Повествование, удивительное по смысловой и символической насыщенности. Два анклава, разделённые рекой (известнейший символ преграды между тем и этим светом, "двусторонности" и, в целом, зеркала). В деревне живут люди, тяжеловесные телом и мыслями, неуклюжие, клонящиеся к вырождению. Уроды всех сортов и видов. Вырожденцы. Почти каннибалы - по отношению к особям со стороны употребляют слово "мяско".
Но под этой заскорузлой внешностью скрываются душевные и духовные порывы, необычные для таких людей, какими мы считаем не то что "деревенщину", но и себя самих. С прямой речи - философского размышления одного из таких крестьян, Хорста, - начинается рассказ. (И это самая первая своеобычность "Бумажных снов" - с давних пор отчего-то считается, что такое начало недопустимо, но ведь же - увлекает вглубь текста.)
Две "честных вещи": любовь и война. Ни того, ни другого юноша не знает, и о том, и о другом давно забыли его соплеменники, к тому же Хорст разочаровался в том понимании любви, которое дарят ему книги. И вот начинается классическая одиссея. Авантюра Странника. Один из вечных сюжетов, по словам Борхеса.
Хорст покидает родину - её полустёртые и во многом недостоверные символы Церкви (точнее - часовни, условно - веры) и Библиотеки (условно - знания) - и пересекает реку. После недолгого пути перед ним предстаёт Город. Символ Иного и недостижимой Культуры.
Но если сам Хорст ощущает себя настоящим человеком, то Город даже на первый взгляд кажется скопищем людей из картона ("бумажный человечек" - почти что идиома). Внешне нарядных и привлекательных, как те истории, что запечатлены на страницах библиотечных книг, но абсолютно бездушных. Позже это подтверждается. И настолько безнадёжно это открытие, что у юноши с той стороны не остаётся иного выхода, как принести в зеркальный мир войну.
Это упрощённая фабула. Но настоящее явление литературы тем и отличается от простой увлекательной повестушки, что оно пронизано аналогиями. Чтобы расшифровать их, понадобится внимательно прочесть кульминацию, поворотный момент рассказа: девушка-писательница (то есть, как увидим, вдвойне принадлежащая к библиотеке) читает Хорсту историю "нового человечества", возникшего после войны. И этим самым выдаёт ему, возможно, специально, в самоубийственной искренности, что все создания Города - особого вида големы. Внутри у них, как полагается големам, бумага (картон), снаружи - магическое медицинское средство, лизин, способное создать квазиживую плёнку.
А теперь внимание. Тот же лизин врачует кожу и плоть жителей Деревни, когда они поранятся, то есть это вполне пригодная и для них оболочка. Предшественниками одушевлённого картонажа были классические големы - глиняные, со вложенным в нутро рулоном старинной дырчатой перфокарты (как в пианоле или древнем станке с программой). А ведь Хорст просто пока не догадывается, что он и его соплеменники - вот эти самые големы! Только что сны ему снятся, как и говорит название, вещие, то есть образами своими намекающие на истинное положение дел. И отчего так увлекается сельская молодёжь изготовлением бомб - "картошки", этот зловещий аналог "лимонок", лежат в кармане у каждого парня, - как не от настоятельной внутренней потребности сражаться, заложенной в них смертными псевдотворцами?
Два мира, отражающихся друг в друге, адекватны: это по сути стадии одного и того же творения. Влияют друг на друга и взаимозависимы (на худой конец - торгуют). Смотрят друг другу в лицо и. не исключено, множат отражения.
Но под конец возникает нечто большее. Пожар и разрушение, которые Хорст приносит (привносит) в мир, фальшивый, как дамские романы, - это не просто холокост. Это движение. Хорст не напрасно "думал о ней (войне) как о великом очищающем огне". Здесь нет апологии милитаризма. Любому миру суждено погибнуть, чтобы возродиться наподобие феникса. (Любой мир подобен библиотеке - см. "Имя Розы", где, собственно, сгорают не столько книги, сколько ложь.) Ведь он пока НЕНАСТОЯЩИЙ. Небо над ним, по описанию, - твёрдое, сапфировое, и это, похоже, не только по другую сторону реки - недаром деревенские так (пускай фигурально) жаждут свежего воздуха.
Людей из плоти и крови не осталось, живы лишь их творения. Но глина - не только голем, это материал, из которого сотворили Адама. По обе стороны реки начинается процесс самосознания, заведомо ущербный (картонная писательница и, возможно, тот робкий фантаст, к которому Хорст относится с таким пренебрежением). И если кто имеет шанс превратиться в людей, - это големы "первого вида". Робко, с болью и натугой, но они, как я думаю, уже превращаются. Инбридинг и уродства, с ним связанные, могут быть начальной стадией естественного отбора, который по своей природе весьма безжалостен (автор имеет полное право тут со мной не согласиться). Мир Деревни наполнен истинными красками и формами: зелень лугов, пестрота полей, тусклое солнце купола часовни... его насельникам свойственны неяркие, но истинные чувства (эпизод прощания с Хорстом, золотые слиточки).
Весь рассказ пронизан сложной сетью аналогий. Я не нашла ни одного напрасного намёка, ни одного пустого крючка, ни единой детали, которая дана лишь для украшательства и оживления текста. Даже жир, даже клей, даже пёстрые обложки "людей-покетбуков" - работают... Язык отличается какой-то особой красотой, выразительностью и необычностью.
Бумага равнодушна и наполнена ложью. Бумага - то, на чём любит писать божество.
