Их было много. Несколько сотен. Они сидели на толстых ветвях обнажённых деревьев. Крылья устало свисали под тяжестью долгого перелёта. Казалось, что крылья существуют отдельно от тела - так не привычно было видеть людей с крыльями. Никто не улетал, но зато всё время прибывали новые и новые, через открытую настежь форточку. Они так же, как и первые, садились на толстые ветви обнажённых деревьев, вросших своими корнями в добротный прямоугольный, довольно больших размеров, стол. Стол стоял посреди небольшой душной комнаты, стены которой были оклеены старыми, пожелтевшими от времени, газетами. Поверхность стола вся сплошь была покрыта белоснежными перьями, которые от освещения в сорок ватт, что давала висевшая над столом, совершенно без всякого плафона, лампочка, так же приобретали желтоватый оттенок. Рядом со столом стоял табурет, на котором располагался наспех сколоченный из фанеры ящичек с прорезью сверху и грубой надписью: "Пожертвуйте на восстановление храма!", и, набор акварельных красок с большой, уже основательно потрёпанной, беличьей кистью. На двери, со стороны коридора, был прикреплён неаккуратно оторванный, заляпанный жирным, клочок бумаги с надписью: "Отдам ангела в хорошие руки! (обращаться людям возрастом не менее 21 года)". В комнату непрерывно, по одному, входили люди. Вошедший какое-то время алчно рассматривал сидевших на ветвях, выбирая; потом молча показывал пальцем, брал одного, раскрашивал его крылья в чёрный цвет, сажал на левое плечо, кидал (что бывало не часто) самую мелкую, завалявшуюся в кармане, монету в прорезь ящика, и, выходил, даже не прикрыв (что бывало часто) за собой дверь. Потом заходил следующий...
Когда чёрная краска закончилась, в ход пошла тёмно-синяя и тёмно-зелёная. Никому не хотелось особо выделяться из большинства, ведь большинство - общество, а общественное мнение в случае чего может стать самым уничтожающим оружием...
Всё это действо продолжалось уже целый день, с самого раннего утра. И с самого раннего утра очередь в эту квартиру не уменьшалась. Её хвост тянулся через весь подъезд на улицу, а там терялся где-то за углом соседнего дома...
Вечерело. Хозяин комнаты закрыл форточку, выгреб из ящика мелочь, отсчитал нужную ему сумму, и, послав соседского мальчишку, который весь день проторчал в его комнате, в палатку за пол-литрой, наконец-то присел, первый раз за весь день. Остался всего лишь один ангел. Он был не такой красивый, как остальные, да и потом вся тёмная краска закончилась, поэтому его никто не хотел брать. Очередь постепенно растаяла.
Не прошло и пяти минут, а мальчуган уже был здесь. Он, не отводя зачарованного взгляда от ангела, передал хозяину комнаты бутылку, прислонился к стене, и замер, подобно античной статуе.
Хозяин налил полстакана резко пахнущей жидкости, опрокинул всё содержимое себе в рот, и, занюхивая рукавом рясы, прерывисто, восстанавливая дыхание, сказал в сторону мальчика: "Хочешь - забирай этого ангела. Его всё равно навряд ли кто возьмёт..."
Лицо мальчика сразу преобразилось, камень обрёл пластичность. Он весь как будто начал светиться изнутри. Его не надо было долго уговаривать. Он подошёл к ангелу, и, с надеждой в голосе, прошептал: "Хочешь, пойдём со мной..."
Ангел посмотрел на него пронизывающим насквозь, ничего не выражающим взглядом. "А почему бы и нет!" - ответил через какое-то время ангел твёрдым и добрым голосом, и, взмахнув крыльями, приземлился у мальчика на правом плече.
"Спасибо", - тихо и радостно сказал хозяину комнаты мальчик, выходя и закрывая за собой дверь. Тот лишь крепче обнял, уже на две трети пустую, бутылку, и, пробормотав что-то невнятное, громко захрапел...