Один поэт из тех, кто в старину готов был сражаться с целым светом за право повесить свою касыду на Каабу среди лучших стихотворных жемчужин, нанизанных такими же поэтами-воинами на шелковую нить вымысла, - этот поэт не знал, не любил и не ценил тишины и мира. Ибо видел он вокруг множество горячих женских очей, которые желали пленить и коими стоило плениться - и пленял, и пленялся ими до той поры и времени, пока не насыщался победой. Век искал он и не находил такой благородной дамы, чьи взоры остались бы непреклонны перед его взором и чье сердце не начало бы тотчас биться в лад его сердцу. Ведь и красотой, и ученостью, и отвагой был он не сравним ни с кем из прочих смертных, будто снизошел на него вместе с именем один из атрибутов Аллаха. А звали его, разумеется, Абд-аль-Вадуд, Раб Любящего, ибо казался он чистейшим воплощением женской мечты о возлюбленном и о самой любви.
И вот поклялся этот Абд-аль-Вадуд на своем изогнутом мече-скимитаре отыскать такую женщину, которая не уступит ему ни в чем и не опустит перед ним своих глаз - и завоевать ее, не покоряя. Казалось ему, что лишь в такой любви отыщет он себя и откроется ему истина о себе самом: ведь не мог Аллах задумать его невежественным и непостоянным. И в знак такого своего обещания нарисовал он на светлом щите цветок тюльпана, в сердцевине которого каллиграммой горело имя Бога.
Измерил он все земли копытами своего коня - а, к слову, редкостью тогда были кони в нашей пустыне, но его вороной скакун был одним из славных потомков Темной Кобылицы Старухи, той самой, что могла поспевать за матерью с первого часа своего рождения. И переплыл моря на многоярусных и быстровесельных кораблях, которые уже тогда строил его народ чужеземным владыкам. И везде состязался он ради красавиц с их рыцарями и кавалерами - стражами их прекрасных лиц (потому что о даме можно вернее всего судить по ее защитнику), но, едва отвоевав прелестницу, тотчас охладевал к ней. Отточил он свое мастерство и вскоре не находил никого, с кем бы мог его скимитар скреститься с честью для себя: ведь разве могут быть достойные жены у тех, кто сам подобен женщине!
Но однажды перегородил ему дорогу всадник на чудной белой кобыле. Лицо его было прикрыто, как то принято в песках, концом белой чалмы, обмотанной вокруг островерхого шлема, но и сквозь ткань глаза горели, будто две чаши синего огня. Вооружен незнакомец был почти так же, как и Абд-аль-Вадуд, и в то же время отлично от него. В руках него был лук, на шее нож, а у седла - узкий прямой меч. Через круп кобылы перекинут был черный щит с тремя бело-золотыми цветками, похожими на летящих вниз головой пчел, тройное цветущее пламя и кинжал с тремя лезвиями, растущими из одной рукояти. Иначе говоря, то были королевские лилии, и один вид их мог послужить как оружием, так и защитой от него.
И вот - стали оба кружить, как два ястреба в небе, не говоря ни слова: ведь каждый из них знал, для чего судьба свела их вместе. И отбросили в сторону луки, когда кончились стрелы, и мечи, когда они притупились; и сошли с седел, когда у коней стали подгибаться ноги от усталости, а тогда взялись оба за кинжалы - но и кинжалы не могли достать до сердца. Тогда Абд-аль-Вадуд обхватил противника тисками своих рук, чтобы повергнуть наземь и задушить, но почувствовал в них непонятную тяжесть и упругость плоти, совершенно иной, чем его собственное железное тело, закаленное в огне пустыни, и как бы принявшей в себя соки земли.
Тогда рознял он руки и сказал:
-- Нет истины о нас ни в каком нашем оружии. Посостязаемся же в знании!
Согласились в том оба и начали по очереди перечислять и истолковывать прекрасные имена Бога, которых насчитывают ровно девяносто девять и еще одно, которое вбирает в себя полноту всех прочих имен и несет в себе власть над миром знающему его. И знающий это Имя должен был завершить спор...
Только не спрашивай меня, откуда соперник Абд-аль-Вадуда знал эти высокие имена, коли был иноверцем: я слышал, что один христианский купец из страны русов по имени Афанасий, который ходил в Индию, завершил перед смертью свои записки такой складной "Фатихой", что и желать лучшего невозможно, и присовокупил к ней добрую половину прекрасных имен Аллаховых.
Так вот, выбрал Абд-аль-Вадуд себе имена Божьего гнева, суровости и величия, а его противник - имена милосердия Его, но покрыло бесконечное милосердие всю суровость и
выкупило ее. Тогда стал Абд-аль-Вадуд перечислять имена Божьей щедрости, а его противник - имена Его любви; и стояли друг перед другом ряды этих имен, как воины перед началом битвы, когда не знают они, кому выпадет черед наступать первым. И было так, пока не произнес один из соперников имя "Любящий" одновременно с другим, ибо исчерпали они счет, и девяносто девятое имя в устах одного стало тем заветным сотым именем у другого. Вспыхнуло это слово на губах одного словно меч, а на губах другого раскрылось чашей. И познал Абд-аль-Вадуд по правде и истине, что противник его - юная и непорочная женщина.
-- Нет толку в нашей учености, - воскликнул он, - раз не дарует она истинного видения!
А был уже вечер: ибо бились они так в продолжение целого дня. И вот сбросили они одежды, как отбросили прежде всякое и всяческое оружие, и обхватили друг друга, точно два борца, и возлегли друг с другом, так что ложем служила им вся земля с ее цветами и травами, горами и пустошами, озерами и руслами рек, - а покровом небо, расшитое солнцем, луной и звездами, как плащ халифа халифов. И стали они биться: сладостна была та битва и кровава, потому что никто из двоих не уступал другому в этом сражении земли и неба, света и тьмы, и ни один не просил и не хотел пощады.
Не было перевеса никому из обоих ни на первое утро, ни на второе. Однако к третьему восходу утомились они и на время исчерпали себя; сон, однако, не смел к ним подступиться - только легкая дрема, что проясняет и освобождает мысли от грязи и пыли дня, укрепляет против кошмаров ночи. Тогда пришло к ним обоим некое единое, тихое слово и соединило: познали они, что двое суть одно, и в познании том стали нераздельны, как правое и левое.
И сказали они:
-- Истина о человеке и совершенном облике его - не в страстях и не в споре, не в шуме и ярости. Она приходит вместе с тишиной.
