгих колебаний купил аж половину партии. И после этого прозрачные листы стали брать все. Самое интересное, что лучше брали стекло с изъянами - пузырьками, затейливыми обводами и трещинками. Андрей, охрипший после долгих торгов и споров, сумел заработать целых сто пять гривен. По четыре, а потом и пять гривен за лист стекла размером метр на метр! Это было немалой суммой. На них удалось купить две телеги, несколько рулонов ткани, пять пудов меди, двадцать пудов муки, а главное - двенадцать коняг. Молодых трехлеток, уже пузатых, приземистых, с широкими бабками и косматыми гривами. Но даже после таких покупок в кошеле Андрея весело позвякивала дюжина серебряных кусочков.
   'В следующий раз во Владимир поеду. А потом на очереди Суздаль, Новгород. Э-э-э, не так уж и мало богатого народу на Руси! Деньги здесь вертятся немалые. Стекло - вещь тонкая, хрупкая. Всем нравится, да и польза от него немалая. Это вам не бычий пузырь и даже не слюда. А нам сделать такого стекла много можно. К весне, конечно, цены вдвое снижу. Всю Русь-матушку застеклим' - приятные мысли убаюкивали Андрея. По всей вероятности, такие приятные мысли одолевали не только его. Мужики раскраснелись, весело подтрунивали друг над другом, хвастались обновками.
   Сзади послышался топот копыт. Андрей приподнялся на стременах. Их догоняло не меньше двух десятков вооруженных всадников. При ближайшем рассмотрении они оказались дружинниками - у каждого на кольчужном плече был прикреплен знак в виде овального щита, перекрещенного стрелой.
   - Тпру, - соскочил один из всадников, подбирая поводья и заворачивая битюга, которым управлял Витинег. Мужик бросил вожжи, запустил руку под облучок.
   - Спокойно, - сказал сам себе Андрей.
   - Вы откель такие взялись? - спросил звонкий голос. Андрей, нахмурившись, обернулся. Нагло скалясь, ему в лицо уставился бездумными голубыми глазами совсем молодой парнишка.
   - Мы стекловары. Продавали товар в Муроме. Едем домой, в Гусь, - как можно радушней отозвался Семенов.
   - А где разрешение? Где подорожная? Где охранная и переписная грамотка? А почему налог не сдали? А дорогу в чистоте содержать кто будет? - смеясь, проговорил юнец.
   - Деревенские мы. Не знаем городских тонкостей.
   - А мы вас научим. И стоить наука будет недорого. Гривен двадцать - не более, - все так же весело издевался наглец. В этот миг Андрей понял, что разговаривать бесполезно. Бесполезно юлить, заискивать, объяснять. Единственное правильное в этой ситуации - нападать.
   - Черника в этом году хорошая будет, - произнес колдун. И заметил недоумение в глазах одетого в кольчугу паренька. Это была условная фраза при опасности. Андрей решил не пренебрегать такими мелочами. В конце концов, они же бывшие разбойники. Мало ли что может приключиться?
   Андрей вдохнул воздух - глубоко, стараясь не потерять улыбку с лица и не дать противнику догадаться, что это и не улыбка вовсе - а оскал готового к броску волка. По спине пробежала холодная дрожь. Но разве это страх? Нет, не страх. Это ярость, готовое выплеснутся бешенство. Тот, кто не понимает - за что борется, но идет в атаку - тот испытывает страх. А когда за твоей спиной друзья, которых хотят убить, и на поясе - результат многих часов, дней, недель работы - только бешенство, ярость, желание разорвать, убрать с дороги неожиданное препятствие. Меч со змеиной стремительностью покинул ножны. И, только после того, как брызнула первая кровь, Андрей крикнул:
   - Вперед!
   Пятеро на одного? Какая разница? Привстав на стременах, Семенов сразу же обрушился на следующего противника. Копье уткнулось Семенову в грудь, чуть не сбросило с седла, но колдун только зарычал, бросая щит и хватаясь левой рукой за древко. По ноге что-то ударило. Андрей отмахнулся, чувствуя, что в кого-то попал. Боевое безумие охватило разум. Семенов никого не узнавал. Он просто рубил, колол, отражал удары и нападал. Воронко встал на дыбы. Андрей кошкой прыгнул сверху на нового врага, выдернул нож и ударил человека в бок. В уши ворвался дикий крик, но колдун взвыл ему в унисон и голой рукой схватился за новую, чистую сталь. Боли не было - была только растерянность, страх, а потом и ужас в глазах противника. Железо жалобно хрупнуло в руке, а Андрей одним, отточенным, нечеловечески жестоким движением разорвал дружиннику горло.
   'Что-то происходит', - эта мысль вдруг пришла в голову и пропала, поглощенная водоворотом схватки. Сердце, разум, душа требовали - еще. Еще! Еще одного! Движения вокруг стали медленными. Пыль нехотя поднималась с дороги. Тяжелый меч словно против воли шел к голове Андрея. И только он, человек из будущего, колдун, воин-одиночка мог двигаться нормально. Не взирая на время. Подчиняя его себе. Хозяин меча так и не узнал, дошло ли его оружие до цели. Андрей просто оторвал ему голову. Голыми руками, точнее - одной рукой. Была голова - а осталась лишь шея, из которой невозмутимо-тягуче пошла вверх кровь. Еще! Еще одного!
   Прямо впереди возникли знакомые глаза. Темно-карие глазищи на перекошенном, измазанном кровью миловидном личике. И, будто что-то щелкнуло в голове - разум вновь включился в мир.
   - Все! Все кончилось! - ворвался в уши пронзительный голос Полянки.
   Андрей остановился, поглядел на руки, перепачканные кровью, со скрюченными пальцами.
   'Я дрался без оружия', - подумал он растерянно.
   Вокруг умирали люди. Много людей. Два десятка. Поодаль стоял с разинутым ртом Жадан. На его обнаженном клинке не было и следа крови. Похоже, он вообще не успел применить оружие в этой схватке.
   'Это я их убил. Всех', - медленно доходило до Андрея. Он еще раз посмотрел на свои руки, силясь понять - что же произошло? Он словно... получил силу? Или сам, в бешенстве? Нет, что-то не то. Совсем не то...
   - Надо убитых спрятать в лесу. Закопать, чтоб ни единая душа не нашла, - произнес Семенов глухо.
   - Да... дело-то какое... - почесал голову рукоятью меча пришедший в себя Жадан.
   - Все будет хорошо, - успокаивал больше себя Андрей.
   - Все будет хорошо, - повторял он про себя уже полчаса, стаскивая раздетые трупы в яму. С мертвецов сняли почти все - сапоги, доспехи, одежду.
  - Не пропадать же добру, - угрюмо объяснил не в меру хозяйственный сегодня Волот. - Да и если случайно кто наткнется, так пусть голову поломает, кто это были - дружинники аль разбойники.
   Через два часа на месте скоротечной схватки не осталось ничего. Конечно, опытный взгляд хорошего следопыта сразу бы выяснил, что произошло. Но дорога почти заброшена - одно название, что дорога. Никто не догадается, не узнает. Разве что наткнется случайно. И то - сомнительно. Лес хорошо хранит любые тайны.
  
   На привале Андрей долго размышлял над тем, что произошло сегодня. Во всяком человеке скрыты неизведанные резервы сил. Да, человек теоретически может перепрыгнуть с места через семиметровую пропасть с грузом, равным половине собственного веса. В том и дело, что - теоретически. На практике же оторвать другому голову, да голыми руками - невозможно. Нет, там, на поляне происходило из ряда вон выходящее. Семенов смотрел на свои руки, на пальцы, на предплечья, пощупал бицепс. Нет, ничего такого он не нашел. Лишь гладкий крестик на металлической цепочке. Странный крестик. Колдун снял его с шеи. Он еще в первый раз поразился, что на металле нет изображения Христа. А больше всего символ веры походил на кинжал. Даже не на кинжал - на маленький меч. Совсем не походил он на его собственный крестик, что пришел с колдуном из будущего, прошел через все битвы и опасности и сейчас без дела лежал под подушкой в общинном доме.
   Надо бы этот крестик изучить, проанализировать. Только вот как и чем? Андрей быстро прошептал заклятье, отпугивающее лесных духов. Нет, даже не потеплел. Ничего, абсолютно нормальный крестик. А если в огонь? Точно!
   Колдун подошел к костру, положил блестящий кусочек металла прямо на раскаленные угли. Ничего не происходило. Крест не шипел, не плевался, не раскалялся, не проступали неведомые руны. Со вздохом Андрей снова повесил его на шею и направился обратно. И тут же спохватился, сгреб цепочку. Не веря собственным пальцам, поднес крестик к уху, приложил к мочке.
   - Комар тебе в одно место, - с чувством сказал колдун, машинально садясь на попону.
   Крестик не нагрелся. Таинственно поблескивая, он висел на цепочке и будто насмешливо спрашивал 'ну что?'.
   - Ничего... себе, - пробормотал Андрей Семенов.
   Значит, крест и в самом деле - волшебный. И тут же сомнение закралось в душу. Полно те, какое здесь волшебство? Уж что-что, а присутствие иных, потусторонних сил колдун чувствовать научился. Не в первый раз. А здесь не доморощенная волшба наложена на чудо-юдо-артефакт. Что-то другое. Андрей силился понять и в голове его, в воображении, упорно возникал раз за разом меч. Обыкновенный меч, ничем не выделяющийся, простое оружие. Разве что закалка отливала синевой... и острота... Чувствовалось, что наточен этот меч до такой степени, что приложи к руке - сам вопьется. Было ли это подсказкой? Что таилось за этим символом? Андрей почувствовал, что покрывается потом. Крестик явственно хотел сказать что-то своему обладателю. Или это только кажется? Острейший меч отличной закалки и жалкое подобие клинка, вырезанного из жести? Колдун и есть жесть, форма, ходячий автомат ... для кого? Для крестика? Для меча? Для Бога?
   Задыхаясь, чувствуя, что сердце готово выпрыгнуть из груди, Андрей со стоном перевернулся, встал на колени, затряс головой, прогоняя странный морок. Словно из тумана послышался звонкий встревоженный голосок.
   - Что с тобой?
   - Не по себе что-то, - хрипло отозвался Семенов. - Простыл, вроде.
   - Дай-ка. Да ты весь холодный. Что с тобой? - участливо обняла его Полянка.
   Андрей и в самом деле почувствовал озноб. Да такой, что зуб на зуб не попадал.
   - А ну-ка, - командовала девица. - Одеяло возьми. Прижмись ко мне.
   Сама она тоже залезла под одеяло, обняла свернувшегося калачиком Андрея. Тот уже ничего не соображал от холода, дул на пальцы, пытаясь согреться.
   - Ну, чего встали? - недовольно подняла голову Полянка. Андрей скосил взгляд и тоже заметил стоящих вокруг него мужиков.
   - Несите шкуры. Не видите, на человека лихоманка напала? Давайте, пошевеливайтесь. Воды согрейте и рядом поставьте. А сами спать идите. Без вас управлюсь, - продолжала говорить девица. Мужики, хоть и растерялись поначалу, но быстро выполнили требуемое.
   Полянка быстро развязывала тесемки на своей рубахе. Потом сноровисто расстегнула на Андрее куртку. Грудь у нее оказалась теплой и почему-то острой.
   - Не надо. Люди же смотрят, - попытался было сопротивляться Андрей.
   - Ничего они не видят. У костра стоят, а мы в темноте, - прошептала девица.
   - И мне бы лучше к костру, - тихо проговорил Семенов.
   - Не бойся. Женское тело лучше всяких костров мужчину разогреет. Уж я то знаю, - с грудным, тихим смешком она наклонилась прямо к его уху. Андрей и сам знал это. Через силу разогнувшись, он облапил ее закоченевшими руками.
   - Чур, целоваться не лезь, - предупредила его Полянка сердитым шепотом.
   - Почему? - искренне удивился Андрей.
   - Пропаду я, - очень тихо, едва слышно отозвалась она.
   Волосы у Полянки были шелковистыми и почему-то пахли медом...
  
   Через день маленький отряд вышел к Гусю. Андрей буквально усилием воли заставил себя не ринуться в лес, к стекловаренной печи и угольным ямам. В воздухе витал сладковатый запах дыма и неуловимо-терпкий аромат плавящегося стекла. Семенов чувствовал себя прекрасно. От позавчерашнего ночного озноба не осталось и следа. Всю дорогу он опасался, что дружинников хватятся, найдут, пошлют погоню. Но все было спокойно, доехали без приключений. В деревнях специально сбавляли ход, разговаривали с местными мужиками, чтобы все видели - люди идут из Мурома, довольные, не раненные и не даже не испуганные. Иначе кто поверит, что пятеро (из которых одна - женщина) смогли отбиться от двух десятков вооруженных, да без потерь?
   Очищенные от коры сосновые бревна будущего общинного дома пока сушились в лесной тени. Еще месяц им там лежать, не меньше. Хотя, если по делу, то нужен год. Но не зимовать же в амбаре! Последнее Андрей уже додумал, сойдя с коня. Вокруг будто все вымерло. Семенов сначала нахмурился, но потом понял, что мужики просто работают: кто в лесу, кто на реке, а кто и чернику собирает на болоте. Вон уже, половину амбара ею засыпали. Сушится, значит. Колдун покачал головой - силен Елага, если окромя охоты еще и успевает столько ягод набрать.
   'Надо будет горшки сделать, да в собственном соку сварить', - рассеянно думал колдун, пробуя темные, сладко-свежие черничины полной горстью.
   - Ну как? - спросил вошедший Долговяз. За ним толпились и остальные. Колдуна обступили. Андрей сперва пожал всем руки, потом веско ответил:
   - Нормально. Продали все. Можно было больше выгадать, но уж сколько есть...
   - А сколько есть? - словно невпопад задал вопрос Долговяз.
   Андрей прищурился. Правильно сделал, что не послал его, - мелькнула в сознании мысль.
   - Погляжу я, Долговязушко, больно ты деньгу любишь, - произнес колдун вслух.
   - Да я... - смутился тот.
   - Ничего. Все правильно. Каждому знать охота, как он потрудился. Десять десятков гривен да еще пяток заработали. Обновы купили, медь, кое-что по хозяйству. Лошадей дюжину, - перечислял Андрей.
   - Лошадей наших надо обратно у мужичков взять, - зло заявил появившийся в воротах Сбычест. Андрей его недолюбливал, чувствуя в косматом мужике своенравие и жестокость.
   - Разговорчики! - прикрикнул колдун.
   - Надо...обратно...правильно, - загудели бывшие разбойники, встав за Сбычестом и Долговязом.
   - Что-то я не понял? Кто-то Кривеня забыл уже? - положил Семенов руку на рукоять сабли.
   Заметив его движение, многие недовольно заворчали.
   - Тиша, оторвы, - раздался спокойный ясный голос. - Он вам не по зубам, это точно.
   Полянка, отодвинув в сторону мужиков, вывалила перед Андреем охапку сабель и мечей.
   - И еще десяток в телеге валяется, - продолжила она. - Витинег, будь мил, принеси.
   Выждав, пока уляжется гул голосов, девица продолжила дальше:
   - Наш Андрей один два десятка княжих людей уложил. Я и глазом моргнуть не успела. Так ведь, Жадан?
   - Истинная правда, - подтвердил мужичок. - Я сам только и успел что меч выхватить. А все кончилось, одна кровища вокруг. Столько ее было, что заметать пришлось, а хозяину - ничего.
   - Верно баит, - проворчал Витинег, вываливая на бревенчатый пол следующую порцию оружия. - Голова наш знатный воин.
   - Голова на общем сборе выбирается, - зло выкрикнул Сбычест.
   - А у нас и есть общий сбор, - глухо объявил Долговяз. - Или забыли?
   'Вот оно что, - думал Андрей, - сговорились, видно, заранее. Решили здесь гнездо разбойное устроить. А я для них - как прикрытие'.
   - Я предлагаю головой сделать Андрея Семенова. Он и воин отличный, и колдун, и мастер неплохой. Без боя добычу знатную в Муроме взял, - будто сам с собой рассуждал Долговяз.
   - Да с чего ты взял, что я у вас головой буду? - почти ласково сказал Андрей, чувствуя, как начинает потеть ладонь.
   - Так ты один из нас. За тобой теперь княжьи да боярские люди охотятся. Одной веревочкой повязаны мы. Или, если хочешь, так иди в град Муром. Выйди на площадь, да скажи - это я, Андрей Семенов, ваших дружинничков порубал, - с горькой усмешкой ответил Долговяз.
   Андрей мотнул головой. Все верно говорил разбойник. Андрей преступил закон. Неважно, что этот закон пока только набирает силу, а государство все еще ищет - кого бы под себя подмять. Он - вне закона. Только сейчас до него это стало доходить.
   - У нас ведь титулов никаких нет, - продолжал все также Долговяз. - Заступится за нас некому. Виру заплатить - с каких барышей? Еще кого-то убить? Вот и приходится стоять друг за друга.
   - А я против, - заявил вдруг Сбычест.
   - Кто еще? - спросил Долговяз, пожав плечами.
   - Да нет... я за Андрея... и я тоже, - переглядывались мужики.
   - Ну, комариная сила, - начал заводится Андрей, почувствовав разброд и шатание. - А ежели как сам откажусь?
   - А зачем тебе? Мы ведь - что скажешь, то и сделаем. Главное, чтобы живы были, в тепле, да при деньгах. А это уже твоя забота - как? Мы к любому труду привычные. Ты доказал, что большие деньги и без разбоя добыть можно. Отчего бы и не так? Я с тобой, - громко проговорил Долговяз и встал к плечу Андрея.
   - А я все равно против. И хочу смертного боя, - не менее громко сказал Сбычест.
   - Право твое, - спокойно сказал Долговяз.
   У Андрея вдруг создалось впечатление, что это было. Где-то и когда-то... В конце концов, он сам вызвался управлять мужиками. А теперь и они хотят этого.
   - Почему бы и нет? - спросил он в пустоту.
   Вокруг Сбычеста тотчас образовалось свободное пространство. Космач через голову сорвал рубаху, кинул ее в угол. Андрей тоже разделся до пояса. Он уже привык к традиции в открытом бою биться без доспехов. Сбычест принял из чьих-то рук оружие. Семенов обнажил свой меч, отстегнул ножны.
   - Супротивники бьются без доспеха и щита, в кругу и до смерти, - пояснил всем громко Долговяз. - Потерянное оружие можно подобрать по разрешению неприятеля. В остальном - правил нет.
   Сказал так, развел руками и отошел в сторону, показывая, что роль его закончена. Но потом вновь заговорил:
   - Кругом будет считаться... - он отмахнул рукой невидимую линию, - Половина амбара.
   - Правильно, нечего из избы сор выносить, - отозвался Андрей. Он вышел на Семенову, крутанул в руке меч. Воздух зашелестел, разрезаемый лезвием.
   - Ну, держись, колдун! - рявкнул Сбычест.
  Семенов сразу понял, что превосходит противника чуть ли не на голову. Он легко и вскользь парировал размашистые удары соперника. Сбычест мог погибнуть в любой момент - это поняли все, наблюдавшие за поединком.
   Андрей словно разделился на две половинки. Один постоянно перемещался, парировал удары, вел бой. Другой же смотрел со стороны. Но не за противником, а за самим колдуном. Многие, кто наблюдал за схваткой, не могли понять, почему Семенов не убьет противника сразу. Вот, например, сейчас - когда меч, ведомый неумелой рукой, вонзился в бревно и Сбычест несколько мгновений был открыт, вырывая сталь из дерева.
   Но что-то мешало колдуну. Что-то не давало совершить тот самый смертоносный удар. На мгновенье Андрей подумал: 'Какого черта?', а в следующую секунду стало жарко. Собственная сила захлестнула его. Какого хрена, подумал он сердито. Почему я должен останавливаться? Тяжело лишь время перед убийством. Тяжело размышлять, прикидывать, стыдить саму совесть за то, что она не хочет потесниться и дать совершится положенному. Главное условие здесь - безнаказанность. Безнаказанное убийство, такое, когда стоишь окруженный толпой восхищенных почитателей, перемазанный чужой кровью и готовый эту кровь попробовать прямо из хлещущей раны, чтобы показать свою силу, свою возможность совершить хоть что-то настоящее. Нет ничего слаще и притягательней, чем иметь возможность распоряжаться чьей-то жизнью - здесь и сейчас. Только слабые духом мучаются с совестью, да и то, потому что страшатся возмездия. И все равно, даже они ищут невыносимого блаженства - возможности убивать. Неужели нет ничего выше этого.
   Булатный клинок рвался в грудь Сбычесту. Вокруг замерли зрители, звуки превратились в неразборчивое мычание, меч висел где-то далеко в стороне, за головой мужика, замершего в самом пике атаки. Божий крест давал неоспоримое преимущество. В силе и ловкости, но главное - во времени. Это было время, достаточное для того, чтобы в одну секунду убить сразу десять противников. Это было время, чтобы...
   - Нет! - крикнул Андрей. Он понял, когда уже было поздно. Клинок вошел в тело, как в масло. Время ускорялось, но колдун уже понимал, что произошло. Крест замедлял время не для того, чтобы убить - но для того, чтобы подумать.
   'Все могло бы быть иначе, - лихорадочно соображал Андрей. - Я мог уговорить, испугать, убедить. Но не убивать. Убивать нельзя. Это же заповедь. Её нельзя нарушать. Крест не только увеличивает силу. Он увеличивает все. Все, что есть в человеке - плохого, хорошего, забавного, отвратительного... Моя совесть сожрет меня же. С дружинниками я отделался лихорадкой - но это было только начало пути. Что же будет в конце?'
   - Держись, Сбычест, - пробормотал колдун, перехватывая меч за лезвие, не давая оружию выйти из тела. Неужели - все?
   В глазах мужика мелькнул страх, потом недоумение. Тяжелый меч с глухим звоном выпал из разом ослабевшей руки.
   - Держись, дружище, - твердо сказал Андрей, усаживая бывшего врага на пол. - Ты не умрешь, - твердо добавил он.
   - Врешь, колдун, - обречено сказал Сбычест, и его губы мелко задрожали.
   - Спокойно, - больше не раненному, а самому себе сказал Семенов. - Спокойно. Все обратно. Медленно. Только не спешить.
   Есть одна очень простая и банальная истина, думал Андрей. Не знаю, кто ее первым сказал, но, несомненно, он был мудрым человеком. Время лечит. Да, время лечит, повторял колдун, медленно вытаскивая лезвие из груди. Те, кто сейчас стояли вокруг него, ничего не понимали, ничего не видели. Время, подвластное кресту, ускорилось неимоверно. В сотни, десятки сотен, тысячи раз. Оно жило на клинке, вибрировало в руке Андрея. Микрон за микроном, часы за часами он тащил неподатливое железо из теплой толщи тела. Порванное легкое, разрезанная плева, распоротые мышцы и задетые сухожилия - колдун давал им время срастись, встать на место, перестать кровоточить. Для всех прошли минуты - но для двух человек, что сидели на деревянном полу, прошли часы. Незаметные, но оттого не менее тяжелые и изнурительные.
   Когда, наконец, кончик меча показался из груди, то оставил после себя только набухший кровью шрам, затянувшуюся рану. Андрей оттер пот со лба. Это оказалось нелегко, совсем нелегко - управлять временем. Сбычест мягко повалился на пол, стукнувшись головой.
   - Ему придется поспать. Отоспится и встанет. Ему хуже всех пришлось. Да и мне, признаться, не сладко, - хрипло сказал Семенов.
   Вокруг установилась тишина. Все боялись проронить даже слово. Андрей посмотрел на окружающих и увидел округлившиеся глаза, открытые в изумлении рты. Он вдруг ощутил не торжество победителя, а более глубокое, более сильное чувство. Казалось - нет ничего сладостней, чем сразить врага, быть настолько сильным, чтобы твое имя боялись упоминать. Но на поверку это - лишь человеческое, даже слишком человеческое. Что есть - спасти ненавидящего тебя, подать руку врагу? Это - трудно, совсем невозможно, потому как выше общепринятого, выше инстинктов и дремучих желаний. Будь Андрей один - он бы не смог этого сделать. Но рядом был бог. Бог, что поселился в душе человека.
   Неодолимая слабость накатила на колдуна. Даже верный меч стал весить так много, что пальцы не удержали рукоять.
   - Не могу, устал. Спать хочу, - почти прохрипел Андрей и повалился рядом с мирно посапывающим Сбычестом.
  
   Странное дело, но Андрей после поединка очень быстро и крепко сошелся со Сбычестом. Мужик и не думал бояться колдуна, не косил кроваво взглядом. Но и не заискивал, не пытался угодничать. Между ними установилось надежное и молчаливое доверие, как между старыми, проверенными друзьями.
   Да и все стали относится к Андрею не просто как к 'голове' общины. Семенову доверяли и беспрекословно выполняли все приказы. Колдун чувствовал, что стал для бывших разбойников чем-то вроде второго отца или наставника.
  
   Каждое утро Андрей вставал раньше всех. Осторожно, стараясь не разбудить спящую Полянку, он выбирался из-под одеяла, быстро одевался и вылетал за ворота амбара. Бежал к реке, по мокрой траве, навстречу солнцу, которое только собиралось показаться из-за леса.
   Там умывался, а иногда и купался. А потом долго стоял на крутом берегу, над утренней тишиной, держась рукой за крестик, чувствуя тепло, что исходит от него. Совсем скоро он научился замедлять и убыстрять время по своей воле, а не только в экстремальных ситуациях. Перед колдуном открылись невиданные ранее возможности. Во-первых, он научился ходить по воде. Это было настолько приятным открытием, что Семенов теперь каждое утро начинал с пробежки по глади речки. Наверно, со стороны это выглядело довольно внушительно. Туча брызг, мгновение - и колдун оказывался на том берегу Гуся. Потом он понял, что может долго находится не только над, но и под водой. Колдун научился чувствовать ветер, предсказывать дождь. Впервые увидел, как растет трава и расцветают цветы. Впервые в жизни он чувствовал себя спокойно. Андрей не пытался учить мужиков воинскому ремеслу. Семенов твердо знал - когда придет время, он в одиночку сможет защитить всех. Как же иначе? Ведь любимым его упражнением было подбросить в воздух веник и тяжеленным булатным мечом разрезать в полете веревочку, а потом разрубить каждый прутик в полете. Раньше он мог нанести шестьдесят точных и сильных ударов за минуту. Теперь он мог сделать то же самое - но за секунду... Что мог противопоставить этому обычный человек? А сотня разбойников? А тысяча закованных в металл дружинников? Ничего...
   Однажды за этим занятием (разрубанием веника на тысячу кусочков) его застал отец Дрозд.
   Андрей отчего-то смутился. А священник, улыбаясь, сказал:
   - Бог в помощь.
   - Спасибо, батюшка, - серьезно отозвался колдун.
   - Гляжу, ты совсем здесь освоился.
   - Да, стараюсь помаленьку.
   - Ну, давай посмотрим, насколько ты подрос, - все так же улыбаясь, продолжал Дрозд.
   - В смысле? - изумился Семенов.
   - Ты, как вижу, силушку пробуешь. Да достойного противника найти не можешь. Так может, я на что сгожусь?
   - Так это... Ну, давайте, - согласился Андрей, чувствуя неловкость. Не сказать, что он был совершенно уверен в собственных силах. Но, почему бы и не попробовать?
   - Давай, - тихо сказал Дрозд.
   - После вас, - усмехнулся колдун. А как оказалось - зря.
   Батюшка сделал неуловимое движение - и меч Андрея оказалась в руке Дрозда. Тот и почувствовать ничего не успел.
   - Постой, как же...? - изумился Андрей. - Не понял.
   - Еще раз, - потребовал священник, на его лице не было и тени усмешки. Меч, совершив в воздухе полный круг, вернулся к Семенову. Колдун встал в боевую стойку, расслабил, а потом напряг мышцы, заставил время скрутиться в спираль, в тугую петлю... и бросился на Дрозда. Андрей рассчитывал срезать с головы священника локон, но не тут то было. Трава оказалась совсем рядом, а через пару секунд Семенов с кряхтением поднимался с земли.
   Честно говоря, он не совсем понимал, что происходит. Время должно было остановится. Неужели Дрозд быстрее его? Если это так, то он, воин-колдун, не ровня невзрачному Дрозду. Настолько неровня, что и подумать страшно.
   - Спасибо за урок, батюшка, - спокойно сказал Андрей, уверенно стоя на земле.
   - Молодец, - похвалил сдержанно Дрозд. И заговорил, как ни в чем не бывало, о житейских проблемах:
   - Зерна у вас нет совсем. Грибами и ягодами запаслись, а жита нет.
   - Купим, - отозвался Семенов. - Мы стекло продаем. Вчера из Владимира Долговяз вернулся. Еще на сотню гривен стекла продал. Я ему заказал муки, так он две подводы привез.
   - Рыбы запасли?
   - И соленой, и вяленой. Коптим помаленьку. Мясо, конечно, больше охотой промышляем. Жалко, коровенок всего две. А то бы сыр делали. А так - все выпиваем, а что остается - створаживаем.
   - Орехи? Ягоды? Грибы? - перечислял священник.
   - А так же коренья и одуванчики, - решил добавить иронии Андрей. - Собраны в радиусе трех верст, высушены и растерты в порошок. На случай атомной войны.
   - Неплохо. Двадцать ртов много за зиму съедят. А зима, чую, долгая будет, - без тени усмешки говорил священник.
   - У нас завтрак. Зову к столу, - вполголоса сказал колдун, памятуя, однако, что Дрозд пока не разу не отказался от приглашения. Не отказался и на этот раз.
   - Всегда... - согласился Дрозд, и в его голосе послышались бархатистые нотки.
   'Да, батюшка мастак пожрать', - быстро подумал Андрей.
   - ... с удовольствием, - произнес священник, а Андрей почувствовал смущение. Ему показалось, что он произнес последние слова вслух. Через мгновенье колдун сообразил, что это было просто продолжением начатой Дроздом фразы. То же, что батюшка не поинтересовался: что такое радиус и атомная война - Семенов просто не заметил.
   Они пошли от реки в сторону деревни. Хотя колдун и священник на первый взгляд были совершенно непохожи, но для стороннего наблюдателя в какой-то момент начинали казаться братьями. Нога в ногу, с одинаковой отмашкой, неторопливые, исполненные силы и странного внутреннего достоинства они скоро скрылись из виду.
  
  Когда на землю упал первый снег, волк остановился. Не спеша он подошел к громадному камню, что врос в землю посреди поля. Глаза зверя горели безумным огнем. Он задрал голову, и окрестности наполнились глухим утробным рыком, заслышав который всё живое спешило покинуть эти места. Но серые тени, выскользнувшие из леса, бесшумно приблизились к своему вожаку. Казалось, что волки совещаются. Но это было не так - они просто стояли вокруг громадного зверя и с жадной преданностью смотрели на него. Серые хищники простояли так довольно долго, пока край солнца совершенно не скрылся за горизонтом. И только тогда они тронулись вслед дневному светилу. Рыча и тихонько тявкая, волки растянулись в цепочку. Первым в лесу исчез матерый зверь, с седым загривком и желтоватой шерстью. Громадный белый волк шел сразу за ним. Он доверял своему брату.
  
  Путь Дунгаля.
  
   Поросшие темным лесом холмы, словно ледяные великаны, покоили на своих мощных загривках тушу неба. Холодный и хмурый день рассеянно взирал на укутанную в снег землю тусклым оком дневного светила. В этом белоцветье черная одинокая скала притягивала взгляд, пальцем уткнувшись в пасмурную высь, и к той скале, прорываясь через снег, приближался странник. Ветер яростно наскакивал на человека, пытаясь опрокинуть на спину, в снег, но ледяные усилия не достигали цели. Но человек, по-бычьи склонив голову, продолжал свой путь.
   Дунгаль, молодой дружинник Кольбейна, ярла Бьёргаланда, словно почувствовав что-то необычное, остановился, и, покачиваясь под порывами ветра, осторожно поднял глаза. Бросив по-охотничьи оценивающий взгляд, он успел рассмотреть, что было впереди до того, как дыхание ветра обожгло лицо и заставило опустить глаза.
   В этот раз чёрная скала уже не показалась человеку пальцем, указующим в небо. Теперь она скорее напоминала ствол старого кряжистого дуба, покрытого морщинистой, но крепкой, как дух вечности, корой. Вот только у этого дуба кто-то одним махом топора снёс крону, оставив покореженное дерево каменеть под равнодушными небесами сотни человеческих лет.
   Но взгляд отметил и другую странность. Оплавленная земля, словно большое озеро, окружала скалу, и складки камня волнами застыли на 'озёрной' поверхности, поблескивая талой водой. От одной из сторон скального основания, явно указывая на наличие пещеры, поднимался рваный ветром дым, наводя на пришельца мысли об огнедышащем драконе, сделавшем пещеру своим логовом и сейчас почивающего в ней после сытного обеда. Дунгаль даже тряхнул головой, чтобы отогнать видение, и в первый раз за последние дни всё же задумался о приказе ярла Кольбейна.
   Бьёргаланд - земля рода Бьёрнсонов, ярлом которого являлся Кольбейн - был лишён выходов к морю - источника богатства соседей. Участие ярла в нескольких походах не принесло его имени громкой славы, а роду большой казны, лишь проредив и без того малую дружину. Несколько неурожайных лет поставили народ Бьёргаланда на грань голода, ибо одни северные реки уже не могли полностью прокормить разросшийся люд, а охота в той земле была скудна. Тогда-то и стал род Бьёрнсонов перед выбором: покинуть обжитые земли, как хотел ярл, или положиться на волю богов, как хотели старейшины рода. Кольбейн склонился перед выбором старших. Он отправился в Упсалу, где принёс богатые дары жрецам Тора, испросив у них совета, как быть его народу. Однако те не дали вразумительного ответа. Тор сказал, говорили они: 'Верь в судьбу и собственный меч'. Не такого ответа ожидал ярл, но, когда он с тяжёлым сердцем возвращался в Бьёргаланд, то, проезжая через одну деревню, встретил сивиллу.
   Полубезумная старуха с криком бросилась под копыта княжеского коня. Кольбейн едва успел осадить того, а сивилла, не обратив внимания на миновавшую её смерть, пронзительным голосом уже вещала своё пророчество. Захлёбываясь слюной и проглатывая слова, старуха поведала князю удел его земли. Кольбейн не понял и половины из того, что успела выговорить сивилла, прежде чем та без чувств упала в снег, но его скальд запомнил всё и чуть позже перевёл для князя божественное откровение на доступный человеческому уху язык. В итоге пророчество облачилось в следующие строки:
  
   Жестокая Зима земли сковала плоть.
   Могущество её из года в год растёт.
   И крепнет лёд цепей, опутавших Весну.
   И смерть сменяет сон, как мрак сменяет тьму.
   Ты поздно вышел в путь, зажёг святой огонь.
   Не возвратит он жизнь в холодную ладонь.
   Но есть надежда там, где веры гаснет свет.
   Весенних дочерей ищи в чужой земле.
   И как женой в свой дом одну из них введёшь,
   С полей сойдут снега, заколосится рожь.
   Но берегись того, кто не рождён пока,
   Отнимет меч его невесту у тебя.
  
   Долго ломали головы старейшины рода, пытаясь найти крупицу здравого смысла в этих словах. В жарких спорах рождались и отвергались различные толкования. Единственное, в чем сошлись их мнения, было то, что 'жестокая Зима' пройдёт, как только Кольбейн возьмёт замуж 'дочь Весны'. Но где её искать, в какой 'чужой земле', как узнать, что она - это она? - вопросы, на которые у 'толкователей' не было ответов. И тогда вспомнили о ведьме Вальборг, живущей на самой границе Бьёргаланда в Спящих Холмах, с которых никогда не сходит снег.
   Народная молва приписывала Вальборг нечеловеческую мудрость и такие же злобу и коварство. Поговаривали, что обратившиеся к ведьме так или иначе, приобретая желаемое, теряли не меньшее уже в другом. Так кузнец Торбьорн, решивший в старости жениться на прекрасной Хильде, дочери своего соседа-рыбака, попросил Вальборг влюбить девушку в себя, ибо гордая красавица отвергала все ухаживания кузнеца. Ведьма согласилась, и уже следующей весной сыграли свадьбу Торбьорна и Хильды. Но их счастье длилось недолго. Той же весной на деревню напала странная болезнь. Правда, её странность заключалась лишь в том, что, переболело ей более половины сельчан, а вот кузнец взял да от неё и умер. И таких историй было множество.
   Ярл решил, что столь могущественную ведьму нужно задобрить, и послал ей в дар трёх дойных коров с условием, что она согласится растолковать пророчество. Но ведьма ответила так: 'На что мне, старой женщине эти коровы? Свою цену я назову сама, а пока пришли ко мне, князь, второго сына вдовой сестры неженатого брата, ему я растолкую пророчество и научу тому, как сделать, чтобы оно исполнилось'.
   И так случилось, что, кроме Дунгаля, второго сына вдовы Гудрун, сестры самого ярла, никто во всём Бьёргаланде не соответствовал этому условию. Приказ Кольбейна молодому дружиннику был ясен: в третий день, как луна пойдёт в ущерб, прийти к жилищу ведьмы Вальборг из Спящих Холмов и выполнить всё, что она скажет во исполнение пророчества.
   - Поторопись, - напутствовал ярл своего племянника. - Если до весны пророчество не исполнится, многие умрут, а нашему народу придётся искать более гостеприимные земли, а это неизбежная война с соседями, и в ней погибнет ещё больше людей. Наших людей, Дунгаль!
   Дружинник склонился перед ярлом.
   - Я это сделаю, - ответил он.
   - Да будет так! - воскликнул Кольбейн. - Иди.
   В тот же день Дунгаль простился с матерью. Взяв верную секиру, он закинул себе за спину широкий щит и, приторочив к седлу семидневный припас, оседлал Пегого, заступив на дорогу, которой не выбирал.
   На второй день пути с севера налетела снежная буря, и Дунгаль укрылся от неё в лесу. А ночью к завываниям ветра добавился и волчий вой. Расчехлив секиру, дружинник приготовился к страшной встрече, храбрясь, но в душе призывая благословение Тора. Когда за деревьями заблестели звериные глаза, в сердце воина осталась только предсмертная решимость - редкие герои в одиночку могли устоять против голодной стаи.
   Дунгаль уже собирался продать свою жизнь подороже, как из темноты перед ним возник удивительный волк, шкура которого даже в скрадываемом тучами лунном свете отливала благородным серебром. Зверь зарычал, а человек вдруг уловил в жутком рычании обрывки слов.
   'Торвульф!' - потрясённо подумал Дунгаль, от удивления чуть опустив лезвие секиры. Он слышал древние легенды, и в них друг Тора сам был легендой.
  - Помоги мне, Аса - Тор, - закричал дружинник, вновь поднимая оружие. Зверь остановился.
   'Ты призывал моего господина, человече, - раздался в его голове утробный и хриплый голос волка, который понял, что поговорить с человеком не удастся. - Поэтому я оставлю тебе жизнь. Но ты вторгся в мой лес и должен заплатить за это'.
   Воин, словно оглохнув, стоял и не слышал ничего, кроме этого голоса, даже буря, хоть и ярилась, бросая в лицо снег, не могла издать для него ни звука.
   'Я возьму твою лошадь, - тем временем продолжал волк, - для моих братьев и сестёр, а ты должен покинуть лес, как только кончится буря'.
   С этими словами стая показалась из-за деревьев и молча набросилась на скованную ужасом лошадь. Среброшкурый волк удовлетворённо посмотрел, как пируют его голодные товарищи.
   'И берегись меня ослушаться, человече! - тут же обернулся он к воину. - Кроме твоей жизни взять с тебя больше нечего!'
   Зверь осклабился в жуткой усмешке и, задрав к небу морду, завыл. В единый миг снова проснулась буря, сразу заглушив все звуки и запорошив глаза снегом. Когда её порыв немного схлынул, Дунгаль не увидел уже ни волчьей стаи со страшным вожаком, ни своей лошади - от бедной животины не осталось ни косточки.
   Следующим днем, когда ветер ослаб, дружинник снова вышел путь. Теперь, когда он потерял лошадь, передвижение его замедлилось. Если бы до Спящих Холмов осталось не более двух дней пути, а луна ещё только начала щербиться, то Дунгаль не успел бы к назначенному сроку. А так молодой воин с поистине человеческим упрямством шёл на север, оставляя в снегу за спиной цепочку глубоких следов.
   И вот его цель была перед глазами. Черная Скала, Свартбьёрг, как уважительно со смесью страха именовали это странное место в его народе. Жилище ведьмы.
  
   Робея, Дунгаль приблизился к скале. Он обнаружил в темном камне широкий и высокий проход, ведущий вниз. Вздохнув и намертво задавив в себе желание взять наперевес оружие, молодой викинг вошел в пещеру. Идти пришлось довольно долго - тоннель с гладкими, словно отполированными стенами плавно огибал громадный утес, опускаясь вниз и закручиваясь в петлю. Через некоторое время Дунгаль увидел впереди неверный свет. Через два десятка шагов он оказался у входа в пещеру. Темные стены, испещренные странными рисунками и письменами, едва освещался светом маленького костерка. Дым от огня уходил вверх и терялся в темноте. 'Значит из пещеры есть и другой выход' - невольно подумал молодой воин.
   Старуха, сидевшая у огня, подняла на дружинника взгляд, отчего Дунгаль вдруг почувствовал слабость в ногах. Из-под взлохмаченных седин отблеском огня сверкал только один глаз. Второй, затянутый бельмом, будил в мужчине безотчётный страх. Лицо ведьмы сморщенное, словно печеное яблоко, было отмечено маленьким, как у совы, носом и тонкогубой щелью рта. Шумно сипя, старуха уставилась на пришельца. Её волосатый подбородок мелко подрагивал.
   - Пришел?! - пролаяла она, наконец, и с неожиданным проворством подскочила к Дунгалю. Костлявая рука метнулась из-под вороха её одежд, и цепкие пальцы ухватили подбородок дружинника. Бесцеремонно, прежде чем мужчина успел опомниться от подобной наглости, старуха повернула его лицо из стороны в сторону, словно осматривая жеребца.
   - Хорош! - сказала ведьма. Спрятав руку обратно под одежду она поцокала языком в знак одобрения.
   - Ты... - попытался вспылить Дунгаль, но, поймав безумную искру во взгляде старухи, осёкся. Бессознательный страх перед колдунами, впитанный с молоком матери, мгновенно присушил язык к нёбу, и горло издало только бессвязное мычание.
   - Ведьма! - вздрогнув, ругнулся мужчина.
   - Ведьма, ведьма, - злорадостно поддакнула та, обнажая беззубую черноту рта.
   Дунгаль продолжал стоять, а старуха вновь вернулась к огню.
   - Что стоишь? - усаживаясь, проскрипела она. - Проходи. Садись напротив. Рассказывай.
   Когда молодой воин пристроился около костерка, что горел в выдолбленной из камня чаше, то увидел лишь одно лицо ведьмы. Полосы дыма обтекали сморщенный лик, путались в волосах отчего казалось, что те шевелятся.
   - Говори, - приказала старуха.
   Дунгаль начал, сначала сбиваясь и довольно невнятно. Он тщательно перечислил все беды, которые обрушились на Бьёргаланд, рассказал какие дары и когда отправились к жрецам Великого храма в Упсале, передал ведьме их единственную фразу: 'верь в судьбу и собственный меч'. На этом месте он перевел дыхание. Ведьма подалась вперед и внимательно смотрела воину в лицо.
   - Продолжай, - приказала она.
   Дунгаль, переведя дыхание, рассказывал дальше. Он ведь видел все, потому как шел сразу позади Кольбейна, когда под копыта коня ярла бросилась полубезумная сивилла. Дружинник постарался не упустить ни одной детали - ведь иногда бывает важна каждая мелочь. Медленно он пересказал старухе выученное наизусть пророчество и все, что сказали по этому поводу старейшины.
   - Да, да, - заухмылялась старуха, - что лежит на поверхности слов, вы разгадали. Только что вам это дало? - Ведьма с многозначительной усмешкой посмотрела на Дунгаля. - Ну, да я вам помогу, расскажу остальное, до чего вам своим серым умишком никогда бы не додуматься.
   Дружинник в ответ на эти слова смолчал, хотя всё внутри него кипело от обиды за своего ярла и умудрённых летами старейшин рода Бьёрнсонов. Ведьма знала себе цену, поэтому могла поглумиться над самыми уважаемыми людьми Бьёргаланда. Но Дунгаль мысленно поклялся, что старуха ответит кровью за каждое оскорбление.
   - Слушай, сынок, и запоминай, что тебе скажет старая Вальборг. Что мимо твоих ушей пролетит, повторять не буду, пеняй на себя.
   Дунгаль, отставив клятву мщения, напрягся, весь обратившись в слух.
   - Беда народа Бьёргаланда проистекает из непочтения к богам, - начала старуха, но, заметив, что воин готов вскинуться на неё в гневе за такие слова, жестом остановила готовый сорваться с его языка протест. - Но не к тем богам, - продолжила она, - с которыми наш народ пришёл на эту землю, а к тем, что были на ней до нас. Старые боги уступили место Тору, Вотану и Фрейру. Их сила уменьшилась, и они стали подобны духам, хотя порой и очень могущественным.
   Старые боги, Хранители в отличие от наших Странников, были привязаны к одному месту, из которого они черпали свою силу и в то же время охраняли его. У каждого холма, озера, леса, реки когда-то был свой бог, был он и у той земли, что зовется ныне Бьёргаландом. Древние, поклоняясь богам-хранителям, не давали им слиться с источником и погрузиться в сон. Но, когда пришли мы и вытеснили с этих земель Древних, старые боги оказались забыты, и многие из них впали в сонное забвение, которое со временем стало настолько крепким, что его можно сравнить со смертью. Так случилось и с духом Бьёргаланда. Каждый год его сон становился всё крепче, всё слабее проявление его силы. Оттого укорачивались летние дни и удлинялись зимние. И если при Древних в году были и зима, и лето, то теперь зим стало на одну больше, а их лютость возросла несравненно. О том и говорится в первых словах пророчества.
   Теперь до духа Бьёргаланда не дозваться. Можно сказать, что он умер. Но вот источник его могущества по-прежнему доступен, только не для человека, ибо не хватит у смертного сил совладать с ним, а для другого бога. Поэтому всё, что тебе следует сделать, так это найти и привести в Бьёргаланд нового Хранителя из другой земли. Только знай, что ни один из подобных духов-богов не может покинуть своего источника.
   - Как же тогда мне привести его? - перебил ведьмин рассказ воин.
   - Дочь Весны, - ответила Вальборг. - Тебе нужно найти ребёнка одного из богов-хранителей. Когда он подчинит себе силу Бьёргаланда, то сможет вернуть утраченное равновесие между зимой и летом.
   - А если тот дух окажется злым?
   - Верь в судьбу и собственный меч, - напомнила ведьма ответ жрецов Тора ярлу Бьёрнсонов, чем повергла в смущение молодого дружинника. - Что тебе говорят эти слова, молодой воин?
   - Не знаю, - не нашелся с ответом Дунгаль.
   -Смотри, молодой викинг, - ведьма прищурилась. - Может быть, эти слова не относились к твоему ярлу? Может быть, они относились к тебе? А? Что скажешь? Ведь в пророчестве дважды упоминается меч. Скажи мне, почему?
   - Не знаю, - снова простодушно сказал Дунгаль. - Мое оружие при мне, - он похлопал по перевязи, на которой висела верная секира.
   - Надо искать то, что велено, - пробормотала колдунья, вмиг утратив интерес к разговору.
   - Но как я найду? - снова спросил тот.
   Вальборг повернулась и Дунгалю показалось что она не на шутку рассердилась:
   - Что ты, как дитё малое, заладил 'как' да 'как'? Сказала же, что помогу!
   С этими словами она извлекла из складок своего безразмерного одеяния какую-то вещь и протянула её Дунгалю.
   - Вот тебе амулет заговорённый, - прошипела-прошептала ведьма, вкладывая что-то ему в руку. - Чем ближе ты будешь к дочери Весны, тем сильнее он будет греться.
   Дунгаль каким-то шестым чувством понял, что амулет из серебра, и, разжав кулак, увидел на своей ладони монету с квадратной дыркой посередине, через которую был пропущен кожаный шнурок. Рисунок был изрядно вытерт, но, тем не менее, даже при скудном освещении ведьминого жилища воин намётанным глазом определил ромейскую чеканку.
   - Надень так, чтобы касался тела, - посоветовала ведьма.
   Дунгаль подчинился. Металл холодом обжёг грудь, и воин недовольно проворчал:
   - Что-то он не больно греется.
   Старуха в отсвет вызывающе расхохоталась.
   - Ха! Глупый мужчина! Если бы амулет уже сейчас грелся, то, приблизься ты к 'дочери', он бы у тебя в груди дырку прожёг! - И снова зашлась в хохоте.
   Дунгаль молча стерпел и это.
   С трудом отдышавшись, Вальборг продолжила поучение:
   - На юге за морем есть страна, где люди всё ещё поклоняются богам-хранителям. Но найти Хранителей будет нелегко, ибо уже много веков, как пришли на ту землю Странники, а теперь бросил тень и ромейский Пастух. Мой амулет поможет тебе почувствовать кровь бога-хранителя. А уж как ты убедишь это дитя придти в Бьёргаланд, так на то у тебя своя голова на плечах есть.
  
   Выйдя из пещеры, Дунгаль перевел дух. Не сказать, чтобы он чего-то не понял из слов Вальборг, но молодой воин больше привык иметь дело с честным оружием, нежели туманными предсказаниями и колдовством. Идти куда то за море и искать какую-то 'дочь весны'. На шее висел амулет, но что проку? Поиски могут занять года, если не десятилетия. А может быть, я - избранник, вдруг пришло на ум Дунгалю. Может, именно мне предстоит совершить нечто... такое... Ведь старуха говорила ему об этом, а он пропустил ее слова мимо ушей...
   Сзади послышалось рычание. Дружинник плавно развернулся, на ходу вытаскивая секиру. Позади него, буквально в двух шагах, сидел белый волк.
   'Что, испугался?' - спросил Торвульф.
   - Наверно, - неуверенно ответил Дунгаль. Конечно, испугаешься такого, особенно если учесть, что волк, даже сидя, был выше человека на полголовы.
   'Что тебе наболтала старая ведьма? - спрашивал Торвульф дальше. - Небось, все тоскует о малых духах? Правильно делает, старая карга. Когда вокруг все маленькие, большому среди них остается только верховодить'.
   - Да уж, - поддакнул викинг, не сводя глаз с чудовища.
   'Что делать собираешься? Выполнять предсказание пойдешь? Правильно, туда тебе и дорога, - непонятно было, говорит волк серьезно или смеется. - В одиночку сгинешь. А вот я...'
   Волк прорычал последнее слово и замолк. Дунгаль терпеливо ждал, но потом, когда молчание затянулось, решился спросить:
   - Что... ты?
   'Я могу помочь. Только с условием. - Торвульф зевнул, обнажив великолепные клыки-кинжалы. - Не только старые боги покинули эту землю. А эта карга не понимает, что возврата уже нет. Эти камни ждут нового бога. И мы можем...'
   - Можем, - повторил как будто загипнотизированный волчьим оскалом Дунгаль.
   'Помогу тебе, - волк привстал и его морда оказалась на расстоянии ладони от лица человека. - Но не просто так. Когда-нибудь мне тоже потребуется твоя помощь. И ты должен будешь сделать то, что скажу я. Не откладывая, не мешкая, не колеблясь'.
   Красные глаза зверя горели безумным огнем. Торвульф чуял, знал своим не человеческим и не звериным предчувствием, что этому человеку, который уже дважды и отнюдь не случайно попался у него на пути, предстоит сыграть немаловажную роль в его планах.
   - Согласен, - надтреснутым голосом произнес Дунгаль.
   'Клянешься?'
   - Клянусь, - глухо ответил викинг.
   'Простые клятвы мне не нужны. Клянись кровью' - зарычал волк.
   - Клянусь кровью своей до последней капли, что помогу тебе когда бы ты меня не позвал и чего бы не попросил, - быстро говорил Дунгаль. В глубине пещеры послышался стон. Викинг не мог бы точно сказать, что это было: то ли порыв ветра, а то и другой человек мается от невыносимой боли.
   'Тогда - вперед!' - рыкнул волк и огромными прыжками умчался в сгущающуюся тьму. Дунгаль, не задумываясь, последовал за ним.
  
  Горное царство.
  
   Если птице-ласточке лететь против солнца под самыми облаками, то в первые дни под ней будет плыть земля лесистая, от дерев щетинистая, рассечённая, словно морщинами, речными руслами и долинами. На той земле живут люди крепкие, кряжистые, щедрые, как их мать-земля, и жизнь их подобна росту дерева - величава и нетороплива. Но не увидит птица-ласточка под своим крылом тех людей, чей высокий удел подобен уделу прибрежных утёсов-буредержателей. Ослепит её солнце, ибо против света лететь ей.
   Выбьется из сил ласточка у самого края лесного, настигнет её птица-сокол, подхватит в полёте, полетит, как и она, навстречу светилу. А земля под ней морем-травой колыхаться будет - то ветер по нему зелёные волны погонит. И, как трава, многочисленны народы той земли, кочующие со своими стадами, быстрые, словно ветер-волногон, и в жизни, и в смерти. Ни одна тень не укроется от птицы-сокола на земле, но и ей не увидеть, что несется под её крылами, ибо широки, словно полноводные степные реки, устремления людей, и за зелёными волнами скрыта более высокая волна, что берёт начало на восходе. Ослепит и птицу-сокола солнце, ибо против света лететь ей.
   Выбьется сокол из сил, камнем падёт на него сверху из-за облаков, орел - царь-птица. Подхватит он сокола в полёте и тоже устремится на восход. Но преградят ему путь горы, край мира отделяющие, потому что за ними уже другой мир лежит, где спит по ночам солнце ярое и откуда, просыпаясь, оно к нам по небу катит на своей золотой колеснице. И какие люди там живут, то скроет в себе камень, умолчат высокие горные пики. Воспарит орёл над заоблачными вершинами - ничего не увидит, спустится под облака - ничего не откроют ему горы. Покружит царь-птица, проклекочет гневный вызов, но никто на него не откликнется. Улетит орёл, и неведомо ему будет, что видели его полёт чужие глаза, слышали его клич чужие уши. Может, потому то и неведомо будет царь-птице, что и её ослепит солнце, против чьего света она летела.
   Дарг, царь подгорного племени пребывал в кручине. Ничто не веселило царя, ни камни самоцветные, ни камни самородные серебра и золота. И ничем кручина царская не избывалась. Одна отрада была для Дарга - взять молот и пойти в царскую кузницу, где всегда горит, поддерживаемое десятком подмастерьев, пламя горна. Только в кузне, опуская молот на белый от жара металл, отходил Дарг от забытья, и старейшины племени, наблюдая своего царя в работе, говорили, что в такой момент на него нисходит дух Ара, предка-родителя всего подгорного люда. Дивные вещи выходили из-под молота Дарга. Были среди них и птицы сереброголосые, чьи песни можно было слушать часами, и цветы златолистые, сиянием посрамляющие солнце, и звери диковинные, живущие одним искусством Дарга-Мастера. Но не радовала сердце царя его работа, словно искал он что-то, но не находил того ни в птицах, ни в цветах, ни в зверях чудесных. Как в последний раз опускался молот, давая рождение новому чуду, Дарг терял интерес к своему детищу и устремлял взор в пламя печи. И шептались подмастерья о том, что беседует он с Махой-пламенем, Матерью и Женой Ара-Родителя, испрашивая её совета материнского мудрого. Но в чем просил царь совета у Матери, о том никому он не говорил.
   Поэтому, когда царь неожиданно вставал с трона и брал в руки молот, многие вздыхали с облегчением, ибо только в работе Дарг снова походил на себя прежнего. Но в воображении молодых, кто не знал его другим, царь представлялся неким высшим существом, едва ли не одним из предков, жизнь которого казалась бесконечной и полной чудес.
  
   Тронный зал - одно из чудес подгорного царства - не мог не восхищать. Неугасимый огонь синими колоннами поднимался к своду пещеры, где вкрапления горного хрусталя, откликаясь звездами, создавали иллюзию ночного неба. На стенах россыпи драгоценных камней переливались отраженным светом колонн, обольщая взгляд глубиной тысячи цветов. А туман от восьми горячих ключей, заключённых в вырезанные из цельных алмазов чаши, преломлял в себе всю эту полифонию света, и на его чудо-полотне можно было видеть живые картины, чья нереальность заводила воображение.
   Но уже много лет эти чудеса, сокрытые в недрах горы, не вызывали изумлённого взгляда, ибо наполняли своим переливающимся многоцветьем каждый день. А когда чудо перестаёт изумлять, оно умирает. И поэтому Дарг восседал на троне, как высеченная из камня статуя, отрешённый от мира за стеной своих дум. Иногда кто-то из старейшин отрывал царя от раздумий, возвращая его в реальный мир. Но такое случалось не каждый день, поскольку дела подгорного народа текли раз и навсегда проторенным руслом, лишь изредка встречая на своём пути подводные камни.
   В один из таких редких дней перед Даргом стояли двое старейшин, Глат и Борл. И хотя их бороды длиной не могли соперничать с дарговой, больше никто из всего подгорного племени не мог сравниться с ними ни в летах, ни в мудрости. Глат был облачён в кольчужный кафтан, сплетённый из тончайшей золотой и серебряной проволоки, а Борл ограничился латным доспехом из хромированной стали, выглядевшим бы более простым на фоне одеяния его собрата, если бы не искуснейшая узорчатая вязь гравировки, не оставлявшая на поверхности доспеха ни ногтя не украшенного металла. За спинами старейшин стояли полукружьем все мастера подгорного племени, а уже за ними, как того предписывали правила, - в несколько рядов их подмастерья.
   - Сам'Дарг, - почтительно обратился к царю Глат. - Есть работа, достойная исполнения.
   Ритуальные слова, не изменившиеся за тысячелетия, оставили Дарга равнодушным. Заметив это, Глат неуверенно умолк, и тогда Борл сделал шаг вперёд и ударил себя латной перчаткой в грудь. Удар металла о металл пробудил жизнь в пустых глазах Дарга, и он, наконец, обратил внимание на двух старейшин.
   - Есть работа, - подхватил слова Глата Борл. - Подмастерья Ривлан и Зувор испрашивают для себя чести взять молот мастера и нанести первый удар, ибо заготовка уже отлита, и нельзя ей дать остыть.
   Искра интереса царя почти угасла, когда, преодолев собственное естество, Борл неожиданно разорвал вязь ритуала простыми словами:
   - Дарг, они хотят покинуть гору.
   Позади сдавленно охнули ряды подмастерьев. Более сдержанные мастера недовольно заерзали, наполнив тронный зал звоном и скрежетом металлических одежд.
   Царь встрепенулся навстречу звукам и, словно впервые увидев собравшихся, удивился тому, как эта громыхающая толпа смогла незаметно для него оказаться здесь.
   - Говори, - приказал Дарг старейшине.
   Скрипучий голос царя произвёл эффект сорвавшейся тетивы. Горцы, исполненные священного трепета, застыли на своих местах, и каменный зал был мгновенно поглощен тишиной - таково было почтение племени к своему царю, словно его уста были устами живого бога.
   Борл откашлялся в кулак, прочищая горло.
   - Подмастерья Ривлан и Зувор, - широким жестом он указал на двоих молодых горцев, смущенно стоявших в первом ряду среди признанных мастеров, - подошли к порогу мастерства, и, как заведено исстари, должны доказать племени, что не только достойны той ноши, которую им придётся нести на своих плечах, но и способны выдержать её вес. Испытания огнём и металлом ими пройдены, но испытание духа выбрано необычно.
   На этом месте Борл прервался и снова кашлянул. Казалось, что старейшина смущен не менее виновников сего собрания.
   - В чём заключается их испытание? - спросил Дарг и обратил на молодых горцев суровый взгляд. Зувор, мог бы поклясться, что увидел, как в глазах царя сверкнул огонёк любопытства, но вряд ли бы кто поверил в такое.
   - Они хотят произвести разведку руд... за пределами горы.
   - Во внешнем мире? - переспросил Борла царь, но взгляд его по-прежнему был прикован к молодым горцам, словно на самом деле он спрашивал их.
   - Да, - коротко ответил старейшина.
   - Рассказывайте, - приказал царь, уже прямо обращаясь к Ривлану и Зувору.
   Дарг настолько просто и бесхитростно разбил течение древнего ритуала, что многие даже не поняли, что произошло. Но Глат, долженствовавший исполнять перед царём роль Голоса племени, был повергнут в изумление, которое мгновенной вспышкой обернулось в глубокую обиду. Его подтверждённый летами и мастерством статус был проигнорирован в пользу каких-то безвестных подмастерьев. Гнев закипел в Глате, но осторожность взяла верх, и он, сделав волевое усилие, приглушил яростное пламя, припрятав угольки гнева в самых черных тайниках души. Ещё придёт их время.
   А обескураженные подмастерья не знали, что и сказать. Ривлан, бывший по старшинству первым, стоял, опустив очи долу, и по его виду можно было точно сказать, что он не осмелится ответить на предложение Дарга. Его младший товарищ, хоть и не опустил глаз, но тоже, было ясно, не мог найти в себе силы заговорить.
   - Ну!? - проскрипел царь, грозно подвинувшись в сторону молодых горцев.
   - Э-э... - выдавил из себя Зувор, поняв, что от старшего товарища сейчас не добиться ни слова. - Мы... я и Ривлан... - продолжил он, от волнения нарушая все мыслимые каноны высокой беседы, - были в архиве... - Зувор запнулся.
   - Ну, - подбодрил его царь, не обращая внимания на прочих присутствующих в Зале горцев, до которых ещё только начала доходить вся необычность ситуации.
   - ... были в архиве, - продолжил Зувор. - Там в одной из хроник племени мы нашли упоминание о земле неправильного железа.
   Дарг мысленно усмехнулся. Неправильное железо! - мечта любого подгорного мастера, и, к сожалению всего лишь миф. Сказки о неправильном железе все горцы впитывают с молоком матери и грезят им, уже пребывая на пороге смерти. Легендарный металл, способный держать волшебные наговоры не хуже серебра, не утрачивая при этом и качеств обычного железа. Заговоренное оружие, доспехи, инструменты и волшебные приборы - эта мечта стоит жизни, и уже стоила её не одному горцу. А эти двое говорят, что нашли упоминание о неправильном железе в хронике, когда ему самое место в сказках. Не ошиблись ли подмастерья? И царь спросил их об этом.
   - Нет, не ошиблись, - подал голос старший из них, Ривлан, наконец-то преодолевший собственную робость. - В сто тринадцатый год правления царя Мара, сына Барса старейшины лесовиков обратились к подгорному царю с просьбой перевести их племена на ту сторону гор. Мар согласился, а беседа царя с ними попала в хронику. В ней мы и нашли упоминание одного из леших о Земле волшебного сердца.
   - И мы, - в возбуждении подхватив слова товарища, продолжил Зувор, - семь лет назад разыскали одно из лесных племён, живших когда-то там. Их предания и натолкнули нас на мысль, что в той земле может залегать неправильное железо.
   Зувор прервался, ожидая, что скажет царь.
  - Сказки, предания, легенды, - проворчал Дарг, откидываясь на спинку трона. - Кто подтвердит ваши слова?
  - У нас есть проводник, - ответил Зувор.
  - Кто он? - равнодушно спросил царь.
  - Это она, - отозвался подмастерье. Медленно обернувшись, он позвал. - Маэльфа!
  У Дарга перехватило дыхание, хотя на лице у него не дрогнул ни один мускул. Отделившаяся от стен тень была так похожа... Но всего лишь похожа, не более - облегченно осознал Дарг. Взгляды горцев, молодых и старых, мастеров и подмастерьев обратились сейчас на царя.
   А Дарг унёсся мыслями на много лет назад, когда на троне Ара восседал его отец, царь Мар. В те чудесные времена подгорное племя ещё не совсем покинуло поверхность земли, не зарылось так глубоко как теперь в её плоть в поисках драгоценных руд.
   В дни молодости Дарга произошло великое переселение лесных племен. Вожди деревянных людей пришли к подгорному царю с просьбой провести их на ту сторону гор. А любопытная молодёжь потянулась к лагерям переселенцев. Одним из них был Дарг. Отец хоть и носился с благочестием предков, но сына им не неволил, хотя многие мастера и ворчали по поводу безалаберности царского наследника. Как сейчас Дарг помнил тот день, когда он с друзьями-подмастерьями зашел на одну из лешачих стоянок, находившуюся в подступавшем к самому подножию гор лесу.
   Лес всегда был чужим для предпочитавших надежность каменных пещер горцев, но даже их неискушенному взгляду были видны изменения того, привнесенные лесным народом. Там, где они становились даже на день, камни покрывались мхом, а если один из лешаков долго останавливался на одном месте (а они могли неподвижно стоять на крошечной полянке и день, и два и три) то вокруг него начинали прорастать грибы. Когда же лесной гость уходил со своего места, после него оставался ровный круг из бледных грибных шляпок.
  Весь лес менялся с их присутствием. То тут, то там мелькали зайцы, косули, олени. Беззащитный лесной народец стремился к лешим - ведь те никогда не давали их в обиду. Да и сами деревья менялись, особенно на стоянках. Даргу приходилось наблюдать, что оставляют его сородичи в лесу после ночевки. Перепаханная земля, вывороченные валуны и поваленные лесные великаны, огромные следы, титанические кострища - все это указывало на то, что в лесу были подгорные жители. Там же, где останавливался лесной народ, все было иначе. Кроны деревьев разрастались до умопомрачающей величины, трава вылезала Даргу чуть ли не по пояс, откуда-то брались меленькие ручейки-ключи.
  И вот там, в лесной чаще Дарг увидел то, что навсегда перевернуло его жизнь. Его взгляд только на миг остановился на лице, будто созданном из мягкой липы, с голубыми глазами-озерами. Белые волосы, словно хорошо выделанные пряди льна, ниспадали на шею, струились по плечам и, казалось, жили своей таинственной и непостижимой жизнью. Она исчезла в чаше, показавшись сыну подгорного царя всего на миг, а он остался стоять, сраженный навсегда.
  Вечером со своим другом, Глатом, Дарг выбрался на одну из полян, где стояли деревянные люди.
  - Скажите мне..., - начал без прикрас сын подгорного владыки. А через мгновенье понял, что больше не может говорить. Она была здесь. Стояла перед ним, смотря прямо в глаза каменному великану, и, кажется, смеялась. Дарг не запомнил этого точно. Кажется, она взяла его за руку, а он шел, не разбирая дороги, ведомый тонкой рукой. Кажется, она что-то говорила, что он ей нравится - такой сильный и слишком прямой.
  - Почему прямой? - изумился он, уловив только последнее слово.
  - Вы все прямые, - со смехом отвечала она. - Вы не боитесь признаться, и говорите, что когда надо что-то построить, надо что-то и разрушить. Наши корни тоже разрушают камни, чтобы там не говорили старейшины. Мы создаем жизнь, но она тоже основывается на разрушении. Сильные угнетают слабых. Большие убивают маленьких. Таков закон.
  - Подожди, я не совсем не понимаю, о чем ты говоришь, - бурчал он, понимая, что пропустил большую часть ее слов мимо ушей. Она говорила ему что-то опять, а он вновь не понимал. Только смотрел. Что за наваждение, - шевелился где-то в глубине, чуть ли не на уровне коленей, разум.
  - Как тебя зовут? - тупо спрашивал он в десятый раз.
  - Василек, - отвечала она, смеясь каждый раз все громче и громче.
  Но кое-что Дарг понимал. И когда разговор зашел о походе лесного народа, он встрепенулся:
   - Почему? Зачем? Ведь ваши леса находятся от гор во многих днях пути?
   - Ты не поймешь, - попыталась уйти от ответа лесная девушка.
   - Я постараюсь, - Дарг нежно взял её ладони в свои.
   Василёк чуть отпрянула, но, не устояв перед очарованием молодого горца, всё-таки сдалась и рассказала.
   - Давно, ещё до моего рождения, в наши леса пришли новые... - она замялась, не зная, какое подобрать слово, - люди.
   - Люди? - переспросил Дарг. - Кто это?
   - Это... это, такие существа, очень похожие на нас... и на вас, - девушка опустила в смущении глаза, - только... странные.
   - Странные?
   - Да, мама говорит, что у них душа нераскрыта, словно у ночного цветка...
   - Я не понимаю, как это возможно.
   - И я.
   Они немного помолчали.
   - Старые люди, - продолжила девушка, - что были нашими соседями... они понимали нас... а эти... они... - Василёк не могла подобрать слов, - стихия, слепая стихия.
   Дарг ощутил, как едва заметная дрожь пробежала по её рукам.
   Девушка подняла на горца свои удивительные глаза, и тот уже сам покачнулся, утонув в их сапфировой глубине.
   - Они не слышали стонов земли, когда разрывали её, не слышали предсмертных криков деревьев, обрывая их жизнь, и... и...
   Слеза блеснула серебром и упала в траву. Девушка снова потупила глаза, и Дарг инстинктивно подался к ней в желании обнять и защитить, но Василёк неловко уклонилась.
   - И они, - продолжила девушка, голос её дрожал от обиды, - относились к нам, как к животным.
   -Я сумею тебя защитить, - сказал Дарг твердо, и тотчас же в его душе поднялась волна, которая, отхлынув, оставила в душе одну мысль: 'Да, я могу'.
   - Нашей Видящей был сон о том, что за восходными горами мы обретём новую родину, и вот мы здесь. В наших лесах остались только Хранители, те, чей дух уже не мог перенести разлуки со своим домом.
   - Но почему именно за горами?! - воскликнул молодой горец, ощутивший, как призрак будущей утраты, заступил на край трепещущего сердца.
   - Там леса...
   - Но... - прервал её Дарг в запале чувства.
   Василёк легонько приложила пальчик к его губам.
   - Так сказала Видящая.
   И столько веры было в словах девушки, что сердце Дарга теряя, словно крылья, надежду, упало в холодные воды отчаяния...
  Царь на троне встряхнул головой, отгоняя мысли и воспоминания прошлых лет.
   - Хорошо, - пробормотал Дарг себе в бороду и, нахмурив брови, добавил, обращаясь к подмастерьям-просителям: - Я одобряю ваш выбор. - Он жестом показал, что разговор окончен, и Глат повелительно огласил:
   - Пускай горит огонь в горниле! Проверит молот наши силы! И мастерство сольётся с мыслью! И из металла жизнь родится!
   Присутствующие мастера слитным хором зычных голосов завершили ритуальную формулу:
  - Аррр!!!
  
  ***
  - Честно говоря, не думал, что получится, - говорил Ривлан. Вместе с Зувором и Маэльфой он стоял в оружейной и придирчиво выбирал доспех.
  - Зачем нам оружие? - недоуменно протянул Зувор. - Надо идти налегке.
  - Наверху холодно, - отозвался старший товарищ. - Доспехи спасут нас от ветров и мороза.
  - Это судьба, - тихо сказала Маэльфа. Оба ара обернулись к ней. Альвийка стояла, опустив руки. До сих пор друзья не видели ее такой. Они помнили ее смех и порывистые движения, улыбку и колкий язычок.
  - О чем ты? - спросил Ривлан.
  -Неужели вас греет железо? - невпопад спросила альвийка.
  -Ну а как же? - тут же отозвался Ривлан. Он с удовольствием начал рассказывать о свойствах металлов, о сплавах и о том, как можно сделать их очень твердыми или, наоборот, мягкими. Он не делал секрета из мастерства подгорных жителей.
  - Проведя тысячи лет в труде и поиске, мы узнали, что металл можно сделать очень теплым, - с удовольствием объяснял Ривлан. - Нужно только добавить немного тяжелого железа. Оно вчетверо тяжелей обычного.
  Он говорил и не спеша облачался в серебристую кирасу. Но Маэльфа не слушала. Сегодня она узнала отца, а он ничего не понял. 'Эта каменная глыба - мой отец?' - спрашивала она саму себя в сотый раз.
  -А что ты? - наконец обратился Ривлан к Зувору.
  Тот пожал плечами, не глядя взял первую попавшуюся кольчугу. Золотые чешуйки блеснули в полумраке и, словно живые, прочно обхватили тело подгорного жителя. Ривлан недовольно покачал головой, прилаживая к бедру короткий клинок походного меча. Это послушное оружие пользовалось среди подгорных жителей популярностью. Но Зувор отказался даже от кинжала и взял с собой только кирку:
  - Мы же на разведку идем, - сказал он.
  - Как знать, - прогудел его товарищ. - Выходим утром.
  Ривлану не терпелось выйти на простор. Он слишком много времени провел в глубоких шахтах и дальних штольнях. Поход, который он предпринял семь лет назад, вдруг открыл ему, что существует и другой мир - огромный, светлый, со своими страхами и радостями. Ему не терпелось идти - все равно куда. Он чувствовал в себе такие силы, что, наверно, смог бы отодвинуть в сторону плиту, что закрывала выход из Медных чертогов. Когда он вышел и увидел впереди море света, то рассмеялся от распирающих его чувств. Следом шел угрюмый Зувор. Последней шла Маэльфа. Она обернулась, чтобы в последний раз взглянуть на Подгорное царство. Но ворота уже закрылись и перед ней были только горы - старые и полные тайн.
  
  
   Зима.
  
   Зима в этом году началась рано. Еще не успели облететь листья, а в воздухе уже закружился мохнатый снег, накрыл мокрую землю толстым ковром. Общинный дом только и успели достроить. Солидный, в два этажа, с двумя печами он возвышался над берегом реки, словно маленькая крепость. Внутри было светло - мужики не пожалели стекол на двойные рамы. Две огромные печи обогревали жилище, сложенное из вековых бревен. На первом этаже располагалась кухня и единственная громадная зала, посредине которой находился дубовый стол. Наверху были три комнаты. Одну, занимающую четверть площади, заняли Андрей с Полянкой. Вторую - Явор с молодой женой из местных. Половина, уставленная нарами, предназначалась остальным мужикам.
   Полянка, к удивлению Семенова, никогда не говорила с ним о замужестве. Остальные просто перестали откровенно заигрывать с ней, а девица и не смотрела ни на кого, кроме Андрея. Несмотря на это, она продолжала оставаться все той же задорной девчонкой, какой ее увидел в первый раз колдун. Ей были чужды женские хитрости - рюшечки, кружева, скатерти. Она не пыталась вешать на окнах занавесочки, а в комнатах расстилать ковры. Но продолжала всем штопать разорванную одежду и варила обеды. У нее получались необыкновенно наваристые супы. Казалось бы - невелика хитрость - сварить мясо, настрогать капусты, моркови, лука - но таких щей Андрей в жизни никогда не ел. А может, он просто отвык от домашней кухни.
  Ближе к концу января общинники выбрались в лес. Еще с лета к югу от деревни общинники подрубили молодняк и оборвали кору на старых деревьях, начиная осваивать под пашню солидный кусок леса. Это называлось - 'готовить к новине'. Сейчас же, зимой, мужики надевали полушубки, брали топоры и шли валить лес. Это была адская работа. До сих пор Андрей видел подсеку только издалека, не принимая в ней участия. Лес в окрестностях стоял вековой, дремучий, настоящая тайга. Как, впрочем, и по всей Руси.
  - Ничего, - говорил, задыхаясь в морозном воздухе, Долговяз. - Это только начало. Как только снег сойдет - сложим костры, подожжем. А потом их двигать будем, шестами. По трое, по четверо придется за шест браться.
  - Зачем? - спросил Андрей.
  - Затем, чтобы палом пни и колоды выжечь, а землицу золой подкормить, - объяснял мужик.
  - А я всегда думал, что лес сначала выжигают, а потом сразу пашут, - простодушно признался Андрей.
  - Эк ты думаешь неправильно. Да какой же человек пал по лесу пускает? Себя не сожжешь, так соседей подпалишь! Каждый вечер будем возвращаться черные, в дыму и копоти, как из пекла. Хлебушек нелегко достается, а землица руки любит, - гудел Долговяз, покрякивая от удовольствия, видя, как Семенов ловко рубит толстенные стволы.
  Теперь колдун хорошо понимал, почему месяц февраль называется сечень, а месяц апрель именуется березозолем. Работа в лесу - нудная, изнуряющая, опасная - требовала не только силы, но и нечеловеческой выносливости, сноровки, упорнейшего трудолюбия. Невольно колдун сравнивал свои руки с мозолистыми, узловатыми лапищами крестьян. Ему, привыкшему больше орудовать мечом, теперь это занятие казалось стыдным и недостойным настоящего человека. Он забросил все бесцельные упражнения и глупые тренировки. Сейчас Андрей понимал, что способен на гораздо большее, чем помахивать сабелькой. И это знание давало ему силу вставать каждое утро, через ломоту, через усталость весело и с надеждой смотреть в будущее. С такой силой и знанием ничто не могло устоять перед ним.
  Но никакие знания и сила не спасали от холода. Современный человек вообще плохо знает - что это такое: работа на морозе. Многие знают, читали, что человек может замерзнуть до такой степени, что не способен разогнуть пальцы. Пожалуй, стоит объяснить, что это значит. С утра человек отправляется на работу. Он выспался, разогрет, не голоден. По дороге в лес у него холодом прихватывает нос и щеки. Некоторое время ты пытаешься сохранить остатки тепла, не лезть в бурелом, где полы одежды задираются, а снег коварно проникает в рукава и валенки. Через некоторое время становится тепло - но это обманчивое ощущение. Первыми замерзают руки. Ведь человек не привык работать в варежках, их приходится снимать, чтобы пошевелить ствол, определить, где и за что зацепился сук, крепче держать рукоять пилы в неудобном положении. Пальцы немеют, ты собираешь их в горсть, пытаешься согреть дыханием. Напрасно. Нужно лишь не снимать рукавиц. Потом немеют пальцы на ногах. Странное ощущение - телу тепло, льет пот и под шапкой чешется голова, но холод уже подобрался к тебе, схватил, и ты в его власти. Твоя судьба начинает зависеть от мелочей - от комка снега за шиворот, от лишнего движения, от пустого стояния без движения, от количества хлеба, съеденного на завтрак, от дуновения ветерка, от нещадного ледяного солнца. В конце концов ты понимаешь, что можешь работать дальше - сквозь боль, через невыносимую ледяную боль, которая выжимает скупые слезы, сразу засыхающие на ресницах. Иногда, чтобы согреться больше, начинаешь много двигаться, или совершать необдуманные действия - растираться снегом, пытаться развести огонь. Поздно. Только тепло спасет тебя. Много тепла. Море тепла, которое столь далеко... Раздетый человек в шестидесятиградусный мороз в лесу гибнет через сорок минут. Некоторые могут прожить час. Совсем редко - несколько часов. Живым не выбирался никто - такие опыты ставили казаки в Гражданскую. Иногда, оторвавшись от спасительной работы, ты поднимаешь голову и затравленно осматриваешь окрестности. Холод и снег, мороз и безмолвие. Это не потрясает - это может внушить такой ужас, что единственное, правильное решение - снова взять в руки топор или пилу. С такими врагами нельзя бороться - от них можно лишь спасаться.
  
  Начиная с конца зимы Андрей стал подмечать в девице некоторые странности. Во-первых, Полянка совсем не боялась холода. Андрей и сам за время, проведенное здесь без централизованного отопления, привык не замечать мороза. Минус десять, двадцать, тридцать - какая разница? Все равно надо вставать и делать дела. В деревне холод работы не касается, разве что совсем лютый. Зимой и дел никаких особо нет - главное дров запасти с лета, за водой ходить вовремя, да не позволять снегу занести жилище. Полянка же всегда одевалась одинаково - просторный сарафан, лишь иногда кофту накинет. О шапке и речи не шло. В конце зимы девица стала рассеянной, словно бы ждала чего-то, подолгу смотрела в оконца. А когда наступил март и с крыш закапала капель - исчезла из общины. Никто не знал: куда и зачем она пошла. Мужики на все расспросы только плечами пожимали. А Долговяз так вообще сказал:
  - Да придет она, куда денется. Она каждый год весной пропадает. Мы привыкли, и ты привыкнешь.
  Но Семенов не находил себе места. Куда ушла, зачем? Без еды, даже одежонки стоящей не прихватила. Полушубок, сарафан и валенки - разве в таком бродят по зимнему лесу? В том, что Полянки нет в Гусе - Андрей не сомневался. Он опросил почти всех деревенских мужиков, но они тоже не могли ничем помочь. Андрей пытался отыскать Полянкины следы, но было уже поздно. Хватился он девицы только на второй день, как раз перед метелью и много времени потерял на опросы. 'А след бы мне здорово помог, - угрюмо размышлял колдун. - Если бы найти нетронутый, да еще и в снежном насте, вынуть его осторожненько... Только нужно это делать чистым ножом, который никогда крови не пробовал. Иначе погибель на человека недолго наслать. Но уж для Полянки-то я бы ножик новый сковал, да не простой, серебряный...'
  Андрей знал множество заклятий, но не мог подобрать нужного, единственно верного. Поколебавшись немного, он решил испробовать сразу насколько приемов, простых, а потому достаточно действенных. Если их значения совпадут, то уже можно будет о чем-то говорить. Самым простым было бы найти фотографию Полянки, и, погрузившись в транс, поискать ее в 'тонком мире'. Андрей почему-то не сомневался, что мог бы это сделать. Но мешала одна загвоздка - фотографии не было.
  Поэтому ранним утром, едва взошло солнце, Семенов вышел на окраину селения. Подумав немного, он ушел с дороги под занесенный снегом речной обрыв. Колдун не хотел, чтобы кто-то видел его волшебство. С определенного времени Андрею перестало нравиться, что кто-то наблюдает за ним во время магических обрядов.
  Из общинного дома он унес одну из Полянкиных рубах, небольшую охапку смолистых чурбачков. Прихватил с собой также веревку, топор, лист железа, длинную тонкую жердь и счастливо найденный гребень Полянки.
  Первым делом он наложил чары на ветер. Это было самым простым. Тонкая полоска от рубахи скорчилась в огне, оставила после себя горстку пепла.
  - Кулла, Кулла! - громко закричал Андрей - докричатся до ветров всегда было нелегко. Он высоко подбросил щепоть пепла. - Покажи Полянку, вороныя, голубыя, кария, белыя, красныя очи!
  Колдун сгреб с железного листа остатки черной пыли и... темный столбик, задумчиво колыхнувшись, ровной полосой лег на северо-запад.
  - Ладно, - проворчал Андрей. Ему ли, технарю, человеку из века бензина и атомных станций, верить в странности!
  - Опыт номер два, - прогудел он. - Гадание топором.
  Он вбил топорик в конец жерди, поставил ее вертикально, обхватил ладонями сухое дерево.
  - Полянка. Полянка, - бормотал он, вращая жердину. - Полянка. Полянка. Полянка. Полянка, беглянка, веснянка, - проговорил он скороговоркой и топор покривился, рукоятка пошла вниз. Андрей замер, намертво обхватив жердь ладонями. Потом поглядел в ту сторону - рукоять топора указывала ровно на северо-запад.
  - Лепездрическая сила, - проговорил он удовлетворенно. Но колдун есть колдун. Никогда нельзя принимать решения просто так, наобум, видя, что все знамения совпадают. Это еще погубит целые народы, думал Андрей.
  Теперь предстояло и науке показать свое могущество. В свое время Семенову приходилось делать компас из обгоревшей спички и простой швейной иголки. Сейчас же приходилось делать то же самое - только вместо магнита выступали несколько волосков, что сохранились на полянкином гребне. А иголка была той же самой. В принципе, важна не сама иголка, а ее острие, а ещё важнее сохранить равновесие в тончайшей щепочке, что заменяла спичку...
  - Давай, родимая, не подведи, - прошептал Андрей. Это слова не были заклятьем - их мог произнести любой человек. Стрелка несколько раз повернулась вокруг своей оси и твердо уперлась... на северо-запад.
  - Хорошо, - удовлетворенно сказал Андрей. - Туда и пойду.
  Он выбрался из сугробов, зашел в общину, сдержанно и буднично попрощался на 'пару дней'. Андрей оседлал Воронко, прихватил с собой не только оружие, провиант и теплую одежду, но и два мешка, туго набитые сеном. Овса у общинников не было, да и хлеба оставалось только до пахоты. Проклиная гулящих девок, Семенов выехал за околицу. Лес лежал в серой дымке. Сугробы начали таять, было довольно тепло. Капала с крыш неторопливая капель и то тут, то там были слышно журчание ручейков, пробивающих себе путь в снегу.
  Колдун двинулся на северо-запад, решив идти через лес напролом, широкими галсами, пока не наткнется на следы Полянки. 'Либо на нее саму или что от нее осталось', - без энтузиазма думал Андрей.
  Тяжело вздыхая, он заставил коня перейти на рысь. Потом, когда они сошли с накатанной дороги, пришлось вернуться к шагу.
  Не пройдя по лесу и версты, Андрей услышал песенку. Она была проста и незатейлива, девичий голос старательно выводил гласные, не затихая ни на минуту. Семенов сначала и не понял, что это было. В какой-то момент ему показалось, что это ветер колышет ветви с тронувшимися почками и вода журчит меж корней. Тихая мелодия наполняла собой весь лес, была слышна отовсюду.
  Андрей пришпорил Воронко, и вскоре смог разобрать, как меж стволов мелькает серая овчина.
  - Полянка! - закричал Семенов.
  - Ау! - отозвалась та задорно. - Это кто?
  Андрей, с невнятной руганью пробиваясь через мокрые сугробы, набросился на нее:
  - Ты чего здесь делаешь? Ты знаешь, что тебя уже неделю нет?
  Девица тряхнула распущенными волосами, карие глазищи насмешливо уставились на колдуна:
  - Весну призываю. Ты что такой взъерошенный? Испугался за меня, что ли?
  - Хоть бы сказала что! - в сердцах проговорил Андрей.
  - Зачем? - удивилась девица.
  - Затем, - буркнул Андрей, недоверчив осматривая Полянку. Без шапки, раскрасневшаяся от быстрого шага, она не производила впечатление заблудившегося, обессиленного человека. Как будто на масленице была в соседней деревне, подумал Семенов. Ишь, глаза как блестят.
  - Пойдем домой, - уже спокойнее сказал он.
  - Пошли, - согласилась она.
  Они выбрались из леса. Андрей шел рядом, слушал Полянкину болтовню о том, что скоро медведи проснутся и первый грач прилетел, о том, что на взгорке она хотела найти и нашла подснежники, а земляники в этом году будет много, но мелкой и дожди могут зарядить к середине лета. Прибытие Полянки в сопровождении Семенова общинники восприняли как нечто само собой разумеющееся. Андрей только головой крутил, глядя как Полянка с порога принялась раздавать указания и весело ругаться, что без нее все грязью заросло. Уже к вечеру все шло по старому, никто как будто и не заметил их исчезновения.
  
  Скоро пришел апрель-березозоль. Долговяз оказался прав - работа по пережиганию деревьев оказалась еще трудней, чем сама рубка. Жгли все, что могло гореть. Андрей сам здорово обгорел, спалил все волосы и брови. Не помогли и охранные заклятья - огонь как будто не признавал над собой никакой власти. И только уцепившись впятером-вчетвером за длинную жердь, постепенно, шипя и ругаясь, можно было заставить огромные костры слушаться, передвигаться по будущему полю все дальше. В час - по метру.
  Семенов смотрел себе под ноги и не мог взять в толк - что может вырасти на этом скопище полуобгорелых корней. Такой не раскорчеванный пал с тысячами корневых сплетений не под силу и трактору распахать!
   - А мы и не будем распахивать, - объяснил Сбычест, который всегда теперь старался быть ближе к колдуну. - Посеем по пожоге, расковыряем кой-где мотыгой и заделаем жито суковаткой.
   Дни слились для Семенова в одну большую рабочую смену, без отдыха, с перерывами на тяжелый сон без сновидений. Он почувствовал, что даже его, казавшиеся безграничными, силы начинают находить свой предел. И когда они отсеялись, а Семенов взглянул на высоко стоящее солнце, на зеленеющую, уже высокую травку, услышал пересвист птиц - тогда он почувствовал, что жизнь вошла в свою колею, трудную, но единственно правильную на этой земле.
  
  ***
   Через две недели после посева пришли дружинники. Сотня людей в доспехах, на конях, со многими подводами. Как объяснили Андрею запыхавшиеся мальчишки, их послал князь Глеб из Мурома. Сын Владимира Красного Солнышка взялся за 'захудалый надел' - так прозывалось Муромское княжество - со всем пристрастием. Князь пока не требовал от крестьян работать на него. Ему пока хватало и малого: оброка и налогов. Единственная трудность - и оброк, и налоги приходилось собирать воинской силой, потому как муромско-владимирский мужик с нажитым добром просто так не расставался.
   'Привычка, что ли, сотнями ходить?' - угрюмо ухмыльнулся Андрей, спеша навстречу ратникам.
   - Что вам нужно? - спросил он, встав перед всадниками. Многие из дружинников уже пошли по домам, кое-где слышались плач и крики. Создавалось впечатление, что в поселении снова хозяйничают разбойники. Только другие, еще более страшные. Уверенные в себе, в своей силе и безнаказанности, жестокие и бесцеремонные, не понимающие ничего и желающие одного - любыми путями добиться своей цели.
   - Что вам нужно? - еще громче спросил Андрей. И добавил, не менее громко. - Козлы позорные.
   - Что? - взревел один из конных. - Что сказала эта скотина?
   Андрей нарочито внимательно оглядел себя. Да, на первый взгляд он стал очень похож на работягу: порванный, обгорелый армяк, залатанные штаны, натруженные руки и обгоревшая борода. Куда девался холено-лощеный молодец с мечом на поясе?
   - С тобой, петух драный, разговаривает Андрей Семенов.
   - Что? - заревел красный от гнева дружинник.
   - Парашник ты, вот что, - спокойно и громко объяснял колдун. - Чмо поганое. Отсосник.
   - Ты поспокойней, - внушительно посоветовал крепкий воин. - Попридержи язык.
   - Сам хлебало закрой, - с ледяным спокойствием отозвался колдун. - Сиди на заднице ровно и слушай, что тебе нормальные люди говорят.
   Воин крякнул, побледнел от гнева. Семенов теперь точно знал, что именно этот - главный.
   - Взять крикуна, - холодно приказал сотник.
   Два дружинника мигом соскочили с седел. Не обнажая оружия, видимо и не сомневаясь, что запросто скрутят строптивого, но безоружного мужика, они пошли вперед. До Андрея им оставалось всего три-четыре шага. Колдун почувствовал, как в груди зажигается тепло и время скручивается в петлю. Первое правило обороны - нападай. Законы для того и придуманы, чтобы простой человек боялся напасть. Нападающий за все в ответе. Но Семенов - вне закона.
   Никто не заметил, что произошло. Андрей ударил так сильно, как только мог. Каждого - ладонью, чуть пониже уха. Чувствуя неловкость оттого, что приходится бить людей, которые много слабей и гораздо медленней тебя. Сотник, соображая быстрее остальных, что-то заорал. Сталь была готова покинуть ножны, но поздно, слишком поздно...
   Андрей подходил к очередному, застывшему в движении, воину. Удар - дружинник катится в траву, а колдун идет к следующему. Так было и в прошлый раз, почти год назад, просто на шее Семенова не было креста. Но почему Дрозд перебил столь многих? Зачем? За что? Можно было сохранить столько жизней! И почему остались в живых именно двадцать человек? Неисповедимы пути Господни, а тропы его слуг - тем более...
   Когда последний, тот самый крепкий сотник, покатился с седла, Андрей вернул время в нормальное русло и незамедлительно принялся связывать княжьих людей их же ремнями. Из-за угла к нему на помощь поспешили общинники. Двадцать пар рук быстро справились с работой.
   - В амбар, - приказал Семенов, указывая на дружинников, что понемногу начали приходить в себя.
   - В тот самый? - спросил, ухмыляясь, Долговяз.
   Колдун коротко кивнул и улыбнулся в ответ.
  
  ***
   Последнего из дружинников под дружный смех затолкали в темноту амбара. Андрей посмотрел на них. Обыкновенные мужики. В холщовых портах, с всклокоченными бородами, пришибленные и растерянные. Все оружие, амуницию и хорошую одежду с них сняли. Теперь они, притихшие и совсем нестрашные, стояли кучей, боязливо шептались. Каждый потирал плечом (руки были крепко связаны) левое ухо. Это выглядело настолько комично, что Семенов улыбнулся. Но в его голосе не было и тени усмешки:
   - С сегодняшнего дня вы все - свободные люди.
   Толпа недоверчиво загудела.
   - Каждый из вас выйдет свободным, если поклянется оставаться в этой деревне, жить по совести и чести в нашей общине, - Андрей, повернувшись, указал на бывших разбойников.
   - Если кто против, так разбираться с такими буду прямо сейчас, в честном бою.
   Дружинники загалдели еще громче, послышались смешки.
   - Ну, давай! - громко произнес широкоплечий воин. Даже сейчас, без доспеха и оружия, дружинник выглядел более чем внушительно. Он был шире в плечах, а толщиной рук превосходил Семенова, пожалуй, вдвое. Вслед за ним вышел молодой плосколицый парень.
   - Чего, ручонки запотели? - произнес он насмешливо, нагло глядя прямо в лицо колдуну.
   - Нет, почему же, - с нажимом произнес Андрей. Потом оглядел парочку и добавил:
   - Маловато вас. Задавлю, как котят.
   Широкоплечий набычился и оттопырил нижнюю губу. Плосколицый побледнел, затравленно оглянулся. Но никто больше не вышел. Все угрюмо молчали, устрашающе сопели, но не спешили на бой с человеком, который голыми руками раскидал целую сотню вооруженных людей.
   - Ну? - произнес парень, и в его голосе послышались панические нотки.
   - Не пужайся, - угрюмо проговорил крепыш. - Я его сам голыми руками задавлю. От меня никуда не денется. Развяжешь? - он с вызовом глянул на Андрея.
   - Конечно. И даже оружие дам. Что пожелаете, то и дам, - спокойно отозвался Семенов.
   - Кистень, - рыкнул широкоплечий.
   - Меч, - раскрыл рот плосколицый. - И щит, - добавил он неуверенно.
   - Спину мне прикроешь, - рычал крепыш, уже не таясь, в полный голос.
   - А я топор возьму, - вполголоса сказал колдун. - Здесь драться будем. Нечего сор к людям выносить.
  
  Двери амбара открыли полностью. Дружинники скопились в одном углу, общинники - в другом. Посередине стояли три человека. Один задумчиво потирал подбородок левой рукой. Правой он придерживал уткнувшуюся в пол секиру. Напротив него, ощерясь в кровожадной усмешке, на полусогнутых ногах присел широкоплечий здоровяк с кистенем. Третий стоял, прикрывшись щитом и держа меч у бедра. Высокий мужик, чем-то похожий на журавля, взмахнул рукой, обозначая начало поединка.
  
   - Иэх! - вскрикнул крепыш, взмахивая кистенем. Андрей привычно уклонился, сам нанес удар. По локтю, в соединение костей, по связкам и суставу. Тотчас же раздался рев. Широкоплечий ревел быком, в изумлении глядя на культю, что осталась вместо руки. Андрей, не теряя времени, шваркнул его вскользь по ноге, срезав с бедра солидный кусок мяса. Здоровяк взревел еще громче и повалился на спину. Колдун змеей скользнул вперед. Плосколицый паренек загородился щитом. Семенов подсек ему ноги, наступил на руку и деловито, как мясник на бойне, отсек кисть. Потом - вторую. Затем - лодыжку. Еще одну. Теперь надо укоротить по колени...
   Кого-то вырвало, кто-то шептал молитвы богам, многие плотно зажмурили глаза, чтобы не видеть этого...
   То, что сейчас разделывало на деревянном полу двух человек, само человеком не было. У него было человеческое, спокойное лицо. Он имел две руки, две ноги и по пять пальцев на каждой конечности... Перемазанная кровью маска обернулась к остальным. В плотной, сбившейся в кучу толпе бывших дружинников кто-то громко заверещал: задавленно, тонко, страшно. Черная тень метнулась к Андрею. Семенов попытался уклонится, но не успел...
   Отец Дрозд, потирая плечо, стоял над поверженным колдуном. Тележная ось с глухим стуком упала на бревенчатый пол.
   - Плохо это, - укоризненно произнес священник. - Убийство без пользы и цели противно господу. Уберите здесь все. Княжьих людей пока заприте. Завтра решим, что делать. А пока - всем отдыхать.
   Сказал так и вышел, не дожидаясь ответа.
   - Да уж... отдохнешь здесь, - пробормотал вслед ему Долговяз. - Развелось тут по нашу душу. Только и надежды, что на ось тележную. Надо ее поближе держать. Неровен час. У меня до сих пор поджилки трясутся, - говорил он нервно сам себе, глядя на поверженного колдуна.
   - Помогите мне, - наклонился над Андреем Сбычест. - Башка в крови, но не разбита.
   Когда Семенова вынесли, Сбычест вновь вернулся к притихшим дружинникам:
   - Вы, это..., на нашего голову не сердитесь. Он мужик нормальный, справедливый. Воин великий. Мы ведь тоже как вы, год назад здесь сидели. А сейчас, мотри, живем дружно, при деньжонках, ничего не боимся. Ну ладно, бывайте, думайте... - договорил общинник, закрывая ворота амбара и лязгая засовом.
   - Значит, колдуна осью тележной брать надо, - проговорил в установившейся тишине чей-то голос. - Ладно, запомним...
  
   Наутро Андрей проснулся с дикой головной болью. Он встал и чуть не потерял равновесием. Мир поплыл перед глазами, пол предательски попытался выскользнуть из-под ног. Семенов осторожно пощупал макушку. То, что он нащупал, трудно было назвать даже шишкой. Такое впечатление, что кто-то загнал под кожу стальной шар - твердый, теплый, гладкий.
   'Да, дела...', - думал колдун, и вчерашняя картина дикого побоища вставала перед глазами. Неужели это был он? И Полянка сегодня с ним не ночевала. Видно, испугалась его, вчерашнего.
   В горницу вошел Долговяз. Не глядя на Семенова, он глухо пробурчал:
   - Княжьи люди сбежали.
   - Совсем? Все? - сразу забыл про головную боль колдун.
   - Да нет. Один десяток только и побежал. С сотником. Остальные до сих пор в амбаре дожидаются.
   - Чего дожидаются? - не понял колдун.
   - Тебя, - ответил Долговяз.
   - Зачем? - тупо спросил Андрей.
   - Ты всегда такой, или только с утра? - будто невзначай поинтересовался мужик у колдуна.
   - Тебя бы так по голове, - огрызнулся Семенов. - Они сразу к князю побегут, - размышлял он вслух. - Отсюда до Мурома верст шестьдесят. Как и до Владимира, комар тебя по голове... десять раз. Через неделю гостей можно ждать, если не успеем... Надо беглецов найти.
   - Нашли уже, - проворчал без энтузиазма Долговяз.
   - Да ну? - изумился Андрей. - Быстро вы.
   - Это не мы, - проговорил мужик, морщась, как от зубной боли. - Уж лучше бы не находили.
   - Никак, опять неладно. Давай, веди, показывай, - приказал Андрей.
  
   На дворе их уже ожидал Сбычест, держа под уздцы трех оседланных коней. Ехать пришлось довольно долго. Семенов четко видел в высокой траве следы, что оставили сбежавшие. Потом, в лесу, на павшей хвое, след потерялся. Они миновали заросли папоротника, густой ельник, затем вышли на луговину - излучину ручья. Там их уже поджидал Елага.
   - Ну и где? - громко спросил Андрей.
   - Да вот, - виновато указал охотник в траву.
   Семенов присмотрелся. Не веря глазам, спустился с коня.
   - Быть не может, - ошеломленно пробормотал колдун. - Вот зараза!
   В траве лежали тела. Их было незаметно. Но не потому, что кто-то хотел спрятать трупы.
   Андрей подошел еще ближе, встал на колени, коснулся рукой жесткой травы. Травы, росшей прямо из тел тех, кто недавно двигался, бежал, размышлял и хотел... Одежда даже не истлела. Пронзенная многими тысячами стеблей, она топорщилась на телах. Семенов вздрогнул. Прямо в глаза ему смотрел бывший сотник. Ноги его были оплетены травой, а из глаза - ясного, даже незамутненного, голубого глаза - рос пучок осоки. Первой мыслью было: Дрозд.
   Нет, не он, думал колдун. Да и стал бы священник такими делами баловаться? Снес бы головы непутевые - и всего делов. Тут сила вмешалась. Да не просто сила, а Силища. Это вам не бревна руками сушить. Чтобы десяток здоровых мужиков в траву упаковать... Хотя, кто Семенову крест, замедляющий время, на шею навесил? Тут, похоже, как раз временем и баловались.
   - Кто-то позаботился о непутевых, - произнес сочный голос, и Семенов быстро поднялся с земли. Позади стоял Дрозд и укоризненно качал головой.
   - На меня, небось, подумал, - прямолинейно заявил священник.
   - Был грех, - отозвался колдун. Долговяз, Сбычест и Елага смотрели на человека в сутане неприязненно, чуть ли не с агрессией.
   - Хотя, в правильную сторону думаешь. Человечье это дело. Зверю такое и на ум не придет, - размышлял вслух священник. - Если только божественное вмешательство? Это, конечно, правильно, без бога ничего не делается, да только необычно как-то. Не стал бы господь на такие мелочи размениваться.
   Семенов оторопело слушал Дрозда. В кои-то веки божий человек, христианин, да так рассуждает о боге? Да полно, какой Дрозд священник? Да и священник ли? Да и христианский ли? Во всяком случае, это не его рук дело - колдун уже не сомневался. Пусть и считается, что преступника на место преступления тянет - но Дрозд не такой. Если сейчас полезет трупы из травы вытаскивать - значит, точно, не он.
   - Кто то из своих, да пришлых, - загадочно произнес священник. Ничуть не смущаясь вида мертвых, он принялся выдирать их из травы. Сочные стебли недовольно скрипели и с глухим стуком рвались, не желая отпускать свои жертвы.
   - В смысле? - подошел к священнику Андрей.
   - Похоронить их надо. Думаю, что не стоит на кладбище нести. Здесь похороним. Да и не крещенные они, - бурчал батюшка. Андрей, вытащив нож и преодолевая подступающую тошноту, принялся ему помогать. В голове крутилась фраза: 'из своих, да пришлых'. Значит, Дрозд кого-то подозревает? Семенов перебрал всех бывших разбойников. Долговяз, Елага, Сбычест, Витинег, Волот...? Смешно и подумать, а придется.
   - Ну, что встали? - обернулся Андрей к насупившимся общинникам. - Елага, помогай! Долговяз, Сбычест - ведите всех и княжеских дружинников заодно. Есть у меня мысль одна.
   Примерно через час на лужайке стало тесно. Пленные стояли кучкой под строгим присмотром охранников. Пришли и деревенские.
   Семенов посмотрел на притихшую толпу, затем перевел взгляд на трупы. Гулко сглотнул и спросил:
   - Ну что? Кто что думает по этому поводу?
   Разговоры притихли. Все стояли, потупив головы.
   - Думайте лучше. Особо к дружинникам обращаюсь. Может, кто обидел кого и где невзначай? Колдуна какого, либо лешего? Может, кто что подозрительное заметил?
   - Да мы их отговаривали, - послышался голос из толпы дружинников. Вперед выступил плотный, невысокий мужичок. - Да разве отговоришь?
   - Что-нибудь странное заметил? - громко спросил Семенов.
   - Да тут странностей будь здоров происходит. Особенно последнее время, - Андрей перевел взгляд и с некоторым изумлением обнаружил, что говорившим был Будята - местный кузнец.
   - То на освященном месте нечистая сила шабаш устраивает. То полумертвый из лесу пришастает. Теперь - десять мужиков травой побило, - ничуть не смущаясь перечислял кузнец. - Да и сам ты, Андрей Семенов, человек страннее некуда. Я вот на тебя думаю - больше некому.
   Семенов почувствовал, как краска заливает лицо.
   - Да наш голова вот с таким шишаком всю ночь на лавке провалялся! - заревел вдруг Сбычест. - Я целую ночь, считай, около него просидел.
   Колдун почувствовал, как кровь начинает отливать от лица. Пусть и слабое алиби, но все-таки есть.
   - Ладно, - хрипло произнес Андрей. - Ничего больше здесь не добиться. Только учтите, что-то неладное происходит. Надо будет похоронить беглецов по-людски - каждого в отдельной могиле. А этих развязать, - он указал рукой на дружинников.
   - Под одним богом ходим, - пробормотал колдун, подходя к пленникам и сам разрезая путы.
   - Князь Глеб за оброком вас посылал? - обратился он к тому самому мужику, что вышел из толпы, отзываясь на заданный Андреем вопрос.
   - Ага, - ответил дружинник, морщась и растирая кисти.
   - Знает где вы?
   - Ну, направление он сам указывал.
   - А когда обратно прибыть должны?
   - На месяц собирались.
   - Так, - соображал Семенов. - Хватятся вас еще позже. Месяца полтора, а то и два у нас в запасе есть. Побежать, думаю, вы не побежите больше.
   - Да уж. Страсти-то какие творятся, - встревожено отозвался мужик.
   - Вас князь по весне послал за оброком? - вмешался в разговор Долговяз.
   - Так это... Что посеяли - то в земле, а излишки-то остались...
   - Излишки? - переспросил Андрей. - Какие излишки? А на что крестьянину жить?
   - Так лето же, - растерялся дружинник. - Грибы, там, ягоды... Крапива...
   - А князь Глеб сам крапиву не ест? - поинтересовался идущий сзади Сбычест.
   - Не ест, - неуверенно отозвался мужик.
   - Понятно дело, - сквозь зубы процедил Сбычест. А потом добавил зло. - Паскуды...
   - Ну! Забыл, кем сам недавно был? - прикрикнул Андрей. - Хватит цапаться. Мы, похоже, с сегодняшнего дня все в одной лодке.
   Дома их встретила Полянка. Девица, раскрасневшись, возилась с двумя котлами щей. Рядом помогала жена Явора - Смеляна. Андрей хотел было уже спросить, куда они готовят столько снеди, но быстро сообразил. Сотня с лишком мужиков! Не шутка. Впору за голову хвататься. Чем кормить? Чем обуть, одеть? Каждому занятие нужно по душе, чтобы дурные мысли в голову не лезли. За каждым глаз да глаз. Хоть и не маленькие уже, так и забавы у мужиков - не детские. Ну, дел на всех хватит, успокоил больше себя Андрей. Не за горами сенокос, надо сена запасти на два года вперед и скотины накупить. Лошадями все обеспечены. И подводы есть. Издалека можно сенцо таскать. Единственное, что плохо - опять они без зерна, без жита. Едва пять десятин выкорчевали, отвоевали у леса. На двадцать человек, может быть и хватило бы, но на сто десять - вряд ли. А еще многие женщин себе завели, дети скоро пойдут.
   Стекло дешевеет, все рынки уже им завалены. За лист уже не пять гривен дают, а одну. Надо трубки делать стеклодувные, да посудой начинать промышлять, думал Андрей. Надо налаживать торговые пути в Новгород, в Киев. А заодно и ближнее зарубежье прощупать. А почему бы и нет?
   - Ты что не пошла с мужиками? - спросил Андрей Полянку.
   Девица покраснела, вспыхнула словно маковый цветок.
   - Зачем? Что там интересного? А я, между прочим, мертвяков страсть как боюсь. Я жизнь люблю, - звонко отвечала она.
   - Это правильно. Это ты верно говоришь, - задумчиво повторял Семенов. В голове у него снова была лишь одна мысль: что за новая напасть его настигла? И не прав ли Будята, обвиняя колдуна? За долгие годы странствий у Андрея врагов много накопилось. Только захочешь образумиться, осесть на земле, заняться делом - так ведь не дают! Будто притягивает он к себе приключения. Андрей покачал головой, достал из-за голенища ложку:
   - Ну что, хозяюшка? Подавай на стол. Чую, есть будем в три захода, - попытался пошутить Семенов, но его никто не поддержал.
  
   ***
   Ближе к осени Андрей задумался о поездке в Муром. Во-первых, надо товар стеклянный продать. А заодно и поговорить с народом - что слышно? Как князь Глеб поживает? Неужели не хватился пропавшей сотни? А может, уже хватился да поход собирает? В первую очередь Семенов пошел к Дрозду. В избенке его не нашел, поэтому пришлось идти до церкви. Её все-таки достроили, священник даже собрал в одиночку подобие купола. Семенов безвозмездно отдал в храм на окна четыре листа стекла. Поэтому внутри было светло, пахло свежим деревом и воском.
   Колдун, немного поколебавшись, оставил оружие на лавке перед дверью. Шапку он тоже снял, тщательно вытер ноги о плетенку. Дрозд стоял у самого алтаря, перед огромным деревянным крестом. Андрей невольно вздрогнул - на кресте не было Иисуса. Зато сам знак веры выглядел внушительно. Темные, хорошо обтесанные и даже полированные перекладины придавали кресту металлическую массивность.
   В церкви, кроме священника, никого не было. Тот не обернулся на шаги Андрея, а продолжал стоять в полный рост, молитвенно сложа руки.
   Семенов уже готов был коснутся священника, как послышался голос:
   - Стой.
   Рука колдуна замерла в нескольких сантиметрах от плеча Дрозда. По спине Андрея пробежал холодок. Только через несколько секунд он понял, что говорил сам священник. До сих пор Семенов слышал этот голос только один раз - в амбаре с разбойниками.
   Руки Дрозда медленно пошли в стороны. Теперь он, сам похожий на живой крест, громко говорил:
   - Во имя отца, и сына, и святого духа ныне отпускаю тебе грехи. Отныне ты свободен и да очистится душа твоя на небесах. А я буду молиться за тебя перед лицом господина нашего...
   Андрей почувствовал, как его волосы начинают вставать дыбом на затылке. Перед распростершим руки Дроздом стояла мрачная тень. Она сгущалась на глазах, принимая вид мрачного человека в оборванной одежде. Колдун, забыв, что оставил оружие у входа, судорожно искал на поясе меч. Он вспомнил, как уже встречался с этим существом. Почти на этом же месте, ночью, год назад... Но мрачный дух на этот раз и не помышлял о нападении. Наоборот, он стоял и ждал, понурив голову. И только когда священник перестал говорить, медленно растаял в воздухе - как будто и не бывало. Дрозд же, упав на колени, начал быстро молится. Андрей даже не мог разобрать слов. Прошло минут пятнадцать, прежде чем священник поднялся с колен.
   - Прав ты был, когда говорил, что на этом месте плохой человек похоронен. Много он зла принес. В одиночку такое не вынести, - проговорил он глухо, обращаясь к колдуну.
   - Так это оно... он здесь? - спросил настороженно уже пришедший в себя Андрей. Ему составило немалых трудов не вмешиваться в происходящее. - И что ты сделал?
   - Простил его. Хоть и тяжко было, но простил, - мрачно говорил Дрозд. Затем медленно повернул голову к Семенову и спросил:
   - Ведь что есть - зло? Существует ли оно? Ответь мне.
   - Конечно. Есть и добро, и зло, - убежденно сказал Семенов.
   - А тьма? Есть ли на свете то, что зовут тьмой? - снова задал вопрос священник.
   - Тьма тоже есть, - ответил колдун.
   - Но что есть - тьма? Неужели ее можно увидеть? Или все-таки тьма - лишь отсутствие света?
   - Ну да, - гораздо неуверенней отозвался Андрей. - Когда нет света - есть тьма.
   - Значит, темнота - лишь отсутствие света? Появится свет - исчезнет тьма. Только была ли она?
   - В смысле?
   - Смысл в том, что тьмы нет. Как нет и зла. Зло всего лишь отсутствие добра.
   Семенов внимательно поглядел в лицо священнику. Сколько ему лет? - пришло вдруг Андрею в голову. На первый взгляд - совсем не старый. Но, внимательно присмотревшись, можно было понять, что Дрозд гораздо старше своего собеседника.
   - Но ведь есть злые люди...
   - Почему злые? - снова спросил Дрозд. И сам же начал отвечать. - Потому что убивают. Но и другие твари божьи убивают друг друга. Или злой человек разрушает? Но и огонь разрушает, и вода, и ветер. Посмотри сам на себя. Скольких ты уже убил за этот год? А сколько разрушил? Сколько леса сгорело нынешней весной?
   Последние вопросы смутили колдуна. Он смущенно кашлянул, набирая в грудь воздуху, не представляя, что можно ответить.
   - Что привело тебя ко мне? - ласково спросил Дрозд.
   Такой поворот разговора заставил Андрея еще больше смутится и закашляться.
   - Я хотел бы покаяться... ой ты... попросить, - сбиваясь на хрип, начал Андрей. Собственная оговорка изумила его.
   - Продолжай, сын мой, - говорил священник.
   - Я в Муром собрался. На торг поеду. Через неделю. Так прошу присмотреть за моими... разбойничками. Чтобы не учудили чего. Хорошо? - Семенов внимательно посмотрел в глаза батюшке.
   - Хорошо, - со вздохом ответил тот. - Это всё?
   - Все, - почему-то с облегчением сказал Андрей.
   - Конечно, присмотрю. Не бойся, ступай с богом.
   - Хорошо, батюшка, - Андрей склонил голову в полупоклоне и направился к входу.
   - Злом зла не уменьшишь! Из зла добра не сделаешь! Запомни! - слова священника настигли Семенова у самого выхода.
   Колдун остановился, медленно обернулся:
   - Хорошо, отче. Я запомню, - сказал он, развернулся и буквально выскочил из церкви, утирая проступившую на лбу испарину.
  
   Однако отправился Андрей в Муром гораздо позже, чем через неделю. Мешали обстоятельства: то дожди проливные зарядили аж на месяц; то хлеб надо было жать, а точнее собирать по колоску, а потом сушить после этих дождей; а то и Долговяз, работая в лесу, провалился в яму с раскаленным углем и чуть не сгорел заживо. И только когда лист на березах начал желтеть, маленький обоз, состоящий из трех телег, двинулся по муромской дороге. Семенов решил не брать с собой много людей - случись чего, он сам сможет справится с любой проблемой. С колдуном отправились Сбычест и Волот. Листового стекла везли немного. Зато посуды нагрузили с верхом. Она, посуда - стаканы, тарелки, вазы, бутыли - оказалась более ходовым товаром из-за своей относительной дешевизны. Андрей не собирался теперь ходить по дворам и привлекать излишнее внимание. Надо было продать товар на осенней ярмарке, узнать последние новости и побыстрее уехать. Осень в этом году обещалась быть ранней.
  
  Переплетение судеб.
  
   Ярмарка десятого века, не смотря ни на что, здорово походила на стихийные рынки двадцать первого. Такие же крытые навесы, крикливые тетки и навязчивая изустная реклама со всех сторон. Разве что не хватало асфальта около палаток. Торговые ряды разделялись: там продавали мясо, здесь - рыбу, чуть поодаль - сапоги и шапки. Семенов с сотоварищами расположился в самом укромном уголке, подальше от главного входа. Тут продавался хозяйственный товар - топоры, косы, бочки, ведра, глиняная утварь. Торговцы последним отнеслись к конкурентам без доброжелательности и критически посматривали на невиданное до сих пор в Муроме диво. Около трех телег сразу же образовалась толкучка. Мужики придирчиво рассматривали на просвет граненые стаканы. Женщины приценивались к банкам, вазам и всяческим безделушкам. Андрею пришлось немало объяснять, что его товар хрупок и испытанию на прочность в большинстве случаев не подлежит. Но скоро за дело взялся Волот. В маленьком мужичке наверняка пропадал крупный экономист и опытный торговец. Властным движением он отстранил колдуна от покупателей.
   - Бери, не то всю жизнь жалеть будешь! - густым басом внушал Волот молодайке.
   - Чего смотришь? Смотри, как удобно: нальешь медовухи по рисочку да и цветом полюбуешься, - одновременно говорил он мужику, который недоуменно вертел в грязных пальцах прозрачный стакан.
   - А с такую красоту не стыдно и молодоженам подарить. Гривна цена, ежели возьмешь, половину скину, - объяснял старухе, что вперилась взглядом в толстую, широкою вазу-салатницу.
   Медь и серебро все возрастающим потоком хлынула в объемистый Андреев кошель. Сбычест доставал товар, Волот, ставший вдруг выше ростом, покрикивал и подначивал, а Семенов не успевал считать выручку.
   В какой-то момент Андрей отвлекся, пересчитывая сдачу, а когда поднял взгляд, то увидел перед собой не пузатого мужика с бородой-веником, а отца Ефрема.
  - Здравствуй, - ласково сказал священник. Все произошло слишком быстро - прежде, чем колдун успел что-либо сказать. Он поздно заметил, что Ефрем держит в руке крестик - Андреев крестик, что предательски выскользнул из-под рубахи. Семенов отшатнулся и тонкая цепочка лопнула, оставшись в руке стоящего напротив.
  
   - Взять его, - тихо приказал Ефрем.
   Толпа отшатнулась, а Андрей рванулся к рукояти меча, торчащей из-под рогожи на телеге. Сзади его крепко схватили за руки, поддернули локти чуть ли не к шее, отчего колдун вскрикнул. Сбычест успел рявкнуть, бросился на помощь и упал, сбитый с ног. Его положили прямо в грязь, невзрачный монашек быстро и уверенно вязал мужику руки. Андрей еще раз дернулся и заработал крепкий, до кругов перед глазами, подзатыльник. Андрея со Сбычестом свалили в их же телегу. Куда делся Волот - Семенов не заметил.
   - Пошла, - уверенно сказал Ефрем, правя лошадь прямо на толпу. Потом обернулся, посмотрел на колдуна, что шептал заклятье огня.
  - Да воздастся нам за грехи наши, - произнес прямо над Андреем молодой голос. Заклятье, готовое вот-вот сорваться с губ вдруг вышло из-под контроля и Андрей на своей шкуре почувствовал - что значит быть грешником в огненной реке. Он зашипел, чувствуя, что рубашка на спине затрещала от жара. Собственное волшебство заклятье накрыло его, и чьи-то руки небрежно похлопали по спине - видимо, гася огонь.
   - Еще раз попробуешь колдовство творить - и я его тебе прямо в глотку запихаю, - пообещал спокойно Ефрем.
  
  ***
   Их повезли, как сообразил Андрей, не на княжеский двор, а на самую окраину города. Колдун попытался прошептать заклятье для отвода глаз, но оно внезапно отозвалось болью и резью в собственных глазах. 'На крючок подцепили. Быстро... И когда успели?', - с тоской подумал Андрей. Их бросили в погреб, где Семенов здорово промок и замерз. Всю ночь они с Сбычестом провели, прислонившись спинами друг к другу. Утром дверь в их узилище открылась, и туда влетел Волот - тоже связанный.
   - Встали незаметненько, - прохрипел Сбычест. - Да о нас... с таким товаром... после первого проданного стакана каждая собака знать будет. Уж куда незаметней приехали. Разведчики хреновы, - сплюнул мужик.
   - Недалеко ушел, - пробормотал Волот, кривя распухшие губы. - Кажись, куда-то нас повезут. Возки во дворе. К долгой дороге подготовлены.
   Он оказался прав. Не прошло и получаса, как им развязали ноги, сводили до ветру, накормили и напоили. Затем снова связали до полной неподвижности, уложили рядком на дно возка, лошадь тронулась, и колдун почувствовал, что начинается долгое и совсем неинтересное путешествие.
  
   Если они начали свой поход еще ранней осенью, то прибытие к месту назначения совпало с первыми морозами. Пленники здорово мерзли в немудрящей одежонке, тем более не имея возможности двигаться. Волот начал каждое утро заходиться лающим кашлем и Семенов, неожиданно для самого себя, властно потребовал от сопровождающих теплой одежды. Самое интересное - просьбу выполнили.
   Две недели они ехали на северо-запад. Потом достигли речушки, что вытекала из большого озера. Там с телег перебрались в ладьи и, подгоняя течение веслами, споро сплавились до огромного водного пространства. 'Ильмень', - догадался Андрей, осматривая безбрежную озерную гладь, по которой уже плавали довольно большие льдины. Семенов рассчитывал, что их повезут сразу в Новгород, но монахи, не заходя в город, оставили его по левую руку и углубились в леса. Там на лесной поляне, за высоким острым частоколом и располагалась монастырская обитель.
  
   По дороге монахи практически не разговаривали с пленниками. Мало того - они и между собой почти не общались. Поэтому Андрей совершенно не представлял - зачем он нужен, почему, кто приказал и по какому делу? Но Семенов, честно говоря, за столько лет уже привык к такому. Жизнь человеческая в этом веке (как, впрочем, и в любом другом) стоила так мало, что не имело смысла даже разговаривать об этом
   Их снова бросили в темницу. И это уже было серьезно, потому что темница представляла из себя выкопанную в земле десятиметровую яму, закрытую скрипучей чугунной решеткой. Андрея, Волота и Сбычеста развязали, решетка приподнялась и их буквально столкнули туда, в жидкую грязь, с десятиметровой высоты.
   - Ну, спасибочки, люди божьи, - зло прокряхтел Андрей, с трудом отрываясь от грязи. - Запомню благодать вашу.
   Встав на ноги, колдун начал отряхиваться. Рядом постанывал и слабо перхал простуженными легкими Волот. Андрей помог подняться и ему. Сбычест, грязно ругаясь, встал сам. Кроме них в яме находилось около десятка человек.
   Обычно мало кто задумывается, как он поступит в такой ситуации. Ты входишь в камеру, в темницу, в подземелье - к людям, что уже находятся там. Они хозяева, ты новичок. Особенно если в первый раз. Все приличные места заняты. Тебе остается только отхожее место. Здесь и проверяется человек - у параши.
   Многие знакомы с правилами этикета. Люди знают, что вилку держат в правой руке, а нож - в правой, что трезубая средняя вилка обычно для рыбы, что мужчина встает, если встает женщина... Есть секции борьбы и бокса, фехтования и стрельбы. Но даже маститые мастера теряются в драке с уличной шпаной, зачастую даже если один на один. И этикет в тюрьме совсем другой. Знать его не обязательно - важно его понимать.
   - Здорово, честной народ, - сказал, ни капли не смущаясь, Андрей. - Расступись, дай место.
   Он огляделся по сторонам. Земляной пол загажен, вонища такая, что и в сказке не сказать. Но есть взгорок - на нем и лежали люди. Их глаза сверкали неприязнью и подобием интереса.
   - Одежонка у тебя хорошая, - проговорил, поднимаясь, тощий, странно знакомый мужичонка.
   Семенов усмехнулся. Каждого здесь проверяют - сначала словом, затем делом. Уж лучше - сразу делом. Вероятность умереть - очень большая. Но шанс сразу жить не в дерьме привлекает больше. Тем более, что их - трое. Двое, тотчас же поправился колдун, глядя на скрюченного, больного Волота. А верховодят здесь тоже двое, ну, трое от силы. Остальные вмешиваться в драку не будут. Они бы вмешались, будь это развлечением, окажись вновь прибывший затюканным и ничего не соображающим придурком. Но в драку, где равные силы - нет, увольте.
   Колдун дождался, пока тощий мужичок подойдет вплотную и со всего размаху врезал ему под дых. Жалеть нельзя - внешность обманчива. Тотчас же на земляном взгорке пошло шевеление. Поднялся широкоплечий седой старик и коренастый, достаточно плотный, не смотря на впавшие щеки, космач.
   - Седой - мой, - тихо проговорил Андрей, обращаясь к Сбычесту. Тот угрюмо кивнул, поднял к груди громадные кулачищи.
   - Я уж в ноги вцеплюсь, - проговорил внезапно, сквозь кашель, Волот.
   - Лады, - согласился Андрей. - Ну что, станцуем? - с волчьей усмешкой предложил он приближающимся.
   Но те не собирались лезть в драку.
   - Ты кто таков? - неожиданно тихим и сиплым голосом спросил седовласый.
   - Я Андрей Семенов, воин-колдун.
   - А это твои друзья?
   - Да, это мои друзья, - твердо отозвался Андрей.
   - Места хватит всем. Вместе даже теплее будет, - объяснил старик. - Ладно? Ты, вроде, парень ничего.
   - А ты кто будешь? - спросил в свою очередь Андрей.
   - Судислав я. Князь псковский. Двадцать четыре года уж здесь сижу, - отвечал седой. - Подними его, - обратился он к своему товарищу, указывая на сраженного Андреем тощего мужика.
   - Вставай, - склонился космач. Потом поднял голову, огляделся недоуменно:
   - Умер, - неуверенно сказал он.
   - Отмаялся Хляст, - равнодушно подтвердил седой, обернувшись лишь на долю секунды.
   - Как умер? - боевое настроение Андрея вмиг испарилось. С известной долей недоверия, все еще опасаясь ловушки, он приблизился к тому, которого называли Хлястом, прижал палец к шейной артерии. Сомнений нет - кончился мужичонка. С одного удара.
   - Вот тебе комар за воротник, - пробормотал Семенов. У него внезапно зазвенело в ушах, кровь прилила к лицу. Ничего не скажешь, хорошенькое начало. И сделать ничего нельзя. Спокойное в смерти лицо Хляста показалось вдруг подозрительно знакомым. Не веря себе, дрожащими руками Андрей разгладил ему бороду, убрал волосы с лица. И отшатнулся, едва подавив рвущийся из груди крик ужаса. У Хляста и зомби, которого упокоил Дрозд, в далеком теперь Гусе Хрустальном, было одно и то же лицо!
  
   Лицо убитого Хляста не давало колдуну покоя. Он сначала пытался размышлять здраво, но потом сбился. Ладно, думал Андрей, кто-то побрил, оживил мертвеца и отправил в прошлое. Даже ясно, почему неупокоенный выбрал именно Андрея - не совсем легкую добычу. Но кто? И зачем? По злой воле? А может - наоборот? Это был знак - одуматься, остановиться?
   Андрей вспоминал. Лица убитых вставали перед ним. Вот и первый - Радомир. Хороший, говорят, был человек. За что он умер? За нож, который захотелось молодому и горячему тогда Семенову. А вот еще и еще: оборотни, люди, животные, нечисть, люди: богатырь и колдун, и снова - люди, люди, люди... За что? Простой закон выживания - убей либо убьют тебя. Этот закон природа шлифовала много лет и человек тоже подпал под него. Я не хотел, кричал Семенов во сне. Из зла добра не сделаешь, всплывали в темноте слова Дрозда. Но он же делал добро, он уменьшал зло, он побеждал плохих людей, отвратительных людей, ужасных тварей - вспоминал колдун, тяжело дыша морозным ночным воздухом. Злом зла не уменьшишь, отвечал Дрозд. Но я же уменьшал, шептал Андрей и вздрагивал, замечая в углу лежащее без движения тощее тело.
  
   ***
   Свой поход за 'дочерью Весны' Дунгалю было не с чем сравнить, разве что с охотой, долгой охотой, когда добыча не столько неуловима, сколь недостижима. Амулет-путеводитель, долженствовавший навести его на 'дочерь', своим 'холодно-горячо' не давал иной помощи, кроме ощущения расстояния до желанной цели. И мытариться бы Дунгалю по земле до седых волос, если бы не помощь Торвульфа, волшебного волка.
   Их путешествие с самого начала пошло необычно. Торвульф сторонился людских селений, дорог и, как ни странно, воды. Верхом его привередливости стал отказ пересекать Варяжское море на корабле. И хотя сам по себе провоз диковинного зверя представлял собой проблему, Дунгаль мог как-нибудь извернуться и решить её. Например, он предложил Торвульфу перекрасить шкуру соком смородины, и выдать его за пса-полуволка-полумедведя. Но тот наотрез отказался, едва не откусив при этом дерзкому 'щенку' руку. Поэтому вместо относительно спокойного морского путешествия, им пришлось идти через земли саамских племен к Новеграду.
   Боевой зверь Тора был вожатым в этой охоте. Он уверенно, словно по следу, вел Дунгаля сначала на север, потом на восток, затем - на юг. Тепло ведьминого амулета подтверждало верность его поиска. Вот только их дорога лежала вдалеке от обычных, человеческих путей. Волк предпочитал звериные тропы, и его ведомому спутнику приходилось прилагать немалые усилия, чтобы поспеть за ним. Чаще всего они пробирались лесными тропами, а когда выходили на открытое пространство, то Торвульф находил для Дунгаля лошадей. Волшебный зверь не загонял их, подобно диким собратьям, словно добычу, а приводил за собой. И лошади, что самое странное, шли за ним, хоть их и било мелкой дрожью. Обычно этих несчастных животных хватало на один, два перехода, после чего волк считал целесообразным снова углубиться в лесную глушь, оставляя бедную скотину на прокорм одной из волчьих семей.
   Когда Торвульф отказывал Дунгалю в 'быстрых ногах', тому приходилось надеяться уже на свои. Такая практика, в конце концов, принесла плоды: за день по лесу дружинник делал переход лишь вдвое меньше конного по обычным дорогам. Но этому сопутствовали и некоторые изменения. Самыми заметными из них были внешние: Дунгаль порядком исхудал и как бы вытянулся, напрочь исчезли тяжеловесные мускулы, уступив место упругим продольным, тело стало поджарым, а некогда небесного цвета глаза поблекли до ледяной синевы. Но дух человека претерпел большие изменения. За полгода путешествия круг общения Дунгаля ограничивался лишь его необычным спутником, и ничего удивительного не было в том, что человек перенял некоторые повадки от волка. Сам не замечая того, Дунгаль стал отдавать предпочтение сырому мясу. Его слух обострился до то того, что по шороху среди ветвей, он мог определить, взлетела ли птица или проскочила белка. Все реже он разводил костер, предпочитая засыпать в куче опавших осенних листьев, которые согревали куда лучше костра и привлекали гораздо меньше внимания. И все реже его рука касалась рукояти топора, теряя сноровку - глухие места, которыми вел его Торвульф, не предполагали встречи с людьми, да и волк чуял опасность за версту и уводил от неё окольными тропами, - у Дунгаля просто не было возможности вспомнить былую выучку. Но не даром Торвульф был волком Тора. Когда Дунгаль поделился с ним своими опасениями, тот усмехнулся: 'Короткая у вас человеков память. Твое оружие помнит тебя лучше, чем ты его. Взови в нужный час к моему господину и память оружия станет твоей'.
   Самый опасный участок их пути пришёлся на заболоченные земли эстов. И не один раз в те дни Дунгаль просыпался от кошмаров под одинокий крик ночной выпи, судорожно ища руками землю. Больше всего он боялся очнуться погребенным болотной жижей.
   Но все когда-нибудь кончается, кончились и болота. Дальше волк снова повел их лесными тропами.
   Постепенно волк подрастерял свое небрежение к человеку, упорство и сила того произвели на зверя впечатление, и вскоре его обращение к Дунгалю сменилось с 'щенка' на 'брата'.
   Поздняя осень незаметно перешла в зиму, и пробавляться охотой стало тяжелее. Если Торвульф мог себе позволить есть на ходу, то Дунгалю приходилось останавливаться. Волк часто и грубо пенял ему, что своей 'нежностью' он задерживает их продвижение. Но Дунгаль, уяснил к этому времени, что, как бы тот не стремился подчеркнуть собственную значимость в их походе, человек был ему нужен. Для чего, Дунгаль пока не знал, но надеялся, что в будущем эта часть отношений их странного союза выйдет из тени, поэтому он молча сносил нападки 'вожака', и волк, порычав, отступал.
   Однажды пришел день, когда Торвульф сказал: 'Завтра, мой брат, я оставляю тебя'. По спине Дунгаля прошла дрожь. До этого момента цель представлялась ему такой же недостижимой, как линия горизонта. Но когда та приблизилась, Дунгаль испугался: что если он не сможет уговорить 'дочь Весны' последовать за ним? Что если она не подчинится его речам и даже силе? Ведь, по словам ведьмы, 'дочь' - почти бог, а с ними он, Дунгаль имело дело разве что в своих молитвах. 'Ничего', - утешил 'брата' волк. - 'Предоставь это мне. Уж я то богов знаю не понаслышке', - и осклабился в своей жуткой пародии на улыбку.
   Этой ночью Дунгалю не спалось. Разные мысли одолевали его, терзали сомнения. А Торвульф, по своему обыкновению, где-то пропадал. То ли отыскал неподалеку волчицу в течке, то ли охотился ибо, кто знает, будет ли завтра у них время на еду, то ли просто спал неподалеку, там, где его не доставал человеческий запах. И поэтому Дунгаль не мог просить своего брата по стае разрешишь сомнения и развеять унылые мысли вожатским рыком: 'Спи! Завтра все будет!' Прошло три дня, как исчез Торвульф...
   Поначалу Дунгаль не мог подумать, куда подевался волшебный зверь. Но к вечеру дружинником овладела паника. Ему стало казаться, что волк завёл его в неизвестную землю лишь затем, чтобы бросить здесь и лишить надежды народ Бьергаланда на будущую весну. Словно по подсказке в памяти воскресли страшные сказки, слышанные в детстве о злобе и коварстве этого волшебного зверя.
   Утром следующего дня Дунгаль принял твердое решение продолжить путь в одиночку. Тепло амулета, ставшее в последнее время едва терпимым, подсказывало ему, что, хотя волк и бросил дружинника, но то ли неумышленно, то ли лелея какие-то свои непонятные человеку замыслы, все-таки подвел его достаточно близко к цели всего похода.
   В сущности, сборы были недолгими - немного вещей осталось у Дунгаля к концу путешествия. Но стоило только человеку углубиться в лес, как на дорогу перед ним выбежал один из серых братьев Торвульфа.
   Одинокий волк не представлял для путника опасности. В противоборстве один на один, у серого были бы шансы только против старого или больного человека. Вот если бы волков было двое или больше, тогда другое дело, думал Дунгаль...
   Словно откликаясь на мысли человека, из-за елей справа и слева показалось ещё по одному волку. Напряжение возросло, и Дунгаль медленно, чтобы не спровоцировать зверей, потянулся за левое плечо к рукояти секиры.
   Первый волк предостерегающе зарычал, обнажая клыки, и человек остановил движение руки. Два других зверя стали заходить с боков, явно окружая.
   Теперь Дунгаль испугался - вытащить оружие он не успевал, значит, предстояла честная схватка - сила против силы. Мышцы в предвкушении битвы налились, и тепло от живота поднялось к груди, соединившись с теплом амулета, давая эйфорически сладкое чувство предвкушения скорой драки. Но звери в отличие от человека не спешили начать схватку. Уверенная сила сквозила в их движениях, и, тем не менее, это была спокойная, неагрессивная сила. Человек несколько растерялся - поведение хищников никак не вязалось с его представлениями. И тут волк, что первым заступил ему дорогу, совершил неожиданное... он сел на снег, и умные глаза зверя насмешливым взглядом скользнули по вытянувшемуся в удивлении лицу Дунгаля.
   Дружинник, опомнившись, сделал решительный шаг навстречу, и волк снова вскочил на ноги, коротко рыкнув на человека. Такой переход зверя от спокойствия к ярости окончательно сбил с толку воина. Но пока волки не нападали.
   Медленно в голову закралась мысль, что звери пытаются остановить его. 'Может, Торвульф не оставил меня?!' - озарило Дунгаля, и посмотрев на волка, ему показалось, что тот кивнул, хоть это и было невозможно.
   'Значит так и есть', - решил дружинник и, чтобы проверить верность мысли, сделал несколько шагов назад. Волк спокойно смотрел на его отступление. Дунгаль оглянулся на стоящих по бокам от него оставшихся зверей - они тоже не выказывали агрессии, своим спокойным видом поощряя человека продолжить отход. Так, пятясь, Дунгаль вернулся к месту прежней стоянки. Волки не преследовали его, что только укрепило дружинника в уверенности собственных догадок.
   'Скоро она будет наша' - пришло на память обещание Торвульфа, оставалось только дождаться возращения волшебного зверя.
   Однако Торвульф был занят совсем не теми делами, на которые мог подумать дружинник. Этой ночью менее всего решалась судьба захудалого варяжского рода, ставки были гораздо выше, чем жизни смертных, и только невозможность поражения укрепляла силы волшебного зверя.
   Торвульф мельком глянул из-за кустов на ворочающегося с бока на бок дружинника, и бесшумной рысью устремился меж деревьев. Снег тихо вскрипывал под его лапами.
   Стояла ясная морозная ночь, и сквозь потолок обнаженных ветвей виднелись звезды. Волк бежал, время от времени вскидывая к небу голову, и, находя свет одной из звезд, сворачивал то влево, то вправо. Понять что-либо в его передвижениях не представлялось возможным, и, тем не менее, в устремленности зверя угадывалось, что он преследует какую-то цель. Некоторое время Торвульф петлял, словно запутывая следы, как вдруг исчез, и звезды моргнули в недоумении. Лишь одна из них светила по-прежнему ровно и сильно, то был Сириус, охотничий пес Ориона.
  
  ***
   Вековые сосны с недоверием взирали на странного человека. Он шел через зимний лес в легкомысленной шапочке, с тощей котомкой за плечами. У него не было оружия. Вместо штанов под серой кацавейкой развевалась черная юбка. Приглядевшись, можно было понять, что это никакая не юбка, а сутана. Человек был священником. Позади у него лежали сотни верст пути, проделанного большей частью пешком. Зачастую он ночевал в лесу, питаясь единственно что хлебом из котомки. Дорога была нелегка, но этого нельзя было сказать по лицу Дрозда - священника из деревни с диковинным, двойным названием: Гусь Хрустальный. Человек был бодр и свеж, и все также весело и упрямо шагал через сугробы, как и вначале своего путешествия. Лишь один раз из его груди вырвался тяжелый вздох - при подходе к самой обители.
   Дрозд вышел на лесную поляну, вздохнул, выпустив целое облако пара, подошел к тяжелым воротам и тихо, почти робко постучал. Привратник ничего не спрашивал, а просто пропустил путника. Он знал, кто пришел в Новгородскую обитель. Если бы привратник мог видеть гораздо дальше, нежели ему позволяли глаза, то он бы смог заметить далеко, в дне пути, на краю леса еще одну фигуру. Женщина, закутанная в медвежью шубу, внимательно вглядывалась в снег и медленно шла по следу священника.
   Дрозд, не мешкая, отправился к кельям. Но на полпути его окликнули. Сильный голос произнес:
   - Здравствуй, Дрозд.
  Священник медленно повернулся:
   - Здравствуй, Ефрем.
   - Проходи с миром. На сколько у нас?
   Они разговаривали негромко, короткими фразами, словно давно знали друг друга. Дрозд на вопрос только пожал плечами и прошел в высокий проем. Поклонился иконам на входе, еще раз перекрестился, переступая через порог.
   - Располагайся как дома. Архиепископ Иоким будет ждать тебя завтра.
   - Хорошо, - просто ответил Дрозд.
   - Я оставлю тебя. Но жду на вечёре. Устав наш ты помнишь, - сказал монах и вышел. Дрозд, вздохнув, расположился на широкой скамье и стал ждать.
   На следующий день, далеко за полдень Дрозд вошел в покои, где его ожидал человек-легенда. Сильный и требовательный, властный и жесткий архиепископ Иоким, придя в Новгород за князем Ярославом, фактически был на Руси управителем всей православной церкви. Он недрогнувшей рукой разрушил в Великом городе все требища и капища, как разрушал их везде и всегда. Но ошибочно было предполагать, что он был неистовым фанатиком. Наоборот, с мудрым словом архиепископа считались все: и князья, и византийские патриархи, и даже мусульманские правители. За суровым Иокимом Корсунянином стояли силы гораздо большие, нежели человеческие.
   - Здравствуй, Палач Зла, - произнес сильный и густой голос откуда-то сбоку. Его обладатель, высокий мужчина с такими огромными карими глазами, что они казались черными, оторвался от книги и внимательно глядел на вошедшего. Дрозд вздрогнул, но отозвался твердо:
   - Здравствуйте.
   - Проходи, садись за стол, отведай хлеба, - пригласил Иоким.
   - Я не голоден.
   - Что мне всегда нравилось в тебе, Дрозд, так то, что ты всегда за дело принимался без отсрочек. Буду прям и я, - продолжил Иоким Корсунянин, отходя от книжной подставки и садясь в деревянное кресло. - Мнится мне, что пришел ты просить за своего знакомца - Андрея Семенова. Так?
   - Истинно, - с достоинством отозвался Дрозд.
   - Не тревожься за него. Это сильный человек. Он уже созрел. Хотя, надо признаться, загадок он с собой много принес.
   Священник с интересом посмотрел на архипастыря. Тот продолжал, не нагнетая интереса ненужными паузами, а лишь констатируя факты.
   - Вот взять, к примеру, его оружие, - и меч, как по волшебству, появился в руках архиепископа. - Странное оружие, ты и сам, наверно, заметил. И сплавлена она из таких металлов, которых сегодня и не добывают... Крест нательный ты ему подарил... Какую способность святой крест увеличил? Андрей наш может со временем управляется лучше всего. Чую я, хоть и с нашей земли сей человече, но непроста его история.
   - Слышал я... - начал было Дрозд.
   - Да и я, признаться, тоже, - подхватил, перебивая, Иоким. - Нет у Семенова ни отца, ни матери, ни братьев, ни сестер. Вообще никакой родни нет. А еще слышал, что много дел натворил некий удалец тридцать лет назад. Русый, глаза голубые, роста высокого. И тоже Андреем зовут. Как понимать?
   - Он один из нас. Я сразу понял, - тихо проговорил Дрозд.
   - Да, наверно. Мы упустили его. Но и ему повезло. Не сгинул, не пропал, как многие. А ведь сколько погибает несмышленышей, не в силах совладать с собственным даром? Повелители огня, воздуха, земли, душ и духов? Беззащитные создания перед собственной силой. И тебе повезло в свое время. А прошли бы мимо - и сгорел бы в своей колыбели. Только вот к добру ли спасли?
   Дрозд опустил взгляд, потупил голову. Старые воспоминания нахлынули на него. Будто вчера все и было - дым, огонь, кровавые отсветы на воде...
   - Надо бы и самого Андрея позвать, - подумал вслух Иоким. Он хлопнул в ладоши и на звук в келью вошел молодой монашек.
   - Доставь-ка нам сюда из ямы Андрея Семенова. Тот, что убивец, - объяснил архиепископ. Монашек, снова поклонясь, вышел.
   - Как у тебя самого дела? - после недолгого молчания снова обратился к гостю хозяин. - Как паства? Что слышно? Говорят, в Муроме не хотят креститься? Плюют на крест господень.
   - Они сирые люди и сами не знают, что творят, - спокойно отвечал Дрозд.
   - А неплохо будет, если узнают, - подался вперед Иоким.
   - Всему свое время, - смиренно отозвался Дрозд.
   - Убивца привели, - объявил вновь появившийся монашек.
   - Пусть входит, - махнул рукой Иоким.
   Андрей, в грязном армяке, заросший, взлохмаченный, предстал перед церковниками.
   - Здравствуй, - сказал Дрозд.
   - Здравствуй, - ответил Андрей. На его лице не было неприязни. Оно было хмурым, суровым, неулыбчивым - но не было той угрюмой сосредоточенности, что выдает темные мысли. Исподлобья колдун взглянул на архиепископа.
   - Скажи-ка нам, откуда у тебя эта меч? - опять без всяких предисловий начал Иоким.
   - Друг сковал. А я ему помогал, - пришел незамедлительно ответ. Архиепископ даже крякнул от неожиданности. Колдун говорил правду. Но разве это что-то меняет? Иногда настают времена и ситуации, где самая честная правда становится хуже грубой лжи.
   - Ты сам плавил металл, из которого она сделана?
   - Нет. Нет, это другой мастер, - Андрей не желал юлить и увиливать. Раз сидящие перед ним требуют правды, они ее получат. - Это особый сплав. Его называют - булат.
   - Ясно, - пробормотал архиепископ.
   - Чего тебе ясно? - скрипуче съязвил Семенов.
   - А я то думал, откуда в сплаве титан и ванадий? Теперь ясно, - рассуждал вполголоса Иоким.
   Андрей, услышав последнюю фразу, пошатнулся. Титан и ванадий! Откуда он знает...?
   - Что вы сказали? - произнес он хрипло.
   - Забросило тебя к нам из будущего, - спокойно проговорил Дрозд.
   - Я и сам догадался, - пробормотал Андрей, не сводя глаз с архиепископа.
   - Но не думай, что ты один такой, - продолжал Дрозд дальше. - Много рождается среди людей тех, кому подвластны силы природы. Сказать по чести, даже мы немногое знаем об этом. Например, я могу управлять огнем. Но попробуй объяснить, как у меня получается... Разве сможешь ты после моего объяснения разжечь костер? А у многих эти способности так велики, что они не могут с ними справится. Что может младенец? Кто управляет воздухом - задыхается, водой - тонет, а огнем - горит.
   - Так вы, что? Под маркой христианства колдовство творите?
   - Нет, - отвечал грозно Иоким. - Иисус Назаретянин был одним из нас. Он был великим чудотворцем - не чета тебе. Он управлял огнем, землей, водой, владел трансформациями. Но самым большим его достижением было то, что он мог возвращать душу. Он не просто воскрешал мертвых - это могу и я - он возвращал им духовную сущность.
   Множество, много людей владеют магией. Не все об этом знают. Но кто догадывается - те зачастую применяют ее только для себя. И тогда возникают страшные бедствия: ураганы, смерчи, земля трясется так, что могут исчезнуть целые континенты. А сейчас находятся умельцы, что насылают на людей болезни. От них умирают миллионы ни в чем не повинных людей. Но пока мы стоим на страже - ничего не должно случится, - последние слова Иоким произнес медленно, четко, будто убеждая самого себя. Через мгновенье он продолжал:
   - Мы находим тех, кто имеет Силу. Воспитываем их. Даем им знание, что сила их - только для добра. Что нельзя убивать, нельзя желать больше, чем надо для человека. Мы существовали давно - за многие тысячи лет до того, что ты называешь - христианство. Христос лишь показал нам, как должен поступать настоящий человек. Он мог все - и не совершил ничего, что было бы противно его сознанию. Разработано множество методик, по которым при малейших признаках можно определить - одарен человек сверх меры или нет. Мы почти не ошибаемся больше. И ты - один из нас, одаренных выше положенного.
   Андрей поднял голову:
   - Так значит, - медленно начал он, - я управляю временем. Действительно, глупо предположить, что простые слова и огненный круг на воде перенесли сюда. Это я. И в битве тоже... Мне всегда хватало времени. Везде успевал... Я могу уйти отсюда, и вы даже не заметите - когда...
   - Ну уж нет, - невольно улыбнулся Иоким. - Зря ты считаешь, что мы медленней. Ты, наверно, даже и не подозреваешь о тех силах, коими повелеваю я.
   Дрозд усмехнулся. Чуть-чуть, незаметно. Лишь уголок губ дрогнул. Уж он-то знал, что скромность не входила в число добродетелей архиепископа.
   - Я понял, - сказал Семенов звонко. - Это вы подослали неупокоенного. Забросили его ко мне, уже заранее зная, что случится.
   Корсунянин даже не смутился.
   - Да, это я. Сам. Лично, - проговорил он жестко. - Чтобы ты понял. Понял или умер. А он принял смерть мученика. И еще один спасся - заключенный в него дух непобедимого воина, чтобы ты не смог убить неупокоенного голыми руками. Три цели в одной - и все попали в точку...
   - Здорово, - Андрей Семенов почувствовал, что внутри закипает негодование.
   - Здорово, - повторил он. - А теперь я скажу вам, что будет в будущем. Ваши хваленые методики попадут в грязные руки. По всей Европе загорятся костры, где вас же и будут жарить. За непротивление, как полагаю. А перед этим вырежут кучу народу в крестовых походах. А потом еще целые цивилизации по ту сторону океана. И все - в честь Господа нашего, великого волшебника Иисуса Христа! А потом когда христианству станет тесно, оно захочет истребить все и вся - все остальные религии и людей с ними заодно. Начнут с евреев и мусульман - их поменьше, чем буддистов.
   - Многое, что ты говоришь - верно, - снова вмешался Дрозд. - Но напрасно ты считаешь, что знаешь будущее. Его еще нет.
   От этих слов Андрей вздрогнул. Будущего нет? Все правильно, он же сам его и творит.
   - Но я видел...
   - То, что ты видел, было лишь частью. Причем частью твоей короткой жизни. Ты многого не знаешь...
   - Да, ты многого не знаешь, - зловеще перебил Дрозда Иоким. - Даже я иногда искренне хочу уничтожить зло. И мне это под силу, поверь. Я могу поднять из могил тысячи, сотни тысяч мертвых. Эта сила способна уничтожить любого. Но кем стану я? Посмотри на стоящего перед тобой. Кого ты видишь?
   Поскольку в помещении стояли только они с Дроздом, то колдун невольно посмотрел на священника. Тот от слов Корсунянина сжался и опустил голову.
   - Ты видишь перед собой самого яростного борца со злом, - гремел архиепископ. - Палач Зла - так мы называли его. Он заслужил право на то, чтобы убивать убийц и предавать предателей. Но даже он в конце концов понял, что зло есть только отсутствие добра... Ты же, наверно, считаешь себя умнее всех. Знаешь будущее и то, что наша земля вращается вокруг солнца. Правда, не можешь этого доказать и даже объяснить. Хотел бы я знать, как тогда ты объяснишь, что весна пришла и ждет тебя у порога?!
   У Андрея голова пошла кругом от такого количества невероятной информации.
   - Какая весна? - растерявшись, пробормотал он.
   - Вот эта! - рявкнул Иоким Корсунянин, и, подскочив, будто на пружине, к двери, распахнул ее.
  
   На Андрея пахнул поток теплого воздуха, аромат сирени и распускающихся березовых листьев. За дверью бушевала весна. Не веря себе, Семенов шагнул к распахнувшемуся проему. За месяц он уже отвык от такого буйства природы, привыкнув к вечной полутьме и зловонию ямы. Осторожно колдун выглянул во двор. На горизонте лежал снег, но здесь... Здесь зеленела трава, упрямо извиваясь росла прямо на глазах, лопались с треском почки у растущих вдоль изгороди кустов. Да что кусты! Частокол обители, темный и высохший, одевался листочками и давал ветки. Эти ветки, утолщаясь, словно человеческие руки, расталкивали древние стволы в стороны, расшатывая их и давая просвет для чего-то яркого, словно весеннее солнце, сошедшее с небес. И там, в яростной круговерти света, Семенов увидел стройную женскую фигурку. Черные тени с умопомрачающей быстротой крутились вокруг нее. Через мгновенье Андрей понял, что это монахи. А еще через секунду колдун, словно подброшенный неведомой силой, с тихим рычанием метнулся к столу, подхватил меч и бросился прочь.
  
   Полянка не стала сразу выходить из леса. Она переночевала в сугробе, кутаясь в шубу и дрожа от холода. Ей было все равно - заметили её или нет из обнесенной частоколом обители? Больше занимал вопрос - почему она здесь? Неужели из-за колдуна? Нет, тихо отвечала сама себе. Что-то толкало ее вперед, не давало остановиться. Словно там, впереди, ждала судьба - странная и неотвратимая. Утро застало её у самой опушки леса. Шубы при ней не было - осталась в сугробе. Простоволосая, в льняном сарафане, она стояла и вбирала в себя солнце, воздух, жизнь и время, готовая выпустить все это на свободу в неурочный час. Девушка понимала, что в какой-то момент может не справится, упустить буйство природы, столкнув в страшной схватке силы, уже неподвластные ей. Босоногая, в шелесте травы она с благодарностью приняла помощь тех, кто пытался ей противостоять. Наверно, они хотели помешать, эти черные тени - но помогали, укращая буйство стихий. Над головой начал закручиваться воздух в страшную спираль, грозя поглотить все и вся. Сверкнула молния и тяжкий гром, столь непохожий на мягкое рокотание первой грозы, сотряс пространство. Старые стволы, распихивая друг друга, дали ей дорогу и там, на крыльце, она увидела того, к кому стремилась и желала найти всю жизнь.
   Полянка ступила на двор обители.
   - Стоять, - грянул голос и тени вокруг нее встали, превратившись в людей.
   - Иди, - продолжал голос, перекрывая рев бури. Но еще одна тень, серая, со сверкающим кругом в руке, была уже около девушки. Уверенные руки подхватили ее, увлекая за собой.
   - Я здесь, - заорал Сбычест, выбираясь из ямы по корням, что разломали решетку узилища. За ним, упрямо цепляясь, полз Волот.
   Полянка, не отрываясь, смотрела на человека, что обняв руками весь мир, пытался совладать с силами, которые она вызвала.
   - Уходим! - кричал Андрей, не слыша себя. Все происходило столь быстро, что он не успевал. Но надо успеть!
   В последний момент, когда хобот громадной воронки коснулся земли, он вырвал Полянку из-под водоворота, рванулся так, что заныли все мышцы и заломило затылок, спеша прочь, к спасительным снегам.
   Иоким Корсунянин смотрел на приближающийся смерч, с болью слыша крики тех, кто исчезал в нем. Тысячи иголок вонзились в тело архиепископа, грозя скрутить, уничтожить, подчинить волю. Но он стоял, в каком-то десятке шагов от ярящейся стихии, не пуская дальше, разрушая ее и себя. Воронка, словно сжимаемая властными руками, визжала и гремела, истончаясь и убывая на глазах. Грянул дождь, проливной ливень смывал ветки, траву, внезапно выросшую среди вспученных камней, бывших раньше дорожками обители, бревна, потерявшие опору от желания снова жить. Иоким очень хорошо умел управляться со смертью. И теперь он дарил ее направо и налево, не замечая жертв, не считаясь с потерями. Не прошло и десятка минут, как вокруг архиепископа установилась тишина и покой, даже вода застыла, не в силах преодолеть холодную мощь, исходящую от архипастыря. Ноги его подогнулись, но не от слабости. Побелевшими губами Иоким благословлял маленькие фигурки, что спешили сейчас к лесу. Впервые в жизни он старался отдать хоть часть тепла, которое отнял у нее. У своей половинки.
   Некоторое время Иоким стоял на коленях, провожая взглядом беглецов. Потом, медленно приходя в себя, огляделся вокруг. Частокола перед ним не существовало. Огромные стволы вырвало из земли, разметало вокруг. Земля топорщилась ледяными буграми и везде виднелась свежая, невероятная здесь и сейчас, зеленая трава. Могучие корни, которые успели проникнуть в обитель, выворотили решетку подземного узилища, позволив двум пленникам сбежать с колдуном. Из ямы раздавались голоса и архиепископ увидел, как из ямы вылезает еще один человек. Церковник узнал его - трудно не узнать столь знатного пленника. Судислав, псковский князь, медленно, но без опаски подходил к Иокиму.
   - Здравствуй, - просто сказал князь.
   - Здравствуй, - отозвался архиепископ севшим голосом.
   - Хочу сказать, - проговорил заросший седыми волосами старик.
   - Говори, - отозвался Иоким, поднимаясь с колен.
   - Я понял, - начал медленно князь. - Я понял и теперь хочу жить. Жить правдой и верой. Я хочу принять схиму.
   Сказать, что Иоким изумился - не сказать ничего. Но ни одно движение не выдало на его лице удивления.
   - Тяжек тот путь. Но праведен. Теперь я вижу правду в твоих глазах. Ты получишь желаемое, - мягко произнес священник. - Примите нашего будущего брата. Бог укажет ему место среди нас, - обратился он к монахам, что стали собираться на дворе.
   - Я же должен отдохнуть, - закончил Иоким и, повернувшись пошел шаркающей походкой в церковь.
  
   Андрей, выбиваясь из сил, тащил обмякшую Полянку по заснеженному лесу. Холода он не чувствовал, тем более что от тела девушки явственно шел жар. Но скоро холодный воздух забрался за пазуху, стал жечь воспаленное горло. Сзади покашливал Волот и пыхтел Сбычест.
   - Давай остановимся, - предложил, догнав колдуна, последний. - Погони нет. Да и не надо ее нести, дрогу лучше сделаем, - добавил он, указав на Полянку.
   Андрей послушно остановился. Шапки нет, подумал он мельком и перевел взгляд на их спасительницу. Простой сарафан, одетый на голое тело, заставил Семенова положить девушку на колено. Сняв армяк он накинул его на Полянку.
   - Нельзя ее на дрогу. Замерзнет. Идти надо, к людям. Хоть обратно возвращайся.
   - Я обратно не пойду, - насупившись заявил Сбычест. Колдун перевел взгляд на Волота. Кровь медленной струйкой стекала из уголка рта мужика, но и он отрицательно помотал головой.
   - Значит, идем дальше, - пробормотал Семенов и, взвалив быстро холодеющую ношу на плечо, двинулся через сугробы.
   Через полчаса Сбычест снова догнал его.
   - Давай понесу, - задыхаясь, произнес он. Андрей согласился, осторожно передал тяжелое тело и пошел вперед, стараясь больше разгребать снег. За ним почти полз Волот. Последним, шумно сопя, плелся Сбычест.
   Ночь застала беглецов посреди еловой чащи.
   - Костер надо, - заявил Волот. Мужик был совсем плох. Туберкулез, в который раз подумал Андрей. Сколько колдун не бился над Волотом, но сырость и холод подземелья не слишком хорошие союзники при такой болезни.
   - Складывайте, - произнес колдун.
   Когда охапка валежника была готова, он начал говорить заклинание. Им был нужен маленький огонек. Совсем чуть-чуть, искорка, чтобы запалить соломенные лохмотья, надранные Сбычестом около замерзшего болотца.
   - Стану не помолясь, выйду не благословясь, из избы не дверьми, из двора не воротами - мышьей норой, собачьей тропой, окладным бревном; выйду на широко поле, поднимусь на высоку гору... - зашептал одними губами Андрей - ...ты, Луна, положи тень мне под ноги, вы звезды, поднимите ее на небо, -- торопливо заканчивал Семенов, затылком чувствуя, как начинает дымиться многострадальная рубаха. - А ты, Солнце, дай ее мне в руку...
   - Чертов Ефрем, - простонал он, чувствуя, как спину зажгло, словно кипятком. Любая боевая магия, которую призывал Андрей, неизменно оборачивалась на самого колдуна. Он мог продолжать пользоваться всем, что не причиняло вреда. Но вызов огня не входил в раздел 'полезных' заклятий. Приходилось терпеть.
   Костер быстро разгорелся, раздвинув сгущающуюся тьму за пределы небольшого круга. Сбычест, одолжив у Андрея меч, принес еловых лап. Семенов уложил девушку на толстый слой хвои, лег рядом, придвинулся, стараясь согреться сам и не дать ей замерзнуть. Набранное в тяжелой дороге тепло постепенно уходило и скоро Семенов уже не попадал зуб на зуб от холода. Немного помявшись, с другого боку девушки расположился Волот. Сбычест, вздохнув, привалился к спине колдуна. Стало немного теплее, особенно после того, как мужики, спохватившись, наломали еще лапника и укрылись им, как одеялом. Костер потрескивал, убаюкивая. Незаметно для себя Андрей провалился в тревожный сон.
   Проснулся он от едва слышного шепота.
   - Весна, - шептала Полянка. - Я весна. Не придет весна вовремя. Уходит она. Ухожу и я. Была весна и нет больше.
   - Что? - спросил замерзшими губами Андрей.
   Полянка повернула голову.
   - Я весна, - громче прошептала она. - Весну призываю... Веснянка-полянка. Вслед за зимой...
   - Не бойся, маленькая. Придет весна, - успокаивал он ее. - Вот пройдет зима и наступит весна. А ты береги силы.
   - Нет сил больше. Уходят они. Совсем уходят. Идет кто-то, - продолжала она.
   И только теперь Андрей понял, отчего проснулся. Этот звук невозможно спутать ни с чем. Иногда он кажется частью мертвенной тишины, но издают его вполне живые существа. Семенов тотчас же вскочил, поднял меч.
   В красном свете углей перед костром стоял огромный волк. Не раз их пути пересекались, и заклятые враги тотчас вспомнили друг друга. Мелкими шажками колдун двинулся в обход костра, стараясь не упустить движение и дать глазам привыкнуть к полутьме. Огромный зверь следил за человеком, обнажив клыки. Андрей не пытался понять, как эта тварь смогла вновь быть живой, двигаться, убивать... Уж что-что, а убивать этот волк умел мастерски.
   - Торвульф, - выдохнул колдун. Волк не двигался, просто стоял и смотрел. Его лобастая морда находилась на уровне лица Андрея. В неровном свете казалось, что зверь улыбается. Семенов позволил себе проследить за взглядом чудовища и понял, что волк Тора смотрит на Полянку.
   - Изыди! - крикнул колдун и бросился вперед. Сталь рассекла лишь воздух. Громадный зверь мягко перепрыгнул через костер, опустился на еловые лапы, почти нежно подхватил девушку.
   - Пусти! - выкрикнул Сбычест, метя ударить зверюгу горящей головней. Но взвился снег, волк сделал еще один прыжок и исчез в темноте. И сразу в уши ударил надрывный вой. Четыре серых зверя бросились на людей. Андрей удачно поймал одного на меч. Второй прыгнул на спину Сбычесту, а Волот схватил эту тварь сзади за лапы и резким, сильным движением загнул их почти к загривку. Раздался сухой треск, а вслед за ним - истошный визг. В правую руку Семенова вцепились зубы и он, перехватив оружие левой, ударил вниз, во что-то мягкое. Сбычест, ревя дуром, душил еще одного, а волков становилось все больше.
   - В круг, - заорал Андрей и прыгнул к костру. Разорвут, мелькала мысль в сознании.
   - Разорву, - медведем рявкнул Сбычест.
   - Встану я помолясь, - начал Андрей, еще не веря в силу слов. - Встану перекрестясь. Умоюсь святой водою, утрусь духоверной травою, пойду на восточную сторону. На восточной стороне стоит соборная церковь, войду в нее, помолюсь, ангелу доложусь. Ангел скажет Саваохву, а тот - господу нашему, Иисусу, что пропадает в лесу от смерти лютой три недостойных раба его. Пошли нам силу, господи!
   На какое-то мгновенье даже волки прекратили свой безумный хоровод. Что-то происходило, но одновременно не происходило ничего! Ничего, что можно потрогать, ощутить, чем можно защититься от голодных пастей...
   Ближайший к Андрею волк подобрался, сжался в комок и прыгнул. Колдун поймал его в полете, одной рукой, как дикую кошку. Хрустнули кости, и тело, в котором, наверно, было три пуда ярости и злости, отлетело на добрых десять шагов. Отлетело, чтобы не подняться больше никогда. Сбычест и Волот переглянулись, и, не сговариваясь, бросились вперед. Голыми руками они рвали серых тварей на части, ломали им хребты, но волки поначалу и не думали отступать. Лишь потом, когда в драку вступил Андрей, они поняли, что силы неравны. Торжествующий вой сменился визгом и дикими криками. Волот, весь в крови, с повисшим на плечах хищником размахнулся рукой, сжимая в ней хвост другого волка. Серая тварь с хрустом впечаталась в ствол сосны, а мужик стащил противника со спины и сломал, закрутил в узел жилистое тело... Сбычест, поймав другого за морду, просто раздавил череп зверя пальцами. Семенов орудовал мечом как палицей, помогая себе левой рукой. Последний из зверей, крупный, с седым загривком, молча бросился обратно, в лес. Андрей побежал было за ним, но скоро вернулся. Несподручно двуногому бегать за четвероногим по снегу.
   Небо над лесом начало светлеть. Костер почти затух, заваленный снегом и забрызганный кровью. Серые тела волков распластались разорванными кляксами. Волот лежал на одном из хищников, уткнувшись лицом в снег. Колдун перевернул его. Мужик был мертв, все еще теплая кровь струилась из глубоких ран. Сзади сипел Сбычест.
   - Вот и все, - произнес он невнятно. Колдун обернулся, подошел к бородачу. Шея Сбычеста представляла собой одну сплошную рану.
   - Нет. Ты не умрешь, - сказал твердо Андрей, как говорил когда-то давно, в амбаре. Уложив мужика к себе на колени, колдун стал рвать исподнюю рубаху на бинты.
   - Зря все. Слышу. Зов слышу, - сипел Сбычест. - Полянку жалко. Голубоглазая радость моя...
   - Карие у нее глаза, - автоматически произнес Андрей.
   - Дурень ты, Андрей. Умный, а дурной. Она же фетча. Ее каждый как желает, так и любит. Любил и я. Ох, как любил. Поэтому и не трогал, - булькал разорванным горлом мужик.
   - Молчи. Терпи, - приказал Андрей.
   - Все уж, оттерпелся. А он тронул, - Семенов решил было, что Сбычест начал бредить. - Тронул... Убей его. Слово мне дай. Дай слово, колдун...
   - Даю, даю, - торопливо говорил Андрей.
   - Хорошо, - совсем внятно произнес Сбычест и, дернувшись, стал сползать с коленей Андрея.
   Некоторое время колдун продолжал бинтовать раны, но потом понял, что все напрасно. В изнеможении Андрей откинулся назад, на спину. Голубое небо спокойно падало на него.
  
   Пролежав так минут пятнадцать, колдун поднялся. Какое-то время он растерянно озирался, соображая, что делать дальше. Потом решительно направился в лес. Несколько сухих стволин он свалил руками. Вытащил их и положил рядом с костром. Потом сходил еще и еще, пока не образовалась солидная куча. Долго смотрел на мертвых людей, потом принялся раздевать их. У Волота Андрей взял рубаху, шапку и пояс. У мертвого Сбычеста одолжил штаны и сапоги - про запас. Не сильно они пригодятся им теперь, а я бы не хотел замерзнуть после стольких приключений, думал Семенов. На душе скребли кошки - обычно покойника обряжают и дают хоть что-то в дорогу. Но мороз здорово прихватывал за щеки, сжимал в колючих тисках пальцы, обжигал уши и подбородок. Колдун здорово оброс, находясь в плену. Длинные волосы и густая борода совсем неплохо защищали его от ветра. К тому же Андрей так привык к холоду, что порой его и не чувствовал.
   Костерок поначалу не хотел разгораться. Но потом принялся, загудел под длинными сухостоинами. Пахнул первый дым - жирный, тягучий. Колдун сидел на еловых лапах и не старался отодвинуться от огня. В какое-то мгновение пришел голод. Сосущая резь подпихнула живот (Андрей не ел уже два дня) а потом пришло понимание, что вокруг стоит запах жареного мяса. На глаза попался разорванный напополам волк. Какое-то мгновенье человек колебался. Но потом, была - не была, отрубил хищнику заднюю лапу, сдернул, где мог, густую шкуру и нацепил на длинный прут. Зажарил Андрей это в том же погребальном костре. Давненько он не ел мяса. Пусть даже и такого, жилистого, страннотерпкого, пахнущего горелыми волосами.
   Костер медленно проваливался под снег, будто сам роя могилу. Андрею пришлось еще раз сходить за сухостоем - тела, оплошно положенные им чуть ли не друг на друга, горели плохо. Когда, наконец, остались лишь раскаленные угли, Семенов покинул маленькую лесную полянку и начал пробираться на юг.
  
   Погоня
  
  В это же самое время покосившиеся, но уцелевшие ворота Новгородской обители распахнулись. За ними стояло не менее двух десятков фигур в черных одеждах. Монахи провожали епископа Иокима. Еще с прошлого вечера архипастырь объявил о своем решении.
  -Я должен идти, - заявил Корсунянин и отказался от помощи, настрого приказав не следовать за ним.
  Братия проводила его до ворот, которые тотчас же захлопнулись за вышедшим. Черная фигурка епископа еще не скрыться в лесу, как монахи принялись за восстановление порушенного. Князь Судислав, пока еще в мирской одежде, помогал наравне со всеми.
  Оказавшись в лесу, Иоким посмотрел назад, чтобы убедится, что за ним никто не следует. Священник тяжело вздохнул и вновь пошел вперед. С каждым шагом он не только не увязал и не проваливался, а, наоборот, словно приподнимался над сугробами. Дыхание епископа участилось, теперь он дышал ровно и глубоко, оставляя на каждый шаг позади себя облако пара. Иоким уже скользил над землей, двигаясь со скоростью, непостижимой для человека, который идет по нетронутому покрывалу снега, даже на лыжах. Неслышной черной тенью он мелькал среди стволов. Совсем скоро он оказался у тлеющего костра. Следов было множество и по ним Иоким быстро восстановил картину произошедшего. Его не очень удивило количество волков, убитых тремя беглецами. Четырьмя, поправился было он, но сразу понял, что на этот раз девушка в битве не участвовала. Неужели ведун смог преодолеть епитимью? - думал епископ. Нет, не похоже. Все звери были разорваны голыми руками и только некоторые - порублены. Следов магии вообще не было. Но не это встревожило церковника. Огромные волчьи следы, сравнимые по размеру со следами небольшого медведя, уходили точно на север. И волк унес девушку - это Иоким тоже прочел на снегу, среди трупов зверей и разбросанного лапника. Священник еще какое-то время походил по месту битвы, и потом решительно пошагал по волчьим следам.
  Путь, который ему предстояло преодолеть, был долог и нелегок. Передвигаясь даже с такой скоростью, Иоким чувствовал, что не успевает. Епископ за день преодолевал сотню верст. Волк за то же время делал не меньше двух сотен. Иногда зверь передвигался такими скачками, что между следами было не меньше пятнадцати - двадцати саженей. Найти отпечатки при таком раскладе было не так просто. Однажды епископ нашел след, начинающийся перед ельником, а второй оказался на целых тридцать саженей от первого. Волк в один прыжок смог перемахнуть препятствие высотой в два человеческих роста. И это с грузом на спине! Но зверь, по всей видимости, не предполагал, что за ним может быть погоня, и поэтому не путал след и не сбивался с направления, а шел ровно на северо-запад. Уже на третий день церковник шел по землям карелов. А на четвертый его уже приветствовали финский охотник:
  -Пыйвя, - произнес укутанный в шкуры лыжник с луком в руках. - Здравствуй.
  -Хювяя пяйвя, - само собой вырвалось из груди священника. - И тебе здравствовать.
  Иоким не сбавил хода, не остановился, даже не посмотрел назад, чтобы увидеть внезапно отвисшую челюсть финна. Для того священник показался чуть ли не божеством - в черных, развивающихся от скорости одеждах, скользящий по снегу без лыж. Сумасшедшая безмолвная гонка продолжалась.
  В одном Иоким был не прав - волк знал, кто и зачем идет по его следам.
  
  * * *
   Прошло четыре дня, и настал вечер пятого...
   Дунгаль не заметил, как задремал. Казалось, он мгновенье назад ещё перебирал в голове варианты скорой встречи с 'дочерью Весны', как его разбудил приближающийся шум. Рука дружинника потянулась к секире, но пальцы предательски дрогнули, и вместо искусного движения получилась лишь неуклюжая пародия на него. Тем не менее, пусть и неудобно, Дунгаль ухватил оружие и резво вскочил на ноги.
   Торвульф возник, будто из ничего. Движения его были замедленны и осторожны, но, только приглядевшись, Дунгаль заметил, что тот несет на своей спине какой-то груз.
   'Чего встал, дурак!' - рявкнул в голове дружинника волчий голос. - 'Сними её с меня!'
   И тут Дунгаль понял, что за груз лежал на спине волка - девушка!
   Отбросив секиру, он, кляня свои грубые руки, как можно бережней поднял бесчувственное тело. Луна осветила лицо девушки, и Дунгаль задохнулся от восхищения. Тяжелые золотистые пряди, падая на её чело, жили собственный светом, даже ночь не могла загасить их сияния, казалось, что сами звезды питают золотой огонь волос, обрамлявших круглое и до безумия прекрасное лицо с маленьким по озорному вздернутым носиком, стрелами тонких бровей, едва заметной россыпью веснушек на припухлых щечках и мягкими нежными губами, зовущими к поцелуям, с которых срывалось чувственное, чуть прерывистое дыхание... Волк зарычал, и прекрасное видение пропало. На руках Дунгаля лежала милая, но все-таки обыкновенная девушка, и он уже не мог поверить, что какой-то миг назад отдал бы весь мир лишь за секунду её любви.
   'Дурак!' - рявкнул Торвульф. - 'Она умирает! Следуй за мной!'
   Дунгаль подхватил девушку и поспешил за показавшим хвост волком. Происходящее медленно доходило до дружинника, и пока он подчинялся Торвульфу без слов. Но когда через пару сотен шагов мигнули звезды, и неожиданно перед носом скандинава вырос ствол сосны, вспышка озарения пробила свинцовую оторопь его мыслей, и Дунгаль в изумлении остановился. Он снова посмотрел на лицо девушки и благоговейно прошептал: 'Дочь Весны!'
   'Да, дочь Весны!' - в который раз за эту короткую ночь рявкнул на дружинника Торвульф. - 'И если мы не поторопимся, она будет мертвой дочерью Весны'. - Но, бросив ещё один взгляд на девушку, волк видно понял, что, как не торопись, им уже не успеть, и тогда он поднял к небу голову и... запел.
   Это была песня без слов, песня, которая рождается в сердце лишь однажды и по ноте выпивает душу певца, превращая тьму в свет, смерть в жизнь, а лед в пламя. В этой песне слились боль и сладость надежды, слепота и ярость веры, обреченность и чудо любви. И голос, звучащий в камнях и деревьях, воде и ветре, душе и сердце поймал за слух само время, и оно остановилось, внимая одинокому таинству.
  
   * * *
   Менее всего Маэльфа могла подумать, что ей придётся проснуться под песню Зова. Она уже свыклась с глухим одиночеством, преследовавшим её с тех пор, как она с двумя арами-подмастерьями перешла через горы, ведя их на родные земли своего племени. Даже легендарные Хранители не откликались на её призывы, словно окончательно слились со своими источниками и уснули навеки. И вдруг - волшебная песня. Услышать её для Маэльфы было все равно, что заново обрести слух. Несмотря на то, что в голосе Зова звучали печаль и отчаяние, лешачка с радостью откликнулась на него, и, буквально взлетев над землей, бросилась в ночной лес.
   Горцы тоже проснулись, но в отличие от их спутницы, им не было дано слышать песни, однако чувство необычности происходящего было настолько сильным, что вмиг стряхнуло с них сон. Зувор бросил на старшего товарища встревоженный взгляд, и Ривлан знаком приказал ему подняться.
   Глаза ара привычные к тьме поймали исчезающий между деревьев силуэт Маэльфы. Даже мгновения не понадобилось горцам, чтобы оказаться на ногах. Глухо брякнули пластины доспехов да скрипнул от резкого движения снег, и вот уже два закованных в броню ара стоят, опираясь на рукояти кирок.
   - Я чую опасность, - выдохнул Ривлан.
   - Не для нас, - откликнулся Зувор.
   - Так чего мы ждем?
   Ривлан подхватил кирку под самым клинком, и тронулся вслед убежавшей Маэльфе. Зувор, повторив движение товарища, поспешил за ним.
   Однако там, где снег едва прогибался под легконогой девой, двум горцам приходилось пробиваться, буквально тараня сугробы. Ничего удивительного, что альва оторвалась от них достаточно далеко. Ары не были следопытами, ведь большую часть жизни они провели под землей, но та же жизнь выработала в каждом из них безотказное чувство направления, поэтому горцы, даже потеряв маэльфин след, не утратили уверенности движений. Где дочь леса брала скоростью, ары, как обычно, возьмут упорством.
   Маэльфа, словно на крыльях, неслась через ночной лес, и её бег был подобен полету ветра, такой же быстрый и едва уловимый. А лес, казалось, сам открывал ей дорогу - кусты прятали ветви, лапы елей нежно подталкивали её в спину, а снежные взгорки отползали в сторону с приближением маэльфиных шажков. И, тем не менее она бежала все быстрее и быстрее - песня Зова, теряя, как осеннее дерево листья, последние ноты, истончалась, и сердце Маэльфы поддалось страху, боязни не успеть. Вдруг деревья расступились, и она остановилась пораженная открывшейся картиной.
   Слева на неё исподлобья взирал большой белый волк, у его лап лежала, чуть дыша, какая-то девушка, а прямо перед альвой стоял человек, подслеповато щурясь в сторону Маэльфы. Он неуклюже, но все-таки решительно сжимал в правой руке рукоять секиры.
   Все эти взаимные взгляды не заняли и доли секунды, как, тихонько вскрикнув, Маэльфа подбежала к девушке. Нити жизни той сдержанно пульсировали в переплетении потоков теплой крови, подбираясь к сердцу непроглядной тьмой. Тени смерти вызвали у лешачки почти инстинктивное желание воспрепятствовать, и, упав на колени перед умирающей, Маэльфа простерла руки над её телом.
   Дунгаль, сам не осознавая своего движения, замахнулся секирой на выбежавшую из леса тварь, которая едва не свалила его, а теперь кинулась, готовая загрызть 'дочь Весны'.
   'Остановись!' - взвыл Торвульф, и человек, растерявшись, так и застыл с занесенной для удара секирой. - 'Это - альв!' - ответил волк на полный немого изумления вопрос дружинника.
   Дунгаль напряг слабые в ночи глаза, и 'тварь' в новом взгляде обрела схожие с человеческими очертания, а изящный в лунном свете силуэт подсказал дружиннику, что перед ним девушка едва ли старше 'дочери'.
   А Маэльфа, закрывшись от их перешептываний, сосредоточила свой разум на умирающей. Хотя теперь, более глубоко проникнув мыслями в неровные потоки тела, она поняла, что лежащая перед ней девушка не столько умирала, сколь угасала. С нанесенными телу ранами организм мог справиться самостоятельно - обработанные, они уже не представляли опасности, - а внутренних повреждений альва не обнаружила. Но тот, кто ранил эту девушку, в тело и не метил. Душу умирающей пересекали багрово-черные рубцы, словно кто-то исхлестал её плетью, и в результате дух девушки покидал тело при каждом ударе сердца. Только почти бездонное вместилище его - душа - спасло девушку от преждевременной смерти, но уже сейчас она была близка к истощению.
   И в это время из-за деревьев совсем близко послышался треск ломаемых ветвей и громкое пыхтение, словно через лес ломилась пара медведей-шатунов. Торвульф и Дунгаль обернулись в сторону шума, готовясь встретить опасность лицом к лицу. Человек перехватил секиру поудобней, а волк припал к земле, готовясь к прыжку. И лишь Маэльфа, по-прежнему занятая умирающей, совершенно спокойно отреагировала на происходящее:
  -Помогите нам, - приказала она своим спутникам-арам.
  
   ***
  
  На пятый день Корсунянин, миновав странную котловину, не заросшую лесом в этом еловом море, оказался у на заснеженной поляне. Более странной компании епископу до сих пор не доводилось видеть. Викинг с секирой, громадный волк, огромные, закованные с ног до головы в доспехи существа-ары, в существование которых Иоким до сих пор не верил. И альва, склонившаяся над лежащей на снегу девушкой.
  - Мир вам, - произнес смиренно епископ. Он взглянул на аров и в какое-то мгновенье ему показалось, что это не живые существа, а вырезанные из меди, золота и железа статуи. Но одна из статуй пошевелилась, делая шаг, преграждая церковнику дорогу.
  -Раба божья ждет моей помощи, - тихо проговорил епископ. В ответ в руках второго железного воина пошевелился топор, и, на мгновенье зависнув в воздухе, обрушился на фигуру в сутане. Но сталь встретила лишь воздух. Церковник качнулся в сторону, в единое мгновение оказался на безопасном расстоянии. Закованные в латы фигуры переглянулись и двинулись вперед, мягко скрипя, окружая Иокима.
  -Я не хочу зла, - гораздо громче сказал епископ.
  Железные воины не отвечали. Они вообще будто не понимали и не слышали его. Несмотря на огромное количество металла, навешанного на них, двигались они очень быстро и ловко.
  -Хорошо, - пробормотал Иоким. - И да воздастся вам всемеро.
  Волк единым движением схватил альву за шиворот и скакнул к ближайшим елям. Он обернулся напоследок. Зверь знал, чем закончится схватка - ведь он мог видеть не только реальность. Если человек в сутане казался по сравнению с подгорными воителями карликом, то в том, другом мире, они едва проявлялись рядом с громадной, почти всемогущей тенью церковника.
  Иоким ударил странного рыцаря в грудь, раскрытой ладонью. Подгорного жителя отбросило на добрых десять саженей. Викинг занес секиру - и отлетел еще дальше. Ломая толстенные стволы, путаясь в еловых лапах и снеге, Ривлан с ревом вскочил и вновь ринулся в бой. Епископ Иоким никогда в жизни не видел паровоза. Но и он смешался, видя, как на него мчится колоссальная железная махина, объятая облаком пара и снега, изрыгая из нутра железный рев. Раздался тонкий свист, епископ ловко уклонился, пропуская полосу стали над головой и длинный меч Зувора с размаху ударил в грудь Ривлану. Клинок, который с легкостью входил в сплошной камень, рассек Ривлана надвое. Зувор застыл в изумлении, еще плохо понимая, что произошло. А за его спиной поднимала голову ужасная тварь, сотканная священником из смерти и костей жертв, которых перед жилищем волка было больше, чем достаточно.
  В свое время Иоким не обманул Андрея. Священник в самом деле повелевал смертью. Он мог принести ее, а мог и отобрать. Корсунянин обладал неслыханными силами, но хранил их в себе, никогда и нигде не позволяя освободится им в полной мере. Многие, очень многие маги, волшебники и колдуны, сведущие в огненной, водной, воздушной и даже астральной магии имели неосторожность бросить вызов невзрачному епископу. Но каждый из них на горьком опыте убеждался, что ничто не вечно и ничто не может противиться смерти, этому ненасытному монстру, желающему поглотить самого себя и застыть в вечной неподвижности.
  Тварь, которую многие назвали бы костяным драконом, по мановению руки Иокима высоко подбросила так и не пришедшего в себя Зувора. Когда воин с размаху упал на землю, костяная лапа легла на него, утолщаясь и давя невыносимой тяжестью. Доспех мог выдержать и не такое, если бы давление было равномерным. В какое-то мгновенье позвоночник Зувора не выдержал, хрустнул сразу в нескольких местах и в последние мгновения жизни подгорный витязь увидел холодные глаза победителя, без тени издевки, спокойные в своей силе. Белый, похожий на колючий снег порошок, что остался от костяного чудовища, похоронил воина под собой.
  
  Иоким долго молился, провожая в долгий путь души тех, кто только что противостоял ему. Он прощал им грехи и просил за них перед создателем.
  -Они не знали, что творят, - говорили губы.
  "Они не знали, против кого вышли", - мелькало в сознании.
  В какое-то мгновение он подумал, что молитва над умершим - не что другое, как песня жизни, благодарность за то, что ты еще жив. И песни полудиких воинов, превозносящих доблесть и силу своих врагов до небес, есть то же самое. Странно чувствовать себя одновременно богом и червем, подумал священник. Медленно он поднялся с колен. Его ждала судьба. Невозмутимый до сего дня священник вдруг почувствовал что у него трясутся руки. Он сделал шаг, другой, по направлению к бесформенному свертку на снегу. Иокима бросило в жар, тисками сжало сердце. Не может быть, шептал он.
  -Не может быть, - повторял он, поднимая на руки легкое тельце. - Не может быть.
  Священник упивался своим счастьем, он не верил в то, что это происходит. Он знал свою судьбу. Ты смерть, обрученная с жизнью. Тебе предназначена великая доля, - говорили давно губы наставника. Он видел её во снах, каждую ночь. Наверно, это стало болезнью, но сегодня епископ твердо знал, что уже не болен.
  -Я умираю, - вдруг тихо и внятно произнесла девушка.
  -Нет, милая. Ты жива. Я не допущу, чтобы с тобой что-то случилось, - отвечал Иоким дрожащим голосом.
  -Я не могла умереть. Но сегодня жизнь оставила меня, а смерть пришла, - спокойно проговорил девичий голосок.
  -Все будет хорошо. Я смогу, - снова принялся успокаивать епископ, но тут же понял, что не может ничего сделать. Ведь он повелевает смертью, а не жизнью.
  -Как тебя зовут? - спросил священник хрипло.
  -Полянка, - очень тихо ответила та.
  -Анка? - расслышал Корсунянин только вторую половину имени. - Слушай меня, раба божья Анна. Сегодня ты не умрешь. Я хочу сделать кое-что для тебя. Я хочу поделиться с тобой тем, чего у меня меньше всего. Я есьм смерть, но, может и у повелителя смерти найдется частичка жизни... Во имя отца и сына, и святаго духа...
  Иоким поднялся. Девушке уже ничего не угрожало - епископ хорошо знал что такое - смерть. Он вздохнул, посмотрел на лежащего без сознания викинга, и, единым движением взяв девушку на руки, двинулся в обратный путь.
  
   * * *
   Дунгаль очнулся, когда что-то мокрое коснулось его щеки. Он с трудом поднял болящие до рези глаза и меж плавающих темных пятен ему показалась волчья морда.
   'Вставай!' - Торвульф ещё раз ткнулся носом в лицо дружинника.
   Дунгаль попытался собрать разметанную волю в кулак, и голова загудела, словно набатный колокол. Треск, хряск и искры - разум, словно рушащийся дом, грозил осесть в пыль и в то же время никак не мог этого сделать, лишь продлевая агонию доли секунд, ставших для человека веками адской пытки.
   'Вставай!' - просящие нотки в голосе серебряными иглами вонзились в разбитый разум дружинника, неся против всякого ожидания родниковую прохладу на пылающую опухоль боли.
   'Вставай!' - эхом, набирающим силу, заметалось слово. - 'Вставай!.. Вставай!.. Вставай!..'
   Дунгаль рывком сел, обрывая, судя по ощущениям, примерзшие к снегу волосы. Голова закружилась, живот свело в спазме, но человек волевым усилием подавил протестующие приступы тела и, перевернувшись, по животному стал на четвереньки. Дружинник затряс головой, словно пытаясь согнать с глаз туманную пелену, но в результате не рассчитал и по инерции опять упал в снег.
   'Вставай!' - прикрикнул на человека волк. - 'Заигрался'.
   Маэльфа с воспаленными от слез глазами сидела подле тела Ривлана.
   Шатающийся, словно хмельной, Дунгаль подошел к девушке-альву и, несмотря на то, что все тело ныло от долгого лежания в снегу, а мышцы начало прижигать колючим огнем, он присел рядом. Где-то в глубине души ему тоже хотелось заплакать, совсем как обиженному ребенку - его путешествие оказалось напрасным, и едва обретенная 'дочь Весны' досталась более могучему сопернику - смерти, он не выполнил своей клятвы, и тем самым подвел князя и собственный род. Но Дунгаль был воином, а, значит, отдавал свое уважение не только Вотану и Тору, но и року, против которого бессильны и сами боги, и поэтому дружинник не стал ронять напрасных слез - надо было возвращаться домой и, если уж не случилось ему послужить роду на чужбине, то, может быть, там его секира пригодится больше.
   Прошло несколько минут, как вдруг Дунгаль почувствовал жжение в груди. Он рефлекторно потер ладонью болящее место, и рука наткнулась на что-то твердое. Дружинник за цепочку вытянул из-под рубахи амулет, и тот засиял расплавленным серебром, скрадывая линии чеканки почти зеркальной гладью. Дунгаль с удивлением воззрился на это сверкающее чудо, девушка тоже повернула свое заплаканное лицо. Повинуясь какому-то наитию, человек протянул сияющий амулет альву и та, словно завороженная, взяла его в ладонь.
   Волк с высокомерным презрением посмотрел на дружинника.
   'Человече, не кажись глупее, чем ты есть! Что говорит тебе амулет? Вот она - дочь Весны - перед тобой, а ты стоишь, как чурбан неотесанный, и сомневаешься! Или тебе нужно мое слово? Да, она тоже, - волк издевкой выделил это слово, - дочь Весны! Понял?! Понял?!'
   Торвульф осклабился, и Дунгалю показалось, что еще немного и волк начнет кататься по снегу от удовольствия, как малый щен.
   Маэльфа испуганно смотрела на этих двоих, что за одну ночь изменили линию её судьбы. Странная пара, непонятная и сумасшедшая. Человек и волк. Волк и человек. Меж ними явно лежала тайна и какая-то магия. Маэльфа только краем чувств охватывала токи волшебства протянувшиеся от одного к другому и... к ней!
   Человек вернулся. Маэльфа подскочила при его приближении, но даже стоя она была лишь по грудь этому светловолосому гиганту.
   - Такое дело, маленькая... - начал тот неуверенно.
   'Маленькая, - бесцеремонно прервав мысль, передразнил Дунгаля Торвульф. - Она же альв!'
   Дунгаль покраснел, но не сбился и, глядя девушке глаза в глаза, продолжил: - ... ты нужна нам.
   Дрожь побежала по спине Маэльфы, и Дунгаль заметил, как чуть по-кошачьи сузились зрачки девушки, черные в грозовой синеве.
   - Зачем? И кто вы? - несколько боязливых ноток промелькнули в музыке её голоса, и дружинник вынужден был тряхнуть головой, поскольку эти нотки вновь пробудили набат в его бедной голове.
   'Нет времени', - вмешался волк, но естественно, что только Дунгаль услышал его.
   'Почему?'
   'Колдун не ушел, он бродит рядом. Я навел на него морок, но и мои силы не беспредельны, скоро он избавится от наваждения и опять нападёт на нас'.
   Торвульф лгал, но поскольку человек не знал, как могут врать волки, он доверился тому, кто вел его.
   - Надо уходить, - сказал он девушке-альву. - Колдун близко. - И поспешно добавил: - Верь мне.
   Маэльфа поглядела на окаменевшее тело Ривлана, в десяти шагах заснеженной глыбой лежало то, что еще вчера было Зувором. Слезы снова запросились на её глаза, но частица горской крови пробудила в ней редкое для альвов мужество, и она кивнула человеку.
   - Я пойду с вами, но только, пока колдун не потеряет наш след, - сказала она и с вызовом посмотрела в глаза гиганту, снизу вверх и, тем не менее, надеясь, что с достоинством. Тот сдержанно кивнул.
   - Нас поведет волк, - предупредил он девушку. - Следуй за ним, не отставай.
   Альвийка оставила его предупреждение без ответа.
   Прежде чем покинуть поляну, ставшую свидетелем смерти, Дунгаль быстро обыскал погибших. Закованные в металл люди? альвы? лежали там, где настигла их смерть. Темная, похожая на деготь, кровь залила снег. У первого, с пробитой грудью, дружинник нашел на поясе небольшой мешок со скудным припасом - по какой прихоти мертвый пошел на драку обремененный им - для человека это было загадкой. Дунгаль потрогал рукой доспех мертвеца. Тот был теплым и слишком большим для человека.
  'Посмотри лучше на другого', - прорычал волк. Но Дунгаль уже заметил меч мертвеца. Оружие находилось в хитроумно сделанных ножнах, и крепился на поножах с помощью чудного затвора. Меч был тяжеловат и с плохим балансом, словно рассчитанным на более длинный клинок, но выбирать-то было не из чего - боевые кирки оказались слишком велики, да и меч в сравнение с теми был как-то более привычен для дружинника Кольбейна.
   Дунгаль подошел ко второму мертвецу. Дружинник никогда прежде не видел ран подобных этой. Мертвый воин был буквально раздавлен лапой какого-то огромного существа. Золотая кольчуга, принявшая на себя чудовищный удар, лишь деформировалась, расплющив плоть бойца, тем самым, сделав его смерть воистину ужасной. Быстро пробежав пальцами по запорам, Дунгаль разочарованно вздохнул - хитрые замки были не для него. Торвульф, фыркнув, приказал:
  'Отруби ему руки и голову, и забери то, что принадлежит тебе по праву'.
  Дунгаль поднял секиру, широко размахнулся - и лезвие его оружия, жалобно звякнув, сломалось. Позади раздался крик. Дружинник обернулся и увидел расширенные от ужаса глаза альвы. Она что-то быстро говорила.
  -Понял, - пробурчал Дунгаль. Он вытащил из-за пояса меч. Отливающая золотом сталь легко прошла сквозь вязь чешуйчатых колец и на снегу осталась лежать кисть руки, все также закованная в металл.
  Маэльфа вскрикнула еще громче и потеряла сознание.
  'Делай свое дело, брат, - рыкнул волк. - Альвы всегда боялись крови'.
  Вскоре Дунгаль уже надевал странную и просторную кольчугу прямо на одежду. И как только металл заструился по бедрам, дружинник почувствовал, что доспех начинает сжиматься. Он в ужасе попытался содрать его с тела, но услышал насмешливое рычание волка. Это позволило Дунгалю успокоиться. Он закрыл глаза, а когда посмотрел на себя, то очень удивился. Волшебная кольчуга плотно легла на его плечи, немного сдавила грудь, поднялась, словно живая, по шее чуть ли не до ушей, прикрыла живот и бедра, образовав на теле удобный панцирь. Дружинник даже цокнул языком в изумлении.
  'Руки не прикрыты. Зря ты их отрубил, - рычал волк, оглядывая человека. - И ноги тоже голые. На голове ничего нет, но это неважно. Не такой уж ценный предмет - твоя голова', - ухмылялся Торвульф.
  Время поджимало, и человек не стал более задерживаться подле мертвых. С трудом ему удалось поднять на ноги Маэльфу. Волк уже начал нетерпеливо порыкивать на них, презрев даже мысленную речь - зверь был на грани терпения.
   Разорвав чехол секиры, Дунгаль обмотал полученными кусками подобранный клинок. Положив оружие в мешок, он закинул тот себе за спину и сказал Торвульфу: 'Я готов'. Волк дернул хвостом и, развернувшись к человеку задом, легкой трусцой побежал к деревьям.
   - Пошли, - буркнул человек альвийке и подставил плечо. Та, даже не взглянув в его сторону, последовала за среброшкурым проводником, предоставив Дунгалю замыкать их отход.
  
   Весь день трое беглецов петляли по лесу. И снова Дунгаль, а за ним и девушка следовали за волшебным волком, полностью доверившись его чутью. Поначалу дружинник думал, что девушка доставит им хлопот - в его сознании никак не укладывалось, что столь хрупкое создание способно пробираться по рыхлому и глубокому снегу с тем же успехом, что и здоровый мужчина. Но та, словно напоминая, что она, как бы ни была похожа на человека, все-таки альв, с удивительным и грациозным проворством бежала за Торвульфом, опережая Дунгаля, который в такой компании сам стал чувствовать себя неуклюжим и медлительным.
   Постепенно бег стал утомлять дружинника - сказывались полуночный бой и поспешное бегство. Даже обретенная в последнее время двужильность была не беспредельной, и к вечеру Дунгаль стал замечать, что все чаще ноги норовят оступиться, а дыханию не достает глубины. Двое его спутников не проявляли ни малейших признаков усталости, и, крепясь, человек продолжал следовать за ними.
   Но едва сумерки сгустились до сизого бессветья, волк остановился. От неожиданности Дунгаль повалился в снег, тяжело дыша. Торвульф обернулся - бесстрастный взгляд скользнул за спину человека - и повел носом, чуя воздух.
   'Погоня далеко, - сообщил он человеку. - Но расслабляться не стоит. Как луна взойдет на полночь, продолжим'.
   Дунгаль, преневозмогая боль уставших мышц, снял со спины мешок с немногими припасами. Первым делом он вынул из него замотанный в кожу клинок и отложил его в сторону.
   Среди непонятных пучков травы и каких-то корешков нашлось две узкие полоски сушеного мяса. Дунгаль взял ту, что поменьше и с помощью меча, разрезал её на половинки. Одну из них он протянул девушке, но та отрицательно покачала головой, и взяла из припасов только корешок, по виду напоминавший козью ногу. Дружинник пожал плечами и рванул зубами жесткое мясо.
   Пока они ели, волк по обыкновению скрылся в лесу, оставив человека и альва наедине.
   Молча пережевывая пищу, Дунгаль украдкой посматривал на девушку, тем более что та никак не реагировала на его взгляды, даже если интерес человека и был ей заметен.
   Что можно разглядеть в темноте, когда глаза уже подергиваются поволокой усталости? Казалось бы, не так много. Только последствия общения с волшебным волком не прошли для человека даром, он пускай и невольно, но приобрел способность видеть не только глазами, а сердцем, хотя сам Торвульф сказал бы так: 'у щенка наконец-то появился нюх'.
   Для неискушенного взгляда альвийка ничем не отличалась от обычной человеческой девушки. Маленькая, гибкая, как тростинка, но в то же время чувствовалась в ней скрытая животная сила, приправленная налётом таинственности и волшебства, бывшего в чем-то сродни с волшебством Торвульфа. Среди знакомых Дунгалю женщин ни одна даже отдаленно не походила на неё. Разве что молодая ромейка, выигранная ярлом Кольбейном на спор у Гимла, ярла Фюна. Но даже та была широка в кости в сравнение с альвой, что уж говорить о волшебстве.
   Предаваясь подобным мыслям Дунгаль, не заметил, что последняя занимает его воображение все больше. Диковинное существо, которым альва казалась ему в самом начале знакомства, теперь она превратилась в привлекательную девушку, что было неудивительно в отношении человека на полгода забывшего о женской плоти. Но то, что зрело в глубине сердца, еще не овладело буйной головой молодого дружинника, и мысли Дунгаля уже перескочили на размышления о пути в родной Бьергаланд. Только опять ничего толкового не пришло в его голову. Поковырявшись в зубах, он оставил и эту думу.
   Маэльфа тактично подождала, пока человек насытится, и безо всякого предисловия спросила: 'Так что все это значит?'
   Дунгаль, как мог - какой рассказчик из человека несколько месяцев общавшегося только с собой и волком? - поведал ей о беде, пришедшей в Бьергаланд, о пророчестве безумной сивиллы, об обещании Тора, о неожиданно предложенной помощи волшебного волка и, наконец, своем путешествии вглубь диких славянских земель в поисках дочери Весны.
   А, пока он рассказывал, над деревьями поднялась луна, и её лучи, наконец-то преодолев полог ветвей, пролились млечным цветом на поляну, запятнав лица человека и альвы перепадами света и тени.
   Дойдя до ночной схватки, когда бились все против всех, Дунгаль замолчал. Неловко было напоминать при девушке, что сопровождавшие её друзья? братья? остались лежать на поле боя.
   - Так тот, та... - альвийка запнулась, не сумев подобрать подходящее слово, - она и была дочерью весны?
   Готовый сорваться с языка ответ, отменило появление волка. Обычно скрытно и тихо передвигающийся зверь, на этот раз с шумом выбежал из-за кустов, словно торопясь прервать разговор этих двоих.
   Дунгаль вскочил на ноги, а альва отступила в тень. Волк нарочито громко чихнул и мысленно обратился к товарищу:
   'Колдун близко. Он не прервал погони, и те часы, что мы отыграли днём, он уже наверстал'.
   Дунгаль подобрался. Он не знал что Торвульф обманывает его.
   'Опять бежать?' - спросил он волка, и не смог сдержать стона, предчувствуя новые муки.
   Торвульф склонил свою лобастую морду, словно задумался.
   'Я попробую запутать колдуна', - наконец изрек волк. - 'Он идет по моим следам, не по вашим. Если я уведу его восход, то у вас хватит времени дойти до моря. А там уже Тор приглядит за вами'.
   Дунгаль мысленно согласился с товарищем.
   'Когда уходишь?' - спросил он его.
   Волк отвернул морду.
   'Сейчас' - глухо прозвучал голос зверя. - 'Прощаться не буду', - бросил он, прежде чем сорваться с места аршинным прыжком, закончившимся по ту сторону занесенного снегом куста лещины. Ветки даже не качнулись, и ни одна снежинка не сорвалась с них на землю. Деревья и ночь моментально скрыли от глаз дальнейший бег зверя.
   Человек, оторопевший от такой неожиданности, быстро взял себя в руки. Волк принял решение, и будет следовать ему до конца - в этом Дунгаль мог быть уверен. Значит, ему остается выполнить свою часть работы - во второй раз пройти незнакомыми славянскими землями, но в этот раз уже полагаясь лишь на собственные силы. Альвийская девушка была для дружинника не более чем ценным грузом, и толку и помощи от неё он не ожидал. И все-таки на время возвращения - она его спутник, а не просто тюк с добром, и относиться к ней придется соответственно. Только вот какая загвоздка: соответственно чему?
   Непривычные мысли дружинника прервала подошедшая девушка.
   - Он вернется? - робко спросила она человека.
   Дунгаль опустил на неё взгляд, запустив пятерню в себе бороду, словно собирался почесаться, но, спохватившись, поспешно убрал руку.
   - Возможно, - ответил он девушке и отвел глаза.
   - Он, - пояснил Дунгаль, почему-то не став называть волка по имени, - собьет колдуна с нашего следа, даст нам время уйти...
   - Куда?
   Человек испытывающе посмотрел на альву.
   - Домой, в Бьёргаланд.
   - Мой дом не там.
   Дружинник решительно расправил плечи. Стоя рядом с девушкой, он возвышался над ней на целую голову, а та смотрелась перед ним как молодая березка против зрелого дуба. И, тем не менее, Дунгаль не мог встретиться глазами с её требовательно-просящим взглядом, просто не хватало духа, и плечи человека вновь опустились.
   Нужно было что-то сказать. Но ах, если бы она подобно Торвульфу могла слышать его мысли! Правильные слова крутились в голове, но вот извлечь их на свет божий - тут язык изменил своему хозяину. Можно было бы сказать, что её дом далеко, что он, Дунгаль, конечно помог бы ей вернуться, но долг перед родом требует от него иного, что в Бьёргаланде она будет жить, как королева, стоит ей согласиться помочь Бьёрнсонам в борьбе с духом зимы. Можно было бы, но не сказалось. Вместо этого с языка Дунгаля сорвались скупые, словно мужские слезы, всего три слова: 'Ты. Нужна. Мне'.
   Она, чуть вздрогнув, вперила в его лицо недоверчивый взгляд - Дунгаль мог бы поклясться - фиалковых глаз, будто желая отыскать исток, только что упавших слов. И, как ни странно, волшебным, невероятным образом на сердце дружинника истончилась слепящая пелена, и он сам с не меньшим удивлением, чем альвийка познал истинность каждого их них - 'ты нужна мне' - было запечатлено на том.
   Альва в волнении вздохнула, и сама не зная почему, вдруг прониклась доверием к человеку. Еще вчера она едва бы не снесла рядом с собой присутствия этого худшего из зверей, обаятельного в своей неотразимой животной силе. Еще вчера она бежала бы от него прочь под защиту грозных аров, но предыдущая ночь отняла у неё защитников и незаметно, исподволь изменила само естество юной лешачки, предопределив тайный ход в её душе, куда не преминуло проникнуть самое иллюзорное из чувств - любовь. Обман, сладостный обман, которому так легко поддаться, и Маэльфа не устояла перед ним.
  
  
   Собирая силы.
  
   'Что ж, - подумал Андрей, уже через час выбираясь из леса на дорогу. - Денёк обещает быть хорошим'.
   Собственно дорогой та могла именоваться с натяжкой. Правильнее было бы сказать 'путь' или 'санный путь', поскольку по снегу тянулся двойной след полозьев; а если уж быть совсем честным, то даже не 'путь', а 'два направления'.
   'Если дорога есть, то куда-нибудь она да ведёт, - прикинул Семенов. - Осталось определиться в какую сторону мне ближе'.
  Подойдя к санному следу, Андрей внимательно всмотрелся в него. Не оставалось сомнений, что повозка проехала по этому месту недавно, скорее всего вчера. Об этом говорило сразу несколько примет. Во-первых, вчера шёл снег, значит, проезжай сани раньше, колеи бы просто занесло. Во-вторых, на образовавшемся за ночь насте не было ни капельки крови. Если бы сани проехали уже сегодня, то лошадь обязательно бы поранила ноги о корку снега, да и что уж говорить, ни один рачительный хозяин не вывел бы животину на такую дорогу. Далее, след был не особо глубок. Это говорило о том, что сани были налегке, а, значит, тот, кто в них ехал, недалеко собрался. Направление оказалось определить и того проще - по форме конского следа.
  'Надеюсь, он не просто покататься выехал', - подумал Андрей, решив отправиться вслед саням.
   Идти по дороге оказалось делом столь же нелёгким, как и идти по лесу. Андрей на каждом шагу проваливался в снег по колено и, пытаясь согреться, злобно ругался на сугробы, на холод и на собственную беспомощность. Накатанные асфальтовые пути давно остались в прошлой жизни, а в настоящем добраться куда-то зимой можно было либо по руслу замерзшей реки, либо на санях или в худшем случае на лошади.
   'Мне бы лыжи, хоть какие-нибудь', - мысленно сетовал Семенов.
   Но ни лыж, ни саней, ни даже лошади сейчас у него не было. Из плена Андрею удалось унести только одежду, что была на нём, да ещё заговоренную меч, чудесным образом оказавшуюся на столе у Иокима. Разум говорил ему, что выжить в одиночку в зимнем лесу не под силу никакому чародею. Вот почему Андрей так стремился, не смотря на трудности, к человеческому жилью, и вчерашний след саней был ему путеводной нитью, надеждой и обещанием огня в белой пустыне.
   Утренний морозец пробирал до самых костей, и драная волками одежда едва спасала от холодных, болезненных укусов. Наконец впереди показались черные в снежном мареве пятна спасительных деревенских изб, и Андрей, превозмогая усталость, прибавил шагу. Казавшиеся такими близкими, дома не спешили навстречу измотанному дорогой путнику, и лишь через час, под редкий собачий лай, Семенов вышел на деревенскую околицу.
   Скрипнула дверь, и минуту спустя из-за некогда добротного плетня показался одетый в черный меховой полушубок мужчина. Андрей остановился, давая селянину рассмотреть себя, и с трудом поднял замерзшие руки, чтобы тот убедился: путник не желает ему зла. Селянин тоже встал, и Андрей заметил, что мужик одной рукой опирается на деревянный кол, видимо ничего другого хозяину не подвернулось, когда тот вышел посмотреть на причину псиного бреха.
   - Ты кто будешь? - издалека и чересчур громко, явно предупреждая соседей, крикнул Андрею мужик.
   - Странник я! - откликнулся Семенов, и, не опуская рук, сделал несколько шагов вперёд. Но тут дыхание его сбилось, холодный воздух обжёг легкие, и молодой колдун, не сдержавшись, закашлялся.
   - Помогите люди добрые, обобрали меня разбойники! - просипел он неожиданно севшим голосом, и, уже сбившись на петушиный крик, закончил скороговоркой: - Два дня по лесу плутал, во рту крошки не держал!
   Внешний вид колдуна говорил в пользу его слов, да и ни одним словом Андрей не погрешил против правды. Монахов, пленивших и державших в яме колдуна, иначе, как разбойниками, не назвал бы разве что святой. К тому времени из проулка показалось ещё несколько сельчан, вооружённых чем попало. Андрей отметил, что на деревне должно быть неспокойно, раз одинокого путника вышли встречать с топорами и дубинами, и насторожился. Возможность схватки невольно заставила его сердце биться сильнее, кровь бросилась в голову.
   'Время, конечно, неспокойное, но ведь и я - не армия', - проскочила в его голове лихорадочная мысль.
   Мужики неторопливо, но с явной осторожностью, подошли к селянину в черном полушубке. Он перекинулся с ними несколькими невнятными для Андрея на таком расстоянии фразами, пару раз кивнув в сторону пришельца. И вдруг мужики повернулись к нему, словно по неслышному приказу выставили перед собой свое нехитрое оружие. Нехорошее предчувствие проснулось в Андрее.
   - Тать! - воскликнул тот мужик, что был в черном полушубке, и его слова гневно подхватили другие.
   Они нестройной толпой двинулись на Семенова, и тот медленно потянул меч. Онемевшие пальцы едва удерживали рукоять, и колдун понимал, что с первым же ударом оружие может выпасть из руки.
   А пятеро сельчан подходили все ближе, но что-то странное чувствовалось в скованности их движений, и Семенов понял: они его боялись! Воспользовавшись нерешительностью противников, колдун стал пятиться к опушке леса. Проклятые сугробы так и норовили сковать ноги, и больше всего Андрей сейчас боялся оступиться. Тогда ему точно придёт конец. Глупо было бы, бежать из плена, выжить в зимнем лесу, победив в тысяче и одной схватке смерть, и погибнуть от рук каких-то селян.
   Но удача вновь переменилась, и Семенову удалось достигнуть спасительного леса, так ни разу и не упав, что при его-то состоянии могло сойти за немалое чудо.
   Как только Андрей пересёк черту леса, преследователи остановились, словно ожидали, что вот-вот из-за деревьев на помощь 'разбойнику' поспешат его товарищи. Уж больно странным должно было казаться им поведение этого человека, словно он заманивал их в какую-то хитрую ловушку.
   Андрей продолжал отступать лицом к врагам, и едва они скрылись из виду за еловыми лапами, он, отставив уже всякую осторожность, пошел вглубь чащи, махая саблей, словно эстафетой и взметывая ногами снежную пыль. Преследователи, так и не решившись ступить в лес, с явным облегчением ругались и сыпали угрозами вслед беглецу.
   Ходьба по метровым сугробам быстро измотал Андрея, и он, задыхаясь, повалился в снег. С трудом перевернувшись на спину, он попытался отдышаться. Горло саднило от холодного воздуха, мышцы ныли, словно от непривычной и тяжелой работы, а нехотя тающий на лице снег жег щеки и лоб. Андрей уже со злостью поглядывал на чистое небо, что принесло с собой тридцатиградусный мороз.
   Еще несколько мгновений он отдыхал, а потом почувствовал опасность. Даже не почувствовал - услышал, а потом и увидел. Резким движением колдун перекатился. Над головой промелькнула серая молния. Семенов, привстав на одно колено, обернулся. Прямо ему в лицо злобно скалилась волчья морда. Желтые демонические глаза зверя, не моргая, смотрели в глаза колдуна, но не прошло и мгновения, как волк вновь кинулся на человека, метя порвать ему клыками горло. Андрей заметил седой загривок и понял, что зверюга уже давно преследует его - с того момента, как он покинул погребальный костер. Это был тот самый матерый зверь, что бежал с места схватки и которого Андрей хотел догнать. Но теперь волк, заметив изнеможение противника, напал сам.
   Андрей неловко выставил навстречу летящему зверю меч, но удар был настолько силен, что та, едва оцарапав бок противника, выпала из мгновенно онемевшей руки. Однако отчаянное движение всё же спасло Семенову жизнь. Вместо того чтобы вонзить зубы в горло, волк вцепился в руку человека. Адская боль пронзила Андрея, когда волчьи челюсти сомкнулись на его запястье. Он упал на спину, а зверь, даже без рычания отпустив колдуна, следующим движением был готов совершить победный бросок в горло, как в серую спину впилась стрела.
   Волк дернулся, и этого мгновения хватило Андрею на то, чтобы, изловчившись пнуть зверя под ребра. И в этот момент вторая стрела, просвистев прямо над ухом колдуна, вошла волку в левый глаз. Тот дернул головой последний раз и осел на снег, уже испустив дух. Из пробитой глазницы потекла черная на белом струйка крови.
   Андрей, обернулся за спину, откуда ему пришло неожиданное спасение, левой рукой подгребая к себе оброненную меч. Сознание ещё не успело принять счастливый исход, и адреналин схватки бушевал в крови с прежней силой.
   Однако спаситель не спешил показаться из-за елей, а едва ощутимое покалывание меж глаз подсказало колдуну, что в этот момент стрела незримого лучника целит именно туда. Напряженное ожидание, словно жгут, растянуло несколько мгновений в секунды, а секунды в минуты. Страх, что живёт в каждом человеке, поднялся по позвоночнику желтой волной, оковав члены внутренним холодом большим, чем внешний.
   Наконец, дрогнула, уронив снежную вату, лапа одной из елей, открывая осторожно выглядывающее ребячье лицо. Андрей непроизвольно попытался переложить меч в левую руку, но мальчишка предупреждающе вскинул лук, и он снова почувствовал нехорошее покалывание меж глаз. Его противник находился в более выгодном положении, чем колдун. Если маленькому лучнику было достаточно мгновенья, чтобы спустить смерть с тетивы, то полулежащему Андрею этого мгновенья не хватило бы даже на то, чтобы моргнуть. Будь разве что на его месте один из мифических эльфов с их не менее мифической ловкостью, у того, пожалуй, был бы шанс увернуться, но не у Андрея. И, осознав это, колдун поднял руки, показывая, что в них ничего нет.
   - Спасибо, - сказал он пареньку, но неожиданная боль пронзила раненое запястье, и голос, сорвавшись, снова подвел Семенова.
   - Не за что, - звонко отозвался паренек. Он подошел ближе и Андрей понял, что его собеседник не так уж и молод. Лет четырнадцать-пятнадцать, а может и больше. Легкий пушок покрывал румяные щеки, а глаза светились искренним любопытством и участием.
   - Шкуру снимем, - деловито сказал паренек. - Знатная шкура.
   - Давай, - согласился Андрей. - Тебя как зовут?
   - Бронислав, - пришел спокойный ответ.
   Вдвоем они быстро разделали зверя, содрали серую с проседью шкуру и растянули ее. Ободранная туша осталась на снегу. Но прежде чем уйти, юноша быстро нагнулся к ней, запустил руку под ребра и с чавкающим хрустом вытащил волчье сердце.
   - По обычаю ты должен съесть сердце своего врага, - сказал Бронислав, протягивая Андрею кусок мяса, с которого все еще капала темная кровь. Бродячая жизнь научила есть сырое мясо, но сейчас ему приходилось переступать через собственное естество, и поэтому он попытался вежливо отказаться:
   - Его убил ты.
   - Это был твой враг, не мой.
   Андрей нехотя согласился. Хотя, какого ...? - подумал колдун. Второй день волчье мясо - так и самому недолго волком стать. Но что-то во взгляде Бронислава подсказало ему, что парень знает, о чем говорит. Семенов поднес кусок ко рту и решительно впился в него зубами.
   Наверно, это был не совсем обычный волк, успел подумать Андрей, вспоминая желтые горящие глаза зверя и едва не теряя контроль над сознанием. Странное чувство охватило колдуна. Он будто раздвоился. Одна его половина оставалась прежним человеком, Андреем Семеновым, другая же, абсолютно чуждая, была полна кровожадной злобы и жажды убить, убить того, в чьём теле оказалась зажата её волчья душа. И эти половины сцепились, повторяя реальную схватку зверя и человека. Желтый Волк и Красный Охотник сошлись в битве клыков и зубов, когтей и рук, и раны, наносимые ими друг другу, были не менее опасны, чем настоящие, но уже не для тела, а разума - поля их битвы. Но силы противников были равны, ибо они были половинами целого, и эта схватка могла завершиться только взаимным уничтожением, но никак не победой одного из них. И когда Волк и Охотник, сцепившись, уже катились к провалу небытия, человек испугался. Зверь, почуяв в этом слабость, удвоил ярость атак, сжигая в них свою силу. Но он просчитался. Страх в сочетании с душой может творить с человеком невозможное для зверя. Если душа окажется ломкой и хрупкой, то страх, словно камень, падая, разобьёт её на мелкие осколки, но если в душе человека есть скрытая глубина, амальгама, то страх отразится от нее, подобно свету, и лишь придаст внутренней силы. Красный Охотник поддался ярости Волка, но в момент, когда зверь уже готов был сомкнуть челюсти на горле противника, вместо них он цапнул лишь пустоту. Застланный кровью взгляд не нашел перед собой человека. Волк прянул назад - нет, снова вперед - нет. Зверь закрутился юлой, пытаясь отыскать невидимого врага. Но только собственный хвост, дразня, мелькал перед его глазами. В бешенстве Волк, забыв о человеке, закружился ещё быстрее, пытаясь поймать неуловимое. И в этот момент пропасть небытия предательски постелилась под его лапы, и воющая бестия утонула в её черноте. А Красный Охотник лежал у самого края бездны, израненный, но живой, и дух его витал высоко, рядом с теми небесами, откуда приходят в жизнь, и куда направляются в смерти.
   - Эй, дядь, ты чего? - вырвал Андрея из небытия мальчишеский голос.
   - Что? - хрипло переспросил колдун. Он с удивлением осознал, что стоит на ногах, запрокинув голову, а Бронислав вновь держит его на прицеле.
   - Ты, дядь, того... Часом не колдун? - осторожно спросил паренек.
   - В точку попал, - усмехнулся совершенно пришедший в себя Семенов. - Ну, что встал? Пошли.
   Идти оказалось недалеко. Уже через полчаса они подошли к заваленному снегом бугорку, около которого снег был убран, а рядом, на ветках даже сушились какие-то тряпки.
   - Бронислав? - послышался женский голос словно из-под земли. Бугорок, который колдун принял сначала за землянку, оказался крохотной избенкой. Дверь в жилище распахнулась, и оттуда показалась темноволосая женская голова.
   - Кто с тобой? - встревожено спросила женщина.
   - Друг, - ответил паренек.
   Сзади раздался скрип снега. Обернувшись, Андрей увидел еще одного паренька - вылитую копию Бронислава. В руках близнец держал увесистую рогатину.
   - Я его от волка спас. Колдун он, - все так же спокойно говорил Бронислав.
   Странным образом это слово - 'колдун' успокоило присутствующих. Парень за спиной отпустил рогатину, женщина подалась назад, пробормотав что-то вроде - проходи, гостем будешь.
   - Как живете? - пробормотал Семенов вместо приветствия, втискиваясь в крохотную дверцу за Брониславом.
   - Слава богам, помаленьку, - отвечала женщина, суетясь около маленькой печурки. Андрей обратил внимание, что дымоход уходил не вверх, как в обычных избах, а куда-то вниз и вбок. Земляной ход прорыт и дым в ближайший ельник уходит, догадался колдун.
   - Бортничья изба? - спросил он.
   - Муж ставил, - отозвалась женщина. Она обернулась, и в свете огня Андрей увидал, что она совсем не стара. Про нее можно было сказать, что даже - молода, если бы не сеть мелких морщинок вокруг глаз, да скорбно опущенные уголки губ.
   - А где муж? - спросил он снова. Бронислав положил руку на плечо Андрею, но женщина, поколебавшись, ответила:
   - Умер. Тоже как ты был.
   Колдун значит, подумал Семенов. Знать, случилось с ним что, размышлял Андрей, присаживаясь на чурбак. Скорее всего, погиб, а мальчишек с матерью поселяне в лес выгнали. Может, это недавно и произошло. Уж больно неприветливо его встретили в деревеньке поутру.
   - Рука у тебя в крови. Да и одежонка порвана. Снимай, заштопаю, - сказала женщина, подавая на стол чугунок, из которого остро пахло мясом и травами.
   - Сапоги со штанами с покойника снял? - через минуту спрашивала она. - Все в кровище. Стирать надо.
   Андрей не отвечал, нежась полуобнаженным телом в теплом воздухе. Зато женщина продолжала.
   - Муж мой, Ведослав, тоже такой... был. Понаехали черные люди, оклеветали. Избу сожгли, на ее месте дом с крестом сейчас ставят. На костях рубят. Мы же убежали. Ведослав добрым колдуном был. Когда зло пришло, долго держался. Так и остались парни мои сиротами, - говорила она спокойно, умудряясь управляться с иголкой и ниткой в полутьме.
   - Ничего. Наплачутся еще кровавыми слезами, - пробормотал второй парнишка, присаживаясь к столу.
   - Меня Андреем зовут. Андрей Семенов, - представился колдун.
   - Твердислав, - представился близнец. - А мать Любославой зовут. Славичи мы. Отец Славич, дед Славич и до него тоже все Славичи. А тебя колдовской волк подранил? - задал вопрос парнишка.
   - Колдовской, - отозвался за Андрея Бронислав. - Я его заставил сердце попробовать, иначе бы в оборотня перекинулся. Я же не знал, что он колдун.
   'Вот те раз, - ошеломленно соображал Семенов. - Не слабо. Пока я там сыромятиной давился, паренек меня по полочкам раскладывал. Колдуна, значит, во мне определил, да еще и от полусмерти спас'.
   - Ты теперь любого волка за версту чуять будешь, - с ноткой восхищения проговорил Твердислав. Потом кивнул на мать, что штопала одежду мертвого Сбычеста, и засыпал Андрея вопросами:
   - Ты не один шел? Сотоварищи твои погибли? Много вас было? Что же ты волков ведовством не отпугнул?
   Андрей крякнул от проницательности паренька. А потом быстро смекнул, что братья отнюдь не так просты, как кажутся: наверняка потомственные колдуны. Будущие, правда, сообразил Андрей.
   - Заклятье на меня наложили люди с крестами. Не могу волшбу творить. Все на меня переводится, - объяснял он. - А всего нас трое было. Четверо, - тотчас же поправился Андрей. - Одна девушка, мы ее несли. От монахов спасались. А белый волк забрал Полянку нашу. Остальных мы разорвали.
   - Голыми руками? - уже с нескрываемым восхищением переспросил паренек.
   - Да нет, у меня меч была. Ну а остальных, да... руками. - сглотнул горькую слюну колдун.
   - Волк здоровый был, с теленка? - озабоченно встрял в разговор Бронислав.
   - Торвульф, - спокойно произнесла из угла Любослава.
   Семенов с изумлением обернулся к ней.
   - Земля слухами полнится, - продолжала женщина, перекусывая нитку. - Беде быть. С гор камень упадет, а в лесу деревня сгорит, - продолжала она загадочно. - Где Торвульф пройдет - быть беде. Что дальше делать собираешься, колдун?
   - Домой пойду, - пришел в себя Андрей. - Есть у меня место, где ждут, - он снова сглотнул слюну, вспомнив Дрозда и Ефрема. Уж эти 'братья' точно ждут, подумалось злорадно. Хотя? У него есть дом, есть община. Не продадут, не выдадут, не та закалка.
   - Вместе с людьми живу. Община у нас, - объяснял он больше себе, чем собеседникам.
   - А у нас нет дома, - проговорила женщина печально. - Может, возьмешь нас в то место, где ждут? - вдруг вырвалось у нее.
   - Да, пойдем. Мы здесь чужие. Деревенские обещали по весне нас изловить, смерти предать, - сказал Твердислав, продолжая буравить Андрея восхищенными глазами. Колдун обернулся к Брониславу. Семенов сразу догадался, кто остался за хозяина после смерти отца.
   - Пойдем, - нахмурив брови, проговорил парень.
   - Пойдем, - повторил он, поднимая взгляд на Андрея. - Терять нам все равно нечего. Завтра же выйдем. Мужики нас и вправду в покое не оставят.
   - Колдун, ты всех волков порешил? - спросила вдруг Любослава.
   - Всех, - уверенно отозвался за него Бронислав.
   - Но волк Тора все еще ходит где-то, - закончил за него Андрей. Он чувствовал зверя! Мог даже указать, в каком направлении тот находится. Но далеко, очень далеко, - подсказывало странное знание.
   - Ладно, - проговорила женщина. Потом обернулась к Твердиславу, приказала властно:
   - Дров принеси и воды натопи, - затем обернулась к Брониславу и тоже, с мягкой силой в голосе. - Шкуры прибери и мясо освежуй. Брат, пока ты в лесу шастал, кабана завалил. Спроси, он покажет.
   Обернулась к Андрею и закончила:
   - А ты проходи, располагайся у печи. Отдохни, чувствую я, давно ты не отдыхал. Завтра с утра в путь тронемся.
   Располагаясь на приземистой лавки у печки и потягиваясь всем телом, Андрей ощутил, как устал за предыдущие два дня. По снегам, да с ношей на руках. Потом - невероятная схватка, выжавшая его словно тряпку, а затем снова снега, холод и ветер... Мышцы заныли от тепла. Хотелось просто лежать и ничего не делать, пропади оно все пропадом. Не раскисать, строго напомнил себе Андрей, и даже не заметил, как провалился в тяжелый, каменный сон без сновидений.
  
   Дорога до Гуся Хрустального заняла месяц. Андрей конечно, и не предполагал, что в его состоянии можно искать волка, даже такого большого, как Торвульф. Найти тварь в зимних лесах - все равно, что иголку в стоге сена. Приходилось мириться с таким положением дел, тем более, что правая рука, прокушенная чуть ли не до кости Желтым волком (теперь Андрей так называл последнего из стаи) упорно не хотела заживать. Запястье откликалось острой болью при любом неосторожном движении, и делать что-либо правой рукой было невозможно. Андрей наложил на руку лубок, хотя и знал, что это не поможет. Но, по крайней мере, зафиксировав кисть, ему приходилось испытывать меньшие неудобства.
   В какой-то мере им повезло - они вышли на Муромскую дорогу как раз, когда по ней проезжал большой обоз нижегородских и псковских купцов. До Владимира, присоединившись к обозу, добрались без приключений, а до Гуся уже шли вчетвером - Андрей и Любослава с сыновьями. Благо, что дорога оказалась недолгой - неделя по укатанной ледянке, можно сказать - рукой подать. К деревне подходили осторожно. Семенов опасался, что у муромского князя Глеба длинная память и не менее длинные руки. Тем более, что колдуну не очень хотелось попадать на глаза Дрозду, или, еще лучше - Ефрему. Мало ли что, скрутят как кутенка, и опять в яму.
   Андрей стоял на опушке леса и внимательно оглядывал поселение. Изб, вроде, прибавилось. Да, точно, еще четыре избы выросли около общинного дома, пока колдун отсутствовал. Женатикам дома община срубила, усмехнулся Андрей.
   В деревне царила тишина и покой. Очень не нравилась Андрею эта тишина. Шел апрель месяц, вокруг деревень снова жгли подсеченные деревья, но мороз не спадал. Должны были журчать ручьи и вскрываться реки, а вместо этого налетели февральские метели, шел снег.
   Слова Полянки не выходили у Андрея из головы. Что она имела в виду, называя себя весной? Полянка-Веснянка, двойник... весны? Неужели она и в самом деле? Семенов вспоминал, что как раз в это время, в апреле-березозоле она и пропала. Неужели... Быть того не может! Один человек призывает весну на Русь? Или вообще - на все северное полушарие Земли? Такое в голове не укладывается... Тогда как объяснить то, что видят глаза? Как объяснить морозы под тридцать в апреле? Не торопясь, с оглядкой он пошел к деревне.
   - Здравствуй, - сказал Андрей Долговязу, который вышел из общинного дома по малой нужде.
   - Андрей! - изумленно заорал мужик. - Парни, голова наш вернулся!
   Из дверей горохом посыпались общинники.
   - Чудной-то какой. Сам оброс. Рука в лубке. Хорошо хоть жив, - говорил Долговяз, по-медвежьи крепко обнимая Семенова. - Тут у нас Витинег без тебя командовал, - шепнул он на ухо Андрею.
   Обступившая колдуна со всех сторон толпа раздалась в сторону, открыла проход. Витинег, криво улыбаясь, приблизился к Семенову.
   - Ты уж не серчай. Без тебя я тут обязанности принял, - громко произнес длинноусый Витинег. А потом добавил. - Как принял, так и отдаю. Рад, что ты вернулся, - закончив с 'официальной' частью, мужик от души обнял колдуна. Нельзя сказать, что он боялся Семенова. Но хорошо осознавал, что не ровня Андрею. А еще больше Витинег опасался, что в схватке колдун его не убьет, а опозорит - в свое время общинник насмотрелся на тренировки общинного головы. А для того, у кого в жилах течет кровь мужественных викингов (а отец Витинега был викингом) позор хуже смерти.
   - К столу, - провозгласил вновь занявший свое место Андрей. Обернулся, поманил за собой и мальчишек.
   - Хорошие ребята, - сказал он, указав на Бронислава и Твердислава.
   Застолье не было обильным. Но овсяная каша с мясом - почти роскошь для того, кто четыре месяца питался черствым хлебом и полусырым мясом.
   - Мясо откуда? - спросил Андрей с набитым ртом.
   - Промышляем помаленьку, - тотчас же отозвался Елага.
   - А где же Сбычест, Волот? - спросил в ответ.
   - Полянка? - прогудел Долговяз.
   Андрей знал и готовился к этому вопросу.
   - Погибли Сбычест и Волот. Смертью храбрых легли в лесу. Целую стаю волков голыми руками разорвали.
   - И Полянка? - снова угрюмо переспросил Долговяз.
   - Полянку Торвульф забрал. Волк Тора снова бродит по нашим лесам. На нас свою стаю натравил, а Полянку унес.
   На мгновенье установилась тишина, потом все загудели. Бывшие дружинники больше помалкивали, зато разбойники вмиг завелись.
   - Так ты его шкуру таскаешь? - спросил помрачневший Долговяз.
   - Нет, это другой.
   - Так надо и того также... растянуть его... спустить шкуру... так может, девица жива еще?
   Последнее восклицание исходило от невысокого крепкоплечего дружинника. Андрей давно, еще при первом разговоре понял, что мужик наверняка верховодит в сотне, лишенной сотника. Семенов хмуро взглянул на него.
   - Может быть, - выдавил колдун. - Я уже ничему не удивляюсь, привык. А тут еще она себя весной называла, - вслух размышлял Андрей. Внезапно ему пришла в голову одна мысль и он обернулся к сидящему рядом Долговязу:
   - Кто у вас верховодил до меня? Ну, когда вы еще разбоем жили?
   Этот простой вопрос привел мужика в замешательство. Он несколько секунд молчал, будто переваривая вопрос, запустил руку в жидкую шевелюру.
   - Да никто. Да, кажись, никто. Сами по себе, без вожака.
   - Как же так? Неясно... - наигранно удивился Андрей. Теперь понятно, думал он. Полянка у них вожаком и была. Теперь все встало на места. Семенов вспомнил звонкий командный голосок, которому подчинялись все и даже он сам. Вспомнил сотника, у которого из глаза рос пучок травы. После увиденного в Новгородской обители понятно, кто загубил сотника и тех, кто был с ним. Полянка-Веснянка... 'Не придет весна вовремя. Уходит она. Ухожу и я. Была весна и нет больше'. Вспомнив эти слова, Андрей почувствовал, что по спине побежал холодок. Весна ведь и вправду не торопится. Значит, все правда. Значит, снова в дорогу. Знать бы еще, что искать. Ну а кого надо найти в первую очередь - это колдун знал твердо. Он отложил ложку в сторону, поднялся, обвел взглядом каждого.
   - Дело есть, ребята. Дело серьезное, важное, опасное. Боюсь - справимся ли? Полянка наша не просто девицей была. Она сильная колдунья, весну призывала на землю. Теперь ее нет. А чтоб узнать, что случилось, надо этого волка найти. Противник серьезный, немногим по зубам. Поэтому не приказываю, а спрашиваю - кто со мной?
   Он поглядел еще раз на общинников, на загорающиеся в предчувствие серьезной работы глаза. И понял - пойдут все. Застоялись мужики без настоящего дела.
   - Я пойду, - рявкнул внезапно Витинег. - Я за Полянку этому волчаре сам глотку перегрызу.
   - И я.... Я тоже... А без меня куда же? - загалдели, закричали, заволновались голоса.
   - Труби поход, Андрей Семенов, - перекрыл гвалт мальчишеский голос. Сотня голов повернулась к проему двери. Там, сжимая в руках знамя, полотнище которого было сделано из шкуры Желтого волка, стоял Бронислав.
   - Труби поход, - повторил он.
  
   Торвульф и Дарг.
  
   Дни. Чем больше их, тем плотнее они смыкают свой строй, напирая друг на друга, сливаясь и плавясь в единую цепь прошлого, мешая определить, что было вчера, что год, а то и десять лет назад. А для того, кто не считает ни дни, ни годы, собственная память становится хитрым противником, у которого не так-то просто отыграть воспоминания. Только горы способны вынести тяжесть этой игры, ибо они сами - память.
   Много раз пролетал над Медной горой Ярило-солнце с тех пор, как покинули её два молодых ара. И, как водится, чем дольше время, тем тоньше память - об их выходке на совете мастеров и необычном испытании, одобренном Даргом для этих двоих, уже стали подзабывать. А если быть честным до конца, то только мастера-учители Ривлана и Зувора ворча поминали своих непутевых учеников, замахнувшихся достать едва ли не звезду с неба. Царь, для которого, уход подмастерьев, пусть и на несколько часов, но стал озарением в беспросветной череде буден, опять поддался её вязкой хмари, ища спасения только в приносящей все меньше радости работе.
   Жизнь подгорного народа текла своим чередом, и казалось, что река дней не изменит его любви к незыблемому, как камень горы, постоянству, но Судьба, этот коварный лучник, таки нашла уязвимое место в несокрушимой броне арского стоицизма. Мишень сама просилась на острие стрелы, и лучник не мог удержаться. Треньк! И невидимое оружие уже несется навстречу своей добыче.
  
   Как обычно, с последним ударом Дарг потерял интерес к работе и, опустив молот, устремил свой взгляд в пламенеющее чрево печи. Привычные к этому, ставшему уже ритуалом, действу подмастерья неслышно покинули кузню, оставив царя в одиночестве.
   Вдруг угли полыхнули, выбросив в воздух перед Даргом россыпь искр. Царь отпрянул, прикрывая глаза рукой, но когда, он посмел отнять её от лица, то его взгляду предстало удивительное зрелище - искры, выпавшие из печи, висели в воздухе, образуя фигуру, похожую на лицо женщины.
   - Ашнангурх, - прошелестел с бездвижных губ голос отверженной памяти.
   - Василёк, - откликнулся Дарг, но сухие уста перевели слова на почти неслышимый шепот. - Ты...
   Он потянулся, не веря своим глазам, к призрачному абрису любимого лица.
   - Я... теперь далеко, - остановила его руку та, - дальше, чем была от тебя все эти годы.
   - Я...
   - Мы были заложниками долга перед своими родами, ты, как будущий царь, я, как преемница Видящей. Как жаль, что наши жизни принадлежали нам так недолго. Но мы успели дать друг другу больше, чем могли.
   Дарг растерялся. Память ли обманывала его, но та, что говорила сейчас с ним, была так непохожа на его любимую. Сухой и высокопарный слог, запредельная мудрость и тяжесть прожитых лет - что сделало время с Васильком?! На Дарга словно повеяло дыханием собственной смерти - так далека была лешачка, 'дальше, чем все эти годы'.
   - Ашна, прости меня, - вновь зашелестел голос, - прости, что обманула тебя тогда.
   - О чем ты, любовь моя?! - преневозмогая боль отчаяния и разочарования, воскликнул ар.
   - Я молчала, - оставив без внимания его крик, продолжило видение, - ибо Видящая связала меня словами, а потом, когда я сама стала Видящей, тогда я изменилась сама. И лишь ополоснув ноги в ручье последней радости забвения, моя клятва освободила меня. Дарг у нас был ребенок, а теперь, когда жизнь оставила меня, у тебя есть дочь.
   - !?
   - Ты видел её, и голос крови не обманул тебя, в отличие от голоса разума. Та молодая девушка, что пошла проводником твоих сородичей - наша, а теперь только твоя дочь, Маэльфа...
   Последние слова видение произнесло уже почти шепотом. Искры, составляющие абрис женской фигуры погасли, и налетевший неизвестно откуда вздох-ветерок швырнул их белый пепел в лицо Дарга.
   Потрясенный ар застыл, словно статуя, и таким же недвижимым нашли его подмастерья на следующий день.
  
   Торвульф спешил. Он напрягал все силы, стремясь вперед, держа свой путь в сторону, где всходит солнце. Маленькие речушки, встречающиеся на пути, он перепрыгивал. Как, впрочем, и большие. Лишь два раза ему пришлось перебираться вплавь. Латная перчатка в пасти здорово мешала. Он взял ее на месте схватки. Это была та самая перчатка, что образовывала единое целое с кольчугой, которая теперь находилась на плечах Дунгаля. Сразу после того, как он оставил дружинника и альву, Торвульф вернулся на место схватки, вытряхнул из одной перчатки кисть Зувора и поспешил на восток. Солнце успело взойти пять раз, прежде чем волк достиг нужного места.
   Сейчас он, тяжело дыша, стоял перед громадной, совершенно отвесной скалой. Здесь был вход внутрь горы. Торвульф не мог бы с уверенностью объяснить, с чего он это взял, но он знал точно: вход здесь. Золотая перчатка должна была стать пропуском. Торвульфу пришлось ждать долго. Прошел день, и ночь спустилась на землю. Волк ждал. У него подвело живот от голода - не шутка пробежать две тысячи верст и поесть за это время всего единожды. Край дневного светила позолотил верхушки старых гор, когда скала, имевшая в высоту сотню локтей, бесшумно отъехала в сторону. В проеме никто не стоял.
   Торвульф, осторожно вытянув шею, на негнущихся ногах прошел внутрь. Он нервно втягивал в себя воздух, но ничего опасного пока не чувствовал. Пахло камнем, плесенью, проточной водой и медью. Идти вперед не хотелось. Волк Тора любил темноту, но не такую. Полное, абсолютное отсутствие света сделало его слепым. Он не успел опомниться, как дверь позади него бесшумно закрылась. Зверь фыркнул, зарычал - больше для острастки и чтобы подбодрить себя самого.
   Впереди он заметил маленькую точку - как будто светлячок зажегся в темноте. Волк осторожно двинулся вперед. Через какое-то время Торвульф заметил, что разбирает предметы вокруг себя. Создавалось впечатление, что все кругом начало гореть мертвенно-серым огнем. Шерсть на загривке поднялась дыбом - зверь почувствовал себя здесь чужим, слишком живым в отличии от этих непонятных, навечно застывших в угрожающем молчании камней, механизмов, статуй.
   В какой-то момент Торвульф оказался в громадной зале. Волк готов был поклясться, что в помещении не было потолка. Абсолютно гладкие стены окружили стоящий посредине зала монумент. Торвульф обошел его, посмотрел на статую, изображающую громадного человека. Или - не человека? Волк Тора оскалил клыки, когда губы изваяния пошевелились.
   - Зачем ты пришел? - спросил великан.
   'Я принес перчатку', - сразу ответил Торвульф.
   Каменный человек протянул руку и волк вложил в нее свою ношу.
   - Это не перчатка, - сказал Дарг, немного помолчав. - Она раньше было частью кольчуги. Откуда ты взял ее, волчий царь?
   'Это долгая история...'
   - У нас много времени.
   'Я спешу'.
   - Куда тебе спешить?
   'Людские дела тревожат меня. Это люди погубили твоих воинов'.
   - Они были не воинами, а подмастерьями. Моих воинов не так то легко победить.
   'Тот, кто бросил тебе вызов - не совсем обычный человек. Он силен чарами...'
   - Почему ты считаешь, что это вызов? - произнес Дарг.
   Волк на секунду смешался. Может быть, он плохо знает обычаи подгорного народа, и поступил неверно, принеся часть доспеха обратно. Может, по их обычаям, это есть знак уважения к доблести погибшего в честном бою?
   'По обычаям людей бросить перчатку противнику означает вызвать его на бой'.
   - Кто сказал тебе принести это мне? - громыхнул Дарг. - Или ты сам решил заставить нас выйти из-под гор, чтобы послужить оружием для ведомой только тебе одному цели?
   Дарг словно прочел мысли зверя. Торвульф понял, что недооценил собеседника. Медленно волк поднял лобастую голову. Шерсть встала у него на загривке. Глядя прямо в глаза каменному исполину, Торвульф заговорил:
   'Да, это я. Совсем недавно у меня была семья, моя стая... Теперь ее нет. Я жажду мести, мне нужны союзники. Сначала один чародей отнял у меня любимых, потом другой убил твоих воинов, а армия обезумевших людей идет по лесам, оставляя за собой выжженную пустыню. Я силен, но такая работа не по мне. Если я пришел сюда зря, то сейчас же ухожу. Пусть ваши дела остаются вашими делами. Но когда люди доберутся сюда, то не говорите, что царь волков не предлагал вам свою помощь'.
   Торвульф, задрав хвост трубой и скаля клыки, медленно двинулся к выходу.
   - Что с Маэльфой? - остановил его вопрос, похожий на скрип мельничных жерновов...
   'Она, как добыча победителя, принадлежит одному воину...' - произнес зверь, не поворачивая морды.
   - Она моя дочь, - глухо произнес Дарг. - И она никому не принадлежит, кроме самой себя.
   Вздрогнув, волк остановился. Десятки высоких фигур, незамеченные им до сих пор, выдвинулись, словно из стен.
   - Глат, - медленно, тихо, но с такой силой, что вздрогнули стены, произнес Дарг. - Собирай дружину. Мы выдвигаемся сразу, как будем готовы.
  
   Приготовления заняли немало времени. Подгорный народ вообще никогда и никуда не спешил. Торвульф, которому разрешили ходить везде, где ему вздумается, не преминул воспользоваться своим правом. Он видел множество удивительных вещей, назначения которых он не понимал. Поначалу ему было даже жутко все это наблюдать. Например, каменные цветы. С восходом солнца на поверхности они тоже открывались и начинали бледно светиться, превращая темноту подземелий в полумрак. Или странные статуи, в изобилии расставленные там и здесь... Торвульф сначала принимал их за настоящих подгорных жителей, но потом оказалось, что они вовсе и не живые, а слуги, сторожа и уборщики, зачастую неразумные или совершенно бестолковые. Волк не мог отделаться от ощущения, что ему все только снится. После буйной, понятной и простой жизни леса такая полужизнь-полуявь казалась ему нереальной.
   С тоской наблюдал он, как безмолвные фигуры облачаются в сверкающее железо, серебро и золото. Весь этот металл интересовал его не более, чем простые камни. Дарг выбрал своим воинам золотые сплошные доспехи. В таком костюме можно было спустится на дно вулкана или, даже, океана без всякого ущерба для здоровья. А у подгорных жителей оно, здоровье, было отменное. В таких панцирях им было не страшно ничто, но Дарг все равно вызвал Торвульфа, чтобы поговорить о возможных опасностях. Царь попросил рассказать волка о том, как погибли Зувор и Ривлан. Торвульф рассказал все, что помнил, не упуская даже малейшей мелочи.
   - Волшебство, - задумчиво проговорил Дарг. - Неизведанные силы... Мы, ары, не верим в это. Наша вера лишь в крепость рук и силу разума. До сих пор я не слышал о волшебниках, что могли бы победить подгорного воина. Волшебство, каким бы оно могущественным не казалось, основывается на знании... И времени, - многозначительно добавил великан.
   - Волшебству требуется время, требуются огромные силы и сложные приготовления. А честная сталь в сильных руках, подкрепленная неуязвимостью наших доспехов, способна преодолеть любое волшебство. Нет, я и не особо верю в волшебников...
   'Однако два подмастерья погибли. На моих глазах. И произошло это очень быстро. Погубивший их - могущественный волшебник, и таких волшебников у людей очень много...'
   - Уж не хочешь ли ты напугать меня? Хотя, это правильно. Нельзя бросаться в битву, потеряв голову. Если опасность существует, надо ее ожидать. Это правильно. А на наших подмастерьях-разведчиках были только легкие доспехи и в руках они держали не оружия, но мирный инструмент. А теперь же мы выступаем войной. В руках мы держим мечи и доспехи наши превосходят неуязвимостью все, что было создано раньше. Поверь мне, царь волков, ты пришел в правильное место! Мы выступаем все вместе!
   Торвульф вдруг почувствовал, как вокруг него забурлил воздух от скрываемой доселе силы. Десятки одетых в золото фигур выступили из темноты. Рядом с ними волк казался себе маленьким и незащищенным.
   - Выступаем, - сказал Дарг и поднялся с трона, обнаружив под асбестовым плащом такой же, как у всех, золотой доспех.
   'Вперед', - рыкнул волк Тора.
   - Сначала попрощаемся с матерью, - прогудел один из латников. Волк узнал в говорившем Глата - старейшину подгорного народа. Дарг благосклонно кивнул. Золотые ряды практически бесшумно исчезли в темноте. Царь тоже поднялся со своего постамента и, тяжело шагая, направился к выходу из зала. Зверь не решился отправиться за ним. Торвульф лег около трона и положив голову на лапы, стал ждать.
   Дарг, продолжая так же тяжело шагать, прошел множество поворотов, зал, комнат и тоннелей. Наконец он остановился перед грудой хаотично насыпанных камней. Что-то дрогнуло в его душе. Не спеша он прикоснулся к шершавым глыбам, из которых когда-то вышел.
   - Слышишь ли меня, мать? - прошептал он.
   Ответ пришел незамедлительно.
   - Я бы не хотела, чтобы вы уходили.
   - Она моя дочь, - хрипло проговорил царь.
   - А ты мой сын, - сказал бесплотный голос. - Ты нарушил одно правило и теперь нарушаешь другое.
   - Я вернусь, - проговорил Дарг. - Я скоро вернусь, и больше не буду нарушать правил.
   - Хорошо, - легко согласился голос. - Никто не в силах разорвать цепи судьбы.
   - Я вернусь, - Дарг развернулся и пошел обратно. Брови его сошлись на переносице, губы сжались в полоску, похожую на щель между камнями.
   - Иди, - подтолкнул его в спину голос. - Постарайся выполнить свое обещание, хозяин медной горы.
  
   Небольшой отряд из двухсот пятидесяти латников медленно полз по заросшим лесом и заваленным снегом сопкам. Торвульф, что вот уже пять дней шел во главе отряда, был готов выть от злости (что, кстати он и делал по ночам). Увешанные невообразимым количеством металла, подгорные воины не делали в день и двадцати верст. Хорошо еще, что они не останавливались на привалы и готовы были идти днем и ночью, словно им не требовался отдых и сон. Но скорость! Главная составляющая стремительности волка, его скорость, теперь сравнялась со скоростью семьи ежей, неторопливо исследующих опушку леса.
   'Три месяца. Или, даже, четыре' - уныло размышлял зверь. - 'К тому времени, как мы доберемся до места, все будет напрасно'.
   На шестой день раздраженный Торвульф подошел к неторопливо вышагивающему Даргу.
   'Царь, - проговорил он с расстановкой. - Мне нужно опередить вас. У меня есть незаконченные дела...'
   - Мы идем правильно? - спросил великан.
   - Да, - коротко отозвался Торвульф.
   - Тогда иди по своим делам,
   'Подгорному народу незачем выдавать свои секреты' - размышлял Дарг, устанавливая магнитную стрелку в шлеме в нужном направлении.
   - Сколько идти? - спросил он еще раз у зверя.
   'Вашим ходом - четыре месяца. А нужно бы вдвое скорее' - проворчал Торвульф.
   - Мы постараемся быстрее, - отозвался Дарг. - Иди.
   Волк, скалясь, исчез за деревьями. Подгорный царь остановился. Удостоверившись, что зверь уже очень далеко, Дарг дал команду, которая в переводе на человеческий язык звучала так:
   - Шире шаг, - приказал царь. - Включить сервоприводы.
   Колонна подгорных жителей приостановилась, послышалось шипение, скрежет и лязг металла.
   Когда воины двинулись вперед, земля дрогнула под их тяжким бегом. Дарг, идущий впереди всех, прокладывал путь, просто распихивая в сторону многовековые деревья и отшвыривая ударом ноги многотонные камни. Скорость отряда увеличилась вдвое.
   - Привал после захода солнца, - прогудел Дарг через забрало, четко следуя за магнитной стрелкой в шлеме.
  
   В поход.
  
   Сборы заняли больше недели. Правили обувь, проверяли оружие, прикидывали - что взять и сколько. Горячие головы предлагали вообще не брать ничего, кроме оружия. Но Семенов точно знал, что поход будет долог и труден. Он приказал снарядить несколько подвод (по одной на каждый десяток) с провиантом, запасной одеждой, котлами и палатками-шатрами. Когда маленькое войско, наконец, собралось выходить из Гуся Хрустального, стороннему наблюдателю могло показаться, что воины собрались в долгий поход, а не на охоту за одним-единственным зверем.
   - А кто в доме останется? - озабоченно спрашивал Семенова Долговяз. - Растащит все мужичьё деревенское. Голод - не тетка.
   Андрей уже думал над этим вопросом, поэтому спокойно ответил:
   - Так Любослава на что? Да и остальных женщин можно к этому делу привлечь. Вон, его женку, например, - указал он на Явора, что не смотря на протесты Смеляны, тоже собирался в поход и сейчас правил сбрую.
   - А сможет? - усомнился мужик.
   - Сможет. Одного из сыновей ей оставим - сможет.
   Но брательники, несмотря на молодость и любые Андреевы доводы, уперлись рогом.
   - Мы тоже идем, - заявили враз Славичи.
   - Куда один - туда другой, - невозмутимо говорил Бронислав. - Пусть вон Долговяз остается. То-то он на мать засмотрелся.
   Андрей удивленно обернулся. Общинник за его спиной крякнул, лицо его пошло красными пятнами. Мужики, стоящие у конюшни, и слышавшие слова паренька, заржали не хуже, чем стоящие в стойлах кони.
   - Я вот вам ужо, - пробормотал Долговяз грозно, но Семенов уловил в голосе смущенные нотки.
   - Пускай идут, - махнула рукой вышедшая на крыльцо Любослава. - Взрослые уже. Сама управлюсь.
   Семенов вслед за ней тоже махнул рукой. Пусть идут, два раза их в шею! Пареньки разве что не завизжали от радости.
  
   Андрей предполагал прочесывать леса. Он не знал, где точно находится волк Тора, но мог чувствовать направление. Странным образом колдун имел возможность 'видеть', где именно находится белошкурый убийца. Конечно, Семенов точно не знал, сколько верст отделяет его от цели. Каждой утро, вылезая из палатки и вдыхая морозный воздух, он указывал рукой туда, где чувствовал присутствие огромного волка. Зачастую, ложась спать, Андрей чувствовал, что Торвульф где-то на северо-востоке; просыпаясь, колдун ощущал его на северо-западе. По первому времени Андрей думал, что волк кружит вокруг стоянки, но никто не мог найти даже следов хищника. Уже много дней войско вело безрезультатный поиск.
   Это и в самом деле было войско. Андрей понял это уже через неделю. Не сказать, что люди верили, будто какой-то зверь утащил девчонку, в которой поселилась весна... Многие шли в леса, чтобы добыть дичь и накормить семью. Ведь цепочка людей, растянувшаяся по лесу - это та же охота с загонщиками. Мужики били все, что движется. Лис, зайцев, лосей, кабанов, росомах, волков. Особенно - волков. А многие из мужчин домой уже не возвращались, оставаясь с Андреем. В основном это было либо молодые люди, либо сорвиголовы, склонные к авантюрам. Но было немало солидных и серьезных мужиков, уставших от серой действительности, от голода и поборов, потерявших семью, либо живших бобылями.
   Через неделю сотня разрослась до трех. Еще через две недели под началом колдуна была уже тысяча бойцов. Ворота Суздаля распахнулись без боя. Местный боярин, Доморад, несмотря на годы и одышку, тоже решился выйти в облаву, больше напоминающую военный поход. У общинников оставались кое-какие деньги, и Андрей в складчину приобретал своим бойцам хорошее оружие, одежду, но в первую очередь - обувь. Четверть его войска - 'охотники' - были на конях. Другие три четверти - пешие 'загонщики'. Всадники выступали на час раньше пешников. Углубляясь в леса на пять-шесть верст, они, останавливаясь, располагались на 'номера' - позиции для стрельбы. Пешая цепочка, растянувшись чуть ли не на десять верст, медленно стягивала живую петлю, загоняя зверей в 'мешок', выводя их на стрелков. Потом начиналось избиение - методичное, жестокое. Семенов запретил бить все зверье подряд, заставлял пропускать самых здоровых лосей, кабанов, оленей, медведей, зайцев. Мужики в угаре, конечно, не сильно разбирали, где здоровые, а где остальные - били все подряд. Первая облава заканчивалась к обеду. Туши свежевали, часть съедали, остальное развозили на подводах по окрестным деревням. Туда, в деревни, уезжали подводы, груженные шкурами и мясом - обратно возвращались полные полуголодными добровольцами. После обеда облава повторялась. За день войско прочесывало огромное пространство - квадрат в десять верст. Но что такое сто или сто двенадцать квадратных километров для бескрайних русских просторов? Капля в море.
   Андрей упорно шел вперед, на север. Пока он не совсем точно представлял цель своего поиска. Даже если он сможет поймать (а скорее убить, как думал колдун, глядя на всадников с луками из коровьих рогов) волка Тора, и что дальше? Или волчара сможет рассказать перед смертью, где лежат останки Полянки? Колдун здорово на это надеялся, хотя и понимал, что надежда эта смешная. Ну, даже если удастся найти то, что от нее осталось? Что дальше?
   А с другой стороны, Андрей, промышляя своей армией зверье, не дает умереть селянам. Или наоборот? Уж не потому ли к нему тянутся мужички, что после такой грандиозной облавы можно три года за дичью в лес не собираться? Так что единственное, что оставалось - это идти дальше, на север. Когда придет время (колдун уже решил), они повернут назад, на юг, к теплу, собирая по пути всех, кто только сможет идти. Андрей сейчас хорошо понимал, что движет всеми. Желание выжить. Народ умирал от голода. И кому, как ни ему, Семенову Андрею, повести людей за собой? Не отдавать же народ в руки вот этому тупоумному ублюдку, что сейчас стоял перед ним...
   - Как ты смел, смерд, охотится в моем уделе? - орал, горяча и поднимая коня на дыбы, новгородский князь Ярослав. Голубые глаза сверкали плохо контролируемой злостью и глупостью. Колдун смотрел на него снизу вверх. Теперь он понимал, почему великие правители так скоры на расправу. Глупец никогда не сомневается в своей правоте. Садист видит перед собой не человека, а жертву. Неужели все великие правители были лишь жестокими дураками? Тогда имя Андрея Семенова затеряется в истории. Ведь он старается думать и никогда не убивает понапрасну. Даже такому врагу, как волк Тора, он постарается сохранить жизнь.
   - Что глазами хлопаешь, сволота бесштанная? - еще яростней орал Ярослав. За его спиной толпились конные дружинники. Немного, человек пятьдесят. Бронислав, сжимающий в руках знамя, покраснел и подался вперед. Андрей остановил его движением руки. Вместо этого колдун обернулся к Твердиславу. Паренек поднес к губам трубу. Звонкий звук пронесся над поляной, углубился в лес. Что же, если властьимущие признают лишь силу, то необходимо ее продемонстрировать.
   Из леса стали выезжать всадники и выходить люди. Облава закончилась час назад. Почти все были здесь. Семь тысяч человек, а может, уже и больше. Каждый день войско Андрея увеличивалась на сотню-другую. Колдун, криво улыбаясь, смотрел прямо на князя. Тот захлебнулся собственными словами, побледнел. Зло взмахнув плетью, он решил сбежать. Не теряя царского, надменного поворота головы, Ярослав поворотил коня.
   - Куда собрался? - произнес Андрей первые слова с начала их встречи. Полчаса назад, пробравшись по подтаявшим сугробам на дорогу, он с братьями Славичами наткнулся на Ярослава и его дружину. Грозный князь налетел на смердов со всей яростью и грубостью, на которую был способен. Он заставил Андрея (почему-то только его одного) слезть с седла и принялся браниться, требовать ответов и совершенно не был готов их выслушать. Поэтому Семенов и не отвечал князю, мял в руках снятую шапку, глядел снизу вверх в гордое, точеное лицо.
   - Стоять, чмо! - крикнул Андрей.
   - Взять их, - добавил он громко.
   Добрых три сотни мужиков уже стояли на дороге перед князем. Выставленные вперед рогатины, натянутые луки и ухмыляющиеся, довольные развлечением бородатые лица. К этому князь не был готов. Зато Андрей уже привык, что его приказы выполняются быстро и без обсуждений. Колея в сугробах - неплохая ловушка для конных.
   - Пошли прочь, - твердо произнес князь. Может, кого-нибудь и обманул этот громкий, полный силы, голос. Но только не колдуна. Ухмыляясь, Андрей приказал:
   - Снять их с лошадей. Если кто руку на меч положит - убить всех, - последнюю фразу он произнес специально негромко, но очень четко. С удовольствием увидел, как многие из княжеских дружинников отдернули руки от рукоятей мечей и сабель, будто те внезапно раскалились. Десятки, сотни рук потянулись к людям в кольчугах.
   - Руки отрублю! - кричал Ярослав, но в его голосе уже не было силы и уверенности.
   - Коней отобрать. Дружину распределить по пешим сотням. Князя раздеть. Оставить только рубаху и порты. Сапоги тоже снять. И проводить плетьми до Новгорода. Жди нас, князь! Через два дня у стен будем, - говорил Андрей.
   - Сотники и тысячники - ко мне. Кто поморозился? Много зверя добыли? - уже спрашивал он, будто позабыв о том, что произошло минуту назад. Ему отвечали по порядку, сначала начальники тысяч - Витинег, Долговяз, Елага, Явор, Ушмян, Ботко, Пакослав. Затем наступал черед сотников. Те обычно отделывались короткими докладами.
   - Все зело хорошо, - отвечали бородачи и Семенов знал, что никто из них не станет беспокоить его мелочами. А если дело серьезное - так Андрей быстрее их узнает.
   - Кожаный доспех на морозе куда лучше оказался, - бубнил на ухо Долговяз. Еще две недели назад Семенов предложил добытую пушнину менять в деревнях на выделанную кожу. Сложенную и прошитую в восемь-десять слоев, ее пускали на доспехи. Доспех делался так: сшивалась просторная и длинная кожаная рубаха, потом на плечи, грудь и живот добавлялись такие прошитые куски. И все - доспех готов. Стрела его не пробивала, а меч увязал. И потом, такие кожанки были вдвое легче кольчуг и на порядок теплее. Поэтому Долговяз, снявший с груди короткую для него кольчугу, был очень доволен своей обновкой. Выглядел мужик грозно - высокий, очень широкий в шипастом доспехе, он казался богатырем.
   - Ну-ка, постой, - пробормотал Семенов, а потом крикнул. - Стоять! Не убивать!
   Внимание Андрея привлек странный гортанный выкрик:
   - Урагша, урус мертед! - орал, вертясь волчком среди рогатин, крепыш с рыжими прядями в иссиня черных волосах.
   - Не трогать! Отошли все! - еще раз крикнул Андрей и вокруг монгола (колдун почему-то не сомневался, что это монгол) возникло кольцо, ощетинившееся остриями мечей и копий. Семенов соскочил с коня, твердо раздвинул ряды своих воинов и подошел к злобно скалящемуся человеку. Тот сжимал кривой нож, напружиненные ноги крепко упирались в землю, готовые к прыжку.
   - Син кем? - произнес колдун по-татарски. В свое время ему пришлось немало пообщаться с поволжскими татарами. - Кто ты?
   - Минем татар, - глаза, спрятанные за узкими щелочками век, сверкали гневом и неподдельной яростью. - Сапоги не дам, - добавил он грозно, говоря по-русски почти без акцента. - Татар без сапог - олама татар, плохой татар.
   - Татарин? Не похож, - признался Андрей.
   - Отдать сапоги, - приказал колдун, но увидел, что упрямый и так в сапогах.
   -И меч верните, - добавил колдун. - Будешь со мной?
   - Я нет предатель. Коназу Ярославу служить, - гордо отозвался крепыш. Он был на голову ниже Андрея, однако ухитрялся смотреть сверху вниз, будто до сих пор оставался на коне.
   - Князь мне не враг, - спокойно отозвался Семенов. - Он не знает, что враг у нас общий - зима. Поможешь мне - и князю поможешь, - добавил он, передавая монголу кривую меч.
   - Скажешь - так поможешь. Отчего нет помочь? Идеркей яратмин кошна. Бездэ йок ондэй кош. Идыркею не нравится зима, - пыхтел татарин, прилаживая оружие за кушак.
   - Со мной будешь. Отдать коня Идыркею, - Андрей почему-то с первого взгляда проникся доверием к узкоглазому сыну степей.
   - Откуда ты? - начал колдун после того, как взлетев на спину лошади, татарин двинулся вместе с ним через толпу.
   - Э-э! Далеко! Долго ехать - через год доедешь.
   - Керулен? Онон? - перечислил Андрей названия монгольских рек, поглядывая на татарина.
   - Э-э! - спокойно ответил Идыркей. - Степь. Много ехать - степь и степь. Я там рос. Купец ехал через степь, позвал - помоги, Идыркей. Идыркей помог. Идыркей приехал, а купец - йок. Разбойник-лар. Идыркей драться. Ух как драться! Чуть башка йок. Живой ушел. Борам урманда, баасу йок. (Иду по лесу, полей нет - переводил с грехом пополам Андрей). Койтэм к коназу Ярославу. Идыркей ему показать, как драться надо. Коназ Ярослав сказал про Идыркея - багатур.
   - А мне покажешь? - усмехнулся колдун.
   - Показать? - повернулся в седле татарин. В руках он уже держал лук.
   - Покажи, - попросил Андрей.
   - Курайсинмя карга? Видишь ворону? - спросил Идыркей.
   Далеко в небе плавала, распластав крылья, черная точка. Вороны преследовали войско Андрея. Но эта была высоко. Метров триста, прикинул про себя колдун. Дробью не достать, пуля - промахнется.
   Татарин привстал на стременах, прижал сборный, витой лук к подбородку. Короткие пальцы легли на тетиву. Глаза почти скрылись в прорезях век.
   - Иэх! - выкрикнул стрелок, распрямляя левую руку, натягивая тетиву правой, пуская стрелу - и все в одно мгновенье! Стрела зло взвизгнула, разрезая воздух. Похоже, что птица видела опасность, но не знала, насколько она быстра. В небе раздалось испуганно-изумленное: 'Кра!' Ворона, пикируя как подбитый 'мессер', свалилась в лес. Идыркей обернулся. Лицо его было похоже на масленичный блин - лоснящееся, довольное.
   - Молодец, - честно признался Андрей. Ему приходилось видеть стрелков и получше.
   Уязвленный такой скупой похвалой Идыркей зарычал.
   - Давай меч, - сказал он сердито.
   - Зачем? - удивился Андрей.
   - Покажу кое-что.
   Семенов спокойно протянул татарину требуемое. Тот поцокал языком, попробовал остроту оружия на ноготь, а закалку определил по звону.
   - Биг якши, - довольно сказал он, и еще раз цокнул языком. Потом вытащил из-за пояса свою, похожую на акинак, саблю. Андреев меч, поставленная стоймя, оказался на утолщенном острие Идыркеевой сабли. Татарин выпрямил руку. Темная сталь булата стояла, как прикрепленная к небу невидимой веревкой. Семенов от удивления сам цокнул языком. Идыркей, балансируя, пришпорил лошаденку и направил ее прямо в сугробы. Переваливаясь и даже взбрыкивая, она сделала полный цирковой круг вокруг колдуна и его 'оруженосцев'. Тяжеленный булатный меч стоял, как влитой, удерживаемый на острие сабли, в вытянутой руке коренастого воина. Раздался легкий звон - Идыркей легким движением вернул оружие хозяину.
   - Да ты богатырь, - внезапно вырвалось у колдуна.
   - Коназ Ярослав также сказал, - пробурчал татарин. - Идыркей, сказал, багатур.
   - Вот, что, багатур, - Семенов произнес последнее слово с изрядной долей ироничности, но татарин, посчитав это признанием своих заслуг, выпятил грудь. - Будешь у меня сотником. И сотня твоя должна быть лучшей из лучших. Багатурская сотня. Понял?
   - Понял, коназ Андрей, - серьезно ответил татарин.
   - Не князь я, - поморщился колдун.
   - Понял, хан Андрей, - без тени смущения повторил Идыркей.
   Колдун только рукой махнул. Что возьмешь с... а вот 'чуркой' татарина называть сильно не хотелось.
  
   ***
   Торвульф, теперь свободный от своих тяжеловесных подгорных спутников не бежал - летел. Громадными скачками, не выискивая легкого пути, а просто перескакивая через препятствия, он спешил на запад. Ему предстояло преодолеть еще тысячи верст пути, вновь пройти по саамским землям, а потом и по Скандинавскому полуострову. Он рассчитывал найти Дунгаля как можно скорее. Это было бы не просто, но Торвульф хорошо изучил амулет норманна, с помощью которого можно было найти дочь весны. Древнее колдовство оказалось простым и доступным, особенно для него. Торвульф чувствовал Маэльфу, но не только. Он четко мог определить, сколько дней пути отделяет его от альвы. А в том, что рядом с ней находится и Дунгаль, волк Тора не сомневался.
   Охотясь по дороге в северных лесах, на землях странного народа, называющего себя Чудь, волк узнал, что на него ведется охота. Тысячи людей гнали зверье на север. Но истинной добычей был он, Торвульф. И зверь знал, кто ведет армию охотников, и прекрасно сознавал, что этот человек не остановится. Это известие только обрадовало его. Он даже сделал небольшой крюк, миновав озеро, которое люди называли Ладогой, и по дороге изрядно напугал жителей местных деревенек, проскакивая между домов с таким расчетом, чтобы его заметили. Один раз он даже остановился, чтобы хорошенько проучить трех охотников. Двое бежали от него с криками, а Торвульф, хорошо пообедав, продолжил свой бег.
   До встречи с Дунгалем ему оставалось всего две недели.
  
   ***
   Теперь Андрей готовился вести свое войско на север. Колдун понимал, что это может быть ошибкой, и еще хуже того - ловушкой. Про себя он решил, что когда они достигнут поселений поморов, увидят Белое море - тогда и повернут назад. Пойдут огромным веером по Руси, собирая еще не умерших от голода и холода. Крым, Краснодар? Почему бы и нет, размышлял Андрей. Но какую роль уготовила судьба ему? Почему ничего нет об этом походе в летописях? Или на самом деле они творят свою собственную историю? Это будет военная демократия, думал колдун. Верховный правитель будет избираться ступенчато. Сначала выборные из сотен избирают тысячников, потом тысячники - десятитысячников, а на общем сборе определяется голова. Запорожская сечь? Да только распадется войско. Жрать нечего станет - сразу рассыплется, растает. Кто пахарем станет, а кто - разбойником. И все по новой. До следующего Андрея Семенова. До Стеньки Разина, до Емельяна Пугачева. Тогда, может быть, не стоит и браться за дело? То есть, конечно, браться надо. Надо собрать, довести, но без всяких выборов, тираний и даже военных демократий. Глупость все это. Привести их и распустить - пусть живут как хотят. Попросят совет - посоветовать, попросят жалости - пожалеть, попросят помощи - помочь. Как сказал татарин: 'помоги, Идыркей - Идыркей помог'.
   Сегодня колдун стоял на холме перед Великим Новгородом. Он и не думал брать город штурмом, хотя князь Ярослав и готовился именно к этому. Все население было собрано за стенами кремля, но избы стояли целыми, непожжеными. Хороший знак, это значит, что все обойдется.
   Он пришпорил коня и не спеша подъехал к воротам. На стенах заголосили: 'Колдун... с волчьим сердцем... весну ищет...'
   Андрей усмехнулся. В свое время Бронислав немало постарался, распространяя легенду, что у хозяина - волчье сердце вместо человеческого. Семенов оглянулся на него. Едет следом, оруженосец. Лицо каменное, а глаза довольные. Рука крепко сжимает древко знамени из волчьей шкуры.
   - Что делать будем? Не войну же затевать, - пробурчал позади Доморад, суздальский воевода.
   - Войны не будет, - твердо сказал колдун. - Мы не на войне. Для себя стараемся, за свою землю стоим.
   - Да уж, - поддакнул Доморад.
   Они еще раз посмотрели на стены, на готовый к защите город. О чем здесь говорить? Колдун поворотил коня и направился обратно, к войску.
   - Обходим город западной дорогой, - приказал он тысячникам. Те молча подчинились. Честно говоря, им тоже не очень хотелось брать штурмом крепость, в которой скопилось почти пятьдесят тысяч людей.
  
   Вечером в шатер Андрея приволокли Идыркея. Лицо татарина превратилось в кровавую маску, узкие щелочки глаз совсем заплыли.
   - Вот зараза! Паскуда! Гад ползучий!
   Суть да дело Андрей узнал, что выделенная сотня самому сотнику очень не понравилась. На привале он ходил по стоянке, как заправский купец приценивался к воинам. А выбрав, брал за шиворот очередного претендента в 'багатурскую' сотню и тащил за собой. Это, конечно, немногим понравилось. Слово за слово - и горячий татарин пустил в ход кулаки, а потом и меч. Двоих успел подранить, галдели обиженные голоса, синяков наставил, живучий оказался, падла.
   - Я каждый секир башка сделаю, - пришел в сознание и заревел медведем Идыркей. Он попытался подняться, но его вновь уложили на пол увесистым пинком.
   - Отставить, - приказал Андрей. - Идите, сам разберусь.
   - Что случилось? - спросил он хрипящего татарина, когда все ушли.
   - Я тебе говорю, - обиженно, но довольно внятно, не смотря на разбитые губы, начал тот. - Плохие люди. Негодные. Ничего не умеют.
   Андрей уразумел, что Идыркей ругает не обидчиков, а людей из собственной сотни.
   - Что же так? - удивился Андрей. Он специально отбирал самых здоровых мужиков, лучших следопытов и охотников, и снабдил сотню отборными лошадьми.
   - Слушай меня, хан Андрей. Сила, она не в пальце, - татарин показал собственный палец. - Сила - она в кулаке, да? Сожми кулак - любого свалишь. А палец сломаешь, да? Ты мне пальцы дал, каждый в свою сторону. В кулак нельзя сжать, яман дело!
   - Вот как, - протянул Андрей. - А ты, значит, решил кулак собрать.
   - Биг зур якши, хан Андрей. Понимаешь? - Идыркей растопырил пятерню. - Багатур должен быть смелым, так? - загнул палец татарин. - Багатур хорошо на коне сидит, да?- прибавил он следующий палец. - Багатур - меткий, да? Багатур должен умный, так? И багатур слушает, что башка говорит, - ударил крепыш себя в грудь кулаком.
   - Слушай, Идыркей, я понял. И вот что придумал. Иди-ка сюда, - поманил колдун татарина в глубь шатра.
   - Давай так сделаем, - говорил Андрей, а руки сами нашли на складном столике медную пластину. Уверенно пробив в меди отверстие ножом, Андрей взял оружие за лезвие и тщательно вырезал на металле собственное имя.
   - Вот тебе знак, что ты говоришь от моего имени. С ним тебя никто не тронет, а приказы обязаны выполнить, - проговорил колдун, продевая шнурок и вешая пластину поверх кожаного доспеха.
   - Пайцза? - недоверчиво пробурчал Идыркей. - Тамга?
   - Ярлык, - уверенно отозвался Семенов.
   - Хорошо, - сказал татарин, и крепко ухватив колдуна за рукав, буквально поволок его к выходу.
   - Ты куда? - спросил тот, тщетно пытаясь освободится.
   - Скажи людям, что мне сказал.
   - Тысячникам скажу, - пытался отговориться Андрей.
   - Э-э, нет. Скажи, чтобы все слышали. Идыркей - багатур говорит голосом хана Андрея!
   - Ладно, отпусти рукав-то.
   - Слушай все сюда! - заорал татарин, едва они оказались на улице. - Говори, - тихо подсказал он Андрею.
   - Так, слушайте, люди, - начал, прокашлявшись, колдун. - Я выдал своему сотнику, татарину Идыркею специальный знак. То, что говорит он - говорю я. Слушайтесь его, как меня. А иначе..., - Андрей замешкался.
   - Секир башка! - взревел под ухом низкорослый Идыркей.
   - Точно так, - закончил Андрей, оглядел еще раз лагерь, убеждаясь, что его слышали, и пошел обратно в шатер.
  
   ***
   Сказать, что князь Ярослав пребывал в ярости? На самом деле князь был в бешенстве. В безумной ярости, с дикими криками он полосовал мечом стены, а заодно и все, что подворачивалось под руку. Слуги в испуге разбегались от ставшего берсерком правителя по углам и щелям.
   - Хватит, князь, - прогудел боярин Остромысл, подставляя под слепой удар собственный меч. Воевода был в полном доспехе, даже шлем нахлобучил на голову. Мало ли что?
   - Что, боишься? - взревел Ярослав. - Зарублю! - он бросился на боярина.
   - Остынь, князь, - рыкнул боярин, перехватил горячую руку и с размаху влепил по царственному лицу увесистую пощечину. Воевода был невысок, но крепок и кряжист, словно вековой дуб. Удар, который он нанес вполсилы, отбросил князя назад на сажень. Меч Ярослава остался в руке боярина.
   - Тут думу надо думать, - сказал Остромысл спокойно, однако достаточно быстро, чтобы Ярослав не успел опомниться и позвать слуг. - Видал, сколько людишек за колдуном идет? Скажу по секрету, из нашего города такоже много молодцов пошло догонять мятежника.
   - Где? - завопил князь. - Убью сволочей!
   'Слава богам, пронесло', - подумал боярин, который уж было решил, что княжий гнев сейчас обрушится на него полной мерой.
   - Главное в этом деле самого колдуна убить. Подмога нужна. Иначе все государство на дыбки встанет. Зима не уходит. Народ волнуется, а он им весну обещает найти, - между тем горячо внушал воевода.
   - Сволочи! Плевать я на них хотел! Порублю, как собак! - продолжал кипятиться князь.
   'То-то же много ты порубил, когда сам на колдуна вышел, - усмехнулся в уме боярин. - Без порток в город забежал, глаза - по пятаку. Правитель голоштанный' - в сердцах закончил мысль воевода. Вслух же проговорил:
   - Норманнов надо позвать. Дела у них последнее время плохо идут. Научили соседей воевать походами своими, теперь сидят на тингах, горлопанят. Пропили богатство, а другого не взять - все научились меч в руках держать. Думаю, не откажут, если добычу знатную посулить. А у колдуна добыча знатная - сам видел, зверя они много по лесам насобирали. Целый обоз шкур разных. А в одиночку мы не вытянем. Как бы дружины сами за мятежника не встали.
   Ярослав уже почти остыл, стоял в трех шагах от Остромысла и зло посверкивал глазами.
   'Вот гадина толстопузая, - думал князь. - Норманнами мне зубы заговаривает. Вздумал руками размахивать. Меня, великого князя, оскорбил. Ну ладно, держись, бородач. Будут тебе норманны'.
   - Правда твоя, Остромысл. Надо подмогу звать. Сегодня же снаряжу гонцов ярлу рода Бьёрнсонов, Кольбейну. Он мой двоюродный шурин, должен помочь. Сам же, не мешкая, собирай городскую тысячу. Голоштанных не бери, смотри чтобы люди все были знатные и солидные. Иначе вправду будем по лесам от своей дружины прятаться, - спокойно проговорил Ярослав.
   - Меч отдай, - добавил он. Боярин осторожно подал ему оружие.
   Князь развернулся и четким шагом направился в покои. 'Ну, погоди, боярин', - подумал он трогая рукой стремительно распухающую щеку.
   - Позвать мне тысячника Твердобоя, - проговорил князь громко в пустоту. Он знал, что хотя вокруг никого нет, но его услышали.
   Начальник личной охраны Ярослава явился незамедлительно.
   - Твердобой! - с порога начал князь. - Поедешь к норманнам. Прямо к ярлу Кольбейну. Возьми даров, сколько посчитаешь нужным, а пообещай еще больше. Скажи, что зовем на войну с Киевом и вцепись, вырви столько воинов, сколько сможешь. А уж на мятежника ярлу я сам укажу. На тебя сейчас больше надеюсь, чем на всех сразу, - доверительно сообщил он.
   - Будет исполнено, - скрипучим голосом ответил Твердобой.
   - Иди, - отослал воина князь.
   - Вот скотина! - проорал Ярослав, когда тысячник вышел. Щека горела, помороженные ноги ныли и князь уже готов был уничтожить весь мир, буде представится такая возможность. Но пока это было не в его силах.
   По воле случая Остромысл, сходя по ступеням крыльца, слышал этот крик, полный злобы. Красное лицо воеводы пошло пятнами, отдуваясь он потянул ворот рубахи, будто ему перестало хватать воздуху.
   - Ну что, не тронул тебя Ярослав? - произнес сбоку тихий сиплый голос. Обернувшись Остромысл увидел своего дружинника, приземистого и коренастого Будыя.
   - Нет пока, - глухо отозвался боярин. Потом не сдержался и ругнулся с горечью. - Мальчишка сопливый. Князь голоштанный.
   - Тихо ты, - осадил его Будый. - Давай сюда оберег.
   Остромысл молча засунул руку под кольчугу и вытащил из-под мышки изрядно засаленную и много раз перевязанную льняной веревочкой тряпицу. С брезгливой миной он передал сверточек дружиннику.
   - Что это у тебя? - спросил Остромысл. - Опять змеиный помет какой или жабий язык?
   - Око орла, - доверительным голосом произнес воин.
   - Ух ты, - не сдержался воевода. - И зачем он? Я весь потом изошел, пока под мышкой держал...
   - А его и надо там держать, - отозвался Будый. - Наговор есть такой. Древний. Если, мол, угрожает тебе кто обличенный властью, так возьми правый глаз орла, завяжи в тряпицу и носи. Только есть и условия. Носить можно под той рукой, что щит держит. И орел должен быть необычный.
   - Какой необычный? - любопытство разобрало боярина. Уже выйдя с княжеского двора он насел на дружинника с вопросами. Ведь Ярослав и вправду не тронул Остромысла, хотя и заработал от последнего солидную плюху. Сам бы воевода такого не стерпел. Хотя, почему не стерпел? Пришлось и воеводе побывать в такой ситуации. До Остромысла начало доходить, почему он не убил своего дружинника три года назад, когда Будый, изрядно разозленный, так приложил пьяного боярина, что и вспомнить страшно. Неделю, помнится, отходил Остромысл... Никому бы не простил - а вот Будыю все сошло с рук.
   - Поймать орла надо в определенный день. К тому же только вечером. Да принести на распутье и заколоть острой жердиной.
   - Ничего себе, - уважительно произнес боярин. - Силен ты, брат.
   - Да ладно. Теперь у тебя оберега нет. Берегись князя, боярин, - просипел Будый.
   - Поберегусь, - сразу посерьезнел Остромысл. Улыбка сошла с его лица.
   - Сворачиваем, - произнес он. Воевода и дружинник свернули с дороги от Детинца к постоялому двору, что назывался 'Жаренное мясо'. Его владелец, Поромония, был хорошим другом боярина. Остромыслу не терпелось промочить горло и хорошенько подумать над создавшейся ситуацией. То, что ему отныне больше не быть главой городского ополчения, воевода понимал.
   'Мальчишка!' - ругнулся он про себя, и тотчас же его губы раздвинулись в широкой улыбке.
   - Светигнев, дружище! - заметил боярин в углу заведения знакомого.
   - Лучшего вина, что есть в этой дыре, - прорычал Остромысл, присаживаясь рядом...
  
   Дивлян.
  
   Дед Нечуй понял, что дело плохо, когда его в первый раз не позвали к столу. С кряхтением он слез с печи, достал ложку, гневно взглянув на сноху. Та смолчала, покраснела. И тогда дед понял, что это не она, а сын. Его родной сын решил, что отец теперь - лишний рот. Чувствуя, как дрожат руки, он хлебал жидкую кашу. Притихшие внуки глядели на него, но тоже боязливо молчали. Старик чувствовал, что клейкий хлеб застревает у него в горле. Он отказался от молока, налил себе ледяной воды из бадейки, выпил и закашлялся. Кашляя, залез обратно на печь - отогревать больную спину. Ну что же, все правильно. Он теперь лишний. Он давно лишний, с тех пор как померла жена - Сташа. Долго они прожили вместе, но он-то зажился на белом свете. Пора и честь знать, думал дед. Некоторое время он еще надеялся, что произошла ошибка, что весна придет, растопит снег, побежит звонкими ручейками, даря жизнь, даря ему еще один лишний год. Дед любил жить, любил посидеть вечером на завалинке, понянчить внуков и внучек, в именах которых он давно и прочно запутался. Всегда их семья славилась плодовитостью. Никогда не голодали - дед в свое время был работник хоть куда. Семь сыновей и три дочери вырастил дед - невиданное дело! Надеялся, что будет, кому позаботиться в старости. Видно, не получится. Закон жизни суров. Но и справедлив. Если нет сил - садись и умирай. Или ложись, потому что сидеть дед долго не мог - ломило спину до слез.
   Через неделю он уже не слезал с печи. Точнее - слезал только раз в день. Напиться и смести со стола крошки, чтобы закинуть их в рот и долго катать между все еще крепкими зубами. Зубы у деда были будь здоров - любого молодого удивит ровный белый ряд между иссохших губ. А потом кончились и крошки, лишь сноха иногда, с оглядкой, подавала корочку. С ними, с крошками вареного овса, кончились смех и возня среди внучат. Как голодные волчата они поглядывали на родителей. Запавшие глаза, провалившиеся щеки - все это дед видел со своей печи. Изменился и сын. Теперь не нянчил детишек, с самого утра пропадал в лесу, а по ночам долго скрежетал зубами. Однажды в избе запахло хвоей и березовыми почками. Дед встрепенулся, почуяв лесной дух, с трудом выбрался на крыльцо. Внучата на скамейке старательно обрывали с березовых веток полураскрывшиеся почки и счищали с еловых лап хвою. Все это кидали в горшок. На следующий день все маялись животами, а сын чуть ли не весь день точил топор и нож. Утром сарай опустел - забили четырехмесячного теленка. Вечером пригласили к столу и деда. Дочиста обгладывая розовую кость, он, наконец, решился.
   - Сена нет, - сказал он, больше утверждая, чем спрашивая. Никто не отозвался.
   - Корове и коню можно прутья рубить и запаривать, - продолжал он. - А я... Я скоро приду.
   Сказав так, он накинул на плечи драный полушубок, сунул ноги в валенки и направился к дому Будяты. На улице старика встретил промозглый дождь со снегом. Шел месяц травень.
  
   Через полчаса он сидел напротив лохматого мужика. Запавшие щеки и глаза, горящие словно в лихорадке, говорили что и у Будяты дела не особо хороши. За последний месяц кузнец похоронил троих детей. Промаявшись недолго животами, они умерли в одну неделю, почти в один день - утром, вечером и снова утром. Остались лишь две старшие дочери и слепой мальчишка. В избе здорово пахло вареным мясом. Но дед уже не сглатывал голодную слюну - наелся дома.
   - В уме ли ты, старче? - без особой уверенности проговорил кузнец.
   - В уме, - сказал дед. - Это ты в уме ли? Конь у тебя пал. Вчера корову забил. Живность остальную давно приели, - перечислял старик. - Прошлое лето плохое было. Дождями весь урожай смыло. А сегодняшнее - еще хуже. К осени загнемся все. И ты, и женка, и дочери, и мальчишка тоже помрет. Что уж терять?
   На щеках Будяты заиграли желваки. Старый мерин кузнеца и вправду пал первым. Тут сплоховал мужик - отволок тушу на задворки, к выгребной яме, еще и землей присыпал. А как кончились припасы - пришлось откапывать. Тут и пришла беда, с гнилым мороженным мясом. Сыновья, объевшись трупного мяса, слегли к вечеру. Раздулись животики, запали глаза, посинели губы. А дочери носы воротили, и слепыш мяса почти не пробовал - вот и выжили. А вчера, чтобы дальше выжить, закололи корову. Молока от нее совсем не было - сена Будята запас на зиму, но не на лето.
   - Вот что, кузнец. Слушай меня, иначе в следующую весну не останется никого нас хоронить. Дело верное. Если мальчуган сможет - то всех спасет. И тебя, и меня, и соседа. Опорой станет тебе на всю жизнь. А сейчас он - лишний рот, - старик проглотил горькую слюну. - Говорю тебе истинную правду. Это так же, как меня Нечуем зовут.
   - Дивлян, иди сюда, - резко крикнул Будята. Старик же выпрямился, лицо его окаменело. Честно говоря, он не думал, что кузнец согласится.
   - Я здесь, - отозвался тонкий голосок, и оба взрослых вздрогнули. Мальчишка, пока они разговаривали, был рядом и все слышал.
   - Все будет хорошо, - продолжал русоволосый Дивлян. По его глазам невозможно было понять, о чем он думает - ведь у мальчугана не было глаз. Их заменяли два страшных бельма, обрамленных длинными рыжими ресницами. Мальчик был слеп с рождения.
   - Это ведь нетрудно. Правда, надо будет ждать в бурю... и босоногим на снегу... Хотя, буря уже начинается, - паренек совсем по-взрослому покачал головой.
   - Когда почувствуешь, как что-то колет прямо в глаза - хватай ветер-траву ртом. Только ртом, слышишь? - сказал дед Нечуй.
   - Слышу. Я хорошо слышу, - невесело отозвался маленький слепец.
   Будята переводил взгляд то на сына, то на старика.
   - Пойдем, - вдруг сказал мальчик.
   - Куда? - не понял было кузнец. А потом пристально посмотрел на деда.
   - Смотри, старый мерин. Головой ответишь за сына, - процедил он сквозь зубы.
   - Пойдем, - вновь печально повторил слепой.
  
   Старик Нечуй слышал это поверье еще в детстве. Бабка рассказывала ему про траву-ветер, что растет зимою по берегам и озерам. Кто обладает этою травою, говорила она, всегда может остановить ветер на воде, избавить себя и судно от потопления, ловить рыбу без неводов. День для собирания травы-ветер назначается в самый трескучий мороз, в снежную бурю или в глухую зимнюю полночь. В это время нечистая сила, прогуливаясь по озерам и рекам, бросает траву-ветер, чтобы с бурей совладать. При всем этом, шамкала бабка Полуница беззубым ртом, люди зрячие не могут находить это растение, одни только слепые от рождения чувствуют присутствие его. Когда они наступают на эту траву, тогда их в слепые глаза кто-то колет иглами. Если они успеют поднять и схватить не руками, а ртом, тогда они обладают ее силою. Но силой может обладать и тот, кто отберет ее у слепого и съест сам. Надо только вовремя успеть, говорила, страшно вращая глазами Полуница.
   Вот уже битый час три человека стояли у берега реки и ждали чуда. Босоногий Дивлян замерзал. Хотя отец и приказал ему надеть шапку и полушубок, но это не спасало голые пятки от самой настоящей метели, что разыгралась в эту ночь.
   Дед Нечуй терпел долго. Теперь он сомневался в словах полоумной бабки, ругал себя, что смог в них поверить. Холод и снег, темнота и пустота - что здесь может быть? Сейчас старик сомневался даже в существовании самой нечистой силы, а не то что каких чудес. Единственное, что можно сказать - чудес не бывает. И не будет. А произойдет следующее - мальчишка замерзнет и запросится домой, Будята возьмет его на руки, погрозит Нечую кулаком, на следующее утро Дивлян начнет харкать кровью, через неделю помрет, а кузнец придет к деду и прибьет его. И поделом, правильно, может это проще будет, думал старик.
   Но мальчишка терпеливо сидел на краю замерзшей речки и неторопливо растирал стынущие ступни руками. Иногда слепец вставал, делал два-три шага, шаря вокруг руками, и снова садился. У деда нехорошо заныло сердце. Он было хотел прикрикнуть, что надо ходить, иначе как можно наступить на траву? - но взглянул на кузнеца и осекся. Будята стоял мрачнее тучи. Налетела настоящая снежная метель. Нечуй даже потерял мальчугана из виду, тем более что спину прихватило так, что старик согнулся. Когда же он разогнулся, то около Дивляна стояла фигура, словно сотканная из тьмы. Широкие одежды развивались вокруг размытого человеческого силуэта. А через мгновенье Нечуй узнал Дрозда - местного священника.
   - Это что?! - рявкнул Дрозд, перекрывая свист ветра и поднимая паренька на руки. Оказалось, что мальчуган растянулся на снегу и чуть в нем не задохнулся.
   - Отдай! - тотчас же подскочил Будята. - Это мой!
   - Негоже так! От лишнего рта решили избавиться? - снова кричал священник.
   Кузнец ничего не сказал, лишь зло посмотрел сначала на Нечуя, потом на Дрозда. Сплюнул под ноги и быстро пошел в деревню. Если бы он внимательно присмотрелся к сыну, то понял бы, что мальчишка что-то жует.
  
   На следующее утро Будята проснулся от негромкого голоса, что повторял:
   - Папа, я вижу тебя, - и снова, через небольшой промежуток. - Папа, я вижу тебя.
   Кузнеца прошиб пот. Он соскочил с полатей, выбежал на кухню. За столом сидел Дивлян.
   - Папа, я вижу тебя. Ты большой и красный. Я вижу, что ты красный. А за стеной мама. Она тоже красная, только руки - зеленые. Она отрезает мясо от синей туши. Когда я увидел цвета, я сразу понял, который из них - красный, а который - зеленый и синий. Огонь красный, а снег белый. Небо серое, а вода - голубая, - радостно засмеялся мальчуган. У Будяты от этих слов волосы встали на затылке. Вместо зрачков у сына были все те же ужасные бельма!
   После завтрака отец с сыном, оставив причитающую от счастья мать дома, пошли на речку.
   - Я хочу кое-что попробовать, - тихо, но твердо заявил Дивлян.
   На улице продолжал посвистывать холодный ветер, стихший к тому времени, как они дошли до берега Гуся.
   - Отец, сделай мне прорубь на самой Семенове, - все так же непререкаемо заявил мальчуган. Когда кузнец выполнил требуемое, Дивлян шагнул прямо в воду. Будята едва смог себя сдержать, чтобы не ринутся вслед за сыном. Но тот засмеялся, погрузившись на самой стремнине реки едва по колено, быстро нагнулся и вытащил из темно-прозрачной воды огромного окуня.
   - Я могу! - звонко закричал мальчишка и Будята, не сдержавшись, вдруг заплакал. Став взрослым, до сегодняшнего он никогда не плакал, а теперь не мог сдержаться, не понимая, почему льются слезы - то ли от счастья, то ли от пережитого горя и потери сыновей, то ли еще от чего... Дивлян продолжал выбрасывать на лед рыбу, сопровождая каждый бросок заливистым смехом. На берег реки сбегался народ. Шли старухи в платках. Ковыляли согнутые годами старики. Со свистом бежали мальчишки. Недоверчиво вертя головами шли мужики, а вдали перешептывались совсем юные девицы в валенках.
   - Не плачь, папа, - шептал Дивлян, выбравшись на лед и обняв отца за плечи. - Я теперь много могу. Хочешь, я весну позову? Правда, а вдруг получится?
   - Позови, - сипло отвечал кузнец.
   - Позову, - ответил сын и уткнулся в отцовское плечо.
   - Только она не услышит, - совсем тихо прошептал он.
  
   Дрозд тоже стоял в толпе сельчан и видел чудеса, которые творил слепой мальчик. Вчера вечером он почему-то не чувствовал в нем чудотворной силы. Зато сегодня священник видел, что мальчуган одарен ей сверх меры. И это была не просто сила - бездумная и разрушающая - но благое волшебство, созидающее, осторожное и поэтому почти незаметное.
   'Надо будет малыша забрать в обитель, - подумал Дрозд. - Ему здесь не место. Если запутается, может много дел натворить. Ох, до чего же люди не любят тех, кто отличается...'
   Священник только вчера вернулся из Новгорода. Погостив в монастыре две недели, восстановив вместе со всеми разрушенный Полянкой частокол, он отправился обратно, в Гусь Хрустальный. Дрозд вышел из леса как раз в том самом месте, где Будята и дед Нечуй выпустили босоногого мальчишку искать ветер-траву. Теперь священник понимал, что мужики делали на берегу реки и понимал, что это было жестоким испытанием, которое разбудило в хрупком тельце невиданные силы. В траву-ветер священник не верил, но мог предполагать, что она существует. То, что ты не видел - не обязательно не существует, много раз повторял в свое время Дрозду наставник.
   Еще со вчерашнего вечера его насторожила тишина, что царила у дома, где жили Андрей и общинники. Из трубы шел дым, но людей во дворе, на крыльце или у хозяйственных построек видно не было.
   - Куда колдун ушел? - спросил Дрозд у первого же селянина.
   - Так они весну пошли искать, - ответил мужик, вперившись взглядом в берег, заваленный рыбой, снял зачем-то шапку, и, так и не посмотрев на священника, рванул по скосу берега - только валенки сверкнули латаными подошвами.
   - Рыбка! Не помрем с голоду, братцы! - орал мужичонка на ходу. - Будята, бери шапку, дай хоть пару лещей!
   - Бери так, - басом отвечал Будята, утирая лицо рукавом. - Берите, люди добрые, на всех хватит.
   - Ай да кузнец! Ай да придумщик! - слышались голоса.
   Дед Нечуй стоял в сторонке и довольно улыбался.
   Дрозд же сразу направился к общинному дому. Тот не казался заброшенным, ставни были открыты, а над трубой дрожал воздух - печь недавно топили. Стучать батюшка не стал - как-никак, он тоже помогал ставить сруб - открыл дверь, прошел сени и вошел на огромную кухню. Около печи, на скамеечке сидела женщина. Дрозд еще успел отметить, что она довольно мила и волосы заплетены тугой косой...
   - Мир вам, - сказал он.
   Любослава увидела человека в черном, с крестом на груди. Ни один мускул не дрогнул на ее лице, когда она поднялась со скамеечки, взяла ухват и вытащила из печи огромный чугунок, полный кипящей водой для стирки...
   - Бог в помощь, - сказал Дрозд и сделал два шага вперед. Правой рукой он снял шапку...
   Милослава быстрым и точным движением нахлобучила ему чугунок на голову. Поток парящей, злобно булькающей воды хлынул на пол. Дрозд дрожащей рукой стащил котел с головы, надел обратно шапку. Поклонился, медленно развернулся и степенно вышел. С крыльца батюшка скатился кубарем, как ошпаренный - точнее и не сказать. Одним движением сбросил кацавейку, рясу и с ревом нырнул в ближайший сугроб.
   Любослава, пометавшись по комнате и не найдя подходящего оружия, схватила стоящую в углу метлу.
   Дрозд, чувствуя, как кожа начинает пузыриться, нежился в снеговой ванне. Произошедшее так захватило его, что он не сразу заметил новую опасность. Метла с шуршанием просвистела в воздухе и нанесла первый удар. Священник замычал от боли. В какое-то мгновенье Дрозду показалось, что он каким-то образом попал в ад, в самое пекло. С трудом сумев приподнять неподъемные, распухшие веки, он увидел свою мучительницу. Та фурией налетела на священника, неистово лупила его метлой. У него же не было даже сил, чтобы встать.
   - Ты. Женщина. Наверно. Дура, - произнес он настолько внятно, сколь позволили ошпаренные губы.
   Дрозд неверным движением вскинул руку. Женщина вскрикнула и застыла, ошеломленно глядя на загоревшуюся в руках метлу. С визгом она отбросила ее в сторону. Огонь тут же потух, злобно прошипел на снегу. Любослава теперь смотрела на лежащего перед ней мужчину не с ненавистью, но с любопытством.
   - Ты колдун? - спросила она спокойно, будто и не пыталась минуту назад убить его.
   - Дура и есть, - простонал священник. - Помоги мне, господи.
   Через полчаса, голый по пояс, красный как рак и весь в примочках, он прихлебывал горячий чай в огромной кухне общинного дома.
   - Значит, волк Тора похитил Полянку, - осторожно качал головой батюшка.
   Женщина, подперев руками подбородок, сидела напротив и тоскливо глядела на Дрозда.
   - Совсем одна я осталась, - произнесла она.
   - А Андрей решил волка поймать. Вот уж не знал, что весна может от одного человека зависеть. Слышать - слышал, но вижу в первый раз.
   - Все мы когда-то первый раз..., - со странной улыбкой подхватила Любослава.
   - Не по себе ношу взял Андрей. А вот волк что-то задумал. Не просто же так. Что-то большое, хитрое придумал волчара. Откуда только ум взялся? - размышлял вслух Дрозд.
   - А ты ничего мужик. Ладный, - глядя на священника в упор, произнесла женщина.
   Священник, даром что был красен, смутился и потупил взгляд.
   - Да я..., - начал было он.
   Любослава мягко, как большая кошка, поднялась со скамьи, скользнула к Дрозду, нежно положила руки ему на плечи.
   - У меня давно мужика не было, - произнесла она так тихо, так сладко, что Дрозд покрылся мурашками.
   - Спаси меня, господи, - пробормотал он, обхватывая гибкую талию, поднимая женщину на руки.
   - Сознайся, приворожила? - спросил он, застыв на пороге в спальню.
   Ответом был лишь грудной смешок.
   - Помоги мне выстоять, господи, - прошептал Дрозд и бросил Любославу на перины.
  
   По утру, оставив Любославу нежиться на перинах, Дрозд направился к Будяте. Священник знал, что кузнец просто так сына не отдаст. Да и сам Дрозд понимал, что пока в реках есть рыба, мальчонку уводить из деревни не следует.
   В дом Дрозд зашел решительно, но на кухне покосился по сторонам - нет ли еще сумасшедших с кипятком наготове. Будята сидел за столом и чистил рыбу.
   - Бог в помощь, - произнес священник с порога.
   - И тебе того же, - обернулся кузнец.
   - Разговор есть, - сказал Дрозд, присаживаясь напротив Будяты.
   - Ну, говори, - ответил мужик и в его голосе священник уловил нотки превосходства и даже самодовольства.
   - Не понравится тебе мой разговор, - неслышно пробормотал батюшка. И он оказался прав.
  
   - Но ведь кончится она, рано или поздно, - внушал батюшка кузнецу через полчаса.
   - С озер начнем брать, - гудел не на шутку разозленный Будята. Еще бы - единственный сын остался. Думал, что обузой будет, ан нет - лучше всех оказался. И всем сразу нужен. А когда мальчонка без глаз маялся - так и знать не хотели, возмущался кузнец про себя.
   - Пойми, голова в опилках. Рыба на нерест сейчас не идет - лед кругом. А когда вы ее до последней выберете - вообще ничего не останется. Друг друга есть будете, помяни мое слово, - говорил Дрозд.
   - Не дам! - стукнул кулаком по столу кузнец. Рыбы на столешнице уже не было - валялась на полу, сметенная горячей рукой.
   - Я сегодня, - заговорил мягко батюшка. - Подам благую весть в другие общины. Обители помогут - хлебом, мясом вяленным, той же рыбой. Не пропадете.
   - А мальчишка - пропадет! - рявкнул Дрозд внезапно. Будята аж рот открыл от такого наскока. - Силы в нем немереные. Обращаться он с ними не умеет. Начнете его просить: дай дождичка, дай ведрышка. На себя будете воду тянуть, пока не затопит вас в конец. А на другие земли засуха придет. И тогда мальчишке - конец! Понимаешь?
   - Батюшка Дрозд правду говорит, - внезапно раздался тоненький голосок.
   - Ты уж молчи, - привычно, даже не оборачиваясь, сказал Будята.
   - Пусть говорит, - возразил Дрозд.
   - Я уж сегодня почувствовал, что рыбы в реке меньше стало, когда поутру ловили, - тихонько говорил Дивлян, слезая с печки. - И еще будто кто-то позвал меня тихонечко к себе. Я не откликнулся, а он разозлился. Сказал, что пятки мне щекотать будет.
   - Нечисти в воде много скрывается, - кивнул головой священник. - Водяные, болотные, морские. Утопленники, бывает, оживают в тех местах, где живые ключи бьют. Омутницы-лопатницы народ губят. Пока к тебе подступить боятся, но подожди, привыкнут, а уж поздно будет. Поначалу, может все шуткой сойдет, потом отбиться сумеешь, но сила воды велика. Недаром говорят старые сказания, что сильней воды ничего нет. Ты, я слышал, весну можешь чувствовать? - внезапно спросил Дрозд.
   - Да. Там где она проходит, ручьи текут и ключи бить начинают. Сок идет внутри деревьев, дождь капает, а не снег метет. Я воду теперь могу издалека чувствовать, - отвечал мальчуган.
   Дрозд сразу понял, что мальчонка говорит правду. Тогда ему цены нет, соображал священник. Теперь парнишка запросто может их привести туда, куда надо. Пусть Андрей пошел искать весну вслепую, но братия монастырская должна точно знать - что к чему. Надо немедленно известить Ефрема и Иокима - думал Дрозд.
   - Точно чувствуешь, где весна? - спросил он строго.
   - Точно, - твердо ответил Дивлян. - Она далеко, но может прийти и к нам.
   - Сможешь показать, где это?
   - Смогу.
   - Вот что, кузнец, - произнес Дрозд решительно, - Пока пусть мальчонка с тобой остается. Береги его пуще зеницы ока. А я через седмицу все решу и заберу с собой.
   - Хлеб и мясо будет у вас, не беспокойся, - повысил голос батюшка, видя что Будята снова готов ринутся в перепалку. - Обещаю.
   Сказав так Дрозд встал из-за стола, поклонился, вышел из дома, и решительно направился к церкви.
  
   Ефрем приехал в Гусь-Хрустальный не через семь, как обещал, а через пять дней. Видимо, и он понял, что дело серьезно. Тяжело фыркающий, взмыленный конь еще не успел остановиться, а монах влетел в избу Дрозда.
   - Где он? - рявкнул Ефрем с порога. Но ему никто не отозвался. В избе никого не было.
   Ефрем стрелой вылетел из дома, взлетел на коня, бросив второго, заводного и тоже запаренного, стоять у избы. Но и в церкви он никого не нашел.
   - Где отец Дрозд? - спросил он мужичка, что тащил со стороны реки капающий и трепыхающийся мешок.
   Мужичонка, больше боясь, что у него отберут рыбу, молча указал на общинный дом.
   Ефрем поворотил коня и пустился к двухэтажному строению напрямки, через сугробы.
   - Дрозд! - заорал монах с порога. - Дрозд!
   - Здесь я, брат мой, - ответил тот, степенно спускаясь по лестнице со второго этажа. - Здравствуй.
   - Ты что здесь делаешь? - спросил Ефрем, но тут же перешел к делу. - Впрочем, неважно. Давай, показывай своего 'царя речного'.
   - Мальчонка он еще. Несмышленыш. Пойдем, покажу.
   Отец Дрозд специально собирался размеряно, не спеша, но быстро. Застали его, прямо сказать, не в лучшем положении... В конце концов, запрет монахам женится, (а Дрозд и был монахом) - это еще не самое худшее. Гораздо хуже, если прознает Иоким, думал он затравленно, и молил бога, чтобы Любослава не вздумала показаться. По этой же причине он и не приглашал Ефрема пройти, а тем паче - отобедать.
   Кузнеца с сыном дома тоже не оказалось.
   - На реке, в низине рыбу ловят, - призналась жена Будяты.
   Дрозд с Ефремом поспешили туда. Рыбалку они застали в самом разгаре. Кузнец теперь не пускал сына одного в воду, стоял рядом и держал в руках веревку, обмотанную вокруг пояса Дивляна.
   'Молодец, - усмехнулся про себя Дрозд. - Видать, и его проняло. Боится за паренька. А ведь должен знать, что если водяной ухватит - никакая веревка не поможет'.
   Ефрем довольно долго смотрел на мальчугана, что выхватывал голыми руками рыбу прямо из воды. На берегу набивая мешки, суетились мужики и детвора.
   - Правда твоя, - наконец произнес Ефрем. - Парень силой наделен чудотворной и не мерянной. Так ты говоришь, что кроме прочего, он весну чувствует?
   Дрозд сдержанно кивнул.
   - Архиепископ Иоким будет доволен. Ему удалось отбить у волка рабу божью Анну, что раньше весной управляла. Два звена в цепи уже есть. Осталось только найти третье и сковать с божьей помощью, - бормотал Ефрем, спускаясь к реке.
   - Здравствуйте. Бог в помощь! - громко сказал он, приблизившись к 'рыбакам'.
   - И тебе доброго здоровьичка, - угрюмо отозвался Будята.
   - Про уговор наш помнишь? - сказал Дрозд. - Отец Ефрем приехал, за ним подводы идут.
   - Послезавтра первые здесь будут. С голоду помереть не дадим, - подхватил Ефрем.
   - Пусть сначала придут, потом посмотрим, - отвернулся от церковников кузнец.
   - Хорошо, - внезапно согласился Ефрем. - Подождем два денька. А пока суть да дело, неплохо бы и перекусить чего бог послал. И что ты Дрозд, в общинном доме, у еретиков делал?
   - Да я... - смутился священник, - Меня... в общем-то... попросили присматривать, - проговорил он, чувствуя, что краска начинает заливать лицо.
   - Ладно, веди к себе. Врать ты не умеешь, - с ехидцей сказал Ефрем. - Лицо выдает. Странное у тебя, кстати, лицо. Ты не кипятком случайно умываешься?
   - Было дело, - взял себя в руки Дрозд. - Опрокинул бадейку случайно. В бане, - добавил он, предупреждая еще не заданный вопрос.
  
   Первые две подводы с продовольствие и вправду пришли через два дня. Возницами при них были монахи - уставшие и запаренные, не хуже впряженных в сани лошадей.
   - Молодцы, - похвалил монастырских братьев Ефрем. - Сами, небось, толкали. Ноги вон, все в крови.
   - С божьей помощью доехали, - отозвался один из монахов молодым тенорком.
   - Да, теперь нам остается только на него надеяться и молить о помощи. Сегодня отдохните, а завтра нас догоняйте. Мы с отцом Дроздом после обеда уже выйдем. Время дорого.
   На этот раз Будята оказался не таким упрямым. Подводы с едой стояли у него во дворе. Ефрем наказал кормить всех, но кузнец знал, кому достанется самый жирный кусок. И только мать Дивляна всплакнула под конец.
   Ехать решили верхом.
   - Так быстрее, - пояснил Ефрем. - Кое-где дорогу по лесу срежем. Я и заводного коня специально для этого взял.
   Дивлян был рад путешествию. За свою жизнь он ни разу не бывал нигде, дальше опушки леса. Теперь же ему предстояло пройти сотни верст, познакомится со многими людьми и увидеть много чудес. Дивлян сразу проникся уважением к Дрозду и с недоверием смотрел на Ефрема. Хотя можно ли говорить - смотрел?
   Сам Дрозд много и долго размышлял, что же произошло там, в бурю, на льду реки. Но мальчик явно видел то, что большинству людей было недоступно. Он видел сущность. Сущность любого явления, предмета, человека. Дивлян видел и знал, что в душе Дрозда горит огонь - согревающий и грозный одновременно. Вместо Ефрема он видел стальной стержень, человека-меч видел мальчонка, а не монаха. Дрозд знал, что в свое время Ефрем хотел стать 'карающей десницей' - фигурой, наказывающей на шахматном поле действительности палачей, предателей и убийц. Но братия не дала такого разрешения, не смотря на все ухищрения сподвижника. Не помогли три года стояния на столбе и год обета молчания... Вместо этого Ефрем стал посыльным, мальчиком на побегушках... Дрозд однажды видел Ефрема в деле. Такое забыть невозможно, потому что даже после увиденного продолжаешь считать, что этого не может быть...
   - А вы все волшебники? - спросил паренек.
   - Нет, мы не волшебники. Мы слуги божьи, служим богу и только ему, - ответил Дрозд.
   - А я стану таким же?
   Дрозд помолчал, обдумывая ответ. Стать таким же?
   - Нет, - наконец проговорил он медленно. - Ты станешь лучше. Сильным, мудрым и добрым.
   - А почему? - не унимался малыш.
   - Потому что надо стремится к этому. Надо жить в мире, служить божьим заветам и стараться делать только добро. Мы тоже стараемся, но каждое поколение должно быть лучше предыдущего. Это закон.
   - Божий закон?
   - Да, это он дал его.
   - И все, кто служит ему, такие же, как вы?
   Дрозд крякнул. Разговор приобретал неожиданный поворот. Как вот теперь ответить?
   - Да. Они стараются. Мы стараемся, и они тоже.
   - Много есть тех, кто думает, что служит богу, - внезапно ввязался в разговор Ефрем. - Всю землю заполонили они. Есть богумилы, есть альбигойцы, манихеи, павликиане, карматы и исмаилиты среди мусульман, которые тоже чтят бога и считают Иисуса своим пророком. Бог дает великую силу своим истинным слугам. Многим захочется приобщиться к этой силе. Страшно и представить, сколько грязных рук разрывает истинную веру на кусочки. Есть даже те, кто продолжая считать бога единым, творят зло под его личиной... Много неверных путей избрали они...
   - А откуда ты знаешь, что они идут неверным путем? Может быть, это ты...? - спросил Дивлян, обращаясь к старшему на 'ты'.
   - Понимаешь, малыш, - мягко начал Дрозд. - Они считают добро и зло равноценными. Многие вообще хотят творить добро, взяв зло и переделав его. Но разве беда обращалась когда благом? Хотя многие так считают. Рассуждают о благе насущном, забывая, что мир един и неделим, как и бог.
   - Я тоже так считал, - вновь вмешался Ефрем. Дрозд взглянул на него. По интонации, по упрямо-сварливым ноткам, он понял, что монах до сих пор так считает. Пусть Ефрем и остепенился с недавних пор, но несгибаемый дух бойца никуда не делся.
   - А мы прямо в Новгород поедем? - решил переменить тему Дивлян.
   - Прямо в Новгород, - подтвердил Ефрем.
   Дрозд посмотрел на него с удивлением. Он то думал, что они, не откладывая дела в долгий ящик, поедут в Новгородскую обитель, а потом сразу - в поход.
   - Отец Иоким стройку большую затевает. Хочет церковь поставить. Сам работает.
   - Что за церковь? - спросил удивленно Дрозд. - И почему - сам?
   - Приедешь - узнаешь, - нехотя отозвался Ефрем. - Вон, кстати, и остальные подводы тянутся. Теперь люди в Гусе не пропадут, не бойся, - добавил он, говоря больше к Дивляну.
   - Бог в помощь, - громко обратились к обозникам монахи, когда подводы поравнялись с всадниками.
   - И вам бог в помощь, - отозвался передний возница. - Далеко еще?
   - Вашим ходом полдня ехать, - отозвался Ефрем. - Что на дорогах слышно?
   - Ничего не слышно, - сплюнул возница. - Зима. И зверя нет. Всех зверюшек повыбрал колдун.
   - Да, это точно, - согласился монах.
   Они ехали той же дорогой, которой месяц назад проходил Андрей со своим охотничьим войском. Становясь на постой, ужинали одним мясом. Амбары и сараи были пока набиты под завязку, но что ждало сельчан впереди - никто не знал. И это незнание гнало вперед двух монахов со странным мальчиком, у которого не было зрачков.
  
  
   Король Дунгаль.
  
   Торвульфу пришлось преодолеть путь втрое больший, нежели тот, что прошел новгородский тысячник Твердобой. Посланец от новгородского князя большую часть пути проделал по воде. Сначала ему пришлось подняться по Волхову. Сани, запряженные лучшими лошадьми, быстро доставили боярина до Ладоги. Оттуда, опять же на санях, он вышел к морю. Дальнейший путь отнял немало денег из казны тысячника. Один из датских танов, откликнувшись на разложенный на берегу сигнальный костер, причалил к берегу и запросил такую цену за перевозку двенадцати всадников с конями, что Твердобой скрипнул зубами. Погрузившись на кнорр, одномачтовую гребную ладью, что служила народам Балтики торговым и боевым кораблем, они уже через неделю ступили на землю шведов или свеев, как их чаще называли. Арнодд, как звали тана, не пожелал подниматься к озеру Меларен, скупо объяснив, что датчане - это не шведы. Твердобой его не особо и уговаривал. Верховая дорога заняла у него всего два дня. Очень скоро он оказался около города Упсала - столицы Шведского королевства. Еще издали подъезжавшие заметили высокое, темное здание. Это был Великий храм. Увенчанный драконьими головами, он стоял на холме, у огромного пня. В свое время пня не было, а вместо него стоял огромный дуб - может быть, самый большой дуб, когда-либо существовавший в мире. Его ствол не могли обхватить даже сорок человек. Сто с лишком лет назад это дерево внушало ужас всем живущим. На его ветвях каждый год приносились жертвы богам - Тору и Фрейру, пока три великих короля не сошлись в битве на этом месте - Оттон Великий, Альфред Уэссекский и король Кьяллак. Каждый из них сражался сам за себя, но только одному было суждено стать властителем Швеции. После победы Альфреда, смерти Кьяллака и бегства Оттона жертвенный дуб был сожжен вместе со жрецами Великого храма. Но дерево не сгорело полностью. Давно заросли травой ямы, в которые сбрасывали жертвы, но пень стоял незыблемо, аккуратно спиленный, готовый к приношениям, которые требовали новые жрецы храма.
   Стоял ясный, погожий день. Твердобой и его спутники еще издали заметили огромное скопление людей перед храмом. В самом городе стояла суматоха, женщины визгливо окрикивали детей, редкие вооруженные мужчины, увешанные оружием, спешили к толпе. Сначала тысячник хотел пройти мимо, но рев множества глоток, которые скандировали одно слово: 'хольмганг!' привлек его внимание.
   Твердобой пригляделся. На огромном пне стоял Эльф Гейрстата, король шведов. Тысячник хорошо знал его. Пожилой, но до сих пор очень представительный мужчина, нахмурив брови, глядел куда-то вниз, в толпу у своих ног. Он был сильным человеком - чтобы стать королем, ему в свое время пришлось переступить через смерть брата. Двадцать с лишком лет его звали Победоносным. И вот сегодня пришла пора проверить, достоин ли старик Эльф своего прозвища. Пять сотен взявшихся буквально из ниоткуда викингов собрали общий сбор, чтобы провозгласить королем своего человека - ярла Дунгаля.
   За Гейростатом стояла его гвардия - более трехсот воинов, а из Упсалы постоянно подтягивались вооруженные люди. Не надо быть провидцем, чтобы понять, за кого они вступятся. Старый друг лучше новых двух, думал старый король.
   - По какому праву ты бросаешь мне вызов, сын трэля? - громко спросил Эльф.
   - Я достоин быть вашим королем! - проревел стоящий внизу Дунгаль. - Посмотри, вот головы Гимла с Фюна и Орнадда с Аальборга, Кольфинна из Сьяелланда, Кари из Скаане. Посмотри, что осталось от королей Рингерике и Ранрике, Хедемарка, Уппланда и Агдира. Твоя голова тоже должна присоединится к ним!
   Выкрикнув это, Дунгаль бросил королю под ноги мешок. Из развязанной горловины выкатились человеческие головы - синюшные, с длинными, светлыми волосами.
   Эльф долго молчал, лицо его налилось кровью. Эти люди были его вассалами, хотя и являлись королями. Но недаром говорят, что если в Скандинавии посреди поля встретятся двое мужчин, то один из них непременно окажется королем, тогда как второй - ярлом. В каждом фиорде, в каждом заливе, в каждой деревеньке находился человек, который с гордостью именовал себя владыкой мира, имея за душой единственный драккар и неполную, изрядно отощавшую команду.
   - Сегодня, чтобы быть королем, этого мало, - не менее грозно прорычал Гейрстрата. - А что, если я прикажу, чтобы твою голову сняли с плеч и кинули мне под ноги? У тебя пять сотен, но у меня-то три тысячи.
   Старый король окинул взглядом собравшуюся толпу и увидел множество глаз, которые угрюмо подтвердили его правоту.
   'Растопчем как щенят', - положил Эльф руку на меч, готовясь отдать приказ.
   - Посмотрим, что ты скажешь на это, - закричал Дунгаль и сбросил с себя плащ. Золотой доспех подгорного народа вспыхнул на нем. Гейрстрата был готов возразить, что золотом на груди сейчас никого не удивишь, как из-за плеча наглого пришельца вышла женщина. В том, что это женщина, Эльф не сомневался. Но лицо, руки, глаза!
   'Лесная ведьма!' - готов был закричать Эльф, как почувствовал, что гладь дерева, на которой он стоял, тревожно вздрогнула. По старой, потемневшей от времени поверхности побежали желтые трещины, расходясь из самого центра пня многолучевой звездой. Выпученными глазами король уставился на зеленый листок, что разворачивался у него прямо на глазах. Вот он расправился совсем, приподнялся на тонкой ножке и следом тотчас же полез новый лист. Маленький дубок вырастал прямо на глазах изумленного Эльфа. В толпе послышались невнятные возгласы и крики.
   - Колдовство, - прошипел Гейрстата.
   - Люди! - кричал Дунгаль. - Смотрите! Это чудо! Боги смотрят на нас! Они подают нам знак! Я стану вашим королем! И у нас будет новый Великий дуб! Мы сами станем великими!
   - Ладно, - прорычал старый король. - Давай! Иди сюда, сосунок! Будет тебе хольмганг.
   Тотчас же несколько высоких воинов окружили Эльфа. Один из них, весь в шрамах, седой, в серебряной кольчуге, свидетельствовавшей о его высоком положении, прогудел:
   - Поединок будет проводиться по всем правилам. Мы должны назначить судей.
   - Хорошо, я согласен, - тотчас же отозвался Дунгаль.
   - С нашей стороны тоже будут судьи! - заявил твердый голос из толпы викингов.
   - Хорошо, - согласился седой воин. - Пусть будет двое с вашей стороны и двое с нашей. Так будет честно - число бойцов будет равняться числу судей.
   Толпа гудела и волновалась. Гейрстата прекрасно чувствовал, что настроение людей изменилось. Воины чувствовали растерянность, а многие готовы были задуматься - а не прав ли пришелец? Не слишком ли зажился король Эльф? Не есть ли возрождение священного дуба знаком, что старая династия должна уступить место новой? Действовать необходимо быстро, думал Гейрстата. Выбрать для себя лучшего носителя щита. И обязательно вооружить его. 'Какие такие правила'? - рычал про себя король. Именно так поступил король Альфред сотню лет назад - отбросил все правила и победил. А победитель - всегда победитель.
   - Хольмганг проводится только на речном острове, - вещал меж тем один из жрецов, - но там, где подходящего острова нет, обозначают символический. Во время хольмганга не может быть никаких перемещений. Участники стоят и бьют друг друга, пока один не умрет. Нельзя прекратить схватку, нельзя бить носителя щита, нельзя предложить выкуп, бросить оружие и выйти за пределы площадки. Последние два поступка означают сдачу на милость победителя, который может потребовать смерти или увечья противника. Если борцы проявляют трусость, судьи обязательно приговаривают одного из них или обоих к смерти...
   - Кто будет твоим вторым, король Гейрстата?
   Медленно повернувшись, Эльф показал рукой на своего телохранителя, огромного Халвдана Сигвардссона, опытного воина. Халвлан был двоюродным братом королю и никогда не подводил Гейрстата даже в малости. Сигвардссон хмуро кивнул и поправил на руке здоровенный щит из раскрашенного дерева, с металлическими ободом и шишкой. Король внимательно поглядел родственнику в глаза и отдал безмолвный приказ: 'Убей его'. Они не раз бились рука об руку и понимали друг друга с полуслова. 'Хорошо', - ответил Халвдан заметным только им двоим движением.
   - Кто будет твоим вторым, пришелец? - спросил жрец.
   - Меня зовут Дунгаль Торвульфссон, - отозвался воин, презрев имя отца и назвавшись сыном волка.
   Толпа замерла в предчувствии незабываемого зрелища и ловила каждое слово.
   - Кто из вас, волки, станет моим щитоносцем? - громко спросил Дунгаль, повернувшись к своим.
   Высокий воин в простой кожаной куртке шагнул из рядов. Его голубые глаза светились умом и веселостью.
   - Я, - сказал он.
   - Как твое имя? - нахмурился жрец. Ему очень не нравилось, что король и его родич будут биться с какими-то простолюдинами.
   - Кнуд, - твердо ответил воин. - Просто Кнуд.
   Жрец с кислой миной кивнул и продолжил:
   - Теперь нам предстоит выбрать место, где состоится хольмганг.
   - У нас есть священный дуб, - выкрикнул Дунгаль. - На нем мы и будем сражаться. Я знаю закон. Кроме обычных судей, на нас смотрят боги. И не сходя с этого места клянусь, что если я не стану королем после своего первого удара, то признаю поражение и буду ждать смерти от руки Эльфа Гейрстата!
   Толпа загудела, глаза многих загорелись, понимая, что их ждет не просто зрелище. Многие вдруг поняли, что сегодня происходит не просто борьба за королевское место.
   - О нашем поединке сложат песни, - произнес Кнуд, скалясь в недоброй усмешке. Он подбросил на руке простой липовый щит.
   - Он мне не понадобится сегодня! - прокричал он.
   - Согласен ли ты, король, принять предложение противника? - спросил жрец, повышая голос.
   Эльф, продолжая стоять на громадном пне, обвел глазами всех стоящих перед ним. Пришелец поклялся умереть, если не сможет убить его после первого удара. Что же, остается только пережить этот самый первый удар. Халвдан отличный воин, он сможет. А если надо, то сам встанет вместо короля под сталь. Первый удар, думал король, это неплохо. Не стоит задерживать смерть, дальнейшие колебания и выяснения не найдут одобрения среди народа. Пусть все видят, что он не колеблется. Пусть все знают, что он и в старости достоин быть королем. Пусть смотрят, как крепка его рука и в следующий раз думают, прежде чем говорить.... Пусть, думал Эльф. Иначе этот Дунгаль может отказаться от клятвы. Он ведь не клялся ничем, а просто сказал: 'не сходя с этого места'...
   - Да, я согласен, - произнес с достоинством Гейрстата и гордо поднял голову, услышав одобрительный гул толпы.
   Дунгаль единым прыжком взлетел к нему. Следом забрался Кнуд. Противники встали друг напротив друга.
   Король принял из рук оруженосца длинный полуторный меч. Серебряные драконы, сошедшиеся в смертельной схватке, оплетали лезвие. Дунгаль единым движением выхватил прямой, отливающий золотом клинок. Огромный, даже на вид очень тяжелый он спокойно лежал в руке воина. Казалось, Дунгалю не доставляет хлопот его длина или тяжесть.
   Судьи не торопясь разошлись по разным сторонам, а жрец, с опаской поглядывая на меч Дунгаля, описывающий в воздухе замысловатые круги, быстро договаривал правила:
   - ...соперники должны ударять по очереди. Если попытаетесь ударить дважды подряд, даже если соперник не успел защититься, вы проигрываете хольмганг и вашу участь решают судьи. И решение их будет строгим! Начинайте.
   На равнину опустилась тишина. Было слышно, как вдали крякают утки. Твердобой, стоявший поодаль от толпы, снял с головы шлем и оттер пот.
   - Бей первым, - пророкотал басом бывший дружинник ярла Кольбейна.
   Король со всей стремительностью, на которую был способен, присел и ударил снизу вверх, даже не дождавшись окончания фразы. Он метил в правый бок противника. Кнуд, не спускавший глаз с Эльфа, рванулся вперед. Лезвие тупо стукнулось об край щита, но живот Дунгаля продолжал оставаться незакрытым и клинок, соскользнув с дерева, устремился вперед. Халвлан тоже рванулся вперед - это позволялось правилами, потому что противник мог быстро оправится от удара и нанести свой. Длинная рука королевского телохранителя проскользнула под мышкой Кнуда и ударила Дунгаля в бок. Тонкий острый кинжал сломался о золотой доспех. Дунгаль расхохотался - оба удара не принесли ему и царапины. Толпа негодующе загудела. Все видели бесчестный выпад и предательский удар.
   - Мы не бабы и будем драться дальше! - проревел Дунгаль. Золотой меч взметнулся вверх. Халвлан поднял щит. Клинок рассек обитое железом дерево, отсек руку королевскому телохранителю и продолжил свой путь - через лопнувший меч Эльфа, через плетеную кольчугу, через коровью кожу и лен, прямо к сердцу старого короля.
   - Да здравствует король! - крикнул Кнуд, отбросив свой щит в сторону. Он подошел к стоящему на коленях Халвлану, что зажимал культю здоровой рукой, вытащил из ножен на поясе свой кинжал и вонзил его здоровяку под лопатку.
   - Хитрецам у нас не место, - прорычал Кнуд.
   - Да здравствует король! - крикнул он снова.
   Ответом ему был рев сотен глоток и бешеный стук мечей в щиты.
   - Да здравствует король! - орали шведы, поверив в чудо. Король воскресил Великий дуб, думали они, сдержал клятву и выиграл нечестный хольмганг.
   - Он достоин, - шамкали старики, стоявшие в задних рядах.
   Твердобой еще раз оттер пот со лба и снова нахлобучил шлем на голову. Похоже, думал тысячник, я пришел в нужное место и в нужное время. Он оглянулся вокруг, прикидывая, где можно остановится. Краем глаза он заметил белую тень, которая стояла на опушке ближайшего леса. Воевода прищурил глаза, но было поздно - Торвульф уже скрылся среди деревьев.
  
   Вечером в королевском дворце было весело. Огромное здание, украшенное многочисленными форштевнями, срубленными с вражеских драккаров, не могло вместить всех желающих. Поэтому на улицах горели костры, на которых жарилось мясо. Вокруг стояли крики и раздавались пьяные хвалебные песни. Внутри дворца дым стоял коромыслом в прямом смысле слова. Хотя Дунгаль и не любил пьянство, но сегодня позволил себе расслабиться. Не каждый день человек становится королем! Поздравления и восхваления сыпались как из рога изобилия.
   В какой-то момент к трону пробился седобородый бородач.
   - Здравствуй, король Дунгаль! - прокричал он, перебивая другие крики.
   - Долгих лет царствования тебе! Я посланник новгородского князя Ярослава! Он знал, что такой достойный воин в конце концов станет королем и поэтому послал меня засвидетельствовать свое уважение!
   Дунгаль заинтересованно кивнул, даже не задумываясь - а откуда князь Ярослав вообще узнал о его существовании? Тем более что Твердобой сквозь шум продолжал дальше:
   - В знак своей дружбы князь Ярослав просит принять его скромные дары, - тысячник указал раскрытой ладонью на своих слуг, что с трудом смогли пробиться через пирующих.
   - Соболиные шубы, бобровые шапки, отменные мечи и кольчуги, золото и серебро - вот дар князя великому королю, - продолжал орать Твердобой. Дунгаль привстал, и ему на плечи набросили серебристую соболиную мантию. Король погладил мех - до сих пор он видел такое богатство лишь издали.
   - Благодарю князя, как его...?
   - Ярослава! - отозвался воевода.
   - Да, Ярослава! - выкрикнул Дунгаль. - Князь отныне мой лучший друг!
   - Откуда ты так хорошо знаешь наш язык? - спросил стоящий рядом с троном Кнуд. Воин сегодня вечером почти не пил и зорко следил за поддержанием видимости порядка во дворце. Не хватало, чтобы во время праздника спалили весь город, недовольно размышлял он.
   - Я долго жил у ярла Кольбейна, который приходится князю Ярославу шурином, - ответил тысячник.
   - Дядя Кольбейн! Хо! - отозвался Дунгаль. - Я был его дружинником. У него не хватило мужества следовать судьбе! Я зарубил его как собаку. Сразу после моего похода на север. Я даже не взял его голову, потому как после моего удара оказалось, что ярл в действительности двухголовый!
   Дружный хохот стал поддержкой королевской шутке.
   - Это потом я стал аккуратней! Голову надо беречь! - хохот воинов перешел в рев.
   'Значит, поездка к Кольбейну отменяется, - угрюмо размышлял Твердобой. - Надо решать дело с этим варваром'.
   - Значит, - проговорил тысячник громко. - Вы родственники с Ярославом. У меня есть дело к доблестному королю Дунгалю. Не желает ли он расширить свое королевство и положить себе под ноги весь мир?
   Воевода произнес эти слова и почувствовал как у него краснеют уши.
   - Желает, - рявкнул Дунгаль и схватился за меч. Золотой доспех вспыхнул в свете факелов. Роскошная мантия свалилась на грязный пол.
   - Королю сейчас не до вас, - прямо заявил Кнуд, подходя к Твердобою. Тысячник хотел отодвинуть воина в сторону, но тот перехватил руку воеводы и прошипел на ухо:
   - Завтра решим, на трезвую голову...
   - О чем вы там шепчитесь? - заревел стоящий Дунгаль. - Уже делите себе землю, которую завоюет вам мой меч? Я Дунгаль Торвульфсон, повелитель мира!
   Под одобрительный рев воинов король вновь опустился на трон и поманил пальцем Твердобоя. Тот, радушно улыбаясь, подошел и начал излагать свое дело. Дунгаль послушно кивал, но тысячник, глядя в его затуманенные глаза, понял, что король не понимает ни слова.
   - Ярослав, - продолжал бубнить воевода. - Великий поход... Ярослав. Огромное богатство... Ярослав. Власть... Ярослав. Женщины... Новгород. Ярослав...
   Веселье продолжалось. И никто знал, что в отведенных, как спутнице нового короля, покоях плачет та, чье волшебство сегодня воскресило надежду в сердцах людей. А Маэльфе не с чего было держать, рвавшиеся наружу слезы. Изменения, постигшие человека, которого она готова была полюбить, становились все заметнее и ужаснее.
  
  Наутро тронный зал напоминал поле боя. Уснувшие прямо на деревянном полу воины замерли в разнообразных позах. Люди лежали оружием в руках, храпели, стонали, полосы дыма плыли в лучах восходящего солнца. Король Дунгаль спал в обнимку с Твердобоем, тысячник иногда морщился во сне. Неслышно ступая, в зал вошел огромный белый зверь. Некоторое время он смотрел по сторонам. Казалось, что Торвульф улыбается. Осторожно переступая через тела, он подошел к трону.
   'Дунгаль', - раздалось грозное рычание.
   - А, что? - не сразу отозвался король. - Где я?
   Он тщетно пытался сфокусировать взгляд и честно пытался слить два белых пятна в глазах. Когда, наконец, ему это удалось, то Дунгаль тотчас же выпрямился, отбросил Твердобоя в сторону, попытался встать.
   'Сиди уж', - сказал волк.
   - Друг, ты откуда? Как ты сумел пройти сюда?
   'Весь город спит после вчерашнего', - презрительно фыркнул волк.
   'И только дочь весны плачет. Хорошо это ты сообразил, когда приказал ей возродить старый дуб' - добавил он.
   - Это не я, - пробормотал Дунгаль.- Она сама...
   'Ладно, - Торвульф кивнул на Твердобоя. - Что тебе говорил вчера этот человек?'
   - Кто? - соображал Дунгаль, оглядываясь. - А, это от князя Ярослава. Где-то на востоке. Он что-то говорил. Просил чего-то. Подарки дарил, - заметил король разодранную в клочья соболиную мантию.
   'Он просил помочь справится с колдуном?' - спросил волк.
   - Каким колдуном? - не понял Дунгаль. - Мы про другое говорили. Киев какой-то. Новгород. Поход нужен за чем-то...
   'Ладно, - прорычал волк. - Помнишь, я помогал тебе?'
   - Конечно, помню, друг, - отозвался Дунгаль.
   'А теперь прошу помощи от тебя'.
   - Я готов, - произнес король.
   'Не перебивай, - поморщился Торвульф. - Ты не знаешь, почему этот человек появился здесь и сейчас. Но я могу догадываться. Поэтому ты сделаешь так, как он просит. Ярослав просит тебя помочь справится с одним опасным человеком-колдуном. Ты пойдешь с князем сначала на восток, а потом на север. Помнишь место, где мы бились со странным черным человеком?'
   - Помню, - твердо отозвался сидящий на троне.
   'Ровно через луну я буду ждать тебя в тех местах. Там есть равнина, ты сразу поймешь, о чем я говорю, когда увидишь ее. Посередине лежит железный камень. Я буду ждать тебя там. Не медли'.
   - Хорошо, я выступлю через..., - лоб Дунгаля пошел морщинами, - через два дня.
   'Сегодня, король. Сегодня!' - рыкнул волк и громадными прыжками рванулся прочь из дворца.
   Твердобой, хорошо слышавший этот разговор, улыбнулся в бороду. Вчера он израсходовал только половину даров. Князь будет доволен...
   - Воины, к оружию! - хрипло закричал Дунгаль. - Мы собираемся в поход.
   Послышались возня и кряхтение. Люди вставали, отряхались, брали оружие, тянулись к бокалам, приводили себя в порядок. Отовсюду слышались стоны и невнятные проклятия. Твердобой вскочил одним из первых. Дунгаль обернулся к нему.
   - Эй, посланец! Иди сюда.
   Воевода приблизился.
   - Ты говорил вчера о походе и помощи князю Ярославу. Как будет оценена доблесть моих воинов?
   - Это смотря сколько пойдет. Если три-четыре тысячи, то каждому придется по десять серебряных марок, - воевода сразу втрое снизил цену, которую ему говорил Ярослав в Новгороде.
   'Нечего баловать, - думал Твердобой. - Раз король все равно пойдет, так и плата будет соответствующей. Пусть сам уговаривает меня'.
   Дунгаль скрипнул зубами. Выход из положения быстро нашел подскочивший и тоже все слышавший Кнуд.
   - Мы отберем тысячу лучших воинов, и твой князь заплатит по три дюжины марок каждому, - сказал он твердо.
   - Тысячу мало, - прогудел воевода.
   - В самый раз. Это будут отборные воины, не забывай.
   - Ну ладно, - с ноткой сожаления отозвался тысячник. В принципе, на такое количество воинов он и рассчитывал. - Только, чур, вира за убитых на вас будет лежать.
   - А то, что мы в походе добудем мечом, тоже с нами останется, - ничуть не смутившись, заявил советник короля.
   - По рукам? - спросил воевода.
   - Половину сразу, - заявил Дунгаль, решив показать, что он тоже разбирается в этих делах.
   Твердобой и Кнуд посмотрели на него.
   - Шкуру медведя заранее не делят, - прогудел тысячник.
   - Ладно, четверть сейчас, остальное потом, - заявил Кнуд, поддерживая господина. - По рукам?
   - По рукам, - отозвался Твердобой.
  
   Уже через час над городом разнесся грубый звук рога. Король Дунгаль собирал дружину. Три глашатая стоя на ступенях дворца, кричали, перебивая друг друга:
   - Король Дунгаль собирается расширить наши земли! Он хочет проверить крепость наших мечей! Добыча будет огромной! Только лучшие воины могут быть избраны в дружину!
   На заднем дворе недовольный и хмурый Кнуд сам отбирал воинов. Он не смотрел на богатое оружие или на тряпье, в которое были одеты претенденты. Отбирали лучших - и они действительно должны быть лучшими.
   - Выдвигаемся на конях. Путь до Новгорода далек. Лучше проделать его верхом. А море пересечем на кноррах. Говоришь, у вас еще лед на реках лежит? - говорил уже полностью отошедший от похмелья Дунгаль Твердобою.
   - Да, - коротко отозвался тысячник, с удовольствием глядя на 'вербовку'. Кнуд был опытным воином. Он заставлял воинов биться друг с другом деревянными мечами, и только тот, кто мог выстоять три схватки, зачислялся в дружину. Дело, не смотря на кажущуюся неторопливость, шло быстро. Солнце не успело склониться к горизонту, как требуемая тысяча была набрана. Как только королю доложили об этом, он объявил поход. Уставшие воины попробовали было роптать от такой спешки, но огромный стол, ломящийся от мяса, и выданные деньги - по десять марок на человека быстро угомонили их.
   Красно-кровавое солнце едва успело коснуться краем верхушек деревьев, как тысяча воинов покинула столицу. Их провожали с почестями. Даже жрецы Великого храма вышли и долго благословляли войско. Когда же последние конники скрылись, люди еще долго стояли, с благоговением наблюдая, как на огромном пне, в самой его Семенове набирает силу веточка с пятью дубовыми листиками.
  
   Когда до Новгорода осталось едва ли более десятка верст, Твердобой послал вперед двух своих людей.
   - Скажи Ярославу, что я привел норманнов. Доложи, что половину даров удалось сохранить. Цена за войско три тысячи и еще шесть сотен серебряных марок. Тысячу я уже заплатил. Пусть подождет с платой в пользу киевской дружины. Может статься, что сами вскоре... - тысячник оборвал сам себя. Потом приказал:
   - Давайте, не мешкайте.
   Когда тысяча норманнов показалась из леса, около Новгорода их уже ждала толпа горожан. Впереди, у самых ворот стояли слуги князя с хлебом-солью. Дунгаль отломил половину каравая и постарался запихать всю краюху в рот. Он простодушно полагал, что чем больше съешь, тем больше окажешь уважение людям. Но среди новгородских мужиков послышались смешки, а ребятишки так вообще зашлись смехом. Всем поступок короля показался забавным.
   Король тотчас понял, что опростоволосился, поднял налитые кровью глаза на толпу. Смех затих, но благодушного настроения викинга как не бывало. Небрежным движением он скинул хлеб в дорожную грязь.
   - Помнишь, как мы заключали договор с князем? - нарочито спокойно спросил он ехавшего рядом Кнуда.
   - Помню, - отозвался тот.
   - Ты еще сказал, что все, что добудем мечом, будет наше, - проворчал король.
   - Да, было такое.
   - Чем плох этот город? Вдруг в нем тоже притаились наши враги?
   Воины, ехавшие позади короля, понимающе переглянулись.
   - Очень может быть, - серьезно отозвался Кнуд. - И что будем делать?
   - Искать врагов, - громко сказал Дунгаль.
   Викинги, въехавшие в ворота, расползлись по улицам Новгорода.
  
   На этом постоялом дворе всегда пахло жареным мясом. Он так и назывался - 'Жареное мясо'. Его владелец, толстый Поромония, владелец множества новгородских харчевен и постоялых дворов, всегда говорил, что его клиентов сюда приводит нос. Честно говоря, и на сытый желудок трудно было пройти мимо его вполне приличных забегаловок. Около 'Мягкого хлеба' всегда пахло свежими булочками, 'Сладкий дом' зазывал постояльцев необычным запахом пережженного китайского сахара, у 'Сырной горы' стоял духмяный аромат сыра и чуть сбродившего молока. Любой, попавший в Новгород, рано или поздно оказывался у Поромонии, и становился его постоянным посетителем. Но не брезговали гостеприимством толстяка и местные жители.
   Боярин Светигнев вместе со своим другом, воеводой Остромыслом, расположился за широким столом, в привычном уже углу харчевни, почти в темноте. Воеводы сами попросили убрать факела от их стола, чтобы побеседовать в полумраке. Вместе с ними сидели еще пятеро мужчин - дружина Остромысла. Мать воеводы происходила из княжеской семьи, и поэтому он мог иметь дружину. Их было всего шестеро - вместе с воеводой, но больше и не требовалось. Все они были опытными воинами, самому молодому неделю назад стукнуло тридцать лет, а самому старому через полгода исполнялось сорок. Они побывали во многих битвах - их мечи пробовали крови булгар, литовцев, хазар, даже германцев и греков. Каждый из них мог, не моргнув глазом, выйти против двух, а то и трех противников. 'Но выйти мы все можем, - говорил иногда воевода. - Но не все возвращаемся'. Пятеро его дружинников были из тех, кто 'возвращается'. Кроме того, богатый и щедрый Остромысл набрал своих бойцов из бедных, либо разорившихся дворянских семей. Поэтому он спокойно мог считать, что его дружина в любой момент может стать в десять раз больше - за счет многочисленных, вечно голодных, но всегда гордых родственников. В принципе, он уже так делал - во время первой распри со Святополком воевода собрал полсотни воинов, которые напоминали единую семью и беспрекословно поднялись дружинникам, на время превратившихся в десятников.
   В противоположном углу расположились скандинавы. Их было около дюжины, все - крикливые, с длинными, жирными волосами. В кольчугах, при мечах они поглощали вино в неимоверных количествах и громко хвастались своими подвигами.
   Светигнев и Остромысл знали нормандский язык, но молчали, лишь иногда морщились, когда крики становились чересчур пронзительными и хвастливыми. Остромысл уже жалел, что предложил боярину встретится здесь. Но скандинавы заполонили весь город, а с наступлением вечера будто потеряли человеческий облик. Улицы гудели, слышались крики, вопли, а иногда и звон оружия.
   - Ярослав народа собственного боится, - вполголоса говорил Светигнев. - В славную тысячу, в ополчение одних нас и взял. Нарочитыми мужами назвал, слышь? Боится оружие мужикам в руки дать. Соображает. Только не понимает, что пока он войнушками занимается, люди голодают. Хорошо хоть у нас снег сошел. У других, даже кто много южней, до сих пор сугробы стоят. Только вот почему он меня назначил главой ополчения? Никак, ты из доверия вышел?
   - Это дело князя. Как хочет, так пусть и поступает. Норманнов я его надоумил позвать. На свою голову, - признался Остромысл с досадой. - Хуже врагов себя ведут. Это еще что такое?
   Последний вопрос относился не к собеседнику, а когда Светигнев повернул голову, то увидел входящего в харчевню Ратая. Молодой воин, младший сын боярина Владияра и любимый племянник тысячника Твердобоя, слыл в городе отчаянным храбрецом и забиякой. Когда Ратай посторонился, пропуская вперед идущую за ним девушку, Светигнев тихо выругался. Тонкобровая и большеглазая, высокая, статная, затянутая ремнем-кушаком так, что у заглядевшегося перехватывало дыхание, Забава, дочь Остромысла с достоинством присела на скамью.
   Даже варяги в углу затихли. Женщины в таких заведениях были редкостью. Особенно - такие. Видимо, дома побоялись встречаться, слуги донесут - соображал Остромысл. А улицы полны варягами. Вот и пошли голубки в харчевню, а не в подворотню. Хотя, чего бояться им в своем городе, тем более что у одного дядька тысячник и личный телохранитель князя, а у другой отец - голова (правда, бывший - поправился воевода) городского ополчения? Замуж зовет - догадался в конце концов Остромысл. Ну, парень, ну и охальник. Ладно бы сватов заслал, отказ бы получил, а потом выкрал... Что за молодежь пошла?
   Какой-то умник из норманнов произнес очередную шутку и хохот прокатился под закопченными стенами. Ратай высокомерно, не обращая внимания на буйных соседей, потребовал мяса и 'лучшего вина в этой дыре'. Остромысл же сидел в тени, и 'голубки' не заметили ни его, ни дружинников. В какое-то мгновение отец залюбовался старшей дочерью. Королевишна, фыркнул он в бороду, а связалась с голоштанцем. Но тут воевода перехватил быстрый взгляд, что бросил Ратай на девушку. Старый воин сразу понял, что его дочь до сих пор невинна - столько нежности, слабости и ласкового огня было в глазах молодого буяна. С ней Ратай говорил тихо, чуть ли не заискивающе, едва ли не с дрожью в голосе и многие бы удивились, увидев бесстрашного храбреца таким. Влюбился, подумал воевода удовлетворенно, оглаживая бороду, любуясь парочкой.
   Один из викингов, подойдя к столу, где сидели Ратай и Забава, произнес пылкую речь. Юноша не понял скандинава, который предлагал девушке присоединится к 'настоящим воинам'. Но Ратай задрал подбородок и покачал головой.
   - Я не к тебе обращаюсь, щенок паршивый, - сказал, не глядя на молодого человека, викинг. В углу грохнул смех, скандинавы от души веселились, потешаясь над ничего не понимающим Ратаем.
   - Пойдем с нами, шлюха, и каждый из нас будет с тобой настоящим мужчиной. Не то что этот сопливый сосунок, - продолжал скандинав с самым серьезным лицом. Хохот варягов перешел в рев.
   - Эта бледнолицая свинья предлагает заплатить за ваш ужин, - спокойно произнес Остромысл, выныривая из темноты.
   Ратай вскочил, покраснел. Забава тоже смутилась, со страхом посмотрела отцу в лицо.
   - Мы хотели сказать вам... Ну...Мы любим друг друга. Завтра... - бормотал юноша.
   - Сын ярла Владияра благодарит вас и с удовольствием принимает ваше предложение заплатить за них, - на чистом норвежском сказал Остромысл, повернувшись к скандинаву.
   - Что мелет эта старая свинья? - проревел викинг, еще не сообразив, что с ним разговаривают на его же языке. А когда сообразил, то схватился за меч.
   - Ты хотел оскорбить меня, назвав старой свиньей? - холодно спросил боярин.
   Скандинав обернулся к своим, смех затих, норманны медленно поднимались, отрываясь от глиняных кружек.
   - Да! - выхватывая меч выдохнул викинг. Сталь кроваво сверкнула, но Остромысл уже стоял рядом с воином. Короткие толстые пальцы сошлись на шее шутника, страшно хрупнули кости, и дочь впервые увидела, как умеет убивать отец.
   - Он первым начал, - спокойно сказал ей Остромысл.
   - Ратай, - обернулся он к юноше. - Уходите. Мечом не размахивай. Мы их отвлечем.
   Скандинавы, вполголоса переругиваясь и опрокидывая скамьи, двинулись к воеводе. Темные тени мелькнули между столами. Завязалась борьба, несколько раз жалобно звякнуло железо, и Остромысл поймал на клинок еще одного, последнего из скандинавов, который пожелал спастись бегством от дружинников воеводы. Семеро положили дюжину и даже не запыхались.
   - Волкам с медведями не равняться, - процедил сквозь зубы боярин, ловя ножнами клинок.
   - Хозяин, если это поможет, то возьми, - и Остромысл протянул перепуганному харчевнику мешочек, в котором с утра позвякивало десять золотых.
   Выйдя во двор, воины некоторое время стояли неподвижно. Вокруг было тихо - если только можно считать тишиной пьяные вопли и песни викингов. В двухэтажной гостинице, что примыкала к корчме шло особенно буйное веселье.
   - Помогите! Хоть кто-нибудь, помогите! - разрезал воздух истошный, рыдающий женский крик.
   - Шлюха, - пробормотал Светигнев. И тотчас же добавил яростным шепотом. - Но эта наша шлюха!
   - Вот уж не думал, что справедливость творить буду как тать в ночи, - отозвался Остромысл.
   Воеводы переглянулись.
   - Бить быстро, чтобы без крика, - предупредил боярин своих дружинников.
   - Обижаешь, - отозвался сиплый голос.
   Семь фигур скользнули в темноту проема. Некоторое время были слышны крики, которые сейчас же превратились в хрипы и стоны. Воздух пробуравил истошный вопль, раздался глухой удар, шарканье многих ног, но вскоре затихли и эти звуки. Кучка варягов, проходившая мимо двора Поромонии, заметила семь подозрительных силуэтов, с обнаженными клинками, выскальзывающих из гостиницы. Скандинавы загалдели, засмеялись, предчувствуя развлечение и почти тотчас же были убиты: дружинники беззвучно и деловито разделали на куски не успевших даже выхватить оружие норманнов. Остромысл обтер оружие о поверженного противника и нырнул в подворотню. Остальные последовали его примеру.
  
   ***
   Двор Поромонии 'Жареное мясо' на следующее утро напоминал тинг. Вооруженные воины плотной толпой стояли вокруг человека в золотой кольчуге. Все были в полном вооружении и руки многих сжимали обнаженные мечи.
   - Сколько? - выпятил челюсть Дунгаль.
   - Сорок и еще два, - запинаясь, проговорил седоусый сотник. Именно его сотня сегодня ночью пострадала больше всех.
   - Сколько наших?
   - Сорок.
   - Что? - глаза Дунгаля налились кровью. - Сколько? - переспросил он еще раз.
   - Двое раненных и сорок...
   - Убитых, - закончил Кнуд за седоусого сотника.
   - Да, - выдохнул тот.
   - Скольких собак вы изрубили? - рыкнул король. - Тысячу? Две?
   - Никого не нашли, - ответил Кнуд. - Это наверняка были нарочитые мужи, из городского ополчения. Их видели.
   - Сколько их было? - заорал Дунгаль.
   - Говорят, около десятка, - осторожно сказал сотник.
   Король потянул из ножен меч. Дружинники прянули от него в стороны.
   - К Ярославу ехать надо, - произнес Кнуд. - Нехорошо будет, если месть без его ведома начнем.
   -Месть! кровная месть! - загалдели стоящие за его спиной воины.
   - Если мы сейчас выступим, весь город на нас навалится. Чувствую, недалеко от нас обидчики, да и к бою готовы лучше нашего. Они здесь каждый закуток знают. Расстреляют из подворотен, - продолжал тысячник.
   - Я пойду к Ярославу, - задыхаясь, произнес Дунгаль. - И один сотворю мщение, потому как вам надо показать, как надо драться. Сорок против десяти! Какие же вы воины после этого? - король сплюнул под ноги и оглядел толпу. Скандинавы как один опустили глаза под его гневным взором. Дунгалю подвели коня и воины потянулись было за ним, но он остановил всех жестом.
  - Стойте здесь. Когда я вернусь, мы еще поговорим, - пообещал король.
  
   ***
   Дом Остромысла гудел от разговоров. Широкий двор напоминал казарму. Больше сотни вооруженных людей толпилось около крыльца. Почти столько же находилось и в тереме.
   - Норманны так дело не оставят, - говорил Светигнев, сидя за столом. Богато украшенный шлем лежал рядом на лавке.
   - И нам есть что им сказать. Где это видано, чтобы друзья себя как захватчики вели? - прогудел длиннобородый боярин Свияга. - У меня вон, из лабаза кожу увели под шумок. Что за дела?
   - Твои кожи еще в прошлом году пропали, - возразил сидящий напротив боярин Володимир.
   - Хорош зря собачится, - прикрикнул Светигнев. - Тут думу надобно думать.
   - Уходить вам надобно из города.
   - Куда уходить? Я начальник 'славной тысячи'. Ваш голова, - накинулся на советчика Светигнев. - Кто отвечать будет? Да и в уме ли бежать с родной земли, совершив праведное дело?
   - Перебить норманнов, да дело с концом. А с князем по-свойски поговорить. Князь - не бог, дотянутся можно, - подал голос один из бояричей. Несколько мгновений все молчали. Остромысл, который тоже присутствовал здесь заседая во главе стола, перевел дыхание и понял, что воинственный голос высказал всеобщие мысли.
   - Мы, вообще-то, собрались чтобы смуту не допустить. Аль забыли? - сказал он наконец. - У нас по лесам колдун шастает с войском, голод скоро начнется, а еще и с норманнами поссориться не хватало.
   - Гонец от Ярослава, - сказал один из дружинников Остромысла, появившись в дверях.
   - Приглашай, - прогудел Остромысл.
   Поклонившись с порога всем присутствующим, в дверь вошел совсем молодой парень. Даже неискушенному взгляду было видно, что он изрядно волновался.
   - Что князь? - спросил Светигнев.
   - Князь, - начал дружинник. - Просит зачинщикам смуты явится к нему во двор. Просит добровольно, потому как... - паренек замялся.
   Светигнев хмуро усмехнулся.
   - Потому как я тоже в зачинщиках, - сказал он. - Передай князю, что иду.
   - Я с тобой, - проговорил, поднимаясь Остромысл.
   - И я, - раздался ясный голос. Ратай, тряхнув роскошными кудрями, расправил плечи.
   - Ладно. Собираемся, - заволновались голоса.
   - Куда? - прогудел Светигнев. - Вы уж здесь сидите, будьте готовы.
   - К чему? - разом спросили Свияга и Володимир.
   - Ко всему, - ответил за друга Остромысл. Кивком головы он дал понять своему дружиннику, что им тоже придется ехать. Мрачный воин нахмурил брови и бесшумно исчез. Воевода обернулся к Ратаю:
   - Иди уж, медвежонок. Прощайся с Забавой. Ярослав вспыльчив. Дело в любую сторону повернуться может.
  
  ***
   - Я пойду с тобой, король, - сказал Кнуд. - Я знаю язык русов, а ты - нет. Они хитры и упрямы, а ты молод и горяч. Переводчик может только помешать. Я буду стоять и слушать. Если что-то пойдет не так, то я сложу руки на груди, а ты приготовься меньше говорить и больше слушать.
   Дунгаль кивнул. Он доверял Кнуду и часто называл того другом, хотя знали они друг друга недолго.
   - Князь Ярослав понимает наш язык, - продолжал дружинник. - Поэтому вы будете в неравном положении. Пусть я стану твоей маленькой хитростью. Русы - дикие люди, а дикость - хуже намеренного обмана.
   Разговаривая вполголоса, Дунгаль с Кнудом, Маэльфой и переводчиком Арнульфом поднимались в княжеский терем. Их провели через несколько светлых коридоров, и молодой король невольно поразился количеству окон. Один раз он даже остановился и подошел поближе к проему в стене. Только там он понял, что окно не просто прорублено во двор, но и защищено прозрачным материалом, не пропускающим воздух и насекомых. В углу огромного стекла он увидел несколько знаков.
   - Что это? - спросил Дунгаль переводчика.
   Коренастый седобородый воин приблизился.
   - Здешние обитатели называют это - 'стекло'. Поговаривают, его делает в болотах колдуны, шлифуя колдовской лед, - проговорил он, нервно облизываясь.
   - А в углу что?
   - Где? Вот эти знаки, король?
   - Да.
   - Они, по всей видимости, колдовские. Может, из-за них лед и не тает, - неуверенно предположил Арнульф.
   - А что они означают? Может, и нам удастся с их помощью делать такие вещи?
   - Я не вижу в письменах смысла, король. Это больше похоже на прозвище колдуна. Тут написано - 'долговяз'.
   - Как? Долговяз? - Дунгаль произнес незнакомое слово почти правильно.
   - Да, король. Обычно этим словом русы называют высокого человека. Дикие люди, - вздохнул переводчик.
   От двери в светлицу уже шагал, широко и хищно улыбаясь, Твердобой.
   - Проходите, проходите гости дорогие, - радушно гудел он, и кольчуга тихонько позвякивала в такт его словам.
   - Король Дунгаль, - заревел воевода, входя в высокий и просторный зал.
   Князь Ярослав, сидевший в одиночестве во главе стола, уставленного вином и яствами, не спеша поднялся.
   - Приветствую короля Скандинавии! - заявил он на твердом норвежском.
   - Приветствую ярла Ярослава, - отозвался Дунгаль.
   - Я плохо понимать ваш язык. Я не хотел, чтобы не так сказать, - продолжил Ярослав дальше. - Твердобой будет переводчик.
   Дунгаль посмотрел на тысячника, потом вновь перевел взгляд на княжеского владыку.
   - У меня свой переводчик, - сказал он и указал рукой.
   Арнульф с достоинством поклонился.
   - Хорошо, - согласился князь, легким кивком приветствуя всех, кто стоял рядом с Дунгалем. - Присаживайтесь, дорогие гости. Этот стол должен был стать пиршественным, а сейчас на нем мы справляем тризну. Это ужасно, - проговорил Ярослав, приложив руку к сердцу.
   Дунгаль усмехнулся, но расположился на скамье напротив князя. Ярослав хлопнул в ладоши. Тихие виночерпии тотчас же наполнили бокалы.
   - За доблесть воинов, - поднял чашу новгородский владыка и отхлебнул глоток.
   Дунгаль, глядя собеседнику прямо в глаза, полностью осушил подсунутую услужливой рукой серебряную бадейку. И почти в тот же миг понял, что за этим столом не стоит хвастать количеством выпитого - вино было чересчур крепко. С едва слышимым рычанием он постарался засунуть в рот огромный кусок мяса.
   'Настоящий король Скандинавии, - фыркнул про себя Ярослав, глядя, как напротив, обливаясь жиром и салом, давится мясом косматый, давно не мытый викинг. - Понавешал золотых побрякушек и чувствует себя самым счастливым на свете. Тьфу!' - ругался про себя князь, с некоторым недоумением разглядывая странный, будто прилипший к телу золотой доспех, с которым король Дунгаль (по слухам) не расставался даже во сне.
   'И меч больно великоват даже для этого варвара', - размышлял Ярослав дальше, но губы его растянулись в дружелюбной улыбке:
   - Король Дунгаль - самый смелый король, который только был в Скандинавии. Он страшен в бою, и дно чаши хмельного вина его тоже не испугает!
   Немного окосевший норманн кивнул. Кнуд неодобрительно посмотрел на него - король не должен быть падок на лесть. А льстецам неплохо бы обрубать языки, покосился воин на новгородского князя.
   - Мои воины недовольны, - глаза Дунгаля налились кровью, вино здорово ударило в голову. - Мы не враги, а нас принимают с оружием в руках. Что я скажу своим людям? Какой будет откуп за бесполезную смерть воинов?
   Ярослав чуть-чуть улыбнулся - этот доморощенный король первым начал говорить о деньгах. Но тотчас же князь нахмурился, стиснул кулаки:
   - Этого больше не повторится! Виновные будут наказаны!
   - Я знаю, что не повторится, - пробормотал Дунгаль.
   - А лишних денег у меня нет, - нарочито беспомощно развел Ярослав руками. - Я отдам только то, что оговорено.
   Некоторое время он наблюдал, как загораются злобой глаза норманна, выждал мгновенье, а когда Дунгаль уже готов был разразится проклятиями, наклонился вперед и доверительно сообщил:
   - Но я знаю, где есть знатная добыча...
   - Проклятье!
   - В наших лесах скрывается бунтовщик! Он сошел с ума и решил истребить всех зверей...
   - Проклятье!!
   - У него полный обоз отборной пушнины...
   - Проклятье!!!
   Скандинав, что пришел вместе с королем демонстративно скрестил руки.
   - Проклятье! - ревел окосевший Дунгаль. Кнуд потихоньку ткнул короля коленом. Дунгаль обернулся, увидел в какой позе стоит его слуга, и замолчал. Ярослав, делая вид, что утирается рушником, шумно потянул носом, стараясь скрыть рвущийся из груди хохот. Потом он принял самый грозный вид на который был способен:
   - Его будет легко найти. Перебьем возомнивших о себе смердов и возьмем их добычу себе. Думаю, твои воины будут довольны. Я сам видел - у бунтовщика сотни подвод, полных отличными шкурами. Что скажут твои воины, если каждому достанется по одной... нет, не шкурке - но телеге! Телега, полная медвежьих, волчьих, бобровых, беличьих и лисьих шкур! Даже я не отказался бы от такого.
   - А что за бунтовщик? - спросил приходящий в себя Дунгаль. Он уже вспомнил слова Торвульфа о колдуне.
   - Полоумный смерд. Лето в этом году холодное, так он вбил в голову, что ищет весну. Собрал вокруг себя таких же смердов - тысячи две или три. Я не могу оставлять город без охраны, но с вами, прирожденными воинами, никакой враг не страшен.
   - Весна у меня. Я тоже ее искал, и немало времени потратил на это, - заявил напыщенно Дунгаль и указал на сидевшую рядом с ним альву.
   Ярослав недоверчиво посмотрел на спутницу короля, покрутил головой.
   - Ну, вот и прекрасно, - князь не придал большого значения словам викинга. Ярослава сейчас меньше всего занимало - кто весна, кто зима или кто осень... Для него существовал колдун, которого необходимо наказать, а уж там разберемся. Холодное лето еще не конец света, думал князь.
   - Мы идем воевать с колдуном? - неожиданно спросил король.
   Ярослав со слов Твердобоя знал, о чем говорили этот странный норманн и волк утром в королевском дворце Упсалы.
   - Да, - твердо отозвался он.
   - Хорошо, - проворчал король.
   Викинг, стоявший за Дунгалем, наклонился к уху короля, что-то коротко прошептал.
   - Хорошо, князь. Мы принимаем твое предложение, - согласился норманнский король. - Но у нас тоже есть условие. Те, кто вчера убили наших воинов, должны умереть.
   - Хорошо, - легко согласился Ярослав. - Они умрут.
   - Сейчас же. На наших глазах, - жестко, глядя прямо в глаза, заявил Дунгаль.
   - Хорошо, - отозвался князь, легко выдерживая гневный взгляд. Некоторое время он размышлял, а затем приказал. - Твердобой, выведи Остромысла и его ватагу во двор. Оружие у них отобрали? Отлично. Предупреди дружину, что их надо будет казнить. Давай, сделай. Угоди гостям.
   - И мне, - тихо добавил Ярослав. Припухлость на лице давно сошла, но обида осталась.
  
   - Остромысл! Ратай! Светигнев! Кто там еще? - рявкнул Твердобой. - Выходите во двор, становитесь прямо к лестнице. Князь хочет с вами говорить. Повинитесь, упадите в ноги, прощения просите.
   Тысячник перевел дыхание. На лбу у него выступили капли пота. Ему было наплевать на всех, но вот Ратай... Племянник... Одна кровь...
   'А если бы я вчера тоже там был? Неужто бы не вступился за своих?' - судорожно думал Твердобой. Руки у него дрожали. Когда люди потянулись во двор, он поймал за рукав Остромысла.
   Этому все равно не жить, понимал тысячник. Так, может в общей суматохе смогу брательнику сына сохранить.
   - Князь приказал вас казнить. Будь осторожен, ворота я открою, буду сам стоять. Через меня пройдете, - прошипел он сквозь зубы.
   Боярин будто и не заметил шепота, только хмуро взглянул на тысячника. Выйдя во двор, он, будто поправляя сапог, также шепотом предупредил Светигнева. Тихий ропот прошел по выстроившимся перед красным крыльцом людям. Воины сориентировались быстро. Кто-то прятал ножи в рукава, кто встал чуть поодаль от остальных, прикидывая расстояние до ближайшей поленницы. Остромысл, напустив на себя полный раскаяния вид, исподлобья озирался. Княжеские дружинники блокировали все двери, некоторые приблизились, будто желая лучше слышать, что скажет князь. Все они были при оружии и доспехе.
   - Выход один. Пробьемся к Ярославу и положим ему нож на горло. За городом отпустим, - тихо пробурчал сиплый голос.
   Остромысл не повернул головы, лишь медленно, будто в рассеянности, кивнул.
   Ярослав первым вышел на крыльцо. За ним потянулись скандинавы. Последней вышла странная женщина с коричневой кожей, но Дунгаль, нахмурившись, наклонился к ней, что-то сказал, и та покорно вернулась в терем. Князь хмуро осматривал столпившихся внизу. 'Вот и мой ответ на твою грубость', - сказал он про себя, глядя на Остромысла, доказывая свою правоту себе же. И в какой-то момент понял, что ему совсем не хочется убивать этих людей. Они стояли перед ним, склонив головы. Князь знал подноготную истории, понимал, что воины поступили правильно - он сам поступил бы также. А они... все, как на подбор - крепыши, крутоплечие, жалко... да и плохой пройдет слух по городу... Князь, мол, не по закону поступает, своевольничает как хочет, хоть бы какой указ выписал, прежде чем казнить...
   - Что скажешь, князь? - раздался вдруг глухой голос. Остромысл поднял голову. Ярослав, отворачиваясь от горящего огнем взгляда, понял, что ему в самом деле нечего сказать.
   - Вы повинны в смерти наших друзей, - начал он негромко.
   - Хороши друзья! - выкрикнул Ратай.
   - Нечего тянуть! - крикнул вдруг Дунгаль на норвежском. - Убить их!
   Этот крик будто послужил сигналом. Все стоящие внизу, как один выхватили спрятанные до времени ножи и рванулись... нет, не назад - вперед! Князь отшатнулся.
   - Убить их, - выкрикнул он следом. Княжеская дружина на мгновенье растерялась и была за это наказана. Трое бунтовщиков, сбив ближайших воинов с ног, завладели их оружием и, неистово рубясь, заблокировали проход к лестнице. Пятеро остальных полезли вверх. Около Ярослава стояло лишь два телохранителя. Ратай вогнал одному нож под ребра, второго сбросил на землю Остромысл. Светигнев, ударом кулака отбросил одного из скандинавов в дверь. Второй ударил боярина мечом. Остромысл пошатнулся, вцепился во врага и с ревом ворвался в терем, круша все на своем пути. Дунгаль, обнажив клинок, со свистом располовинил одного противника, второго. Ярослав, стоя у викинга за спиной, видел лишь обагренную кровью сталь, что с невероятной скоростью крутилась вокруг неистового короля.
   - Назад! - орал Твердобой, стоя у открытых ворот. Он до последнего верил, что все обойдется.
   - Ратай! - взревел тысячник, увидев как падает с крыльца племянник.
   - Всем стоять! Стоять! - орал он, и дружинники встали, не решаясь ввязаться в последнюю схватку.
   Остромысл, подхватив оброненный телохранителем Ярослава меч, рубился с Дунгалем. Стоя над всеми, они были похожи на былинных богатырей, что в неистовой сече нашли друг друга. Коренастый воевода, пользуясь, что его клинок был короче, постоянно нападал. Дунгаль, не имея возможности хорошенько размахнутся, блокировал удары.
   - Сдохни, тварь, - выдохнул Остромысл, выждав мгновенье и обрушившись на викинга лавиной. Полуторный меч с размаху ударил короля в плечо и сломался. На какую-то секунду Остромысл растерялся. Держа обломок в своей руке он перевел взгляд вниз, с изумлением глядя, как выходит сталь из груди. Ярослав, подкравшись сзади, ударил боярина в спину, пронзив тело насквозь.
   На мгновенье во дворе повисла тишина. Она была столь невероятной, сколь и тяжелой, почти осязаемой. Дунгаль ударом ноги сбросил мертвого Остромысла с лестницы. Этот глухой стук мягкого тела по твердому дереву будто породил другие, и люди, наконец, смогли перевести дыхание, опустить оружие, оторопело утереться. Твердобой, бросив меч в ножны, подошел к Ратаю, с трудом поднял парня на руки и уже никого и ничего не боясь, скомандовал:
   - Убрать здесь все.
   Князь внимательно посмотрел на тысячника, но ничего не сказал.
   - Теперь я доволен, - пророкотал под ухом Дунгаль.
   Ярослав сжал зубы и на какое-то мгновенье кровавая пелена повисла у него перед глазами.
   - Берегись, колдун, - прохрипел он.
  
   Вернувшись к столу, Дунгаль налил себе вина. Выпил чашу и потянулся налить еще. Ярослав, медленно пройдя мимо него, снова сел во главе стола. В дверях появился Кнуд. Лицо, украшенное синяком, светилось яростью.
   - Ладно, князь, - прохрипел, давясь мясом, король. - Мы пойдем с тобой. Куда скажешь, туда и пойдем. Добычу обещаешь - это хорошо. Я объявлю о нашем решении воинам. Но в походе мы будем вставать двумя лагерями. Я не слишком доверяю твоим воинам.
   - Хорошо, - согласился князь.
   Дунгаль, будто только и ждал этого согласия, встал и, чеканя шаг, вышел из горницы. В дверях он столкнулся с Твердобоем. Тысячник, без робости глядя в глаза королю, прошел первым. Сев за столом напротив Ярослава, воевода налил себе вина, опрокинул в себя, не чувствуя вкуса.
   - Плохо, - промолвил князь. Твердобой кивнул головой и долил еще в чашу.
   - Негоже так поход начинать. Да и не хотел... - продолжал Ярослав. - Видел я, что там племяш твой. Хотел одним Остромыслом отделаться.
   Твердобой поперхнулся, откашлялся.
   - Это я... их... предупредил, - мрачно, тяжело выдавливая слова, сказал воевода.
   Ярослав долго глядел на тысячника.
   - Вот так мы... на потеху чужим... своих бьем, - сказал он наконец. Налил себе вина, выпил полную чашу.
   - Ладно, воевода, - продолжил Ярослав дальше, делая ударение на последнем слове. - Прошлого не вернешь. Собирай войска. Завтра выходим.
   - Хорошо, князь, - ответил Твердобой, поднялся и уже подошел к двери, как Ярослав его окликнул.
   - Твердобой! - тысячник, покачнувшись, повернулся.
   - Слушай, Твердобой, - говорил князь. - Ты хороший воин. То, что сегодня ты... - Ярослав запнулся и медленно поправился, - мы... сделали, было плохо. Отныне и навсегда будешь моим советником. Мое слово через твою честность будет проходить. Согласен?
   - Согласен, князь, - твердо отозвался воевода. - Я не посрамлю твоего слова.
   - Хорошо, - отозвался Ярослав. - Иди и не забывай нашего разговора.
   - Князь, - вошел, поклонившись, один из дружинников. - Там раненный, из Остромысловой дружины...
   - Ну? - грозно спросил Ярослав. - Так добейте, чтобы не маялся.
   - Он тебя просит, - закончил фразу дружинник.
   - Почему просит? - не понял Ярослав. Потом что-то сообразил и приказал. - Вносите.
   - Да он и сам неплохо ходит, - усмехнулся воин.
   - Ну ладно, пусть входит.
   Дружинник замялся, потом, явно не желая говорить, медленно произнес:
   - Так он просит, чтобы ты... сам...
   - Что? - грозно произнес князь. - Ну-ка, пошли, посмотрим на твоего раненого.
  
   Будый, оставшись в начале схватки внизу крыльца прикрывать прорыв Остромысла, тоже до последнего надеялся, что все обойдется. Но когда почти все погибли, а боярин еще только начал рубиться с викингом, воин понял, что все кончено. Он позволил вражескому клинку прочертить на щеке длинную рану, а потом подставился под удар. Меч ударил его в грудь, Будый ловко согнулся, железо разорвало рубаху, чуть тронуло тело. Нарочно давясь кровью из распоротой щеки, он рухнул на землю, несколько раз дернулся и застыл с полузакрытыми глазами. Княжеские люди больше смотрели на поединок воеводы и короля, нежели на какого-то полумертвого дружинника. Когда все кончилось, и даже Дунгаль покинул терем Ярослава, тела убитых стали стаскивать со двора. И тут произошло нечто, что не входило в планы Будыя. Воины принялись добивать бывших Остромысловских дружинников. Когда копье готово было пронзить грудь Будыя, он резко дернулся, подсекая ноги стоящего над ним. Мгновенье - и Будый уже стоял на ногах, держа в руках злополучное копье. Возникла заминка, дружинники попытались взять окровавленного человека в кольцо - и отпрянули. Кто-то зажимал рану на руке, кто-то вопил, обхватив раздробленное колено, двое свались почти сразу - без сознания.
   - Зовите князя Ярослава, - просипел Будый, улыбнувшись страшной, двойной улыбкой. Люди сначала не желали прислушиваться к его словам, и напали еще раз. Результат был еще более плачевный - один потерял почти все пальцы на левой руке, двое, ругаясь, зажимали раны на ногах, а к лежащим без сознания прибавилось еще трое.
   - Князя зовите, - повторил воин. Дружинники были в явной растерянности. Человек, который противостоял им, казался неуязвимым. Будый, прислонившись спиной к бревенчатой стене, отдыхал. Он понимал, что долго не продержится, не смотря на все свое искусство.
   - Зовите князя, - в третий раз заявил Будый. - Больше я вас жалеть не буду. Десяток со мной уйдет.
   Дружинники переглянулись. Воин понял, что сейчас кому-то в голову придет мысль воспользоваться луками. Две-три стрелы ему удастся отбить - но не больше.
   - Ты, - рявкнул Будый. Вся его сиплость куда-то испарилась. Перед дружинниками стоял великий воин, способный не только побеждать, но и повелевать. Будый вперил глаза в одного из слуг:
   - Быстро. Зови князя. Пошел.
   Человек растерянно посмотрел на товарищей, потом махнул рукой и потрусил к терему. Остальные, оглядываясь, продолжали держать воина в кольце.
   Будый оторвался от стены.
   - Кто из вас, - продолжал он спокойно, уверенно, внушая свои мысли, - хочет померяться со мной силой? Выходи по одному. Сначала ты, - воин ткнул копьем на высокого, плечистого дружинника. Тот молча шагнул вперед.
  
   Ярослав, выйдя на крыльцо, застал престранное зрелище. Окровавленный человек, без доспеха, с одним копьем стоял в плотном кругу его дружинников. По одному он вызывал каждого и через мгновенье княжеский воин валился - либо без сознания, либо с диким криком.
   - Князь Ярослав! - крикнул Будый, прекратил экзекуцию и опустил оружие. Левую руку он крепко прижал к боку. - Хочу поговорить с тобой.
   - Говори, - спокойно отозвался тот.
   - Отпусти меня, и мы разойдемся друзьями. Ты не знаешь меня. Я не знаю тебя. Пусть так будет и впредь, - чуть задыхаясь произнес железный голос.
   Ярослав на мгновенье заколебался. Этот смерд должен умереть - произнес голос в голове. И тут его взгляд упал на телегу, из которой виднелась кудрявая окровавленная голова. Ратай, подумал князь. Он знал парня, не раз они вместе гуляли на пирах и ввязывались в переделки. Даже бились как-то однажды рука об руку...
   - Ты предлагаешь мне дружбу? - медленно произнес Ярослав. Заинтересованно он смотрел на окровавленного человека. Наверняка это великий воин, думал князь. А почему бы и нет, невесело подумал он.
   - Да, - проскрипел Будый.
   - Но я хочу предложить тебе кое-что, - голос Ярослава стал тверже. - Я предлагаю тебе стать моим воеводой. Сегодня погибли те, на кого я надеялся. Они должны были вести ополчение, но не справились. Теперь я предлагаю это место тебе. Сумеешь уговорить бояр идти со мной и не начинать свару - вот тебе моя рука.
   Князь протянул вперед раскрытую ладонь, будто в самом деле желая пожать руку Будыю, стоящему от него в десяти саженях. Бывший дружинник ошеломленно посмотрел на Ярослава. Он не надеялся, что вообще уйдет отсюда. Единственное, чего он желал - сдаться, попасть не на копье, а в темницу. Ведь известно, что где есть вход, там есть и выход... Но такой выход...
   - Я согласен, - проревел Будый. А потом повысил голос так, что многие отшатнулись от него. - Согласен. Клянусь быть тебе верным слугой, князь Ярослав. Памятью Остромысла и своей кровью клянусь.
   - Хорошо, - ответил Ярослав. - Оставьте его. Поднимись ко мне, воевода...
   - Будый, - сказал воин.
   - Иди сюда, Будый. Ты честный воин и я верю тебе. Принесите чистых полотенец и воды, - приказывал князь слугам.
   Прежде чем ступить на крыльцо, новоиспеченный воевода запустил руку за пазуху, вытащил из подмышки засаленный мешочек, поцеловал, вздохнул и положил на место.
   - Прости меня, Остромысл, - просипел чуть слышно Будый.
  
   На следующий день войска потянулись из города. Сначала вышли викинги. Их никто не провожал, не кричал напутствий, не угощал теперь калачами и хлебом. Следом шла княжеская дружина. Ярослав сумел собрать почти пять сотен и сейчас с удовольствием смотрел на ровные, одинаково-стальные ряды. Последней выходила 'славная тысяча'. И как только показались первые всадники в золоченых доспехах, город словно проснулся. Откуда-то набежала ребятня. Девушки высыпали за ворота. Старики оглаживали бороды и неспешно беседовали, с гордостью глядя на сыновей. Новгородцы шли угрюмые, невеселые, без улыбок. Много разных речей прозвучало сегодня ночью в доме Остромысла. В какой-то момент разговоры переросли в крик, послышались призывы идти к князю, а лучше - сразу к бешеному королю, но тут поднялся новый ополченский воевода Будый:
   - Хорош орать, как дети малые. Забыли, что Остромысл перед смертью сказал? У нас есть враг, а между собой драться даже дураки умеют. Будет так, как я скажу. А кто думает иначе - ошибается... - и воин, дергая перевязанной щекой, положил руку на рукоять меча. И все, кто видели его в этот момент, поняли, что так смерть смотрит человеку в лицо. Толпа в доме Остромысла после этого довольно быстро разошлась. Бояре, выпустив пар, спешили домой. Новый воевода объявил на завтра поход. В конце концов, думали многие, придраться не к чему. Хоть король Дунгаль и горазд кричать, но воеводы схватились за оружие первыми - за что и поплатились.
   Две с половиной тысячи воинов уходили вдогонку Андрею. Ворота закрылись как только прошли последние бойцы, и народ начал расходится. Но на лицах у многих лежали не только печаль, но и гнев. Многим пришлось несладко за эти дни, и люди зачастую не знали, что посылать ли вслед ушедшим - проклятия или благословения?
  
   ***
   - Вот он, господин великий Новгород, - произнес Ефрем, когда город буквально вынырнул из-за поворота, представ во всей красе перед тремя благодарными зрителями. Они стояли на холме, с которого спускалась дорога, уходя прямиком к городским воротам. Солнце, выглянувшее из-за туч, посеребрило белокаменные стены. Несколько одиноких суденышек качались на воде перед казавшейся бесконечной пристанью. Торговых ладей почти не было - Волхов вскрылся и торговый, а также рыбацкий люд бросился к спасительной реке - кто ловить рыбу, а кто и удачу. В воздухе висел явственный аромат распускающихся почек и пробивающейся травы. Снег под городом почти сошел. Весна подошла к великому городу. Все трое одновременно обернулись - позади них все так же стоял засыпанный снегом лес.
   - Ух ты, сколько народу! - произнес ошеломленно Дивлян. Оба монаха - Дрозд и Ефрем, покосились на него. Народу около города было совсем немного. Ярмарки закрылись, на полях никто не работал, и едва ли больше сотни людей можно было насчитать у городских стен.
   - Ну, да, - пробормотал Дрозд. - Ты же видишь сквозь стены.
   - А Иоким, это такой большой и черный? - спрашивал через мгновенье мальчик.
   - Не знаю, - ответил священник. - Я так видеть не могу.
   - Ну да, - убедительно продолжал Дивлян. - Это, наверно Иоким. Он здесь самый большой. И около него женщина. Постойте, это же наша Полянка. Я ее раньше не видел никогда. Но, честное слово, это она.
   Мальчик вдруг насупился, подался вперед.
   - Весна была здесь, - сказал он уверенно. - Совсем недавно была. И ушла.
   - Куда ушла? - недоверчиво спросил Ефрем.
   - Туда, - Дивлян махнул рукой на север.
   - Как ушла? - задал свой вопрос Дрозд.
   - Не знаю. По-моему, на лошади, - гораздо тише ответил паренек.
   Церковники переглянулись.
   - Ну-ка, - сказал Ефрем. - Быстро к Иокиму.
   Через ворота их пропустили беспрепятственно. Ефрему было достаточно рявкнуть на неповоротливых стражников, как те сразу засуетились, забегали, открывая створы пошире, с боязнью поглядывая на грозного монаха. Ефрема здесь знали, и знали очень хорошо.
   'И, наверно, не с лучшей стороны', - позволил себе ухмыльнутся Дрозд.
   - Я им полгода назад ворота напрочь снес, - объяснил поведение стражников монах.
   Иоким обнаружился на стройке. По колено в грязи, архиепископ и митрополит русской церкви вместе с десятком рабочих вгонял в чуть оттаявшую землю дубовый ствол-сваю. Вокруг стройке в кажущемся беспорядке были навалены бревна, брусья, мотки просмоленной пеньковой веревки, железные скобы, костыли, кирпич и камень. Глядя на Иокима, на без устали тянущего веревку забойника, Дрозд предположил, что стройка будет закончена к вполне определенному сроку. Обведя еще раз взглядом котлован, священник вздрогнул. На противоположном конце ямы, которой еще предстояло стать фундаментом, он заметил фигурку женщины. Несомненно, это была Полянка. Но узнать ее было трудно. В горностаевой шапочке, в длинной шали поверх песцового полушубка, в вязаных варежках и красных сапожках она совсем не походила на простую крестьянку, какой ее запомнил Дрозд. Над плечом девицы возвышался медведеобразный пустынник Ортаг - личный слуга-телохранитель архиепископа, используемый архипастырем только в наиважнейших заданиях. Но изменения в одежде не были бы так заметны, если бы не лицо девушки. А точнее, и гораздо правильней - женщины. Девичья улыбчивость и застенчивая невинность ушли с лица Полянки, уступив место грустной задумчивости и остаткам веснушек на челе тридцатилетней Анны. Она взглянула прямо в лицо Дрозду и от этого взгляда и он отшатнулся, хотя был в сотне шагов от нее. Рука сама собой перекрестила священника. На Дрозда внимательно и со снисходительностью смотрели сразу два лица: улыбчивой, жизнелюбивой Полянки и твердое в своей смертельной правоте лицо архиепископа Иокима. Фетча-двойник наконец приняла свой единственный облик.
   Архипастырь хоть заметил и узнал подъехавших, но подходить к ним не спешил. Пришлось Дрозду с Ефремом спешиться и самим идти по колено в грязи к 'свайщикам'. Дивляна Дрозд взял на руки.
   - Бог в помощь, - громко произнес он, обращаясь сразу ко всем.
   - Спасибо, - отозвался Иоким, и Дрозд снова чуть не перекрестился, услышав незнакомые нотки в речи архипастыря.
   - Это и есть ваш малец? - угрюмо продолжал Иоким. - Ничего не скажешь, силен.
   Сказано было так, что и не понять - язвит архиепископ или говорит серьезно.
   - Он говорит, что у вас была весна, - перешел сразу к делу Дрозд.
   - Она и сейчас есть.
   - Это не то, - заговорил вдруг Дивлян. На него Иоким вблизи не произвел особого впечатления. Большой человек, добрый и простой, совсем не черный, просто темный, думал про себя мальчик.
   - Она была здесь недавно и ушла. Уехала на лошади вон туда, - Дивлян снова указал на север.
   - Туда два дня как князь Ярослав ушел, - нахмурился Иоким. - Войско норманнское дождался и ушел. А до него колдун, знакомец наш, месяц назад туда же сгинул. Меня сейчас дела мирские мало касаются. У меня своих по горло.
   У Дрозда от таких слов чуть челюсть не отпала. Архиепископ Иоким от дел отошел! Так кто же приемник? - пронеслась в голове мысль. Медленно, только начиная соображать, священник повернулся к Ефрему.
   - Завтра собираемся в поход. Вся монастырская братия. Все кто есть... Надо догнать, - резко рубил слова новый митрополит.
   - Погоди, у тебя же нет архиепископского сана, - нахмурился Дрозд.
   - Будет, - прогудел Иоким. - Я ведь и митрополит, и архиепископ, не забывай.
   - Бывший, - поправил его Дрозд.
   - А пусть и так, - легко согласился тот. - Будущий приходской священник Иоким Корсунянин. Звучит? - спросил старец у самого себя и вновь взялся за веревку.
   - Пойдем, - обратился Ефрем к Дрозду. Потом, убедившись, что они далеко от котлована, продолжил. - Время дорого. Спешить надо. Эх, братия вся в тайных обителях сейчас. Много времени потребуется, чтобы собрать. Ладно, обойдемся теми, кто есть. Иокима надо обязательно с собой брать. Так ведь не хочет, я уже спрашивал.
   Они не могли видеть, как Полянка покинула свое место, легко миновала грязевые лужи красными сапожками, спустилась к строителям. Она подошла к Иокиму и тот склонил голову.
   - Надо идти, - тихо прошептала она.
   Архиепископ нахмурился и сдержанно кивнул.
  
   На следующее утро небольшая кавалькада всадников покинула Новгород. Они были странны, эти всадники. Монахи, оседлавшие лошадей и передвигающиеся ровным строем, словно солдаты - зрелище чудное. Ни у кого из них не было оружия, равно как и доспехов, но это им было не нужно. Их оружием была вера - оружие в равной степени страшное и странное.
   Первым скакал Дрозд, посадив впереди себя Дивляна. Рядом, с плетью в руке, в развевающихся черных одеждах горячил коня Ефрем. За ними в молчаливом спокойствии следовали два совсем молодых монашка. Затем ехали около десятка монахов, черных и одинаково молчаливых. Замыкала строй странная парочка - древний седобородый старец, казавшийся случайным в седле на спине горячего вороного жеребца. Рядом с ним, не понукая лошадь, скакала женщина, закутанная в шаль так, что было видно только глаза. Отряд шел размашистой рысью на север. Стражники на воротах проводили их хмурыми взглядами, а один даже сплюнул вслед.
   Идти по следам оказалось совсем нетрудно. Еще бы - эти следы оставили тысячи людей и лошадей. Все шли на север: колдун со своим 'охотничьим' воинством, князь со 'славной тысячей' и нормандским войском, монахи. И даже подгорное войско, прекратив свое движение на запад-запад, теперь тоже шло точно на север. Все они, словно подгоняемые роком, стремились поскорей занять свое место.
   Монахи шли ровно, плотной колонной, с одинаковой скоростью, делая лишь короткие перерывы на сон. Никто из них не жаловался на трудность дороги, никто не ругался, даже не повышал голос, как это принято в любом, даже самом дисциплинированном войске. На третий день пути Иоким, шедший все время позади, поравнялся с Дроздом.
   - Слышал, ты в миру с женщиной живешь? - начал архипастырь, лишь искоса взглянув на Дрозда.
   Священник вздрогнул, словно его ударили плетью. Сказать по правде, его мысли только что витали в далеком отсюда Гусе Хрустальном, около общинного дома и его хозяйки - Милославы... Вот Ефрем, выдал все-таки, подумал Дрозд почти беззлобно. Ведь архиепископ тоже не один путешествовал. Да и на ночевках не очень стеснялся присутствия остальных. Если что, Дрозд всегда сумеет поставить Иокима на место.
   - Прежде чем доверить свой пост Ефрему, я издал внутрицерковный указ. В нем говорится, что приходским священникам с этих пор разрешено жить мирской жизнью с благочестивыми женщинами. И даже иметь детей, потому как дети - благоволение господне, - поднял вверх палец Иоким.
   Дрозд с недоверием посмотрел на собеседника. Так вот почему Корсунянин строит церковь! Хочет стать приходским священником. Сан свой отдает и место. И ради чего? Ради женщины? А ты бы смог? - спросил Дрозд у себя самого. Наверно, - неуверенно подсказало сознание.
   - Спасибо, - хриплым голосом проговорил Дрозд. - Я верю, что ваше слово будет понято и укреплено в синоде.
   - Будет, - отозвался Иоким, но Дрозд угадал во властном голосе тревожные нотки.
   - Я буду молиться за это, - подбодрил священник архипастыря.
   - Я рассчитываю на тебя, - сурово сказал Иоким и потихоньку отстал от едущего впереди Дрозда.
   Чем дальше они углублялись в леса, тем сильнее чувствовалось дыхание весны. Создавалось впечатление, что природа опомнилась, проснулась. По золотому с голубым небу катились неторопливые кучевые громады облаков. Везде журчала вода, листья набирали силу и трава, вытягиваясь на глазах, спешила к солнцу. Это решило некоторые проблемы путников - теперь не надо было заботится о прокорме лошадей и мешки с овсом, взятые предусмотрительным Ефремом, не понадобились.
   - Она не успевает, - тихо проговорила на одном из коротких привалов Полянка-Анна.
   - Но мы должны успеть, - отозвался Иоким. Не смотря на годы, эта скачка-погоня возбуждала его. Он готов был скакать днями и ночами напролет, но ей, Анне, а также малышу Дивляну, требовался отдых.
   - Кто - она? - спросил Дрозд.
   - Та, что взяла на себя мой дар. Она дочь лесов. Ей много лет, но она не знает, как это - призывать весну. Ей нужна любовь, - отвечала тихо Анна.
   - Мы все идем на север, - ввязался в разговор Ефрем. - Колдун тоже идет на север. Он не слеп, он знает что искать.
   - Его ведет волк Тора, - покачал головой Дрозд. - И мы тоже идем за ним.
   - Ты знаешь, что ждет нас в конце? - обратился священник к Дивляну, который не отходил от Дрозда ни на шаг.
   Мальчик сначала хотел что-то сказать, но опустил голову и покачал головой.
   - Он не знает, - хмуро проговорил Ефрем. - Но мы должны быть готовы.
   - Знать бы еще - к чему? - проговорил подошедший к разговаривающим молодой монашек, один из 'телохранителей' Ефрема.
   - С нами бог, - ответил за всех Иоким.
   - Подъем, - скомандовал он через минуту. - Время дорого.
  
   Битва.
  
   Каждое утро Андрей просыпался в шатре и долго прислушивался к звукам за полотняными стенами. Лагерь жил своей жизнью. Трещали костры, негромко ржали кони, бряцало оружие, гудели разговоры. Разговоры. Именно их опасался Семенов. Он тревожно вслушивался и боялся услышать вокруг себя тихий ропот. Куда они идут? Зачем? Колдун иногда сам отрывался от войска, ехал по бесконечному, нетронутому лесу. Он чувствовал волка, стремился к нему. Поговаривали, что тварь видели. Шептались, что в чащах, в самой глухомани бродит огромный волчара со шкурой белее снега. Не раз замечали огромные, горящие огнем глаза среди темнеющих стволов. Это обнадеживает, усмехнулся колдун.
   Кормиться охотой стало легче. Чем дальше люди углублялись на север, тем обильней становились леса. Снег с каждой пройденной верстой истончался, таял, будто весна и вправду пришла на землю. Единственное, что смущало - почему снег все-таки не сходит? Июль месяц на носу. Середина лета.
   Охота увлекала мужиков, не давала им расслабится. Они теперь и вправду были настоящим войском. Приученные к дисциплине конники и пешие действовали четко, слаженно. Пятнадцать тысяч! Даже трудно представить такую армию. И все подчиняются ему, человеку, который еще не родился. Андрей когда-то слышал, что плохого правителя могут бояться. Хорошего любят или уважают. Ну а лучшим правителем считается тот, всплывали слова в памяти, которого не знают, не любят, не боятся, а который незаметно и упрямо идет вперед, делает свое дело. Подданные занимаются своим делом, а правитель им помогает. Может, он и есть такой правитель? Он никогда не ругается, не кричит, не приказывает, брызжа слюной. Он разговаривает, указывает, показывает, советует.
   Недавно к шатру Андрея (который, к слову, никогда не охранялся) пришли два мужика. Оба - высокие, плечистые. Медвежатники. И не поделили медвежью шкуру.
   - Я завалил зверя, - ревел один, наливаясь кровью в лице.
   - Я тебе помог, на себя отвлек. И шкуру я снимал, пока ты подвигами хвалился, - возражал другой.
   Андрей, после военного совета, в сопровождении тысячников, смотрел на них.
   - Поделите шкуру, - предложил он и хотел было взобраться на коня, считая инцидент оконченным.
   -Я завалил! Я помогал! Я свежевал! - продолжали перебранку мужики.
   - Так, - сказал Семенов, освобождая ногу из стремени. - Этому, - он показал на того, который 'помогал'. - Отрубить правую руку за воровство. А этому, - рука Андрея указала на 'завальщика'. - Голову напрочь. За бестолковость. Шкуру мне в шатер.
   Наверно, с минуту стояла тишина. Затихли все, лишь Семенов, сплюнув под ноги, приказал:
   - Исполнить немедля, - и вновь направился к коню.
   Спорщики молчали, медленно переваривая сказанное, а потом, когда поняли, бухнулись на колени:
   - Не губи! - заорали они в две луженые глотки. Колдун, будто не слыша, взобрался в седло. Мужикам уже крутили руки, Идыркей, выпятив нижнюю губу, поигрывал саблей.
   - Так, - сказал Андрей, проезжая мимо уже поставленных на колени охотников. - Будете шкуру делить?
   - Будем... будем, - отозвались недружно, в два голоса.
   - Тогда делите, - Семенов обернулся к татарину и сказал. - Отставить рубку рук и голов. Поехали обход делать.
   Идыркей, злобно скалясь, сунул меч в ножны.
   После этого случая к Андрею прикрепилось прозвище: 'мудрый'. Что было мудрого в его решении, колдун не понимал. Пусть называют, не запрещать же в приказном порядке.
   Андрей рывком поднялся, отбросил в сторону одеяло из волчьих шкур. Разминаясь, прошелся по шатру. Губы по уже выработанной привычке зашептали:
   - Встану не помолясь, выйду не перекрестясь, - главное было не говорить последнее, завершающее слово. Тогда заклятье не срабатывало, и колдун отделывался легким покалыванием по всему телу.
   - А ты солнце, дай его... чертового Ефрема в четыре печенки, - закончил, морщась от боли, Андрей. Некоторое время он испуганно прислушивался - не произошло ли чудо и не выросло ли у него четыре печени с Ефремом в придачу. Заклятье или чудо, наспех наложенное монахами, прочно обосновалось на колдуне. Боевая магия не работала. Точнее, она работала в обратную сторону, и Андрей мог с успехом испепелить самого себя без всякого ущерба для окружающих.
   - Дело плохо, - бормотал, одеваясь, Семенов. И застыл на месте. Ноздри его расширились, глаза блеснули. На ходу прицепляя меч, он выбежал из шатра.
   В воздухе, заглушая все остальные звуки, висел протяжный волчий вой. Казалось, что там, в версте от людей ревет гудок океанского лайнера. Так мог выть только один зверь - волк Тора.
   - Правое крыло - вперед! Витинег, заходи слева! Долговяз, веди людей центром! - орал Андрей, взлетая на коня. Всем вперед! Труби, трубач!
   Твердислав приложил к губам медный рог, и ясный звук перекрыл вой. Люди, побросав снаряжение (обозники подберут!), и обнажив оружие, устремлялись в лес.
  
   Андрей, продравшись сквозь густой невысокий ельник, выехал на залитую солнцем равнину. Здесь снег везде сошел, молодая травка едва закрывала бабки коня. Он находился на самом краю гигантского круглого поля, что пологой воронкой расположилось в глубине саамских лесов. Деревья резко обрывались на самой кромке и от этого казалось, что поле освоено и используется кем-то под пашню, или под покос. Но нагнувшись, Семенов понял, что этой земли никогда не касалась коса или плуг. Зато вокруг было множество волчьих следов. Если бы колдун мог посмотреть на растелившееся перед ним пространство с высоты птичьего полета, то он бы наверняка заметил, что эти следы оставлены волком Тора не просто так. Тропка, кругом опоясывающая абсолютно ровное поле, замыкала линии, тоже сделанные незнающими устали лапами. Эти линии-тропки сплетались в центре и были тоже абсолютно ровными, представляя из себя огромный каббалистический знак. Знак, позволяющий воскрешать мертвых.
   Всего этого Андрей не мог видеть. Зато он видел впереди, на другом конце поля, небольшое войско. Всего две или три сотни латников, маленьких и совсем не страшных отсюда, с расстояния в добрую версту.
   Семенов поднял ладонь вверх, приказывая идущим за ним остановится. Он оглядел свою армию - тяжело дышащую, перемалывающую воздух многими легкими, молчаливую и грозную. Затем перевел взгляд вперед, стараясь увидеть, что там, за горизонтом или хотя бы за лесом.
   - Вероятно, это передовой отряд, - негромко объяснял Семенов подъехавшим тысячникам. - Витинег, вышли разведку во все стороны. Пусть прочешут весь лес на пять верст вокруг. А я пока попытаюсь договориться. У меня такое впечатление, что те, - он указал рукой на тощую шеренгу впереди, - не совсем люди. Славичи, за мной, - скомандовал он, давая коню шпоры.
   Мальчишек он взял с собой потому, чтобы неприятель точно видел - едут переговорщики. Можно было бы взять четвертого, но Семенов помнил, что для многих народов (особенно восточных) четыре - число смерти. А если взять еще больше - пятерых, или даже десяток, то противоположная сторона, чего доброго, решит, что на них уже нападают.
   Неспешной рысью три всадника двинулись вперед. Твердислав снова приложил к губам медный рог, но Андрей покачал головой.
   - Не надо, так не надо, - пробормотал паренек. Он впервые шел в бой (а что бой будет, Твердислав не сомневался) и немного нервничал. Напрасно он шарил по окрестностям взглядом - кроме тех, кто стоял перед ними, врагов не было. Они проехали мимо странного камня, что ровным квадратом два на два метра покоился в самом центре поля. Андрей пригляделся, и с удивлением понял, что это не камень, а железо. Темное, холодное, без следов ржавчины. Кроме того, создавалось впечатление, что кто-то долго обрабатывал его огромным молотом - странные гладкие вмятины испещрили всю поверхность необычного куска железа.
   Остановившись примерно в сотне шагов от закованных в латы воинов, Андрей прокричал:
   - Мы пришли с миром. Кто вы и чего хотите?
   Железные ряды не шевелились. Было такое ощущение, что перед тремя переговорщиками выстроились не живые существа, а машины - неподвижные и грозные. Было что-то в этих воинах нечеловеческое, угрожающее и безжизненное одновременно. Твердислав неосознанно схватился за рукоять меча и тотчас же отдернул руку. Ему показалось, что именно этим своим движением он заставил одного из железных бойцов поднять руку над головой. Это был самый большой и высокий из латников, по всей видимости - предводитель, с красным флагом-штандартом за спиной. Тотчас же по рядам прошло движение - единое, монолитное. Десятки арбалетов (Андрей хорошо разглядел, что это арбалеты) уставились тупыми носами на непрошеных гостей. Рука предводителя пошла вниз. Гулкий голос проревел что-то и Твердислав, уже не сомневаясь, выхватил меч.
   Андрей осознал происходящее раньше всех. Он еще раньше заподозрил неладное, как только увидел белого волка среди латников...
   - Назад! - прокричал он и поднял коня на дыбы. В пах что-то ударило, несильно, но неожиданно. Короткий арбалетный болт, пройдя наискось через ребра, легкие и спинные мышцы коня, ударил в седло и замер там, не причинив вреда наезднику. Еще один задел плечо, вспорол прослоенную кожу доспеха, и, выбив колдуна из седла, с противным свистом унесся дальше, даже не поцарапав тела. Падая, Андрей успел заметить, что его конь, прикрыв хозяина, получил с десяток таких болтов. Приземлившись на обе ноги, Семенов увидел, как пошатнулся в седле Бронислав. Сразу несколько коротких снарядов попало в мальчишку, пройдя насквозь и вырвав из спины клочья мышц и потоки крови. Семенов обернулся налево - там, уже подмятый лошадью, лежал Твердислав. Семенов метнулся к нему. Пытаясь выдернуть тело из-под бьющегося в конвульсиях коня, он увидел удивление в навечно застывших глазах.
   Медный голос проревел еще раз, и колдун почувствовал, как дрогнула земля под ногами враз пришедшей в движение шеренги. Бросив полный ненависти взгляд назад, Андрей оставил убитого, кинулся к все еще стонущему Брониславу.
   - Все будет хорошо, сынок, - шептал Семенов, затравлено озираясь и видя перед собой лишь розовую пену и застывший в крике рот.
   - Держись, братишка! - закричал он, взваливая тяжелое, неудобное тело на плечо, чувствуя, как чужая кровь заструилась, закапала на землю. На землю, истоптанную волчьими следами...
   Андрей бежал, напрягая все силы. Он чувствовал свои ноги, ставшие вдруг такими тяжелыми и непослушными под двойной тяжестью. Слышал свое дыхание, с хрипом рвущееся из легких. И не слышал чужого, мальчишеского. Бронислав уже не хрипел, лишь иногда дергался на плече.
   Навстречу скакали. Идыркей, крича что-то на татарском, бросил Андрею поводья заводного коня. Семенов отпустил Бронислава на землю. Тот не дышал, не шевелился. Мертвенная бледность залила по взрослому спокойное лицо. С рычанием Семенов взвалил юношу в седло. Сам же, взяв поводья мокрой от крови рукой, пошел рядом.
   - Долговяз, выводи центр на поле. Атакуйте. Явор, Витинег! Обхватить с краев, замкнуть и чтобы ни один не ушел. Самого здорового, с флагом за спиной, вы его узнаете, взять живым, - раздавал он приказы, не поднимая головы.
   - Выполняйте, - глухо сказал он.
   - Идите! - крикнул Андрей, заметив, что тысячники не торопятся покидать его. Стук копыт окружил колдуна и тотчас удалился - тысячники спешили исполнить приказ. Семенов оглянулся и поразился, насколько он далеко оторвался от шеренги преследователей. 'Они не спешат. Либо знают нечто, что не знаю я, - с холодной яростью думал колдун, - либо ничего не знают. Но узнают, клянусь кровью своей, что узнают'.
   Крестьянская армия пришла в движение. Первая центральная тысяча ровными рядами двинулась вперед. Воины Андрея, не нарушая порядка, без криков и излишней суеты, прикрывшись щитами и выставив вперед рогатины, шли навстречу своему вожаку. Первым, на десять шагов впереди всех, с обнаженным мечом шагал тысячник Илья.
   Месяц назад Андрей столкнулся с вопросом нехватки десятников и сотников. Войско к тому времени разрослось настолько, что сотни бывших общинников просто не хватало на огромное количество открывшихся должностей. Многие сотни и даже тысячи напоминали разбойничьи шайки, случайно прибившиеся к проходящему мимо войску. Главари этих сотен не сильно слушали приказы, а зачастую - вообще никому не подчинялись. И когда таких группировок стало слишком много, колдун вспомнил кое-что из истории. Еще будущей истории, говорил он себе. Семенов хорошо помнил старый лозунг: 'Кадры решают всё'. Ну, пусть не всё, думал тогда колдун, но многое.
   Он приказал Долговязу выстроить одну из таких сотен в колонну по одному. Переругиваясь и ворча, мужики построились. На все сборы, построения и ругань ушло немало времени - часа два. Чувствуя, как в груди начинает закипать гнев, Семенов прошелся вдоль строя. Он увидел множество лиц - наглых и испуганных, хитроватых и простоватых, жестоких и добрых. Не него смотрели две сотни глаз - сонных и ясных, веселых и угрюмых, серьезных и не очень. Будущий командир должен быть серьезен, думал Андрей, без улыбочек и ехидцы. Он не должен боятся или, тем паче, пожирать глазами начальство. Должен стоять не развалясь и не 'по струнке'. Одет может быть просто, но без неряшливости. Иметь при себе хорошее оружие, сапоги и шапку.
   - Ты, - ткнул пальцем Андрей. - Ты. И ты. Шаг вперед.
   Три мужика шагнули из ряда.
   - Как зовут? - гаркнул колдун.
   - Илья, - сразу же отозвался крайний слева огнищанин с окладистой бородой.
   - Болх. Новик, - представились другие.
   'Голос зычный. Реакция есть', - быстро размышлял Семенов.
   - Илья. Будешь сотником. Вы, Болх и Новик, будете десятниками. Остальных десятников назначит Илья. Ты сам не из Мурома? - вырвалось у Андрея.
   - Нет. Смоленский я, - отозвался сотник.
   - Ладно. Это еще что? - деланно изумился Андрей. Прямо на 'плац' выкатились, держа друг друга за грудки и только поэтому не теряя равновесия, два мужика.
   - Ах ты, паскуда! Убью! Сволочь! Козлина! - орали они пьяными голосами.
   - Разнять, - холодно приказал Андрей. Мужиков растащили. Витинег, не скупясь, надавал обоим в зубы.
   - Ко мне, - сказал Семенов.
   Мужичков, еле стоящих на ногах, подтащили ближе.
   Побледнев от внезапно нахлынувшего гнева, Андрей начал говорить:
   - С сегодняшнего дня и навсегда в нашей армии будет дисциплина. Тот, кто будет нарушать распорядок, будет наказан. По закону военного времени, - он грозно оглядел притихших людей.
   - Вот первый закон. Любой, кто напьется до того, что не сможет устоять на ногах, будет казнен. Отпустить этих! - рявкнул колдун. Руки, поддерживающие мужичков под локотки, отдернулись и оба рухнули на землю. Один, уже что-то соображая, пытался подняться.
   - Идыркей, - не своим голосом позвал Андрей. - Обоих. В расход. По закону военного времени.
   Семенов думал, что татарин позовет кого-либо помочь. Но тот, страшно сопя, подошел к одному пьянчуге, схватил за волосы, запрокинул голову так, что борода уперлась в небо, и с оттягом, быстро и жестко полоснул человека по горлу кривым ножом. Потом отбросил тело с закатившимися глазами как игрушку в сторону. Второй долго сучил ногами, булькал горлом, но татарин хорошо знал свое дело.
   Андрей, чувствуя, как в груди заворочался холодный комок, стоял и не знал что сказать. Колдун не думал, что все кончится так скоро. Ведь он не хотел убивать! Два человека в луже крови лежали перед ним. И это сделал не Идыркей, а он сам, Андрей Семенов!
   - Так хорошо, хан Андрей? - подошел татарин, вытирая нож о халат.
   Андрей ошеломленно помотал головой.
   - Плохо? - всполошился узкоглазый палач. - Идыркей может лучше. Гораздо лучше. Секир башка?
   - Все хорошо, Идыркей-багатур, - Андрей едва подавил в себе желание сказать: 'Ты не виноват'.
   Стараясь не глядеть на мертвецов, он обвел взглядом застывших людей.
   - Завтра, - протяжно, растягивая слова, сказал Андрей. - В это же время будет сбор. Илья, принимай командование.
   - Точно так, - твердо произнес мужик. Он спокойно и без страха смотрел на колдуна и его взгляд будто говорил: 'Все правильно'.
   На следующее утро Андрей, совершенно пришедший в себя, вкусивший власти и поразившийся ее горькому вкусу безнаказанности, стоял перед теми же самыми мужиками. Колдун с первого взгляда понял, что не ошибся в сотнике. Они стояли ровным строем. Не просто крестьяне, но еще и не воины. Подтянутые, серьезные, внимательные. Сапоги почищены, шапки надеты не залихватски, а как надо на морозце. Оружие в ножнах, доспехи почти у всех. Семенов почувствовал, что виновато-угрюмое настроение утра начинает уходить от него.
   - Молодцы, - громко похвалил он.
   - Сотник, - говорил колдун уже через секунду. - Выражаю благодарность. Молодец, Илья. Десятников назначил?
   Илья без слов развернулся лицом к строю.
   - Десятники, - проревел он.
   И когда ровно на один шаг из строя, не кучей, не из разных мест, а ровно через девять человек выступили десятники, Семенов понял, что скоро у него будут лучшие командиры в мире.
   Сегодня он проверит это. Впереди их ждет достойный враг - смести шеренгу латников не так то просто, даже при пятидесятикратном численном превосходстве. Хотя, тысяча новичков против двух с половиной сотен умелых бойцов - это почти равный бой.
   Илья уже через неделю стал тысячником. Его десять сотен стали образцовыми, такими, какими Андрей их и желал видеть. Сейчас, шагая навстречу людям, Семенов видел лица - веселые и угрюмые, деловитые и озабоченные, без единой капли страха или растерянности. Они тоже верили в победу, не сомневались в ней. Они прошли около колдуна, сквозь него, а он стоял, почему-то не в силах обернуться вслед. Андрей, переведя дыхание, пошел на взгорок, где его ожидали остальные тысячники.
   - Возьмите его, - кивнул Андрей на свою ношу. Отпустив поводья, он позволил увести коня с телом Бронислава.
  
   Белый волк стоял рядом с Даргом.
   - Это и есть тот, про кого я рассказывал, - ворчал зверь, изредка бросая взгляд на каменное лицо воителя, пытаясь понять, что чувствует и как думает этот великан.
   К выстроенным в два ряда подгорным жителям приближались три человека, едущих на лошадях.
   - Смотри, один из них держит в руках палку. Видишь, что на палке? - Дарг никак не выдал, что он слушает зверя, но волк знал, что все его слова будут услышаны. - На палке шкура моего старшего брата. Мы были одной семьей. Если бы не этот колдун, я бы не допустил гибели твоих разведчиков и Маэльфа сейчас была бы с нами. Он перебил всю мою стаю. Он опасен, не подпускай его близко. Он владеет странными силами...
   - Цельсь... - прогудел подгорный правитель, подняв руку. Ему вид приближающихся всадников тоже не нравился.
   - Они убивают все, что встречают на своем пути. Только ты можешь их остановить, - продолжал волк.
   Люди на лошадях остановились, и один из них что-то закричал - неразборчиво, угрожающе.
   - Стреляй! - рявкнул Дарг. Через секунду он уже скомандовал: - В атаку!
   Его воины выстрелили и, бросив арбалеты, шагнули вперед.
   Всадников смело с земли. Один, правда, уцелел и бросился бежать, неся на плечах другого. Даргу было ясно, что тот, на плече, почти мертв. Зачем тогда живому уносить мертвого? Не понятно... Зато удирал колдун быстро, гораздо быстрей, нежели они подъехали сюда.
   Дарг понял, что ему не хватало, что мучило и что изводило его мятущуюся душу. Слишком долго он создавал. Слишком много времени посвящал своим творениям, позабыв, что в жизни есть место не только для звона молота, но и меча. Есть место для ярости и силы, для доблести и бесстрашия. С усмешкой смотрел Дарг на приближающуюся тучу людей. Битва будет трудной, победа достанется нелегко. Но разве это не есть работа? Лучшая работа для истинного мастера. Дарг заметил впереди железный постамент. С удивлением он понял, что он сделан из того самого 'неправильного' железа. Что же, после боя они займутся этим. Сейчас же Дарг со смехом занес меч над головой. Смех превратился в рев, когда Дарг разрубил первого воина, чересчур далеко оторвавшегося от общего строя...
   - Илью убили! - взвился в воздух крик.
   - Тысячника убили, сволочи! А, паскуды!! Твари!!! - ревело людское море.
   Разорвав строй, воины бросились на закованную в металл шеренгу. Черный поток кожаных доспехов ударился в сверкающие щиты. Дарг, хохоча, разил направо и налево врагов, самый высокий из которых едва доходил ему до плеча. Белый волк не спеша потрусил к лесу. Здесь он уже все сделал. Достигнув деревьев, он все также, не спеша, побежал вокруг поля. Иногда он останавливался, чтобы переждать очередной отряд всадников, которые по приказанию Андрея рыскали вокруг в поисках врага. Ему оставалось бежать совсем недолго - волк уже чувствовал знакомый запах, слышал тихое ржание и бряцание оружия. Чуткий слух хищника при желании мог разобрать даже разговоры людей. Но теперь волку предстояло самому побыть немного добычей. Он дождался, пока рядом будет проходить один из разъездов колдунского войска. Зверь выскочил из кустов буквально перед мордой лошади. Всадник едва не вывалился из седла от неожиданности. Волк сделал вид, будто сам замешкался, крутанулся, скаля огромные клыки. Раздался свист, и Торвульф дернулся вперед, ловя плечом стрелу. Почувствовав боль, он взвизгнул, будто самая распоследняя собачонка, поджал хвост и, скуля на ходу, бросился в лес. Воодушевленные такой легкой победой, люди с гиканьем бросились за зверем.
   Белый волк стрелой мчался среди деревьев, аккуратно уворачиваясь от медленных и неточных стрел. Он мог двигаться в десять раз быстрее, но погоня должна продолжатся. На морде Торвульфа застыл торжествующий оскал, похожий на улыбку палача...
  
   - Колдун начал бой, - докладывал командир разведчиков Ярославу. Рядом стоял переводчик и тут же переводил слова воина стоящему рядом с князем Дунгалю.
   - Что за противник? - удивился князь.
   - Пока не понятно. Издали похожи на тевтонцев, но здоровые. Ребята божатся, что доспехи у них сверкают на солнце, словно золотые. Вот как у ярла Дунгаля, - разведчик посмотрел на норманна.
   - Я король, - спокойно произнес Дунгаль. - Я знаю, кто это. Когда я путешествовал, то встречал таких. Они не совсем люди. Очень сильные. Колдуну не поздоровится.
   - Их всего две с половиной сотни. А у колдуна - поболе пятнадцати тысяч. В землю втопчут, шапками закидают, - продолжал следопыт.
   Дунгаль надменно покачал головой. Уж он-то знал, что доспехи подгорного народа нельзя пробить, а их оружие легко рубит металл и камень.
   - В конце концов, мы можем воспользоваться сумятицей и ударить колдуну в спину... Торвульф! - воскликнул внезапно Дунгаль.
   Он первым заметил белого волка, что приближался к ним гигантскими прыжками. За зверем, ломая кусты и горяча лошадей, выскочило с десяток всадников.
   - Перебить! - закричал Ярослав, но было уже поздно. Стрелы сумели выбить из седла лишь двоих, остальные, быстро опомнившись, смогли ускользнуть.
   'Нарвался на разведчиков, - ворчал Торвульф, зализывая рану на плече. - Колдун ими весь лес наводнил - мышь не проскочит'.
   Люди в немом изумлении уставились на говорящего зверя. Только Дунгаль, с улыбкой соскользнув с седла, бросился к волку.
   - Приветствую короля Скандинавии, - напыщенно сказал Торвульф.
   - Как я рад тебя видеть, старый друг, - искренне воскликнул Дунгаль. Он повернулся к Ярославу и сказал:
   - Это друг. Король волков. Он много помогал мне.
   Князь, удивленный таким оборотом дела, не нашелся, что сказать, а просто кивнул, приветствуя зверя.
   - Приветствую короля русов, - на чистом русском языке произнес волк.
   Ярослав изумленно приподнял брови, а переводчик, изумленный не меньше, тупо проговорил:
   - Он приветствует короля русов.
   - Я слышал, - приосанился Ярослав. Король русов! Звучит неплохо, подумал князь.
   - Надо нападать, - прорычал волк. - Вас все равно обнаружили.
   - Атакуем, - вскричал Дунгаль.
   - Лучшего момента все равно не будет, - подтвердил тысячник Твердобой, стоящий за Ярославом. - Лазутчики ушли, но их много рыщет вокруг. Надо выходить на открытое пространство и начинать атаку. У колдуна много хороших стрелков, а нашей коннице в лесу не развернутся. Перебьют как зайцев из-за деревьев.
   - Хорошо, атакуем, - решился наконец Ярослав. - Я сам поведу дружину.
   Дунгаль ничего не сказал, но решил повести своих воинов немного в стороне от войск князя. Норманны до сих пор не слишком доверяли новгородцам. Ярослав, конечно, понимал молодого короля и знал, что они совершают ошибку, атакуя на выходе из леса, да еще двумя клиньями вместо того, чтобы сбиться в единый кулак, разрезать и уничтожить толпу бунтовщиков... Но приходилось жертвовать тактикой, чтобы доказать доброе расположение и понимание. Это обойдется лишними потерями, но вот только с чьей стороны?
   - Твердобой, иди сюда, - негромко приказал Ярослав.
   Когда тысячник приблизился, князь начал говорить почти сквозь зубы:
   - Пропусти варягов вперед. Они пойдут отдельно от нас. Пусть ввяжутся в брань первыми. Ты же возьми сотню из ополчения, скачи рядом и делай вид, что рвешься в бой. Выведи этого королевича на место, а уж я потом подоспею. Понял?
   - Понял, князь!
   - Давай, выполняй.
  
   - Андрей! - закричал колдуну Долговяз, - В лесу князь Ярослав с дружиной. При нем норманны. Недалеко стоят, версты две всего.
   Это известие, распространяемое словно ветром, понеслось над войсками. Семенов нахмурился. Ясное дело, что князь охотится на него. Главный вопрос - сколько у Ярослава войск. Будет плохо, если тысяч пять-шесть. Ну а если пятнадцать - дело швах...
   - Долговяз, разворачивай левый фланг. Приготовьтесь к обороне!
   - Идут! Идут! - закричало вдруг множество голосов. А колдун вздохнул с облегчением, когда увидел, что нападавших едва больше тысячи...
   Левый фланг Андреева войска почти ничего не сумел противопоставить норманнам. Почти ничего - кроме многочисленности. Пять тысяч бывших крестьян оказались под напором десяти сотен закованных в броню всадников. Но чтобы пройти сквозь них, потребовалось время. Конники просто завязли в крепко сбитых отрядах. Они - и норманны, и крестьяне - сбились в кучу и откатились от опушки леса чуть ли не к центру круглого поля.
   Там, посередине, тоже творилось невесть что. Андрей кусал губы, не в силах понять - что происходит? Вот уже четвертая тысяча ушла к латникам в блестящих доспехах - но перелома в битве не наступает.
   - Елага! - рявкнул Андрей.
   Тысячник тотчас же оказался рядом.
   - Возьми своих людей. Встаньте на опушке, - Семенов указал рукой, - Ждите. Здесь только норманны. Князь еще в лесу. Как только покажется - атакуй его с фланга, то есть в бок. Понял? Выполняй!
   Елага умчался. Его охотники сгруппировались немного поодаль от остальных, выжидая момент.
   - Не разберешь, что за фигня происходит! - выругался Андрей. - Идыркея ко мне!
   - Я здесь, хан Андрей, - вырос татарин, словно из-под земли.
   - Возьми людей сколько надо. Переломи мне центр. Чтобы в Семенове поля все было свободно. Как только исполнишь - сразу ко мне.
   - Понял, хан Андрей.
   - Выполняй.
   Татарин, пронзительно свистнув, умчался. 'Богатурская' сотня, все сплошь коренастые крепыши на низкорослых лошаденках, потрусила за командиром, все набирая ход, переходя с шага на рысь, с рыси - в галоп.
   - Ур-р-агша! - заорал Идыркей.
   - Ура-а! - вторили ему воины.
   Татарин повел своих бойцов не прямо в лоб, а на правый край схватки. Он тоже, как и Андрей, понял, что творится неладное. Две с половиной сотни бойцов смогли остановить четыре тысячи! И только подскакав поближе, они поняли, в чем дело. Неведомые латники, все как один, держали строй. Тысячи крестьян в кожаных доспехах накатывали на неодолимую шеренгу и откатывались назад, теряя людей сотнями. Когда трупов людей становилось много, Дарг давал команду, и воины шли вперед. Не намного - на двадцать-тридцать шагов. Люди напирали спереди, сзади, с флангов, но ничто не могло поколебать несокрушимых подгорных витязей. Копья отскакивали от сверкающих доспехов, стрелы напрасно искали бреши в солениях брони, мечи и даже молоты были бесполезны.
   Идыркей подоспел в тот самый момент, когда растерявшиеся Андреевы войска уже готовы были отступить.
   - Сабаки пазорные! - заорал татарин. Сорвав с луки седла аркан, он ловко набросил его на ближайшего латника. Поднатужился, перекинул волосяную веревку через плечо, чтобы прикрепить ее опять же к седлу... Могучий рывок выбил наездника из седла. Идыркей даже растерялся - последний раз он падал с коня в раннем детстве. Над ухом рявкнул сочный бас:
   - Давай вместе! Берись, ребята! - и десятки рук выдернули упирающегося воина из шеренги.
   - Вяжи их, братишки! Кидай петли! - заорали тут же голоса.
   'Багатуры' Идыркея, не ввязываясь в драку, бросали арканы. Им удалось выдернуть из рядов противника еще пятерых-шестерых бойцов, когда Дарг заметил новую опасность.
   - В кулак! - рыкнул царь, и непоколебимая доселе шеренга стала ужиматься, отходить назад. Люди с азартными криками, думая, что враг отступает, рванулись вдогонку.
   - Вперед, - сказал Дарг. И колонна воинов глубиной в десять и шириной в двадцать пять рядов пошла вперед.
   Идыркей, сумев вторым арканом запутать ноги великана и уронить его на землю, вместе с десятком других сейчас азартно вязал узлы и петли, отбирая у подгорного воина последнюю возможность двигаться. Кто-то услужливо вложил в руку тяжеленный молот-чекан. Татарин размахнулся и со всего маху ударил латника в то место, где шлем сходился с кирасой, где у обыкновенного человека находится шея. Из-под опущенного сплошного забрала послышался рев, но Идыркей видел, что удар не достиг цели. Ему даже не удалось пробить доспех, а рука занемела от сильной отдачи. Нагнувшись, он принялся шарить по доспеху руками, пытаясь пальцами угадать в замысловатой вязи железа застежки. Ругаясь, он попробовал пустить в ход меч. Бесполезно. Такое впечатление, что доспехи росли на этом воине. Если это - не само ожившее железо. Эта мысль заставила татарина соскользнуть с груди латника. И вовремя!
   Дарг одним движением смел с Глата людишек, что подобно муравьям облепили старейшину. Потом нагнулся, разрезал мечом путы.
   - Спасибо, царь! - прогудел Глат, и Дарг почувствовал искренность в его словах. Давненько ему не приходилось быть настолько живым, чтобы убивать.
   - Вперед, витязи! - заревел Дарг.
   - Вперед! - вторил владыке Глат.
  
   - Хан Андрей! Хан Андрей!
   - Что?! - Семенов, не отрываясь, смотрел, как, продираясь сквозь ельник в пятистах шагах от него, собирается в единый монолит дружина Ярослава.
   - Елага! Атакуй! Что ты мешкаешь! - закричал колдун, прекрасно зная, что тысячник, конечно же, не расслышит его слов.
   - Где трубач?! Твою мать... - осекся Андрей, вспомнив судьбу своих малолетних 'ординарцев'.
   - Что еще?! - набросился он на взмыленного Идыркея.
   - Тимер кешеляр! Железные люди! - кричал потный сотник, страшно вращая глазами.
   - Ну?! - еще громче крикнул Семенов.
   - Нельзя убить! Яман дело!
   Андрей быстро переварил полученную информацию. Значит, нельзя убить, думал колдун. То-то волк Тора так спокойно смотрел на Андрея и на все его войска. А ведь точно рассчитал, зверюга. Мстить, что ли вздумал, за зверей, за облавы, за стаю? Так ведь сам кашу заварил, когда Полянку украл...
   - Найдите мне Долговяза, Явора, Витинега. Пусть выводят людей из боя. Левым крылом придется пожертвовать, - твердо решил колдун, четырьмя словами определив судьбу пяти тысяч человек.
   - Правое крыло ударит в тыл князю. Как только он завязнет, так и ударим, - зачем-то объяснял Андрей бывшему разбойнику, потом - вольному общиннику, а теперь тысячнику Жадану.
   В какой-то миг пришла мысль, что железные люди могут действовать заодно с князем и норманнами. Но колдун видел, что сверкающая колонна пошла вперед, практически навстречу удару княжеских войск. Если они не заодно, то еще неизвестно, чем все закончится, подумал Андрей, пришпоривая коня, направляясь к нетронутым тысячам правого крыла.
  
   Ярослава нельзя было назвать трусом. Но после столь позорной встречи с колдуном, когда его раздели, словно босяка, и плетьми гнали десять верст до Новгорода, он постоянно ощущал косые взгляды. Князю, конечно, больше мерещилось, но он всей душой желал восстановить авторитет в глазах воинов. Поэтому Ярослав пошел в бой в первых рядах. Без боязни он смотрел на огромное войско, противостоящее ему. Горечь обиды заглушала страх. Первым он врезался в бушующее море битвы. И только тогда ощутил, насколько мал человек.
   Коня под князем почти тотчас же убили, вогнав рогатину в грудь. Ярослав, бросив копье, скатился с седла, выдернул меч, размахнулся и, кинув взгляд назад, понял, что прорубил голову своему же дружиннику. Тотчас же в грудь точно ударило бревном. Князь согнулся, ловя воздух твердыми губами, не имея возможности даже позвать на помощь. Здоровенный смерд, размахнувшись мечом, уже готовился располовинить его, как светлая тень загородила князя. Один из норманнов, схватившись в рукопашную с мужиком, сумел таки свалить его с ног. Удар! Кровь брызнула во все стороны, а светловолосый здоровяк уже рубился с другим врагом. Ярослав вскочил, желая помочь, но поздно. Два мужика, один - высокий, здоровенный, чем-то похожий на журавля и другой - скуластый крепыш - вмиг срубили викинга. Князь бросился на высокого и в то же мгновение мелькнул конский круп, всадник разделил сражающихся. Ярослав, тяжело дыша и прихрамывая, пошел, загораживаясь мечом, вправо. Под ногой он заметил щит и, выдернув его из-под мертвеца, приладил к левой руке. Перед глазами почему-то стоял белокурый воин, а топор с хрястом врезался ему в плечо, наказывая за то, что он пришел на помощь, встал в одиночку против трех врагов.
   - Надо было вместе, - шептал князь окровавленными губами. Он утерся рукой и поразился, сколько крови успело вытечь из носа и рта. А он поразил только одного, и то - своего же дружинника! Ноги вынесли его на относительно свободное пространство. Впереди князь увидел новую опасность. Перемалывая остатки сопротивления центральных отрядов колдунского войска, на него надвигалась монолитная колонна закованных в золото воинов...
  
   - Прекратить! - рявкнул Иоким.
   Вылетев из леса на звуки битвы, отряд монахов остановился в растерянности. Трубный голос архиепископа утонул в звоне оружия.
   - Ефрем, прекрати это! - крикнул Корсунянин. Иоким чувствовал, что это не простой бой, что где-то совсем рядом пробуждаются силы, гораздо большие, нежели те, что теряют на бранном поле тысячи людей.
   - Она там! - вдруг звонко выкрикнула Анна.
   - Где? - обернулся архиепископ.
   - Вон там, - указала женщина прямо в гущу схватки.
   - Этого еще не хватало, - пробурчал Иоким. - Ефрем, давай, не мешкай! - рявкнул он.
   - Остальным стоять, - сказал архиепископ через секунду, увидев, что многие готовы ринутся за монахом в бой. - Дрозд, к тебе это особливо относится. Вот дьявол! - закончил неожиданно фразу Корсунянин.
   - Все, кроме Дрозда и Анны, за мной! - ревел еще через мгновенье Иоким. - Собираемся в центре поля. Господи, да это же и не поле никакое! - проорал архиепископ, уносясь к битве.
  
   Ярослав, крепко уперевшись в землю, ждал приближение смерти. Золотая колонна шла прямо на него, но князь больше не хотел отступать. Хотя бы один раз в жизни (пусть и последний раз!) он решил поступить по чести. Крестьяне, простые смерды, за чьими спинами он сейчас стоял, умирали, но не отступали. Князь не мог понять такого упорства, безумного упрямства. Отступали единицы, бежали, не замечая его, но Ярослав не видел в глазах страха. Наоборот, зачастую бежавшие вновь сбивались в кучки, вновь шли вперед, заново сминались латниками, и погибали, не в силах остановить страшного врага.
   -Это мой народ, - неожиданно для самого себя прошептал Ярослав. Он, в минуте до смерти, вдруг ощутил неизведанную доселе гордость за этих простых мужиков, за их храбрость и мужество. И ему хотелось быть похожим на них.
   Впереди Ярослав увидел странную фигуру, в черной сутане, безоружного монаха.
   'Откуда он здесь взялся?' - чуть раздраженно подумал князь.
   А через мгновенье монах вступил в бой. Ефрему не нужно было оружие. Он сам был оружием. Мечом в руках Господа. Ярославу вдруг показалось, что у монаха откуда-то появились лишние руки, в каждой из которых было зажато по огромному, сверкающему лезвию. Удар - и ближайший к Ефрему латник распался на две половины. Смазанное, скользящее движение темной тени над землей - и сразу три сверкающих рыцаря, обливаясь вязко-бордовой, почти черной кровью, валятся навзничь. Подгорные воины, столкнувшись с новой опасностью, замедлили шаг, постарались окружить нового противника, взять его силой и численностью. Ефрем, крутясь маленьким смерчем, разметал всех.
   -Вперед, ребята! - закричал Ярослав и, увлекая за собой людей, бросился за странным монахом. Неодолимая доселе колонна латников распалась, люди валили закованных в золото воинов на землю. Князь шел по каше из тел, крови, железа, ярости и боли с какой-то отчетливой радостью рубил мечом, зовя за собой, крича что-то невнятное, чувствуя победу.
  
   Дарг видел странную фигуру в черном. Сам царь в это время находился в задних рядах - он в этот момент отошел с другими назад, в хвост колонны, чтобы отдышаться и набраться сил. Но как только монах вступил в схватку, Дарг, нарушив строй, рванулся к нему. Невидимая сила скрестилась с несравненным мечом подгорного владыки, и Дарг с изумлением осознал, что в руке осталась лишь половина клинка. Взревев, царь с обломком меча бросился на неведомого врага. Ефрем стоял, и смотрел куда-то вдаль, за соперника. Дарг рванулся, пытаясь сбить монаха с ног, отлетел в сторону сам и только тогда увидел, что происходило у него за спиной.
  
   Андрей, продолжая оставаться в стороне от битвы, наблюдал, как правое крыло его войска, сминая и княжеские войска, и норманнов, и странных латников движется к центру поля. Но вот там, в самом центре, происходило нечто необычное. Поначалу ему показалось, как будто что-то там взорвалось. Фонтан из ошметков земли разлетелся в стороны и на его месте стала проявляться фигура. Она была бы похоже на человека: одна голова, две руки, две ноги, но рост у этого великана был... Семенов однажды видел нечто подобное. Давно, далеко от этого места и этого времени... Высоковольтная опора, несущая через километровую гладь реки толстенные провода. Такая же двуногая, крепленная болтами в руку толщиной, возвышающаяся над землей на семьдесят метров.
   Кровь пропитала эту землю. Кровь подгорного народа, людей, лошадей. Горячая кровь, выплеснутая из ран в ярости битвы напитала своей силой Тора, погибшего здесь давным-давно, в последней, самой яростной битве. Но сегодня, спустя столетия, после двух лет трудов, с помощью хитрости, чародейских сил и крови - полузабытый Тор поднялся, чтобы жить вновь. С хохотом, больше напоминающим раскаты грома, он выдернул из-под земли свой молот - тот самый кусок железа в самом центре поля, который видели и Андрей, и Дарг. Ушедший в землю так, что видна была только малая его часть, молот долго ждал своего хозяина. Тор взмахнул своим оружием - и превратил в лепешки десяток букашек, что суетились у него под ногами.
   - Все правильно, ему нужна еще кровь, - проговорил под ухом у Андрея тоненький голосок.
   Колдун вздрогнул и обернулся. Позади стоял Дрозд, держа на руках Дивляна. Лошадь они оставили на попечение Анны - священнику не хотелось, чтобы его, приняв за воина, атаковали.
   - Нам надо туда, - сказал мальчик и указал рукой прямо на исполина, который, хохоча во все горло, продолжал крушить все и всех вокруг себя.
  
   Ярослав видел, как погибли последние подгорные воины. Гигант в измазанном кровью доспехе, с рваным штандартом за спиной, с обломком меча встал на пути возникшего посреди поля существа, и вмиг исчез, вмятый в землю ударом огромного молота. Князя крепко схватили за плечи, он не удержался на ногах и покатился, а в следующее мгновенье молот, больше похожий на грубо обработанную скалу, вонзился прямо в то место, где мгновенье назад стоял Ярослав.
   - Вперед, князюшко! - рявкнул над ухом голос и Ярослав с удивлением узнал в своем спасителе высокого, похожего на журавля воина из колдунского войска. Они побежали вперед, спеша укрыться от смерти за спиной ожившего бога. Другие же бежали назад, и Ярослав с Долговязом хватали людей, кричали, заворачивая обезумевший поток назад. Тор шел вперед. Те же, кто сумели миновать его, имели шанс выжить. Когда же они остановились и оглянулись, то только тогда смогли ужаснуться громадной фигуре. Люди уже не помышляли о бое - все бежали, пытаясь скрыться в лесу, но и великан остановился. Перед Тором стоял Ефрем. Монах вскинул руку - и плоскость громадного молота, взвизгнув, зависла у него над головой. Молнией проскользнув, Ефрем рванулся к ноге колосса. Тор взревел, из широкой раны на щиколотке хлынул поток крови. Хлынул только на мгновение, и почти тотчас же рана затянулась. Оживший бог сегодня набрал много крови, и не желал с ней расставаться, по крайней мере - на этом поле, в границах знака, сделанного волком.
   - Кровь - это вода, - проговорил Дивлян, глядя сквозь Тора. Великан поднял руку, желая смести этих странных существ под ногами, но вдруг почувствовал, как сила уходит от него. С яростным криком он опустил молот. Но удар не достиг цели. Ефрем, ощерясь от напряжения, вновь парировал удар. Тор же больше не желал заниматься глупостями. Он наклонился, приподнял махину молота и голой рукой смахнул досадную помеху. Дрозд и Дивлян остались одни. Ефрем, отлетев от удара на двадцать саженей, застыл сломанной, втоптанной в грязь куклой. Молот вновь поднялся, и Дрозд шагнул вперед.
   -Во имя отца и сына и святого духа, - твердо сказал священник и Тор загорелся. Вопя от боли, он вертелся на месте, бесцельно размахивая своим оружием, и Дрозд, в плаще из алого пламени, вырастал на глазах, хлестал обнаженное тело ожившего бога потоками пламени. В какое-то мгновенье божество сообразило, что происходит. Молот заставил землю вздрогнуть. Языки пламени вмиг опали, зашипели и потухли совсем. Дивлян остался один.
   - Кровь - это вода, - повторил спокойно мальчик. Тор вновь заревел и вновь взмахнул молотом. Прямоугольная махина взметнулась к самым тучам и на самой верхней точке своего замаха вдруг вырвалась из рук хозяина. Огромные ноги задрожали, по кроваво-красному телу пробежала дрожь. Молот, тяжело ухнув, ушел в землю. Бог рухнул на колени.
   - Кровь станет водой и вновь вернётся в землю, - звонко кричал мальчик. - Твоя жизнь - просто кровь, которая станет водой и уйдет в землю!
   - Друг! - прохрипел Тор, стоя на четвереньках перед маленьким человеком. Белый волк, наблюдавший за битвой из леса, насторожил уши. Друг звал его! Зверь вскочил, его глаза загорелись яростью. Столько лет, столько впустую потраченного времени! Столько любви, преданности и труда! Столько надежд и старых воспоминаний! Друг звал его, хотя и не мог знать, кто, в свою очередь, позвал его из небытия. Одинокий бог звал своего единственного друга. А Торвульф никогда не забывал дружбы и знал, как может помочь. Стрелой волк вылетел на поле. От стоящего в одиночестве мальчика его отделяло несколько мгновений стремительного бега.
   Андрей Семенов первый увидел грозящую Дивляну опасность. Он пришпорил коня, но почти тотчас же понял, что не успеет. С проклятиями он хлестнул горячего, княжеского жеребца по крупу. Времени почти не оставалось. Это понял не только он - один из монахов, подняв руку, прокричал вслед колдуну:
   -Да свершится во имя господа..., - последних слов Андрей не расслышал, но ощущение времени, управляемого времени, захлестнуло все его сознание. Движение вокруг Андрея замедлилось, звук почти пропал и вскоре он остался один, единственный, кто мог двигаться на всем поле боя. Андрей видел застывшего в беге-полете Торвульфа и соскочил с замершего коня, бросаясь навстречу громадному волку. Рука Андрея привычно выдернула из ножен меч. Перепрыгивая через распростертые на земле тела, колдун вдруг поразился, насколько их здесь много и насколько мало крови. Время, послушное теперь, дало колдуну не только преимущество в скорости - оно дало возможность подумать.
   'Кровь не должна пролиться вновь!' - промелькнула мысль, и Андрей, отшвырнув оружие в сторону, в прыжке поймал волка за шею. Один рывок - и время вновь вернулось в привычное русло. Раздался сухой хруст, тело волка мелькнуло в воздухе и обрушилось на человека. Почти погребенный под бьющимся в конвульсиях зверем, Семенов скосил глаза на мальчугана. Тот был не один.
   Иоким Корсунянин стоял, загородив Дивляна. Медленно архиепископ отвернулся от колдуна и посмотрел на стоящего на коленях Тора.
   -Во имя отца, и сына, и святого духа ныне отпускаю тебе грехи. Отныне ты свободен и да очистится душа твоя на небесах. А я буду молиться за тебя перед лицом господина нашего, - громко произнес Иоким и широко, размашисто перекрестил великана. На миг колдуну показалось, что за Корсунянином стоит еще кто-то - большой, призрачный, по сравнению с которым сам Тор казался карликом. Андрей моргнул, и видение пропало. Как и Тор. Оживший бог растворился, растаял беззвучно на земле, оставив после себя лишь громадную, темную лужу.
   -Вылезай, - послышался голос с небес.
   Андрей повернул голову, и увидел, что это говорит Долговяз. Ухватившись за роскошную шкуру зверя, он пытался стащить Торвульфа с Семенова. Через мгновение мужику пришел на помощь еще кто-то и Семенов с изумлением узнал в помощнике князя Ярослава. Волка вмиг стащили и Андрей встал, опираясь на твердую руку в кольчужном рукаве. Князь и колдун встали рядом и оглянулись. Вокруг них, насколько хватало взгляда, расстелилось поле боя. Люди стояли, сидели, или шли к лесу, но их было мало - очень мало по сравнению с теми, кто не мог ни стоять, ни сидеть, ни, тем более, идти.
   -Если бы не вы, два дурака, - гаркнул, подойдя к ним Иоким. - То ничего бы не было.
   -Нам нет прощенья, - отозвался не сразу Ярослав. - Но уже если говорить за себя, то я больше дурак. Колдун весну искал, а я - мести.
   -Но моя вина больше, - глухо проговорил Андрей. - Я не достоин тех людей, что погибли здесь.
   -А ты, Лука, гляжу, самовольно с колдуна епитимью снял, - пророкотал Иоким.
   -Моя вина. Но иначе бы он не успел, - отозвался тенорком голосок. Андрей обернулся, увидел совсем молодого монашка и вспомнил, что слышал этот голос. Давно, еще на муромском базаре.
   'Так вот кто на меня заклятье наложил, - подумалось ему невольно. - Не будь этого, разве бы я стал армию собирать? Один бы справился. А с другой стороны, кто-нибудь вместо меня нашелся'.
   Но вслух Андрей ничего не сказал. Иоким же пробормотал:
   -Ну, слава богу, хоть что-то правильно сделали, - и колдун понял, что его мысли сошлись с мыслями архиепископа.
   -Что Ефрем? - продолжал Корсунянин.
   -Поломан здорово, но жив. Ходить будет, с божьей помощью, - отозвался монашек.
   -Дрозд?
   -Дрозд погиб.
   -Упокой господи его душу, - пробормотал Иоким. И тут же приказал. - А вы помогите раненным.
   Монашек поклонился и тотчас же исчез.
   -Князь, посмотри, какое оружие, - раздался голос.
   Твердобой с трудом удерживал обеими руками длинный, чуть ли не в рост человека, клинок.
   -Голову на отсечение, - бубнил тысячник. - Даже не заточен, а железо берет. Я булыжник нашел, так будто сквозь масло прошел...
   Ярослав долго глядел на странный меч. Мысли в его голове скакали. Он видел себя во главе сотен, вооруженных такими клинками, перед глазами плясали огненные блики и кровь заливала рвы взятых крепостей.
   -Это слишком страшное оружие, - наконец проговорил Ярослав. - Негоже им баловаться. Разве сегодня кому-то не хватило крови?
   Твердобой с удивлением смотрел на князя.
   -Так... это... что делать-то? Не норманнам же отдавать.
   -Не норманнам, - согласился князь. - А в достойные руки, - Ярослав твердо указал на Иокима. - Пусть слуги божьи заберут это оружие и схоронят его покрепче.
   Архиепископ посмотрел на князя так, будто впервые видел.
   -Мудры твои слова, Ярослав, - проговорил он наконец.
   Но князь уже не слушал его, обернулся к Твердобою:
   -Все, до последней железки предать монахам. А сам труби сбор.
   Потом поворотился к Андрею:
   -Созывай свое войско, колдун. Идем домой.
   Андрей посмотрел по сторонам. К нему подскочил Идыркей и протянул медный рог. Семенов уже был готов приложить его к губам, как остановился. По полю шли две женщины. Они казались здесь совершенно неуместными - без доспехов, не измазанные грязью, волосы аккуратно забраны. Обе растерянно озирались по сторонам и мужчины старательно отводили глаза от их взглядов. Андрей при всем желании не мог бы понять, которой из них подвластен дар Весны. Может, этой - невысокой и светловолосой, со странной, почти коричневой кожей? Или этой, темноволосой, немолодой... Ба, да это же Полянка-Веснянка - ошеломленно понял колдун. А где же игривые карие глазенки?
   Подойдя к военачальникам, женщины остановились. Иоким подошел к ним, обернулся, и, глядя на Андрея, произнес:
   -Вот те, кого ты искал. Одна раньше владела весной, другая повелевает ей сейчас...
   -Я уже не одна, - низким голосом произнесла светловолосая и тоже подняла взгляд на Андрея.
   'И вовсе не красивая', - пронеслась мысль в голове Семенова.
   -Мы решили, что такое больше не повторится, - произнесла тихо Маэльфа.
   'Что не повторится? - напряженно думал колдун. - Весна не повторится? Что они задумали - вечную весну, что ли? Надо спросить... Или - не надо? Пусть разберутся хоть раз без меня. Слишком уж привык ты совать нос не в свои дела. Мало тебе крови? Так сходи на Семенову поля да загляни в лужу, что осталась от ожившего Тора...'
   И тогда Андрей решился. Он поднес к губам медный рог, ровный звук наполнил окрестности. Воины в кожаных доспехах, оставшиеся на поле и выходящие из леса, стали собираться вокруг своего командира. Колдун привычно посчитал людей по сотням и в груди заворочался холодный ком. От пятнадцатитысячной армии на ногах осталось едва ли больше трети. Подождав, пока все соберутся, Андрей откашлялся. Набрав в грудь побольше воздуху, он начал говорить:
   - Слушай мой последний приказ. Отныне больше вы мне не подчиняетесь. У вас будет новый командир. Вот он, - и колдун, широко поведя рукой, указал на Ярослава.
   - Сегодня князь показал нам свое мужество, сражаясь в первых рядах. И доказал, что вправе называться мудрым, распознав истинного врага и забросив месть ради правды. Слушайтесь его как меня. Я все сказал, - закончил Андрей, глядя поверх голов, скользя по лицам, уставшим, испуганным, испачканным грязью.
   -А как же весна? - заволновались мужики.
   -Будет весна. Придет в свое время, - взял слово Иоким.
   -Будь, князь. Не держи на меня зла, - тихо проговорил Семенов, приблизившись к Ярославу. Потом горько усмехнулся. - Ребята в сотнях хорошие, береги их. Крепче простого мужика ничего на свете нет.
   -Слышал, хан Андрей, как ты коназа мудрым назвал, - вдруг вмешался в разговор татарин Идыркей. - Только я больше не воюю. Устал. Домой пойду. В степь. Давно там не был.
   -Неужто? - поднял бровь Ярослав.
   -Э-э, а тебе Идыркей подарок сделает, - немало не смущаясь, говорил татарин. Приблизившись к князю, он снял со своей шеи медную табличку и ловко накинул ее на голову Ярославу.
   -Вот, - проговорил Идыркей. - Ярлык. Чтоб тебя слушались. Я пробовал - работает, - закончил татарин с усмешкой. Поворотил коня, хлестнул плетью и тронулся было, но повернулся в седле:
   -Андрей, у меня сын будет, так я его как тебя назову. Есугом!
   -Почему Есугом? - удивился Семенов.
   -Есуг - Андрей. Похоже, - скалил зубы татарин. - Ну, бывайте, уруслар!
   Князь, проводил Идыркея взглядом, и когда тот скрылся в лесу, повернулся к Твердобою:
   -А где Дунгаль?
   -Говорят, погиб король.
   -Как погиб?
   -В бою, говорят. Сгинул в сече. И доспех не помог. Это тебе не на хольмганге биться, - бубнил Твердобой.
   Но Ярослав уже думал о другом. Люди разбрелись по полю, помогали раненным и несли убитых.
   -Ну-ка, за мной, - скомандовал князь.
   Он долго кружил, выискивая среди мертвых знакомое лицо. Потом нашел, долго стоял, глядя на прорубленную голову. Постояв так с минуту, Ярослав принялся сдирать с руки золотой браслет, украшенный драгоценными камнями.
   -Как зовут этого? - он указал на мертвеца Твердобою.
   Тысячник отозвался незамедлительно:
   -Волынец. Он пришлый, прошлой зимой к нам заявился.
   -Надо вот это отдать..., - князь замешкался, крутя в руках браслет. - Семья осталась?
   -Да нет никого. Сиротой сказался, - ответил Твердобой. А потом добавил. - Тут много и без него платить придется.
   Ярослав нахмурившись, решительно нацепил браслет обратно.
   -Каждому, кто погиб сегодня, виру отдам. И нашим, и колдунским мужикам. Всем.
   Твердобой хотел было возразить, но князь решительно прервал его:
   -Виру возьмем из доли норманнов. Ничего им не дам. Король Дунгаль сам с волком заодно был. Сам и расплатился, - сквозь зубы пробормотал Ярослав.
   Сзади фыркнула лошадь. Обернувшись, они увидели рослого викинга на коне.
   -Я слышал твои слова, - на русском заявил норманн. - В них есть мудрость, но нет справедливости. Сейчас ты в силе, князь. Позволь хоть похоронить наших воинов по обычаю предков.
   Ярослав нахмурился. Викинг был прав. Сейчас северных пришельцев оставалось едва больше двух сотен - норманнам в этой схватке досталось от всех - и от колдунского войска, и от подгорных воинов и даже от ожившего Тора. Но Ярослав помнил, что обязан жизнью одному из светловолосых викингов.
   -Вот что, Твердобой. Ежели колдун нам войско отдал, так значит и обозы наши. Пойдем, взглянем. Эй, как тебя, норманн?
   -Кнуд.
   -Просто Кнуд? - переспросил Ярослав, привыкший, что норманны обычно называются двойным именем, упоминая после собственного имени отчество - Сигурдссон, Эйрикссон.
   -Просто Кнуд, - подтвердил воин.
   -Пойдем с нами. Я не хочу сегодня никого обижать. И крови тоже не хочу, - говорил князь спокойно.
   Втроем они потрусили в сторону леса. Вскоре показались сани и телеги. Ярослав подошел к первому попавшемуся возку, откинул в сторону дерюгу. Воз был полон отборных лисьих шкурок. Князь даже крякнул от неожиданности. Про себя он дал обещание, что отдаст варягам первые три подводы. А тут и одной хватит - среди простого, рыжего проглядывался и черно-бурый мех. Но слово - не воробей, пусть даже и данное самому себе - решил Ярослав. У второй подводы он облегченно вздохнул - она была занята провизией, а третья вновь расстроила князя - там, аккуратно связанные, лежали сотни связанных в пучки стрел. А стрелы стоили хороших денег.
   -Эти три подводы отдаю вам, - заявил новгородский правитель.
   Кнуд никак не выдал своих чувств.
   -Хорошо, я передам это своим людям, - сказал он. - Оружие и доспехи своих людей мы тоже заберем.
   Ярослав молча кивнул. Забирать у мертвых не в обычаях скандинавов - но кто знает, когда и зачем меняются традиции?
   Вернувшись к своим товарищам, Кнуд объяснил им все и передал почти в точности свой разговор с князем. Но только последнюю фразу он изменил.
   -Князь Ярослав предложил нам вместе со шкурами, провиантом и стрелами забрать оружие наших павших товарищей.
   Викинги, хоть и устали, зашумели. Предложение новгородского князя сильно смахивало на оскорбление.
   -Тихо, тихо! - перекрыл гул голосов Кнуд. - Я считаю, что он поступил справедливо. Зачем мертвым оружие? Тем более на этой земле? Все мы видели смерть товарищей и она была достойной. Сам Тор забрал их. Я считаю, что мы не можем отказаться. Это будет нашей добычей. Пусть и скорбной, но все же - добычей.
   Кнуд рассчитал все правильно. Он сам отбирал этих людей и знал, что в большинстве это - люди простые и небогатые, для которых дорога каждая марка.
   - Правильно, - раздались тут и там голоса. - Ясно дело, сложим костры из копий врагов... в лучших одеждах... со щитами. Ярл Кнуд верно говорит. Сейчас негоже возвращаться побитыми собаками... Еще неизвестно, как нас в Упсале примут... У Эльфа Гейрстаты много недовольных родственников...
   Бывший 'второй' короля позволил себе угрюмо улыбнуться. После боя он первым вернулся на равнину и нашел то, что осталось от Дунгаля. Молот Тора впечатал неистового короля в землю, но золотой доспех и меч (вновь ставший длинной в локоть) остались невредимыми. Сейчас они, надежно спрятанные в мешках на заводной лошади новоиспеченного ярла, грели ему душу. Тогда, на поле, Кнуд попытался примерить на себя и другие доспехи подгорного народа, но даже самый маленький из них мог вместить в себя четырех Кнудов. Кроме того, даже кое-как подогнав латы под себя, ходить с такой тяжестью было невозможно. Золотые мечи тоже оказались неподъемными. Кнуд не знал, что золотые доспехи горцев создавались для каждого хозяина в отдельности, и мало кто из людей мог бы подчинить себе это оружие. В отличие от золотой латной кольчуги, невесть где раздобытой Дунгалем и которая с легкостью повиновалась любому...
   Похороны и сожжение всех убитых заняли почти три дня. На четвертый день норманны, не попрощавшись, без всякого предупреждения покинули лагерь.
   Ярослав, когда узнал об этом, вздохнул с облегчением. Он понимал, что лишается опытных союзников. Хотя, почему лишается? Если у тебя достаточно золота и серебра - друзья всегда найдутся. А обоз у колдуна оказался богатым. Да и золотые доспехи, как оказалось, легко режутся, а потом - плавятся. Резать их можно было теми же самыми клинками, от которых Ярослав отказался в пользу церкви. Но пудов десять золота князь все-таки успел отхватить. Теперь он сомневался в своем решении отдать все церковникам. Впереди еще встреча с братом, с Святополком. Тот, говорят, совсем распоясался. И шесть тысяч колдунского войска, хорошо вооруженного, дисциплинированного и уже прошедшего через горнило битвы здесь неплохая подмога. Грызя ногти, Ярослав мерил шагами шатер и уже прикидывал, как бы половчей отобрать у Иокима волшебное оружие. Князь хорошо помнил безоружного Ефрема, который смог в одиночку переломить ход битвы и даже некоторое время держался против великана с молотом. Пусть монахов всего два десятка, но если каждый из них обладает подобной силой...
   Полы шатра взметнулись вверх.
   -Легко отделался, - пробурчал вместо приветствия архиепископ Иоким.
   Ярослав не стал уточнять, кто именно и от чего легко отделался. Вместо этого он отбросил все, о чем сейчас размышлял и спросил архипастыря:
   -Что с весной?
   -Да будет вам весна, - пробурчал Корсунянин. - Не время сейчас, понимаешь? Допусти мы ее сейчас, посреди лета - и ветры поднимутся. Водой все затопит, а где и засуха придет. Еще хуже сделаем. Мы лучше до следующей зимы подождем. А пока пойдем по деревням, по селам, по городам и другим селениям. Раздадим дар всем.
   -Как - всем? - изумился Ярослав.
   -А вот так, - неожиданно мягко проговорил священник. - Всем, в ком есть любовь и отдадим. Пока живут на этой земле люди - никогда больше весна не опоздает.
   -А сумеешь?
   -Сумеем, - уточнил Иоким. - Мужчинам этот дар неведом. Только женщины могут управлять им, да и то - не все. Женщина-альв вот не справилась. Мы же раздадим его всем. Раньше, еще до того как на эту землю пришли великаны... - князь изумленно приподнял бровь. Он не впервые слышал о великанах, а совсем недавно и видел одного, но вот чтобы об этом говорил христианский священник... И не просто священник, а патриарх! Но Корсунянин продолжал дальше:
   - ...до того как на эту землю пришли великаны здесь жили существа, что черпали силу природы и одновременно охраняли ее. Они и сейчас живут среди нас. Не стоит их бояться - они слабы в нашем мире, а теперь еще и разрозненны. Дочерей весны оставалось все меньше и меньше, да и наша церковь..., - видно было, что Иокиму с трудом даются эти слова. - ...наша церковь не слишком привечала их. Пока не осталась единственная дочь весны. Но теперь пришло время людей. Не знаю, хорошо это, или плохо, но люди должны принять на себя нелегкую ношу веры. Мы подарим ее всем - и силу, и веру. Я умею это делать - так я спас будущую жену свою, рабу божью Анну.
   -Но ты же не можешь жениться, - прервал Корсунянина Ярослав, больше желая опомнится от неожиданных слов архиепископа.
   -Я больше не архиепископ, - насупился Иоким. - Перед тобой простой приходской священник.
   -Чувствую я, скоро церковью будет управлять как раз 'простой приходской священник', - позволил себе усмехнуться князь.
   -Ты лучше скажи, как сам править собираешься? За последние три дня ты не совершил ни одной глупости. И это отрадно, - в лоб заявил Корсунянин.
   Князь не смутился вопроса, ответил спокойно и размеренно:
   -Отныне в моем государстве все будут равны. Я собираюсь ввести закон, по которому каждый будет иметь равные права - будь то огнищанин, тиун, смерд или даже князь. Каждому будет отмеряна справедливая мера. И каждый сможет иметь свободу выбора.
   -Скажи, князь, знаешь ли ты историю? Знаешь ли греческую демократию и римское право? - прервал Ярослава Иоким.
   -Знаю, - не очень уверенно ответил новгородский владыка.
   -Наверно, это правда, - задумчиво протянул священник. - Но разве не приходило тебе в голову, что люди не равны по праву рождения и никто, кроме самого господа нашего не в силах изменить предначертание? Запомни, то, что ты сделаешь - будет ложью. Ты уравняешь всех. А они разные, понимаешь, князь? Разные! Один силен телом, другой - духом, третий - умом. Сильный всегда будет притеснять слабого. Разве ты не спасешь перед законом своего сына, если тот убьет соперника за женщину в честном бою? Или то, что произошло три дня назад... В скольких смертях ты повинен? И какой закон исправит это? Кто запретит родственникам отомстить? - Иоким увлекся, повысил голос. - Твой лживый закон. Ложь, везде будет ложь и предательство! Но они все равно отомстят! Потому что они - люди, обычные люди.
   Корсунянин приблизился к Ярославу, смотрел, не мигая, в лицо:
   -Так и пиши - для людей. Пиши правду, почувствуй ее. Если кому-то отмеряно больше - не скрывай этого. Это будет не закон - но правда. Иначе, зачем закон? Что такое закон? Лишь ложь - и не более, фиговый листок для тех, кто боится выступить прямо. К дьяволу их! - взревел Иоким так, что дрогнули платяные стены шатра. - Пусть правда будет для тебя единственным законом.
   Ярослав некоторое время молчал, пораженный таким напором.
   -Помнится, некоторое время назад ты говорил мне по другому, - твердо начал князь. - Ты объяснял, что все люди равны, что каждый заслуживает равной доли...
   Иоким прервал Ярослава взмахом ладони. Некоторое время церковник в упор смотрел на князя.
   -Да, люди равны, - наконец произнес Корсунянин, сверля собеседника черными глазами. - Равны перед Господом. Но ты - не бог.
   Иоким оторвал взгляд от Ярослава, прошелся по шатру.
   - Тебе предназначена великая судьба. Вижу это, - начал спокойно архиепископ. - Ты станешь первым и единственным, кто не побоится сказать правду. Ты узнаешь свой народ, поймешь его мысли, его законы. Ты возьмешь это за основу. Кто, как не Господь создал нас такими, какие мы есть? Твоя правда станет божьим словом. По крайней мере, приблизится к нему. Крепись, князь.
   Ярослав медленно сел в походное кресло. Лицо его было спокойно и сосредоточенно.
   - Я смогу, - медленно, с уверенностью произнес он.
   - Зело хорошо, - пробормотал Корсунянин, собираясь выходить из шатра.
   - Отец Иоким! - окликнул его князь.
   - Что, сын мой? - отозвался церковник.
   - А кто это был? Там, на поле?
   Иоким остановился, брови его сошлись на переносице.
   - Он тоже хотел быть богом, - коротко ответил священник и вышел.
   Князь оттер пот со лба, встал, прошелся по шатру.
   'К дьяволу волшебное оружие, - подумал Ярослав. - Семь тысяч воинов под рукой. Справлюсь'.
  
  Дорога домой.
  
   Снег все-таки сошел с полей. Мгновенно, буквально за неделю очистилась от холодной корки земля. Трава спешно лезла вверх, солнце нещадно жарило, позволяя селянам собрать сено - единственный урожай в этом страшном году. Хотя, честно сказать, уродились и грибы. А вот ягод почти не было. Села и деревни больше походили на муравейники - все спешили запастись чем угодно, тащили в сараи и амбары все, что просто напоминало еду - кору, крапиву, сушеные почки берез и елок, брусничный лист.
   Андрей возвращался с тяжелым сердцем. За ним тянулись общинники - Долговяз, Явор, Жадан и несколько гусевчан, не пожелавших воевать дальше. Остальные либо сложили головы, либо остались при князе. Еще месяц назад колдун вел за собой тысячи - сейчас же, чтобы пересчитать его спутников, хватило бы пальцев у одного Андрея.
   - Едут! Едут! - заорали мальчишки в деревне, едва маленький отряд показался из-за поворота дороги. Хлопали двери и скрипели калитки - немало народу ушло за колдуном из Гуся-Хрустального. Бабы, простоволосые деревенские женщины, бежали к воинам, напрасно шаря глазами среди суровых лиц. Женские крики перешли в визг, в стон, а потом и в рев - нарастающий, страшный, без причитаний. Андрею захотелось закрыть глаза, заткнуть уши, но вместо этого он сбавил ход и с грозным выражением, выискивая полузнакомые лица, стал кричать:
   - Что ты воешь, дура? Жив твой Дрон. У князя Ярослава сотником. Водим? Погиб Водим, - к мужчинам тянулись жадные руки, лица освещались то радостью, то горем, неумолчный вой набирал децибелы. Андрей потихоньку тронул коня и незаметно подался к общинному дому - у него в толпе родственников не было.
   Устало отворив дверь, он прошел в сени, поднялся по лестнице в три ступени, распахнул звякнувшую дверь на кухню и замер. Белые, полные боли глаза смотрели сквозь него. Любослава сидела около печи и не шевелилась. И лишь через минуту полоска рта дрогнула.
   - Оба? - спросила она коротко.
   Андрей стащил с головы пропахший потом шлем.
   - Оба, - подтвердил он.
   Женщина не шевелилась.
   - А священник? - снова спросила она.
   - Кто? - не понял Андрей.
   - Дрозд, - медленно повернула Любослава голову.
   - Он... тоже, - проговорил Семенов, абсолютно не представляя, что можно сделать, что сказать, как поступить... В конце концов глаза женщины закрылись, она стала тихонечко раскачиваться. Андрей, наконец, решился. Он вновь приоткрыл дверь и хотел выйти, разом потеряв желание и есть, и пить, и только хотелось лечь спать, чтобы не просыпаться совсем...
   - Мой вот тоже колдуном был. Мы ушли, он остался. Говорил еще - 'задержу и сразу вернусь...' Нас спас, а сам сгинул. А вот ты почему вернулся? - проговорила вдруг Любослава.
   Андрей неуклюже развернулся, и ничего не ответив, скрылся за дверью.
   В голове стояла какая-то мешанина, странный кавардак царил в голове, полный знакомых звуков и имен, событий и ощущений.
   - Уходить надо, - пробормотал колдун, обнаружив себя почему-то на берегу реки, невидящими глазами шаря по бесконечным лесным просторам. Там, откуда я пришел, человек считается хозяином земли, - зачем-то думал Андрей, - но все забывают, что все так же продолжают жить в лесу, который окружает города. Может, мне пришла пора возвратится в лес? Глупость-то какая - думал он, и арбалетные болты вновь летели навстречу и нечем было защитится, а тем более - защитить.
   Возвратившись в дом, колдун почти без слов поел. За столом совсем не разговаривали и друг другу в глаза не смотрели. Андрей после ужина завалился спать на сеновал. Сон его был тревожен и полон воспоминаний. Под утро Семенов проснулся и долго смотрел, как поднимается румяное, улыбчивое солнце. Ему захотелось улыбнуться светилу, но вышло криво и не очень весело. Со вздохом колдун спустился по лестнице. Быстро собрал пару котомок, потеплей оделся, взял лук и колчан со стрелами, нашел свой старый серебряный крестик, и примотал его к левой руке. Выводя оседланного коня во двор, он столкнулся с Долговязом. Они долго стояли друг напротив друга.
   - Куда пойдешь? - спросил, откашлявшись, мужик.
   - Не знаю, - простодушно признался колдун. - От себя не убежишь. Я ведь не специально, будто сам притягиваю их...
   Оправдываться было не в правилах Семенова, он просто махнул рукой, проходя мимо Долговяза. Тот посторонился.
   - Удачи тебе, Андрей!
   - Ладно, - проворчал колдун и взлетел в седло.
   - Но! - тронул он коня. Семенов так и не оглянулся, словно про себя надеялся еще раз вернуться сюда. Но прошла минута, и дорога приняла его в свои объятия.
   Долговяз же долго стоял на крыльце, провожая взглядом удаляющуюся точку. Потом повернулся, прошел в дом, тихонько притворив за собой дверь. Еще немного постояв, он медленно поднялся на второй этаж. Взявшись за медную ручку, он вдруг ощутил слабость и нерешительность. Сердце в груди простучало не мало раз, пока мужик решился. Придерживая дверь, он вошел в комнату. Светлая, освещенная восходящим солнцем, она хранила в одном из своих углов странный сверток. Натянув лоскутное одеяло на голову, Любослава забилась между двумя стенами. Долговяз присел на корточки и долго смотрел на женщину. Она проснулась и, безразлично глядя на него, пошевелилась.
   - Что? - спросила хриплым, надтреснутым голосом.
   Долговяз, прежде чем ответить, сглотнул слюну аж два раза.
   - Слушай, Любослава... Я, это... В общем... будешь женой моей?
   В потухших глазах промелькнул едва уловимый интерес. Женщина одними глазами осмотрела мужика с ног до головы. Затем медленно, словно против воли, кивнула.
   - Вот и хорошо, - вздохнул Долговяз. - Ты уж спи, а я пойду. С утра сено косим, - бормотал он, спускаясь по лестнице. В груди у него вдруг стало светло и очень хорошо.
   - Подъем, дружиннички! - рявкнул он мужикам, спавшим на лавках. - Солнце уже встало!
  
   В тысяче верст от этого места проснулся еще один человек. Солнце давно било ему в глаза, но он некоторое время продолжал лежать среди травы. Ведь он был почти на родине, среди бескрайних степей. Правда, до места, где он родился, было еще немало дней пути, но Идыркей не смущался этому. Татарин поднялся с попоны, свистом подозвал коня и почти сразу же забрался в седло. Напился он на ходу, из маленькой речушки, зачерпывая воду горстью, продолжая оставаться в седле. Поел он тоже не слезая с коня. Ведь дом еще далеко, а время - дорого. Идыркей ехал и наяву грезил, как доберется до родного куреня, как достанет из торб и седельных сумок заводного коня серебро и шкурки невиданных в степях пушистых зверей. У него будет самая высокая юрта и самая красивая жена. И дети у него будут самыми красивыми и сильными. А первым обязательно будет мальчик.
   Идыркей сдержит слово. Он назовет своего первого и единственного рыжеволосого крепыша Есугом. Но это произойдет еще не скоро. Десять лет пройдет, прежде чем пожилой багатур образумится, станет отцом. К иссиня-черным, вперемешку с рыжими, прядям прибавится седина, и отец будет долго рассказывать сыну о далеких битвах, о кожаных доспехах, о дисциплине и построении войск перед боем... Идыркею еще удастся отпраздновать рождение внука - рыжего Есугея, которого тоже будут звать - багатуром. Правда, к тому времени Идыркей будет совершенно сед и не сможет есть не разжеванное заранее мясо. Зато с удовольствием послушает песни улегерчи о своих же подвигах... Ну а уж до рождения правнуков бывший сотник не доживет. Хотя, ему было бы наверняка интересно узнать, как сложится судьба второго по счету правнука - Темуджина. Но это уже другая история. А пока Идыркею предстоит долгая дорога, которая закончится у берегов голубого Онона только следующей весной. Весна наступит рано, солнце спалит тонкие сугробы чуть ли не за один день и лето будет настолько мягким, теплым и в меру дождливым, что даже старожилы будут удивляться такому поведению природы.
  
   В первый день весны тонкий солнечный лучик, проскользнув между еловыми лапами, скользнет в темный зев норы и оттуда высунется черный нос. Потом покажутся красные глаза и белый, большеголовый и большелапый волчонок выбежит из темноты и сырости, радуясь солнцу и собственной жизни. За ним выползет истощенная, раньше срока одряхлевшая, матерая волчица. Сторонний взгляд (если бы он присутствовал здесь) сразу бы с удивлением отметил, что волчонок, родившийся всего два месяца назад, по размерам уже обогнал мать. Белый волк лишь мельком глянет на ту, что дала ему жизнь, вздохнет и пойдет в лес, подальше от норы, убыстряясь с каждым шагом, набираясь силы и не совсем понимая, откуда берутся эти силы и странные, отточенные, совсем не звериные, навыки.
   Бледная молния мелькнула между деревьев и начала свой бесконечный бег...
  
  Гусаров Андрей и Мусин Ринат
  2003-2004
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"