Домашние пряники остались в прошлом. Выгоревшая, местами плешивая, степь лежала вокруг в ожидании осени, как лекарства от зноя. Временная казарма, столовая, деревянный туалет были едва заметны с пыльного тракта, убегающего в далёкие города, в цивилизацию, откуда мы были выдернуты на службу велением долга. Маленький военный отряд занимался ремонтом стратегического объекта. Мы посменно выкачивали ведрами воду из шахты, где находилась баллистическая ракета, и следом перекрашивали битумными мастиками железо пусковой установки.
Кормили плохо. Грузовик в батальоне был один. Он часто ломался и ночевал на обочинах тракта. Старшина плутовал. Многие продукты питания исчезали в пути бесследно, а немногие, доезжающие до лагеря, делились нечестно. Масло и мясо поедали сержанты, ежедневно напоминая нам - молодым солдатам о тягостях и лишениях воинской службы. 'Скелет в мундире', а не воин, я качался в строю от ветра, который хлестал в глаза каменной пылью раскалённого лета. Другие салаги выглядели не лучше.
- Забудьте свою гражданскую жизнь!.. - торжественно изгалялись над нами маслокрады, имеющие заслуги перед Отечеством и значки за ударный труд.
Мы терпели, полагая, что это заведено не нами и навеки, не понимая, что стали жертвами мародёрства. В редкие минуты отдыха вспоминали домашние яства: узбеки - плов, татары - чак-чак, а мне почему-то хотелось варенья и булку, испечённую в духовке - о чём я писал домой... и однажды:
- Тебе посылка! - радостно выкрикнул прапорщик Щербаков - командир нашего взвода. - Рядовой... зайди в канцелярию.
Осмотр посылок важная прерогатива ротного руководства. У меня на глазах офицеры открыли фанерный ящик и '...ничего недозволенного' в нём не нашли. Домашние плюшки, немного конфет и одна маленькая шоколадка 'Алёнка' лежали собранные с душой в тесном пространстве.
- Это нам на чай!.. Хорошо? - Щербаков отложил шоколадку в сторону замполита роты и поглядел на меня.
- Хорошо, - проскрипело сердце.
- Ну и ладушки... ты свободен
Соратники окружили меня, едва я только вышел на свет.
- Надо делиться! - заметил кто-то из них.
- Пожалуйста!..
Ненадёжный ящик рассыпался в мгновение ока. Десятки человеческих рук разорвали его на части и через полминуты от моей посылки остались только фанерные щепки и бумажные фантики от конфет. Подхваченные ветром, они медленно откатывались в степь, цепляясь за полынь-траву, за чертополох... В руках у меня осталась маленькая зелёная книжка: 'Сергей Александрович Есенин. Избранное'. Я любил стихи.
'Ты светишь августом и рожью
И наполняешь тишь полей
Такой рыдалистою дрожью
Неотлетевших журавлей.
И голову вздымая выше,
Не то за рощей, за холмом
Я снова чью-то песню слышу
Про отчий край и отчий дом'
Офицеры уже разъехались по домам, когда я повторно был приглашён в канцелярию для беседы. Это случилось вечером перед самой поверкой. Три сержанта и ефрейтор - начальник армейской столовой хотели переговорить со мною с глазу на глаз.
- Где твоя посылка, солдат?
- Её нет...
- Разорвали на части?
- Да...
- И совсем ничего не оставили?
- Так точно, товарищ старший сержант.
- Я видел, что ты положил в свою тумбочку...
- Книгу, - закончил я.
- Не ври, а показывай!.. Принеси его книгу, - приказал он дневальному.
- Есть! - отозвался тот.
Отцы командиры по очереди листали сборник стихов, заглянули под переплёт и загнали туда карандаш, словно штуцер - искали деньги.
- Куда ты их спрятал? - спросил ефрейтор.
Я ответил не по уставу:
- Какие деньги?.. Их нет.
Он ударил меня ногой в мечевидный отросток грудины. Я загнулся, глотая воздух.
- Руки по швам, солдат!.. Смирно! - надрывался палач.
Туго затянутый на животе ремень не расстёгивался, мне было плохо.
- Отставить рукоприкладство! - вмешался старший сержант и остановил забияку.
- Вот так бывает, товарищ солдат, когда ты не делишься со своими командирами... вот твоя книга! - он разочарованно кинул мне в лицо сборник стихов.