Когда они поднялись, их встретило всё семейство Фазиля, до той поры являвшееся перед глазами Арсена лишь спорадически и даже симптоматически: он сам, жена, с головы до ног закутанная в широкую и длинную тряпку, три дочери с небрежно прорисованной чумазостью и сын отчасти призывного возраста, выставленный напоказ в качестве главной приманки. Все они сторожили действо и были готовы принять на себя главный удар неприятеля - Арсен ужаснулся, представив себе, чем тут могли пожертвовать во имя традиционного исламского гостеприимства.
Теперь вся семья испытала облегчение настолько сильное, что из него как бы сама собой родилась довольно приличная одёжка для уходящего: широкая рубаха, штаны, туфли без задника с уютным названием "папуши" и круглая тафья.
"Татарину по улице пройти так же просто и так же сложно, как русскому, - подумал Арсен, - а вот как в гору заберётся в этих "ни шагу назад"? Не на руках же его тащить".
Но снова решил не придираться и решать все проблемы по мере поступления.
Пока приходили в себя и собирались (супруга Фазиля никак не хотела отпускать их, не покормив непонятно чем, пока муж не прикрикнул), уже развиднелось.
Утро собиралось быть пасмурным и прохладным, дул нежный ветерок, каменистая дорога сама стелилась под ноги и была пустынна. Сергей не очень охотно снял повязку и обозрел окрестность.
- Мой дом совсем недалеко, - объяснил Арсен, не дожидаясь расспросов или долгого их отсутствия. - Только считая не по горизонтали, а по вертикали. Вы умеете летать?
- Не знаю, не пробовал. Как-то в голову не приходило, - ответил Сергей невозмутимо.
- Я имею в виду - летать не вниз, а вверх, - пояснил Арсен. - Вот я именно что пробовал. Так себе получалось: вроде прыжков, но медленных. Причём исключительно на ровном месте.
Вначале он слегка умерял шаг, приноравливаясь к поступи новичка, потом бросил. Тот чувствовал себя всё уверенней, даже слегка пружинил на каждом шаге, как наркоман после дозы: распитие чужой крови сказывалось.
- Не понимаю, с какой стати нам вообще по дороге, - внезапно спросил Сергей. - Вы меня излечили, спасибо, теперь я человек вольный. Теперь вам нужна более предметная, что ли, благодарность?
- Во-первых, вы, как мы решили, не очень-то человек, - сказал Арсен. - Хотя что - или кто - именно, определить затрудняюсь. Во-вторых, я, как ваш создатель, полностью за вас отвечаю. Вас ведь учить полагается. Сейчас в моём мире вы значите не больше птенца-слётка. Я вас, собственно, на привязи не держу, хотя, ваша правда, имею кое-какие виды. Нам, кстати, вон туда.
Горы Крыма отличаются одной симпатичной особенностью: пологий, по сути, холм со стороны моря и дующих оттуда ветров бывает как бы стёсан почти по вертикали, слагающие его поперечные слои образуют лестницу гигантов. Туда Арсен и направил стопы обоих - возможно, из чистой вредности.
Оба стали у подножья и задумались - каждый о своём. Наконец, старший из них с грустью посмотрел на свои сапоги - низкие, плотно охватывают щиколотку, чтоб не свихнулась, а подошва для надёжности такая, что чует любой камень на тропе. Разулся:
- Вот, берите. Пожалуй, будут маловаты, но зато в них отступать некуда. Свои шлёпки можете совсем бросить, авось подберут, или сунуть за пазуху, как бережливый мусульманин в мечети. А мне чуток мазохизма не повредит.
- Ещё отличнее. - Арсен поставил ногу на первый низкий уступ и вонзил пальцы обеих рук в выемки камня.
- Вы полагаете, я справлюсь?
- Пустяки, тут восьмилетние татарчата справляются, - отпарировал Арсен. - Главное - не сомневаться в своих силах.
Полез вверх. Позади старательно пыхтел Сергей. "Вот будет незадача, коли сорвётся, - подумал вперёдсмотрящий. - Подбирай потом осколки, склеивай кровавыми соплями. Ну, авось да небось".
Обрыв и в самом деле кончился куда быстрее лесной чащи на противоположной стороне: последний десяток метров, однако, пришлось тащить компаньона за руку.
На самой вершине отдышались. "Всё-таки многовато крови я ему отдал, - думал Арсен, улыбаясь цветам и кустарнику. - Перележать утомление, что ли, хотя мне уже несколько веков как следует не спалось". И заметил, что его спутник улыбается тоже: не мыслям - они в этой голове пока не особо завелись, - но острому ощущению счастья.
Шалаш под гордым именем "дом родной" показался через несколько шагов: Арсен предусмотрительно обсадил его зеленью, она прижилась и не так давно раскустилась во все стороны.
- У вас тут хорошо, - почти с удовольствием заметил Сергей, заглядывая в отвёрнутую хозяином полу шатра. - Кругом зелено, внутри ковры, кумган старинный, проточной водой пахнет. К роднику в лес ходите? А кострища или там очага нигде нет. Холодов разве здесь не бывает?
- Так, - произнёс Арсен. - Натаска на атас начинается сейчас. Видите ли - да, а можно мы оба плавно перейдём на "ты"? Я не люблю поминать волшебство, чудеса, магию и прочее. Но это как раз магия, тут я ни капли не виноват. Смотри.
Он поднял руку, повернув к Сергею ладонью.
- Вот это изумруд, снять его, между прочим, можно лишь отрубив палец в среднем суставе, чего делать тебе не советую. Он творит живой лес. Без меня и моей направленной воли получится такая непролазная чащоба, что вовек из неё не выберешься. Погубленные вековые дубы он сразу не возродит, но на каждой кочке вырастут... хм... цветочки. Жёлтые, приятные, очень ароматные. Ростом метра в два и с колючими стеблями, уж это я тебе на все сто с гаком гарантирую. Далее.
Полез свободной рукой во внутренний карман и добыл оттуда живую свистульку. Ящерка старательно делала вид, что никак не при деле, и даже глаза под полузакрытыми веками закатила под лоб.
- Это, представь себе, огненная саламандра. Настоящая, не из тех, что чёрные с жёлтыми узорами и по ветвям ползают. Почему-то считает и зовёт себя кошкой, ну да вы ещё успеете друг другу представиться. Соорудить костерок прямо из воздуха для неё плёвое дело, это по поводу твоего замечания о климате. Зима в низинах, если успел заметить, длится с ноября по март, а в горах - с середины октября до середины апреля, снег может выпасть даже в мае. Но внутри шатра будет хоть из одёжек выпрыгивай.
Котосфинкса громко пыхнула и высунула крошечный рыжий язычок: Сергей отпрянул.
- Но не это главное, - Арсен отошёл от дома, огляделся и втянул ноздрями воздух: табун явно пасся неподалёку. - Верхом ездить умеешь?
- Как драгун.
- А надо бы как казак или даже вольтижёр. Ничего, подучишься. Сёдел пока нет, лошади не обучены, зато наездник - вон он. Тоже, можно сказать, магический.
Вожак, наконец заслышав знакомый голос и вникнув в разговор, вылетел из-за стволов прямо на них: на загривке, крепко вцепившись пальцами в растрёпанный клок волос, сидел крошечный белый человечек, похожий на сгущённое привидение, и пищал от неуёмного восторга.
- Это будет твой воспитанник, и не смей отнекиваться. До сих пор справлялся один я, но, как, наверное, знаешь, дети быстро развиваются, а этот - даже слишком быстро. Кстати, я его родной отец, по крайней мере считаюсь. До истинного имени малый пока не дорос, кликать можно Юным или Хлопчиком. Главное, следи, чтобы с коня не сверзился. Что потом - разберёшься. Можешь бранить, запирать в шалаше, подвергать телесным наказаниям - всё равно ничем таким его не проймёшь. Если помнишь нянюшкины сказки Пушкина или уроки античности в кадетском корпусе - это самый главный твой козырь, в смысле уболтать детку до полусмерти.
Сергей только покачал головой:
- С вами... или можно - с тобой, верно? С тобой, Арсений Евдокимыч, не заскучаешь. Как это ты можешь быть папашей? Насколько я помню из литературы, вы всякие ритуалы совершаете.
- Снова тебе урок, - более мирным тоном ответил Арсен. - Если, как полагают люди, быть биологическим родителем - значит воткнуть одно в другое, излиться туда и девять месяцев спустя получить обратным ходом некий продукт, то да, я не он. Но если, как я делаю, растворить ткани дитяти в своих тканях, ауру его - в своей ауре и питать, защищать, взращивать это двуединство,время от времени разрывая психическую пуповину, - значит быть истинным отцом, то я именно таков. Человеческие папаши-мамаши норовят насильственно продлевать союз, пока могут, и называют его любовью к ребёнку, но я так не считаю: то самое настоящее рабство, причём двустороннее. Однако в любом случае малышу нужны другие привязанности. Я тебя и выбрал на такую роль. Заодно пускай набирается от тебя знаний.
- И на сколько времени мне сия каторга, позволь спросить?
Арсен сделал вид, что считает на пальцах:
- Не так вроде и надолго. Век без малого, но если точно... Ага, девяносто семь - девяносто восемь. Не бойся, вытянешь, если не случится чего-нибудь экстремального. А сейчас приступай к делу. Притормози мальца, сними с холки и представься по всей форме.
Он ожидал всякого, но не того, что произошло. Сергей очень гибко и быстро заставил коня перейти на шаг, остановил, как-то по-особому поведя открытой ладонью перед ноздрями, и снял Юного себе в объятья. Тот заворковал.
- Я малым мальчишкой неплохо с деревенскими бахматами ладил, - объяснил поручик. - Потом, когда в кадетский корпус поступил, ушло, теперь отчего-то вернулось. Мы с тобой два сапога пара, юнак, верно? Я зовусь Сергей, а тебя как хочешь, так и буду кликать.
- Но-но, - сказал мальчик почти членораздельно.
- Ой, а "Тпру-тпру" не хочешь? Отличное имечко, не для всех. Побасенку знаешь? Едет мужик в санях, видит - его мимо родной избы проволакивает. И кричит: "Эй, сосед, скажи моей кобыле "тпру", а то у мене губы замёрзли!"
Фокус был в том, что главное словцо надо было произносить "по-настоящему", особого рода вибрацией.
Юный в ответ расхохотался каким-то особенно шелковистым смехом, как ни разу не смеялся при родителе.
- Да, чтоб не забыть, - сказал родитель с лёгкой ревностью. - Что-то там у тебя было про обормотов и их мировоззрение.
- Я тебя обидел?
- Нет, нисколько. Просто по звуковой аналогии вспомнилось. Такой кружок, в котором все друг друга так звали. Орден обормотов. Или Обормотское гнездо. Это общее прозвище, а были и личные - матушку их главного звали "Пра", кого-то Алехан и Епифашка... Матушка - Елена Оттобальдовна, сын - Макс, хотя не особенно любил, чтобы его так называли.
- А, я к ним мальчишкой совсем захаживал - вместе с отцом. Да они и теперь, думаю, там живут. Кто наездами, а кто всё время, - не очень охотно пояснил Сергей.
- Похоже, что да, - кивнул Арсен. - Собственно, сам я знал о том понаслышке. То хвалы, то скандалы, то у кроткого Макса жену Аморю уведут, то он из-за чужой любовницы с другом поэтом насмерть стреляется. Многие многое знали что об одной башне, что о другой. Иванова и Волошина. Примерно той самой дорогой обоим нам предстоит позже пройти. От замка к замку.
- Ты так считаешь? Я не знаю. Среди арестантов рассказывали двусмысленные вещи. Будто бы Максимилиан при нашей власти прятал большевистского героя Белу под видом чьей-то жены, оттого его красные и не смеют теперь тронуть. И что сам Бела по временам этак дружески заглядывает в Башню, а если замечает чужака, делает вид, что так и надо. Меня там могут помнить в лицо.
Арсен пожал плечами:
- Прошло немало времени и событий. Держу пари, через некое время ты сам будешь встречать себя в зеркале как незнакомца.
- Так мы отражаемся в стекле?
- Ну, если обеим сторонам как следует поднапрячься... - пошутил Арсен.
Если же говорить серьёзно, то не прошло и недели, как волосы "няньки" из тёмно-русых стали белокурыми, а борода начала выпадать клочьями, оставляя нежную младенческую кожу. Арсен, ранее показываясь на людях, списывал последнее на возраст, отличного брадобрея или опасную бритву "Жиллет", которая досталась ему в наследство от покойного родителя. В случае Сергея можно было сослаться на тяжелейшее переживание, детали которого желательно было варьировать в зависимости от слушателя. Кормился новичок выучился почти вмиг - и тоже на свой особый лад, в самом деле тонкими духовными материями: что-то там брал от своих любимцев и любимиц, отчего они становились не такими буйными и с охотой позволяли себя обротать. Грызунов, в отличие от Арсена, не трогал, даже если мыши-полёвки нахальничали - порывались бегать по рукам и лицу во время дремоты. Также Сергей оказался прирождённым рассказчиком, отчего всем задействованным в работе с Юным заметно полегчало. Правда, камень-дерево был, как всегда, туп словно колун и глух как пень, но Котосфинкса перестала исторгать пламя по каждому пустяку, и из её жарких уст исходили только сокровища искромётного юмора. На этой почве они преотлично сошлись с Сергеем, имевшим незаурядные протестные склонности.
- У каждого из моих обращённых прорезываются свои особые дарования, - меланхолически резонировал Арсен, когда речь заходила о той или иной подробности совместного быта. - Из чего следует, что небольшая часть человечества таки не скроена на общую для всех колодку, словно резиновые калоши фабрики "Красный Вулкан".
- Вот как. А многих ли вы, сударь мой, обратили?
- Да так. Дюка Ришельё, Веру Холодную, Беню Крика и ещё кое-кого по мелочи. Сергей, жаль, что ты кровь не потребляешь: надо бы окончательно хлопнуть с тобой на брудершафт, а нечем.
- Прости, друг Арсений, выканье и "сударь" - то была ирония. Вдругорядь не говори красиво. И так, между прочим, приплёл к делу памятник, звезду и литературный персонаж. Вполне по-одесски, знаешь.
В таких плодотворных перепалках незаметно проходило время, как бы огибая Шатровую Гору невидимой стеной - давно Арсену не было так покойно. Снаружи шли на спад террор и голод, накатывалось время нэпа, который был явно не Термидор, также как Одесса - это вам не Рио-де-Жанейро. Сергей вовсю воспитательствовал: он неплохо знал латынь, хотя какую-то иную, чем Арсен. С его лёгкой руки (верней, языка) все, исключая изумруд и включая светлого отрока, повадились называть Арсена Фебом (сокращённое и модифицированное "Фабий") Кунктатором.
- Почему Юный всё не говорил - не говорил, а при тебе раз - и начал? - удивлялся Арсен.
- Незачем было, - поясняла Котосфинкса. - Полный порядок на борту - одними метаморфозами были последнее время озабочены.
Юный, по-домашнему Юничка, успешно делал то, в чём вообще преуспевают дети: рос и всё бойчее болтал с окружающими. В Арсена прятался реже, проявляя стремление к отдельному бытию, в деревьях и прочей поросли, а также в снегу и грозе мог буквально раствориться - на миг-другой. Уникальность своего родителя и воспитателя принимал как должное, хотя легко догадался о наличии прочего народа. В нём был уже метр длины, жабры, похожие на боа из перьев, вольно трепыхались вокруг лица, а на самом лице застыла миловидная улыбочка от уха до уха.
- Аксолотль, - как-то определил его Сергей, доказав этим, что он знаток и в биологии.
- Вот откуда у тебя язык учёных, - диагностировал Арсен. - Ты и я - два разных побега от одного классического корня.
- Пребывая в кадетстве, был несколько раз помещаем в карцер за дарвиновское "Происхождение видов" и прочую неуставную литературу. Раз даже от души розог влепили. Но это чтобы не отчислять - я очень способным считался, отбрёхивался, что читаю всякую политику для кругозора, чтобы распознавать врагов отечества.
- Так что там про мексиканских тварюжек? - спросил старший младшего.
И Сергей поведал то, что в принципе знал и Арсен, но без некоторых сочных вариаций.
Аксолотль - земноводная личинка амбистомы, способная к неотении, то бишь растягиванию детства на неопределённый срок. Как правило, срок этот длится всю жизнь, поэтому аксолотль приспособился размножаться, не претерпевая метаморфоза. Для того, чтобы превращение произошло, желёзки существа должны начать выработку гормона, а делают они это, когда им становится немного жарковато в их любимом водоёме. Тогда на свет является амбистома, которой вовсе не обязательно бултыхаться в пруду - достаточно влажной травяной подстилки тропического леса. Амбистома настолько похожа на обычную саламандру, что, можно сказать, относится в этому виду. Это слово иногда входит в название вида в качестве части.
- Ошибочно полагают, - добавил Сергей более простым тоном, - что прохладная среда для аксолотля неприятна, а тёплая - самое то. На самом деле наоборот. Если хозяин террариума хочет подстегнуть развитие личинки, он должен постепенно устраивать там сушь, при неумелом самоуправстве выживает и становится взрослым одно существо из ста.
- А какой вывод? - спросил Арсен.
- Подумай сам. Я понял лишь одно: мы не должны надеяться на лёгкую жизнь, если хотим стать чем-то. Есть ещё один нюанс, очень туманный. При тебе живёт настоящая, даже более чем настоящая саламандра из легенды. Но это и символ не знаю чего: огня, реинкарнации, зреющей силы. А рядом - другое странное и всё же полноценное создание, которое играет роль - я бы сказал, человека. Оба они - и удивительная реальность, и сказка во плоти, и символ чего-то непонятного, но выше обычных наших представлений.
Беды прежних лет миновались, жизнь кое-как входила в новое русло, порядком извилистое, временами пересыхающее, как все здешние речки, и петляющее воистину парадоксально. Новые власти, не успев остыть от работы по сокращению чуждого поголовья, уже всерьёз озаботились о восстановлении его здоровья, в равной мере и своего самочувствия. Теперь кругом вырастали союзные здравницы, санатории, дома отдыха. Вокруг не преминули завестись дачники, дикари и те, кто сдавал свои халупы: получалось у них это не в пример ловко. Жилище любимого Арсеном мага, кстати, уцелело исключительно благодаря тому, что он подарил его советским писателям и поэтам, среди которых, по счастью, были добрые знакомые по прежним, "допереломным" временам.
Где-то на другой стороне здешних пространственно-временных констант миллионы Арсена трудились в швейцарских банках, зарабатывая ему славу первейшего из анонимных благотворителей, его иное "я" на всякий случай стажировалось в лучших педиатрических клиниках Женевы. Его "я", пребывающее в Крыму, сии подвиги ума и духа трогали несильно. Куда более занимала его история блудных борзых Макса.
Эта когда-то высоко ценимая порода (взятки борзыми щенками - далеко не фигура речи, ценились они практически на вес золота) подвергалась репрессиям по крайней мере дважды. После крестьянской "воли" многим барам оказалась не по карману популярная охота на зайца, и псарни начали стремительно сокращаться. Драгоценных псов, не имеющих спроса, зачастую вздёргивали или приканчивали удавкой. Популяция стремительно пошла на спад, несколько позже воспряла: новые дворяне и буржуа захотели держать аристократических псин ради престижа и красоты. Революция положила конец и этим потугам: четверолапые красавцы и красавицы разбрелись по всему Крыму. В отличие от лошадей, их мало кто ел, зато сами они резво душили колхозно-крестьянских кур.
Семейство Макса приютило нескольких таких бедолаг, подкармливало, чем могло, но удержать в пределах никак не получалось. Был нарисован коллективный поклёп, в основе которого была обида на Максову бескорыстность. "Окромя того, этот недорезанный попутчик в сезон сдаёт жилплощадь не за деньги, а задарма, - писалось там, - и сбивает нам цены. Как-то это не по-коммунистически".
Извести самого Макса было пока невозможно. Сельсовет постановил лишь отравить собак - дело для хозяина, который в жизни не обидел и мухи, совершенно немыслимое.
Таковы были декорации, в которых Арсен посетил дом коктебельского мыслителя.
Заходило солнце, как почти всегда у моря, торжественно. Сам мыслитель во время его визита пребывал не в стенах, а на берегу. Чтобы проникнуться взаимной симпатией, им не понадобилось по сути ничего: ни Арсену по давней привычке наводить месмерический туман, ни самому Максу пытаться обрести несколько более цивилизованный облик. Он чуть сгорбился от непрерывных дум, но окладистая борода, морщины на высоком лбу, закорузлые ступни, упрятанные в сандалии из ремешков, и рубаха сурового полотна, укутывающая тело, оставались неизменными.
Они кое-как поприветствовали друг друга: доброе утро, Максимьен, доброе, Артэнаис. Видимо, Максу всё же попритчилось, что перед ним один из давних членов обормотской компании.
- Вот, зазвал собак, запер, а что дальше - не знаю, - пожаловался Макс. - Тоскуют: природные охотники. А они ведь даже выть с тоски не умеют, лаять - тем более: приучились быть немыми, жёсткий отбор был. Голос дичину спугнёт, понимаете?
- Я ваш сосед сверху и легко могу помочь, - предложил Арсен.
- Вот чего не надо. Они мои, значит, и разгребаться, и решать мне.
Где этот мифический "верх", собеседник Арсена даже не поинтересовался.
- Решайте. Могу их забрать к себе, там им будет сытно и привольно. Если вашим недругам захочется поглядеть на трупы - это можно устроить, только чтобы чётко рассчитать период. Собаки через некоторое время после агонии будут лежать неподвижно, потом встанут.
Макс глянул непонимающе - и вдруг в его глазах просветлело:
- Вот оно что. Слышал, местные жители потихоньку от властей судачат о белогвардейце, который каким-то хитрым образом убежал от смерти; причём не дважды, а вдвойне. Теперь до меня начинает доходить, что это означает.
- Я всегда неплохо ладил с кошками и лошадьми. Собаки тоже ко двору придутся и, надеюсь, особых хлопот не доставят, - ответил Арсен. - Будет у меня свита впору самой королеве Мэдб. Ну что, оборачивать их?
- Эх, ну что ещё сказать. Давайте.
Арсен в компании хозяина дошёл до сарайчика, тот отпер дверь и впустил его. Собаки приподнялись и тихо завиляли хвостами: прекрасные звери, хотя неухожены, отметил тот, все семь; ни одной задней мысли в голове, ни капли злости, хотя весь азарт испарился от постоянной голодухи. Курица им не птица.
Они явно понимали, что с ними делают. Лекарь ставил крошечную метку у горла и втягивал редкие капли алого, а потом тем же приостренным языком облизывал очередную собачью морду. Методика тут была нужна неординарная, но он и с людьми обходился всякий раз по-иному.
Наконец, борзые утихли и полегли пластом.
- Я пока тут постою, - сказал Арсен. - А вы, если надо, - вызывайте этих подлецов из сельсовета. Суками их назвать язык не поворачивается. Через час-другой, когда стемнеет, я уведу свору. Они меня легко послушаются, это назавтра будут веселы и строптивы, как кобели, так и собачьи дамы. Да, вас не огорчит, что приплода от них уже никто не дождётся?
- Не до жиру, быть бы живу, - кивнул Максимилиан. - Я верно понял, что они не мучились?
- Полагаю, что так, хоть у меня раз на раз не приходится.
- Я вам чем-то обязан?
- Безусловно: но так же безусловно, что не деньгами и не чем-то материальным. Мне надо, чтобы вы дали несколько уроков моему любимому воспитаннику. Он, представьте себе, в свои десять лет не видел ни настоящих книг, ни картин; у нас нет для них места.
- Мама хотела, чтобы меня учила сама Таврида, мудрость её древних камней, насыщенных прошлым, мудрость моря и воздуха, - задумчиво произнёс хозяин. - А когда отдала меня в гимназию, её предупредили, что не умеют исправлять идиотов... Но я благополучно образовался и позже наполнил весь дом диковинками с разных концов света. Буду рад познакомиться с мальчиком.
- Он переимчив и смышлён от природы, знает несколько языков и умеет на них сочинять. Однако вид у него слегка, так сказать, необычный. Читали прошлогоднюю новинку - "Человека-амфибию" Беляева? Примерно такой, только наш небольшого росточка и альбинос.
- Вот и замечательно! - рассмеялся Макс. - Ихтиандр катался на дельфине верхом. Мне, пожалуй, придётся вспомнить, как мы до переворота шутили про ручную дельфиниху: будто бы приручили и регулярно доим, так как дельфинье молоко густое, питательное и очень полезно для здоровья.
- Может быть и даже само собой разумеется. Только оно ведь рыбьим жиром пахнет, а поскольку мать кормит детёныша в воде, то получается своего рода впрыскивание в рот. Или, если промахнётся, - съедобные комки по всей окрестности тела. Интересно, как вы справлялись. - Тон Арсена был замогильно серьёзен, но глаза и рот - полны смеха.