Женщина в платье и ошейнике сомнамбулически гляделась в зеркальное стекло витрины, и он сразу понял, что из нее выйдет слишком лёгкая добыча. Шерстяной фуляр до колен - без пятнадцати суток "маленькое черное платье" имени Коко Шанель; мягкие туфли без каблука, обшитый стеклярусом ридикюль, грубоватое колье - широкий ошейник из ненатурального жемчуга с плоской стекляшкой посередине. И некрасива. Каштановые волосы, распущенные по спине широким опахалом, и ненатурально большие тёмные глаза - тот утешительный приз, который выдают признанным дурнушкам на день рождения вместо даров фей. Возможно, отыщется тип, что западёт на приплюснутый носик и широкоскулую маску, что у бабы вместо лица, но он, Фрэнк, не из таковских.
Вот подвести тачанку под самый поребрик и небрежно окликнуть - это он может.
- Эй, детка, сколько берёшь за ночь?
А глазки у нее не так уж плохи: ишь как заполыхали во всё личико!
- Кому даром, мистер, а кому и вовсе не по карману.
Ничего себе отбрила. Игра становится интересной...
...экипаж "Хьюлетт-Паккард-1608", марка с большой претензией, их любят все здешние парвеню. Однако для знающих - весьма недурной мотор, выносливый и скоростной. С гончаками не сравнить и большой вес не поднимет, но в остальном достоин своего шофёра. Лаконичный крылатый силуэт, плоское лобовое стекло с металлическим средником, роскошные хромированные накладки на радиаторе и обводы круглых фар. Между передним и задним сиденьями - выдвижная перегородка. Они стали модны, когда в город хлынули потоки белых эмигрантов с одним умением: бойко крутить баранку. Бывших воинов отличал взрывчатый темперамент и способность чуть что хвататься за шпалер. По сей причине все безлошадные граждане вооружались кольтами, заточками и полной обоймой экзотических ругательств. Этот юнец - иного замеса. Холоден, нагл и преступно обаятелен. Арийская бестия.
Он открыл дверцу и стал ногой на тротуар.
- А я из каких, по-твоему? Из первых или из вторых? Как ты меня классифицируешь, красотка?
Поняла. Словцо заковыристое, типичная приманка для высоколобых.
- "Красивых девушек здесь нет! К себе одна дойти сумею".
- Старик Фауст сказал бы на это, что все девицы одинаковы, - им только уголок ларца покажи. Да откуда ты взяла, что мы вообще пойдем к тебе?
- Хочешь сказать, что заветная шкатулка с наследием предков у тебя в номере?
Мужчина улыбнулся, стараясь, чтобы получилось не совсем злорадно. Этим интелям только хорошую цитату подкинь, а дальше всё покатится как по маслу. Сливочному, высшего сорта.
- Желаешь полюбоваться? Открывай заднюю дверцу и садись.
...Классический уголовный бонтон. Мотор с правым рулём: если станешь переходить на другую сторону, минуя капот, легко сшибить, взяв с места сразу на первой скорости. То же с тыловой частью, где прикреплено запасное колесо. Поэтому пассажирку чётко берут с панели. Но распахнуть перед ней заднюю дверцу не спешат.
Забавно - ручка без кнопки, поворачивается кверху. Крохотная проба на вшивость.
Машина буквально срывается с места: ну, разумеется, железная начинка в ней - далеко не антиквариат. И обтяжка сидений. Хотя - в самом деле натуральная кожа. "Нехилый закос под старину", как сейчас говорят.
И нехилый закос под любовь, как пел классик. Ах, чего мне бояться и что искать? Потерять и найти - одно и то же.
- Как тебя зовут?
- Тебе не всё равно, детка? Допустим, Фрэнклин Блэк.
- Коллинз. Лунный Камень.
- Теперь ты. Я так понял, дама кипятком писает от желания представиться.
- Лемюэль.
- Ни фига себе. Это ведь мужское имя.
- Мои предки дружили со Свифтом.
- Настоящее?
- В той же мере, как и твоё. Крупица истины в куче вранья. Можешь звать Лэмми. Лэмми Гуль.
Нет, она в самом деле ничего - такая смачная полукровочка. С примесью вьетнамских или тайских генов. Прямо жаль ее. Наверное, хотела получше спрятаться от того, что натворила...
- Ты обитаешь далеко за городом, - в это время говорит она.
- Моему худому карману не по душе столичные трущобы.
- Надеюсь, худой не значит тощий?
Умница, так иногда бывает у обезьянок. Бедняк неинтересен, сквозной карман и лёгкие на подъём купюры - самое то.
Девушка достаёт из сумочки овальную коробку - тяжелую, с рассыпной рисовой пудрой. Начинает охаживать мордочку пуховкой. Самый кошачий рефлекс: погасить волнение. Только кисы умываются, а эта пачкает.
- Судя по времени и скорости, твоё наёмное дворянское гнездо обошлось буквально даром.
Заподозрила неладное? Что ж. О неких особых функциях застеклённых перегородок она не подозревает.
Фрэнки жмёт на грушу рядом с рулём, однако раздается не гудок, а тихий вкрадчивый свист.
Усыпляющий газ.
За окошком Лэмми роняет пудреницу в сумку, сумку на пол салона и смирно ложится вслед за ней.
...Крошечная девочка в батистовой рубашке и шальварах с визгом бежит навстречу отцовским объятиям.
- Моё сокровище! Моя рани! Моя бегум!
Со дня ухода мамы Калидэви он редко приходит на женскую половину, а проявлять слишком пылкие чувства к дочери не к лицу радже. Был бы это еще сын, как дети других жен, старших. Только зачем сравнивать то, что дано, с тем, чего не могло быть? Сия мудрость Учителей дана девочке с рождения. Отец любит, она любит - что может быть больше этого?
Тонкие пальчики обхватывают сильную шею, гладят смуглые щеки и бороду, касаются обруча на тёмных кудрях.
- Какой красивый камень посерёдке. Это алмаз? Тот самый?
- Да. Видишь, как сверкает?
- Ночной огонь. Ты мне дашь самую чуточку покрасоваться?
- Пока нет. Мала ты для него. Это мама...мамин.
- Разве это причина?
- Конечно. Вот подрастёшь немного, выдам тебя замуж - получишь Багиру в приданое.
Он поднял девчонку на руки и понёс вверх по ступеням, дивясь, до чего ж она лёгкая. В своем кабинете уложил на диванчик, на всякий случай стянув руки и ноги шнуром от гардины. Липкая лента - штука весьма неделикатная.
Время ей проснуться, однако. Фрэнк достал из ящичка сигару, отрезал кончик небольшой гильотинкой, зажёг и сунул в рот. Уселся в кресло напротив.
Лэмми заморгала, пошевелилась, пытаясь вытащить руки. Открыла глаза.
- Как любезно с моей стороны - внёс в дом, уложил баиньки, да еще запеленал. Верно?
- Вроде бы да. И к чему были такие старания?
- Пустяки. Хотел рассказать тебе одну сказочку.
- Наверное, дикое занудство, если понадобилось меня дурманить и связывать.
- Не скажи. Как тебе - головка ясная? Регалию не желаешь?
- Спасибо, я привыкла к тростниковым пахитоскам.
- Это что еще? Таких давно не делают.
- Так и я давно не курю. Разве что опиум-сырец, по старой памяти.
Фрэнк в душе смеётся: она выдаёт себя, вольно или невольно.
- Тогда слушай. Веке этак в первом до рождества Христова на рудниках Голконды отыскали непонятный камешек: кристаллы любого цвета были тогда не в новинку, но этот был какой-то неправильный. Широкий и плоский, причём, как бывает с минералами искажённой структуры, твёрдый до необычайности. Древние гранили камни из рук вон плохо, так что они еле сняли с него фаску и оправили в золото. Да, забыл сказать, алмаз был чёрным. Ну не прям как уголь, естественно, но почти. Приметный, одним словом. Я так думаю, до поры до времени он осел в одном из этих крошечных княжеств, до которых не было дела ни Тамерлану, ни Бабуру.
- Откуда у тебя сведения?
- Погоди. Говорили, что он передавался по женской линии и в этом качестве считался оберегом каждого из царственных домов. Что-то там такое воплощал особо гибельное для его врагов.
- Все исторические самоцветы такие, - отозвался голосок с дивана. - Рассказал бы что позабавнее.
- Сейчас будет и забавное. Когда в восемнадцатом веке уже Христовой эры началась большая заварушка между англичанами, французами и местным населением, один шевалье из мелких поднял Черный Камень с трупа богато одетой женщины. Солдата расстреляли за мародерство, отягощенное убийством, алмаз подарили Луи Многолюбивому взамен утраченных индийских территорий... Тогда его и окрестили "Сиянием Зла". Перевод, разумеется, условный.
- Ты не сказал, что стало с той женщиной.
- На гхате сожгли, наверное. В Индии такое принято.
- А если то была мусульманка?
- Да что ты ерундишь! В общем, к истории камня приплюсовалось ещё то, что и сам король, и тогдашняя его фаворитка умерли нехорошей смертью. Первый - от пурпуры, вторая - под ножом. Это после неудачной попытки хоть немного совладать с камушком. Бриллианта, между прочим, из Кали-Нура так и не получилось, ограничились плоской розой.
- Пока вполне тривиальная история.
- Говорили, что мадам Дюбарри наследовал сам Робеспьер. С вытекающими из этого последствиями.
- Суеверие. Хотя кто-то ведь его толкнул под локоть, когда он пытался застрелиться перед гильотиной. Сотворил двойного мученика.
- С тобой становится приятно разговаривать. Погоди-ка, я проверю, удобна ли упаковочка. Мало ли что.
Он повернул девушку набок, по-прежнему дымя сигарой, потом водворил в прежнее положение.
- Короче. Где-то через век с небольшим Кали-Нур всплыл на поверхность в почтенном британском семействе с французскими корнями. Некий господин Вериндер с супругой. Обрати внимание: алмазу снова захотели придать щегольской вид и уже было договорились с амстердамскими ювелирами.
- А что, Бемер и Бассанж тоже покушались на форму?
- Ох, извини, опустил великое событие. Я думаю, что да. Уж если они так возились потом с Ожерельем Королевы... Так вот. Брак единственной дочери наших британцев расстроился, жених потерял репутацию, а новый претендент разорился и погиб от своей руки. Алмаз был задешево продан тому, кто согласился взять его как он есть.
- Давняя история. Хотя рассказчик ты ничего, если уж лучшего не подворачивается. И кто этот покупатель?
- Ты будешь смеяться. Прадед той милой леди, в чье семейство ты внедрилась год назад. Едва пошли разговоры о том, что Кали-Нур стоило бы разделить на семь миленьких черных бриллиантиков и продать в счет героинового долга.
Тело Лэмми еле заметно напряглось.
- Можно подумать, ты следил за ним с начала времён.
- Ах, да чего не сделаешь ради убойной газетной статьи. Не только архивы - морское дно перекопаешь. Тем более что Эркюль Нуаро, мой дядюшка, привлёк меня к своему расследованию. Видишь ли, когда твою благодетельницу нашли заколотой по старинке, этаким узким стилетиком, рядом не оказалось ни алмаза, ни горничной.
- Логика типа "Кто шляпку спёр, тот и тетку укокошил", - хихикнула Лем.
- Я, разумеется, не думаю, что ты сделала и то, и другое вместе. Не считаю даже, что вульгарный муляж на твоей шейке и есть Кали-Нур.
- Иначе бы ты его давно снял и проверил на жёсткость.
- Точняк. На любом оконном стекле.
- В самом деле?
Нечто озорное мелькнуло в глубине зрачков, расширенных, будто от страха, боли или темноты.
- Так сделай. Ну, что тебе мешает?
- Упавший лист прячут в лесу, - медленно говорит Фрэнк. - Ты либо криминальный гений, либо полная дура. Цветное изображение камня имеется во всех таблоидах.
- А тираж поступит в продажу через... сколько у тебя времени?
Он посмотрел на циферблат старомодного офицерского хронометра.
- Ну мы и засиделись! Через час-другой.
- И сразу все модные лавки по сигналу свыше начнут продавать классные копии алмаза.
- Только твоя появилась досрочно. Да не пудри мне мозги своим снежком!
- Я вовсе не хочу, чтобы ты жёг меня своей сигарой, доискиваясь правды, - медленно говорит Лэмюэль. - И дарю ее тебе по вольной воле.
Колье точно само слетает с тонкой шеи. Буквально через минуту раздаётся звон разбитого стекла и торжествующий вопль:
- Он! Обычные брюлики и бороздку не режут на мономолекулярном...
Фрэнк появился примерно через полчаса, без сигары и без ожерелья.
- Вот. Без вашего наследственного оберега ты обыкновенная девчонка смешанных кровей. Представляю, что за коктейль у тебя в венах!
Он начал развязывать узлы.
- Теперь ты меня отпустишь? - устало говорит Лэмми.
Он, будто не слыша, продолжает:
- Это ж надо - столько времени выслеживать, столько шкур спустить с себя и других. Просто, как два пальца обоссать. Обидно даже... Хотя погоди. Ещё дельце предстоит.
Руки Фрэнка берутся за ворот маленького черного платьица и разнимают надвое, точно шкурку банана. Крошечные груди, гибкая талия, широкие бедра и пупок, что вмещает унцию ароматного масла - его в самом деле полагалось пить оттуда во время соития. Апсара, приходит ему на ум. Священная девадаси. Как же давно это было!
Индра велел дарить пленнику свободу не за труд, не за выкуп, а за исполнение долга. Оттого младший раб и отдал неказистый, весь в корке, булыжник старшему, тот передал надсмотрщику, надсмотрщик - управителю, а управитель - прямо одному из сановников. Все они были честны оттого, что хотели иметь заслугу. Оттого что понимали: камень не выпьешь вместо вина, не съешь, будто лепешку, и не познаешь, как теплую женщину. Это может дать только вождь.
Но когда раба уже накормили, отмыли, умастили дешёвым благовонием и поселили в хижине, он увидел юную дочь вождя и золотой венчик с тёмным алмазом у неё на голове.
Ни того, ни другой владыка отдать ему не мог. Он должен был взять сам.
- Вы, я думаю, столько времени парой ходили, ты и этот Багира, что взять одного - означает взять и другую. В качестве реванша.
И уж только потом избавиться. Земля не любит носить на себе проигравших.
Несмотря на волну застарелой похоти, что поднимается в нём, он торопливо проверяет все места, где раньше бывала западня: ни острых шпилек в волосах, ни странного вида коронок во рту, ни заточенных спиралей во влагалище и между крепкими ягодицами. С торжеством вдавливает юное тело в подушки, коленом раздвигает стройные бёдра, внедряется и сходу начинает работать тощим задом.
Лэмми не оказывает сопротивления.
Но когда мужчина и самец сделал всё, что мог, её руки и ноги внезапно смыкаются вокруг него, как корни векового дерева.
- Все наши женщины, которые умирали своей смертью и кого убивал ты, - говорит она, - отдавали свою кровь, тело и душу камню, и он брал. Все женщины, которые рождались, несли эту слитную силу в себе, потому что мы были с ним одно, даже когда нас отделяло друг от друга море. Наша совместная мощь, переходя из тела в алмаз и обратно, росла. Нельзя было лишь убивать и расчленять самого Багиру, пока он не умел защитить себя в одиночку. Ты полагал, что он подчинится кому угодно? Ты глуп... любимый.
Она слегка отстраняет мужчину от себя. Губы захватывают левый сосок на его обнаженной груди, играючи спускаются дальше - и тонкий, необычайно острый стилет из преображенной плоти, выйдя изо рта, нанизывает на себя чужое сердце.
А потом аватара Кали втягивает свой язык обратно и жадно пьёт низвергающуюся толчками кровь.
Фрэнкилэм подобрал оболочки, что валялись на полу все скомканные и опустевшие, оделся в непривычное. Двигаться некоторое время будет тяжелей прежнего - э, пустяки сущие по сравненью с итогом. Нет, риск, конечно, был, и немалый, но всё сошло замечательно. На свет появится сын и наследник, возможно, даже двойня. Мальчик Фран и девочка... скажем, Ламейла или Ламьель. Он тихо смеётся, да и Багира уже подаёт знаки - такой лёгкий двойной звон на высоких частотах. Недоумок второпях засунул Пантеру в футляр от скрипки - тайник, тоже мне. Хотя сама скрипка - чудо. И старая мебель, от которой веет нерушимой респектабельностью. И персидские ковры: плотные, гибкие, мягких тонов, явно не под вульгарного ференджи делались. И моррисовские шпалеры на стенах и креслах. И действующий патефон с виниловыми пластинками, И устройство для внешних разговоров с воронкой на конце трубки... Особняк надо будет выкупить в ближайшие месяцы, как только договор позволит. Не семейное гнездо, разумеется, хотя обставлен с пониманием дела. Семью надо создавать в более тёплых широтах.
Ну вот, всё в порядке. Где же ключи? И внутренняя защёлка хитроумная, так с ходу своих секретов не выдаёт. А, была не была! Напрасно, что ль, мы исхитрялись, заставляли стекло резать?
Воровато оглядев сад и посмеиваясь в душе, новое создание перелезает через подоконник и ласточкой прыгает вниз с четвертого этажа викторианского замка. Приземляется в клумбу с асфоделями, оборачивается и машет рукой своему отражению в высоком окне холла: коротко стриженная светлая шевелюра, волевой подбородок, прямой нос, нежные тёмно-карие глаза, в каждом из которых - двойной зрачок.
Глаза вампира. Зеницы оборотня. Очи андрогина.
Ламия. Ларва. Гуль.
|
| |
|
| |
|
|
|
![Викторианский особняк []](/img/m/mudrowa_t_a/franci/wiktorianskijosobr.jpg)