Признаюсь: скверная у меня натура, необыкновенно пакостная. Я из тех, кто даже на солнце непременно разглядит темные пятна. Осознавая это, избавиться от сей пагубной привычки никак не могу.
На днях, делясь с дневником впечатлениями от прочитанного автобиографического романа друга юности "50 лет в раю", в целом высоко оценивая текст, не преминул-таки мазнуть дёгтем, обратив внимание на неряшливую корректуру текста. Кажется, какое мне дело до опечаток и других погрешностей? Пропусти и иди дальше. Но нет! Надо прицепиться. Зачем? Что это даст? Руслан Киреев вряд ли когда-либо увидит мой дневник, стало быть, с моими замечаниями не сможет познакомиться...
Года два назад мы собрались на традиционный мальчишник у Яна Хуторянского. Кроме всего прочего, у нас повелось знакомить друг друга с новыми своими работами, то есть читать вслух тексты. После того, как выступил Ян, я на этот раз решил познакомить друзей с новым родом своей деятельности - литературной критикой. А объектом для анализа взял тогда не кого-нибудь, а самого Шолохова и его "Поднятую целину". Как посмел замахнуться с критикой? Кто я такой, чтобы критиковать само "солнце советской литературы"?
Итак, замахнулся. Слушали друзья и скептически хмыкали, а потом, после прочтения полились с их стороны иронические реплики: как только, дескать, Михаил Александрович переживет столь уничтожающую критику и что, мол, теперь будет с его литературными шедеврами.
Слов одобрения, короче, я не услышал. И понятно: наглость не может быть предметом восхищения или одобрения. Не прямо, но осудили друзья.
Сделал выводы? Как бы не так! Перечитывая, продолжаю язвить по адресу классиков. Об этом мои замечания появляются то и дело в дневнике. Неймется-таки. Правда, после того моего провального дебюта с литературной критикой на мальчишниках не выступаю, но само занятие не бросил.
1
С полгода назад завершил перечитывать двенадцатитомное собрание сочинений Льва Николаевича Толстого. И на прикроватной тумбочке скопилось немало бумажных огрызков, на которых оставлены поспешно сделанные пометки по поводу прочитанного. Некоторые писатели и даже читатели любят оставлять пометки на полях читаемых книг. Я этого не делаю. Не делаю из принципиальных соображений. Для меня любая книга - это произведение искусства. Следовательно, ну, кому взбредет в голову черкаться на картине Васнецова или Айвазовского? Никому, разумеется. Разве что вандалу. Но я не хочу и не буду вандалом и в данном случае пример других, даже именитых для меня не заразителен.
Итак, бумажные огрызки с наспех сделанными пометками лежали, лежали, мозоля мне глаза, и вот пришел их черед: решил их попробовать осмыслить.
Начну с общего, а уж закончу частностями.
Во многих литературоведческих работах я читал, что любимая героиня Толстого в его "Войне и мире" - это Наташа Ростова. С подобным утверждением я решительно не могу согласиться. Основания сомневаться? Их немало в самом тексте, если его читать внимательно, а не поверхностно.
Нет слов, Лев Николаевич описал юную девочку блестяще и даже с любовью, но лишь однажды, когда Наташа Ростова готовилась к своему первому светскому балу и на самом балу. И я хорошо понимаю писателя: столь прекрасное создание и к тому же по-детски непосредственное и невинное в своих чувствах нельзя не любить. Всякая юность прекрасна сама по себе. Однако дальше автор резко меняет свое отношение к Ростовой. Разве не поэтому он создает образ избалованной, капризной, вздорной, ветреной, эгоистичной и даже местами коварно-злобной девицы, для которой весь мир - это она и только она и больше никого.
Если и была любимица у Толстого, то это уж совсем не Ростова, а сестра Андрея Болконского - Мария. Да, она некрасива внешне и не столь уже юна. Да, у нее немного поклонников, а те, которые периодически появляются на ее горизонте, корыстолюбцы: их привлекают ее титул и отцовские богатства. Отец лучше дочери понимает, чего от нее хотят гвардейские щеголи, крутящиеся вокруг, поэтому всех их, грубо говоря, отшивает. За доброту, искренность, трудолюбие, бескорыстие, за великое терпение автор, в конце концов, Марию вознаграждает большим и настоящим счастьем.
А кто Наталья Ростова в конце жизни? Крольчиха, которая тем только занята, что плодит себе подобных и в ней уже нет ничего от той Наташеньки, которая выписана в начале романа. Обаяние ушло вместе с юностью.
Другой роман и другая героиня. В ее оценке литературоведы тоже ошибаются, говоря, что Анна Каренина - это любимица автора. С моей точки зрения, Толстой представил главную героиню не в лучшем и не самом выгодном свете: Анна - это холеная самка, чрезвычайно распутная и корыстолюбивая.
Кем Анна была до замужества? А никем. Она была захудалой дворянкой. Годы шли, а особо хороших поклонников так и не появлялось. Партия ее не складывалась. И вот посватался богатый сановник из Петербурга, приближенный к императору. Да, в возрасте, но зато богат. И у Анны появляется перспектива через замужество с Карениным перебраться из провинции в Петербург, войти в высший свет. Анна дает согласие. Соглашается (Толстой это особо подчеркивает) без какого-либо принуждения из вне. Иначе говоря, замужество - ее осознанный выбор и она должна была бы вечно благодарить судьбу, что послала такого ей партнера и избавила от провинциального прозябания. Это в том случае, если бы она была порядочной женщиной.
Но она не была таковой. Никогда, судя по всему, не была.
Если какую-либо из женщин Толстой и боготворил, то это вовсе не Анна, а Кити. Чтобы заметить, что автор "неровно дышит" по отношению к Кити, не надо быть семи пядей во лбу. Кити, по сути своей, - это та же Наташа Ростова, но с той лишь разницей, что она в горе вынесла, пронесла через всю жизнь свою душевную красоту, сохранила девичью честь, достоинство, искренность, нежность и ангельскую доброту. Нет, не Анна, а Кити является лучшим и самым истинным олицетворением природы русской женщины, которой Россия испокон веков гордилась, и будет гордиться.
2
Перечитывая в этот раз "Войну и мир", к своему удивлению обнаружил откровенную несуразность, если не сказать более грубо - извращение исторической правды в романе, который относят к историческим произведениям.
Толстому ли было не знать, кому тогда противостояла Россия? А противостояла она самой боеспособной, самой храброй, самой дисциплинированной, самой опытной армии в мире, к тому же, возглавляемой самым гениальным полководцем того времени. Под пятой Наполеона находилась вся, по сути, Европа, не сумевшая оказать хоть какого-то сопротивления французам. И лишь Россия хоть как-то могла противостоять. И ведь противостояла. И даже выигрывала сражения. Да, не всегда выходила победителем. Да, не всегда российским воинам сопутствовала удача. Да, не всегда наше командование было прозорливо и действовало умно. Да, имело место воровство интендантов. Да, ошибочно поступил император Александр, взяв руководство вооруженными силами на себя, ибо, как оказалось, в отличие от своего соперника Наполеона, не наделен был полководческим даром.
Толстому ли было не знать, писавшему, кстати, свой роман не по горячим следам, а лишь спустя полвека, что иные поражения сродни победам и делают честь побежденной армии? Ведь он знал конечный результат войны, и судить о войне должен был с учетом итогов войны. А итоги были для России более чем блестящие, итоги, составившие честь и славу русскому воинству. А с каким достоинством вошла российская армия в Париж, с каким благородством отнесся победитель к побежденным? Не в пример цивилизованным европейским французам, показавшим себя в Москве не иначе, как средневековыми варварами.
Пала непобедимая и легендарная Франция к ногам того самого императора, который, в отличие от Наполеона, лишен был полководческого дара, но зато у него оказались еще более талантливые полководцы, еще более отважные солдаты.
Как надо не любить Россию, чтобы описывать войну так, как это сделал Толстой. Особенно на первом этапе противостояния Франции.
Я обратил внимание, с каким пренебрежением Толстой рисовал Наполеона. Впрочем, ничуть не лучше в романе представлен, как ни странно, Кутузов, поставивший, по сути, на колени непобедимую французскую армию.
Вот как пишет Толстой о человеке, покорившем Европу, - Наполеоне. Он был нашим врагом, но врагом, достойным уважения.
Цитирую: "Случайность, миллионы случайностей дают ему
власть, и все люди, как бы сговорившись, содействуют утверждению его власти".
Затем Толстой продолжает: "Не столько сам Наполеон приготовляет себя для исполнения своей роли, сколько всё окружающее готовит его к принятию на себя всей ответственности того, что совершается и имеет совершиться".
Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!
Надо же было дописаться великому русскому писателю до того, что прийти к выводу, что благодаря лишь цепи случайностей Наполеон пришел к власти во Франции, укрепил ее, вывел в число лидирующих государств мира, создал непобедимую армию, перед которой устоять не мог никто.
Если Наполеон, в представлении Толстого, случайная пешка, случайно оказавшаяся королем, то Кутузов - это вовсе и не великий полководец, а дряхлый вечно дремлющий старик, у которого военные события происходят сами по себе, похоже, даже случайно. Кутузов случайно проигрывает одни сражения и столь же случайно выигрывает другие.
Сергей Бондарчук, создавая свой киношедевр, далеко отошел от того образа, который был написан Толстым. Потому что в фильме показан Кутузов умным, прозорливым, хитрым полководцем, настоящим стратегом, лишь прикидывающимся старым и немощным стариком, которому, будто бы, ни до чего нет дела, но на самом деле держащим в своих руках все нити командования армией.
3
А теперь от общих замечаний пришла пора перейти к частностям, впрочем, последние являются логическим продолжением первых.
Вот Долли наносит светский визит Анне. Между ними течет светская беседа. Нет, не Долли, а именно Анна начинает сплетничать. Цитирую:
"Au find c est la femme la plus depravce quiste", - Анна говорит по-французски про одну из своих знакомых из высшего общества, что в переводе означает: в сущности - это развратнейшая женщина.
И затем, продолжая сплетничать, Анна уже по-русски добавляет все про ту же светскую даму:
"Она была в связи с Тушкевичем, самым гадким образом обманывая мужа".
Вкладывая в уста Анны эти слова, писатель не понимал, что этим характеризует свою "любимицу" далеко не лучшим образом? Не мог не понимать, потому что налицо откровенный цинизм и гадкое лицемерие героини. Впрочем, это продолжается на протяжении всего романа.
А, может, Толстой считал, что никому не позволено прелюбодеяние, кроме его главной героини? То, что Анна осуждает других ровно за то, что сама делает, - как это мне, читателю, понимать? Оправдывать, что ли, и не считать Анну, используя ее же слова, самой гадкой женщиной? Мои нравственные принципы бунтуют против таких, с позволения сказать, двойных стандартов. К тому же поведение Анны куда подлее, чем ею осуждаемой дамы. Та дама просто обманывает мужа, а вот Анна не только: она еще и умудрилась родить на стороне нагулянного ребенка в доме нелюбимого мужа. При этом муж проявил невероятное благородство. Муж, подчеркиваю, а не она, Анна!
Прелюбодеяние - есть один из главных грехов для христианина и Толстой, считающий себя глубоко верующим человеком, об этом также не может не знать. И ни что не может служить оправданием. Даже то, что Анна живет с нелюбимым человеком. Еще как-то можно было понять ее поведение в замужестве, если бы ее насильно выдали замуж, без ее согласия. Но нет. Толстой пишет, что она (извините за повтор) согласилась на брак, причем, согласилась явно из корыстных побуждений. Допустим, она считала: стерпится - слюбится. Ошиблась: не слюбилось. Тогда, зачем жила и роскошествовала столько лет с занудой-стариком, даже речь которого ей была противна?
Короче говоря, слова Анны насчет развратнейшей дамы в большей мере относятся именно к ней, к Анне.
Вот Анна Каренина думает... Цитирую из романа: "Я дурная женщина, я погибшая женщина, но я не люблю лгать, я не переношу лжи, а его, мужа, пища - это ложь".
Затем сам Толстой подтверждает. Цитирую уже слова автора: "Ложь, чуждая ее природе, сделалась не только проста и естественна в обществе, но даже доставляла удовольствие".
Совершенно справедливо, в том числе и по отношению к Анне, которая долгое время тайно встречалась с Вронским, обманывая мужа, который стал подозревать жену лишь тогда, когда общество открыто заговорило о ее шашнях и далее скрывать прелюбодеяния стало невозможным. Так что, встречаясь с Вронским, Анна, в самом деле, получала удовольствия. И от того была счастлива. Она была счастлива не только от того, что получала плотские наслаждения в постели с молодым гвардейским офицером, а еще и от того, что наставляла рога нелюбимому мужу, унижая его в общественном мнении и в собственных глазах.
В сущности, Анна - развратнейшая из женщин, потерявшая всякий стыд и последние капли совести.
Каренин, зная уже об изменах, ничего не требует от неверной жены, а лишь просит самую малость - соблюдать хотя бы внешние приличия, но Анна и в этом ему отказывает.
Теперь - об отношении самки к своим детенышам. Сергей, рожденный Анной от нелюбимого мужа, обделен вниманием матери. Почему? А мать не переносит свое дитя и это почти не скрывает. Не переносит из-за того, что он - сын Каренина. Ну, ладно: пусть будет так. Но вот Анна обзаводится другим ребенком, дочерью, которая уж точно должна быть ей приятной и родной, поскольку является плодом любви ее к Вронскому. Однако из текста явствует другое. Как только Анна замечает холодность по отношению к ней сожителя Вронского, так сразу от сюсюканий с дочерью переходит к ее, по сути, нелюбви. И это не плод моей фантазии.
Лев Николаевич об Анне:
"Как она ни старалась, она не могла любить эту девочку, а притворяться в любви она не могла".
Кстати, претензия к великому писателю: местоимение "она" использовано в этой фразе трижды, хотя хватило бы и одного - первое и последнее местоимения легко можно было не употреблять.
Впрочем, неряшливость - не главное. Важнее сущность, а она в том, что писатель явно кривит душой, говоря о том, что Анна не могла притворяться. На первом этапе своего второго материнства Анна, если верить самому автору, легко притворялась, постоянно сюсюкаясь с новорожденной, демонстрируя Вронскому, какая она замечательная мать его дочери.
А, может, Толстой и здесь хотел показать лицемерие Анны? Право, не знаю, что и думать.
И далее. Толстой, рассказывая о визите к Анне Долли, родственницы, акцентирует внимание читателя на таких вот деталях. Анна и Долли идут в детскую. И Долли тут же делает для себя открытия. Во-первых, Анна, мать рожденного в любви ребенка, в детской бывает настолько редко и настолько мало общается с девочкой, что не знает, где любимая игрушка дочери. Во-вторых, мать не может сразу сказать, сколько же зубиков прорезалось у ребенка.
Долли, у которой куча детей и гулящий муж, без труда определяет, каково истинное отношение Анны к своему дитя, ее истинные материнские чувства.
И еще один эпизод, характеризующий Анну как мать.
Вронский уезжает из загородного своего имения в город. Уезжает по делам. И там получает истеричное письмо Анны, которая заявляет, что она не может и не хочет быть одна, поэтому тоже выезжает в город. К Вронскому. Вронский стал возражать.
По этому поводу Толстой пишет:
"Ребенок болен, а она сама хотела ехать, дочь больна, и этот враждебный тон".
Дети, от себя добавлю, для Анны ничто. Для нее цель и смысл жизни заключен в том, чтобы любить мужчин, чтобы от жизни получать одни наслаждения и удовольствия. Анна хуже животного. Даже дикое животное инстинктивно оберегает своих детенышей и готово пожертвовать жизнью, если им угрожает опасность. Впрочем, для Анны не только дети ничто. Для нее и мужчины лишь средство получения все тех же наслаждений и не более того.
И теперь главный вопрос: достойна ли читательской любви подобная героиня романа. Увы, нет. Кто угодно, но не Анна.
Например, Кити, ставшая в конце концов верной и преданной женой Левину и матерью их детей. Или та же Долли, которую упрекнуть в отсутствии материнских чувств к многочисленным детям, ну, никак нельзя. Эти женщины заслуживают уважения и восхищения, но не Анна.
И вполне логичен ее финал. Другого быть не могло. Это даже непоследовательный Толстой, в итоге, понял.
ЭПИЛОГ
Вот такие мысли родились у меня после очередного прочтения романов Льва Николаевича Толстого - как в общем, так и в частности. Эти мысли заставляют меня иначе взглянуть на сами литературные тексты, на, несомненно, гениального писателя, на его нравственные принципы, на истинное отношение Толстого к своим героям и героиням. И, естественно, вопрос: как могли умные головы литературоведов не усмотреть столь ярко обозначенных авторских противоречий.
Владимир Ульянов был прав, назвав Л. Н. Толстого "зеркалом русского революции". Потому что эти самые революции начала прошлого века были столь же противоречивы, сколь и характер писателя. Толстой сделал намного больше любого оголтелого большевика, чтобы поколебать государственность Российской империи, оплевать и оболгать ее, чтобы в последствии залить Россию морем крови, погрузить страну в хаос, в междоусобные войны.