Потом. А потом она одевалась, повернувшись спиной к камину.
Холодно.
Море - за много километров. Море спит, тихо дышит, море снится в самый глухой час ночи, оставляя наутро солоноватый привкус на губах.
...Вдоль шоссе, по которому я ехала домой, росли вязы. Высокие, печально-элегантные, с темной кроной. Вечер опускался как угроза, как шепот шантажиста в телефонную трубку. Четверг.
Он появился на дороге как-то внезапно, хотя, скорее всего, это я внезапно вынырнула из своих размышлений и заметила в полутора метрах от себя на обочине голосующего человека.
Почему-то он показался мне немым. Хотя, казалось бы, с чего..? Для этого не было никакого повода. Вообще никакого... Но...
Но, конечно же, я не остановилась. Я ведь большая девочка, живущая в большом городе. А большие девочки, живущие в больших городах, прекрасно знают, что не стоит подбирать случайных пассажиров на пустых вечерних шоссе.... Моя машина промчалась мимо, лишь краем фар взглянув на человека. Немого?
Он приснился мне через два дня. Или через две ночи? Как правильней? Приснился как был там, на дороге - в темно-серой ветровке, черных джинсах, очень короткие светлые волосы, так что издалека казалось, будто голова слабо светится.... Он сел по-турецки на пол в углу моего сна. Я даже не испугалась. Вообще, во сне мы ведь гораздо смелее, чем наяву... во сне мы реже пугаемся и даже реже удивляемся.... Даже если перед нами сидит по-турецки незнакомый человек.
- Вы немой?
- Твой, - улыбнулся он.
- Мой? Мой кто? Ай, не надо...
- Не надо, - согласился он, чуть погрустнев.
Ощущение немоты не проходило. В воздух взвилась стайка крохотных лимонно-желтых бабочек. Сон. Сооон... Я поймала одну из них, она спокойно лежала на ладони осколочком бреда.
- Свидания длиною в жизнь бабочки - сказала я, - это много или мало?
Он не ответил. Он все же был немой, наверно.... Тьфу.... Ну что за навязчивая мысль.... Еще одна бабочка, порхающая где-то в голове - только на этот раз крупная, бурая с черной каймой на крыльях...
- Вы немой?
-Твой
-Ай, не надо...
Люди делятся на две категории. Те, в чей мирный сон занозой впивается звон будильника, и они пытаются извлечь ее, не проснувшись при этом. И вторая категория - те, кто просыпаются ровно за 2,5 минуты до того как это садистское изобретение должно заголосить, и обреченно ждут этого звона, как неизбежности. О, это ужасные 2,5 минуты. Это чувство, наверно, сродни тому, что испытывают приговоренные к расстрелу, когда уже стоят у стенки, и совсем скоро грянет залп...
Тра-тара-ра-та-та... Будильник выстрелил мне в висок мелкокалиберной трелью. Утро. Опять солоноватый привкус на губах. Бог создал мир за семь дней.... Не могло же у него на протяжении всей этой недели быть одно и то же настроение. Интересно, в каком настроении он был, когда создавал море.... Я уже не спрашиваю, каким оно было при создании человека.... Бррр...
- Знаешь, он мне снится. Время от времени.
- В эротических снах?
- Если бы.... В философских.
- Вообще-то, тебе должен сниться я.
- В философских снах?
- В эротических.
- Договорились...
Она взяла его за запястье, привычно пытаясь нащупать пульс и привычно не находя его.
- Хочешь убедиться, что я жив?
- Иногда - да.
- Иногда - да, - эхом повторил он, глядя в потолок, - я и живу только иногда, а все прочее время существую.
- Не говори банальностей, не рисуйся, - она перевернулась на бок и провела пальцем по его лицу, - все эти экзистенциалистские причитания... Надоело же.
- А почему тогда целоваться не надоело? Банально же, - попытался рассердиться он, но лежа на спине и глядя в потолок, сердиться трудно, тем более, если тебя при этом гладят по лицу.
- Может, кому-то и надоело..., - уткнулась лицом в его плечо.
- А вообще-то, если уж развить тему и вдуматься, то, возможно, человек и неспособен вынести сплошной непрерывной жизни в полном понимании этого слова. Жизнь должна перемежаться существованием, чтобы человек не задохнулся, чтобы не лопнули вены и нервы... С этой точки зрения все верно и справедливо.
- Поздравляю. Ты в очередной достиг гармонии с собой и окружающим миром.
- Поучилась бы, вместо того, чтобы язвить.
Она соскочила с кровати, подошла к окну, бросила взгляд на припаркованную внизу машину. Небольшой темно-серый автомобильчик напоминал отсюда гибрид ослика с бегемотом. Очень грустный и одинокий гибрид. Она подумала об этом и тот час испугалась этих своих мыслей, сочтя их признаком излишней сентиментальности, а ее в свою очередь - признаком старения.
- Нет, нет, нет... Я хочу всегда быть молодой и злой..., - сказала вслух, обращаясь ни к нему, а к кому-то третьему, главному в их комнате, с кем они, собственно оба и разговаривали, делая вид (и временами даже искренне полагая), что друг с другом.
Этот сон был ощутимым, как важная тучная гусеница-пенсионерка ползущая по спине во время послеобеденного засыпания на даче. В этот сон он пришел в дурном расположении духа, наглухо застегнув молнию своей серой ветровки и даже почему-то надев на голову капюшон.
- Тепло же..., - неуверенно сказала я, вместо приветствия, становясь спиной к тому углу, в котором он сел.
- Спиной к гостям - невежливо, - произнес он глухо.
- Я вас не звала, - буркнула я совсем уж невежливо, но все же обернулась, бросила на него взгляд через плечо, - а вы все же не немой...
- Ну конечно твой...
От его присутствия воздух в комнате сна становился каким-то густым, плотным, так что, казалось, что, стоит подпрыгнуть, повиснешь над потолком, словно придерживаемая снизу... Я подпрыгнула, подумав при этом, каким, наверно, неловким и нелепым вышло это движение. Взрослея, люди за редким исключением теряюсь способность легко и красиво подпрыгивать.
Но действительно, повисла сантиметрах в десяти над полом...
Из "его" угла послышалось негромкое посвистывание. Я повернулась, но угол был уже пуст...
Тра-тара-ра-та-та... А когда-нибудь я непременно научусь завтракать. Обязательно научусь. Пить кофе с молоком, есть тосты и яблоки, сидя за кухонным столом и касаясь пальцами босых ног пола. Когда-нибудь научусь. Но это когда-нибудь явно случится уже в следующей жизни.
За ночь стекла машины запотели, и кто-то написал пальцем на окне "Кусаюсь, но не больно". А могли бы простое и гениальное, на все времена "Дура". Я не стираю надпись, завожу мотор, выезжаю со двора, заглушая голодное урчание желудка заспанно-бодрым голосом из радиоприемника. Но надпись сама тает через некоторое время, и я почему-то чувствую себя немного обворованной.
Они сидели в маленьком ресторане, где так сильно пахло острой мексиканской кухней, что у посетителей оставалось только два выхода - либо немедленно заказать какое-нибудь аутентичное блюдо, либо мучиться от головной боли. Они выбрали второе и теперь, страдая, тянули слабоалкогольные коктейли.
- Не понимаю. Я тут - живой и настоящий, осязаемый и обоняемый. И даже, как ты утверждала, вкусный. А ты пересказываешь свои сны. Где логика?, - вяло возмущался он.
- Я заложила ее в ломбарде и на полученные деньги купила мечту.
- Красиво говоришь... Красиво. Все красиво делаешь. Даже ошибки.
- Где ошибки?
Он передернул плечами, допил свой коктейль и знаком попросил официанта принести еще. Они безумно ценили друг друга за это умению перекидываться колкостями, часами нести романтический вздор, небрежно философствовать. Они безумно ценили друг друга за это и почти ненавидели. Это был наркотик, косяк с анашой, передаваемый из рук в руки, порочный круг, который никто не прервет, а прервет - так получит удар в живот, а не прервет - так погубит и погибнет, а...
- Я тоже не понимаю, почему тебя так раздражает пересказ моих снов. Не это ли верх доверия? Я впускаю тебя в самое сокровенное.
- Ой... Ради всего святого, не заставляй меня пошлить, ты же знаешь, как я это не люблю, - отмахнулся он, уже чуть-чуть захмелев.
- Считай, что ты уже спошлил. Мне ведь вполне ясно, что крутилось у тебя на языке.
- Черт... Вот в чем преимущество невинных дев - они не угадывают несказанные вами пошлости.
- Где ж это ты в последний раз настолько невинную деву видел?
- Не знаю... В книжках, кажется.
- Ой, а напиши про меня книжку.
- Я не умею.
- Я тебе помогу. Напиши про меня книжку, про меня молодую и злую. И не невинную, - Она прикусила соломинку от коктейля и посмотрела на него нарочито-игриво, чуть исподлобья, как он любил.
Он протянул руку, осторожно отбросил челку с ее лба.
- Я не умею, малыш. Книжка получится бездарной, а ты этого не заслуживаешь.
- А чего я заслуживаю?
- Банальность... Банальность и предсказуемость... Не надо, пожалуйста, не надо. Ох уж эти вопросы... Хотя бы не ты, - он поморщился. Официант положил на стол очередной коктейль - зеленоватый, как ведьминское зелье.
Он не снился мне уже очень давно. Я видела во сне своего начальника с крыльями, как у аиста, качели, висящие на тугих косах, свидание с мальчиком, которого любила в пятом классе и драку с девочкой, с которой дружила на первом курсе. Я видела во сне аллергию на клубнику и на удивление приятный массаж щупальцами осьминога. Я видела во сне много красивой музыки в виде разноцветных драже и авиакатастрофу и последующим бесконечным падением в индийский океан. Но только не его.
Я просыпалась с соленым привкусом на губах. И опять не завтракала. Тем более, что меня почему-то начало тошнить по утрам. Я даже подумала было, что беременна, и с загадочно-озабоченным лицом купила в аптеке пачку тестов. Но все эти бумажки дружно покачали отрицательно головой, как консилиум врачей. Значит, материнство мне в ближайшее время не грозило. Оставалось списывать все на какую-то болезнь, от которой я, возможно скоро умру. Как и хотела - молодой и злой. К гастроэнтерологу я не шла нарочно, чтобы он не перечеркнул и этот мой замечательный сценарий, раз уж с драматичной внебрачной беременностью не получилось. Так что по утрам я послушно выблевывала остатки вчерашнего ужина, выпивала воды и ехала на работу в своем ослико-бегемоте.
И когда, наконец, он все же опять сел по-турецки в углу сна, я, кажется, даже обрадовалась. И не стала скрывать этого - во сне мы гораздо откровеннее, чем наяву.
- Привет... Вы немой, но мне давно хочется с вами поговорить.
- Твой, - сказал он, как-то умудряясь оставаться при этом немым.
- Меня тошнит по утрам, - пожаловалась я.
- Ты наглоталась морской воды?, - спросил он, склонив голову набок. У него были зеленовато-серые глаза и маленький шрам на подбородке. Странно, мне почему-то казалось, что у несуществующих людей не может быть шрамов. Это же так... это же такая отметина жизни что ли...
- Я не была на море уже целую вечность.
Словно прочитав мои мысли, он потер свой шрамик. Мне вдруг сделалось так невыносимо грустно, что захотелось проснуться вот прямо сейчас, сию секунду, выбежать из сна... Комок подкатил к горлу.
- Вы немой?, - прохрипела я из последних сил.
- Твой.
Будильник выстрелил, как всегда, без промашки. Тра-тара-ра-та-та... Соленые струйки стекали из глаз по щекам, капая на подушку, и солоноватый привкус на губах этим утром был вполне оправдан. А надо все же съездить на море, наверно...
- Кстати, почему ты меня никогда не провожаешь?
Вопрос, кажется, застал его врасплох.
- Не знаю, - признался он честно, - никогда не думал, что стоит это делать, раз уж ты приезжаешь ко мне домой. Но я ведь провожаю тебя, когда мы встречаемся на нейтральной территории.
- Какой кошмар. Ты невыносим, как молодой перспективный дипломат.
- Я и есть молодой и перспективный. Правда, не дипломат.
- Аха, совсем не дипломат.
- Не обижайся, - он притянул ее к себя, зарылся в ее пахнущие им волосы, - я правда никогда не думал об этом. Но обещаю подумать. Вот прямо сейчас подумаю.
- Оденься сперва. А то на роденовского мыслителя похожь будешь, а он мне никогда не нравился.
- Оденусь, - послушно кивнул он.
- Какой-то ты сегодня... Больно послушный.
- Ну, мне ж зуб выдрали...
И в самом деле, какими же сразу детьми становятся люди, стоит им удалить зуб. Такими кроткими и ранимыми, что аж любо-дорого глядеть. Жаль, что выдранные зубы - слишком высокая и невосполнимая цена за эти блаженные минуты.
Она надела плащ и осторожно поцеловала его в щеку, за которой скрывалась свежая рана.
В очередной раз проезжая вдоль печально-элегантных вязов, я поймала себя на мысли о том, что хочу... нет, прямо-таки жажду увидеть на обочине голосующего человека в темно-сером. Неосознанно ищу его глазами, сбавляю скорость в готовности остановиться... Но обочина пуста. На этом отрезке дороги, ведущей с окраины в центр, прохожие вообще встречаются крайне редко. И я еду дальше, облегченно-разочарованная или разочарованно-облегченная, как человек, избежавший неведомого чуда.
Он приснился мне в распахнутой настежь ветровке, под которой оказалась белая футболка. Опять сел по-турецки в углу сна. Я тоже села, положила руки на колени, посмотрела на него испытывающе. Он усмехнулся и отвел взгляд. Между нами пробежала маленькая зеленовато-желтая ящерка с черной бархатной ленточкой на шее. Наверно, из какого-то другого, чужого сна. Заблудилась, наверно.
- И я заблудилась, наверно, - сказала я ему, - а куда идти-то?
- А куда надо?
- Наверно, надо съездить к морю, - ответила я, злясь на себя, что могу говорить только какими-то уже произнесенными-подуманными фразами.
На его лице появился отблеск каких-то внутренних размышлений. Мне почему-то захотелось ударить его. Но было лень пошевелиться. Оказывается, во сне я почти такая же ленивая, как наяву. Или даже ленивее... Я посмотрела на него сердито, он ответил мне насмешливым взглядом. Нашла коса на камень. Молчание между нами зазвенело гитарными струнами.
- Вы не мой?
- Твой.
- Разве ж? Мой кто? Может, все же не надо?
- Разве ж?
Я прождала 2,5, 3, 4, 5,5 минут, но залпа не было. Странно. Уже минуло 8 утра, уже невидимый командир пахнул рукой: "Пли!". Но взвод не послушался его. Может, уже и взвода никакого нет - он весь погиб в бою, и обезумевший командир один стоит посреди поля и машет рукой... Пришлось мне остаться в живых. Может, по такому случаю все же позавтракать? Кажется, у моего ангела-хранителя насморк, он вытирает нос крылом и смотрит мне в затылок покрасневшими глазами. Ах, если была бы такая возможность, я бы усадила его на диван, укутала и дала бы аспирину и чаю с лимоном. Ангел, ну в самом деле. Если ты себя не бережешь и простужаешься, то как же меня, а?
- Ты со мной?
- Ну да. Провожу.
- Ааа... Все же подумал, значит?, - она прикусила нижнюю губу, не зная, стоит ли радоваться этому решению, уж если оно было вызвана ее же собственной подсказкой.
- Подумал... Одетый, кстати. Никаких роденовских мыслителей.
Он наскоро пригладил волосы, взглянув в круглое зеркало на стене. Лифт покорно проглотил их, как больной ребенок - таблетку, и спустил на первый этаж. Улица оказалась окутана туманом, небо грозилось вот-вот расплакаться - мелко и надолго. У неба, видимо, было плохое настроение.
- У неба плохое настроение, - сказала она, посмотрев вверх.
- А у тебя?
- А у меня - не знаю. Может, и хорошее, просто я этого еще не понимаю, а?
- Да ты многого еще не понимаешь, - он обнял ее за плечи и подтолкнул к машине.
- Справишься с ней?
- Нет, ты что...! Я ж никогда за руль не садился...!, - картинно воскликнул он.
- Ну... За конкретно этот руль - никогда..., - примирительно пробормотала она, в кои-то веки садясь не за водительское место, а рядом.
Он умело завел мотор, включил на всякий случай "дворники" и автомобиль тронулся.
Его рука потянулась было к включателю приемника, но она остановила его, перехватила руку, поднесла ее к свом губам, словно извиняясь и компенсирую отсутствие музыки. Он улыбнулся ей в зеркало, подмигнул темно-карим, щекочущим, как газировка, глазом.
Туман за окном успокаивал, убаюкивал... Она откинулась на спинку, закрыла глаза. Ослико-бегемот плавно катил вперед, и не думая брыкаться в руках нового водителя.
Он снизил скорость до 60 и включил фары. Предосторожности - это скучно, но без них иногда бывает слишком "весело". Она уже мирно спала, тихо улыбаясь, уголками губ, хотелось включить радио, но он побоялся ее разбудить. А хорошая все же машина. Легкая в управлении, податливая - как раз то, что нужно женщине...
Они выехали на участок, дороги, обсаженный высокими вязами. Туман укутывал верхушки их крон, делая их еще более величественными. На лобовое стекло упали первые капли дождя. Дворники их тут же смахнули.
Он сладко зевнул. Может, не добираться назад, а остаться ночевать у нее? Он сто лет уже у нее не был. А что... Тем более, что завтра суббота... Идеально. Просто идеально. Что это? На обочине, почти сливаясь с туманом из-за своей темно-серой ветровки, голосовал человек.
Пару секунд он автоматически размышлял, затормозить ли, проявив гуманность, дождь, как никак, собирается, или не строить из себя доброго самаритянина и не нарушать собственную идиллию в угоду непонятно кому. Что случилось в следующий момент, он не понял. То ли потерял управление, задумавшись, то ли машина вильнула, "поскользнувшись" на мокром асфальте, то ли еще что... Ослико-бегемот врезался в один из вязов.
...Спустя часа полтора, дорожная инспекция, осматривая машину, долго удивлялась тому, как же не повезло мужчине и женщине, чьи трупы были обнаружены в машине - моментально погибнуть, попав в такую, в принципе, несерьезную аварию...
...На этот раз он не стал садится в углу, а подошел ко мне. Молча, с улыбкой, посмотрел в глаза. Сейчас он более чем когда-либо, казался мне немым. В ушах загудело, зашумело море.
- Вы немой?
- Твой.
- Мой кто?
Он взял меня за руку. Его ладонь была сухой и прохладной, почему-то я инстинктивно сжала ее. Только тут я заметила, что за время нашего "знакомства" у него заметно отросли волосы. Теперь их трепал легкий ветерок, невесть откуда подувший в моем сне. Странно... Разве у несуществующих людей могут отрастать волосы? Кстати, мои собственные никак не минуют рубеж плеч. Уже так давно...
- Уже так давно..., - сказала я вслух, имея в виду что-то совсем другое, не волосы, но сама не понимая, что. Шум моря в ушах становился все отчетливее. И мне все сильнее хотелось оказаться на покрытом мелкой галькой берегу.
- Это не будет предательством?
Он молчал. Смотрел на меня серьезно и нежно. Потом легонько, но требовательно потянул за руку. Выход из моего сна был явно в другой стороне.
- Да, кстати, простите, что тогда не подобрала вас...
На губах появился солоноватый вкус. Я сделала полшага в ту сторону, куда он меня уводил, понимая, что уже как-то все равно, будет ли это предательством или нет. Впрочем, нет, не будет, наверно... Я сделала еще полшага, сильнее сжав его руку, и все же спросила напоследок о том, что больше всего меня мучило: