Я, Дана кум Тхаэль, рассказываю о делах моего супруга по просьбе тех, с кем ныне делю крышу и ложе. Все они полагают, что так можно при надобности оправдаться перед земным человеческим судом, хотя я уже говорила: подобные вещи не считаются там ни преступлением, ни даже проступком - в отличие от справедливости, что учинила я сама. А справедливость Олиррен перед глазами людей Земли не имеет ни ценности, ни смысла помимо обратных и извращённых.
Наши с мужем имена почти совпадали. Денька, Денис и Данька, Дана, торжественное Даниэла: был у моего родителя французский побратим, а так все мы кругом русские славяне. Денис очень порадовался, когда накануне регистрации заглянул в мой паспорт. Было много иных поводов для торжества. За год с лишним, что прошёл со времени нашего знакомства, мы убедились, что круг чтения у нас почти одинаков, только что Денис всё упирал на андреевскую "Розу мира", а я была страстной поклонницей Урсулы ле Гуин. Особенно "Левой руки Тьмы" и "Всегда возвращаясь домой". С одинаковой страстью мы смотрели древние культовые видео, хотя он предпочитал Германа, а я - Джармена. То, чем увлекался один, казалось другому не совсем удобоваримым - горьким или приторным. Это я говорю, понятное дело, не о кулинарии. Тут мы сходились на все сто: он с наслаждением уплетал мою будничную, простецкую стряпню, я - любовно мыла кастрюли после его праздничных изысков. Мужчины по определению готовят вкуснее: сосочки на языке лучше развиты, что ли. А мы, грешницы, - кухарки за повара. Да нет, убирались на нашем продвинутом чердаке мы наравне: он поверху, я понизу. Внешность у нас также была взаимодополняющая: статный белокурый "баскетболист" и стройненькая голубоглазая рыжуха. Все цвета и формы - природные. Детей до сих пор не завели, так что передать эти дары было некому.
Хорошая семья обычно простирается за свои границы, как и следует первичной ячейке общества. Работали мы тоже в одной конторе: сотрудники Бюро контактов с иным разумом и всепланетной дипломатии. Сокращённо - Контакт-Бюро. Обитаемых миров к тому времени открыли не так мало - порядка двухсот. Как и предсказывала великая Урсула, их фауна и флора были от одного корня-семени, причём списать на параллельное возникновение белковой жизни и умысел высокоразумных хайнцев не удавалось. Однако пространственно-временная теория, описывающая так называемые мосты Эйнштейна-Розена, и прилагающееся к этому явление квантовой запутанности вполне конкретно объяснили человечеству, что расселение его дальних и ближних предков по космосу было таким же незатейливым и, можно сказать, рефлекторным, как перекочёвка архаических монголоидов из Палеоазии в Протоамерику.
Всё помимо двух последних терминов, по-моему, ахинея полнейшая. Область Денисовых исследований. За те два я готова и посейчас драться - они родом из социально-культурной антропологии, в которой я специализируюсь. Вводная: муж не понимает моих исследований, я - его. Квиты, и повода для ссор не имеем. Тем более что традиционно работаем в связке, как уже говорено. Он помогает капитану рассчитывать курс и пилотирует космоатмосферную капсулу из чрева гиперпространственника, я хозяйничаю в ней, когда она приземляется на планету и вновь становится домом. Тогда Денис обращается в охотника, приносящего дары, а я разделываю добычу.
Нет, ничего такого страшного. Во-первых, мы были не одиноки: земля до нас уже крепко утоптана соземельцами, которые, потрудившись на ниве безопасности, теперь держатся в отдалении от главных фигурантов. Во-вторых, оружие Дениса - пистолет со снотворными капсулами, а моя прибыль - мелкие особи, которые просыпаются и удирают в разгар моих штудий, и пробы ткани от особей крупных. (Надо заметить, что усыплять кое-кого приходилось в виду стада или прайда, а мелкий размер часто подразумевает особенно острые зубы и когти - поэтому мы с Денисом обзавелись поверхностными аннигиляторами, по штуке на каждого. Это оружие не больше перцевого распылителя, с какими на Земле выгуливаешь собаку, чтобы её не погрызли крупные псы, только дерёт не глаза и нос, а шкуру. Неофициальное название поэтому - ничтожитель, или просто "ничтожник". Но на него всё равно требуется разрешение: условно смертелен.) В-третьих, жизнь на постепенно открываемых планетах, как правило, не поднимается даже до уровня высших приматов. Мы видели пустынные миры, сплошь населённые ящерицами, змеями и кем-то вроде сурикатов, водные миры, похожие на кембрий, с архипелагами, которые сплошь источили черви и многоножки, лесные миры, где под покровом деревьев обитали бактерии наподобие гнилостных и кисломолочных - вся тамошняя фауна. Кое-кто из коллег, тем не менее, описывал фантасмагорическую планету, где днём кишели мелкие сумчатые, а ночью господствовали огромные лемуры. Впрочем, цену имело лишь его непосредственное восприятие, сама Толиаре была известна уже около столетия, да и образцы можно было пощупать не в одном лишь Музее Космологии.
Поэтому можно представить себе ликование всей Земли, когда на выходе одной из новооткрытых червоточин появился "шарик", населённый высокоразумными существами, до невероятия похожими на одно из наших архаических племён! Причём обладающими если не цивилизацией, то довольно развитой и - вопреки этому - миролюбивой культурой. Случилось это через десять лет после моего замужества, но пионерами мы с Денисом не стали - эта деятельность, насыщенная пылом, жаром и влагой, как лихорадка, предварила нашу с Денисом всего на три года.
Планета звалась Олеарн, Ореран или иначе, в зависимости от диалекта и настроения аборигенов. Характеристики её таковы и таковыми остаются до сих пор. Год равен земному, в сутках тридцать шесть часов. (Есть теория, что именно на такой период сна-бодрствования изначально рассчитан человеческий организм. Жизнь в пещере будто бы это доказывает: там человеком автоматически овладевают естественные ритмы. Мы, однако, давно не троглодиты: я кое-как привыкла, муж и предыдущие мужчины - не очень-то.) Океан с его солоноватым и живительным дыханием занимает не менее пяти шестых поверхности, материковый климат похож на западноевропейский, но мягче. Хищные звери в основном не крупнее ласки, травоядные - размером в овцу. Скота местные не держат. Растительность богатейшая - травы по шею, деревья, напоминающие земные породы, - до облаков. Обильные дожди проливаются обыкновенно поздним вечером или ночью - после захода здешнего солнца, рыжего, как я сама, температура резко падает. Утро влажное, с крутыми радугами и сверканием капель на траве и листьях. Нежный оттенок зелени и обилие цветов, среди которых невозможно заметить плод или хотя бы завязь, напоминали мне разгар мая в моём родимом Подмосковье. Городов, однако, здесь нет ни одного, "врасу" (термин Урсулы ле Гуин) обитают в деревнях, рассыпанных по территории, как горох или порванная низка бус. Границы расселения племён на первый взгляд условны.
А сами врасу... Нет, точнее highly intelligent being, сокращенно "хайинбинг"...
Ещё раз нет. Звучит тяжеловесно. Сами люди удивительны. Как же иначе!
Мы с Денисом сталкивались с ними каждый день. Работают на крошечных делянках, обведенных изгородью от животных, чинят свои домики, похожие на ульи или гигантские пни в полтора своих роста, рыщут по лесам в поисках муравьиных личинок и на глазах у всех занимаются негромкими любовными ласками. Смуглая кожа, тёмные глаза с мягким взглядом, безволосые тела отроков. Но не отроковиц, несмотря на длинные косы и гривы, в которых, на первый взгляд, сосредоточилась вся порождающая сила плоти. Истинных детей среди этого молодняка почти не видать или, как он думал, их прячут. Стариков тоже - зато время от времени по главной просеке рядом с нашей "шлюп-палаткой" (термин Дениса) прохаживался кто-нибудь из старейшин. Лет тридцать пять-сорок навскидку, царственный рост (по плечо моему супругу), поистине львиная шевелюра до колен, широко отверстые глаза, кончик носа (у младших безупречно прямого) изогнут и почти прильнул к верхней губе небольшого, чётко вылепленного рта. Грудь - двойной круглый щит, живот - сплошные "кирпичики", как у атлета, мощные бёдра колышут набедренную повязку из мятой коры, чуть более длинную, чем у молодёжи, и украшенную спереди подобием тесака, что бьёт по голым коленям. Если юнцы больше смахивали на восточноазиатов, то эти, пожалуй, на североамериканских индейцев. Хотя всё же в пределах одного антропологического типа.
Стоит ли теперь удивляться, что, в соответствии с книжными предпочтениями, Денис поименовал этот незрелый мир Олирной, а я - Планетой Весна?
Теперь - что именно мы делали. Охотиться на животных и собирать образцы трав, чтобы изучить генетику, нам не приходилось - контакты с молодыми веснянами завязались легко. Сами они считали нас кем-то вроде не очень умных и назойливых соседей, мало способных к разговору. Но у них был развит язык жестов, как у тех же индейцев, да и собственно язык был не труднее любого из алгонкинских, в которых я поневоле соображала. Чем-то даже походил - во всяком случае, многосложными и напыщенными именами. Я усердно и в первую очередь заучивала именно их: в быту не применишь, никто не применяет, - но честь собеседнику воздашь. На то, чтобы их кололи иголками, брали соскобы и пункции и даже отрезали волосы и ногти (магия!), местные жители оттого вполне соглашались. Натурально, за плату. Тоже натуральную. Вкусной едой мы их удивить не могли: их собственная переваривалась людьми без добавления энзимов и метаболиков и была куда вкуснее. Но красивые и яркие вещицы принимались охотно - здешние эфебы щеголяли ими прямо без удержу и в самых невообразимых сочетаниях. Меж которыми не было ни одного безобразного и вульгарного.
Во время процедур мы с моими пациентами вовсю болтали. Они выражали изумление тем, как у нас в модуле всё устроено - и матрас из жёстко застывшей пены вместо охапки тонкой соломы или пышного мха, и стерильная кухонька, от очага которой не пахнет ничем аппетитным - ни жареным, ни пареным, ни травками, ни дымком. Что банька у нас под общей крышей, они признали удобным, но её саму не одобрили: те же претензии, что к месту, где готовят. Надо, по меньшей мере, обкурить стены и бросить в воду пучок листьев, а не капать чем-то неприродным. И живое тепло - где живое тепло, спрашивается? Ну а отхожее место рядом со всем остальным делают только ленивцы и трусы: темноты, наверное, боятся или что мураши в известное место наползут. Ай, а стены дома какие - ни тебе поцарапать, ни побелить, ни узор вывести. Стоило с того края пути волочь. Мы вон глину для обмазки прутьев неподалёку берём - за день туда-обратно можно обернуться. Не хочешь ли для себя, Данни-э-ллио? Всем хороша: и кожу не портит, и краску держит, и факелом легко обжечь для крепости, если на стенах.
И всё это - щебечущими, лёгкими голосами. Подозреваю, что им таки было неприятно оттого, что в них ковырялись по-всякому, вот и заговаривали зубы самим себе. Я им - тоже: порылась в памяти и натаскала оттуда ворох земных легенд. В отплату натолкнулась на кое-что почти шокирующее - хотя на пёстром фоне разнообразных архаических обычаев это было пустяком.
- Чтобы появилось дитя, нужны усилия двух младших и трёх старших, - обмолвился как-то Дэмион. Они с другим юнцом по прозвищу Налинта составляли крепкую пару.
- Как это? - поинтересовалась я. - У нас вот один Ден и одна Дана. Семья.
Он покосился на меня с лукавством:
- А где малые семь-я вашей семь-и? (То есть семена - ребёнок или дети, острить над русским словообразованием они выучились лихо.) Вы оставили их в детской хижине на том краю света? У нас тоже есть такие хижины - в потайных местах и с хорошим присмотром, но только для самых нежных.
- Ну да, оставили. Чтобы дряхлик окорачивал их прыть, - добавил Налинта с незлым юмором (они с побратимом не расставались ни на секунду). - Как ваши дряхлики, которые проверяли, тревожно будет вам у нас или нет.
Новые слова я, кстати, переводила кусками по аналогии. Основная лексема прилагалась к перезревшему овощу, дереву с обширным дуплом или лачуге, которую проще было разрушить, чем восстановить. Однако наши первопроходцы были мужи специального назначения - литые мускулы, мгновенная реакция, блестящий ум!
Совсем как мой добытчик и охранник, что от безделья совсем заскучал. Ведь с недавних пор мне всё шло в руки само. Медицинские программы он отладил ещё вначале, и хотя в электронике я была профан, но ведь чтобы водить амфокар, вовсе не нужно разбираться в моторе, правда? Вот я и анализировала добытый материал, а Денис возился со шприц-пистолем, оснащая его "двойными" снотворными иглами. Я тогда мельком подумала, что густой сноп таких, пущенный до того, как картечь разойдётся...
Для разнообразия жизни я стала отвечать на вопросы, которых он не задавал.
- Знаешь, виды на Весне совершенно аналогичны земным. При скрещивании возможно потомство, вроде как нар от дромедара и бактриана и волка с собакой. Бесплодное лишь во втором-третьем поколении или даже без помех плодовитое. Уж настолько я разбираюсь в строении генома.
- Угу, - отвечал мой супруг.
- Люди Весны, похоже, не достигают зрелости как некоего порога и способны изменяться в течение жизни. Или почти всей жизни. Это андрогины со смещённым центром тяжести: девоюноши-юнодевицы и Отцы-Матери. Два базисных пола, но не в земном смысле.
- Абракадабра, - отвечал мой муж. - Как ты их ни называй, а нормальные люди делятся ровно пополам. На мужчин и женщин. Мужчины с бородой, женщины с длинными волосами. Остальное - девиации и личные выбрыки.
Ден использовал именно эти слова, не имеющие никакого отношения к генетике и всему врождённому - но к культуре поведения в социуме. И знал крайне мало о вирильности: только как это бывает у европейцев, но не у жителей, к примеру, острова Сентинел или юга Африки. Или тех же ирокезов.
- Денис, а тебе не приходило в голову, что миры червоточин - лишь одна Вселенная на различных стадиях бытия? Как бы нарезанная на ломтики: доисторическое пространство-время, бурный расцвет видов, зарождение и развитие человеческой расы на фоне стагнации других, более примитивных. Некий опытный плацдарм.
- Фантастика, - нараспев говорил он. - Ненаучные рассуждения. Сиди лучше в своей культурологии - тут ты спец.
Разумеется. В институте моя первая курсовая была о бушменах Калахари. Это низкорослое, изящное племя ближе всего стоит к первочеловеку, девичья фертильность достигает пика к пятнадцати годам, а зрелые женщины отличаются, скажем так, причудливо развитыми формами - истинно Великие Матери во плоти. Хотя средняя продолжительность жизни у них мала - лет тридцать, - исследователи двадцатого века, к своему изумлению, встречались со столетними старцами, помнящими Ливингстона. Они выносливы, сильны не по своему малому росту, легко переносят боль, весьма дружелюбны к чужакам и могут обходиться самой малостью того, что средний землянин называет "культурой".
Здесь явно наблюдалось похожее.
Когда я до конца прониклась этой мыслью, меня вдруг осенило: с чего это я так зациклилась на лабораторных исследованиях и пренебрегла полевыми?
Всё чаще я оставляла компьютер переваривать вбитую в него информацию и отправлялась гулять по лесу в компании моих ребят.
Это было самое беспечное время в моей жизни, как земной, так и весенней. Да, я не обмолвилась: земное существование ощущалось мной как зимнее, застывшее и полное холода. Ольирран же была, как и её имя, прохладной, текучей и звонкой, словно мартовские ручьи. Там, где я жила в детстве, снег был настолько чист, что можно было не мыть суконные боты, зайдя под крышу, и любимой моей игрой было спускать воду из хрустально-глубоких луж, пробивая во льду русла. А в сугробах открывались линзы из прозрачных льдистых пузырьков, и на самом дне можно было иногда разглядеть зелёную траву и лиловый бутон первоцвета. Но это в сторону, в сторону...
Мы соревновались, кто соберёт больше завязей - они, по словам моих спутников, были куда сочнее и слаще зрелых ягод, покрытых косточками. Ну вот как огурцы, смеялась я про себя. И почти как земляника: лишь моргни - и она уже перезрела, весь аромат в семя ушёл. Беготня, рысканье по кустам и смех безболезненно для нас перерастали в ласки и поглаживания (поцелуев, когда двое бесстыдно перебирают губы друг друга, здесь не ведали), ласки - в действо куда более сокровенное.
Такого сокрушительного оргазма, как от рук и тел моих Наля и Дамаянти, я не испытывала сроду. Да, верно подумали: их прозвища - анаграммы имён великих индийских любовников.
"К чему было нырять в чёрные дыры и проникать в червоточины с помощью техники, - думала я - или казалось, что думаю. - Достаточно оседлать наслаждение и не бояться - и познаешь единство всех расцветших миров".
А поуспокоившись, Дамиэн спросил меня:
- Теперь, Дана-Первоцвет, ты одна из племени, и это для тебя чудесно. Если ты хочешь, я должен подарить тебе легенду-основание. Можешь ли слушать так, как я могу сказать?
Для здешнего народа не существует чётких разделений модальности: "должен", "хочу", "могу" и "нравится" в их понимании одно и то же.
Поэтому я даже не открыла губ, а лишь улыбнулась: надо же, меня посвящают. Я, видимо, прошла первую ступень инициации...
- Итак, некогда младший сын Цагна-Богомола отправился принести палок для отца, чтобы тот мог делать стрелы и пускать во врагов. Но кто эти враги - ему не сказали. В зарослях он встретил белых обезьян. Один старый самец, проходивший мимо мальчика, спросил его, что он тут делает, и тот послушно ответил: "Я должен принести отцу палок, чтобы тот мог убивать врагов". Старик воскликнул:
- Эй, послушайте-ка этого ребёнка!
Один из самцов помоложе отозвался:
- Я иду послушать этого ребёнка, - и подошел к ним. Как видите, говорить обезьяны умели не очень хорошо, всё повторяли один за другим.
Сын Цагна сказал снова:
- Я должен принести для отца стержни для стрел, чтобы он мог стрелять врагов.
Тот самец позвал другого, помоложе, молодой позвал ещё одного старика, и так вокруг мальчика собралось всё племя белых обезьян. И воскликнули они хором:
- Никак, эти враги - мы! Побыстрее пойдём и скажем самому древнему из нас, чтобы тоже пришёл послушать.
И этот обезьян - а он был и впрямь и умудрен опытом - воскликнул:
- Да, эти враги - мы! Мы должны убить недомерка!
И вот они стали бить мальчика кулаками всех четырёх рук и размозжили ему голову. А один выбил ему глаз и, когда глаз выскочил, закричал:
- Это мой мяч, мой мяч!
И тогда все начали играть глазом сына Цагна, а мальчик лежал неподвижно: он умер.
Цагн ждал малыша до вечера, а потом лёг спать - он был провидец. И вот Цагн видит сон, будто белые обезьяны убили его сына и сделали мяч из его глаза. Он увидел, как пошёл к ним. Тогда он проснулся, вскочил, взял колчан, повесил его через плечо и сказал:
- Гремите, стрелы, гремите, стрелы.
Цагн всегда так говорил: "Гремите, стрелы", и стрелы в колчане резко звучали при ходьбе, предупреждая тех, на кого Цагн шёл войной, - он считал, что так будет честно.
Пройдя сколько-нисколько, он услышал шум. Это обезьяны играли в мяч глазом его сына. Тогда старик закричал и заплакал - понял, что сон его был правдив. Но быстро замолчал и вытер слёзы: он не желал, чтобы их заметили, потому что хотел напроситься на игру.
Цагн подошел к игрокам, а те изумленно уставились на него, так как никогда не видели такого человека раньше. И вот он положил свой колчан, снял свою накидку и положил её рядом, вытащил из мешка веер из перьев и развернул его, будто бы для того, чтобы играть им с мячом. Но Цагн собирался не ударять по мячу, а схватить, когда тот к нему попадёт. И вот он крикнул обезьянам:
- Что вы на меня уставились? Я тоже игрок хоть куда! Давайте, бросайте мяч ко мне!
Обезьяны переглянулись: они заподозрили, что старик появился тут неспроста. Но в любой игре существуют законы, а в этой было положено, что чужака надо непременно принять и сделать по его воле, иначе никому не будет удачи. И вот, когда один обезьян кинул мяч другому, Цагн схватил его, но удержать не сумел - больно тот стал горяч и шершав. Мяч почувствовал запах отца и стал носиться взад и вперед, не даваясь тем, которые пытались его схватить, но всё время упускали. Когда одному обезьяну удалось поймать мяч, он перебросил его другому, но тут Цагн подпрыгнул и крепко схватил глаз мальчика. Он стал его перекатывать из одной руки в другую, смазал потом своих подмышек и затем бросил назад, но мяч поднялся и стал носиться в небе очень высоко над всеми. Неконец, глаз остановился над колчаном - и вдруг прыгнул туда. Белые обезьяны стали его искать, но они были слишком глупы, чтобы заметить главное. Цагн также делал вид, что ищет. Наконец, обезьяны сказали Цагну:
- Отдай мяч, он не твой.
Цагн ответил:
- Я не брал мяча.
И это была чистая правда.
Обезьяны опять потребовали:
- Отдай мяч нашего товарища.
И снова Цагн ответил:
- Это глаз мальчика, а не вашего приятеля: тот взрослый, имеет два глаза, а третьего не было никогда.
И это также было правдой.
Обезьяны были однако, не совсем тупыми. Они велели Цагну вытрясти колчан, чтобы убедиться, что мяч не находится внутри. Цагн украдкой вытащил глаз сына, зажал в руке и воскликнул:
- Смотрите же, мяча здесь нет!
Он даже вывернул колчан наизнанку - тот был мягкий. Тогда один обезьян крикнул:
- Изобьём старика!
А другой закричал:
- У тебя мяч моего дружка! - и ударил Цагна по голове. Тогда Цагн завопил в ответ:
- Я не брал мяча! - и тоже ударил неприятеля по голове. Завязалась свирепая драка. Но обезьян было много, и побороть их всех было невозможно. Тогда старик взлетел, добрался до озерца и окунулся в воду. Затем вышел из воды, взял глаз своего сына и пошел к траве, которая росла на берегу. Сел там и воскликнул:
- Ох-вви-ох!
Потом засунул в рот, за левую щёку, большой палец правой руки, на которой лежал глаз, прижатый остальными пальцами, и стал вытаскивать палец изо рта, стараясь нацепить на него побольше своей слизи и слюны вдобавок к крови и поту. Потом слегка растёр глаз в пальцах, положил в воду и сказал:
- Ты должен вырасти и стать таким же, каким был. Помни - ты хочешь вырасти и стать таким же, каким был раньше.
Затем взял свою накидку и набросил на плечи, взял колчан и повесил через плечо - и вернулся домой. Увидел его внук, что был старше погибшего сына, воскликнул:
- Кто осмелился так поступить с моим дедом, Цагном, что он весь в ранах?
Цагн ответил:
- Белые обезьяны убили моего сынка и стали играть в мяч его глазом. Я пошёл, чтобы поиграть с ними. А затем мяч исчез, и обезьяны сказали, что он у меня. Они стали бороться со мной, и я боролся с ними, а потом мне пришлось бежать.
Тогда старший сын Цагна сердито проговорил:
- Я хочу спросить тебя, отец, почему это ты ходишь к чужакам? Неужели ты так неразумен?
Цагн ответил:
- Считай, что я пошел к ним с тоски.
Он не сказал никому из домочадцев, что положил глаз мальчика в воду, предварительно окунув его во все свои телесные жидкости. Долгое время он оставался дома, а затем тайно пошел к озерцу. Он приблизился к воде медленно, стараясь не шуметь, но мальчик всё же услышал его издалека, вскочил и бросился в воду. Был он совсем крошечный - немногим крупнее прежнего зародыша. Цагн засмеялся, и хотя его сердце стремилось к ребёнку, вернулся назад, домой.
&Со временем ребёнок вырос и стал почти таким, каким был прежде. Тогда Цагн снова пришёл. На ходу он смотрел вокруг и вот - заметил малыша, который сидел на солнце. Услышав незнакомый шум, сын Цагна вскочил и быстро вошёл в воду. Цагн постоял, посмотрел и вернулся обратно.
"Он почти взрослый, а бегает голышом, - подумал старик. - Сделаю ему кожаный передник, как у всех наших мужчин".
Потом Цагн положил передник в мешок и снова пошёл к сыну в гости. Он шел медленно и тихо. Приблизившись, он заметил мальчика, лежащего на солнце, у воды: тот стал ещё красивее. Услышав шаги, тот хотел вскочить, но Цагн прыгнул и схватил его. Придавил к земле, окутал руками, оросил своим потом и спросил:
- Почему ты боишься меня? Я твой отец. Я Цагн, а ты мой сын. Ты мой сын, а я твой отец.
Тут мальчик выпростался из объятий и стал прямо, а Цагн вынул передник и надел на него. Затем они вернулись домой. Тогда внук Цагна воскликнул:
- Кто это идет с Цагиом?
И старший сын, его собственный отец, ответил:
- Разве ты не слышал, как дед рассказывал про белых обезьян? Ведь не ради игры он туда пошел, в самом деле. Он мог бы играть и с нами. Это из-за своего младшего он пошёл к обезьянам, и вот этот его сын идёт с ним!
Когда Цагн и его сын пришли, внук спросил:
- Почему мой дед сказал, что обезьяны убили ребёнка, а ребёнок вот он - живой и невредимый?
Цагн ответил:
- Посмотри, какой он слабый. Когда они убили моего сына, я положил его глаз в воду и приходил смотреть, пока он не вырос. Я опустил глаз в воду, и из воды вышел мой сын, но он ещё очень нежен. И вот я должен ждать, пока он не окрепнет, и заботиться о нём, пока мальчик не станет сильным мужем.
Многозначительная легенда. Даже миф. Когда слушаешь такую, от тебя меньше всего требуются комментарии. Навскидку я отметила привычное: вода в качестве первородного начала, ритуальное убийство и смерть как ступень к возрождению, долгое выжидание, телесная жидкость - прообраз мужского семени.
Нет, не вяжется. Не одна жидкость, а все и много. Что ещё - урок нечеловеческой жестокости и ответа на неё?
Но тут мягкие и страстные прикосновения вымыли из моего тела и души абсолютно все мысли.
А после мы также вернулись домой.
Нет, это случилось вовсе не тогда, а много позже. Я всё время наводила Дениса на мысль, только не учла, что мужчины от природы такие тугодумы.
- Здешний народ достигает зрелости слишком поздно, когда уже рискованно зачинать и вынашивать первенца, - говорила я ему как бы между делом. - Его приходится как-то отчуждать на ранней стадии и помещать в жидкую среду. Полагаю, это немного похоже на икру амфибий - каждый зародыш словно глаз со зрачком. А чтобы оплодотворение вообще произошло, необходимы усилия нескольких веснян - и, кажется, я знаю, как это происходит. Юной деве дарят изобильное наслаждение. Оргазм - это молния, сотрясающая плодородную землю: на Земле имеются сходные архетипы. Так созидают полноту и зрелость. И лишь потом, в тишине и покое, к юной женщине приступает главный мужчина.
(И даже не один - чтобы исключить риск прохолоста, подумала я грубовато. Или не одна - кое-кто из старших явно женщины. По преимуществу, хотя и не вполне - на планете Весна не бывает привычной нам определённости. Зачатие в весеннем мире ставится куда ниже плотской радости и бывает целью далеко не всегда. Мир собирателей ставит препоны, в том числе и психические - скопище высокоразумных грызунов он вряд ли прокормит. Но такого мужу нипочём не скажешь, даже в более мягких выражениях.)
- Оставь, - отмахивался от меня Денис. - Бог завещал чадородие, многоплодие и чтобы жена не ходила порожняя. А то лишние мысли зарождаются вместо младенчика.
- Я ведь тяжела не головой, - отшучивалась я. - В мозгах у меня лёгкость прямо необыкновенная.
Ибо понимала я теперь куда больше, чем полгода назад. Хотя, пожалуй, не одним серым веществом.
Но понимала ли вполне?
Настал день и час, когда искусственный разум вывел краткую формулу того, что было собрано мной и заодно - вообще всеми землянами на всех планетах гиперпространства. По этому поводу в нашей скорлупе собралось несколько моих юных друзей, я переводила, почти не спотыкаясь (нет, до чего ж ёмкие оказались у них понятия!), они слушали, обнимая меня и от вящей радости касаясь моей кожи кончиками языков. Дозрели - это ведь почти что поцелуи, смеялась я про себя. Таэль, одна из старейшин, тоже улыбалась, глядя на наш щенячий восторг: её пригласили, и она не отказалась.
И тут явился мой муж. Наверное, с очередной бесплодной охоты, потому что, как ни старался, ему ничто не давалось в руки. И никто.
- Снова ты со своей компанией геев, - проговорил он тихо и отчаянно. - По твоим же словам, способных заразить своей хворью всё земное. Никого лучше вокруг не нашлось.
- Они не геи, - поправила я зачем-то. - Эти мои младшие. Женские хромосомы и поверх - огромное количество мужских гормонов. У старших бывает в точности до наоборот, хотя грубых самцов и там не встретишь. Что-то влияет на ядро клетки. Внешний вид обманчив лишь для землянина славянской национальности - у веснян волосы растут лишь на голове, но уж тогда ото всей души. Если взяться порицать, то они лесбиянки.
Считается, что на мужчину воздействуют не слова, а тон, с которым их произносишь. К тому же я не собиралась лгать и терпеть неправду даже во имя спасения души.
Но я не учла одного. Что тихим сам Денис становится на пределе ярости.
И опешила, когда он направил пистолет на Дэмион, а Налинта бросилась на дуло, а остальные сгрудились...
В отличие от мужа, я никогда не вынимаю "ничтожник" из внутреннего кармана и держу отверстием наружу. А на спуск давишь и вовсе не думая.
Вязанка стрелок может проделать в теле дыру размером в два мужских кулака. Даже в трёх-четырёх телах, если они хрупки. Но штуковина размером немногим крупнее моего большого пальца вмиг оскальпировала и обожгла Дениса. Если он не мучился и доли секунды, то лишь потому, что Тхаэль выдернула из ножен тесак и одним милосердным взмахом отрубила ему голову.
Потом все долго и молча взирали на освежёванный труп.
- Пришельцы давно не испытывали ни войн, ни эпидемий, и иммунитет к ним пропал, - заговорила Тхаэль. - Не умеют купировать вспышки ярости, не справятся с нежданным поветрием. Не беспокойся о мертвом, Дана-Шафран. Оплачь убийцу, если охота: он ничуть не хуже любого из землян.
- Но ведь и Дана - землянка, - ответила я, чуть запинаясь.
- Дана? Мы приняли тебя, и ты зачнёшь ребёнка Олеарры и для Олеарры.
Кажется, это означало лишь "готова зачать", но ведь модальность для веснян - пустой звук.
Тем временем огрызок под нашими ногами словно съёживался или растворялся в воде. Наверное, я была в шоке, возможно - нахожусь в нём по сю пору, но я не чувствовала ничего, кроме лёгкой грусти. Вода - знак преображения. Смерти нет ни для кого.
- Он виновен - ты защищала многих. Это не подлежит сомнению.
- На Олирре - да. Не на Земле.
- Попробуй оправдаться, если хочешь. Но по закону вашего мира ты наша гражданка и подчиняешься нашему закону.
- Как это?
- Я беру Даниэль в жёны.
Снова моё недоумение. Но, удивительно, словно бы в глубине сердца я того и хотела.
- Дана кум Тхаэль, - улыбнулась она. - Ты такая тонкая умница - совсем как мы. А не доходишь до конца. Если наши младшие, кого ты знаешь, все младшие - девицы в мужской шкуре, то я и все старшие - мужи в женской оболочке. Так мы, оба пола, развиваемся, и ты об этом догадалась. Направленное изменение наследственного вещества. Второй казус бывает и на земле, в отличие от первого, хотя - очень и очень редко. Правда, я не бесплоден, как ваши - морисы? Моррисы? Но это мелочь. Правда и то, что нередко нужны усилия нескольких, чтобы появилось на свет малое дитя. Но это свяжет тебя, лишь если ты сама захочешь. У нас нет вашей брачной неволи.
- Земля не удовлетворится, - ответила я. - Пожалуй, захочет в отместку истребить веснян. Олиррен не ведает войн. Не знает оружия.
И тотчас поймала себя на слове. Знает.
- Тогда мы уйдём, - ответил Тхаэль. - Или, ещё лучше, - закроем червоточину. Или их все. Вы оба до времени исчезнете: так исчезают наши старики, чтобы прийти снова беспамятными. Пускай земляне отучаются бродить по космосу с комфортом. Если с благими намерениями они разрушили так много милого нам - что же сотворят по злому умыслу?