Ковалёв остановил такси. Водитель, молодой парень, быстро уложил его чемодан и сумку в багажник машины, сев за руль спросил: "Куда едем, шеф?".
Пассажир, словно очнувшись, невнятно ответил.
- К железнодорожному вокзалу, пожалуйста.
- К какому вокзалу, конкретно? - обернувшись, попросил уточнить таксист.
- Мне надо в Москву, - произнёс безразлично мужчина.
- Тогда к "Московскому" вокзалу, - пояснил водитель и завёл двигатель.
- От расстройства забыл название вокзала, - огорчённо подумал Ковалёв и сконцентрировал всю свою волю на том, чтобы успокоиться.
Наблюдая из окна за проносящимися мимо домами и любуясь видами улиц города, он вдруг вспомнил, что не выполнил ранее данный себе зарок, посетить собор "Воскресения Христова". Приехав на вокзал, он сдал вещи в камеру хранения, взял билет на вечерний поезд до Москвы и зашёл в ресторан пообедать.
Ковалёв сидел и ждал заказ. Настроение полностью отсутствовало, в душе прочно обосновалась пустота, а в голове кроме сумбура мыслей, не наблюдалось никакого просвета. Состояние - хоть волком вой.
- Почему? Почему мне так не везёт в жизни? Хочется свить гнездо и до конца дней своих заботиться о встреченной родной душе. Прямо прокажённый какой-то, ей Богу, а отсюда и итог - "вечный бобыль". Неужели это мне всевышний мстит за тысячи загубленных душ. Не верю. Это, скорее всего депрессия, - он быстро отогнал наседавшие мрачные мысли о своей виновности. - Всё что натворил, конечно, требует осмысления, но казнить себя и мучиться так основательно, глупо. Они сами, кого хочешь, задушат в своих объятиях. Весь мир, который год третируют, - сполз он снова в размышлениях к оправданиям. - Нет выхода, остаётся только повеситься от беспросветного одиночества. Казнить себя, нет уже сил. Повеситься, для меня будет не солидно. Тогда купить пистолет, тем более что это сейчас не проблема, и застрелиться. Тьфу ты чёрт, кажется, начинаю сходить с ума, - остановил он себя на недостойной здравого человека мысли. - Ну, не получился союз с женщиной первый и второй раз, получится в третий или в четвёртый. То, что они от меня все отвернулись, причину надо искать только в себе. Можно конечно найти какую-нибудь простушку и умелую хозяйку, но и в моём понимании женщины-спутницы жизни, есть какая-то планка. Имеется и другой вариант, стать современным и отбросить все моральные принципы, которые сейчас чаще называют комплексами, обрести берлогу и заказывать проституток, по мере надобности. Одним словом - жить в своё удовольствие.
Он задумался.
- Нет, это не моё, это удел уже "наевшихся" женатых мужиков имеющих приличный капитал, хотя второе не проблема. Дело в первом, в том, что я толком ещё не знаю, что такое семейная жизнь.
Он поставил точку в своих мысленных метаниях.
- Хочется жить по-другому, так живи!
Ковалёв съел поданный суп харчо, и немного стало легче. Отпустило.
- Мысли мои начинают притупляться, по мере поглощения пищи, не хотят мозги напряжённо работать. Хоть ешь 24 часа в сутки, чтобы не лезла такая чепуха в голову. Ничего, переживу и эту жизненную драму, - успокоил он себя в очередной раз. - Как говорят психологи: "Если осознать свою проблему - значит наполовину решить её".
После второго блюда, он начал уже шутить.
- Представляю Дудкину, когда она узнает новость, что Ковалёв застрелился. Катюша уж точно подумает, что не вынес разлуки с ней, неотразимой. Хотя чего лукавить перед собой, влюблён я в неё до сих пор. После нашей разлуки осталось только крепкое осязаемое воспоминание.
Мимо столика прошла симпатичная девушка, которую он некоторое время провожал глазами.
- То, что раньше и в голову не приходило, теперь постоянно будоражит меня, а всё началось с Люсьен, - признался Ковалёв.
Выйдя из ресторана, он остановил такси и попросил довезти его до собора "Спас на Крови".
Сидя в машине, Ковалёв снова погрузился в раздумья. Вспоминать о Тоне не хотелось, и он нашёл другую тему для размышлений, представив себя в будущем жителем столицы.
- Это всё равно, что чукчу из тундры выдернуть и запустить в большой мегаполис, - сразу же подобрал он пример для сравнения. - Всю жизнь прожить на периферии, а в конце её осваивать, как маленький школьник, столичную азбуку. Везде втыкаться носом и до конца, даже живя в ней, быть приезжим. Может в бытовом плане там и удобно, но дома во всех отношениях лучше. Одна только вот незадача, что дома, что в столице, да и пока везде, я одинок. Уединение - хорошо, а одиночество это страшно.
Такси остановилось у красивой, высокой и гордой церкви, прервав размышления пассажира над дилеммой - покупать ему квартиру в Москве, или нет. Ковалёв расплатился и поблагодарил водителя. При входе в церковь, две женщины в тёмной одежде продавали свечки. Он подошёл к ним и поздоровался. Ковалёв достал из кармана тысячерублевую банкноту и протянул женщине стоявшей ближе к нему.
- Будьте добры. Вы не могли бы, по моей просьбе, поставить 12 свечек за упокой и 25 за здравие?
- Да, да, конечно. А за кого молиться, мил человек? - переспросила она.
- Моя просьба, только поставить свечи, я сам за них помолюсь. Сдачу оставьте на пожертвование храму.
- Возьмите церковный "Требник", - женщина протянула незнакомцу брошюрку, - это православная, богослужебная книга. Она поможет Вам в Ваших молитвах.
- Спасибо, не надо, - вежливо отказался прихожанин и медленно вошёл во внутрь церкви.
В след ему от женщин прозвучали слова благодарности.
Людей в этот час было мало. Лица немногочисленных прихожан, их глаза излучали свет добра, покоя и любви к Богу. Ковалёв остановился недалеко у входа, чувствуя в себе возвышенное настроение. В этом порыве, его мысли и устремления были чисты, стремились ко всему светлому. На душе присутствовало ощущение вечности и незыблемости истинных ценностей.
Среди тех, кто в это время, по каким-либо причинам присутствовал здесь, был и Александр Степанович Зимин. Непреодолимая сила раскаяния все эти дни толкала его на диалог с Богом, на исповедь души. Подлечившись и выбрав полчаса времени, он заскочил в церковь, чтобы покаяться и очиститься от той скверны и наносной шелухи, которая прилипла к нему. Он отлично понимал, что это возможно только в одном случае, если он сам в себе переборет те пороки, которые впустил в свою душу. В его случае Бог выступит, как мифический гарант, перед которым можно будет дать клятву. Под воздействием атмосферы царившей в храме и располагавшей, только к возвышенным поступкам, его даже осенила одна мысль, что надо вернуть доверие и уважение тех людей, которых он когда-либо обидел, или унизил.
- Непременно вернуть, не силой физической или подкупом, а своими поступками и отношением. Одна беда, их очень много, этих людей, что говорит о том, какой я уже оставил след на этой земле, - казнил себя Александр Степанович.
Ковалёв, в отличие от Зимина, не пускался в криминальные или жизненные пороки и грехи в общем понимании, но свою вину, в подсознании, постоянно чувствовал и невольно носил с собой. Когда он вспоминал сделанное им и экипажем подводной лодки, то всё время искал для себя оправдание. Приходя в церковь, на время забывал об этой тяжести на душе. В своих мыслях Ковалёв просил у Всевышнего только прощения, за себя и тех двадцати четырёх, которые ещё числились в живых.
Давалось это ему тяжело. За обращение к Богу, Ковалёв себя постоянно упрекал, понимая, что это бесполезно, потому что религия продолжала быть для него только условным спасением.
- Если бы я раньше верил в Бога, то такой грех на душу, наверное, не взял никогда, - произнёс он мысленно, в очередной раз. - Парадокс! Фактически, я не верю в высшие силы, но когда становится трудно и тяжело на душе, то ноги сами несут меня в церковь. Это тот случай, когда вина довлеет над совестью, а в храме становится легче. В этом, все-таки что-то есть.
Зимин стоял, опираясь на трость и непроизвольно повернув голову, в сторону вошедшего гражданина, неожиданно увидел знакомое лицо. Александр съёжился и, сделав шаг назад, спрятался за группу прихожан, стоявших между ним и Ковалёвым. Враг его остановился и перекрестился.
Ковалёв замер, смотрел перед собой, не моргая, и думал о чём-то, своём. Зимин не сводил с него глаз. К Ковалёву подошла монашка, которая в руках держала пачку свечек. Она еле уловимым шёпотом произнесла ему какие-то слова и направилась к иконам святых. Поставив много зажжённых свеч, женщина перекрестилась, поклонилась иконостасу и пошла обратно. Когда монашка отошла на несколько шагов, поставленная ею последняя, двадцать пятая свечка, за здравие, неожиданно потухла. Из всех присутствующих, только Ковалёв знал, что эта в честь его. Он сам завёл такую традицию, неожиданно пришедшую однажды на ум, когда по особому случаю присутствовал на молебне в одном из соборов. Пётр Иванович решил тогда, что последняя всегда будет его. Сегодня, по поводу случившегося факта, внутри у Ковалёва абсолютно ничего не ёкнуло. К группе суеверных он причислял себя только в одном случае, находясь на подводной лодке.
Проходя мимо Петра Ивановича, женщина слегка поклонилась ему. Зимин наблюдал эту сцену от начала и до конца. Он даже пересчитывал поставленные женщиной свечи за здравие, но на двадцатой сбился. Когда она ставила за упокой, он насчитал всего двенадцать штук. Всё увиденное, Александр принял близко к сердцу и истолковал по-своему.
- Боже мой, а моя свечка, какая была бы? Выходит что тринадцатая.
У него вспотела спина и несколько капель, сорвавшись, скатились вниз.
- Спасибо господу Богу, уберёг, и верному другу Адамцеву тоже, что надоумил.
Ковалёв ещё раз перекрестился и вышел из собора "Спас на Крови". Последний его диалог с Богом, выглядел как просьба.
- Господи, я знаю, чудес не бывает, а так хочется, чтобы они были. Пусть со мной наконец-то случится что-нибудь хорошее, - произнёс он пожелание, словно магическое заклинание.
Вечером он уже сидел в своём вагоне, смотрел грустно в окно и под стук колёс думал, думал о том, что с ним произошло и о дальнейшей своей судьбе тоже. Ковалёв словно с кем-то разговаривал, кому-то изливал душу, но откровенные признания окружающие не услышали. Это был разговор с самим собой.
- И всё же произошло то, чего я никак не мог ожидать. Всё рухнуло в одну секунду. По-прежнему в голове не укладывается. Дикость какая-то. Она второй раз исчезла из жизни так же внезапно, как и появилась в ней, - обречённо поставил он точку в своём ленинградском романе.
Сердечные страдания задвинули муки его морального раскаяния, появившиеся вновь после посещения церкви, далеко вглубь.
- Настала пора заняться собой. Не хватает чего-то, тоска в душе поселилась. Вот поэтому, главная задача теперь, не озлобиться и не пасть духом. Мне не в первый раз начинать всё заново.
Он ехал, молча, стараясь отгонять абсолютно все мысли прочь. Но, как это часто бывает, не получалось, и поневоле к судьбоносной теме возвращался ещё не раз. Лёгкий стресс просто так от себя не отпускал.
- Чёрт дёрнул этого Азиза, часть денег перевести в Питер. Были бы все в Москве, тогда бы не попёрся к Антонине, в гости. Вроде ничего и не натворил, а в душе нехороший осадок остался. Связано подобное расположение духа, скорее всего с эмоциональными переживаниями, - определил он исток неустойчивого внутреннего равновесия. - Эта чокнутая тётя, сама, по сути, блаженная и племянницу свою такой же сделает. Так, стоп! Я уже начинаю злиться. Пусть поступают, как знают, это их жизнь и среда. Сами разберутся, - он на время задумался, как бы очерчивая границу между тем, что было и что предстоит. - Как говорят философы - история развивается по спирали. Если представить мою жизнь маленькой, личной историей, то это был её очередной уровень, только на следующей стадии развития. Однако, я не вижу разницу, даже очень включив своё воображение, между последним уровнем и предыдущим. Здесь больше похоже на повторение того, что уже было. Французы в аналогичной ситуации говорят: "Дежа Вю", что означает - "уже виденное". Вот это, в большей степени ко мне подходит. Спираль моя оказалась, не, чем иным, как плоской пружиной от часов. Завод закончился и личная история тоже. Как бы высоко я не летал в своих мыслях, а возвращаться приходится на землю. Надо подумать о Москве. Там у меня никого нет и план мероприятий до предела прост. Остановлюсь в гостинице, оформлю деньги и вперёд к тёплому морю.
Вспомнив о море, возле которого прошло его детство и место, где он вырос, память остановить было уже невозможно.
- Я заберусь в Чёрное по названию и синее под лучами летнего солнца море, накупаюсь вдоволь, вплоть до предела физических возможностей. Выйду на берег и растянусь на раскаленных, плоских камнях. Когда согреюсь, сяду у берега, опущу в солёную воду ноги, которые будут приятно ласкать набегающие волны. Я уже сейчас ощущаю, как пятки щекочут мечущиеся из стороны в сторону бурые и зелёные водоросли, которыми играют скатывающиеся обратно в море волны и подводные течения. Вокруг калейдоскоп света. Разомлев, скажу: "Какое блаженство!".
Я в воду зашёл, мне по колено.
Приятно ноги ласкает
солёная пена.
Волны шумят сердито и громко,
Возвращаясь назад,
плещутся звонко.
Солнце закрыла туча собою,
Цвет изменили волны прибоя.
Вместо лазури и бирюзы
Вода потемнела,
как во время грозы.
Лениво и тихо туча прошла.
Радость вернулась,
надежда пришла,
Что мои ванны
под солнцем сегодня
Ещё продлятся,
целых полдня.
В голове пронёсся отрывок из какого-то стихотворения. Он продолжил витать в своих мечтах.
- Мой взор будет устремлён в сторону горизонта, над головой высокое голубое небо и расправившие крылья, классически парящие белые чайки, словно с картины художника. Моя грудь полным своим объёмом будет вдыхать свежий морской воздух, запах моря, который наполняют стойкие ароматы водорослей, йода и соли. Через месяц моё тело покроет шоколадный загар, а пока, глядя в безбрежные морские просторы, моя фантазия будет рисовать дальние сказочные страны. Когда надоест мечтать, вспомню боевые походы, но это уже будет не придуманная романтика, а будни военного моряка, которому мечтается обычно на пенсии, потому что на службе не до этого. Странная вещь, кто побывал в море или океане, в дальнейшем, оказавшись на берегу, почему-то начинает мечтать о том, чтобы туда вернуться, словно морские просторы его родина, а не твёрдая земля под ногами. На боевой службе происходит всё в обратном порядке. Оказывается моря, не бывает много.
Его дальнейший ход мыслей, которые вскружили голову, прервала появившаяся проводница. Она стала уточнять, кто будет пить чай, брать постель и по ходу решала другие вопросы, которые, как правило, сопровождают пассажира в пути.
По прибытию поезда в Москву, всё разворачивалось почти по питерскому сценарию - толчея вокзала, такси, гостиница, одноместный номер, ужин в ресторане. Выспавшись хорошо, следующий день Ковалёв посвятил оформлению счетов. К вечеру он был свободен и в любой момент мог продолжить свою поездку на Родину. Ужиная в том же ресторане, у него сам по себе возник вопрос.
- Чего я так спешу домой? Срочных дел у меня там нет, вдобавок никто не ждёт, а когда появлюсь, после года отсутствия, вопрос будет один и тот же, что и после десяти дней: "Что-то давно тебя не было видно?". Отсюда вывод - не погостить ли в столице несколько дней. Так, наверное, и поступлю. Как там блатные говорят: "Капуста есть, а значит надо её тратить". Пройдусь по улицам, зайду куда-нибудь, куплю что-нибудь. Когда доведётся ещё здесь побывать? Пахнущий морем воздух теперь от меня никуда не денется.
Прибыв в номер, Ковалёв принял душ и уселся у телевизора. Через полчаса его стало клонить в сон. Вдруг раздался телефонный звонок. Он поднял трубку и произнёс вялым голосом традиционное слово: "Да".
- Добрый вечер. Вам женщина на ночь не нужна? - услышал он в трубке заискивающий мужской голос.
Полусонное состояние исчезло, а на его место вернулась способность мыслить. Ковалёв ответил нехотя: "Сегодня нет" и положил трубку.
- Женщин пока достаточно. Есть необходимость побыть наедине с собой, - произнёс он в пустом номере.
По простоте души своей Ковалёв не подозревал, что в таких случаях необходимо давать однозначные, а не двусмысленные ответы, без намёка на завтра, чтобы не попасть впросак.
Утром, проснувшись, он быстро собрался и, выходя из номера, остановился у порога. Мысли крутились вокруг вопроса: "Все ли необходимые вещи я взял с собой?".
- Что день грядущий мне готовит? - в стиле оперного певца, громко, речитативом произнёс он.
Переступив порог, Ковалёв в своих мыслях предостерёг этот день.
- Хватит за последнее время сюрпризов, которые сопровождают меня буквально на каждом шагу. Жизнь и так вызывает полную апатию, и стала похожа на горный, дорожный серпантин. С одной стороны постоянно маячит крутой обрыв и глубокое ущелье, а с другой отвесные скалы. Выбора нет, путь один и проложен уже за меня. Может оно теперь и есть моё предначертанное счастье, сидеть рядом со сверстниками в парке или у моря, довольствуясь малым и радуясь тому, что ты ещё дышишь, и сердце твоё бьётся. Как говорят: "Не пора ли подумать и о душе?".
Удивившись своей последней мысли, он возмущённо произнёс: "Чепуха какая-то" и пошёл по своим делам. Спустившись на первый этаж, Ковалёв зашёл в ресторан позавтракать. Людей в этот час было мало, его обслужили быстро. Насытившись, он расплатился и в предчувствии сильных впечатлений, вышел на площадь перед гостиницей. Настроение было бодрое, и Ковалёв приступил к осуществлению плана на сегодняшний день. Пётр Иванович заказал такси и отправился в центр столицы, чтобы посмотреть её достопримечательности воочию. День выдался солнечный и тёплый, настроение пело в унисон летней погоде, в пику утренней хандре.
Побродив по Красной площади, Арбату и другим центральным улицам и площадям, Ковалёв отправился в Центральный парк культуры и отдыха. В этот парк он поехал по одной простой причине, Пётр Иванович был в нём однажды, очень давно, когда находился в краткосрочной командировке в столице. Природа человека такова, что ему всегда хочется побывать ещё раз в тех местах, которые ранее посещал, с которыми связан какой-то период его жизни. В памяти это откладывается навсегда. Как правило, такие воспоминания, привязаны к определённой местности, и все события в них происходили в молодости, самом прекрасном периоде жизни каждого. Если не удаётся осуществить поездку туда ещё раз, то эти светлые воспоминания сопровождают человека до конца его дней. Бывает и так, что он, приехав на это место через много лет, сильно огорчается. Человек не находит здесь того, что все эти годы держалось в памяти. Нет тех построек, которые были раньше, деревья уже какие-то не такие, люди совсем не в то одеты и т.д.
Время перевалило за полдень, Ковалёв приехал в парк. Пройдя немного по аллее, он решил свернуть в летнее кафе, которое попалось ему на пути, чтобы перекусить, а затем побродить по территории знаменитого парка. Кафе имело, на первый взгляд, странное название и странное ударение в слове, на букве "а". Называлось оно - "Сигал". Ковалёв не стал садиться под летний, цветной брезентовый грибок, а подошёл к стойке, присел на высокое сиденье и заказал себе шашлык из баранины, апельсиновый сок и несколько пирожных. За стойкой на своём рабочем месте, ловко управлялся мужчина средних лет. Он извинился перед посетителем и предупредил, что шашлык придётся немного подождать, вот-вот дожарится.
- Ничего, у меня времени достаточно, - успокоил его Пётр Иванович.
Он сидел, попивал сок и слушал медленную, приятную музыку, которая создавала уют и поддерживала настроение. Рядом стоял и протирал бокалы бармен.
- Интересное название у вашего кафе. Даже не могу предположить, от какого слова или предмета оно могло произойти, так как слаб в этимологии. Если это просто глагол прошедшего времени, то тем более необычно звучит, - попытался разговорить бармена Ковалёв и нарушить отрешённое молчание.
- Согласен, редкостное. Многие мои знакомые связывают его с именем американского киноактёра Стивена Сигала. Я сам так до конца и не разобрался. Хозяин этого заведения мой давний приятель, у него и фамилия похожая - Сигалов. Как-то я задал ему подобный вопрос, но вразумительного ответа, по моему мнению, так и не получил. Он мне рассказал такую историю. Во времена перестройки, на этом месте стоял, пардон, общественный туалет и доживал свои последние дни. В то время зарождалось кооперативное движение. Сначала его почистили и сделали платным, а потом мой друг выкупил это место, снёс туалет и построил кафе. Так вот, он когда-то посетил это место, ещё под названием "Два ноля", и случайно попал в ту кабину, где на стене было написано фломастером стихотворение безымянного поэта. Это стихотворение Вадим, так зовут хозяина этого заведения, переписал. Где-то эта тетрадь валялась.
Бармен полез под стойку, минуты две копался в ящиках, а потом представил засаленную тетрадку.
Он нашёл страницу, где была эта запись, сложил тетрадь вдвое и протянул её Ковалёву.
- Мой друг сказал, что посвятил название этого кафе неизвестному поэту, который "сиганул через время". Бред какой-то.
После некоторой паузы, он добавил.
- Интересно, но Вы всего лишь второй человек из посетителей, за более чем десяток лет существования кафе, кто обратил внимание на название. Один алкаш, дранный, как-то пошутил, лет пять назад: "У вас что тут, наливают водку, после которой сигаешь как кенгуру или наоборот, наливают "палёную", после которой всё в прошлом и сигал тоже?".
Ковалёв начал читать стихотворение, а бармен добавил: "По моему мнению, это сюрреалист от поэзии какой-то".
"Посвящение отречению".
Я бегу и сигаю через время,
полные ямы и рвы,
Впереди не видя смысла в главном.
Это мелочь, по сравнению с тем, как мы
Топим совесть свою, в дерьме поганом.
Не чувствуя ничего под собой я упал,
В испражнения и жижу зловонную.
Ноги мои над головой, а взор устремлён
Во вселенную девственную, чистую
и не перевоплощённую.
Все проблемы и пороки мои оказались
ниже пяток -
И душа, и гордость и собственное "я",
без бравады и порток.
Утиралось плевком и старалось
схватить губами глоток
Тот воздух, который без забора,
свободный и очень сладок.
Часто занимаемся мы самообманом
и сами,
Не делаем выбор свой, в пользу
предыдущей правды срока.
Потому плывём, так медленно,
по течению века стока.
Как будто бревном управляет струя,
А не ходим гордо кораблём в океаны
и моря.
Есть один выбор у нас - отречься
от стада.
Которое плебействующее в угоды.
Выбросить на помойку коварство
дьявола и Иуды злобы,
Обречь себя на счастливое будущее
и чтобы
Не видя в последующей раскованности
на прошлое обиды.
Покаемся грешные,
найдём же путь свой
И очередной лысый или на голове
полубосой,
Не будет пророком, а только вития
высший класс.
Взяв нахрапом, пламенной речью
сознание масс,
Пусть проживёт в уме народном столько
и потом нам претит
С той поры, пока не окажется ложью
его притворный глас.
Сорвав оковы, засовы и шоры
с ушей наших и глаз
Он никогда, как бы ни тужился
вместе с системой
Не завесит и не застит,
То, что мы видим перед собой, а не то,
Что обещано или откуда-то из будущего
к нам прилетит.
P.S. Наконец-то свершилось, прощайте,
я покидаю вас,
Но в душе есть надежда, что слова эти
не вопиющего в пустыне глас.
Прочитав внимательно стихотворение, Ковалев, молча, вернул тетрадь и на время задумался. Бармен занимался своим делом и посматривал испытывающе в его сторону. Он ожидал резюме по поводу прочитанного.
- Можно конечно позлорадствовать и посмеяться по поводу оного стихотворца. Например: "Когда этот поэт сидит долго на унитазе, его распирает вдохновение". Или ещё лучше: "Прёт наружу отчаяние, обида и боль, в стихотворной форме, за несправедливость злобствующую вокруг". Чего стоит только одно: "Прощайте, я покидаю вас". Тут можно придумать что угодно: суицид, тяжёлая болезнь, разрешение на выезд за границу, ну и проще всего - облегчение, - Ковалёв улыбнулся. - Легко, конечно, критиковать. Я в поэзии не силён, но в этом стихотворении, какое-то рациональное зерно и смысл есть, а тем более для тех времён, оно довольно смелое. По стилю чем-то напоминает Маяковского, - высказав мнение, Ковалёв приступил к поданному ему, дымящемуся шашлыку. Пережёвывая медленно баранину, он закончил свою мысль завершающим штрихом.
- Вашему хозяину видней, но моё предположение, что он хитрит и стихотворением прикрывается. А название кафе происходит от его фамилии, но с привнесённым элементом скромности, без окончания. Как говорят на востоке: "Ишак твой, хочешь, едешь, не хочешь, не едешь".
Бармен в ответ только утвердительно кивнул головой.
- Может у поэта однокомнатная квартира и большая семья, а потому и дома у него рабочий кабинет там же. Привычка, знаете ли, - добавил он.
Они оба улыбнулись. Бармен продолжил шутить, видно ему это понравилось.
- Я когда прочитал P.S, то подумал, что поэт утонул там же. А Вы, из каких краёв будете? - закончив отпускать шутки, спросил разговорчивый бармен.
- Большая часть моей жизни прошла на Севере, а точнее, на Кольском полуострове, в Богом забытом уголке - бухта Семужья, посёлок Снежный.
- Вот здорово! - откликнулся бармен. - Я в семидесятых, срочную службу, коком, на атомоходе в Гранитном отслужил. А Вы кем были?
- Службу закончил командиром дизельной подводной лодки, а сейчас в запасе, живу в Крыму.
- Невероятно, Вы что же, все годы на Севере прослужили? - не поверив, переспросил с недоумением мужчина.
- Ещё невероятнее то, что с лейтенантов и до капитана второго ранга, долгие годы прошли в одной базе. В те уже давно минувшие времена, место службы не выбирали, если конечно не было блата. Тогда главенствовал девиз: "Служить надо там, где Родина прикажет". А воспитаны мы были на чувстве патриотизма и понимании того, что родную землю надо беречь и защищать. Наше поколение делало это с честью, не обращая внимания на трудности.
- Да Вы, в своём роде, реликт, - усмехнулся бармен.
Ковалёва было уже не остановить.
- Я, как и все в молодости мечтал, что придёт и моё время, конечно же, когда наверху отметят старание в службе и переведут в большой и красивый город. В том городе будут все блага цивилизации - театры, музеи, выставки и рестораны, красивые девчонки и штабная карьера. Годы шли один за другим, всё это проскакивало мимо меня и мечты давние, по молодости, оказались в итоге, не более чем созерцание. Служба, незаметно, перевалила середину, альтруизм мой иссяк и начал я потихоньку конфликтовать с политорганами. Гегемония этих ребят распространялась и на такую сферу, как продвижение по службе. Это произошло, наверное, оттого, что появилась во мне обида и озлоблённость на всю эту не публичную гнусность. На бумаге и политзанятиях они декламировали одно, а на практике всё выходило наоборот. Выскочки, блатные и "позвоночники", которые имели волшебную возможность звонка влиятельному родственнику, у нас долго не задерживались, и это больше всего злило. Состояние моё, в то время, можно было охарактеризовать как: "Балансирование на грани нервного срыва". Уже подумывал о досрочной демобилизации, но неблагосклонная гримаса судьбы сделала реверанс и в мою сторону, наконец-то. Того держиморду повысили и перевели в другое место службы, но судьбоносную запись в личное дело он внёс. Я перешёл психологический рубикон, смирился с предначертанной судьбой и пыхтел до пенсии. В конечном итоге, свою жар-птицу удачи в служебном продвижении не поймал, но в сравнении с другими, мне ещё грех жаловаться. Многие такие как я, отчаявшись, начали крепко пить и сгубили не только свою карьеру, но и жизнь. Некоторые составили исключение, правда, единицы, которые одумались, но было уже поздно. О таких ребятах ходила шутка: "Ещё за сорок, а он уже старший лейтенант". Меня сия чаша миновала. Подводя итог исповеди, скажу, что возможности выбора не было. Вот такая моя планида, - и он глубоко вздохнул, закончив рассказ.
- Я бы, наверное, так не смог, - продолжал удивляться бармен. - Мне двух с половиной лет на Севере, после учебки, на всю жизнь хватило, - от воспоминаний он расслабился и заметно подобрел. - Вы знаете, как-то я с женой, летом ездил на Балтийское взморье отдыхать. Увидев морское побережье и услышав крик чаек, у меня вдруг внутри всё перевернулось. Вспомнил сразу же Север, Лицу, нашу лодку, экипаж и как-будто время повернулось вспять, на какое-то мгновение. В памяти, из далёких времён, всплыли свинцово-серые волны с яростью и рёвом обрушивающиеся на прибрежные гранитные скалы, низко висящие тучи над головой и вокруг, кроме белого снега, всё в серых и тёмных тонах. Пронизывающий до костей ветер свистит в ушах, а в тихую погоду, плавно падающие пушистые снежинки. Мне тогда казалось, что люди от этой окружающей их суровой природы, сами закалялись и становились стальными. Заскочишь, бывало с улицы в береговую казарму с холода, попьёшь горячего чайку с вареньем и всё на своих местах - отогревшаяся душа, разомлевшее тело и начинающие шевелиться в голове мысли. Вот такой он Крайний север в моей памяти. Ощущение и состояние то, конечно не передать. Однако, трудная морская служба и крепкая флотская, мужская дружба навсегда оставляют ещё больший свой след в душе моряка, чем природа Заполярья. Когда подходил срок службы к концу, я себе говорил: "Ногой перекрещусь и домой без оглядки". Когда пролетели годы, и я стал понимать что-то в жизни, то пришёл к сознанию того, что служба на флоте, это самая лучшая школа, которую довелось мне пройти. И не будь этой закалки Севером, штормами, боевой напряжёнкой, я сомневаюсь, что в своей дальнейшей жизни, так твёрдо бы стоял на ногах, как сейчас.
Беседа о военно-морском флоте их увлекла, и они стали вспоминать истории, казусы, как сложились судьбы у сослуживцев, кто из них каких вершин достиг. У Ковалёва был свой уровень называемых людей, офицерский, а у бармена проще - из матросского кубрика. Они на это не обращали внимание, так как по истечении многих лет в общении эти грани порой стираются, а предмет их разговора был один - флот.
- У нас был интересный командир атомохода, в экипаже его прозвали "Григорий Великий", а чаще, в обиходе между собой, мы называли его просто "Гриша", - начал свой рассказ бармен. - Это интерпретация его фамилии. Командир по складу своего характера, был так называемый "волевик". Однажды мы уходили в автономку, на причале играл оркестр, с берега помахивали, мокрыми от слёз, платками жёны подводников и кричали приветственное "Ура" их дети. Моряки в ответ, своим единственным, отпускали воздушные поцелуи. Торжественность присутствовала во всём. На пирс прибыл адмирал, по команде все вытянулись по стойке смирно и с внимательными лицами слушали его высочайшее напутствие, постоянно косясь в сторону берега. Оркестр исполнил гимн, после чего прозвучала тревога и весь экипаж до одного, занял свои боевые посты на подводной лодке. Мы вышли на боевую службу. Через часов пятнадцать, в центральном посту, начала твориться какая-то чертовщина. Турбины выдают мощность в 16 узлов, скорость вращения вала подтверждает это, а лаг показывает скорость вполовину меньше. Командир отдаёт приказание увеличить скорость до двадцати узлов, а вахтенный офицер докладывает, что скорость изменилась незначительно. После третьего увеличения тоже самое, да вдобавок усилилась вибрация корпуса. Гриша даёт приказание на экстренное всплытие. Когда лодка всплыла, и отдраили люк, то перед теми, кто был в ходовой рубке, предстала картина. Подводная лодка попала в трал и тащила за собой, кормой вперёд, рыболовецкий сейнер. "Разгадка" покачивалась на волнах невдалеке от субмарины. На юте судна стоял немногочисленный экипаж в спасательных жилетах, а в руках каждый из них держал свои чемоданы. В глазах рыбаков застыл страх. Постепенно оцепенение прошло и у них появилось любопытство к принадлежности подводной лодки. Затянувшуюся паузу разорвал голос нашего волевика.
- Рубить трал, к ядрёной фене.
Очистив подводную лодку от сетей, мы ушли наконец-то спокойно в глубины. Окончился срок боевой службы, наша красавица подходила к причалу родной базы. На нём, та же картина: адмирал, оркестр, родные и близкие на берегу. На плавпричал сошёл наш "Великий" и стал докладывать начальству.
- Товарищ вице-адмирал! За время боевой службы, происшествий не случилось...
Произведя полный доклад, командир уже хотел протянуть руку и поздороваться с адмиралом, но тот задал встречный вопрос.
- Как нет замечаний?
Он достал из папки лист бумаги и протянул Грише. К великому "Великого" сожалению, это был акт об уничтожении рыболовецкого трала на кругленькую сумму денег, а к нему прилагалась жалоба в адрес командования флота. Внизу стояла подпись директора рыбколхоза с названием типа: "Горизонты коммунизма" или "Светлый путь Ильича".
- Придётся произвести начёт на весь экипаж, чтобы вернуть деньги рыбакам. Если не хотите шума, - добил адмирал командира.
Два бывших подводника посмеялись, и Ковалёв с позиции профессионала сразу же оценил услышанную историю.
- Чтобы исключить опасное сближение с рыбопромысловыми судами необходимо учитывать, что при лове рыбы тралом, при скорости вращения линий валов судна, соответствующей скорости 6-8 узлов, фактически она не превышает 2-3 узлов. Если не учесть это при определении минимальной гарантированной дистанции до цели, можно увеличить вероятность ошибки в 2-4 раза и это приведёт к тому, о чём Вы рассказали. Сейчас на вооружении уже стоят более современные гидроакустические комплексы, с которыми вряд ли попадёшь в сети, но и на старуху бывает проруха. Человеческий фактор пока никто не отменял, и он присутствует везде.
Они ещё немного пообщались, и Ковалёв собрался уходить. Он поблагодарил бармена за вкусный шашлык и приятную беседу, а тот в свою очередь, в знак установившихся хороших отношений и уважения, предупредил его.
- Увидите наряд из двух или трёх милиционеров, они в парке последнее время часто шатаются, постарайтесь обойти их стороной. Об этих "бдительных стражах порядка" нехорошие слухи ходят. Как говорится, берегись бед, пока их нет.
Они пожали руки на прощание и пожелали друг другу в этой жизни удачи.
Ковалёв долго гулял по зелёным аллеям парка. Немного подустав, Пётр Иванович купил мороженное и присел на скамейку, которую накрывала тень деревьев. Отдыхая и разглядывая всё происходящее вокруг, он невдалеке увидел, как два милиционера лениво прохаживаясь, на выбор останавливают прохожих и проверяют у них документы. Не придав этому никакого значения, Ковалёв продолжал отдыхать, доедая вкусное мороженное. Он расслабившись, блаженствовал, обласканный летним теплом и защищённый от воздействия прямых солнечных лучей ветками деревьев, не всегда приносящих только пользу.
Справа от него, на следующей скамейке, расположилась молодая пара с ребёнком, которому было приблизительно около пяти лет. Ковалёв непроизвольно услышал их семейный разговор.
Муж и жена лакомились, наслаждаясь, московским мороженным с орехами, а ребёнок начал капризничать.
- Мама, я тоже мороженное хочу.
- Вадик, тебе нельзя. Мы же объяснили с папой, что у тебя горлышко болит, кушай леденцы. Кому мы их купили? Ты же сам просил монпансье, в металлической коробочке.
Она достала из своей сумки коробку с леденцами. Ребенок, насупившись, ответил:
- Я не буду, их есть.
- Почему, Вадик? - спросили оба родителя удивлённо.
- Они все обсосаны, на них нет пупырышков и сахара, - ответил он, потупив взор, в сторону.
- Вадик, да что ты, разве можно обсосать такое количество леденцов? - бросились уговаривать его папа и мама, улыбаясь.
- Я бы смог, - невозмутимо ответил непреклонный Вадик.
Мнения разделились. Через некоторое время ребёнок захотел писать, объявив это настойчиво и громогласно. Молодая пара вместе с забавным сынишкой удалилась на поиски туалета и на прежнее место больше не вернулась.
Слева от Ковалёва, на другой скамье, сидела пожилая пара интеллигентного вида. Между ними происходил деликатный разговор, который долетел до ушей их соседа.
- Володя, тебе понравился вчерашний вечер у Пичугиных? - спросила эффектная мадам у своего импозантного мужа.
- Очень. Хозяева, как всегда, были гостеприимны, а этот деятель культуры, Аристарх Савич, так искусно расшевелил и развеселил нашу консервативную компанию, бывших технократов, что я даже и не ожидал, - он довольно улыбнулся. - Обычно вечера и встречи у нас проходят спокойно, размеренно и степенно, с рассказами затасканных историй. Все друг перед другом марку держат, говорят с большим пафосом и высокопарными словами, а этот молодец сразу нашёл подходы, шутки к месту и прибаутки. Не успели гости щёки раздуть, как все были в танце. Выше всяких похвал, необычайно даровитый организатор и артист. А тебе понравился вечер? - спросил мужчина, обратив внимание на то, что его дорогая смотрит на него необычно придирчивым, сверлящим взглядом.
- Мне тоже понравилось, кроме одного момента.
- Интересно, и что же это за такой момент? - переспросил он, улыбнувшись, в предвкушении какого-то особого случая, свидетелем которого он не стал.
- Мне не понравилось, как ты себя вёл на вечере, в отношении этой вдовы, Капитолины Викентьевны, - решительно заявила она, бросив ему вызов резкими словами.
- И в чём это выражалось, хотелось бы знать? - недоумённо спросил ошарашенный Владимир.
У Ковалёва мелькнула мысль:
- Для этого господина "в воздухе пахнет грозой".
- Вы весь вечер, друг на друга пялили глаза с откровенным бесстыдством. Со мной ты танцевал один раз, а с ней весь вечер, я даже со счёта сбилась. Вдобавок ты её так развлекал, что со стороны могло показаться буд-то, это твоя любовница. Если подобное ещё раз повторится, то я ей волосы точно повыдёргиваю.
- Успокойся Маша, просто я давно Капитолину не видел, и нам многое хотелось вспомнить. Ведь мы с ней девять лет преподавали в одном институте. Ты сама не понимаешь, что из-за ревности, говоришь всякую глупость. А потом, Исаак Давидович возле тебя, тоже вился половину вечера и смотрел беззастенчиво в твою сторону. Мне это было неприятно, но я же не обвиняю тебя в неверности, - пытался парировать нападение жены небезгрешный муж.
- Пусть хоть все глаза проглядит, это всё было без взаимности. Ты не увиливай от ответа. У архитектора Сергеева, в прошлый раз, ты увлекся Ириной Авдеевной и по такому же сценарию. Ведь с этой увядшей розой ты не преподавал? - продолжала выволочку Маша.- Это приобретает хронический характер и обязательно перерастёт в махровый обман.
- Я с её бывшим мужем в университете когда-то преподавал, была общая тема в разговоре. Она с ним в разводе, а он сейчас в Сорбонне преподаёт, но они общаются. Давай прекратим этот бессмысленный спор, - он огляделся по сторонам, - и дрязги на людях.
Супруги какое-то время молчали, очевидно, обижаясь, друг на друга.
- Володя, а ты заметил, как Капиталина поправилась? - нарушила молчание женщина.
- Если честно, нет, - удивлённо ответил ей муж.
- Раньше у неё было два подбородка, а теперь три, - поддела Володю жена, мстя за необдуманный флирт на её глазах.
- Зря Маша, ты пытаешься над ней издеваться, ведь от старости ещё никто не убежал.
Но последнее слово, как обычно, всё же осталось за женщиной.
- Ты возомнил Володечка в молодости из себя Казанову, а это тоже не вечно. От этого разочарования, тоже никто не убегал. Жизнь, мой дорогой, до обидного быстро проходит, остаются воспоминания о минутах настоящего счастья. Всё остальное куда-то исчезает. Так вот это - "всё остальное", лишнее.
Мужчина никак не отреагировал, посмотрел на часы и оповестил свою преданную жену:
- Нам пора, Петрушины, наверное, уже ждут.
Они дружно встали и медленно пошли по аллее. Со стороны, эта симпатичная чета напоминала классический вариант крепкой супружеской пары, прожившей в любви и согласии всю жизнь.
- Оно, наверное, так и есть, - подумал Ковалёв, - ведь жизнь совместную прожить, это не по гладкому паркету провальсировать.
Его задумчивый взгляд остановился на цветочной клумбе, где мотылёк перепархивал с цветка на цветок.
- Чем-то похоже на сценарий моей жизни, - вызвала у него ассоциацию эта картинка. - Время шло - пролетали годы...
Мимо проходила небольшая группа юношей, старшеклассников, которая прервала его отвлечённые раздумья. Они громко и задорно смеялись, шутили и рассказывали анекдоты на ходу.
- Ребята, ребята, отгадайте загадку, - пытался обратить внимание и перехватить инициативу, чтобы внести свою лепту в общее веселье, кудрявый паренёк. - Человек невидимка?
Из среды его друзей, было экспромтом выдвинуто две версии ответов и одно предположение.
- Это "хомо сапиенс" из параллельного мира, - звучал первый ответ.
- Это Миша Либерман из нашего класса, в жизни редкий скряга. Как только мы сдаём на что-нибудь деньги, то он исчезает так незаметно, что никто не может застукать его в этот момент, - выдвинул версию какой-то шутник.
Раздался дружный хохот.
- Ладно, давай ответ, сдаёмся, - предложил третий парень.
- Не отгадали. Это лиловый негр в безлунную ночь.
Все снова дружно рассмеялись, не от глубокого смысла, заложенного в этой чепухе, а потому что они молоды, жизнерадостны и энергия их выплёскивается через край. Она ждёт и ищет своего применения. Закончится лето, и начнут они тратить её на обучение в университетах и институтах, или просто получая профессию в каком-нибудь учебном заведении, а кого-то ждут в дальнейшем и просторные морские дали. Молодость радуется жизни.
Ковалёв вспомнил откровение, в виде напутствия, женщины преподавателя по высшей математике из своего училища. Перед всей аудиторией первокурсников, на первой лекции, она произнесла с ноткой грусти в голосе:
- Я вам не завидую товарищи курсанты, у вас впереди, на протяжении пяти лет, трудная учёба, кропотливый труд в освоении военной науки и высшей школы, а это очень тяжело. Я сильно завидую вашей молодости. У вас появятся в жизни свои цели, вы будете покорять эти вершины и приближаться к новым рубежам. Всё у вас впереди и есть возможность достигнуть того, что нашему поколению уже не под силу. Запомните, молодость быстро проходит, и растрачивать её по пустякам нельзя. Это то, что никогда вернуть нельзя. Взяли в руки авторучки и записали первую тему, - объявила она, твёрдым голосом закончив отступление.
- Золотая была пора, курсантские годы, - с ностальгией подумал Ковалёв.
После промелькнувшего эпизода из молодости, он переключился на последнюю ночь, проведённую в гостинице. Ему приснился, на его взгляд, очень странный сон, это были купола церквей, и их он насчитал очень много. Купола были разных размеров и отделки, одни позолоченные другие с медным оттенком, а третьи почему-то синие.
- К чему интересно, этот вид на культовые здания? Не к отпеванию ли случайно? - от неприятной, угнетающей картины он передёрнул плечами. - Бр-р-р...- непроизвольно вырвался звук из нутрии.
Ковалёв сразу же отогнал от себя прочь эту мысль. К нему пришли другие воспоминания, и он отвлёкся. Через небольшой отрезок времени от раздумий его оторвал строгий, официальный голос.
- Гражданин, у Вас документы с собой?
Ковалёв повернул голову, сбоку от скамейки стояли те самые милиционеры, их было трое.
- Да, а что вас именно интересует?
- Регистрация Ваша в столице.
- Регистрации у меня нет, так как я проездом здесь, - уверенный в своей правоте, без колебаний ответил отдыхающий.
- Тогда предъявите ваш билет и заодно паспорт, - не отступал сержант.