Солнце еще не успело взойти, только-только загорланили первые петухи, а Егорий, "хмельного дела мастер", уже заходил в солодовню. Это было просторное, хотя и низкое темное помещение. У правой стены стояли четыре пузатых чугунных котла. Егорий прикоснулся к одному из них. Теплый. А три дня назад стенки полных ледяной водой чанов запотели, покрылись тысячами капелек. Пивовар заглянул внутрь, запустил руку в белесую темноту и вытащил на указательном пальце одно зернышко. Поставил его торцом между пальцами, легонько нажал. Семечко согнулось, но не сломалось.
"Хорошо воды набрало", - подумал Егорий, разрезая зерно вдоль тонким ножом. В середине зерна была видна белая точка. Какое-то время пивовар стоял неподвижно, погрузившись в собственные мысли. За тридцать лет работы он на взгляд мог определить влажность зерна, но сегодня не простой день. Сегодня нельзя делать ошибок. Ни сегодня, ни завтра, ни послезавтра, ни через неделю, ни через месяц. Его работа не терпит суеты и спешки.
-За что? - продолжал он вслух яростным шепотом. - Кто посмел? Кто осмелился назваться моим хозяином? Клянусь всеми богами, сколько ни есть их на небе, под землей и среди нас, этот человек - безумен. Но в ком же дело? В нем, или во мне самом?
Спина широкоплечего кряжистого мужика горела свежими рубцами, но он не чувствовал этого. Зато сердце готово было выпрыгнуть из груди. Лицо исказилось, спина сгорбилась, ясно обозначив под мешковатой одеждой могучий медвежий загривок.
Вчера Егорий целый день простоял в Крючном дворе, дожидаясь своей очереди к княжескому управляющему. Лешка-долгополый и его писцовая братия соизволили открыть ворота, только когда пастухи начали разгонять животину по дворам. К тому моменту уже набралось больше сотни переминающихся с ноги на ногу мужичков. Многие - с кадушками, с мешками, с корзинами. Большинство же - с подарками попроще. Вместо того, чтобы работать, они ждали - когда их соблаговолят выслушать, обидеть и обокрасть.
"Сварожич меня разбери, неужели все такие глупцы, а не только я один?" - в бессильной ярости думал Егорий.
Только к вечеру, и то - за большие деньги, за серебряную гривну, ему удалось попасть внутрь.
-Кто таков? - невнятно спросил неряшливый человечишко за столом.
-Егорий, хмельного дела мастер, - степенно ответил мужик.
-Этот по вызову княжескому. Посмел сына в Чернигов отправить. Без сговора и разрешения, - раздался голос справа. Егорий же всё смотрел на сидящего перед ним писца.
-Ясно, - вновь невнятно пробормотал тот. - Где грамотка? Струп, подай, у тебя в ларце должно быть. Да, вот эти, с печатями.
Получив небольшой берестяной короб, гордо именуемый ларцом, писец долго в нем рылся, перебирал свернутые трубочками листы пергамента, пока не нашел нужную.
-Ага, - наконец сказал он. - Вот твоё. Раб Егорий, под Киевом, перевар-пивовар. Так?
-Так, - ответил Егорий, чувствуя капельки пота на лбу. - Только я не раб.
-Раб, - равнодушно повторил писец. - Слушай. Владимир, князь что краше самого красного солнышка, владыка и владетель всех времен и народов, древлян, полян, радимичей, северян, дреговичей, полочан, кривичей, словян и вятичей, великий владыка над Муромой и Чудью, над Мерей и Весью, Голядью и Мещерой, победитель датгалов и печенегов, готов и римлян, ратичей и булгар, поляков и прусов, покровитель богов и их приемник, наделенный всей властью земной и небесной приказывает ослушнику, рабу своему Егорию, что без ведома княжеского посмел сына отправить в Чернигов, да и еще и будучи прописан в грамотке за князем, - тут писец сделал паузу, видимо раздумывая, стоит ли еще раз перечислять все титулы князя Владимира. Но перечислил, быстро, глотая гласные, - ... влстью земной и небсной, - чтец сделал еще паузу, вдохнул воздуха, - приказывает рабу Егорию: вернуть сына обратно по месту прописания и самому заплатить штраф в размере десяти гривен. А за непослушание получить десять плетей и славить после наказания князя Владимира по полному титулу.
-Что? - пробормотал ошеломленный Егорий. - Вы здесь что? Совсем? Ты чего мелешь...?
От стены отделился человек в долгополом кафтане, лениво мотнул головой. Два молодца, появившись неизвестно откуда, быстро и сноровисто заломили пивовару руки, обыскали, сорвали с отчаянно сопротивляющегося Егория верхнюю одежду, выкинули в черный двор. Там за мужика принялись уже четверо. Утихомирив разбушевавшегося мастера в четыре полена и восемь сапог, ему дали плетей без счета - видимо, за противление власти. Затем одежду вернули, а самого пивовара бросили в подвал - чтобы отошел на холодке. Вот и все. Напоследок Егорий получил еще одну грамотку, правда, берестяную, что через полгода должен явиться снова, чтоб засвидетельствовать, значит, свою добрую волю князю.
Пивовар вернулся домой чуть ли не к полуночи, грязный, в разорванной одежде, в крови. Жена запричитала, но он только рявкнул на неё, умылся и накрыл себе сам. Поел и, ни слова не говоря, завалился спать на лавку. С утра проснулся рано, и чувствуя, как в груди начинает ворочаться бешеная злоба, ушел в солодовню - проверять, не перемок ли ячмень за потраченный попусту и во зло, день... А заодно послал гонца к соседу, к купцу Сотко Сытинцу. Неделю назад Егорию пришлось наблюдать из оконца, как княжеские слуги приволокли избитого до полусмерти сладкоголосого развратника домой. Видимо, тот сопротивлялся до последнего и не хотел молчать даже в подвале...
-Ну, что? - прервал мрачные размышления Егория насмешливый голос. Пивовар обернулся. В дверях, прислонившись к косяку и лениво покусывая соломинку, стоял статный молодец в расшитой рубахе и алых портах тонкого шелка. На широком, в восемь пальцев, ремне висели объемистый кожаный кошель и кинжал в ножнах.
-Звал? - обронил пришелец, и тонкие черты его лица вдруг напряглись, огрубели.
-Только я с тобой ничего обсуждать не буду. Не жди. Одно спрошу - ты со мной или...?
-Или что? - медленно спросил Сотко.
-Или мы будем смотреть, как нас в рабов превращают? - тихо отозвался вопросом на вопрос Егорий.
-Да уж, хорошего мало. Не думал я, что доживу до такого, - также тихо продолжал Сотко. - Страшные дела творятся на земле нашей. Словно вернулись мы во времена дикие, когда людей, как скот, продавали. А в некоторых местах так и сейчас продают. А у нас? Куда идем? Только-только начали выправляться - и вот тебе.
-А знаешь, почему так происходит? - склонившись к чанам, пробормотал Егорий.
-Я знаю, - продолжал он, распаляясь. - Потому что мы с тобой молчим, ничего не делаем. Вздумали с людей пошлину на дороги собрать... А я что делал? Я скажу - что делал. Думал: богатый, откуплюсь. Что такое алтын, а? Страховую пошлину на обозы тележные? Пожалуйста! А почему нас вдоль дорог не охраняют, а только побирают? Грамотки нет - заплати, да еще, и еще. Я откуплюсь, я богатый. А простой человек? Он что? Каждый, - упрямо выставленный палец Егория уперся в грудь Сытинцу. - Каждый! У любого - три, четыре коня было! А сейчас? Один, да и того дорого содержать! Раньше по две избы хозяин держал, а теперь - налог на дым. Одну, даже баню не рубят - дорого потому что! Вот я откуплюсь, пусть все смотрят, каковы мы, пивовары, богатые. А вот в рабы не хочешь поступить? За просто так, не за откуп? Сначала - грамотка, потом без этой грамотки с припиской никуда не выйдешь, а потом? Раб? Да рабов в бою берут! Я им устрою бой!
-Погоди, - резко сказал Сотко. - Не кипятись.
-А я и не кипячусь, - враз остыл Егорий. Повернулся спиной к купцу:
-Князь думает, что игрушками занимается. Но он не знает, что играть может каждый. Но только один знает настоящие правила.
-Ты хочешь стать тем, кто знает правила? - резко прозвучал ясный тенор под низкой крышей солодовни.
-Я уже знаю. И, если хочешь, могу объяснить их тебе.
Сотко присел на скамью, протер вспотевший лоб ладонью.
-Объясняй, - наконец коротко произнес он.
Милолика, жена Егория, ловко орудовала в печи ухватом. Подняв горшок со щами, быстро подвинула на самые угли противень. Едва утерев испарину со лба, принялась месить тесто. Старшая дочь, Малуша, вернулась с колодца.
-Что отец? - спросила Милолика.
-Варит, - отозвалась девица и, недоуменно пожав плечами, выпорхнула в дверь.
"Вот уж которую неделю варит свое пиво, - с тревогой думала женщина. - Будто с цепи сорвался. Говорит - хочу всю землю напоить. Смурной ходит. Горюшко луковое. Словно маленький. И не говорит ничего. И Сытинец, с ним на пару. Продает все, покупает глупость всякую. Лада его скоро совсем одичает. Такого красавца заполучила - а он словно и не замечает её. Сама виновата - плохо ухаживала, значит. У меня бы такой мужик не пропал... А своего спросить надо, что задумал. Не подскажи вовремя - и пропадет ведь, дурная голова".
А Егорий и в самом деле варил пиво. Он даже послал за сыном в Чернигов, будто исправляя свою провинность перед властью. К тому же нанял не как обычно - трех работников, а сразу - двадцать. Вместе с Сотко они скупили весь ячмень в округе. Пришлось брать внаем несколько складов, заказывать кузнецам за бешеные деньги новые железные котлы для варки сусла, а бондарям - деревянные чаны для сбраживания и дубовые бочки для хранения готового пива. Конечно, Егорий мог просто получить из зерен ячменя или пшеницы солодовенный хлеб, заквасить его в бочках, сбродить и процедить, получив огромное количество напитка сомнительного качества. Но разве имеет он право приглашать людей опробовать дешевое пойло?
Поэтому Егорий работал, как проклятый. Вместе с работниками он собирал зеленый солод в садила, а потом, не чувствуя усталости, перемешивал его. Затем шел к дробилке, или к сложному, многослойному платяному фильтру, заливал кипяток, перегружал затор. Кипятил, перемешивал, погружал, засыпал, колол дрова, подметал вместе со всеми ток, не желая терять и крупицы зерна.
В свою очередь Сотко занялся оповещением всех, до кого только мог дотянуться. Были посланы вестники в Псков и Муром, в Переславль и Галич, в Полоцк и Новгород. Гонцы на подводах, с дешевым пивом (четыре алтына - ведро) зазывали народ на будущий праздник. В деревнях и городах слышался клич:
-Купец Сотко Сытинец на спор с переваром Егорием хотят в последний день осени весь народ напоить отменным пивом! Каждый, кто явится в этот день к Опечень-озеру, получит столько пива, сколько его душа пожелает!
Старый дуб, росший перед домом Егория, сегодня потерял последние листья. Они долго сопротивлялись пронизывающим ветрам осени; пережили все желуди, что тяжелыми коричневыми градинами усеяли землю под деревом. Но вот выпал первый снег, и тяжесть замерзшей воды стянула непослушные жесткие листочки с ветвей.
Егорий отправил очередную подводу, а сам вошел в дом. Не снимая сапог, прошел через все комнаты, склонился к тяжелому сундуку, что притаился в углу горницы. Вздохнул и, погремев ключами, поднял зловеще скрипнувшую крышку. Долго смотрел Егорий внутрь черного проема, затем опустился на колени и достал из нутра сундука меч в ножнах. Осторожно размотал промасленную тряпку с рукояти, чуть обнажил лезвие. Холодная сталь насмешливо брызнула в глаза невесть откуда взявшимися бликами. Егорий еще раз вздохнул, положил оружие на место и закрыл сундук. Хрустнув суставами, поднялся с пола, неуклюже обернулся.
Побледневшая Милолика смотрела на мужа.
Перевар подошел к ней, мягко обнял и, боясь, что его перебьют, зашептал на ухо:
-Лисонька моя милая. Подожди, не перебивай. Дело мы задумали. Большое, страшное. Потому что никому, кроме нас такое не по силам. Поэтому прошу и умоляю, любовь моя, будь со мной хоть в мыслях. Это только мое, ничье больше, но ты пойми. Пойми и благослови.
Егорий отпустил жену и, отступив на шаг, посмотрел на нее. Мысли, что промелькнули в голове женщины, вдруг угасли, столкнувшись с неодолимой силой, которую она увидела в спокойных и внимательных глазах мужа. Она поняла, что никому не в силах свернуть его с дороги, а попробуй она - и превратится лишь в препятствие, которое предстоит преодолеть... Немногие женщины поступили бы так...
-Благословляю тебя и дело твоё. Иди и возвращайся и пусть ноша не покажется тебе тяжелой, - сказала она слабым голосом.
Егорий отступил еще на шаг, с восхищением глядя на маленькую женщину. Потом рванулся к ней, обнял своими могучими лапищами, закружил по горнице, хрипло смеясь.
-Я приду, - сказал он звонко.
-Приходи хоть к ужину, - с усилием проговорила Милолика. - Ладно уж, иди, герой.
-Я приду, - упрямо выкрикнул Егорий.
Вся низина между Опечень-озером и Днепром была заставлена палатками и столами. Центральная улица в этом городке-однодневке была выложена холщовыми дорожками. Через каждые двадцать шагов горели костры. Бочки с пивом, тронутые инеем, стояли на подводах. Разливалы-целовальники с шуточками расставляли по столам кружки и снедь. Но в центре полотняного поселка, около высокого помоста, на котором стояли двое, был пусто и почти тихо.
-Народу будет много. Утро еще, а уж пол-Киева здесь, - вполголоса проговорил Сотко.
-Да хоть пол-Руси. Всем хватит и еще останется, - спокойно отозвался Егорий.
-Тут не в пиве дело, - нахмурился купец.
-Мое дело - пиво варить. Твое - народ зазывать. И то и другое надо сделать хорошо. А за свое пиво я не волнуюсь, - размеренно отвечал перевар.
-И за меня не бойся. Я тоже свое дело знаю, - словно зарядившись от товарища спокойствием, также размеренно ответил русоволосый красавец.
Через три часа у помоста было не уже не протолкнуться.
"Открывают, открывают", - наконец зашумела толпа. Возле бочек замелькали сотни лиц. Мужики в серых армяках, вытертых заячьих тулупчиках, в грубых казакинах и сношенных шубах окружили подводы. В воздухе мелькали тысячи рук с глиняными кружками. Пена широкими потоками устремлялась вверх, а потом и в посуду. Слышался смех, многоголосый гомон, кто-то пробовал балалайку. Счастливчики устремлялись к столам, держа в руках по две, а то и четыре кружки, радостные, уже пьяные одним своим настроением. В воздухе стоял ровный пряный запах.
-Люди! - раздался над площадью зычный голос. - Люди!
Море голов повернулось к помосту. На какое-то мгновенье установилась тишина, и было слышно, как дышит многими легкими, перемалывая морозный воздух в пар, толпа.
-Люди, наполняйте кружки, наставляйте на столы, садитесь и слушайте, - громко и внятно говорил стоящий на помосте Сотко. Сказал он эти слова так, что веселое настроение, уже готовое прорваться у многих - исчезло, испарилось. Мужики спешно занимали места на лавках, скупо ругались, но гомона не было.
-Выпивайте! Выпивайте, гости дорогие, - негромко говорил купец, и всем приходилось прислушиваться и невольно замолкать, чтобы расслышать его слова. - Долго мы готовились к этому празднику. Много пива хмельного припасли. А чтоб оно не прогоркло - добавляли туда траву чернобыльник и полынь. Пейте, гости-господа!
И вправду, пиво было свежим, но чуть горчило. Тем, кто выпил уже две-три кружки, казалось, что внутри появилась некая неудовлетворенность... Вкусом? Вкус был отменный. Запахом? Пряный, но не более. Но любому, кто пробовал сегодня пиво, сваренного Егорием, вдруг начинало казаться, что чего-то не хватает... в пиве? в воздухе? В чем же? - задавал себе вопрос каждый.
-Люди, откуда вы пришли сюда? - внезапно заговорил Сотко в полный голос. В руках его появились гусли. Купец чуть тронул струны, и они отозвались веселым переливом.
-Из Новгорода! - донесся, наконец, крик из толпы.
-А еще откуда?
-Из Любеча! Из Пскова! Из Галича! Из Суздаля! С Белозера! - отзывались люди.
-И как живется простому народу? - гремел Сотко.
-Не дюже, но хорошо, - выкрикнул кто-то у помоста. Послышались робкие смешки.
-А еще как? - рыкнул купец и гусли вторили ему грозной нотой.
-Разбойнички шалят, - отозвались вдали.
-А еще как? - не унимался тенор и многие, стоящие близко к помосту, невольно сморщились от силы этого голоса.
-Князья распоясались, - перекрыл все крики густой бас из середины людского моря.
-Да! - слышались в ответ все усиливающиеся крики. - Совсем лихими стали. Рабами нас хотят сделать. Чтобы все холопами у них... Хуже разбойников... Сладу нет, - волновалась толпа.
-Странное пиво! Светлое, а горчит. И самое странное - чем больше пьешь, тем лучше оно становится, - бурчал Святогор, приканчивая третью кружку пенистого напитка. Княжеские дружинники пропустить праздника не могли. Да и какой праздник без них? Огромные, в доспехах и при оружии, они заняли сразу три стола, сдвинув их в линию. Пива они пили столько, что целовальник едва успевал откупоривать бочки.
-Интересно, оно всё такое хорошее, или нам специальное подносят? - спросил Горыня под нос, будто у самого себя. Медленно обернувшись, он тронул за плечо мужика за соседним столом. Тот повернулся, с недоверием уставился на дружинника. Потом глаза косматого мужика округлились.
Сказать, что Горыня, личный телохранитель великого князя, был огромен - не сказать ничего. Росту Горыня был непомерного - три аршина с четвертью. А по весу богатырь перевешивал берковец - десять пудов! На теле гиганта не было ни жира - только мышцы, сухожилия и кости. Лицо его, покрытое жестким черным волосом, носило первобытное выражение жестокости и силы. Движения - медлительные, спокойные - были лишь напускной осторожностью и даже скромностью. Горыня в глубине души немного стыдился своего страшного и грозного вида, своего большого тела, своих длинных, корявых рук, больше похожих на медвежьи лапы.
-Пива дай попробовать, - попросил дружинник.
-Да запросто, - пришел в себя косматый мужик. - А чо случилось? Думаешь, из разных бочек наливают? Горчит? Так оно всегда горчит...
-Ты откуда такой говорливый? - спросил Горыня, с недоверием отпивая из своей гарнецовой кружки пиво, что перелил туда мужик.
-Новгородцы мы, - послышалось в ответ.
-Вот складно кладет, - вдруг послышался сочный голос. - Горыня, брат мой, и ты здесь?
Дружинник тотчас же потерял интерес к новгородцам:
-Какая ж правда? Князя нашего в хвост и гриву кроет. Да еще на гуслях поигрывает, - вертел головой Добрыня, молодой древлянский княжич, названный брат Горыни.
-А такая правда, что давно уж князья да бояре мужика в раба превратить хотят. Мы с тобой присягу принимали не князю служить, а народу. Так вот он - народ. - Горыня медленно повел рукой. - Разве князь когда народ слушал? А этот, - дружинник ткнул пальцем в сторону помоста, - слушает и думает, что делать надо.
-И что делать надо? - простодушно гудел Добрыня.
-А я скажу, - проговорил молчавший до сих пор Святогор. - Закон нужно устанавливать.
-Закон повернуть в нужную сторону всегда можно, - вдруг вмешался в спор широкоплечий и широкобородый дружинник, недавно прибывший служить князю в Киев аж из-под Мурома. Князь Владимир хороших воинов ценил, видел их издалека. Вот и этот бородач сразу занял место десятника, а потом и сотника.
-А нужно, Илюшенька, чтоб не поворачивали, - гнул свое Святогор. Они, Илья и Святогор - два сотника, два иногородца - сошлись очень быстро.
-Тогда нужно такой закон, в котором точно было б сказано, что и когда можно делать. Справедливость нужна.
-Людям свобода нужна! - рявкнул внезапно Горыня. - А князь этого не понимает. На день, на три, на седмицу сделай мужика свободным. Ему больше и не надо. Каплю уважения!
Дружинник сделал глоток и продолжил дальше:
-А больше сделай, так разброд начнется, брожение. Люди друг друга уважать перестанут, зло свободу почует, - хмуро продолжал он. - Так что правильно купец говорит. Негоже рабам молчать. Раба ведь положено в бою брать. Если князь наш хочет всех закабалить, так пусть сам с каждым бьется.
-А мы...? - начал Илья.
-А мы Руси служим, не князю.
-Так князь же и есть...
-Глупость. Вот она Русь. Перед тобой. Посмотри вокруг.
-Купец свои слова хочет народными сделать. Каждому свою мысль вставляет...
-А ты, допрежь чем мысль себе в голову вставить, поразмысли немного. Голова - она ведь не для того, чтобы только есть... - внезапно разъярясь, гремел Горыня.
Разговоры за столом умолкли, все со страхом и подозрением смотрели на спорящих.
-Хорош вам, - крикнул с другого стола дружинник по прозвищу Сила. - Тем более народ...
-Пошел... Пошли, братан, спросим... Негоже... - слышались вокруг не сотни, а тысячи голосов. Народная громада, влекомая единым порывом, направилась к Киевскому кремлю.
Дружинники, побросав кружки и закуску, сбившись в грозный кулак, двинулись следом.
-Князь... Князь! Князь!!! - шумела толпа.
День стремительно убывал, зажигались факела. Князь Владимир замирал, глядя, как под стенами его неприступной твердыни беснуются тысячи, а то и десятки тысяч мужиков. Правильно говорил отец: "Крепость нужна не для того, чтобы от врага оборонятся. Крепость - это чтоб тебя твои же смерды не сожрали".
И, как назло - почти вся дружина в городе. Сделал глупость - отпустил погулять на бесплатном празднике. Еще, помнится, сам хотел пойти - попить пивца. Две сотни бойцов всего осталось в кремле. Пойдет громада на штурм - ничего не поможет.
-Князь болен! В жару лежит. К вам выйти не может! - раздался твердый голос с воротной башни. Владимир даже вздрогнул от неожиданности: "Молодец, поповский сын. Он сейчас их угомонит. Не на того напали".
Разрозненные выкрики умолкли, зато послышался голос - громкий, четкий, ясный:
-Есть слово к князю.
-Говори, - твердо отозвались с башни.
-Князю и скажу, - не менее твердо выкрикнул Сотко.
-Ты что, не слышишь, что говорят тебе? Князь болен. Даже идти не может.
-Ну, так пропусти нас. Мы сами дойдем.
"Сами. Сами дойдем", - загудела толпа.
-Нельзя князя беспокоить. Приходите, когда выздоровеет.
-Так мы сейчас хотим! Нас, когда в кабалу загоняют, не спрашивают - болен ты, или нет, - Сотко играл голосом, говорил размеряно, с угрюмой усмешкой. Но он чувствовал - так долго продолжаться не может. Еще минут десять купец продолжал напирать, но все без толку.
-Сдали мы день, Егорий, - проговорил тихо Сотко, обращаясь к подошедшему пивовару.
-Все еще начинается, - глухо сказал тот.
-Ты не знаешь. Все кончено. За князем слово последнее. Народу уж надоело. А я голос потерял, - почти шепотом отозвался купец.
-Как? - воскликнул Егорий.
-Так вот. Простудил голос. Все. Не могу ни говорить, ни кричать, - горько, вполголоса продолжал Сотко. - Не подготовились мы. Воина сюда надо, бойца. Чтобы народ на стены повел без страха. А я не могу. Купец я, не воин, - закашлялся русоволосый красавец.
Народная толпа кричала, свистела, улюлюкала, со стен отзывались тем же, но теперь и Егорий чувствовал, что боевой настрой народа пропал. Ушел горький хмель, наступила блаженная сонливость, многие вновь потянулись к столам. Еще полчаса - и около стен останутся лишь Сотко и Егорий.
Сотко с немым изумлением смотрел на товарища. Он не мог поверить, что его немногословный, хмурый пивовар сможет вот так, с ходу, без подготовки приковать внимание всей толпы.
-Князь наш - трус. Пусть наберется смелости за ночь сегодняшнюю, - слова Егория уходили в темную тишину, исчезали и наполняли силой каждого. - Пусть он ответит на мои слова. Я не мастер говорить. Никого не хочу подводить, но пусть тот, кто чувствует правду, придет сюда завтра, в полудень.
-Князь! - рыкнул пивовар. - Слышишь ли мои слова?
На некоторое время установилась тишина, только морозное дыхание вырывалось паром из многих ртов.
-Не слышу ответа, - глухо проговорил Егорий.
-Князь придет, - послышался голос с темных стен.
Эти слова словно разорвали невидимые путы. Люди, не веселясь, с мрачными разговорами начали расходиться. Егорий, напряженный до последней степени, в поту, почувствовал на плече руку.
-Пойдем, друг, - просипел Сотко , - Все, что в наших силах, мы сделали.
Егорий, сдвинув брови на переносице, последний раз глянул на неприступные стены. Со вздохом он повернулся, ссутулился, вновь обнаружив под одеждой горб, и, ничего не говоря больше, двинулся домой.
Сотко Сытинец, расставшись наконец с товарищем, поспешил домой. Он жил на краю города, у самой пристани. За его высоким, крытым дубовой дранкой теремом, начинались амбары и склады. Купец не успел сделать и сотни шагов, как сзади послышался осторожный скрип снега. Сотко не колебался и секунды. Тонкий кинжал с едва слышимым шипением покинул ножны, купец припал на колено, резко развернулся. Через мгновенье он понял, что попал куда-то. А точнее - в кого-то. И этот кто-то не вскрикнул, не ухнул, а только злобно зашипел, гася готовый вырваться из глотки крик боли.
Именно от этого тихого стона-шипения у купца побежали мурашки по спине. Люди, что пришли за ним, не собирались шутить. Они знали, на что идут. Они хотят убить его.
Купец еще раз взмахнул оружием. Что-то сильно ударило по ногам. Тотчас же на спину навалилась мягкая тяжесть, руки оказались за спиной, на запястья лег твердый кожаный шнурок. Сотко попытался закричать, напряг легкие, но простуженное за день горло подвело. Изо рта вырвалось едва слышное сипение. Тотчас же Сотко почувствовал сладковатый запах льняной дерюги; по лицу, садня кожу в кровь, проехалось косматое полотнище. Запакованного в мешок человека взяли на руки и быстро потащили куда-то вниз, прямо через сугробы.
"К воде спускаемся. Топить будут. В полынью бросят", - догадался купец. В этот момент он был почти спокоен. Набрал побольше воздуху, и, срываясь в фальцет, произнес:
-Если отпустите, откуплюсь всем, чем пожелаете.
Ему не ответили, но по напряжению, буквально повисшему в воздухе, Сотко догадался, что его слова были услышаны. И он вновь произнес - твердо, внятно:
-Денег у меня раз в десять больше, чем у князя. Захотите - сами князьями будете. Куда угодно сможете уехать. Владимиру до вас не дотянуться будет.
Его сильно и со злобой ударили по голове. Сотко терпеливо переждал боль и хотел было заговорить вновь, как почувствовал, что они уже пришли. Внизу, под тонким слоем льда, катил свинцовые воды Днепр.
-Дальше не пойдем. Тонко. Трещит. Не выдержит столько, - прозвучали первые слова похитителей. Под ногами и вправду чавкало и скрипело.
-Берегись - промоина!! - услышал купец, прежде чем почувствовал обжигающий холод. Течение сразу утащило его под лед, но Сотко до последнего мгновения чувствовал крепко уцепившиеся за него чужие руки.
Двери гридницы распахнулись, и в залу ввели охающего при каждом шаге человека.
-Осторожней, звери, - стонал раненый.
-А почему один? - строго спросил сидевший в резном кресле князь Владимир Красно Солнышко, владыка и владетель всех времен и народов, великий владыка, победитель, покровитель богов, и прочая, и прочая. Обладатель многочисленных титулов был высок, худ и лысоват. Блеклые водянисто-голубые глаза с подозрением смотрели на вошедших.
-Великий князь! Не вели казнить, вели слово молвить, - простонал охающий. Все знали пристрастие князя к высокопарным обращениям.
-Велю, - соблаговолил Владимир.
-Все, как ты сказал, сделали. А проклятый купец меня поранил прямо в причинное место. Я не пошел к воде, потому и жив остался. Лед не выдержал. Всех под воду утащило. В море к весне выплывут.
-Откупиться предлагал? - спросил князь Владимир.
-Предлагал, - тотчас же отозвался спрашиваемый. - Много чего сулил.
-И не взяли? - с хитрецой спросил князь.
-Нет!
Владимир повернул голову вправо. Там, прислонившись к стене, стоял человек в долгополом кафтане. Князь вопросительно задрал подбородок. Темный человек угрюмо кивнул.
-Ну, теперь пускай царю морскому свои богатства предлагает, - весело продолжал князь Владимир. - Завтра же описать все имущество охальника. А на вопросы так и отвечать - подался Сотко наш сладкоголосый к морскому царю. И всех других смутьянов туда же отправим.
Утро встретило Егория оттепелью, мокрым снегом, колючим ветром. Упрямо шагая по сугробам размытой дороги, он вышел на Велесов ров. Город словно вымер. На холме никого не было. Не было видно и стражников на воротах. Казалось, что вообще во всем городе никого не осталось, кроме пивовара, который стоял на дороге перед высокими створами. Сгорбившийся, со впавшими щеками, в центре мокрой снежной пурги, бросая вызов самой судьбе - он ждал.
Морозное солнце вышло из-за горизонта. Пурга улеглась, и снег заблестел, словно приветствуя наступающий день.
"Помоги мне выстоять этот день, - думал про себя Егорий. - Если ты есть, то помоги мне. Я давно не верю в тебя. Все, что я ни делал в этой жизни - делал вопреки тебе. Я проращивал семена зимой. Я топил печи и получал по два урожая. Все это время ты только мешал мне. Ты травил и выжигал посевы. Ты бил меня болезнями. Ты забрал моего первенца, Юрия, а это не прощается. Но сегодня я прощаю все. Прощаю нужду и непосильный труд. Прощаю напасти и горести. Прощаю непогоду, ветры и засухи. Но прошу лишь одно взамен, единственную малость. Помоги. Сохрани. Защити. Ибо если не поможешь, то значит - нет тебя. Есть только я. Сила моих рук, мои знания и умение. И даже если сам встанешь на пути моем, то знай - перешагну и через тебя. Ты любишь вставать на пути, но сегодня - мой день. А если не умеешь помочь - очень прошу - не мешай. Не мешай мне сегодня", - молился пивовар.
Егорий открыл глаза. Сзади слышался скрип снега и звон железа. Нахмурившись, пивовар обернулся.
-Возьми, - просто сказала Милолика, протягивая мужу кольчугу и меч в ножнах. - Сегодня тебе это понадобится.
"Ни у кого и никогда не было такой жены", - невольно подумалось Егорию. Упрямо наклонив голову, он принял из рук жены оружие и доспех.
Егорий, скинув тулуп и кафтан, не спеша стал переодеваться в ратное. Милолика с детьми отошла в сторону, глаза ее были сухи и красны, горячечные губы что-то шептали.
-Угрм, - проговорил низкий голос за плечом Егория. - Пропадать, так весело.
Послышался треск, пивовар невольно оглянулся, и увидел маленького кривоногого мужичка, что сосредоточенно вырывал из соседней изгороди кол. Хорошенько присмотревшись, Егорий узнал порубежника Братшу. Старый зачинщик всех киевских кулачных драк встал к плечу пивовара, взяв кол наперевес, как копье. Братша признавал честным только рукопашный бой. То, что сейчас у него оказался кол, говорило об одном - порубежник готовился к смерти.
-А вот и мы, - произнес мрачный голос справа. Большой косматый мужик, с топором наперевес, встал к другому плечу Егория.
-Новгородцы мы, - просто пояснил космач.
-Держись, Егорий, - вдруг раздалось множество голосов справа, слева, позади. Мужики, простоволосые, с дрекольем, с топорами и ножами, быстро окружали пивовара. Но их было мало. Слишком мало.
-Сотни две, не больше, - проговорил вполголоса Владимир.
-Это может быть ловушкой, - ответил в унисон темный человек в долгополом кафтане.
-Я ничего не боюсь, - заносчиво ответил князь.
Конечно, он не боялся. Никакой ловушки не было. Перед крепостью стояла плоховооруженная кучка смердов, за спинами которых притаились их жены, матери и дети. Конечно, крови будет много, но оттого, что дружинники перережут сотню-другую холопов, ничего не случится.
А действовать надо быстро - это князь понимал, пожалуй, лучше всех. Промедли он еще час - и толпа разрастется до вчерашних размеров.
Ворота детинца распахнулись, всадники на темных мохноногих лошаденках начали выезжать из крепости. По четверо в ряд они стали выстраиваться, окружая полумесяцем кучку мужиков.
-Кто из вас, рабы, называл меня вчера трусом? - громко спросил князь. За ним, мрачные и тихие, стояли двадцать сотен хорошо вооруженных дружинников. Князь Владимир всегда был уверен: главное в государстве - это армия. Пускай смерды едят кошатину и собачатину, пусть дохнут тысячами, пусть ходят голяком - дружина всегда должна быть сыта, одета, обута, на коне и в полном снаряжении. Чтобы и к византийскому цезарю было не стыдно показаться. Это еще Святослав доказал. И до него - множество других. Владыка славен только воинскими победами. Чем больше воюешь - тем крепче тебя помнить будут. Чем больше убьешь - тем дольше в истории пробудешь. Вот смысл жизни грозного и великого государя.
Но Горыню, стоящего по правую руку от господина, одолевали другие мысли. Он смотрел на мужиков, а видел жестокую несправедливость. Народ пришел к одному-единственному человеку. Не очень умному, не очень ученому, немного простодушному, по-детски хитрому и жестокому, вознесенному на вершину мира прихотью судьбы.
И этот один даже не захочет их выслушать.
Отец воспитал из Горыни настоящего богатыря. Всегда учил: "...если ты сильней, то будь сильней во всем - даже в великодушии". Могучее здоровье, колоссальная сила, хорошо развитый ум - все это было у Горыни. "И если Мать сыра земля дала мне силы чуть больше, чем остальным, то не для разрушения и жестокости. Моя доля - любить и защищать. Я на это способен. Силушки хватит" - говорил себе Горыня. Никогда богатырь не обижал слабого. Никогда не выходил оружним на невооруженного. Никогда не предавал друзей и всегда искал правду. Пусть для себя самого - но только правду.
-Я назвал, - скрипуче отозвался Егорий и сделал шаг вперед.
И в тот же миг сделал шаг Горыня. Князь еще успел подумать, что его телохранитель сам хочет поразить смутьяна. Но богатырь, развернувшись, встал напротив дружины.
-Я беру этого человека под защиту, - заревел Горыня. - Он ищет правду. И я хочу найти ее. Я не хочу драться. Кто еще со мной?
-Змей, - зашипел князь Владимир. Но тут из рядов раздался густой бас:
-Я, друг! - Святогор на коне встал рядом с пешим телохранителем князя.
-И я. И я еще. Погоди чуток. Мы тоже, - отозвались голоса. Их было немного, но кто смыслил в ратном деле, понимали: сотня ушла с одной стороны и сотня прибавилась с другой. Было десять на одного, а стало - двое на дюжину. А ушли лучшие: братья Вернигора, Валигора и Вертигора, галичане - Дубодер, Вертодуб, Вырвидуб. Вышел старик Елиня, уведя за собой сыновей - Лесиню и Дугиню. Три брата-северянина: Вернивода, Запривода, Поток; усатый Усыня, радимич Медведко, словянин Попялов, вятичи Соловей и Сила, и многие, многие другие загородили собой коренастого мужика в простой кольчуге.
-А змей-то у нас многоголовый, - брызгал слюной великий князь. - Взять их. В копье! Уничтожить! - закричал он через секунду.
-Князь! Ошибку делаешь! - успел еще закричать Добрыня, но войско уже пришло в движение. Воины взяли копья наперевес, показались мечи из ножен. В тоже мгновенье раздался рык:
-Иду на вы! - зазвучал знаменитый клич над полем. Воины смешались, не зная, как поступить. Но уже через мгновение опомнились - ведь не зря же они столько лет учились военному ремеслу. Зазвенела, словно нехотя, но все набирая силу, сталь. Раздались первые вопли.
-Убить их! - бился в истерике князь. Его хотели увести, но он обнажил меч и грозился изрубить каждого, кто подойдет. Даже верный друг - полянский князь Вольга не решился приблизиться, а скоро всем стало и не до князя.
В первые мгновения битвы Егорий старался вообще не думать. Но одна мысль грызла изнутри, не давала покоя. "Сейчас убьют", - эта фраза прокрутилась в голове пивовара раз сто, прежде чем он преодолел двадцать шагов, что отделяли его от ближайшего противника. А потом стало все равно. Совершенно естественно, будто только и делал всю жизнь, что убивал, пивовар отступил на шаг, спасаясь от просвистевшей сабли, и ударил сам. Едва слышный хруст - и в руке у Егория осталась рукоять с третью клинка. Остальное торчало из тела медленно валящегося на бок дружинника. Егорий ухватился за подвернувшееся копье, удар коленом - и оружие поменяло хозяина, а заодно и направление удара... Ему, пивовару, способному на кончике жерди поддеть единственное зернышко, это показалось забавой. "Воины? - успевал еще думать он, раздавая неимоверно точные и быстрые удары направо и налево. - Это - воины?"
Битва быстро превращалась в свалку. Никто не понимал - кто свой, кто чужой? - рубились направо и налево, не помня себя, не понимая ничего. Князь Вольга спешно отводил своих людей в сторону. Трубно орал сотник Илья: "Святогорушка, не надо! Не трогайте его!". Добрыня пытался найти в водовороте схватки Горыню и нашел - растерзанного, хрипевшего сквозь разрубленные губы: "Добей".
Егорий шел вперед как медведь. Говорят, даже смертельная рана не может остановить хозяина лесов. Давно погиб порубежник Братша, позади остался богатырь, что вышел из княжеских войск первым. И, увидев всадника, беснующегося на длинноногой серой кобыле, Егорий сразу понял, кто перед ним. Ловко увернувшись от меча, пивовар недрогнувшей рукой сгреб называвшего себя Красным Солнышком с седла, огрел князя по ребрам обломком копья.
-Стоять всем! - яростно закричал Егорий. - Стоять, а то убью!
-Стойте! - заорал широкобородый воин.
-Стойте! - вторил ему человек в длинном кафтане.
Некоторое время схватка продолжалась, но совсем скоро начала стихать.
-Не убивай, - задыхаясь, попросил мужика сотник Илья. - И так много смерти сегодня.
Но Егорий и не собирался никого убивать. То, что произошло сегодня, было страшной ошибкой. Конечно, человек под его копьем заслуживает смерти, но что от этого изменится? Придет другой - и только...
Медленно он отвел остриё копья от незащищенного горла. Князь, вывернувшись кошкой из узловатых, натруженных пальцев, нащупал на поясе рукоять кинжала, коротко размахнулся и ударил пивовара в горло.
Что-то закричал муромский сотник Илья, отпуская руку холодеющего Святогора. Медленно поднимался с колен древлянский княжич Добрыня, губы темного человека в долгополом кафтане шевелились.
Князь Владимир безумными глазами посмотрел на поверженного врага, плюнул ему в лицо, переступил, сделал два шага.
-Нет, - сказал широкобородый сотник, сдерживая князя клинком. Владимир в изумлении поднял голову, обернулся. И увидел лица, на которых была растерянность, страх, непонимание, гнев, ярость. Дружинники, как один, обнажили спрятанное было в ножны оружие. Смерть плотно взяла великого князя в кольцо.
-Негоже так. Грязно, - медленно, едва сдерживая негодование, начал Добрыня. - Такое бесчестье кровью смывается.
-Не кровью, но делом, - зарычал Илья. - Должно исполнится то, ради чего кровь пролита. Хотел я сам просить, чтобы землепашцам свободный день дали. Да вижу - мало. Седмица будет. По ту и другую сторону от этого дня кровавого...
-А чтобы слово крепче было, - произнес внезапно для всех темный человек. - Поставим на воротах храм в честь пивовара Егория.
-Егорий? - протиснулся сквозь латные ряды косматый мужик с топором. - Егорий его звали?
Новгородец встал над пивоваром, стянул шапку, запрокинул голову.
-Егорьевым днем будет это время называться, - сказал он тихо.
-А тебе князь, - продолжил Добрыня. - Мы больше не слуги. После того, как ты клятву на крови произнесешь, я уйду в Белгород. Буду там справедливость блюсти. Да за тобой присматривать. И каждый из нас, думаю, также поступит. Правильно, друже?
-Правильно. Правильно княжич говорит, - отозвалась толпа.
-Ничего у вас не выйдет, - злобно прошипел князь.
-Выйдет, еще как выйдет, - скрипнул голос справа и Владимир со страхом посмотрел на своего темного слугу. - Слава Егорию - освободителю и победоносцу! - внезапно, во всю мощь своих легких закричал поповский сын Алексей.
-Слава! Слава! - покатился над полем клич, все набирая и набирая силу.
Милолика, вернувшись домой, долго сидела на придверной скамеечке, не раздевалась и не разувалась. Она не плакала, потому что считала, что слезы ей не к лицу. Просидев так весь вечер и улегшись спать далеко за полночь, она встала рано утром, оделась и, как ни в чем не бывало, направилась к солодовне.
-Чего расселись? - рявкнула она на мужиков, что решили обсудить события вчерашнего дня.
-Так хозяин...- заикнулся было один.
-Теперь я ваш хозяин, - властно, так, что все вздрогнули, сказала Милолика. - Чтобы к завтрему десять бочек готового пива у двора стояло. Пусть каждый в Киеве знает - дело Егория живо и жить будет.