Аннотация: Статья посвящена творчеству Лауреата Премии Союза журналистов России, члена международного правления Платформы "Диалог-Евразия" Муртазали Дугричилова.
Знакомство с публицистикой М. Дугричилова последних лет бросает новый свет на всю его предыдущую издательскую деятельность и литературное творчество.
Он ставит перед собой лишь культурологические задачи - оставив пафос переделки мира другим. И, может быть, это помогает ему создавать только хорошую публицистику, спасая его от той эволюции, которую претерпели некоторые молодые авторы переходного периода. В своей "инаугурационной" статье в журнале "Наш Дагестан" он декларирует позицию свою и своих соратников так: "Прежде всего, я хочу уведомить читателей о том, что мы отмежевались от каких-либо партий от социальных групп и группировок, полагая, что это и есть та неподложная независимость, о которой объявляют со своих титулов заряженные политиками и экстрасенсами газеты и журналы.
Мы же намерены нести иной заряд-духовный, ибо само слово возрождение указывает прежде всего на реставрацию и реанимацию культуры. Ведь о народе судят не по программам политических партий и течений, внутри него организованных, а по уровню и состоянию его культуры".
Журнал "Наш Дагестан" оставляет впечатление добротности материалов и связанности их единым замыслом. Поэтому, когда обращаешь внимание на довольно свободную композицию, возникает любопытный эффект: начинаешь искать в ней глубокий смысл.
Один и тот же диапазон восприятия по-разному выглядит в столичном и провинциальном контекстах. Однако к данному жу-рналу это не относится: он творческий и интеллектуальный. Уже по именам можно судить о том, что журнал ни в коем случае не провинциальный. В состав редакционного совета кроме местных ученых, таких как А.Р.Шихсаидов, O. Омаров, З. Казбекова , входят ученые публицисты из Азербайджана, Турции и др.
Некое общее единство стилевых приемов позволяет сделать предположение о представлении в рамках одного издания не просто дружеского сообщества публицистов, но, скорее художественное направление, при оформлении которого мы при-сутствуем. "Идти плечом к плечу можно только с равным" - пишет он в своих "Осколках зеркала". Раздумья человека, пытающегося определить свою собственную позицию в кратких изречениях. Дальше он разовьет свою склонность к поиску ответов на вопросы, придет к философскому их углублению в своих статьях. В обстановке расцвета всех мастей барышничества, когда из политического словаря исчезло понятие социальная справедливость, когда многие общечеловеческие ценности утратили прежнее содержание, а нового не обрели, захотелось служить чему-то более основательному, чем сиюминутная выгода.
Перед редакцией журнала поставлена задача художественно - публицистического исследования и воссоздания культурно-политико-исторической панорамы Дагестана и кавказского региона. Большую часть этих материалов публикует их исследователь, комментатор и первооткрыватель М. Дугричилов. В данном случае он выступает в авангарде дагестанской публицистики.
Возвращение в прошлое, и авангард. Но, известно, что авангард это все, что отличается от привычных форм, то есть нечто новое. А поскольку развитие традиции предполагает ее изменение, а не механическое воспроизведение, основывается на традиции, автор тоже может оказаться непривычным и попасть в авангардисты. В интерпретации М Дугричилова многие события предстают перед нами в совершенно новом свете. Он пишет: "В условиях тотальной политической неврастении важно понять, что только культура способна спасти нас от испепеляющего души чувства вражды, в которой все больше и больше погрязает общество. И если вспомнить, что оно развивается по писанным и неписаным законам взаимоотношения Человека с Богом, Человека с Человеком, и Человека с Народом, то идея приобретает решающее значение".
Этот способ жить и мыслить оппонирует как коммерциализации духа, так и искусственным постулатам популярной идеологии. Очень не легко творческому человеку жить, не фетишируя ни личных, ни державных, ни национальных интересов.
"Наряду с перечисленным - продолжает он - мы намерены противопоставить националистическим лозунгам идею Возрождения Ислама - религии наших предков, будучи глубоко убеждены, что не только красота, но и Вера спасет мир".
Подобная установка обусловила новую глубину в подходе к каждой теме и, может быть, сюрпризом для интеллигентов, занятых скрытым, не демонстрируемым богоискательством.
В публикациях, связанных с религиозной темой, личность публициста проявляется с новой, доселе неизвестной стороны. Возможно, рельефной и отчетливой, чем когда он обращается к светской тематике. Хотя и не ждешь, что Дугричилов ударится в фундаментализм. Слишком уж он иначе устроен как человек и как писатель. К тому же религиозность автора носит порой синкретический характер: экуменические взгляды мирно соседствуют в его публикациях с суфизмом, он не чужд рериховской идеи Мировой религии, дружно преданной анафеме как христианским так и мусульманскими ортодоксами. Одновременно он демонстрирует тонкое проникновение в суть мусульманского мировосприятия, выраженного посредством культурных средств (переводы суфийских стихов, притч, достаточно отдаленных от традиционной региональной ментальности).
Продолжая работу над рубрикой "Открытый архив", ставшей откровением для большинства дагестанских читателей, он активно работает над новыми: "Человек и народ", "Религия", "Текущая история". Его серия, посвященная представителям дагестанской диаспоры за рубежом, выходит несколько лет и давно завоевала симпатии читателей и отчасти специалистов. Идея рубрики - освещение крупных фигур дагестанской эмиграции, с помощью ранее не опубликованных, а главное, пока еще не сведенных в одном месте материалов статей, воспоминаний, комментариев к ним.
Эмигрантский час растянулся на десятилетия. За эти годы тема Родины и чужбины обогатилась новыми смыслами. Недавно раскрытые документы дают новое понимание старых и по сей день актуальных проблем нашей отечественной истории. Писатель уверенно говорит о достоинствах эмигрантской литературы. Он отдает эмиграции как культурному институту по заслугам. М. Дугричилов был первым инициатором диалога с нашей зарубежной диаспорой. Борясь с национализмом, он привлекает на помощь своих зарубежных единомышленников.
Как никогда актуально звучат слова М. Дугричилова: "Увы, приходится констатировать, что в Дагестане националистические идеи, равно как и необольшевисткие лозунги, зачастую берут верх над выработанными веками традициями народной дипломатии. Разрушительная тенденция этносоциальных сепаратистских программ, выдаваемая за национальную идею, сказывается не только на общественном, но и на бытовом уровне. Отсюда и мера нашей ответственности перед народами Дагестана".
Остается добавить, что автор диагностировал ситуацию совершенно точно. Сказанные им слова являются продолжением коротких сентенций из "Осколков зеркала".
"Политики напоминают часовые стрелки: они указывают время, но никак не утверждают его". Жанр, в котором написаны "Осколки", не имеет точного литературного названия. Здесь явственна перекличка с "Записными книжками" Эффенди Капиева. Однако в отличие от капиевской беспристрастной констатации факта, отстраненности от написанного, у Дугричилова очевидны всплески откровенно энергетических самовыражений: "Для того, чтобы считаться Гражданином Мира, необходимо иметь точку пересечения с ним. Эта точка и называется Родиной", или "Найдите мне Архимеда, а точку опоры я укажу".
В кратких полуафористических суждениях автор столь же интересен, как и в публицистических статьях, переводах, очерках.
Э. Капиев первый в дагестанской литературе обозначил традицию "Записных книжек" и несомненно, каждая из его жемчужин нашла бы отражение в дальнейшем творчестве всесторонне, синкретически талантливого человека. Традицию синкретичности, всеохватности, а точнее говоря художественной многоодаренности продолжает поэт, писатель, переводчик, эссеист, публицист М. Дугричилов: "Жизнь так коротка, так многообразна, чтобы посвящать ее чему-то одному".
"Человек имеет право кланяться только двум вещам: небу в храме и земле - над плугом".
"Народ, не желающий знать того, что он потерял, заслуживает то, что он имеет. Голос из тьмы времен: "Я бы мог быть вашей гордостью, не будь вы так горды".
"Нет и не было в истории народа, который так смачно поносил бы свое прошлое, как мы.
Нет и не было во всей истории народа, который так отчаянно верил бы в свое счастливое грядущее, как мы. Колосс мечты на глиняных ногах хулы".
Все это о народе, о том народе, о котором давно забыли, подменив его образом митингующей толпы. Писатель не хочет видеть в народе толпу, он видит истинную суть сильных мира сего, их прежде идеологический, а теперь бандитский нахрап. Он так и пишет: "Великих создают ничтожества".
Какое значение могут иметь такие тексты в общем потоке творчества того или иного писателя?
В жанровом отношении они представляют собой своеобразные манифесты. Здесь автор указывает в какую сторону должны быть направлены все будущие интерпретации его творчества. Статьи, заметки, выполняющие роль манифестов - явление заметное, но не очень часто употребляемое. Одна из главных мыслей, определявших сущность его творчества звучит так: "Есть общечеловеческие ценности и проблемы, все остальное, все эти национальные и межнациональные вопросы надуманны, они отвлекают человечество от главной его цели -- единения. Этому подчинены все религии: Христианство: "Нет ни Эллина, ни иудея". Ислам: "И если бы он (Бог) пожелал, он создал бы вас единым народом. Но он не сделал этого, чтобы испытать вас в том, что даровал вам. Старайтесь же опередить друг друга в добрых делах". "Поэтому я ставлю под сомнение право на существование таких понятий: национальная литература, национальный писатель. Идеальная литература- религия, идеальный писатель-Мессия".
"Кто ответит, какому народу принадлежат Евангелие и Коран? Чьим национальным достоянием они являются? А какой национальности были Моисей, Христос, Мухаммед?".
Автор данного философского эссе, даже цитируя общеизвестные места, опираясь на слова великих, по своему приоткрывает их сокровенную суть. Любое из процитированных предложений может вызвать дискуссию. В данном случае дискуссионность радует, она подогревает температуру общественной мысли, заставляет повернуться к вечным, незыблемым истинам. Личное углубление библейской метафоры здесь играет на усиление смысла написанного. Речь идет о самосознании писателя, самоощущении его, о побудительных причинах творческого поиска. Вместе с тем мир его не отгорожен эстетическим забором, он потенциально открыт для любого живого человека, чьи эмоциональные импульсы вступят в резонанс с духовным миром его автора.
В годы, когда наиболее употребительной была тоталитарная подача материала, иногда оттеняемая любопытными мыслями и стилистическими фигурами, публикации Дугричилова отмечались эпатирующей откровенностью, необычностью культурного охвата событий, своеобычной точкой зрения, никак не присущей глубинному, провинциально-периферийному пространству, живущему по своим законам и часам. Не будучи известным массовому читателю, он был в тот период автором, довольно известным в узких кругах, что, собственно, означает некоторую элитарную отдаленность от масс-культуры.
Эти рамки стали ему узки. Публикации последующих лет это доказывают. Расширение рамок его публицистической деятельности произошло под знаком просветительства, каким бы устаревшим ни покажется это слово нашему самоуверенному современнику. Множество маститых писателей и журналистов претендуют на роль пророков в своем отечестве, вступая с оценочными, обличительными, разъяснительными статьями в СМИ. Но не многим удается взять пространство национальной культуры во всем многообразии ее проявлений и сделать срез под определенным углом зрения, из определенной позиции, по определенному критерию. Когда разговор переходит в такую плоскость, всезнайство сменяется состязанием в беспомощности.
Публикации последних пяти лет в журнале "Наш Дагестан" показали, что авторы сполна использовали перемены, чтобы осуществить идеи, давно витавшие в воздухе. Это стало возможным только благодаря неформальному подходу к предмету своего труда - журналу, его главного редактора Муртазали Дугричилова.
В постсоветскую эпоху все еще слишком много мусора в той пене, которую подняли СМИ разного уровня и по разным поводам. Можно, конечно, демонстративно выставить мусор на всеобщее обозрение, как это сделано во многих "толстых" журналах, и даже в "Литературной газете".
Пафос этих публикаций нам уже знаком - разоблачить определенный круг явлений советской и постсоветской эпохи. Всепоглощающий интерес читателей к такой литературе сменился пресыщенным пренебрежением, а порой и брезгливым отвращением.
Что касается критиков и литературоведов, то они продемонстрировали бессилие традиционно-филологических подходов к почти всему, что опубликовано за последние годы. Массовая культура агрессивна и переменчива, она берет на вооружение достижения культуры книжно-интеллигентной, ассимилирует их, приспосабливает к своим нуждам.
Но произведение, основанное лишь на показе "чернухи", где с упоением смакуются мерзопакостные проявления человеческой натуры, будь то в беллетристике или публицистике, это фактом литературы не станет. Как не станут фактом журналистики легковесные публицистические очерки, которыми во множестве пестрят республиканские газеты. Многочисленные литературные портреты, а также биографические очерки стали "хитом" на страницах "Дагестанской правды", "Нового дела", газет на национальных языках. Мода на невымышленный факт проникла и сюда, что само по себе и неплохо, если бы не бесконечные тематические дублирования. Благо, с самого начала перестройки было открыто множество архивов, явлено миру большое количество секретных прежде документов, протоколов, постановлений. На этой волне всплыло огромное количество публикаций разного толка.
Не всегда удачные, они лишь набили оскомину читателю своей однообразной схемой. Это вполне естественно: ведь подобная публикация требует высокой профессиональной квалификации и "тяжкого повседневного труда". Порой архивный материал служит публицисту лишь поводом для расцвечивания своих далеко не оригинальных идей и концепций.
Но была и другая категория людей. Эти, исполненные "негодующей любви к правде" (Достоевский), были поражены открывшемся, ставшими доступными архивами. Для них хранилища - чистый источник живой воды, источник знаний о самих себе, о нации, истории Отечества.
Стало, наконец, возможно не только приобрести упрятанные знания, но и поделиться ими со всеми желающими.
Пальма первенства в данной ситуации принадлежит журналу "Наш Дагестан", где были опубликованы архивы Али Каяева, (Замирали), Абдурахмана Авторханова, Халил-Бега Мусаева, Гайдара Баммата и др.
Делом чести стало стремление текстологически корректно опубликовать сохранившиеся в архиве тексты, снабдив их как можно более подробными комментариями, необходимыми для их полного и правильного понимания. Нынешний читатель находится в гораздо более выигрышном положении. Вчитаться в изгнанническое послание - всего и трудов.
Предваряя публикацию личных писем Халил-Бега Мусаева (Мусаясул), датированных 1941-1945гг, М. Дугричилов написал статью "Последний странствующий рыцарь". Это своего рода портрет художника, созданный человеком, адекватным ему по уровню восприятия жизни, образованности. Писатель интуитивно нашел златосрединный угол зрения, позволив себе роскошь почти полного отстранения и уравновешивающее искреннее чувство, дающее ему выделить наиболее выпукло основные личностные черты своего героя. Название очерка перекликается с произведением самого Халил-Бега Мусаеаа "Страна последних рыцарей", которое посвящено мужеству горцев Дагестана.
Биографический очерк начинается с того, что автор пытается опровергнуть тезис, выдвинутый в свое время Р. Гамзатовым о том, что Халил-Бег в конце жизни забыл родной аварский язык. Он отдает должное Р. Гамзатову, который во времена оные, вернувшись из зарубежной поездки обмолвился о художнике, не называя его имени: "К чести Р.Гамзатова он не бросил в адрес живописца столь тяжкого обвинения в изменничестве (З. М.), хотя и назвал его "блудным сыном Дагестана".
Автор сам не чужд рыцарских побуждений, которые он так высоко ценит.
На небольшой очерковой площади Дугричилов сумел дать, если не объемный портрет, то выразительные штрихи к нему. Углубляясь в прошлое, он не перестает остро воспринимать настоящее, его проблемы, его издалека тянущиеся корни. "Кто знает, - пишет автор-какая участь постигла бы картины Х. Мусаясула, разбросанные по крупнейшим музеям мира, останься он в отечестве. Наверняка они сгорели бы в кострах пролиткульта, а сам мастер был бы уничтожен НКВД, в лучшем случае - уложен на прокрустово ложе соцреализма".
Пытаясь оградить имя художника от обвинения в сотрудничестве с фашистами, автор приводит строки М. Цветаевой, где с высоким обличительным накалом говорится о творимом там безумии. Здесь же приводятся строки из дневников Х. Мусаясула, где тот пишет о "безумстве расовой теории", о своем разочаровании в немецком народе, о том, что "их победа была бы гибелью для всего света".
Очерк отличается высокой концентрацией фактического материала. Именно такой спресованностью фактов, деталей, документов, эмоций, мыслей достигается особый художественный эффект.
Характеризуя художественные особенности творчества Х. Мусаясула, писатель демонстрирует недюжинные знания в области истории живописи, а также самой истории.
Очерк Дугричилова невелик, но ценен своей фактической оснасткой, стилевой оригинальностью. Автор очень четко строит композицию, расставляет смысловые акценты. В итоге возникло произведение, которое позволяет глубоко чувствовать и дает повод для размышлений. А это, по Канту, и является искусством.
Неординарность мышления М. Дугричилова неоднократно выявлялось в его статьях, переводах (сильно авторизованных), манифестациях разного характера.
Совершенно новый аспект творческого диапазона явил он поэмой "Галуа", посвященной основоположнику современной алгебры, жившему в первой половине XIX века во Франции и погибшему на дуэли. Что это? Филологический вывих, или попытка самовыражения новыми средствами?
Начать с того, что поэма - в основном написана прозаическим текстом с вкраплением стихотворных отрывков. Перед нами хорошо оркестрированное попурри, своего рода филологическая игра, пустячок на первый взгляд. Но вчитаемся. Изящный литературный этюд, небольшой, как старинная камея, стилистически выдержанный в духе Французской литературы периода Реставрации. Впечатление - как от добросовестного перевода: "Любовь ли привела меня к барьеру у пруда Гласьер? О нет! Я так упрямо не принимал этот мир, а он в свой черед так мстительно не принимал меня, что, полюбив женщину не от мира сего, я не смог уступить ее даже другу, делившему со мной и хлеб, и мысли, и печаль, а сейчас между нами - барьер, и уступит тот, чей пистолет пуст".
Звучит как банальный отрывок из литературного опуса периода романтизма. Но дальше, старая; как мир проблема противостояния индивидуальности окружающему миру перерастает в противостояние гения и серости. А главное сентенции, которыми щедро делится главный герой - Эварист Галуа, непонятый гений, изгой, жертва своего времени.
Сразу же возникает в уме многочисленные литературные реминисценции: Моцарт, гениальность определила его обреченность, Байрон, Пушкин, Лермонтов. Всех не перечесть, да и надо ли.
В поэме "Галуа" автор, склонный к сентенциям, использует форму произведения, его стиль и главного героя, для выражения собственных мыслей и идей. Так едва начав событийную канву повествования, он разряжается целой обоймой суждений, облеченных в форму афоризма: "Обыватели прощают друг другу все грехи и пороки. Но талант есть обреченность. Его сожгут, распнут, растопчут, задушат - сделают все, чтобы не осталось и намека на несовершенство самих палачей".
Впечатление такое, что "Галуа" предназначалась автором для кого-то реально существующего и очень консервативного. Дугричилов не дистанцируется от своего героя, от лица которого ведется повествование, а порой идентифицируется с ним.
Сокровенные признания писателя звучат не в его прямых исповедях или высказываниях, а сквозь чужие монологи. Арсений Тарковский писал: "И, как трезвый, прячет рану под жилеткой из пике".
"Так я открыл для себя вторую черную истину: Тщеславие чаще всего - форма самовыражения посредственности. "Вы принимаете меня за глупца? В таком случае я считаю, что лучше жить своей глупостью, чем чужой мудростью."
Манифестация собственного душевного состояния, либо сброс отрицательной энергетики? Скорее продолжение традиции. Этика битвы гения с окружающим злом. Такая традиция есть, безусловно, в каждой национальной культуре (вспомним раннего С. Стальского, Е. Эмина, Батырая, Махмуда, Анхил Марин и др.), и она актуализируется в определенные исторические моменты, затем надолго уходя в культурное подсознание. Гамлет и Дон Кихот - фигуры наиболее выразительные во всей классической литературе. Но Дон Кихот поэтизируется как романтик, а Гамлет упорно премируется на образ бездеятельного апатичного, рефлектирующего интеллигента. Все это не является ни позитивной, ни негативной характеристикой, а создает особый тип художественности - пророческой, мессианской.
Экзистенциальная обостренность восприятия окружающего всегда далекого от идеала мира, психологическая загнанность таланта - весь этот психологический комплекс присутствует в поэме "Галуа".
Эварист Галуа у автора исповедует глубоко экзистенциалистский принцип: "Один всегда прав". К нему подходит рассуждение Альбера Камю: "Его заставляют признать свою виновность, но он чувствует себя невиновным. По правде говоря он чувствует себя неисправимо невинным. Именно в силу невинности ему все позволено".
Поэма в прозе "Галуа" завершается, едва начавшись, словами "Причина смерти - жизнь". Это сказано по поводу гибели героя на дуэли.
Таким образом, Дугричилов предстает перед читателем еще в одной ипостаси, довольно непривычной, сегодня указывающей на богатый литературный потенциал писателя.
Как уже отмечалось, журнал "Наш Дагестан" стал на Северном Кавказе средоточием научно-культурной мысли, куда были привлечены ученые, специалисты в области истории, этнографии, социологии.
Имеющее своих представителей в Турции, издание это проводит активную координационную работу с эмигрантской северокавказской литературой и культурой. Большую роль в наведении мостов между соотечественниками сыграл главный редактор журнала Муртазали Дугричилов.
Именно благодаря его переводам с турецкого читатель уз-нал имена Рифата Оэбея, Алаэтдина Сезгина, Семиха Сэйид Дагестанлы, Демира Шимшека, Исмаила Беркока, Тарика Мюмтаза Гезтепе, Шерафетдина Эреля и др. Переводами с турецкого Дугричилов начал заниматься еще в 1992 году. А еще раньше в 1991 - появи-лись выступления, интервью представителей северокавказской диаспоры, завязался взаимный диалог, в ходе которого разрушались старые стереотипы восприятия, открывались новые горизонты.
Круг тем, которые затронуты в процессе диалога двух культур довольно обширен: от социально-политических до этичес-ких и собственно культурных.
Многие из них отражены в обобщающей статье Муртазали Дугричилова "Слезопадами Отчизны жажду правды утолим. Поэзия и героика, северокавказской эмиграции".
Это своего рода обозрение вызывает интерес объемом рас-смотренных вопросов, глубиной анализа феномена северокавказской литературы, условий формирования культурного единства северокавказской диаспоры.
Здесь на первый план выходит публицист, стиль которого не имеет ничего общего с романтическим накалом некоторых его же произведений. Он излагает факты, приводит выписки из документов, четко и ясно излагает свое мнение по волнующим его вопросам. Сочетание четкого восприятия и передачи факти-ческого материала и публицистическая острота в обработке кон-кретных тем - отличительная черта Дугричилова - журналиста. При этом эмоциональность его авторского комментария вполне укладывается в рамки публицистического жанра.
В изложении писателя, многие события и факты предстают перед нами в совершенно новом свете. Этот прием использует он неоднократно, хотя каждый раз совершенно неожиданно. Вот что он пишет о тюркоязычной дагестанской литературе: "Даже одно только ознакомление с библиографией должно убедить самого сомневающегося скептика в том, что, это не просто "тюркоязычная продукция" - это едва ли не единственный золотой фонд нашей лите-ратуры, это вполне сложившаяся школа, со своеобразным видением истории и мироздания, обусловленным особенностями уклада и образа жизни наших эмигрантов".
Суждение интересное, но вовсе не бесспорное, ведь боль-шинством читателей эта литература либо вообще не воспринима-лась, либо воспринималась как культурные обломки, как обочина литературы.
Несколько тенденциозно звучит и другой тезис, хотя нель-зя отказать автору в том, что изрядная толика истины здесь есть. Но истина не может быть абсолютной без учета исторической ситуации, исторической обреченности, наконец. "Нетрудно догадаться, пишет автор, -- что ее признание (северокавказской культурн-ой традиции З. М.) нашими литературными служащими означало бы косвенное самоотрицание. В то время как они воспевали кровавые завоевания октябрьского переворота, братоубийство гражданской войны, сталинско-бериевский молох, наши соотечественники за рубежом бережно собирали и передавали из уст в уста, из сердца в сердце истинную героику своего народа, воспитывая на ней каждое новое поколение горцев". Можно согласиться в чем-то с обличительным пафосом писателя, если только забыть о том, что "ли-тературные служащие" - это те же советские люди, которые в основной массе своей были искренними, веря в идею построения нового мира, а воспевали не только они, дети крестьян из забытых Богом аулов, которые вряд ли представляли истинную картину исторической фантасмагории, и сейчас не всякому разуму доступную. Ведь "лицом к лицу - лица не увидать". Большое видится на расстоянии". Воспевали и гораздо более просвещенные, и знающие что к чему в этом "лучшем из миров". А наши - простовато перепевали, доверяя, умным людям из центра.
Соотечественники же наши за рубежом, объединенные носта-льгией в землячества, создали качественно новую "горскую" культуру.
При всей бесспорной компетенции автора его статья - это все же взгляд со стороны, "взгляд совсем другой культу-рной среды и другого жизненного опыта (со всеми вытекающими отсюда плюсами и минусами). Хорошо было бы дополнить и скорректировать эту статью исследованиями, предпринятыми из-нутри "той культуры", "изнутри" того жизненного мира, к которому принадлежат люди, чье творчество он исследует.
Идея всеобщего Кавказского дома, конечно, красива, ро-мантична, и как все романтичное - недостижима. И, лишь благода-ря инициативе таких людей, как Муртазали Дугричилов, вку-пе с его коллегами-эмигрантами и духовными соратниками идея эта осуществилась в культурном пространстве, соединяющем братские народы.
Тем более, что сейчас в связи с либерализацией налицо публичное, типографское единство мыслящей метрополии с эмиграцией. Новизна и достоинства литературы эмигрантской обусловлены лишь зависимостью от осознания ее авторами мотивировок такой литературы.
Владимир Ходасевич писал в свое время, что русская эмигрантская литература погибла потому, что не стала эмигран-тской. Хрестоматийный пример: Гоголь или Тургенев, проведшие большую часть за границей. Пребывание на чужбине сыграло в их литературной судьбе решающую роль. Но никому в голову не при-дет называть их эмигрантскими писателями. Они мысленно с Россией не расставались. Для писателя важно насколько родина продолжает быть для него точкой отсчета.
Что касается литературы дагестанской диаспоры, то здесь очевидна зависимость обратная: она стала значительным явлением культуры именно потому, что была изначально эмигрантской.
В своей жизни наши эмигранты уже давно перешли на дру-гой язык, сменив имена. Опыт северокавказской диаспоры на востоке уникален. Но уникальность опыта не залог большой литературы, истинной поэзии. Истинной ее делает стиль мышления, столь да-лекий от нашего и такой нам близкий.
Дугричилов пишет: "Для того, чтобы считаться гражданином мира, необходимо иметь точку пересечения с ним. Эта-та точка и называется родиной".
Потерявшие родину пытаются вновь найти ее хотя бы в духов-ной сфере. Так звучит стихотворение одного из кавказских поэтов Алаэтдина Сезгин, в поэтическом переводе Муртазали Дугричилова.
Перед нами - образец публицистической поэзии, прямо бьющей в цель своим гражданским пафосом, лирическими признаниями переводчик тонко и точно передал весь трагизм судьбы изгнанника, неприкаянность его, неизбывную тоску по родине.
Еще одним интересным переводческим опытом Дугричилова стал "Дастан о Шейхе Шамиле", принадлежащий перу народного ска-зателя Турции Рази. Перевод также поэтический, примечание к переводу написал известный азербайджанский историк, академик Зия Бузниятов (недавно трагически погибший).
Произведения поэтов, переведенные Дугричиловым, еще раз доказывают, что зарубежность -- понятие не столько геог-рафическое, сколько духовное. Он приводит не просто поэзию, его поэтические переводы -- свидетельство двустороннего конта-кта единомышленников, и каждый раз - шаг в глубину бытия. Он подвержен страстной просветительской жажде расширить число своих единомышленников как за рубежом, так и здесь, в России. Его мир, не отгорожен эстетическим забором, он потенциально открыт для любого человека, чьи мировоззрен-ческие импульсы сродни его собственным.
Круг интересов Дугричилова чрезвычайно широк. В этом убеждаешься, всякий раз беря в руки свежий номер "Нашего Дагестана".
Следует отметить глубокое знание Дугричиловым духовной и политической атмосферы всякого описываемого им периода.
Кроме того, он прекрасно владеет инструментом истори-ческого комментария, что свидетельствует о глубине знаний в области истории, и, как будет сказано ниже, богословия.
Писатель свободно ориентируется в довольно сложном историко-биографическом материале, которого по своей насыщенности хватило бы на толстую книгу. Но он пишет очерки, цель которых хотя бы пунктирно обозначить основные вехи жизни лю-дей неординарных, выдающихся, но мало известных дагестанскому читателю. В Дагестане как нигде актуален ставший однозначным лозунг: "Страна должна знать своих героев!" К сожалению - не знает, и самое плохое - не стремится узнать.
Чем обусловлена такая инертность, культурная апатия? Этот вопрос задают себе не только ученые, но и журналисты, писатели.
Ведь Дагестан, кажется, самой природой предназначен осмыслить и использовать свое уникальное место перекрестка разных типов мышления. Но впечатление такое, что большинство людей мыслят на один лад. Профессиональные ученые, редкие прос-ветительски настроенные интеллигенты да энтузиасты вроде М. Дугричилова - вот и "вся королевская рать" на поле брани с повсеместным культурным невежеством. Хотя, как утверждают патриотически настроенные сотрудники института ИЯЛИ, ра-ньше, до октябрьского переворота национальная культура каждого народа очень неплохо развивалась, но это был сугу-бо свой, индивидуальный путь развития, основанный на причуд-ливом сочетании исконно местных традиций и традиций восточных, арабоязычных в основном, которые издревле принято было так-же считать своими, так органично вросли они в микросферу на-ционального сознания.
Но в начале XX века традиционная культура была поначалу пресечена инокультурным вмешательством, а новое развитие получила на слабо укорененной основе, в атмосфере политиче-ской нестабильности и непрерывной информационной агрессии, которая в итоге оформилась в незыблемые рамки соцреализма. Дагестанцы с младых ногтей узнали всех героев государства Российского, начиная с Рюриков (что хорошо), успешно усвоили русскую классическую литературу (что прекрасно), многие из нас обратили пристальные взоры на зарубежную литературу (что превосходно), но никто, или почти никто не знал больше двух-трех имен, представлявших родную историю или культуру сов-сем недавнего прошлого. Можно не сомневаться - и сейчас не знает. Тем ценнее то, что делает М. Дугричилов и подобные ему, которые выступают не только скрупулезными исследова-телями и издателями, но и прямыми энтузиастами в деле популяризации наследства наших предков. Но еще раз отметим печаль-ный факт: никакого, или почти никакого отражения в мыслите-льном процессе наших соотечественников здесь, у себя на родине, или вообще в интеллектуальном обиходе, очень своеобразном, их старания пока еще не получили.
Приложи писатель хоть немного своей фантазии к описываемым событиям, приукрасив их беллетристическими приемами - получился бы неплохой роман или повесть для широкого читателя. Ведь действительно, тема, характеры, перипетии и диалоги словно рассчитаны на эпический объемный роман. Но М. Дугричилов поставил другую цель, и он ее добился - создал очерк, где за каждой строкой - историческая правда.
Такой путь требует от автора особой деликатности и осмотрительности. Самое сложное- соблюсти меру в тех местах, когда исследователь на помощь факту и документу привлекает свою художественную интуицию. Попытка словесного описания, изображения когда-то живших героев, воплощение в зыбкую материю слов, событий дней минувших - дело не из легких.
В стихотворных переводах М. Дугричилова помимо остальных достоинств обращает на себя внимание искренность, вызывающая незамедлительную ответную реакцию читателя. Мы привыкли к тому, что авторские эмоции зачастую отдаленны от оригинала или же присвоены лирическому герою. Здесь иной подход. Переводчик даже не пытается убедить нас в автономности существования героев. Это как бы само собой разумеется. Он просто говорит голосом оригинала, вкладывая разделенную с автором мысль в форму, избранную им самим.
Избегая лирики, свойственной восточному стиху, он напол-няет свои переводы острым публицистическим зарядом.
Дугричилов отлично владеет техникой перевода, в чем можем убедиться, сопоставив его переводы с турецкого, арабского, дагестанских языков.
Тема "Последнего газавата" не оставляет равнодушным писателя на протяжение значительного времени.
Новую окраску получает эта тема с началом военных действий в Чечне. Чеченская война стала испытанием для СМИ России, а для наших, в особенности. К чести пишущей братии Дагестана и всего народа в целом, оценка этих событий была однозначной.
В марте 1995 года. выходит в свет специальный выпуск "Нашего Дагестана", где предпринята попытка анатомировать чеченский конфликт. Ситуация рассматривается с разных сторон ей даны оценки российских и чеченских политиков, а также отражены мнения зарубежных политиков.
В номере развернуты рубрики "Хронология непокорности", где со всех сторон рассматривается исторический аспект проблемы; "Аналитический раздел", посвященный исторической и этнической специфике чеченского народа, и раздел "... Столько мнений", где приводятся мнения представителей разных политических группировок.
В "Аналитическом отделе" представлены статьи политологов, занимавшихся чеченской проблемой. Редактор тщательно ознакомился с материалом зарубежной прессы, после чего ознакомил читателей с аргументацией зарубежных авторов таких как кремлеолог Хенце, доктор политологии Мария Беннингсен-Броксап, ученый эмигрант Тарык Джемаль Кутлу, профессор Абдурахман Авторханов, Сурия Улькер и другие.
Широта кругозора М. Дугричилова заключается не только в том, что он осуществляет координационные действия по сбору материалов международного масштаба, но и в умении не пренебрегать многообразием точек зрения, подчас противоречащих друг другу. Журнальные публикации дают читателю простор для собственных оценок, мнений, будят общественную мысль, не навязывая субъективных пристрастий авторов. Столь же многообразен в своих выступлениях на страницах "Нашего Дагестана" сам М. Дугричилов.
Разнообразие точек зрения, представленных зачастую даже в одной статье умение представить их не противопоставляя резко, в лоб делают картину изображаемого объемной, стереоскопичной.
В отличие от многих своих коллег по перу, у него нет заботливо выгороженной комфортной публицистической или писательской ниши. Он не пытается поучать, навязывать свои убеждения. И, уж тем более, чужда ему льстивая официозная публицистика. Он просто говорит то, что думает и знает. А думать он умеет и широк круг знаний писателя.
Стараясь быть очень объективным в своих статьях, эссе, очерках; писатель, очевидно, понимает, что пристрастия все равно скажутся сквозь самое усердное стремление к объективности, и лучше сразу в них признаться. Что он и делает в своих размышлениях о современной ситуации, и не только в историко-политическом плане, но, и в культурном. Объективное и субъективное, лирическое и эпическое не уступают друг другу в его творчестве, не побеждают один другого, сосуществуют, упрямо держась точной, документально-реалистической основы жизни. Поэтому сдержанность - особая примета его стиля. Он никогда не перехлестывает. Смысл работы его и его соратников в демифологизации сознания. Притом, разрушая старые мифы, он, что очень важно, - не создает новых.
В публикуемых в журнале документах, дается комментарий, порой краткий. Зато выписки сопровождаются обширным истолко-ванием, причем не в конкретно-историческом, а в историософическом ключе, а местами интерпретация перерастает в злободневную публицистику.
Так было с публикациями, посвященными чеченским событиям, когда каждая статья предварялась или завершалась комментариями, замечаниями исторического плана.
Неординарность писательского дарования Дугричилова выражается и в его многочисленных переводах, в которых, как указывалось выше он выступает соавтором, всегда привнося в перевод частицу собственной индивидуальности. Необходимо отметить, что для перевода он избирает материал почти всегда неизученный, представляющий ценность в научном и познавательном планах. Широко известны его переводы с дагестанских языков, а также арабского, турецкого. Гораздо менее знакомы читателям переводы с немецкого. Так, им был переведен "Черкесский альбом" Карла Гайларда, изданный в Лейпциге в 1845 году и посвященный теме Кавказа, столь излюбленной М. Дугричиловым. Здесь как и во всех работах писателя, своего рода пролог репрезентирует переводимые им произведения. Тема северокавказской диаспоры очень близка писателю и он вновь и, вновь на разных этапах своего творчества к ней возвращается.
Вызывает уважение стремление М. Дугричилова, как редактора и как писателя к расширению горизонтов национального самопознания и самосознания.
Подобное стремление тем более ценно в исторический отрезок времени, когда у большинства представителей национальной культуры утеряны ценностные ориентиры и им просто нет дела до произведений вытащенных из архива и снятых с забытых книжных полок. В этом смысле и во многих других все то, что делается М. Дугричиловым и его соратниками для дагестанской культуры можно с полным основанием называть просветительством.
Принимая это утверждение как аксиому, хотелось бы все же, заметить, что не все написанное М. Дугричиловым можно воспринять однозначно. Писатель, основной чертой которого является сдержанность, отказ от всяческих инвектив порой отступает от своего принципа. Иногда это случается, когда он создает очерки-портреты. Очерк "Золотой свет Зия Гекалпа", посвященный турецкому поэту и философу, имя которого вошло в знаменитый справочник "Сто великих турок", и который был основоположником тюркизма.
Труды его никогда прежде не переводились на русский язык, по причине политической крамольности. Первым переводчиком произведений Зии Гекалпа стал М. Дугричилов.
Очерк достаточно полемичен и эмоциально насыщен. В конструкции его заметна некоторая композиционная раздвоенность замысла: стремление объединить в одном повествовании гуманитарную и историческую науки с политической публицистикой. Смешанный жанр, в котором написана статья, давая выход гражданской и просветительской рефлексии Дугричилова помешал, однако, отстраненному от эмоций подходу исследователя. Он находит аргументы для обоснования несостоятельности обвинений, предъявляемых тюркизму, следовательно и - его основоположнику Зия Гекалпу.
Один из аргументов звучит так... "к сожалению, даже сегодня многие представители нашей интеллигенции, не имея ни малейшего представления ни о тюркизме, ни о трудах его основоположника Зия Гекалпа, по устоявшемуся в массовом сознании идеологическому стереотипу причисляют представителя этого течения в духовные враги, апеллируя при этом к тезису о так называемой насильственной ассимиляции всех мусульманских народов, широко известной, как теория пантюркизма.
"Между тем, мы должны помнить, что абсолютное большинство мусульман Российской империи и бывшего СССР составляли тюркоязычные народы, за исключением народов Северного Кавказа и Таджикистана. Так что, говорить об их отуречивании так же абсурдно, как, скажем, говорить о славянизации украинцев и белорусов..."
Дугричилов в очередной раз ломает стереотипы мышления и восприятия, но делает это достаточно мягко и убедительно. Если прежде подобное определение, запущенное в общественный оборот, сразу же вызывало бы ожесточенную полемику будь оно хоть стократно верным, то здесь этого не происходит. То ли автор статьи нашел нужный тон и верные доводы, то ли читатель уже успел попривыкнуть ко всему. Тем более, что Дугричилов подкрепляет свои тезисы цитатами из работ Авторханова и самого Зия Гекалпа. Он прибегает к испытанным публицистическим приемам - например часто повторяет одну и ту же мысль, облекая ее в разные слова, находя для ее выражения новые и новые образы, заходя то с одной стороны, то с другой. Цитируя отрывки из книги Авторханоаа "Империя Кремля", он находит подтверждение своим идеям. Говоря о "происках Турции" на Северном Кавказе он пишет: "В чем же выражаются эти происки? Уж не в том ли, что правительство и народ Турции в свое время приютили на своей территории миллионы северокавказцев, изгнанных со своих исконных земель русскими колонизаторами. Приютили, не упрекнув ни единим словом, ни единым жестом, не пытаясь подчеркнуть своего искреннего благородства.
Разговор об этих происках ровным счетом ничего не стоит, особенно сегодня, когда сами дагестанцы, к стыду своих предков и потомков, уподобившись лицемерным землемерам делят разными арами земли нашей общей отчизны!
Эскизный набросок, своеобразное легкое отражение весьма серьезных проблем выдает стиль человека, который искренне верит в то, о чем пишет. Ни о какой ангажированности, даже подсознательной, речи быть не может. Хотя и здесь можно оспаривать какие-то моменты, ибо сколько людей столько и мнений, но это позиция профессионала, к которой относишься с уважением.
О творчестве Дугричилова говорить писать еще можно очень много. Одним из важных его аспектов являются религиозные откровения суфийского толка, которые частично опубликованы в разных номерах журнала.
Не менее интересны его зарубежные публикации. В турецких и арабских изданиях, в частности в журнале "KuzeyKafkasiya", "Шамсуль-Ислам" напечатан ряд его статей. К сожалению, нам не удалось получить их переводы от автора.
Широта интересов, стремление к профессиональному соревнованию сообщают его жизни особую напряжённость, побуждающую к непрекращающимся духовным поискам и не дающую ни на чем остановиться. "Маленькая наша Земля - только временный ковчег, а вечное пристанище в безграничном Космосе, и чтобы прибиться к нему, ежеминутно и ежедневно должны мы созерцать наш Вселенский Путь. В своих публикациях мы и будем пытаться определять ориентиры этого пути". Это из статьи "Время собирать камни, строить храмы". Он строит свой Храм, надеясь, что другие найдут к нему дорогу.
Зулейха МАГОМЕДОВА,кандидат филологических наук,старший научный сотрудник Дагестанского научного центра Российской академии наук.