Муравьёв Андрей Леонидович : другие произведения.

Так хочет бог! (Меч на ладонях-4)

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 6.80*5  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Четвертая часть. Аннотация: "Первый крестовый поход обречен на поражение. Слишком сильна империя сельджуков, слишком разрознены силы крестоносцев. Воины выдохлись, помощи ждать неоткуда. Если только... История попавших в одиннадцатый век жителей века двадцатого продолжается! Археолог и казак из 1906 года, красноармеец из 1939 и фотограф дикой природы из 1999 выиграли свою первую битву. Осталось не упустить победу."
обложка []

Муравьев Андрей

Меч на ладонях - 4

Пролог.

   11 мая 2002 года.
  
   В ранних электричках нет ничего интересного. Что может быть привлекательного в усталых дачниках, старушках, страдающих бессонницей, гастрбайтерах, стремящихся попасть в город до того, как полусонные патрули выползут на свой ежедневный промысел? Их судьбы тусклы, мысли серы, а физиономии обыденны...
   Вова-Паровоз, окинув взглядом очередной вагон, лениво шествовал дальше, почти не обращая внимания на убогих обитателей потертых скамей. Собаки везли один и тот же контингент, и Вова с друзьями всегда находили себе занятие.
   Себя они гордо именовали "санитарами".
   Трое таджиков, невесть как попавшие в электричку, без лишних уговоров поделились своим нехитрым "скарбом". Парочка молдаван в замызганных куртках со следами краски на лопатообразных ладонях, немного пошумев и пожаловавшись на жизнь, скинулась. Дела шли своим чередом, пока Гвоздь, безбашенный малолетка с залитыми пивом и безнаказанностью глазами, не заприметил в углу крашенного "узбека".
   Если бы Вова мог предвидеть будущее, он бы, конечно, увел команду. Но таким талантом двадцатилетний предводитель ячейки самопровозглашенного "истинно русского общества" не обладал...
   - Ну, чуркоган, ты приехал...
   Двое мужчин, сидевших на соседних местах и тихо переговаривавшихся, удивленно подняли головы.
   Один - двадцатипятилетний, поджарый, с обветренным и загорелым дочерна лицом. Второй - с яркими восточными чертами, скуластый, уже немолодой, но тоже подтянутый, с нехарактерными для его лица светлыми волосами. Оба были одеты в дешевые китайские рубашки, новые турецкие джинсы и польские кроссовки. Скромные холщовые рюкзаки у ног могли принадлежать кому угодно - от туристов до менеджеров низшего звена, выезжавших за город на "подышать".
   "Санитары" прошли бы мимо, если бы ушлый Гвоздь не заприметил на руке пожилого явно недешевый массивный серебряный перстень и золотой браслет. Это в корне поменяло отношение к путникам.
   - Чё, голубки, добро пожаловать в Рас-с-сию!
   Сидящий у окна двадцатипятилетний "курортник" скептически прищурился.
   Семеро бритоголовых, накаченных дешевым алкоголем подростков, почему-то не вызвали в нем уже ставшей привычной для "санитаров" оторопи. Схожие черные куртки, темные джинсы и стоптанные берцы, как и бритые "под ноль" головы под разномастными бейсболками - давно стали верительными грамотами "санитаров"... Большинству "клиентов" даже не надо было пояснять что к чему - докумекивали сами.
   Вова нахмурился. На двух ранних посетителей пригородной электрички их вид, по-видимому, не произвел никакого впечатления.
   - Ну а вы, собственно, кто такие?
   Младший из путешественников спросил таким рядовым тоном, так обыденно, что Вова не нашел ничего лучшего, как представиться:
   - Крестоносцы мы...
   "Узбек" радостно улыбнулся:
   - Так и мы тоже!
   Паровоз взорвался:
   - Какое "и мы", ты, чурка?! Ты где такой загар приобрел?! В Молдове, ебнрот?!! Или в "неньке Вильной Украине"?! А, может, в горах?! На курорте? У тебя ж, мля, акцент, как у чурбана базарного, а туда же - "и мы"! Вчера, небось, еще овец у себя в ауле трахал, а тут к нам в Питер приперся, и уже - "мы", козлина говорящая!!!
   Ощущая за спиной молчаливую поддержку остальных, Вова все пер бы и дальше, если бы не наткнулся на взгляд "молодого". Такие же тусклые злые глаза становились у его отчима, отчалившегося по нескольким ходкам уркагана, на котором болтались один доказанный и куча "недовешенных" трупов, когда он начинал злиться. Тогда мамка, отпитая, но еще не растерявшая мозги, прятала маленького Вовку от "тятькиного" гнева.
   - Короче...
   Паровоз запнулся, но отступать ему было нельзя. В стае - свои законы.
   - Короче так... Ты, - скинхед ткнул пальцем в пожилого "азиата". - Давай сюда свои бранзулетки, перстень и браслетик. А ты, - тычок в сторону "молодого". - Ме-на-гер, за борзость гони сюда кошелек. Прикину сколько штрафа брать.
   Молодой усмехнулся. Недобро так, по-звериному. У Вовы опять нехорошо заныло в низу живота. Не булькай там бутылочка "Клинского" и не подпирали бы спину одобрительно порыкивающие члены стаи, он отступил бы, а так... Так он стоял и ждал... Ждал возмущенного гомона, возгласов, угроз или просьб. Чтобы на любую реакцию обрушить на противника то, что он олицетворял в глазах своих соратников, - силу! Ждал, поигрывая полупустой бутылочкой пивка, своего любимого и привычного оружия.
   Вместо этого оба объекта наезда молча встали и... Это даже нельзя назвать нападением. Нападение - это когда один атакует, второй защищается. Поднявшиеся со своих мест путешественники просто избивали своих противников.
   Молодой коротким тычком в шею вырубил вожака, поднырнул под руку размахивающего кастетом юнца и двумя ударами выбил дух из самого крупного бритоголового. Стоявший сбоку скинхед с торчащим из-под куртки голубым футбольным шарфиком только потянул из кармана цепь, как пальцы "жертвы" гоп-стопа сомкнулись на его кисти. Хрустнули кости, налетчик взвыл. Кулак "менагера" впечатался в скулу, отбрасывая тело к выходу из вагона.
   Узкий проход не позволял "санитарам" использовать численный перевес, но он же и нивелировал преимущество в скорости путешественников перед мешающими друг другу налетчиками.
   Более пожилой "узбек" не остался в разыгравшейся схватке сторонним наблюдателем. Короткая трость, больше похожая на палку, мелькала в его руке с сумасшедшей скоростью, сея панику в стане противника.
   Впрочем, победа в схватке еще не была предрешена. Отброшенные к тамбуру, избитые, потерявшие вожака отморозки не сдавались.
   - Сзади! - голос товарища заставил молодого путешественника обернуться.
   Паровоз, отхаркивавшийся на заплеванном семечками полу, тянул из-за пояса свое главное сокровище.
   Молодой не оплошал.
   ПМ налетчика еще только бликанул в тусклом свете электрички, как в полуоткрытый рот лидера скинхедов вошло дуло спортивного "Смит и Вессона" семнадцатой модели.
   - И что это ты собираешься делать с этой пукалкой... панк? - в голосе путника сквозил интерес... Искренний интерес. - Ты как вообще, везунчик по жизни? Или нет?
   Молодой взвел курок и добавил, зло цедя слова:
   - Я имею в виду сегодня? А?
   Вова молча положил ствол на пол.
   "Менагер" ухмыльнулся. Рукоятка револьвера, обитая резиной, но от того не менее тяжелая, впечаталась в затылок стоявшего на коленях скинхеда, отправив лидера ячейки в заслуженный нокаут.
   - Ну что, крестоносцы, обоссались? - дуло в руках путника медленно поворачивалось от одной окровавленной рожи к другой, отчего "санитары" начали потихоньку линять в тамбур. Весь боевой задор их сошел на нет.
   Зато у молодого путешественника куражу было, хоть отбавляй.
   - Погодите, не спешите, - он одним рывком за шиворот поднял находящегося в прострации вожака налетчиков. - Я вас чаем угощу!
   Упершаяся в зад Паровозу нога мощным пинком послала Вову в непродолжительный полет в распахнутые объятия соратников.
   - Мы еще встретимся, - угрюмо пообещал кто-то из подростков, ретируясь за дверь.
   - Ага! Гармошку только захвати, клоун!
   Лязгнула дверь перехода, побитые радетели национальной чистоты старались убраться подальше.
   Когда оба путника отдышались и слегка успокоились после скоротечной схватки, пожилой осуждающе покачал головой:
   - И все-таки зря вы так... Это же подростки, почти дети, а вы их...
   Юноша цикнул губами, проверяя не шатается ли зуб, подобрал с пола ПМ и только тогда ответил:
   - Точно... Дети... Только эта пиписька называется х..., а сифилис уже давно лечить пора.
   - Простите?
   - Ничего, ничего... Так... Ветром навеяло, - он подвигал плечами, сжал кулак, осматривая окровавленные костяшки. - Без кольчуги чувствую себя Брюсом Ли - все время подпрыгнуть хочется. И в руке меча не хватает.
   Он сел на свое место, повертел в руке трофейное оружие.
   - А я всегда хотел быть Клинтом Иствудом...
   Пистолет послушно крутанулся на полусогнутом указательном пальце.
   За время боя из вагона успели сбежать все пассажиры.
   "Узбек" молча смел с сиденья осколки разбитой бутылки, подстелил пакет и уселся. Купленная на перроне газета интересовала его куда больше бормотания попутчика.
   "Менагер" примостился рядом, потянулся и начал разбирать трофейный ПМ.
   - Ничего привыкнем... - он выглянул в окно на проплывающие стены анонимного пригородного полустанка, подмигнул своему отражению и повернулся к соседу. - Добро пожаловать в двадцать первый век, Улугбек Карлович, - юноша вытер окровавленную губу. - Добро пожаловать...
  

Глава 1.

  
   1.
  
   - Сержант Коробов. Ваши документы?
   Костя недовольно поморщился. Сам виноват - затеял свару с малолетками, а мог бы ограничиться демонстрацией "ствола". Теперь каждому встреченному служителю правопорядка объясняй, откуда на лице синяки и отчего кулаки сбиты.
   ...Первым сюрпризом был визит милицейского патруля в их вагон электрички. Появились втроем, руки на расстегнутых кобурах, морды - злые. Толи "детвора" им отстегивала и теперь наябедничала, толи кто-то из сбежавших пассажиров успел донести. В любом случае - ничего хорошего.
   Сержант при свете фонарика долго изучал паспорт Малышева, указал, что действие заканчивается, сверил с правами.
   Рук с пистолетов патруль не убирал.
   - Нам сообщили, что здесь видели оружие... Так что, давайте-ка к стеночке.
   Костя молча протянул разрешение на револьвер и повернулся к стене. Хорошо, что трофейный ПМ по частям выкинули в окно.
   Сержант обхлопал карманы, сверил номер револьвера со вписанным в удостоверение, проверил и убедился, что оружие незаряжено. Патруль расслабился.
   - А у товарища документики бы?
   Малышев вздохнул и снова протянул паспорт.
   - Вы внимательно посмотрите, товарищ сержант.
   Милиционер снова заглянул в книжечку с двуглавым орлом, скривился... Неуловимым движением две сторублевые купюры исчезли в лопатообразной ладони.
   - Счастливой дороги.
   - Угу... Честь имеем.
   ...Нынешний сержант - уже третий.
   - Да, Улугбек Карлович, с такими темпами и с моим запасом местных дензнаков нам проще взять такси.
  
   2.
  
   - Привет, Сергей.
   - Блин, Костик, здорово! Сколько лет, сколько зим! - голос в трубке был в меру взволнован. - Ты откуда объявился?! Мы ж тебя искали!
   Малышев подвинулся так, чтобы голос из сотового не разлетался далеко.
   - Да я в командировке был... длинной... В Африке.
   - А чё трубку не брал?
   - Да не берут там сотовые, Серега... Глушь, срань - одни туземцы с копьями, да животные из Красной книги.
   - Оба-на. Да. Африка... - пауза была непродолжительной, но емкой. - А мы того... За тебя и выпить уже успели... Мне ж из твоей районки звонили. Про тебя... Типа, когда видел... Мол, родственники беспокоятся, что пропал... Ну, ты знаешь.
   - Ерунда. Бывает.
   Собеседник кашлянул.
   - Ты прав. Бывает.
   Малышев первым нарушил молчание:
   - Слушай, Серега, тут такое дело... Ты еще служишь?
   - Ну да! Недавно, вот, капитана дали.
   - Поздравляю!
   - Спасибо.
   Малышев постарался вернуться к делу, ради которого он и вытянул своего одноклассника из теплой семейной кровати:
   - Тут такое дело... Встретиться нам надо. Обсудить кое-что.
  
   3.
  
   Сомохов переключал каналы на маленьком телевизоре. Глаза ученого разгорелись, губы пробовали повторять незнакомые слова, из числа тех, что неостанавливающимся потоком лились из уст дикторов и комментаторов. Археолог был бы смешон, если бы не выглядел так одухотворенно.
   Один из приятелей Малышева согласился впустить их в свою квартиру на то время, пока он не вернется из командировки. Дни Костя проводил в поисках более постоянного жилища, но оказалось, что снять недорого квартиру в Москве стало почти нереально. А денег катастрофически не хватало.
   Малышев осмотрел комнатку.
   Шкаф, диван, письменный стол, потертый шифоньер, пара продавленных кресел восьмидесятых годов, телевизор и полки с цветами. Слева от дивана, на котором примостился ученый, громоздился журнальный столик с книгами. История, карты, учебники и сборники по физике и химии.
   - Не увлекайтесь, Улугбек Карлович.
   - А?
   Вместо треснутых круглых очков переносицу Сомохова украшала новая пара. Малышев выбрал вариант с широкими стеклами, затонированными легкой дымкой. Очки скрывали восточный разрез глаз и прикрывали выдающиеся скулы - так легче было избежать допросов на улицах.
   - Говорю, чтобы вы не увлекались этим зомбиящиком.
   Лицо ученого вспыхнуло. Он смутился:
   - Зря вы так. За один только канал "Цивилизация" этот, как вы выразились, "зомбиящик" можно отнести к восьмому чуду света. Не отрываясь от софы, я переношусь во времени и пространстве, путешествую на тысячи верст и вижу то, что никогда не смог бы увидеть в жизни.
   Костя сдержал сарказм.
   Улугбек Карлович с сожалением выключил телевизор и повернулся к товарищу.
   - Как продвигаются наши дела? Вы выглядите взволнованным.
   Малышев почесал переносицу.
   - Я выгляжу взволнованным, потому что я взволнован. Родители на звонки не отвечают - это и беспокоит. Надо бы к ним съездить, разузнать, - он вздохнул, помолчал. - И дела наши не хотят ускоряться. Ружья мне не продают - лицензию пора обновить. На это уйдет несколько недель.
   Бывший фотограф подошел к шифоньеру и налил себе сока из пакета. После пустынь и жары тюркских плоскогорий, они всегда старались держать подле себя воду или холодный сок.
   Улугбек ждал продолжения.
   Малышев шумно, через нос, выпустил воздух и подошел к главной проблеме:
   - И еще нужны деньги. Много денег, - он вынул из кармана серебряный кругляш и катнул его по столу. - Я здорово рассчитывал на то, что мы прихватили из прошлого, но в антикварном мне рассмеялись в лицо. Говорят, что искусная подделка.
   Улугбек задумался:
   - Что будем делать? Пока вас не было, я составил список того, что нам не мешало бы прихватить, - он поднял со стола исписанный листок бумаги. - Это будет стоить немало, даже по меркам 1906 года.
   Костя почесал голову:
   - Есть у меня одна задумка. Но об этом позже. Сначала, съезжу к родителям и... попробую вас легализовать.
   Бывший фотограф отошел к окну. Под письменным столом спрятался блок компьютера. Новомодный плоский монитор призывно чернел.
   - Кстати, Улугбек Карлович, вы до Интернета еще не добрались?
   Лоб ученого перечеркнула морщина.
   - Как вы сказали?
   Костя улыбнулся.
   - Тогда, я думаю, вам будет чем заняться на время моей отлучки.
  
   4.
  
   Долгий звонок в дверь не помогал. Пришлось стучать. Если бы он сам со двора не видел тень в окне кухни, решил бы, что никого нет. Но тень была.
   Минуте на пятой бастион пал.
   - Кто-о-о?! - голос был похож на рев.
   Костя надавил на звонок и двинул ногой в потертую фанеру.
   Дверь распахнулась. На пороге стоял, почесывая волосатую грудь, здоровенный детина. Плечи и руки - в застарелых наколках, короткая стрижка, должная скрыть раннюю лысину, живот, нависающий над резинкой трусов, единственной его одежды, золотая цепь явно турецкого происхождения.
   - Какого, бля?!
   Костя молча отстранил вопрошавшего и прошел внутрь.
   Мамин шифоньер весь усыпан пеплом, на отцовском кресле разводы и след от затушенной сигареты. Везде пыль, в коридоре на кухню бутылки и смятые пивные банки.
   В комнате на кровати из кучи смятого белья торчала смутно знакомая женская нога.
   - А-а-а... Дядя Костя... - сонное мычание трансформировалось в обрюзгшее лицо.
   - Какой, на хер, дядя?! - здоровяк за спиной, пришедший в себя, начал пузом оттирать Малышева от двери. - Откуда ты взялся, родственничек? Набежало, понимаешь...
   Костя не обращал внимание.
   - Давно?
   Дама потянулась, почесало кудлатую голову, зевнула.
   - Ты о Павле Демьяновиче? Да, уже года два как... Сердце слабое было, а тут такое горе.
   - Горе?
   Здоровяк аж поперхнулся от злости:
   - Дашка, что этот тип несет?
   Двоюродная сестра Малышева цыкнула:
   - Тихо, ты! Это сын Павла Демьяновича... Костя.
   Бугай опешил:
   - Он же помер... Ты ж помер!
   Дашка нахмурилась и выразительно посмотрела на своего мужчину. Тот замолк.
   - А мама?
   Женщина замялась.
   Снова вылез здоровяк.
   - Ты, родственничек, если уж выискался на нашу голову, то езжай себе... Маму проведай. Привет ей передашь!
   Даша нехотя ответила:
   - Наталья Алексеевна переехала. В Ярославль... Хороший тихий городок... - голос звучал тихо, будто извиняясь. - Она же всю жизнь дома просидела. Пока отец твой работал, и вопросов никаких не имела. А тут... Пенсия никакая. Тебя нет. Ограду на могилку и ту справить - деньги нужны. Вот и...
   - А как же...
   Даша уселась, запахнула на мощных телесах потрепанный халатик. Внучка уже покойной маминой старшей сестры, она была почти на пять лет моложе Кости, но выглядела намного древнее своего двоюродного дяди.
   - Да так вот. Славик помог. Квартирку ей купил, денег на жизнь дал. Похороны по-людски устроил, чтобы и место на кладбище, и поминки, и все прочее, значит...
   Здоровяк, когда речь зашла о нем, будто очнулся. Присутствие постороннего явно раздражало его. Поднявшаяся из недр естества полузабытая совесть, коробя загруженные бытом тонкие струнки, вызвала естественную человеческую реакцию на осознание факта собственного падения - злость на мир.
   - Давай, родственник, езжай себе.
   Тяжелая лапа легла на плечо, подталкивая к выходу.
   Костя тихо прошипел:
   - Руку убери.
   Бугай толкнул Малышева.
   - Иди давай!
   Костя рывком развернулся и врезал по оплывшей роже.
   Но то, что срабатывало в среде зарвавшихся подростков, не прошло в родительской квартире. Здоровяк принял удар на плечо и ответным прямым послал своего спаринг-партнера в непродолжительный нокдаун.
   - Ну чё?
   Славик запнулся. Разгоревшийся огонек в его глазах потух при виде блестящего ствола револьвера.
   - Вот ты в какой отлучке был?! Зону топтал, небось?
   Малышев сел, проверил на месте ли зубы. Мир понемногу прекращал крутиться и становился привычно объемным.
   На кровати тихо скулила Дашка. Ее сожитель или муж молчаливой громадой замер в проходе, не решаясь на скоропалительные действия под дулом оружия.
   - В командировке я был... В длительной... В Африке.
   Даша запричитала:
   - Ты не подумай, Костик. Я навещаю ее. Денег подбрасываю, еды привожу. Она работать устроилась, в магазин. Я мы ведь так... Только хорошего хотели.
   Она схватила с тумбочки, заваленной газетами и кроссвордами, карандаш и торопливо зачиркала что-то на обрывке газеты. Бугай молчал.
   - Вот адрес. Ее и... номер места на кладбище.
   Костя медленно встал, схватил бумажку, спрятал револьвер и торопливо вышел. На душе было паскудно.
  
   4.
  
   Вилла "Буна" в предместьях румынского Брашува была для соседей загадкой.
   В последние годы в странах развалившегося социалистического блока активно раздавали земли и собственность бывшим владельцам. Окрестности Брашува эта лихорадка не минула. Французские врачи, испанские инженеры, американские дворники один за другим вытаскивали из потертых кейсов и запыленных сундуков пожелтелые акты на владение, и правительства, заложники своей "победы" над павшими режимами, отчуждали в пользу наследников дома и земли. Те, сами не зная, что делать со свалившимся богатством, выставляли новое имущество на продажу, обрушивая рынки недвижимости и провоцируя инфляцию.
   Так что когда имение, входившее в список исторических памятников, отдали новому-старому владельцу, все в окрестностях Брашува ждали, что хозяин будет номинальным. Даже гадали, какая сеть отелей предложит большую цену.
   Но чаянья не оправдались.
   Земли усадьбы окружили высоким забором, провели новейшую сигнализацию, навешали видеокамер. В доме сделали капитальный ремонт. Граф Вышану, потомок и родственник трансильванских властителей Баториев и Цепешей, оказался вполне состоятельным человеком. Доля в алюминиевой добыче в далекой Австралии дали ему возможность восстановить родовое гнездо. Так думали все...
   Еще было известно, что граф очень стар...
  
   Телефон звонил, не переставая, и дворецкий недовольно поморщился, шаркая отекшими от артрита ногами по высоким ступеням.
   - Имение господина...
   Подняв, наконец, трубку, слуга начал заученную речь, но договорить ему не дали.
   - Графа, быстро!
   - Господин граф изволит отды...
   И опять старика прервали:
   - Это - я, чурбан ты этакий! Дай мне Рему на линию и поторапливайся, развалина!
   Дворецкий вздохнул и переключил звонок в библиотеку. У звонившего были определенные привилегии.
   Граф терпеть не мог, если его дергали по пустякам. И в скрипе старческого голоса звонившему почудились металлические нотки:
   - Что-то случилось, Грегори?
   В ответ хозяин виллы получил настоящую бурю эмоций:
   - Они здесь, Рему! Все - как я говорил!!
   Старик поперхнулся:
   - Что? Как?
   - Ну, скажи, скажи, что я - умница!!! - в трубке дурашливо захихикали. - Помнишь свитки, что мы перебирали? Те, из архивов сиятельного старца?! В них были верные имена и почти совпали даты!
   Граф подобрался:
   - Ты уверен? Абсолютно?
   Голос в трубке разразился приступом истерического смеха:
   - Как в себе самом! Как в тебе, наконец! Они здесь!!
   Вышану вскочил и нервно прошелся по комнате. Семенящие шаги сменились уверенной поступью, движения старика стали быстрее, точнее, экономней.
   - Я выезжаю к тебе! - он остановился. - Хотя нет! Постой! Пошлю Космина и Золтана... Да, точно. Они сами найдут тебя.
   Старик остановился.
   - И не вздумай потерять их! - граф поперхнулся и закашлялся, после чего зло зашипел в трубку. - Не вздумай! Если это правда, то ты станешь...
   Голос собеседника внезапно вклинился в монолог Вышану:
   - Рему, время дорого!
   - Что?
   - Возможно мне это только кажется, но... Кто-то ищет их не меньше нас.
  
   5.
  
   - Ты серьезно?
   - А что так?
   Сергей отодвинул от себя конверт, из которого торчал краешек чужой фотографии.
   - Ты совсем от жизни отстал? За такое могут, знаешь что? После Москвы и Буйнакска...
   Малышев подлил водки в рюмку собеседника.
   - Брось, Серега! Я ж не из смертников джихада, - Костя вынул фото Сомохова, которое сам же и забрал из печати еще два часа назад. - Да и друг мой - таджик, а не чеченец.
   Сережка Калякин, уже изрядно пьяный, но по старой служебной привычке все такой же массивно-основательный покачал перед лицом приятеля пальчиком, похожим на обрубок сосиски:
   - Шалишь, друг. За такое... - он хлопнул рюмашку и отрицательно покачал головой. - Давай иначе. Я тут шепну корешку одному... Из районных. Там с этим делом попроще. Ты к нему смотаешься. А там и решите.
   Калякин подцепил вилкой кусочек сельди и ловко отправил его в рот.
   - Ну? Даже дешевле обойдется.
   Малышев уточнил:
   - Мне бы только побыстрей.
   Серега ухаристо хмыкнул:
   - Заинтересуешь, за неделю сварганит. Там такой кадр, - он заржал. - Не знаю сколько овец он за свое место выложил, но по части сделать прописку или паспорт - конкурентов нет!
   Костя почесал голову. Порядочки!
   - Еще одно дельце...
   Калякин барски махнул рукой, наполняя свою и чужую рюмки. Давай!
   - Мне бы на кого-нибудь выйти, чтобы с оружием помог...
   Рука разливающего дрогнула, по скатерти побежало кривое пятно разлитой водки.
   - Ты чё? Совсем аху?.. - Серега оборвал фразу на полуслове. Капитан трезвел на глазах. - Ты понимаешь, что просишь?! Тоже - для рыбалки и охоты?
   Костя мялся, переходя к самому важному моменту в разговоре.
   - Понимаешь, я ведь не просто так пропадал столько времени. У меня должки кое-какие появились...- на стол перед Калякиным упала толстая пачка стодолларовых купюр. - Помоги, а?
   Толстая лапа оттолкнула пачку. Глаза одноклассника забегали, лоб вспотел.
   - Да иди ты с такими загадками... - но рука уже вернулась на стол, пальцы подхватили портреты мертвых президентов и исчезли под столом. - Хотя...
   Он перегнулся через скатерть-самобранку и зашептал скороговоркой:
   - Есть у меня один знакомый... Ну как знакомый? Слышал, видел, пару раз пересекались... У него выходы остались на тех ребят, которые... Короче, помочь может, - Серега заглянул под стол, оценивая толщину пачки. - Что тебе? Пару черненьких? ТТэшек? Или посерьезней? - он огляделся по сторонам, кашлянул. - Хотя мне, собственно, какая разница?!
   Калякин выпрямился в кресле и пододвинул себе штоф.
   - Свести-то сведу, а там сам будешь думать, для чего тебе что?
   Костя зашептал:
   - Мне надо пару Калашей, винтарь снайперский...
   - Все! - Серега, набычившись, хлопнул ладонью по столу. - И слышать не желаю! Мое дело - человека подсказать. А что ты там, для чего - пох!
   Калякин разнервничался. Кулаки его сжимались и разжимались, оттенки лица менялись с багрового до землистого. Наконец выдавил:
   - Зря ты в это лезешь, Костик... Чесс-слово, зря! И сам... И меня потянуть можешь.
   Он покачивался, буравя глазами стену напротив, вздохнул.
   - Мне-то это все на кой?
   Убеждения школьного товарища в том, что все будет нормально, капитан не слушал.
  
   Когда за вышедшим Малышевым закрылась дверь, к одиноко сидевшему за столом Калякину подошел невысокий мужчина. Седоватый, явно в годах. Потрепанный плащ прикрывает дорогой штучный твидовый пиджак. Из-под серых брюк выглядывают носки дорогих итальянских туфель ручной работы.
   Калякин достал из кармана полученную пачку денег и положил на стол.
   - Никогда бы не подумал... - тихо выдавил он.
   Мужчина похлопал по плечу замолчавшего сотрудника и другой рукой убрал деньги в карман.
   - В жизни приходится сталкиваться и не с таким... Ты хорошо сработал, капитан, - узкие глаза, прикрытые дорогим дымчатым стеклом модных очков, сощурились вослед ушедшему человеку, будто пытаясь разглядеть что-то сквозь полотно входной двери. - Хорошо... Профессионально... Я это обязательно отмечу в отчете.
  
   6.
  
   Спозаранку в антикварном доме было пустынно и скучно. Управляющий уже зевал и прикидывал, как быстро он сможет прошвырнуться до любимого ресторанчика через заторы автомобильных пробок, когда менеджер из зала вызвал его по интеркому.
   В зале появились странные посетители с очень необычными вещами на продажу. И хотя товарам не хватало заключений экспертов о древности и ценности, предложение было бесспорно интересным.
   Вызванный старичок-востоковед только рассмеялся на заявления посетителей о том, что все вещи произведены в конце прошлого тысячелетия.
   - Вы хотите сказать, что этот перстень старше двухсот лет? - дедок веселился. - И не уговаривайте...Не больше ста.
   Он крутил вещи, перебирая их.
   - Сабле, может, и есть пару веков, но вот украшения... Пускай и очень похожи, но всего лишь новодел... Век девятнадцатый... Может, и вовсе - двадцатый. Сделаны со старых образцов, работа ручная, точная, хорошая, но мне тут никакого атомного анализа не надо. Металл еще молод, это - видно. А вы говорите...
   Директор аукционного дома недовольно нахмурил брови. Но ни располневший от сытой жизни управляющий, ни его топчущиеся мордовороты не волновали Малышева.
   - Это - настоящий булат? - спросил он старичка.
   Тот кивнул.
   - Индия. Сейчас таких уже не встретишь... Редкость, - он через плечо оглянулся и продолжил. - Да и камни настоящие, с огранкой под век восьмой-десятый, инкрустации ножен - все на уровне.
   Малышев ухмыльнулся.
   - Дед говорил, что его дед взял саблю и перстни с тела охранника самого Шамиля. Саблю ему Скобелев отдал. Сказал: "на ней твоя кровь - тебе и носить". Была еще золотая наградная табличка, но ее переплавили и сдали в скупку.
   Управляющий ухмыльнулся:
   - Шамиль, говоришь? Врал, наверное.
   Он покрутил в руке клинок.
   - Если бы нашлись какие доказательства, тогда - да... А так...
   Костя начал подыматься.
   - Три тысячи... Долларов, - озвучил первое предложение антиквар.
   Малышев протянул руку, забирая саблю.
   - Тут сталь дороже стоит. Даже без камней и золота.
   - Погоди.
   Управляющий жестом услал охранников подальше. Старичок понял все сам и исчез из комнаты почти сразу.
   - Есть еще один вариант...
   Костя пододвинулся.
   Аукционист почесал модную трехдневную щетину.
   - За двадцать процентов я к твоей легенде могу пришпилить пару бумаг красивых... - он поиграл бровями. - Сам понимаешь... Вырастет цена - вырастут и затраты.
   - Пять процентов?
   Собеседник ухмыльнулся.
   - Десять я возьму только комиссионных за сам факт аукциона.
   - Тогда пятнадцать.
   Аукционист выпрямился, зажевал губами.
   - Пятнадцать плюс десять за аукцион... Думаю, двадцать пять - нормальная раскладка.
   - Четверть? Не много ли?!
   Толстяк молча обошел свой раритетный стол, уселся в высокое кожаное кресло, достал из ларца и, не предлагая собеседнику того же, подрезал и раскурил толстенную сигару.
   - Давай прикинем... - клубы дыма подымались под потолок, расплываясь вдоль натяжного потолка причудливыми фантомами. - За саблю ты можешь получить тысяч... двадцать... Ну, тридцать... А с хорошей легендой я тебе ее пристрою за полторачку, а то и две сотни гринов. Итого...
   Он помахал в воздухе сигарой, рисуя воображаемые круги и знаки деления.
   - Даже ежели выйдет жалкая сотня, то тебе обломиться намного больше, чем без меня. Улавливаешь?
   Костя закашлялся, хотя аромат сигары поначалу не вызывал ничего, кроме положительных эмоций.
   - Правильно улавливаешь... Я, кстати, под это дело и твои колечки пристрою. Тоже навар недетский будет. Ну?
   Малышев сделал кислую рожу и кивнул.
   - Отлично. Значит, договорились, - аукционист взял со стола саблю. - Я ее пока в сейфе подержу.
   Костя спохватился.
   - Нет уж. Лучше при мне.
   Охранники синхронно подошли поближе, а толстяк деланно обиделся.
   - Как вам такое в голову могло прийти? Не доверять мне? Я в этом бизнесе...
   Малышев отбросил полу пиджака, открывая револьвер, телохранители подобрались, зашуршала кожа наплечных кобур.
   На столе зазвонил стилизованный под старину интерком.
   - Что?
   - Тут МВДэшник какой-то внизу. Капитан. Спрашивает, когда господин Воронин освободиться, - голос продавца из нижнего зала звучал обыденно и буднично, снимая напряженность, возникшую в комнате.
   Толстяк нахмурился и буркнул в трубку:
   - Скажи, что скоро спуститься.
   Он повернулся к Косте:
   - Возможно, вы и правы. С такой охраной-то вещи и у вас не пропадут.
   По знаку руки громилы отступили.
   Малышев забрал свои сокровища.
   - Мы договорились?
   Костя кивнул.
   - Тогда завтра вам завезут договор на дом. Где вы остановились?
   - Я сам заеду.
   Толстяк усмехнулся.
   - Тоже верно, - он подозвал телохранителя. - Вас проводят. До завтра.
   - Угу...
   В тамбуре, на выходе из антикварного дома, Калякин прихватил Костю за локоть. Малышев с удивлением ощутил, как в карман пиджака скользнула сложенная вдвое бумажка.
   - Ты чё?
   Серега скорчил рожу, отрицательно покачал головой и быстро приложил палец к губам.
   Всю поездку до дома они провели в молчании.
  
   7.
  
   Маленькая бумажка из записной книжки только с короткой фразой "Вставь симку, зайди в ванную, включи воду, молчи". На ладонь соскользнул кусочек яркого пластика.
   Малышев выполнил предписания полностью.
   Мобильник зазвонил через десять минут.
   - Тобой занимаются ребята из "конторы", - голос Калякина был глух, будто шел не из телефонной трубки, а из подвала старого дома.
   Костя потер глаза.
   - Откуда знаешь?
   На том конце провода вздохнули:
   - Я попросил вашего участкового предупреждать, если тобою будут интересоваться. А недавно приезжали ребята с большими пагонами, махали корочками мне, моему начальству, потом... - он запнулся. - Короче, ты под колпаком.
   Малышев нахмурился:
   - Это ты поэтому включал "придурка" на встрече в ресторане?
   Трубка сдержанно хмыкнула.
   - А твой "Магомед", что паспорт мне сделать собирается?
   - Это их подстава, - Калякин помолчал, собираясь с духом. - Я не мог отказаться. Дело национальной безопасности... Типа.
   - Значит, мой друг будет без паспорта?
   - Значит, так.
   Малышев замолчал, собеседник тоже запнулся, но разговор возобновил первым:
   - Ты говорил, что ехать собираешься. Типа, опять, типа снова. Не тяни - сваливай. Не знаю, кому ты на мозоль наступил и где был, но просто так таких ребят не подключают.
   Малышев осмотрел стены съемной квартиры и решился:
   - Подожди... Ты... Этот человек, который мог помочь с оружием, тоже из их?
   - Конечно.
   - Тогда слушай. Я все хорошо обмозгую и...
   Серега прервал:
   - Без меня!
   Молчание.
   - Ладно. Понял.
   Калякин шипел в трубку:
   - Меня к ним не пришпиливали, но начальство ясно приказало помочь. Если вылезет, что я гбэшников сдал, то тут... - он запнулся. - Не знай я тебя со школы...
   Разговор прервался. Каждый думал о чем-то своем.
   - Спасибо, Серега.
   Калякин засопел и неожиданно хмыкнул:
   - Ладно, чего уж там. Типа, в расчете за тот раз, когда ты меня от "боксеров" прикрыл.
   Костя невесело улыбнулся, вспоминая времена юности:
   - Нет уж. За то, ты мне еще должен.
   Уже другим, твердым и уверенным голосом, капитан подвел черту:
   - Этого разговора не было. Симку сожги, пепел спусти в унитаз. С квартиры съезжайте. Ко мне не ногой.
   - Я понял.
   В трубке послышались короткие гудки.
   Малышев подошел к другу, прикорнувшему под мерный гул телевизионного рассказчика.
   - Вставайте, Улугбек Карлович. Нам пора.
  
   8.
  
   Аэропорт "Домодедово" призывно распахнул двери своих терминалов: блестели поручни лестниц, отражали электрические солнца натертые до зеркального блеска стойки.
   Только что произвел посадку рейс из Бухареста, и немногочисленные встречающие потянулись к зевам "зеленых" коридоров. До столпотворения отпускного периода еще оставались недели относительного спокойствия, так что люди не спешили, не суетились, степенно высматривая своих родных, знакомых и сослуживцев.
   Невысокий тщедушный мужчина в помятом, вымазанном по краю плаще призывно размахивал табличкой с надписью принимающей фирмы. Он поочередно заглядывал в глаза каждому выходившему из зоны таможенного контроля, тыкал своей табличкой, повторял вслух название конторы. Но все безрезультатно - на него не обращали внимания.
   Когда поток иссяк, он устало опустился на скамью. Что-то пошло не так, как было запланировано. Мужчина зашарил по карманам в поисках сигарет, потом натолкнулся взглядом на надпись на стене, запрещающую курение, чертыхнулся и поплелся в сторону парковки.
   Когда ладонь человека легла на рукоятку двери авто, сзади его окликнули.
   Мужчина нервно взвился и обернулся.
   За спиной стояла пара незнакомцев. Оба - двадцати пяти-тридцати лет, чем-то неуловимо похожие, в черных костюмах и одинаковых солнцезащитных очках. Один, черноволосый, был немного повыше рыжего веснушчатого крепыша.
   Мужчина, ожидавший их прибытия у терминала, попробовал что-то сказать и закашлялся.
   Брюнет подождал, пока дыхание встречающего придет в порядок, и представился:
   - Я - Золтан. Он - Космин, - румын осмотрел машину, скромный ДЭУ, недовольно поморщился, потом добавил утвердительно. - Ты - Грегори.
   Мужчина затряс головой:
   - Гриша я. Точно... Только...
   Прилетевшие румыны не слушали. Они по-хозяйски открыли багажник, закинули большие спортивные сумки и взгромоздились вдвоем на заднее сидение.
   Мужчина закрыл рот и поплелся на место водителя.
   Когда он сел, брюнет недовольно ткнул пальцем в приборную панель:
   - Я хотел бы что-нибудь побыстрее и помощнее, но понимаю, что на чужой территории выбирать не приходится. Семья в долгу перед вами за вашу выдержку и помощь.
   Григорий понурил плечи и тихо прошептал:
   - Я потерял их...
   Глаза прилетевших опасно сузились, мужчина затараторил:
   - Но у нас остались зацепки. Один из них посещал дом, где живут его близкие родственники. Те должны что-то знать. Мы заедем ко мне, вы переоденетесь, примете душ и...
   Брюнет скрежетнул зубами:
   - Мастер будет вне себя. Никаких задержек. Вези нас прямо к этим самым "зацепкам"... - он вперил тяжелый взгляд в поникшую фигуру водителя. - И молись, чтобы то, что мы услышим там, тебе помогло.
   Григорий вздохнул и завел автомобиль.
  
   Через полчаса после того, как машина с румынами покинула парковку Домодедово, в аэропорту "Шереметьево-2" группа подтянутых мужчин в дорогих костюмах ожидала прибытия рейса из Нью-Йорка.
   В этот раз встречающим не пришлось долго ждать. Их гость вышел одним из первых.
   Сухощавый подтянутый мужчина в стильном, ручной работы твидовом английском пиджаке энергичным деловым шагом прошествовал через паспортный и таможенный контроль. Молча скинув подскочившему юноше сделанный под старину дорожный саквояж, он быстро пожал руки и также молча прошел к запаркованному у входа лимузину.
   Бронированный Майбах, тонированный "в ноль", тут же пошел на разгон. Впереди дорогу разгоняли два черных джипа, проблесковые огни изредка дополнялись сиреной, чтобы каждому чайнику на дороге было понятно, что промедление с перестроением может быть чревато.
   Перелетевший через океан человек был немолод. Лицо его избороздили морщины, виски припорошила седина. Однако, мало кто из тех, кто видел его, решился бы угадать возраст. Такой эффект дает кропотливый уход, когда лицо и фигуру годами контролируют корифеи пластической хирургии и спорта.
   Но даже если бы кто и решился предположить возраст незнакомца, скорее всего, он бы ошибся. И ошибся бы на много, много лет.
   Американец снял дымчатые итальянские очки. На расположившихся напротив собеседников взглянули глаза с миндалевидными неестественно большими черными зрачками. Оливковая кожа и гордый горбоносый профиль вкупе с цветом волос делали его похожим на выходца из латинской Америки. Если бы не глаза...
   - Ну? - мужчина говорил по-английски со старомодным британским акцентом. - Я долго буду ждать отчета?

Глава 2.

Ловушка для обезьяны.

   1.
   29 апреля 1521года.
  
   Селение затихло.
   Дым горящего частокола уже не лез в легкие, смрад паленой плоти не отравлял обоняние. Избитый, изнасилованный, разоренный до тла город обреченно глядел в лазурь неба вспоротыми животами убитых женщин и стариков, обугленными остовами жилищ, развалинами храмов.
   Поле боя перед воротами было завалено телами. Сотни мертвецов - люди лежали друг на друге, наваленные в кучи, валы, горы. Большинство из покойников было вооружено только короткими копьями с костяными или каменными наконечниками, некоторые сжимали дубины и примитивные топоры. Тонкие, свитые из лозы щиты не защитили их обладателей от свинца пришельцев. Кожаные доспехи, покрытые пластинами из дерева и гибких лиан, не спасли от стали.
   На холме, у воткнутого в землю знамени, у остывших пушек, наведенных на остатки ворот, стояли двое.
   Один из людей был закован в дорогой кастильский панцирь. Матовый, покрытый золотой чеканкой шлем скрывал половину лица, оставляя снаружи только короткую неровно подстриженную бородку и орлиный профиль носа. Человек нервно теребил перевязь, поигрывая окровавленной толедской рапирой.
   Второй человек был связан.
   Светловолосый, с бледной, отливающей синевой кожей пленник не походил на тех, кто сложил свои головы, защищая селение. И он, действительно, не был одним из них.
   Испанец недовольно сипел:
   - Семь фунтов золота! Только семь! А должны быть горы, сундуки богатств. Для кого ты бережешь свои сокровища, Моксо?
   Пленник встряхнул головой. По уголку его губ текла струйка крови, тело покрывали синяки, а на боку алела свежая незатянутая рана, около которой вились десятки мух. Каждый из них говорил на своем языке, но чудесным образом сказанные слова становились понятны для обоих.
   - Ты ошибаешься, дон Хуан. Я - не Моксо, а здесь - не то место, которое ты ищешь.
   Испанец без замаха ударил тыльной стороной рапиры по ране пленника. Тот взвыл.
   - Не думай, что можешь обмануть тех, кто пришел к тебе с именем Господа нашего на устах. Я отмечен Им, и я вижу все твои думы, язычник, чую все твои замыслы, - Хуан Понсе де Леон, губернатор Пуэрто-Рико и конкистадор милостью Божьей, истово перекрестился. - Я буду идти по пятам твоего богопроклятого народа, находить и истреблять его, где бы вы ни находились. Отыскивать и жечь ваши города и деревни, селения и храмы. Ибо я не один в этом пути - за руку меня ведет тот, кто выше каждого из смертных, кто повелевает судьбами мира и кто даст мне после моей смерти то, что заслужил я своей жизнью. Он дал мне эти цветущие земли, которые я нарек Флоридой, в честь светлого праздника Пасхи. Он дал мне твою жизнь, Моксо, чтобы я протянул тебе руку спасения из бездны ада.
   Пленник захрипел:
   - Ты говоришь о своем Боге, воин?
   Дон Хуан улыбнулся связанному невольнику, как отец улыбается грамотным речам из уст нерадивого сына.
   - Если Ему будет угодно, он станет Богом и для тебя, нечестивец. И тогда у твоей души появиться шанс на царствие небесное, а не геенну огненную.
   Испанец склонился ниже:
   - Где остальные люди твоего племени?
   Пленник удивленно повел плечами:
   - Откуда... - его взгляд скользнул за спину собеседника, на шатры лагеря.
   Около одного из них стояли двое монахов в коричневых балахонах. Капюшоны нависали надо лбами священнослужителей, закрывая большую часть лица. Руки миссионеров перебирали бусины четок, губы шептали молитвы.
   - Ах да... Конечно... куда же без них, - пленник попробовал усмехнуться и скривился от боли. - Ты ошибаешься, дон Хуан. Я не...
   Испанец снова ударил без замаха. Пленник зашипел от выкручивающей тело боли.
   - Не ври, язычник. Не меня обмануть пытаешься - перед Господом нашим лжу возводишь. Не будет тебе спасения. Ни тебе, ни народу твоему, - он возвел очи вверх. - Ибо сказано мне: "Приди и корчуй семена злые, очищая землю для посевов праведных".
   Пленник не слышал речь конкистадора - он скрутился на земле, замерев в беспамятстве.
   Губернатор скрипнул зубами, сплюнул, перекрестился и пошел к лагерю. Из его недр к знамени и пушкам уже спешили вернувшиеся с грабежа солдаты.
   Тело пленника тут же окружили. Каждому хотелось посмотреть на необычного язычника, ликом и кожей походившего на выходцев из благословенной Европы. Захваченные краснокожие почитали его за живого Бога, но колдовство белокожего слабо помогло проклятому племени. С именем истинного Господа всех язычников посекли в одной короткой яростной схватке.
   За спинами солдат послышалось деликатное покашливание. Толпа раздвинулась, пропуская внутрь двух монахов.
   Священнослужители склонились над телом. Говорили они на латыни, отчего стоявшим рядом казалось, что монахи читают молитвы. Но, как и в случае с губернатором, речь пришедших становилась понятна пленнику, как и его ответы им.
   - Тебе предлагали решить все добром, Моксо.
   - Вы обманули меня...
   Лицо монаха окаменело:
   - В чем? В том, что дали твоему народу возможность выжить? Или когда предупреждали тебя о том, что помощь макеро, приговоренным, подпишет и тебе смертный приговор?
   - Мы не виноваты, что родились такими.
   Монах на мгновение умолк. Пленник упрямо тряс головою:
   - Как я могу?
   Инквизитор зашипел, сдерживая гнев:
   - Они прогневили Старших. Перворожденные не терпят обид. Они мстят! И мстят жестоко! И наше счастье, что в гневе они не стирают род людской, а довольствуются теми, кто стал причиной недовольства.
   Глаза пленника перескакивали с одного лица на другое.
   - Вы же одни из нас? Почему вы на той стороне, а не со своими братьями?
   Монахи переглянулись и недобро закачали головами.
   Один из миссионеров встал во весь рост и повернулся к солдатам. Несколько негромких фраз, и толпа залитых кровью головорезов стайкой испуганных головастиков прыснула с холма.
   Когда у пушек не осталось никого, кроме священнослужителей и пленника, более пожилой монах возложил руки на рану связанного.
   - In nomine deus, in...
   Пленник захрипел:
   - Не строй из себя! Вы мизинца Его не стоите!
   Но раненого никто не слушал. Руки монаха запылали жаром, губы шептали уже совсем другие, непривычные кастильскому уху словосочетания. Старый забытый халдейский напев глушил боль, останавливал воспаление, ускорял излечение. Рваные куски кожи ссыхались, превращаясь в тонкие струпья, отваливались, края раны сходились, обретая здоровый розовый цвет, крепчая и наливаясь силой.
   По лбу старика побежали крупные капли пота, руки затряслись. Самого пленника тоже выворачивало. Если бы кто здесь мог замерить пульс и давление раненого, он бы пришел в ужас: сердце готовилось выпрыгнуть из груди.
   Наконец, старик отвалился от тела больного. Того было не узнать: рана на боку затянулась, порезы и ушибы или исчезли или превратились в узенькие нити. Только лицо стало неестественно бледным.
   Молодой миссионер помог старому встать на ноги. Чудо-лекарь, выложившийся нынче на полную, покачивался, но быстро приходил в себя.
   Пока старик ловил ртом душный прелый воздух джунглей, его молодой собрат прильнул к распростертому телу пленника:
   - Ты придешь в себя, Моксо. Завтра ты будешь полон сил. Не настолько, чтобы сбежать, но достаточно, чтобы рассказать нам все, - веки связанного дрогнули, показывая, что тот слышит речь.
   Миссионер откинул капюшон. На тело повергнутого живого бога язычников глядели необычные темные глаза с крупными миндалевидными зрачками.
   - А ты знаешь - мы умеем спрашивать...
  
   2.
  
   Когда луна окончательно спряталась, уступив небосвод ярким тропическим звездам, холм у тела связанного туземного вождя дрогнул.
   - Я пришел, мастер.
   Связанный пленник заворочался, открыл глаза.
   - Ты опоздал.
   - Всего лишь на пару часов.
   - Ты опоздал на мою жизнь, друг.
   Невидимый голос закашлялся.
   - Это плащ капилара. Он скроет тебя от чужих глаз... Ты выберешься, а я выскочу следом.
   Пленник покачал головой.
   - Нет. Поздно... Я слишком слаб. Не то, что до леса, до соседнего шатра не дойду. А вдвоем мы будем слишком заметны. Да и плащ - последний. Он слишком ценен, чтобы рисковать ради того, кто уже переступил порог.
   Длинная речь утомила связанного. Он захрипел, но сумел отдышаться и продолжил:
   - Мне пропели песню мертвых. Я не проживу и двух суток. Прирученные думали, что я умираю. Все остатки сил этой оболочки они пустили на то, чтобы я смог протянуть еще пару дней.
   - Но ты выглядишь отлично... Мы выходим тебя.
   - Нет. Один ты вернешься, вдвоем мы умрем.
   Ночной визитер замолк.
   Пленник смотрел на звезды, потом повернулся к товарищу:
   - Что ты слышал у шатра прирученных?
   - Да я же сразу к те...
   Хрипение должно было изобразить смех.
   - Этот холмик полз ко мне от их палатки почти час. Я думал, что ты никогда не доберешься.
   Голос дрогнул.
   - Я... Они собираются вернуться за свежими силами. Привести еще тысячу воинов. И искать город, пока не найдут.
   Пленник сморщился от боли:
   - Плохо. За неделю мы не сможем уйти далеко, даже если бросим здесь все, что имеем.
   - Нас догонят?
   - Нас уничтожат.
   Они молчали. Первым заговорил пленник.
   - Придется выдумывать. А нынче это так не просто... - он наморщил лоб. - Слушай!
   Моксо попробовал повернуться на бок, чтобы оказаться лицом к собеседнику, но лишь недовольно застонал.
   - Когда я был молод и жил за бездной соленой воды в старой доброй Парванакре, то там местные смертные часто охотились. Охотились на диких прародителей наших, обезьян. Крестьяне ставили у края леса кувшин со вкусными бананами. Глупые обезьяны засовывали внутрь руку и, не желая отпускать добычу, становились рабами посуды. Понимаешь?
   Собеседник недовольно сопел. Суть рассказа от него пока ускользала.
   - К чему ты поведал мне историю своего детства?
   Живой Бог зашептал быстрее:
   - Я заставлю их засунуть руку, а от тебя, Кору, будет зависеть, чтобы рука так и осталась в наших болотах, - он закашлялся. - И еще... Слушай меня, Кору, что вы будете делать дальше.
  
   3.
  
   - Зачем нам это надо?
   - Я дам столько золота, сколько вешу сам.
   Дон Хуан ухмыльнулся:
   - Мы заберем ВСЕ твое золото, Моксо, сколько бы его не было... За десять дней корабль обернется. Полторы тысячи воинов пойдут по следу беглецов, что убежали отсюда. Мы найдем оставшихся, найдем капище, найдем Маноа, последний город отступников, город из золота, столицу твоего царства.
   Пленник обреченно склонил голову и прошептал:
   - Что получишь с этого ты, прирученный?
   Монахи нахмурились:
   - Дерзишь?
   Но губернатор милостиво кивнул, показывая, что разрешает связанному говорить.
   Белокожий поднял взгляд:
   - Объедки со стола? Похвалу Хозяина? Немного...
   Глаза испанцев сузились в опасные щелочки, не сулящие собеседнику ничего хорошего.
   - Еще мы получим головы твоего народа, золото его и...
   Моксо растянул губы в непослушную улыбку:
   - Золото уйдет Перворожденным.
   - Не все!
   - Большая часть.
   Конкистадор нервно вскочил с походного кресла и подбежал к пленнику:
   - Ты все равно укажешь путь, - он повернулся к монахам. - Приступайте!
   Те переглянулись и двинулись к распростертому на столе телу захваченного отступника.
   - Погодите! Я дам вам лучшую цель.
   Де Леон жестом остановил монахов.
   - Какую же?
   - Вечность!
   Миссионеры недовольно переглянулись и начали обходить замершего губернатора. Тот был всецело занят пленником.
   - Я правильно понял тебя, макеро? У вас остался инициатор?
   - Гак! Последний гак, установка посвящения, вывезенная из Атланора. Пропуск в вечность для тебя, воин! Тебе ведь обещали посвящение в случае успеха? Что? Не обещали? Значит, ты сам станешь хозяином своим годам.
   Монахи зашипели:
   - Мы готовы...
   Глаза дона Хуана разгорелись подобно уголькам в печи. Он вперил взгляд в полотно шатра, прикидывая, что делать дальше.
   - Мы можем начинать, - повторил молодой миссионер.
   - ВОН!!! - рапира вылетела из ножен и обрушилась на край стола, разрубив толстую столешницу.
   Монахи подпрыгнули на месте и бросились наружу.
   Губернатор оскалил зубы, шумно дыша от возбуждения, присел, навалившись грудью на край стола.
   Его глаза все также лихорадочно блестели:
   - Где она? Что ты хочешь?
   - Ты дашь клятву на крови. И нарушить ее уже не сможешь, как и я не смогу нарушить свою.
   - Ты выдашь мне гак?
   - Если ты не тронешь мой народ до конца года. Не тронешь сам, не пошлешь солдат или наемников.
   - Я согласен. А ты отдашь мне гак.
   - Ты сам заберешь его - я лишь укажу путь. Там не будет охраны, но надо набрать правильный код, чтобы дверь открылась. Я дам тебе код.
   Испанец отдернул руку.
   - Обманешь!
   Моксо заскрежетал зубами. Силы его были на исходе.
   - Гак там! Инициатор там! Ты получишь все через два дня, если поторопишься.
   Губернатор рассек ладонь клинком рапиры, то же проделал с рукой пленника.
   - Говори...
   Под пологом шатра зазвучали слова древней клятвы. И крепче этих слов еще не было выдумано в Ойкумене. Ибо произносивший клятву с целью обмана терял свою кровь тут же, а тот, кто не выполнял ее, умирал лишь немного погодя.
  
   4.
  
   Моксо дожил до утра и умер не сразу после клятвы, а лишь тогда, когда его жизненные силы исчерпали себя. Значит, он действительно намеревался передать свои сокровища в руки захватчиков... Де Леон повел свой отряд в чащобу джунглей.
   Солдаты брели по колено в болоте, изредка проваливаясь по пояс. Лошади недовольно ржали, боевые псы, подвешенные в корзинах, поджимали обрубки хвостов.
   До капища дошли все.
   День конкистадор ликовал, а солдаты пили. В храме чужих богов нашлось и золото для рядовых и установка для командира. Двое монахов, способных наложить руку на такую добычу, уже вечером упокоились в тине ближайшей канавы - у де Леона хватало верных людей, и не было желания отдавать полученное.
   А на второй день на них напали.
   Сотни полуголых туземцев изменили тактику. Рои стрел вылетали из окруживших отряд зарослей, обрушиваясь на головы, спины, плечи людей. Охотничьи легкие стрелы не могли пробить добрые кастильские доспехи, щиты из дуба и стальные морионы и бургиньоты, но они царапали руки, пробивали стопы, калечили лошадей.
   Залпы аркебузиров по стене джунглей не остановили досаждающий европейцам поток.
   Чтобы пройти к побережью отряду понадобилось не двое, а четверо суток.
   Уже в первый день те, кого задели стрелы варваров, начали жаловаться на зуд и жжение в местах порезов. Затем раны быстро чернели, тела несчастных охватывала лихорадка, они падали и умирали. Лошади полегли все.
   Костяные наконечники оказались обильно смазаны каким-то ядом.
   Испанцы теснее сгрудились вокруг своего предводителя, также получившего несколько порезов, но еще живого.
   К концу третьего дня из десятка носильщиков, отряженных на доставку гака, в живых осталось только трое. Тяжелая установка полетела в трясину, следом последовало все то, что, по мнению солдат, не заслуживало внимания: инициатор, таблицы настоек, короба подзарядок. Конкистадоры упорно волокли лишь золото и вождя.
   До корабля дошли чуть больше полусотни.
   На пути в Пуэрто-Рико раненый губернатор очнулся и потребовал к себе захваченную установку. Когда же узнал, что она осталась в джунглях, долго бесновался, а затем... разразился коротким смехом... предсмертным хохотом обманутого.
   Сил на то, чтобы второй раз добыть "купель вечной молодости", у поселенцев не осталось. А вытребовать их с материка стало некому.
  
   Когда корабль с захватчиками взял курс на острова, к замершему на обрыве воину-ящерице, капилару Храма, подошли старейшины семинолов. Все как один - белокожие и черноглазые.
   - Злые люди ушли, почтенный Кору. Почему ты требуешь, чтобы мы бежали, бросив народы, протянувшие нам руку помощи и воспитанные нами?
   - Потому что они вернуться.
   - Но мы снова сможем прогнать их.
   Капилар устало покачал головой:
   - Нет!
   Он обернулся и всмотрелся в лица окруживших его людей.
   - Мы не можем платить жизнями нашего народа! Мы сожжем Маноа и уйдем в Сагене, на север.
   - А если они достанут нас и там?
   - Тогда еще дальше - к океану льда. Потом через него, в земли за океаном. Если надо мы обойдем Ойкумену, но больше не будем бесцельно подставлять свои головы под мечи прирученных.
   Старейшины переглянулись:
   - А чьи головы мы будем подставлять? Кто защитит нас?
   Кору пнул ногой тело мертвого солдата, оставленного в спешке бегства и ухмыльнулся:
   - Они...
  
   5.
  
   Владимир Петрович Коваленко вышел на пенсию три года назад. Очередная чистка рядов, затеянная новым начальством, прошлась по "проверенным кадрам", отправляя в отставку всех, в ком пришедший патрон не был уверен. Коснулись перемены и Владимира Петровича.
   Коваленко недовольно заерзал задом в кресле "разъездных" Жигулей. Сменщик запаздывал.
   Главное, мог бы и сам уже на покой податься! Три квартиры в Москве давали отставному комитетчику приличный ежемесячный прибавок к пенсии, на даче заканчивали отделку бассейна, дочь удачно вышла замуж, младшенький выпустился из МГУ. Казалось бы - уймись, заляг! Раз в неделю на рыбалку, по субботам - баня... Но душа требовала другого.
   И Коваленко пошел в ЧОП, частное охранное предприятие.
   Он всматривался в темноту замызганного подъезда. Заказ, полученный агентством, был прост: в город вернулся должник, надо его вычислить, зафиксировать, передать людям заказчика. Плевое дело.
   Только не нравилось оно Владимиру Петровичу.
   Вчера он снова прошелся по соседям, поболтал по душам с участковым, и упрочился в первоначальном ощущении - не тянет "клиент" на злостного неплательщика. Зато в качестве фотографа вполне может оказаться любителем шантажистом. Нынче много таких дилетантов клюет на "быстрые" деньги.
   Коваленко потянулся. Отвык уже от таких дел. А ведь когда-то мог по двое-трое суток вести цель.
   Сменщик запаздывал уже совсем неприлично.
   Старый филер поерзал, еще раз взглянул на фото, переданное заказчиком, отхлебнул зеленого чая из термоса.
   И насторожился.
   В подъезд дома упругой походкой вошла парочка, в которой опыт оперативника безошибочно опознал конкурентов.
   Петрович бросил взгляд на маленький китайский мониторчик. Видеокамера, врезанная в неработающий патрон лампы на этаже, часто рябила, но в этот раз картинка не подвела: люди позвонили в нужную квартиру.
   Открывшую тетку, то ли племянницу то ли сестру "клиента", успокоили невидимой ксивой-удостоверением, прошли вовнутрь.
   Коваленко покрутил настройку звука. В квартиру камеру не устанавливали - только пару микрофонов.
   Из динамика послышалось пыхтение, шум падающего тела и удовлетворенный голос одного из налетчиков. Говорили на незнакомом языке, похожем на болгарский или румынский.
   Петрович с опозданием включил запись разговора.
   Сбоку открылась дверка - подоспел сменщик. От шума Коваленко вздрогнул.
   - Что с тобой, Петрович?
   Коваленко не ответил. Толстыми непослушными пальцами он перебирал клавиши на маленьком сотовом телефоне.
   - Алло, шеф? Кто-то поднял хату клиента! Топорно немного, но... Что? Да! Слушаюсь!
   На соседнем сидении сменщик проверял легко ли достается из наплечной кобуры толстая тушка служебного газовика.
   - Спрячь дуру! - зашипел пенсионер. - Скоро наши подъедут - пускай они и думают!
  
   6.
  
   Через сорок минут все было готово.
   К удивлению Коваленко к такому, в общем-то, заурядному событию начальство отнеслось как нельзя ответственно.
   Техгруппа агентства перекрыла телефонные линии и приготовилась включить глушилки на сотовые и Интернет. Ребята в форме закупорили въезды и выезды во двор. Два микроавтобуса со спецназовцами из "Вымпела" в полной боевой готовности ожидали только отмашки, чтобы сработать "вторым эшелоном". Потому как внутрь должны были идти люди заказчика.
   Сам наниматель, холеный итальянец лет пятидесяти с застывшим непроницаемым лицом под солнцезащитными очками, скучал в машине шефа.
   Петрович, оценивая приготовления, мог только присвистнуть - за такую шумиху родная контора получит гору вечнозеленых.
   Лица пришлых "конкурентов" и их отпечатки с ручки входной двери пробили по базе. После чего вздохнули свободней - незнакомцы не числились ни в одной из официальных структур, не засветились они и в криминальных делах. Учитывая румынский язык, а разговаривали налетчики только на нем, их бы следовало пробить и в Интерполе, но до этого руки еще не дошли.
   Начальство думало взять их по-простому, но заказчик, увидев снимки, взволновался и потребовал привлечь всех лучших, соблюдая при этом максимальную осторожность.
   Коваленко покачал головой - там всего-то двое! Хотя... Ему-то что считать чужие деньги?
   Филер бросил взгляд на циферблат часов. Люди заказчика прибудут к одиннадцати, а сейчас только десять.
   Четверть часа назад пробегавшая по лестнице девчушка капнула в замки квартиры "спецсредством N28", и теперь дверь открывалась с одного пинка. В принципе, все готово.
   Но наниматель требовал, чтобы первыми пошли именно его люди.
  
   В это время в квартире один из налетчиков, высокий брюнет, взялся за трубку дребезжащей коротковолновой рации, выслушал и недовольно поморщился. После чего обернулся к товарищу:
   - Уходим, Космин.
   - Чего?
   Второй румын был кряжистый здоровяк с выпирающей тут и там мускулатурой. Невысокий рост только подчеркивал непомерную развитость торса. На рябоватом лице промелькнула озабоченность:
   - Мы где-то засветились?
   Золтан бесстрастно пожал плечами:
   - Прирученные... У них свои каналы.
   - Каменщики?
   Космин уже разложил на кровати содержимое своей спортивной сумки и перебирал оружие.
   - Вроде, только наемники.
   Оба замолкли, насупились. Видно стало, как по лицу Золтана заходили желваки от усилий. Отрешившись, он прощупывал своим сознанием окружающий мир, дома, машины, лестничные площадки.
   - Один каменщик и два прирученных в ста двадцати метрах от входа в подъезд, - наконец выдал румын.
   - И четырнадцать наемников, выходящих из двух авто, - добавил рыжий Космин.
   Здоровяк приоткрыл занавеску на окне и пялился во двор.
   Золтан почесал щеку:
   - Хорошо, что снайперов нет.
   - Точно нет?
   - Точно!
   Громила остановил свой выбор на двух скорострельных Ингрэмах. Остальное добро он запихал обратно в сумку и повесил ее себе за спину. После чего ухмыльнулся:
   - Пошли.
   Золтан подхватил с пола небольшой кейс, достал из него баллончик и прыснул на плотно связанных хозяев квартиры. Глаза их тут же подернулись пеленой, закрылись, дыхание успокоилось, переходя в сон.
   Золтан спрятал баллон и пробормотал:
   - Баю-бай, засыпай... Ниточку вы нам выдали, так что живите, ущербные.
   Космин уже стоял перед дверью.
   - Ну?
   Черноволосый нахмурился при виде автоматов и, подумав, приказал:
   - Замени на колотушки. Мастер просил, чтобы мы не привлекали к себе внимания.
   Космин обиженно вздохнул, но подчинился.
  
   7.
  
   Рассказывай это ему кто-нибудь другой, Коваленко решил бы, что собеседник пьян. Но все произошло прямо перед его глазами, так что...
   Он еще раз перемотал кассету.
   ...Секунду назад в динамике раздался взволнованный голос шефа. Цели решили уйти и наниматель потребовал начала операции.
   Ребята из группы захвата открыли дверцы своих Мерседесов Вито. Машина Санька перекрыла один выезд со двора. Петрович загородил второй.
   И тут...
   Только замедленный повтор позволял рассмотреть подробности.
   Вот из-за дверей подъезда вылетело два "объекта". Бойцы группы, получившие последние приказ брать их, по возможности, живыми, только начали подымать стволы своих тупорылых машинок, а командир открыл рот, чтобы выкрикнуть слова ультиматума.
   И все... Конец боя.
   Только рыжий громила, застывший посреди двора, и оседающие тела спецназовцев.
   В руке "объекта" - две деревянные палки, обмотанные на концах толстой веревкой, за плечами - сумка.
   Второй румын уже сидит в машине Петровича. Коваленко тогда не успел даже за ручку табельного газовика взяться. Струя газа в лицо и... здоровый сон на несколько часов.
   Пара "объектов" уехали на захваченной машине.
  
   ... Разъяренный заказчик рвал и метал. Он вытребовал себе все записи видеонаблюдения, долго пугал шефа и ребят из группы захвата разными карами за разглашение, что-то требовал.
   Коваленко откинулся в кресле.
   Хорошо, что Федя из техслужбы скатал копию с кассеты. Не будь ее, Петрович сам бы себе не поверил.
   Шеф, естественно, обещал хранить увиденное в тайне, чего потребовал и от сотрудников. Только Петровича это уже не касалось. Старого филера уволили за профнепригодность.
   Ну, да ладно.
   Коваленко пододвинул к себе пульт плеера.
   Себе же хуже сделали! Если бы не увольнение, он бы давно обнадежил патрона. Но, коли уж их дорожки разошлись, то и сам сможет потянуть такую рыбку. Только на рожон лезть не следует.
   Он улыбнулся и погладил прильнувшего к ноге домашнего любимца дочки, дурного пуделя Тошку.
   Хвостатый обормот часто сбегал, так что зятю пришлось раскошелиться на дорогущую систему GPS-слежения. Как раз за день до операции, дочь попросила Коваленко поменять батарейку на брелке семейного любимца. Петрович все сделал правильно: купил самые лучшие аккумуляторы, зарядил их, вставил и проверил. А брелок закинул в бардачок служебной машины, чтобы не потерять.
   Сейчас перед ним лежали два пульта, сообщающие расстояние до объекта слежения. Один из пультов показывал "один метр". Показания второго постоянно менялись.
   Владимир Петрович Коваленко пригубил коньяка из глубокого фужера.
   Он верил, что с этой задачей он сможет справиться и в одиночку.
  
   8.
  
   По каменистой, пылающей зноем дороге медленно катился джип. Костя всматривался в окрестные виды.
   Вроде бы, камень кругом. Что ему может сделаться даже за тысячелетие? Но глаза нельзя обмануть. Местность поменялась и сильно. Вот тот холм был высокой скалой, это ущелье выросла из маленького ручья, река засохла, появился бугор.
   На счастье кое-что еще сохранилось.
   Старая церковь, переделанная в мечеть еще в одиннадцатом веке, обросла минаретами, расширилась, но музейная табличка не врала - здание было древним.
   Костя притормозил на площади, вышел из машины. Нахлынули воспоминания.
   ...Когда они прорвались из города, где принял бой барон де Бовэ, Горовой решил избавиться от части обоза. Раненых стало слишком много - повозок не хватало. Чтобы везти товарищей, необходимо было сгрузить захваченные по пути трофеи.
   Конечно, рядовые кнехты выбрали бы смерть, чем избавились от золота. Они и дальше тянули на себе набитые кошели и пояса. Но вожди должны думать, в первую очередь, о своих людях. Потому сундуки с долей барона и рыцаря Тимо пришлось спрятать в окрестных скалах.
   За ними легко вернуться после того, как падет капище проклятых язычников, или после того, как крест Господень вновь воссияет над Вечным городом.
   Малышев был один из трех, кто руководил захоронением богатств.
   Один сундук был полон серебряных монет, еще пять забиты грудами посуды, отрезами дорогой ткани и богатыми доспехами. Вся добыча упокоились в глубоком ущелье, заваленная камнями и землей. Дорогу запомнили.
   Малышев остановил машину и всмотрелся в оливковую рощу, растянувшуюся по склону. Тонкая ниточка ущелья осталась там, где и должна.
   Прикорнувший под гудение кондиционера пассажир удивленно вскинулся, просыпаясь:
   - Что, приехали? Это и есть твоя пещера Алибабы?
   Костя вздохнул:
   - Надеюсь.
   ... Через четыре часа изрядно просевший джип двинулся к далекому побережью. А еще через день наемная яхта взяла курс на воды Греции.
   На корме, за столиком, полным шампанского, отмечали событие трое мужчин. Напротив их стояли открытые сундуки. Истлевшие материи, поеденное ржой оружие... и горы монет, серебряной, золотой посуды и каменьев.

Глава 3.

  
   1.
  
   Тимофей Михайлович очнулся рывком, крутанулся, убеждаясь, что руки и ноги туго связаны, попробовал перекатиться на живот. Окружающая темнота не смущала казака, он бывал и в худших передрягах.
   По всей видимости, пленник находился в повозке. Пол ходил ходуном, трясся, за стенами скрипели невидимые колеса, слаженно топали копыта лошадей или волов.
   Подъесаул тихо выругался, уперся лбом в доски, встал на колени.
   Полог, закрывающий выход, отлетел, внутрь заглянула скуластая незнакомая рожа.
   - Где я? - спросил по-немецки рыцарь.
   Рожа осклабилась и пробормотала что-то на сарацинском, после чего исчезла.
   Горовой зарычал от злости.
   Последнее, что он помнил, это тени, метнувшиеся к нему от кустов, у которых рыцарь задумал сотворить вечерний моцион. Тени, удар... И вот он приходит в себя в чужой повозке, среди врагов, без доспехов, оружия и, главное, без друзей.
   В проеме возник еще одни сарацин. Гортанный окрик, подкрепленный жестом, должен был заставить пленника лечь на дно повозки. Подъесаул плюнул в охранника. Через мгновение тупой конец копья врезался в солнечное сплетение рыцаря, и он скрутился на полу в приступе боли.
   Что же - миндальничать похитители не собирались.
   Последующие попытки что-то выяснить или просто выглянуть наружу прерывались также безжалостно.
   Через несколько часов непрерывной тряски повозки остановились, полог откинулся. Пара смуглых мускулистых здоровяков подхватили и вытащили казака наружу.
   На утоптанной площадке, окруженной стеной глинобитного забора, собралось около дюжины повозок и сотни две верблюдов. Толклись лошади, ревели ослы. Десятки погонщиков тягали воду от одинокого колодца, наполняя кадки. Толпа мусульман, бежавшая перед прибывающими ордами латинян, делилась новостями, ужинала, укладывалась на отдых. Большая часть беженцев устраивалась на ночь за пределами керван-сарая. Но избранные могли позволить себе ночевать без оглядки по сторонам, предпочитая остановку в безопасных стенах.
   В основном, здесь путешествовали, навьючивая товары на горбатых кораблей пустыни, поэтому от животных было в буквальном смысле слова не продохнуть.
   Тимофей Михайлович, твердо намеревавшийся сбежать, как только он встанет на ноги, отложил планы на будущее. Окружающие его толпы и так посматривали на пленника в западных одеждах с нескрываемой угрозой, а уж что начнется, если он попробует освободиться, нечего было и гадать.
   Один из стражей сводил его к выгребной яме, потом отвязал левую руку, протянул кусок черствой лепешки и чашку воды. За день во рту не побывало и маковой росинки, так что упрашивать никого не пришлось. Хлеб был проглочен и вода выпита за несколько мгновений. Добавки не предложили. Руку снова привязали к поясу, а ноги вдели в железные кандалы. Безмолвные стражи начали укладываться спать.
   Казак недовольно посипел, но решил не ерепениться и тоже полез под телегу.
   ...Так продолжалось почти неделю.
   Днем караван, в котором кроме повозки, перевозившей Горового, было семь телег, двигался на восток, ночь проводили в керван-сараях или в чистом поле. В этом случае половина из полусотни сопровождения бодрствовала всю ночь.
   Охранники у отряда были знатные. На фоне издерганных запуганных беженцев холеные уверенные лица стражей выделялись, как отличается боевой пес от стаи дворовых шавок. Добрые брони, начищенное оружие, гладкие бока лошадей - все говорило о том, что хозяин этих людей небедный и держит слуг не в черном теле.
   Но это же и расслабляло сарацин.
   Горовой бросил попытки выяснить, кто же его захватил, и сосредоточился на том, чтобы просто выбраться из плена.
   На одной из стоянок он подобран осколок старого разбитого кувшина, на второй - кусок бечевы, которой погонщик подвязывал кули купца. Уходить надо было днем, когда на ногах не бренчало железо оков. Тимофей ждал.
   Через две недели, миновав горы и десяток долин, караван свернул на юг. Толпы беженцев понемногу рассасывались. Все чаще вместо переделанных под мечети церквей стали встречаться городки и села с чисто мусульманской архитектурой.
   Дальше медлить стало опасно.
   Когда охранники, чувствуя близкую вечернюю остановку, расслабились, он стряхнул перетертые ремни. Рывок к вознице.
   Казак замер, примеряясь к раскачивающемуся темпу повозки.
   Впереди, на облучке, восседал одинокий араб. Днем в повозке и под навесом погонщика собиралось несколько охранников, но к вечеру, когда солнце шло на убыль, они предпочитали свежий воздух и седло духоте повозки и доске облучка.
   Горовой убедился, что рядом с повозкой не скачет любящий поболтать страж, и высунул руку. Возница не любил бренчание сабли, поэтому оружие складывал в ногах или рядом с собой.
   Медленно, не дыша, Тимофей подтянул к себе клинок. Так же аккуратно втащил его внутрь. Разомлевший на солнцепеке возница заметит потерю не скоро.
   Казак подошел к туго натянутому полотну, прикрывшему заднюю стенку повозки. Краешком сабли надрезал ткань у самого дна так, чтобы не привлечь внимание. Теперь у него появилось окошко во внешний мир.
   В пяти саженях катила такая же телега. Только без верха, скрывающего пленника. Свертки и сундуки, наваленные на нее, были чьим-то скарбом, увозимым от невзгод христианской оккупации. Или товаром, нужным будущим защитникам веры.
   В речах охранников часто звучало слово, которое рыцарь слыхал ранее. "Антиох" - город-крепость, способная в одиночку выстоять годы против сонмища воинов. Мусульмане надеялись на эту твердыню. Туда, видимо, и направлялся отряд неведомых до сих пор похитителей.
   Горовой посмотрел по сторонам. Слева трусила лошадка, на которой восседал вымотанный дневным переходом араб. Ухоженные, но недорогие доспехи, сабля без отделки, значит, и лошадь будет под стать - добрая, но не быстрая.
   Зато справа, чуть позади, гарцевал молодой батыр в нарядном плаще, чистом тюрбане поверх кулах-худа с серебряной чеканкой. Его жеребец явно не набегался, порываясь пуститься вскачь, а хозяин поигрывал щегольской плеткой. Кольчугу юноша, не ожидавший нападения в явно дружественных местах, снял и повесил на луку седла, отделанного с богатой выдумкой. На уздечке красовались золоченые бляхи, у седла висел багровый саадак с луком.
   Этот воин явно не станет брать себе "обыкновенную" коняжку.
   Горовой определился.
   С той стороны повозки, которая оставалась видна "щеголю", он начал долбить щель между досками борта. Скрип и подозрительное шуршание быстро привлекли внимание. Араб подъехал поближе, перегнулся в седле, высматривая причину шума. В это мгновение полотно над его головой разошлось под лезвием сабли, и на круп коня взлетел еще один седок.
   Тычок рукоятью сабли в висок, рывок! И Горовой перепрыгивает в опустевшее седло. Жеребец, почувствовав чужого, запряг ушами, присел. Тут же, за неимением шпор, получил острием сабли в бок, и... полетел.
   Тимофей Михайлович собирался уходить по той тропке, по которой они сюда добирались, но лошадь предпочла не возвращаться, а мчаться вперед. Мелькнули сбоку две повозки, лица встревоженной охраны, а дальше - кусты, кусты, оливковые деревья, заросли персиковых садов. Дорожка петляла, уносясь вдаль. За спиной гудел топот погони.
   Казак спрятал саблю в ножны, предусмотрительно всунутые за пояс, оглянулся.
   Десяток всадников в развивающихся дорожных плащах неслось по его следу, понемногу сокращая дистанцию. Вперед вырывались трое: молодой витязь в серебренном остроконечном шлеме, похожий на выброшенного из седла "щеголя", и двое невысоких смуглоликих степняков, уже натягивающих свои кривые луки.
   Горовой пришпорил жеребца, заставляя его увеличить и без того бешеный темп гонки.
   Повороты мелькали один за другим. Узкая караванная тропа, протоптанная тысячами копыт, петляла в скалах, как змея, уходящая от опасности по воде.
   Это не давало преследователям обрушить на его плечи всю мощь своих луков. Но и для беглеца появилась одна существенная проблема - он не знал, чего ожидать от следующего поворота. Там мог быть обрыв, перед которым здравомыслящий человек придержит скакуна, могла быть развилка с селением, полным людей, да и воинский отряд местного бека, посланный патрулировать окрестности, нынче не редкость.
   Мимо крупа лошади промелькнула пара стрел. Преследователи подобрались близко. Если попадут в коня, то гонка будет проиграна. Тимофей сдержал бег жеребца, высматривая удобный поворот. Ага! Вот и он.
   Едва склон горы скрыл его от преследователей, удила рванули рот скакуна, заставив того встать на дыбы, остановиться и развернуться. Сабля прыгнула в ладонь.
   Вылетевший из-за поворота витязь успел среагировать. Нырнул под лезвие клинка, уходя подальше, прикрылся щитом. Два добрых удара саблей пришлись на умбон и на гарду, выпад в шею выдержала кольчуга противника. Азиат умело прикрылся конем, закрыв подъесаулу путь к отступлению. Топот за спиной указал, что к врагу прибыло подкрепление.
   Араб взмахнул своим оружием, по плечу пробежал первый кровавый росчерк.
   Позади возмущенно загалдели лучники. Они держались на отдалении, не решаясь приближаться к сече.
   Горовой окончательно сосредоточился на поединке. Темп он уже потерял, осталось выгадать себе хотя бы одного поверженного врага. Тем более, что тот сам не стремился отойти за спины подоспевших товарищей.
   Удар встречался ударом, выпад блоком. Сабли мелькали все быстрее.
   К первой ране на плече добавилась вторая, узкий прорез на груди, над самым сердцем. У Горового не было кольчуги, и даже легкие касанья бритвенной сабли противника оставляли следы на теле.
   Но и араб пропускал. Надрублен плащ, багровым подтеком окрасился рукав. Под наносником белеет зубами оскал, изображая улыбку, но из надкушенной в азарте губы на подбородок тянется тонкая струйка крови.
   Налетевшие лучники всадили сразу три стрелы в круп лошади. План рушится на глазах!
   Жеребец под седлом казака все хуже слушается колен, не реагирует на удила. Животное слабеет и готово пасть. Осталось немного.
   Тимофей чертыхнулся. Ничего! Надо лишь прикрыться своей лошадью от стрелков, сбить врага и, перескочив в опустевшее седло, уйти дальше в скалы.
   Осталось малость - победить.
   Тимофей рубил, выискивая прореху в обороне соперника.
   Вот, вроде, руку далеко отставил. Выпад! Но край чужого щита легко отбил лезвие, а по спине рыцаря потекла новая струйка крови.
   Забавляется гад!
   Араб ухмыльнулся в ответ на чертыхания.
   И тут же получил два чудовищный удара. Один отвел саблю араба, второй проломил щит, вгоняя лезвие под чешую наборного доспеха. Латинянин шел на смерть, выйдя бездоспешным под ответный удар раненого стража. Шел на размен.
   Сабля араба пошла вниз вместе с гортанным проклятием на незнакомом языке.
   Но не дошла.
   Две стрелы свистнули в воздухе. Одна прошила голову лошади беглеца, вторая лишь срезала прядь волос с его затылка, всадившись в приоткрытый рот противника.
   Горовой полетел вниз, успев оценить и удивиться странному пернатому украшению на лице араба.
   От удара о землю, в голове вспыхнули яркие сполохи, закрывшие небо кровавыми пузырями разводов. В ушах задавило, вгоняя в цепляющийся за картинки мозг чехарду ярких необычных картинок. Вроде застывшего в седле противника с торчащей из глаза стрелой.
   На плечи навалились стражники, казак провалился в забытье.
  
   2.
  
   На этот раз его связали, оставив свободными только ноги. Тугие кожаные путы стягивали локти и кисти рук, зафиксировав сидящую фигуру у стены повозки.
   Казак мотнул головой, приходя в себя. Мир мигнул лучами пробивающегося через полотно навеса солнца и взорвался в мозгу чудовищной болью.
   - Курвы!
   На ругань внутрь заглянул араб в блестящих доспехах. Горовой давно приметил этого сарацина. По всем признакам, у похитителей он был главным.
   Араб уверился, что беглец пришел в себя.
   Горовой зацедил сквозь зубы:
   - Что, вражина? Добра я табе людей проредил?
   Сарацин остался безучастным. Видимо, не понял.
   - Шо вылупився? Попить дай! - Тимофей Михайлович для верности повторил требование на немецком, добавив в конце известное слово по-гречески. - Воды!
   Греческий язык араб знал. Спустя минуту на настил перед ногами "латиняна" упал бурдюк. Руки при этом араб оставил связанными.
   - Курва... - выдохнул подъесаул.
   Сарацин исчез.
   ...Теперь ночами его сторожили. Двое бородачей с обнаженными клинками поочередно следили, чтобы пленник не устроил нового побега. Днем тоже присматривали, но не так рьяно. Впрочем, перевитому кожаными путами казаку было не легче. Освободиться стало невозможно.
   Дважды, когда по вечерам его отводили к выгребной яме, Горовой ловил на себе полный ненависти взгляд. "Щеголь", выброшенный из седла при побеге, теперь обретался в самом хвосте каравана, присматривая за вьючными лошадьми.
   Разок рыцарь умудрился дурашливо подмигнуть в ответ. Схватившегося за саблю сарацина оттянули его же товарищи.
   Возможно, дело не было только в том, что стража позорно выбросили из седла.
   ...Через четыре дня они прибыли к стенам большого города.
   Внушительная громадина крепости, высоченные башни, ров - все выглядело основательно. Подлатанная кладка, свежие клепки на открытых воротах, чаны со смолой на стенах - город содержали в порядке.
   Антиох... Антиохия. После Константинополя второй по величине город Византийской империи, захваченный сельджуками. Следующая цель Христова войска. И новая надежда мусульманского мира.
   Казак, рассматривающий все великолепие через откинутый полог повозки, удовлетворенно ухмыльнулся. Здесь его друзья не оставят. Обязательно отыщут. Если бы спрятали в горах, потянули в пески или степь, то тогда, вероятней всего, пришлось бы нелегко. А в такой мешанине лиц всегда найдутся те, кто запомнит странного пленника и донесет о нем весточку. Хотелось в это верить.
   А уж в том, что его друзья землю рыть будут, чтобы выручить, казак не сомневался.
  
   3.
  
   - Ты знаешь, по чему я больше всего скучал там? - Костя пододвинул к себе горячую сковороду. - По жареной картошке, доброму холодному пиву и мягкой туалетной бумаге, подвешенной у теплой сидушки.
   Сомохов усмехнулся.
   - Низко же ты ценишь достоинства этого мира, Костя. Землю, где путешествие вокруг света занимает пару дней, а мгновенная связь возможна почти с любым человеком на планете, - он развел руками. - Здесь почти прекрасно... Столько всего!
   Малышев подцепил на вилку аппетитный кусочек жареной колбасы и склонил голову набок, оценивая румяность корочки.
   Археолог вздохнул.
   - Я хотел бы взять все это с собой.
   - Точно, - продукция баварских мясных дел мастеров с хрустом подалась зубам, заполнив рот свежей сочной мякотью. - Только сундучок побольше найти надо. И еще, Улугбек Карлович, про больницы и Интернет не забудь.
   Малышев жевал все также азартно, но глаза его понемногу грустнели.
   - Где он ходит?
   Минуту спустя, на соседний стул бухнулся мужчина.
   Среднего роста, кряжистый, с наметившимся животиком и легкими залысинами "своего парня", он производил впечатление увальня. И лишь хитрый, въедливый взгляд не всегда вязался с простоватым лицом. А еще Игорь Тоболь был давним приятелем Кости Малышева. Недостаточно близким, чтобы его всерьез рассматривали структуры, взявшие вернувшегося фотографа в оборот, но достаточно надежным, чтобы к нему смог обратится сам Малышев.
   С Игорем они когда-то учились за одной партой. Но после школы их дороги разошлись. Тоболь, приехавший в Москву из далекого Могилева вместе с отцом военным, ударился в коммерцию, арендовал точки на рынках, потом купил ларьки, затем павильоны, и за десять лет вырос во владельца маленькой сети по продаже хозяйственного барахла. Костя же пошел учиться в институт, потом долго искал себя в жизни, остановившись на роли разъездного фотографа немецкого агентства.
   Но зацепочка общая у них осталась. Оба в детстве активно занимались спортом. Во "взрослой" жизни появились другие интересы, но тяга к физическим нагрузкам совсем не исчезла. Пять лет назад, во время встречи выпускников, Тоболь пригласил одноклассника на пейнтбол. Затем вместе сгоняли жир в тренажерке. Нынче же оказалось, что Игорь остался чуть ли не единственным способным помочь человеком.
   Просьбу свалившегося из прошлого товарища приютить, бизнесмен воспринял с удивительным спокойствием. Он же через своих знакомых выправил фальшивый белорусский паспорт для приятеля, помог с документами для Сомохова. Его дача в лесах под Нарочью стала для возвращенцев из прошлого временным пристанищем. А когда Костя выложил наспех придуманную историю, Тоболь же арендовал яхту для поиска клада.
   Именно удачным искателем сокровищ, за головами и знаниями которых охотятся ушлые конкуренты, представил приятелю археолога Костя. Тоболь, отмечавших в своих хоромах подписание контракта с очередным китайским производителем, ухватился за перспективу развеяться с прибылью. И не остался в накладе.
   Теперь они отмечали это событие в берлинской закусочной. Вчера эксперты из антикварного дома выдали заключения на часть привезенного добра, и собратья по "приключениям" решили воздать должное злачным местам германской столицы.
   Тоболь бухнул на стол литровую бутыль "Финляндии" и продолжил разговор, начатый еще два дня назад.
   - Костя, Улугбек, посудите сами, - он начал загибать пальцы. - У меня две квартиры в Москве, дом на Мальорке, дача в Беларуси. Контора, опять же, миллиона два-три только по недвижимости потянет. На кармане есть немного... Итого - под пятерик. И полное желание сменить вид деятельности... Фирмы свои я уже на жену и мать переписал, чтобы, если сгорим где, не завалить все. Так что на хороший проект под два ляма выложить смогу...
   Он разлил спиртное по рюмкам, нацепил на вилку кусок колбасы.
   - А у вас же явно хватает идей?
   Малышев усмехнулся.
   - Сам слышал, что за все, мы от полутора до двух с половиной миллионов евро получим. Твоя четверть, остальное нам. Тут на поиски Атлантиды, если бюджетно подойти, можно решиться.
   Тоболь скривился.
   - Да ладно вам. Я ж - от чистого сердца.
   Он почесал пятерней выступившую щетину, вздохнул.
   - Меня же эта розница достала - сил нет. Каждый день кассу, выручку проверь, за менеджерами глаз да глаз надо... Таможня... Партнеры эти узкоглазые. Светка, жена, помогает, но чуть расслабишься, уже какой проныра пошел мимо кассы в свой карман работать или на откаты сел. Суды, налоговая, сертификация, транспорт. Где вые... обуют, никогда не знаешь. Живешь, как в пятнашки играешь - то ты, то тебя. От жизни такой выть хочется, - он задумался. - А тут снова человеком просыпаюсь, а не портмоне для печатей... Эх...
   Он стукнул по столу кулаком, отчего проходившая официантка подпрыгнула.
   - Я же с вами пацаном снова себя почувствовал. Интересно жить стало... А то за последние годы чего только не перепробывал - пейнтбол, бассейны с саунами, рыбалка. Осенью специально арбалетов накупил, по старинке чтобы на сохатых ходить. Все мимо... Не берет! - он разлил по новой. - Тут же, как воды чистой с похмелья глотнул.
   Игорь ткнул пальцем в Сомохова:
   - Признайся, Карлович, есть же еще какой кладик на примете? Инков там? Или Наполеона? - он нагнулся над столом, грозя обрушить солидную немецкую конструкцию. - Я б в такое дело вложился.
   Сомохов виновато развел руками, а Костя усмехнулся.
   - Нам сейчас тоже рутины подвалит. Все это добро продать, за каждым сертификатом и заключением экспертов побегать.
   Тоболь отмахнулся:
   - Ерунда! Прорвемся. Фашиков наймем - пускай они бегают.
   Малышев отодвинул снова налитую рюмку.
   - Погоди ты с этим. О делах еще поговорить надо бы, - Костя достал блокнот для записей. - Ты всерьез говорил, что с покупкой оружия помочь можешь?
   Игорь кивнул.
   - Есть у меня контактик один проверенный. Когда подарок придумать тяжело, я у него для партнеров калаши покупал. Завернешь в фольгу, бантик сверху - какой мужик устоит? Это же не мазня или эспандер - вещь!
   Малышев задумался, упорно игнорируя налитую рюмку. Сомохов нервно ерзал на скамье - ученому не терпелось вернуться в номер, где пылился очередной иллюстрированный каталог Британского археологического общества. И только московский бизнесмен с лихой обреченностью накачивался доброй финской водкой, с грустью и легкой завистью посматривая на компаньонов.
  
   4.
  
   - Хватит! - Эргюн сказал, как отрезал.
   Два еще даже не вспотевших помощника тут же отложили плети.
   Горовой улыбнулся краешками губ.
   - Лепей, хлопцы, вы б па кругу стали, да вдули бы друг дружке... Шоб, значит, не скучать. А ты, казалуп, уже зараз бяги за дамавинай.
   Для верности казак добавил пару известных ругательств по-тюркски. Плеть в руках ближайшего араба взлетела вверх и тут же бессильно опустилась. Порядок здесь блюли.
   Пару дней назад захваченному в плен рыцарю довели ту цель, ради которой его бережно доставили из бушующей войны в относительно спокойные земли Антиохии. Объяснял тот самый воин, который командовал караваном, - Эргюн.
   Задача была не сложной. Под присмотром пятерки нукеров съездить в земли, лежащие на севере, и отправить на тот свет неугодную хозяевам Эргюна персону. Выстрелом с трех сотен метров. После этих слов араб выложил на стол перед пленником оружие.
   Молча выслушавший предложение подъесаул взревел и налетел на охрану так, что дюжим стражникам, защищаясь, пришлось избить русича до потери сознания. На столе осталась лежать та самая винтовка, которая исчезла после смерти Пригодько, "штуцер", врученный молоденькому красноармейцу взамен "Суоми".
   - Да уж, не самая конструктивная беседа получается, - голос шел из-за спины пленника.
   Привязанный к креслу казак не мог видеть говорившего. Зато араб, руководивший допросом, заметно вспотел от волнения.
   - Шо? Хозяин твой пожаловал, гад? - Тимофей изъяснялся только на своем родном наречии, старательно игнорируя попытки араба вести беседу на смеси немецкого и латыни. - Шо ж ты хвостикам не машешь, Эргю? Устань на лапки, гавнюк!
   Стражник оказался достаточно близко, и казак не смог отказать себе в удовольствии. Нога в подкованном сапоге с хрустом врезалась в голень. Эргюн бухнулся на колени, взвыл и схватился за эфес сабли. Резкий окрик из-за спины остановил взбешенного воина.
   Чуть погодя в камере послышались шаги. Перед русичем возник незнакомец.
   Молодой холеный парень восточного вида, с отливающими иссиня-черными волосами, выбившимися из под белоснежного тюрбана. Одетый в дорогой, расшитом золотом и жемчугом халат, за поясом которого торчали рукоятки кинжалов, усыпанные каменьями. Впечатление немного портил синяк под глазом.
   - И что это мы так кипятимся? - русский язык звучал непривычно правильно.
   Пригодько молчал, оценивая собеседника.
   Тот казался молодым, даже излишне юным, если бы не холодный прищур темных глаз. Да еще тонкая линия сжатых губ, так не свойственная бесшабашной поре взросления.
   Лицо парня расплылось в улыбке, но глаза остались такими же холодными.
   - Ну, шо надо? - рыкнул подъесаул.
   Лицо азиата снова стало серьезным, он присел на тут же пододвинутое кресло и вытянул ноги.
   - Не нукай - не запряг!
   Легкий малоросский акцент, воспроизведенный при этом с завидной точностью, так изумил хорохорящегося казака, что парень не сдержал ухмылки.
   - Ладно, Тимофей Михайлович, будем считать, что мы с вами уже давно знакомы.
   - Ты кто?
   Краешки губ собеседника опустились вниз, изображая задумчивость, и тут же снова начали расползаться в улыбку. В глазах промелькнула озорная искра.
   - Называйте меня... Один... Да, Один!
   - Оди'н?
   - Нет, О'дин. Старый добрый заслуженный Один.
   Тимофей пожал плечами. Один - так Один.
   - Чаго табе надо, О-д-и-н? Ты ж старшим у гэтых зладеюк будешь?
   Парень взмахнул руками, выставляя перед собой открытые ладони:
   - Мне от тебя? Что надо? - он зацокал языком. - Что может желать один че-ло-век от другого?
   Он склонил голову набок:
   - Услуги... Я прошу тебя о той самой услуге, которую озвучил тебе мой добрый Эргюн.
   Стражник, который годился в отцы, если не деды сидевшего "Одина", почтительно сложил руки на груди.
   - Да я вас за Заха...
   - Тс-с-с... - властно вскинутая рука прервала гневную отповедь казака. - Я же тебе еще главного не сказал ... Не назвал твоего вознаграждения.
   - Да шоб ты в воде плавал и пить просил! Я тебя...
   "Один" повысил голос:
   - Жизнь за жизнь предлагаю.
   - .............!
   Стоявшие рядом стражники пробовали угадать желание господина и то пододвигались к казаку, занося плети, то возвращались на место. Сам повелитель остался безучастным. Лишь лоб нахмурил:
   - Хорошо. Сам увидишь, что и кроме твоей никчемной оболочки мне есть, что предложить.
   Двое охранников подхватили связанного пленника и потащили по коридорам. Вверх, по периметру, на пару этажей вниз, переход, еще вниз, снова вверх. В камеру, куда приволокли рыцаря папского легата, почти не попадал свет. Узкие лучики из забранного решеткой окошка едва позволяли различать силуэты.
   На одиноких нарах лежал незнакомец. Среднего роста, крепко сбитый.
   - Ну и... - начал бычиться кубанец, когда тело шевельнулось.
   Хозяин камеры повернулся на бок, и на Горового уставилось знакомое лицо.
   - Захар!!!
   Крик прервали безжалостно. Спящий красноармеец даже не проснулся. Кляп затолкали так глубоко, что к моменту возвращения в залу с "Одином" казак посинел.
   После того, как кляп вынули, он долго откашливался, после чего прохрипел:
   - Как?
   Умные глаза "Одина" полыхнули смехом:
   - Ты помнишь, с кем за игровой стол сел?
   - Я ж ему сам очи закрыл?
   Рука в золотых перстнях взлетела над головой хозяина положения, описывая замысловатый зигзаг, а губы разошлись в белоснежную улыбку. Сам, мол, догадайся.
   Выглядел "Один" не так, как десяток минут назад. Запыхавшийся, потный, в криво сидящей одежде. Казак, ошарашенный обретением потерянного друга, этого не замечал.
   - Мы договорились?
   Подъесаул мотнул головой:
   - Дай погутарить с Захаркой. Как-то все...
   - Сделаешь дело - заберешь друга.
   Казак набычился:
   - Без разговора никуда не пойду.
   - А если все нормально будет, убьешь того, о ком прошу?
   Горовой задумался на мгновение, после чего кивнул.
   "Один" хлопнул в ладоши. Ответ его полностью удовлетворил.
   - Отлично! Завтра поговоришь, - и, прерывая возражения. - Твой приятель устал очень, до утра все равно проспит, как мертвый. Да и тебе отдых полезен. Ты мне нужен сильным и здоровым.
   Стражники потащили упирающегося казака из комнаты.
  
   Когда дверь за пленником захлопнулась, сияющий Мардук снова хлопнул в ладоши. Из-за небольшой портьеры выскочил щуплый, немолодой слуга. Выдающийся нос, загорелая дочерна кожа, седые космы из-под алеманской кожаной шапочки.
   - Мисаил, ты был прав. Они дорожат друг другом. Я слушал его эмоции - чистое искреннее чувство. Даже завидно.
   - Я всегда рад служить Лучезарному. Ваша милость - все, чего я желаю и все, за что...
   Мардук-Локи взмахнул рукой, обрывая поток раболепного славословия.
   Перворожденный покопался в своем кошеле. Серебряный обруч со сверкающим зеленым камнем в оправе смотрелся на его ладонях игрушечным.
   - Трансформации вымотали меня. Да и поговорить нам с этим варваром не о чем. Так что, пыль земли моей, сделай ему того, кого он требует.
   Лицо слуги перекосила череда эмоций. Тут было все: и признание собственной ничтожности, и раскаянье, и желание исправить ошибку, загладить ее.
   Мардук ухмыльнулся:
   - Мне даже не надо напрягаться, чтобы понять, как ты не хочешь повторить судьбу своего бестолкового и неудачливого компаньона.
   Слуга бухнулся на колени. Локи подвел черту:
   - Камиз покажет дорогу к установке. Иди! Я устал.
   Слуги легкой рысью покинули помещение.
   Мощный телохранитель шел первым, изредка бросая взгляд через плечо на семенящего следом мелкого послушника. Тот, казалось, был полностью сосредоточен на том, чтобы донести полученный обруч без помех.
   Но когда громила араб, громыхая засовом, отпирал дверь в подвал, пальцы косматого германца выудили из складок пояса тяжелый перстень с прозрачным камнем. Пока проводник боролся с непослушной дверью, Мисаил успел прижать камень перстня к камню оправы, спустя несколько мгновений оба кристалла стали одинакового цвета. Кольцо тут же снова исчезло в складках ткани.
  
   5.
  
   Боль выгнула тело дугой, заставляя трещать сухожилия и ломая кости. Захар шарил ладонью по неровной поверхности, пытаясь обрести точку опоры, но твердь ускользала, оставляя оруженосца и бывшего красноармейца наедине с тянущейся уже вечность пыткой.
   Волны то накрывали с головой, то подбрасывали. Он пытался откашляться, но упрямая влага лезла в рот, продавливаясь через нос. Не хватало глотка воздуха, мгновения, короткого всплеска на ровной глади безвременья. Не хватало цвета - он плавал в черном, размытом ничто. Паника плавила угасающий разум. Все, что было важно, становилось чужим, надуманным, лишним. Он растворялся в окружающей тьме.
   И вдруг - тонкий лучик на краю зрения. Узкий, дрожащий, весь неправильный в царстве тьмы и забвения.
   Он потянулся вверх всем естеством, пытаясь уловить размытое пятнышко. Его надежду. Его жизнь.
   И рванувшийся в легкие сладкий дурманящий запах топленого сала показался самым желанным ароматом в мире.
  
   - Очнулся!
   Захар втягивал в себя запахи, каждой клеткой радуясь почти утраченным ощущениям. Короткий удар в затылок он пропустил. Мир полыхнул багровыми разводами и исчез.
   Снова в себя он пришел уже через полчаса. Абсолютно нагой, связанный по рукам и ногам и уложенный на деревянный помост.
   - Кто вы?
   Стоявший перед помостом араб только поморщился. Второй, сморщенный старичок, отвел взгляд и что-то зашептал в полголоса.
   Воспоминания накатывались на сознание сплошной чередой ярких картин.
   Родной Подзерск... Дед у печи, заросли крапивы у бани... Топтание на плацу в школе красноармейца... Бой, винтовочные выстрелы, крики раненых, вкус снега на губах... И вот уже новое сражение... Лязг мечей, лошадиный топот, свист чужих стрел... Это было у маленького городка. Дорилея? Вроде так! Чехарда других схваток, запах горящего лагеря, крики, вой раненых. Боль от пореза. И пьянящее чувство победы! Еще один бой. У холмов. Две кучи упертых сарацин с необычной кожей, верещащие пехотинцы, налетающие друг за другом. Дикая скачка.
   Он вспомнил! Вспомнил вождя мусульман, степняка на грациозном жеребце, саблю, занесенную над другом. И то, как лихорадочно тянул к плечу ставшую неподъемной винтовку, как стрелял.
   Красноармеец осмотрелся.
   Старичок протянул к его губам чашку и что-то ободряюще проговорил. Произнес на чужом языке, но смысл стал понятен. Пей!
   Пригодько приник к глиняной посуде. Когда он оторвался, то перед ним стояло уже не два. А сразу три человека. В камере появился Горовой.
  
   6.
  
   Тимофей Михайлович пробовал привести мысли в порядок. Но те упрямо разбредались.
   Главное, в чем он убедился, вторым пленником загадочного Одина был именно Захар. Пригодько осунулся, побледнел и чувствует себя неважно. Бредит... Но все, что спрашивал у вновь обретенного товарища подозрительный Горовой, могли знать кроме него еще только трое человек. Костя и Улугбек остались далеко. Так что...
   Он вспоминал услышанное, крутил его и так и этак - все сходилось. В заложниках Одина остался тот самый красноармеец, с которым они вместе топали от самой Руси до центра сельджукской державы. Ответы Захара были правильны, а то, что путался изредка и отвечал с задержкой, так видно же, что человек не в себе слегка, раненый!
  
   ...Рыцарь папского легата потер отросшую бороду. Здесь тропа, которой их вел местный проводник, шла под зарослями кустов, таких удобных для засады, что даже между лопатками нехорошо зачесалось.
   Раздумывать некогда. Кусты наверху еле заметно шевельнулись!
   Горовой остановил коня, потрогал приклад винтовки, взялся за меч. Трое сопровождавших его степняков потянули из саадаков тугие луки. Проводник взялся за топорик. Еще двое, слуги, присматривающие за вьючными лошадьми, вооружились щитами и короткими копьями.
   Округа кишела разбойниками и мародерствующими дезертирами из разбитых мусульманских воинств. Сбившись в стаи, они грабили караваны купцов, нападали на деревни и городки, не брезговали одинокими крестьянами. Семеро вооруженных путников - не самый простой орешек, но и за него возьмешься, если брюхо к ребрам присыхает.
   За последние полгода Тимофей Михайлович не первый раз ловил себя на мысли, что начал понемногу чувствовать окружающее пространство. Улавливать момент, когда к нему приближается опасность, предугадывать появление врагов. Обострившаяся в боях интуиция или новое выработанное чувство уже пару раз выручала его из передряг.
   Так и тут. Что-то подсказывало, что впереди их ждут неприятности.
   Салих, пожилой сельджук, глава приданных Горовому охранников, недовольно хмурился, не понимая, почему латинянин сдерживает их. Он оглянулся, высматривая, нет ли опасности позади.
   Свистнувшая стрела вошла Салиху точно в ухо. Оба оставшихся в живых тюрка тут же кубарем скатились с седел и исчезли в кустах. Слуги попрятались за вьючными кобылами, выставив в сторону врага острия копий.
   Удар шпорами в бок, и низкорослый тонконогий жеребец подъесаула одним прыжком ушел из-под стрел, хлынувших на тропу. В следующее мгновение казак уже скакал вперед. Справа свистнул аркан, еще в воздухе сбитый саблей. Слева выскочили двое оборванцев с топориками - одного снес конь, второго зарубил сам рыцарь. Невидимые лучники налетчиков, сосредоточившись на открывших ответную стрельбу тюрках, обратили внимание на прорвавшегося всадника слишком поздно. Лишь когда взбежавший на холм казак навалился на засаду, бандиты поняли, кто для них нынче самый опасный враг.
   Горовой с ходу раскроил голову ближайшему разбойнику, полоснул по шее второго. Еще парочка, выскочив навстречу, схлопотали по стреле от тюрок.
   Снизу, с той стороны склона, где осталась лошадь, послышались яростные крики. Четверо всадников в стеганых халатах, выскочив из-за зарослей, гарцевали у подножия холма. Изредка то один, то второй пускали стрелы, но прицельной стрельбы не получалось. Брось они лошадей, то могли бы подняться поближе, но кочевники не рисковали оставаться пешими. Будто ждали еще кого.
   Раздался топот - к четверке внизу прискакало еще двое. Налетчиков стало шестеро, но они все так же не решались соваться на склон, так легко завоеванный всего лишь одним латинянином. Возможно, он действительно выглядел грозно, но, скорее всего, мародеры побаивались оставлять в тылу сельджуков.
   И правильно делали. Не успели бандиты выпустить по паре стрел, как подоспели охранники Тимофея.
   Так кречет бьет беззащитных уток, так боксер отделывает на улице загулявшуюся шпану.
   Первыми на дорогу выскочили кони. Как казалось, без седоков. Бандиты, уже натянувшие луки, едва ослабили тетивы, и тут же в них полетели стрелы. Тюрки умудрились спрятаться за седлами, повиснув на одном стремени и зацепившись за луку седла. Мелкие, проворные как ласки, они били скучившихся врагов влет, держа в воздухе по две-три стрелы. Ближайшие двое бандитов в мгновение стали похожи на подушечки для булавок. Остальные успели закрыться щитами.
   Как в такой свистопляске обе стороны умудрялись не ранить лошадей, Горовому оставалось лишь гадать.
   Эффект неожиданности пропал - тюрки выпрямились в седлах и увеличили и без того высокую скорость стрельбы.
   Разбойники, закрывшись щитами, разворачивали лошадей, пока гарцующие охранники русича пробовали выискать щели в их защите, опустошая колчаны.
   Зачертыхался, схватившись за бедро, еще один из бандитов. Следом на спину лошади опрокинулся второй. Двое оставшихся, настегивая лошадей, припустили прочь.
   Как-то необычно свистнула очередная стрела, и лошади беглецов закувыркались на ровном месте. Ближайший седок полетел в кусты. Прежде, чем он успел приподняться, в его груди расцвели цветки сразу двух оперений. Последний бандит при падении врезался в скалу и затих.
   Тюрки продолжали гарцевать на лошадях, ни на мгновение не оставаясь на месте. Все четверо крутили головами, выискивая на склонах оставшихся противников. Но, видимо, тут больше не осталось желающих поживиться.
   Горовой оглянулся. Бежать? Склон крут, но конному сюда не забраться, а пешему еще добежать надо. Сам он за это время успеет...
   Мысли прервали.
   Скуластый Гарук, ставший после смерти Салиха главным, свистнул и поманил казака.
   Все также натянутые луки теперь смотрели прямо на него. Как тюрки умеют стрелять, он уже оценил. Пришлось спускаться.
   - Мы бы справились сами, гяур. Больше так не бегай - не поймем, - лицо Гарука было бесстрастным. Кочевник даже не запыхался в бою, лишь пальцы правой кисти подрагивали на луке седла.
   Тимофей Михайлович кивнул.
  
   7.
  
   Пригодько заворочался, пробуя зацепить путами выступающий край. Его оставили в комнатушке, где из мебели была только эта лежанка, а в ней - только один удобный выступ. И пока тут не появились охранники, Захар пробовал перетереть или растянуть ремни.
   ...После того, как видение с Горовым исчезло, Пригодько несколько раз заговаривал со сторожившими его арабами. Но те лишь качали головой или били пленника. Куда ушел Тимофей, они, естественно, не поясняли. Значит, казак здесь был такой же невольник, как и он сам.
   Захар скрипнул зубами - разодранное мясо на запястьях саднило при каждом движении. Но красноармеец не останавливался - тер и тер. Кожаные путы только с виду такие крепкие. Если иметь терпение и желание... А уж этого сибиряку было не занимать.
   Захар поднатужился.
   Вроде, правая рука стала двигаться намного больше. Пригодько поблагодарил нерасторопность толстяка сторожа, перехватившего локти простым узлом. Немного усилий - и путы остались только на кистях. Уже недолго...
   Кожаный шнур, стягивающий запястья, ослаб. Захар поднатужился, пропуская руки под собой. Вот и все, пожалуй. Немного работы зубами, минута на то, чтобы развязать ноги, и он снова может чувствовать себя свободным.
   Тело не слушалось. Пленник торопливо растер мышцы, разгоняя кровь по жилам. Он поднялся, вытянул руки, свел их за спину и потянулся, покачиваясь на пятках. Так учил его еще дед, старый охотник. Друзья посмеивались с этого странного способа, но признавали, что меры действуют, помогая привести тело в порядок за несколько мгновений.
   Пригодько прислушался. Вроде, тихо.
   Узкое, забранное деревянной решеткой окошко давало мало света, но было понятно, что за ним все еще не ночь. Захар подошел к двери и приложил ухо к полотну. Он не знал, где он, кто его похитил. Но понимал, что ничего хорошего здесь не дождётся.
   За дверью молчали - даже караульного не было слышно. Только едва уловимый шум множества голосов, будто кто-то затеял далеко отсюда, в недрах здания, молитву или спор.
   Пригодько подобрал обрывки пут, присел сбоку от двери и настроился ждать.
   ...Замок скрипнул, когда солнце село. Торопливые шаркающие шаги одинокого человека, глухой удар о пол снятого запорного бруса.
   Сибиряк подобрался.
   Дверь тихо отворилась, в камеру вступила сгорбленная фигура.
   Захар накинул на шею вошедшего кожаный шнур и затянул концы. Он старался не убить, а лишь слегка придушить беднягу.
   Через пару минут все было закончено. Смуглый стражник, сменщик предыдущего толстяка, раздетый донага, валялся углу, крепко прикрученный к лежанке. Захар стоял у двери в одеждах вошедшего: длинная рубаха, перехваченная кушаком, плащ-накидка с удобным капюшоном, скрывающим половину лица. Только обувь казалось непривычной - остроносые туфли жали.
   Оставалось выбраться наружу. Захар вздохнул, вытянул из ножен узкий кинжал, единственное оружие стражника, спрятал лезвие в складках платья. После чего перекрестился, нагнул голову и шагнул из камеры.
  
   8.
  
   Последние два дня отряд кружил по горам, выбираясь с одной козлиной тропы на другую. Проводники, неразговорчивые угрюмые усачи, уверенно тыкали пальцем в очередной склон и оставившие в далеком селе своих лошадей тюрки знаком показывали подъесаулу следовать дальше. Оружие ему больше не выдавали. Видимо, оценили выучку.
   Карабкаясь с кручи на кручу, перепрыгивая расщелины, взбираясь выше и выше, Горовой недовольно хмурился, но в пререкания не вступал. Прошли уже две недели после стычки с мародерами, но они все еще не добрались до цели.
   Чем дальше они двигались в горы, тем холоднее становились дни и нестерпимее ночи. Под утро мороз забирался даже под меховые тулупы, прихваченные в долине.
   На третьи сутки проводники заметно занервничали, да и тюрки сделались собранней и настороженней. Остановки стали куда чаще. Во время привалов один или два проводника с лучниками охраны исчезали, проверяя дальнейшую дорогу.
   Крепость вынырнула внезапно.
   Очередной крутой склон, поросший редким кустарником, гребень скалы и вот она - сложенная из серого камня неприступная твердыня. Почти отвесные склоны, клубящиеся туманом ущелья у подножия, узенькая тропа, огибающая высоту. По мере спуска тропа переходила в натоптанную дорожку, настоящий серпантин, по которому сновали груженные мулы и ишаки. Где-то там, внизу, белели мазанки небольшого поселения. Видимо, в орлином гнезде вся прислуга не умещалась.
   Один из проводников гордо повел рукой в сторону цитадели и просипел что-то.
   Гарук толкнул Горового под локоть:
   - Внизу узкая долина, река, люди, но там нас сразу бы приметили... А тропа, которой мы пришли, - старая, почти забытая, и ведет к одинокому маленькому пастбищу, с которого стрелой до крепости не достать... Потому и добрались... - Гарук указал пальцем на цитадель. - На площадке, что выступает над стеной, каждый вечер творит молитву человек в белой чалме. Его тяжело спутать - он такой один... - степняк явно нервничал, потел, что удивительно на пробирающем горном ветру. - Ты должен его убить.
   Горовой смерил взглядом расстояние до крепости и покачал головой:
   - Тут больше четверти версты будет, а то и больше. Я попробовать могу, но...
   Степняк сверкнул белками глаз:
   - Ты должен выполнить то, что тебе приказали. Все наши жизни зависят от того, как ты управишься.
   Один из охранников размотал холстину, обнажая вороненый ствол винтовки.
   Тимофей Михайлович взял в руки привычное оружие. Отметил, как напряглись стоявшие вокруг тюрки.
   "Первым выстрелом снять того, что у камня стоит. Потом сбить ближнего. Пока достанут сабли, успею еще одного застрелить, а там..."
   За спиной послышался шелест, с которым сталь покидает ножны.
   Гарук все также бесстрастно пояснил:
   - Когда у тебя в руках будет оружие Лучезарного, - он указал рукой на винтовку. - За твоей жизнью будут присматривать сразу двое. Их сабли должны быть обнажены.
   Острое лезвие кольнуло под лопатку. Подъесаул опустил ствол.
  
   Три часа прошли незаметно.
   Проводники и двое охранников подкреплялись за выступом скалы, защищавшем их от ветра. А Горовой и двое неудачников высматривали того, кто прогневил странного "Одина".
  
   9.
  
   Вечером на одной из башен, высившимся по углам крепости, развели огонь. Пламя освещало дорогу у основания и площадку для моления.
   Близился момент, ради которого казака провели через множество горных круч.
   Тимофей размял замерзшие пальцы, пошевелил шеей.
   Стрелять на таком расстоянии подъесаулу было не впервой. Но никогда раньше, судьба его так не зависела от результатов стрельбы. Промахнешься разок - и все... Можно ставить крест на всей затее. Да и на их с Захаром жизнях.
   Захара... Тимофей усмехнулся. Вот ведь как жизнь повернулась. Сам же хоронил друга - глаза закрывал, землю кидал на саван, а оно вот как... Чудеса.
   Горовой подышал на пальцы. На мгновение стало теплее.
   Он вернулся к мыслям, не дававшим покоя с самой Антиохии.
   А что, ежели все это, воскрешение Захара, его похищение, что если, все - только морок, наведенный чернокнижниками? Ведь не боги же эти христопродавцы - людей воскрешать?!
   Тимофей Михайлович оглянулся на охранников.
   У-у-у, вражины! Стерегут!
   Он задумался.
   И сам же ответил. Нет. Не может быть!
   Ведь спрашивал он Захара в городе, хорошо распытал. Обо всем, что знали только они вчетвером и никто более. Ответы были правильные, верные ответы. Значит, действительно, красноармейца воскресили, а не просто паренька с ликом похожим подобрали, да к казаку привели... Или не убивали даже, а только...
   Что же они сделали?
   Его прошиб пот. А что если тело друга с погоста подняли?! Как упыри?! Так что отвечать может, а душа уже вон улетела?
   Казак незаметно перекрестился.
   Не-е-е... Не могло такое случиться. Держал он Пригодько за руку - та теплой была. Да еще, когда красноармеец клялся, он серебряный крест подъесаула, освященный в церкви, в ладонях держал. Упырь бы не смог, значит, чист Захарушка перед Создателем.
   Отлегло на душе...
   Ладно. Главное нынче - выполнить задание супостата чернявого. А там они с Захаром, да еще и Костю с Улугбеком отыщут...
   Он не переставал разминать пальцы, согревая их для предстоящего дела.
   Мысли, меж тем, роились без остановки.
   А что, если...
   За спиной засопели тюрки охраны. По-прежнему двое из них топтались рядом, а двое оставались в лагере, разбитом в сотне шагов отсюда. Там скалы хоть немного укрывали от осеннего горного ветра.
   Тюрки нервничали.
   Двери, ведущие на площадку, где должен был появиться враг "Одина", приоткрылись.
   Первыми выскользнули слуги с жаровнями, полными углей. Следом потянулись стражи с обнаженными саблями. Они проверили каждый закуток, осмотрели стены и скалы поблизости.
   Горовой вжался в камень. Гарук и его напарник юркнули за гребень скалы. Вроде должны за спиной стоять, следить, чтобы справил все, как надобнать, а едва должен враг появиться, прыснули, как зайцы от волка.
   Подъесаул повел стволом, ловя в прорезь прицела дверь.
   Стражи ушли, оставив пустую площадку на откуп ветрам.
   Казак глубоко вздохнул, успокаивая дыхание. Медленно повел курок. Врага надо бить в прорезе двери, там, где он освещен хорошо.
   Первым из проема появилась фигура, закутанная в длинный стеганный халат. На голове не было белой чалмы, и казак вернул прицел обратно на створ двери.
   Вот и тот, кого приказали застрелить. Казак не задумывался, чем этот старик провинился. Приказано - исполнить! И без сантиментов. На войне надо воевать...
   Горовой упустил момент, когда фигура была на фоне света. Что-то отвлекло. Что-то знакомое настолько, что заставило дрогнуть руку.
   Он пригляделся к тому, кто вошел на площадку первым. Сейчас этот крепыш в длиннополом стеганом халате стоял точно по центру площадки. Руки сведены за спиной, а сам человек покачивается на пятках. Во всем это было нечто неуловимо знакомое. Родное до боли.
   Казак всмотрелся, примечая детали. После чего широко улыбнулся и опустил ствол.
   За спиной послышался шорох. Гарук удивленно просипел:
   - Зачем ждешь?
   Казак медленно развернулся к сторожу. Винтовка скользнула на изгиб локтя, повернувшись к крепости безопасным прикладом.
   - Я ошибся, Гарук.
   - Что ты говоришь?! Ты не смог?! Но ведь, Хозяин сказал, что должен быть гром?!
   В его руке сверкнула сабля. Казак сдвинул прицел.
   - Я просто не в того целился.
   Выстрел разорвал тишину ущелья.
   Степняк, почуяв опасность, попробовал прикрыться лезвием. Пуля вошла в его грудь, отбросив тело на пару шагов. Подъесаул торопливо передернул затвор.
   Сунувшийся следом второй караульный сумел увернуться от свинца. Но чтобы напасть на плюющегося огнем пленника, его духа уже не хватило. Тюрок бросился вниз, в лагерь.
   Казак дослал в патронник третий патрон и хладнокровно свалил бегущего выстрелом в спину.
   Пара охранников, выбравшаяся из-под войлочных накидок, увидев смерть товарища, схватились за луки.
   Еще один выстрел, и третий кочевник завалился на спину, хватаясь за грудь. Последний из тех, кто должен был охранять призванного из будущего убийцу, бросился бежать.
   Горовой словил мельтешащую фигуру в прорезь прицела, надавил спуск курка.
   Сухо щелкнул боек. Магазин пуст.
   Казак выдохнул, следя, как удаляется противник. Внизу, в селе, оставались лошади. Теперь у тюрка стало на четыре заводных коня больше, назад не поедет - помчится.
   Он вернулся к краю скалы, присел на камень. В крепости царила суета. Зажигались факелы, сновали люди. Старец в белой чалме исчез в недрах цитадели. Но странно знакомый обладатель халата остался. Он стоял на площадке, вглядываясь в развалившегося на камнях Горового.
   Тимофей взмахнул винтовкой.
   Человек на той стороне ущелья подпрыгнул, взмахнул руками и радостно завопил. Эхо множило крик, наслаивая звуки друг на друга, преломляя и выкрадывая смысл.
   До подъесаула долетали только обрывки. Но хватило и их.
   - Ти-мо-фей!
   Для казака этого было достаточно.

Глава 4.

  
   1.
  
   Когда Костя вернулся в квартиру, он застал уже достаточно привычную картину. Улугбек Карлович, обложившись книгами и тетрадями для записей, что-то азартно печатал на старом ноутбуке.
   - Опять в Интернете шаритесь, профессор?
   Сомохов коротко кивнул, не отрываясь от занятия.
   - Забавно, когда с тобой спорят, ссылаясь на твои же труды, - ученый удовлетворенно хмыкнул и повернулся, наконец, к товарищу. - Как прошла встреча с банкиром?
   - Еще одну саблю вдул.
   Костя поставил кейс и двинулся к бару.
   ...С момента возвращения из Турции, друзья развили активную деятельность.
   С помощью Тоболя, так и не оставившего надежду на приключения, Костя активно пристраивал раратеты. Сабли, старинные монеты, посуда продавалась через аукционы антикварных домов. Большинство вещей шло через Америку, где для работы даже наняли пару агентов. Но такой выброс новинок не остался незамеченным. В среде частных коллекционеров и музеев росло убеждение, что некто сумел заполучить редкий клад одиннадцатого века, открыл новую Трою с ее сокровищами Приама. Чтобы не обрушить рынок, приходилось придерживать часть монет, тщательно контролировать, чтобы спрос не перенасытился и не наступило резкое падение цен. Отслеживать это доводилось на местах, и Костя в последнее время часто летал за границу.
   Ученый оказался предоставлен самому себе, чем и не преминул воспользоваться. Неделю он просто изучал окружающую жизнь, прогуливаясь по Москве и пропадая в библиотеках, где открыл для себя недра Интернета, целиком захватившего неизбалованного средствами коммуникации ученого.
   Несмотря на множество открытых окон в ноуте с топиками форумов по истории, на археолога Малышев пожаловаться не мог - свою часть дела Улугбек делал и делал знатно. Составленный им список книг, способных пригодиться друзьям в прошлом, был почти идеальным. Кроме геологических атласов и трудов историков, он включал работы по станкостроению (одна история технологической революции в Англии с чертежами чего стоила!), судостроения, металлообработке, добыче природных ископаемых, садоводству, животноводству, медицине. Сомохов откопал где-то французские травники девятнадцатого века. Не позабыл он и научно-познавательные материалы, всякие "1000 изобретений, перевернувших мир", особенно с примерами получения химических элементов и разного рода соединений.
   Пока Костя добывал средства для будущего похода, Улугбек Карлович приготовил небольшую аптеку, сумку с семенами, всерьез занялся экипировкой. Заказные им в Туле доспехи из легированной нержавеющей стали с титановыми вкладками полностью повторяли лучшие экземпляры пятнадцатого века. Подвижная, надежная, а главное, легкая броня плюс огнестрельное оружие должны были дать им шанс в противостоянии с теми, кто мог остановить любого человека лишь мановением пальца. В том, что друзьям еще придется пересечься с "перворожденными", они не сомневались.
   Малышев посмотрел на упакованные в спортивные баулы доспехи, на стопки книг, уложенные в непромокаемые сумки. Сюда бы еще обещанные Тоболем калаши - и можно смело двигаться. Но с этим пока была заминка.
   - Игорь звонил, - не отрываясь от монитора, сообщил ученый.
   Костя выложил в холодильник прихваченные в "Пятерочке" сосиски.
   - Что сказал?
   Тоболь обещал ускориться с обещанными стволами, но пока не сумел даже встретиться с поставщиком.
   - Передал, что он забрал Минерву... Белиберда какая-то. Я так и не понял, что он имел в виду.
   Малышев улыбнулся. Это была хорошая новость.
   - Не расстраивайтесь, профессор. Главное, что понял я.
   Сомохов продолжил:
   - Еще этот звонил... От твоего школьного приятеля... Сказал, что заказанный комплект выехал по указанному адресу, - археолог поправил очки и добавил уже от себя. - Не понимаю я этого? Столько денег потратить совершенно впуст...
   Малышев приложил палец к губам и укоризненно покачал головой:
   - Тс-с-с... Мы же договаривались!
   Сомохов затих. Костя развернулся к торшеру и громко произнес:
   - Раз все в порядке, то послезавтра выезжаем.
   Ученый негодующе хмыкнул.
   ...Малышев помнил о предупреждении Калякина. То, что ими интересуются люди со стороны, намекал и Тоболь, приметивший слежку. Непонятным пока оставались мотивы организации, взявшей их в разработку. Ладно, если бы все началось после того, как они завалили антикваров раритетами. Так ведь, на них вышли почти сразу после возвращения. Когда еще и взять, собственно, нечего было.
   Разве что?..
   Малышев почесал затылок.
   Есть одна вещица, которая была у них и представляла ценность для многих. Гак из лаборатории инопланетян! За него и в прошлом разборки шли, а нынче, видимо, установка могла и вовсе уникальной стать.
   Костя присел на диван. Он не делился своими размышлениями с товарищем. По-крайней мере, вслух этого не делал. Слишком велика вероятность, что все выводы станут известны недоброжелателям.
   Итак...
   Если цель тех, кто начал их преследование, именно гак, то что они могут предпринять? Самый простой вариант - взять за шкирку их двоих, развести по разным камерам и пытать, пока слова правды не польются... Это - простой способ... Но и опасный. При захвате они могут погибнуть, унеся тайну в могилу. Вероятность невелика, если за дело возьмутся профессионалы, но исключить такой вариант нельзя. Конечно, если их преследователей что-то припрет, то на риск не посмотрят, но, ведь, ждут же чего-то. Значит, по их мнению, есть и альтернатива.
   Что же можно выбрать получше?
   Костя усмехнулся. Эту альтернативу он уже давно понял... Ведь, собственно, зачем кому-то забирать у них гак? Для любого понятно, что они готовятся вернуться в прошлое. Слишком масштабны приготовления, чтобы пройти незаметно. Значит, соберутся, пойдут к установке и... исчезнут. А сам гак останется на своем месте. Бесхозный и исправный. И если проявить внимательность и аккуратность, то перед тем, как променять просвещенное время на темное прошлое, они, расслабленные и умиротворенные, проведут преследователей к своей главной тайне.
   Это могло объяснить позицию тех, кто вышел на Калякина. Зачем спешить?
   Он глянул через плечо ученого. В данный момент археолог вовсю рубился с компьютером в шахматы. Сомохов выигрывал.
   Поделиться размышлениями с Улугбеком? Или лучше с Тоболем? Что он посоветует?
   Малышев вздохнул, достал сотовый, поставил новую симку и поплелся в ванную включать душ. Нужен шумный фон, способный заглушить звонок.
   Как в шпионском детективе...
  
   2.
  
   В припаркованном у обочины микроавтобусе недовольно заерзал тучный оперативник.
   - Что случилось?
   Задавший вопрос загорелый брюнет с тонкими чертами лица говорил с акцентом. Правильный русский язык в его устах искажался именно своей безукоризненностью, старомодной в нынешних реалиях классичностью построения речи.
   Толстяк виновато развел руками:
   - Они опять ушли для разговора в ванну.
   - Там нет микрофонов?
   - Ребята успели оснастить качественно только комнаты и коридор. В ванной врезали одну Ф-ку, потому как эта модель меньше всех... но и хуже всех.
   Брюнет тихо выругался по-итальянски, после чего достал сотовый.
   - Патрон, похоже макеро подозревают, что их пасут... В разговоре они упомянули, что некий "груз" выехал на станцию, из-за чего они готовы выехать послезавтра. Полагаю, пора переводить операцию в активную стадию.
   С той стороны трубки раздалось недовольное ворчание.
   Лицо брюнета осунулось, густые брови сошлись над переносицей.
   Через минуту, выслушав все наставления, он отключил связь и подозвал к себе парочку скучавших в углу головорезов. Эмоциональный тембр итальянской речи брюнет изредка разводил фразами на немецком, к которому головорезу привыкли. Толстяк, владевший только английским, недовольно повел плечами.
   - Шеф утверждает, что нашими "клиентами" заинтересовались конкуренты. Кто-то завалил засаду каменщиков у дома родственников "М". Видимо, подтянулись "непримиримые".
   Он потер переносицу, собираясь с мыслями.
   - Завтра к нам пришлют подкрепление. А пока всем - сто процентная готовность. Эти дуболомы из недобитых мятежников не умеют действовать тонко, значит, придется пострелять.
   Головорезы потянули из наплечных кобур пистолеты.
   Брюнет вздохнул, достал четки и забубнил слова молитвы. Чуть погодя к нему присоединились голоса остальных.
  
   3.
  
   В четыре часа утра во двор въехали две изотермические Газели. Яркая реклама на боках авто рассказывала случайному свидетелю о прелестях продукции одного из московских мясных комбинатов. Двигатели, работающие необычно тихо для отечественных, не потревожили сон мирных обывателей.
   Задние дверки одного из грузовиков распахнулись, выпуская шестерых одетых в камуфляж воинов. Короткие пистолет-пулеметы с массивными глушителями, толстые бронежилеты, шлемы с узкими прорезями бронированного стекла. Из второго выпрыгнули четверо людей в гражданской одежде: серые ветровки, джинсы, кроссовки. Выглядели они не так грозно, но у каждого под курткой топорщились бугры кобур. Двое сжимали дипломаты, способные в мгновение ока превратиться в грозное оружие. Пока боевики вскрывала нужную дверь, эта четверка разобрала входы в остальные подъезды.
   Наблюдатель в микроавтобусе подавился очередным кофе. Ситуация усложнялась.
   - Шеф! - телефон подняли мгновенно. - Каменщики здесь!
   Брюнет испуганно сглотнул наполнившую рот слюну.
   Трубка разразилась потоком брани.
   - Нет! Мы не могли засветиться! Они - сами! - оправдывался брюнет.
   Громилы уже щелками стволами, досылая патроны. Водитель, пересев в центр, расчехлял ствол переносной ракетной установки.
   Все ждали вердикта начальства.
   Брюнет с посеревшим от переживания лицом, повернулся к остальным:
   - К нам выехали подкрепления. Смежники держали недалеко группу, она на подходе... Наша задача - не выпустить каменщиков из двора. Готовьтесь!
   Он трясущимися руками, под осуждающими взглядами остальных, вытащил нательный крестик.
   - Готовьтесь! А я пока помолюсь за ваши души!
   ...Боевики вскрыли дверь за пару минут и исчезли в зеве подъезда.
   В шепоте молитвы брюнета стали проскакивать истеричные нотки.
   Еще через десять минут в проеме дверей показался первый из посланных на захват воинов. Выглядел он слегка растеряно и уж точно не по-боевому: шлем снят, пулемет за плечами. Чуть погодя следом показались остальные. Терять время было нельзя.
   - Вперед, - просипел брюнет.
   Но выскочить из микроавтобуса они не успели.
   Две визжащие тормозами девятки с тонированными в ноль стеклами влетели во двор. Из них гурьбой посыпались бородатые парни в камуфляже и с калашами в руках. Смуглые физиономии, полускрытые щетиной и усами, искажены в крике. Боевики, находившиеся между подъездом и Газелями, профессионально рассредоточились, отходя к припаркованным во дворе авто.
   Кто выстрелил первым, разобрать было нельзя. Тем более, что спустя мгновение после первой выпущенной пули двор взревел во всю мощь своих смертоубийственных ресурсов. И если пистолет-пулеметы в руках одетых в камуфляж боевиков тихо шуршали и трещали, то старые добрые АК в ладонях кавказцев было слышно на несколько километров вокруг.
   Клубы дыма, отраженное эхо, крики раненых вносили в какофонию лишь некую гармоничную связующую, без которой шум дворового боя походил на соревнование безумных барабанщиков.
   ...Потеряв троих из шести боевиков и двух одетых в цивильное "каменщики" отошли за фургоны, стены которых оказались непроницаемы для пуль залетных бородачей.
   Кавказцы тоже не досчитывались шестерых. Парочка, зажимая хлещущую кровь, отползала с линии огня, матерясь и порыкивая от боли. Четверо, нашпигованные свинцом, давно не дышали. И лишь трое бородачей при поддержке громил и брюнета продолжали поливать огнем машины противника. Патроны у них остались, но задора поубавилось.
   Одна из Газелей взвыла мотором и подала назад. Очереди автоматов кавказцев стали истеричней. Всаживая по половине рожка, те пытались удержать врага во дворе дома.
   Напрасно... Грузовичок, колышась на бордюрах, уже рванул в арку.
   Телефон, так и не выключенный на момент боя, взорвался в руках брюнета вопросами. Пришлось отвечать:
   - Да! Нет! Шестеро убитых... Не знаю...
   Сбивчивые поначалу слова вновь обрели командные интонации:
   - Я не знаю! Подопечных среди тех, кто вышел, не было! Еще раз говорю - не знаю!!
   Брюнет повернулся к кавказцам:
   - Кто из вас Ринат?
   Один из кавказцев указал пальцем на труп у расстрелянной девятки.
   - А вместо него?
   Тот же кавказец поднял руку.
   Брюнет взмахом руки остановил представление по имени.
   - Займись своими ранеными и проследи, чтобы никто больше во двор и со двора не ушел!
   Бородач кивнул.
   Брюнет повернулся к громилам, деловито поигрывавшим трофейными пулеметами.
   - Вы со мной.
   Они гуськом вошли в подъезд, взбежали по лестнице. Знакомая обитая дерматином дверь открылась с первого же толчка. Комнаты оказались пусты - ни баулов со снаряжением, ни книг, ни свертков с доспехами.
   Брюнет прошелся по всем комнатам, заглянул в шкафы и под кровать. После чего вытер уголки взопревшего рта и обреченно потянул из кармана сотовый.
   - Шеф? Это я... Подопечные улизнули... - ответная тирада была так эмоциональна, что брюнет отодвинул динамик подальше. - Нет. Не знаю как. Видимо, через чердак или крышу.
   Он покосился на магнитофон, оставленный на столе у включенного торшера. Из динамиков доносилось равномерное дыхание спящего человека.
   Брюнет согласился с невидимым собеседником:
   - Слушаюсь! С нами Бог!
   Он выключил аппарат и повернулся к застывшим громилам:
   - Выдвигаемся. К утру мы должны быть в Ростове.
  
   4.
  
   Потрепанные Жигули, въехавшие на бывшую Пролетарскую, а нынче имени адмирала Колчака улицу, никак не выделялись в потоке других таких же грязных и подержанных произведений отечественного автопрома. Иномарки здесь если и встречались, то только очень-очень подержанные. Так что модель оказалась весьма даже кстати в смысле камуфляжа... Удобная.
   Сидевший за рулем тщедушный водитель притормозил, читая название улицы, удовлетворенно кивнул и прибавил газа. Попавший в рытвину амортизатор жалобно хлипнул.
   Вот и нужный дом!
   Вернее, домик. Обычная сельская хибара, недавно вместе с селом вошедшая в черту города, и явно претендующая на снос. Покосившийся ветхий забор, некрашеное крыльцо, окна с потрескавшейся старой краской. Кусты малины, скрывающие убожество дворика, разрослись и нависали над калиткой.
   Машина, скрипнув выработанными дисками, остановилась. Двое сидевших на заднем сиденье мордоворотов слаженно выдохнули и потянулись к ручкам открывания дверей.
   Водитель самодовольно прошипел:
   - Говорил я, что на этой колымаге нас ни один гаец не тронет.
   Пассажиры пропустили эту тираду мимо ушей.
   Вся троица, выбравшись из машины, немного потопталась перед закрытой калиткой. Водитель несколько раз нажал на выведенную сюда кнопку, отмечая, как надрывается в запертом доме звонок. Через пару минут, устав от ожидания, один из громил отстранил тщедушного водителя от ворот и выудил из недр кармана короткий ломик. Но применить не успел.
   - А вы, собственно, к кому?
   Суховатый надтреснутый голос старого склочника.
   Троица обернулась. Над соседней калиткой с полуметровой табличкой "Злая собака", при подъезде также выглядевшей заброшенной, возвышалась голова.
   - К кому, спрашиваю? - дедок за калиткой угрожающе нахмурился. Тут же до приезжих донеслось глухое утробное рычание. - Ходют, понимаешь...
   Тщедушный водитель взял нить беседы в свои руки:
   - К Наталье Алексеевне мы... Племянник я ее, Гриша... Двоюродный... По матери. Вот - наведать приехал, сыновей привез, - он кивнул на молчаливо замерших громил.
   Чуть подумав, те кивнули, подтверждая слова мужичонки.
   Видимо, такое объяснение немного успокоило соседа. Он склонил голову набок, хмыкнул и вытянул из кармана пачку "Примы".
   - Да уж... Подфартило Лексеевне... То никого год почти, то родственники идут косяками.
   Григорий забеспокоился:
   - Какие родственники?
   Дедок, видимо, туговатый на ухо, продолжал вещать, раскуривая на ветру:
   - Забыли старую, совсем оставили. Да, видно, надо чего-то, раз такое... - он представился. - Семен Александрович я. Сосед ейный. На меня она дом оставила... Чтобы присмотр, значит, и вообще.
   - Какие родственники? - не унимался мужичонка.
   - Дык как? - опешил дедок. - Сын же ейный объявился, что мертвым считали. С месяц назад или больше. Мол, так и так, в командировке важной был, вернулся... Знаем мы энти командировки! А вчерась машину за нею прислал. Видную машину - джип! Насовсем, сказал, маманя, забираю. Собирайтесь, стало быть, с вещами!
   Дедок затянулся, выпустил в небо струю едкого вонючего дыма:
   - Она мне и говорит: "Присмотри ты, Саныч, за домом. Там в подполе грибы, картошка... Кабы бомжи какие не растянули все". Вот.
   Гриша оглянулся на нахмурившихся "сыновей". Один из них тихо прошептал что-то. На долю секунды лицо водителя застыло, после чего вспыхнуло чередой эмоций.
   - Точно! - он подшагнул к курящему дедку. - Мне ж звонил Костя, предупреждал. А я забыл!
   Он выудил из кармана кошелек и достал пятисотрублевую купюру.
   - Наталья Алексеевна просила вам передать. За беспокойство.
   Дед отмахнулся.
   - Сдурела старая! Разве ж это для меня тягость?!
   Григорий широко улыбнулся, не опуская руки с банкнотой.
   - Еще очень просила ее рукавицы и тряпку для кухни забрать. Привыкла к ним. Прикипела!
   Саныч потер заросшую щеку.
   Григорий широко и радостно улыбался, распространяя кругом флюиды здоровой идиотской уверенности.
   Дедок сплюнул и затушил папиросу:
   - И ты за таким дерьмом сюда перся?
   Гриша виновато пожал плечами. Мол, сам понимаю.
   Семен Александрович хмыкнул, выдернул купюру из рук и, бросив "жди", исчез в недрах сада.
   ...Через десять минут Жигули уже двигались в сторону столицы. На коленях одного из промолчавших весь разговор пассажиров лежали старая потрепанная ухватка и давно нестиранное хозяйственное полотенце.
   Когда окраины городка остались позади, автомобиль притормозил у обочины.
   Один из румын вышел, открыл багажник, покопался в дорожной сумке. Через минуту в его руке заблестела лаком продолговатая коробка. Раритетное дерево украшали серебряные вязи странного рисунка.
   - Это то, что я думаю? - прошептал водитель.
   Ему не ответили.
   В открытой коробке покоился зверек. Маленький пушистый зверек, собрат летучей мыши, так и не ставший отдельным подвидом или видом в классических энциклопедиях. Потому что все кулымы оставались в руках тех, кто их создал.
   Румын капнул на нос спящего зверька каплю яркой крови из черного пузырька, висевшего на шее. Кулым встрепенулся, завозился на жердочке. Веки дернулись, открывая тусклому свету садящегося светила плотную кожу бельма. Тут же ему под клюв сунули тряпку полотенца и затасканную ухватку.
   Зверек был слеп, но очень хорошо разбирал запахи.
   - А правда, что они могут выследить даже за сотню верст?
   - Увидим, - неожиданно ответил Космин.
   Кулым забил перепончатыми крыльями и рванул в небо, оглашая окрестности скрипучим радостным криком.
  
   5.
  
   Всю ночь машина двигалась, выруливая из всевозможных тупиков и развилок. Зверек пер по прямой, а водителю доводилось гадать, куда направили свой путь беглецы. Будь у них вертолет, это стало бы неважно. Но ехать приходилось по дорогам, а тут они попались с норовом - куда хотели, туда и воротили.
   Под утро стало ясно, что путь их лежит к Санкт-Петербургу. Вместо мельтешения проселочных ухабов, перед авто стелилась федеральная трасса. Усталость брала свое, водитель все больше клевал носом, и один из пассажиров взялся сменить рулевого.
   Где-то в половину седьмого их тормознули.
   Прикрывшаяся кустами девятка ДПС полыхнула сигнальными огнями. Выскочивший, как черт из табакерки, гаишник радостно махал жезлом.
   - Я разберусь, - замычал Гриша и полез из послушно затормозившего авто.
   Второй пассажир и водитель подтянули к ногам небольшие сумки, раскрывая молнии.
   Лицо замерзшего немолодого постового сияло.
   - Старший сержант Кареглазов. Ваши документики?
   Григорий послушно протянул сложенное удостоверение.
   - А на машину?
   - Забыл, командир, представляешь? - глупая улыбка была олицетворением добродушной открытости. - У матери был, так на столе оставил. Вот - еду забирать!
   Гаишник открыл права, в недрах которых сияла сиренью пятисотрублевая купюра. Банкнота тут же исчезла в ловких пальцах.
   - Понимаю, - согласился с такой версией сержант. - С кем не бывает... Но багажник открыть придется.
   Он виновато оглянулся на силуэт оставшегося в машине напарника.
   - Служба...
   Григорий поплелся в сторону "своего" авто.
   Они заходили слева, не спеша... За каждым шагом неотрывно следили напряженные лица румын. Хлопок газовой гранаты стал для всех сущей неожиданностью. Оба боевика еще смогли выдернуть из сумок вороненые стволы. Но это было все, что они успели.
  
   ...Тычок вонючей ваты в нос, пара пинков.
   Черноволосый румын открыл глаза.
   Высокий ухоженный и уже немолодой господин в дорогом костюме, пристально следивший за пленником, удовлетворенно рассмеялся. Щелкающие звуки речи только казались подобными на арабскую:
   - Как забавно, непримиримые выползли из своих нор. И были настолько глупы, что сами прыгнули в клетку. Совсем от безделья нюх потеряли? Впрочем, он у вас всегда был почти атрофирован. Чего-то больше, другого меньше, - господин прервал лирическое отступление. - Что вам надо здесь, недоделки? Это же наша земля!
   Второй очнувшийся пленник, рыжеволосый крепыш, еще только тряс головой, приходя в себя.
   Двое увальней, стоявших за спиной господина в костюме, довольно осклабились.
   Связанный черноволосый, будто тоже приходя в себя, потряс головой, осматривая окрестности.
   Слева - третий боец с пулеметом в руках. За спиной - пусто. По правую руку, у разлапистой ели, улыбается знакомый гаишник. В ногах - спеленатое тело Григория. Значит, взяли всех.
   - Отпусти нас, брат. Мы тебе ничего не сделали.
   Господин в костюме сверкнул оправой дорогих очков, заливаясь в нерадостном смехе.
   - Ты мне? Мне, может, и нет... - и уже жестко. - А ВЫ нам?!
   Он присел к телу пленника.
   - Ты же, судя по всему, Золтан?
   Связанный брюнет кивнул. Его рыжеволосый напарник уже вовсю кривил спину, приспосабливая руки к корням деревьев, на которые бросили пленников.
   - А этот - Босма? - господин в костюме снял неуместные в полумраке леса очки, открыв собеседнику глаза с широкими миндалевидными зрачками. Оливковая кожа незнакомца блестела от пота, хотя под пологом деревьев властвовала прохлада.
   Господин поправил себя сам:
   - Хотя какой Босма?! Мы ж его приделали в сорок седьмом. Его и жену его, и детей! Это ж его братик единоутробный. Как его там? Засман? Кросман? Вспомнил - Космин!
   Лицо рыжего перекосило. Исступление и гнев разрывали кожу на забугрившихся мышцах.
   Старик встал и прошелся к сваленным на поляне вещам румын, вывернул из недр потрепанный сверток, достал багровые колбы из толстого стекла.
   - Правда, значит, что вы до сих пор себя модифицированными клетками других избранных поддерживаете? Своих то установок посвящения так и не нашли...
   Старик сжал пальцы и толстенная медицинская колба хрустнула в его руках, как сухая ветка. Драгоценная субстанция пролилась на землю.
   Золтан наклонил голову. Его, как и его товарища, колотило от ярости. И так немалая челюсть слегка выдвинулась вперед, обнажились родовые клыки.
   - Остынь, песик! - оливкокожий незнакомец швырнул к ногам осколки. - Остынь!
   - Пить кровь врага лучше, чем лизать ему пятки! - прорычал Золтан.
   Старик усмехнулся:
   - Вот потому то вы сдохнете рано или поздно, что такие тупые! Сдохните! Все сдохните! А мы будем править этой планетой, выживая Перворожденных там, где вы обломали зубы!
   Глаза его тоже полыхали ненавистью, застарелой, бьющей в нос, подобно передержанному вину, давно ставшему уксусом.
   Старик добавил пару коротких фраз по-испански. В руках одного из громил появились колья.
   - Старый, надежный способ.
   Золтан прикрыл глаза, бормоча что-то под нос.
   Рыжеволосый Космин выдохнул:
   - А ты тогда - Кору! Ладонь и меч конклава.
   Латиноамериканец усмехнулся и сделал знак головорезам. Тот, который держал колья, шагнул к пленникам.
   Внезапно крона деревьев расступилась, пропуская верещащий клубок ощерившейся ярости. Разогнавшийся до предельной скорости кулым ударил точно в голову старика. Ядовитые когти рванули оливковую кожу, пробивая височное сочленение. Острый как шило клюв вошел в затылок. Старик взвыл. Троица громил бросилась ему на помощь.
   Одновременно хрустнула вывернутая из сустава кость. Рыжеволосый Космин подпрыгнул, в воздухе, пропуская ставшие длинней руки под собой, и ринулся на врага. Выстрел картечи только цапнул его бедро, зато ответный удар пудового кулака всадил голову неудачливого стрелка в плечи.
   Золтан попытался повторить трюк товарища, но не сумел удержать равновесие.
   А тот уже схлестнулся со следующим противником. Охранник успел уклониться от удара коленом, но пропустил тычок локтя. Упал на спину, крутанулся и... засучил ногами, хватаясь за всаженный в брюхо собственный кол.
   Космин не стоял на месте...
   Тихая, непривычно тихая трескотня пулемета... Развороченный пулями собственный живот, казалось, не преграда для впавшего в боевой раж мятежного посвященного. Но это только казалось. Румын рухнул.
   Старик, справившись с кулымом, заливаясь кровью, одним гигантским прыжком дотянулся до тела рыжеволосого Космина. Удар - и кол вошел точно под пятое ребро, раскалывая железы быстрой регенерации. Еще один прыжок и последний капилар Храма навис над копающимся в сумках Золтаном. Третий из охранников так и не успел перезарядить пулемет.
   Старик ударил. Без предупреждений и слов - последний удар. Кол вошел туда, куда и следовало. Тело мятежника под Кору выгнулось дугой.
   Старик поднялся с земли, устало вытирая заливающую глаза необычную, в голубоватым отливом кровь.
   Но румын умер не сразу. Извивающееся в агонии тело сумело перевернуться, кулак разжался, открывая взору победителя пульсирующий золотом кругляш.
   - Влад сказал, что ты можешь быть здесь... Это тебе... от Босма и Цепеша, - такая же необычная, с голубым отливом кровь хлынула из развороченной груди.
   Старик успел зажмурить глаза, когда кругляш вспух огненным смерчем.
   ...Владимир Петрович Коваленко, переодетый в форму постового сержанта, бросился с поляны, как только началась схватка. Слишком свежи были в памяти воспоминания о способностях румын. Но убежать успел недалеко. Рвущий деревья, сжигающий камни огненный смерч застал его всего в пятидесяти шагах от тех, кому он так бездумно помог.
  
   6.
  
   - Привез? - Костя бросил взгляд за спину Тоболю.
   Тот обиженно развел руками:
   - Да за кого ты меня принимаешь?! Все, что просил. За кое-чем сам, лично, сгонял в Ярославль. Всего и делов - на полдня.
   Невысокая, сухонькая старушка за его спиной удивленно обходила сложенные друг на друга спортивные сумки. Сомохов последний раз проверял свой список.
   - Кажется, все... - ученый поклонился маме своего товарища.
   Наталья Алексеевна ответила неуверенным кивком.
   - А мы, Костенька, прямо отсюда в заграницу твою поедем?
   Леса Карелии не походили на терминалы международного аэропорта. Выдернутая из привычного окружения, старушка тушевалась.
   - Да, мама. Сейчас проедемся на лошадях немного до озера. Там нас ждет катер. На нем пойдем протоками в море, к яхте, на ней и поплывем.
   - А, может, лучше здесь, на Родине?
   - Мама, я же говорил, - Малышев вздохнул. - Я женился... Там жить буду. Жена, Саша, уже беременна. А как же внуки без бабушки?
   Он улыбнулся и обнял испуганную мать за плечи.
   - Все будет хорошо. Тебе там понравиться.
   Ему очень хотелось добавить: " А тут ты пропадешь", но бывший фотограф сдержался.
   Наталья Алексеевна запричитала о том, что не все вещи собрала, что продукты в подполе испортятся, загранпаспорта у нее нет... На все тирады Малышев только усмехался и качал головой Ничего, мол, прорвемся.
   Сомохов закончил проверку, убедился, что в сумках все, что забирали из Москвы.
   Грустный Тоболь вернулся к своему авто, вытащил из багажника промасленный сверток.
   - Вот. Как и обещал - два АК... У него ничего толкового не было. Говорит, что теперь с этим делом совсем плохо. Так что эти два - еще из моих запасов, - он откинул холстину. - В заводской смазке, номера спилены. Десяток магазинов. Патронов прикупил.
   Малышев присвистнул.
   - Спасибо. Патронами я сам затарился, а вот это - кстати. А то из всего, что надо, достали только ружей и револьверов, которых мне на лицензию в магазине продали. Ружья, конечно, хороши, но в смысле огневой мощи явно проигрывают автоматике.
   Наталья Алексеевна испуганно напряглась при виде оружия, Костя пришлось здорово потрудиться, чтобы успокоить мать.
   Игорь помог повесить сверток с оружием на луку оседланного жеребца. Двухлетки арденны, выписанные из германских конюшен, стригли ушами и грызли удила. Мощные, но неповоротливые, лошади были молоды. Сомохов утверждал, что из этих красавцев еще смогут получиться добрые дестриеры. Ну а если и нет, так на племя пойдут.
   Костя повернулся к школьному товарищу.
   - Ну, что... Давай прощаться, Игореха.
   Тот нахмурился:
   - Может, все-таки возьмете в долю. Вижу же, что в серьезное дело ввязываетесь.
   Малышев развел руки:
   - Извини, друг. Тут - никак. Сокровищами там не пахнет - друзей выручить надо, потому и железо волокем.
   О том, что это очень специфическое железо, он не упоминал.
   Тоболь покачал головой:
   - Все-то у вас тайны.
   Костя усмехнулся:
   - Извини.
   Они пожали друг другу руки, обнялись и разошлись. Костя - к навьюченным сумками лошадям, на первом из которых уже сидела охающая и причитающая мать. Тоболь - к двум джипам на проселочной дороге. За одним из автомобилей болтался пустой прицеп для перевозки лошадей. Из другого уже выкарабкивался Толик, личный водитель преуспевающего бизнесмена.
   По знаку шефа, Толик пересел в оставленный автомобиль.
   Лошади медленно двинулись в сторону леса. Чуть погодя, в другую сторону двинулись авто.
   Первым шел чёрный Мурано Тоболя, в хвосте - оставленная CR-Vшка. Гремел пустой прицеп.
   Необычным было только то, что при выезде на большак в сторону Питера повернул только джип с коневозкой. Авто Игоря свернуло в другую сторону. Еще через километр, Мурано съехал на узкую гравийку.
  
   7.
  
   - Скоро приедем, Костенька? - Наталья Алексеевна устала от поездки, поспешных сборов и связанных со всем этим переживаний.
   - Да, мам.
   Сквозь деревья отчетливо просматривалась гладь озера. День клонился к вечеру, заходящее солнце искрилось в волнах, пуская зайчиков и окрашивая окрестности в багровые цвета. Удобная прибрежная дорога, вьющаяся в сотне метров, манила измотанных путников. Но кавалькада упорно держалась леса, опасаясь открытых мест.
   - Скоро, мама, уже совсем рядом, - Костя шлепнул комара и поправил начавшую сползать перевязь.
   - А мы правильно едем? А то ты про озеро говорил, так вот оно - рядом.
   Малышев почесал распухшую от укусов щеку.
   - Мы, мама, ночевать идем на базу нашу. Купили, вот, по случаю. Там переночуем и...
   Рядом вздохнул Улугбек. За месяцы "мирной" жизни ученый подрастерял форму и мучался от долгого перехода.
   - Все-таки, думаю, нам стоило подъехать поближе... А лучше, и вовсе заехать в хранилище.
   Костя выдохнул воздух. Спорить не хотелось:
   - Может, еще вместе с Тоболем? Чтобы, когда на него выйдут, а его же точно вычислят, через Игоря и место установки для переноса во времени вычислили?
   Археолог недовольно сощурился:
   - По-крайней мере, сюда можно было заехать на машине, - археолог яростно отмахивался от комаров. - А деньги, потраченные на вашу "операцию прикрытия", пустить на то, чтобы спрятать статую богини понадёжней.
   Костя перепрыгнул небольшой ручей. Груженая тюками припасов лошадь предпочла перейти преграду вброд, степенно баламутя прозрачную воду.
   ...Бывшую шахту для запуска ракет они прикупили по случаю. Тоболь обмолвился, что в Карелии продают желающим такую экзотику. Деньги у компаньонов были, и Малышев предложил сделать из шахты хранилище для установки. Даже не просто хранилище, а удобную и хорошо защищенную базу.
   Стальные ворота украсили новыми замками, провели охранную сигнализацию, наняли фирму с репутацией и историей, оплату за первые тридцать лет внесли на аккредитивный счет в Швейцарии. Все обнесли колючей проволокой и табличками "Частная собственность". Это должно было отпугнуть залетного туриста от посещения окрестностей. Теперь оставалось только добраться до нового местоположения установки. И Костя настоял, чтобы компаньоны сделали это как можно незаметней.
   Только под сенью елей друзья поняли, что слегка переборщили. На словах это было легко и приятно - прогулка по лесу на лошадях. Но груда тюков с припасами едва уместилась на широких спинах арденнов, не оставив места для седоков. А взять гужевых лошадей они не подумали.
   Костя скосил взгляд на возмущенно сопящего товарища.
   Еще и "операцию прикрытия" вспомнил.
   ...Два месяца назад Сомохов, по предложению друга, связался с "контактом по железу", "предложенному" Калякиным. Поставщика навязали люди, активно интересовавшиеся ими. Навязали явно с одним желанием - узнать о планах возвращенцев из прошлого и выведать примерное местоположение самой установки.
   Так как обложили их тогда довольно плотно - не давая даже выйти из квартиры без присмотра двух, а то и трех агентов, Костя предложил провернуть маленькую аферу. Чтобы у противника не возникало соблазна взять друзей за горло и выбить нужные данные, необходимо слить преследователям дезу. Убедить их, что аппарат находиться около Ростова, и слежку никто не замечает.
   Сомохов съездил на встречу с липовым продавцом оружия, заказал гору стволов и потребовал доставки в южную часть страны. Это обошлось в копеечку, но стоило вложений. После "заказа" внимание к их персонам упало. Враг верил, что всегда сумеет перехватить их уже у цели. Меньше внимания - больше свободы. Этого друзья и добивались. Вот только сумма, потраченная на операцию, казалась археологу непомерно высокой.
   Малышев вздохнул.
   Может, он дует на молоко? И не стоило затевать сложных игр? А просто уйти ночью, оторваться на авто и улизнуть, пока основные силы местных "нелюдей" не подтянулись?
   Кто знает?.. Одно можно сказать уверенно, комбинация сработала.
   Костя снова подтянул сползающую перевязь. Рюкзак, такой удобный при покупке, натирал отвыкшую от походов спину. Совсем расслабились с этой цивилизацией!
   Сомохов радостно замурлыкал что-то из опереточных напевов. В пролеске показалась знакомая лесная дорожка. Через километр они будут на базе.
  
   8.
  
   1097год.
  
   Чернокожий Нангал, пилот боевой колесницы второго класса, почесал заросшую щетиной щеку. Маленькие булавочные глаза его неотрывно следили за тонкой ниточкой индикатора зарядки. Та еще только сменила цвет с красного на светлосалатовый. До нежноголубого, когда станет возможным эксплуатация установки, оставались долгие минуты ожидания.
   Гигант оставил в покое щеку, встал, прошелся по залу.
   Лежавшая в углу связанная девушка проводила чернокожего исполина затравленным взглядом.
   Нангал шел уверенно, переступая через тела парализованных смертных, обходя лужи крови и перепрыгивая места, где несло запахом смерти. Он чувствовал этот аромат, тонкий, приторный до омерзения и... желанный до одури, чувствовал и не любил его. Инанна, блистательная хозяйка и внучка Великого, всегда высмеивала эту особенность своего пилота и телохранителя.
   - Как ты можешь защитить меня, кофу, если воротишь нос от крови?
   Нангал пожимал плечами и улыбался. Хозяйка знала как. И спрашивала только для того, чтобы расшевелись своего верного кофу, телохранителя.
   Гигант заглянул в коридор, устланный телами замерших смертных. Жаль, что их нельзя поднять из сомба. Э-кур не даст ему своей силы. Для этого нужна Инанна, а ее Великий забрал с собою. Значит, придется дожидаться утра, когда слуги вернуться и уберут коридоры. С него хватит и того, что полночи пилот перетягивал туши низших, выпущенных из лаб. Кто-то из последних защитников открыл клетки при штурме. Твари проредили злобных смертных, посмевших поднять руку на Храм, но при этом все погибли. Как же смердели эти низшие! Как воняли мертвые смертные!!
   Нангал тягал туши и сбрасывал их в ров с Большим Хо. Рептилия с азартом рвала еще теплые тела и жадно пожирала мясо. Через час она насытилась, но Нангал таскал и таскал трупы. Где еще хранить тех, чей запах и вид вызывают отвращение?
   Он перешагнул парализованного смертного. Рыцарь-крестоносец вытаращил глаза в бессильной потуге освободиться, спина его выгнулась дугой, зубы оскалены.
   Зря!
   Темнокожий пилот присел на корточки. Показалось, или зрачок смертного и, правда, дернулся при его приближении?
   Нангал провел ладонью по гладкой коже лица, пробежался по шее и затылку подушками пальцев, чуть надавливая на нужные точки. Тело еле заметно дернулось и обмякло. В нос полез неуловимый для других запах. Он кружил голову, сводил с ума, пробуждал внутри дикую необузданную ярость. Нангал отшатнулся.
   Хватит! Пускай галла и низшие очищают коридоры. Тогда, когда вернется хозяйка. Или утром, когда сработают запоры, и откроются коридоры в жилища прислуги. Он - пилот! Не его дело таскать эти смердящие останки.
   Гигант вернулся в зал с установкой.
   Как и все кофу он был стерилен. Для чего чернокожий воин ослушался приказа Великого и не порешил обоих пришельцев сразу, Нангал сказать не мог. Парня, кричащего угрозы, он парализовал ударом жезла повиновения и бросил Хо. А девушку не смог. Хотел, но не смог. Что-то удержало руку.
   Нангал посмотрел на индикатор. Пора!
   Он натянул перчатки, поднял меч. Грозное оружие в его лапах смотрелось игрушкой. Пилот подхватил ближайшего смертного. Яркая безрукавка распахнулась, открывая живот. Тычок сталью в беззащитное тело. Аккуратно, чтобы не залиться кровью... Инициатор в ладонь и тело полетело на алтарь.
   Яркая вспышка! Хлопок воздуха. Цвет индикатора заряда сменился на темнозеленый.
   Нангал с удовольствием отметил, что энергии хватит еще на пару переносов. Кто бы не пробивался сюда через толщу времен, он не потеряется и не вывалиться по дороге. Как и было приказано... Он, Нангал, не подведет Великого Ану.
   Пилот поднял ствол боевого резака, который смертные именовали "жезлом повиновения". Гигант подумал и сменил флажок с боевой стрельбы на парализующий удар.
   Кофу ненавидел запах смерти. Да и Большой Хо уже отдохнул и очень обрадуется живым игрушкам.

Глава 5.

  
   1.
   1097 год. Октябрь. Антиохия.
  
   Захар плотнее закутался в обрывки халата. Промозглый ветер забирался под ткань, выстуживал спину, морозил уши. Если не найти пристанища быстро, то снова придется ночевать на улице. Опять дрожать до рассвета, выбивая зубами барабанную дробь!
   Вторые сутки он скитался по Антиохии. Бегство его, возможно, и вызвало реакцию. Наверное, скакали по дорогам лихие всадники, рыскали по притонам ушлые шпики. Но в гигантском бурлящем котле, в который превратился самый большой город сельджукидов, найти одного человека стало непосильной ношей даже для номинальных хозяев. Толпы беженцев запрудили каждый метр свободного пространства. Улицы кишели разноцветной толпой. Керван-сараи лопались, дома трещали от наплыва родственников из глубинки и полузабытых друзей. Приближающаяся армия западных варваров согнала со своих мест половину Сирии. И большая часть населения провинции поспешила туда, где могла почувствовать себя в безопасности.
   Эмир Антиохии Баги-зиян спешно сколачивал из этой аморфной массы перепуганного скота отряды ополченцев, укреплял высоченные стены, завозил припасы. Росли катапульты и баллисты, наполнялись бочки со смолой, высились поленницы и горы пакли. День и ночь мычали забиваемые быки и коровы, чье мясо солилось и складывалось, а шкуры вымачивались для осады. Жалобно блеяли бараны. Город готовился встречать захватчиков.
   По слухам, эмир наступил на горло собственной гордыне и послал гонцов к соседям. Просить помощь было не принято среди кочевников, но Баги пошел и на это. Слишком памятна ему была судьба Кылыч-Арслана, никейского правителя, решившего справиться с нашествием в одиночку.
   Однако, до подхода Дукака, эмира Дамаска, и храброго эмира Алеппо Ридвана антиохцы могли надеяться только на себя и высокие стены своего города.
   ...После побега Захар сразу же направился к городским воротам. Но на ночь их, естественно, заперли. Пришлось ждать. А утром у створок кроме сонных стражников появилась парочка подозрительных увальней с саблями у пояса. То, как они всматривались в лице желающих выйти за крепостные стены, игнорируя прибывающих, навело красноармейца на недобрые размышления.
   Пригодько не стал рисковать и решил, что пара дней погоды ему не сделают.
   Первую ночь он скоротал у одного из общественных фонтанов. Расположившиеся тут же беженцы поначалу косились на прибившегося оборванца. Седой сморщенный крестьянин, глава семейства, оценив стать и ширину плеч незнакомца, не выдержал и с укором попрекнул:
   - Уважаемый, ты молод и полон сил. Почему же ты здесь, странник, среди нас, убогих и больных, а не с копьем в руках на стенах или поле брани?
   За последние полгода красноармеец немного подучил местную речь, смесь греческого и фарси с вкраплениями тюркских слов, но до полного знания оставалась еще целая пропасть. Старик же, убедившись по лицу собеседника, что его не поняли, старательно повторил вопрос, проговаривая каждое слово медленно и четко.
   Не дождавшись внятного ответа, он недовольно нахмурился:
   - Ты - армянин?
   Захар, помнивший слова Сомохова о том, что многие из армян, несмотря на принадлежность к христианам, служат в войсках местных эмиров, кивнул. Для верности, русич махнул рукой куда-то в сторону Каспия - оттуда, мол, издалека.
   Мусульманин почесал бороду. Делать ему было явно нечего, а поболтать тянуло. Коверкая греческие, армянские слова он начал повторять вопрос снова и снова, пока его смысл не дошел до собеседника.
   Пригодько уже дважды пожалел о том, что выбрал место для сна рядом с таким любопытным соседом. Но что-то отвечать надо было. И побыстрей!
   Для начала красноармеец соврал, что он, собственно, и добирался сюда лишь для того, чтобы присягнуть при мечети и встать на защиту веры и отчизны. Да, вот, шел то издалека, из-за гор и долин, где пало доброе слово сынов Ислама. А пока шагал, износился так, что на глаза имамов благочестивых и показаться стыдно... А за Аллаха... Захар вздохнул, вспоминая речь комиссара в учебке - было неловко... За Аллаха он и умереть готов!
   Старик крестьянин, нахмурившийся было при первых словах говорившего с жутким акцентом незнакомца, от последней фразы буквально расцвел. Захара тут же ссудили старым халатом, годившимся на ветошь, и угостили чашкой жиденького супа.
   - Мое имя Рашид. Медник я. А как зовут тебя, будущий меч веры?
   Пригодько легкомысленно буркнул "Захар".
   - Заххард? - удивленно дедок. - Слышал я, есть армянское имя Заррад, но Заххард?
   - Когда меня... озарил свет истинной веры, то добрые люди нарекли меня... Фирузом, -красноармеец замялся, вспоминая и подбирая известные мусульманские имена. На счастье, заминку отнесли на косноязычность "армянина".
   Вариант с "Фирузом" беженцам понравился больше. Пригодько еле заметно выдохнул и вернулся к чашке с супом.
   Утром дедок показал будущему газию, воину веры, место, где чауши принимали желающих вступить в ополчение. Пригодько поблагодарил крестьянина, для вида покрутился в гомонящей толпе и улизнул на соседнюю улочку.
   На вторую ночь пришлось искать новое пристанище.
   Он брел по вечернему городу, присматривая себе уголок, когда за спиной послышались голоса.
   - Я тебе говорю, что это он!
   Пригодько прибавил шагу.
   - Эй, оборванец! Стой! Стой, кому говорю!
   Захар свернул на соседнюю улицу. Глиняные стены нависали над проходом, оставляя жителям лишь сажень, а то и меньше. Шаги за спиной превратились в топот.
   Захар обернулся.
   В десяти метрах за ним в припрыжку неслись двое: здоровяк с коротким копьем и... смуглый толстый араб, приносивший ему пищу в камеру. Араб радостно заулюлюкал и ускорился.
   Захар побежал.
   Они неслись друг за другом несколько кварталов. Толпа преследователей росла. Прохожие и зеваки с энтузиазмом включались в гонку непоймизакем по узким петляющим проходам, где и пешком то шею свернуть можно.
   Пару раз загонщики промахивались мимо нужного поворота, разок устроили завал. Но беглеца не упускали - висели в одном-двух поворотах.
   Захар перемахнул раскорячившуюся у ворот тачку с хворостом, прошмыгнул мимо водоноса, спорившего с хозяином, вылетел на развилку. По привычке взял правее... Еще развилка, снова вправо!
   Он вылетел на площадь, широкую проплешину в городской теснине. Минарет, фонтан с водой, гудящая толпа.
   Пригодько двинулся обходить, когда его схватили за плечи.
   - Ты ли это, добрый Фируз?
   Голос принадлежал давешнему дедку.
   Захар дернулся, выворачиваясь из неожиданно тесных объятий, обернулся. И широко улыбнулся, оставляя всякие попытки избавиться от навязчивого случайного знакомого. Потому как, рядом с дедком недобро набычились трое вооруженных мусульман.
   Старик отпустил плечи "Фируза-Заххарда", но бежать тому сейчас стало не с руки. На площадь уже выскочили первые из преследователей. Любая замятня не осталось бы незамеченной.
   - Да, Рашид... Я.
   Старик всплеснул руками:
   - Я нашел детей моего соседа, Саида-горшечника. Они нынче в большие люди выбились - воины на стенах! Смотри, знакомься, Фируз! Это - Али, Юсуф и Гурам.
   В глазах стражников Захар прочел только утроенное внимание.
   - Потерялись мы с тобой в толчее по утру. Думал я найти тебя у дворца эмира, где писцы учет газиям ведут, да, видно, дело какое отвлекло твои думы?
   Пригодько отошел в сторону, чтобы спины собеседников скрыли его от вылетающих на площадь преследователей. Надо было срочно придумать сносное оправдание. Только вот что-что, а юлить сибиряк не любил, да и не умел толком.
   Кричащее воинство все прибывало. Некоторые шарили по углам, другие уже лезли на дуваны, высматривая голову беглеца в хитросплетении города.
   Захар вздохнул и подошел к старику:
   - Верно. Верно говоришь, уважаемый Рашид. Уж совсем собрался я... с духом, подошел, э-э-э, к имаму и писцам... Как сомнения остановили мой шаг. Ведь, сам посуди... Негоже являться в войско, не купив даже маломальского оружия. Что я за воин буду? Пошел, вот, узнать цену, подыскать себе что-нибудь.
   При этом красноармеец случайно задержал взгляд на проходившей рядом горожанке с кувшином. Внушительный зад ее, как корма корабля, оставлял за собой целые людские водовороты.
   Этот случайный взгляд заметили. Молчавшие весь разговор чауши переглянулись. Подозрение в их глазах сменилось презрением... с легкой примесью понимания. Старший, Али, хмыкнул в усы и просипел:
   - Ну, если ты, все же, не передумал, то иди за мной, Фируз. Иди, если хочешь еще послужить Аллаху. А то, неровен час, снова потеряешься между сундуком и кувшином прохожей вертихвостки.
   Пригодько замямлил слова благодарности.
  
   2.
  
   Появились эффектно. Хлопок, будто по глазам мешком ударили, головокружение, потеря сознания и... вот уже лежат они, связанные по рукам и ногам. Как и не было путешествий через века, похода от Новгородских земель до Константинополя, лет тревог, опасностей и волнений.
   Костя пошевелил кистью, развернулся. Рядом лежала связанная Наталья Алексеевна. Видимых повреждений на ней не было, но сам факт того, что его мать в руках врагов...
   - Суки... - злобой свело горло.
   Он сел.
   У дальней стены комнаты чернокожий слуга старушки богини копался в развернутых тюках и раскрытых сумках с припасами. Лошадей не видно.
   Когда они добрались до камеры перехода, Костя предложил разбиться на две партии, чтобы не перегрузить машинку времени. То, что аппарат вытянет двоих, они уже убедились на примере Горового и Сомохова. Но вот справится ли установка с тремя людьми, да еще на лошадях? Так что решили просто: сначала идет Костя с Натальей Алексеевной, после - ученый с двумя тяжеловозами. Так что, если лошадей нет, значит, Сомохов не попался в... ловушку?
   Костя решил разобраться в ситуации. Благо заткнуть кляпом рот связавшие их не озаботились:
   - Эй, друг?
   Негр обернулся, подошел поближе, присел.
   - Ты ничего не путаешь? Твой босс, Ану, приказал помочь нам. Принять и отпустить!
   Малышев для верности дважды повторил фразу на разговорном итальянском (смесь латыни и норманнского) и на местном диалекте греческого.
   Свинячие глазки-булавки остались безучастными, хотя Костя мог поклясться, что собеседник его понимает. Негр покачал головой, провел ладонью по щеке связанного русича и поднялся.
   В комнату вошло двое бородатых гагиинаров. Нангал буркнул им пару фраз и вернулся к изучению мешков путешественников по времени.
   И хотя говорил чернокожий на странном незнакомом языке, шипя и пощелкивая, как птица, смысл произнесенного был понятен Малышеву. Негр потребовал доставить пленников в комнату к некому Хо. Видимо, дальнейшей их судьбой займется кто-то поважнее.
   Костя в уме начал прокручивать возможный разговор с этим Хо. Надо сказать, что они не делали ничего плохого этим... как их там... Перворожденным что ли? Напомнить, что спасли Инанну, помогли Ану выявить раскол, слушались и... Малышев подыскивал слова.
   В комнату ввалилась пятерка гномов. Их с Натальей Алексеевной подхватили, уложили на грубые носилки и, сопя, потащили по коридорам.
   Костя еще раз порадовался, что мама пока не приходит в себя. Цвет лица здоровый, синяков и порезов нет. Спит сердешная. Умаялась по векам скакать. И то хорошо. Вид тварей, уже привычных ему самому, старушку бы точно испугал.
   Разочарование наступило, когда в полумраке комнаты, где их сгрузили после перехода по лабиринту Храма, обнаружился знакомый силуэт. Археолог, такой же связанный и беспомощный, лежал на краю большой ямы.
   - Где этот Хо? - Костя все еще надеялся на то, что произошло недоразумение.
   Вместо Улугбека ответил один из гагов. Услышав знакомое имя и вопросительную интонацию, подземный житель странно захрюкал, видимо, выражая радость, и указал рукой на яму.
   - Хо!
   Шум, который издает громадное тело, плещась в воде, было аккомпанементом.
   Малышев взревел:
   - Да вы что себе позволяете?! Да с вас Ану шкуру спустит!! Мы с ним не просто знакомы!
   Улугбек ерзал, пытаясь освободить тугие узлы, и Малышев решил, что отвлечь внимание будет нелишним.
   За этот крик ли, или еще по какой причине, его и выбрали первым. Двое карлов подхватили русича под локти и подтянули к краю.
   Старший из гагов, седобородый увалень с морщинистым, как грецкий орех, лицом протрещал напутствие. Глаза его при этом недобро поблескивали черными зрачками:
   - Сам. Ану. Скажешь. Скоро.
   И рассмеялся.
   Этот смех летел вслед Косте весь полет от площадки до мутной ряби раскинувшегося внизу озерка.
  
   3.
  
   Кати сидела в углу тихо, как мышка под веником. Страшный афрорусский (или как тут в России ниггеров зовут?), занятый своими делами, казалось, не обращал на девушку внимания.
   Шок от перехода, от пленения, от потери брата понемногу проходил. Она всхлипывала беззвучно, зажимая рот платком или ладошкой.
   Чернокожий, подхватив очередной труп, ушел из зала. Его странные помощники, напоминающие гномов, недобро зыркали на девушку, но без приказа старшего ничего не предпринимали. Лишь руками показали, чтобы не выходила из комнаты.
   Девушка решила ждать.
   Дважды у нее на глазах негр подымал тела парализованных людей, бил их мечом в живот, совал в руки светящуюся палочку, вроде той, что они нашли в русской пещере. Потом были громкие хлопки и люди исчезали. Исчезали, чтобы на их месте спустя мгновения появлялись другие люди. Другого сложения, в других одеждах и с оружием за плечами.
   Кати хмурила лоб в раздумьях.
   Это определенно были не жители пещер! Те, кто появлялись, появлялиь тут также, как и они с братом. И также, как и они, незнакомцы явно не считались приятелями страшного чернокожего. Негр бил их в момент материализации из своего черного посоха, потом скручивал кожаными ремнями и оттаскивал куда-то вглубь... Кстати, вглубь чего? Горы, где они отыскали установку деда? Так не похожа комната на ту... И окон нет... Подземелье?
   По спине Кати побежали мурашки.
   Надо было выбираться и искать брата, выручать его. Или хотя бы поискать полицию.
   Она прислушалась. Охранникам на коридоре пока явно не до связанной девчушки, оставленной храбрым Нангалом с некой своей высшей целью. Гаги столпились в соседнем коридоре, гадая, как мудрый Перворожденный поступит с теми из смертных, кто нарушил запрет и напал на Э-кур Богов.
   Всех нюансов поведения стражи Кати не отслеживала, но то, что коротышки с мечами и топорами убрались от дверей, заметила.
   Она заерзала в сторону трех оставшихся к комнате тел, застывших в странном окаменении. Выковыряла из-под одного кинжал (большую часть оружия "гномы" утащили), быстро перерезала путы.
   Теперь осталось выбрать путь спасения!
   Девушка взяла оружие в руки, подошла к проему, прислушалась. Гул голосов шел отовсюду. Вот-вот стражи вернуться! Пора решаться!
   Канадка вздохнула, перехватила клинок и... вернулась к валявшимся телам.
   Если уж из установки вываливаются те, кто опасен для местных хозяев, то надо этим воспользоваться. Девушка замерла над застывшими телами.
   Седоусый крепыш в кольчуге. Лицо покрыто бородой, но явно европейское. Второй - холеный азиат в богатых одеждах. Третий - молодой совсем румяный юноша. Брюнет, но черты лица правильные.
   Девушка повернулась к азиату, нагнулась над телом. На шее парализованного едва заметно бился пульс.
   Кати подобрала со стола палочку с камнем в навершии. Если бы для того, чтобы вернуть брата, пришлось всего лишь перерезать горло незнакомцу, она бы пошла на это, не раздумывая. Но тут... Принесет ли убийство какую пользу?
   Девушка повернулась к телам. Посмотрим...
   И тут зал в ее глазах вспыхнул миллионом ярких звезд. Картинка мигнула и... погасла в ослепляющем солнечном свете.
  
   4.
  
   Упал Костя удачно. Почти на ноги и без ушибов и переломов. Благополучно спружинил об илистое дно, завалился на спину, упершись в склизкие стены. Всмотрелся и... окаменел.
   В пяти метрах от него, закатив глаза, лежала туша гигантского крокодила. Старая покрытая бородавками толстенная кожа смотрелась бы как часть декорации, сюрреалистической картинки, если бы животное оставалось неподвижным.
   Но хищник шевелился.
   Подрагивая хвостом, он медленно, как объевшийся сметаной кот, грыз человеческую ногу.
   - Freeze! - зашептали у самого уха.
   Костя послушно замер. И только потом сообразил, что команду отдали на английском. Причем, на современном английском языке.
   Он закрутил головой, высматривая, кто это тут еще. Видимость здесь была отвратная, но даже отблесков далеких факелов хватило, чтобы определить источник шума. Невысокий паренек, слева от него, одетый в яркую... ветровку?
   - Do you understand me?
   Костя кивнул. Паренек зашептал быстрее:
   - Bastard's blind but hears as devil. If It's not eating It's hunting. Be aware!
   - Ни хрена себе, - тихо прошептал Малышев.
   Паренек скользнул ему за спину. Послышалось шуршание. Путы, стягивающие кисти рук, ослабли, а потом и упали.
   Нежданный сосед довольно хмыкнул и вернулся к своему занятию: крепить брючным ремнем ржавый наконечник копья к длинному обломку палки. Видимо, мастерил копье.
   - Ты - русский? - с заметным акцентом буркнул незнакомец.
   Ответить Костя не успел.
   Крокодил, закончив перекусывать ногой, замер. Стало слышно, как сверху шуршат стражники Храма.
   Тварь моргнула бельмами глаз, слегка склонила голову набок и двинулась к ним. Крокодил слегка водил пастью из стороны в сторону, вынюхивая или прислушиваясь.
   Паренек слева от русича напрягся, подымая свое наспех созданное оружие. Костя сжал челюсти. Ржавый наконечник не сможет пробить толстенную шкуру. Зачем только время тратил?
   Сам Малышев уже шарил по собственному поясу.
   Тварь приближалась.
   Она подергивала хвостом, переваливаясь с лапы на лапу. Поскрипывал песок под тушей, хлюпала вода.
   Пряжка под руками Кости чуть щелкнула и разошлась. Крокодил, будто освобожденная пружина, метнулся на звук. Пасть раскрылась, обдавая смрадом. Чудовищные челюсти лязгнули там, где мгновение назад замирали двое приговоренных. Малышев уже катился, вывернувшись из-под удара хвоста. А паренек отпрыгнул лишь на метр и замер, подняв высоко над головой свой дротик. Малышев сквозь зубы чертыхнулся. Нашел, чем пугать тварь!
   В руке Кости блестело то, что не догадались отыскать стражники. Короткая шпага, гибкая, как пластиковый прут, острая, как и подобает доброму толедскому клинку. Фигурный пояс в виде змеи, который гаги посчитали лишь людской безделушкой, служил чехлом для раритета. Эх, будь у него наверху развязаны руки!
   Малышев присматривал, куда ударить эту страшенную образину, когда крокодила атаковал паренек. Ржавый наконечник с хлюпающим звуком вошел в глазницу твари. Самодельное копье всадилось в голову рептилии почти на длину ладони!
   Сам паренек отпрыгнул, но избежать столкновения с впавшей в раж образиной не смог. Щелкающая пасть сшибла его с ног и бросила на стену, с которой он сполз бесформенной кучей.
   Тварь хрипела и крутилась, лупя хвостом по всему вокруг, клацая страшной челюстью. Она была ранена, шокирована, разъярена болью, но от этого стала только более опасной. До мозга, цели атаки, копье не дошло.
   Малышев, замерев у края воды, мечтал только об одном, чтобы шипастый, острый хвост ископаемого не достал до него.
   Сверху началась какая-то замятня. Крики, лязг оружия и... автоматные очереди. Одна короткая, пару длинных, высаживающих с треть рожка, еще короткая. Пара одиночных.
   Тварь, услышав незнакомые звуки, напряглась, клацнув зубами что-то в воздухе.
   Крики сверху обрели знакомые интонации. Внезапно на песок перед озером упал зажженный факел.
   - Костя? Ты жив там?!
   Малышев не сдержался:
   - Улугбек Карлович?
   Тварь крутанулась на месте и рванула на звук.
   - Мля!
   Малышев припустил по краю озерка. Полуторатонный исполин несся следом.
   - С-с-ст-т-р-р-е-е-ляй!!!
   Он споткнулся и грохнулся. Тут же перекатился, упершись головой в стену. Вскочил, разворачиваясь. Ужас скручивал тело, мешая мысли и наливая руки свинцом.
   Прямо в лицо пахнуло смрадом. Окровавленные челюсти разошлись, открывая розовую пасть, тварь буквально прыгнула на него. Отшатываясь, захлебываясь собственным воем, Малышев всадил шпагу, целя куда-то в небо, в страшный язык, в пасть чудища. Удар промахнувшихся челюстей бросил его в сторону, на утоптанный песок. При падении затылок налетел на покатый булыжник. В голове все померкло, расплылось.
   Он с удивлением отметил, что чудище не бросается добивать неподвижную добычу. Даже не пробует отыскать его. Тварь верещит, как поросенок, мотая башкой и переваливаясь с одной лапы на другую.
   Сверху, в чавкающую жижу озерка полетели факелы. Из темноты выхватило беснующегося монстра, тут же затрещали автоматные очереди, разрывая толстенную кожу бороздами попаданий. Верещание твари перешло в тонкий визг и... затихло.
   Костя в изнеможении опустил голову на грудь.
   Сверху что-то кричали, но последствия удара и схлынувшее напряжение сказались. Малышев отключился. Он был в сознании, но воспринимал окружающее через некую пленку, как будто со стороны смотрел. Вот спускается на веревке Улугбек Карлович, следом спрыгивает Тоболь с калашом. Игорь возбужден, что-то кричит и размахивает руками.
   Костя улыбнулся, пошевелил рукой, изображая ответное приветствие, и отрубился уже окончательно.
  
   5.
  
   Захар оперся на копье, поправил перевязь на плече. Между делом приложился к баклажке с разбавленным вином. За пьянство на посту могли наказать, но на промозглом ветру, который гулял по стенам крепости, только горячее вино с пряностями удерживало тепло в руках и ногах. Да и то ненадолго.
   Уже вторую неделю он служил в ополчении. Каждый день по три часа днем или два часа ночью сторожил пролет крепостной стены или стоял в башне, высматривая лазутчиков. Работа оказалась непыльная, харчи пока давали хорошие, спать разрешали прямо в башне на нижних ярусах, раз в неделю выпуская в город. Захар, первые дни после того, как "добровольно" вступил в стражу, искал любую возможность для бегства, но спустя неделю смирился.
   Бывший красноармеец и рыцарский оруженосец помнил, что рано или поздно крестоносцы доберутся до этих мест. Значит, можно вместо бессмысленного путешествия навстречу измотанным армиям божьих паломников просто ждать. А, когда христово воинство появиться, перебежать, спустившись со стены. Выглядел план неплохо. По-крайней мере, риск заполучить стрелу от разъезда своих же снижался.
   Пригодько честно готовился: припас веревку, насушил сухарей. Купил на первую и пока единственную плату, полученную у толстого Кюшюра, главы своего отряда, шерстяную накидку, которую носили православные армяне. Так его посчитают своим и мусульмане, в войсках которых хватало чернобородых наемников, и католики, набиравшие проводников как раз из бывших жителей Византии.
   Захар потер уставшие глаза. Кюшюр, старый вояка из аскера самого эмира Баги-зияна, мог появиться на стенах в любой момент. Одного из новичков, толстогубого обормота, уже отхлестали кнутом за то, что заснул к утру. Блюдут дисциплину азиаты! Ан ведь, все равно, пройди влево или вправо на один-два пролета стрелы и обязательно найдешь прикорнувшего бойца.
   У Северных ворот послышались крики.
   Пригодько насторожился.
   Гул, начавшийся где-то вдали, катился по кварталам. Двери домов, калитки, ворота распахивались. Почтенные отцы семейств, подпоясываясь на ходу, бежали, шушукаясь на ходу с соседями, карабкались на городские стены, зажигали факелы. Из двери, ведущей в караулку, выскочил полуодетый Кюшюр.
   Сквернословя и почесываясь, тучный немолодой воин быстрым шагом прошелся по галерее стены, заглянул в кадку с дождевой водой, проверил на месте ли пуки стрел и копий. За командиром на стену выбежали и остальные ополченцы. Всего - двенадцать вчерашних пахарей и ремесленников.
   - Что случилось? - спросил Захар.
   Кюшюр на секунду остановился и удивленно посмотрел на своего сторожа.
   - Аллах порази тех тугодумов, кто решил, что ишак может стать боевым конем! - старик замахнулся кулаком на Захара.
   Тучный, но невысокий он едва дотягивался до плеча красноармейца, но всегда, при случае, не упускал возможности подчеркнуть, что в отряде он единственный, кто может считаться "настоящим" воином. Возможно, толстяк подсознательно чувствовал угрозу в молчаливом рослом "армянине", возможно, недолюбливал почитателя "пятого пророка".
   Захар при виде кулака склонил голову, набычившись. Но тюрок не довел удар, остановив сжатые костяшки пальцев в сантиметре от челюсти.
   - Не бойся, декханин! Не буду я тебя лупить, - он повернулся к остальным ополченцам, торопливо напяливавшим на себя амуницию и разбирающих копья. - Посмотрите на этого олуха! Весь город шумит, а наш сторож не знает ничего! Видать, снова пытался подсмотреть, как Фюиза панталоны стирает.
   У стены ютился дом долговязого Арама, местного золотаря. Жена его, измотанная и высушенная жизнью старуха, подрабатывала тем, что стирала для богатых горожанок, посещающих недалекие бани.
   Стражи захихикали. Толстяк важно ушел обратно в башню. Через пару минут его голос уже послышался с верхнего яруса.
   Захар развернулся и всмотрелся в темень холмов. То тут, то там появились россыпи факелов. Крики у Северных ворот сменились гулом собравшейся на стенах толпы.
   К городу подошли христиане.
  
   6.
  
   - Откуда? - этот вопрос Костя задал Тоболю сразу, как только открыл глаза.
   Чертыхающийся Игорь, крутя в руках усыпанную каменьями саблю, вопроса не услышал. Пришлось повторить. Игорь буквально взорвался криком:
   - Твою мать! Извините, Наталья Алексеевна... Куда ж вы меня затянули то?! Я ж обо всем подумал - о кладах, бандитах, контрабанде. Все варианты... Только сказочку, что вы по временам прыгаете, в расклад не брал, - он потрогал заточку клинка, крякнул при виде выступившей на пальце крови. - Меня Улугбек Карлович просветил... Это ж пипец какой-то.
   Малышев приподнялся.
   Он лежал в коридоре, перед дверью, ведущей в провал Большого Хо. Рядом суетилась девушка в яркой ветровке. Она поила из кубка того самого паренька, что сражался вместе с Костей против исчадья подземелий. Около паренька лежало пять или шесть неподвижных тел в доспехах, парализованные бабкой-богиней крестоносцы и мятежники посвященные. У самой стены Наталья Алексеевна и Сомохов перевязывали... Костя всмотрелся и поперхнулся. Мама и товарищ занимались тем, что перевязывали того самого чернокожего урода, что отправил их в пасть чудовища!
   - Да вы что?! - зашипел Костя. - Пустите меня! Зарублю гада!
   Сказал и тут же пожалел. Уж с таким испугом мама на него посмотрела. Видимо, до конца рассчитывала, что сын здесь случайно оказался.
   - Да как ты можешь, Костенька, это же живой человек!
   - Ненадолго! Скоро неживой станет!
   Малышев, шатаясь, поднялся и подхватил с земли копье стража.
   Ага! Вот и тела гагов. Четверо или пятеро окровавленных карлов свалены у двери, образовав баррикаду.
   Наталья Алексеевна открыла рот для гневной отповеди, но Сомохов не дал разродиться склоке. Археолог увлек старушку к раненому пареньку, около которого охала и причитала девчушка.
   Малышев доковылял до связанного негра, мельком отмечая, что Тоболь почти успокоился. Игорь отложил саблю и подошел, став за спиной.
   Костя присел.
   Черное, будто вырезанное из дерева лицо пленника застыло. Тусклые, лишенные ставших уже привычными черных миндалеобразных зрачков глаза пристально изучали только им известную точку на потолке.
   - Боишься, падла?
   Негр не удостоил его ответом. Даже взгляд не переменил.
   - На!
   Малышев бил от души, с разворота. И едва сдержался, чтобы не вскрикнуть. Челюсть у негра оказалось каменной - будто в скалу ударил!
   - Что ты теперь скажешь, гадина?!
   Мама пробовала лепетать из угла, но Сомохов остановил старушку.
   Чернокожий исполин, связанный обрывками пут, все также безучастно смотрел на стену. Костя заметил, что обе его ноги перевязаны. Из-под бинтов, его собственных, прихваченных из будущего бинтов, проступали кровавые пятна. Только кровь была какая-то неправильная - другого оттенка.
   - Погодите, Костя, он может быть полезен.
   Улугбек оставил Наталью Алексеевну на попечение девушки в ветровке и подошел к Малышеву.
   - Что?
   - Говорю, что этот африканец может принести нам пользу. Он - слуга хозяйки этого храма, значит, его можно выменять на наших друзей, товарищей, оставшихся в руках карлов.
   Резон в этих словах был. Костя опустил кулак. Нангал все так же изучал нечто важное на потолке.
   Слева выступил Игорь.
   - Там суета намечается в коридоре. Коротышки собрались, орут, - даже разговаривая, Тоболь держал дверь на прицеле. - Разбирайте тюки свои и поддержите меня, если чё.
   Костя только сейчас заметил, что в углу комнаты валяется большая спортивная сумка. Именно в ней московский предприниматель привез обещанные калаши перед их возвращением в прошлое.
   - Ты то, как сюда попал?
   Игорь засунул за пояс саблю, шустро отсоединил магазин, проверил, сколько патронов осталось.
   - Как, как... Нашел распечатку из банка. Ну не так, чтобы нашел... Присматривал я за вами, чтобы не натворили чего... Короче, надыбал бумажку, а там куча мелких платежей и перевод на приличный лавандос. Узнал за что - за бывшую пусковую шахту где-то в пепенях. Сложил хрен к носу и смекнул, что вся эта кутерьма неспроста. А когда ты, Костя, меня к этому райончику подвезти попросил, тут даже последний дебил бы допер, что все это - явно не совпадение.
   Он сжал губы и пнул тело мертвого гагиинара.
   - Только не знал я, в какое дерьмо лезу. Хотя...
   Тоболь сплюнул.
   - Если уж хотел приключений, то отгреб по самые - это да... - и добавил. - Блин... как курить хочется!
  
   7.
  
   Девчушка и парень оказались канадцами. Паренька звали Торвал, ее - Кати.
   Торвал умирал.
   Большой Хо своими клыками вспорол ему ногу от колена до пояса. Разрыв получился глубокий - до кости. Парень потерял уйму крови. Осунувшийся, бледный, он лежал на руках сестры, в бреду называл ее то мамой, то бабушкой и просил пить.
   Воды не было. Разве что грязная жижа из озерка рептилии.
   Края рваной раны сочились кровью даже через тугую повязку бинтов.
   - Он не выжил бы и минуты. Видимо, после установки и, правда, силы регенерации увеличиваются, - Сомохов сидел рядом с Костей, изредка бросая взгляды назад, где Наталья Алексеевна и Кати хлопотали около умирающего.
   Троица русичей охраняла выход.
   За часы ожидания гаги дважды пробовали застать их врасплох. Обе попытки твари провалили. Убийственный огонь АК устлал коридор хрипящей и стонущей грудой изрешеченного мяса.
   Стороны явно пришли к пату. Идти на прорыв с раненым было невозможно, подобраться к забаррикадировавшимся захватчикам также не получалось.
   Малышев вздохнул. Один автомат, да к тому рожок последний.
   У Тоболя еще ТТ за поясом, но этого явно мало. Ждать помощи извне им неоткуда, парализованные крестоносцы возвращаться в строй не собираются. Итого - позиция аховая. Но для противника она еще и темная. Патроны они сосчитать не могут, а с пробивной силой огнестрела уже ознакомились. Трупы не успевали оттаскивать.
   Улугбек присел к пленному негру. Пробует разговорить.
   Этот чернокожий - их единственный пленник и, пожалуй, вполне приличный заложник. Только торговаться за его шею пока не с кем. Коротышки на переговоры не идут - все больше норовят копьем или топориком заехать. Разок даже на некий тактический прием пошли. Поставили щиты в ряд на тележку, сами за ней скукожились. Толкали и думали, что за досками укроются от пуль, пробивающих бетонные плиты. Подпустили их поближе и разнесли все в щепы.
   Эх... Будь здесь кто из цивилизованных хозяев данного сооружения. Карлы их за богов считают, с каждым словом не просто считаются - за приказ принимают. Им бы втолковать о договоре с Ану, старикашкой этим ушлым.
   Костя попробовал заточку меча, недовольно хмыкнул. Сюда бы их оружие, что из своего времени принесли. Доспехи из легированной стали со вставками титана, мечи, за каждый из которых выложено по подержанному джипу, да сумку с огнестрельными игрушками. Да что там сумку - еще один калаш с пятком магазинов! Знать бы где упасть, подстелили бы соломки.
   Костя придирчиво осмотрел трофейные секиры, выбрал помассивней, положил у входа. На меч надежды мало - слишком железо тонкое да и качество не самое лучшее - лопнет, останешься с обрубком в руке. С таким вооружением, чем больше острого железа под рукой, тем лучше.
   Захрипел и задергался канадец. Сестра его замерла, выпучив глаза, запричитала мама. А паренек выгнулся в приступе кашля, ухватился за подложенный под голову сверток с одеждами.
   - Пить!
   Очнувшись, сестра протянула ему баклажку с водой, найденную на поясе одного из крестоносцев. Когда горлышко фляги коснулось губ, канадец замер, попробовал рукой нашарить в воздухе такую желанную вещь и... умер. Ушел на выдохе, легко. Как провалился в сон.
   Сестра тыкала флягой в полуоткрытый рот, мать зажимала рвущийся наружу крик, Костя и Игорь отвернулись.
   Бормотание канадки за спиной сменилось неуверенным вскриком, сразу же перешедшим в утробный вой.
   Малышев вздохнул и шагнул ближе к проходу. Неприятности на этом точно не закончатся.
  
   8.
  
   Катрин смотрела на тело брата, смотрела и не верила тому, что видела. Вот Торвал, такой умный, уверенный в себе, спортивный. Это он, ее братик. И уже не он...
   Девушка схватилась за голову. Что же делать?! Как? Почему?
   Лицо близкого человека манило, требовало внимания к себе. Пожилая леди, невесть как попавшая сюда, закрыла глаза на посеревшем лице. Кати выдохнула воздух и заголосила. Тонко, по-бабьи, без переливов и интонаций, из нее лился животный крик на одной ноте чуть ниже ультразвука.
   Мужчины с мечами и здоровяк коммандос отстранились, но девушка этого даже не заметила.
   Как? КАК?!!!
   Как так получилось, что ее брат лежит, лежит бездыханный и неподвижный?! Он не мог так поступить! Не мог! Она без него ничего не сможет! Как же так?! Как?!
   Кати помнила события прошедшего дня урывками, осколками разбитого сна.
   Вот блеск, полыхнувший в глаза, когда она схватилась за волшебную палочку этих нелюдей. Ее трясет, выворачивает. Голову бьет короткая вспышка забытья, обморока...Она очнулась посреди комнаты с оборудованием: та же статуя, подставка, жезлик. Но совершенно в другом месте. Сбоку компьютер на подставке, тусклая лампочка на низком потолке. Пасмурные темные цвета комнаты давили, создавали ощущение камеры или тюрьмы.
   Тогда она здорово разволновалась, кричала, хваталась за все подряд. Бросила жезликом в стену... И удивилась уже знакомому сиянию, залившему ее сознание.
   Когда вместо камеры она оказалась в пещере (или как это место назвать?) и увидела тела карликов, то даже обрадовалась. Тут должен был остаться Торвал.
   И вот он! Лежит на ее руках, осунувшийся, мертвый. Его кровь залила все вокруг, его глаза не видят, рот не отвечает.
   Волны ужаса и бессилия, непривычная безысходность сдавливали грудь, мешали дышать.
   Кати выла, ее крик заполнял комнату, заливая все вокруг. Сдвигались стены, опускался потолок. Странное жуткое это место сгребало под себя хрупкую фигурку, лишало ее способности к осмыслению, понятию происходящего. А когда боль отступала, приходило сковывающее отупление. И выход оставался один - крик!
   Она ревела, как никогда до и никогда после этого. Ее рвало воем, выворачивало.
   Здоровяк коммандос скрипнул зубами и что-то рявкнул на своем, русском. Кати не поняла ничего, а истерика лишь получила новый виток.
   Здоровяк насупился, подошел и повторил фразу уже громче. Потом подошел и показал сжатый кулак, угрожая, по-видимому.
   Это сработало с точностью до наоборот - скрюченная фигурка ревущей девушки взорвалась фурией. Кати взлетела и вцепилась ногтями в лицо здоровяка. Она визжала, слезы и сопли текли по щекам, канадка выкрикивала угрозы и материлась.
   Отмашка здоровяка и звонкий удар ладони остались для нее неуслышанными.
   Спасительное забытье лечебным бальзамом окутало воспаленный мозг.
  
   9.
  
   Фулько зря влез в комнату Высших. Перворожденные обладали многими вещами, знакомство или даже близкое нахождение у которых, не сулили доброму гагиинару ничего хорошего. А то и могло принести изрядный вред. Младший Перворожденный, большой чернокожий воин, строго приказал Фулько. Так и произнес: "Влезешь - подохнешь".
   Но Фулько не зря был из северных гагов. Те всегда считались в подземном народе бунтарями и прохвостами. Любопытство пересилило страх.
   Пещерка была невелика и практически пуста. Убогая такая. Ничего особенного.
   Ни тебе резных барельефов на стенах, мозаики из каменьев, как в храмах. Даже пол не украсили пластинами из хрусталя и металлов. Простенько так все было - обыденно.
   К украшениям в запретной комнате можно было отнести только статую Перворожденной, которую сам Фулько и нес в коридор вчера. Гагиинар шмыгнул носом и собирался вернуться обратно в коридор, когда глазки его зацепились за что-то неправильное.
   Ага! На полу валялся штырек с камешком на краю. Камешек маленький, да и металл штырька был нечистым - эти вещи гаги чуяли носом. Дешевенький такой штырек.
   Фулько оглянулся, не видит ли кто, подскочил к палочке и поднял ее. Штырек небожителей все-таки. Надо бы на место пристроить! А то его же потом и обвинят, если потеряют.
   Он сунулся к подставке, на которой высилась статуя, положил палочку на край. Отошел ко входу. Сердце уже не так рвалось из груди.
   Что-то не так? Ага! Штырек то из руки статуи выпал! Явно из руки.
   Гаг подхватил железячку и быстро воткнул ее в ладонь замершего изваяния. Теперь - правильно!
   Когда он развернулся ко входу, тело карла скрутили незримые нити, а в глазах вспыхнули тысячи светильников. Воздух с грохотом сомкнулся там, где только что был коротышка.
   Несколько мгновений спустя звук хлопка повторился, на камень перед статуей упала верещащая от ужаса девчушка.
   Но всего этого, гагиинар, конечно, уже не увидел.
  
   10.
  
   Сергей Павлович Дрогочевский сверил надпись на бункере с записями в собственной книжке, потом посмотрел на часы.
   Заказчик указал время начала охраны объекта - 21:00. Теперь 20:58. Охранник дождался, когда цифры на экране сменяться на нужную комбинацию, и вставил ключ. Повернул. Дверь приоткрылась нехотя, со скрипом.
   И тут же стремительная тень снесла прибывшего охранника. Нечто низкое, мощное, завывая и вереща, перемахнуло через него, пронеслось через дворик, обогнуло запаркованную "Ниву" Сергея и ускакало в близкие заросли. Полумрак леса укрыл беглеца, но и того, что заметил Дрогочевский, было достаточно, чтобы усомниться в собственном рассудке.
   Существо, вылетевшее на него из предназначенного для охраны бункера, показалось неправдоподобно низким, жутко волосатым и слишком широким - в общем, непропорциональным до неприличия.
   Дрогочевский меж воли перекрестился - ничего себе работку ему дали. Впрыгнувший в руки казенный револьвер заметно трясло. Охранник отдышался, успокоился и встал. Он уже дважды пожалел, что отказался от компании сменщика Василия. Вдвоем было бы спокойней.
   Сергей Павлович включил фонарик, вошел в бункер. Рубильник от сети оказался у самого входа - через минуту весь коридор залили потоки света.
   Охранник вздохнул свободней, прошелся по вверенной территории. В конце второго уровня находилась дверь, вход в которую, по инструкции, всегда должен быть закрыт, если только его не отворят изнутри. Это требование заказчика всегда удивляло Дрогачевского. Что у них там - подземный лаз?
   Вход в тайную комнату оказался открыт настежь. Сергей Павлович, холодея и покрываясь гусиной кожей, заглянул внутрь... Ничего особенного - пара столов, стулья опрокинутые, статуя какая-то. Шкаф еще. Никаких тебе компьютеров или экранов телевизионных.
   Он вздохнул, тщательно, до щелчка автоматического замка, прикрыл дверь и потянул из кармана журнал дежурств. Пожилой сторож очень надеялся, что других приключений на его душу сегодня не будет.
  
   ...Фулько несся по осеннему лесу, завывая от ужаса. Как он мог ослушаться Высших? Как?! И когда Перворожденные умудрились прознать о проступке? Ведь все, что произошло с ним, конечно, является страшной местью повелителей.
   А-а-а! Тут и не пахло родными местами! Нет спасительных тоннелей, нет гор, нет шахт! Солнце, почти скрытое за горизонтом, казалось гагу ослепительным и ужасным. Он почти не видел ничего, прокладывая себе путь по запахам и на слух.
   Когда силы подошли к концу, гагиинар упал на холодный мох и свернулся калачиком. Его трясло от ужаса. Все, что составляло его жизнь, осталось далеко. Потому как, и он четко осознавал этот факт, рядом не было ни одного городища подземного народа.
  
   ...Ганатриэль, в миру Егорка Рылов, отошел по нужде. Мысли его угрюмым роем вились над неприятными достижениями последних дней.
   Игры они, безусловно, провалили. И крепость взять не смогли, и "полевку" упустили. Гэндальф, который Вовка, так и сказал: "Просрали мы, ребзя, все, что могли. А, что не могли, все равно просрали". Не поспоришь...
   Даже потискать фей и эльфиек не сумел. Если коротко - потерянные выходные.
   А, ведь, сколько времени готовился. Костюм шил, пояс клепал. И все - коту под хвост. Даже не коту - орку вонючему.
   Егор застегнул ширинку и повернулся к огоньку костра, когда за спиной слегка хрустнула хворостина.
   Губы "эльфа" непроизвольно сжались. Гоблины решили повторить успех. Вчера скрутили пацанов у соседнего костра и потырили запасы, включая водку, теперь на их палатку решили налететь?
   Ну, уж нет!
   Он выхватил купленный за дурные деньги "мифриловый" клинок. Сейчас кто-то отгребет!
   Из кустов на него уставилась зверская рожа. Мелкий, бочкообразный субъект в обносках сжимал в волосатых лапах сук. Узкий лоб над густыми бровями перехватил ремешок из скрученных кожаных полосок. На шее - ожерелье из камней, нанизанных на суконную нить.
   Сам недомерок был едва по грудь невысокому Рылову.
   Егор, чьи мысли были изрядно приправлены алкоголем, уставился на невесть откуда свалившегося гнома.
   - Ты ж за нас должен быть?
   Он вспоминал, где расположились "гномские" палатки. Вроде, на опушке?
   Морда затрещала что-то на жуткой помеси непонятных языков. Егор с большим трудом разобрал в этой вакханалии знакомые слова. Студент второго курса меда с удивлением опознал латинские глаголы.
   - Чего?
   Морда затихла.
   Егор спрятал клинок. Затуманенный пивом взгляд скользнул по мощному торсу собеседника, узловатым буграм мышц. Этого бы качка-коротышку вчера с тараном под стены!
   Он медленно поднял глаза повыше и обомлел.
   Вместо нормальных, на него уставились огромные черные глаза.
   Егор не к месту икнул. Хмель как рукой сдуло.

Глава 6.

На распутье.

  
   1.
  
   Ситуация сложилась довольно тупиковая. Выкурить русичей твари не могли, но и они не сумели бы проложить себе путь наружу. Оставалось ждать. Ждать любого, кто может разрубить этот гордиев узел.
   К вечеру в Э-куре появилась та, кому это было под силу. Инанна, великая Иштар, вернулась в собственный дом. Как она здесь очутилась, откуда и каким образом, никто из попавших в западню ответить не мог. Минуту назад они высматривали в полумраке коридора тени сгрудившихся для атаки нелюдей, и вот уже коротышки исчезли в недрах туннелей, а до ушей доноситься необычное в этом месте шарканье. Старая богиня, способная в минуты опасности передвигаться подобно молнии, шла с трудом, пошатываясь и подволакивая ногу.
   Не спрашивая ничего и не разговаривая, бабулька проковыляла мимо трупов охранников, обогнула выступ дверного проема, вошла в пещеру.
   Напрягся Тоболь, Костя жестом успокоил товарища. Здесь и сейчас странная полусумасшедшая хозяйка капища была для них единственным шансом на спасение.
   Инанна медленно осмотрела сложенные тела крестоносцев, гору убитых гагов, связанного темнокожего слугу. Тот пробовал что-то сказать, но старуха одним взглядом оборвала Нангала. Чуть погодя Инанна прошла к водоему, в котором чернела туша убитой рептилии, вздохнула и покачала головой.
   Все это происходило в абсолютном молчании. Малышев на долю секунды почувствовал себя провинившимся сорванцом, которого в разгар проказ застала суровая бабушка. Чтобы побороть неловкость ощущений, он подтянул поближе секиру. Та клацнула по камню. Звук был негромкий, но его хватило, чтобы все как будто очнулись.
   Сомохов выступил вперед:
   - Я хотел бы сразу принести извинения, но, судя по всему, ваши слуги, э-э-э, ваша милость, не поняли ва...
   Старуха прервала его властным движением руки. Взмах был так выразителен, что даже уверенный в себе и явно настроившийся "поговорить" археолог умолк. Они с Малышевым обменялись растерянными взглядами. Тоболь зыркнул в коридор, нет ли тварей, и взволнованно засопел.
   Инанна меж тем приблизилась к Наталье Алексеевне, все еще утешающей всхлипывающую Кати.
   - Ведь сколько горестей могли мы избежать, если бы не отдавали судьбы мира в руки мужчин?
   Трескучий голос старухи, необычные слова чужого, но понятного языка лишь оттенили неправильность происходящего. Сомохов попробовал встрять со своим объяснением, но хозяйка Э-кура все тем же жестом указала непрошенному гостю, что не хочет ничего слышать. Она прошаркала до края ямы, потом обернулась к Наталье Алексеевне, как будто продолжая давний разговор:
   - Я привезла его сюда еще совсем несмышленышем, - бабулька свела ладони, показывая размер. - Таким вот... Малюсеньким.
   Туша убитой рептилии не вязалась с образом домашнего любимца.
   Голос старухи не останавливался, он тек, потрескивая и хрипя, вещая и завораживая. Сияние осветительных панелей в глазах Малышева начало сливаться в хоровод, в переливающийся круг, кольцо над головой застывшего Сомохова.
   Богиня жаловалась... Негромко... Протяжно и пугающе. Она вспоминала эпизоды из жизни "своего Хо", и все, что она говорила, всплывало в сознании каждого находившегося в комнате. Врывалось в мозг расплывчатыми чужими картинками, обрывками ощущений, запахов, звуков и чувств.
   Исчезло все, что не входило в переливы этого тембра: стены, потолок, пол, зев коридора. Да и сама фигура Инанны подернулась еле приметной пеленой, начала расплываться и дрожать. Сквозь очертания старухи все явственнее проступала вставшая на задние лапы гигантская пантера, яростно хлещущая хвостом по блестящим чешуйчатым бокам, клацающая пастью.
   Озноб, пробежавший по телу, не снял это наваждение - лишь усилил. Ужас сцепил ноги. В головах Малышева, Сомохова, Тоболя заныло, заенчило осознание, что им не совладать с тем, что собирается обрушиться и отомстить обидчикам. Будто сами стены приготовились наказать тех, кто посмел бросить вызов давним властителям этой земли.
   Замычала сквозь зубы вцепившаяся крест-накрест в собственные плечи Кати. Наталья Алексеевна всхлипнула. Она попробовала сказать что-то, но голос сорвался, потух.
   На плечи навалилась тяжесть, сгибая спину в непривычный поклон. Костя зарычал от ощущения собственного бессилия.
   Звякнула, падая на пол, ненужная секира. Автомат Тоболя повис в безвольных руках.
   - Молю вас, простите нас, ради бога, - голос матери донесся до Малышева будто через вату.
   Наталья Алексеевна, стоя на коленях, плакала.
   Старуха-богиня дернулась, будто от удара. Она осунулась, наваждение исчезло.
   - Дети, - это слово еле слышно выдохнули узко сжатые губы.
   Инанна сгорбилась, отошла и уселась на скамью.
   Чернокожий гигант, невесть как сбросивший путы, как нашкодивший котенок, ластился к коленям госпожи, но та, казалось, не замечала никого.
   - Мы... - начал было Сомохов.
   Но слова извинения застряли в горле. Археолог запнулся и умолк.
   Зато начала речь старуха:
   - Давно... Давным-давно... В Старом городе он сказал мне, что лучшее, что разумный - да, да - так и сказал "разумный", так вот, лучшее, что разумный человек можешь сделать, это простить... С него все смеялись... Он тогда вернулся с Парванакры и ходил по землям Синая... Ходил и говорил, говорил много, но все больше скатывался на чушь... Так казалось старшим... Перворожденные, посвященные, полукровки и галла, даже глупые смертные подсаживались к Нему и уходили чуть погодя... Его слушали, но мало кто мог услышать... Ничья земля, моя земля... Он мне очень нравился, этот милый блаженный. Сколько раз мы спорили, говорили и спорили, - она закашлялась, прервав мысль, оборвав образ. - У меня он был в безопасности... Да, у меня он был в безопасности...
   Она склонила голову, всматриваясь в незримые видения:
   - Как-то я сказала, что пока еще никто не отменил принцип Старших... Воздастся каждому. "Око за око". Он пошутил, что для того и пришел, чтобы переписать каноны... Как же мы тогда смеялись. Было весело и легко... Все смеялись... А он пошел к городу Храмов и сделал это. Положил конец вражде... Одним... собой всех и... примирил, - бабушка раскачивалась на шаткой скамье, упершись неподвижным тусклым взглядом в стену. - Одна жертва, как искупление для всех. Для всех, кто еще остался... Я помню...
   Она вскинулась, иссушенные руки протянулись вперед, выискивая нечто незримое.
   - Я помню это... Как тогда неправы были Старшие... Я тогда поцапалась с этим полудурком Эн-лилем... Как же никто этого не понял? Ведь, так просто! Кто-то должен был остановиться первым... Должен был... отложить меч и подставить другую щеку - так, да? Или нет?
   Она моргнула слезившимися глазами.
   - За ним шли многие... Из лулу, из младших... и из нас. Я сама омыла ему ноги... И...
   Она умолкла, воспоминания туманили старые глаза, заставляли прерываться речь. Потом взмахнула головой, будто отгоняя наваждение, переключая нечто в глубине себя же.
   - Где же они прятали установку? В этой разрушенной Парванакре? Не понимаю...
   Инанна перевела взгляд на замерших людей.
   - Маленькие, заигравшиеся дети, - потрескавшиеся губы разошлись в улыбке, обнажив черные заостренные зубы. В уголках глаз старухи застыли капельки слез. - Как я могу наказать тех, за кого просил нас... меня... он?
  
   2.
  
   Их выпустили. Выставили из храма... живых и большей частью невредимых. Да еще и с оружием в руках. Косте и Сомохову разрешили забрать все, что они перебросили из будущего: сумки, свертки, бряцающие железом рюкзаки. Лишь лошади бесследно растворились в глубинах подземных туннелей. Грузные магалаши вынесли парализованных товарищей, счастливчиков, избежавших пасти Большого Хо. Безумная богиня мимоходом бросила фразу, что оцепенение крестоносцев пройдет, лишь только они пересекут границу долины. И добавила, что следующих смертных, идущих к ней с оружием, она не будет миловать. Сомохов попробовал договориться о том, чтобы их допустили до установки, но понял, что рискует перегнуть палку. Милости хозяйки окрестных земель не могут длиться вечно.
   Гагиинары, молчаливые в своей неутоленной мести, выполнили приказ. Всех оставшихся в живых крестоносцев отволокли за мост. Рядом в большую кучу покидали оружие. После чего башня, закрывающая выход в долину, ощерилась копьями и стрелами. Будто бы по ту сторону готовилось к штурму войско, а не ползали по земле вялые, спотыкающиеся на каждом шагу, иноземцы. Чтобы ни у кого не осталось сомнений, в землю у края моста воткнулись две стрелы. Как последнее предупреждение.
   Двадцать девять трясущих головами, шатающихся христовых воинов, трое нукеров ибн-Саббаха с ошалелыми глазами, сам мятежник, неуверенно охлопывающий себя по бокам, и пятеро выходцев из других времен. На всех - две телеги, загруженные сумками с оружием и книгами. Мулы, тащившие повозки, лежат в груде собственных внутренностей...Около телег развалилась груда затупленных мечей и переломанных копий - последняя месть скрипящих зубами карлов. Хорошо, что боевых лошадей, непригодных для крутых горных троп, оставили в лагере. Гагиинары и их бы пустили под нож.
   Здесь не было Горового, признанного лидера отряда. Фламандца Венегора, должного занять эту роль в его отсутствие, скормили рептилии в числе первых. Костя попробовал взять на себя роль вожака, но его голос остался неуслышанным. Для остальных выживших оруженосец явно не тянул на командира, благо многие из тех, кто, пошатываясь, оправлял одежду, щеголяли золотыми рыцарскими бляхами на наборных поясах. Им и выбирать промеж себя будущего главу.
   Наконец в круг собрались все четверо выживших рыцарей. Сунувшихся к ним Сомохова и Костю просто оттерли.
   Пять минут угрюмого бурчания, и совещание закончилось. Из круга благородных вышел молодой француз, боец погибшего Рональда Бозэ, барона де Виля. Звали его Аурелиен де как-то-там.
   Невысокий, широкоплечий, с красным обветренным лицом франк больше походил на крестьянина, если бы не уверенный злой прищур человека, на счету которого десятки чужих смертей. Первое, что сделал новый вожак, осадил тех, кто помог им выбраться.
   - Вы сражались рядом с нами, вы помогли нам выбраться из логова чернокнижников, - размеренно начал француз.
   Сгрудившиеся за его спиной воины загудели. И в тоне этого звукового сопровождения, Костя и Захар с удивлением заметили угрозу.
   Француз продолжил:
   - Но нас всех сюда привел оборотень, а, значит, дело, что мы делали, неверно и зло! И не должно идти на пользу матери церкви.
   Недовольный гул перерос в злобные выкрики и угрозы.
   Это было неожиданно. Сомохов удивленно моргал на давешних собратьев по оружию. Тоболь угрюмо теребил перевязь автомата, не решаясь хвататься за цевье в паре метров от сжимающих обломки копий крестоносцев.
   Пока большая часть вояк еще держалась за головы и растирала руки, Костя успел облачиться в прихваченные из будущего доспехи. Теперь он жалел, что не заставил сделать того же остальных (Тоболю подошел бы комплект Горового). Христовы воины явно озлобились.
   - Я не понимаю, о чем вы говорите? - Улугбек Карлович удивленно переводил взгляд с одного знакомого лица на другое. - Мы вместе с вами идем от Константинополя. Сражались плечом к плечу...
   Нукеры ибн-Саббаха начали пятится назад, прикрывая господина. Из десятка мятежников, лишь трое остались в живых, но каждый из них готовился умереть за вождя. А тот широко и глумливо ухмылялся, положив ладонь на рукоятку сабли.
   За спиной что-то залепетала Кати, но Наталья Алексеевна тут же увлекла ее за груду сумок. Умная женщина поняла, что в начинающейся сваре они могут только помешать.
   - За что вы на нас так? - Сомохов попробовал обратиться к кучке "старожилов", кого знал больше других.
   Но даже те, кто шел с ними от берегов Босфора, не скрывали неприязни. Ответом был злой рык и еще редкие, но все более громкие слова угроз.
   - Рыцарь Тимо, приведший нас сюда, командовавший нами, на глазах рыцаря Ульриха из Меца и его оруженосца Раме превращался в одного из дьяволов этого срамного капища! Затем тоже сделал рыцарь Венегор, его правая рука и помощник, - француз уже обвинял. - А то, что вы не убили тварей, так значит, вы тоже... Из этих...
   Он схватился за рукоятку меча.
   - Тоже одни из порождений дьявола!
   Шелест вынимаемых мечей был фоном к этим словам.
   Тоболь, уже не скрываясь, вскинул АК. Костя прикрыл женщин, попрекая себя за то, что не успел достать второй калаш.
   Улугбек же молча расстегнул ворот рубашки и достал крест. Он показал его всем, затем поцеловал, перекрестился и зажал крест в ладони.
   - А слышали ли те, кто обвиняют нас, что говорили мы и те, кто принял обличья НАШИХ друзей? Слышали?!
   Француз сплюнул под ноги ученому, но дальше не двинулся. Ждал.
   - Слышали?!
   - Ты лучше нас знаешь, колдун, что слуха мы все были лишены! Двигаться не могли! Зато видели, все видели!! - крикнул рябой Раме, тот самый оруженосец, донесший до остальных информацию о русичах.
   Его господин, провалявшийся все время у входа у зал с гаком, лишь кивнул головой, подтверждая слова обвинения.
   Сомохов поднял руку, призывая к вниманию, но слушатели не собирались давать ему ни одного шанса. Кнехты и благородные, недовольно бурча, окружали группу тех, кого они считали виновными в своих злоключениях.
   - Послушайте! Слуги дьявола приняли обличья наших друзей, чтобы...
   - Заткнись и не старайся затуманить нам голову, книжник! - заревел Ульрих. - Обличья?! А кто заставлял тебя болтать с ними, со "слугами дьявола", как с друзьями? Кто заставил тебя идти к дьявольскому алтарю, с которого вы, - он ткнул пальцем в Костю. - Вы исчезли, чтобы вернуться к утру вместе со старой и молодой ведьмой и этим... упырем!
   Тоболь, водивший стволом вправо и влево, удивленно вскинулся.
   Сомохов поднял руку.
   - Клянусь и присягаю святым крестом, что никто из моих друзей не связан с дьявольскими кознями. А все, что случилось, есть происки Сатаны, не желающего уступать нам своих владений! Его люди выкрали рыцаря Тимо, подменив верного слугу Церкви оборотнем! Они же пробовали заколдовать нас, но мы выдержали испытание, отбились... И заставили дьявола отпустить вас, неподвижных и безвольных, чья вера настолько слаба, что не могла противостоять чарам колдунов!
   - Врешь! Сам ты колдун, потому и остался жив!
   Но слова ученого не пропали даром. Гул стал потише. Некоторые, кто знал их подольше, переглядывались.
   А спустя минуту из общей толпы выбрались Ходри и Гарет, валлийцы, чьи грозные тисовые луки нынче были бесполезными обломками. В руках оба сжимали короткие мечи. Рыжеволосые бойцы выглядели смущенными. Кивнув головами, будто извиняясь, валлийцы стали справа от Сомохова, прикрывая самый широкий участок. Чуть погодя растолкал плечи соседей хромающий Чуча. Его арбалет с выдранной спусковой планкой также бесполезно висел за спиной. Но зато теперь слева от археолога кроме пистолета Малышева в сторону противника смотрело короткое копье.
   Толстяк Тони и Хоссам Ашур остались в лагере. Так что ждать еще кого русичам, вроде, и не стоил, но неожиданно еще парочка кнехтов, переменила сторону.
   Аурилиен сплюнул и вытащил свой меч.
   - Видно, что слова твои ранят души так же, как ваши колдовские палки. Но не со мной! Молитесь черту, гады.
   - Эй!!!
   Голос пожилого гагиинара, вышедшего на середину моста, казался чуждым здесь.
   Готовые броситься друг на друга бывшие соратники обернулись.
   - Эй, пучеглазые недоделки! - всколоченная борода карла воинственно топорщилась. - Если вы собга-ались тут пегегезать дгуг дгуга, то я пго-отив!
   Глухой, картавый и немного тягучий говор. Уверенный взгляд из-под заросших бровей.
   Латиняне только тут заметили, что подземный народ все еще не покинул противоположного края реки и следит за их перепалкой. В руках гномов блестели копья и наконечники стрел.
   - Мамми сказала, чтобы мы выпговадили вас. Мы вас выпговадили... Еще она сказала, чтобы мы вас не тгогали. И мы вас не тгогали, - гог цедил слова, поигрывая старой, потемневшей от времени секирой. - Но она никогда не повегит, что вы сами себе кговь пу-у-устили...
   Он с досадой покачал головой.
   - Нет, не повегит... - перевитая буграми мышц рука ткнула секирой в склон горы. - Уматывайте! И загежте дгуг дгуга там!
   Аурилиен дернулся было, но остальные рыцари удержали собрата. Крестоносцы отступили и начали совещаться. Спустя минуту они компактной группой двинулись по тропе вниз. Взгляды, которые вчерашние товарищи бросали через плечо, не сулили оставшимся русичам ничего хорошего.
   Вскоре на площадке перед мостом остались только выходцы из будущего и воины ибн-Саббаха во главе с самим исмаилитом.
   Испепеляющий взгляд так и не сошедшего с моста гога, теперь предназначался только им.
   - Вы тоже... убигайтесь! Ночью я за вас не ответчик!
   Ибн-Саббах широко улыбнулся и хлопнул в ладоши. Выглядел мятежный посвященный уверенно и спокойно. Лишь глаза его, холодные и показательно невыразительные, вспыхнули искрой затаенной ненависти. Один из нукеров склонился в поклоне и бросился... вверх по узкой тропке. Дорога, приведшая крестоносцев сюда, не заканчивалась на входе в долину.
   Через десяток минут, показавшихся всем оставшимся часом, за изгибом скалы послышался конский топот.
   Гаг скривился в гримасе и начал пятится к своему берегу.
   Но в вылетевшем табуне оказалось только трое наездников. И вместо тонконогих рысаков под ними топали выносливые горные лошадки, больше похожие на пони и прекрасно подходившие для карабканья по горным кручам.
   Исмаилиты взлетели в седла.
   - Прощайте! - ибн-Саббах глумливо поднес руку к тюрбану, некогда белоснежному.
   - Стой! - голоса Кости и Улугбека слились в один.
   Шейх сдержал лошадь.
   - Мы шли к одной цели, но отныне дороги наши расходятся. Прощайте и не ищите меня! Надо будет, сам вас найду!
   - Оставь лошадей! У нас женщины и... - Сомохов оглянулся на тюки с книгами и припасами.
   Исмаилит ухмыльнулся.
   - У меня меньше людей, чем я рассчитывал, и совсем нет добычи... Но это не повод терять еще и лошадей!
   Тоболь, благодаря чудесному свойству гака понимавший почти все, слегка шевельнул стволом автомата. Скрипнули, натягиваясь, тугие луки нукеров. Костя оценил предусмотрительность шейха, оставившего у седел запасные саадаки.
   - Разве что... - ибн-Саббах, казалось, не обратил на движение Игоря никакого внимания. - Разве что вы купите у меня их?
   - Что ты хочешь за лошадей?
   - Это! - шейх ткнул саблей в груду книг. - Все это!
   - Глупо... Зачем нам лошади, если ими нечего вести?
   Исмаилит ухмыльнулся.
   - А женщин? Они не выдержат долгого перехода...
   Костя скользнул оценивающим взглядом по лучникам. Интересно, выдержат ли титановые вставки и легированный сплав кольчуги прямое попадание бронебойной стрелы?
   Видимо, что-то такое пронеслось на его лице, что шейх переменил тон.
   - Впрочем, мы были добрыми союзниками. И нечего пробовать что-то выгадать на беде товарища... - он перегнулся через шею скакуна. - Подари мне свою маленькую колдовскую палку. Ту, что торчит за твоим поясом.
   Он ткнул кнутом в ТТшку.
   Малышев оглянулся на Сомохова, но тот лишь пожал плечами.
   Костя, вздохнув, потянул из-за пояса пистолет. Снова заскрипели натягиваемые луки. Малышев демонстративно усмехнулся и подбросил ствол на ладони.
   - Пять лошадок за оружие Богов? Ты шутишь?
   Шейх остался серьезным.
   - Бывает так, что стакан воды люди оценивают дороже мешка злата. Подумай, что тебе важнее, и выбор придет сам.
   Костя вздохнул.
   - Хорошо...
   Он протянул оружие.
   Ибн-Саббах подхватил вороненый ствол, пощелкал предохранителем, заглянул в ствол. Малышев вспомнил, что когда он готовился к возможной схватке, шейх стоял за его спиной.
   - Наблюдательный... - тихо процедил он сквозь зубы.
   Но шейх услышал. Он улыбнулся краешком губ.
   - Чего мечом кровавым не добыть, то можно добрым словом получить...
   Костя осадил радость:
   - Там только шесть выстрелов. Не думай, что с ним тебе подвластно все.
   Исмаилит запрятал ствол за широкий пояс и деланно поклонился:
   - У нас говорят: "В пустыне драгоценна влага рек. В дороге ж дорог честный человек"... С вами я так на стихи перейду... Спасибо за предупреждение.
   Поводья запасных лошадей полетели в руки подошедших валлийцев.
   - Прими и ты мои слова, нерожденный. Там, - он махнул в сторону ушедших крестоносцев. - Вас ждет позор и смерть. А там, - взмах в другую сторону. - Короткая дорога к побережью. Если поторопитесь, то придете первыми. А тот, кто первым говорит, чаще всего и выигрывает споры... Поспешите!
   Через пару минут кавалькада мятежников исчезла за поворотом скалы.
  
   3.
  
   В словах исмаилита был резон.
   В этих местах они не могли оставаться нейтральными. Чтобы выжить, надо было принадлежать к одной из партий, мусульман-сельджуков или латинян-христиан. До сего момента выбор был очевиден. Русичи славно сражались в рядах Христова воинства от самого Босфора. Но будут ли также благосклонны вожди похода к ним, когда услышат слова обвинений из уст других крестоносцев. Ну а то, что те уж распишут козни дьявольские, можно было не сомневаться.
   Вот только выбора как такового не появилось, и выход из тупика был единственный. Пока не добрались до ушей вождей христиан оппоненты, русичи должны вернуться первыми и доказать, что по-прежнему достойны права носить на груди красный крест. И что они все еще добрые католики.
   Правда, ситуацию можно переиграть. Тоболь, простой и прямой, как деревенский кол, предложил устроить засаду на бывших товарищей и пострелять их всех на хрен. Но друзья его не поддержали. Значит, выбора, действительно, нет. Придется спешить.
   Первым, что сделали, это отправили Ходри и Сомохова в лагерь раненых латинян. Пока остальные крестоносцы бредут пешком, они успеют обогнуть гору и добраться до толстяка Тони, слуги и повара Горового. В лагере остались лошади и припасы, добыча и часть оружия, в том числе стрелы и запасные луки. Улугбек Карлович должен не вдаваться в подробности, сообщить, что одержана победа, и собрать в путь хозяйственного слугу. Для повода хватит упоминания, что рыцарь Тимо ранен и ему нужен уход на месте. Главное, убраться из лагеря побыстрее.
   Встретятся они дальше, по дороге к тому самому городку, где бились с мусульманским эмиром.
   Сомохов и валлиец выехали немедля.
   Остальные тронулись в путь спустя час. Вьючили лошадей, разбирали прихваченное из будущего оружие. Костя, попрощавшись с полученным от Тоболя ТТшкой, деловито чистил второй калаш и только извлеченный из сумок новенький "Смит-Вессон" 625. Его старый "спортивный 17 модели" лежал рядом. Легкий и удобный он прекрасно зарекомендовал себя, но уж очень легковаты оказались пули. Иной раз всадишь две-три в грудь врага, а тот все еще пробует мечом махать. У нового "Смитти" количество патронов в барабане было поменьше, зато калибр 45. Свинец не просто пробивал любой доспех, но еще и сносил противника. Второй такой же револьвер висел на боку у археолога, третий запрятан в недрах припасов. При выборе руки тянулись взять автоматику, "Вектора" или "Гюрзу", но не хотелось шокировать потомков гильзами на месте боев одиннадцатого века.
   Пока Костя опоясывался щегольским "ковбойским" поясом с кобурой на бедре, Игорь набивал магазины калаша патронами. Доспехи, выкованные и отлитые для Горового, ему отлично подошли. К автомату Тоболь вооружился прихваченными из капища саблей и секирой. Выглядел бы бизнесмен грозно, если бы впечатление не портила озорная радость на лице.
   Гарет и Чуча помахивали новенькими мечами. Здешние экземпляры принято было ковать из нескольких кусков железа, закаляя для общей гибкости только кромку. Клинки из сплавов будущего, способные рубить полусырое железо, как масло, сохранять заточку из боя в бой, казались кнехтам даром богов. Да еще мастер украсил их вязью и знаком креста. Чем не мечи-кладенцы из рассказов бродячих жонглеров? Костя даже засомневался, стоит ли доверять такое добро рядовым воинам - слишком велик соблазн раствориться в ночи. Решил рискнуть. Тем более, что лучники недавно с честью выдержали испытание на верность.
   Чуче кроме меча вручили спортивный арбалет Тоболя, прихваченный бизнесменом на "поиски сокровищ". Кати сжимала старый проверенный десятизарядный "Смит-Вессон" 17 модели. Наталье Алексеевне Костя неодобрительно посматривала на девушку, но в приготовления к походу и распределению оружия не вмешивалась. Слишком велики были впечатления для обычно словоохотной старушки.
   Два примкнувших к ним добровольца кнехта отзывались на Клод и Фарн. Оба - щуплые, потертые, немолодые, но жилистые и выносливые, как мулы. По их словам, от рыцаря Тимо они видели только хорошее, а то, что его обвиняют, так это дело церкви будет - разобраться. А их дело - служить тому, кто дал им приют. Своими словами это выглядело как "Да что мы... На кой? К нам Тимо, как к своим, а мы же, что? На его потом и... того?". Звучало, конечно, косноязычно, но достоверно и натурально. Малышев поверил, Сомохову же было не до пришлых помощников - ученый сортировал книги, потом и вовсе ускакал с Ходри. Лишь Гарету новые спутники не понравились. Рыжеволосый лучник хмурился при виде парочки, но свары не затевал и выяснять отношения или расспрашивать не лез.
  
   4.
  
   Внимание, которое оказывали гаги, подгоняло лучше всяких надсмотрщиков. Никому не хотелось остаться вблизи от капища, когда зайдет солнце. Слишком много накопилось счетов у жителей подземного мира к тем, кто торопливо привязывал сумки и рюкзаки к седлам.
   Две лошадки, груженные припасами, должны были везти еще и женщин. Наталья Алексеевна, непривычная к верховой езде, просилась вниз, но идти пешком по камням старушка долго не смогла бы. Канадка, выглядевшая после смерти брата потерянной, идти могла, но тут уж русичи решили поберечь девушку. Уж очень отрешенной она выглядела - как бы не сверзилась в расщелину или провал.
   Гарет, получивший в подарок старую кольчугу Малышева, ушел в головной дозор. За ним в метрах пятидесяти шел Тоболь с автоматом, Клод и Фарн вели лошадей. Костя и Чуча прикрывали тыл. Узкая тропа не позволяла отрядить кого на фланги, но она же и обезопасила караван от нападения сбоку. Крутой склон и отвесная скала не самые удобные места для засад. Опасаться надо было открытых проплешин и нависающих кустарников.
   ...Первым выдохся Игорь. Малышев, привычный к длительным походам, как-то и не принял во внимание, что бизнесменам, в общем, не свойственна тяга к прогулкам. Уже через километр Тоболь начал притормаживать и сбавлять темп. Сначала на спину лошади перекочевали запасные магазины к автомату и секира, потом трофейная сабля, последним на луку седла повесили шлем.
   Костя оставил место в хвосте отряда на арбалетчика и перебрался к товарищу:
   - Ты как? Еще идти можешь?
   Игорь, явно собравшийся расшнуровывать сложный доспех, стушевался.
   - Костя, я идти могу и день и два, - Тоболь дышал тяжело и слова ему давались с трудом. - Но тянуть на себе еще и гору железа - это для меня пока реальный напряг.
   Малышев помог расстегнуть крепление панциря. Выкованные в будущем точные копии доспеха пятнадцатого века, действительно, тяжеловаты для пешей прогулки. Ну, так ведь и на них из тех доспехов едва ли половина - краги, пластроны, закрывавшие бедра, налокотники даже не распаковывали. Правда, и с тем, что одето, выглядели русичи для непривычных к цельным доспехам латинян, как экзотические птахи.
   Сняв панцирь и буф, прикрывающий шею, Тоболь вздохнул свободней. Несмотря на усталость в изматывающем пешем походе его тянуло на расспросы. Зыркнув в сторону идущего в дозоре Гарета, он закинул за спину автомат и подошел к Косте. Малышев, тоже вымотанный дорогой, предпочел бы идти в молчании, но не уважить товарища не мог.
   Пока они сидели в подземельях Э-кура Костя пересказал историю их мытарств в прошлом, так что цель путешествия собеседник в общих чертах знал. Но все остальное: бытовые мелочи, политическая обстановка, да просто имена тех, от кого будет зависеть их судьба, все еще интересовали горе-кладоискателя. Пришлось пуститься в длительный экскурс по местным реалиям.
   Кроме всего, Тоболь столкнулся с тем, через что они прошли уже давно. Если слова прошедших через аппараты посвящения он понимал без проблем, даже при том, что это были слова незнакомых древних языков, то речь тех же французских кнехтов и рыцарей оставалось для него абсолютной белибердой. Английский, которым бизнесмен неплохо владел, не помогал даже при общении с валлийцами. Костя, на которого в отсутствие Сомохова ложились тяготы обучения, предложил уроки иностранной речи перенести на вечер. Тогда можно будет заниматься всем, включая Наталью Алексеевну и канадку, у которых, наверняка, есть те же проблемы.
   Услышав о предложении подучить их основам языка, мама сразу согласилась, а Катя, или как она себя привыкла называть Кати, отказалась. Канадка владела французским языком будущего и вполне сносно понимала речь нынешних уроженцев Парижа и Леона. Костя подозревал, что ей просто не хотелось общаться ни с кем. Если бы не выведший ее за руку Тоболь, девушка так и осталась бы в подземных лабиринтах капища, где погиб ее брат.
   Наталья Алексеевна же радовалась предстоящему путешествию. Новость о том, куда забросила их идея сына, старушка восприняла со стойкостью. Забросала Костю кучей вопросов, сообщила, что спина, беспокоившая последние месяцы, совершенно прошла. Как и отечность ног и головокружения. Малышев вспомнил, что после прохождения "переборки" в установках хитрые машины сами подчищают организмы, удаляя лишнее, все, что чуждо "здоровому" перворожденному. Ну, хоть маме помог.
   ...Дорога постепенно становилась шире. Из узкой тропки она разрослась до "проспекта", где двум всадникам уже можно проехать стремя в стремя. Это были верные признаки того, что где-то недалеко находились и люди. Село или городок в это тревожное время почти наверняка охранялся. Пятерым даже очень хорошо вооруженным пешеходам не стоит соваться туда, где их могут встретить сотня всадников.
   Малышев предложил остановиться на ночлег. По его подсчетам, Улугбек и Ходри уже ушли из лагеря и могли нагнать их в любой момент.
   Для остановки выбрали подножие высокого холма, покрытого кустарниками и дикими оливковыми деревьями. Заросли укрыли их костер и служили своеобразным сторожем - пробраться через сухостой без шума не представлялось возможным.
   Женщины, измученные длинным переходом, взялись кашеварить. Вернее, готовить кашу начала Наталья Алексеевна. Кати лишь бездумно замерла перед пламенем, подбрасывая палки и ветки. Кнехты ушли за дровами, валлиец расседлывал и протирал лошадей, Тоболь поковылял на холм осматривать подходы к лагерю.
   Среди прочего Костя прихватил из будущего подробные физические карты местностей, в которых придется путешествовать. Но, как он и подозревал, окрестности сильно отличались от картинок на бумаге - где холм неположенный, где расщелина или склон более высокий. Рельеф местности сильно измениться за тысячу лет. Оставалось надеяться, что перевалы в горах, озера и координаты крупных городов никуда не делись.
   Было и еще одно изобретение, чье отсутствие в прошлом доставляло массу неприятностей.
   Малышев вытащил из сумы черный непромокаемый чемоданчик с рацией. Второй такой же уехал с археологом. Дальность связи компактных установок не превышала две сотни километров, а при качественном подходе в наладке антенны, могла увеличиться и до полутысячи. Аккумуляторы подзаряжались от двух динамо, которые они планировали приспособить на водяную тягу. Всего раций было три. Мгновенная связь, пускай и с треском и помехами. Такой контакт был лучше, чем без оного.
   Антенну закинул на самый высокий куст, сверился с часами. До сеанса связи совсем немного. Надо убедиться, что Сомохов успел убраться из лагеря. Пока же неплохо перебрать арсенал. Скоро он может понадобиться.
   Итак.
   Пара помповиков ижевского завода. Их брали "на будущее". Несколько пачек капсюлей, машинка для закатки патронов, формочка для отливки пуль - все могло служить годами. Ведь застрять тут можно надолго, а патроны не вечны и магазинов "Охотник-рыболов" не предвидится еще много веков. Главный недостаток дробовиков - с пятидесяти метров даже в шкаф попасть затруднительно. Зато психологический эффект дают - грохот такой, что уши закладывает.
   Две снайперки. Одна - спортивно-охотничья винтовка "Ремингтон-700". Дальность прицельной стрельбы под километр, пять патронов в магазине, все металлические части, в том числе прицел, имеют неотражающее покрытие. Калибр калаша, только патрон подлинней - натовский. Известная надежная машинка, чьи модификации служат во многих армиях мира. Правда, на километр Костя не замахивался, предпочитая пристреливать винтовку на шести-семи сотнях метров. Вторая купленная снайперка - британский "Армалон". Тот же калибр, зато коробчатый магазин на двадцать патронов, кучность стрельбы и сошки позволяли проредить мир не на одного, а на целую дюжину засранцев. К обоим винтовкам кроме оптики шли еще ночные прицелы. Малышев долго искал что-то посолидней, вроде "Лайт-Фифти", с патронами в ладонь и возможностью поражать цель на полутора километрах, но в продажу такие калибры не пускали.
   Тройка новых "Смит-Вессонов", мощных дур сорок пятого калибра, и старый добрый "Смит-Вессон" семнадцатой модели с дамским двадцать вторым калибром, но зато с десятью, а не шестью патронами в барабане. При выборе легкого вооружения решили остановиться на револьверах, не "выплевывающих" гильзы куда попало. А из револьверов именно "смитти" лучше всего вел себя при стрельбе - ствол при выстреле не водило и не подбрасывало. Обошлись американские игрушки в несколько тысяч за каждый, но стоили потраченных баксов.
   АК-103. Две штуки. Добыча Тоболя и его главная заслуга. Современная модификация старого АК-47 с его убийственным калибром, надежностью, кучностью и пробивной силой. С ними боеспособность отряда вырастала в разы, но у этих миляг был и недостаток - прожорливость. Из запаса патронов, захваченного Тоболем, в капище ушло не меньше четверти. Как и остальные огнестрелы автоматы полагалось беречь и пускать в дело только в случае крайней необходимости.
   Была еще ТТшка, ушедшая шейху.
   На все калибры - два неподъемных армейских ящика с боеприпасами. Импортный - под натовские игрушки, с надписями на русском - для калашей. Кроме патронов прихватили ящик светошумовых гранат, ревунов, взрывателей с дистанционным управлением и таймеров. Это - козыря на далекое будущее.
   Вот, собственно, и весь огневой запас.
   Костя почесал затылок, прикидывая стоит ли вытягивать из непромокаемых чехлов дробовики. Реши, что рано.
   Глянул на часы и двинулся к рации. Пора было связываться с археологом.
  
   5.
  
   Сомохов прискакал к лагерю крестоносцев в полдень.
   Отбившись от града вопросов, вскользь упомянув о потерях, сразу же приказал собираться. Ученому, заявившемуся в лагерь в блестящих цельных доспехах, никто и не думал перечить. Все, кто мог стоять на ногах, лишь подходили поближе, чтобы оценить качество стали. Новоприобретенное богатство приняли за трофеи, что породило кучу предположений о добыче остальных. Под кружащие голову мечты никто не обратил внимания на туманность ответов по поводу потерь и сроков появления остальных воинов. Улугбек Карлович же, чей авторитет в походе всегда зависел от влияния казака и его оруженосцев, отметил, что, изменив лишь свой облик, он изрядно прибавил в авторитетности.
   Сборы заняли не больше часа. Но уехать не получилось.
   Когда повозка с добром и припасами стояла на выезде, закричал дозорный. На ближайшем холме появились те, о ком начали уже забывать. Всадники в длинных халатах на невысоких выносливых лошадках вынеслись на соседнюю высоту и начали окружать составленные друг к другу повозки лагеря.
   Двадцать легкораненых воинов, оставшихся присматривать за теми, кто ходить не мог, едва ли долго устоят под напором сотни... двух? Да нет, - уже около трех сотен кочевников запрудили окрестности. Самые смелые из сельджуков начали подлетать поближе, выманивая защитников мобильной крепости в открытое поле.
   Улугбек Карлович тихо, сквозь зубы, чертыхнулся. Уйти быстро не получится.
   Первые стрелы ткнулись в деревянную обшивку повозок. Лагерь выглядел солидно, атакующим невдомек, что внутри только немного раненых. Если бы знали, то смели бы их первой же атакой.
   Сомохов заметил, что взгляды кнехтов все чаще останавливаются на нем. Командовать обороной должен был Гилерме, невысокий южанин с побитым оспой лицом, отхвативший в последнем бою стрелу в бок. Но рыцарь слег с лихорадкой. Остальные благородные ушли в поход к капищу.
   Улугбек вздохнул. Из всех, кто остался в лагере, он меньше всего подходил на роль командира.
   - Эй, как тебя?
   Услышав вопрос, седоусый кнехт, высматривающий врага с отвисшей челюстью, встрепенулся.
   - Я? Базиль я.
   Толпившиеся и суетящиеся пехотинцы подбежали к возвышавшемуся на лошади Сомохову. Ученый отметил, что даже оруженосцы, стоявшие в военной иерархии повыше его, прислушиваются к словам.
   - Прикройте лошадей и волов, поставьте их под стены повозок, чтобы стрелами не посекли. Всем неходячим, кто может хотя бы скобу нажать, дать заряженные арбалеты. И предупредить, чтобы били наверняка. Проходы между повозками закрыть цепями, бочками, чтобы никто и прошмыгнуть не сумел. Под повозки напихайте сундуки, бочки, ящики. Часть раненых туда же -пускай ноги лошадям режут.
   Каждый приказ он сопровождал жестом в сторону того, кто должен этим заняться.
   - Базиль!
   - А?
   - Выбери пятерых получше. Будете резервом. Остальным по периметру распределиться и смотреть за врагом.
   - По чему? Эта... Как его?.. И по чему?
   Сомохов еще раз чертыхнулся.
   - Ты и ты - к той повозке. Вы двое - туда! Чтобы со всех сторон нас было поровну - понятно? Но сначала животных укрыть!
   Кнехты побежали исполнять приказы.
   Ходри вытащил из свертков запасной лук и уже одевал на него тетиву. Стрелы валлиец воткнул в землю. Рядом с ним тут же появилось еще двое кнехтов с луками. У них, правда, не тисовые ростовые исполины или составные восточные луки, а обычные "европейцы". Подошел Басиль с арбалетом, еще двое подбежали. К повозке, у которой высился на лошади Сомохов, сбегались воины с пуками стрел и связками копий. О приказе равномерно распределиться все забыли. Пришлось прикрикнуть. Полдюжины бойцов вернулись следить за тем, чтобы враг не подобрался незаметно.
   Улугбек Карлович прикинул, что ситуация, когда основные силы собраны в кулак, лучше, чем чахлая круговая оборона. Но даже все вместе, они - слабый противовес нескольким сотням стрелков.
   Он уже пожалел, что не решился прихватить хотя бы один автомат. Похлопал себя по бокам - не расстегнулись ли где новые доспехи, вытянул револьвер, еще раз проверил легко ли выходит меч из ножен.
   Сельджуки, осмелевшие от молчания, начали подлетать поближе. Стрелы все чаще залетали внутрь лагеря, утыкаясь в землю.
   Получив кивок, защелкал лук валлийца. Чуть погодя его поддержали остальные. Но начавшие вылетать из седел смельчаки лишь раззадорили кочевников.
   Протяжно пропела дудка, и часть вражеского отряда пошла в обход. Обогнув лагерь, они засыпали его градом стрел. Заржали первые раненые лошади, зло замычали покалеченные волы.
   Внезапно обстрел прекратился.
   Из плотной группы степняков, замерших в двух полетах стрелы, вылетело три всадника. В отличие от большинства, они были в добрых кольчугах, доспехи блестели ярко начищенными вставками. Каждый крутил, подбрасывал в воздух и ловил копье, вертелся в седле.
   - На бой вызывают, - тихо пояснил подошедший к археологу Базиль.
   Один из оруженосцев тут же взлетел в седло. Еще несколько двинулись туда же.
   Сомохов покачал головой. Детство!
   Для большинства благородных любой вызов сродни приказу. Рискнуть, совершить подвиг на глазах сюзерена, чтобы он выделил тебя из рядов, а после и наделил сочным фьефом, это цель любого воина на поле брани, основа рыцарской морали. Часто в угоду сиюминутной "доблести" шли такие понятия, как дисциплина и порядок.
   - Стоять!
   Уже подготовившиеся к атаке трое безусых всадников придержали лошадей. Глаза каждого из них горели азартом. Чем бы ни закончилась для них схватка, это было лучше, чем бесславная смерть от стрелы или сабли за бортом повозки.
   - Стоять, я сказал! Сошли с лошадей... Я сам поеду.
   Голова ученого была кристально ясна. То, что в предстоящем бою у них мизерные шансы, понятно. Но еще оставалась надежда переиграть ситуацию. Сделать что-то необычное. Такое, что остановит врага за пределами лагеря. Хотя бы на то время, что надо спешащим сюда ветеранам-крестоносцам.
   Кнехты загудели, обсуждая шансы одинокого бойца против троих явно опытных рубак.
   Сомохов же быстро сменил невысокую горскую лошадку на Орлика, дестриера, которого Горовой привез из далекой Германии. Боевой конь знал ученого, и когда его привязывали к повозке час назад, с удовольствием схрумкал сморщенное яблоко из его рук, позволил себя погладить. Теперь скакун недовольно косился на нового хозяина, но, не брыкался и не пробовал кусаться. Видимо, застоялся без дела.
   - Я сам.
   Кнехты сдвинули в сторону одну из телег. Путь свободен.
   Когда из недр укреплений показался только один воин, да и тот застыл у самой границы передвижной крепости, степняки загалдели. Схватки смельчаков перед сражением были почти обязательным ритуалом. Всегда один на один, без вмешательства со стороны, они служили для оставшихся в строю главным показателем милости богов. Выиграл свой - бог на нашей стороне, проиграл - не повезло, бог занят.
   Перед битвой у стен Никеи на глазах войска сразился не один десяток храбрецов. Нынче же на трех желающих со стороны мусульман нашелся лишь один латинянин. Не надо было знать тюркского, чтобы понять, что именно думают сельджуки о смелости захватчиков.
   Улугбек Карлович заметил, как покраснели лица ссаженных с лошадей оруженосцев, как побелели их пальцы на мечах и копьях.
   - Не вздумайте соваться за пределы лагеря, даже если меня победят. Только здесь, внутри, у вас есть еще шансы.
   В ответ пара неуверенных кивков.
   - Помощь идет. Верьте, молитесь и бейте всех, кто подойдет поближе.
   На этот раз закивали энергичней.
   Сомохов вздохнул, перекрестился и тронул Орлика. Застоявшийся жеребец рванул на противника, как спущенный с цепи пес.
  
   6.
  
   Ученый не ответил в положенное время, промолчал в следующий сеанс связи. Костя с сомнением потряс часы. Садить батареи не хотелось, но тревога пересилила, тумблер перешел в положение "Вкл.". Потянулось ожидание, закончившееся ничем, - за следующие сорок минут от ученого ответа так и не поступило.
   По всем расчетам археолог уже должен быть рядом. Если только по дороге или в лагере не случилось чего.
   Костя скрипнул зубами. Ничего себе поход начинается. Сначала влезли в заваруху в капище, теперь за дневной переход умудрились потеряться. Если так пойдет дальше, шансы на то, что они кого-то отыщут, превратятся в пшик.
   Малышев сплюнул, пнул подвернувшийся камешек и двинулся к лошадям. В рации есть пеленгатор. Придется позабыть про сон и вернуться. Ночью по горам никто не ездит, ну так ведь здесь и нет уже гор - холмы. А в горы, даст бог, они не сунутся. Да и приборы ночного виденья помогут. Придется рискнуть.
   Тоболя уговорил остаться за старшего. С ним - дамы и французы. Третью рацию Малышев оставил Игорю, предварительно поставив в режим ожидания - так она меньше энергии сожрет. Главное, чтобы пеленгатор на обратном пути не сбился. С собой Костя взял только Гарета. Валлиец чувствовал себя в холмах, как дома, и должен был вывести их назад, если начнутся проблемы или надо будет привести подкрепления. Копыта лошадей обернули тряпьем и собирались тронуться в путь, когда подошел Игорь.
   - Э-э-э, Костик.
   Малышев, уже вдевший ногу в стремя, обернулся.
   - Ты эта... - неуверенно начал Тоболь. - Раз уж я влез сюда, то, думаю, надо бы все тебе показать.
   Костя только сейчас заметил, что в руках у горе-кладоискателя два поблескивающих металлом чемоданчика. При выходе из капища Игорь вытянул с собой объемистую спортивную сумку, но о том, что внутри, пока не рассказывал.
   - Ну?
   Тоболь вздохнул, присел на колено и раскрыл один из контейнеров. Темная полировка ствола благородно бликанула.
   - Ух ты!
   Игорь довольно ухмыльнулся, достал оружие и протянул товарищу.
   - Винторез?
   Тоболь кивнул.
   - Ты очень просил калаши. Значит, дело жаркое готовилось. Вот я и прикинул, что пора по закромам потрясти... Откопал.
   Он порылся в чемоданчике, потом в рюкзаке, потом в сумке, висящей на плече.
   - Только патронов к нему маловато. Тут 9мм, тульские ПАБы, а их достать тяжело, да и стоят...
   Он положил на чемоданчик пачку и два запасных магазина.
   - В обойме только десять выстрелов, так что набей их загодя. И старайся, чтобы не дальше двух сотен метров, значит. Он и на четырех сотнях валит - не горюй, но более-менее точно - до двухсот.
   Костя рассматривал оружие.
   - С оптикой? - он указал на футляр.
   - С оптикой и... вот, - Игорь вынул из сумки еще один футляр, побольше. - Оптика с ночником. Батарейки только зря не сади.
   Малышев снял автомат и вместо калаша повесил на шею винторез.
   - Спасибо... А во втором чемодане что?
   Игорь покачал головой:
   - Это не дам. Мое, - он раскрыл контейнер и показал содержимое. - АПБэшка. Мне за него столько предлагали, что мог бы павильон себе на Павелецком поставить!
   Бизнесмен почесал взмокшую шею, пошарил по карманам, по привычке отыскивая сигареты, вздохнул:
   - В 90-е было... Я тогда машины перегонял из Германии с пареньком одним. Раз гоним бэху, почти нулевую, а у нее одно колесо на обод стало. Съехали на площадку, пока то да се... Отошел в кусты по делам... Возвращаюсь, а Леха уже лежит с пробитым лбом, и какие-то хмыри в нашей тачке шарят. Я тихонько, тихонько к их точиле. Думал, что сяду и деру дам. А там на заднем сиденье дробовик. Ну и... - Игорь пожевал губами, вздохнул. - В багажнике их машины и надыбал добро это. Лет пять в земле закопанным пролежало...
   Костя, молча выслушавший признание товарища, новым взглядом окинул полученное оружие, дважды щелкнул затвором, проверил магазин.
   Тоболь, покачиваясь, стоял рядом. Потом неуверенно выдал:
   - Ты там постарайся не загнуться, лады? Без тебя мы тут... сам знаешь.
   Малышев понимающе похлопал приятеля по плечу. Тот криво усмехнулся... Попрощались.
  
   ...Пока над головами висела луна, двигались в ее лучах. Когда луна скрылась, надели приборы ночного виденья. Костя усмехнулся в душе, что для лошадей не придумали ничего подобного.
   В часе пути до лагеря Гарет укутал морды лошадей. Если ученый не вышел на связь, значит, пора готовиться к худшему.
   Как водится, они промахнулись. Заехали в соседнюю долину. Пикающая стрелка качнулась влево и даже немного назад, пришлось разворачиваться. Дальнометр показывал чуть меньше километра.
   До рассвета оставались всего пара часов, по всем подсчетам выходило, что крестоносцы, если и не пришли уже, то где-то на подходе. Не желая рисковать, Костя спешился, оставив Гарета с лошадьми, и последние полкилометра преодолел пешком.
   То, что увидел в конце пути, очень ему не понравилось.
  
   7.
  
   Бить вертких кочевников копьем, не имея навыков и опыта, - все равно, что с острогой на карасей охотится. Только позора наберешься.
   Потому и выехал Улугбек в поле с револьвером в руке. Естественно, огнестрел был для кочевников не знаком, но опытные воины не считали противника глупее себя. И к "безоружному" врагу отнеслись с еще большим вниманием.
   Лишь только Орлик преодолел первые пятьдесят метров, навстречу поскакал правый из сельджуков-задир. Невысокий, крепко сбитый, он почти полностью скрылся за щитом и шеей распластавшегося в беге коня. Лишь дрожащий конец копья указывал, что жеребец несется не сам по себе.
   Сомохов, выехавший из табора крестоносцев таким образом, чтобы прикрыть от кочевников свою левую руку, также пришпорил коня, пуская рысью.
   Когда между поединщиками осталось не больше двадцати метров, Улугбек перекрестился и вскинул правую руку к небесам, левая, с револьвером, лишь слегка приподнялась над холкой. Грохот выстрела и тюрка как ветром с седла сдуло. Бездымный порох сделал незамеченным спрятанный за шеей лошади револьвер. По рядам застывших кочевников пролетел разочарованный и озадаченный гул. За спиной послышались крики радости.
   Учиться стрелять от бедра Сомохов, ставший во время посиделок в квартире большим поклонником вестернов, начал еще на могилевской даче Тоболя. Но одно дело тренироваться с пневматикой, а другое - настоящая схватка, да еще и верхом.
   При выстреле Орлик дернулся, но тут же послушно свернул и остановился. К грохоту револьверов прошедший половину "цивилизованного" мира скакун немного привык. Именно поэтому, археолог и выбрал лошадь исчезнувшего товарища. За это и за то, что на него еще у стен Дорилеи подобрали комплект конских доспехов: бард, закрывающий грудь, толстую войлочную попону, укрывшую круп, кольчужную пелерину для шеи и морды.
   Кочевник, схлопотавший тяжелую пулю сорок пятого калибра в грудь, да еще и приложившийся об землю, лежал бесформенным кулем. Улугбек проскакал убитого и осадил коня, замерев. В полностью закрывающих тело доспехах, блестящих на солнце, на громадном коне, он казался изваянием, духом. Должен казаться... Степняки зашумели, шепча заговоры, отвороты злых сил и молясь своим древним богам и Аллаху, милостивому и милосердному.
   Орлик, ведомый рукой, повернулся в сторону двух оставшихся поединщиков.
   Те не заставили себя ждать. Атаковали вдвоем, сразу, что не вязалось ни с какими канонами. Опытные вояки, не желавшие даже думать, что напоролись на что-то более опасное, чем они сами, кочевники скакали на врага с двух сторон, под левую и правую руку.
   Сомохов пустил коня навстречу.
   Решись кочевники взяться за луки, подбить ноги лошади и завалить его арканами, у сельджуков был бы шанс. Но тюрки не желали оттягивать расплату. Не легкие тростниковые пики, а два боевых копья, каждое толщиной с руку, метили в того, кто может призывать гром на своих противников. Маленькое расстояние, тут и покамлать не успеешь, не то что заклинание проговорить или шайтана призвать.
   Сомохов и не пробовал. В правую руку влетел подвешенный на луке седла меч, револьвер вскинул чуть повыше. Выстрел! Левый кочевник покачнулся в седле, копье пошло вниз, в землю. Скакавший справа сельджук, удерживая дернувшего в сторону испуганного коня, отвел оружие и постарался обойти врага. Промахиваясь сам, он хотел уйти с линии атаки страшного латинского иблиса. Не успел... Звякнули, разлетаясь, плетения кольчужной бармицы, хрупнули позвонки, и голова противника, взбучившись фонтаном крови, залившей убийцу, отделилась от тела.
   Тут же страшный удар проверил на прочность качество русской стали. Копье, направленное опытной, но слабеющей рукой, скользнуло по панцирю и, расщепив луку седла, врезалась боком в живот, подобно оглобле или коромыслу. Улугбек покачнулся под радостное улюлюканье кочевников и ропот защитников лагеря.
   Но устоял.
   Второй выстрел выбил раненого противника из седла.
   Еще пара секунд скачки и Орлик снова замер. Позади застывшей фигуры в блестящих, закрывающих воина доспехах корчатся в пыли два умирающих богатура. Вот он - момент. Сейчас ахнут и устрашатся враги. Ведь не просто воины - пехлеваны и гордость рода, победители многих боев лежат на земле.
   Сомохов терпеливо ждал, когда сельджуки дрогнут. Увидев смерть лучших воинов, они должны, обязаны были отступить на время, чтобы подготовиться, обсудить, попробовать провести переговоры.
   Вместо этого строй кочевников с диким воем пошел в атаку. С места в карьер ушли и облаченные в доспехи благородные и полуодетые бедняки. Каждый спешил отомстить. Все рвались поквитаться.
   Три выстрела и револьвер пуст. А улюлюкающий, ревущий вал уже совсем рядом. И невдомек ему, что двое выбито из его рядов. Никто не оборачивается и не считает соседей. Впереди только одна цель, и не устоять порождению иблиса под ударом сотен сабель.
   Улугбек Карлович принял единственное решение, которое мог - бежал. Орлик бросился обратно, когда до врага оставались считанные метры. В спину застучали стрелы. Первая врезалась в круп коня, еще две пролетели около морды.
   Ученому хватило опыта, чтобы не править бег в сторону единственного входа в передвижную цитадель. Только в гонке вдоль составленных в круг повозок, у русича был шанс.
   Орлик рвался вперед, в спину летели сулицы, копья, топорики.
   Вот и телега, прикрывающая въезд! На телеге бочки, на бочках щиты, из-за каждого выставлены копья и наконечники болтов. Улугбек увлек разогнавшегося жеребца мимо, верещащая толпа понеслась следом. Защелкали стрелы и арбалеты. Среди радостного ора прорезались ноты ярости.
   Он не понял, кто из кочевников отдал приказ. Или это было спонтанное решение толпы, попавшей под раздачу? Но вместо того, чтобы убраться от огрызающихся железом баррикад на колесах или скакать под смертельных шквалом, сельджуки забыли про улепетывающего убийцу и пошли на штурм. Кривоногие степняки вскакивали на седла, крупы лошадей, сигали на борта, крыши, переваливались вовнутрь, рубились с защитниками. Все пошло не так, как планировалось.
   Десяток кнехтов не могли остановить атаку разошедшихся мусульман. На помощь бросились воины резерва, но и тех хватило лишь на жалкую минуту. Вот и глава кочевников! Гарцующий на белом жеребце толстый бек командовал штурмом, посылая в атаку все новые десятки. Короткие усы над всколоченной бородой победно топорщились. В его взмахах уже сквозила радость от близкой виктории.
   Сомохов, убедившийся, что преследователи оставили его одного, осадил Орлика, обернулся.
   Войлочная попона, прикрывающая круп, была утыкана стрелами, будто подушечка для иголок. Жеребец прял ушами, переступал с ноги на ногу - боль терзала его. Улугбек приподнял край попоны и помрачнел - все в порезах и неглубоких ранках. Многие из метательного арсенала пробили войлок и ранили благородное животное.
   У закрытого арме уха свистнула одинокая стрела. Всего одна! Кочевники, убедившись в "неуязвимости" беглеца, перенесли внимание на тех, кто оказался не так крепок. Защитники лагеря гибли один за другим.
   - Эй!
   На Улугбека внезапно накатил приступ ярости. Заливающий все, помрачняющий рассудок, застилающий глаза. От того, что все идет не так, как планировал. От того, что те, кто в него поверил, гибнут. От вида крови товарищей и довольной рожи бородатого бека.
   - Эй, сельджукид! Я тебе говорю!!!
   Кричал ученый громко, расстояние было невелико. Вожак степняков услышал. Он повернулся к тому, перед кем простиралось свободное поле. Открытая дорога к бегству... На лице бека промелькнуло удивление.
   А Сомохов орал все то, от чего совсем недавно воспитанный профессор пришел бы в негодование - проклятья, угрозы, эпитеты и сравнения. Все, что знал. Все, что вспомнил.
   Кочевник нахмурился. Пара телохранителей схватилась за копья, но бек жестом остановил нукеров.
   Улугбек же летел в атаку, примеривая сверкающий меч к застывшему лицу противника.
   Сто метров, пятьдесят.
   Кривой, изогнутый лук в ладонях бека.
   Двадцать метров...
   Меч взлетел вверх, чтобы отточенной, сверхпрочной, режущей сырое железо, как масло, сталью упасть на прищуренное ненавистное лицо. И не остановить никому несущегося анге...
   Толстая метровая стрела с мешочком песка вместо наконечника врезалась в лоб подобно кувалде. Не будь под сталью арме сверхпрочных вкладышей и толстой вязаной шапочки, этого вполне хватило бы, чтобы проломить череп.
   Ученый удержался в седле, но оплыл, облокотившись на высокую "спинку", бросил поводья, хотя и не выпал. Орлик, не чувствуя подгоняющей хватки, сбавил темп с карьера на рысь, а после и вовсе остановился.
   В глазах плыло, но Сомохов сумел еще раз поднять меч.
   Вот только ударить ему не дали. Два свистнувших аркана стянули грозного воителя под радостный ор кочевников. Тучный бек вскинул лук - ор превратился в рев.
   Улубек попробовал подняться, но волосяные петли уже влекли его назад. В длительную, дробящую кости и вырывающие мышцы скачку.
  
   8.
  
   Захар поежился.
   Что там говорил Улугбек Карлович? Сюда придут христиане не раньше весны? Так ведь, зима еще не наступила! Он путался в лунном календаре мусульман, но и без него понятно, что время еще есть. Значит, ошиблись стражи? Толстый Кюшюр обознался?
   К его разочарованию, мусульманин оказался прав. Все шло не так, как рассказывал археолог. Под стены Антиохи прибыли именно крестоносцы, и они не собирались никого и ничего ждать. Каждый день в лагере Христова войска стучали топоры. Готовились лестницы, осадные башни, навесы для таранов, горы фашин укладывались перед каждым входом в твердыню.
   Летучие отряды раз за разом прощупывали боеготовность защитников. То налетят и пробуют взобраться на стену, пока их кипятком и стрелами не отгонят. То на плечах редких, прорывающихся к городу подкреплений, в ворота пробуют влезть.
   Баги-зиян еще недели две назад приказал вырубить всю растительность на два полета стрелы. Деревьев тут и так не много было, так и те извели. Теперь крестоносцы лес с побережья везут. Слухи по базару ходят, что в море у причалов латиняне уже разгружают корабли с инструментом и материалом, которые венецианцы на божье дело пожертвовали. Врут, верно? А, может, и не преувеличивают балаболы базарные. Если так, то не выстоять крепости. Не удержать город.
   Захар оглянулся, не видит ли его кто. Вроде, нет других стражей?
   Он подхватил лук, выбрал стрелу поровнее. По приказу эмира на стенах сложили луки и стрелы для защитников. Но что от них здесь проку, если вчерашние дехкане не могут ни тетиву натянуть, ни стрелять так, чтобы самим без рук не остаться? Умора одна смотреть, как они мучаются с этими ссохшимися раритетами из городских арсеналов.
   Пригодько еще раз обернулся, быстро примотал клочок выскобленной добела кожи около самого оперения и выстрелил. Стрела воткнулась в землю.
   Осталось дождаться, пока ее не приметит кто из болтающихся тут и там паломников. Любая стрела стоит денег - будь то наконечник, древко. Или дельное предложение...
  
   9.
   Второй год Великого Исхода.
  
   Вошедший в скинию был невысокий, раздавшийся, еще нестарый мужчина. Шитый золотыми нитями ефод его из голубой, пурпурной и червленой шерсти покрывали такой же богато отделанный стяжной хитон и голубая риза. Наперсники переливались витыми нитями виссона, россыпью драгоценных камней и тяжелыми золотыми цепями.
   Сняв кидар с массивной золотой табличкой, на которой горели слова "Святыня Господня", мужчина устало склонил колени в сторону богато украшенного ларца, после чего подошел и уселся на скамью рядом с братом, одетым куда более скромно.
   - Не появлялся?
   - Нет.
   Старший брат устало потер щеку, огладил бороду.
   - Что народ?
   Младший шумно выпустил воздух через нос и отвернулся.
   - Понятно.
   Далее они ожидали в молчании. Лишь старший из братьев, высокий, крупный аскет с горящими глазами, нервно теребил свой жезл, единственный знак Б-ей милости. Наконец, не выдержав напряжения, старший вскочил и начал нервно расхаживать по шатру. Витой жезл время от времени шлепался о бедро, порождая некий ритм. Младший, слегка наклонив голову, следил за братом одними глазами.
   - Перестань. И так тошно.
   - Тошно?!
   Старший взорвался:
   - Вся долина заполнена народом. Где караваны с едой? Где обещанные стада? Чем прокормить эти сонмища, Аарон?
   Аарон флегматично пожал плечами:
   - Все в руке Его, - он возвел очи к потолку. - Ему и решать, как прокормить чад своих...
   - А где золото, что собрали на покупку провизии? Где серебро?
   Толстяк слегка скривился, едва заметным движением оправил шитый золотом пояс.
   - Установка отлично справляется. Манны хватает.
   Глаза брата полыхнули гневом.
   - А, ведь, она должна готовить воинов. Он, - перст уперся в низкий полог шатра. - Он доверил мне ее для того, чтобы сыновья племени Его... сыновья нашего с тобой народа были неподвластны тем, кто властвует в землях, нам положенных! А ты мелешь ею манну.
   Аарон примирительно взмахнул руками:
   - Готовить воинов? Здесь и так их шестьсот тысяч... Против нескольких десятков стражей? Что сказали лазутчики?
   - Шестьсот? А должно было бы быть больше.
   Первосвященник пожал плечами:
   - Их и было больше, - он выковырял из зубов застрявшую косточку. - Было... пока вы не потравили их мясом.
   Глаза старшего брата вспыхнули гневом:
   - Они требовали мяса. Сущий дал им то, что они желали!
   Аарон скривил пухлые губы и ухмыльнулся:
   - Умный отец не слушает того, что желает ребенок, а сам решает, что нужно ему.
   - Ты осмеливаешься осуждать Б-га?
   Толстяк почесал потную шею:
   - Я? Никогда!! - он потянулся и поправил полу ризы. - Но мясо перепелов после года поста? Не удивительно, что у людей скрутило животы.
   Моисей поднял руку:
   - Люди просили мяса! Они требовали мяса! Б-г бросил к их ногам стаи птиц. Взял с небес и обрушил к стопам молящихся! Он... - палец уперся в полог шатра. - Он дал им то, что они желали. И не Его вина, что смертные не чувствуют удержу даже в простых вещах! Не Его!
   Брат отдышался, быстро зашагал. Минуты две он нервно бороздил утоптанный пол, после чего резко остановился и прошептал:
   - Мне страшно, Аарон.
   Толстяк легкомысленно отмахнулся:
   - Раньше надо было дрожать, брат. Когда овец пас у Иофора в Мадиаме, тогда ты еще мог что выбирать... А нынче... нынче все уже не в твоих руках... брат.
   Оппонент вперил горящий взгляд в развалившегося на скамье толстяка.
   - Если бы мы делали все, что говорил нам Он.
   Аарон отмахнулся:
   - Шестьсот тысяч воинов против жалкой кучки.
   - Не забывай, что там посвященные!
   - Но ведь Б-г то за нами! А не за ними! - лицо первосвященника исказила гримаса ярости, он тоже вскочил. - Всех, кто станет на пути, мы снесем с именем Его на устах! Как волна смывает песок с ног путника! Как ветер разгоняет облака! Это твои слова, братец!.. Вернее... А-а-а...
   Старший из спорящих братьев подошел к ящику, украшавшему угол шатра, и положил ладонь на богатую отделку крышки.
   - Я прикинул, что на то, чтобы обратить каждого... выжечь рабство из душ наших, надо сорок лет непрестанной работы... Все, кто идут за нами, умрут, не увидев победы.
   Аарон, раскрасневшийся от эмоционального спича, обмахивался рукавом:
   - Брось... Что сказали лазутчики?
   - Амалик ждет нас.
   - Прекрасно. Просто прекрасно.
   - С клеймом раба мы не сможем опрокинуть стражей этой земли.
   - С шестью сотнями тысяч воинов мы сможем перевернуть землю и отворить врата в Ад!
   - Нет!
   - Да!
   Злоба клекотала я речи. Старший из братьев опустил руки, плечи его поникли:
   - Как бы я хотел, чтобы Он явился сегодня. Я слаб... Мне столько вещей надо обсудить.
   Аарон подошел, обнял его за плечи:
   - Понимаю...
   - А ведь раньше Он был внимательней. Сколько дней, сколько ночей длились беседы. Теперь же, когда Он нужен, нам остается уповать на себя.
   - Ты знаешь, Ему важен результат.
   - Знаю... И боюсь, что мы не сможем выполнить предначертанное.
   - Посмотрим. Завтра все и увидим.
   Моисей, пророк и вождь сынов Израилевых, вздохнул, отстранил руки брата и согласно кивнул.
   - Посмотрим.
  

Глава 7.

Союз.

  
   1.
  
   Лагерь тлел. Перевернутые, покромсанные повозки, туши убитых волов. Разбросанные тела защитников, нашпигованные стрелами, порубленные трупы тюрок - все уже по большей части обобранные, раздетые донага.
   Костя повел окуляром влево, в сторону победителей.
   Несколько сотен сельджуков пировало. В казанах варили, а рядом разделывали мясо. Вокруг костров валялись наевшиеся до отвала кочевники. Дальше, на холме, возвышался шатер воеводы, эмира или бека налетчиков. Остальные воины ночевали, положив головы на седла или просто развалившись на попоне. Немногочисленные слуги и рабы стягивали трупы сельджуков к двум большим ямам. Никто не любит, когда тела приятелей потрошат волки и вороны.
   Малышев сверился с дальнометром. Стрелка упорно показывала куда-то в район шатра.
   Сжатый кулак сам собой отбивал ритм по сырой земле. Если Улугбек Карлович погиб от рук этих оборванцев, то первое, что он сделает, это учинит суд над убийцами. Дальность стрельбы винтореза почти на пол километра. Заросли кустов подходят к лагерю на две-три сотни. Значит, когда вожди этой кучки ублюдков завтра по утру начнут валиться на землю, хватаясь за живот и грудь, никто даже не услышит легкого потрескиванья.
   Он уже пересчитал патроны - сотня. Значит, сотня врагов пойдут в зачет за жизнь друга. А получиться, так и больше. Он погладил ребристую ручку револьвера. Сюда бы Тоболя, Горового и Захара... Челюсть свело. Захар! Он же мертв! И Тимофей Михайлович, вполне возможно, тоже! Чертова экспедиция. Погнались не пойми зачем!
   Костя поправил окуляр, подумал и потянулся отключать ночной прицел. Надо экономить батарейки. Но перед тем, как отжать тумблер, что-то зацепилось за глаз. Что-то знакомое в фигурах могильщиков, копошащихся на поле боя. Один из копателей, таскающий убитых мусульман к ямам, показался смутно знакомым.
   - Гарет, глянь на того труповоза. Он тебе никого не напоминает?
   Валлиец, мнущий траву неподалеку, неуверенно уставился в окуляр отстегнутого прицела.
   - Хоссам?
   - Точно! И мне кажется, что он! Могилки копает, - Малышев повернулся к лучнику. - Сползай-ка, и если мы не ошиблись, притяни мне его на допрос. А я тебя отсюда прикрою.
   Валлиец зыркнул исподлобья, но отказаться не посмел.
   Через двадцать минут в балку, откуда Малышев вел наблюдение, ввалился ошалевший от ужаса пленник. Двое тюрок, также занимавшихся погребением мертвецов поблизости от Хоссама Ашура, лишь прибавили работы своим более удачливым собратьям.
  
   ...Сведенья, полученные от раба, оказались настолько хорошие, что Костя даже отказался от первоначального плана. Хоссаму сохранили жизнь. По-крайней мере, до утра.
   Улугбек был жив. Бек, изумленный доспехами и невиданным оружием "латинянина", приказал не убивать захваченного археолога.
   Кроме Сомохова в живых осталось не более десятка крестоносцев. Все выжившие были ранены или оглушены настолько, что в бою их сочли мертвыми. Этим и сохранились. Потому как вначале, мусульмане не собирались брать никаких пленных.
   Хоссам переводил испуганный взгляд с одного лица на другое. За сутки купец уже раз прощался с жизнью, его трясло.
   - Где?
   Ашур указал на два костра.
   - Между огнями и лежат. А Улугбека-эфенди унесли к шатру. Его сторожат сразу двое богатырей, готовых зарезать, как только он начнет колдовать. Тайриз-бек очень хочет научиться поражать врага словом, как это делал неверн... Улугбек-эфенди.
   - А что с Ходри?
   Араб потупил взгляд.
   - Его убили. Подняли на копья.
   Валлиец скрипит зубами - Ашур вжимает голову в плечи.
   Костя пристальней всмотрелся в зыбкое марево окуляра. Костры слишком фонили, чтобы можно было рассмотреть что-то на земле. Попробовать пробраться? Через сотню разлегшихся врагов? Разве что...
   Малышев перевел прицел на убитых труповозов. До сих пор их никто не хватился.
   - С кем ты работал? Убитых с кем возил?
   Хоссам затряс куцей бородой.
   - Господин, я всего лишь пленник. Не мне...
   Малышев скрипнул зубами и ухватился за плечо араба, от чего ото тихо заскулил:
   - По существу рот открывай! Много людей в поле работают? Что за они?
   - Рабы... - выдохнул Ашур.
   - Пойдет.
   2.
  
   Молодой месяц светил скупо, как ленивый привратник. По лагерю шли двое. Одетые в изодранные халаты рабов они шагали слишком прямо, пружинисто и уверенно. Прикорнувший у тлеющих углей десятник Тугай слегка повернулся, чтобы лучше видеть вызвавших подозрение слуг.
   Вот один из них поправил висящую на плече палку, завернутую в лохмотья. Десятник насторожился - меч, лук? Нет, всего лишь палка, уродливая рогулька.
   Сельджук уже собрался повернуться на другой бок и покорить себя за лишнюю мнительность, как рогулька еле заметно бликанула металлом. Тугай подобрался, пальцем проверил, тихо ли выходит из ножен сабля.
   Парочка шла в сторону шатра бека.
   Он толкнул ногой рыжего Салыма, Фехата. Оба проснулись, как и положено воинам - тихо и с оружием в руках. Знаком показал, чтобы молчали.
   Два мнимых раба свернули в сторону, но все еще были рядом с палаткой бека.
   - Идем, - еле слышно прошептал десятник и поднялся.
   Встал, как будто только что очнулся, шумно потягиваясь.
   Силуэты рабов дрогнули, они попробовали приникнуть к земле, стать незаметней.
   Десятник вяло потопал к шатру. Пошел не прямо, а чуть в сторону, мимо, но так, чтобы оказаться рядом. За спиной сопели Салым и Фехат. По еле слышимому звяканью Тугай понял, что бойцы приготовились.
   - Эй! Ты!
   Ближайший из "рабов" дернулся и повернулся к сельджуку. Тот уже тянул саблю из ножен.
   - Что вы тут делаете?
   Раб склонил голову в поклоне и двинулся к ближайшей телеге. Часть повозок побитого латинского войска бек приказал перетащить в лагерь. Теперь эти колымаги загромождали проходы между кострами.
   Раб кланялся без остановки, бубня нечто маловразумительное. Тугай нахмурился, вытягивая саблю:
   - Да что ты там борм...
   На тихий треск мало кто обратил внимание. Получив по пуле в головы, трое степняков полетели на землю, громыхнув напоследок железом. Несколько батыров, спавших поблизости, чутко вскинулось, но... ничего не заметили. Так - пара нерасторопных рабов подбирают упавшие вещи. Кто-то прошептал угрозу глупым недотепам, кто-то просто повернулся на другой бок и продолжил сон.
  
   ...Костя, не снимавший палец со спускового крючка, еле слышно выдохнул.
   Гарет, прикрывая убитых их же собственными куртками, покачал головой - чудом пронесло.
   Они осторожно двинулись дальше, обходя прикорнувших тут и там степняков. Сельджуки спали вповалку, но каждый держал в руке саблю или копье. Успей приметившие их кочевники поднять тревогу, крикнуть, вокруг поднялась бы стена врагов.
   - Сюда, - валлиец кивнул в сторону двух нахохлившихся, дремлющих сидя воинов.
   Видимо, каждый понадеялся на друга, и в результате заснули оба. Руки батыров сжимали обнаженные сабли, а между ними... Между ними лежал перевитый волосяными путами Сомохов. Уезжавший в лагерь в новеньких доспехах, нынче археолог был в одном порванном нательном белье. Густые синяки покрывали тело. Лицо превратилось в огромный кровоподтек. Но он был жив.
   Костя усмехнулся - не везет Карловичу на разборки с местными. Каждый раз умудряется вляпаться.
   Он нагнулся к товарищу. Отметил, что во рту избитого друга торчит кляп. Валлиец с обнаженным кинжалом застыл над одним из стражей, но Костя знаком показал, чтобы не делал ничего. Тюрки спали, значит, можно попробовать просто выкрасть пленника. Малышев жестом же показал Гарету, чтобы тот подошел с другой стороны. Под руки и ноги подсунули пояса. Взялись. Но только избитый археолог оторвался от земли, он застонал. Еле слышно, сквозь зубы.
   Глаза правого часового открылись.
   Дальше все понеслось чехардой.
   Костя уронил Улугбека, отчего тот застонал уже громко, в голос, и вскинул винторез. Охранник катнулся спиной назад, вскакивая и подымая саблю. Выстрел, другой - кочевник осел. Сбоку Гарет душит следующего любителя поспать на посту. Тюрок оказался крепким, даже спросонья успел сориентироваться. Когда Костя повернулся на помощь, перед ним предстала такая картина: валлиец не дает степняку вздохнуть, давит горло одной рукой, а второй удерживает саблю, вспоровшую накидку на груди. Не будь на Гарете старой кольчуги Малышева, быть крестоносцу трупом.
   Тихий щелчок и яростный боец превращается в хрипящий куль. Вторым выстрелом, на этот раз в голову, Костя оборвал хрип. Он опоздал - окрестности ожили.
   Десятки врагов вскочили на ноги. В руках каждого блестело оружие.
   Лошадей на ночь пускали пастись в табун, но и пешими тюрки были грозными противниками. Малышев взвалил стонущего товарища на плечо и припустил в темноту. Пока разберутся, надо улепетывать. Гарет ломанулся следом, на ходу, уже не скрываясь, рубя всех, кто пробовал заступить дорогу. Один валиться, зажимая окровавленное лицо, второй истошно орет, придерживая полуотрубленную кисть. Время, отпущенное им, уже идет на мгновения, доли секунд, взмахи ресниц.
   Сельджуки оборачиваются, скрипят натягиваемые луки.
   Но еще не стреляют.
   Костры выгорели. Угли тлеют, для беглецов даже хорошо, что багряные россыпи не дают степнякам привыкнуть к раскинувшейся темре. А спросонья, да в темноте редкий мастер попадает туда, куда хотел бы. Первая стрела свистнула над ухом, вторая прошла где-то слева, остальные ушли в сторону.
   Орут десятники. Они по-прежнему ждут массового нападения, вглядываются в темноту. И это очень неплохо, что многие замятню на краю лагеря восприняли как начало атаки. Опытные кочевники заливают угли водой.
   Большая часть мусульман бегут к шатру бека, молодые - к лошадям, лишь немногие взобрались на телеги, высматривая беглецов. Костя с Гаретом выбрались за пределы лагеря, отдышались. Улепетывать с шестью пудами на плече может не каждый. А уж если на тебе еще и амуниции понавешено,то тут и подавно не разгонишься.
   Малышев, сердце которого рвалось наружу, осмотрелся. До кустов, где лежит связанный араб и ждут лошади, всего ничего - сотня метров. Тут же стрела вспорола воздух у самого носа. По спине пробежал морозок.
   Крики за спиной перебивались возгласами командиров. Теперь темнота и дым от затушенных кострищ скрывали почти все, что творилось за спиной. Малышев одной рукой взгромоздил на нос окуляр ночного виденья.
   Толстый бек, выскочивший из шатра, размахивал руками, организовывая оборону.
   Гарет зашептал у плеча:
   - Скоро они сообразят, что никто их не воюет. Потом поймут, что выкрали пленника. Затем пойдут по следу. Лошадей у них хватает, следы читать умеют.
   Костя, соглашаясь, кивнул. Сердце бесновалось в груди, руки ходили ходуном. Он аккуратно сгрузил бесчувственного Сомохова на руки валлийцу. Знаком показал, чтобы двигался к лошадям. Сам вскинул винторез.
   Ухавшее сердце не желало помогать. Целик скакал, предполагая промах даже на такой детской дистанции.
   - Раз, два, три, четыре, пять - вышел зайчик погу... - палец мягко надавил спусковой крючок. - Лять!
   Выстрелил на выдохе, как учили.
   Бека развернуло, толстяк схватился за грудь, рухнул. Взвыли телохранители, закрывая щитами сюзерена. Защелкали луки, посылая стрелы в темень, выискивая невидимых врагов. Плотная толпа сомкнулась над вождем.
   Костя уже бежал за Гаретом.
   Вот и кусты. Он скользнул к валлийцу, сидевшему с прямой как палка спиной.
   - Что застыл? Двигаемся!
   Под лопаткой кольнуло. Костя попробовал развернуться, но еще один укол остановил ненужное любопытство.
   - Думаю, вам спешить некуда... Меч и колдовские штуки - на землю!
   Малышев опустил винторез, отстегнул пояс, потом медленно, стараясь не провоцировать, развернулся.
   Ему в лицо смотрел взведенный арбалет. Бесцветные пронзительно-пустые глаза хозяина оружия были прекрасно знакомы.
   - Привет, Аурелиен.
   Француз широко оскалился, демонстрируя щербину, но глаза остались такими же холодными.
  
  
   3.
  
   Сомохов очнулся и просил пить. Ученого здорово измочалило. Еще он мерз. Доспехи с пленника содрали тюрки, они же стянули поддоспешную куртку и штаны, так что археолог щеголял нижним бельем неизвестного тут фасона, типа кальсоны с начесом, и рваной маечкой.
   - Потерпи, Улугбек.
   Костя снял куртку и укутал друга. Валлиец подложил плащ.
   - Что надо, Аурелиен?
   За спиной франка Костя уже рассмотрел еще двух крестоносцев из числа тех, с кем они расплевались поутру.
   Если бывшие приятели решили свести счеты, то тут явно не место и не время. Еще минут десять и кочевники справятся с паникой, соберутся и рванут в погоню. Догонят ли - другой вопрос. Но если рядом с лагерем начнется суета, то на звук быстро набежит полсотни кривоногих мстителей.
   Однако, по всей видимости, утренний запал у франков пропал. Рыцарь не фыркал, не рыл землю и даже не лез в разборки. Франк опустил арбалет, деланно не обращая внимания, что рука Кости уже дрожит у рукоятки "дьявольского" оружия.
   - Нам нужна помощь.
   - Ну да? От кого же вам нужна помощь?
   Вытянутое лицо перекосила гримаса. Франку тяжело давались слова.
   - От вас.
   Кости ждал продолжения. Что-то интересное намечается.
   - Нам не побить иноверцев. А у них наши товарищи, друзья. Не все ж погибли. Около дюжины все еще там.
   Не так, чтобы воинам Христова войска чуждо благородство или чувство товарищества. Вот только в словах франка, что-то насторожило. Не вовремя вспомнилось, что в лагере оставались, по большей части, пехотинцы - рыцари ушли к капищу. Выходит, что молодой глава отряда, банниер, раз уж за ним идут и рыцари, готов поставить жизнь на кон ради каких-то "слуг"-кнехтов? Выйти с тремя десятками против трех сотен? Разве что...
   - А еще там все лошади и волы? Так?
   Аурелиен сжал зубы и не ответил. Значит, угадал. Пешком ходить никто не любит, а уж как сокровища жалко, что пол Азии на себе волокли? Костя ухмыльнулся.
   - И добыча, конечно... - он уточнил. - Но, ведь, мы для вас все еще слуги дьявола?
   Воин за спиной рыцаря крестится. Сам франк лишь наклонил голову, будто перед схваткой. Но арбалет смотрит в сторону. Аурелиен процедил сквозь зубы:
   - Кое-что из того, что вы говорили утром, мы все же услышали. Не я один - многие думают, что лучшая проверка для вас - очищающий бой за правое дело. Примет вас Господь, значит, тяжки грехи. Ну и коль даст возможность идти дальше - нам ли сомневаться в его справедливости?
   Гладко!
   - Вы хотите напасть на лагерь?
   Аурелиен кивнул.
   - Нас только двадцать пять. Даже если навалимся в самый сладкий час, под утро, то далеко не уйдем. Зато с вами...
   Малышев глянул на раскинувшегося в забытьи избитого Сомохова, вспомнил лицо погибшего Ходри.
   - Хорошо. Мы поможем. И присоединимся к вашему отряду.
   Аурелиен слегка повел бровями. Такого он не предлагал. Если им и дальше идти вместе, то, значит, "дьявольским" деяниям русичей надо выписывать полную амнистию. По факту, так сказать. Костя мимику демонстративно не заметил.
   - Но в лагерь я с оружием не пойду. Отсюда буду бить.
   Сдохнуть и оставить мать в центре войны он не собирался.
   Франк думал долго, потом скривился и протянул ладонь:
   - Договорились, шевалье!
  
   4.
  
   В стане кочевников царила суета. Седлались скакуны, пригнанные из табуна, собирались и паковались на вьючных лошадок пожитки: ковры, медные казаны, свертки с одеждой и сумы с провизией. Воины проверяли сабли, стрелы, вощили тетивы. Посланные в темноту следопыты, должные выследить беглецов, пока не вернулись.
   Собственно, возвращаться было некому, но об этом сельджуки не догадывались.
   Малышев оглянулся.
   Десяток насупленных рож. У христиан нет лошадей, значит, надо сделать так, чтобы противник не ускользнул и не устроил карусель вокруг лагеря. И не тянуть до утра. При солнечном свете тюрки их в подушечки для иголок превратят.
   Второй десяток Аурелиен послал на северную сторону. Еще пяток должны ударить с запада. Главное - побольше шума. Если враг встанет на смерть в круговую оборону, то отходить. Ну а если дрогнут, бросятся убегать, то дорога им будет одна - к горам, на восток. Там ровная проплешина, прикрытая кустами, удобный проход в скалы. Скалы мелкие, но лошадям пройти можно только по этому проходу. Здесь остается Костя с Гаретом. Это - их испытание.
   Выстоять против двух сотен улепетывающих всадников двум бойцам невозможно. Но закрыть за ними узкий проход, не давая беглецам вернуться в долину, вполне по силам. Если Бог на их стороне, конечно. Эту фразу Аурелиен повторил дважды, после чего, прищурившись, долго всматривался в лицо собеседника. Рассчитывал увидеть сомнение или испуг? Зря!
   Малышев разве что не насвистывал.
   Он забил все три магазина винтореза, проверил патроны в револьвере.
   В то, что сельджуки дрогнут от шума двух десятков латинян, Малышев не верил. Помнил, как рубились кочевники под стенами Никеи и под Дорилеей. Не должны такие запаниковать от шума. И с рыцарем он препирался, требуя возвращения в отряд, изрядно лукавя. Решаться франки выйти против сотен кочевников, он христианам, конечно, поможет. Но даже если франков вырежут в этой авантюре, то проход вот же, рядом. Лошадей не забрали, так что можно свалить незаметно.
   Потому и с франком, не спорил. И так посматривают на них исподлобья. Желают христовы воины обратить врага в бегство шумом одним, подобно трубам иерихонским, пускай! Когда убедятся, что с ними не кучка трусов воюет, глядишь, крестоносцы сами под начало Малышева перейдут.
   То, что он в сословной иерархии всего лишь оруженосец Костю не смущало. Был бы Горовой тут - ему б командовать, нет казака, значит, правой руке рыцаря Тимо из Полоцка следует на себя власть брать!
   Помолившись, крестоносцы разошлись. Напоследок, Аурелиен склонил голову в сторону Малышева. Вроде как приветствовал. Костя ухмыльнулся.
   ...Но началось все не так, как думал бывший фотограф. Вместо безнадежной атаки горстки пехотинцев вдали загрохотали копыта. Сотни стальных подков отбивали по земле слаженную канонаду, заставляя дрожать воздух. В основном шумы шли с юга, но вот и в стороне загрохотала поступь тяжелой кавалерии. В ночи пели рога, слышались крики команд на французских диалектах, возгласы ратников.
   Неужели на них выкатилось передовое охранение войска? Какого тогда? Лангобарды Боэмунда или франки графа Бульонского? Костя вслушивался. Вроде кличи только на французских диалектах? Вот это называется "повезло"!
   Он торопливо включил прибор ночного виденья и навел его на долину.
   Странно! Никого...
   Но степняки закипишились. Закрутили головами, ощетинились копьями и саблями. А спустя пару мгновений все скопом ринулись на Малышева.
   Так ведь это ж план Аурелиена!
   Костя дернулся к кустам, где лежал Сомохов, понял, что не добежит. Откатился в другому склону.
   Вал тюрок приближался. Гордые воины неслись, сломя голову, бросив и заводных и вьючных лошадей, оставив пленников и большую часть добычи. В середине, подвешенное между двумя рысаками, качалось тело подстреленного бека.
   Костя перевел окуляр прибора на оставленный лагерь. Вот и пленники. Все же тюрки не забыли о тех, кто мог о них рассказать. Пара всадников нагнулись над связанными телами. В руках обоих короткие копья. Вот один взмахнул рукой, связанное тело скорчилось и засучило ногами. Костя вскинул винторез, радуясь, что так и не снял ночной прицел.
   Но он опоздал. Кочевник уже висел вниз головой в собственном седле. Арбалетный болт вошел ему в шею, раздробив позвоночники. Второй степняк валялся рядом. Сидящий на нем кнехт молотил сельджука стилетом. Несколько пеших крестоносцев резали веревки пленников.
   Малышев выдохнул и перевел прицел на приближающуюся ораву. Выбрал всадника побогаче, снял одним выстрелом. Потом подстрелил того, кто пробовал командовать. Следом завалил смельчака, что решил остановиться и начал всматриваться в темноту за спиной.
   Молчаливая толпа прошмыгнула мимо, как свора нашкодивших малолеток.
   Костя поднялся. Азарт боя еще не прошел, тело трясло от избытка адреналина. Еще его душил смех. Не знамо как, но молодой вожак горстки избитых паломников обвел вокруг пальца своих врагов.
  
   5.
  
   Все смелые планы Аурелиена оказались не просто исполнены - перевыполнены с лихвой! Семеро возвращенных из плена кнехтов, да еще и десяток спасенных раненых товарищей, которых толстый бек оставил на утренние истязания, полсотни лошадей. Плюс гора порубленных повозок, развернутые сундуки, в которых еще утром лежала добыча, куча дымящегося мяса.
   Но франк был хмур. Как и Костя.
   Русичи выстояли, значит, испытание они прошли. Божий суд состоялся. И ни одним, ни другим соседство не доставляло радости. Крестоносцы, по большей части, поглядывали на новых-старых приятелей с опаской и недоверием. Русичи и примкнувшие отвечали тем же. Раскол небольшого отряда на две группировки, которые сильно сторонились одна другой, был налицо.
   Наталья Алексеевна и канадка, немного ожившая с приходом полусотни запыленных мужиков в доспехах, хлопотали над ранеными. Очнувшийся, но еще очень слабый Сомохов с помощью Ашура высматривал по карте дорогу к Антиохии. Гарет учил Клода и Флорана стрелять из лука, а Тоболь махал мечом под присмотром Чучи. Поседевший в последнюю неделю, прихрамывающий Чуча, отчитывая и наставляя Игоря на путь воина, не забывал протирать капризный механизм спортивного арбалета. Сам Тоболь уважительно звал генуэзца по имени - Сальваторе.
   Костя потер щеку. Что же не так?
   Ага. Вот. Если обычные воины победней собрались и делят немудреную добычу, да кошеварят, то знатные, четверка рыцарей, сели что-то обсуждать. И не самым тихим тоном диспут ведут опоясанные. Спорят о чем-то, ругаются.
   Малышев подошел к одному из старших кнехтов франка.
   - Как же вы так сделали, что степняки от страха ополоумели?
   "Не колдовством же, право слово?" - читалось в его взгляде.
   Кнехт не стал пыжиться и напускать тумана. Поведал все.
   У одного из воинов оказалась в заплечном мешке связка подков - добыча, взятая недавно. Воин был молодой, глупый, удачей обиженный, так что весь свой скарб на себе и таскал. Как прознал о подковах рыцарь Аурелиен, так и приказал ему эти железки отдать. Да послал десяток кнехтов порубить рощу ближайшую. Из стволов вытесали колья, ими и молотили по земле, пока подковы, трясясь в шлемах, страха на тюрок наводили. Рыцари по сторонам от лагеря сарацинского стали и в рога дули да покрикивали, будто бы сотнями командуя, вот и привиделось нехристям, что их армия атакует.
   Странным такое объяснение показалось Малышеву. Не может пяток подков дать шум, как от тысячи всадников. Да и земля ходила, сам слышал. Лупя по твердой, слежалой местной землице хоть тысячей дубин, такое не получишь. Еще и роща срубленная. Ну, допустим, тесали они деревья клинками, не рубили, чтобы слышно не было, но... неправильно что-то. Не договаривал кнехт.
   - Сам ты это видел?
   - Ясно дело, - вояка подбоченился. - Это истинный знак нам, что дело наше - промысел Божий!
   Он явно не собирался позволить оспаривать свою честность какому-то оруженосцу. А то, что в бою не выстоит против этого оруженосца, так оскорбление кнехту - пощечину сюзерену, ему и думать. А с Аурелиеном в отряде нынче никто не стал бы спорить. Вырос авторитет у рыцаря.
   Костя покачал головой. Не ладно дело - что-то тут не так.
   Рыцари закончили препираться, видимо, решили вопрос. Аурелиен выглядел довольным, чего не скажешь об остальных рыцарях.
   От кучки опоясанных отделился вестник.
   - Мы рады тому, что Бог оставил вас в живых. Бывает так, что не каждый промысел Господа понятен смертным, так что не стоит будущим товарищам держать обиду за давний разговор.
   Лицо рыцаря говорило об обратном. Не хотелось ему этого союза. Ой, как не хотелось!
   - Мы рады вам, как и тому, что наш отряд пополнился воинами, - голос вестника стал тверже. - Но до того момента, как мы воссоединимся с Божьим войском, вам следует воздержаться от применения своих колдовских палок. От них пахнет, как от дьявола, - мы не желаем пятнать себя на пути служения Господу.
   Малышев потупил глаза. С Горовым они бы так говорить не посмели. Раз легат папы дал добро на ружья, значит, они угодны богу. А тут разухарились - пахнет им не так!
   Но смолчал. Вместе с крестоносцами у них всяко побольше шансов в живых остаться.
  
   6.
  
   Шли хорошо... Быстро.
   Убегающие кочевники не успели увести весь табун - спасибо арбалетчикам, ссадившим пастухов. Теперь крестоносцы ехали верхом. Правда, не все в седлах, но это дело поправимое. Не маленькие, телеса до крови не сотрут.
   Еще спешили убраться от кочевников. Догадаются, что провели их, что нет за спиной погони многотысячной, развернуться да ударят - мало не покажется. А уж без "колдовских палок"?
   Костя попробовал сплюнуть, да нечем. Надо искать водопой, а вокруг ничего, что походило бы на обжитое место. Даже Ашур, на что уж воду чувствовать мастак, и то разводит руками. Хорошо, что не лето.
   Малышев еще раз присмотрелся к верховодившему рыцарю. Молодой, даже юный. Наверняка и двадцати нет - пушок на щеках еще в бороду не перешел, а отряд держит твердой рукой. Говорят, из знатного рода, волчонок.
   Костя покачал головой. Нравы здешние он уже усвоил. Был бы рыцарь из действительно известного рода, не пошел бы под руку простому рыцарю. И к банниеру, тому кто ведет за собой нескольких рыцарей, не пошел бы. Многие франки кичатся происхождением. И уступить таким хоть толечку своего гонору зазорно и невместно. Известные рода только под командованием королевских особ могут служить, коли честь блюсти хотят.
   И все же. Как так у него получилось тюрок провести? Это своим тугодумам пускай про промысел божий рассказывает. Без чар, знаний тайных, такие дела не делаются. Видел он уже такое. Видал и похлеще. Как человек в другого человека превращался, как исчезал. Только были это не совсем люди.
   Малышев отвел взгляд, чтобы не выдать себя раньше времени.
   Еще один посвященный? Или как их там? Внедрился в отряд, когда выкидывали тела из капища, или с самого начала тут?
   Костя почесал заросший подбородок.
   Одно хорошо, этому с ними явно по пути. И то, что уговорил остальных забыть про "разногласия" - примета добрая. Только вот выгода его пока непонятная.
   Прояснилось все этим же вечером.
  
   ...Когда невысокие костры из чахлых кустарников начали редеть, к огню подсел незнакомый кнехт.
   Костя уже уложил уставшую мать, проследил, чтобы ратники легли спать с оружием под рукой, сам собирался на покой. И тут гонец.
   - Рыцарь Аурелиен желает с вашим раненым другом переговорить, шевалье. Но только без лишних глаз и ушей. Потому ждет там, в степи, - говорил кнехт тихо, но и Тоболь и Гарет проснулись. Костя услышал, как Чуча взводит арбалет.
   Кнехт заверил:
   - За своих людей не бойся, я за него заложником останусь.
   - А ты кто? - уточнил Костя.
   Кнехт крутился рядом с молодым рыцарем, но кем ему приводился, Малышев не знал.
   - Я его оруженосец.
   Малышев степенно склонил голову. Оруженосец за обычного паломника, а Сомохов был даже не из числа воинов. Звучит правильно.
   Костя взглянул на Улугбека Карловича. После освобождения он быстро шел на поправку, но все еще предпочитал телегу седлу. Изрядно помяли степняки ученого.
   Сомохов кивнул, показывая, что согласен сходить на переговоры.
   Малышев поднялся, демонстративно поправил пояс с револьвером, проверил, легко ли меч выходит, сел. Улугбек, кряхтя, начал шнуровать распущенные на ночь одежды.
   Тоболь сделал знак, что будет присматривать. Костя повел глазами в сторону футляра с винторезом. Игорь кивнул.
   - Так что же ты меня спрашиваешь, оруженосец? Синьора Улугбека ждет твой сюзерен, значит, синьору Улугбеку и предлагай.
   Франк пожал плечами и повернулся к археологу.
   Тот закашлялся было, потер побитую грудь.
   - Хорошо. Я схожу.
   Костя недовольно насупился. Ученый даже не посоветовался, хотя видел, что товарищи опасаются. Впрочем, Сомохов уже взрослый. Да и по всему видно, что чует опасность археолог.
  
   7.
  
   Франк ждал недалеко. Сидел на камешке, да ножом палку остругивал. Ни дать, ни взять - на отдых пристроился.
   Улугбек Карлович присел рядом.
   - По какой надобности звали?
   Аурелиен отложил палочку, спрятал нож. Поковырялся за поясом и протянул собеседнику перстень.
   - Узнаешь?
   Сомохов узнал. У него самого на пальце светился похожий. До того момента, как в плен попал. Теперь серебряная безделушка, видимо, украшает пальцы более удачливого сельджука. Когда-то перстень ему вручил странный призрак, принятый за Бога. Теперь Сомохов знал цену таким явлениям.
   Франк протянул перстень, но ученый не взял его в руки.
   - Узнаю.
   Аурелиен улыбнулся совсем по-детски и начал говорить. Слова языка были незнакомы, но странным образом смысл легко дошел до ученого. "Значит, из этих", - вспомнил он слова мятежного шейха о том, что любой посвященный всегда поймет другого.
   - Мой род издревле служил Богу. Истинному Богу, а не кликушам черносутанным, что правят именем Его на землях наших... Род наш всегда был отмечен дарами. Особыми дарами - за службу, за веру. И когда пришло повеление примкнуть к походу, мы были в числе первых.
   Он сложил пальцы в сложную фигуру и коснулся груди. Сомохов, даже будь у него такое желание, не смог бы повторить замысловатого плетения пальцев. Франк нахмурился, но говорить не перестал:
   - Бог даровал нам свои милости - это так. Но службы требует без колебаний. Потому и хотел я изгнать вас из стана - каюсь, решил, что ваши мечи неугодны Господу. Но, - он понизил голос. - Сегодня ночью было мне виденье, наставившее меня на путь истины. Для вас у Господа есть своя роль и цель достойная. Так что больше от меня вы не увидите ущемлений и обид.
   - Какая же цель?
   Сомохов вглядывался в лицо собеседника. Вглядывался и не находил там притворства. Или хорошим актером был рыцарь, или в самом деле истово верует в то, что говорит.
   - Того не известно мне. Не поведали... Но все мы - пылинки на руках Создателя. И ему лишь известно, какая нам роль уготована.
   Прежние слуги забытых богов вызывали у археолога интерес, но их мотивация всегда лежала поверху. Политика, здоровье, успех - выгода для неофитов была всегда. Сначала польза для новообращенного, потом уже служба. Этакий коммерческий проект. Тут же он столкнулся с тем, что давно не видел в глазах тех, кто тайно справлял обряды по позабытым канонам - веру. И веру истовую.
   - Как же я выполню то, что должен, если и я и ты... если мы не знаем, что следует делать?
   То, что он не собирается делать ничего из приказанного, даже если к нему явятся архангелы с трубами, Сомохов не упомянул.
   Аурелиен пожал плечами.
   - Господь поведет наши тела, направит руки. Мой удел - сказать тебе, что не враги вы мне более. И воинам, что идут со мной, врагами не будете.
   Сомохов промолчал, ожидая продолжения, но собеседник, видимо, решил, что сказал достаточно. Рыцарь встал, опять сложил пальцы в замысловатую фигуру, коснулся лба и сердца и, поклонившись, удалился.
   Подождав пару мгновений, к кострам побрел и археолог.
  
   8.
  
   - Ну и что? - Костя, выслушав пересказ беседы, чесал густую шевелюру. - Что нам за квест такой? Вроде, с богами мы этими разругались. Старшой их нас и вовсе сжить со свету повелел, если не врал чернокожий. Да и пользы от нас...
   Сомохов катал в ладони сморщенную оливку, пытаясь настроиться на размышления. Разговор они вели приватный, глаза в глаза. Ни женщинам, ни Игорю, слабо еще разбиравшемуся в здешних хитросплетениях, ничего знать покуда не следует.
   - Вот и думаю, Константин Павлович, что нет в этом прямой выгоды никому из сторон, что тут издревле сходятся... Вроде бы нет... А вот вспомню слова старика этого, Ану, так немного больше ясности появляется.
   - Это ты о том, что мы вроде машин для богоубийств теперь?
   - И это тоже... А так же о том, что врагов у похитившего Тимофея перевертыша довольно много и в средствах ни те, ни другие не стесняются.
   - Так нас что - в убийцы богов записали? Киллеры?
   Сомохов виновато развел руками:
   - Француз мне этого не сказал. Говорит, что и сам не знает что за надобность в нас. Верю... И рад бы найти нам другое применение. Но, по правде говоря, кроме смертоубийства в голову ничего не приходит.
   Костя нахмурился. Прав Улугбек. Из всего, что они взяли из будущего, самое востребованное тут - их смертоносные навыки. Даже не столько навыки - желающих за деньги отправить врага вашего на тот свет и здесь немало - сколько необычность и сила их оружия. Не привыкли здесь правители даже в чистом поле от народа чужими телами загораживаться. Пока еще не привыкли.
   Костя сжал кулак и ударил себя по бедру. Сталь доспеха, так и не снятого на ночь, отозвалась легким гулом. Опять в темную их использовать хотят!
   На огонек подтянулся Игорь. Если в начале похода он немного терялся при беседах, особенно рядом с закованными в железо головорезами, в чьих привычках было отхватывать голову любому, кого сочтут врагом, то теперь немного пообтерся, даже завел себе приятелей среди франков. Взгляд бизнесмена стал уверенней, перестали бегать глаза, перескакивая с одного на другое. Из располневшего на мирных харчах обывателя, горекладоискатель понемногу превращался в того Игорешу, которого Малышев знал в юности. Живот втянулся, плечи расправились, и даже шаг стал пружинистей.
   Костя задумался.
   Тоболь очень хочет стать на равных с теми, кто их окружает. С рыцарями и кнехтами франков. Вот и сейчас - явно мечом махал за лагерем... Видит, что путь этот долог, но не сдается. Понимает, что многим жизни не хватает, чтобы науку усвоить, ведь, не только тело - мышление перестраивать надо, но не сдается, работает каждую свободную минуту. Молодец. Упорный.
   Костя невольно посмотрел на свое оружие, сложенное у телеги. А сам он? Малышев бросил взгляд на костер, у которого завалились рыцари. Против любого из них он и минуты не выстоит. Даже в броне этой чудесной. Кнехта, ополченца завалит, а с рыцарем справится вряд ли. Когда тебя с трех лет учат резать других, вырастают чудища, которым рецидивисты века двадцатого в подметки не годятся. Выносливые, злые, ни в грош чужую жизнь не ставящие. Лет с двенадцати отроки уже ходят в походы. К двадцати из десятки в живых остается один-два, которые и получают рыцарские пояса. Естественный отбор... Как у собак? Нет, Костя поправил себя. Не собак - как у волков. Рыцари, как хищники, чуют силу и сбиваются к вожаку. Был таким Горовой, теперь стал Аурелиен. Молод он, а порода чувствуется. В стае всегда вожак должен быть. И зря Костя надеялся на то, что эта роль отведена ему. Чтобы заслужить место впереди стаи, надо самому приучаться глотки рвать, а не с километра расстреливать.
   Бывший фотограф вспомнил свою первую конную сшибку, бой у Дорилеи. По спине побежал холодок от воспоминаний.
   Да уж... Далеко ему пока до настоящего рыцаря. Хотя и статью и лицом выглядит достойно, но нет... пустоты в глазах при виде крови. Еще не привык... Слишком много думает, а тут так не принято среди благородных. Меч судит быстрее любые споры. Вместо дискуссий и препирательств законников - Божий суд, бой один на один до смерти.
   Малышев поднялся. Пора и ему немного помахать оружием, пока лагерь окончательно не затих. Надо приспособится к доспеху.
   ...Сомохов удивленно проследил за товарищем, но ничего не сказал. Хотя, казалось бы, чего удивляться. Пошел товарищ в ратном деле подтянуться. За месяцы в тихом двадцать первом веке явно мышцы тонус потеряли.
   Когда Костя исчез в темноте, сбоку к лежанке подсел Игорь.
   - Улугбек Карлович, я вот что подумал. А что мы, собственно, тут делать собираемся? Ну, то, что помочь другу вашему, это уже разъяснили. С плена или тюрьмы его вытянуть. А дальше?
   - Простите?
   Игорь хмурился.
   - Дальше что? Всем скопом обратно к бабке этой страшенной с гномами ее пойдем? Или еще куда? - он указал рукой на улегшуюся Наталью Алексеевну. - Костик, по всему видно, тут остаться собрался. Я про жену и спиногрыза планируемого слышал. Вам, как понял, мое время тоже чужое. А со мной как же?
   Сомохов уселся, протер стекла модных солнцезащитных очков, только недавно выуженных из тюков с запасами.
   - Ну-с, я надеюсь, что обратно в капище это нам путешествовать не придется.
   Игорь осунулся. Шея его от волнения покрылась красными пятнами, уголки рта пошли вниз.
   - Не-не-не, господин профессор. Мне тут нельзя! У меня дома жена, бизнес, спа-салон строить начал - нельзя мне здесь! - он глянул кругом, придвинул положенный у ног автомат. - Экзотики тут, конечно, навалом, все, что хотел, отгреб. Не нарадуюсь... Но надо бы проработать план возвращения. Раз у вас уже такое вышло, давайте прикинем, чтобы еще раз прокатило.
   Улугбек Карлович усмехнулся.
   - Вот это, я думаю, дело будет как раз поправимое.
   - А?
   - Говорю, что с этим делом мы справимся.
   - Ну?
   Сомохов поджал губы. Что же он такой непонятливый.
   - Мы вернем вас в вашу эпоху.
   - Ну?
   - Вернем, говорю, мы вас...
   - Да что вы заладили? Как вернете, я вас спрашиваю?
   - Это вы "ну", как синоним "как" используете?
   - Ну...
   - А без этого неопределенного артикля никак нельзя? Чтобы понятно было и слуху привычно?
   - Ой, ёкарны бабай, Улугбек Карлович, вы от темы то не отходите. Как вы меня... нас домой отправлять думаете?
   - Понимаете, Игорь, существо, которое захватило нашего товарища, оно не просто на нас охотилось. Этот... индивид занимался тем, что собирал такие установки, как та, что и перенесла нас сюда. И как я помню, весьма преуспел в таком занятии. Думаю, что, отыскав Горового, мы найдем рядом и все установки переноса во времени и пространстве, которые они именуют... "гаки", кажется?
   Игорь почесал губу.
   - Может, надежней людей набрать и к бабке вернуться? Разок вы ее домик взяли. Правда, как вспомню образин этих и чудище подземное, так дрожь пробегает, но, все-таки, тут вариант надежней. Проверенный!
   Ученый вынужден был согласиться.
   - Что же. Не стану спорить. Если не получиться обзавестись установкой-гаком в логове у Мардука... или Локи, то, видимо, придется вернуться сюда.
   - А, может, сразу обратно двинемся? Пока бабка не очухалась и вояк пострашней своих гномов не набрала? Патронов у нас есть пока, подберемся ночью...
   Сомохов покачал головой.
   - У меня по такому плану ряд возражений. Первое. Кроме нас никто не осмелиться вернуться к капищу - ни рыцари, ни кнехты. Даже те, что с нами сейчас идут, побоятся. Второе. Это не совсем соответствует нашим планам, - Сомохов сделал упор на "нашим". - Все-таки мы в это время вернулись не для того, чтобы тут же обратно прыгнуть. У нас с Костей здесь цель есть и цель достойная!
   Игорь поджал губы, но понимающе кивнул.
   - Ну и третий аргумент. Весьма весомый, - Улугбек Карлович указал пальцем в сторону, откуда они приехали. - Там сейчас рыскают те самые тюрки, что меня пленили и почти пол сотни крестоносцев порезали. И тюрок там много. Вы, правда, думаете, что мы мимо них прошмыгнем, тихонько возьмем капище и проведем вашу переброску в привычную вам реальность?
   Тоболь засопел.
   - Блин... Понимаю я все. Но тревожно как-то. Как подумаю, что со мной, с нами случиться, когда патроны кончаться и... Все не по себе.
   Ученый снял очки, снова протер их, завернул в замшу и спрятал в футляр.
   - А вы не волнуйтесь. Мы здесь и без патронов, думаю, не пропадем, - археолог подложил под голову рюкзак, поправил разложенную на земле попону, улегся. - Желали приключений и отдыха от обыденности - вот вам аттракцион под названием "крестовый поход"...
   Голос его становился тише, дыхание замедлялось.
   - Даст Бог, доберемся до Антиохии... Разыщем Тимофея... Кумира этого ожившемго осадим... Все у нас получится!
   Игорь вздохнул:
   - Ну да... мля...
   - Что?
   - Говорю "Хорошо бы"!
   Археолог удовлетворенно кивнул, повернулся на бок и засопел глубже. Тоболь еще посидел у костра, ковыряясь веткой колючего куста в угольках и прислушиваясь к ночному концерту цикад.
   - Я вот что еще спросить хотел, Улугбек Карлович... Улугбек Карлович?
   Ученый спал.
   Игорь глубоко вздохнул, почесался, сплюнул и побрел к телегам. Сторожить лагерь. На душе бизнесмена было невыносимо тяжко. И еще очень хотелось курить.
  
   9.
  
   Кесария. Восточный окраина Римской империи. 8 год a.d.
  
   Солнце, безжалостно выжегшее все вокруг, спряталась за край соседнего здания, подарив минуту передышки тем, кто искал укрытия от него в нишах претории. День еще только начинался, но уже обещал быть изматывающе долгим.
   Облаченный в богато отделанную золотом лорику седовласый мужчина потрогал края развешанных в проходе холстин. Высохли! Значит, ни иссушающий ветер удержать, ни дать воздуху влаги они уже не смогут. Нерадивые слуги должны давно уже заменить полотнища на новые, но до сих пор не спешат это сделать.
   Седовласый ее заметно нахмурился. Зря он предпочел доспехи легкой тоге. За спиной кашлянул гемилохит, ожидающий приказа. Пора было принимать решение.
   Седовласый повернулся к тому, кто заставил его задержаться в душном приемном зале претории.
   - Чудны твои слова, киликиец.
   Черноголовый мужчина в потертом изношенном хитоне, ожидавший слов прокуратора в самом низу мраморной лестницы, ведущей в зал, покачал головой.
   - Я один раз уже говорил тебе, уважаемый Порций, я - не киликиец. Видимо, ты не заметил?
   Иудейский прокуратор Порций Фест сверился с записями.
   - Но ты родился в Тарсе киликийском?
   - Да, это верно... И, тем не менее, я римлянин. Как ты, Порций.
   Порций Фест, немолодой, иссушенный походами воин, а нынче еще и правитель окрестных земель, задумчиво кивнул:
   - А в придачу еще и габрей?
   Человек в потертом хитоне виновато развел руками:
   - Дети граждан становятся гражданами. Дети иудеев рождаются иудеями. Я не выбирал свою судьбу.
   Прокуратор потянулся, прошелся до оконного проема и глянул на беснующуюся во дворе толпу.
   - Что же ты сделал такого, римлянин с иудейской кровью, что даже спустя два года эти пустобрехи из синедриона требуют тебя распять? Слова первосвященника о покушении на веру... наивны, - Фест покачивался на пятках, заложив руки за спину, и пробовал новое слово на вкус. - Наивны? Кажется, или я таки подыскал нужное слово? Да. Пожалуй, да... Наивны... Значит, не относятся к правде. Ведь, ваших пейсатых фарисеев никак нельзя отнести к наивным.
   Он почесал гладко выбритый подбородок, дошел до кресла и устало развалился в нем. Будь его воля, прокуратор бы предпочел стоявшее тут же ложе с подушками. Но приходилось придерживаться местных обычаев. Судья должен сидеть.
   - Я много думал, но ничего толкового, способного объяснить их настойчивость, никак не приходит в голову.
   Порций вгляделся в лицо собеседника, стремясь застать отпечаток новых эмоций. Но тот выглядел таким же усталым и бесстрастным.
   Прокуратор вздохнул, взял с блюда и покатал в ладони зеленую оливку.
   - Еще они требуют, чтобы ты отдал то, что Иешуа из Назарета выкрал в святилище вашего бога. По словам первосвященника Анании, теперь это в твоих руках.
   - У меня один Бог, прокуратор. И ему нет нужды красть что-то в своем храме. Ему достаточно просто забрать нужное... Но Анания ошибается. Учитель не брал ничего.
   Прокуратор склонил голову:
   - Ты называешь его учителем? Не ты ли преследовал его и тех, кто считают себя его последователями? - Порций глянул в записи. - Тут указано, что ты был из числа фарисеев, искоренявших заразу новой секты и во вре...
   Глаза иудея вспыхнули, он прервал прокуратора, отчего стоявший за спиной легионер тут же огрел допрашиваемого стилом. Но Фест сделал знак продолжать, и арестованный затараторил:
   - Это правда. Я долго искал истину, а где лучше всего можно обрести зерно истока, как не в стенах храма, откуда в сердца людские течет река знаний? Я был фарисеем, книжником... И я был среди тех, кто подымал на смех новое учение, изгонял последовавших за светом... Я был безжалостен и истов. До тех пор... - он запнулся и бросил взгяд через плечо. - Впрочем, если ты так хочешь услышать из моих уст то, что наверняка записано в твоем свитке, то почему бы тебе ни пригласить к нам и того, кто скрывается и выслушивает мои речи за этим балдахином. Я устал за время пути. Говорить громко мне тяжело. А слова, сорвавшиеся с языка, надо еще и услышать. Непонятные же слова необходимо еще и правильно истолковать. А как это лучше сделать, если не можешь спросить ни о чем рассказчика?
   Прокуратор нахмурился.
   Ткань балдахина дрогнула.
   Невысокий, дородный мужчина выступил из укрытия и, прошествовав через залу, уселся на ложе, стоявшее у кресла прокуратора.
   - Мир тебе, царь Агриппа, - допрашиваемый склонил голову.
   - И тебе... не болеть, Савл.
   Допрашиваемый выдержал тяжелый взгляд и нашел в себе силы улыбнуться в ответ:
   - Я рад тому, что дело мое будет разбираться тем, для кого справедливость не пустое слово. Тем, кто знает все тонкости и спорные моменты наших верований и учений.
   Агриппа проигнорировал лесть. Царь иудеев знаком подозвал раба с подносом, выбрал себе сочную грушу и отвалился на спинку ложа.
   Порций показал арестованному, что тот может продолжать. Савл поклонился и вернулся к повествованию:
   - Я шел в Дамаск, чтобы выискать и покарать тех, кто проповедовал в городе слова Назаретянина, когда... Это тяжело описать... Я увидел свет. Свет, заливший всю дорогу, рощу, через которую она шла, меня и моих путников. Они дрогнули, побежали, а я... остался. И услышал голос. Голос, вопросивший меня: "Что ты делаешь, Савл? Почему гонишь меня и тех, кто верен мне?!", - иудей волновался. - Я спросил голос: "Кто ты? Кто ты - Господи?". И он ответил: "Я тот, кого хулят уста твои - Иешуа"... Голос проникал мне в сердце и... Я заплакал и бил себя в грудь, а он сказал мне: "Не для того явился я сюда, чтобы покарать тебя, но для того, чтобы сделать тебя глашатаем моим и верным мне. Пойдешь ты в земли дальние, к язычникам, не слышавшим голоса божьего. Ты понесешь свет тем, кто давно уже блуждает во тьме и кому без тебя нет выхода. Откроешь глаза им и выведешь из мира тьмы к свету небесному!"
   Фест ухмыльнулся эмоциям, переполнявшим арестованного. Агриппа пожал плечами:
   - Но ты пошел не в земли язычников, а в Дамаск и Ершалаим. Ты проповедовал и подымал больных именем своего бога? Говорят, ты даже воскрешал мертвых?
   - Не я, но именем Его!
   - Так было или нет?
   Савл замолк. Потом кивнул.
   - Первосвященник Анания говорит, что для этого ты использовал то, что тот, кого ты считаешь учителем, выкрал из храма иудейского.
   - Я делал это именем Господа моего и только им!
   Царь заиграл желваками. По лицу его было заметно, что упрямство собеседника раздражает его.
   - Не лги!
   К уху Агриппы нагнулся Фест:
   - Мои информаторы проверили обвинения фарисеев. Он, действительно, делал все пустыми руками, без всяких ухищрений. И люди, спасенные этим безумцем, известны в городе. Они были больны, а теперь излечены.
   Порций выпрямился в кресле, взял с подноса еще одну оливку и, покатав в ладони, отправил ее в рот.
   Агриппа перевел тяжелый взгляд на арестованного.
   - Как же твой бог, такой могущественный и великий, допустил, чтобы тебя связали и бросили в темницу? Хотя... Его же самого распяли?
   Савл чуть согнулся, будто от удара, но ответил:
   - Да, Господь принял мученичество... Но это был его выбор. Его смерть за всех тех, кто остался. За нас, за грехи наши! За мои и твои грехи царь!
   Агриппа ощерился:
   - Смотри! Смотри, как бы ученость твоя не довела тебя до палача или до палат, где держат помешанных!
   Порций Фест подобрался:
   - А может, действительно, позвать лекарей, чтобы проверить его вменяемость?
   - Не сумасшедший я! Достопочтенный Фест, не безумствую, но говорю слова истины и здравого смысла. И знает царь, присутствующий здесь, что прав я.
   В зал вошла стройная женщина в богатых одеждах. Витые золотые цепи охватывали точеный стан, край платья из драгоценной расшитой каменьями материи волочился по полу. Массивный обруч охватывал прическу, сделанную на манер римской.
   Вереника, супруга царя иудейского, присела на его ложе, положив узкую ладонь на бедро супруга.
   - Что так взволновало тебя, муж мой? Почему я слышу твой голос даже в синих палатах?
   Фест еле заметно улыбнулся.
   Агриппа почесал толстую щеку:
   - Этот киликиец уговаривает меня стать последователем его пророка... или бога? Иешуа из Назарета.
   - И?
   - Пока не преуспел.
   Глаза Вереники засмеялись, хотя вся фигура осталась строгой и официальной. Она молчала, зато подал голос Савл:
   - Не вас, вернее, не только вас, но всех, кто еще не познал истины, горю я желанием вернуть на путь к свету Рая!
   - Вот, вот...
   Фест сделал знак и солдаты уволокли арестованного. Следом помещение покинули и слуги.
   В зале осталось лишь трое. Патриций, царь иудейский и его супруга.
   Несмотря на то, что они были такие разные, между ними было нечто, что объединяло собеседников.
   Начал разговор Фест:
   - Это верно, что у него не нашли ничего?
   Агриппа кивнул:
   - Два года расследования твоего предшественника не дали результатов. Гака, или Граалк, как его зовут местные, никто не видел. Синедрион утверждает, что установка была, и требует крови всех причастных, но, похоже, с этим Савлом они ошиблись. Он точно не был допущен к инициализатору - кровь чиста, да и насчет причащения остальных учеников Назаретянина есть большие сомнения.
   - Значит, результата нет?
   Агриппа набычился:
   - Почему нет? Результат как раз есть... Все его чудеса - это... чудеса.
   - Хм...
   Вереника, шенгу тайного храма, усмехнулась:
   - Или возможно, что все дело в наследовании нужных генов?
   Прокуратор нахмурился:
   - Как это?
   - Он галла в более, чем сотом поколении. Нельзя исключать вероятность, что ему просто не нужна уже инициализация.
   - Таких случаев не отмечено в истории.
   - Пока не отмечено.
   - Я тоже галла в более, чем сотом поколении, но без обряда причащения в храме Зевса я всего лишь жалкий смертный.
   - Но ведь, если мы что-то еще не встречали, этого исключить нельзя?
   - Так дело только в этом? - Порций рассмеялся.
   - Да...
   Фест оборвал смех, глянул на свитки следствия, перевел взор на собеседников:
   - Мне так и писать, что все дело в наследовании способностей?
   Вереника кивнула, показывая, что это ее основная версия. Но супругу не поддержал царь. Он долго сопел, раздумывая и собираясь с силами. Наконец, выдал:
   - Есть еще вариант. Мне, вероятно, не следует даже о нем упоминать, но... Как вы смотрите на то, что все проявления сверхспособностей, чудес сего Савла в его вере?
   - Вере?
   - Да... Дело в том, что эти... чудеса не единичны и, если их пробовать объяснить генами, что нам делать с остальными, теми, в чьей крови нет следа перворожд... - он запнулся. - В чьей крови нет лишнего?
   - Вы уверены, что и у них ничего?
   Агриппа кивнул головой:
   - Я лично проверял!
   Фест уже не улыбался:
   - Вера?
   - Называйте как желаете, но... Назаретянин изменил многое, здорово расшатал качели равновесия.
   - Не знаю. Не знаю... Думаю, что это дело следует отправить Августу. В Риме разберутся.
   - А что сказать мне моим иудеям?
   Прокуратор поднялся и подошел к окну. Внизу шумели.
   Фест отчеканил:
   - Он - римлянин. Не туземцам решать судьбу гражданина. Пускай занимаются тем, что в их компетенции.
   - Анания силен.
   Глаза прокуратора сверкнули гневом:
   - Я не повторю судьбы Пилата! Я не умою рук! Судьбу этого Савла решит Август, а не я и уж точно не обрезанные!
   Неделю спустя пузатый торговый кораблик вышел из ближайшего порта в сторону Сидона. Среди тех, кто ждал своей участи в его трюмах, был и арестованный Савл, которого римские легионеры называли на свой маневр - Павлом. Ему предстоял долгий путь.

Глава 8.

Встреча.

  
   1.
  
   Уйти быстро у Захара не получилось. Лишь только к городу подошли крестоносцы, стражу на стенах удвоили. Теперь ночью на пролете стоял не один, а двое, а под утро и все трое ополченцев. Кроме того, ввели проверки - каждые полчаса мимо проходили воины из числа воинов самого эмира.
   Беспокоился толстый Кюшюр, не спал ночей его командир Салим-гази, начальник обороны пролета. От суеты и нервотрепок они даже похудели.
   Конечно, можно было бы попробовать зарезать напарника, сбросить веревку и спустится. Но уж очень чутко спали остальные стражники. При малейшем лязге из дверей выбегало подкрепление. А убить человека - это не крынку молока выпить, тут без практики шума не избежать, а опытным душегубом Пригодько не был.
   Потому Захар ждал.
   ...Крестоносцы, добравшись до цели, немного опешили от громадины города. Впрочем, Антиохия, центр и бывшая столица владений Византии в Азии, поражал любого. Три с половиной сотни башен, стены в пятьдесят локтей высотой и толщиной достаточной, чтобы по ним могла проехать упряжка из четырех лошадей, горы, затрудняющие блокаду и делающие невозможным подкоп - давили на самомнение непрошенных гостей.
   И поначалу те не слишком досаждали запершимся мусульманам осадой.
   Тем, кто добрался сюда через заснеженные перевалы и засушливые плато, долина Оронта казалась райским уголком. Стада местных крестьян, не успевших убраться подальше, шли под нож, припасы дали повод пирам. Воинство веселилось, совершенно не заботясь тем, что будет дальше. Настолько не заботясь, что никто из многочисленных паломников даже не удосужился блокировать Антиохию со стороны гор, отчего через ворота в южных и западных частях крепости шел непрерывный поток подкреплений и еды. Через эти же дыры в осадных порядках защитники совершали вылазки, смело жаля фуражиров и рубясь с разъездами.
   Крестоносцы предавались отдыху, ожидая осадных машин, греческих специалистов-инженеров, божьего знамения и чуда, наконец.
   Горожане же могли надеяться только на соседних эмиров. И еще они знали, что весь мусульманский мир идет на помощь!
  
   2.
  
   К зиме ситуация поменялась. С холодами в долину пришел голод. Кнехты и рыцари с тоской вспоминали дни, когда они бросали на угли целые туши телят и овец. Местность, способная при рачительном отношении прокормить и большую прорву, оказалось выжатой до нитки и последнего ягненка.
   Разъезды фуражиров, высылаемые крестоносцами, становились все многочисленней, забирались все дальше.
   В конце декабря тридцатитысячное войско Боэмунда и Роберта Фландрского, вышедшее в поисках сена и зерна, натолкнулось на армию дамасского эмира, спешащую к Антиохии. В кровопролитном бою большие потери случились и у тех и у других, но дрогнул и сбежал эмир.
   Чуть позже, в феврале, тот же Боэмунд опрокинул и прогнал войска Ридвана, эмира Халебского, также пробовавшего пробиться к городу.
   Вожди мусульман поняли, что в одиночку никому из них Антиохию не освободить. Как не хотелось каждому примерить на себя корону Защитника веры, но приходилось мириться с очевидным. Понемногу сельджукиды начали договариваться об объединении.
   В то же время в долине понемногу-понемногу начались работы. Напротив ворот воздвигли башни, закрывающие вылазки и подвоз припасов. Стучали топоры, готовя лестницы и фашины. Христово воинство готовилось к штурму.
  
   Захара же к весне повысили в звании. Как угораздило? Да уж... Бывает... Презабавная история приключилась.
   ...В конце января бдительность стражи немного улеглась. Настолько, что красноармеец решился на побег. По тому, какие слухи к нему доходили, все силы христиан уже добрались до стен города. Значит, друзья были где-то здесь.
   Темной безлунной ночью он подпоил напарника. Когда усталый ополченец уснул, Пригодько вытащил веревку с перекладиной, приладил деревяшку между зубцами, убедился, что камень, привязанный к концу, достигает земли. После чего начал быстро паковать вещи. Оставить баклажку, теплый плащ ему не хотелось. Да и слухи доходили, что по ту сторону крепостной стены голодают, так что пару мешочков с мукой и чечевицей придутся кстати. А такие вещи не складывают заранее - вопросов потом не оберешься.
   Пока то да се, слышит Захар - шум какой-то новый! Веревка заходила ходуном, лязганье. Глянул вниз, а там... шишаки чужих шлемов. Норманны, державшие осаду напротив! То ли в секрете сидели, вылазку карауля, то ли искали двери тайные, что в каждой крепостной стене есть, да только углядели викинги веревку и по ней решили в город пробраться.
   Пригодько тихо зашептал, чтобы не спешили, он сам, шипит, из христиан, поможет, мол. А те по веревке ползут, сопят да глазами позыркивают. Русич, зная нрав лангобардов, топор в руку взял, да копье у ног положил. И тут началось!
   Первый, что выскочил, сразу в бой полез. Не то немецкого не знал, не то туговат на ухо был, а, может, что свое имел на уме - кто их берсерков знает? Только на слова Пригодько он чихать хотел. Вылез и сразу с секирой на Захара прыгнул. Да хорошо так прыгнул. Не ожидай такого выкрутаса Пригодько, развалил бы его норманн с первого удара. А так только секирой о камень искры высек, да пошатнулся. Захар его тупой стороной копья в грудь пнул, а сам продолжает рычать, что свой он, мол, охолонись! Куда там! Крутанулся юлой норманн, подпрыгнул и секирой в голову саданул. Чутка только не довел. Вернее, промахнулся, благо русич тоже не стоял на месте.
   За спиной крестоносца еще двое появилось. Один вылез, другому помогает.
   Тут уж понял Захар, что медлить нельзя. Не будут его расспрашивать, порубят через минуту.
   На третий удар викинга, он пошел на сближение, принял древко секиры на копье. Норманн сверкнул мечом в левой руке, но Захар, зная их манеру боя еще по Хобургу, ждал удара и сам толкнул противника, что есть силы. Тот качнулся, да назад отшагнул. В темноте только не рассчитал немного, к краю стены добрался. Почувствовав, что нога уходит в пустоту, дернулся, выпрямился струной, да только Захар напора не сбавил - полетел викинг со стены птицей страусом. Снизу еще чмякнуть не успело, как Захар развернулся к двум оставшимся противникам. Один из них только на руках через край переваливался, второй, увидев смерть товарища, щит из-за спины тянул. Его то русич копьем и ударил, в живот метя. Норманн, даром что увалень, шустрый оказался, увернулся ужом и отпрыгнул подальше, споткнулся, полетел наземь, чертыхаясь.
   У башни, за спиной норманна, крики раздались, это опоенный напарник прочухался и подмогу зовет. Только ту помощь еще дождаться надо.
   А Захар, используя паузу, на того, кто еще взбирался на стену, бросился. Викинг в проеме между зубцами уже сидел, но зажат весь, деваться некуда и оружие за спиной. Топор русича на наручье попробовал принять. Толстое железо выдержало, а вот кость хрустнула, повисла рука. Лангобард зубы сжал, будто и нет раздирающей боли, нож с пояса вытащил и... полетел вниз от второго удара. Ушел из жизни с оружием в руке, значит.
   Дальше пришлось нелегко.
   Викинг, что спотыкался, сбоку налетел. Щитом прикрылся, из-под наносника шлема только глаза горят да меч в руке мелькает. И рубит знатно и щитом пробует ударить, ногой пнуть. Погнать не погнал, но от веревки отжал, чертяка! Далеко не идет, ждет, пока товарищи подоспеют. Те же, не совсем увальни тупые, видят, что веревка худая, так по одному, по два лезут.
   Охнул викинг, за грудь схватился. Это со спины к нему Ахмет-горшечник добежал, копьем в спину всадил.
   Норманн завыл и на Ахмета! Тут уж Захар не подкачал, сработал как надо. Лег налетчик с одного удара. А через мгновение перерубленная палка с рычащими крестоносцами полетела наземь.
   ...Утром приехал сам Баги-зиян, эмир местный. Долго рассматривал тела убитых, Захара в трофейном шлеме, кольчуге, да с норманнской секирой за поясом, потом языком цокал да с советниками своими расстояние до земли прикидывал.
   А перед уходом назначил Захара десятником ополчения, под его командование дал целую башню. Да не обычную башню - тройную. Две колонны поменьше подпирали главную, толстенную громадину. Их так и величали "Три сестры". Так что теперь уйти русичу было легче, благо десятник - это уже, какое-никакое, но командование. Только бежать красноармеец не спешил. Урок ему на пользу пошел. Понял Захар, что готовиться надо лучше. Чтобы не лечь от меча своих же!
  
   3.
  
   Как не спешили Костя и Улугбек к Антиохии, пришлось серьезно пересмотреть планы.
   Во-первых, отряд их отстал от основного войска и, следуя в сторону ушедшего похода, постоянно натыкался на разъезды сельджуков, рыскавших вокруг армий паломников. Пугнули одну ватагу конных лучников, отбили вторую... Пошел слух и к ним потянулись охотники на короткий путь в мусульманский рай. Стычка за схваткой, бой за перестрелкой. Очень скоро крестоносцы поняли, что придется им забирать намного южнее, к побережью, где оставались гарнизоны византийцев. В одиночку двигаясь напролом, догнать ушедшие армии становилось невозможно.
   Им повезло. Вышли почти без потерь. Только боезапас пришельцев из будущего серьезно пострадал. Патроны - не стрелы, с убитых врагов не снимешь, на поле не подберешь.
   У побережья натолкнулись на отряд свежеприбывших из Европы паломников. Подошли к рыбацкому поселку, а в его заливчике пара пузатых торговых корабликов под присмотром четырех византийских галер выгружает запоздавших к выходу из Константинополя добровольцев. Кто-то из германцев припозднился. Через степи не решился догонять, зато додумался нанять пару свободных посудин. Те тоже не дураки - в проливе за Кипром, где море кишело мусульманами, соваться не стали, высадили поближе. Немцы как раз собрались уже морды бить ушлым мореходам, что до войска не довезли, а тут и те самые "божьи пилигримы" подоспели. Радости было и у тех и у других!
   Костя же и вовсе едва не расцеловал смуглых моряков, когда узнал, что все суда родом из Анконы и следуют они отсюда прямиком домой. В Анконе у супруги Кости было сразу две лавки. Приказчиков тех лавок он знал, благо, через сеть жены шел на продажу самогон. О приказчиках слышал и капитан, он же хозяин одного из кораблей. Потому договориться с ним оказалось несложно. За мешок серебра и нетонкое золотое колечко итальянец взялся доставить Наталью Алексеевну в руки невестки благородного сеньора. Вместе с мамой Малышев послал одного из валлийцев.
   Ходри, кстати, долго упирался. Крестоносцу нельзя возвращаться домой, пока не освобожден град Господа! Нельзя возвращаться - позор! Выручил Улугбек Карлович. Ученый вручил рыжеволосому валлийцу карту побережья Средиземного моря, с отмеченной Антиохией и портами у Иерусалима. Карта была довольно схематической, так как побережье за тысячу лет сильно изменилось, но у большинства мореходов не было и такой. На словах же Сомохов приказал валлийцу, как только Наталья Алексеевна будет в руках невестки, отправляться ко двору ближайшего епископа и передать эту карту в руки папских легатов. Войска паломников скоро подойдут в цитадели Антиохии (если уже не там), а для осады нужны машины, изготовить которых из кустарника невозможно. С византийцами же после того, как Балдуин, брат Готфрида Бульонского, открыто заявил о нежелании передавать кому бы то ни было титул правителя Эдессы, отношения здорово испортились. Возможно, это последние суда, которые они берутся охранять. Потому и идти надо сразу к легату. Только папа сможет отправить не один-два, а десяток кораблей, способных отогнать мусульманских охотников за добычей и добраться до цели. Дерева же на машины, инструментов и железа понадобиться много. Еще и инженеров неплохо уговорить. Почти наверняка, в армиях паломников не много тех, кто умеет строить осадную технику.
   Сомохов долго переводил и пересказывал валлийцу письмо для легата. До тех пор долбил, пока Ходри не заучил весь текст наизусть.
   Малышев в придачу к части добычи, собранной на пути к берегу, попробовал всучить морякам и канадку. Для переправки в Италию. Но девчушка неожиданно уперлась. Окрысилась, как зверек какой, и шипит, что никуда она не двинется, будет со всеми, пока не доберется до машины, которая ее домой и отправит... Или пока за брата не отомстит... Или... В общем, из отряда ни ногой!
   Путешествие через край, разрушенный войной, да смерть единственного близкого человека, видимо, плохо сказались на психике канадки. В последние недели она выглядела немного не в себе, никогда не расставалась с кинжалом, подаренным Сомоховым, часто молилась. По вечерам только солдат отряда задергала. Все с ног валятся, а она просит ее бою на мечах поучить или стрельбе из арбалета. Что сделаешь - учили.
   А так, тихая была... Вот, вроде, и тихая, а так на дыбы встала, чуть ли не огнем пыхает.
   Костя и Улугбек Карлович пробовали уговорить взбесившуюся девушку, потом просто силой заволокли ее на судно и связали. Только до отхода корабля канадка успела перерезать путы, взобралась на борт и, приставив кинжал к собственному горлу, проорать ультиматум. Либо ее оставляют, либо она себя сама жизни лишит.
   Тоболь, проследивший всю эту истерику со стороны, предложил девку не трогать. Пускай, мол, пустит себе кровь, раз на голову больная! Сомохов не поддержал идею, а вот Костя бы и согласился, только Наталья Алексеевна не дала. Запричитала, побелела, к девушке кинулась, на сына так посмотрела, что почувствовал он себя снова провинившимся школьником.
   В общем, не получилось отправить канадку в тыл. Осталась она. И каждый вечер еще злее стала с саблей да арбалетом прыгать.
  
   4.
  
   - Вот скажи мне, Улугбек Карлович. Вы мне уверенно говорили, что разобьют нас под Дорилеей. Потом сказали, что крестоносцы к Антиохии дойдут позже и тоже там какие-то непонятки будут? То, что вы историю не очень хорошо помните, я не верю... Значит? - Костя решился на вопрос, который долго уже терзал его душу.
   - А я ждал этих слов, Константин Павлович.
   Ученый, покачивавшийся в седле, щурился на яркое солнышко.
   Вчера они въехали в пределы земель, контролируемых христианами. До стен Антиохии оставалось пара дневных переходов.
   - Ждал я этих слов, Костя... - Сомохов почесал переносицу под солнцезащитными очками. - Вы ведь, наверняка, читали книги по истории похода?
   - Ну да. Как я мог пропустить? Первым делом.
   Ученый склонил голову.
   - И что там нынче сказано?
   - Там сказано, что Антиохия будет взята еще до осени... В кровавом штурме. Потом будет осада уже мусульманами и деблокада силами византийцев. Потому и спешим, чтобы не придти на пепелище.
   - Вот, - ученый поднял указательный палец. - Только у меня... в моем време... варианте исторических событий, все было иначе!
   Костя шумно выдохнул, ударил ладонью по луке седла и невольно снизил голос.
   - Знаете, Улугбек Карлович, что меня волнует? Вы историю, наверняка, неплохо полистали, пока в двадцать первом веке гостили? Так вот... Там дальше, в следующих веках, много изменений прошло? Ну, по сравнению с тем, что вы учили у себя? А то мне все никак рассказ Брэдбери про убитую бабочку покоя не дает.
   - Простите?
   Костя отмахнулся.
   - Давайте без долгих объяснений - они нас только от сути отвлекать будут. Я вас очень прошу, Улугбек Карлович, постарайтесь на вопрос ответить.
   Сомохов убрал походный блокнот, в котором вел записи, и полез в походный мешок, притороченный сзади.
   - А мне, право, и вспоминать не надо. Я такие вещи сам себе помечал. Целую тетрадку извел.
   Костя взглянул на пухлую общую тетрадь и еще раз шумно выдохнул.
   - Так много?
   - Да уж... - Сомохов подбросил свои записи на ладони. И улыбнулся. - Только, если вы за будущее переживаете, то не надо так беспокоится.
   - Э..?
   - Вы желаете узнать, что такое я заметил?
   - Ну, как-то так.
   Улугбек протянул тетрадь Малышеву.
   - Сами убедитесь. Две трети этих изменений пришлись на ближайшие тридцать лет. Из оставшихся почти половина - на следующий век. Еще несколько легких сдвигов, которые можно назвать значимыми для своей эпохи, пришлись на XV-XVI века... И все.
   - Как - все?
   Ученый стал серьезным.
   - Я много думал об этом. Наиболее вероятно, что наше влияние на ход истории, напоминает эффект от камня, брошенного в воду. Круги от него идут далеко. Расходясь все шире, но... и становясь все меньше и меньше. Вода сама гасит эти колебания.
   Сомохов повел рукой в сторону степи.
   - А представьте, что вы бросаете камень не в пруд, где волнения, им поднятые, достигнут берегов, а, скажем, в море... Или даже океан. Миллионы людей даже не заметят вашего появления.
   Костя решил оспорить:
   - Но, ведь, мы уже спасли тысячи крестоносцев! И, вероятней всего, будем и дальше влиять?
   - Почти наверняка, - Сомохов оглянулся на едущих недалеко "божьих воинов". - Только вряд ли многие из них вернуться из этого похода. Они должны были умереть под Дорилеей - погибнут под Антиохией... Истории все равно.
   - А если нет?
   - Тогда остается надеяться, что кто-то из тех, кому вы своим появлением сохранили жизнь, сделает нечто, что останется в веках.
   - А если сделает?
   Сомохов пожал плечами:
   - Увидим...
  
   5.
  
   Ранним майским утром под стенами полуразрушенного монастыря на одной из скал, окружавших Антиохию, собрался совет. Вожди похода думали, как быть дальше.
   Ситуация не радовала.
   Город, выдержавший полгода осады, и не думал открывать ворота и подносить ключи. Осунувшиеся от голода христиане, демонстративно готовившиеся к штурму, со сжатыми зубами посматривали на высоченные стены. Идти на приступ очень не хотелось. Места, где к крепости можно подвести осадные башни, были наперечет, тяжелые длинные лестницы и штурмовые шесты вызывали радостное улюлюканье со стороны тюркских лучников, усыпавших стены. Попытки провести подкоп или взломать ворота провалились одна за другой. Штурмовать придется, но... неудача могла обернуться катастрофой.
   Потому как каждый в лагере и в крепости знал, что сюда идут все воины Востока.
   Двадцать восемь эмиров сельджуков привели свои отряды под руку мосульского эмира Кербоги. Войско, равного которому тюрки еще не собирали, уже двигалось к цитадели. По слухам на помощь спешило от трехсот до пятисот тысяч мусульман. Даже если отбросить восточную привычку преувеличивать все, новость была отвратительной. Для полутора сотен измотанных "божьих воинов" даже в два раза меньшая армия была угрозой. Зажатые между стенами цитадели, из которой в любую минуты могли ударить в спину, христиане оказались бы между молотом и наковальней.
   Потому все готовились к штурму, хотя многие и не верили в успех.
   Но были и приятные новости. Господь, взирающий на верных чад своих, не оставил без помощи тех, кто истово служил ему. Лишь только весеннее ненастье в море сошло, в пределах побережья появилась эскадра. Загруженные деревом, зерном, машинами и осадными орудиями крутобокие нефы, под прикрытием боевых кораблей Византии разогнали редкие мусульманские посудины и вошли в гавань Лаодикеи. Получив гостинцы с родины осажденные вздохнули свободней. Активнее застучали топоры в лагере, потянулись с берега упряжки с разобранными механизмами и брусьями осадных машин. Кнехты, съевшие вместо пустой похлебки хлеба и каши, взялись за правку доспехов и оружия.
   Вторую новость принес на взмыленной лошади вестник из Армении. Кербога, решивший проверить боеспособность собранного воинства, вместо марша на Антиохию, начал рейд с осады Эдессы.
   ...Еще зимой туда добрался Балдуин со своим отрядом. Младший брат Готфрида, герцога Нижней Лотарингии и главы немецко-фландрской армии, он меньше, чем брат заботился вопросами веры, зато хорошо понимал, что в походе к далекому Иерусалиму можно остаться и без армии и без славы. Богатые земли за Ефратом, заселенные христианами армянами, числились за сельджуками. При правильной подходе там можно было сохранить людей и получить добычу, способную при возвращении в Европу обеспечить освободителей землями и титулами.
   Овеянные славой германцы, сдерживаемые рукой Балдуина, были подобны своре волкодавов в стаде овец. И эти доводы стали куда красноречивее слов. Престарелый князь Торос, управляющий Эдессой и окрестностями, после встречи с непобедимой армией "божьего воинства" провозгласил Балдуина своим наследником и заявил, что армяне отныне не являются вассалами сельджукидов и больше не входят в их империю.
   О том, что эти земли необходимо отдать представителям кесаря, никто не упомянул. На настойчивые напоминания младший брат графа Бульонского ответил, что земли не его, не отвоеванные им и управлять ему тут нечем. Это, мол, сами армяне иго сбросили. С ними и договариваться надо. Торос же, чувствуя за спиной мощь латинян, легатов и вовсе отослал, сославшись на плохое здоровье и отсутствие у тех документов, подтверждающих полномочия послов.
   Пока легаты басилевса добирались обратно, "свободная Эдесса" сменила владельца. Торос умер, корону на себя воздел Балдуин, провозгласивший полученные земли графством Эдесским, Божьей милостью первым государством освобожденным от мусульман.
   После такого демарша, гонцы между басилевсом и вождями похода замельтешили, но... эффекта они не добились. Никто не хотел ссорится с Готфридом и германцами. Вожди резонно указали, что земли к Балдуину пришли по наследству, а не взяты "на меч" и, соответственно, отдавать их под руку Византии никто не собирается. И забрать их у своего же собрата по оружию они никому не позволят.
   После такого демарша отношения между союзниками совсем остыли. Снабжение христианского войска ухудшилось, подкреплений маленькому контингенту вспомогательного корпуса не поступало. Стало ясно, что отступать крестоносцам, вероятней всего, уже некуда.
   Теперь еще и Кербога под стены Эдессы ушел.
   Чем же новость была хорошей? Тем, что Кербога не двинулся сразу под Антиохию. Три недели осады и штурмов Эдесса пережила, а вот прокормить полмиллиона газиев, воинов за веру, оказалось совсем не легко. Армяне и немцы отбили все приступы армии, большая часть которой состояло из конных лучников. Войско сельджуков начало таять и Кербога, опасающийся, что за его спиной христиане возьмут штурмом Антиохию, ушел. Теперь он двигался в сторону побережья и следовало поторопиться.
   Но, кто предупрежден, тот вооружен.
   Вождям похода очень хотелось, чтобы так оно и оказалось.
  
   - О чем спорим, братья? Ведь понятно, что только штурм оставляет нам путь к победе.
   Готфрид отставил кубок с вином.
   - Разве?
   Граф Тулузский, уже немолодой и изрядно потрепанный перенесенной болезнью, устало потер красные от недосыпа глаза:
   - Я думаю, что сейчас пришло время для того, чтобы вспомнить нам те слова, которые говорили мы в Константинополе. Все наши последние беды от того, что, начав угодное Господу дело, мы по пути осквернили себя клятвопреступлением.
   Германец понял, куда клонит южанин:
   - Я не буду требовать, чтобы мой брат принес присягу кесарю. И никому тут не позволю этого.
   Раймунд стукнул ладонью по столу.
   - Только флот империи может дать нам лошадей! У нас осталось не больше двух тысяч, из них лишь пара сотен еще может скакать с рыцарем на спине! Остальные - полудохлые клячи. Без зерна скакуны пухнут и дохнут! Кого ты поведешь на орды степняков?! Пехоту, которую они будут расстреливать с сотни шагов, как ты бьешь оленя у себя дома?!
   Готфрид, за спиной которого набычился брат Евстафий, упрямо мотал головой:
   - Господу было угодно одарить Балдуина. Не нам забирать то, что даровано свыше!
   - Знаем мы, как он отхватил эти земли.
   Роберт Норманнский, состривший невовремя, ухмылялся, поигрывая чашей. Оброненная фраза вывело из себя лотарингца.
   - Да! Господь даровал ему... НАМ эти земли! Это первый лоскут христианского государства, которое предстоит воздвигнуть на землях неверных! Первый кусок! Отдать его, значит, оскорбить Господа нашего в его желаниях и отвергнуть помощь его! Не тебе, человеку, обязанному мне и моим братьям за спасение под Дорилеей, указывать теперь! И если ты, норманнская су...
   Стальные пальцы брата, сжавшие плечо, остановили готовое слететь с уст оскорбление.
   Но и того, что было сказано, оказалось с избытком для вспыльчивого берсерка.
   Роберт Норманнский вскочил, сминая в пальцах серебряный кубок. Ладонь его сжала рукоять меча.
   - Коли считаешь, что я тебе задолжал, так я могу и вернуть долги!
   Адемар, легат Папы, стукнул ладонью по столу, но его мало кто слышал.
   Роберт, сдерживаемый Боэмундом и братом Робертом Фландрским, шипел угрозы. Белый от ярости Готфрид, замерев в кресле, шумно дышал, успокаиваясь. За его спиной собрались германцы.
   - Хватит, я сказал!
   Голос простывшего епископа перекрыл на мгновение ор военачальников.
   Адемар, чья окованная сталью дубина (чтобы бить врага, не проливая кровь) стояла у ног, побелел от напряжения. Каждое слово давались ему с трудом, каждый крик отнимал слишком много сил.
   - Хватит!
   - Да я его...
   - Я сказал "хватит"!!! Отлучу!
   Гомон оборвался.
   Собравшиеся разом уставились на седевшего во главе стола немолодого епископа. Ждали речи... Но Адемар был слишком измучен. Усилия, приложенные для того, чтобы утихомирить буянов, оказались некстати. Епископ зашелся в кашле, скрючился, схватился за грудь. Подбежавший медик протянул легату чашу с настоем, которую он торопливо опустошил.
   Роберт Норманнский, чья борода все еще угрожающе топорщилась, повернулся к тулузцу. Тот приподнялся в кресле, наклоняя голову, будто готовясь к конной стычке.
   - Хватит, я сказал!
   Спорщики отпрянули.
   Епископ отдышался.
   - Сделаем так... - он откинулся на спинку. - Уйти нам некуда. Помощи ждать не от кого. Ждать нельзя... Будем брать город на копье... И возьмем с Божьей помощью!
   Вожди похода опустили головы.
   Епископ снова зашелся в кашле, отдышался.
   - Через два дня, утром, жду ваши предложения, как мы это сделаем.
  
   6.
  
   Поначалу русичи, явившиеся в лагерь "божьего воинства", разбили шатер там же, где и сопровождавшие их крестоносцы, в сотне метров от штандарта Адемара. Но оказалось, что все не так просто. Горовой пропал, а без него в отряде не было опоясанных рыцарей. Простолюдинам же не пристало селиться рядом со знатью. Первый же подошедший к костру тощий рыцарь, не вступая в разговоры, выудил из котелка все мясо, уселся и начал хлебать похлебку. За замечание, что еда не его, благородный схватился за меч, да людей своих кликнул неразумных кнехтов жизни поучить. Тоболь, не сильно испугавшись, уже щелкал затвором автомата, примеряясь проредить голодные рты, когда Сомохов предложил собирать вещи.
   Еды они с побережья захватили, но даже последний альтруист понимал, что накормить толпы полуголодных им не удастся.
   Переселение провели быстро и без потерь.
   Костя был этому даже рад. Благородные франки не сильно досаждали себе основами гигиены, потому выгребную яму, вернее целый ров, выкопали у самого лагеря. За время осады грязь и некачественная пища сделали больше, чем десять тысяч воинов Баги-зияна. Даже видные сеньоры мучались животом неделями, а уж рядовые паломники на выгребных кучах, бывало, и дух испускали.
   Так что через полгода вонь у края лагеря стояла такая, что слезы вышибало.
   Русичи двинулись дальше, в скалы, где гуляли ветра и не так ощущалась близость несметной армии христианского Запада.
   Оказалось, что они не одни такие умные. Ряды воинства изрядно расползлись за время осады. Спать вдали от освещенных и кишащих людьми укрепленных лагерей было опасно, но в числе дошедших до Антиохии хватало смелых людей. Когда лошади (еще один предмет вожделения спешенных рыцарей) добрались до развалин сожженной виллы, навстречу вышло сразу два отряда норманн.
   Среди тех, кто вылез из зарослей кустарника, нашелся один вспомнивший, как Малышев и Сомохов дрались под Никеей. Викинги позубоскалили немного над малочисленностью их отряда и, пожелав не попасться в лапы тюркских разъездов, удалились.
   Вилла была, конечно, занята. Как и развалины конюшни, и часовня, и здание монастыря. Но у стены, опоясывающей сад, еще оставалось достаточно места. Там и расположились.
   Ночью лошадей попробовали украсть. Чуча, должный сторожить их после полуночи, прикорнул, воры подкрались за два часа до рассвета, увели стреноженных скакунов вглубь сада... И скакать бы трофейным лошадкам под новыми хозяевами, кабы не вышедшая под утро канадка. Верещание было слышно, наверно, и на стенах.
   Пока Улугбек Карлович и осоловелый Игорь протирали глаза, Костя успел добежать до лошадей. Но парочка воров от его вида даже не смутилась. Уже не скрываясь, загорелые дочерна кнехты в промасленных куртках резали путы на ногах скакунов. В сторону подбегающего Малышева, одетого в майку и удобные тренировочные штаны, двинулись только тогда, когда Костя, размахивающий прихваченным из костра тлеющим поленом, начал звать на помощь. И их можно было понять. Меча Костя в спешке не захватил, доспехов тоже. Не угроза - так, заминка.
   А вот у конокрадов оружие было... Блеснул клинок.
   Костя отпрыгнул. Лезвие вспороло воздух там, где только что была его шея. Для взбешенного оруженосца это послужило последней каплей. Слова упрека замерли на языке, вместо них заговорил тупорылый пистолет-пулемет.
   Два раскатистых выстрела, и на земле корчатся те, кто вряд ли уже доживет до окончания похода. Разбитые колени тут не лечат, отрежут ноги и скачи на костылях.
   Один из раненых взмахнул рукой, Малышев пригнулся, но не достаточно быстро. Брошенный вором меч продырявил рукав и порезал мышцы. Боль пронзила предплечье левой руки. Еще выстрел! И еще один. Для верности... Раненый затих.
   Второй из неудавшихся конокрадов, верещавший, что та сирена, испуганно умолк. Лицо покраснело, набычился, но не воет, не угрожает, не просит пощады.
   Костя сжал зубы и присел. Из-за спины показались добежавшие наконец Клод, Флоран и Чуча.
   Очень болела рука.
  
   7.
  
   Через пять минут к ним на шум прибежали норманны. Чуть позже появился незнакомый рыцарь из лагеря франков, оставшихся внизу. За ним топало человек двадцать грязных и злых кнехтов.
   Начались разборки.
   Оказалось, что Малышев не просто крестившегося цыгана или какого другого любителя халявных лошадей приметил, а отправил на тот свет целого опоясанного рыцаря из числа героев стычек под Никеей и сражений в горах. Самого рыцаря Фриенара из Постассона! Воина, снискавшего себе славу на глазах самого Гуго Великого, как нынче именовали Гуго де Вермандуа.
   Костя, у которого от потери крови кружилась голова, на такой наезд даже не нашелся, что ответить. Франк же, не получивший должного отпора, разухарился.
   По его словам выходило, что лошадей, из-за которых спор начался, люди Фриенара отбили еще неделю назад. В одной из схваток с конными разъездами сельджуков они подкараулили зазевавшихся степняков и побили их из засады. А лошадей взяли, как военный трофей.
   Вчера, встав к заутрене, Фриенар не смог отыскать лошадей. Оставили их привязанными на выпасе, а по утру не нашли. Зато вечером нынче покойный рыцарь Фриенар легко опознал свои трофеи в руках приблудных слуг. Не желая устраивать свару в Христовом воинстве, он задумал в сумерках просто забрать то, что считал своим... И погиб.
   Кровь героя пролили жалкие воры, люди без роду и племени, коих и в лагерь пускать не следовало. Видно, что чувствовали тати за собой вину немалую, раз не пожелали остановиться среди тех, кто в поход идет с рвением христианским, а не жаждой наживы влеком! Последние слова уже не так русичам предназначались, как подъехавшему военачальнику из норманн.
   Вечером ни Улугбек, ни Костя не успели выяснить у норманн, чьи они. Тем радостнее было видеть рядом красный плащ самого Боэмунда, князя Тарентского. Один из самых авторитетных вождей похода всегда хорошо относился к Горовому, а, значит, должен быть благожелателен и к его оруженосцу.
   Высоченный глава лангобардов успел к самому финалу обличительной речи франка. Но суть уловил и встревать в спор, развернувшийся вокруг лошадей, не спешил. Стоял, поглаживая щетину подбородка, переводил взгляд с одного говорящего на другого. Сомохов, попробовавший объяснить ситуацию, умолк, пасуя перед ором франков, и лишь с надеждой посматривал на князя.
   При взгляде на Костю лицо норманна нахмурилось. Он поднял руку, требуя тишины. Гомон стих.
   - Я тебя где-то уже видел, воин?
   - Да, светлейший князь. Я - оруженосец легата епископа Адемара рыцаря Тимо из Полоцка.
   Боэмунд удовлетворенно покачал головой.
   - Верно... Вспомнил, - он подошел поближе. - У тебя достойный господин. Помню этого Тимо... Он славно сражался под Никеей, а под Гераклеей даже ранил самого Кылыч-Арслана. Славная была битва!
   Стоявшие кругом викинги, вспомнив захваченные в том сражении богатства, оживленно загудели.
   - В том бою вы превзошли моего господина своей храбростью, мой принц. Тюрки бежали от вас, как зайцы бегут перед волком.
   Красивое лицо сицилийца перекосила гримаса.
   - Ты льстишь мне, шевалье? Разве я поход на смазливую бабу?
   Костя смутился, а Боэмунд внезапно расхохотался:
   - Но лучше уж пускай мне льстят, чем поносят!
   Малышев поклонился.
   - Я был бы рад, если бы вы рассудили нас, достойнейший из вождей.
   Принц думал недолго. Все происходило около его лагеря, норманны замешаны не были, так что обвинить в пристрастности их предводителя не получиться. И хотя, судя по выражению лица, ему не хотелось занимать себя мелочными разборками, уйти от обязанности, видно, не получиться.
   Боэмунд повернулся к франкскому рыцарю:
   - Как я понял, претензии, если они есть, должен выдвигать некий Фриенар... Он мертв, значит и обвинений быть не должно.
   Франк упрямо задрал подбородок.
   - Убитый рыцарь - мой двоюродный брат через мать. Ближе меня родственников у него здесь нет. И я, Алард из Спиниэ, требую от этих убийц полного ответа от лица моего убитого родственника!
   - Твой родственник напал в ночи, не представившись. Он не дал противнику одеть брони или взять оружие. Его смерть - защита от вора, а не убийство рыцаря.
   - Эти лошади его, значит, не славный Фриенар, а эти пришлые - воры!
   Князь уселся в принесенное из лагеря кресло. Суд мог затянуться.
   - Хм... Теперь ты обвиняешь их в воровстве?
   - Да!
   - Это серьезное обвинение. Ты готов доказать свои слова?
   - Конечно!
   Шум усилился. Собравшимся норманнам не нравился тон высказываний франка.
   - Чем ты берешься доказать воровство? Кто видел этих лошадей раньше у твоего брата? - князь подозвал норманна, прошептал тому на ухо несколько слов. Викинг побежал к лошадям, ставших яблоком раздора, и увел их вглубь сада. - Может, ты скажешь, где у какой из них белые пятна или другие отличия? Чтобы мы убедились, что они знакомы тебе?
   - Не дело воина забивать голову пятнами на теле скакуна!
   Костя перехватил взгляд принца и уверенно произнес:
   - У чалого левое ухо наполовину срублено, да на носу два белых пятна, как звездочки... У другого, гнедого, на крупе два шрама от сабельных ударов.
   Принц повернулся к Аларду, ожидая его реакции. Франк еще выше задрал подбородок.
   - Я не присматривался к лошадям своего брата.
   Боэмунд развел руками:
   - Если нет доводов...
   Франк вспыхнул и схватился за рукоятку меча:
   - Вот мой довод! Это лучший довод для двух свободных мужчин!
   Гул вокруг стал одобрительным. Божий суд, когда два спорщика сходились в поединке, вверив свои судьбы милости Божьей, считался лучшим средством для разрешения затянувшихся споров.
   Князь не спешил:
   - Во время похода между принявшими крест всякие поединки запрещены.
   Алард вскинул руки к небу:
   - Кровь моего брата взывает к мести! Не будет мне места и покоя, пока его убийцы ходят по земле!
   Выглядело это пафосно и натужно, но фальши большинство из собравшихся не заметило.
   Костя с интересом присмотрелся к такому ярому защитнику чести убитого конокрада. Что ему нужно? Неужели ради лошадей этот хлыщ готов подвергнуться Божьему испытанию? В то, что такие схватки заканчиваются смертью одного из спорщиков и все, что происходит, случается лишь по Высшему пожеланию, тут верили. Те, кто сомневался в Боге, в поход не пошли. Так почему же Алард так жаждет сватки, из которой может... должен не выйти живым?
   Разве что...
   Боэмунд прервал нить размышления:
   - Будет вам суд... Божий, если угодно... Но завтра!
  
   8.
  
   Переброшенный через провал расщелины корявый ствол служил мостом не первый год. Жители ближайшей деревни подрубили сучья, высекли в толстой коре удобную дорожку, закрепили камнями концы. Путь стал безопасен, если путник не пьян, шаг его тверд, а глаз внимателен.
   Костя взмахнул древком копья. Отполированное дерево удобно лежало в руке. Сбалансированное, ровное, крепкое копье отлично подходило для доброй сшибки конных лав. Только вот лошади у него сейчас не было.
   Напротив, через зев провала, переминался его противник. Серая холстина исподней рубашки так не соответствовала дорогому бархату снятого военного плаща! Глаза Аларда подозрительно блестели. Даже отсюда можно было оценить расширенные зрачки и некую нервную суетность поединщика.
   Малышев поприседал, разгоняя застывшую по утру кровь, подпрыгнул.
   Боэмунд, провозглашая условия Божьего суда, сумел соблюсти все требования. Они бились между собой, на ограниченной территории, до смерти, но... без пролития крови. Наконечники копий, этого оружия свободного мужчины еще со времен Шарлеманя, была замотаны толстым слоем кожаных ремней и тряпья. Вроде как и оружие, а на деле палка палкой. Вот только удар этакой "дубины" отправлял противника в полет на сотню метров и все вниз. В таком поединке было мало славы - все-таки оружие выбрано не из благородных. Такой победой не побахвалишься. Но ведь и не ярмарка кругом.
   Костя ступил на узкую тропу над пропастью. Противник тоже поспешил взобраться.
   Ответчиком мог выступить любой из них: Сомохов, Тоболь, Малышев. Но подразумевалось, что эта роль достанется тому, кто достиг большего на военном поприще. Значит, оруженосец рыцаря Тимо Костя биться должен! Так выбор пал на него.
   Малышев перехватил копье в обе руки на манер балансира.
   Алард шел навстречу, держа острие копья опущенным. Очевидно, в последний момент он попробует выбросить руку с копьем, метя в грудь. Так, как он это проделывал в конном бою. Это называлось "скрытый" удар.
   Костя предпочел "крестьянскую" хватку двумя руками.
   Они медленно сближались.
   За спинами каждого собралась поддерживающая своего бойца партия. Со стороны Малышева стояли русичи и примкнувшие к ним норманны. За Алардом толпились франки. Если до начала поединка шум здесь стоял приличный, то теперь все хранили молчание.
   Костя замер, будто нащупывая ногой удобный бугорок на специально щербленной поверхности дерева. Алард под ноги не смотрел. Он шагал уверенно, будто ведомый за руку высшими силами.
   Когда расстояние между ними сократилось до четырех метров, франк сделал первый выпад. Копье скользнуло вперед и вверх, целя в незащищенную голову. Бил он сильно и почти наверняка.
   Малышев удар ждал и почти угадал место, куда будут бить.
   Тупой конец древка отбил чужое оружие.
   Аладра неудача не остановила. Он подшагнул, сделал ложный выпад и обрушил колющий дар сверху, целя в живот.
   За мгновение до того, как копье должно было врезаться в него, Костя прыгнул вперед. Он пропустил удар над собой, блокируя, и от души врезал по коленям соперника. Не самый рыцарский, но очень действенный прием!
   Правая нога франка ушла в сторону с противным хрустом, левая подогнулась и заскользила. Он попробовал удержать равновесие... и полетел вниз, для начала неудачно врезавшись задницей в обрубок сука. Уже срываясь, Алард ухватился за трещину на стволе, но старая кора отломилась, оставив в руках лишь жалкий обломок.
   Глухой звук удара и грохот вызванного камнепада со склонов дошел до верха расщелины лишь через пару секунд.
   Толпа зрителей взорвалась криками.
   Боэмунд невозмутимо заявил:
   - Бог сделал выбор.
   Стоявшие рядом монахи лишь констатировали очевидное.
  
   9.
  
   Все прошло не так гладко. Как бы не трактовали схватку между Алардом и Костей, это был поединок, а поединки, как и Божьи суды на время похода были запрещены.
   Утром их повели на допрос в канцелярию легата.
   Адемар приболел, но и кроме него в лагеря хватало авторитетных служителей церкви. И им не нравилось, что распустившиеся без войны рыцари вместо поиска мусульман затевают между собой свары. Такое необходимо было пресекать.
   Начали с Кости.
   Боэмунд, пришедший поддержать того, кого сам же и приговорил к Божьему суду, подъехал почти одновременно с Малышевым. На время допроса князю даже разрешили находиться в шатре комиссии. Вернее, никто не решился потребовать от вождя сицилийцев покинуть место дознания. Так что кроме дознавателей под сенью шатра томился еще и предводитель сицилийцев с двумя телохранителями.
   - Имя? - аскетичный монах разложил на походном столике скобленные листы пергамента и готовился записывать.
   - Костя... Константин.
   - Так Костья или Константин?
   Малышев пожал плечами:
   - А как обычно во Франции говорят: Анри или Генрих?
   Монах нахмурился и вернулся к пергаменту:
   - Пускай будет Костья... Имя отца? Откуда родом? Кто сеньор?
   - Павел. Из Полацка. Я - оруженосец рыцаря Тимо из Полацка.
   Сидевший за другим столом толстощекий дознаватель при имени Горового весь напрягся, вскинулся, как гончая при звуке добычи.
   - Как ты сказал? Костья, оруженосец Тимо? - уточнил он.
   - Верно.
   Толстощекий подбежал к столу и зашептал что-то на ухо аскетичного монаха. Лицо старшего дознавателя нахмурилось. Что-то явно пошло не по той колее. Малышев занервничал:
   - Что случилось?
   Толстощекий, повинуясь шепоту главного, выбежал из шатра.
   - Что-то не так?
   - Все так... Все так, шевалье.
   За пологом шатра послышалось бряцанье стали и внутрь ввалились сразу пятеро вооруженных кнехтов во главе с толстощеким. Воины окружили Костю плотным кольцом, в руках каждого блестела обнаженная сталь.
   - Э-э-э? Какого?!
   Боэмунд, скучавший до этого момента, подобрался. Телохранители попробовали заслонить господина, но мощный лангобард отодвинул охрану и подошел к суетящимся следователям.
   - Из-за чего вся кутерьма? С каких пор пришедшего с повинной встречают, как беглого вора?!
   Толстощекий помахал в воздухе скрученным обрывком коры, секунду назад извлеченным из свертка с письмами.
   - Этот человек, Костья из Полацка, оруженосец рыцаря Тимо, не просто устроил запрещенный поединок, неугодный Господу! Он вошел в сношения с врагами за стенами крепости и задумывал вероломное предательство! Но, хвала Господу, его переписка попала в руки верных Церкви и гнездо измены будет разрушено!
   Малышев, опешивший от такого обвинения, попробовал возразить:
   - Вы что-то...
   Ему заткнули кляпом рот.
   - Подробности нам еще предстоит узнать, - вещал толстощекий, - но вот послание, которое люди вашего племянника Танкреда подобрали у одной из стен цитадели... Тут письмена незнакомые никому из сведущих в языках братьев, сиречь явная криптозапись... Письмо, которое не разгадал никто из тех, кого специально обучали читать любой язык обитаемого мира?! Для чего такая скрытность?! Для измены, сие не подлежит сомнению!! А внизу приписка на латыни, чтобы письмо попало в руки, кого следует... Видите, ясно читаемо: "Kostja Malini".
   Он торжествующе ткнул пальцем в связанного русича.
   - Он!
   Боэмунд взял в руки листок и задумчиво посмотрел на связанного по рукам Малышева.
   Толстощекий подошел к князю.
   - Мы долго искали этого Костью... А он сам явился в руки... Вашей заботой, мой принц. Сразу видно, Господь заботится о верных своих!
   Сицилиец нахмурился.
   - Думаю, что первым стоит спросить того, кого обвиняют.
   - Это дело церкви! - обрезал толстощекий, но князь, казалось, даже не обратил внимание на эту реплику.
   - Достань кляп из его рта.
   Один из телохранителей подошел к Малышеву. Кнехты церковников зашумели и попробовали заслонить пленника, но лангобард, мало уступающий габаритами господину, одной рукой отодвинул всех, кто стоял на пути.
   - Это дело церкви! - настаивал толстощекий.
   Аскетичный монах-дознаватель кивнул, подтверждая слова.
   Боэмунд склонил голову набок. Монахи, конечно, были в своем праве и в своей вотчине, но никому в лагере не хотелось конфликта с одним из лидеров всего похода, особенно с таким вспыльчивым и любимым рядовыми паломниками.
   - Я не спорю с вами, благородные пастыри. Когда дело касается интересов церкви, я всегда уступлю дорогу их сынам, а при случае и поддержу мечом, но... - сицилиец подошел к столу, нависая над тщедушным дознавателем. - Это послание нашли люди моего племянника, да и привел его сюда не ваш патруль, а я... Так что меня очень интересует, что этот шевалье скажет в свое оправдание.
   - И как он общается со своими людьми за стенами, - добавил он чуть тише. Так, чтобы услышал только старший следователь.
   Подумав мгновение, аскетичный глава дознавателей кивнул. Кнехты церковников отошли. Телохранитель выдернул кляп. Костя, полузадушенный и изрядно помятый, шумно втянул воздух.
   - Ну?
   Взоры всех обратились к Малышеву.
   Князь протянул ему перехваченное послание.
   - Что это?
   Костя вперился глазами в лист. По неровной поверхности коры тянулись кривые печатные буквы русского алфавита. Чтобы сложить их в слова понадобилось не больше минуты.
   - Так это же от Захара, - выдохнул Малышев.
   - Это ваш сообщник? Хозяин? Господин? - не утерпел монах.
   Боэмунд прищурился.
   - Нет, что вы! Это наш товарищ... В походе враг сумел пленить моего... господина, рыцаря Тимо. И, по нашим сведениям, его держат в Антиохии, - Костя говорил так быстро, как только мог. - Судя по письму, Захар, это второй оруженосец рыцаря Тимо, сумел проникнуть в город, чтобы попробовать отыскать нашего дру... господина. Он пишет, что Тимо был в городе, в плену, даже виделся с ним, но теперь, вроде бы, уехал... А еще Захар сумел устроиться в ополчение.
   Монахи переглянулись.
   - Еще пишет, что ему поручили охранять важную башню, так что он сможет сбежать в любое мгновение. Просит, чтобы мы его встретили. Опасается, что разъезды христиан, натолкнувшись на него, не станут с ним разговаривать, а сразу порешат.
   - На каком языке написано послание? - с прищуром спросил толстощекий.
   - Это язык нашей родины... Полацка, что в землях Гардарики.
   - Что еще есть в послании?
   - Больше ничего.
   Аскетичный монах деланно вздохнул:
   - Раз ты упорствуешь в том, что сие не является орудием измены, нам остается только подвергнуть твои слова сомнению и тебя, соответственно, испытанию. Посмотрим, так ли верны будут твои чтения и в руках брата Гиергольба.
   Из-за спин монахов выступил невысокий пожилой мужчина в сутане. Орлиный нос, горящий взгляд фанатика и брякающая сума за спиной его не сулили Косте ничего хорошего.
   - Я прочитал то, что написано в письме.
   - Проверим, - пообещал толстощекий.
   К Малышеву потянулись кнехты.
   - Погодите! - голос Боэмунда звучал глухо, но уверенно.
   Воины церковников замерли. Монахи недовольно вскинулись:
   - Неужели ты не видишь, славный князь, что этот изменник просто тянет время и лжет?! - толстощекий махнул рукой Гиергольбу. - Начинай!
   - Я сказал "Стойте"! - князь лангобардов подошел к связанному русичу, присел, всматриваясь в лицо.
   - Как зовут твоего товарища, воин?
   - Захар... Пригодько Захар. Он - оруженосец рыцаря Тимо.
   Боэмунд встал и повернулся к монахам.
   - Я помню, что у этого рыцаря было двое оруженосцев. Как-то мы с ним говорили и это отложилось в памяти... - князь взял со стола письмо. - Да и язык этот мне немного знаком. Прочесть сам, может быть, и не смогу, но ручаюсь, что в моем лагере найдутся те, кто еще недавно вернулся из земель Полацка. Они смогут разобрать то, что здесь написано.
   - Мы добьемся правды быстрее! - подал скрипучий голос палач Гиергольб.
   - Но при этом можете изувечить верного сына церкви, нарушить покой в лагере. Ведь, не каждому понравиться, если героев похода начнут калечить по надуманному поводу... Да и мне это не понравиться!
   Толстощекий осклабился, вроде как, и не таким приходилось утираться. Но под тяжелым взглядом князя монах сник и даже попробовал отступить за спины кнехтов.
   - Так что я предлагаю другой вариант... Вы отдадите мне этого шевалье с тем, чтобы я смог проверить сходятся ли его слова с тем, что написано на перехваченной записке. А там будет видно. Или верну его с клеймом предателя, или... - Боэмунд перевел взгляд на аскетичного главу следователей.
   Тот думал недолго. Как бы не чесались руки у следователей, портить отношения с одним из лидеров похода им было не с руки. Да и собственное руководство могло спросить за излишнюю жестокость. Все-таки шанс на то, что перехваченная переписка не свидетельство измены, оставался.
   Старший дознаватель кивнул. Кнехты передали Малышева сицилийцам.
   Толстощекий пробовал возражать, но его не слушали.
   ...Когда норманны и пленник покинули лагерь, молоденький послушник, простоявший весь разговор в темном углу шатра, выбежал в сторону полуразрушенного монастыря, где находилась ставка приданного в помощь крестоносцам византийского корпуса.
   Отыскав голубой с золотым шитьем шатер, он вбежал внутрь и тут же склонился в поклоне.
   Холеный темноволосый мужчина в богатых доспехах рассматривал сваленные на столе карты побережья. На монаха он, казалось, не обратил внимания. Зато сидевшие у входа наемники, прозевавшие гостя, схватились за мечи.
   - Я к вам с... со срочной вестью.
   Темноволосый поднял взор.
   - А... Это ты, - он сделал знак и охрана покинула шатер. - Что привело? Есть новости?
   Монашек склонился ниже, предчувствуя гнев.
   - Тех, кого вы ждали, схватили люди папского легата Адемара.
   Темноволосый скривил мясистые губы сластолюбца и удивленно переспросил:
   - Адемара? Ему то что понадобилось?
   - Обвиняют в сговоре с защитниками крепости и измене.
   Грек хмыкнул.
   - Это даже лучше... Взяли всех? Их вещи еще при них или остались в лагере? Где их держат?
   Монашек покачал головой:
   - Князь Тарентский взял пришельцев под свою опеку и увез обратно к себе. Это - норманнский лагерь, там у легата власти немного. Лангобарды признают только своих вождей.
   Византиец усмехнулся:
   - Не беда... Так даже лучше... Ничто не открывает двери столь легко и быстро, как золото, колос. Вот самый универсальный ключ. А в лагере сицилийцев, если правильно подойти, желающих стать ключниками найдется даже больше, чем нужно. Ты знаешь, где пришлые расположились?
   - Могу узнать.
   - Постарайся... И не будь я Михаил Анемад, если мы не выполним задание еще до воскресенья.
  
   10.
  
   Утром в лагерь прискакал запыленный гонец. Худшие слухи подтвердились. Граф Эдесский сообщал, что три последние недели его осаждало несметное полчище мусульман. Сельджукские эмиры и беки призвали к оружию всех, кого смогли, и вышли на бой с христианами. Ведет их Кербога, мосульский эмир на службе сельджукского султана Бэрк-Ярука. Все земли империи тюрков прислали войска в этот поход. И хотя в рядах воинов ислама нет единства, зато хватает опытных военачальников. Балдуин оценил силы врага в триста тысяч воинов, но возможно, что под стены Эдессы многие из беков не успели дойти. Так что в гости к Антиохии надо было ожидать как минимум не меньше.
   Еще Балдуин писал, что неудачные штурмы проредили ряды мусульман и остудили их пыл, да и с запасами продовольствия сельджуки явно прогадали. Советовал не мешкать с приступом и брать твердыню, пока противник не зажал паломников между побережьем и крепостью.
   Вожди похода собрались на совет. Предыдущие встречи, должные решить будущую судьбу Антиохии, показали, что между союзниками мало единства. Боэмунд с норманнами, и граф Тулузский с франками придерживались противоположных взглядов.
   Раймунд требовал после сдачи крепости отдать ее в руки представителей кесаря согласно клятве, данной в Константинополе. Сицилиец настаивал на том, что Комнин не выполнил своей клятвы - не дал ни войска, ни необходимой помощи после взятия Никеи. Весь поход католики полагались на свои силы, и не стоит передавать результаты его в руки тех, кто к победе не причастен.
   Споры усугубляли разногласия.
   Вытребованный корпус византийцев, пришедший к христианам, только добавил масла в огонь. Несколько тысяч наемников византийского императора многим показались насмешкой над требованием помощи.
   Норманны ревели, что в то время, когда они теряют товарищей в боях, терпя лишения от голода, греки только пользуются их победами, не желая выполнять ничего из тех обещаний, что щедро раздавали по ту сторону Босфора.
   Граф Тулузский мог противопоставить таким обвинениям только слова клятвы. Такой довод становился все менее весомым.
   Слухи, что вот-вот на них обрушиться вся мощь мусульманского мира, подлили масла в огонь.
   И когда Боэмунд предложил открыть ворота города своим, тайным способом, взамен за признание его будущим властителем окрестных земель, нашлось немало франков, кто не видел в этом противоречия. Да, они принесли вассальную клятву императору ромеев, обещая все бывшие земли империи вернуть в ее лоно. Но главная обязанность сюзерена гласила, что при опасности вассалу господин обязан придти на помощь. На них шли сельджуки, а войск басилевса под стенами Антиохии больше не стало. Значит, кричали сиятельные графы и бароны, они свободны от всех обязательств.
   Конечно, осада шла к победному завершению, но в удаче решительного штурма сомневались многие. Слишком истощены люди, слишком велики стены. И возможность решить исход сражения без кровопролитного приступа казалась удобным выходом из сложившегося тупика. Медлить было нельзя, полагаться на помощь извне глупо. Надо было решаться.
   Граф Тулузский упорствовал. Была ли это верность слову или врожденное упрямство и нежелание признавать чужой авторитет, но провансалец стоял на своем. Только теперь он был в гордом одиночестве. Лишь слова Балдуина, новоявленного графа Эдесского, зачитанные при общем собрании вождей, заставили его умолкнуть. Умирать граф не желал.
   Три часа прений завершились новой клятвой. Христиане присягнули, что если Боэмунду, князю Тарентскому удастся отдать в их руки крепость, Антиохия и земли вокруг будут отданы ему в личное владение.
   Принц самого маленького княжества не скрывал торжества.
   Оставалось малое - открыть ворота города.
  
   11.
  
   Вечером 2 июня норманны тремя колоннами двинулись в горы. Выглядело это как запланированный поход в поисках продовольствия. Осажденные, также получив сведенья о подходе Кербога, сопроводили разделение сил врага улюлюканьем.
   Но вся их радость ушла, когда к городу из лагеря потянулись штурмовые колонны франков. Христиане готовились к бою. Груды фашин, лестницы, большие деревянные щиты, должные укрыть воинов от стрел - все складывалось, проверялось, чистилось.
   В ночи воевать неудобно: легко свернуть шею, не видно куда стрелять. Решительного приступа ожидали по первой зорьке. Мусульмане молились, в лагере христиан пели монахи, начался крестовый ход.
   Когда ночь окончательно укутала горы своим покрывалом, с противоположной стороны от осадных приготовлений к стенам крепости подползли двое. Здесь узкая расщелина подходила почти к цитадели, давая возможность врагу подобраться вплотную. Чтобы защитить слабое место строители соорудили тут не одну, а целых три башни, так что идущие на приступ на одну из них, попадали под обстрел защитников двух других.
   Называлось место "Три сестры".
   Один из тех, кто скрытно подобрался по склону к камням цитадели, тихо крякнул. Звук был необычен, сверху послышался шум, над зубцами возник фонарь.
   - Кто?
   Голос был знаком.
   - Захар?
   - Костя?
   Второй из тех, кто лежал в кустах под стенами крепости, радостно ухмыльнулся и хлопнул соседа по плечу.
  

Глава 9.

Антиохия.

  
   1.
   Первым на стену скользнул Малышев, потом громадный Фульхерий, брат Буделля Шартрского, следом полез Роберт, граф Фландрский. Тонкая лестница трещала под тяжестью рыцарей.
   Когда Костя перевалился через стену, его встретил обнаженный клинок.
   - Захар, ты чего?
   Пригодько, плохо различимый в мигающем свете лампады, всматривался в лицо товарища.
   - Ну?
   Лезвие пошло вниз.
   Малышев усмехнулся.
   - Я рад видеть тебя, Захар... Хорошо, что ты... выжил.
   Последний раз они виделись на похоронах Пригодько. Малышев старался скрыть растерянность. Раньше красноармеец был проще. Убедившись, что на стену поднялся не чужой, он убрал оружие и бросился обнимать товарища.
   - Как вы сюда добрались? Я уже и не думал, что дойдете. Не надеялся, что мои записки найдут... Ах ты ж, Костя!
   Малышева сжали с такой силой, что дыхание сперло.
   Над краем стены возникла бородатая рожа Фульхерия. Пригодько отстранился.
   Влезший рыцарь помогал графу Фландрскому, за которым уже сопели герцог Роберт Норманнский и сам Боэмунд. Христиане спешили. Тяжеленные воины в кольчугах и со щитами за спиной взлетали по лестнице, не обращая внимания на предательский хруст сухих палок. Первый десяток занял оборону на широкой стене, второй десяток... Захар, получивший инструкции от Малышева в прошлую ночь, все подготовил. Охрана спала, напившись бозы, приправленной маковым отваром. Проходящий караул из воинов Баги-зияна должен был появиться не раньше, чем через час. Времени хватает.
   Третий десяток норманн закрепился на стене, когда лестница не выдержала. С громким треском подломились вертикальные стойки, и вся конструкция полетела вниз. К чести норманн все, кто свалился с почти десятиметровой высоты, сохранили молчание. Грохота было достаточно, но на шум так никто и не прибежал.
   На стене остался цвет норманнского рыцарства: князь Тарента Боэмунд, граф Фландрский, герцог Норманнский, из остальных редкий воин не носил титул барона.
   Убедившись, что лестницу быстро не починить, Боэмунд приказал своим людям отойти от стен, чтобы случайный прохожий не смог заметить их и поднять тревогу.
   Отряд, ведомый Пригодько, двинулся в сторону ворот святого Георгия. Воротами их и называли то только те, кто не видел этой части крепости. Вход больше походил на калитку. Осажденные использовали эту дорогу для связи с лазутчиками. Охраняли дубовые створки полтора десятка ополченцев во главе с ветераном, да и то перед штурмом половину отозвали, укрепляя места предполагаемого приступа. Те, кто остались, дремали, полагаясь на охрану стен. Полусонных вчерашних ремесленников рыцари порубили в секунду-две. Еще минута ушла на то, чтобы разобрать заваленный бревнами проход.
   Спустя мгновение в город хлынул поток бородатых норманн. В это же время с другой стороны крепости послышался шум. Франки пошли на приступ. На рожон там никто не лез, кнехты лишь подтянули щиты поближе, давая укрытие стрелкам. Те начали ленивую перестрелку, изредка усиливая натиск, будто подготавливаясь к решающей атаке. Это должно было удержать внимание защитников. Баги-зиян действительно перебросил сюда большую часть своих резервов.
   В это время норманны растекались по стене, выбивая защитников из башен и ближайших домов, давя любое сопротивление в зародыше. Потомки викингов, они не щадили всякого, способного поднять шум или ударить в спину. Вместе с мужчинами под нож шли женщины, старики, дети. Зачистив плацдарм, христиане стягивались обратно к вождям. Через ворота текли и текли подкрепления.
   Через полчаса три колонны, каждая насчитывающая несколько тысяч отборных головорезов, хлынули в город. На башнях взвились штандарты и знамена новых властителей.
  
   2.
  
   В развернувшейся кровавой вакханалии, сопровождавшей любое взятие города норманнами, русичи действовали автономно. Как только колонны христиан двинулись в сторону главной цитадели Антиохии, где размещался арсенал и сокровищница эмира, от них отделилась маленькая, но довольно боеспособная группа. Вел Пригодько, вооруженный кроме своего холодного оружия еще и новеньким дробовиком. Следом за ним с мечами в одной руке и с револьверами в другой шли Костя и Улугбек, потом Тоболь с калашом. Со спины топало прикрытие - пара приблудных кнехтов во главе с Гаретом и хромоногий Чуча с новеньким спортивным арбалетом.
   Не самый многочисленный отряд, но на узких улочках количество редко решало, кому идти дальше. Важнее была подготовка, доспехи, опыт. Конечно, остановить пару сотен несущихся степняков восьмерым не получиться. Но с десятком-другим ополченцев огнестрельное оружие, прошивающее любые доспехи, должно было справиться.
   Они шли к дому тех людей или существ, которые похитили Горового и держали Захара. После штурма любой город переходил на трое суток в руки войска, отдаваемый на разграбление. Друзья спешили успеть до того, как кровавая резня, сопровождающая эти дни, захлестнет Антиохию.
   За спинами появились первые сполохи пожаров, разрастался шум погрома, где в крики насилуемых вплетается торжествующий рев победителей, но перед русичами все еще лежал спящий город. Повороты, узкие проулки, подъемы и крутые спуски - кварталы мелькали один за другим, приближая к цели путешествия. В том, что у них хватит сил захватить логово похитителей своими силами, никто не сомневался. Да и выйди заминка? Главное - не дать хозяевам раствориться в ночи, сбежать самим и увезти пленников. Там подоспеют крестоносцы. А уж повернуть разгоряченных боем союзников в нужную сторону - вопрос нескольких фраз. Малышев, взявший на себя роль командира, на ходу расспрашивал Захара о будущей цели. О том, что Пригодько знает, где держат казака, бывший красноармеец сообщил еще в первом письме. Но как укреплен дом, какие выходы-входы имеет, он разузнал лишь недавно, когда стало понятно, что Захару предстоит не бежать из города, а открыть ворота для подошедших христиан.
   Пригодько чувствовал себя неловко от "измены". За недели службы, сибиряк успел познакомиться со многими из тех, кто сейчас лежал связанным в башнях "Трех сестер" (это единственное условие, которое Пригодько выдвинул). Но как бы не привязался он к новым знакомым, друзья его оставались за пределами стен. Между знакомым врагом и знакомым другом бывший красноармеец, не колеблясь, выбрал тех, с кем пришел из земель далекой родины.
   Последние дни новоявленный десятник и глава охраны тройной башни потратил на то, чтобы разузнать все подходы к цели. С его слов выходило, что Горового держали в приметном двухэтажном здании с несколькими дверьми. Главный вход, через который мог проехать и всадник, выходит на площадь. Еще две калитки вели в узенькие улочки с глухими глинобитными заборами-дувалами.
   На подходе отряд разделился. Улугбек с Чучей ушли к одной калитке, Тоболь с Фарном к другой. Костя, Захар, Гарет и Клод подобрались к главным воротам. По наблюдению Пригодько внутри могло находиться не больше десяти человек. И только четверо из них выглядели воинами. Остальные - прислуга. Возможно, что некоторые из жителей дома не покидают его пределы, но вряд ли таких большинство. Еще один вопрос, на который не было ответа, как велики подземелья в этом здании? Впрочем, все это предстояло узнать в ближайшем будущем.
   Тяжелые створки, окованные железными полосами, только казались нерушимыми. Заряд тротила вынес их вместе с большим куском стены. Пыль еще не успела осесть, как внутрь ворвались Захар и Костя.
   Пригодько слабо помнил, где именно находилась камера, в которой его держали, но направление указать мог. Вверх, потом вправо.
   При подъеме на второй этаж на них бросился первый встреченный обитатель дома. Среднего роста мужчина в халате на голое тело и в туфлях без задника выскочил из-за поворота коридора. Сабля в выпаде скользнула по груди Пригодько, звякнув о кольчугу. Захар встретил противника ударом приклада. Тщедушное тело улетело к противоположной стене и, глухо ударившись, сползло на пол.
   Спустя секунду воевать пришлось всерьез. Сразу двое, судя по доспехам, охранников вылетело из маленькой каморки. Один с коротким копьем ринулся на Захара, второй, с саблей, попробовал протиснуться по узкому коридору к Малышеву. Два выстрела, Кости и Захара, слились в один. Заряд картечи буквально снес воина с копьем, а вот пуля револьвера даже не задела противника.
   Оставшийся в живых мусульманин закричал, призывая подкрепления, и ударил Костю. Звякнула сталь доспеха. Охранник тут же добавил еще финт. Острие сабли скользнула по груди, чтобы острием войти подмышку. Малышев в уме возблагодарил мастерство миланского мастера, продумавшего защиту для каждого лоскутка тела, и сделал свой выпад. Меч с хрустом врезался в штукатурку внутренней стены - охранник успел увернуться. Он проскользнул ужом под лезвием, занося саблю для нового удара... Но не успел - Гарет ударил быстрее. Меч валлийца вошел в незащищенную шею, оборвав крик и жизнь.
   Из-за спины Кости выскочил взволнованный Клод.
   - Там лестница и проход в коридор с дверями, закрытыми решетками!
   - Ты должен сторожить выход!
   Франк заморгал глазами. Такое понятие, как дисциплина, тут еще было в новинку.
   Ругаться было некогда. Снизу послышались выстрелы револьвера. Улугбек Карлович открыл огонь. Видимо, кто-то решил покинуть здание, ставшее небезопасным.
   - Вниз! - Костя знаком показал Пригодько, чтобы он и Гарет продолжали осматривать второй этаж, а сам побежал обратно в пыльный "туман" первого этажа.
   Вот и комната, из которой открывается дверь, сторожить которую поставили Сомохова. На пороге два трупа. Один в одеждах степного наемника. Мелкий, кривоногий, в халате на голое тело. В руке тугой лук и два мешка с вещами. Второй - тучный восточный мужчина в одних шароварах, но подпоясанный богатым поясом с наборными медными бляхами. Этот прижимает к заросшей груди ящик, весь покрытый резьбой. За поясом толстяка торчит ручка оставшейся в ножнах сабли.
   Костя сунулся на улицу и тут же ночь вспорол еще один выстрел. Осколки камня над головой брызнули в открытый шлем и щеку.
   - Улугбек Карлович! Это - я! Не стреляйте!
   - Костя?
   - А кто еще?!
   За дверью послышалось шуршание.
   - Ну, покажись!
   Малышев медленно вышел в неяркий свет луны.
   Напротив, в метрах пяти, стоял, замерев, ученый. Массивный револьвер в его руках слегка трясло, но дуло смотрело в сторону двери. У ног Сомохова скрутился Чуча, зажимающий хлещущую из горла кровь. Чужая стрела пробила шею навылет.
   Только сейчас Костя заметил, что из внутренней стены дома торчит арбалетный болт.
   - Вы в порядке? Сами не ранены?
   Ученый опустил револьвер и склонился к генуэзцу. Но тому уже вряд ли кто мог помочь. Глаза итальянца закатились, тело свело судоргой.
   Ученый, чуть погодя, и Малышев перекрестились над телом погибшего товарища.
   - Они выскочили, как чертики... И сразу...
   Сомохов запнулся.
   Малышев подозвал Клода.
   - Останешься здесь... Где ты видел двери с замками?
   Франк ткнул рукой вправо.
   - Ладно. Разберусь.
   Костя перехватил поудобней ребристую поверхность "Смит-и-Вессона" и скользнул обратно в дом.
  
   3.
  
   Спешить оказалось некуда. Двое прислужников, решивших сбежать из атакуемого дома, сами сдались Тоболю, побросав при виде закованного в доспех русича и вещи и оружие. Кроме них в живых остался самый первый из встреченных обитателей, полуголый тощий мужчина. Еще четыре трупа. Больше в здании никого не было.
   Тщательный обыск, который провели Захар и Гарет, ничего не дал. Вернее, удалось найти кучу серебряной и золотой посуды, ящик с монетами, расшитые золотом одежды. Но ни Горового, ни того, кто бы подходил на звание хозяина дома, внутри не было.
   Прислужники лепетали бессвязные фразы, ополоумев от ужаса. Мужчина с саблей, связанный от греха подальше, не приходил в сознание. Русичи озаботились обороной.
   В городе кипело сражение. Трубили рога, слышался звон сабель. Но не обратить внимание на взрывы и выстрелы ближайшие дома не могли. Спустя двадцать минут послышался топот, и к дому подбежало десятка полтора стражников. Редкие тростниковые щиты, разномастное оружие. Ополченцы!
   Русичи к тому времени уже успели забаррикадировать разрушенный вход и обе калитки, завалили шкафами немногочисленные окна первого этажа. На втором остались Гарет с луком и Улугбек, отошедший немного от смерти Чучи. В руках ученый сжимал автомат. Это был последний довод выходцев из будущего в предстоящей схватке.
   Костя и Тоболь в полных доспехах с закрытыми забралами шлемов, Пригодько в трофейной кольчуге взяли на себя оборону первого этажа. Еще раньше они договорились, по мере возможности, обходиться без громкого огнестрельного оружия. До подхода норманн оставались минуты, и привлекать излишнее внимание не хотелось. Это не значит, что огнестрел зачехлили или унесли подальше - все стволы стояли около проходов. При действительной опасности за них возьмутся, не раздумывая. Но пока... шуметь не хотелось.
   Клод и Фарн присматривали за тылом. Если кто рискнет сунуться в малые двери или задние окна, франки должны поднять крик и рубить врага.
   Малышев осторожно выглянул из-за края баррикады.
   Стражники совещались. Выломанная с каменной кладкой дверь не внушила подбежавшим воинам оптимизма, а крики начавшегося штурма и вовсе свели отвагу к минимуму. Но молчание замершего дома провоцировало. Десятник ополченцев повел своих людей вперед.
   Что-то прокричал Пригодько, поднаторевший в местных диалектах.
   В ответ десятник ополченцев окрысился и зарычал.
   Стражники снова двинулись к баррикаде ворот, когда справа бухнул выстрел дробовика. Десятник упал. Поддерживая Пригодько, сверху полыхнул калаш ученого. Не самые стойкие воины исламского мира бросились врассыпную.
   Костя недовольно зыркнул на сибиряка. Договаривались же "без огнестрела"?
   Пригодько пожал плечами.
   - Что ты им крикнул?
   - Сказал, что штурм начался и христиане уже в городе. Предложил бежать к своим домам, защищать семьи или уходить из города.
   - Зачем?
   Сибиряк посмотрел через баррикаду. Площадь перед домом была пуста.
   - Лучше убить одного, чем перебить многих.
   - Что-то я не припомню за тобой альтруизма.
   Пригодько, задумчиво осматривающий окрестности, повернулся к товарищу и недовольно нахмурился:
   - Чего?
   - Любви к людям не замечал за тобой.
   Сибиряк вздохнул.
   - Всё меняется.
   Малышев почесал вспотевший под забралом лоб. Что-то в Захаре явно не то. Не вязались такие сложные философские высказывания с парнем, для которого удар секиры был привычней, чем взмах топора.
  
   4.
  
   Допрос слуг был неутешителен, но какие-никакие результаты принес. Главное, что Горового в городе не было и не было уже давно. Впрочем, как и господина, чье имя никто из стучащих зубами прислужников даже назвать не мог.
   Зато тощий мужчина с саблей, очнувшись, выдал кучу интересных новостей.
   По его словам, несколько месяцев назад казак уехал в северные горы для того, чтобы выполнить важное поручение хозяина этого дома. Лучезарный, как звал своего господина тощий вояка, давно точил зуб на некого Большого Змея, расположившегося в неприступном замке в нескольких неделях пути. Что они не поделили, тощий не знал, но о неприязни говорил уверенно.
   Вот и послал Лучезарный своих верных воинов вместе с пришлым христианином решить задачу. Как они намеревались победить, тощий не знал, но, вероятней всего, Локи (а по описаниям слуг это был именно этот неуемный перворожденный) решил использовать способность казака обходить запреты, зашитые в других обитателей Земли.
   План не выгорел. Из похода вернулся лишь один из четырех или пяти степняков, должных следить за подъесаулом. Что с ними случилось, никто не рассказывал, но сам Лучезарный после этого поспешил убраться из города.
   Малышев попробовал узнать, где находиться убежище этого "Большого Змея", но тощий лишь развел руками. Это место знал степняк, застреленный на пороге Сомоховым, да несколько приближенных Локи, которых Перворожденный забрал с собой. Рядовым охранникам лишнюю информацию не давали.
   Костя выругался. Все зря!
   Конечно, они нашли Захара. Видно, не врал тогда, в капище, чернявый божок, когда кричал, что может вернуть Пригодько. По дороге они поговорили немного, и Костя был уверен, что перед ним не подделка, голем или какой зомби. Красноармеец был настоящим, самым что ни на есть привычным Захаром. Возможно, что в степи после боя им подбросили всего лишь муляж человека, куклу, похороненную со всеми почестями. Так что Захару все были рады.
   Но к Горовому, на поиски которого они, собственно, и вернулись, русичи не приблизились.
   Зато попали в самое сердце пылающей войны.
  
   Мимо полуразрушенного дома проносились конные и пешие воины. Поначалу это были мусульмане. Спешно собранные, снятые со стен отряды, должные остановить и отбросить прорвавшихся внутрь христиан. Баги-зиян слал их с суетливостью почувствовавшего смерть больного. Разномастно вооруженные, плохо понимающие куда им следует бежать и что делать, такие группы разлетались при первом столкновении с атакующим хирдом норманн.
   Те шли в трех направлениях. Главные силы вел сам Боэмунд. Из задача была ворваться в центральную цитадель Антиохии, месту, где хранилась казна и большая часть запасов города. Эта крепость в крепости была сердцем твердыни и ее главным призом.
   Вторую колонну вел Роберт, граф Фландрский. Он ударил вдоль крепостной стены, на помощь Танкреду, атакующему из лагеря один из наспех заделанных проломов в стенах. Бой там шел с переменным успехом. Имея поддержку со стен, мусульмане сдерживали пеших норманн, выдавливая их под обстрел засевших над головами лучников. И рев разогнавшихся потомков викингов за спинами стал для защитников большой неожиданностью.
   Двойного удара антиохцы не выдержали. Через разрушенный провал в город хлынула толпа "божьего воинства".
   Герцог Норманнский повел своих людей в сторону стен, которые безуспешно атаковали франки. До стен он не дошел. Норманны не смогли пройти мимо кварталов богатых купцов и улицы менял. Но даже шума, поднятого ими, оказалось достаточно, чтобы Баги-зиян понял, что Антиохию ему не удержать.
   Над стенами реяли штандарты христиан, пылали первые дома, бой шел на подходах к цитадели, когда эмир Антиохии решился на прорыв. Собрав три тысячи сельджуков, прихватив часть казны и семью, он вскрыл одни из северных ворот. Быстроногие скакуны, должные нести хозяев со скоростью ветра, теснились на кривых улочках, кусая друг друга и грызя удила.
   Замысел не удался. На выходе тюрок ждала стена из закованных в кольчуги христиан. Узкая дорожка, где помещались не больше трех всадников, да и то, едущих стремя к стремени, стала могилой для большинства беглецов. Их поднимали на копья, били цепами и боевыми молотами, сталкивали в пропасть. Луки, основное оружие сельджуков, были бесполезны в теснине, да еще и ночью. Передовой отряд вырезали под корень. Тех, кого не достали копья и мечи, кто выжил под грудой трупов людей и лошадей, дорезали набежавшие крестьяне. Православные армяне окрестных сел вымещали на гордых властителях местных земель всю свою накопившуюся ненависть. В числе тех, чьи головы они утром предъявят вождям похода, будет и голова эмир Антиохии Баги-зияна.
   Потеряв авангард, идущие на прорыв сельджуки решили развернуть лошадей и попробовать вернуться в город. Почти тысяча всадников, теснимые своими нетерпеливыми товарищами и наседающими крестоносцами, сорвалась в расщелину у входа. Но последние десять сотен все же успели закрыться в цитадели под самым носом разгневанного Боэмунда.
   Тот попробовал штурмом взять твердыню. Наспех сделанные штурмовые шесты приставили к отвесным стенам, смельчаки рванули вверх. И тут же полетели вниз, нашпигованные стрелами. Сицилийцы откатились... Князь не стал долго печалиться, оставил мощное прикрытие и увел войска в город. Добыча! Еда, золото, серебро, драгоценности! Если после Константинопольского вассального договора князь стал богатым, то взятие жемчужины Средиземноморья вывело его в число самых больших толстосумов христианского мира.
  
   5.
  
   Русичам же горевать об упущенных возможностях не было времени.
   Едва угроза атаки со стороны запаниковавшего гарнизона утихла, как франки и валлиец пустились на поиски трофеев. Никто не спрашивал разрешения. Бочком, бочком. Глаза разгорелись, закрутились головы - вот уже и нет рядом никого. И не спросишь с них за отсутствие порядка - обычай такой. Три дня город будет законной добычей захватчиков - кто успел, того и тапки. А так как были они недалеко от цитадели, то и медлить для кнехтов было опасно. Богатый район, хорошие дома, много где пошарить можно - на такое всегда желающие найдутся.
   Выходцы из будущего занялись другим. Малышев позвал Сомохова со второго этажа, проверил, хорошо ли связаны пленные. Еще раз прошелся по комнатам, выискивая все, что поможет в дальнейшем. Надо было постараться найти зацепки, любые подсказки, способные связать их с новым местоположением кланом древних, захвативших Горового.
   Малышев легко нашел развороченный венецианский секретер с грудой тонких исписанных листов, напоминающих на ощупь тонкий пластик. Язык был незнаком. Костя сгреб их в прихваченный из кладовой мешок, огляделся.
   Рядом стоял шкаф. Дернул дверку - заперто... Малышев вытянул меч, поддел створку, поднатужился. На счастье, тут еще не делали сейфов. Возможно, что не слишком ценили то, что оставалось за крепкой дубовой крышкой, или излишне доверяли страже.
   Костя сопел, стараясь открыть дверку, не сломав меч. Оружие выгнулось... Чуть слышно затрещало дерево рукоятки... Шкаф с шумом распахнулся.
   Вместо книг или пачек рукописей его занимали стеллажи с круглыми скрутками. Спрятанные в кожаные и деревянные футляры, блестящие тубусы из коры неведомого древа, и просто сваленные друг на друга. Малышев пощупал материал. Пергамент...
   Костя присел, рассматривая нижний ярус. Тут высилась груда глиняных таблиц. Десятки их, уложенные в деревянные коробки, покрылись пылью. Видимо, архив. Он осторожно осмотрел одну, на всякий случай не касаясь руками.
   И это хранилище тех, кто мог перемещаться во времени? Ни тебе серверов, ни даже завалящего ноутбука?!
   Он потянул свиток к себе. Свиток не тянулся.
   Костя чертыхнулся.
   Будто в ответ на его негодование в недрах шкафа что-то скрипнуло, зашелестело. Сверху выдвинулась тонкая металлическая пластина с десятком нарисованных знаков и небольшим очерченным овалом безо всяких рисунков.
   Маленький огонек на пластине призывно горел ярко-зеленым.
   - Вот тебе и наследие веков, - присвистнул Малышев.
   Видимо, с этой охранной штуковиной следовало что-то сделать. Набрать код, приложить палец, глаз или произнести пароль.
   Сборище свитков внезапно еле заметно замерцало. Огонек с ярко-зеленого сменился на бледно-салатовый.
   Костя почесал потный затылок и неуверенно потянулся к охранному терминалу.
  
   ...И тут с улицы в какофонии лязганья и криков донеслась отборный русский мат. Через мгновение к ним добавился звук смачного удара и рев разъяренного скандинава. Что именно орал незнакомый норманн, Малышев не понял. Но общее направление уловил. И бросился на помощь.
   Пока он выбегал, рев сменился лязганьем нескольких дерущихся, парой глухих ударов и... короткой очередью из автомата. Стрелял Сомохов.
   На выходе ситуация разъяснилась.
   У дома напротив на земле замер Тоболь. В метре от него валялись два трупа явно союзнического вида. Над Игорем стоял Улугбек Карлович, держащий на прицеле выстроившихся полукругом викингов. Пятеро норманн, пригнувшись, укрывшись от пяток до бровей щитами, буквально стелились по земле, обходя русичей. Так змея извивается перед тем, как броситься на добычу.
   - Какого?! - только и смог прореветь ученому Костя.
   Только драки с дружественными сицилийцами им не хватало!
   Ближайший норманн воспринял выкрик, как военный клич. Короткое копье скользнуло в руке. Костя успел пригнуться, по затылку будто ветерок пронесся.
   Он потянул из-за пояса револьвер.
   - Остановитесь! Мы вам не враги! - еще раз попробовал вернуть встречу в мирное русло.
   Он повторил фразу на немецком.
   Куда там!
   Трое норманн атаковали ученого и находившегося в легкой прострации Тоболя одновременно. Один прыгнул к Игорю, двое метнулось к Сомохову.
   Еще двое повернули к Косте.
  
   Секира звякнула о дорогой металл сделанных в двадцать первом веке доспехов. Игорь даже пошевелиться не успел - бизнесмен был явно медленней закаленного в боях вояки.
   Зато Тоболь оказался защищен на славу! Второй и третий удары так же вызвали больше звона, чем толка. Да, было больно, очень больно, но замахи, должные располовинить любого, так и не достали до тела. Закаленная легированная сталь с титановыми вставками лишь кое-где прогнулась. Викинг отпрыгнул.
   Игорь попробовал вздохнуть, переводя дух, и скрутился от боли. Вероятно, не выдержали ребра. Норманн пошел ближе.
   Тоболь попробовал врезать ногой по лодыжке атакующего громилы.
   Попал! Бородатый головорез здорово опешил от того, что не может вскрыть грудину противника и, видимо, потерял концентрацию. Норманн рухнул, чтобы через мгновение снова оказаться на ногах. Даже если ему было больно, по лицу этого не узнал бы никто. Секира пошла вверх, грозя опуститься на незащищенную шею.
   Не успевающий увернуться бизнесмен зажмурил глаза.
  
   ...Улугбек встретил первого из своих противников короткой очередью, краем глаза отмечая взмах рукой второго. Сомохов тут же перевел ствол, отклоняясь назад, но удар копья оказался быстрее. Острие вспороло кольчугу на правом плече, вошло в грудь, взорвав в голове кровавые сполохи боли.
   Ученый полоснул из автомата широко, не целясь... Норманн, будто учился в роте спецназа, кувыркнулся под пулями в сторону, еще раз... Вскочил, пригибаясь, метнулся в сторону. Тут же перехватил меч из руки, держащей щит.
   Сомохов уронил автомат и упал на одно колено. Окружающий мир затянулся одним кроваво-дрожащим пузырем и грозил лопнуть, ноги предательски дрожали, руки опустились. Грудь жгло, а мысли стремительно теряли ясность.
   Он не видел, как викинг ухмыльнулся и шагнул ближе, занося меч.
  
   ...Костя не успевал. Он еще орал что-то мирное придурку, кинувшему в него копьем. Кричал на их же, скандинавском наречии, повторяя на немецком... И момент, когда норманны пошли в атаку едва не проморгал.
   К нему рванули сразу двое.
   Стало не до политеса.
   Малышев свалил первого выстрелом в упор. Отпрыгнул от летящего копья и выстрелил... Мимо! Еще раз... Норманн, в которого он целил, качнулся в сторону, будто уворачиваясь от стрелы. Третий выстрел и четвертый патрон. Враг будто в стену врезался! Замер, закачался и упал на спину.
   Значит, попал!
   Костя повернулся к остальным.
   Здоровенный бугай молотил по груди Тоболя, проверяя крепость реплики миланской сплошной брони. Улугбек был, вроде, в порядке... Малышев зарычал. Из груди Сомохова торчало древко копья!!!
   Он вскинул револьвер. Бах!
   Руки дрожали, и хотя расстояние было невелико, пуля ушла в сторону. Норманн лишь замер и тут же вернулся к ученому.
   Остался последний выстрел.
   Костя выдохнул, успокаивая дыхание, удобно перехватил рукоятку.
   За спинами Сомохова и его противника викинг, лупивший Тоболя, упал, тут же снова вскочил, замахиваясь на лежащего. Бородатый битюг, ранивший Сомохова, все еще шел вперед...
   Один выстрел!
   Только один!!
   И двое подымающих оружие врагов!
   Холодный пот струился по шее, за ушами, волосы на загривке встали дыбом.
   Костя потянул курок.
   ... Тут же за спиной громыхнуло.
   Выстрел револьвера и дробовика слились в один.
   Оба викинга синхронно отшатнулись, хватаясь за бока.
   Клацнуло. Еще один выстрел дробовика!
   Ближайший норманн рухнул.
   Третий выстрел... Дальний бугай над телом Тоболя покачнулся, отшагнул и начал заваливаться назад.
   Костя обернулся.
   В проеме захваченного ими дома стоял Пригодько. Дробовик в его руках замер, ожидая новые цели. Лицо казалось напряженно опустошенным... Как и должно быть у стрелка на огневом рубеже.
   Тыльной стороной ладони Малышев вытер сухие губы.
  
   6.
  
   - Ты что творишь? С какого рожна с бесноватыми этими сцепились?!
   Костя заканчивал бинтовать посеревшего от потери крови Улугбека. Копье, вернее трофейный для норманн зупин, вошел неглубоко. Трехгранное острие не задело легкого, не раздробило костей. Даже артерию не задело. Но здорово разворотило мышцы да крови выпустило изрядно.
   Противошоковый укол, стрептоциды, плотная повязка с фиксацией руки. Сомохов был в прострации. Глаза его затуманились от наркоза, тело обмякло. Костя надеялся, что повышенная регенерация, обещанная им после гака, справиться с раной лучше, чем его скромные познания в медицине. Хотелось так думать... И надо было искать врача. Лучше всего грека или мусульманина!
   Улугбек Карлович, получивший несколько уколов обезболивающего, вяло препирался по поводу дальнейших действий. Археолог требовал уходить, убираться подальше от трупов викингов и разоренного логова перворожденных. Но даже последнему глупцу было ясно, что с такой раной он вряд ли выдержит дорогу. Пригодько уже страивал лежанку на втором этаже захваченного дома. Кнехты вязали носилки.
   Костя скрипел зубами... Адреналин требовал выхода. Бестолковая схватка, едва не стоившая им потери Сомохова, выводила Малышева из себя.
   Слова упрека, обрастая децибелами, балансировали на грани крика.
   - Игорь! Рембо ты недоделанный! Ты хотя бы понимаешь, что если это все выплывет, нам не жить?!
   Тоболь тряс головой. После падения на мостовую в голове Игоря здорово гудело.
   - Чего?
   Костя закачался от гнева:
   - С какого... перепугу ты на викингов попер, Игорёк?! Мы ж с ними, если прознает кто, потом вовек не разберемся! Эти бородатые боровы по сотне родственников каждый имеет! И все придут с нас виру брать! Причем, постараются кровью, потому как победителю вся добыча побежденного достается. Понимаешь?!
   - А?
   - Ты меня слышишь?!
   Тоболь отмахнулся:
   - Не ори... Без тебя тошно, - он ощупал бок и ойкнул. - Сссуки... Ребро сломали... Еще и этот орет.
   Малышев налился краской. Он набычился, собираясь наконец-то высказать все, что думает о бестолковом товарище, когда на плечо его легла ладонь Улугбека. Сомохов, пробовавший что-то хрипеть в оправдание Тоболя, молча указал в сторону соседнего дома.
   Костя присмотрелся.
   Тела мужчины и трех детей. Семья... Отец зарублен у входа. Один из малышей нашпилен на копье, второй, с разбитой головой, лежит чуть дальше. Третий, самый маленький, лет трех, рассечен надвое на полдороги от того дома до места схватки. Видимо, пробовал убежать. И почти сумел.
   Костя заскрипел зубами. Он догадался. Сомохов подтвердил предположения:
   - Норманны сюда минут десять как вышли... Взялись за дом побогаче. Зарубили хозяина, потом... - он дышал тяжело, с хрипом. - Потом женщины завизжали. В конце концов, из-за забора полетели дети... Викинги старались, чтобы они через дувал перелетали, и те, кто остался снаружи, ловили тела на копья. Веселились... Игорь не смог.
   Тоболь, пошатываясь, поднялся. Подобрал свой меч, подошел к трупу того здоровяка, что чуть не отправил его к праотцам, и от души врезал ногой. Тело чуть дернулось. Игорь зарычал и вогнал меч в грудь. "Труп" изогнулся, заскреб ногами... и затих.
   Тоболь медленно обошел лежащие тела, повторяя процедуру. Потом вернулся к товарищам.
   - Чё кричишь? Эти никому ничего не скажут, - голос звучал глухо и чуть отстраненно. - Как Карлович?
   Костя отмахнулся. Не до тебя. От усилий, потраченных на защитную для товарища речь, на повязке Сомохова проступили кровавые пятна.
   Подошел Пригодько.
   Игорь оперся о протянутую руку сибиряка, поплелся к дому. Пройдя метров пять, повернулся.
   - Я, Костик, сюда, вот именно сюда, совсем не хотел. Таких приключений на мою задницу и там хватало... Но коли влип в х... войну эту, то говном становиться не буду... Детей резать не буду. И другим не дам.
   Сомохов, снова провалившийся в прострацию, закашлялся.
   Костя вздохнул и кивнул головой. Извинения... объяснения были приняты. Картина стала понятной. Они, попавшие в этот жестокий век пару лет назад, реалий местных войн уже хлебнули. Привыкнуть успели... Тоболь еще нет - думал категориями просвещенного времени.
   Как же это объяснить? Без нервов и обид?
   - Так здесь принято... Со своим уставом... Это ж викинги! Читал про них? Их женевским соглашениям не научишь.
   Тоболь опустил голову, набычась:
   - Надо будет, не только научу - у каждого на лбу вытатуирую!
   Он пошатнулся, хватаясь за руку сибиряка, выпрямился, сплюнул и медленно пошел к разоренному логову похитителей Горового.
  
   Когда в здание перенесли Сомохова, Костя предложил разместить ученого на втором этаже, в комнате с архивом.
   Шкаф стоял все там же. Только вместо документов внутри его лежали обугленные, спекшиеся таблички и горстки пепла.
   Улугбека Карловича уложили на груду набитых сеном матрасов и шкур. Щеки ученого ввалились, нос слегка заострился. Дышал ученый еле заметно.
   - Не везет мне что-то сегодня, - вздохнув, философски резюмировал Костя.
   - Не мне, а нам, - Тоболь поправил съехавший край повязки, уселся у входа и начал набивать магазин.
   Малышев почесал переносицу и кивнул.
   - Что в лоб, что по лбу.
  
   7.
  
   - Что делать будем? - Костя рассматривал в узкое окошко снующих по улице норманн.
   Сопротивление защитников города, такое ожесточенное и яростное в ночи, к утру сошло на нет. Остатки ополчения еще пробовали цепляться за некоторые улицы, но организовать единый фронт, удержать противника в сплетениях улочек, им не удавалось. Редкие отряды вчерашних горшечников и каменщиков раз за разом откатывались от лавины, захлестнувшей Антиохию. Упорствующих уничтожали. Волна Христова воинства подминала под себя один дом за другим, оставляя после себя выбитые двери, порубленные косяки, развороченные ставни.
   Те из защитников, кто был поумнее, давно покинули Антиохию. Ушли калитками, малыми воротами, спустились по веревкам со стен. Кто был еще и смел, увели своих воинов к цитадели, где сын погибшего эмира пробовал организовать оборону. Остальные бросали сабли и подымали руки, предпочитая рабство смерти. Щадили их редко.
   Победители спешили насладиться триумфом.
   Колонны штурмующих крестоносцев таяли быстрее, чем снег по весне. Все больше кнехтов и опоясанных рыцарей предпочитало грабеж сражению. Разбившись на группы, латиняне спешили туда, где могла таится большая добыча. Из захваченных домов выносили все - одежду, посуду, украшения. И особенно - еду! Замызганные кровью бородачи в порубленных кольчугах ломали руками пресные лепешки с не меньшим азартом, чем совсем недавно били врагов. В городе, пережившем многомесячную осаду, продовольствия оставалось немного, но у осаждавших его не было вовсе. Многие из христиан, понимая, что это место станет для них пристанищем надолго, заняв здание, сразу выбрасывали наружу жителей или их трупы. Причем, православные крестики армян, с надеждой протягиваемые новым хозяевам города, помогали всего лишь уберечь их обладателей от смерти, но не от потери имущества.
   Божье воинство осваивалось. То тут то там согнанных в кучки жителей подводили к монахам или священникам, часто одетым в те же кольчуги и шлемы. Выбор был прост - или креститься или пойти под меч. Пару пробубненных молитв, протянутое распятие и... неумелые жесты антиохцев, повторяющих за пастырем. Тем, кто перешел в новую веру, вешали на шею деревянные крестики. Тех, кто оставался верным учению Магомета, рубили здесь же, отчего количество неофитов неуклонно росло. Но такое случалось лишь там, где в город вошли франки. Норманны, взявшие под свою руку большую часть верхнего города, не сильно озадачивались вопросом убеждения.
   ...Костя повторил вопрос.
   Тоболь, ковыряющийся в пепле захваченной библиотеки, пожал плечами.
   - На север, куда ваш друг уехал, нам сейчас не выбраться. Сам слышал, на подходе куча муслимов, - он с сожалением отложил обугленную пластину. - Но и тут сидеть нам не с руки. В самый раз под раздачу попадем... Думаю, будет правильным вернуться в лагерь, выждать день-два и пробираться обратно к побережью. Там все еще стоят корабли макаронников. За деньги они доставят нас поближе к капищу. Оттуда можно будет вернуться домой.
   Костя покачал головой:
   - Мы не выручили Горового.
   - Зато этого спасли... Захара... - Тоболь потер переносицу и устало вздохнул. - Ты меня прости, Костик. Но весь ваш план - херня! Я думал, что вы тут в теме, но вижу, что в вопросах ты и твои приятели плавают...
   Малышев недобро зыркнул на разговорившегося приятеля. Игорь сделал вид, что не заметил недовольства.
   - Мы не знаем, куда идти дальше. Кругом война. Тут без башки остаться можно на раз-два. Пока еще. Заметь! Пока еще у нас есть успехи, даже победа какая-никакая. Так не будь дураком и постарайся сохранить ее! Вернемся в это... Как его там?! - он наморщил лоб. - А! Капище! Отправим Захара домой, меня...Я оттуда организую подвоз, ребят найду. И с новыми силами?
   Костя с удивлением посмотрел на товарища.
   - Мы же, вроде, это уже обсуждали. Наша цель тут - найти Горового. Пока у нас нет результатов, никто обратно не повернет.
   - И где ты его искать собираешься?
   Малышев выглянул на улицу. За дымами пожаров проглядывали окружающие город скалы.
   - Где-то там, - он указал на северо-восток.
   - С раненым на руках?
   - Он вылечиться. Не из такого выкарабкивался.
   Тоболь пожал плечами.
   - Глупо. По-моему, надо...
   Договорить ему не дали. Скрипнули доски лестницы. В комнату вбежал Пригодько.
   - Что?
   - Боэмунд!
   Только сейчас Костя понял, что в какофонию боя вплелся топот десятков копыт.
   - Мимо едет?
   - Нет. Сюда!
   Костя подхватил автомат и бросился наружу, успев остановить рванувшего следом Тоболя.
   - Не спеши. Если тебя кто видел из норманн, то мог пожаловаться. Лучше не высовывайся.
   Игорь щелкнул предохранителем автомата.
  
   К счастью, оказалось, что предводитель лангобардов прибыл не для того, чтобы выяснять судьбу кого-то из своих воинов. В суматохе штурма целые отряды исчезали без следа.
   Боэмунда интересовал человек, проведший в город армию.
   Захар, не колеблясь, выступил вперед.
   - Ты знаешь, как пробраться внутрь цитадели? - князь не стал ходить вокруг да около.
   - Там трое ворот.
   Сицилиец усмехнулся.
   - Тайно пробраться и провести следом моих воинов? Так, как ты это сделал для нас на стенах?
   Пригодько покачал головой.
   - Меня не пускали туда. Ополченцы не должны были покидать стен.
   Князь Тарентский нахмурился:
   - Думай, армянин! Мне нужно попасть внутрь до того, как сельджуки приготовятся. Там все запасы, там казна!
   Он начал теснить лошадью Захара. Скакун, чувствуя эмоции хозяина, нервно приплясывал.
   - Мне НУЖЕН ход в цитадель!
   Малышев не сдержался:
   - Не требуйте от него невозможного, ваша светлость. Захар - оруженосец и христианин. Он и так сделал немало - открыл вам дорогу в город!
   Последние слова он кричал уже прижатым к стене. Замызганные кровью телохранители, решив, что паломник проявил непочтительность к господину, своими щитами буквально впечатали Костю и Захара в стену забора.
   Но слова дошли до князя.
   - Он верный церкви?
   Захар неловко перекрестился на латинский манер.
   - И оруженосец?
   - Рыцаря Тимо из Полацка. Наш господин пропал на пути к Антиохии, но мы не теряем надежды найти его, - Костя еле прохрипел это.
   Боэмунд сделал знак. Русичей отпустили.
   Тон сицилийца сменился.
   - Ты, ведь, тоже оруженосец этого рыцаря?
   - Верно.
   Боэмунд задумался.
   - Тогда я верю, что будь в ваших возможностях помочь мне во взятии цитадели, вы бы сами пришли ко мне.
   Малышев склонил голову, подтверждая слова принца. Пригодько неловко кивнул.
   Князь Тарентский скрипнул зубами.
   - Мне следовало бы наградить вас, одарить золотом и землями? За то, что вы сделали сегодня?
   Малышев выдержал тяжелый взгляд. Вопрос был риторический, да и тон высказывания пока еще совсем не походил на дружеский. Захар, уловив состояние друга, еле заметно положил правую ладонь на рукоятку револьвера.
   - Не так ли?!
   Костя решился:
   - Это ваше право, мой принц.
   Боэмунд ухмыльнулся:
   - Скромность украшает даму, но не к лицу мужчине! На колени!
   Он соскользнул с седла, на ходу вытаскивая меч.
   Костя попробовал рвануться, но окружившие бородачи оказались быстрей. Плечи и руки сдавили тиски, ноги подогнулись от удара, мозолистые от весел ладони не дали упасть.
   - Не на оба, а каждого на одно колено поставьте! - сицилиец шагнул ближе, занося меч над головами русичей.
   Пригодько попробовал потянуть револьвер, но Костя, догадываясь о происходящем, несколкими словами успокоил друга. Хватка телохранителей на плечах и руках ослабла.
   Сверху послышался характерный звук передёрнутого затвора калаша. Только этого не хватало!
   - Тоболь! Убери автомат!!
   - У него меч!
   - Убери, я сказал.
   Принц, уже не скрывая улыбки, поднял меч.
   - За храбрость при взятии стен этой крепости, во имя Господа нашего, Иисуса Христа, святого Михаила и Георгия, дарую вам, благородные воины Константин и, - Боэмунд вопросительно глянул на Пригодько.
   Тот промямлил:
   - Захарий.
   - И Захарий звания рыцарей. Служите делу Господа нашего и церкви христианской. Будьте опорой трона, защитой слабых и обездоленных. Не опозорьте того, кто дал вам это высокое звание... - он шлепнул лезвием меча по плечам склонившихся оруженосцев. - Снесите этот удар и ни одного более! Аминь.
   Костя зашелся в кашле.
   - Встаньте рыцари Константин и Захарий.
   Русичи медленно встали.
   Лицо лангобарда было серьезным:
   - Золото на шпоры и пояса добудете сами. Город лежит перед вами, тут есть все, - он вложил меч в ножны и поправил фибулу, держащую плащ. - А теперь вспомните и выдайте мне все, что знаете о цитадели. Мне очень надо туда проникнуть... Побыстрей!
  
   8.
  
   Костя отрешенно вслушивался в неторопливую обстоятельную речь сибиряка. Тот что-то рассказывал о входах и выходах, хранилищах воды, расположении арсенала. Захар даже пробовал чертить на песке улицы, но Боэмунд знаком показал, что не нуждается в плане.
   Малышев потер щеку.
   Что же получается? Они теперь рыцари? Самые настоящие?
   От осознания вверх по груди побежали волны теплой, детской радости.
   Костя поправил себя. До "настоящего" не хватает надела земли, фьефа. Такие участки владельцы земель раздают в ленное владение. Пока Костя и Захар подходят под категорию рыцарей-бродяг. Но и это не так уж мало!
   В груди плескался океан счастья.
   Малышев встряхнул головой. О чем думает? Наверху раненый Сомохов загибается, проблем полно, а он радуется новому значку? Красивому пионерскому галстуку? Добрый дядя повязал красную тряпочку, и теперь сердце распирает гордость? Так что ли?
   Других ассоциаций, нежели пришедшая из детства сцена со вступлением в пионерию, в голову не пришло.
   Костя всмотрелся в принца Тарентского.
   Очень даже сам в себе этот властитель мелкого княжества. Из всего, чем он, по мнению войска, должен был наградить тех, кто открыл ему дверь и Антиохию, ушлый сицилиец выбрал самый дешевый вариант. Понимает, что раздавая по триста марок отличившемуся, как это сделал граф Тулузский, вручивший такую сумму Танкреду за взятие стратегически важного монастыря на склоне, князь долго не протянет. Но и прослыть скрягой ему не с руки - уйдут люди к тому, кто пощедрее. Вот и выбрал такую награду, чтобы и значимой была и карман не обременяла.
   Костя невольно расплылся в улыбке. А все равно!
   Со стороны улицы к ним подошел немолодой викинг. Массивный, обстоятельный, седые усы опускаются на грудь, на руках золотое обручье, цепи. Вояка явно не из рядовых. За спиной здоровяка топала дюжина бойцов попроще. Дружинники при ярле? Костя повернулся, рассматривая гостя. Тот ждал, пока князь закончит обсуждение плана цитадели с новоявленным специалистом по Антиохии.
   Наконец, Боэмунд заметил, что его ждут. Он умолк и повернулся к подошедшему.
   - Привет тебе, славный сын великого отца, - пробасил здоровяк.
   - Здравствуй, Асвальд сын Эрнольва.
   Хмурое лицо здоровяка слегка разгладилось.
   - Давно ли вы находитесь здесь, на этом месте, мой князь?
   Сбоку петухом двинулся телохранитель:
   - Кто ты такой, чтобы спрашивать ответы у конунга Востока?
   Телохранители подвинулись ближе, ожидая угрозы, но здоровяк молчал.
   Боэмунд движением руки остановил распалявшегося телохранителя, медленно осмотрел гостя. После чего решил задать встречный вопрос:
   - Что-то тебя беспокоит, Асвальд? У меня всегда были добрые отношения с тобой и твоими родичами.
   Здоровяк едва заметно склонил голову.
   - Я не отниму много времени, князь. Там, - он показал лапищей за спину. - Лежит мой брат Торбрандт и его люди. Все мертвые. Зарублены мечом. Вернее, как кажется мне, прирезанные мечом. Одинаковые удары, крепкая рука. Я хочу знать, князь, не видел ли ты или твои люди тех, кто отправил в Вальгаллу моего братца? У меня к им пара дел.
   Боэмунд посмотрел в сторону, указанную викингом, еле заметно взглянул на напрягшегося Малышева, после чего покачал головой:
   - На подходе сюда мы разогнали отряд всадников, идущий в цитадель к выжившим тюркам. Немного их было, да и не видел я там богатыря, способного зарубить стольких славных воинов.
   Асвальд набычился:
   - Их кольчуги и тела пробиты почти наскозь, но стрелы неверные выдернули и забрали с собой... Ничего, они им больше не понадобятся! - тяжелая челюсть угрожающе выпятилась. - Ты окажешь мне любезность, мой князь, если укажешь, куда эти гады убрались.
   Боэмунд махнул в сторону франкского сектора.
   - Они ушли в ту сторону. Если поспешишь, то нагонишь.
   Здоровяк еле заметно кивнул, благодаря за информацию, и легкой трусцой потопал в указанном направлении. Бойцы потянулись следом.
   Боэмунд повернулся к русичам, пристально осмотрел их.
   - Убиты стрелами, которых нет... - пробормотал он себе под нос. - Я уже слышал и видел нечто подобное.
  
   9.
  
   Сомохова била дрожь. Неправильная дрожь. Спину сводило от холода, а ладони потели, будто над горячей плитой.
   Пульсирующая боль в груди то накатывала, то отступала, туманя сознание, затормаживая мысли. В эти мгновения его и накрывала лихорадка. Била, выворачивала, скручивала жгутом, оставляя для связи с миром лишь короткую ниточку, тонкую, готовую вот-вот порваться.
   Душило грудь.
   Ученый хватался за края покрывала, на котором лежал, просил помощь. Он хотел остановиться, вернуться назад. Потому как воспаленную голову снова таранили видения, чужие картины из забытых эпох. Он снова жил чужой жизнью, переживал чужими эмоциями, страдал, сомневался, терял... Как и в далекой Германии, разум обрушивал на ученого непонятные и логичные, чужие и узнаваемые сцены. Только диалоги в них все меньше походили на театральную постановку.
  
   Он устало плюхнулся на ложе, отбросив мокрое полотенце. За стеной остались ликующие рожи бородатых святош, там же бесновалась толпа. Изредка гул перекрывали вопли самых ярых сторонников победившей партии. Если рев стихнет, интерес в людях может исчезнуть, толпа разойдется и римляне изменят приговор... Кто-то очень не желал такого исхода, проповедники не утихали, толпа ревела.
   От гама нервничали и ржали лошади наемной алы, присланной в резерв на случай мятежа. На ступенях недовольно хмурились ветераны легиона.
   Всего этого он уже не видел, но прекрасно чувствовал. Даже через стены дворца Великого Ирода.
   - Они требуют отпустить Варравву.
   - Ты все объяснил непримиримым?
   Кроме него в зале находилась миловидная немолодая женщина в накидке местных племен. У входа скучал писарь. Остальных выгнали за двери еще час назад.
   Рот выдал ответ сам собой:
   - Я все объяснил, мамми... Все... Но пейсатые не желают мира. Они выросли в войне, привыкли к ней, впитали ее с молоком матерей. Никто не хочет слышать слова твоего...
   Он замялся.
   - Сына?
   Захотелось отвести глаза.
   - Он не мой сын, - твердо напомнила собеседница.
   С трудом подавив приступ стыдливости, заставил себя поднять взгляд. Вины за ним не было.
   - Так многие говорят, еще больше так думают.
   - И тем не менее.
   Наступила неловкая тишина.
   Собеседница вскочила и нервно зашагала по неширокой зале. Шаль, должная укрывать голову, волочилась по пятам, сжатая в белом от напряжения кулачке.
   - Как же они не понимают? Ведь Иешуа прав! Нельзя вечно требовать зуб за зуб! Нельзя! Кровь порождает кровь, за одной смертью идут вереницы новых. Все повторяется, гибнет всё... Мир идет в пропасть... С этой войной мы вот-вот погибнем, потеряем то, что должны оберегать!
   Тот, кем был Улугбек, уже немолодой мужчина, чувствовал себя мальчиком, которого распекают за шалость.
   Женщина вскинулась в надежде:
   - Ты говорил, что у него здесь есть сторонники? Они не вмешаются? Нельзя ли обеспечить этим достойным людям... свободную дорогу к месту заключения?
   Душу сдавливало что-то, душило... Очень хотелось выругаться. Выругаться громко, как умеют легионеры, старые вояки, умирающие на службе. Хотелось выругаться, но он лишь покачал головой:
   - Нет... Я на это не пойду. И ты забываешь, что избранник не готовил воинов. Твой... - он спохватился. - Га-Ноцри готовил проповедников. А слово не откроет дверь.
   - Значит, нет, - женщина закусила губу. - Но.. хотя бы... я смогу увидеть его?
   Голова склонилась, и только губы напомнили об условии:
   - Я пройду обряд посвящения?
   - Конечно. Как и уговаривались - через два дня.
   По лопаткам пробежал ветерок прохлады. Но секундное облегчение тут же исчезло. Он подозвал писца, быстро набросал письмо.
   - С этим вас пропустят в темницу.
  
   ...Час спустя растрепанная и заплаканная женщина вышла из недр дворца. Если бы не охрана, она бы и далее оставалась там. Но стражи оказались непреклонны. Время для свидания с осужденным истекло, и посетительницу выставили наружу.
   Она не сопротивлялась. Все, что должно, было сказано, услышано, взвешено на весах судьбы. Ей досталось лишь бабское причитание и горе утраты.
   - Одна смерть остановит череду? О чем ты думал? Ты, которому судьбой дано столько, сколько не отмерено остальным?
   Под ее безумным взором замер лохматый плотник, решивший, что странная незнакомка намеревается расспросить его о чем-то.
   Топор устало лег на грубые брусья привезенного с юга кедра.
   Но женщина только скользнула по нему взглядом, осмотрела то, что он делает, и, взвыв, бросилась прочь.
   Плотник пожал плечами, поднял топор и вернулся к дереву.
   Ему оставалось срубить еще один крест.
  
   10.
  
   Разграбление города продолжалось два дня. Кнехты делили добычу, проедали и пропивали то немногое, что вытрясли из запасов захваченного города.
   Потом пришли сельджуки.
   Не два, три или пять эмиров с армиями и ополчением - все воины мусульманского Востока собрались к стенам твердыни, чтобы покарать захватчиков. День за днем к городу прибывали толпы разномастно одетой кавалерии, колонны запыленной пехоты, вереницы верблюдов и лошадей. Охотники подлетали к заваленным по-новому воротам, к наспех заделанным галереям, откуда с опаской выглядывали хозяева Антиохии. Звали желающих померяться силами.
   В первый же день несколько горячих южан приняли вызов. Но лишь только открыли ворота, чтобы поединщики смогли выбраться, из ближайшего леска к городу выскочила целая орава тюрок. Расчет был верен. Выходить днем по одному через узкую щелку никто не решиться, а закрыть ворота за целым отрядом за пару мгновений не так просто. Вот и оставил Кербога такую простенькую ловушку для незваных гостей.
   Сельджуки за полминуты долетели до ворот, врезались в горстку франков, из леса за их спиной уже выкатывалась лавина родовой гвардии эмира. Если бы мусульманам удалось опрокинуть горстку всадников, дорваться до створок, еще не удерживаемых мощным брусом! Ворота смели бы массой тел! А дальше по улицам хлынул бы поток мстителей.
   Франки выстояли.
   Поняли, что попали в засаду, но не дрогнули, не побежали. Сплотились в клин, ощетинились копьями и ударили в наступающую волну. Железным кулаком в рыхлую, растянувшуюся ораву конных стрелков. Франки прошли первый отряд, как горячий нож сквозь масло. Потом развернулись и ударили в спину тем, кто прорвался к воротам. Вырубили их. Тут подоспели гвардейцы, завязалась сеча.
   Тюрки быстро поняли свою ошибку. Для луков, основного их оружия, здесь просто не было места, а кольчугу пробьет не каждая сабля и уж точно не каждая рука. Да до кольчуги еще добраться надо!
   Рыцари резали степняков. Ветераны бились экономно, не делая лишних ударов, ненужных движений. Взмах вправо - труп, влево - еще один. Так волки бьются со стаей собак. Пару минут и вот уже первые налетчики начинают поворачивать лошадей. Франки заревели и поднажали... И вот уже отборная тысяча телохранителей несется обратно, преследуемая по пятам несколькими десятками!
   Франки очистили площадку перед воротами, шуганули подлетевшее подкрепление и солидно, медленно въехали в город. Многие из них потрясали отрубленными головами неудавшихся налетчиков.
   На холме напротив бесновался задумавший засаду мосульский эмир Кербога. Сражение, должное поднять дух собравшихся газиев, а при удаче, и открывшее бы путь в город, превратилась в звонкую пощечину его воинству.
   Не удалась и попытка прорыва во все еще сражающуюся цитадель Антиохии. Кербога понимал, что получив пару тысяч охочих до боя всадников, цитадель превратится в кинжал, занесенный над спиной врага. Впрочем, это было слишком очевидно всем.
   Узкую дорогу, ведущую к башням цитадели, перекрыли загодя. Две лобовые атаки сельджукской кавалерии разбились о закованных в кольчуги опытных головорезов Танкреда, как вода о камень. Стена щитов, утыканная стрелами, и груда трупов перед ней действовали на горячие головы выходцев из степей отрезвляюще. Даже заядлые сорви-головы сдерживали бег своих скакунов.
   На крутом склоне перед заслоном не было места для любимой тюрками карусели, когда опустошаются колчан за колчаном, а враги падают вдалеке от тебя. Чтобы прорваться к воротам, приходилось идти врукопашную, и бугаи норманны, с десяти лет не выпускавшие из рук тяжелых весел, брали по десятку жизней за каждого своего.
   Сельджуки снова отступили.
   Не сумев прорваться внутрь, напоив землю своею кровью, "борцы за веру" начали понимать, что атака лоб в лоб - не самая лучшая тактика против тех, кто мечом и огнем прошелся по половине их империи. Мусульмане отказались от планов немедленного приступа. Лазутчики, сновавшие в цитадель и обратно, доносили, что христиане вымотаны и, вообще, многие из них едва стоять могут. Запасов в нижнем городе нет, силы врага тают с каждым днем. По всему выходило, что осада доконает пришельцев куда быстрее сабель мстителей.
   Кербога, как не хотелось ему начать штурм и покончить с неверными одним ударом, смирился, унял особо рьяных и начал строить лагерь. Крестоносцы, не взявшие цитадель Антиохии, оказались запертыми между двух огней.
  
   11.
  
   У входа в дом застучали копыта. Костя оторвался от штудирования примитивной карты, единственной толковой вещи, оставшейся в библиотеке. Он как раз пытался соотнести отметки на листе с развернутой на полу карте местности, сделанной в двадцать первом веке.
   Получалось так себе. Мало того, что реки за тысячу лет изрядно передвинулись, так еще и горы, незыблемая, казалось, вещь, понемногу стоптались.
   Малышев вздохнул. Сюда бы Сомохова, а не его! Было бы дело. Только вот на Улугбека еще долго не приходилось рассчитывать. Удар копьем, даже вскользь, - дело серьезное. Тут бы больницу какую, хирурга опытного. Костя вздохнул. Хотя бы грека, что помогал им под Никеей!
   Сомохов, напичканный антибиотиками, с промытой и перевязанной раной, лежал этажом ниже. За ним по мере сил присматривал Хоссам. Старик разбирался в ранах, умело менял повязки и заваривал неплохие настойки. Уход и антибиотики плюс повышенная регенерация, полученная в результате прохода через установку посвящения, должны были вернуть археолога друзьям. Вот только когда?
   Костя почесал затылок. По всему выходило, что Горовой уехал на северо-восток, куда-то к предгорьям Курдистана, а то и в самое сердце страны вечно недовольных горцев. Чтобы попасть туда, надо заручиться поддержкой и сопровождением кого-то из местных авторитетов. Без такой мелочи в горах пропадали целые армии. Даже с высокотехнологичным оружием.
   А тут еще осада!
   Им бы побыстрее убраться от побережья, найти Горового, вернуться к установке в капище, разослать всех, кто желает, по своим эпохам и успокоится, отдохнуть. Вместо этого приходится не выпускать оружие из рук. Блин! Малышев вздохнул. Саша уже наверняка родила. А он даже не в курсе, мальчик у него или девочка.
   Защемило в груди. Окружающая лязгающая железом и воняющая протухшим салом толпа резко стала чужой. Захотелось к солнцу виллы, домой, отдохнуть, усесться в кресло, вытянув ноги на подставку. Слушать щебетания жены и решать простые житейские вопросы.
   Костя встряхнул головой, отгоняя ненужные видения. Ох, не ко времени такие мысли!
   С первого этажа донеслось топанье сапог. Это - Гарет. Только у него на ногах целые подковы. Пока еще подошедшие мусульмане не сумели плотно засесть на всех окружающих город холмах, Гарета, Тоболя и Захара отправили в лагерь норманн.
   Отряды прибывающих сельджукских эмиров не спешили выбивать латинян из их укрепленных лагерей. Слишком часто за никчемные клочки скал приходилось драться, платя по дюжине за каждого убитого врага. Это подрывало уверенность бойцов за веру. Так что островки христианства вокруг Антиохии остались. Монастырь, где находился их лагерь, и который успешно удерживали воины Танкреда, был из этого числа.
   Малышев вслушивался в топот поднимающегося валлийца. Вряд ли легкие всадники сельджуков и разномастное городское ополчение сумеют выковырять из развалин ветеранов, но рисковать не хотелось. Товарищи решили организовать перебазирование их лагеря в пределы городских стен. Вчера Кати и Клод должны были уложить все вещи отряда, сегодня новоположенный рыцарь Захарий прихватил лошадей, взял Гарета и Игоря и выехал за добром. Возможно, лучше было бы поехать и Косте, но существовала вероятность, что к возвращению в доме бы шуровали другие люди. Много домов сгорело при штурме, к зданиям, в которых можно разместиться с удобствами, было пристальное внимание. Уже пару баронов пробовали качать права, требуя отдать им здание. Костя не желал уступать.
   Гарет приехал, а вот гомона и речи остальных не слышно. Что-то случилось? Костя отодвинул карты.
   Это действительно был валлиец.
   Всколоченный, запыленный он выглядел взволнованным и виноватым.
   - Где остальные?
   Рыжий здоровяк опустил плечи, развел руки.
   - Что?
   - На лагерь... - он по-детски шмыгнул носом. - Мы приехали, а вещи разбросаны, шатер свален. Земля вся истоптана. Кто-то ночью пробрался внутрь и вывез все.
   По спине побежал холодок.
   - Убитые? Тела? Кто мог на нас напасть - мусульмане?
   - Норманны клянутся, что кроме своих в монастыре и рядом никого не было. Убитых не нашли.
   Костя шумно выдохнул. Как можно проморгать нападение в центре готового к атаке форпоста?! Если только к захвату их "богатств" не приложили руку те, кто был им союзником?
   - Кровь нашли?
   Валлиец покачал головой.
   - Нет. Крови нет. Ничего не порублено. Взяли наших, видимо, теплыми, со сна. И увезли. Все ваши сундуки с громовым зельем тоже.
   - Где Захар и Тоболь?
   - Господин Ихар клянется, что заплунгу... заплинегу... засечет тех, кто это сделал. У него та большая коробка, по которым вы говорили. Он сказал, что ваше добро вернет еще до заката.
   Вот это уже совсем нехорошая новость.
   - Они что? Рванули по следу?! Через сельджуков?!
   Валлиец виновато развел руками.
  
  

Глава 10.

Похищение.

   И вот, когда турки увидели, что ничем не могут повредить нам с этой стороны, то окружили нас отовсюду так, что и никто из нас не мог выйти и к нам не мог проникнуть. По этой причине все мы были настолько удручены и пали духом, что многие, умирая от голода и погибая от всяких иных напастей, убивали своих отощавших коней и ослов и поедали их...

11 сентября 1098г. Из письма предводителей крестоносного воинства папе римскому Урбану.

  
   1.
  
   Тоболь перекинул автомат из левой руки в правую.
   Уже часа два, как ночь укутала землю вязкой пеленой тумана. Луна на забранном тучами небе лишь слегка подкрашивала кисель на гребне холмов. До дороги лучи не доходили. Ехать в такой темноте было опасно - и заблудиться легко и сломать шею можно. Хорошо!
   Игорь поправил окуляры "очков ночного виденья". За спиной фыркнула лошадь.
   Пригодько, уловив жест товарища, успокаивающе погладил морду кобылки. Тоболь же, припав к земле, вглядывался в тусклый экран пеленгатора. По всему выходило, что путь им лежал на запад.
   - Еще около трех километров.
   Захар еле заметно кивнул, показывая, что услышал товарища.
   Игорь снова сверил направление и поднялся. Пора двигаться дальше.
  
   Похитители явно не ожидали, что их решатся преследовать по местности, запруженной толпами врагов да еще в погоду, когда в путешествие пускаются только безумцы. Кто бы не спланировал кражу, время нападения и путь бегства он выбрал правильно. Гнаться через холмы, за каждым из которых может таиться орда тюрок, значило подписать себе смертный приговор.
   Вот только с противниками неизвестный налетчик ошибся.
   День Захар и Игорь провели в лагере норманн, выспрашивая все, что слышали и видели соседи. Получилось немного, но и того, что они накопали, хватило для первых выводов.
   Вчера вечером в лагере видели византийцев. Греки крутились у палаток торговцев, спрашивали о многом, в том числе и о странных рыцарях папского легата. К ночи греки исчезли, так и не купив ничего. Зато поутру несколько кнехтов приметили странный конный отряд. Судя по доспехам, у дальних холмов крутились степняки. Обычные степняки - в тулупах-малахаях, с луками и саблями в руках. Вот только командовал ими не степенный бек, а воин в доспехах византийского патриция.
  
   Пеленгатор упрямо вел русичей в сторону лагеря корпуса поддержки. После того, как вожди похода, выполняя клятву, данную Боэмунду, отказались передать Антиохию басилевсу, все войска Византии покинули союзников. Ушли недалеко - до побережья, где окопались и замерли, ожидая флота империи для переправки домой. Конечно, их никто не преследовал. Мусульмане видели главную угрозу в захвативших Антиохию латинянах, а у крестоносцев были куда более близкие проблемы.
   Но и без присмотра византийцев не оставили. Несколько разъездов по тысяче степняков каждый караулили любого, решившего покинуть пределы частокола. Иногда сельджукам улыбалась удача, и тогда головы греков украшали наконечники копий, но чаще наемные половцы, составляющие немалую толику византийского войска, отбивали своих лазутчиков и фуражиров.
   Ночью странная осада лагеря прекращалась. Тюрки уходили, оставив, правда, множественные заслоны и секреты. Дети степей верили, что доблесть во время, когда боги не видят их, не приносит счастья воину. Кроме того, стрелять в темноте было малоэффективно. Но византийцы, опасаясь засад, не стремились использовать эти передышки для вылазок или прорыва. Их устраивал "статус кво".
   Так думали все. Пока Михаил Анемад не исчез, уведя за частокол почти два десятка бойцов из числа своих телохранителей. Тюркополы, крещеные и принятые на службу благородным патрицием, мало отличались от тех, кто взял лагерь в осаду. Тот же язык, те же одежды. Отряд Анемада прошел через посты безо всяких проверок и расспросов. Будто так и надо. Потому как, даже если у кого из лежавших в кустах на холмах степняков и зародились вопросы о том, что это за отряд движется внизу, задать этот вопрос никто не решился. Как только любопытный открывал рот, его осеняло, что "это же Малик" или "Джафур" или "почтенный Вахид-гази", и вопросы отпадали сами собой.
   И совсем немногие связали вылазку патриция с прибытием в лагерь старого запыленного араба, ехавшего теперь в голове отряда Анемада. Глаза араба были прикрыты, губы шевелились, вознося молитву. Только вот язык, на котором эта молитва звучала, был позабыт в этих местах уже давным-давно.
  
   2.
  
   Кочевники спали. Подложив под головы седла, укрывшись попонами, держа ладони на саблях и луках. Спали чутко, в пол уха. Расседланные лошади стояли у ног, готовые унести своих хозяев по первому сигналу тревоги.
   Утром им надо будет прорваться в лагерь.
   Отдельно стояли телеги с добычей. Именно из-за неповоротливых двухколок половцы не ушли в лагерь ночью. Слишком медленно передвигался отряд, слишком много звуков издавал при этом. Отбросить хлипкие заслоны тюрков можно, только через мгновения за спиной будут тысячи воинов, а убегать с обозом дело не легкое.
   Костров не разжигали. Четыре стража следили, чтобы никто не подобрался незамеченным.
   Степняки спали.
   Изредка то один, то другой из охранников подходил к обозу, где на земле лежали пленники.
   Поход был удачным. Нанявший их благородный остался доволен и железом, и книгами, и содержимым сундуков, которые они вынесли из лагеря латинян. Только вот с пленниками не повезло. Не те, что нужно. Дрянные, в общем, пленники попались. Благородный говорил с каждым по минуте, а после подарил избитого воина и малолетнюю девку подханку Иргу. Тот, думая, что таким образом наниматель решил сбить цену, поначалу отказался, но, убедившись, что расчет будет полным, подарок принял. Воина можно продать на галеры, а девку пустят на радость богатурам. Греки не разрешали трогать окрестное население, так что воины устали без женской ласки.
   Половцы спали. Не разносился по окрестностям храп, не слышно было сопения. Лишь лошадь могла тихо фыркнуть, напоровшись на колючку в траве. Жизнь в походах приучает быть тихим, когда это нужно. Даже те из караульных, кто уходил к распластанным между кольями пленникам, старались делать свои дела потише...
   Так что щелчок у края лагеря заставил их вскочить. Шум был негромким, будто сухая ветка сломалась под ногой, но для часовых хватило и малого. Вылетели сабли из ножен, заскрипели, натягиваясь, тугие луки. Ночь молчала...
   Дрожали кончики стрел, готовые унестись навстречу врагу,
   Один из стражей скосил взгляд вниз, высматривая, что там лежит у его ног.
   - Бары? - удивленно позвал он оставшегося на земле товарища.
   Труп, осевший кучей тряпья на траву, не ответил.
   Рот дозорного открылся, готовясь исторгнуть сигнал тревоги, поднять всех, разбудить и бросить в бой.
   Но за спиной снова затрещало. На этот раз не единожды, а целых три раза невидимый враг наступил на невесть как попавшие сюда ветки.
   Три пули, выпущенные из АПБ, вошли в затылки сторожей, бросив на землю уже бездыханные тела.
   Когда стало ясно, что шум от падения не разбудил никого, из сумрака появились две тени. Игорь скользнул к двухколесным телегам, где лежали вещи, украденные из лагеря. Захар прокрался к пленникам.
   Это была степная привычка - растягивать пленника или пленницу между вбитыми в землю колышками. Когда воин связан, то всегда есть опасность, что он освободится: перетрет путы, достанет припрятанный нож, лягнет или прыгнет. Когда же раб растянут между кольев, он подобен жуку, пришпиленному на дощечку - беспомощен и весь во власти того, кто стоит над ним.
   Захар отложил автомат, достал нож. На обнаженное, избитое тело он старался не смотреть. Знаком показал, чтобы молчала, и перерезал путы. Кати зашевелилась, вырвала кляп. Но не закричала, не заплакала. Присела и начала растирать затекшие руки.
   Пригодько отполз к франку. Клод выглядел хуже. Его, конечно, не насиловали, но зато избили до полусмерти. Во время короткой схватки в лагере кнехт зарубил одного из степняков. Теперь родичи отыгрывались на нем, ожидая возвращения в лагерь, чтобы прирезать пленника на тризне по убитому.
   Пригодько освободил франка, влил тому в рот немного водки из фляги. Клод очнулся, тихо закашлялся.
   - Идти можешь?
   Ему пришлось повторить вопрос трижды, пока до франка дошел его смысл. Клод замотал головой. Не сможет!
   - Я тебя понесу. У нас есть две лошади, на них погрузим вас и припасы. Жаль, что ты не можешь идти.
   Клод сжал ладонь, показывая, что понял.
   Захар обернулся. Хорошо, что хотя бы Кати еще на ногах.
   Где?!
   Канадки не было.
   Он закрутил головой, выискивая девушку. Хрупкая фигурка, пошатываясь, шла к лежбищу степняков.
   Пригодько быстро уложил Клода, дернулся к автомату. Оружия исчезло.
   Он рванул за канадкой. Туда же, заметив неладное, уже несся Игорь. Подбежали одновременно.
   - Ты чего? - Захар схватил девушку за плечо, но она смахнула руку. - Стой!
   Девичьи глаза превратились в узкие щелочки. Только теперь Пригодько заметил, что в руках канадки блестит калаш. Пальцы ее побелели от напряжения. Разорванное до пят одежда висела на плечах подобно плащу, не скрывая ничего.
   - Чего ты? Мы же уходим... Тихо.
   Стоявший рядом Игорь с опаской оглянулся на раскинувшиеся во сне тела наемников. Полтора десятка головорезов против двух - не самый удачный расклад в любом бою.
   Канадка ответила. Ответила звенящим от напряжения, твердым голосом:
   - Хотите выжить, убейте их!
   - Что?! Кого?!
   - Убейте их! Всех их!!!
   И заорала, бросившись на спящий лагерь.
   ...Ближайшие кочевники вскинулись, как игрушки-неваляшки из детства. Сабли, луки в руках, в заспанных глазах еще нет разума, но руки уже дергают тетиву.
   А в животы им лупит огонь из ходящего ходуном Калашникова в руках той, что служила им безмолвной забавой. Пули прошивают кожаные доспехи, вспарывают щиты, рвут тела. Крик, перешедший в ультразвук, не смолкает, заполняя все вокруг. Автомат молотит без остановки, сея смерть и ужас. Ржут лошади, уносясь в ночь, уносясь и утягивая за собой тех, кто по степной привычке спал, повязав конец от уздечки себе на ногу. Те из наемников, кто так не сделал, бегут сами. Лишь некоторые пробуют остановить громыхающую ночную гостью.
   К реву автомата добавляется треск АПБ.
   Со щелчком кончаются патроны в магазине. Кати пробует перехватить калаш как дубину, охает, роняет раскаленное оружие. Тут же поднимает саблю убитого врага и бросается вперед, уклоняясь от удара. Шатающийся раненый степняк пробует достать фурию, но сабля в его руках дрожит, движения медленны. Кати ныряет под очередной замах, обегает врага, с остервенением рубит половца по шее. Не удовольствовавшись, лупит еще раз, кромсает уже лежащего мертвого противника.
   Время течёт подобно смоле, растягивая секунды в минуты, а минуты превращая в часы. Захар, очнувшись от ступора, сбивает впавшую в раж мстительницу. Над головами их тут же вспарывают воздух стрелы. Щелкает в ответ АПБ Тоболя, пуля за пулей вгоняя свинец в темноту. Лучники, затаившиеся у края лагеря, оседают на землю. Кати извивается, отталкивается, ревет что-то яростное, пробует подняться. Ее колотит.
   Пригодько прижимает обезумевшую к земле, вытаскивает револьвер, ждет. Игорь еще разок стреляет в темноту, из которой доносится лишь удаляющийся топот.
   Тут же грохает револьвер Пригодько - один из "трупов" попробовал схватить саблю.
   Кати, чуть успокоившись, взрывается снова. Вывернувшись из-под сибиряка, перехватив саблю двумя руками, она прыгает на ближайший труп и рубит его. Колошматит от души, с замахом, как мясник на разделке. Остатки платья, залитые черной в ночи кровью, липнут к бедрам, ошметки чужой плоти летят вокруг. Она не видит ничего, только рубит, рубит, рубит.
   Приступ проходит так же внезапно, как и начался.
   Тело замирает, плечи опускаются. Канадка с детским всхлипом валиться на землю. Игорь и Захар вскидывают пистолеты, выискивая в окружающей темноте того, кто послал стрелу.
   Но стрелка нигде нет. Кати не задета. Из травы, где, скрутившись в клубок, лежит канадка, доносится тихий плач.
  
   3.
  
   - Ты всегда был мне другом, Тимофей, - Захар накренился, но могучая ладонь кубанца успела подхватить товарища.
   Сибиряк кивнул, благодаря, попробовал подняться по ступеням и снова откатился назад. На этот раз подъесаул не помог.
   Казак вернулся и замер, пошатываясь над телом. Упав на спину, бывший красноармеец пробовал подняться, смешно загребая руками и ногами. Подъесаул заржал. Громыхая в узких коридорах, эхо разносилось по этажу, заставляя гурий жаться к стенам.
   - Эко тебя угораздило.
   Захар виновато улыбнулся.
   ...Когда они ввалились в малую залу, гости Аламута уже разбрелись по отгороженным закуткам. Сладковатый дым витал в помещении, заставляя замирать сердце и туманя мозг.
   Хозяин приветливо махнул рукой.
   - Сюда, сюда.
   Русичи, пошатываясь, двинулись к помосту, на котором возлежал владыка. Крупный, уже немолодой мужчина с лицом, будто выбитым из скалы неумелым резчиком. Шрамы исказили черты лица его, время выбелила бороду, иссушила руки.
   - Я набил для вас свою лучшую трубку.
   Потресканые губы разошлись в улыбке, обнажив белоснежные зубы юноши.
   Захар нетерпеливо дернулся, протягивая руки к искушению. Он уже забыл все, о чем они сговорились полчаса назад.
   Горовой с трудом удержал товарища.
   Старец удивленно поднял брови. Захар вздохнул и отошел за спину казака.
   - Спасибо, добрый друг, но мы пришли не за этим, - слова отказа дались подъесаулу с трудом.
   За спиной обреченно вздохнул Пригодько.
   - А за чем же еще?
   - Не за этим... Совсем не за этим, друже.
   Владыка огладил бороду и отложил трубку к серебряному кубку, наполненному "радостью мира". Пригодько следил за перемещением трубки, как собака отслеживает уносимую из-под носа кость.
   - Все ли хорошо у тебя? Не мучает ли что твою душу, мой несостоявшийся враг и гость дома моего?
   От повторного приглашения отказаться было нельзя. Горовой сел.
   За спиной еще раз глубоко вздохнул Захар.
   - Спасибо. Все у меня добра. Все в порядке и достатке.
   Старик улыбнулся и протянул трубку Захару. Пригодько облизнулся и попробовал привстать, но ладонь подъесаула вдавила его в пол.
   - Он не будет.
   Еще один душераздирающий вздох.
   Владыка повернул голову набок.
   - Так ли я понял, что тебе не по вкусу цветы моего сада, гость?
   - Все мне по вкусу, хозяин. Только загостились мы. Пора и честь знать.
   - Уезжаете?
   - Знаешь, что ждали мы лишь попутного каравана, чтобы не ехать через горы сам-самом. Ты говорил, что в месяц по два таких каравана идут. Мы гостим уже значно больше, а все никак не можем застать попутчиков.
   - Время такое, друг. Война в мире нынче. Купцы не едут, а воины сторонятся моих земель, да и я их не жалую.
   - Тогда не обессудь. Сами мы в поход выступим. Негоже сидеть сиднем, пока друзья невесть где обретаются. Дело у нас там. Пора.
   - Знаю, знаю.
   - Откуда?
   - Слухами полны корзины моих гостей. Ими они расплачиваются за радость, что несу в их души.
   - И что еще тебе сказали твои гости, уважаемый?
   - Мало... Очень мало, друг.
   Горовой поднялся.
   - Дозволь нам откланяться. До моря путь не близкий. Собраться надо, коней снарядить. Думаем, по зорьке первой в дорогу выедем. Не держи на нас зла, если чем обидели.
   Владыка усмехнулся.
   - Я много, что знаю, друг... Мир полон тех, кто хочет говорить, и всегда мало тех, кто готов слушать.
   Он протянул трубку, показывая, что не собирается заканчивать разговор. Горовой отказался. Потом удержал руку друга. Пригодько в который раз обреченно вздохнул.
   - И что же говорят твои гости, уважаемый?
   - А говорят они, друг мой Тимо-о-фей, что не надо вам выезжать в земли, которые сейчас старается избежать каждый благоразумный человек. Люди, которые вам дороги, уже спешат сюда сами. Зачем прыгать у дерева, когда каждый плод когда-то сам будет готов упасть тебе в ладонь?
   - Как?
   - Не как, друг, а сколько... Ваши друзья, живые и невредимые, едут сюда. Будут в гости к концу зимы, когда снег на перевалах сойдет.
   Владыка еще раз протянул трубку.
   Казак упустил момент, когда подарок перехватил Пригодько. Через мгновение сибиряк уже втянул сладковатый дым в легкие.
   - Так нам... Эта? Выезжать, выходит, что и не надо?
   От окутавшего голову дыма мысли путались, терялись, убегая в те моменты, когда нужны.
   Тимофей Михайлович потер переносицу.
   - Как нам... - Понял, что недоверием оскорбит хозяина, и поменял вопрос. - Где нам узнать, скоро ли друзья будут здесь?
   - Все в воле небес, - Владыка поднял ладони вверх.
   Подбежавший слуга тут же вложил в них новую трубку.
   - Пока же не стоит спешить, дорогие гости. Зачем идти к тому, что само спешит навстречу? Нельзя обогнать судьбу.
   Он протянул новую трубку подъесаулу. Тот отказался. Хозяин еле заметно нахмурился. Но негатив прошел быстро. Через секунду он опять улыбался.
   - Солнце создано, чтобы нести тепло. Вода утоляет жажду. А мои цветы заставляют каждого становится на ступеньку ближе к Создателю.
   Пригодько что-то согласно прогудел, но казак остался непреклонен.
   Владыка улыбнулся, пробормотал, что все в руках Аллаха, и показал, что гости могут уходить.
   ...В комнату, где они жили, Пригодько уже волокли слуги. Сам бывший красноармеец лишь бессвязно лепетал, лыбился и пускал слюни.
  
   4.
  
   - Ну, Костя-я-я, как же так?! - скулила жена, заламывая крепенькие ручки. Копна волос в искусственном беспорядке разлетелась по плечам, создавая то очарование, которое, как она знала, ее мужчина и ценил в них. - Что со мною будет, ты подумал?! Ты за море уйдешь, годы там ходить будешь, грехи свои отмолишь, а я?!
   Она стрельнула очаровательными глазками.
   Костя не выдержал очередного приступа и отвел глаза, чем Алессандра не преминула воспользоваться.
   - Ну зачем, зачем тебе это? - Она обвела кругом руками. - Пускай твои товарищи едут. Тимо - рыцарь, ему по рангу положено, Захарий - тоже перекати-поле. Улугбек тот вообще здесь не бывает. Пускай и едут! А ты пока за хозяйством присмотришь! Какие такие грехи ты там замаливать будешь?! В чем каяться?
   - Э-э-э, милая, ну понимаешь... - Неуверенно начал Малышев, но его первую же фразу прервал натужный женский рев, слезы из зеленых глазок лились самые натуральные. При этом белокурая итальянка заламывала руки и осуждающе качала головой.
   Костя вздохнул - разговор предстоял долгий.
   - Дорогая, я же только поклониться Гробу Господню и назад, - слова произносились тоном уверенного человека, для которого фраза "на секунду, за сигаретами" была одной из ключевых в прошлой жизни. Но видавшую жизнь представительницу купеческого мира северной Италии было не так легко успокоить. От упреков и жалоб, она без всякого промежуточного состояния перешла к активным воспитательным действиям: в стену над самой макушкой головы Кости с треском ударился серебряный кувшин дорогой мавританской чеканки. Костя от неожиданности присел - до такого в их спорах они еще не доходили.
   - Я на него годы потратила! - уже больше рычала, чем просила и причитала красавица, чей живописный вид сейчас больше напоминал валькирию из скандинавских легенд.
   Малышев мог бы возразить, что понятие "годы" включает как минимум двадцать четыре месяца, но благоразумно промолчал - опыт, все же, какой-никакой у него был.
   Атака на пошатнувшийся союз, между тем, продолжалась по всем канонам горячего итальянского скандала: Алессандра подхватила со столика с фруктами еще пару блюд и с ревом переправила их в стенку за спиной благоверного, но неправильно думающего супруга. Тот только ниже пригнулся. Следом за блюдами с секундным перерывом последовала вся мебель, которую она способна была поднять в гневе, остатки сервировки со стола и канделябры.
   Внезапно рев прекратился. Теперь итальянка только слегка всхлипывала.
   Костя настороженно замер, он уже знал, чем грозят такие смены настроения.
   Девушка выпрямила спину и встала. Волосы сами собой распрямились, сплетаясь в аккуратные космочки, глаза загорелись уверенностью, кулачки стали похожи на маленькие булыжнички.
   - Если ты не можешь не ехать, я поеду с тобой!
   Фотограф поперхнулся собственной слюной.
   - Чего?!
   Алессандра была непреклонна:
   - Я сказала! - Она вздернула подбородок. - Или так, или никак! Тебе выбирать.
   Костя начал заводится.
   - То есть как: выбирать?! Что выбирать?!
   Зеленые глаза превратились в узенькие щелочки, из которых время от времени пыхало с трудом сдерживаемым пламенем.
   - Выбирать между тем, что мы расстаемся, я забираю свои деньги, поля, работников, прекращаю поставки твоего спиритуса через мои лавки, закрываю тебе кредит в торговых домах или... или ты берешь меня с собой, - девушка дрогнула. - Ты будешь годы ездить, ты меня забудешь, другую найдешь, а мне сиди здесь?!
   Малышев вскипел:
   - Да ты что мне предлагаешь?! Куда я собираюсь?! Я по пустыням ездить буду! Без паланкина, повозки и часто без воды! Я воевать иду!! Где ты находиться будешь?! Сзади на телеге?! Вместе со служанкой?! С мазями своими, притираниями, ароматической водой и солями?! Ты думаешь, там дорога лепестками от роз усыпана?! Я не знаю, вернулись ли я живой! Но зато знаю кое-что другое: если поедешь со мной, то мы не вернемся оба!!!
   Донна Кевольяри разрыдалась. Сквозь всхлипы до Кости донеслось:
   - А если я... я... если я... собираюсь подарить тебе... ребеночка?
   Костя опешил:
   - Как?!
   Хлюпающая носом красавица подняла на него глаза:
   - Как?! А чем мы, по-твоему, тут занимались?! Или дети у вас, в Полацьку, по-другому заводятся?!
   Малышев упал в кресло.
   - Когда?!
   Алессандра всхлипнула:
   - Скоро месяц...
   Костя попробовал охватить голову руками и... проснулся.
   Вытер вспотевшую шею, присел, разгоняя остатки сновидения.
   Воспоминания наваливались все чаще. Будто кто-то внутри нашептывал, спрашивал, что он тут делает.
   На душе скребли кошки. Малышев вздохнул, разглядывая кровавую луну в узкое окошко.
   А, действительно, что?
   Тимофея не нашли... След почти потеряли... Едва сами не погибли.
   Разве что... Захар. Его отыскали - это уже неплохо.
   Еще погромили логово... Кого, кстати? Одного из древних богов, что их сюда затянули? Или очередных конкурентов, что ведут свою игру с непонятными целями? Костя глянул на остатки папирусов. Видимо, все-таки кого-то из древних богов потревожили. Науку оживлять себе подобных люди бы в тайне не удержали. Или смерть Захара - всего лишь удачная инсценировка?
   Костя подтянул кувшин с пойлом, приложился.
   Что дальше?
   Куда идти, как выбраться из этого пекла? Спастись самим, найти Горового, вернуть всех туда, где им милее всего? Восток с Западом сцепились в партере, взяв друг друга на болевой прием. Хруст стоит от лопающихся сухожилий. Все ждут, когда один из противников пойдет на попятную. Быть на стороне проигравшего очень не хотелось. Как и погибнуть во славу Гроба Господня.
   Сон ушел...
   Костя прошелся по узкой каморке. Мысли перескочили на последние события.
   Хорошо хоть, что Игорь с Захаром вернулись, да канадку приволокли...
   Странная вылазка у них получилась. Рассказывают, что побили бандитов, которые на лагерь нападали. Однако при этом как-то неправильно ведут себя. Глаза отводят, мямлят... Будто скрывают что... Не договаривают? Что случилось с ними такого, чем и поделиться нельзя? Непонятно.
   Костя вернулся к лежанке, сел.
   Надо, надо во всем этом разобраться. Выяснить, куда дальше идти... и стоит ли? Он одернул себя - конечно, стоит! Надо только определиться, где вражина, и двигать туда. Не задерживаясь... А то с походом этим крестовым, есть мнение, что слишком многие из путешественников прямиком на небеса попадут. Им же пока туда не надо - бывали, хватит.
   Устраиваясь на лежанке, Малышев очень надеялся, что уж в этот раз ему присниться что-то действительно приятное.
  
   5.
  
   Пригодько посмотрел на части оружия, разложенные на промасленной холстине. Все ли блестит? Вроде, все... Хорошо.
   Он взял цевье автомата.
   - Захарий?
   Кати подобралась со спины.
   Рука сибиряка медленно положила на стол выхваченный из-за пояса кинжал.
   - Захар... - девушка подбирала слова.
   После боя в ночи она сильно изменилась. И так не сильно разговорчивая, канадка стала по настоящему замкнутой, сторонилась людей, предпочитая проводить время на кухне или во внутреннем дворе. Пару раз ее пробовал разговорить Костя, подходил Тоболь, но Кати убегала или отмалчивалась.
   И вот теперь подошла сама. К Захару.
   - Что случилось?
   Канадка осунулась после плена. Синяки еще не сошли с лица, хотя и сменили цвет с фиолетового на желтоватый.
   - Захарий, у меня к вам... просьма?
   - Просьма? Просьба, наверное.
   Кати понимала все, что говорили русичи, да и смысл ее фраз, произнесенных на английском или французском языках, доходил до каждого из них. Но английские или французские слова могли понять и некоторые из крестоносцев, поэтому, когда ей хотелось соблюсти конфиденциальность, девушка выбирала для бесед русский язык.
   - Захарий... Научите меня воевать.
   Пригодько, собравший под пристальным взором канадки автомат Калашникова, вздохнул:
   - Катя... Мне... Я... Не место тебе здесь. Не место... Мы, как найдем установку энту, отправим тебя домой. Не лезь ты в бойку. Барышням на войну нельзя, вам...
   Кати вспыхнула. Глаза сузились, голос зашипел:
   - Don't u ever talk to me like this! Ever!!! - она спохватилась. - Я не...
   Глубокий вздох.
   - Я прошу вас, Захарий, помочь меня... мне... научиться стрелять и бить мечом.
   Пригодько оценил и побелевшие кулачки и вздернутый носик.
   - И зачем? Где ты воевать собралась?
   Взмах ресниц. Даже моргать у нее получалось зло.
   - Не воевать. Нет... Мстить! Я хочу сама найти тех, кто бросил моего брата монстру-крокодилу. Найти и отомстить!
   Сибиряк покачал головой:
   - Не женское это дело... Да и враг этот не пойми где и кто. Вроде как, хозяйка того... - он вспомнил слово. - Того Екура не сказывала, нас на корм пускать... Кто-то из слуг расстарался, видимо. Ошиблись.
   - Я все равно отомщу!
   - Кому?
   Девушка запнулась.
   - Как кому? - она подбирала слова. - Им! Всем! Всем отомщу! Тем, кто вытянул нас сюда, кто брата крокодилу кинул! Тем, кто меня выкрал и отдал стаду патла...
   Она осеклась.
   Пригодько щелкнул предохранителем и убрал оружие.
   - Не надо копаться и заводить себя.
   Лицо канадки стало пунцовым от ярости.
   - Тебя не распинали на земли, оставляя на забаву сотне вонючих бомжей!
   Сибиряк не ответил.
   Девушка стояла рядом. Оба молчали. Наконец, Кати поняла, что согласия не дождется, и убежала.
   Захар тихо вздохнул и взялся за разборку револьвера.
   ...Вечером канадка прыгала во дворе с деревянным мечом, уворачиваясь от выпадов Гарета. Юбку, мешающую схватке, она сменила на кожаные степные штаны, волосы обрезала, на блузку натянула стеганую куртку мечника.
   Захар, глядя на раскрасневшуюся пыхающую девушку, невольно вспомнил оставленную в Германии пышнотелую подружку. Они были так непохожи с тонкой, "костлявой" канадкой.
   И тем не менее...
   - Красивая, - еле слышно выдохнули губы.
   Захар потер переносицу, ухватил сидор с вещами и побрел на второй этаж.
   Если у этой чумной запал не кончится, то надобно б ее обучить из пистолета стрелять. С мечом против местных бугаев девчонка долго не выстоит, а вот с револьвером, при должной закалке и обучении, вполне сможет сколько минут продержаться. Главное, выстрелы слышны далеко - на помощь придти успеет.
   По спине пробежали мурашки. Пригодько удивленно замер. Что это такое шевельнулось в груди, когда подумал, что он ей на помощь подоспеет?
   Он скрипнул зубами, гоня ненужные мысли.
   Не время сейчас для личной канители... Ой, не время сейчас!
  
   6.
  
   Дни шли за днями, а ситуация не менялась.
   Крестоносцы не спешили вывести войска за стены города на решающее сражение, тюрки боялись идти на штурм. Одни ждали, когда сдастся цитадель. Другие молили Аллаха удержать защитников от этого шага.
   Восток и Запад, действительно, вели себя как два борца, ушедшие в партер и схватившие друг друга на болевой. Каждый терпел и надеялся, что противник уступит. Христиане, взявшие город на меч лишь изменой, верили, что неприступные стены укроют их до тех пор, когда падет цитадель с городскими складами. Запасы Антиохии вернут им силу и уверенность. С этими складами, божьи паломники, смогут еще год плевать на макушки тех, кто топчется снаружи городских стен. Измотанные вынужденными постами кнехты и рыцари яростно долбили камень, ведя подкопы, да рубили высоченные штурмовые шесты и лестницы. Штурм обойдется дорого, но без него нельзя. Господь поможет верным. Deus lo volt!
   Правда были и те, кто изводил себя и друзей ненужными вопросами. "Если Господь с нами, ведет нас от победы к победе, оберегая и протягивая руку помощи, то почему верно служившие делу Его гибнут сотнями от голода? Взят оплот неверных, оскверняющих Святую землю. Но мы все так же мрем, как и раньше. Пески и голод уносят больше, чем стрелы врага".
   Мусульмане знали, что враг измотан, истощен и пошатнулся в вере.
   А воины всего лишь желали знака. Послания сверху, которое бы указало каждому, что путь его верен, а цель желанна Богу. Оглядываясь на сотни тысяч врагов, оплакивая смерть друзей, воины спрашивали тех, кто вел их вперед... Спрашивали церковников.
   И пока епископы кивали головами и вещали о том, что цель похода угодна небу, простые монахи все чаще высказывали то, что уже и так засело в головы кнехтов. "Гордость - смертный грех. Слишком много спеси появилось. Вместо смирения на благом пути служения Господу, вожди начали думать о наградах: землях, золоте, титулах. Испытание и лишения нынешние - наказание за чванливость".
   Кнехты косились на штандарты вождей, на усадьбу, где графы и князья спорили и совещались. Нехорошее что-то сквозило в этих взглядах.
  
   Во дворцах же, если и догадывались о том, как меняется настроение в войске, то старались не обращать на это внимание.
   Вожди искали выход.
   - Если не пошлем гонца к басилевсу, не отдадим под его руку Антиохию, то мы обречены! - ревел тулузец. - Штурм цитадели невозможен. Там нет места для башен, негде развернутся тарану. Тысяча лучников завалит ров телами, но не даст взойти на стены. Мы потеряем лучших, но не возьмем замок. А это для нас смерть!
   Разными словами те же мысли повторяли все. Они обещали город принцу Тарентскому. Обещание свято, выполнить его нужно. Но еще раньше эти же клятвы давались басилевсу. Отступись Боэмунд от своего требования, согласись отдать Антиохию обратно в руки греков, и можно слать гонцов к императору. Пускай Алексей Комнин ведет свои армии под стены города. Между латинянами и греками тюрки дважды подумают, прежде чем начинать битву.
   В то, что они свалят цитадель, вожди не верили. Отнимать надежду у войска не спешили, но и слать измотанных ветеранов на верную смерть не желали.
   Басилевс был последней надеждой.
   - Нет! - отрезал лангобард.
   - Да как же ты не понимаешь. Своим упрямством ты всех нас отправишь на тот свет!
   - Нет! - упрямо повторял принц маленького городка. - Господь дал МНЕ этот город. Господь пошлет нам помощь. Без измены делу его!
   - Отдать город басилевсу - измена?
   - Если он дал город МНЕ, то да, измена! Воля Господа выше клятв!
   - Ты ставишь свои шкурные интересы...
   - Стой... те. - Неожиданно подал голос Адемар.
   Старый епископ болел, спал с лица и только орлиным профилем походил на того грозного воителя, что вел колонны под Дорилеей.
   - Боэмунд может быть прав. Не стоит рубить сгоряча, - слова давались ему с трудом.
   - Но ведь...
   Епископ поднял ладонь, призывая к порядку. Гул смолк.
   - Два дня... Мы будем ждать два дня знамения Господа... А потом пошлем гонцов к басилевсу.
   Лицо Боэмунда вспыхнуло от гнева. Но принц сдержался, поклонился, принимая условие вождя похода, и торопливым шагом покинул зал.
   Остальные закивали, соглашаясь с мудрым решением. Все были убеждены, что через двое суток им придется думать о том, что написать басилевсу.
  
   7.
  
   - Слышал?
   Костя, заканчивающий перевязку Сомохова, удивленно посмотрел на Тоболя.
   - Если ты о ценах на хлеб, то да, слышал. Еще вчера что-то несусветное называли. Клод вместо лепешек прикупил специй... Хорошо идут с кониной.
   Игорь поставил автомат в угол, поставил на стол ведро с водой и устало присел на табурет.
   - Нет.
   - Тогда что?
   Тоболь показал рукой в проем окна.
   - Весь город гудит. Слухи бродят с утра.
   - Ты же знаешь, что я с рассвета тут сижу.
   Игорь вытер с потного лба грязь.
   - Я думал, что ты ночью в лагерь викингов ходил.
   - С чего такие идеи?
   - Кто-то брал мой калаш.
   Малышев посмотрел на автомат товарища.
   - Это был не я.
   - Значит, Захар...
   Тоболь умолк и смотрел, как Костя фиксировал повязку на груди раненого. Ученый спал после выпитых отваров.
   - Я нашел травы, которые требовал твой араб. Он их смотрел. Говорит, что подходят.
   - Замечательно.
   Малышев промокнул лоб Улугбека, смочил губы. Сомохов благодарно промычал что-то, но не проснулся.
   - Это хорошо. Отвары Ашура хороши... Будь у нас реанимация и витамины в капельницах, я бы предпочел витамины, но для местных реалий, отвары - само то.
   Тоболь кивнул, соглашаясь, и двинулся к выходу.
   - Так что ты слышал в городе? О чем судачат?
   Игорь отмахнулся:
   - Ночью кому-то из южан, не то кнехту не то монаху, привиделся призрак или тень. Вроде бы, типа, апостол Петр или Павел... Он сказал, что даст в руки воинства невиданное оружие - копье, которым убили Иисуса. Не знаю с каких таких делов, но это копье, как бы, вундерваффе для местных. Господь, мол, видит страдания и желает дать своему воинству победу.
   Малышев нахмурился:
   - Лучше бы дождь из рыбы или хлеба соорудил... Это все?
   Тоболь, уже дошедший до выхода, вернулся в комнату:
   - По утру этот тип собрал приятелей, причастился и пошел в церковь, которую ему указало видение... Не помню названия церкви, но древняя, факт. Котируется среди местных... Копали до обеда. К полудню выкопали ржавый наконечник.
   - И что? Будут бросаться им со стены?
   - Пока что пошли заверять находку у авторитетных товарищей. Тулузец сразу признал Святое копье, Боэмунд рассмеялся. Слово было за Адемаром. Епископ болеет, но епископ - голова... - Игорь уважительно причмокнул. - Так что его и назначили главным экспертом.
   - Забраковал?
   - Не... Вроде признал. Теперь у нас на руках великая реликвия.
   - Так а бузят чего?
   - Спорят... Одни требуют идти и бить муслимов прямо сейчас, другие требуют причащения и крестного хода.
   Малышев, видевший сонмища наехавших тюрок, несколько раз, присвистнул:
   - Эко их торкнуло... Всерьез собрались ватагой пеших доходяг перебить полмиллиона конных лучников?
   Игорь кивнул.
   - Это ж хуже, чем с крестьянами под Никеей будет... Там хотя бы было, куда убегать.
   Тоболь пожал плечами.
   В комнату вбежал Захар:
   - Слышали? Готовятся все!
   - Сражение? Завтра? Сегодня?
   - Точно, оно... Через два дня по утру идем. Люди Боэмунда ходят по домам, проверяют готовность. Жгут те здания, где не очень горят желанием воевать. Добавляют огоньку!
   Малышев плюхнулся на пол.
   Пригодько потер отросшую бородку и высказал то, что вертелось в голове у каждого в комнате:
   - Побьют.
   - Ага, - согласился Игорь. - Еще как... Черные вырежут их... И нас... Надо было раньше уходить.
   - Ну да...
   Все посмотрели на тело Сомохова. Ученый только начал приходить в себя после жуткого ранения. О том, что он перенесет даже небольшое путешествие, нечего было и мечтать.
  
   8.
  
   - Твое имя - Петр?
   - Петр Бартелеми, ваше преосвященство.
   Тщедушный кнехт, стоявший перед легатом, казался намного выше ростом, чем, собственно, являлся. Немудрено - именно его считали спасителем и надеждой большинство тех, кто остался снаружи шатра легата.
   - Это, - Адемар указал на обломок ржавого лезвия, покоившийся на бархатной подушке. - Это нашел ты?
   - С Божьей помощью, - смиренно склонил голову Бартелеми.
   Граф Сен-Жилль довольно подбоченился. Петр был из его войска - честь нахождения святыни падала и на него.
   - Ты утверждаешь, что это копье прервало жизнь спасителя нашего?
   - Не я, господин, - кнехт занервничал. - Не я. Ко мне явился первоапостол Андрей. Дело было ночью. Я спал, но проснулся от странной музыки. Уже подумал, что привиделось, как заметил его. Весь в бледном сиянии, такой благостный...
   - Какой?
   Кнехт с трудом подбирал слова:
   - Он был... Он был... Как...
   - Во что одет? Как выглядел? На каком языке говорил?
   Петр виновато развел руками:
   - Разве можно описать сон?
   - Ты утверждаешь, что тебе все приснилось?
   Бартелеми тут же поправился:
   - Я бодрствовал... Но все было как во сне. Как будто в детство вернулся, ваше преосвященство. Казалось, что со мной говорит отец. Я верил... Я верю!
   Адемар потер слезящиеся больные глаза:
   - Итак... Что тебе сказало... видение?
   - Андрей сказал, что укажет мне место, где закопано то, что приведет нас к победе!
   Радостный гул прокатился внутри. На лицах воинов появились первые улыбки. Глаза их разгорались вместе с каждым словом допрашиваемого.
   - Копье, которым римский воин Лонгин пронзил бок нашего Спасителя, прервав его мучения на кресте! Этого копья касалась кровь Господа. Оно уцелело, оно не могло исчезнуть! И если мы отыщем, возьмем копье, то сможем выйти против любого войска и победить!
   Петр положил ладонь на бархат подушки.
   - Я рассказал все сеньору графу. Его высочество приказал дать мне в помощь воинов и отправил искать туда, куда послал меня первоапостол Андрей. К храму святого Петра. Там воины разобрали пол, убрав плиты, и взялись за лопаты. Я же молился и принял причастие. И когда, очистив душу, сошел в яму, то нашел... - Он подхватил обломок. - Вот!!!
   Зал взревел. Рыцари, раскрасневшиеся от жары, орали "Deus!", монахи славили Господа.
   Лицо Петра Бартелеми сияло.
   - Я нашел то, что приведет нас к победе.
   Адемар попросил его подойти ближе, взял в руки осколок.
   Гул в зале, подобно волне, перевалился за пределы шатра. Возгласы, молитвы и восславления Господа слышались сверху, сбоку, с каждого угла.
   Скептическое выражение лица сидевшего напротив Адемара Боэмунда сменилось задумчивым.
   - Господь вручил нам победу!
   Адемар покачал на ладонях ржавый осколок.
   Рев с улицы уже давил на уши.
   - Господь верит в нас. Он не гневается.
   - Deus! Deus! Он не гневается! Он с нами! - скандировала толпа.
   Епископ согласно кивнул головой.
   - Да будет так.
   - Так хочет Бог! - было ему громогласным ответом.
  
   9.
  
   25 июня совет вождей назначил Боэмунда Тарентского главой Божьего воинства сроком на четырнадцать дней. Этого ему должно было хватить, чтобы или отбросить владык мусульманского мира от стен Антиохии, или уложить в землю всех, кто еще мог держать оружие.
   Лангобард не подкачал.
   Из собственных запасов князя выкатили бочки с вином. Немногочисленных лошадей придирчиво осмотрели. Большую часть пустили под нож. Так появилось мясо.
   Дисциплина, пошатнувшаяся в последние недели, наводилась твердой рукой. О каком духе можно говорить, если бежали из города даже такие вожди, как Гуго де Вермадуа, брат французского короля, и Стефан Блуаский? После обретения святыни дезертирство пошло на убыль, но мысль о том, что можно отсидеться за стенами, пока остальные штурмуют лагерь мусульман, посетила не одну рассудительную голову. Таких командиров собирали к шатру верховного командующего, назначали место в штурмовых колоннах, указывали время и брали клятву, что придет. Тех, кто мямлил, ставили первыми.
   Нашлись упертые. Двое баронов отказались идти на верную смерть. Высказали вслух то, о чем думали многие. Мол, басилевса надо звать, а не на рожон лезть. А пока не пришла помощь, они и тут могут подождать.
   Боэмунд поджег дома строптивых. Рано утром к зданиям подкатили повозки с соломой, засуетились работники, вспыхнул огонь. Когда толпа кашляющих кнехтов высыпала наружу разобраться, их окружили отборные головорезы из личной охраны лангобарда. Бароны тут же поменяли мнение и высказались за немедленную атаку.
   Так ковалось единство, так поднимался дух.
   Каждый знал, что за спиной резервов нет. Только больные и раненые. Да и те сгрудились у цитадели, чтобы не дать осажденным сделать вылазку в спину.
   Все зависело от предстоящего боя. Отступить значило умереть.
   Кербога мог легко уйти от сражения и терпеливо дождаться, когда спелое яблоко само падет в ладонь. Всего и надо было - загнать крестоносцев обратно в город. Перекрыть лучниками ворота, перебить первую колонну, запрудив улочки беглецами. Сил было предостаточно.
   Но мосульский эмир рвался в бой даже больше латинян.
   Собранные в кучу блистательные повелители мусульманского мира не привыкли к тому, что им кто-то указывает. Добиться порядка от тех, кто считает себя равным вождю, становилась все трудней. Склоки превращались в ссоры, всплывали давние обиды. Сунниты все чаще ругались на исмаилитов, те отвечали. Иногда ссоры превращались в стычки, рассудить которые не мог и сам Мухаммед.
   Дошло до того, что эмир Дамаска, прихватив друзей и тридцать тысяч войска, вообще покинул лагерь. Захватчики обречены. В осаде мало чести, да и ту делить придется. Эмир поехал домой.
   Для Кербога в такой ситуации решающее сражение стало подарком небес. Ни один из всадников его войска не приблизился к строящимся за Оронтом колоннам крестоносцев. Эмир не хотел тянуть время, он ждал всех. Чтобы прихлопнуть врага, как полудохлую осеннюю муху.
  
   10.
  
   Солнце только выглянуло за край холмов, когда над стенами Антиохии запели трубы. Дубовые окованные железом ворота медленно пошли вперед, выпуская первых разведчиков. Минуту спустя на равнину хлынула кованая кавалерия, последние сотни некогда бесчисленной рати.
   Малышев, зажатый в теснине у выхода, уже жалел, что не решился идти в сражение верхом. По крайней мере, не пришлось бы так долго ждать!
   За спиной, в городе, под присмотром канадки остались раненые Улугбек и Клод. Сомохов после боя всего лишь несколько раз приходил в себя, ни разу не заговорил и лишь стонал при перевязках. Франк выглядел получше, но тоже еще был далек от того, чтобы сражаться.
   А в бой вожди, действительно, требовали всех и каждого. Даже сегодня утром посланцы Адемара и князя Тарентского проехались по улице, заглядывая во дворы и покинутые дома. Божьему воинству каждый кнехт был впрок. Легкораненые охраняли ворота, калеки, засев на башнях, подавали сигнал, если кто под шумок попробует перебраться через стены. Ну а все ходячие строились в колонны.
   Вымотанные, израненные, с ввалившимися щеками и горящими глазами крестоносцы шли и шли из ворот Антиохии. От знамен вождей пестрило в глазах. Трубили рога, созывая зазевавшихся, ржали лошади, почуявшие возбуждение хозяев.
   Шатающимися нестройными рядами воинство выдвигалось наружу.
   Боэмунд утром огласил план на бой. Двенадцать (по числу апостолов) штурмовых колонн будут строиться за переправой через Оронт. Если получится, и неприятель даст возможность собраться всем, то атаковать будут наискосок, ударом за холмы, в сторону обоза и лагеря мосульского эмира. Кавалерия свяжет и уведет легкие заслоны, пока пешие бегут к кустам и укреплениям лагеря. Эмир, чей шатер на холме прикрыт лучшим войском, аскером, не бросит обоз с казной и припасами - тюрки полетят следом. Кусты и телеги - не место для степного танца "налетел-выстрелил-удрал", значит, пойдут в рукопашную. Вместо карусели со свистом стрел получится привычная схватка лоб в лоб, что, собственно, и требуется пешим измотанным паломникам. А дорвутся до обоза, так и поесть найдется.
   Русичи были в колонне Адемара. Рыцарские пояса подняли котировки товарищей. Два дня назад к ним "под руку" попросились трое однощитовых кнехтов германцев. Они и разнесли по окрестностям слух, что у итальянских рыцарей водится какая-никакая еда. Желающих налетело...
   Так что за спиной Малышева и Пригодько в бой шла уже не кучка, а добрых три десятка разномастно вооруженных бойцов. В основном к ним прибились франки, оставшиеся в городе после бегства Гуго де Вермандуа и Стефана Блуаского. Кнехты отказались возвращаться домой, не выполнив обет. Кроме французов в отряде появились германцы, несколько венгров и пара валлийцев, вышедших из ночи на звуки родной речи, когда Гарет распекал заснувшего караульного.
   Отряд подобрался разномастный, недисциплинированный и склонный к спорам. Но для дальнейших поисков нужны были люди, так что привередничать не стоило. Да и проверка предстояла скорая и ответственная.
   Малышев еще раз обернулся и глянул на насупленные рожи новичков. Скоро увидим, что вы стоите и стоите ли, вообще, чего.
   Захар расчехлял снайперку.
   - Обнажить головы! На молитву! - пронеслось по рядам.
   Вперед пошли монахи.
   Из города выкатывались новые вымпелы и знамена, благородные графы вели своих бойцов на решающую битву. На первый взгляд, еще и трети не покинуло городских стен. Малышев поискал глазами знамя князя Тарентского. К чему спешка? Молятся обычно перед самой атакой, а тут еще ждать и ждать, когда все соберутся.
   - Во имя отца и сына...
   Захар протер патроны, затвор, быстро загнал блестящие тушки внутрь снайперки. Сам Костя проверил, легко ли достается из ножен новенький меч, не разболтались ли крепления щита, и тоже потянул из чехла винтовку. Сбоку зашептал молитву Тоболь. Игорь шел в свое первое сражение. С утра он волновался, как и остальные часто проверял оружие, теперь же здоровяк истово молился со всеми коленопреклоненными христианами.
   - Поспеши. Видно, мы недолго тут простоим.
   Сибиряк еле заметно кивнул. Не мешай, мол. Сам знаю.
   Еще вчера они определили свою собственную тактику.
   По рассказам Сомохова и по тем книгам, что Костя читал уже в своем времени, крестоносцы были обречены. Слишком много врагов собралось под стены. Участь Никеи и потеря Анатолии так напугали сельджуков, что те на время позабыли все распри и собрались в гигантскую армию, противопоставить которой латинянам было уже нечего. Пешие они могли бы удержаться в городе, но на открытом пространстве обречены. Сомохов говорил о том, что в двухдневном сражении христиане потеряют большую часть войска, лишь треть их пробьется обратно в крепость, где будут ожидать подхода Гуго де Вермандуа и армии басилевса. При осаде люди сожрут все: от лошадей и котов до соломы с крыш и кожаных сапог.
   Этого не хотелось.
   Костя и сам штудировал исторические книги. И вынес кое-какие мысли, пропущенные археологом. Так, один из авторов предположил, что в решающем сражении, крестоносцам не стоило отдалятся от стен города, а бить в сторону вождей мусульманского ополчения. Если гибнет командир, войска почти всегда бегут. Так было многие сотни веков с армиями, куда более известными своей дисциплиной, чем сбитые в кучу родовые ватаги степняков. Историк гипотетически рассуждал, что сил, вышедших из Антиохии, вполне хватило бы для того, чтобы опрокинуть самого мосульского эмира и его соседей. А при смерти или бегстве вождя, все остальные гази, бойцы за веру, дрогнули бы.
   Слишком много "бы", но толика здравого смысла в рассуждениях была.
   Захар, знавший символы мусульманского мира, наматывал на локоть ремень винтовки. Сесть или лечь в толпе не получится, придется стрелять стоя. За спиной гудел голос Малышева:
   - Главное, свали знаменосца. И гаси всех, кто попробует поднять знамя.
   В том, что Кербога не озаботится своей безопасностью, Костя не верил. Но внести сумятицу, положив знамя похода, они могли. Это отвлечет сельджуков, даст время бегущим крестоносцам. Сам Костя взялся за "Ремингтон". Шатер Кербога отлично просматривался, почему бы не попробовать шугануть самого эмира, постреливая его советников и охрану?
   На той стороне долины явно не спешили. Степняки, привыкшие к тому, что битву начинают охотники и смельчаки, сходившиеся посередине для схваток один на один, лишь начали формировать строй. Заставить ждать кого-то - признак знатности. Эмиры и беки готовились к сражению, попивая шербет в шатрах. Да еще два военачальника, претендующие на место справа от знамени, поссорились и оба покинули поле боя, разъехавшись по сторонам.
   - С нами Бог! - Последние слова молитвы чеканным эхом отразились от стен и склонов.
   Воздетые вверх сотни мечей, тысячи копий своим звоном не перекрыли и малой части вырвавшегося из уст христиан ора. Вибрирующий, устрашающий яростью и злобой, полный отчаянья и бесстрашия, он летел впереди двинувшегося вперед воинства подобно взрывной волне. Распаляясь с каждым шагом, христиане бежали в атаку, в свой последний бой. Впереди несся сам Бартелеми, за ним размахивал дубиной духовник графа Тулузского, на шее которого висел найденный наконечник Святого копья.
   Двадцать метров, тридцать...
   Толпа, должная бить в сторону холмов, отогнала редких наездников.
   Каждый из степняков, вылетевших на врага, был отличным лучником. Стрелы врезались в строй, находя себе новые и новые цели. Люди бежали, перепрыгивая через тела товарищей, не всматриваясь в лица. Только вперед!
   Задрожала земля от топота копыт. Пошел на разгон последний клин рыцарской кавалерии.
   В этой вакханалии мало кто обратил внимание на то, что в ясном небе зазвучал гром. Зато все заметили, как накренилось и упало знамя мусульманского пророка.
   Торжествующий рев одних и единый вздох отчаянья был одновременным.
   - Lo Volt! Господь указал путь! Мусульман поразила Божья кара! - крики, зародившись в первых рядах, неслись от одного к другому.
   Они очень хотели чуда, они верили в него. И чудо пришло.
   В лязге тысяч кольчуг и сотнях криков тонули новые раскаты выстрелов.
   У громадного зеленого шатра, расшитого золотом, падали смельчаки. Желающие поднять знамя пророка гибли без видимых причин. Воины, пережившие десятки схваток и сражений, хватались за бок, живот, грудь и падали, падали, падали... Сам эмир бросился к распростертому на земле полотнищу, но цепкие руки телохранителей оказались сильнее безрассудного желания.
   Заметив падение знамени, волновались отряды беков, выехавших навстречу крестоносцам, колебалась пехота.
   Боэмунд, князь Тарентский, разметав заслоны, остановил коней у самого обоза и оглянулся. Его войско шло следом. Бежало, не встречая сопротивления, не отбиваясь от наседающих степняков, даже не подвергаясь обстрелу. Напротив, ряды мусульман, так и не пришедшие в движение, подались назад. Знатные, украшенные золотыми шлемами беки, развернув тонконогих жеребцов, всматривались в сторону шатра предводителя. Знамени похода не было! Изредка оно мелькало над головами стражи и тут же падало наземь!
   Лангобард всегда принимал решения очень быстро.
   Поворот на сто восемьдесят градусов, за спиной трепыхнулся на ветру багровый плащ, и кавалерия уже летит на раскинувшееся до горизонта море врага. Несколько сотен на сотню тысяч. Трубач надувает щеки, багровеет от усилия. "Все вперед!"
   Колонна, ведомая Танкредом, послушно разворачивается и идет следом. За ней, не сбавив темп ни на долю мгновения, поворачивают остальные.
   Еще несколько минут и исступленно орущее воинство врезается в так и не вышедших из холмов сельджуков. Кавалерия Боэмунда к тому мгновению уже опрокинула два родовых отряда из числа смельчаков, не привыкших смотреть за плечо, разметала как сухие листья наемных копейщиков из Египта, втоптала в землю отборную тысячу халебского ополчения.
   Спешенные рыцари не ударили в грязь лицом. Пробивая чеканами доспехи, снося всадников вместе с лошадьми, скользя сквозь частокол копий мандражирующей пехоты, они шли вперед как раскаленный нож проходит масло.
   Вот одно полотнище затрепетало и упало... Второе... Еще два флага с символами Аллаха Всемогущего, держателя миров, исчезли в людском водовороте.
   У правого края запели дудки. Кто-то более сметливый, чем Кербога, пробует остановить разгон? Связать схваткой на две стороны, сбить кураж?!
   Верно! Несколько сотен всадников в остроконечных шапках, вылетев из прохода между холмами, погоняли лошадей. Колонна уже ушла вперед. Сельджуки заходили с тыла.
   Костя повернул ствол в сторону нового врага, нажал курок.
   Боек сухо щелкнул... Дернул затвор, но патрон переклинило, намертво запечатав внутри.
   - Захар, справа!
   Пригодько, вооруженный двадцатизарядным Армалоном, даже не повернул головы.
   - Захар, там кавалерия! Наших снесут!
   Сибиряк лишь повел плечом. Не мешай, мол! Он всаживал пулю за пулей в тех, кто пробовал поднять знамя.
   Сбоку подлетел рыцарь со знаками епископа на плече:
   - Почему отстали? Почему в бой не идете? Отлучу!
   Костя понял, что рядом с ним не рыцарь, а монах в полном снаряжении воина.
   - Мы догоним.
   - Те, кто будут последними, пройдут мимо Царствия небесного! Вперед! Вперед!
   Приставшие к отряду франки, которым лишь коротко объяснили, что рыцари пробуют бить врага на расстоянии с помощью волшебных палок страны Цинь, согласно загудели.
   - Мы идем!
   Захар удовлетворенно хмыкнул, отщелкнул пустой магазин, и поднял голову:
   - Что?
   Малышев бросил взгляд направо. Клин сельджуков уже крушил отставших от "пелетона".
   К монаху от города скакала целая кавалькада. В первом всаднике Малышев с удивлением узнал самого епископа. Адемар серьезно болел, едва мог ходить. Об участии его в сражении не могло быть и речи. Смерть вождя принесет куда больше паники, чем его изможденный вид.
   - Ваше выс...
   - Вперед, гнойные потроха! Вперед, не-то сам буду вас вешать! - лицо епископа полыхало гневом.
   Их приняли за дезертиров.
   Костя молча замотал винтовку в холстину, повесил ее за спину и вытянул меч. Захар последовал примеру.
   - Туда!
   Отряд, все три десятка человек, побежал.
   Крики радости впереди сменились возгласами боли, лязгом, ржанием и хрипом. Тюрки догнали колонну. Аръергард остановился, принимая бой. Врезавшиеся в месиво первые ряды, не чувствуя за спиной поддержки, сбавили темп, стали оглядываться назад.
   Нерв сражения задрожал, баланс качнулся.
  
   11.
  
   Тимофей Михайлович устало протер глаза. Но видение не исчезло.
   На стене, покрытой странной пленкой, бились и умирали. Два войска, в одном из которых легко узнавались недавние товарищи по походу, а во втором - степняки, сцепились у незнакомого города. Высоченные стены служили прекрасной защитой, но войска предпочли осаде кровопролитную схватку.
   Пешие латиняне против бескрайнего моря всадников.
   Заныло в груди.
   - Что это?
   Владыка так увлекся картинкой, что даже забыл про раскуренную трубку. Сладковатые клубы дыма подымались к потолку, сплетаясь в замысловатые узоры, укутывая лепнину и резьбу потолочных балок.
   - Война...
   Горовой потер щетину и уселся рядом.
   - Где?
   Владыка махнул рукой в сторону стены:
   - Там.
   Тимофей Михайлович недовольно нахмурился, оторвался от зрелища, повернулся к хозяину замка... и наткнулся на внимательный прищуренный взгляд.
   - Что тебя волнует в моих картинках, воин?
   - Там мои друзья.
   - Разве тебе плохо здесь?
   - Мои друзья там. Я им нужен. Они меня ищут. Мне... нам пора ехать.
   Старик вздохнул, помолчал, рассматривая меняющуюся мешанину боя. Тимофей тоже повернулся к экрану. Латиняне прорвали строй разномастной пехоты азиатов, теснили их, но не видели, как в тыл их уже заходит клин вражеской кавалерии.
   На ухом зазвучал голос:
   - Жизнь человека коротка. Моя, к примеру, намного, намного длиннее. И большая ее часть, да почти вся, прошла тут. Я привык к вам, сроднился... И понял, что могу... должен сделать так, чтобы вы были счастливы. Так любящий отец заботится о детях. Мне приятна эта мысль, - владыка усмехнулся. - Век человека мимолетен. Что заставляет тебя тратить его на то, чтобы сокращать жизни ближним, да и себе тоже?
   - О чем ты?
   - Разве тебе плохо здесь, воин? Я, ведь, хотел, и я дал людям счастье. Тем, кто ближе, оно дается полнее. Тем моим друзьям, кто далеко, выдается частями... Но я даю его... Счастье даю. Что дашь миру ты, воин? Для чего ты рвешься отсюда, что желаешь обрести из того, чего тут нет?
   - Не знаю... Я не хочу что-то кому-то дать. Но у меня есть друзья, есть жонка, сыны. Я нужен им. Пусти меня, владыка.
   - Вот этого, этого я не понимаю! Ты был здесь и хочешь уйти? Твой друг не рвется прочь, я чувствую. Он хочет остаться здесь, но я также знаю, что этот юноша покинет дом мой, он последует за тобой... Я спрашиваю: "Ты был здесь счастлив?" И если да, то почему тебя тянет куда-то?
   - Мне надо... Долг.
   - Нет... - он закачал головой. - Нет... Не понимаю. Всегда я думал, что знаю, что вам нужно. Рецепторы, нервы - что может быть проще химии? Но... Вы ушли, потеряли нити, которыми мы сшивали ваши души. Я строил империи, но они разваливались, я лепил верования, но их снашивали в пыль. Мне казалось, что я понял, уловил... Мечту о рае я протянул избранным, но и тут находятся те, кто отвергает все... Какой странный алгоритм... ошибка?
   Старик выглядел расстроенным. Уловив изменение интонации, за занавеску, отгородившую угол со странными картинками от остального зала, заглянули стражи. Владыка жестом услал их.
   - Ты понимаешь, что, выйдя, можешь никогда не вернуться?
   - Там...
   Хозяин дома показал, что дальше можно не продолжать.
   - Иди. Вы сами выбираете пути... Дети выросли...
   Старик был расстроен. Сладкий дым вился над его головой, запутавшись в пологе балдахина. Свет развешанных по стенам лампад преломлялся и падал наземь причудливой мешаниной теней. В ней дергались и растекались контуры того, кто сидел напротив Тимофея. Дрожали черты, менялось лицо. Через серую, изрубленную трещинами и складками кожу старика проступали ороговевшие пластины, проседали и искажались глаза, выдвигалась массивная челюсть.
   По спине пробежал холодок. Горовой попятился к выходу.
   Владыка очнулся от размышлений. Видение исчезло.
   - Свободы. Вы всегда хотели свободы, но никогда не знали, что с ней делать...
   - Мы...
   Рука старика взметнулась вверх, останавливая ненужные слова.
   - Я уже сказал. Идите! Мир не так велик. При желании, всегда найдешь, как вернуться сюда, - владыка замка устало потер глаза. - Знал же о вас, понял, догадался, зачем вы тут.
   Он усмехнулся и погрозил пальцем стене.
   - Мало его бил, мало... - он повернулся к казаку. - Ты мог остановить мой бег, но сдержался. Я обязан тебе... Так что можешь вернуться сюда всегда... Как пожелаешь.
   Он встал, поправляя длинные полы халата, повел шеей, разгоняя кровь, двинулся к выходу.
   - Но лучше бы было, если бы ты никуда не уходил.
   Горовой упрямо склонил голову.
   - Впрочем, как знаешь.

Глава 11.

Дорога.

  
   1.
   Из холмов вылетали новые и новые сотни. В толпе низкорослых, выносливых лошадок мелькали тонконогие скакуны в богатом убранстве. Сидевшие на них вожди степняков размахивали саблями, указывая, куда скакать, как бить. Их мало слушали, все и так было предельно ясно. Несколько тысяч тюрок, выскочив за спиной вгрызавшегося в оборону мусульман авангарда христианского войска, должны были разрезать силы латинян, посеять панику и сломить дух.
   - Вперед!
   Скакавший рядом с пешими рыцарями монах убрал крест и потянул с седла щит. Через мгновение в его руке поднялась окованная железом дубинка. Такое оружие и за оружие не считалось. Убивать, не проливая крови, а всего лишь проламывая черепа, - что может быть гуманнее?
   Костя взялся за ребристую ручку револьвера, Тоболь поднял калаш, Захар щелкнул затвором дробовика.
   Тридцать человек, запоздавший отряд и нежданный резерв христианского войска, бежал на несколько тысяч гарцующих всадников с луками в руках. Безумный поступок безумного дня в безумном мире.
   Малышев ждал слаженного залпа. Когда тысячи стрел устилают площадь, шпигуя сталью каждый сантиметр. Стрел ждали все, но на их счастье, лишь редкие сельджуки догадались обернуться назад. Те немногие степняки, кто заметил новую угрозу, заслон создать не сумели или не пожелали - бегущие кнехты успевали заметить и отбить редких посланниц смерти. Костя глубоко вздохнул, восстанавливая дыхание. Они дойдут, значит, шанс еще есть. По-крайней мере, смогут добраться до врага и умереть в бою, а не проколотой букашкой на листе энтомолога.
   ...У далеких открытых ворот строилась очередная колонна. Незнакомый граф командовал, пехота сбивалась плотнее и молилась о ниспослании победы, пели монахи, размахивали святынями блаженные. Они пойдут в бой, побегут. Но до тех, кто уже рубится с неверными, дойдут вряд ли. Потому как раскрытая пасть успеет закрыться, сжевать и выплюнуть тех, кто так бездумно в нее сунулся.
   - Быстрее, - это уже Захар подгоняет отставших кнехтов.
   Враг не ждет чего-то необычного от нескольких десятков, но к новой колонне отнесутся внимательней. Стрела же бьет человека с ружьем так же, как и воина с мечом. К тому времени, как эмир перебросит сюда еще орду своих летучих стрелков, лучше бы догнать своих.
   Двести метров, сто...
   Тридцать пеших, бегущих на извивающуюся змею кавалерии. Под ударом степняков уже развернулись последние ряды атакующих колонн христиан. Не ощущая за спиной дыхания товарищей, сбавили ход передние.
   Всадники в остроконечных шапках рубят отставших. Позади всегда те, кто хуже вооружен или слаб духом. Им для паники много не надо. Особенно, когда с другой стороны напирает пехота врага.
   ...Монах обогнал их на два десятка метров. С вытаращенными глазами, ревя что-то на латыни, он несется навстречу Царствию Небесному. Кнехты с опьянением обреченности вторят словам молитвы. Истерия, витавшая вокруг, превратилась в ярость.
   Бух! Дробовик выплюнул первую порцию картечи. Летевший к монаху кочевник крутанулся в седле и упал под ноги лошадям.
   Автомат не так громок, но зато намного эффективней. Тоболь бьет на ходу, снося тех, кто поближе. Костя выждал десяток шагов и тоже поднял револьвер.
   Короткими очередями бьет автомат, бухает дробовик. В грохоте выстрелов не слышно, как щелкнули арбалеты соседей.
   От шума разлетаются сообразительные кони, унося хозяев от непонятной напасти. Сельджуки пригибаются в седлах, рвут в истерике тетивы. Вот над Тоболем свистнула первая стрела, вторая прошла у самой щеки Малышева. Затрещали уже десятки луков. Но поздно... Отряд успел добежать до гарцующих на месте сыновей степей. В месиве рукопашной, когда нет времени крутить головой, лук всегда уступал доброму мечу и быстрой сабле.
   Перед плотной ватагой рыхлая масса тюрок расползается. Отряд набрал кураж. Кнехты, будто волки, почуявшие кровь, прогрызаются все дальше. Сельджуки, вспоров тыл колонны, слишком далеко увязли, и с приходом "клина" на узкое горлышко отхода, они превратились из охотников в жертвы. Неважно, что конные кочевники бьют стрелой зайца на сорока шагах - зажатым в толчее не дают места и времени для стрельбы. Их сшибают топорами, подымают на копья. Почуяв слабину, навстречу подмоге рвутся ушедшие вперед паломники. Тюрки пробуют отойти, вырваться из капкана, но края взрезанной колонны уже смыкаются, зажимая гарцующих лучников между стенами щитов.
   ...Костя быстро расстрелял револьвер, скинул горячие гильзы, взялся за перезарядку.
   За спиной послышался топот. Малышев обернулся и... выругавшись, начал перестраивать отряд.
   С фланга к ним летела та самая орда тюрок, которой он опасался.
   Сельджуки не любили бой "грудь в грудь". "Ударил-отошел, выстрелил-уступил место", - любимые тактики вкупе с отличными луками и быстроногими лошадьми делали их лучшей кавалерией Востока. В теснине же рукопашной плюсы их уже превратились в минусы. Кто-то из вождей увидел и понял опасность.
   Степняки, спешащие на помощь своим зажатым в колонне собратьям, не бросились в рукопашную, сломя голову. Но и шпиговать стрелами с полусотни шагов явно не спешили - боялись подстрелить своих же. Всадники сделали петлю, прикидывая, не идет ли следом за горсткой христиан более солидные подкрепления. Убедившись, что в тыл им ударили всего лишь несколько десятков латинян, сельджуки потянули из ножен сабли. Тучный бородач в высоком колпаке проорал команду. Первая сотня развернулась полукругом и пошла в атаку. Тюрки радостно улюлюкали.
   - Я вам тоже концерт заделаю, - угрюмо пообещал подбежавший Тоболь.
   В калаш со щелчком вошел новый магазин. Малышев торопливо пихал патроны в барабан. Рядом перезаряжал дробовик Захар.
   Большая часть их бойцов ушла вперед шагов на тридцать, и вокруг русичей образовалась некая проплешина, уголок тишины среди буйства ада. Сюда, почуяв в необычно одетых воинах главных противников, и целил командир тюрок.
   - Стой! Вильгор! И ты, ты! Дендальф, или как тебя там? Все сюда!
   Повинуясь крикам Малышева, вернувшиеся кнехты прикрыли их щитами. Перед атакой Костя назначил каждому из стрелков телохранителей, но в суматохе боя бойцы сразу же позабыли новые обязанности.
   - Щиты не опускать!
   ...Тучный бородатый степняк привстал на коленях, мелькнула в воздухе короткая пика.
   Над головой щелкнул арбалет, унося в надвигающуюся стену халатов и оскаленных лошадиных морд одинокий болт.
   - Ла иллахи илл аллах! Бисмиллах! - летящие в бой тюрки распаляли себя.
   Тоболь вскинул автомат, сбоку зашипел Захар:
   - Жди... Бей в упор, чтобы за луки взяться не успели.
   Игорь чуть опустил ствол, пальцы на цевье побелели от напряжения.
   Верещащая, улюлюкающая стена приближалась. За спиной радостно взвыли рубящиеся с кнехтами сельджуки.
   - Илери! - зажатые в ловушке тюрки подгоняли тех, кто шел им на помощь.
   Сто метров... Пятьдесят.
   Бородач привстал, подымая руку с пикой. Костя задержал дыхания и совместил мушку с прорезью прицела.
   В грудь ударила стрела. Легированная сталь выдержала прямое попадание. Тут же вторая стрела скользнула по плечу, срикошетив в землю, третья вспорола воздух у уха. Кнехты плотнее сдвинули щиты, принимая сразу полудюжину. С такой дистанции степняки уже не боялись промахнуться.
   Щиты заходили под ударами. Костя задержал дыхание, готовясь. И тут что-то больно врезалась в коленку. Нога подвернулась, Малышев выстрелил. Промахнулся, конечно. Тут же пальнул по соседу здоровяка, и тоже не попал.
   Низкорослые лошадки степняков при звуках выстрелов дернулись, отворачивая с линии атаки. Но из-за их спин уже вылетали новые враги.
   - Игорь, давай!
   Тоболь, опустивший забрало шлема, походил на ожившую статую. Калаш в его руках дернулся и выплюнул струю огня и свинца. К трескотне тут же добавились басы дробовика.
   Захар бил выборочно, примечая тех, кто пробовал отдавать приказы. Игорь же строчил, почти не целясь. Одной длинной, на весь рожок, очередью.
   Лава кавалерии, будто налетевшая на пирс волна, взорвалась брызгами крови, ругани и криков. Кувыркались лошади, ломая ноги себе и шеи своим хозяевам. Улюлюканье сменилось животным воем и ржанием.
   Что-то беззвучно заорал Тоболь. Слова вылетали из-под забрала, но ни одно из них не перекрыло грохот оружия. Раскаленный ствол автомата в руках Игоря ходил ходуном.
   - ...на! - только разобрал Костя, когда опустел рожок автомата.
   Малышев взглянул на то, что осталось от сотни тюрок. На несколько десятков шагов перед ними лежало поле, усеянное трупами. Те, кто выжил, нахлестывая лошадей, убирались на фланг. Оттуда уже неслись свежие силы. Не сотня, а несколько тысяч степняков спешили в бой.
   - Вот теперь точно гамон, - прохрипел Захар, торопливо заталкивая патроны в магазин.
   Малышев перезарядил револьвер, снял винтовку. Тоболь вставил новый рожок. Кнехты оббили стрелы со щитов.
   Пять сотен метров... Две.
   В горле першило от кисловатого дыма.
   Стволы пошли вверх, отыскивая цели. Они выстоят.
   Сельджуки заревели. Верещащий вал готовился смести тонкую преграду.
   - Господь наш небесный, да святится имя твое, да придет... - губы сами начали знакомые строчки.
   И будто отвечая горячей мольбе, за спиной запели трубы. Русичи обернулись. Из-за холма, навстречу врагу вылетал латный клин христианской кавалерии. Боэмунд, верно определив, откуда идет главная угроза, бросил под сельджуков последний козырь.
   Послышались и крики со стороны города. Очередная колонна бежала в бой.
   Тюрки, подрастерявшие кураж при виде рыцарей Боэмунда, поняли, что вот-вот попадут в окружение. Вал остановился, затрепетал и... бросился врассыпную.
   Малышев хлопнул по плечу Игоря, показав в затуманенные глаза большой палец, и бросился на помощь своим бойцам.
  
   ...Тюрки бежали.
   Под ударом первых колонн начали отходить воины Кербога. Дрогнул центр, лучшая часть войска. Христиане сразу в двух местах продавили нестойкую первую линию, лишив фланги связи с вождем. Впрочем, эмиры не привыкли согласовывать свои действия с кем-нибудь. Каждый сам придумывал себе план на сражение и следовал ему до тех пор, до которых считал нужным следовать.
   Кроме того, к городу пришли не самые воинственные вожди. Те из них, в ком бурлила кровь, уже успел накушаться войны в песках Дорилеи. Сюда, под Антиохию, собрались "домоседы", привыкшие топорщить усы в пирах да спорах о старшинстве, но не любящие смрад полевого лагеря и вяленую под седлом конину. Они старались играть в великих завоевателей, но как только флаги подались назад, сердца многих "пахлаванов" ушли в пятки. Вот первый из вождей повернул коня, отводя своих бойцов подальше. Его сосед, почуяв недоброе, скомандовал ретираду. Третий не захотел стать козлом отпущения и подозвал трубача.
   Христианам не было, что терять - им, хозяинам Сирии, еще было.
   Под яростным ударом войско мусульман разваливалось на отдельные отряды, озабоченные только спасением.
  
   2.
  
   Длинногривый красавец-жеребец под Костей запрял ушами и пошел в сторону. Трофейный конь плохо слушался удил, степняки все больше правили коленями и пятками. Малышев этим навыком не обладал, и жеребец постоянно пробовал уйти с пути, прощупывая степень дозволенного у своего нового хозяина.
   Костя рванул удилами благородный рот. Конь обиженно взбрыкнул, но, повинуясь, вернулся в строй. Отряд шел в сторону развалин монастыря.
   Христиане разгромили "непобедимую армию ислама". Как карточный домик разваливается при потере одной составляющей, так рухнул союз сельджуков при отступлении. Те, кто бежал, уже не стремились дать отпор. Эмиры разлетелись по домам, запершись за высокими стенами, и в страхе ждали гнева Аллаха. Ибо только этим имамы объясняли приход орды неверных, карающего меча небес, опущенного на головы тех, кто позабыл Его учения и слишком увлекся земным.
   Покоренный, кающийся, готовый к сдаче мир лежал перед воинством Христовым.
   Но те не спешили.
   Первым делом христиане опустошили обозы мосульского эмира. Стада баранов пустили под нож, телеги порубили на костры. Истощенные осадой бойцы готовили похлебку из мяса и муки прямо посреди горы вражеских трупов. Даже безумные норманны не занялись своим привычным и любимым при штурме делом - крики насилия не тревожили ушей победителей. Женщин, захваченных в лагере, жен, служанок и наложниц, просто порубили без злобы. Чтобы не было никого, способного ткнуть ножом осоловелых и разморенных победителей. Подгоревшая на костре баранина их манила сильнее женских прелестей, черствая лепешка была желанней ласки горячего тела. Вязать же пленников не было сил и веревок.
   Найдись среди бежавших эмиров смелый человек, способный вернуть отряды на поле боя, к ночи он бы взял христиан без всякого сопротивления. Но такого среди выживших сельджуков не оказалось. Отважные сердцем остались костями на полях сражений.
   Потом делили добычу: шатры, оружие, лошадей. Пояса кнехтов заполнились монетами, одежды запестрели красками. Налетевшие торговцы делали состояния, превращая груды халатов и посуды в серебро по очень выгодному для себя курсу.
   Почти незаметной прошла сдача цитадели. Защитники, пораженные крахом "непобедимой армии", узрев в этом провидение и волю небес, склонили головы перед истинным Богом. Большинство из них, включая сына Баги-зияна, перешли в христианство, став оплотом норманн в чужом мире.
   Кнехты отъедались три дня. Потом собрались в путь к Иерусалиму, лежавшему южнее.
   Но вожди не спешили.
   Снова появились споры о том, кому должен достаться город. Боэмунд требовал следования договору, по которому ему, как открывшему ворота в Антиохию и возглавившему оборону, следовало отдать жемчужину Азии. Тулузец требовал остаться верным клятве басилевсу. Князь Тарентский орал, что Антиохия досталась христианам только благодаря ему, тулузец напомнил о Святом копье.
   Кнехты угрюмо гудели и требовали идти дальше. Вожди их не слышали.
   Роль Святого копья, как и его святость вновь и вновь ставились под сомнение. Наконец, назначили Божий суд. На площади развели два костра в три человеческих роста высотой и в несколько сажень длиной. Между ними оставили узкий проход. Бартелеми с копьем в руке должен был пройти через пламя.
   Петр пошел в огонь, не задумываясь. Лишь преклонил колени для молитвы и укрыл голову. Он исчез в пылающем аде и вышел с той стороны. Под крики толпы поднял над головой ржавый наконечник, символ его победы... И упал на руки монахов. Он умер на следующий день, так и не развеяв сомнений и не прекратив кривотолки.
   Тулузец не желал идти дальше, пока в городе оставался Боэмунд. Князь Тарентский же и вовсе считал поход оконченным. Своей цели он достиг.
   Кнехты гудели все больше.
   И тогда на землю пришел мор. Тысячи трупов лошадей и обобранных до нитки гази оставались под солнцем. Копать твердую землю было тяжело, жечь нечем. Трупы терзали стервятники, мясо гноилось и смердело. Все это под происходило под июльским солнцем. В городе началась эпидемия, косившая недавних победителей тысячами.
   Кнехты уже не гудели, они требовали идти, угрожая сжечь город и всех его жителей, чтобы убрать яблоко раздора.
   ...Костя вел отряд в сторону разрушенного монастыря. Оставаться в городе, где трупы на улицах не успевали убирать, было опасней, чем ночевать за пределами стен. Мусульмане обходили эти земли, не тревожа христиан ни одной вылазкой за целый месяц.
   Малышев оглянулся.
   Две с половиной сотни людей. Кнехты, рыцари, конные и пешие, шли за ним. Над головой затрепетал багряный флажок с белым крестом, его баннер. Его знамя, врученное благодарным Боэмундом за отличия в битве. Именно они стали костью в пасти, готовой сомкнуться на горле христианского войска. Малой толикой, перетянувшей тысячи судеб. Князь Тарентский ценил тех, кого любили небеса. Еще ему очень нужны были сторонники. В то, что спор с графом Тулузским не дойдет до столкновений верили немногие. Ну а уж в то, что басилевс оставит главную жемчужину своей короны, почти утраченную и вновь обретенную, не сомневался даже последний обозник.
   Треть войска составляли норманны. Боэмунд был их кумиром, лидером, человеком, доказавшем, что ему благоволят небеса. Когда он сказал, что завоевание Иерусалима начнется с защиты Антиохии, ему верили. Потомки викингов обживались в крае. Тулузцы его покидали.
   Малышев еще раз оценивающе окинул взглядом отряд. С этими людьми им предстояло решить свою главную задачу. Отыскать друга, вернуться, разобраться с теми, кто все еще готовил им западню.
   Как и в случае с капищем старой богини, им не пришлось много агитировать. Имена рыцарей, выстоявших против полчищ сельджуков и подаривших атакующим колоннам паломников шанс, были на слуху. Под полученное знамя стекались добровольцы. Бароны и графы гибли в боях, их выжившим людям нужны были новые вожди. Удачливые здесь ценились больше знатных отпрысков. Потому что удача в этом походе - милость Господа, каждая победа - проявление его заботы. Быть с теми, кто мил небесам, значило снять с себя бремя выбора. Думать о том, правильно ли ты поступаешь, не отходишь ли от тех целей, что указал Господь воинству своему. Кнехты не хотели думать, они искали тех, кто возьмет на себя эту обязанность. А им оставит то, что привычней - бой.
   Христовое войско погрязло в раздоре вождей. Кто прав? Тот, кто уже доказал избранность, обрел прозвища "карающего меча Господа"? Или тот, кто повторяет вслух то, что им вложили на далекой родине? Кто требует идти дальше, к Святому Городу?
   Воины роптали. Им надоело сидеть на месте.
   Малышев еще неделю назад попросил Адемара отпустить их в поход в сторону гор Каспия. Там лежали земли, где исчез Горовой. Костя верил, что им удасться найти его следы. В хаосе, охватившем Восток, десяток всадников с крестами на щитах повергал в ужас тысячу мусульманских воинов. Этим надо было воспользоваться. Паника не будет царить вечно. Пока же на каждого христианина смотрят как на спущенного с цепи пса Божьего гнева, у них был шанс на поиски Тимофея. Даже если след его терялся где-то вдали.
   Адемар, пропадавший днями в госпиталях, дал свое благословение. Топтание на месте его раздражало не меньше рядовых воинов. Но и выходить в путь без единства в рядах прелату не хотелось. Так что на небольшую экспедицию с разведывательно-спасательными целями папский легат свое благославление выдал.
   К сожалению, это было одно из последних распоряжений немолодого прелата. Подхватив в госпитале лихорадку, епископ тяжело заболел и в несколько дней отдал богу душу. Малышева, пробовавшего пройти в шатер с ампулами антибиотика, развернули ретивые стражи.
   Со смертью единственного человека, способного обуздать и примирить провансальцев с норманнами, поход остановился.
  
   3.
  
   - Я устал и запутался, друг.
   Улугбек приподнялся на ложе. Ночь еще не забрала небо черной пеленой облаков, посылая в шатер отблески садившегося светила. В багряных лучах лицо ученого казалось еще более отрешенным, чем обычно.
   - Я запутался.
   Костя отставил в сторону кувшин с разбавленным вином и повернулся к товарищу.
   - Опять сны мучают?
   Сомохов вытер ладонью лицо.
   - Я уже боюсь засыпать... Они терзают меня... Я путаю день с ночью и правду с вымыслом. Я опасаюсь собственного воспаленного разума.
   - Дать вина? - Костя протянул кувшин.
   Улугбек отмахнулся.
   - Пробовал уже. От алкоголя все становится еще обостренней, картины приобретают объем... Они живут, а я... я существую там, среди всего. Я сплю здесь и существую там. Говорю, ем, сражаюсь. Когда просыпаюсь, я думаю только о том, что видел... Иногда могу объяснить, связать виденное с известной историей. Но все чаще эти картины настолько чужие, что даже попытки осмыслить их приносят боль. Крушение стран, гибель людей, войны - все перемешалось...
   - Может быть, это дар? Все не так плохо?
   - Я устал... Я хочу забыть все.
   Костя положил ладонь на плечо товарища.
   - Ничего... Ты скоро поправишся. Время лечит.
   Воспаленные глаза на осунувшемся лице казались двумя угольками заброшенного костра.
   - Ты сам веришь тому, что говоришь?
   Улугбек сел на лежанке, свесив ноги на землю.
   - Мир никогда не будет таким, как раньше. Мы не будем такими, как раньше...
   - Ты о чем? Мы...
   Сомохов оборвал успокаивающую тираду друга.
   - Я видел очередной сон. Они выматывают меня, изводят, но приходят все чаще.
   - Снова что-то из Библии или Ветхого Завета?
   Ученый невесело усмехнулся.
   - Нет. На этот раз я даже рад тому, что увидел.
   Костя ждал продолжения, но ученый только тер заросшие щеки, собираясь с мыслями. Ноконец, Сомохов решился:
   - Мне снился Горовой... Даже не так. Я видел Горового. Не спрашивай, как я различаю реальность и видения. Мне просто понятна грань. Так вот... Я видел Тимофея. Он сидел на площадке башни высокого замка в горах. Над замком кружили орлы. У подножия замка текла речка.
   - Дальше. Что он говорил, делал?
   Сомохов говорил так, будто сбрасывал с плеч камень:
   - Он выглядел довольным и никак не походил на пленника. Рядом с ним сидел старик в восточных одеждах, богатых одеждах, кстати. И... Захар.
   - Захар? Но... Ты думаешь, что видел будущее?
   - Нет! - ученый схватился за голову. - Не знаю! Я был твердо уверен во сне, что речь идет о настоящем, но... Все так запуталось.
   - О чем они говорили?
   - На этот раз не понял. Даже слова не доносились, только ровный гул бурлящей реки.
   Костя нервно заходил по земляному полу шатра.
   - Ты... хотя бы можешь описать тот замок, что увидел?
   Ученый вздохнул:
   - Не знаю. Он казался в легкой дымке, будто прикрытый вуалью... Но я попробую.
   Малышев всмотрелся в воспаленные глаза друга, прикидывая насколько можно верить всему, что услышал. Сомохов слаб, он бредит во сне. Вероятней всего, рассудок его нуждается в покое и лечении...
   Но это была единственная ниточка, способная повести их дальше.
  
   4.
  
   - Ты хорошо понимаешь, что они говорят?
   Ашур кивнул.
   ...К стенам города стекались те, кто видел в этой войне Божественное провидение. Десятки всадников, сотни пеших приходили посмотреть на то, что осталось от непобедимой армии потомков Сельджука. Многие спешили на встречу тем, кого де-факто признали новой властью в регионе. Правителям нужны свои люди на местах. Псов, лижущих ноги хозяина, нет-нет да погладят и угостят косточкой со стола.
   Сегодня Ашур привел с рынка двух оборванцев. Араб утверждал, что эти доходяги знают земли, в которые отправился Тимофей и где он исчез.
   После того, как Сомохов описал виденный во сне замок, Костя привлек всех, кто мог изъясняться на местных наречиях, для поиска. Искали тех, кто узнал бы в скудных описаниях что-то знакомое.
   Ашур был их главной надеждой. Каждое утро пленный араб вместе с двумя телохранителями-франками шел к воротам и на рынки, где отирались иноземцы и пришлые торговцы. Иногда он возвращался не один. Как в этот раз.
   ...Допрос оборванцев не добавил уверенности Малышеву.
   - Что думаете, Улугбек Карлович?
   Сомохов, все еще бледный от ран, почесал края повязки.
   - Я не стал бы соваться туда, Костя. Мне импонирует твое желание и твоя отвага, но кажется, мы поступает безрассудно.
   - Улугбек Карлович, мы теряем время. Они утверждают, что там есть место, которое подходит под описания... ваши описания. Аламут - орлиное гнездо... Кстати, слуги местные, плели что-то о "Орлином насесте". Очень похоже получается... По всему выходит - Горового следует искать там. Там и только там!
   Костя плюхнулся на табурет, глубоко вздохнул:
   - Мне до смерти надоела эта война... Я хочу сделать то, ради чего мы сюда вернулись.
   Сомохов в сомнении покачал головой:
   - И все-таки, Костя, это авантюра, а не план. Я сам не доверяю тому, что вижу. А полагаться на это, как на единственную зацепку в головоломке, пожалуй, не стоит.
   - Предложите что-то другое!
   За спиной послышался смех.
   - Кажется, я пришел вовремя.
   Оба спорщика обернулись. В проеме откинутого полога шатра проступил знакомый силуэт. Малышев тихо присвистнул. Сомохов вернул на место спрятанный под подушкой и невесть как оказавшийся в руке револьвер.
   - Ибн-Саббах?
   - И вам привет, мои добрые, милые, верные друзья.
  
   5.
  
   В то время, как разваливающаяся империя тюрков напрягала последние силы в попытке противопоставить хоть что-то завоевателям, египетские правители тоже попробовали урвать свой кусок. После разгрома под Антиохией, где среди прочих были и его войска, великий визирь Фатимидского Египта Алафдал повернул оружие против недавних союзников и братьев по вере. Впрочем, при отсутствии внешней угрозы исмаилиты Египта на дух не переносили шиитов и суннитов, не стесняясь обвинять последних в еретизме. Так что разгром северного соседа оказался удобным поводом достать из шкафа старые обиды. Фатимиды начали войну.
   Через месяц в результате символической осады Египту был сдан Иерусалим и земли вокруг его. Несколько городов-портов последовали примеру Святого Города.
   Алафдал был прекрасно осведомлен о трениях в руководстве христианского похода. И первое, что он сделал после получения новых земель, было посольство к паломникам. Предложения союза против сельджуков в нем перемежалось привилегиями христианам при посещении Святого города, гарантиями их святыням и торговыми поблажками. Как последний козырь послам поручили отдать христианам город-порт Яффу, считавшийся воротами в Иерусалим. Еще в придачу с посольством шли караваны серебра и богатых тканей.
   В делегацию египтяне набирали всех, кто имел опыт общения с Божьим воинством. Одним из первых, кого нашли люди Алафдала, был беглый шейх. Вот только по прибытии на место, ибн-Саббах не стал утруждать себя словолудием и пустыми уловками в дипломатии, а занялся личными делами.
   - Привет вам, мои друзья. Не поверите, но я искренне рад вас видеть здоровыми и с кучей приверженцев за спиной.
   Малышев угрюмо всмотрелся в лицо непрошенного гостя.
   - Откуда вы здесь, шейх?
   Загорелое дочерна лицо прорезала улыбка:
   - Я вижу, что мой давний друг Улугбек страдет от ран? Могу ли предложить вам услуги своего врача?
   Из-за спины ибн-Саббаха вышел Гарет.
   - Я пустил его. С ним приехали франки. Говорят, что он - из посольства, что приехало в ставку.
   Костя удивился:
   - С кем они собрались договариваться? Адемар умер. Пока папа не назначит нового легата, здесь будит царить безвластие.
   Шейх снова улыбнулся:
   - И я говорил то же самое. Но есть на свете упрямые ослы, не способные понять ничего, кроме своих собственных убогих мыслей, - он заботливо переспросил у Улугбека. - Мне стоит послать за приехавшим со мной врачевателем?
   Сомохов отказался, стараясь сделать это в меру учтиво:
   - Спасибо. Я просто сильно ослаб после ран. Покой даст мне силы быстрее нового медика... Присаживайтесь, уважаемый.
   Ибн-Саббах уселся на разложенные по ковру подушки, поджав ноги.
   Костя, голову которого заполнили вопросы, вспомнил о том, что имеет дело с восточным человеком. Ждать ответов ему придется долго.
   - А сам ты как, шейх мятежных?
   Ибн-Саббах еле заметно ухмыльнулся и покачал головой:
   - Благодарю... Дорога не оказалась для меня трудной.
   ...Час прошел во взаимовежливых воздухоколыханиях.
   Когда Костя уже готовился наплевать на этикет, принятый на Востоке, шейх перешел к сути своего визита.
   - В который раз уже я с удивлением замечаю, что наши пути пересекаются. И не просто пересекаются, а ведут в одну точку.
   Сомохов, подливавший чая гостю, удивленно замер.
   Ибн-Саббах продолжил:
   - У моей партии в городе немало сторонников. Как новых, так и старых. И пускай сейчас мы не так сильны, как в не столь давние времена, друзья все еще считаются с Аль-Джабалем. Когда мне сообщили, что в Антиохии появились мои старые приятели, я попросил присматривать за вами. И вот, недавно получаю письмо, что ваши люди ведут поиски некого города. Каково же было изумление, когда в описаниях, переданных мне, я узнал Аламут, цитадель одного из старых противников моего народа. Можно еще ночь ходить вокруг и около, но в отношении таких нетерпеливых собеседников, думаю, промедление становится опасно для гостя, - шейх улыбнулся кончиками губ. - Итак... Что же вас так влечет к логову старого дракона?
   - Чему?
   Исмаилит отставил пиалу с чаем.
   - Аламут не самое простое место в мире. Э-кур старой богини рядом с ним - лачуга на перекрестке. Если вы взялись расспрашивать о месте старого дракона, то вам туда явно срочно понадобилось. Вот я и спрашиваю - зачем?
   Пронзительные глаза собеседника завораживали. Костя опустил взгляд. Шейх еле заметно выдохнул.
   - Вы ответите мне? Или я ошибся, и ваш интерес - всего лишь пустая прихоть?
   Друзья не знали, что говорить. Каждый понимал, что союзник из шейха получится не самый надежный, но в путешествии за пределы земель, контролируемых христианами, им нужны были провожатые.
   - Там наш друг. Мы так думаем, - Сомохов тщательно отмерял толику выдаваемой информации.
   - Ну да... Высокий, грузный, усатый. - Шейх поднял глаза вверх, изображая умственное усилие. - И зовут его Тимофеус? Тимо?
   - Да.
   - И вы думаете выйти и найти его, выручить вашего... и моего друга из замка дракона?
   - Какого Дракона?
   Шейх отмахнулся от вопроса, как от мухи.
   - Пройти через горы, где на каждом перевале сидит по племенному вождю с сотней головорезов? Взять приступом замок, о который ломали зубы все окрестные эмиры? И вернуться? Или вы думаете, что там есть гак? Вы же не настолько просты, чтобы...
   По тому, как опустились головы Сомохова и Малышева, ибн-Саббах понял, что собеседников он явно переоценивает.
   - Ха-ха-ха... И еще раз - ха-ха-ха... После Э-кура Мамми я был о вас лучшего мнения.
   Малышев нервно забарабанил пальцами по ножнам кинжала.
   Ибн-Саббах одернул полу халата, почесал шею:
   - Тем не менее, я рад, что вы не исчезли в горах, по дороге сюда. Может быть, мы расстались без излишней теплоты, но мне нравилось сражаться рядом с вами. Когда уверен в том, кто прикрывает тебе плечо, жизнь кажется проще.
   Сомохов долил в пиалу шейха чай, ожидая продолжения речи, но мятежный посвященный молчал. Затянувшуюся тишину нарушил Малышев:
   - Так ты поможешь нам?
   Ибн-Саббах провел ладонью по холеной бороде и кивнул:
   - Я проведу вас к тому месту, куда вы стремитесь. И помогу захватить замок. Все это будет... при двух условиях.
   - Каких?
   - Вы отдадите мне замок Аламут со всем содержимым.
   - Воины потребуют свою долю. Трофеи всегда принадлежат победителям, - возразил Костя.
   - Верно, - легко согласился шейх. - Пускай уносят серебро и золото. Его там, поверьте, немало. Но записи, библиотеку, машины... и гак, если он там есть, останутся у меня. Ну, и сам замок, конечно. Впрочем, не думаю, что вы там пожелаете жить, так что куча камней вам и не нужна.
   - Согласны. Второе условие?
   - Вы возьмете с собой не больше двух сотен бойцов... Я не могу сейчас собрать больше, чем две неполные сотни, вы, верю, можете. Но в поход пойдете только с двумя сотнями. - Он пояснил свою прихоть. - Не могу же я допустить, чтобы после победы кто-то из нас стал диктовать свою волю другому.
   Костя и Сомохов переглянулись. Улугбек кивнул.
   - Согласны.
  
   6.
  
   Воины рвались прочь от зараженного города. Поход, в котором можно обрести добычу и сотворить угодное небесам дело, да еще получивший благославление Адемара, которого многие крестоносцы считали святым мучеником, вызвал в отряде воодушевление и энтузиазм. Даже новость, что сопровождать их будут крещеные арабы, не вызвал подозрения или ропота. Вокруг Антиохии разъезжали сотни неофитов, принявших крещение из рук Боэмунда и святых прелатов. Захар и Костя надеялись, что в тонкости веры новых союзников их воины лезть не станут.
   Выступили в середине сентября. Шли без обоза, только с заводными и вьючными лошадьми. Дни уже не изматывали зноем, так что скорость получалась приличная. Остановок в городах и селах не делали. При приближении любого населенного пункта вперед уносились всадники шейха, договаривавшиеся на проход и успокаивавшие население. Возвращались они чаще всего с подарками местных старейшин. Крестьяне спешили откупиться от пришлых.
   Отсутствие сражений немного настораживало христиан. Привыкнув к тому, что по чужой земле им приходится идти с мечом в руках, паломники ждали засады у каждой переправы или густого кустарника. Новоявленные рыцари Захар и Костя не спешили расхолаживать своих бойцов.
   На их счастье, первую стычку они провели лишь через неделю пути. У водопоя разъезд исмаилитов схлестнулся с нукерами местного эмира, сопровождавших сборщика налогов. При виде всадников с крестами на груди два десятка стражей бросились врассыпную. Арабы не стали преследовать беглецов.
   Когда к водопою подтянулись остальные воины, часть кнехтов разбрелась по окрестным кустарникам справить свои походные нужды. Один из них и обнаружил под корнями дерева толстого усача в богатом халате. На поясе толстуна висели кожаные мешочки с серебром, дань эмиру от небольшого городка и пары сел.
   К счастливчику, отыскавшему бренчащего серебром толстяка, сбежались соседи. Подъехали и Костя с Захаром.
   - Что с этим найденышем делать будем? - Костя не хотел портить отношения с хозяевами местных земель.
   - Нам воевать нельзя... Отпустим, наверное, - Захар подозвал к себе сияющего кнехта, в руках которого покачивался увесистый пояс с трофеями.
   Лицо бойца потукнело, но субординации он не нарушил. Молча подошел и протянул вождям дорогую добычу.
   - Иди и скажи... - неуверенно начал излагать свое пожелание Костя.
   Тюркский давался ему с трудом.
   Докончить фразу помешал подъехавший ибн-Саббах. Невозмутимо оттерев конем пленника от рыцарей, он сурово проревел над ухом несчастного:
   - Иди и скажи своему хозяину, что сюда идет непобедимый эмир Боэмунд с пятьюстами тысячами всадников и принявшими его руку вассалами, чьим войскам нет числа! Ему нужна будет еда для воинов и припасы для лошадей. И подарки, чтобы его смелые нукеры не разоряли земли в поисках пропитания. Иди! Пускай твой хозяин будет проворней глупых правителей Анатолии, Каппадокии и Антиохии!
   Шейх грозно смотрел на съежившегося толстяка. Тот жалостливо вздохнул, бросил прощальный взгляд на собственный пояс и потрусил вослед убежавшим охранникам.
   Кнехты и нукеры шейха встретили речь исмаилита с восторгом.
   Ибн-Саббах отделил от пояса один из мешочков с серебром, бросил его тому кнехту, что нашел толстяка. Еще два полетели в сторону арабов, подхваченные десятниками. Из четырех оставшихся два ушли радостным кнехтам, один на пояс самому шейху и один кошель в руки Захара.
   - Никогда не отдавайте добычу, - тихо прошептал аль-Джабаль. - Ваши люди решат, что вы слабы... Но хуже всего, если так решат ваши враги.
   Он привстал в стременах, вглядываясь в далекое облачко пыли, поднятое улепетывающими охранниками.
   - Здесь на каждом холме, у каждого городка сидит чванливый брюзга, правящий десятком ремесленников и полусотней декхан. Пока они слишком испуганы слухами, чтобы выбраться за пределы стен и попытаться собраться вместе, забыть старые обиды для защиты края. Не будем их разочаровывать.
   Два дня отряд не расставался с оружием даже во сне. Лошади стояли под седлами, разъезды обшаривали каждый куст.
   Ответа не последовало.
  
   7.
  
   На одном из привалов, когда после сытного обеда усталость слегка отступила, Костя подозвал Ашура.
   - Хоссам, скажи, ты действительно богат?
   Раб опустил глаза.
   - Ну да... Что-то такое я и предполагал, - Малышев почесал шею, уселся на попону. - Вижу, что не спешат твои дети... Может, расскажешь?
   Старик присел рядом и виновато развел руки:
   - Факри - фахри. Что сказать вам, мой господин? Я немного приукрасил жизнь недостойного, когда попал в плен, да славно будут средь веков ваше имя, достойнейший рыцарь. Немножко приукрасил. Додумал. Зато сторговал свободу своему сыну и дочери, - он покачал головой и усмехнулся. - Не очень честным способом, сознаюсь. Но других у меня не было.
   Малышев почесал щеку:
   - И кто же ты?
   Ашур преданно заглядывал в глаза.
   - Чем занимаюсь?
   - Ага.
   - Всю жизнь свою я составлял гороскопы тем, кто может за это заплатить, господин.
   - Звездочет?
   - Звездочет, немного алхимик. Еще умею заговаривать зубы, так что если у вас или ваших друзей прихватит челюсть, то...
   Костя усмехнулся:
   - Звездочет... Ладно, если бы повар оказался. Что мне с тобой делать? Не таскать же всю жизнь? А, может, прирезать, как старую лошадь?
   Старик вспрыгнул как испуганный заяц:
   - Я буду служить вам и дальше, господин. Не надо злиться, прошу вас. Да, у меня нет золота, чтобы выкупить себя, но зато я могу помогать по кухне, ходить на рынок, следить за хозяйством. Я могу вести записи товаров, переводить с многих наречий, разбираюсь в травах. Жизнь - такая вещь, что никогда не знаешь, где может пригодиться рваная веревка, подобранная на дороге.
   - Ты еще и философ.
   Ашур схватил с земли медный кувшин с водой и начал торопливо протирать поверхность.
   Костя вздохнул:
   - Вернемся в Антиохию, отпущу. Рабы мне как-то не очень.
   Ашур бросился на землю и принялся целовать носки сапог. Костя отшатнулся. Только теперь он заметил, как нервничает старик. Со лба раба градом лился пот, руки дрожали.
   - Будем считать, что ты свой плен отработал... Хотя гора золота смотрелась неплохо.
   - Да будет имя моего славного господина вознесено в чертоги славы и овеяно дымом побед! Пускай Аллаха, всемилостевийший и всемогущий, дарует вам долгую жизнь, полную только пахлавы и шербета, светоч доброты!
   Сбоку подошел Захар, остановился у старика, распростершегося на земле, и удивленно спросил:
   - Что с Хоссамом?
   Костя отмахнулся.
   - Да так... Свободе радуется. У тебя что-то приключилось?
   Пригодько поправил перевязь и неуверенно произнес:
   - Иностранка эта... Просила научить ее стрелять из лука. Ну и...
   - Что?
   - Руку поранила. Вместо своего взяла лук одного из солдат шейха. Натянуть то натянула слегка, но при выстреле тетивой порезалась. Просит стрептоцидов.
   Малышев хмыкнул:
   - Обойдется. Аптечка для нормальных больных, а не на голову контуженных. Пускай, вот, Хоссам ей руку промоет и перевяжет.
   Старик, услышав имя, подхватился и потрусил в сторону скопления смеющихся кнехтов. Захар следом не пошел.
   - Что-то еще?
   Бывший красноармеец, а нынче опоясанный рыцарь глубоко вздохнул и присел на то место, где только что скрипел признаниями араб.
   - Послушай, Костик... Тут такое дело... Как у вас, там, в будущем, сказать девушке, что она тебе нравиться? Чтобы не обидеть и колодой дубовой не показаться?
   Малышев удивленно посмотрел на товарища. В последние недели сибиряк много времени проводил у повозок обоза. Теперь причина такого внимания начала обрисовываться.
   - Катьке что ли?
   Захар заиграл желваками:
   - А если и ей?! Что? Нельзя?!
   Костя отвел глаза, стараясь жестом или мимикой не обидеть друга. Но тот уже и сам успокоился.
   - Я понимаю, что так как у вас, там, манерам не обучен. Чего уж. Понимаю... А Катя - она городская, ей кого бы помудреней надо. Но... - Он стукнул себя в грудь. - Запала сюда. Думаю о ней, и... душа сворачивается. Погляжу - разворачивается.
   Костя кашлянул от неловкости. Нашел кого спрашивать.
   - Так подойди. Скажи, что... Так и так. Нравитесь вы мне. Не желали бы вы прогулятся до...
   Захар вспыхнул:
   - Я же серьезно!
   - Так и я не шучу! - Огрызнулся Костя. - Что за детский сад? Ты же не сопля с молоком на губах?! Женщины в руках были? Ну, так и подойди к ней. Погулять пригласи. А уж куда гулять - в сад или в кино, которого тут еще тысячу лет не будет, сами решите. Если ты ей приглянулся, то пойдет. Если нет, так и ответит. Тоже, ведь, не маленькая.
   Пригодько засопел:
   - Я к тебе за помощью... А ты...
   - Да не шутки это, Захар. Что в твое время, что в мое, ее то есть, люди оставались теми же. И все ухаживания не менялись.
   - Скажешь тоже.
   Он шумно выдохнул воздух.
   Малышев медленно осмотрел суетящийся лагерь: кнехтов, протирающих лошадей и перебирающих оружие, арабов, столпившихся на краю и галдящих на своем языке. Война стала слишком обыденным для них. Настолько обыденной, что головы уже о чем-то более сложном, чем выживание, начали думать.
   - Захар, я тебе как другу говорю: не ищи сложностей. Будь проще.
   Пригодько оценивающе посмотрел на друга, потом на охающую канадку, на руку которой уже лил свои отвары старый араб. Красноармеец вздохнул. В его голове простота отношений не вязалась с образом Кати. Для такой девушки все должно было стать необыкновенным, неземным.
   - Не знаю... - неуверенно протянул сибиряк.
   - А вот это брось. Вот уж чего не стоит показывать при девушках, так это неуверенности. Мужчина - самец и оплот!
   Захар прищурился.
   - Оплот - это надёжа? Так?
   - Вроде так.
   Пригодько еще раз глубоко вздохнул и поднялся.
   - Ладно. Сам справлюсь.
   Костя вспомнил:
   - Про цветы не забудь.
   - Чего?
   - У нас всегда цветы девушкам дарили.
   Захар почесал затылок:
   - А говоришь, что разниц нет. У нас что баба, что молодка, все больше платки и серьги в поклон принимали.
   Костя усмехнулся прямолинейности друга.
   - Это тоже, но начинать надо с цветов.
   Пригодько задумчиво осмотрелся. Осень шла на убыль, но на склонах гор все еще можно было отыскать пахучие символы любви.
   - Тогда ладно. Спасибо, Костик.
   - Всегда пожалуйста.
   Пригодько потопал к своей пассии, а Малышев достал из мешка карты местности, скомпилированные из карт будущего и описаний, принесенных с базара Ашуром. Предстояло разобраться с тем, что следует ожидать дальше.
  
   8.
  
   Вечером собрался совет. К следующей долине вели сразу три перевала, и предстояло решить, какой путь выбрать.
   Короткий путь шел мимо города, где засел местный эмир. Две другие дороги были длиннее и круче, несли массу неудобств лошадям, но казались не такими опасными.
   Шейх требовал сторониться ненужных боев. Ибн-Саббах предлагал обойти город и ночью выйти к перевалу, за которым начинались земли уже другого князька.
   Захар отказывался. Он упирал на то, что местные вельможи отлично чувствуют страх и способны уважать только силу. Как собаки, сбившись в стаю, бросаются даже на волка, как только он покажет спину, так окрестные владыки могут постараться остановить немногочисленный отряд захватчиков. Но если вести себя уверенно, то на вылазку из-за крепостных стен пойдут не многие.
   Ибн-Саббах не сдавался:
   - Если мы решимся идти мимо города, то все увидят, что нас мало. Даже если они не смогут остановить нас сегодня, сельджуки ударят в спину или подготовят засаду на пути назад. Аллах милостив, как и пятый пророк, но не стоит часто уповать на небеса, когда можно решить проблему, просто избежав ее.
   - Если не пойдем, то они решат, что мы их боимся, - упрямо стоял на своем Захар.
   Присутствующие на совете христианские рыцари поддержали сибиряка одобрительным гулом. Мнение латинян о военных способностях мусульман было невысоко. Возможность же ввязаться в драку и попробовать прихватить неразоренный войной городок казалось ветеранам похода самым удачным исходом дела.
   - Мы не знаем, сколько там войска, но я уверен, что их не меньше нас. Здесь кругом богатые земли. Появление чужаков под стенами вызовет не столько страх, как нестерпимый зуд в ладонях у молодых смельчаков. Обязательно найдутся те, кто полезет в бой. Ввязаться же в сражение тут будет не только не умно... Это - глупо! Даже если мы перебьем сотню, две, мы потеряем кого-то из своих. И мы не добудем город!
   Шейх буквально выкрикнул последнюю фразу.
   Исмаилит оказался настоящим полиглотом. За год, последовавший после знакомства с пришельцами из будущего, шейх научился сносно говорить на немецком наречии и понимал большинство реплик французских паломников, чем не мог похвастать ни Костя ни Захар.
   - Все равно. Отступать не будем! - ревели рыцари.
   Костя, справедливо полагая, что попытка унять горлопанов может стоить ему авторитета, не вмешивался.
   Но, даже промолчав весь вечер, он невольно принимал сторону Захара. Правда, имея при этом совсем другие резоны. Пробраться незаметно через густо заселенные земли у четырехсот всадников все равно не получится, как бы не мечтал об этом шейх. Так лучше сохранить дух победителей и двигаться армией, чем красться сворой ночных воришек.
   Арабы спорили с христианами до хрипоты. Победили латиняне со своим простым постулатом, что "отступать перед неверными - грех".
   Гордость ли говорила в них или глупость, понять было сложно. Чаще бывает так, что обоснование событий происходит уже после того, как становятся ясны последствия поступка. Так и здесь. Как не настаивал шейх, отряд пошел короткой дорогой. Значит, скоро предстояло узнать, кто из спорщиков окажется правым.
   ...Пригодько выслушал доклады разъездов.
   Солнце только прошло зенит. Он специально подгадал так, чтобы мимо городка они проехали днем, когда легче заметить засаду и уйти из ловушки.
   Захар надеялся, что местные правители примут их за передовой отряд разведки. В таком случае можно было надеятся на легкий исход. Если же их лазутчики были лучше его информаторов, и мусульмане знают, что за спинами у пришельцев нет орд захватчиков, эмир примет бой у стен крепости. Но и тут не стоило расстраиваться. Яростный напор, с которым шли в бой латиняне, так не походил на привычную степную карусель сельджуков, что действовал на врага подобно ушату ледяной воды. Горячность и жажду боя снимало на раз. А для тюрок кураж - половина успеха.
   Захар еще раз посмотрел на план, вычерченный на песке главой разъезда. Посмотрел и скрипнул зубами.
   Эмир вывел войска.
   Утоптанное поле перед крепостью, видимо, использовалось для выпаса скоты и лошадей. Ни деревца, ни куста. Слева раскинулись мазанки бедноты, приткнувшиеся у дороги. Справа лежит овраг с высокой пожухлой травой. Выезд на поле перед городом идет между холмами, заросшими колючками. Там стоит первый заслон конных лучников. Сотни полторы. По виду, наемники. Между мазанками и оврагом стоит основной отряд. Тысячи две ополченцев: декхан с кирками и серпами, горожан с копьями и топорами. У мазанок собралась кавалерия: сам эмир с дружиной-аскером, мелкие беки с нукерами. Их не больше четырех сотен, но, сколько точно, рассмотреть сложно, так как многие укрыты домами.
   - У оврага нет никого?
   - Не видно, господин.
   Пригодько по привычке бросил взгляд на Малышева. Что скажет? Но Костя лишь пожал плечами:
   - Очередь по всадникам, гранату в крестьян. Как в ушах у них гудеть перестанет, ударим в лоб. Погоним сброд, чтобы они запрудили ворота, потом развернемся к их кавалерии, которую будут сдерживать лучники шейха. Возьмем их в клещи. Посмотрим, сколько они провоюют. Там будут все, кто что-то значат из местных, постарайтесь не резать их под корень... При удачном раскладе и золото получим и заложников для прохода по горам.
   Ибн-Саббах покачал головой:
   - Все слишком просто.
   - А жизнь, вообще, несложная штука, товарищ, - подытожил Костя.
   Захар согласно кивнул. План пришелся ему по душе. Рыцари, собравшиеся вокруг, тоже одобрительно загудели. Только шейх скептически поджал губы, но и он возражать не стал.
   Осталось претворить все задумки в жизнь.
   Костя пришпорил лошадь.
  
   9.
  
   Маленькому отряду крестоносцев стоило бы задуматься, когда при их появлении задал стрекоча передовой отряд сельджуков. Тюрки сбежали, даже не попробовав навязать бой, удержать захватчиков. Латиняне легкомысленно отнесли бегство на ужас, который победители Азии вызывали у оставшихся в живых врагов.
   Как бы то ни было, начало удалось. Крестоносцы хлынули в долину перед городком.
   Полторы сотни кочевников спешно ретировались в сторону мазанок, где гарцевала толпа местных. Среди грязных тулупов, подбитых ватой и конским волосом, поблескивали дорогие доспехи, мелькали флаги. Сельджуки собирались в атакующий порядок: конные лучники выдвигались вперед, немногочисленные копейщики перемещались поближе к воротам.
   - Вперед!
   Сотня Захара, лучшая часть отряда, как и планировалось, ринулась на правый фланг в сторону пешего войска. Дух ополченцев всегда невысок. Выбить из вчерашних декхан и горшечников желание сражаться можно одним видом несущейся на них кавалерийской лавы. Главное, чтобы те не успели сосчитать врага, не поняли, что в атаку на них летит горстка, а не орда.
   - Бей!
   Костя направил скакуна левее, в стык между пешими и конными врагами.
   Шейх ничего не орал. За него сигналы разнесла тонкоголосая дудка. Арабы послушно начали разворачивать степную карусель. Тюрки стреляли в ответ, но в поле не спешили.
   Сражение казалось почти выиграно.
   И тут на головы латинян посыпались сюрпризы.
   Для начала с грохотом исчезли первые ряды сотни Пригодько. Взметнулась на пару метров пыль, треск - и на месте полутора десятков опытных рубак распростерлась яма. Из глубины слышались крики, стоны и проклятья.
   Захар едва успел сдержать коня перед ловушкой. Жеребец обиженно заржал, приседая. Рядом остановились кнехты охраны. Толпа ополченцев мусульман взорвалась криками радости.
   - В обход!
   Сотня начала распадаться надвое, выискивая дорогу вокруг препятствия. Кто-то спешился, помогая выбраться выжившим товарищам.
   - Быстрее! С нами Бог!
   Стальной атакующий клин превратился в тонкую цепочку. И тут в них ударили стрелы. Серая масса декхан и ремесленников разбежалась, открывая взору латинян горстку спешенных тюрков. До врага пять десятков шагов - убойная дистанция для тугого составного лука в руках опытного стрелка. Степняк может держать в воздухе четыре-пять стрел. Перед каждым по два открытых тула. Воздух вскипел.
   - Аллах! - из балки справа выныривали один за другим всадники в блестящих доспехах.
   - Засада! Измена!
   Взгляды рыцарей заметались. Кнехты начали подавать лошадей назад.
   Стрелы били в незащищенные конские бока, пробивали руки, рикошетили от шлемов и застревали в щитах.
   - Измена!
   Вот один из бойцов схватился за пробившую горло стрелу, второй пробует зажать хлещущую из бедра кровь, третий выкарабкивается из-под павшего коня. Сбоку к Пригодько подлетел Реми, седоусый воин с порубленным шрамами лицом, взявший на себя в бою роль телохранителя:
   - Веди, господин.
   Ничто так не опасно в сражении, как паника. Захар понимал это не хуже ветерана. Если сейчас не направить бойцов на цель, то каждый выберет ее сам. И тогда боевая единица, отряд, из кулака превратится в растопыренную пятерню, которой можно хватать, но нельзя сбить с ног.
   - Ко мне! Все сюда!
   Он опоздал, молодого баннерета слышали, но не слушали. В гаме и лязге, в криках боли и ярости христиане пришпоривали лошадей. Те, кто посмелей и безрассудней, скакали на всадников засады. Сохранившие разум, помчались влево, туда, где рубилась сотня Малышева. Слабые духом повернули к холмам.
   Ополченцы напротив взревели и с криками побежали вперед. То, что деморализовало латинян, наполнило души защитников яростью и надеждой. Захар с удивлением заметил, что многие из них волокут связанные жерди.
   - За мной, господин. Не стоит мешкать, - телохранитель потянул узду.
   Пригодько вырвал уздечку из рук кнехта, яростно сверкнул глазами и пришпорил коня.
  
   ...Что-то настораживало Костю в том, как безалаберно степняки жмуться к высоким глинобитным заборам предместья. Тюрки любят поле, широкий простор, где и укрыться можно и налететь кречетом, а тут столпились в кучу малу, даже на наскоки арабов почти не реагируют.
   Насторожился... И отвернул клин атаки чуть в сторону.
   Через десяток секунд один из всадников шейха забрался слишком близко к ревущей толпе врага. Треск сухих веток и взметнувшаяся пыль в открывшемся проломе волчьей ямы заметили все. Стало понятно, с какого перепуга тюрки заманивали врага к себе. Костя еле заметно перекрестился.
   - Deus! - бойцы верили, что их охраняют куда более могучие силы, чем интуиция молодого баннерета.
   Но тут уже справа раздались крики ярости и треск ломающихся досок. Сотня Пригодько влетела в ямы. Теперь тюрки радостно заверещали.
   Эмир, поняв, что все ловушки раскрыты, заорал что-то яростное. Отряд телохранителей оставил мазанки и ринулся в бой, увлекая за собой остальных. Выпуская тучу стрел и размахивая саблями, степняки старались перехватить врага на узком перешейке между двумя гигантскими ямами. Здесь не было места для разгона, значит, не было места для таранного удара, главного козыря латинян. Зато место отлично простреливалось с обеих сторон пешими и конными лучниками.
   К этому же перешейку бежали ополченцы с копьями. Часть декхан с криками добивала попавших в ловушку кнехтов.
   - Справа, справа!
   Костя бросил взгляд через правое плечо. Из оврага, оставшегося за спиной, вылетали всадники в высоких шапках и малахаях. Часть сотни, ушедшей с Захаром на штурм ворот, повернула к новому противнику.
   "Окружают", - простая мысль неприятно затикала в голове.
   Толпа верещащих лучников приближалась.
   Арабы ибн-Саббаха, потеряв несколько человек в ловушке, сгрудились на краю ямы, осыпая противника градом стрел, но не смогли сдержать тюрков. Не обращая на них внимания, большая часть сельджуков, во главе с эмиром, понеслась на всадников Малышева. У мазанок остался лишь небольшой отряд, служивший, видимо, для защиты от удара во фланг.
   Тем временем, латиняне добрались до ополченцев. Удар не был силен, да и сплоченным его назвать было трудно. Но этого хватило, чтобы кураж противника пошел на убыль. Ветераны похода легко врубились в нестройное месиво, разрезали его надвое и начали выдавливать, освобождая простор для товарищей. Костя орал, чтобы поспешали, но и без его окриков все понимали, что времени мало.
   Эмир подоспел вовремя. Вовремя для себя и своих воинов и очень даже не ко времени для христиан. Уже в глазах ополченцев начал плясать ужас, задние ряды подались назад, как в бок крестоносцам, выбирающимся из горлышка западни, ударили телохранители местного князька. Отборные воины, ближняя свита, они еще не знали позора поражений и не боялись идти на пришлых грудь в грудь.
   ...Костя в своих чудо-доспехах мог почти не заботится о защите. Стрелы рикошетили, удары копий скользили по доспеху. Главной задачей было - не дать пешим ополченцам добраться до незащищенного брюха коня. Запасного скакуна в толчее не подвести, а оказаться под копытами озверевших от давки лошадей было худшим варинатом смерти.
   Как могли, прикрывали своего баннерета телохранители. Справа рубился седой Себ, вечный оруженосец из Брабанта, слева старались братья Вериго. Безусый еще Трувар и грузный, немолодой Вельдор работали как один механизм, как боевой голем с четырьмя руками. Боевые секиры на длинных окованных железом рукоятях слаженно сносили желающих подобраться к тому, кто пробовал руководить атакой латинян.
   За спиной Кости трепыхалось знамя, небольшой усеченный флажок на копье. Оберегал символ похода Гарет, взлетевший в иерархии от простого лучника до хорунжего или знаменосца. По чину ему полагалось быть рыцарем, но Костя не считал себя достойным посвящать других в звание, обладателем которого он сам стал слишком недавно.
   - Ко мне! Не ломать линию! - голос Малышева не мог пробиться через скрежет и лязг боя.
   Костя схватил с пояса рог и затрубил. Низкий звук, так не похожий на дудки сельдужков, вселил в крестоносцев толику уверенности. Строй сбился плотнее, вставая единой железной стеной.
   За спиной затрубил такой же рог. Костя обернулся. К ним летело подкрепление. Растянувшаяся сотня Захара спешила на помощь.
   Малышев бросил взгляд дальше. Понятно! Тюрки, выскочившие из засады в овраге, уперлись в десяток храбрецов, решивших, что ничто не может остановить христианина, идущего в бой с именем Господа на устах. Кочевники, настроившиеся на погоню, не ожидали отпора и теперь спешно отходили к основному отряду.
   Костя перевел взгляд на арабов. Если шейх догадается ударить на засаду вместо того, чтобы простаивать перед рвом, то можно будет превратить поражение в победу.
   Но ибн-Саббаха волоновали другие проблемы. Из прохода между холмами неслись груженные тюками лошадки. Это обоз отряда, оставленный в километре от города. Охранять припасы должны были полтора десятка наименее боеспособных ратников. Костя привстал в стременах, силясь рассотреть, что же заставило их покинуть безопасное место и влезть в горнило схватки.
   Неприятное предчувствие не обмануло. В полусотне метров от тяжело бегущих лошадей обоза показались колпаки тюрков. Их окружили со всех сторон. Малышев заскрежетал зубами. Местый властитель подготовился к встрече с захватчиками со всей ответственностью. Небось, всех наемников с окрестностей собрал.
   Костя, подотставший от авангарда собственной сотни, пришпорил скакуна. Ладно! Их мало и зажали их в самом неприятном месте. Окружили и давят. Но одного не учли.
   Малышев отыскал глазами среди воющих противников знамя эмира. Главное правило средневековья: проигрывает вождь, проигрывает войско.
   Костя заорал что-то боевое и ринулся в гущу схватки. До всадника в золоченом шлеме оставились три десятка шагов и сотня противников.
  
   ...Захар успел догнать и остановить большую часть своего отряда. Из девяноста человек, ушедших в атаку под его началом, под рукой осталось около пяти десятков. И то хорошо!
   Пригодько видел, как тяжело влезшим в узкое горлышко прохода бойцам Костика. Зажатые между стеной пехоты, под непрерывным обстрелом, они теснили врага, отыгрывая по шагу и беря по полудюжине врагов за каждого своего, но при этом было явно видно, что крестоносцы проигрывают бой. Со стороны города к месту схватки бежали все новые подкрепления, около эмира осталось несколько дюжин всадников резерва, а линия христиан таяла на глазах. Если не получиться поменять ситуацию, переломить ее так, чтобы численность врага перестала быть определяющей, то... Захар обернулся. Из прохода за спиной к ним выкатывался обоз. По пятам вьюченных лошадок преследовали кочевники. Застрекотал автомат. Это Тоболь, оставленный при раненом Улугбеке пробует сдержать нападающих степняков. Но то, что внушало страх раньше, в землях Сирии, не кажется тюркам необычным. Для них латиняне - порождение тьмы. Изрыгни Игорь огонь и бросайся горящей серой, его все равно пробовали бы сбить стрелой или ударить мечом. Значит, придется сражаться. Ни им, ни тюркам отступать уже некуда.
   Рыцари рвались в горнило схватки, требовали вести их дальше. Но Захар повернул коня влево. Туда, где группировались для боя за обоз всадники шейха.
  
   ...Костя принял на щит удар мотыги на длинной ручке, отбил мечом копье и с оттяжкой рубанул по тюрбану неудачника. В бок уперлось острие, но сырое железо не справилось со сталью будущего. Сабля скользнула, слегка царапая поверхность, и ушло тупой стороной под мышку. Владелец получил свой удар и исчез под копытами. Четверо окованных коротких пик выдавали слаженную группу. Явно стражники. Они ударили одновременно и точно. Один в локоть, два в грудь, еще один целил в колено. Костя рванул удила, направляя коня в теснину тел, и встал в стременах. Остро отточенная сталь, ухнув с высоты, развалила тростниковый щит и, отхватив локоть, вошла в ключицу первого пикинера. Вверх вырвался фонтан яркой крови. Налетевшие слева братья Вериго потеснили врага от впавшего в раж баннерета, пока тот, залив глаза кровавой пеленой ярости, добивал осмелившихся заступить ему путь.
   Неуязвимый берсерк, крушащий все на пути, он заставил расступиться, казалось, неприступную стену щитов и копий.
   - Deus lo volt!
   - Deus lo volt!!!
   Клич замызганных кровью бородатых исчадий далекого Запада вторил своему разошедшемуся предводителю.
   В плечо, шею, голову лупили бессильные стрелы гарцующих недалеко кочевников.
   Костя поднялся в стременах и потряс окровавленным мечом:
   - Вперед!
   - Deus!
   Грудь теснило от клокочущего адреналина. Хотелось прыгнуть на врага и рвать его руками.
   Малышев пришпорил хрипящего коня, посылая его на пятящийся строй. Внезапно мир вокруг качнулся и рухнул. Земля больно врезалась в плечо. На бок навалился раненый, залитый кровью мусульманин. Костя схватил его за горло, подтянул и дважды ударил локтем по затылку. Хватка ослабла. Костя попробовал встать, но труп лошади навалился на ногу. Вошедшая в забранную решеткой глазницу метровая стрела прошили голову скакуна насквозь. Жаль.
   Вокруг кипела сеча. Мусульмане силились добить страшного кяфира. Латиняне защищали. Спешившиеся телохранители подвели нового коня. Костя взлетел в седло, рявкнул Себу, тыкая в тело лошади:
   - Броню снять! Свертки беречь, как зеницу ока!
   И ринулся на врага.
  
   ...Степняки, преследующие обоз, схлестнулись с арабами шейха. Тюрок было полутысяча против едва ли двух сотен уже потрепанных, опустошивших колчаны бойцов. Промедли Захар на минуту, и воины ибн-Саббаха дрогнули бы. Пригодько успел.
   Клин латинян вошел между резавшимися отрядами легкой кавалерии, как топор мясника в подтаевшее масло - с хлюпаньем разлетающихся ошметков и чавканьем влажной плоти. Христиане прошили тюркскую полутысячу насквозь, развернулись и ударили снова. В сторону бунчуков командира.
   Степняки бросились врассыпную, осыпая крестоносцев стрелами. Но предводитель засады, слишком гордый или излишне самоуверенный пожелал встретить врага лицом к лицу. Отряд его охраны, едва ли меньший по числу бойцов, чем неполная сотня Захара, опустил копья и пошел на таран.
   Сшибка показала, что сельджук явно переоценил свои силы. Латиняне опрокинули и стоптали большую часть противников. Те отпрянули, но поле боя не покинули. Слаженно отошли к выходу из долины, поджидая у прохода отряд, вылетевший из балки. Объеденившись, они снова смогут угрожать метающимся в тисках крестоносцам.
   Захар подлетел к шейху:
   - Уводи обоз, - он махнул в сторону предместья. - Обходи ров по левую руку и держи дорогу, пока мы остальным подмогнем.
   Ибн-Саббах кивнул головой, показывая, что понял. Его люди злобно зыркали из-под нахмуренных бровей, но не роптали. Догадывались, что без помощи христиан им отсюда живыми не выбраться.
   Пригодько подозвал кнехтов и рыцарей.
   - Туда! В обход! - меч указал на тонкий проход между колючими кустарниками холмов и рвом ловушки.
   С учетом обоза у них было почти четыре сотни лошадей. Пробраться по узкому перешейку для такой толпы займет время. Каждая минута под обстрелом уносила жизни, снижала дух и грозила неуправлемым бегством. Да и сотня Кости таяла, как снег под мартовским солнцем.
   Но другого выхода Захар не видел. Подлетел всколоченный, с безумными глазами на бледном лице Тоболь. Калаш в его руках заметно дымился.
   - Сматываться надо. Задавят!
   Захар ухмыльнулся. С этим рыцарством, мечами да копьями чуть не забыл выложить последний козырь.
  
   ...Сначала слева исчезли братья Вериго. Младший прозевал удар копьем, а старшего нашпиговали стрелами, когда он подымал с земли брата. Потом опрокинули и порубили Себа. Под Костей застрелили очередного коня, но, наученный опытом, он успел соскочить раньше, чем хрипящая туша навалилась на ноги.
   Если сельджуки думали, что пешим христианский иблис станет уязвимей, они ошиблись. Малышев отбросил щит и ухватил с седла секиру. Малорослые, жилистые противники старались достать его ноги, сбить, завалить массой, но Костя не давал им ни единого шанса. Он снова и снова бросался на стену тростниковых щитов, прорубая в ней дыры и прорехи, рубя, круша, снося и вдалбливая в землю тех, кто пробовал остановить его. Слева и справа подтянулись незнакомые кнехты, прикрывающие господина от града стрел. И не важно, что стрелы отлетали от брони, как камни. Воины старались помочь.
   Сельджуки тем временем ухватили тактику, ставшую через века победной для монгольских туменов, - они били лошадей, спешивая врага, не давая ему возможности подобраться на расстояние рукопашной, где латиняне не знали равных. Кольчуги и кожаные лорики прошивались метровыми стрелами, поток которых не спешил ослабевать. Рыцари закрывались щитами и старались быть ближе к врагу, в гуще схватки, понимая, что свободное пространство станет для них гибельным. Сплоченной группой остатки сотни пробивались к городу.
   Когда толпа перед Малышевым поредела, он заорал через плечо:
   - Себ!
   - Себа убили, господин, - Гарет обрубал со щита утыкавшие его стрелы.
   Малышев зарычал. Пора было доставать огнестрел, а тут такая заминка.
   - Далеко? Отсюда далеко?
   Валлиец махнул рукой:
   - Там. Локтей сорок.
   Костя схватил валлийца за локоть:
   - Вернись. Себ вез доспехи моей лошади и свертки с оружием. Принеси хотя бы оружие!
   Гарет кивнул и, подозвав двух кнехтов, побежал искать имущество господина. Баннер он вручил Косте.
   Малышев потянул с кобуры на поясе револьвер. Силы были на исходе.
   Далеко позади затрещал автомат. Костя обернулся и всмотрелся в холмы. Оттуда вылетали обозники с навьюченными лошадьми. Последним скакал Тоболь, лупящий из автомата по своре преследовавших их сельджуков. Те падали, гневно верещали, но не отставали.
   Вокруг Кости колыхнулась стена бойцов. Ополченцы врага, повинуясь сигналу пронзительной дудки, отхлынули, выставляя противника под обстрел.
   - Сдвинуть ряды! Плотнее! Щиты! - опытные воины громко орали то, что должен был командовать он.
   Костя чертыхнулся, подбирая с земли тонкий тростниковый щит, обшитый бычьей кожей. Против стрел тростник долго не выдержит. Среди них почти не было норманн, а франки редко использовали большие щиты, да и в плотном строю благородным биться не пристало.
   - Ближе!
   Тюрки выстроились в ряд. Щелкнул за спиной арбалет. Костя вскинул руку с револьвером. Шесть выстрелов слились в канонаду, от которой заложило уши. Стоявшие рядом воины, незнакомые с этим видом оружия, отшатнулись и поприседали. Тюрки же вели себя так, будто порох был для них давно известным материалом. Да - несколько стрелков упало под ноги лошадям, пара жеребцов обиженно заржало и забилось в истерике, кто-то закричал. Но настоящей паники не было. Как только стрельба прекратилась, сельджуки подскакали ближе. Сотня луков пошло вверх. Щелчки спускаемых тетив и трепыхание оперения на лету казались шумом взлетаемого гусиного семейства. А тюрки все рвали и рвали новые стрелы из колчанов.
   Над головой на долю мгновения потемнело, а после на сомкнутые ряды христиан обрушился смертоносный поток. Щит в руках заходил как живой. Из тростникового плетения вынырнули острия двух, потом и трех стрел. Рядом закрутился незнакомый кнехт, раненый в ногу. Он толкнул соседа справа, на долю секунды щит того ушел вбок, и вот уже двое раненых корчаться на земле. Кто-то слева зарычал от боли, за спиной раздался короткий матерок и шум падающего тела вплелся в звучание обрушивающегося на них смертоносного града.
   Костя надвинул забрало, закрывая лицо. Выдержат ли его доспехи, если отбросить щит и пойти в атаку? Малышев глубоко подышал, разгоняя кровь по жилам, взмахнул мечом и... отказался от идеи. Франки обязательно рванут следом и погибнут все на первой же десятиметровке. Им надо выстоять, дождаться помощи. Костя верил, что Захар или шейх правильно оценят глубину той жопы, куда угодил авангард, и успеют вовремя.
   В локоть ткнули, Костя обернулся. Пошатывающийся валлиец с полуприкрытыми глазами протянул ему сверток с автоматом. Из предплечья Гарета торчала обломанная стрела, кровь толчками выбивалась из раны, заливая кольчугу.
   - Вот.
   Гарет пошатнулся, но Малышев успел подхватить раненого у земли. В спину, показавшуюся между щитов, врезались и бессильно зазвенели стрелы. Одна скользнула по затылку, заставив голову под шлемом щелкнуть зубами. Бойцы вокруг сдвинули щиты.
   Малышев разрезал сверток, полученным кожаным шнуром стянул плечо валлийца, останавливая кровь. Гарета подхватил подмышки незнакомый кнехт.
   Костя поднял автомат и стукнул по плечу ближайшего бойца:
   - Пропусти.
   Тот послушно сдвинулся в сторону, и Малышев шагнул к сельджукам, вскидывая оружие.
   В середине толпы гарцевавших сельджуков мелькала белая чалма, обернутая вокруг золоченого шлема. Стена телохранителей отделяла хозяина здешних земель от захватчиков.
   Костя прицелился и нажал курок.
  
   ...Они прорвались. Опустошили сумки с патронами, потеряли половину отряда, часть обоза и почти всю добычу, множество лошадей... Половина тех, кто выжил, были ранены, но даже они понимали, что случилось очередное чудо - крестоносцы прорвались.
   Тюрки не решились преследовать беглецов. Эмир, потерявший большую часть дружины, побоялся соваться в холмы с ополченцами и наемниками. Это спасло израненный, обескровленный отряд.
   Ибн-Саббах бушевал. Потери ставили крест на всех планах. Повернуть, пока не поздно, желали многие. Выжившие понимали, что обратная дорога к побережью будет труднее, чем путь сюда. Тюрки оправятся от шока падения Антиохии, эмиры соберут силы, наймут новых воинов. Время играло за местных.
   Но Костя и Захар оставались непреклонны. Их цель лежала дальше. Отступить значило не просто сдаться. Отступить значило погибнуть. Весть о том, что страшные латиняне бегут, подымет дух и заставит вооружиться всех, кто нынче опасливо жмется к очагам в родных селениях. Вокруг раненого льва всегда кружат падальщики. Если показать слабость, их съедят.
   Последним на стол выложили главный аргумент. Господь ведет их через земли врагов, помогая и оберегая. Но только до тех пор, пока вера сильна в сердцах. Сказал же Спаситель апостолу Андрею, что если дух его крепок, он пойдет рядом с ним по водной глади. Андрей поверил и пошел. Но стоило будущему апостолу усомниться, как волны разверзлись. Так и здесь. Главное, не переставать верить, а уж Господь не оставит их своей заботой.
   Ветераны хмурились, но слушали. Совещались долго, с криками и руганью. Утром отряд двинулся дальше. В горы. Проводники утверждали, что цель близка.
  
   10.
  
   - Ты сам веришь в то, что говоришь? - Захар угрюмо всматривался в темень кустов, окружавших лагерь.
   - Это не важно. Главное, что верят они, - Костя кивнул в сторону разлёгшихся у костров воинов.
   - За себя они сами ответ держать будут. Ты говори. Веришь?
   Малышев почесал щеку.
   - Мне тут здорово надоело, Захар. Устал я от войны... Если мы не закончим этот поход в ближайшее время, чувствую, что сломаюсь.
   Оба помолчали. Пригодько подсел поближе:
   - Костик, я ж понимаю... Жёнка где-то, дитенок. Я сам... Но ты тут не о них думать должен, а о тех, кто тут, рядом. Если живот положим, им не полегчает.
   - Кто тебе сказал, что мы погибнем?
   - А ты как собираешься? С этими да супротив образин, что нас чуть на тот свет в горах не пустили? - Пригодько всматривался в измотанных походом, перевязанных, запыленных крестоносцев. - Поворачивать надо.
   Малышев еле заметно вздохнул. Ситуация и правда выходила не самая радостная.
   До входа в долину с замком, где следовало искать Горового, оставался всего лишь дневной переход. Враг был рядом, рукой подать. Но перспектива скорого боя не радовала - войско внушало серьезные опасения.
   Мало того, что многие не успели оправиться от ран, так еще и половина крестоносцев ехали не на боевых лошадях, а вьючных лошадках. Для передвижения по горам эти тихие создания еще подойдут, а вот в бой скакать, совсем непригодны. Значит, сотня Кости будет сражаться пешими. Кнехтам это, может, и привычное дело, но спешивать рыцарей не только зазорно для них, но и невыгодно для вождя. Копейного удара при беге трусцой не получиться, а ведь чардж конной лавы - главный козырь франков.
   Костя почесал потную шею и еще раз осмотрел войско... Плохих лошадей еще можно пережить. Были проблемы и поважнее - упал дух.
   Со времени последнего сражения крестоносцы прошли две большие долины и десяток мелких. Дважды их встречали приготовившиеся к бою отряды тюрок, но с воинственными хозяевами земель удалось договориться. Выезжавшие вперед арабы шейха убеждали местных эмиров, что это в их интересах пропустить "посольство" христианской армии, а не пытаться вызвать гнев графов Запада. Дипломатия в руках египтян оказалась действенней мечей франков. Их пропускали, снабжали едой и зерном для лошадей. Тюрки предлагали проводников, способных "доставить гостей туда, куда им будет угодно", а, на самом деле, желающих выведать, куда именно двигаются латиняне. И вот реакция этих шпионов не нравилась войску.
   Стоило кому из местных услышать имя искомой долины - Аламут - они бледнели, начинали запинаться и всячески увиливали от продолжения похода. Казалось, что все жители не просто побаиваются, а панически боятся места, куда лежал путь экспедиции. Настрой проводников, как и слухи о Аламуте, ими распространяемые, внесли сумятицу в души простых крестоносцев.
   Говорили разное. Описывали замок под небесами, нависший над расщелиной, из которой вытекает река мертвых. По этому разлому, якобы, вышли из Ада полчища тварей, на людей непохожих, которые охраняют владельца долины и тех, кто служит ему. В долину часто шли караваны с людьми, но редко кто видел, как оттуда возвращаются. Часто горы светились, лучи, вырвавшись из скал, окрашивали небеса, заставляя окрестности переливаться огнями. Местные верили, что в эти мгновения открываются врата подземного Ада и туда устремляются души грешников, покинувших юдоль скорби в недавнем прошлом. Описания чудищ, охраняющих дорогу в Аламут, и вовсе больше походили на цитаты из "Одиссеи". Зеленокожие исполины, карлики с бородами, неубиваемые всадники на не знающих устали лошадях, красномордые образины - все эти образы больше подходили бы сказкам для детей.
   Крестоносцы насмехались над трусливыми декханами до тех пор, когда кто-то из ветеранов не рассказал новичкам историю захвата Экура. Тогда латинян здорово потрепали такие же "сказочные" существа, народы гогов и магогов, гагиинаров и магалашей.
   Подземные твари, выведенные древними хозяевами Земли, отлично видели в темноте, но не выносили дневного света. Светобоязнь, как известно, явный признак принадлежности инфернальной стороне - ведь, только исчадия Ада боятся лучей божьего Солнца. Теперь воспоминания ветеранов вкупе с байками проводников тревожили умы искателей приключений и добычи, рассчитывавших на легкую прогулку под знаменем удачливых вождей.
   Когда Костя и Захар подтвердили, что цель похода - Аламут, многие из тех, кто шушукался за спиной, начали открыто призывать к бунту. Единственное, что сдерживало паникеров, это орды тюрок за спиной.
   Они уже несколько раз собирались на совет: бледный осунувшийся Улугбек, скептически настроенный Пригодько и рвущийся вперед Малышев. Игорь, который тоже сидел в шатре, старался помалкивать и лишь изредко поддерживал Костю. Два раза были и более широкие представительства - к ним просоединялись шейх и наиболее авторитетные рыцари латинян. Каждый раз Косте и Улугбеку удавалось убедить собравшихся в необходимости дальнейшего похода. Добыча, слава и признание легата должны стать наградой тем, кто, пройдя через земли неверных, захватит и испепелит центр ереси.
   Крестоносцы расходились. Разговоры не смолкали.
   Идти в бой с армией, способной предать тебя в любой момент, не хотелось.
   Друзья как раз взялись за обсуждение способов быстрого поднятия боевого духа, как из наступающей на лагерь темноты бесшумно вынырнул Игорь.
   - У меня только два рожка к калашу осталось, - Тоболь выглядел виноватым.
   - Было же больше? Куда дел? - Костя старался не выказать удивления эффектному появлению товарища.
   - Были... Улугбеку отдал. У него прошлой ночью кто-то в палатке пошарил. Сейчас перетрясли все вещи... Увели ящик с патронами и аптечку.
   - Патроны? Блин... Оружие тоже?
   - Вроде нет. Только патроны... Он думал, что сам засунул куда, проверял. Теперь уверен, что украли.
   Все трое выходцев из будущего поднялись и двинулись в сторону палатки археолога. На свой арсенал они возлагали немалые надежды. Если у отряда забрать огнестрельное оружие, на планах освобождения подъесаула можно было ставить крест, значит, все, что они сделали за последние недели, будет зря.
   Сомохов встретил их на половине дороги. Ученый все еще страдал от ужасной раны - ходил только внутри лагеря и с помощью трости.
   - Как же это случилось? Чего еще не хватает?
   Улугбек Карлович глубоко вздохнул, развел руками и подтвердил опасения:
   - Батареек запасных нет, несколько книг пропало и ящик с патронами. Тот, что в сундуке был. Боюсь, что кому-то из кнехтов пришло в голову дурная мысль.
   С возможностями калашей многие из бойцов могли познакомиться. Неудивительно, что некоторым из них, захотелось иметь такое же оружие.
   Малышев опомнился первым:
   - Но ведь оружие не пропало?
   - В том то и дело, что нет. Взять его совсем не просто. Я двух кнехтов держу у повозки и день и ночь.
   - А что же патроны не со стволами?
   - Убрал в палатку. Чтобы не промокли, если дождь пройдет.
   Тоболь сплюнул и выругался.
   - Теперь у нас есть стволы, но нет к ним припасов, - резюмировал Костя.
   - Ничё - найдем. Не такие тайны Баскервилей вскрывали, - Игорь пыхал злостью. - Зуб даю - кто-то из этих черножопых, что с шейхом тусуются. Извините, Улугбек Карлович, - тут же спохватился Тоболь, заметив, как побелело лицо Улугбека.
   - Думаю, в таком предположении есть резон, - подумав, согласился Сомохов. - У нашего друга ибн-Саббаха, помнится, есть один пистолет, но довольно мало боеприпасов к нему.
   - А зачем тогда батарейки и книги брали?
   - Для отвода глаз.
   - Резонно, - согласились и Костя и Захар. Тоболь просто молча щелкнул затвором автомата.
   ...На их удивление шейх не стал чинить им никаких препятствий в обыске. Все воины исмаилита послушно дали проверить и себя и свои лежанки и седла лошадей. Даже тюки с добычей и те распотрошили. Патронов не было.
   Ибн-Саббах внешне даже не выказал обиды за подозрения. Шейх понимал важность доверия в таком непрочном союзе и всячески стремился подчеркнуть свою непричастность к краже.
   После арабов пришел черед латинян. Кнехтов и рыцарей оповестили о том, что в лагерь пробрался лазутчик, и что его обнаружение требует осмотра личных вещей. Шуму было! Для особо ретивых предложили самим выкладывать на осмотр вещи. Мытьем и катаньем к полудню все члены отряда прошли проверку.
   Следа похищенного так и не нашли.
   Когда неудавшимся конкистодорам впору было хвататься за голову и начинать сетовать на небеса, прискакали дозорные. К лагерю приближался всадник. Судя по тому, как он размахивал флагом с крестом, прибывший требовал переговоров.
  

Глава 12.

Убить дракона.

  
   1.
  
   - Ты все еще хочешь увидеть своих друзей, Тимофеус?
   - Да, господин.
   Горовой не выказывал удивления при виде переливающейся в руках хозяина замка латунной змейки. Тот черпал из открытого ящика плотные тушки патронов и с улыбкой горстями перекидывал их с руки на руку, "проливая" на стол звенящий дождь.
   - Это хорошо, что ты не забываешь друзей. Сильные люди должны оставаться верны себе. Всегда оставаться.
   - Да, господин. Я поеду уже сегодня. Вещи давно собраны. Вот только Захар...
   - Не спеши, - старик поднял руку. - Они уже здесь.
   Он захватил еще горсть патронов:
   - Вот... Приготовились тебя силой у меня забрать.
   Старик ухмыльнулся и затряс плечами - смеялся.
   - Скажи лучше, друг мой, ты умеешь складывать буквы в слова?
   - Писать?
   - Да, да. Писать.
   - А как же.
   - Хорошо. Присаживайся.
  
   К удивлению крестоносцев прибывший гонец совсем не походил на сельджукских всадников. Собственно говоря, он мало походил даже на человека. Высокий, поджарый, с лысой неприкрытой головой всадник был одет в длинный балахон с широкими рукавами, из которых торчали две пары рук. Черные глаза по сравнению с этим уже не казались таким заметным отличием от нормы.
   При виде мутанта латиняне похватались за мечи. Русичам пришлось немало потрудиться, успокаивая франков. Большинство воинов было готово плюнуть на флаг переговоров и зарубить нелюдя, замершего в отдалении от поставленных в круг повозок лагеря.
   Лишь через полчаса новоиспеченный рыцарь Малиньи, ученый человек Улугбек и шейх ибн-Саббах выехали встречать парламентера. Два десятка тяжеловооруженных всадников, готовые вылететь при первой же опасности, замерли внутри импровизированной крепости латинян. Тоболь и Захар с винтовками приникли к окулярам оптических прицелов.
   Прибывший был немногословен. Он вычурно поклонился шейху, слегка склонил голову при виде русичей и протянул сверток.
   - Письмо, - удивился Улугбек.
   Костя рассматривал гостя.
   Желтоватая, сухая кожа с глубокими морщинами, ссохшиеся пальцы, казалось, принадлежали уже совсем немолодому существу. Но, возможно, это были все лишь признаки незнакомого рода. Мутант уверенно сидел в седле
   Гонец прохрипел что-то. Малышев, благодаря полученным навыкам, распознал лишь окончание: "Один день на восход".
   Сомохов читал полученное письмо.
   - Похоже, мы все-таки нашли того, кого искали.
   Костя подъехал ближе и взглянул на бумагу в руках ученого. Знакомые каракули!
   - Тимофей?
   - Да, от него. - Сомохов еще раз пересмотрел текст и протянул письмо Малышеву.
   "Костя, Улугбек Карлович, рад, что у вас все в порядку. Жду в замке. Тут хорошо. Хозяин замка - наш друг. Тирок вас проводит".
   Малышев узнал почерк подъесаула. В происхождении письма сомневаться не приходилось. А вот в добрых намерениях тех, кто держал у себя Горового, даже не смотря на письмо, никто из русичей не был уверен. Костя посмотрел на Сомохова. Тот думал.
   - Их не надо, - проскрипел посланник, тыкая в собравшихся у края лагеря франков. - И их тоже.
   Последняя фраза уже об арабах шейха. Ибн-Саббах вскинулся, гневно сверкнул глазами, но... смолчал.
   - Только вы, - две правые руки синхронно указали на русичей.
   Ответил Сомохов:
   - Я поеду один, - он повернулся к Малышеву и добавил чуть слышно. - С радиостанцией. Если что...
   Костя раздумывал долго, но, в конце концов, кивнул, соглашаясь. Отпускать археолога не хотелось, однако перспектива решить все цели похода мирным путем была слишком заманчива.
   - Сколько времени займет путь туда?
   Четырехрукий вскинул верхнюю правую конечность и показал два пальца:
   - Два дня. Через два дня вы будете здесь обратно.
   - Хорошо... Я буду готов через полчаса.
   - Их не надо! - Тирок еще раз указал на гудящих бойцов.
   - Я понял, - подтвердил Сомохов. - Только я.
   - Да.
   - Жди!
   Они отъехали от застывшего статуей гонца.
   - И все же не нравиться мне такие письма, - Костя оглянулся через плечо на мутанта. - Может, лучше связать этого, попытать и рвануть дальше. Пока у нас еще есть, чем угостить местных образин.
   Улугбек Карлович почесал переносицу.
   - Видите ли, Костя, мое мнение таково, что у нас и так было не так много шансов... А с потерей большей части боеприпасов перспективы и вовсе свелись к минимуму. Так что если Горовой не пленник, думаю, не стоит пренебрегать возможностью вернуть его бескровно. Кроме того, - он наклонился поближе. - Никто не запрещает вам и мне во время моего движения держать включенным радиопередатчик. Таким образом, вы получите и описание дороги, и возможные преграды, и будете точно знать, если с этими переговорами что-то пойдет не так.
   Малышев скептически посмотрел на друга:
   - Я не хочу в придачу к Горовому еще и тебя потерять, - он обернулся к посланцу. - Мой друг поедет с тобой только тогда, когда вы пришлете за него заложников.
   - Не надо, - Улугбек положил ладонь на плечо Малышева. - Не надо заложников. Тимофей пишет, что он в замке живет как гость. Такой подход может серьезно поссорить нас с владельцем Аламута.
   - Мне твоя жизнь дороже, чем его мнение о нас.
   - Я так и так рискую. Если будем двигаться вперед с мечом в руках, рискую. Если пошлем меня одного, тоже рискую. Только в первом случае рискую я один, а во втором - мы все вместе.
   Костя не нашел, чем возразить на такие доводы.
   - Я скоро буду готов, - еще раз подтвердил гонцу свое решение Сомохов.
  
   2.
  
   Долина встретила ученого переливающейся мешаниной красок. Яркие багровые цветы устилали заросли колючего кустарника, закрывшего все склоны узкой дороги через перевал. Трава под ногами пестрела голубыми и оранжевыми цветами, делая картину вокруг нереально яркой. Определить, что это за растения, ученый не смог. Слишком чужими были очертания цветов, слишком непохожими запахи. Зато он быстро понял, что аромат цветов производит наркотический эффект. Все опасения последних дней выдуло из головы, на душе стало легко и свободно.
   Четырехрукий мутант, названный в письме "тироком", промолчал весь путь. На вопросы о том, каково живется казаку в "гостях" у властителя местных земель, провожатый лишь пожимал плечами. Как понимать такой жест, археолог не знал. Для себя он решил, что "тирок" - это скорее имя, чем род или вид.
   Чтобы разнообразить поездку, Сомохов старательно крутил головой вокруг, высматривая ориентиры и посты защитников долины. Время от времени ученый включал радиопередатчик и перечислял свои наблюдения.
   Гонец не мешал переговорам. Казалось, что, выдавив из себя пару фраз при встрече, он исчерпал определенный лимит общения и теперь абсолютно потерял интерес к окружающему. Ближе к концу путешествия Сомохову поднадоели односложные ответы на любые вопросы, и он насел на собеседника.
   - Так как зовут властителя этих земель? У него же есть имя?
   Мутант пожал плечами:
   - Эниуку, Морлоташи...
   - Какое имя основное?
   - У Перворожденного много имен.
   - А как ты называешь его при разговоре?
   Гонец нахмурился. Ему очень не хотелось разговаривать. Но отмахнуться от попутчика, как от назойливой мухи, не получалось.
   - Я его никак не называю. Если меня призывают, я слушаю и выполняю приказы.
   - И часто тебя призывают... и посылают куда-нибудь?
   Мутант пожал плечами. Ученый вздохнул и начал снова:
   - Ты называешь его Перворожденным. Это каста, род?
   - Перворожденные? Гм... Не знаю.
   - В Аламуте еще есть перворожденные?
   Мутант демонстративно отвернулся и умолк.
   Сомохов осмотрелся.
   Въезд в долину охраняли несколько каменных башен с помостами, на которых лежал приготовленный хворост. При нападении, видимо, бойцы на башнях сигнальными кострами призывали помощь из замка. Десяток хмурых стражников-людей с короткими копьями и луками совсем не походили на исчадий ада. Удивительно было то, что в течение часа после въезда в долину им так и не встретились местные жители или хотя бы их дома. С другой стороны, накатанная и хорошо утоптанная тропа явно указывала на то, что движение по дороге идет довольно оживленное.
   - Кроме замка тут есть селения?
   Мутант отвлекся от созерцания кустов. Лениво посмотрел на археолога и... смолчал.
   Улугбек Карлович вертел головой:
   - Что-то никого не видно?
   Тирок пожевал губами и глубокомысленно изрек:
   - Зачем селиться сверху, когда снизу и теплее и безопасней? Кроме того, глупо строить дом за пределами двора.
   Сомохов ждал объяснений, но мутант молчал. Видимо, посчитал, что сказанное достаточно. Улугбек задумался, удивленно посмотрел на каменистую землю. Значит ли услышанное, что население долины состоит из тех существ, что атаковали их в горах Анатолии? Он еще раз присмотрелся к земле.
   Рыть здесь землянки?
   Мысль гонца стала понятней, когда за изгибами гор показался силуэт замка.
   Еще до появления цели путешествия, начала менятся природа. Вместо серых склонов и каменистой земли вдоль дороги потянулись ухоженные сада. На ветвях незнакомых деревьев висели плоды. Красно-желтые, зеленые, оранжевые - они напоминали знакомые виды, но в гипертрофированном виде. Крупные, блестящие такие фрукты сделали бы славу любому садоводу будущего.
   Сомохов опустил взор на густой ковер травы. Яркие цветы на длинных стеблях раскрасили пейзаж до неузнавания. Среди зарослей порхали бабочки, в кронах деревьев пели птицы. Улугбек мог поклясться, что до его слуха долетают звуки журчащего ручья.
   Серый замок на вершине скалы показался сказочным дворцом из детской книжки. Отличие было только в том, что стены крепости не увивали побеги плюща, а нависающие галереи и башни выглядели воинственно.
   Подножие крепости пестрело навесами, укрывающими входы в пещеры. Здесь суетились люди, мычали животные, сновали всадники. Похоже было, что десяток выходов скрывает целый лабиринт внутри окрестных скал. Ярусы каменного города нависали друг над другом, создавая из жилищ удобные кольца защитных сооружений. Нижние выходы, узкие и редкие, прикрывала могучая кладка из валунов, закупоривающих ярус при осаде.
   Сомохов покачал головой. Атака этого людской (и людской ли только?) цитадели их силами будет безрассудством. А уж с тем "воодушевлением", которое царит в лагере, и вовсе выльется в самоубийство.
   В полукилометре от замка их встретили. Десяток латников на рослых, укрытых бардами лошадях, вынырнули из уходящего в сторону от дороги ущелья. Сомохов посмотрел вверх. С уступа высотой в полтора десятка метров в гостей целились лучники.
   Подъехавший командир караула почтительно склонил голову перед Тироком и что-то буркнул. Мутант еле заметно шевельнул плечом, и стража разъехалась.
   - Дальше тебе придется идти пешком. Курхи не любят чужих лошадей.
   Кто такие "курхи" Улугбек узнал уже через сотню метров, когда заросли раздвинулись и на дорогу вышла пара лобастых животных, причудливые помеси волка и кавказкой овчарки. Гигантские размеры не мешали им двигаться абсолютно бесшумно. На ученого взглянули пытливые умные глаза. Стало неуютно.
   Тирок защелкал языком. Курхи замерли, прислушиваясь. Один из них еле заметно оскалился при виде ученого. Тирок зырычал.
   Четвероногие стражи медленно разошлись, открывая путь.
   - Ну, вот... Мечты сбываются. Добро пожаловать в Аламут, - Сомохов еле слышно пошутил сам с собой.
   Остановившийся рядом мутант неожиданно зашелся в смехе.
   - Добро пожаловать? Гы-гы... Вот уж не уверен, что тебе понравиться здесь, смертный.
   - Увидим...
  
   3.
  
   Их ждали. Сияющий казак навалился на Сомохова, едва тот пересек въездные ворота.
   - Дружэ!
   Ученый затрепыхался в могучих объятиях.
   - Стой! Задушишь.
   Подъесаул отпустил Улугбека, но только для того, чтобы ученого облапил тот, кого он здесь совсем и не ожидал увидеть. Пригодько выглядел потрепанным, усталым, но совсем не таким вымотанным, как должен выглядеть человек, обогнавший тайными тропами быстро едущих Тирока и Сомохова.
   - Как ты успел? - захрипел в объятиях ученый.
   - А? Чего? - не понял Захар.
   - Как обогнал нас?
   Красноармеец пожал плечами и оглянулся на казака.
   - Я тут был. Вместе с Тимофеем Михайловичем.
   - Ты?
   - Ну да.
   Сомохов снял очки и потер переносицу.
   - Ничего не понимаю.
   За спинами встретившихся друзей послышался приглушенный кашель.
   - Возможно, я могу объяснить? - голос звучал чуть скрипуче, с неправильными ударениями.
   Улугбек Карлович осмотрел нового собеседника, краем глаза отмечая, как напрягся и даже как-то сгорбился мутант Тирок.
   Невысокий, сутулый старик в богатых одеждах скорее китайского, чем тюркского покроя. Сморщенное лицо могло принадлежать и столетнему старцу и всего лишь разменявшему пятый десяток.
   - Простите... С кем имею честь?
   Старик улыбнулся. Вместо него ответил Горовой:
   - Это - Эниуку, владыка этих земель... Наш добрый друг.
   - Друг? - Сомохов удивленно посмотрел на казака. - Ты не в неволе? Почему же торчишь тут, а не ищешь нас? Мы с ног сбились, а ты тут отдохнуть у "друга" решил?
   Подъесаул выглядел смущенным.
   - Понимаешь...
   Ответил старик.
   - Вы не правы, мой юный гость.
   Улугбек вскинулся, как гончая, услышавшая звуки рога. Но вставить даже слово ему не дали. Перворожденный говорил медленно, с паузами, но держал речь так, что перебить его казалось совершенно невозможным.
   - Не правы... Мне небезразличначя судьба этого человека, потому я встрял в вашу беседу... Тимофей дважды выезжал из Аламута в сторону побережья. Не дождавшись каравана и не получив достойной охраны. Я не держал его, помог с припасами, указал дорогу. Мне небезразличен этот смертный... Но, - старик склонил голову на бок, отчего его взгляд приобрел черты лукавости. - Ручей легко найдет дорогу вниз, но редко подымается в гору... Уйти от вас легче, чем вернуться.
   Горовой перехватил защитную речь:
   - Першы раз нас вернули из-под соседнего городка. Тюрки навалились ночью, так что еле отбились. Ушли назад, да потеряли лошадей и проводника... Вернулись... Когда попробовали еще раз, то напоролися на беглых солдат, - он задумался, подбирая слово. - Мародеры... Тут дело пайшло лепей, мы пабили их. Но... К ним пришли на помощь, а к нам нет. Пришлось вернуться еще раз. А Эниуку говорит, что вы уже сюда двигаетесь. Я опять сбираться, чтобы насустрач, к вам на встречу двигать. Да только... Не успели мы...
   Сомохов удивленно переводил взгляд с Горового на Пригодько.
   - Мы?
   - Я с Захаром. Тут такое дело...
   - С Захаром?
   - Ну да.
   - Захар с нами с Антиохии идет.
   Горовой оглянулся на красноармейца.
   - С какой Антиохии? Тут он был.
   Улугбек Карлович обернулся к владельцу замка, ища пояснения, но тот уже удалился с площадки, предоставив старым друзьям возможность побеседовать всласть.
   - Я еще раз повторяю, - голос Сомохова зазвенел от напряжения. - Захар был с нами. А кто это рядом с тобой, я не знаю.
   Оба спорщика уперлись взглядами в опешившего Пригодько.
   - Да как же так? Я ж... Друзья, я ж с вами... с начала самого?
   Сомохов недобро сузил глаза:
   - Только убили тебя... Захар. Мы тебя сами хоронили, а вот не прошло и полгода, как вместо одного убитого сразу двое живых объявилось.
   - Значит тот, который с вами, тот неправильный! Я ж, - Пригодько запнулся, подыскивая аргументы.
   Горовой подошел к ученому, положил ладонь ему на плечо.
   - Наш это Захар. Наш. С чего тут городить кому против нас такую западню?
   - Я ж за вас... - обиженно сопел Пригодько.
   - Ша! Хватит! - оборвал его Тимофей. - Ты наш. Тот... Тот - тоже, возможно, наш. И, вообще, мниться мне, что Захаров можа бути и болей, чем два.
   Сомохов удивленно посмотрел на товарища, ожидая объяснений, но он только кивнул за спину ученому. Сомохов обернулся.
   За его спиной плечом к плечу стояло три удивительно схожих "тирока". Стояли и слаженно улыбались, вслушиваясь в споры гостей хозяина.
   - Как я понял, удивляться тут можно много и часто.
   Троица мутантов синхронно осклабилась.
  
   4.
  
   Хозяин замка ответил на вопросы этим же вечером. Когда русичи, снедаемые "жаждой познания" ввалились в подвалы замка, он как раз возился с громоздкой машиной.
   Гостей старик выслушал молча, продолжая нажимать одну за другой кнопки на матовой панели аппарата. Стовяшие за спиной русичей охранники из числа мутантов взирали на манипуляции с благоговейным ужасом.
   - Люди... Тела... Сделать тело - это не так сложно, как вам кажется. Да что там, - любая особь женского пола при желании создает человека за девять месяцев.
   Старик закончил стучать по клавишам аппарата и отступил на шаг, оценивающе оглядывая свое творение.
   - Сущность личности - намного более тонкая материя. Здесь с наскока не получится.
   - Уважаемый, извините, что настаиваю, но ответьте на вопрос, который мы задали. Этот... человек - он наш товарищ? Или всего лишь какое-то внешнее подобие, созданное с определенной целью вами или вашими... собратьями?
   Эниуку усмехнулся, морщины раздвинулись, обнажая свету белоснежные зубы:
   - Если так ставить вопрос, то вы все - всего лишь подобия.
   - Как?
   - Нельзя пробить время, перебрасывая сложную органику. Но можно переносить простые элементы. Да что там - мы обеспечиваем существование своей планеты исключительно благодаря таким переносам. Но для живого существа, обладающего личностью, перенос намного сложнее.
   - Вы не ответили на вопрос.
   - Я пробую это сделать... Когда человека ли, аннунака ли переносят через время, его раскладывают на две составляющие - делают слепок души, личности и полную копию тела. Материал тела разбирается на простые элементы и передается одним пучком, слепок личности разбивается на определенные составляющие... кодируется и передается отдельно. Это - неэтично по нашим меркам. Перенос влечет за собой временное разрушение тело и уничтожение личности. Фактически, по всем меркам, это - смерть, за которой идет воскрешение. Опыты с аннунаками в этой области запрещены именно из-за того, что по слепку личности возможны клонирования сразу нескольких носителей идентичной сущности.
   - Чего? - удивленно спросил Горовой.
   Сомохов молчал.
   Старик подошел к Пригодько и похлопал того по плечу:
   - Ваш друг умер, когда перешел из своего мира в этот.
   - Из времени?
   - Время - одно из состовлящих мира. Меняется оно, меняется мир.
   - Шо та я не пойму. Так це - Захар ци не?
   Сомохов, быстрее друга усвоивший переданную им информацию, ответил за старика.
   - Захар... Это Захар... А мы - это мы.
   Пригодько, так же плохо усвоивший сложные размышления хозяина замка, расплылся в улыбке.
   - Я ж говорил, а вы...
   Он бросился в объятия Горового. Улугбек Карлович повернулся к Эниуку.
   - И сколько таких... копий может быть в мире?
   Старик пожал плечами.
   - Столько, сколько нужну хозяину гака. И столько, сколько переносов вынесет матрица. Это... - он щелкнул пальцам, - как копировать книги. Скаждой копией сходство с оригиналом все больше расходится. А со временем, количество расхождений может достигнуть предельной суммы, за которой личность начинает разрушаться, терять свою уникальность.
   - Вы хотите сказать, что переносы в ваших машинах, гаках, вредны для людей?
   - Они вредны для всех. А с определенной стадии, просто убийственны.
   - И сколько раз можно перенестись?
   Эниуку подошел поближе, посмотрел в глаза археолога, после чего отошел вглубь комнаты к треноге с тазом. Подбежавший слуга начал лить воду из кувшина на сморщенные ладони.
   - Ты поверишь мне, если я скажу, что лучше не использовать гаки вовсе? Именно из-за их свойств ни один аннунак не войдет в камеру переноса. Количество установок всегда было ограниченно и редко превышало дюжину на всю систему. Отказаться от них вовсе, нам не дано, - он указал рукой на замерших у входа мутантов. - Нам нужны слуги, исполнители... А установок мало... Сейчас я знаю о четырех. Одна у меня, одна у малышки, еще две у Локи. Остальные утеряны или уничтожены.
   Улугбек Карлович покачал головой.
   - Есть ситуации, когда выбираем не мы.
   - Понимаю, - старик вытер руки полотенцем, заботливо поданным слугой, и повернулся к разложенным на столе книгам. - Критическим считается третий пропуск через интегратор, четвертый раз начинает процесс утраты личности в половине случаев. Пятый - это уже приговор... душе.
   Сомохов, быстро посчитавший свои переносы через время, уточнил:
   - Получается, что нам уже нельзя проходить через установку?
   Эниуку хитро прищурился:
   - Каждый сам решает, что ему можно, а что нельзя.
   Улугбек Карлович вернулся к теме разговора:
   - Вы упомянули, что у вас есть такая установка, гак?
   - Есть... Но батареи почти разряжены. Я, ведь, довольно активно пользовался ее возможностями. Кроме банального переноса, гак - основной инструмент генной модификации. Опыты - моя страсть.
   - Вы можете отправить наших друзей домой? Тимофея, Захара?
   Старик удивленно посмотрел на все еще обнимавшихся казаха и красноармейца:
   - Не похоже, что им плохо здесь.
   - И все-таки.
   Эниуку пожал плечами.
   - Разок, один раз я могу еще запустить глубинный перенос, но для второй попытки, думаю, вам придется искать другие источники питания. Или ждать несколько лет, пока генератор замка восстановит те, что есть.
   Старик покачал головой.
   - Я обязан этому человеку жизнью, но даже в этом случае, мне не хотелось бы разряжать гак. Да и не всегда такой перенос возможен, даже при полных батареях.
   - Почему?
   - Для переноса личности гак должен существовать в то время, куда собирается путник. Если там установки нет, она сломана или разряжена, то пробоя не будет.
   - Но мы уже переносились... - начал Сомохов. Фразу он не закончил. Вспомнил, что установка была другой.
   - Да, именно, - подтвердил догадку Эниуку. - У меня очень старый гак, очень ветхий... Но я посмотрю, может, и помогу вам. Попробую настроить его на прямую связь с установкой малышки... В какой год вы хотите вернуть Тимофея?
   - В 1906.
   - Это - от рождества одного из ваших кумиров?
   - Да, от Рождества Христова.
   - Я в них всегда путаюсь. Сколько циклов от нынешнего периода?
   Сомохов лихорадочно считал:
   - Еще... восемьсот семь лет... циклов.
   Эниуку помахал рукой в воздухе:
   - Проверку и настройку я проделаю сегодня. Это не займет много времени... Но с самим переносом придется погодить. Мне надо проверить некоторые таблицы, - он махнул рукой, подзывая слугу. - Вас проводят в ваши покои. Думаю, у вас найдется, о чем поговорить.
  
   5.
  
   Ворох вопросов, которых обрушился на Улугбека, надолго перевел его в роль рассказчика. Тимофея и Захара интересовали события последних месяцев, подробности похода, вести из будущего. Спрашивали взахлеб, с горящими глазами. Улугбек честно выкладывал новости, приправляя речь картами на пыли стола и масштабными диарамами из объедков. Очередь отвечать про свою жизнь дошла до казака с красноармейцем только к полуночи.
   - И все же... Как так вышло, что вы не выбрались к нам? Знали же, что искать будем?
   Подъесаул пожал плечами:
   - Казали же, что пыталися. Но тут вокруг долины такое, что суваться без большого отряда дюже опасно. Те разы, что мы лезли, то только чудом выбралися обратно.
   Захар при этих словах выглядел смущенным. Наконец, Пригодько промямлил еще одну причину долгой задержки:
   - Эниуку, главный здешний, он очень о людях своих заботу держит. Для тех, кто с ним, создал что-то навроде коммунизма. Только без коммисаров.
   - Как это?
   Щеки красноармеца загорелись нездоровым румянцем:
   - Рай он тут строит.
   Сомохов умолк, удивленно переводя взгляд с одного друга на второго. Вроде, не шутят?
   - Рай?
   - Ну да, - Пригодько заговорил быстро, отрывисто. - Тут те, которые сюда попадают, очень редко назад просятся. Их не гонят, они и не идут. Даже те, кто, вроде, и не должен желать остаться, те тоже не сильно рвутся. А все потому, что Хозяин мечты дарит... Всем... Если хочешь чего сильно, потерял кого, или, наоборот, всю жизнь желал, а получить не смог, то он - лучший утешитель. На раз вылечивает.
   - Возвращает людей с того света?
   Пригодько вздохнул:
   - Нет, конечно... Но в садах его многое случается... Кто говорит, что с родителями умершими виделся. Другие, что блаженство с девами по многу раз испытали... Он - такой... Добрый! Дарит людям то, что они хотят.
   Сомохов перевел взгляд на казака. Тот стоял виновато опустив голову.
   - Так, пока мы вас искали, вы отдыхали, что ли?
   Горовой развел руками:
   - Выходит, что так...
   - Он вас окуривал? Давал дышать дымом каким? Есть кашицу незнакомую или пить напитки?
   - Голодным не держит, это точно. А так, чтобы опоил чем или одурманил, так, вроде, не было... В подвалах есть комнаты, где курят кальяны. Дымы сладкие летают... Но там азиаты живут, им без этой забавы невмоготу. Нам не давали и предлагали редко.
   - Так как же он так?
   Казак обернулся на закрытую дверь и неуверенно произнес:
   - Кажуть... Говорят, что души он открывать может. Еще... говорят, что тут, на этом месте, Господь рай построил. А чтобы неповадно было, так и выход в Ад рядом поставил. Вот Хозяин и следит за тем, чтобы людское племя божьи заповеди не нарушило, поперек времени в тот мир не лезло. Им же ж открой калитку, сразу начнут в вырий прыгать вперед сроку, да недругов к чертям толкать.
   - Что?
   - Тварыны те, что ночью вылазят с пещер местных, они дюже на тех образин, что нас в горах взять пытались, похожи. Похожи, да только еще страшнее. Они - с Ада идут, все говорят то... И добавляют, что тех, кто в друзья Хозяину попал, тех он в рай пускает. Ненадолго... Вот такой расклад, Улугбек Карлович.
   - Значит, вы в друзьях пока?
   - Чаму не? У друзьях.
   - И в раю были?
   Горовой и Пригодько опустили глаза. Ответил красноармеец:
   - Хорошо там.
   - Что?!!
   - Говорю, хорошо там.
   - Это как?
   - Ну, - он пошевелил пальцами в воздухе, отыскивая нужное слово. - Как после бани хорошей и чарки полной. Но сразу.
   - И мечты выполняются?
   Казак и его младший товарищ переглянулись.
   - Не знаем. Хорошо - это точно. А про мечты забывается сразу.
   Подъесаул неуверенно подтвердил:
   - В Горловку я попал разок, жену погладил, деток обнял. А там уже и не помню... Хорошо только было.
   Улугбек потер небритую щеку, снял и протер очки:
   - Потому и уйти не получалось?
   Казак махнул рукой:
   - И с этого тож. Но больше, все-таки, с тюрок тех, что вокруг вырия вьются. Они ж сюда как на мед слетаются. Хозяин раз в несколько дней желающих попасть на Небо вылавливает и... Кого обратно, кого и под землю отправляет.
   - Даже так?
   - Ну да...
   Сомохов заходил по комнате, резко остановился и вернулся к мешку с пожитками, откопал рацию.
   - Ладно. Надо Костю с... остальными предупредить. Чтобы не сунулись сюда случайно.
   Он пощелкал тумблерами рации, недовольно пофыркал, еще пощелкал.
   - Странно... Похоже, что рация сломалась?
   Казак пожал плечами. Пригодько никак не высказался. После эмоциональных разговоров, он выглядел усталым и опусташенным.
   - Утром разберемся. Утро вечера мудренее.
  
   6.
  
   Поспать вдоволь им не довелось. Едва первые лучики солнца окрасили небосвод, замок сотряс удар. Загрохотали взрывы, с низкого потолка посыпалась каменная крошка и пыль.
   - Что такое?
   Ответом был слитный рев сотни глоток.
   - Deus lo volt!!!
   Звуки схватки ворвались в коридоры и понеслись вверх, выбрасывая сонных обитателей замка из узких коморок навстречу опасности, выдавливая слуг из закутков, вытягивая полуодетых стражей.
   - Бей!
   Лязг и грохот схватки приближались к комнате русичей. Они уже давно не спали. Горовой и Захар вооружились табуретами и скамьей, Улугбек Карлович вытащил из-за пазухи револьвер. По крикам снизу даже тугодуму становилось понятно, что в гости к странному перворожденному и его мутантам пожаловали не прохожие тюрки, а как раз те самые крестоносцы, что должны были оставаться где-то в дневном переходе отсюда. В то, что в горы забрел еще один отряд паломников Сомохов не верил. Значит, пришли свои.
   - То ж наши... С какого перепугу они тут буянят, Улугбек Карлович? Мы ж не пленники! Местные нам, можно сказать, друзья и товарищи.
   Захар осторожно выглянул в окошко и подтвердил:
   - Точно. Наши.
   Сомохов пододвинул к двери стол, скамьи, служившие постелью, и нехотя ответил:
   - Не знаю, Тимофей Михайлович. Видимо, причина нашлась. Мы договаривались, что я предупрежу их, если здесь готовят ловушку. В замке рация отказалась работать. Может быть, Костя и... остальные решили, что меня взяли в плен? Что все это - хитрая ловушка? Ну а вы, соответственно, - не гости, а тоже пленники... Не знаю. В любом случае, я не понимаю, как они сумели пробраться сюда так быстро.
   Горовой провел ладонью по вспотевшему подбородку:
   - Так может, выйдем, объясним?
   В дверь задубасили. В реве с коридора причудливо перемежались угрозы и проклятия.
   Пригодько взял скамью поудобней, готовясь встретить гостей, но дверь выдержала. А, возможно, так и оставшиеся снаружи мстители не очень то и хотели лезть туда, где им не рады. После пары минут грохотания крики стихли. Это время выходцы из будущего, не сговариваясь, делали вид, что в помещении никого нет.
   - Все еще желаете выйти и попробовать объясниться? - шепотом поинтересовался Сомохов.
   Горовой и Пригодько, переглянувшись, покачали головами.
   К лязгу мечей добавились выстрелы дробовика и грохот автомата.
   Казак, выглянувший в узкое окошко под потолком, радостно закричал:
   - Наши! Костя с каким-то хлопцем!
   Частые очереди из автоматического оружия, многократно отраженные в узких стенах внутреннего двора, лишь подтвердили очевидное. Друзья бросились к окну, стремясь увидеть, как развиваются события.
   Внизу было жарко. Взорванные ворота валялись на середине площади, усеянной телами полуодетых защитников и камнями кладки разваленной входной башни. Из развороченного проема в атаку бежали спешенные крестоносцы. Десятка два стражников забаррикадировали вход в главную башню крепости, но было ясно, что долго им не устоять. Даже при поддержке с башни и стен, где торопливо натягивали тетивы лучники. Слишком испуганно и неуверенно выглядели защитники, и слишком яростно шли в атаку крестоносцы.
   Паломники снесли шаткую преграду, Костя и Игорь очередями из калашей проредили ряды лучников. Гомонящая, размахивающая мечами и секирами толпа хлынула на лестницы главной башни, взломала двери сторожевых и воротных. Стражников рубили, стаптывали, а кое-где и просто сбрасывали со стен. Попытки организовать оборону проваливались.
   Внезапно в центр площади ударил огненный смерч. Яркий луч прорезал толпу паломников, разметав тела и оплавив камни.
   Крестоносцы бросились прочь от бушующего пламени, но луч следовал за ними. Один, второй, третий боец, попав под его действие, с ревом валился на камни площади. Костя попробовал накрыть противника, но стоило ему выбраться из-под защиты развалин воротной башни, как луч бросил отлавливать разбегающихся крестоносцев и устремился на автоматчика.
   Малышев убрался обратно. Луч вернулся к центру площади. Костя снова выскочил, короткими очередями пытаясь нащупать противника.
   Огненная линия, будто живая, бросилась ему навстречу, но Малышев успел. Сгусток пламени уперся в стену полуразрушенной кладки. Камень под его действием заискрил, поменял цвет, запульсировал багровым.
   Крестоносцы убрались с привратной площади, но защитники, должные использовать затишье по максимуму, не спешили вернуться к баррикадам.
   - Выходи и сражайся, как мужчина! - послышалось сверху.
   Вместо ответа по площади покатилась маленькая круглая палочка.
   - Что цэ? - выдохнул Горовой в ухо Сомохову.
   Улугбек Карлович знал ответ:
   - Глаза закройте!
   Захар послушно прикрыл лицо ладонью, как это сделал Сомохов. Горовой не успел.
   Вспышка, резкий хлопок...
   - Светошумовая, - прохрипел Сомохов.
   Внизу застрекотал автомат, послышался топот десятков ног.
   Луч так и не появился.
  
   7.
  
   Когда на коридоре послышалась франкская речь, Улугбек Карлович прокричал приветствие и открыл дверь. Пятеро кнехтов с окровавленными мечами настороженно встретили выходивших из помещения русичей. До тех пор, пока один из них, не признал в Сомохове "своего".
   Дальше было ликование.
   Их потащили вниз, радостно тараторя в ухо. Сопровождающие ржали как кони, цокали языками и жестикулировали не хуже постового гаишника. Сомохов пробовал остановить безумную гонку, но цепкие руки не отпускали русичей ни на шаг.
   - Они! - радостно заревел знакомый голос.
   Костя, распахивая объятия, бежал навстречу.
   Кнехты заступили ему дорогу. Малышев на бегу сорвал с пояса внушительный кошель и бросил им под ноги. Ликующий рёв пронёсся по площади.
   - Живой! - Малышев сграбастал археолога. - И Тимофей! Тут! И...
   Костя обернулся, потом снова посмотрел на Захара, опять обернулся.
   Крики вокруг сменились молчанием. Где-то за спинами, в глубинах замка еще шел бой, кричали раненые, рубились живые. Но собравшиеся на площади крестоносцы молча переводили взгляды с одного на второго Пригодько. Первый из Захаров был вооружен винтовкой, второй - табуретом. Один щеголял загаром, другой - бледноватым оттенком кожи.
   Они шагнули друг к другу, одинаково недобро нагибая голову. Схоже и одновременно по-разному.
   - О как! - выдохнул Горовой. Со слов ученого, он уже знал о том, что должен втретить клона друга, но одно дело слышать, совсем другое дело - видеть своими глазами, как два "близнеца" сходятся на середине площадки.
   Сомохов попробовал разрядить обстановку:
   - Я могу всё объяснить.
   Пришедший с крестоносцами Захар-1 отодвинул учёного:
   - Что тут объяснять? Пущай маску скидывает, вражина. Думал, что снова на ваши трюки попадёмся, как курята несмышлёные?
   Он щелкнул затвором:
   - Ну!
   Захар-2 недобро ухмыльнулся и покрепче перехватил табурет:
   - Это мы еще разберемся, который тут из нас липовый...
   Дуло винтовки пошло вверх, табурет крутанулся в ладонях.
   Сомохов снова влез между готовыми сцепится двойниками.
   - Я знаю, кто из вас прав.
   Клоны чуть разошлись, продолжая буравить друг друга недобрыми взглядами.
   - НУ?!
   - Оба!
   Молчание, воцарившееся вокруг, сменилось гомоном. Крестоносцы не понимали слов чужой речи, но чувствовали, что напряжение достигло предела. Улугбек поспешил объясниться:
   - Гаки, которыми нас переносило через пространство и... сюда переносило, - спохватился ученый, забывший на мгновение о толпе кнехтов и рыцарей. - Эти машины - модифированные установки переделки материи. Они пронзают листы эпох и проводят материалы или существ из одного мира или точки мира в другой мир или другую точку... Еще они могут делать копии.
   - Ты хочешь сказать... - неуверенно начал Малышев, но ученый перебил товарища, возбужденно продолжая выкладывать свои выводы по поводу происходящего.
   - Одного из Захаров... восстановил после его смерти Локи. Видимо, он желал знать больше о тех, кто ему противостоит. Второго - создали здесь. Локи соперничает с хозяином этого замка, давно соперничает. Про то, что мы можем убивать перворожденных, вы не забыли? Вот Горового и послали сюда. Решить проблему чужими руками - этот оживший идол любит такие приемы.
   - С чего вы так уверены в этом?
   - Разве не он натравил нас на Экур этой полусумасшедшей старухи? Первым догадавшись об уникальных свойствах существ, прошедших через установки?
   - Он мог бы сам пропустить себя через гак? Разве не проще такое решение?
   - И на этот вопрос у меня есть ответ... Но, с вашего позволения, о последствиях пользования установкой мы поговорим попозже.
   - Подожди, Улугбек... Давай разберемся здесь! Разве не проще было бы пропустить через те машины, которые уже были в его распоряжении кого-то из верных себе людей... существ?
   Ученый победно улыбнулся:
   - Я вчера вечером сам долго думал о таком варианте. Не поленился, сходил за разъяснениями к хозяину замка... Из дюжины гаков, доставленных на Землю, большая часть давно не работает. После того, как они потеряли энергетическую установку, все оборудование пришельцев, понемногу выходит из строя, банально исчерпав ресурсы самовосполняющихся батарей. Гак, найденный нами, долгое время считался утерянным, потому и сохранился. Установка в этом замке, может совершить перенос не чаще раз в несколько лет... Думаю, что те гаки, что собрал Локи, просто негодны для активной работы.
   Малышев слегка отступил, сравнивая между собой двух Пригодько. Захар-1 все также крепко сжимал винтовку. Захар-2 неуверенно переводил взгляд с ученого на подошедшего Тимофея и появившегося из недр замка Тоболя.
   Игорь, пропустивший объяснения, щелкнул затвором:
   - Что за...
   Малышев знаком показал, чтобы не встревал.
   - Ты это узнал вчера?
   Сомохов кивнул.
   Малышев положил ладонь на плечо ближайшего Пригодько:
   - Пойдем, - тут же кивнул второму. - Ну и ты... Захар, тоже присоединяйся.
   Горовой заступил Косте дорогу:
   - Скажи своим воякам, ежели хозяина замка найдут... Он - маленький, сухой, как сморщенный грибок... Ежели найдут, чтобы не трогали. Не правильно так, - он обвел руками, - за гостеприимство платить.
   Малышев посмотрел вокруг на разбредающихся в поисках добычи воинов, прислушался к крикам в глубинах коридоров и галерей и пожал плечами:
   - Я то скажу, только сам знаешь - в этом бардаке приказ немногие услышат.
   Он проорал приказание не трогать стариков, стягивая их на площадь для опознания. Кнехты, действительно, казалось, что никак не заметили сказанного.
   - Что ж это за порядок такой? - возмутился Горовой.
   - Нормальный... Средневековый. Они сейчас только о добыче думают.
   Из ворот взломанного донжона выбежали ликующие крестоносцы, размахивающие золотыми и серебряными блюдами, кубками, богатой одеждой. Воссоеденившиеся русичи пошли в башню, где, по словам Пригодько-2 и Горового, находились лаборатории и машины Эниуку.
  
   8.
  
   В комнате было не повернуться. Шестеро русичей и восемь мутантов шейха ибн-Саббаха толкались локтями, наступали на края плащей, теснились в проходах.
   - Мы шли за этой установкой, шейх.
   Ибн-Саббах покачал головой, окровавленная сабля в его руке недобро подрагивала:
   - Вы шли выручать друга. Вместо одного друга Аллах послал вам сразу двух. Возблагодарите небеса и ступайте с миром... Мы выполнили каждый свое задание, предначертанное свыше. Не стоит сориться.
   - Отдай машину!
   - Мне она тоже нужна... Причем, намного больше, чем вам.
   Тоболь поднял ствол автомата. За спинами скрипнули тетивы натянутых луков.
   - Если для вас, это всего лишь арба, должная доставить вас в привычные времена, то для меня, это - ключ к новому миру. К людям, которые будут равны богам!
   Спор длился уже минут десять. За это время бывшие союзники дважды чуть не сошлись в рукопашной на узком коридорчике. Накал страстей зашкаливал, словесные прения и взаимные обиды должны были вот-вот перерости в драку. Шансы оставались равны, так что малой кровью ни один из будущих обладателей установки обойтись не надеялся. Потому и медлили - ждали подкреплений, созываемых внизу. Но ни нукеры шейха, ни крестоносцы не спешили сойтись в схватке со вчерашними товарищами по оружию.
   - Тогда дай нам время, чтобы перебросить в прошлое Горового, Тоболя и канадку эту. Хотя бы их!
   Араб склонил голову на бок:
   - Вы сами слышали. Один перенос через такую бездну вызовет остановку гака на полгода. Это - слишком много. Я ценю вашу дружбу, но не могу так долго ждать.
   - Ты собираешься пропустить через установку своих людей? Или только себя?
   Шейх двинулся по кругу, отгораживаясь от ствола автомата массивной глыбой установки переноса.
   - Я прошел обряд инициализации еще в Египте. Но это был краткий обяд, неполный. Урезанный минимум, оставленный для слуг. Так что - да! Я тоже хочу пройти через это, - он погладил металл подставки. - Я хочу жить столько, сколько живут боги, и уметь столько же, сколько и они! И всех, кто станет на пути этого, мои люди сметут, как опавшие листья!
   Сомохов примирительно поднял ладони:
   - Почему бы нам не договориться? Ведь прекрасно до этого уживались... Возьми эту чудо-палочку и пропусти себя через установку. Завтра сделай это же с еще двумя-тремя своими лучшими людьми... Потом отдай гак нам. Мы отправим домой... Игоря и Кати.
   - Гак будет разряжен?
   - Да, он перестанет работать. На несколько месяцев. Мы уйдем к побережью, там отпустим большую часть отряда и... вернемся. Ты поможешь отправить домой Горового. После чего гак станет твоим, а мы уйдем обратно в земли, завоеванные христианами.
   Глаза шейха сузились в щелочки. Исмаилит пробовал отыскать в предложении подвохи.
   - Тебе не кажется, что ты переоцениваешь благородство нашего "друга"? - одними губами прошептал предостережение Костя. - Без двух сотен мечей, он с нами и разговари...
   Улугбек Карлович выразительно зыркнул на друга, Костя умолк.
   Горовой недовольно качал головой - он тоже недоверял плану.
   - Согласен, - губы шейха разошлись в улыбке. - Я рад, что мы останемся друзьями.
  
   ...Следующий час исмаилит и двое его подручных колдовали с установкой. Выставляли еле заметные ползунки, меняли знаки на маленькой панели, крутили что-то. Улугбек стоял рядом, выспрашивая что и зачем они делают, шейх не таился, выкладывал все. Казалось, два приятеля пробуют освоить новую игрушку. Напряжение в комнате поменогу спало. Луки и автоматы опустились, мечи вернулись в ножны.
   Наконец, все было готово для первого переноса. Шейх, улыбаясь, положил ладонь на палочку инициатора, гак завибрировал. Низкий гул работающей установки давил на уши. Там, где стоял ибн-Саббах закрутился воздух... И тут же на пол комнату упала маленькая металлическая палочка. Яркая вспышка и момент переноса совпали. Только вместо небольшого хлопка по залу пронесся мощный акустический удар. Костя, теряя сознание, заметил, как рядом грузным кулем оседает казак.
  
   ...Холодная вода на лице заставила встрепенуться, вскочить. Ноги слегка дрожали, но руки уже привычно тянули из ножен меч.
   - Стой, охолони! - тяжелая рука Пригодько (первого или второго?) удержала ствол. - Все в порядке, друг! Успокойся!
   - Что? Что это было?!
   Костя осматривался. Трупы мусульман и просыпающиеся очумевшие крестоносцы.
   - Что?!
   Захар хмыкнул. Костя только сейчас заметил в его руке окровавленный меч.
   - Это Игорь придумал. Дня три назад. Говорил, что нутром чует, что "чёрные" его кинуть хотят. Так и сказал. Улугбек Карлович с ним спорил, но твой дружок упертый, что тот осел. И хитрый, как шашок лесной. Вот он и придумал, если что случиться, действовать миром. Сообща, то есть.
   - Это он придумал? А я где был?
   Захар нагнулся к ближайшему арабу, проверил, жив ли тот.
   - А ты как раз на разведку ускакал. Без тебя кумекали. Вот и придумали. Я, как увидел, что Игорь сигнал подает, так еле вспомнил, что делать. Вот, - он показал ладонь, на которой уместились пара затычек, скатанных из воска. - В ухи вставил и глаза приготовился зажмурить... А ученый наш подыграл здорово.
   Костя, пошатываясь, подошел к Улугбеку Карловичу:
   - Не ожидал от вас такого...
   Археолог был бледен:
   - Сам не ожидал... Как будто и не со мной все приключилось.
   Малышев осмотрелся:
   - А где шейх? Его людей, их трупы, вижу, а самого?
   Сомохов показал кольцо с кровавым камнем:
   - Он теперь живет жизнью джинна.
   - Как это?
   - Это то самое кольцо, в котором была душа Захара. Эниуку отдал мне его, чтобы больше копий никто не сделал. Я перед тем, как ибн-Саббах иницатор включил, кольцо в гак вставил. В этом случае, вместо переноса идет просто считывание души. Даже не так, идет изымание души. Если гак при этом настроен на перенос, то одновременно раскладывается тело. То есть тело остается здесь, но разложенное на атомы.
   - Откуда такие знания?
   - Вчера хозяин замка разоткровенничился. Кольцо подарил... У него тоже были на нас виды... Наверное.
   - А где он, кстати?
   - Зарубили его... Если живым взяли, я бы, честное слово, извинился и ушел, но теперь, видимо, так не получится.
   Костя почесал голову, посмотрел на трупы нукеров исмаилита.
   - У этого Эниуку должны быть друзья... Нам бы свалить отсюда побыстрей... Что там с шейхом?
   Сомохов похлопал бок гака:
   - Тело его тут, при желании можем восстановить за доли секунды, а душа закрыта в камне.
   Малышев на секунду задумался:
   - Не проще ли полностью решить эту проблему?
   Он рубанул воздух ладонью.
   - Уничтожить его?
   Костя прислушивался к звуках боя, доносившимся из коридора.
   - Он нас не пожалеет, если вернется.
   Сомохов подбросил на ладони перстень.
   - Пока душа его здесь, волноваться нечего. У владельца замка была забавная вещица. Если к ней приложить этот перстень, то можно разговаривать с тем, кто заключен в камне. Я собираюсь расспросить шейха... В конце концов, мне всегда нравилось с ним разговаривать... А тело... Тело его мы тоже используем. Причем, очень скоро.
  
   ...Через десять минут во двор замка вышел шейх. Ибн-Саббах в бою получил болезненную рану шеи, от громового удара колдунов, строживших замок, почти оглох. Но, несмотря на окровавленные повязки и потерю многих близких помощников, выглядел бодрым и деятельным.
   Резню в крепости прекратили. Тех, кого не успели пустить под нож захватчики, свели во двор. В обуздании разошедшихся арабов активное участие принимал освобожденный в замке ученый, который, собственно, и переводил невнятное бормотание ибн-Саббаха.
   На следующий день друзья прощались с отбывающим в свои края Игорем. Один из выживших слуг оказался помощником Эниуку. Седой мутант обещал настроить гак так, чтобы переход шел с этой установки на ту, что оставалось в экуре Мамми. Он показал таблицу с кодами всех гаков земли, божился, что сумеет не только отправить Тоболя в будущее, но и перенести его в ту самую машинку, что оставили в заброшенной военной базе. Это, по его словам, здорово сократит затраты энергии на перенос. Таким образом, второй сеанс можно было делать почти сразу.
   Риск был, но Игорь не стал отступать. С ним вместе просилась канадка, не желавшая оставаться тут ни на минуту больше, чем необходимо. Решили рискнуть. Захар-1, решившийся поговорить с канадкой по душам, вернулся через полчаса. Красным и злым.
  
   9.
  
   - Блин, ребята... Не хочется оставлять вас тут так... Одних.
   Костя усмехнулся:
   - У тебя ж там семья. Хотел сафари исторического? Получил. Думаю, надолго хватит. Лети домой, будешь нашим связным. Сам знаешь, без подачек оттуда, здесь жизнь не самая легкая.
   Тоболь почесал заросший подбородок:
   - Я к тому, что, может, после того, как от тварей этих отобъемся?
   - Без тебя справимся, - Костя подбросил на ладонях автомат. - Твой ствол останется, а умельцев нажимать курок у нас хватает. Патроны мы отыскали - армию отбить сможем!
   Тоболь полез обниматься. На широком обветренном лице блестели слезы.
   - Держитесь тут.
   Кати была сосредоточено-насупленной. Лишь сжатые в узкую полоску губы слегка подрагивали, выдавая бродящие внутри эмоции.
   За инициатор они взялись одновременно.
   Вспышка, свет.
   Индикаторы батарей вместо приятного салатового засветились нежно розовым.
   - Все прошло хорошо... Только восстанавливаться батареи будут не меньше недели.
   - Даже на малый перенос не хватит? Ты ж говорил, что почти сразу можно будет и еще один перенос сделать?
   - Неделя - это "почти сразу". Если бы пробой делали с этой же машины на ее же, то перерыв затянулся бы на месяцы... Разве что... Клочок ткани перенести сможет и сейчас. Если что тяжелее, то лучше обождать.
   Костя протянул мутанту бумажку.
   - Шамань!
   Вспышка, свет... Вместо маленького клочка с традиционным "Как долетели?" на площадке лежит вырванный из тетради лист с трудночитаемыми каракулями: "Двадцать первый намного лучше одиннадцатого. Здесь лето! Кати ревёт".
   Костя улыбнулся и похлопал мутанта по плечу. Вокруг улыбались друзья.
  
   Неделю они провели, отбиваясь от подземных армий. Потерявшие властителя гагиинары и магалаши шли на приступ с остервенением, не прекращая штурмы ни днем ни ночью. Арабы и крестоносцы сражались плечом к плечу. Уже подошли к концу патроны, когда индикатор зарядки батарей установки приобрел нужный цвет.
   Вспышка, хлопок.
   На месте сваленных в кучу серебряных блюд и золотых украшений стояли два ящика зеленого цвета, сверток из промасленного холста и большая картонная коробка.
   - Патроны, батареи к прибором ночного виденья, пара калашей и... медикаменты. Ничего не забыл, - резюмировал Костя, заглядывая внутрь. - Теперь можно и к побережью двигать.
   - По трупам? - лицо "шейха" было покрыто копотью и выглядело усталым.
   Вымотались все. Твари предпочитали атаковать ночью, но и днем защитникам не было покоя. У стен крепости крутились разъезды наемников тюрок, появившиеся уже на следующий день.
   - Ты предпочитаешь сидеть здесь?
   Кроме Кости и Улугбека, получившего на время тело ибн-Саббаха, в комнате был только пленник мутант, разбирающийся в установке.
   - Я не люблю убивать.
   - Знаю... Но и сидеть тут, отбиваясь от тварей, не дело. Утром отгоним тюрок, выйдем, к ночи будем за пятьдесят километров. Ночь теперь коротка, гаги не успеют догнать. Днем идем, ночью стоим лагерем и караулим горы.
   - Нет... Это слишком очевидно, чтобы нам дали так поступить.
   - И кто помешает?
   Улугбек Карлович задумчиво склонил голову набок:
   - Не знаю... Но думаю, что в мире хватает способов остановить нас. В степи, пожалуй, такой план и имел бы возможность для реализации. Но здесь, в горах? Нам просто не дадут пройти перевал. Десятка два лучников, завалы на дорогах - мало ли способов перекрыть дорогу. Всего то и надо, удержать нас на день, пока твари не догонят?
   Костя выругался:
   - И вновь продолжается бой...
   - Простите?
   - Ничего... Хорошо, что патроны еще есть.
   - Да уж...
  
   ...Вечером наступила неожиданная развязка.
   В холмах затрубили, потом показался всадник с большой пальмовой ветвью в руках.
   - Не стрелять.
   Парламентер подскакал под стены.
   Тюрок в дорогих одеждах, казалось, только вчера прогуливался в садах Багдада и Дамаска. На полах халата не было пыли, белоснежный тюрбан украшали перья цапли, сапоги сверкали золотыми нитями, а на пальцах блестели драгоценные камни.
   - Что надо? - поприветствовал гостя воспитанный Малышев.
   - Я хочу говорить с тем, кто принимает здесь решения!
   Фразы парламентер произносил с апломбом. Казалось, что это не он стоит у подножия высоченных стен, а, наоборот.
   - Говори.
   Рядом встали Горовой и Улугбек в личине шейха. Оба Захара следили за окрестностями, готовые встретить вылазку или попытку штурма.
   - Я - Варнал, ученик Великого. Эниуку покинул этот мир, теперь земли, которые вы топчите, принадлежат мне! Сотни воинов спешат сюда, чтобы покарать нечестивцев, осмеливших бросить вызов Перворожденным. Вас сметут, раздавят, уничтожат.
   Он задыхался от эмоций. Казалось, дай ему волю, прямо тут начнет рвать захватчиков голыми руками.
   - Пугай ежа голой жопой! - прокомментировал угрозы подъесаул.
   - Вас уничтожат!
   - Чего ты хочешь? Ты ж не пугать нас приехал?
   - Меня послали, чтобы остановить кровопролитие. Уйдите из замка, оставьте добычу и машины, освободите пленных и мы разрешим вам вернуться к побережью.
   - Могли бы нас тут взять, взяли бы.
   Посланник скривился:
   - Вам не продержаться долго.
   - Мы били армии, перед которыми твои зверюшки всего лишь карманные собачки. У нас есть установка, дающая припасы и людей.
   Костю перебил Горовой. Он отодвинул Малышева от амбразуры и высунулся сам. Его ответ был короток:
   - Пшёл в дупу!
   После чего казак снял с плеча калаш, поставил на одиночный выстрел, прицелился и спустил курок. Пуля врезалась в землю у ног коня тюрка, жеребец поднялся на дыбы и понесся.
   - Зачем?
   - Бздят... И нас на слабину проверяют. Тут говорить нельзя.
   Костя начал спорить, но подъесаул не слушал бывшего оруженосца.
   Люди готовились к штурму.
   ...Его не последовало. Ни днем, ни ночью. Тела убитых гагиинаров и магалашей забрали, унесли их оружие, но под стены никто не лез. На третьи сутки даже шевеления в ночи прекратились. Разъезд, посланный к городку тварей, не нашел внутри никого. Народы подземелий покинули долину.
   Утром выходы из пещер подорвали динамитом, надежно запечатав все проходы. В окрестностях существовали тайные лазы, узкие вентиляционные ходы и шахты, их искали и заваливали. Взрывы тревожили горы еще пару дней.
   Через неделю они прощались. Установка, машины аннунаков, библиотека казались слишком ценными, чтобы оставлять их, но жить здесь, в окружении врагов, друзья также не желали. Договорились, что Костя, Горовой, Захар-2 и оставшиеся в живых крестоносцы попробуют проскользнуть к побережью и собрать отряд побольше, чтобы обеспечить надежное прикрытие перевозимым сокровищам. Шли без обоза, налегке. Только золото и серебро в сумах, да вяленое мясо.
   - Если не получится привлечь достаточно охотников, то наймите греков или тюрок тех же. Денег у нас сейчас хватает.
   - С тюрками наши не пойдут, - Костя кивнул в сторону франков.
   - Они, вообще, могут не пойти. Цель похода - Иерусалим. Пока крестоносцы сидят у Антиохии, можно гулять вокруг. Если армии двинуться южнее, то паломников здесь ничто не удержит. Так что рассчитывай больше на наемников.
   Костя осмотрел усатые загорелые рожи своих бойцов.
   - Думаю, все не так плохо. Боэмунд не собирается идти дальше. Я не рассказывал, но перед походом он со мной разговаривал. Предлагал городок и земли у побережья. Мне и Захару... Городок, конечно, всего лишь деревня рыбаков, но с бухтой удобной и земли какие-никакие есть. Своих людей он попробует оставить - хочет Антиохию уберечь. Так что норманны к Иерусалиму, если и пойдут, то не скоро. А пример - он всегда заразителен. Многие устали воевать.
   Улугбек Карлович поправил очки:
   - Что же... По правде говоря, мне эта нескончаемая война тоже изрядно поднадоела. Если удасться получить лен от Боэмунда, то будет неплохо. В любом случае, исмаилиты "шейха" не покинут, да Захар еще охотников среди крестоносцев позвал - отобьемся до вашего прихода. А там перетянем машины к побережью, отстроим из деревни город...
   Костя усмехнулся.
   - Начинаем мирную жизнь?
   Сомохов покачал головой:
   - По крайней мере, постараемся.
   Они обменялись рукопожатиями и разошлись. К отъезду следовало подготовиться.
  
   10.
  
   "Начать мирную жизнь" не получилось. Село, подаренное Боэмундом, оказалось пограничным. В соседнем городке власть оставалась за тюрками. Вернее, за одним из самопровозглашенных эмиров, расплодившихся после разгрома армии Кербоги. Бежавшие наемники захватывали города, хозяева которых сложили головы в войнах с крестоносцами. Чтобы утвердиться, новая власть стремилось показать силу, подминая под себя соседей. В стане мусульман на костях убитых шла яростная возня.
   Так что "дарованное в лен" село оказалось занято, что, впрочем, не остановило христиан. Из отряда, ушедшего к побережью, под рукой оставалось около полутора сотен мечей. Не просто воинов - матерых ветеранов. Крестоносцы отбили село, и тут же, не останавливаясь, захватили центр долины, городок Фери. Земли оказались хорошими: плодородная долина с несколькими ручьями и маленькой речкой, окруженная горами и высоким, обрывистым берегом, будто вырубленным из камня. Такие скалы защищали лучше стен. Выходы к морю были только в двух местах, там ютились селения рыбаков. Бухта одной из рыбацких деревушек казалась достаточно глубокой для швартовки кораблей.
   Обрыв в море с одной стороны долины, вертикальные горы с другой. Спуск со скал закрывали две башни, оставленные гарнизонами при первом появлении латинян. Дюжину козлиных троп легко перекрывали или заваливали камнями при первой же опасности. В общем, долина казалось идеальным местом для обороны.
   Фери очистили от трупов, подлатали стены, выставили дозоры на путях возможного вторжения прошлых хозяев. Одну из мечетей, переделанную из христианского храма, "вернули" в католицизм: снесли минареты и украсили крестами. Воины хотели все мечети разрушить, но Горовой не позволил. Тимофея поддержал Костя с Захарами, паломники грозились, ругались, но против командиров в мечи не пошли.
   После ссоры треть паломников покинула долину. Зато отношения с местным населением пошло на лад. Жившие в долине мусульмане перестали прятаться от пришлых хозяев. А к концу недели воинские силы Костиного манора и вовсе увеличились - к отряду прибились армяне, пробивавшиеся к Антиохии. Их вожак не поделил что-то с новым графом Эдесским и вынужден был бежать. Он и его дружина шли в изгнание с семьями, скотом и нажитым добром. Тысяча новых ртов увеличивали население манора вдвое, но отказываться от такого усиления было глупо. Армянам выделили часть земель у рыбацкой деревушки, которую друзья планировали превратить в новую столицу. Давид, глава армян, торговался долго, выбивая права и префернции себе и людям, но согласился в главном: он принес вассальную клятву рыцарю Малиньи (Малышеву), обещая выставлять в случае нападения сотню вооруженных воинов и полторы сотни некомбатантов для земляных работ. Для войны за пределами долины он обязан был послать три десятка конных бойцов.
   Надо было строить дома армянам, надо было строить жилье для крестоносцев, решивших следовать за вождями, надо было обустраиваться самим. Закупка леса и инструмента у ушлых греков изрядно проредила "золотой запас" компании. Без досок и бревен стройка не шла, а склоны гор не изобиловали лесами. Везде, где можно, местные мастера использовали глину и камень, но перекрытия нуждались в древесине.
   Одно за другим от Боэмунда летели письма с предупреждениями о нездоровой активности со стороны мусульман.
   В конце месяца подоспел гонец с вестью о том, что Сомохов заключил мир с соседними тюркскими эмирами. Мусульмане радовались, что вместо колдунов в долине будут жить "свои". Они разрешили проход в земли Аламута торговцев и гостей "шейха аль-Джабаля". Друзья начали снаряжать экспедицию по вывозу установки, но не успели. В город прорвалась рыбацкая лодка с призывом норманнского вождя всеми силами спешить к Антиохии, где собиралось очередное войско для отпора мусульманам. Отказаться было невозможно. К столице уехало семь десятков воинов, тридцать армян и сорок крестоносцев. Возглавлял их Захар-1. Больше окруженная врагами долина выделить не решилась.
   Еще через месяц к новой пристани, пестревшей свежими постройками, пришвартовались два торговых итальянских кораблика. Селение рыбаков успело превратиться в маленький городок, обрасти глубоким рвом (каменистую землю кое-где рвали привезенной из будущего взрывчаткой и первым местным порохом) и глинобитными стенами.
   Малышев ждал торговцев с железным инструментом, который заказывал грекам. Сомохов надеялся на калийную селитру. Горовой пришел на пристань, уверенный в том, что корабли доставили им добровольцев-христиан. Толпы их, вернувшихся к побережью после сражений в песках Анатолии, снова штурмовали Сирию.
   Ошиблись все.
   На первом из пузатых корабликов стояла смутно знакомая женская фигура.
   Только когда нос судна ткнулся в мешки с шерстью, заменявшие тут боны пристани, Костя понял, кто пожаловал.
   - Саша?
   Женщина всхлипнула и бросилась вперед, через борта, на руки мужа.
   Она рыдала, гладила щёки, что-то шептала. Малышев, как мог, успокаивал супругу.
   По сходням же уже семенила Наталья Алексеевна, прижимавшая к себе щуплую детскую фигурку.
   Малышев отпустил жену. В голове будто колокол зазвучал.
   - Это...
   - Сын! Энрико! Ты - папа!
   Костя бросился вперед. Обхватил ребенка и крепко прижал. Мир вокруг кружился хороводом.
   Что-то щебетала Алессандра, причитала мать, но он не слышал.
   - Мне больно, папа, - писк был еле слышен.
   Костя тут же отпустил ребенка.
   Глаза его были заплаканы и слегка испуганы.
   - Здравствуй, сынок.
   Малыш протянул ладошку:
   - Бон джорно.
   Костя рассмеялся.
   Сбоку затараторила жена:
   - Нас твое письмо застало в Пизе, я проверяла новое торговое отделение... Приказчик, сволочь, думает, что если баба командует, то можно на карман работать без страха и совести. Я, как заметила, что выручка упала почти вдвое, так сразу всех собрала и поехала... А тут письмо, - она всхлипнула. - Твоя мама собиралась ответное письмо писать, но я узнала, что еписком Пизы собирает флот для помощи паломникам и не выдержала... Вот.
   Алессандра показала рукой на корабли.
   - Что "вот"?
   - Это - мои корабли. Один купила по случаю, а второй арендовала. На них твоя лаборатория. Как вы уехали, пришли несколько заказанных грузов с вонючими порошками, все сюда привезла... Еще мечи, копья, оливковое масло, кожи, строительный лес, брусы и доски. Мы к Антиохии приплыли. Греки напали на флот, многих потопили, но мы прошли. Уже у Антиохии выяснили, где тебя искать. И поплыли сюда...
   Костя сильнее обнял жену.
   - Умница.
   Супруга отстранилась:
   - Ты домой собираешься?
   С кораблей спрыгивали люди. Костя отметил, что кроме моряков на палубе топчется куча вооруженного сброда.
   - Это кто?
   Алессандра мотнула головой:
   - Паломники. Как услышали, что корабли в Святую землю идут, так от желающих отбоя не было. Отобрала только тех, кто вооружен получше и прокормить себя в дороге мог, - она нахмурилась. - Не увиливай от ответа. Домой когда?
   Костя погладил супругу по плечу, прижал к себе и показал рукой за спину:
   - Теперь наш дом здесь.
   Она хмыкнула:
   - Да никогда! - тон был категоричен. - Здесь и собаке не выжить. А уж с теми греками, что у нас за спиной половину пути маячили. И с мусульманами, что под стенами Антиохии туда-сюда гарцуют, и подавно не место нам здесь.
   Костя нахмурился, потом взглядом натолкнулся на сына, улыбнулся и оттаял:
   - Увидим...
   Сын несмело улыбнулся в ответ. Чуть погодя улыбнулась и Алессандра, прильнув к мужу.
  
   11.
  
   - А что ты будешь делать с ними, когда они дойдут сюда? Выполнят обет?
   - Они освободят Город и начнут строить царство добра. Я сойду к ним и помогу в этом.
   - Построить новую империю?
   - Нет... Нет! Это не будет империя. Это будет... Если они освободят Город, то дракон, терзающий души людей, падет. Одна вера - один народ. Где один народ, там нет места злу. И даже если это будет сделано мечом, это будет последнее насилие на этой земле.
   - Дракон, говоришь?
   Молодой мужчина слегка смутился:
   - Не самое удачное сравнение. Но верно отражает суть.
   - Ой ли? Мне иногда кажется, что ты все еще юный послушник, а не опытный мастер.
   - Ты не прав, старик. Все меняется, люди меняются. Если стараться, то можно искоренить в них все то, что отравляет им жизнь. Я лишь помогу им стать выше, вырости. С годами приходит время отказываться от потрепанных игрушек и забав.
   - Ты хочешь искоренить суть проблем?
   - Истина всегда не там, где ее кладут. Кто думает, что нашел ее, тот ошибается... В этом мире стало слишком много познавших Правду, - он улыбнулся, поигрывая старыми затертыми четками. - Всем станет легче, когда учений на земле поуменьшится.
   - Мечом и огнем?
   - Не перевирай. Там, где помогают слова, будут слова. Там, где они не действуют, будет сталь.
   Старик устало потер глаза:
   - Все это для того, чтобы принести миру любовь?
   - Представь себе мир, где заветы исполняются неукоснительно. Без оговорок, потому как кроме кары небес за всем присматривают прелаты, готовые помочь советом, направить, уберечь от опасного шага. Где следуют правилам по зову души, а не под лезвием меча. Где мы можем выйти из тени, не опасаясь удара в спину, окруженные не врагами, а друзьями и учениками.
   - У нас это уже было.
   Молодой собеседник согласился:
   - Да, было... Но я не застал... И очень хочу возродить.
   - Ты противопоставишь себя Совету, а старейшие не любят выскочек... Твое сравнение с драконом... Э-э-э... Видишь ли, существует старая сказка.
   - Какая?
   - Победитель дракона становится новым драконом.
   - Со мной этого не случится. Они не подведут меня.
   - Не знаю, младший. Я не уверен.
   - Зато уверен я.
   - С чего бы? Они - не ангелы. Ты создал учение... веру, которая отвергала насилие, где главной идеей стала любовь. Ты за это отдал все, отвергая другой путь... А теперь твоим же именем отправляют на тот свет целые города.
   - Если ветвь мертва, ее надо отрезать, чтобы все дерево не умерло. Именно творящие зло ради добра и построят Царствие Небесное на земле грешников.
   - Хм...
   Оба спорщика присели, прячась от палящего солнца в тени старого патана. Низкий и разлапистый, он укрыл их от взоров бредущей в атаку колонны людей. В сотне метров от сада тысячи ободранных, изможденных, загорелых дочерна воинов толкали к высоченным стенам недалекого Города наспех сбитую осадную башню. Под градом стрел и дротиком, обливаемые смолой и кипятком, воины ползли наверх. Яростная схватка на стенах оказалась скоротечной. Дружина, подоспевшая к месту прорыва, была сметена и втоптана в землю. По улицам хлынула истошно воющая, потерявшая остатки разума толпа. Цель, которая держала их волю в кулаке, которая не давала им упасть, сдаться, повернуть назад - эта цель лежала у ног. Как зрелый апельсин... Который оставалось только очистить.
   Дома пылали... Немногочисленные защитники, оставшиеся в живых, пробовали удержать ворота храмов, где толпились женщины, старики, дети. Победителям достались богатые кварталы. Те, кто собрались в храмах, торопливо складывали у входа ценные вещи. Добыча размягчит сердца захватчиков, вино и женщины остановят поднятые мечи. А потом можно будет договориться, выкупить себе жизнь, пускай и ценой рабства. Дрожащие от ужаса люди были согласны на все, лишь бы выжить.
   Но так не думали те, кто пришел в их дома.
   Замутненный кровавой пеленой взор одного из вождей похода остановился на тонкой цепочке щитов, прикрывших высокие резные ворота.
   - У них знамя.
   - Плевать! Режь!
   Боевая колонна пошла вперед. Кнехты легко разметали тонную нить защитников и с хрустом врубились в людскую толпу. Истошный вой обреченных только добавил азарта. Кровь хлюпала под ногами, собираясь поначалу в ручейки, а чуть погодя и в реки, болота, озера.
   - Режь!
   Людской вой перешел в топот, чавканье плоти и хруст ломающихся костей.
   - Режь! Deus lo volt!
   ...На стене плакал молодой спорщик. Старик молча стоял рядом.
   В сполохах садящегося за горизонт солнца силуэты людей расплывались, таяли, теряя привычные формы. Светило охватывали фигуры багровыми лучами, заставляя их трепетать, как вырванные из блокнота листики. В кровавой вакханалии снова разговаривающая и снова спорящая пара мужчин казалась абсурдно нереальной, лишней среди безумия войны. Странно, что никто из снующих по тесным улочкам головрезов, так и не поднял голову, чтобы посмотреть на них.
   Голоса спорщиков становились все тише, не пробиваясь через лязг и грохот насилуемого Города.
   Солнце задилось... Оно играло оттенками, то заливая фигуры багрянцем, то высветляя, то окрашивая в черноту. Светило будто играло, напоследок и вовсе утворив что-то странное. Уже ушедшее за горизонт, оно полоснуло стену ярким зеленым лучом, на мгновение отбросив на Город две странные тени: щуплого мужчины и вставшего на лапы дракона. Это длилось не больше доли секунды. Так быстро, что стороннему наблюдателю не удалось бы даже понять, кому из спорщиков принадлежит какая тень.
   Когда солнце исчезло, на стене уже никого не было.
  
  

Эпилог.

  
   В низкую дверь дома постучали. Хозяйка, проснувшаяся среди ночи, недобро помянула собаку, так и не гавкнувшую ни разу, и пошла открывать.
   - Кто?
   - Свои.
   - Какие сво... - она осеклась.
   Руки скользнули к железу запора, отбросили щеколду. Скрипнула, отворяясь, дверь.
   В нос пахнуло свежестью...
   Сильные руки сжали плечи, уткнули хлюпающую носом жену в плечо.
   - Где? Где ты столько лет был???
   Подъесаул Тимофей Горовой закрыл рот жены жарким поцелуем, потом еще одним, сжал ее до хруста в костях и нехотя отпустил.
   - Где ты был, Тёма? - уже другим голосом переспросила она.
   - Где был, там нет. Живой и ладно.
   - Я б по тебе...
   - Цыц!
   Горовой вошел в дом, окидывая взглядом горницу.
   - Дети где?
   - Так спят они... Будить? Что ж это я?! Будить, конечно. Сынки! Папка вернулся!!
   В комнатах послышался топот ног.
   - Вот я и дома.
  
   Серия террористических актов в Москве, Волгодонске и Буйнакске в сентябре 1999года.
   Морион и бургиньот - виды шлемов.
   Кулах-худ (кулахуд) - восточный островерхий шлем с наносником.
   Чауш - стражник.
   Замри (англ.)
   Ты меня понимаешь? (англ.)
   Тварь слепа, но слышит, как дьявол. Если Оно не ест, то Оно охотиться. Будь осторожен! (англ.)
   Фьеф - рыцарский надел, за получение которого в пользование, рыцарь обязывался нести оговоренную службу. Иногда был не просто землей с крестьянами, а долей в каком-то доходе: пивоварне, сборах с моста и пр.
   Винторез - ВСС "Винторез". Российский (советский) автомат для бесшумной и беспламенной стрельбы. Выпускается с 1987года.
   ПАБ-9 - патрон автоматный бронебойный 9мм.
   АПБ - автоматический пистолет бесшумный, модернизированный пистолет Стечкина. Выпускается с 1972года.
   Ефод - нижняя одежда.
   Кидар - головной убор.
   Лаодикея - совр. Латакия.
   Салом смазывали кольчуги, предохраняя их от ржавчины. На солнце такая смазка быстро портилась, не теряя, впрочем, защитных свойств.
   Нет бога кроме Аллаха! Во имя Аллаха! (тюрк.)
   Вперед! (тюрк.)
   Бедность моя - гордость моя (тюр., из Корана).
  
  
  
  
  
  
  
  
  

Муравьев Андрей "Меч на ладонях-3"

  

176 из 176

  
  
  
Оценка: 6.80*5  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"