"Я была виновата, когда предпочла возлюбленного побратиму, - думала Та-Циан. - И не собиралась усугублять вину. Что не помешало мне, однако, в очередной раз выбросить свои кости на зелёное сукно игорного стола. Люди с нами шли Дженгилевы, он не однажды мог бы уйти вместе с ними, мог попросту натравить их на меня, но я знала, что это лишь игра моего чёрствого рассудка. Даже не в моём звании магистра было дело: когда нечего терять - рушатся все святыни. Не в чрезмерной совестливости моего домана: то, что он совершил, было обоюдоострым. Спас меня, но убил человека, за которого я была обязана мстить. Последнее вовсе не было пережитком чего-то архаического: Динан всё кладёт на весы справедливости, милосердие там не особо прижилось и, главное, обычно не по нутру обеим сторонам. Ибо прощение там - не посыпать прахом и забыть, а выбрать наказание, соразмерное проступку: такое, чтобы полностью его покрыло. К тому же тот выстрел был слишком молниеносен, слишком отточен для простой случайности: так поражает свою цель гнев, отшлифованный многими годами. И вдогонку - страшная мысль: как мог аньда посягнуть на посестру? Отчего не на Джена, которого ненавидел куда больше?"
"Чтобы нашёлся тот, кто мог и имел основания прикончить его самого, - с последней ясностью додумала Та-Циан свою мысль. - Я никак не смогла бы переступить через обряд. А Джен мог схватить за горло свою неизбежную смерть, но и с пулей Ноя в сердце - поставил бы точку".
- А вас и Дженгиля не притянули к уголовному следствию? - прервал её размышления Рене. - Всё-таки и он, и вы стояли на виду у дневного правительства. И сирота Кахин, опять-таки.
- И Оддисена, - Та-Циан пожала плечами. - Тех, кто делает её работу, ограждают. Думаю, дело было выставлено на слушание, разыграно в лицах - были свои представители у меня и у Ноя, - но Джен при всей значимости своей фигуры был невидимкой для официального закона. Его роль сыграл Керм и, полагаю, был оправдан вчистую. Хотя это неинтересно.
Мы с Волком держали путь в иное судилище. Я везла Братству и легенам их ослушника, человека, который много на себя взял и не сумел унести. Мои с ним счёты не значили ничего. Это прибавляло ситуации красоты.
В горную цитадель были вызваны все восемь легенов: Диамис не так давно скончалась, большого шума и горя это не вызвало, её место пока оставалось вакантным.
Я не упомянула? Всякий раз, съезжаясь ради наших обычных бесед, я и Джен, почти незаметно для себя, старались принять обличье, которое бы нравилось другому. Он подсёдлывал каракового жеребца замечательно сухих статей, я - Бахра, который чуть отяжелел, но был по-прежнему резв и неутомим. Он начищал старые полусапожки, штопал и отглаживал сюртук с бриджами, я поновляла костюм эдинской амазонки: длинный, почти до пят, замшевый жилет с разрезами от подола до талии, белую нижнюю рубаху и шаровары, башмачки на узком каблуке, ладно встающие в стремя. Радовались, если невзначай попадали в тон друг другу.
Теперь, окружённые молодцеватой конной гвардией, мы казались четой новобрачных.
- Нойи знал, что вы совершили обряд перед Тергами? - спросил Рене.
- Не однажды проскальзывало. И моё недовольство этим - я ощущала себя в ловушке, а кому это не почувствовать, как самому близкому человеку? Одному из двоих таких: если один аньда отошёл от меня, другой приблизился.
- Они были в сговоре?
-Зачем ты допытываешься, Рене? Такое к лицу одному Дези... - Та-Циан старалась говорить невозмутимо. - Но да: были, я же говорила. Хотя Керм явно не ожидал подобного исхода.
Юнцы, как зачарованные, следили за тем, как она перебирает ворот халата пальцами, на одном из которых тускло светится - тот самый перстень или другой?
- Стояла ранняя осень - самое лучшее время в Эдине: чуть пожухшая трава на обочине, благородно-тусклое золото листвы, мягкая прохлада днём, заморозки ночью. Неторопливый ход коня, тихие разговоры, безлюдный тракт. На ночь нам не искали крова: люди сторонились мест, которые облюбовала себе Оддисена, хотя никто им не воспрещал. Растягивали на кольях обтянутые ковром палатки - мы с мужем уединялись рано, вставали поздно, вместе с солнцем. Отплыли от одной пристани, обрубив концы, и не спешили прибиться к другой: прошлого не было, будущее и несбывшееся не доставляло нам мучений. Он от природы умел жить вот так, в промежутке деяний, я была, как всегда, способной ученицей.
И неуклонно, неторопливо окружала нас восьмеричная наша судьба.
Я размышляла о том удивительном способе, каким оповещали Совет - как, впрочем, и самого Дженгиля: на нём стоял очевидный знак Страны Эро. Содержание посланий и без того въелось в меня, а на днях его припечатали красным сургучом.
"Слишком мало было крови для такого ужаса, - подумала Та-Циан, - и та загустела и как бы ссохлась в считанные минуты. Как мне сказали те, кто обмывал и убирал".
- А какой способ? - перебил её мысли Дезире. - Почтовые голуби? Это обычное дело в старину.
- Натасканные в курбетах турманы и гончие кречеты, - ответила она. - Голуби несли биочип с информацией, кречеты или соколы - для слежения за безопасностью маршрута. Голуби стремились к дому, их сторожа - за добычей. Шифры для посланий были того же рода, что в своё время выдумывала я, но куда изощрённее. В те времена уже возникла Великая Электронная Паутина, но возможности взлома росли вместе с ней.
Иногда отряд видел над головой танец, стремящийся к невидимой цели, лошади пытались воспроизвести курбеты на звонкой земле, а мы с Дженом заключали друг друга в объятия, страшась увидеть крылатую битву в небесах.
Следование по пути любви перед лицом смерти.
Мы шли в горы и уже погружались в них: твердыня вырастала по обеим сторонам, загораживала горизонт, нависала крышей сверху. Тропа становилась извилистей, из центра зачастую можно было видеть голову и хвост, пёстрые, как шкура змеи.
Та-Циан наморщила лоб, потёрла виски:
- Странно. Я чувствую в себе великое множество историй, но не могу добиться их линейной связности. Нет цельной биографии, выстроенной по законам логики. Откажешься от одной канвы - а тебе тотчас подсовывают другую, уже с готовым рисунком.
...Аньду убил личный телохранитель Дженгиля. Кто-то из его третьеразрядных помощников. Я присутствовала. Я не присутствовала при сцене, хотя сей же миг взялась призывать виновника к ответу: подчинённые ведь - воплощённый и олицетворённый приказ начальника, не так ли? Мы с Кермом осадили Джена в его усадьбе, но я отдала ему кольцо вместе с защитной аурой и таким образом вызволила - ради того лишь, чтобы призвать к ответу по всем правилам закона Оддисены. Подвести под суд, который собрался, как в старые времена, в Зале Тергов.
Легендарное кольцо принадлежало Шегельду. Диамис. Эржебеду. Было сковано местными гномами из нескольких старых силтов и увенчано редкой красоты александритом.
Всё ложь. Даже простой стратен отвечает за себя сам, но меньше домана, который споткнулся абсолютно на том же. Деревянный дом - уж никак не крепость, его простая лучина подожжёт. Дорогой камень могут сохранить, но уж никак не оправу.
Но вожделенный Братством Зал Статуй на самом деле стоял в конце нашего обоюдного пути.
Мы опередили всех, кому я послала неблагую весть. На Ярусах у Джена был довольно скромный апартамент - такое не говорило в его пользу, скорее наоборот. Ваш рутенский диктатор тоже любил внешнюю неприхотливость в быту и военную форму - ведь кто упивается властью, в того мало что вмещается помимо. Хотя Волчьему Пастырю было не до показухи.
Словом, мы оставили свиту на границе сакральной зоны и заняли вдвоём одни палаты.
Тут уже не было той свободы самовыражения, как на лоне осенней природы: нас взялись оберегать. Меня как важную персону, Джена - в качестве... скажем так, чего-то трудно перевариваемого. Я упоминала о первом и самом правдивом впечатлении, которое он на меня произвёл. Не то чтобы старый ореол испарился или полинял, только пятно на нём вряд ли сошло бы за редкий самоцвет. В одном я черпала некоторое утешение: в Европе жена не имеет права свидетельствовать против мужа, а наш союз, хотя был тайным, ныне был выставлен напоказ...
- Сущая чушь, - перебила себя женщина. - Когда это Братство оглядывалось на Европу, Азию, чужой закон, приличия и вообще то, что принято? Ему была важна истина.
Мы усердно изображали из себя парочку попугаев-неразлучников. Но когда меня со всей возможной учтивостью пригласили в заново отделанные покои, а у Дженгиля в прихожей окопался не меньший знаток правил хорошего тона, я поняла, что все вызванные на месте. Хотя, может быть, и нет: чтобы разобраться с оплошавшим военачальником, будь он хоть сам Терг в полном ангельском вооружении, хватило бы и чрезвычайной тройки.
На следующий день ко мне явился ординарец из местных (ну да, они в два счёта заводятся в твоём матрасе, стоит тебе распроститься с кочевой жизнью) и спросил, когда мне будет угодно назначить заседание.
Ладно, обойдусь без прелиминарий и прочих экивоков. Наличествовали все восемь, я девятая. Но себе я устроила самоотвод по целому букету причин, высосанных не из того пальца, что золотое правило супружества. Настоящих. Неважно каких. Однако довела до слуха собравшихся, что семь как говаривала покойница Диамис, куда лучше восьми, но когда речь шла о будущем магистре, как теперь о высоком (если не высочайшем) домане, понадобилась вся девятка.
- Что вы предлагаете, ина магистр-для-чести? - спросил Керг, наибольший зануда изо всех. Что значит юрист. - Нынешний кворум являет собой число большее необходимого, но недостаточное.
Я оценила математическую точность формулировки.
- То есть играть приходится теми картами, что сдают, - ответила я. - И прикупить - не сбросить. Я понимаю, что вызвала вас спешно, так что провести избрание нового члена Совета вам было не с руки. Как и создать ювелирный шедевр.
- Это крайне ответственное дело, - ответил Каорен. - Ина Диамис была не простым легеном, но старшим.
- А сейчас исполняешь эти обязанности ты, - кивнула я. - Вот я и предлагаю старшему из вас провести блиц-выборы in extremo. То есть на краю некоей пропасти.
("Это же не классическая латынь, а рок-группа", - пробормотал Дезире. "Во всяком случае, здесь тоже кое-кому край пришёл, - отозвался Рене. - Я бы на твоём месте не виснул у госпожи на языке".)
Из того, что меня не попросили уточнить детали, я поняла, что до всех как есть дошло.
- Доман Дженгиль согласится? - поинтересовался Хорт. - Леген в его случае - заболевание с крайне тяжёлым прогнозом.
- Ну да, - ответила я. - Жаль, новый силт выковать в одни сутки никто не возьмётся. Но можно как бы подкрестить его собственный. Мой ведь углубил своё значение, не меняясь сам. Словом, я берусь с ним поговорить.
Самые страстные любовные ласки приедаются. Хотя это смотря что именовать любовью. Уютная семейная скорлупка на бурных волнах или колыбель на вершине дерева, раскачиваемого ураганом, - извращение благородной идеи. Я уж не говорю, что гнусный самообман. Обыдённая жизнь - сущий плот "Медузы" авторства Теодора Жерико.
Самые задушевные и значимые беседы не носят интимного характера. Я не стала прорываться мимо тюремщика, а приказала доставить высокого домана Дженгиля ибн Ладо к себе в кабинет. Взять помощника. Но ни в коем разе не звякать по пути своими железными причиндалами.
Приятный разговор в горах начинается с кофе, полученного в результате многоэтапной церемонии. Официальный - с графинчика местного вина и двух рюмок кукольного масштаба.
Я приказала найти для нас бутылку двадцатилетней выдержки, с этакой фасонистой паутиной вокруг горлышка и осадком на дне. Декантировать умеет далеко не каждый, но Джен справился.
А потом сказала ему прямо:
- Дженгиль, ни семь, ни даже восемь человек не вправе судить домана такой силы и властности, каким был ты. Оттого начались всякие разговоры.
- Как в сказке. Крестьянин зовёт-кричит: я медведя поймал, ему говорят: тащи сюда, а он отвечает: не могу, он меня за штаны держит, - усмехнулся он, вертя в руках свой серебряный напёрсток. - И куснуть по всем правилам нельзя, и оставить как есть не получается.
- А чего ты сам хочешь? - спросила я.
Он промолчал.
- Джен, на каких условиях ты согласишься жить? - продолжила я. - Я сделаю. У меня нынче в руках не такая уж малая сила.
Тогда он поднял голову и глянул прямо:
- Негоже молиться о том, чтобы обнесло чашей на пиру. Если ты оставишь мне жизнь, она будет принадлежать одной тебе. Но не думай, что я буду благословлять тебя за дар. Такого ты от меня добивалась? Это хороший ответ?
Я лишь кивнула и продолжила:
- - Лет пять назад тебя прочили в легены. Ты не захотел тогда: "Королём быть не хочу, герцогом не соблаговолю. Я Волк". Но сейчас - бери. Это сделается быстро: в ритме форс-мажора.
- Кто придумал - ты или они?
- Лишний вопрос.
Уклончиво, как у нас любят. Он оценил.
- Бьюсь о заклад, что душа Кергелена при сем возликовала. Надо же - преступник сам себя обвиняет, сам защищает, сам приговаривает, а остальные только смотрят, до чего ловко у него получается.
- Я смотреть не собираюсь, - отозвалась я в прежнем духе. Поди пойми - захочу участвовать наравне со всеми или устранюсь.
Но я ведь была магистр. Меня поддели этим "для чести", то бишь намекнули, что почёт почётом, а решать предстоит не мне.
Описать вам обряд? Он не был таким, как когда хотят устроить торжество по всей форме. Не настоящим, но всё-таки со всеми правами истинного.
Совет обычно располагается рядом со статуями, почти под световым колодцем, но вот хоть убейте, не помню, был он тогда открыт или нет. Никто не поднимал глаз и тем более не задирал головы: хотя смутная голубоватая фосфоресценция мерцала под сводами.
Стол, за которым усаживаются легены, приносят в Зал Статуй по частям вместе с креслами. Это не круглый стол короля Артура, но скорее древесный лист - рябины, ясеня и тому подобного. Нет, пожалуй, дуба: широкий овал рассечен глубокими вырезами по краю и швами на месте прожилок, а короткие перемычки и шипы, которыми он соединён, почти незаметны. Однако места председателя и того, кто "отвечает последним" выделены и находятся на концах длинной оси или ости.
Почёт нам был оказан: меня усадили во главе, его там, откуда обычно у листа растёт черенок. Оба мы были без почётного оружия.
И вот что ещё: Джен сразу снял и положил кольцо власти далеко перед собой. Это не значило, как у Диамис, что он просит у легенов разрешения уйти: так освящают силт, когда его владельцу даруют более высокий пост. Но в таком случае рядом должно быть его оружие.
За то время, пока его несли и выкладывали, я, кажется, спала с тела настолько, что могла бы свободно снять и собственный перстень.
А когда разглядела саблю, предположение стало уверенностью.
Богатые ножны, тусклое серебро наполовину выдвинутого клинка, гарда в виде плоской чаши украшена рельефными фигурками танцовщиц, длинная рукоять вмещает полторы мужских и две узких девичьих ладони...
Легены проникли в мой эдинерский дом и забрали Тергату.
Можно было тряхнуть кистью - и моё воплощённое магистерство покатилось бы по столешнице и дотронулось до лезвия крошечным щитом. Почти символ. Впрочем, несостоявшийся.
Та-Циан замолчала.
- А о чём там говорили? - ввернул своё любопытный Дезире.
- Это не разговор, мальчик. Даже не как тогда со мной. Так как надо было не ввести в ближний круг, не поднять, а по сути лишь утвердить на высоте, Джена по всей форме привели к присяге. С доманов ничего подобного не требуют, хотя они произносят нечто похожее и ведут себя так, будто их клятва - это наглухо склёпанный пояс. Да, точный текст... Его я, конечно, помню. "Вяжу себя клятвой и окружаю словом". Это обыкновенный зачин, который говорят, приняв оружие на раскрытые ладони. "Обещаю - по мере сил моих и сверх земных сил моих - держать древний закон прямо и землю мою в целости. Соблюдать то, что должно свершиться, и отсекать уклонения. Да не будет мне в моих делах весов более точных и судьи более сурового, нежели честь моя и моя совесть. Но ежели изменю себе или не в силах буду свершать должное, да обернётся против меня мой клинок, на котором даю сие ручательство".
А далее полагалось бы одному из легенов опоясать нового собрата мечом, вернее, поясом с уже подвешенной к нему саблей, или самому собрату принять её из рук и прицепить к кушаку. И потом только надеть силт на средний палец правой руки. Каорен, которому поручили действо, сделал только второе. Тергату оставили лежать - до завтра.
Халиф на час. Воспользоваться своей властью-однодневкой он мог бы, ему, безусловно, такое позволят, но это не к лицу тому, кто от рождения несёт свою гордость как боевой штандарт.
И снова был вечер с обилием рукотворных огней. И вновь - ночь, неотличимая от здешнего дня. Мы были под стражей, но в наши дела она не вмешивалась; одиноки, но рядом. Не спрашивали друг друга - что с кем будет после того, что неотвратимо. Но и так понимали: кто не делится властью, принимает на себя полноту ответственности. Кто тщился проложить русло широкой реки, но кончил тем, что еле удержал в своей власти исток, не достоин ни милости, ни пощады.
- Как-то это не по-человечески, - пробормотал Рене, светлый мальчик.
- Если смотреть с точки зрения Рутена, "это" кажется фабрикацией обвинения, возведением напраслины и так далее, - заметила Та-Циан. - Только вот в Динане лишь подобными вещами и живы. Сплошная и предельная искренность. Никакой лжи, никакого поклёпа, всё на... как его? Чистом сливочном масле. Здесь давно так не говорят, а масла такого и вовсе не пробовали.
Так вот, я спросила:
- Как думаешь, после оглашения приговора тебя уведут сразу или промедлят?
- Думаю, заберут без запинки, - ответил Джен. - Свобода мне ни при каком раскладе не светит. Имею в виду телесную.
- Тогда скажи теперь. Между нами чисто? Есть у меня какие-либо долги перед тобой?
- Я хотел от тебя дочь, - ответил он, подумав. - Наверное, и ты сама её пожелала, но от головного хотения у таких, как ты, зачинаются лишь сыновья-смертники, и чтобы выжить, ему пришлось обрядиться ею. Девочка же, рождённая наперекор природе, сделалась чёрной дырой, которая исказила ткань мира. И всё стало туда втягиваться. Думаю, напрасно я так сделал. И кому, как не мне, лечь пластырем поперёк прорехи. Только вот я остался тем, кем и был, и одержим прежними похотями.
Я поняла, что он имеет в виду. Выигрыш в давнем состязании. Смерть от моей руки и дитя от моих чресел. Первое не осуществилось, второе медлило - его пришлось накликать на себя. А третьим была моя месть.
Три слагаемых рока по имени Тергата. Напыщенно до крайности.
Я молчала.
- Знаешь? Сыграй со мной в ту давнюю игру, - пробормотал Джен. - Амазонка и взятый с бою пленник.
Нет, ничего такого криминального. Да ведь и в те лихие мои годы согласие присутствовало. Несмотря на тотальное молчание жертвы. На ритуальную грубость моих парней, которые готовили добычу к закланию. На то, что никакой клятвы не давали ни я, ни мой нечаянный любовник. Он мог украсть оружие или попробовать убить меня голыми руками. Я... да не надо притворяться глупцами, дети мои. Мы не могли возить за собой зряшных едоков, а стать одним из моих людей и воевать против прежних товарищей обе стороны считали верхом подлости.
- Как так? - спросил Дезире.- Но ведь ваши солдаты считали, что сражаются за истину и должны вербовать ей сторонников?
Та-Циан укоризненно покачала головой:
- У нас не говорят: "Наше дело правое, мы победим". Не делят население на хороших и плохих парней. В Динане принято считать, что коли ты вошёл сам или тебя вбросило в игру, так надо играть чётко по правилам, а иначе нет смысла. Ведь игра - то, чем и ради чего спасётся мир, и самая главная жизненная ценность - потому что никакие призы не способны подменить собой ритуал. Потому что враги в игре поневоле благородны, друзья самоотверженны, и никого не изгоняют по причине "ты не холоден и не горяч, но тёпел".
- Но ведь вы могли отпустить их восвояси, - вмешался Рене. - Я думал...
- Свой подножный хлеб ты как отпускаешь? - усмехнулась женщина. - Восвояси или по водам, чтобы его прибыло? Мы были не такие дурни, чтобы умножать число прилежных и добропорядочных врагов.
А та ночь... Та последняя ночь...
Да ничего, что бы могло поразить вас насмерть. Конечно, когда руки завязаны над головой, так что и волос на голове не расчешешь, а на ногах путы, как у жеребца в ночном, - сделал шажок и пал на колени, - тогда остаётся одно: подчиниться своей женщине. Но это были внешние жесты, фиалы, в которых, словно зелёная горечь полыни, плескалось священное безумие. Самое простое движение поднимало внутри бурю, что вмиг достигала кончиков пальцев, и лёгкое касание ногтя обжигало, словно бритвенный порез.
Наверное, мы стремились исчерпать себя, чтобы ничего не оставить на завтра. Никаких сил для того, что предстояло нам обоим.
Бесполезные старания. Меня, по крайней мере, ничто не могло сокрушить.
Что говорилось? Снова не могу передать в точности. Атмосфера казалась... такой доверительной, что ли. Будто сообщники взвешивают аргументы за чашкой чая, понимаете? Слова обвинений были справедливы, ответы Дженгиля - кратки, держался он с достоинством того, кто видит перед глазами последний окоём, за которым, как в древности, круто обрывается земной диск. Выглядел он... Да почти как всегда: сам слегка потускнел, но в глазах со вчерашней ночи поселилось колючее голубоватое сияние. Что до меня - я словно в рот воды набрала и проглотила тот самый аршин, о котором давным-давно толковала Эррат.
Итак, протокол Совета был составлен и подписан. Решение суда уточнено и выведено каллиграфическим почерком: наиболее важные бумаги мы не доверяем современной технике.
Магистр для чести может участвовать в Совете, а может и не участвовать. Собственно, причины личного свойства не играют никакой роли.
Но уж если он присутствует - заверить смертный приговор с него потребуется. И, возможно, ужесточить. Или смягчить. Потому что Совет обязан действовать по правилу, а магистерское дело - создавать прецедент. Всё могут короли - иначе с какой стати их вообще держат?
Документ поднесли мне для ознакомления, а потом не торопясь передавали по кругу. "Est dignus morte" - и подпись. "Est dignus morte" - и закорючка. Восемь раз подряд. И - о Терги, обвиняемый ведь тоже расписался. С пометкой - "Hoc est in votis" - "Это и моё желание".
Иными словами, я, почти не глядя, нанесла свой витиеватый росчерк, как бы итожа остальные.
Не повинен смерти, как цесаревич Алексей, а достоин.
Оддисена не содержит наёмных палачей. Им бы не нашлось дела. Процедура сложения кольца и оборачивания клинка - в идеале самоубийство чужими руками. На совете мы обсуждали даже не что, а кому и как исполнять заведомо понятное всем решение.
Обычно ставят двоих, которые выматывают осуждённого по очереди. Им вручают клинок, который слышал клятву, ему - любой другой, как правило, не худший первого. Искусство, требуемое для того, чтобы разыграть спектакль по ролям, необходимо незаурядное, ему учат с первых дней в Братстве. Почти как в самурайских семьях. Обречённый не имеет права держаться истуканом и подставлять горло; не должен тяжело ранить исполнителя; также первому нет смысла выматывать второго или вторых - чистой смерти может не получиться. Те, кто забирает его земную жизнь, стараются дать ему выложиться и покрасоваться напоследок.
Разумеется, кому брать Тергату - об этом рассуждали не при Дженгиле, того уже увели. Сразу вызвался Тейнрелл как наиболее мощный из нас. И, пожалуй, наиболее равнодушный. Что они с Дженом и Кергом некая смутная родня, ходили слухи, но в Динане такому никто не удивляется.
Что до второй кандидатуры - настала пауза. И тогда я вмешалась:
- Мы делаем не то. Тергата - моя карха-гран.
- Это клятвенный клинок домана Дженгиля, - возразил Кергелен. - Лишь оттого мы и взяли её от вас. Возможно, он не имел права её передаривать, но на то, что не запрещёно, иногда приходится закрывать глаза.
- Отдали законно, отняли тайком, - я кивнула. - Тогда я вновь заявляю права на саблю. А по правилам это или не совсем - неважно. Здесь и сейчас нарушена добрая их половина.
И когда на меня стали этак нехорошо коситься, прибавила:
- Я всё-таки магистр по вашему слову. И мне надо точно знать, что мой супруг умер, иначе всю жизнь будут ненарочные мысли грызть. Не смущайся, друг Тэйн: с твоей-то силой мне будет одно дело - рядом постоять.
И что вам в этом? В былые времена уход высокого играли прямо здесь, на черно-белом шахматном полу. Оттого природное стекло, от полированное мастерами, сделалось чуть матовым. Но поскольку никто из сидящих даже не привстал с места - о Тергах я даже не говорю, - мы двое вышли.
То, что случилось дальше с нами тремя, преломилось в сознании рассказчиков; возможно, были и равноправно существующие варианты бытия. Возможно, бились о заклад я и Тэйн, и погиб тоже Тэйн. Джен умер от не такой уж и тяжёлой раны, истекая кровью. Джену отрубил голову Каорен, после чего ушёл сам. Мы с моим возлюбленным умерли вместе на манер Ромео и Джульетты...
Тогда моего мужа недалеко увели от порога залы: в один из тупиков, отходящих от колоннады. Увидев, как мы подошли, его охрана ушла, Тэйн вручил ему свою длинную карху, я было собиралась отдать Тергату...
- Нет, - сказала я. - Чуть погодя.
Потому что тот острый стальной блеск, который я заметила, ударил мне в сердце.
- Ахилл и Пентесилея, - сказала я. - Женщина - воин, мужчина - для утехи воина.
И коснулась Тергатой другого клинка, вызывая на бой.
И снова говорю вам: нет. С нашим мастерством мы попросту не могли причинить друг другу ничего более глубокой царапины. Но я забрала у Джена немалую часть силы и остановилась, повернув саблю рукоятью к Тэйну. А сам Джен продолжал атаковать Тергату как ни в чём не бывало. Только вот его нынешний соперник был не чета мне: и мощи небывалой, и не ранен нисколько. К тому же вовсе не хотел, чтобы его подменяли. И Джен знал, что уж теперь я и побратим удовлетворены полностью. Поэтому когда ему сделалось тяжко дышать, он приоткрылся с левой стороны и еле заметно кивнул. Тергата кольнула под ребро самым остриём, и тотчас же мой смертник упал навзничь, освобождая клинок.
Тэйн вынул из-за пазухи большой платок и хорошенько вытер лезвие. Бросил тряпицу рядом с телом. Произнёс:
- Не подходите, ина магистр, О легене будет кому позаботиться. Карху я вам верну, как только захотите, но не здесь, а при всех наших: как бы надвое не подумали.
То есть - кто из нас с ним был последним. Кто убил.
"Надвое", однако, думала я сама: уж такая особенность женской психики. Отчего так мало крови показалось? Почему и остывшее, закостеневшее лицо не казалось мёртвым - только слегка печальным?
Да, я успела попрощаться, хотя не пожелала проводить. Как мне сказали, гробницы высоких доманов, легенов и магистров все находятся здесь, в закоулках лабиринта, и если приходится выносить прах на свет - это обман и могила тоже ложная.
Вошедшие в летопись слова, которыми меня встретили, - сущая правда.
- Ты сделала всё в точности как надо, - произнесла Эррат. - Глаза бы мои на тебя не смотрели.
Она не обманывалась по поводу сценария. Никто из них не обманывался.
Достойная смерть, не зазря и в свой час. Чаши весов уравновесились. Фурии сыты. Овцы целы. И теперь предстоит начать с того места, на котором запнулся Джен.
Я забрала Тергату у Тэйна лишь затем, чтобы сложить её вместе с силтом. Лишних слов не говорилось, но вам, юноши, я поясню. Это вовсе не значило "пойдите и убейте меня". Но всего лишь "там, куда я намерена уйти, эти знаки власти - меньше чем ничто". И если мой пафосный жест воспринимался отступничеством, как говорил позже кое-кто из Братьев Зеркала, то лишь в том смысле, в каком средневековые короли не ездили с заграничными визитами: владыка земли - и есть вся эта земля, и они неразделимы. Власть верховного понтифика обращалась в нуль, если он покидал Рим хотя бы на несколько дней.
А на сколько времени я оставляла Динан с его горами и равнинами - не мог сказать никто.